И вот в воскресенье её дочка с семьёй уехали отдыхать в Египет. То было, как предварительно и планировали, зимой и по горящей путёвке.
Лукерья Павловна сама настояла на уборке в дочкиной квартире, пусть Маша и отговаривала. Но, вспомнив о купленных рыбках, дочь согласилась, только попросила убираться без всяких своих чудачеств.
Лукерья Павловна давно смирилась, что дочка в её обереги не верит, считая их чудачеством, или, того хуже, – придурью. А вот сама она уже не раз убеждалась, что все её оберегающие ритуалы, приходившие к ней во сне, срабатывали: и беду отводили, и людей нехороших держали на расстоянии.
Чутью Лукерья Павловна доверяла, оно её никогда не подводило ещё в то время, когда тяжёлой болезни в её жизни не было и в помине, как и вещих, направляющих снов.
Вот и сейчас чутьё твердило: квартиру дочери надо защитить, остальное сделать по обстоятельствам, когда картина угрозы больше прояснится. «Вот приняла решение, и стало на душе гораздо легче!» – выдохнула Лукерья Павловна, смывая мёртвую рыбку в унитаз и набирая в одну из пластиковых бутылок холодную воду, чтобы сменить воду в аквариуме.
А пока вода набиралась, пошла на кухню за солью, которой, к слову, оставалось мало – всего полпачки.
Лукерья Павловна вздохнула и, закончив с бутылками, набрала воду для мытья пола. Туда добавила с кулак соли и начала перемывать полы.
За окном пошёл сильный снег, потемнело. Пришлось включить свет, а когда Лукерья Павловна начала убираться в комнате Олежки, где стоял аквариум, услышала шёпот, тихий такой, похожий на звук ветра, гнущего сухую траву на поле. Но от того шепотка мороз пошёл по коже.
Она замерла, вслушиваясь, но больше ничего не услышала, только ощутила болезненно грохочущее от тревоги в груди сердце.
«Успокойся!» - гневно приказала себе и едва не вскрикнула, когда враз ослабевшие пальцы разжали тряпку, и та шумно плюхнулась в ведро с водой, разбрызгав её по полу.
Кажется, кто-то хихикнул, тоже тихонько, и звук шёл из-под кровати или из-под шкафа, в чём Лукерья Павловна не была уверена.
«Успокойся! Соберись!» - мысленно приказывала себе, чувствуя, что сейчас нельзя паниковать и ни в коем случае нельзя вестись на призрачные шёпот и смех. Ведь тем давала источнику звука понять, что вообще его слышит.
Она снова выжала тряпку и, гневом подавляя всякий страх, с удвоенной силой взялась за уборку: грохоча шваброй, вымыла пол, тщательно прошлась по плинтусам и месту под кроватью и возле шкафа.
Затем солёной водой протёрла подоконник, письменный стол.
На кухне, внутри вытяжки, тоже что-то резко шуршало, будто там с остервенением сминали бумагу. И маленький прямоугольник там, где пряталась вентиляция за решёткой, помимо воли постоянно привлекал внимание Лукерьи Павловны, ибо оттуда (она была уверена) за ней пристально наблюдали.
Только вот посмотришь на решётку – а там, конечно же, ничего не видно.
К себе домой она вернулась поздно, потому что после уборки ходила по магазинам, чтобы расслабиться и купить в запас соли.
Устала, но дома за чашкой чая с малиновым вареньем стало лучше – расслабилась, и отпустило.
«Разберусь», - решила Лукерья Павловна, как и решила, что беспокоить на отдыхе Машу с семьёй не будет. Мало ли сглазил их кто, или соседи завистливые. А на такой случай у Лукерьи Павловны имелись проверенные решения.
Она вымыла чашку и пошла в зал, на диван. Перед сном можно и повязать себе в удовольствие, и сериалы посмотреть, а заодно иголок приготовить к завтрашнему походу в квартиру дочери.
Сериал про любовь сегодня не увлекал, слишком сильно Лукерью Павловну клонило ко сну, поэтому, зевая, она выключила телевизор.
За окном метель прекратилась. «Завтра рано вставать», - подумала, ставя будильник на пять утра. И, перед тем как полностью завесить плотные шторы, погружая зал «однушки» в кромешную темноту, Лукерья Павловна загадала сон увидеть, в котором бы ей пришла нужная подсказка, как следует поступить. Ещё раз зевнув, улеглась на диван и, накрывшись одеялом, крепко заснула. Увы, снов не видела. Только проснулась вся в поту и такая разбитая, словно и не спала вовсе. Пришлось перед подработкой кофе крепкий выпить, а от него сразу сердце кольнуло. Или то было от возобновившегося с новой силой дурного предчувствия?
«А чтоб тебе пусто было, холера!» - погрозила Лукерья Павловна, стискивая кулаки, и начала собираться.
Работала она сразу после выхода на пенсию в двух местах: в кондитерском цеху и потом ещё в магазинчике женской одежды. И убираться там успевала до двух часов, но сегодня от усталости провозилась дольше, задержавшись в магазине на целый час. Закончив же, направилась на остановку.
Снег сегодня шёл вперемешку с дождём, оттого тот, что высыпал за ночь, успел подтаять и теперь чавкал под ногами.
Порывистый ветер грозил сорвать капюшон, и Лукерья Павловна ссутулилась, наклонила голову, из-за чего едва не проворонила нужный автобус. Пришлось-таки пробежаться, чтобы успеть. Запыхавшись, уселась там, где теплее, – и, оплатив билет, снова погрузилась в думы.
Ехать до квартиры дочери – минут сорок. За это время вспомнилось, как после долгой болезни она, Лукерья Павловна, выздоравливала: сначала в парке с деревьями общалась, подпитывалась силой их; травы целебные на полянах, подальше от машин, за городом собирала и всё ходила пока не окрепла, пусть соседи смеялись и шептались за спиной, чудачкой обзывали. Что ей до них. Чудо, настоящее, крылось в том, что она вообще после годовой комы, вопреки всем прогнозам врачей, в себя пришла. Даже Маша, её родная дочь, в чудо не верила. Она вообще у неё такая: отрицает любые суеверия и, вместо трав, при случае пьёт только таблетки.
Маша молодая ещё, и голова забита всякой научной ерундой, хоть и крещённая в детстве, как и сама Лукерья Павловна. Но что с упёртой атеистки взять?.. Ведь, как говорится, всё только на своём опыте познаётся.
Пока Лукерья Павловна ехала, витая в мыслях, слегка задремала, даже сон увидела – страшный такой, в тёмных тонах, где все родные вместе с нею тонули. Гигантская волна с шумом накрывала с головой, а в шуме том послышалось Лукерье Павловне перед самым пробуждением отчетливое и холодное: «Отступи. Поплатишься».
Автобус резко затормозил на пешеходном переходе. Лукерья Павловна проснулась окончательно. За окном практически стемнело из-за снега с дождём, зачастившего в последнее время, – и это в середине декабре, что совсем не по-зимнему, и оттого портило настроение.
Она вздохнула и, когда автобус остановился, вышла.
Здесь ещё только строился перспективный новый район, поэтому Маша двухкомнатную квартиру купила. Конечно, пришлось ещё Юре оформить кредит, но это не ипотека, меньше обременяет.
К слову, Лукерье Павловне тоже нашлась подходящая «однушка», после продажи её трёхкомнатной квартиры. Она ведь сама и предложила дочери такой вариант. И пусть она давно привыкла к своей трехкомнатной квартире и всех соседей в доме хорошо знала, понимала, что ради счастья и комфорта любимой дочери готова поступиться привычными удобствами. Маша у неё и так в жизни настрадалась, и с Юрой ей сильно повезло – считала Лукерья Павловна, переходя дорогу у светофора.
Миновав двор с новенькой детской площадкой, направилась к единственному здесь продуктовому магазину, где выбрала пельмени и маленький пакет сметаны к ним. А ещё на кассе не устояла и взяла пачку вафель к чаю.
На второй этаж в квартиру дочки Лукерья Павловна буквально влетела – и, сразу раздевшись и вымыв руки, пошла на кухню. Есть хотелось так сильно, что терпеть было уже невыносимо. Поэтому не сразу заметила, что в квартире прохладно и что в комнате Олежки приоткрыто окошко, и снег лежит на подоконнике, и лужицы на полу, в которых видны размазанные нечёткие следы, похожие на большие неряшливые кляксы.
Обрывающиеся у аквариума, из которого исчезли рыбки.
От увиденного Лукерья Павловна вздрогнула, мороз прошёлся по позвоночнику, и волосы на голове приподнялись. Она тихо охнула и, пятясь спиной к двери, вышла из комнаты Олежки и закрыла дверь.
Голова от голода кружилась, хотя в крови от страха плескался адреналин. «Поешь, успокойся давай». С такими мыслями заставила себя пойти на кухню и выключить переваренные пельмени. Ела, не чувствуя вкуса, пребывая от усмирённой волевым усилием паники в неком оцепенении. Так и чай выпила, механически жуя приторно-сладкую вафлю. А когда вымыла посуду, созрел простой план, для воплощения которого сейчас не было средств.
Поэтому, поэтому… засуетилась, набирая в ванной воду для мытья пола, щедро насыпая туда соли. Прежде чем зайти в комнату Олежки, перекрестилась.
Нужно обязательно сходить в церковь – и чем скорее, тем лучше. Она снова перекрестилась и вошла в комнату внука. Там стало ещё холоднее, снега на подоконник намело больше, даже включённый свет словно совсем не разгонял по углам темень.
Сначала Лукерья Павловна закрыла окно, затем убрала снег, вытерла грязные следы на полу и приступила к мытью пола. Закончив с уборкой, воткнула иголки в косяк двери по обеим сторонам, в спинку кровати и, уходя, насыпала соль на порог, очертив его, запечатав комнату.
Работа сегодня давалась тяжело. Женщина вспотела. А ещё накатывала тошнота – и в эти моменты казалось, что за ней наблюдают – кто-то невидимый глазу, но притаившийся в комнате. Она замирала на месте, со страхом взглядывая в каждый угол, на шкаф и кровать, за штору, и тени в этих местах сразу будто бы сгущались, а штора начинала шевелиться.
Затем шептала молитву – что временно помогало.
Она вернулась в свою квартиру поздней ночью, в каком-то одурении и совсем без сил, и решила, что с утра не пойдёт ни на какую подработку, а займётся защитой квартиры.
Приняв горячий, обжигающий кожу душ, выпила перед сном таблетку аспирина и, помолившись, попросила у Бога помощи и защиты и загадала, как умела, чтобы все злое и тайное раскрылось и чтобы поутру ей знать, что и как нужно сделать.
Заснула крепко, но спала тревожно, часто просыпаясь с колотящимся сердцем, а в ушах слышались тоненькие и злые голоски из сна, похожие на детские.
Оттого тревога лишь сильнее стискивала сердце, и ей отчаянно хотелось позвонить дочке, предупредить, чтобы Маша была осторожна. Но сдерживала себя, понимая, что тем отпугнёт её от себя, отдалит, а тогда и ничем не поможет.
Лукерья Павловна совершенно не выспалась, но больше лежать и этими думами изводиться не могла. Поэтому встала, пошла готовить себе завтрак и составлять план, записав последовательность действий в блокнот, чтобы привести мысли в порядок.
Поев и выпив кофе, она приободрилась. Затем она погуглила в интернете, где можно купить в городе золотых рыбок, записала время работы магазина, взяла из банки-заначки в шкафу необходимую сумму денег, собрала сумку и написала на «вайбер» как начальнице магазина, так и управляющему цеха, предупредив, что берёт отгул.
Церковь открывалась не раньше восьми утра. Спать Лукерье Павловне не хотелось, оставалось только вязать кружевные салфетки, шарфики, носки, забавные игрушки-поделки, погружаясь в процесс вязанья целиком и полностью. Зная себя, даже будильник поставила, чтобы за спицами и нитками не забыть про всё на свете.
В церкви купила свечи и помолилась, затем зашла в лавку нетрадиционной медицины, где приобрела всё необходимое для защиты квартиры.
Поймала себя на том, что сильно нервничает, дожидаясь автобуса к торговому центру, где надо купить золотых рыбок, потому что завтра дочка с семьёй должна прилететь. Олежке так просто не объяснишь, что его питомицы внезапно умерли. Внук на такое не просто расстроится.
В торговом центре, в отделе для животных, Лукерья Павловна, приметив золотых рыбок в одном из больших аквариумов, сразу заняла очередь и приобрела желаемое.
На остановке, где было многолюдно, видимо, из-за вновь начавшегося снега, автобусы задерживались. Подумала, что сейчас и в маршрутку не заскочить, не протолкнуться. Но ей повезло: стояла ближе всех к бордюру и в подходящую маршрутку ринулась первой. Уселась, выдохнула, поставив сумку на колени, крепко ухватив для сохранности двумя руками, потому что за ней бегом в маршрутку ринулись люди, что прятались от снега под крышей остановки.
Ехать снова предстояло долго, хоть быстрее, чем на автобусе. Чтобы занять время, Лукерья Павловна предалась приятным воспоминаниям и планам, коих у неё имелось в изобилье.
Особенно сладко ей мечталось о своём домике в деревне, а лучше там, где жила единственная подруга – Галина: познакомились в больнице, и та всегда приглашала к себе на лето с внуком пожить. Что особенно ценно – наплевательски относилась ко всем Лукерьи Павловны чудачествам. Поэтому и хотела домик маленький в Галиной деревне приобрести, затем там газ провести, туалет и бойлер обустроить, чтобы можно было жить с комфортом на старости лет.
Поэтому Лукерья Павловна и вязала усердно, и подрабатывала, намереваясь лет через десять квартиру свою продать, а накопленное пустить на обустройство деревенского дома. Замечтавшись она со вздохом посмотрела в окно: на следующей остановке выходить.
На этот раз в квартире Маши было очень спокойно, безо всяких неприятных ощущений и тягучего свербения в затылке. Вот только иголки в дверях все, как одна, превратились в ржавую труху, и вода в аквариуме помутнела и пахла застойным болотом, наполнив смрадом Олежкину комнату.
Поставив на кухонный стол банку с притаившимися на самом дне золотыми рыбками, Лукерья Павловна решила заняться комнатой Олежки, где следовало вымыть и заново наполнить водой аквариум. Что она и сделала.
Закончив с рыбками, Лукерья Павловна проветрила всю квартиру, затем прошлась, отгоняя тёмные силы с помощью арома-лампы с ладаном и зажженными веточками можжевельника и лаванды.
Обходя комнаты, она прислушивалась к ощущениям, но внутри ничего не отзывалось. А вот в ванной свет на мгновение потускнел, и в зеркале над раковиной, помимо кафеля за спиной, отразились сгустки теней и мелькнуло что-то ярко-белое. Увиденное длилось долю секунды. Лукерья Павловна сразу же обернулась, но ничего толком не рассмотрела. И новых «подсказывающих» ощущений тоже не возникло.
«Так, успокойся», - сказала она себе, отгоняя прочь тревогу и неуверенность, убеждая себя, что причину происходящего она поймёт со временем. Возможно, когда дочка с семьёй приедет, то Лукерья Павловна сразу всё прочувствует и осознает… Уговорить себя удалось. И, успокоившись, она стала тихонько напевать себе под нос что-то из репертуара Аллегровой. Пела и втыкала в дверные косяки новые иголки, пела, пока ставила чайник и заваривала чай.
Дома она смотрела сериал, разомлевшая после сытного ужина, в ожидании сообщения на вайбер от дочки о времени её приезда.
Лежавшее возле дивана, на круглом журнальном столике, вязанье сегодня не привлекало. Как, если честно, и сериал. Лукерья Павловна задремала и проснулась от звука сообщения сразу, будто вынырнула из ледяной и глубокой проруби, чувствуя, что её тошнит и что она вся взмокла. Пришлось как можно быстрее добираться до унитаза, где её стошнило ужином.
И стало вдруг очень холодно, так что зуб на зуб не попадал, и оттого страшно, потому что на мгновение перед глазами вспыхнуло воспоминание из мимолётной дрёмы. Там она плавала в глубокой проруби и вязла в воде, тёмной и жирной, как нефть. Она тонула, погружаясь всё глубже и глубже, но при этом умудрялась видеть над головой очень толстый, едва ли пропускающий свет слой льда. Оттуда на неё смотрело нечто ярко-белое, как бывает в рекламе стирального порошка простыня, и так же приковывало к себе взгляд из-за этой жуткой белизны. Вот только у нечто не было глаз, лишь усмехающийся безгубый шов рта.
Лукерья Павловна закричала, забулькала, захлёбываясь жирной водой, и проснулась. Вернувшись из туалета, обливаясь холодным потом, прочитала сообщение в вайбере от дочки. И некоторое время просто сидела, тупо смотрела на сообщение. Ничего подозрительного, но всё равно тревожно.
Удивительно, что заснула она легко и оттого, видимо, хорошо выспалась, проснувшись ровно в пять утра. Зевнула, потянулась и решила заняться выпечкой, которую просто обожал Олежка. Она замесила два вида теста, напевая себе под нос любимую Аллегрову, потом, когда устала петь, включила радио.
Дрожжевое тесто поднялось быстро, и вскоре она напекла пару противней пирожков с разными начинками, затем приступила к фигурному сахарному печенью: оно, помимо того что нравилось внуку, ещё и долго хранилось.
Готовые пирожки и печенье стыли, а Лукерья Павловна посмотрела на время, прикинула: если выйдет сейчас, как раз успеет доехать до автовокзала и встретить дочку с семьёй.
Рыжая по отцу, веснушчатая Маша, как обычно, обгорела на солнце, и теперь её порозовевшая, шелушащаяся кожа на лице вызывала сочувствие.
Она первой, выходя из автобуса, заметила ожидающую на скамейке Лукерью Павловну и улыбнулась. За ней вышел шестилетний Олежка, выглядевший бодрым и неплохо загоревшим, как и его отец, Юра, с сумками в руках.
- Бабушка Луша! - громко крикнул внук, намереваясь побежать к Лукерье Павловне, но Маша ухватила его за руку и не пустила.
Лукерья Павловна ускорила шаг, не в силах наглядеться на родных, которых не было всего неделю, длившуюся, по её ощущениям, гораздо дольше.
Олежка наконец-то вырвался из маминой хватки и обнял Лукерью Павловну за талию. Она погладила его по голове, пока внук спрашивал, что у неё в сумке.
- Вкусности, - ответила Лукерья Павловна, посматривая на Машу, на Юру, которые выглядели слегка усталыми, но при этом посвежевшими, как и бывает после отдыха на море.
- А какие вкусности, бабушка Луша? - спросил Олежка, светлые волосы которого после солнца и морской воды совсем выгорели. У Юры наблюдалась та же картина.
- Ничего ему сейчас не давай, мама. Мы плотно завтракали, - грозно предупредила Маша, и Олежка сразу на это скис.
- Я вам обед приготовлю, дочка, не волнуйся. Отдохнете, как следует, выспитесь, - заботливо предложила Лукерья Павловна.
Юра легонько толкнул Машу в бок, мол, соглашайся. Она и кивнула. Поднялся ветер, обещая переданный в новостях по радио мокрый снег с дождём. Поэтому, чтобы не простыть после перелёта, все без пререканий поехали на маршрутке.
Олежка сел с бабулей и всё тарахтел, рассказывал про отдых: как плавал и нырял с аквалангом, как катались на водных лыжах, чем кормили и как там жарко, и вообще везде пальмы и песок. Он всегда, вернувшись, рассказывал подробно и долго, видимо, чтобы впечатлить бабушку. И сколько ещё ей предстояло услышать и посмотреть видео и фотографий с отдыха!.. Общаться с внуком ей всегда было в огромную радость.
Она его из рук не хотела выпускать, когда Олежка родился. Ведь Маше после выкидыша в восемнадцать лет врачи предрекли, что она больше и не родит. Тогда Лукерья Павловна очень боялась, что дочка из депрессии не выберется и ещё чего с собой плохое сотворит. Хорошо, что Маша у неё характером сильная: таки пережила и выкидыш, и то, что жених бросил.
- Отчего так холодно? - спросила зашедшая первой в квартиру Маша, добавив с укором: - Мам, ты что? Окно забыла закрыть?
Лукерья Павловна опустила глаза, притворившись, что виновата. Знала: пререкаться с дочкой выйдет себе дороже. Её, упёртую и подозревающую у мамы как Альцгеймера, так и деменцию ещё с тех пор, как та чудом вышла из комы, не переубедить.
Сейчас же нужно уступить дочке, чтобы побыть с детьми подольше, а лучше и вовсе найти повод остаться ночевать и незаметно для Маши с семьёй прощупать почву.
В одиночестве Лукерья Павловна не решалась ночевать в «заражённой» квартире из опасения, что не рассчитает свои силы, и тогда то, что крылось в стенах, набросится на неё без свидетелей и расправится самым чудовищным образом, не пощадит, сгубит. Кто тогда Машу с семьёй защитит?
- Может быть, батареи отключали, а Лукерья Павловна? - спросил Юра, раздевшийся первым и успевший втащить в зал чемоданы, а заодно проверить балкон и окна.
- Вроде нет… - отозвалась Лукерья Павловна, вешая на крючок куртку Олежки, в спешке брошенную на табуретку.
Наконец все разделись, напились до отвала на кухне чая с бабушкиными вкусностями, раззевались и стали вынимать вещи из чемодана, попутно рассказывая, как съездили и что приобрели.
Юра задремал, сидя на диване, поэтому разговоры умолкли, а Олежка потащил бабушку в свою комнату показывать снятое на телефон видео и, конечно же, фотографии.
- Я пойду, борщ на ужин приготовлю, котлет пожарю, - решила Маша.
- Лучше отдохни, полежи, дочка, завтра на работу, - заботливо предложила Лукерья Павловна, добавив: - Я сама всё сделаю, как ты любишь, и фарш разморожу в микроволновке, не волнуйся.
- А Олежка? - спросила Маша, зевая. - Он такой неугомонный, не уложишь.
- Он мне будет помогать, - посмотрев на внука и подмигнув ему, сказала Лукерья Павловна, упомянув, что они сначала посмотрят часть фотографий. А когда Олежка ускользнул в свою комнату, прошептала: - Будь спокойна, я знаю, как его приласкать, чтобы и Олежка тоже прикорнул.
На это Маша искренне улыбнулась, потому что у неё, в отличие от матери, никогда не получалось так легко Олежку угомонить и уложить, словно действительно у бабушки имелось на то чудное волшебство.
- Хорошо, - выдохнула Маша и направилась к большому дивану, на котором, даже неразложенном, хватало места, чтобы улечься вдвоем.
Лукерья Павловна зашла в комнату внука, дверь закрыла и села с ним, на кровати, где уже лежал мамин телефон.
- Бабушка Луша, а рыбки по мне скучали? - поинтересовался Олежка.
- Конечно, - серьёзно ответила она, и они начали смотреть фотографии. Лукерья Павловна гладила внука по голове, затем по плечам и начала нежно поглаживать спину – в этом и крылся её успокаивающий приём ещё с младенчества Олежки. Помимо этого Лукерья Павловна как бы невзначай спрашивала, не болели ли на отдыхе, а ещё не снилось ли чего странного. Олежка отвечал на вопросы с неохотой, часто качал головой и ёрзал, а затем зевнул и лёг. Она осторожно накрыла его пледом и вышла, оставив дверь приоткрытой.
На кухне готовила на автомате, одновременно обдумывая ответы внука, понимая, что упёрлась в тупик.
Быстро начистив картошку и овощи, порезала их и поставила варить.
Пикнула микроволновка, оповещая, что фарш разморожен. Пора заняться котлетами и макаронами на гарнир.
Лукерья Павловна мельком глянула в окно: снова началась яростная снежная буря. Снежинки со злостью липли к обратной стороне стекла, их было так много – и вдруг в их скоплении она рассмотрела выпуклое белое лицо, зловеще ухмыляющееся тонкой прорезью подобия рта.
Едва не вскрикнув, чуть не уронила нож, сердце в груди обмерло. Порыв ветра снёс налипшие снежинки и жуткий образ, затем сердито громыхнул по карнизу, и снегопад затих.
Это предупреждение. «Берегись!» - возникло в мыслях чётко и ясно, как будто кто-то подсказал. Лукерью Павловну зазнобило. Страх за семью душил, сдавливая в тисках.
Она вновь вернулась к работе, поникшая и сильно расстроенная, заставляя себя доготовить обед, но руки дрожали, и приходилось всё делать медленно.
«Соберись!» - твердила себе Лукерья Павловна, а когда и это не помогало, то мысленно читала молитву. И, хоть на кухне стояла жара от горячей батареи и включённой плиты, ей было невыносимо холодно.
Сейчас бы выпить коньяку или водки и успокоиться. «Перетерплю», - решила Лукерья Павловна и начала жарить котлеты.
Из кухни пахло так вкусно, что Юра пришёл первым и уселся за стол, как кот, почуявший сметану. Что было лучшей похвалой для Лукерьи Павловны, которая переворачивала котлеты, внимательно слушая, как семью разнообразно кормили в отеле.
- Всё вкусно, но как неродное, - признался Юра. – Вот я честно скучал по вашему борщу.
- Подлиза, - усмехнулась Лукерья Павловна и попросила слить воду из макарон.
Стоило Юре встать со стула, как казалось, что он занимает собой всю небольшую кухню. Симпатичный и простодушный рослый парень, а ещё порядочный и работящий.
Лукерья Павловна улыбнулась, в который раз удивляясь и радуясь тому, что Маше её ой как сильно с мужем повезло.
Вот стол накрыт, оставалось позвать дочку и внука. Визгливый крик Олежки резанул ножом по нервам. Юра пулей выскочил из кухни. Лукерья Павловна – следом за ним. Маша сидела на корточках у двери детской, обнимала хнычущего, взъерошенного спросонья, крепко вцепившегося в плечи мамы Олежку. Он сквозь хныканье всё настойчиво повторял, не желая соглашаться с материнскими словами:
- Ну, ну, родной, это просто страшный сон.
- Нет, я видел его. Видел, мама, - и снова начинал плакать.
- Сейчас мы посмотрим, - предложил Юра, - и если кто-то прячется в твоей комнате, мигом разберёмся.
