Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 468 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
37

Каждый раз, когда мигает лампа

Это перевод истории с Reddit

Кажется, это мой любимый день в году. Первый холодный фронт после изнуряюще жаркого лета на побережье — блаженная передышка. После ежедневной стопроцентной влажности в воздухе появляется хрустящая свежесть, и мне хочется провести весь день на улице.

К вечеру, как это бывает по мере приближения зимы, темнеть стало всё раньше. Я включила лампу у дивана, накинула на ноги лёгкий плед и устроилась читать новый роман моего любимого автора. Снаружи яростно хлестал ветер. Я отчётливо слышала его, и почему-то это меня успокаивало.

Я едва успела углубиться в новую главу, как свет от лампы мигнул. С такой погодой неудивительно: могли отключить электричество — или лампа могла просто мигнуть. Я не всполошилась. Встала и зажгла свечи по дому — на всякий случай.

Когда я снова села с книгой, уставилась на страницу. Не могла вспомнить, на чём остановилась. Перелистнула назад пару страниц — ничего не показалось знакомым. Будто я читаю эти слова впервые. Я попыталась вспомнить последнее, что удержалось в памяти, и пролистала назад в поисках этого места. Оказалось, это было несколько глав назад. Я пожала плечами и списала это на что-то вроде диссоциативного состояния. Такое время от времени бывает у всех — например, когда едешь домой после длинного дня, проваливаешься в задумчивость, а потом вдруг осознаёшь, что уже почти приехал. Наверное, что-то из этой серии. Ничего страшного, просто продолжу с того места.

Я осилила около пяти страниц, и свет снова мигнул. Я поднялась, чтобы зажечь свечи на случай отключения. Но свечи уже горели. Я не помню, чтобы их зажигала. Обошла все комнаты — в каждой комнате горела свеча. По количеству растаявшего воска было ясно, что их зажгли совсем недавно. Казалось бы, такое нельзя не помнить.

Идя на кухню, я увидела, как лампа в гостиной снова мигнула. Огляделась на кухне и не смогла вспомнить, зачем сюда пришла. Может быть, за чашкой чая — в такую холодную, ветреную ночь. Я наполнила чайник, поставила на конфорку и вернулась на диван, дожидаясь свиста. Решила написать лучшей подруге Стейси и рассказать ей о странном вечере. Я описала, что не помню, где остановилась в книге, не помню, как зажигала свечи, и что до сих пор не понимаю, зачем пошла на кухню, но чашка чая кажется неплохой идеей.

Она ответила и спросила, не случалось ли со мной чего-нибудь: не падала ли я, не ударялась ли головой — словом, ничего такого, что могло бы объяснить провалы в памяти. Я написала, что нет. День прошёл спокойно дома, ничего примечательного. Она попросила дать знать, если случится ещё что-то, сказала, что волнуется, и я пообещала.

Когда чайник засвистел, я отложила телефон и пошла заварить чай. Свернулась на диване, пока чай настаивался на столике рядом с лампой. Примерно через две минуты потянулась к кружке — и лампа мигнула.

Я поднесла кружку к губам и подула на чай, когда телефон пикнул: пришло сообщение. Отправителем значилась какая-то Stacy. Я не знаю никого с таким именем.

Я открыла сообщение и прочитала. Она писала, что просто проверяет, как я. Ничего не сходится. Я пролистала переписку вверх. Там были сообщения туда-сюда, и переписка тянулась довольно долго. Я добралась до её первого «просто проверяю, как ты» и прочитала сообщение строкой выше. В нём говорилось, что у меня начались проблемы с памятью, но я понятия не имею, чем они могли быть вызваны.

Мне стало по-настоящему страшно.

И тут лампа снова мигнула.


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
51

У вас 1 новый запрос в друзья

Это перевод истории с Reddit

Я не знаю, когда Facebook добавил эту функцию. Раньше она называлась «Предложения друзей», а теперь — «Возможно, вы знакомы». Это когда вам подсовывают пачку профилей, чтобы добавить их в друзья — обычно тех, у кого с вами есть общие друзья, или людей, которых вы когда-то искали.

Меня пугает, насколько это точно. Они явно берут данные откуда-то, потому что мне не раз предлагали людей, с которыми я пересекался только в реальной жизни: женщину, которая стрижёт меня, или парня из H&R Block, который занимается моими налогами. Иногда, правда, появляется совсем случайный человек, которого Facebook по какой-то причине считает мне знакомым.

Так и вышло в четверг вечером.

Новое предложение: «A. R. Winters». Ни общих друзей, ни очевидной связи со мной. Но профиль зацепил меня по нескольким причинам.

Во-первых, фото было плохого качества — прямо как из девяностых. Будто его проявили на плёнке, а потом отсканировали или сфотографировали.

Во-вторых, его сняли издалека. Мужчина (или, возможно, женщина) в тёмной одежде стоял, прислонившись к дереву, так далеко, что лица было не разобрать. Я раньше об этом не задумывался, но обычно аватарки так издалека не снимают — разве что человек в путешествии и хочет показать достопримечательность.

Но этот просто прислонялся к мёртвому дереву.

Из любопытства я кликнул по профилю. Вся информация была скрыта. Ни обложки, ни других фотографий, никаких сведений «О себе».

В следующий раз, когда я открыл Facebook, его уже не было в предложениях. Всё вернулось к привычной бесконечной карусели тридцатилетних женщин с горсткой общих друзей со мной.

Так что на несколько дней я о нём забыл.

Пока он не всплыл снова.

Возможно, вы знакомы

A. R. Winters

То же фото: он у мёртвого дерева.

Или… нет? Вглядываясь, я понял, что он стоит прямо, больше не опирается. Я был уверен… Я покачал головой. Он же так далеко. Как я вообще могу понять, прислоняется он к дереву или просто стоит под ним?

Позже вечером я снова открыл Facebook.

Возможно, вы знакомы

A. R. Winters

1 общий друг

Я застыл.

Общий друг?!

Этой «общей» оказалась девчонка из моей школы. Мы плохо знали друг друга — дружили в восьмом классе, а потом она стала водиться с более популярными, и мы разошлись. В друзьях в Facebook остались, потому что я никогда не разбирал свой список из двух тысяч человек.

Раньше не было указано, что у него есть с ней общий друг. Значит, они подружились только что. Ну, сегодня.

Этим вечером.

Прошло ещё несколько дней, и A. R. Winters в ленте не появлялся. А потом, в субботу вечером, он снова был там.

Возможно, вы знакомы

A. R. Winters

3 общих друга

Не один. Три.

И фото определённо изменилось.

Всё ещё то же мёртвое дерево, пасмурное небо. Всё выглядело точно так же… кроме человека. Он больше не стоял у дерева. Он сделал несколько шагов навстречу фотографу.

Похоже, это была женщина.

Высокая и бледная. В струящейся чёрной рубашке и длинных чёрных брюках. Длинные волнистые тёмные волосы, аккуратный пробор слева. Из-за «плёночного» качества лица по-прежнему не разобрать — её ли это лицо?

Кто она?

Я посмотрел наших общих друзей. Один был парень, с которым мы вместе занимались химией в колледже, а другой… нет.

Другой — наша учительница английского, миссис Флауэрс. Она была куратором нашего литературного клуба.

И умерла пять лет назад.

Я сидел и смотрел на экран, пока смысл медленно не дошёл до меня. Её аккаунт даже не может принимать новые заявки в друзья. И почему этот случайный человек вообще отправил ей запрос?

Жуткая, ползучая тревога потянула за что-то в глубине сознания.

Я кликнул на двух других общих друзей — Джессику-Мари и Майкла. Пролистал их хроники — и… чёрт.

Они тоже умерли.

Ни у кого из них не было официального объявления, но их страницы были усыпаны сообщениями вроде «Я скучаю по тебе» и «Два года, как тебя нет». Быстрый поиск в Google показал, что Джессика-Мари умерла в 2020-м от осложнений ковида, а Майкл погиб в 2023-м в аварии на мотоцикле.

Я вернулся к предложениям друзей, к профилю A. R.

Я застыл.

Она стояла ближе.

Гораздо ближе.

Лицо было бледным. Почти мелово-белым, будто из него выкачали всю кровь. Глаза — тёмные; зрачка и радужки не различить, и казалось, они слишком велики для глазниц. У неё не было бровей. Длинные тёмные волосы как будто закручивались вокруг неё, словно дул страшный ветер—

Бип.

Я вздрогнул.

Над колокольчиком вспыхнула маленькая красная единичка.

A. R. Winters отправил(а) вам запрос в друзья.

У меня задрожали руки. Я уставился на две кнопки: «Подтвердить». «Удалить».

Я нажал «Удалить».

Закрыл окно.

Захлопнул крышку ноутбука.

Я сидел в темноте, тяжело дыша. Ладони вспотели. Казалось, мне не хватает воздуха.

Успокойся. Это явно какой-то тупой розыгрыш.

Фото, скорее всего, даже не настоящее. ИИ.

Я шумно выдохнул и поднялся. Натянул худи. Вышел из квартиры и пошёл гулять.

Я засунул руки в карманы и двинулся по пешеходной дорожке в парке. Дыхание вырывалось туманом. Я поёжился. Почти сумерки, а через дорогу фонари уже светят тёпло-оранжевым.

И тут я остановился.

Раньше я этого не замечал.

На краю парка стоял большой дуб, уже без листьев. Но выглядел он… точь-в-точь как дерево на фото у A. R. Winters.

Миллионы деревьев так выглядят.

Перестань.

Пока я стоял и смотрел —

Из-за него кто-то выглянул.

Мелово-белое лицо. Тёмная, струящаяся одежда. Её едва было видно в умирающем свете.

Но я знал, что это она.

Знал.

Я бегом вернулся домой, щёлкнул замком и открыл ноутбук. Зашёл в Facebook.

A. R. Winters отправил(а) вам запрос в друзья.

Аватар —

Её лицо заполняло весь кадр.

Впритык к экрану.

Словно она смотрит прямо на меня.

И, может, это просто стресс. Но мне плохо. Очень плохо. За последние полчаса меня уже дважды вывернуло. Живот болит так, как, кажется, никогда ещё не болел.

И я ничего не могу с собой поделать — в голову лезет только одно:

Следующий — я?


Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Показать полностью 2
17

Между светом и тьмой. Легенда о ловце душ

Глава 26. У недремлющего моря.

За холмами, поросшими вереском, и лесами, где стояли старые дубы, лежала деревушка Сольвейг, приютившаяся у берегов Недремлющего моря. Время здесь текло медленно, размеренно, как и волны, лениво омывающие песчаный берег, и не знающие спешки. Море, прозванное Недремлющим за его вечный гул, не смолкающий ни днём, ни ночью, было сердцем этой земли. Его воды, то серые, как осеннее небо, то синие, как сапфир в солнечный полдень, простирались до горизонта, где облака сливались с пенными гребнями, создавая иллюзию бесконечности. Ветер, солёный и свежий, гулял по деревне, принося запах водорослей и мокрого дерева, а чайки кружили в вышине, их резкие крики вплетались в мелодию прибоя, звучавших, как колыбельная веков.

Сольвейг была деревушкой маленькой — всего два десятка домов, сложенных из серого камня и бруса, стоящего не одно поколение. Крыши покрывала солома, местами подлатанная мхом, а узкие окна смотрели на море. Тропинки между домами, утоптанные босыми ногами детей и тяжёлыми сапогами рыбаков, вились среди низких заборов, вдоль которых росли кусты шиповника с алыми ягодами, блестящими на солнце, как рубины. У берега покачивались лодки — небольшие, выкрашенные в белый и синий, с потёртыми бортами. Сети, растянутые на кольях, сохли под ветром, их узлы были завязаны крепкими руками, а рядом стояли корзины с уловом — серебристые рыбины, поблескивающие чешуёй, пойманные на рассвете.

Жители Сольвейга жили в ладу с морем, их быт был прост и неизменен, как приливы. Их было немного — мужики, чинящие сети у порога, перебирая верёвки натруженными пальцами; женщины, варящие похлёбку из рыбы, картошки и трав, собранных на склонах, и дети бегали вдоль берега, собирая ракушки и гладкие камни, отшлифованные волнами до блеска. Утром мужчины уходили в море — их лодки скользили по воде, как тени, оставляя за собой рябь, а женщины разводили очаги, дым от которых поднимался к небу тонкими струйками, смешиваясь с солёным воздухом. Днём деревня оживала — стук топоров раздавался из-за сараев, где рубили дрова, плеск воды звучал у колодца, где девушки набирали вёдра, а смех малышей, игравших в прятки за стогами сена, звенел, как колокольчики. К вечеру все собирались у длинного стола под навесом у берега — ели хлеб с солью, запивали травяным настоем из глиняных кружек и слушали рассказы стариков о бурях, что унесли лодки, и морских духах, поющих в тумане. Жизнь текла спокойно, каждый день был похож на предыдущий, но в этом была своя прелесть — покой, который не нарушали ни войны, ни происходящее в далёких городах.

В дальнем конце деревни, ближе к обрыву, где море пело громче всего, стоял дом Иллариона. Он был ниже других, сложен из камня, поросшего мхом, а его крыша, чуть покосившаяся, сливалась с зелёным склоном, на котором он приютился. Перед домом росла яблоня, чьи ветви гнулись под тяжестью спелых плодов, красных и золотых, а у порога лежал старый коврик, вытканный из шерсти, выцветший от солнца и ветра до бледно-голубого оттенка. Илларион был стариком, чьи годы оставили следы на его теле, но не погасили огнь в душе. Его потрёпанный синий балахон, некогда яркий, теперь выцвел до цвета пасмурного неба, а под капюшоном струились длинные седые волосы, спадывающие на плечи, как серебряные нити, мягкие и гладкие, несмотря на возраст. Его лицо, покрытое сетью морщин, обрамляла идеально подстриженная серебристая борода. Но главное — тепло и доброта, светящиеся в голубых глазах, глубоких, как море в ясный день. В руках он сжимал дубовую палку — гладкую, отполированную временем, испещрённую узлами и письменами древних времён. Она была не просто опорой: в ней дремала сила, неспешно струясь сквозь его пальцы, невидимая для тех, кто приходил к нему за помощью.

Годы текли, как волны Недремлющего моря, а Илларион всё жил в Сольвейге. Время стерло память о том дне, когда он впервые ступил на эти берега.

Для жителей он был просто целителем — седобородым старцем с ласковым взглядом, чьи руки врачевали раны и хвори. Но никто не ведал, какая бездна силы таилась за его кротостью.

Одним словом он мог укротить шторм. Одним прикосновением посоха — вырвать душу из лап смерти. Одним взором — рассеять тьму, плетущуюся в ночи.

Однако он не творил чудес. Его магия, глубокая и древняя, как морские пучины, была под строгим надзором. Она прорывалась лишь в мелочах: в тепле ладоней, исцеляющих боль, в тихом слове, утешающем скорбь, в покое, которым он окутывал каждого, кто к нему приходил.

Так он и жил — незаметно, скромно, храня свою силу как сокровенную тайну. Она дремала в нём, подобно зверю в потайной пещере, — и он сам порой забывал о её существовании.

Этим утром солнце только поднялось над морем, его лучи пробивались сквозь редкие облака, бросая золотые блики на воду, блестящую, как расплавленное стекло. Илларион сидел у порога, его посох лежал рядом, прислонённый к стене, а в руках он держал чашку с травяным настоем — шалфей и мята смешивались в тёплом аромате, поднимающимся к его лицу, согревая кожу. Перед ним стояла Лина — молодая женщина с заплаканными глазами и ребёнком на руках, чьи щёки пылали от жара. Её тёмные волосы были собраны в косу, спадавшую на спину, а платье, простое и серое, пахло солью и рыбой.

Она подошла, опустив глаза.

— Он всю ночь плакал, Илларион, — слова давались ей с трудом, голос прерывался. Руки, словно пытаясь найти опору, сжимали край платка. — Не ест, не спит. Помоги… Я больше не знаю, что делать.

Старик кивнул, и взгляд его потеплел. Он поставил чашку на плоский камень у порога и осторожно протянул руки. Лина передала ему сына. Кожа мальчика пылала под пальцами — горячая, почти обжигающая, словно угли в очаге. Дыхание было прерывистым, неровным.

Илларион прижал ребёнка к груди, ощущая, как бьётся маленькое сердце. Его узловатые пальцы мягко, почти невесомо коснулись разгорячённого лба. Старик зашептал — слова лились тихо, как журчание лесного ручья, простые, едва уловимые слухом.

Из его ладоней просочился слабый золотистый свет. Он окутал малыша, словно тёплое, живое одеяло — нежное прикосновение, которое мог заметить лишь тот, кто знал, куда смотреть.

Постепенно жар начал отступать. Дыхание мальчика стало глубже, ровнее. Он тихо засопел, уткнувшись в плечо старика, а его маленькие ручки, до этого напряжённые, наконец расслабились, отдаваясь умиротворению.

— Вот и всё, — сказал Илларион, возвращая ребёнка Лине, его голос был тёплым, как солнечный луч, греющий камни на берегу. — Дай ему настоя из ромашки вечером, и пусть спит у открытого окна — море выгонит остатки хвори.

Лина улыбнулась. В её глазах блестели слёзы благодарности — она сдерживала их, стараясь не расплакаться.

— Спасибо тебе, Илларион. Что бы мы без тебя делали?

— Жили бы, как жили, — ответил он, легко усмехнувшись. Смех его был тихим, словно шорох листвы. — Море заботится о своих, а я лишь помогаю ему в этом труде.

Она ушла, прижимая сына к груди. Шаги её стали лёгкими — словно тяжесть ночи растворилась в утреннем свете.

Илларион взял чашку, сделал глоток и устремил взгляд на море. Волны пели вечную песню, успокаивающую, словно материнская колыбельная.

Он не искал славы, не стремился к власти. Его сила, способная сотрясти горы, оставалась скрытой — спящей под маской простого целителя.

После Лины пришёл старый рыбак Торн, чья спина ныла от долгих часов в лодке, сгорбленная, как ветка под снегом. Илларион растер ему поясницу мазью из можжевельника, пахнувшей лесом и смолой, шепча слова, снимающие боль, как ветер уносит дым. Затем была девочка, порезавшая ногу о ракушку, её босые ступни оставляли мокрые следы на полу — старик промыл рану морской водой, наложил повязку с травяной кашицей, и она ушла, хромая, но улыбаясь. К полудню у его дома собралась небольшая очередь — люди несли свои беды, свои надежды, и он принимал их всех, не прося ничего взамен, кроме доброго слова или горсти ягод, которые дети клали ему в ладонь.

Когда солнце достигло зенита, Илларион вышел к берегу. Балахон его колыхался на ветру, а дубовая палка постукивала по камням, оставляя едва заметные отметины.

Он опустился на плоский валун, разогретый солнечными лучами, и устремил взгляд на море. Волны танцевали, их пена сверкала, словно серебро, отражая свет.

Невдалеке бегали дети; их смех переплетался с криками чаек, нырявших за рыбой. Рыбаки тянули сети, полные улова, — их голоса звучали низко и протяжно.

Старик глубоко вдохнул солёный воздух, грудь его расширилась, и на лице появилась улыбка — простая и искренняя, как у человека, обретшего покой в этом мире.


***

Лора проснулась резко, будто вынырнула из вязкой тьмы. Сердце колотилось так, что, казалось, готово было вырваться из грудной клетки. В ушах ещё стоял леденящий душу голос — голос посланник который преследовал её каждую ночь с момента их бегства из Моргенхейма. Она села на постели, тяжело дыша, и провела рукой по влажным от пота волосам.

«Опять этот сон… Опять он…»

В памяти вспыхнули картины: искажённые лица людей, образы, крики… Она сжала кулаки, пытаясь отогнать видения. Но на этот раз что‑то было не так.

Тишина.

Абсолютная, гнетущая тишина, от которой кожу покрывали мурашки. Ни привычного шороха стражи за дверью, ни отдалённых голосов слуг замка, ни даже скрипа старых балок — ничего. Только её собственное дыхание, рваное и громкое в этой мёртвой тишине.

— Отец?.. — прошептала она, с трудом поднимаясь с постели.

Комната тонула в полумраке. Единственный факел у двери едва тлел, бросая на стены дрожащие тени. Лора накинула халат и, едва касаясь пола босыми ногами, подошла к двери. Ручка поддалась с тихим скрипом, и девушка вышла в коридор.

Пусто.

Ни души. Ни единого стражника у покоев, ни слуг, никого. Только длинные ряды факелов, мерцающих в темноте, и тени, словно живые, извивающиеся на каменных стенах.

— Где все?.. — голос дрогнул.

Она сделала несколько шагов, оглядываясь. Где‑то вдали, в глубине коридора, мелькнул отблеск — будто кто‑то прошёл мимо факела. Лора напряглась, вглядываясь в темноту.

И тогда она увидела.

В углу, между двумя колоннами, тьма сгустилась. Не просто тень — нечто иное. Оно пульсировало, словно живое существо, поглощая свет, вытягивая его из воздуха. Факелы вокруг начали меркнуть, один за другим, пока коридор не погрузился в почти полную тьму.

Лора замерла. Кровь застыла в жилах. Она хотела бежать, но ноги будто приросли к полу. Тьма медленно обретала форму — вытянулась, приподнялась, и вдруг из неё проступили очертания фигуры. Высокой, нечеловечески тонкой, с длинными, извивающимися, как щупальца, руками.

— Н‑нет… — прошептала Лора, отступая на шаг.

Фигура двинулась к ней. Каждый её шаг сопровождался шорохом, будто тысячи насекомых ползли по камню. Воздух стал густым, тяжёлым, пропитанным запахом гнили и серы. Лора попыталась закричать, но крик застрял в горле.

И вдруг — вспышка.

Яркая, ослепительная, как молния. Тьма взвизгнула — звук, от которого заложило уши, — и закрутилась в вихре, разлетаясь клочьями, как сгоревшая ткань. Столп чёрного дыма взметнулся к потолку, растворяясь в воздухе.

Оцепенение спало. Лора рванулась вперёд, туда, откуда пришла вспышка.

У поворота коридора стоял он.

Финн.

Его рунные браслеты светились мягким голубым светом, пульсируя в такт его дыханию. Он поднял руку, и из ладони вырвался новый луч света — чистый, как звёздный огонь. Он ударил в остатки тьмы, и та с шипением исчезла, оставив после себя лишь едва заметный след гари.

— Ты… — Лора задыхалась, всё ещё чувствуя, как дрожат колени. — Что это было?!

Финн опустил руку, и свет на браслетах постепенно угас. Он посмотрел на неё — спокойно, почти холодно.

— Что за чертовщина здесь происходит и кто ты вообще такой? — вырвалось у Лоры.

— Я говорил — я Талрианец, — ответил он, не сводя взгляда с того места, где только что была тьма. — А по поводу чертовщины… Это был хаотик.

— Хаотик? Тот же, что и в Моргенхейме?! — её голос сорвался. — Ужас… Мой отец пропал! Ты не видел его? И куда подевалась вся стража в замке?

— Нет, не видел. Но мы можем вместе его поискать, — Финн шагнул ближе. — Ещё мне нужно поговорить с королём, но я не могу получить аудиенцию.

— Думаю, он будет не рад, если мы ночью ворвёмся в его покои, — Лора нервно оглянулась. Тишина давила.

— Если я не смогу с ним поговорить, то нам нужно уходить из этого проклятого замка, — твёрдо сказал Финн.

Он поднял ладонь, и на ней зародился маленький светящийся шар — мягкий, тёплый свет разогнал темноту вокруг.

— Где ты этому научился? — прошептала Лора, глядя на огонь в его руке.

— Долгие годы изучал и тренировался в Талриане, — коротко ответил он. — Идём.

Они двинулись по коридору, ступая осторожно, будто боясь потревожить спящую тьму. Лора рассказывала о себе — о детстве в Моргенхйме, о кошмарах преследующих её с Моргенхейма. Финн слушал молча, лишь изредка кивая.

Вдруг Лора остановилась.

— Смотри! — она указала на пол у дверей, ведущих в подвал.

Там, прислонённая к стене, стояла трость её отца — резная, с серебряным набалдашником в виде волчьей головы, которую ему подарил король. Лора бросилась к ней, схватила, сжимая так крепко.

— Он был здесь… — её голос сорвался. — Но куда он пошёл?

— И куда подевалась стража… — Финн нахмурился, оглядывая тёмный проём. — Не нравится мне это.

— Нам нужно спуститься, — решительно сказала Лора.

— У меня нет желания идти в подвал замка, — он скрестил руки.

— Пожалуйста, — она посмотрела ему в глаза. — Это мой отец.

Финн вздохнул, но кивнул.

Они спустились по узкой лестнице, свет его шара едва пробивался сквозь густой мрак. Внизу царила могильная тишина, нарушаемая лишь их шагами. Они прошли между колоннами и замерли у массивной двери, из‑за которой пробивалось багровое сияние.

— Что это?.. — Лора прижалась к стене, пытаясь разглядеть, происходящее внутри.

Финн приложил палец к губам, призывая к молчанию, и осторожно заглянул в щель. Лора последовала за ним.

То, что она увидела, заставило её сердце остановиться.

В центре зала стоял Совикус — высокий, худой, в чёрном плаще, а в воздухе висела спираль. Вокруг него на коленях застыла вся дворцовая стража, слуги замка — неподвижные, с пустыми глазами, из которых сочилась тёмная энергия. Она струилась в воздух, собираясь в чёрные сгустки, кружащиеся вокруг мага.

А рядом с Совикусом, на каменном столе, лежал её отец.

Эдгар был бледен, его грудь едва вздымалась. Совикус держал в руке древний кинжал, покрытый странными письменами, и что‑то нараспев читал на языке, от которого кровь стыла в жилах.

— Нет… — Лора едва сдержала крик.

Совикус поднял кинжал.

— Во имя Моргаса! — его голос разнёсся по залу, отразившись от стен зловещим эхом.

Кинжал вонзился в грудь Эдгара.

Из тела старика вырвалось голубое сияние — его душа, светлая, дрожащая. Но тьма не дала ей уйти. Сгустки чёрной энергии рванулись вперёд, обволакивая душу, пытаясь разорвать её на части.

Лора вскрикнула.

Финн резко закрыл ей рот рукой.

— Тихо! — прошептал он, глаза его горели. — Нам нужно уходить. Сейчас.

Он потянул её назад, крадучись, пока Совикус, поглощённый ритуалом, не заметил их.

— Я увидел достаточно, — сказал Финн, когда они оказались в коридоре. — Встреча с королём больше не интересует меня. Мне нужно в Талриан — рассказать всё, что я видел, в Альгарде. Ты можешь пойти со мной.

Лора посмотрела на трость в своей руке, это теперь единственное оставшееся от отца, которого только что принесли в жертву, чувствовала тьму всё ещё пульсироваевшуюся где‑то внизу.

— Да, — прошептала она. — Я пойду.


***

Совикус стоял на башне замка, наблюдая, как две фигуры исчезают в ночи. Его губы скривились в усмешке.

Рядом с ним возник силуэт — высокий, окутанный клубами тьмы. Совикус произнес:

— Мне их остановить, мой господин?

— Нет, — ответил Моргас. — Пусть уходят. — После уничтожения Альгарда они следующие.

Пусть Талриан и весь совет Тэлари знают. Пусть готовятся.

Совикус, склонил голову, Моргас исчез оставив после себя только запах серы.

Показать полностью
50

Крыша

Крыша

По полупустым улицам серого города, подымая с асфальта опавшие листья, нёсся черный BMW. В машине сидело трое: за рулем сосредоточенно смотрел за дорогой крепко сложенный мужчина лет сорока, в темно-синих Levi's и коричневой кожанке; на соседнем сидении нервно потягивал "Мальборо" короткостриженый мужик помоложе, одетый в черную кожаную безрукавку, с двумя золотыми цепями на шее; наконец сзади, невидящим взглядом уставился в окно парнишка лет восемнадцати. Высокий и худой, брюки, видимо еще школьные, заканчивались высоко над лодыжкой, а спортивная куртка наоборот – могла вместить двух таких как он.

– Ну чё Лёха, - бритый повернулся к парню, - готов к своему первому реальному делу?

– Та ну да, конечно! – тот оторвался от окна, взглянув на собеседника.

– Ты как пионер, всегда готов, да? Был же ты пионером?

– Ну да, пришлось.

– Не такому вас небось учили, правда? – бритый сделал очередную затяжку и выпустил дым Лёхе в лицо.

– Ага, родину учили любить, – нехотя ответил парень. – А вот как с голоду не здохнуть не рассказали.

– Хе-хе! – сигарета вылетела в приоткрытое окно. – Ничё, если всё гладко пройдет, то сегодня мамку с папкой накормишь, а если тебя Князь решит оставить, скоро и девочек по ресторанам водить начнешь. Скажи, Санёк! – бритый кивнул в сторону водителя.

Санёк молчал.

Не дождавшись ответа, пассажир переднего сидения снова обратился к Алексею.

– Я слышал, ты с батей на базаре железками торговал? Ворованными, небось?

– Нет, не ворованными. Им на заводе зарплату выдают продукцией, как и везде сейчас, её и продаём.

Сказав это, парень снова уставился в окно и вспомнил с чего всё начиналось. Когда отцу первый месяц зарплату не выдали, они не сильно переживали – сбережения были, батя всегда норму старался перевыполнить, за что начальство вознаграждало. Но шел второй, третий месяц без денег. Тогда отец начал на заводе из производственных отходов, которых по началу ещё хватало, лезвия для ножей делать, отвертки, инструменты всякие, а Алексей к ним ручки деревянные мастерил и на базаре продавал. После школы, вместо школы. Потом на заводе начали зарплату продукцией выдавать: принесет отец мешок штыков для лопаты, и что хочешь с ними делай, хоть суп с них вари. Ну и опять Лёха шел на рынок, а кому они нужны то, лопаты в ноябре месяце.

Так парень всю зиму и проморозился. Весной закончил школу, и что? Куда идти было? На тот же завод? Так он вот-вот закроется, как и остальные. Летом потынялся по подработкам, то тут, то там, но таких как он, никому ненужных, был каждый третий.

Обо всём этом, наболевшем, Алексею хотелось высказаться, но когда он смотрел на своих новых знакомых слова комом застревали в горле.

– Кстати, там же, на базаре, я и встретил Жеку Лысого, он на пару лет меня старше, в одной школе с ним учились. Он меня и свел с вами.

– Да, это считай повезло тебе. Жека, можно сказать путевку в новую жизнь тебе подарил, смотри не потеряй её теперь. Слышь Санёк, – обратился бритый к водителю, – я музон врублю, а то совсем кисло стало.

Санёк молчал.

Пассажир клацнул защелкой бардачка и достал из него аудиокассету, где на фоне обнаженной девицы в пикантной позе красовалась позолоченная надпись: «20 лучших ХИТОВ 90». Кассета быстро отправилась в магнитолу, и вскоре задорный девичий голос, под бодрый аккомпанемент, пропел о двух кусочеках колбаски на столе, и о сказках, в которые девушка напрочь отказывалась верить.

– Слушай Косарь, – Алексей выждал, когда мелодия немного утихнет и обратился к собеседнику, – а как тебя по-настоящему зовут? Если не секрет.

– Ну Димоном. А чего?

– Да так, просто. А кличка такая откуда?

– Ха, – Косарь ухмыльнулся, – это, братец, занимательная история! Сделал как-то Князь одному фермеру предложение, от которого нельзя было отказаться. А аграрий этот, тугодум был конкретный – у него уже и урожай сгорел, и склад какие-то нехорошие люди обворовали, а он всё мялся. Вот нас и попросили доходчиво всё ему объяснить. Приехали мы в этот его свинарник, а он шум, визг поднял, народу сбежалось – вся его родня наверно! И все кричат, руками машут, обзывают. А как раз рядышком, возле сарая коса стояла, я её сразу приметил, и когда один хмырь не подумав плюнул в нашу сторону… Ох как взял я эту косу… – Димон сделал выразительную паузу, и скривился в мерзкой улыбке, – и заработал себе это прозвище.

Косарь-Димон посмотрел в зеркало заднего вида желая полюбоваться, какой эффект его рассказ произвел на Алексея.

– А знаешь Лёха, сейчас кстати ситуация похожая. Тоже к одному упрямому едем сделку заключать. Учитывая, куда мы едем, и что тебе там может под руку попасться, представляю какое погоняло у тебя будет!

Косарь гнусно заржал, но приступ внезапного веселья сменился таким же громким и не менее отвратительным приступом кашля. Лёха прикинул свое возможное будущее прозвище, у него особой радости оно не вызвало.

– А почему мы именно к директору кладбища едем? Чего это Князя покойники интересуют?

Димон с удивлением обернулся к собеседнику:

– Да ты, малец, совсем не шаришь что ли! Не покойники его интересуют, а бабки! А кладбище это не просто бабки, а большие бабки. Помирают то все, – начал он разъяснять с умным видом, – и бедные и богатые, и всех хоронить надо. А похороны это что – за место на кладбище заплати, за гроб заплати, за крест или памятник заплати, за яму заплати, цветочки купи. Всё это там же и решается, не отходя от кассы. Сейчас, конечно, и живым денег не хватает, так что на покойниках экономят как могут: и ямы сами роют, и цветочки с огорода тянут. Но думаю, платежеспособность клиентов перекрывается их численностью. Да Санёк?

Санёк молчал.

С такой точки зрения Алексей о ритуальном бизнесе не задумывался, не сталкивался просто еще с этим. У него из близких только дедушка умер, но тогда Алексей еще ребенком был, и финансовая сторона вопроса его не касалась. Зато парень вспомнил случай, который пару недель назад наделал шуму у них на районе. Подробностей он не знал, но слышал, что у одной женщины в начале года умер отец. Она и в лучшие времена жила на грани бедности – без мужа, с отцом инвалидом и годовалым ребенком на руках, но как-то концы с концами сводила. Когда отец умер, с похоронами помогли соседи, уважали его, всё-таки старик всю войну прошел. А поскольку ходили слухи, что государство хоронит в гнилых гробах и безымянных могилах, то люди скинулись кто сколько смог, мужики яму выкопали, и «провели» деда, скромно, но по-человечески.

А недавно скончался от пневмонии и малыш несчастной. Как ей без платежки за ритуальные услуги выдали тельце в морге, история умалчивает, но закопала она его у себя во дворе. Кто-то из соседей, через пару дней, увидел через забор свежий холмик под яблонькой, и зная ситуацию пошел разбираться, потом и милицию вызвали. На следующий день на каждой лавочке обсуждали горе-мать и её «злодеяние». Но Алексей так и не понял в чем она была виновата.

Пока парень был погружен в свои мысли, машина доехала до окраины города и остановилась перед двухэтажным зданием, за которым в обе стороны простирался забор из металлических прутьев. А там, за забором, до самого горизонта стоял мертвый лес из крестов и памятников. Одинокие голые деревья с покрученными ветками лишь подчеркивали гнетущую атмосферу.

Водитель заглушил мотор.

– Приехали, – раздался в наступившей тишине его глухой голос.

Алексей дернул за дверную ручку, готовясь к выходу.

– Погоди парень.

Санёк кивнул, указывая на припаркованную у ворот кладбища вишнёвую девятку, из окон которой за ними наблюдала пара мордоворотов. Вскоре еще один «джентльмен» в длинном кожаном плаще, с грациозностью терминатора вышел из здания и стал на пороге.

– Тьфу! Клоуны! – Димон смерил громилу презрительным взглядом.

– Ждите здесь, – спокойно сказал Санёк, выходя из машины.

Сердце Алексея быстро застучало, а во рту пересохло, когда их водитель подошел к незнакомцу. Перекинувшись парой фраз, они оба направились к стоящему представителю отечественного автопрома. Невозмутимо открыв двери девятки и потеснив сидевшего там мужика, Санёк забрался внутрь и начал разговор. Верзила в плаще, наклонившись к приоткрытому окну, ловил каждое слово, но судя по выражению его лица, смысл слов доходил до него с трудом. Монолог Санька был недолгим, вскоре он достал что-то с нагрудного кармана куртки и кинул это на бардачок. Дождавшись одобрительных кивков собеседников, Саня вышел, уступая место верзиле, и пошел к своим. Он даже не оглянулся, когда девятка завелась и развернувшись укатила в неизвестном направлении.

– Ну ты, братан, и дипломат! – восхищенно встретил водителя Косарь. – Петушки разбежались – пора брать золотую курочку!

– Останься здесь. А ты Алексей – за мной.

– Мля, ты прикалываешься! Какого черта мне тут сидеть?

– Кто-то должен остаться на стрёме, если эти надумают вернуться. А малого надо на деле проверить, – тон Санька не предполагал возражений. Он потянулся к кожаной барсетке, лежавшей между сидениями, и достал из неё сложенный вдвое лист А4.

– Держи, не потеряй, – сунул он бумажку Алексею.

Лёха взял врученный ему документ, успев прочесть лишь надпись: «Акт приёма-передачи дел», затем спешно вылез из машины и пошел вслед за водителем к дому. Косарь тоже вышел, громко хлопнув дверцей, сплюнул и выругался, но остался ждать у машины.

Над входом в дом висела табличка с надписью «Ритуальные услуги», а на пороге посетителей встречала статуя женщины в человеческий рост, сложившей руки в скорбной молитве. Скорее всего, где-то был другой вход, так как второй этаж дома являлся жилым. Об этом свидетельствовали наличие ярких занавесок и цветы в его окнах. Видимо хозяин с семьей жили именно там, а первый этаж отвели под контору.

Войдя в здание, Санек направился прямиком в конец коридора. Было видно, что он здесь не впервой. Водила без стука распахнул двери с табличкой «Директор кладбища Поминай Геннадий Павлович» и они оба оказались в небольшом, скромном, как показалось Алексею даже слишком скромном, помещении. На голой стене одиноко висел календарик, пара стульев посреди комнаты, в углу стоял металлический шкаф-сейф, на котором в деревянной рамке стояла икона, с изображением наблюдавшей за всем происходящим Божьей матерью. А прямо на незваных гостей уставился, сидевший за письменным столом, лысоватый мужичек с пухлыми щеками и маленькими, поросячьими глазками.

– Вы? – толстяк, привставая испугано переводил взгляд с Санька на окно, выходящее туда, где пару минут назад стояла девятка. – Но как же… Послушайте я …

Но Санёк слушать не стал. В два шага он приблизился к Поминаю. Пальцы, сжатые в кулак, были прикрыты металлическим кастетом, невесть когда появившимся у него в руке. Молча, без замаха, он саданул директора под дых, от чего последний согнулся пополам. Следующей оплеухой его пригнуло еще больше, рэкетир заломил руку своей жертве за спину, а свободной ладонью припечатал его к столу.

– Давай бумажку, – ровным тоном обратился он Алексею.

Парень быстро подошел и протянул документ.

– Держи так, чтобы ему видно было. А ты читай!

Директор, постанывая, бегло пробежал глазами текст, и заскулил:

– Да вы что! Я же ни с чем останусь! Николай Абрамович ведь только долю хотел! А теперь вы всё у меня отбираете!

– Долго ты думал над его предложением, пацанов наших уже дважды отсылал без ответа. А теперь условия изменились, и спрашивать мы не будем.

Неожиданно, раздался легкий стук в дверь, заставивший всех находившихся в комнате обернутся в тот момент, когда она открывалась:

– Пап а что… Па! Отпустите его!

Девушка, лет шестнадцати, увидев происходящее не задумываясь ринулась на помощь отцу.

– Держи её!

Алексей, бросив бумажку, обхватил девчонку сзади, сковав ей обе руки.

– Нет! – отчаянно крикнул толстяк. – Прошу вас, не трогайте её!

– Папа!

Парень, не выпуская из рук добычу, сделал пару шагов назад, отдаляя её от отца. Девчонка беспомощно, будто пойманная птица, трепыхалась в его руках. Он ощутил исходящий от неё жар и сам покрылся потом, больше от напряжения, чем от усилия. Он сжимал её мягкое тело, слышал запах её волос, чувствовал её слабость и страх. В ушах звенело, дыхание стало быстрым и глубоким, в голове был только один вопрос: «А что дальше?».

Алексей, притупленный нахлынувшими на него неведомыми доселе чувствами, смотрел на Санька и ждал указаний, ждал инструкций – что ему нужно сделать с девушкой?

– Выбирай папаша, что тебе дороже – трупы или дочка?

– Хорошо, хватит! – лицо директора стало сине-багрового цвета и, казалось, опухло ещё больше – Я всё подпишу, всё подпишу!

Санёк ослабил натиск отпустив его руку, и стал молча наблюдать, как толстяк, тяжело дыша, берет ручку и брошенный Алексеем на столе лист, и дрожащими руками, как может, ставит спасительную для себя подпись в каждой необходимой графе.

– Если у адвоката, или еще кого, возникнут вопросы, – сказал рэкетир, забирая документ, – мы тебя вызовем, и ты приедешь, куда скажем, и подтвердишь всё, что от тебя потребуется. Идём, – бросил Санёк своему молодому подельнику.

Девчонка, чувствуя что хватка её мучителя ослабла, вырвалась и со слезами бросилась в объятия отца. Алексей поспешил отвести глаза от этой сцены, чтобы не встретится с кем-то из них взглядом, и не оборачиваясь покинул комнату вслед за Саньком.

***

– Чё у вас там случилось? – Косарь подскочил к напарникам, как только те появились на пороге. – Я слышал, будто девка какая-то орала?

– Всё нормально, дело сделано, – Санек, не останавливаясь прошел к машине и занял место водителя.

Когда в авто оказалась вся банда, Косарь засыпал Леху вопросами обо всём, что произошло в кабинете директора. Димону приходилось вытягивать буквально по слову ведь Алексей говорил мало, хотя в голове у него постоянно прокручивались картина событий, участником которых он только что стал. Он снова и снова думал о том, что случилось, и том, что могло бы случится.

В конце концов Димон отстал от парня. Главное, что задание босса было выполнено, а это не могло не радовать.

– Ох, такое дело надо отметить! Александр, а не поехать ли нам в «Табакерку», червячка заморить!? Сегодня Светик на смене – обслужит нас по высшему разряду!

– Нет, у нас еще работа есть, – отрезал водитель.

– Фу ты мля, да жрать же охота уже! – мечтательный тон Косаря резко сменился раздражением. – Никуда этот фраер не денется.

– А нам еще что-то сделать нужно? – послышалось с заднего сидения.

– Да адвокатишку одного под крышу взять. Там плёвое дело! Санёк, ну хавать же реально хочется!

Санёк молчал.

Димону удалось выпросить у непробиваемого водилы лишь небольшую остановку у продуктового магазина. Обрадовавшись хотя бы такой возможности, Косарь чуть ли не в припрыжку поспешил в гастроном, и спустя пару минут вернулся оттуда с охапкой провизии в руках и довольной физиономией. Он положил перед собою полбатона и приличный кусок «докторской» завернутый в промасленную бумагу, под ноги поставил литрушку Pepsi, и повернувшись к Алексею протянул ему батончик сникерс.

– Держи малой, заработал.

Последний раз сникерс Леха ел не меньше года назад, ещё когда отцу зарплату давали как положено, так что неожиданному подарку он обрадовался. Подумал, что может его новая работа и компания — это не так уж и плохо. Да, они бандиты, а он сегодня стал одним из них, но ведь ничего ужасного ему не пришлось делать. А если бы пришлось? В голове снова всплыл образ директорской дочки и те мысли, которые в тот момент возникли у него в голове. Нехорошие мысли.

Алексей прогнал их, сжал в руке батончик и подумал о своей младшей сестре – ей всего девять, и она сейчас о таком лакомстве могла лишь мечтать. Нужно ей оставить! Хотя ему обещали заплатить за сегодня, хорошо заплатить. Можно будет купить вкусненького для всей семьи, и сестрёнке что-то особенное выбрать. А сникерс он заработал, это не будет плохо если он его съест сам.

До следующею жертвы рэкетиров оказалось недалеко, Косарь как раз запивал газировкой последний кусок батона, когда их BMW свернул во дворы, и затормозил среди серых домов спального квартала.

– Только теперь и я пойду! – дожевывая сказал Димон.

Поскольку никаких возражений не последовало, все трое молча вышли из машины.

– Туда, – Санёк указал на темно-багровую дверь, ведущую в подвальное помещение одного из домов. – Только поменьше трепайся.

Перед входом в подвал Алексей увидел вывеску: «Адвокатская контора», под которой мелкими буквами были написаны фамилия и инициалы её владельца. За дверью, как и в предыдущем здании, их снова ждал коридор, только более темный и сырой чем в доме директора кладбища. Нужное им помещение тоже нашлось быстро благодаря табличке, дублирующей информацию у входа. На сей раз, также без стука, первым зашел Косарь.

Кабинет адвоката оказался куда больше, чем Алексей представлял идя по узкому, темному коридору, и обставлен был куда богаче, чем можно было вообразить спускаясь в подвал обшарпанной хрущевки. Старинные пара шкафов и массивный деревянный стол сохранились в отличном состоянии и выглядели дорого, не уступал им и новый кожаный диванчик, стоящий между вешалкой-треногой и торшером с багровым абажуром. На стенах висели картины с исторической и религиозной тематикой, а почти весь пол покрывал роскошный ковёр, из-под краёв которого, местами выглядывали нарисованные на полу красной краской линии и дуги – элементы скрытого под мягким покрытием рисунка.

В дальнем конце кабинета располагалась небольшая дверка, ведущая, скорее всего в подсобку, а вот окна в комнате не было ни одного, и источниками света выступали лишь потолочная люстра да настольная лампа. Зато в комнате было огромное количество книг, они были повсюду: в шкафах, на столе, на спинке дивана, целыми стопками лежали у стен, а один толстенный талмуд находился в руках сидящего за столом мужчины в пиджаке, в галстуке, с тонкими и выразительными чертами лица.

Мужчина этот какое-то время не отрывался от своего занятия, бегая глазами по строчкам, и лишь когда дочитал до конца абзаца, удостоил компанию своим пронзительными взглядом и легкой улыбкой.

– День добрый, господа! Чем я могу вам помочь? – прозвучал его четкий, хорошо поставленный голос.

– Помочь? Хе-хе! – Косарь вразвалку плюхнулся на диван, так что пара книг свалилась со спинки. – Нет браток, это мы тебе пришли помощь предложить, и ты хорошенько подумай, прежде чем отказываться.

Санёк тем временем, пройдя мимо дивана подошел поближе к столу, за ним последовал Алексей.

– И в чем же выражается, – адвокат захлопнул книгу и отложил её в сторону, – ваша помощь?

– Ну как! Ты же мужик наверняка быть неглупый, должен понимать, что время то нынче опасное, особенно для бизнеса, да? И от всех проблем у себя в подвале не скроешься.

– А вы, я так понимаю, предлагаете мне защиту от этих самых проблем?

– Верно понимаешь, молодец! – Косарь одобрительно кивнул головой. – Не зря в своём институте учился!

Адвокат ненадолго отвел взгляд в сторону, о чём-то задумавшись, и спросил:

– Вы должно быть на машине приехали? На иномарке, наверное?

– Ну, на «бэхе», – удивился вопросу Димон. – А чего?

– Могу я узнать, от чьего имени, мне предлагают «помощь»?

– От Князя! Слыхал о таком!

– Надо-же! Сам Николай Абрамович, заинтересовался моей скромной персоной, – уголки тонких губ адвоката вновь сузились в холодной улыбке.

– Да вот, прикинь, как тебе фортануло. Ну что согласен?

– Я слышал о том ужасном случае, в городской бане, с юной девушкой, уверен это всего лишь недоразумение, но всё-таки… Вы, случайно не знаете, может Николай Абрамович намерен вскоре встретится со мною лично?

– Может и намерен! Так а чё там в бане то, она ведь сама…

Косарь поймал на себе суровый взгляд Санька, и быстро замял тему:

– Короче, дядя, с тебя будет по двести рублей в месяц, и спи спокойно! Понял?

У Лехи округлились глаза от услышанной суммы – это была половина зарплаты его отца в лучшие времена.

– Боюсь, меня не интересует ваше предложение, у меня уже есть защита от проблем, – непринужденно ответил адвокат.

– Да чё ты мне заливаешь! – Димон поддался вперёд, оперившись руками на колени. – Думаешь я не знаю как менты своё метят, или ты хочешь сказать, что ты под Бароном? Ну, удиви меня, кто ж твоя крыша?

– Моя «крыша», – мужчина тоже наклонился в сторону гостей и сцепил пальцы перед собою в замок, – слишком известна, чтобы о ней говорить.

– Эх, что ж за народ такой упрямый пошел, и ты значит по-хорошему не хочешь! – Косарь встал с дивана и медленно направился к «клиенту».

Санёк не сводил глаз с адвоката, слишком многое в нем не нравилось рэкетиру: его беззаботное поведение, спокойный тон, напыщенная самоуверенность, наглые вопросы. Может у него ствол под столом или в пиджаке? Или он как-то вызвал подмогу и их уже окружают?

– Щас ты у меня на всё согласишься! – приближаясь к столу Димон ловко достал из кармана нож-бабочку.

– Прошу, только без крови!

– Ну, этого не обещаю!

– И чтоб не обгадился никто, это еще хуже! – спешно произнёс адвокат.

Удивленные этой репликой, Леха с Саньком уставились на человека за столом, и лишь краем глаза заметили, что Косарь резко замер в паре шагов от цели. Обернувшись, подельники увидели двухметровое существо, отдалённо напоминавшего мускулистого атлета с содранной кожей и бараньими рогами на голове, которое вытянутой рукой, а точнее длинной увесистой лапой, держало Косаря за горло. Больше всего притягивали взгляд пустые глазницы твари, в которых отражалась всепоглощающая тьма. Существо сжало пальцы вокруг шеи Димона и послышался отвратительный хруст.

Именно этот звук вывел из оцепенения Санька – он за секунду достал заранее приготовленный пистолет и выстрелил несколько раз в сторону твари. Одна из пуль попала в цель, зацепив край туловища и вырвав кусок мышцы. Монстр, не обращая внимания на повреждение, одной лапой выбил оружие из руки стрелявшего, а другой с силой толкнул его к стенке. Подскочив к своей жертве, тварь ладонью прижала её к стене и следующим рывком вдавила лапу в грудную клетку рэкетира под треск ломающихся костей.

Алексей оцепенел от ужаса. Он не мог не то что шевельнутся, но даже сделать вдох. Когда демон повернулся к нему и глаза парня встретились с тьмой, пылающей в его глазницах, ни одна мысль не успела пронестись в его голове.

Сжавши кулак тварь, будто молотком, с размаху нанесла удар парню в лицо. Эффект получился как от выстрела из дробовика в голову. Стены, пол и потолок позади Алексея в один миг украсились кровавыми потёками и красно-серыми частичками желеобразной массы.

– Да ты издеваешься! Я же попросил без крови! А ты мне весь кабинет его мозгами забрызгал!

Существо повернулось, вытянув лапу из останков головы Алексея, и изувеченное тело рухнуло на пол. Из пасти демона вырвалось глухое шипение:

– Парень был готов обделаться в любую секунду, ты сказал, что это хуже!

– И обязательно нужно было ему мозги вышибить? Ладно, – адвокат вздохнул, осмотрев место бойни, – я уберу следы, а ты – займись телами. Да и у этого, – человек указал на Санька, издававшего слабые хрипы и слегка шевелящего губами, по которым на пол стекала струйка крови, – скорее всего ключи от машины есть. Мне их отдашь, я от тачки избавлюсь. Черт, такой ковер испортили!

Демон схватил одной рукою тело Косаря, другой – то, что осталось от Алексея, и пошел с ними в подсобку. Адвокат начал скручивать ковер, и стало видно, что линии и дуги, выглядывающие из-под покрытия, были частью рисунка – пентаграммы заключенной в круг.

– Этот Князь, – прошипело существо вернувшись, – имеет власть? Имеет армию? Его люди могут нести смерть?

– Не то, чтобы армию и власть, но его банда считается самой крупной в городе, так что определенное влияние он имеет. И кончено его головорезы могут убивать, вопрос только цены!

– Мы можем уничтожить его! Ты станешь на его место, ты прикажешь им убивать!

– Я? – адвокат оторвался от ковра и зашелся смехом. – Ты предлагаешь мне стать главарём банды? Руководить шайкой остолопов? Ха-ха! Нет уж! Из живого Князя можно будет извлечь куда больше пользы.

– Но ты обещал нашему господину! – воскликнула тварь. – Говорил, будешь сеять зло, нести смерть. Таков был уговор.

– Я прекрасно помню, и уговор и всё что обещал ТВОЕМУ хозяину, и не переживай, я расплачусь с ним сполна. Я вижу… я знаю, как это сделать. Вместо армии сброда из сотни дуболомов он получит сотни тысяч безвольных рабов, единичные упрямые герои померкнут среди тысячи потерянных душ, на смену терпению, состраданию и надеже в человеческом сердце поселится злоба, недоверие и алчность. И в этом хаосе люди сами будут искать смерти! Уверяю тебя, твой хозяин будет доволен результатом наших трудов, ведь мы с ним, по сути, стремимся к одному и тому же.

Существо сузило глазничные щели выставило острые зубы в оскале и прошипело:

– Много обещаешь… красиво говоришь… Но как ты собираешься этого добиться?

– Как? – человек невозмутимо улыбнулся скалящейся на него твари, и поправил галстук. – Я отвечу тебе, мой рогатый друг – я стану отличным политиком!

Показать полностью
80

Любимая жена

Ох, весенний Йезд! Стоит закрыть глаза, и память тут же подсовывает тебе запахи цветущей акации и розовой воды, душный жар пустыни, крики птиц над глиняными крышами и протяжные призывы муэдзинов, что эхом раскатываются по лабиринту старого города. Я бы многое отдал, чтобы снова пройтись по его кривым улочкам... но мне нельзя! Уже много лет я беглец в собственной стране, кочующий по пыльным городкам и забытым деревням, нигде не задерживаясь надолго. Я боюсь, что меня найдут. Точнее, что меня найдет ОНА.

Любимая жена

Вся моя жизнь — это история удушающего одиночества. Я родился и вырос в старом иранском городе Йезда, в старом, пропахшем пылью доме. Отец умер рано, и вся моя юность ушла на то, чтобы мы с моей больной матерью смогли выжить. Разносчик чая, грузчик на базаре, разнорабочий — я брался за любую черную работу. Все деньги, все силы, все время уходили на лекарства и уход за лежачей женщиной, которая когда-то отдала все, чтобы поставить меня на ноги. Я кормил ее с ложки, мыл, переодевал. Моя жизнь была замкнутым кругом, ограниченным тяжелым трудом и больничной койкой, что стояла в соседней комнате. О друзьях, свиданиях или собственной семье я даже не думал никогда. Кто посмотрит на нищего, нескладного мужика под сорок, живущего с больной матерью?

На все вопросы знакомых о женитьбе я отшучивался. Но однажды старый торговец гранатами, с которым мы иногда перекидывались парой слов на базаре, сказал мне без обиняков:

— Тебе ведь скоро сорок стукнет. Неужели так и хочешь встретить старость в одиночестве, не познав ничего, кроме своей ноши?

— Хотел бы я, друг, да кто за меня пойдет? — горько усмехнулся я.

— А какая тебе нужна?

— Да любая! Лишь бы человек была хороший и не испугалась разделить со мной мою долю. Большего я и не прошу.

Торговец задумался, потирая морщинистый подбородок.

— Думаю, я смогу тебе помочь. Если ты, конечно, не боишься.

Я уже было забыл про тот разговор, но через несколько дней он подозвал меня к своему лотку.

— Есть одна женщина. Я ей все как есть рассказал о твоем положении. Она согласна.

— Не верю своим ушам! Кто она?

— Тихая, скромная женщина из далекой деревни. Выросла она в глуши, так что запросы у нее невелики. Она из тех, что прячут свое лицо. Я описал тебя как порядочного, доброго человека, хоть и в стесненных обстоятельствах. Она согласилась. Семье ее как раз нужно было ее пристроить. Правда, я не уверен, что она мусульманка.

— Пусть так, — выдохнул я, не веря своему счастью.

Так я познакомился со своей будущей женой. На следующую встречу торговец привез ее и представил без лишних церемоний. Маленькая, хрупкая фигурка, с головы до ног укутанная в черный никаб. Из вещей при ней был лишь один небольшой узелок.

— Как твое имя? — спросил я.

Она заметно растерялась. Голос у нее оказался на удивление нежным и мелодичным.

— Имя?

— Можешь звать ее Фатма, — вмешался торговец. — Она очень стеснительная.

Мы заключили никях, и она переехала ко мне. В наши дни мало кто носит никаб постоянно, тем более дома, но моя жена не снимала его никогда. «Наверное, так заведено в ее семье, — думал я. — Или она просто слишком пуглива, как газель в пустыне». Я старался быть с ней ласковым, не донимал разговорами, видя ее замкнутость. Она редко отвечала, иногда просто тихо и приятно смеялась. Даже в постели, в полной темноте, она оставалась в своем никабе. Это было странно, но я был настолько опьянен счастьем, что не придавал этому особого значения.

— Я так рада, что у тебя появилась жена, — сказала мне однажды мать. — И девушка такая работящая, тихая. Настоящее сокровище.

И я был с ней согласен. Фатма взяла на себя все заботы по дому и уходу за матерью. Она двигалась по дому бесшумно, словно тень, идеально готовила, поддерживала безупречную чистоту. Но со мной она так и не сблизилась. Она была рядом, но одновременно бесконечно далеко.

— Послушай, милая, — сказал ей как-то вечером я. — Я так счастлив с тобой. Но, может, ты наконец покажешь мне свое лицо? Я ведь твой муж.

Фатма отшатнулась, прикрывая лицо руками, словно я замахнулся на нее в попытке ударить.

— Как хочешь, — поспешил успокоить ее я.

Я находил ей оправдания. Может, у нее такой сильный иман? А может, она просто уродлива, и что с того? Мне было все равно.

Однажды вечером мать подозвала меня к себе, когда Фатма вышла во двор.

— Сынок, — ее голос, от чего-то, был тихим и встревоженным. — Куда Фатма ходит каждую ночь?

— Что ты имеешь в виду, мама? Я никогда этого не замечал.

— Она двигается тише кошки, но я плохо сплю и видела это уже не раз. Уходит, как только ты заснешь, а возвращается под утро. Я спрашиваю ее, но она молчит. Я думала, в мечеть, но намаз она ни разу не делала за все это время.

— Странно, — ответил я. — Торговец говорил, она не мусульманка. Может, она зороастрийка или христианка?

Когда Фатма вернулась, я прямо спросил ее. Она молчала. Я настаивал, говорил, что боюсь за нее, но она лишь начала тихо плакать, и я тут же бросился ее утешать. «Ну не может такая робкая женщина заниматься чем-то дурным», — решил я. К тому же у нее уже начал округляться живот.

Но я все же решился проследить за ней. И тут случилось нечто странное. У меня появились провалы в памяти. Я мог замереть, уставившись в одну точку, и очнуться через пару часов с затекшими конечностями, не понимая, где я и что произошло. Однажды я решил не спать и дождаться, когда Фатма уйдет. Моргнул — а за окном уже рассвет, и жена гремит посудой на кухне. Теплый, вязкий туман окутывал мой разум каждый раз, когда я подбирался к разгадке. Я был влюблен, и эта любовь была моим проклятием, заставляя находить всему оправдания.

Только моя мать становилась все мрачнее.

— В тихом омуте черти водятся, — говорила она. — У меня начинает болеть голова, когда я смотрю на нее. У нее странные глаза. Тебе не кажется, что они... что они нарисованные?

Эта фраза занозой засела у меня в голове. У Фатмы были потрясающие черные глаза, единственное, что было видно в прорези никаба. Однажды, когда она готовила ужин, я сел рядом и, смеясь, рассказал ей, что ее глаза так поразили мою мать, что та решила, будто они нарисованные.

В тот же миг Фатма вся сжалась и выронила из руки нож. Он со звоном ударился о пол. Я вскрикнул от неожиданности... и очнулся. За окном была глубокая ночь. Я сижу один на темной кухне. Передо мной давно остывший чай.

После этого случая Фатма надела бурку, скрывающую даже глаза. Тогда я поступил подло — тайком залез в ее узелок с вещами. Он был набит какими-то женскими мелочами, все черного цвета. Я вытащил один из ее запасных никабов и холод пробежал по всему моему телу. На тонкой сетке в прорези для глаз были аккуратно, тонкой кистью нарисованы два блестящих черных глаза. Тот, кто надевал эту вещь, надевал вместе с ней и чужое лицо. Жуткая догадка обожгла меня: она, должно быть, чудовищно изуродована. И эта мысль вызвала во мне не страх, а приступ острой жалости и нежности.

Я повел ее гулять по Йезду, пытаясь вытащить ее из скорлупы. Но она шла рядом, безразличная ко всему: к величию Пятничной мечети, к суете базара, к моим рассказам. Она была как луна — холодная, далекая, безучастная. Единственный раз она вздрогнула и испуганно огляделась, когда с минарета раздался азан. Я предложил зайти в мечеть, но она вцепилась в мой рукав: «Не надо, это плохое место». У зороастрийского Храма Огня реакция была такой же. Она ежилась, и наконец, указав на символ Фаравахара, прошептала: «Можно, чтобы этот человек на меня не смотрел?»

— Так кто же ты? — спросил я в отчаянии по дороге домой. — Мусульманка, зороастрийка?

Она помолчала и глухо ответила:

— Никто.

Скоро по району поползли слухи. Дети боялись ее, шептались, что у нее под буркой нет лица, а лишь впадина. Я недоумевал. А мать настояла на том, чтобы я позвал в гости моего двоюродного брата Камрана из Тегерана. «Чувствую, недолго мне осталось, хочу племянника повидать», — сказала она.

Приехал Камран. Фатма отнеслась к нему настороженно, почти враждебно. Он привез подарки, в том числе колыбель для нашего будущего ребенка, но она даже не подошла к вещам, разглядывая их издалека с каким-то странным недоумением, будто видела такое впервые в жизни. Вечером, гуляя с Камраном, я выслушал его опасения.

— Твоя жена пугающе молчалива. Я не смог узнать у нее даже, сколько ей лет.

Этот простой вопрос застал меня врасплох. Я с ужасом понял, что не знаю о ней ровным счетом ничего. У нее даже документов не было.

— Брат, я понимаю твое одиночество, но все, что с тобой происходит, это безумие, — сказал Камран. — А еще твоя мать сказала, что Фатма стала выше за то время, что живет с вами. Это значит, она еще растет. Это ребенок, брат! Ты взял в жены девочку-подростка. Скорее всего, беженку из Афганистана, которую родители просто продали.

Тогда я понял, зачем мать позвала Камрана. Она боялась, и ей нужен был кто-то с ясным умом, не одурманенный, как я. На следующий день Камран поочередно приводил в дом араба и курда, но Фатма не понимала или игнорировала их язык. Когда ей написали вопросы на бумаге, она повертела лист в руках, не зная, что с ним делать. Она не умела читать!

На третий день Камран уехал, не попрощавшись, оставив мне запечатанный конверт. Я вскрыл его по дороге на работу.

«Прости, что уезжаю вот так, — писал он. — Оставаться у тебя слишком опасно. Умоляю, забирай мать и беги из Йезда. Женщина, с которой ты живешь, не персиянка, не афганка и, скорее всего, вообще не человек! Я не буду пересказывать то, что увидел. Я просто спрошу тебя: ты когда-нибудь видел, чтобы она ела?»

Вечером я спросил об этом мать.

— Никогда, — испуганно прошептала она.

Словно подслушав нас, Фатма с того дня стала демонстративно насыпать себе еду в тарелку и уносить в свою комнату. Пару раз она даже поела со мной за столом. Это было жуткое зрелище: она накалывала на вилку одно-единственное зернышко риса и медленно, аккуратно отправляла его куда-то под складки своей бурки.

Вскоре мать начала жаловаться на странный дух в доме. Влажный, подвальный, в котором сплелись запахи тлена и заплесневелой сырости. Этот запах привел меня в комнату Фатмы. Она сидела на полу в полной темноте и что-то шила.

— Что ты делаешь?

— Шью.

— В темноте?

— Да, — ответила она еще тише.

Я распахнул шторы и чуть не задохнулся. В углу, в картонной коробке, лежала гниющая, пережеванная масса риса и мяса, нераскрытые сладости, которые я ей дарил, испорченная еда с тарелок. Она все выплевывала сюда.

— Я не ем вашей еды, — спокойно ответила она на мой немой вопрос.

— Почему ты просто не сказала мне? Я бы купил тебе то, к чему ты привыкла.

— Мне ничего от тебя не нужно, любимый, — мягко ответила она. — Кроме тебя самого.

И я, влюбленный дурак, снова сдался. Не может же человек совсем не есть, тем более беременная женщина. А в том, что она растет, сомнений уже не было и у меня. Когда-то крохотная, теперь она была мне по плечо. Я заметил, что она больше не проскальзывала в дверной проем — ей приходилось слегка пригибать голову.

Однажды утром я порезался при бритье, несколько капель крови упало на пол. Вечером я застал жуткую картину: Фатма стояла на четвереньках на том самом месте и втягивала носом воздух, как зверь.

— Здесь было сырое мясо, — сказала она, повернув ко мне покрытую тканью голову. — Где оно?

Той ночью, когда мы лежали в постели, она уткнулась носом мне в щеку, в царапину, и прошептала:

— Как же я люблю запах людей. Мне ничего от тебя не нужно, любимый. Только твое сердце, и мясо, и печень, и почки.

Я оцепенел от ужаса, а она только тихо засмеялась.

Весь старый город начал сторониться меня. Соседи шептались за спиной. Мне рассказали, что всем в квартале снятся одни и те же сны. А потом я сам увидел это. Проснувшись среди ночи, я увидел, как Фатма, которая теперь была выше меня на целую голову, выходит из дома, сбрасывает с себя бурку... и на четвереньках, как огромное насекомое, бежит куда-то в сторону пустыни. А на месте головы у нее было лишь гладкое, покатое завершение плеч.

Мысль о том, чтобы увидеть ее лицо, стала навязчивой, сводящей с ума.

— Тебе не удастся увидеть мое лицо и остаться в живых, — мягко сказала она.

— Тогда я сорву с тебя никаб, пока ты спишь!

— Что ты, любимый, ты же умрешь. И неужели ты так и не понял? Я никогда не сплю.

— Пусть я умру, но я увижу!

— Хорошо, — вздохнула она. — Только дай мне закончить шить. Я как раз дошиваю саваны для тебя и твоей матери.

Через несколько дней, после этого разговора, моей матери не стало. Я нашел ее утром в постели. На ее лице застыло выражение такого ужаса, будто она увидела саму смерть.

— Как удачно все сложилось, — весело сказала Фатма. — Я как раз вчера закончила саван.

После похорон я пригласил чтецов Корана. Фатма забилась в свою комнату, жалуясь, что каждый аят причиняет ей сильную боль. Она не выходила оттуда семь дней. А на восьмое утро я услышал из-за двери детский плач. Не помня себя от радости, я ворвался в комнату. В сумраке, в устроенном из тряпья гнезде, сидела Фатма. Она держала на руках одного младенца, двое других лежали рядом.

Я побежал на базар за подарками. Когда я вернулся, то, стараясь ступать тихо, подошел к двери и услышал разговор.

— Вы должны говорить не только на нашем наречии, но и на наречии людей, — ворковала Фатма. — Ваш отец — человек.

— Наш отец — человек? — спросил тонкий, но совсем не детский голосок. — Поэтому он так вкусно пахнет?

— А когда нам можно будет его съесть? — пискнул другой.

— Никогда, — засмеялась Фатма. — Он же ваш папа. Но если вам действительно станет совсем невмоготу, просто скажите мне. Я покажу ему свое лицо, как показала его матери. Тогда он умрет, и его тело станет вашей добычей.

Я не помню, как ворвался в комнату. В полумрaке я увидел, как Фатма поднимается на ноги. Она распрямилась во весь свой исполинский рост, и ее голова — или то, что было на ее месте — уперлась в потолок. В этот миг пелена спала с моих глаз. Весь тот теплый туман, все оправдания, вся моя жалкая влюбленность испарились, оставив лишь кристально чистый ужас. Я осознал, с каким чудовищем делил свой дом и постель все эти месяцы.

Я бежал, не разбирая дороги, пока не рухнул возле лотка того самого торговца гранатами.

— Кого ты мне привез?! — закричал я, вцепившись в его рубаху. — Трехметровую тварь, что рожает говорящих детей, которые хотят меня сожрать!

Торговец со спокойным видом отцепил мои руки.

— Не кричи. Ты же сам просил. Тихую, скромную, нетребовательную. Разве не так? Она сама добывает себе еду. Разве не о такой жене ты мечтал?

— Это не жена! Это чер...! Чудовище! Людей такого размера не бывает!

— Это потому, что она из подземного народа, — буднично пояснил он. — Женщины их роду-племени намного крупнее наших. Лица у нее, правда, не человечье, но ниже лица — она точь-в-точь женщина, а это главное. Глаз у нее нет, они им под землей не нужны, там ориентируются по запаху. Кормить ее не надо, работает без устали. И язык ваш быстро выучила. А детей не бойся, они тебя не тронут. Ты же их отец.

С того дня у меня нет дома. Я нигде не останавливаюсь надолго, постоянно в бегах. И в каждом городе, в каждой деревне я живу в страхе, часто всматриваясь в горизонт. Потому что рано или поздно на кромке пустыни всегда появляется высокий, темный силуэт.

Моя любимая жена ищет меня, чтобы вернуть домой.

Показать полностью 1
15

Пантеон теней Глава 3 Тихий свидетель

Глава 3. Тихий свидетель


Они не решились звонить в дверь Леонида. Вместо этого, проскользнув через черный ход в соседнем здании и преодолев несколько грязных, пахнущих кошками и сыростью дворов, они оказались у окна его квартиры на первом этаже.


Ролька старой газеты на стекле была отодвинута. Окно было приоткрыто.


«Нехороший знак», — прошептал Илья, и Романыч молча кивнул. Леонид был параноиком. Он никогда не оставлял окно открытым на ночь.


Илья бесшумно просунулся в щель, приземлившись на кухне. Воздух внутри был спертым и холодным. Он провел здесь полминуты, затаив дыхание, пытаясь уловить малейший звук. Тишина. Гробовая тишина.


Он подал знак Романычу, и тот, с трудом пересилив свой страх перед открытым пространством, протиснулся внутрь.


Квартира была крошечной. С гостиной была видна прихожая. Дверь в нее была распахнута настежь.


Леонид сидел в своем любимом кожаном кресле, спиной к ним. Из-за высокой спинки был виден лишь макушка его головы.


«Леонид?» — тихо окликнул Илья, медленно приближаясь.


Ответа не последовало. Илья почувствовал знакомое ледяное прикосновение в своей груди — эхо смерти. Он уже знал, что найдет.


Обойдя кресло, он увидел. Старик сидел, уставившись в стену стеклянными глазами. На его лице застыло выражение не ужаса, а глубочайшего, всепоглощающего недоумения. Следов борьбы не было. Ни капли крови.


Романыч, бледный как полотно, сжал в руке портативный сканер, который он наспех собрал из деталей. На мини-экране замигал тревожный красный индикатор.


«Остаточная энергия... Та же самая, что была в санатории. Аристарх был здесь».


Илья заметил на столе рядом с креслом листок бумаги. На нем кривым, торопливым почерком Леонида было нацарапано всего одно слово: «Смотритель».


«Что это?» — спросил Илья.


«Не знаю... — Романыч уже лихорадочно осматривал полки с книгами. — Возможно, пароль. Или... кодовое имя».


Его взгляд упал на старый, пыльный настольный компьютер. Он был выключен. Романыч нажал кнопку. Машина загудела, но вместо привычной заставки на экране возникло одно-единственное окно блокнота с текстом.


«Они забрали тело № 7-Б (Коршунова). Инвентарный номер стирают. Передают в отдел "Санитарии". Ответственный: СМ-1».


Сообщение было датировано сегодняшним числом. Время — два часа назад.


«Это... это прямая трансляция из базы данных морга», — прошептал Романыч. — «Леонид... он оставил нам открытый канал. Перед тем как...»


Он не договорил. Илья резко поднял руку, прислушиваясь. Снаружи, со стороны улицы, донесся звук плавно останавливающейся машины. Не скорой помощи. Не милиции. Слишком тихий для служебного автомобиля.


Они переглянулись. Окно на кухне было их единственным путем.


«Отдел "Санитарии"... СМ-1... — бормотал Романыч, пока Илья буквально выталкивал его обратно во двор. — Это он. Аристарх. Он "Санитар". А СМ-1... Смотритель? Первый?»


Они бежали по темным переулкам, неся с собой не только груз новой потери, но и крошечную зацепку. Имя. Пусть и кодовое.


Смотритель. Тот, кто наблюдает. Тот, кто убирает мусор. И тот, кто, судя по всему, только что начал на них настоящую охоту.

Показать полностью
22

В российском городе рассказали о появляющейся по ночам женщине с аномальной коляской-лотереей

В российском городе рассказали о появляющейся по ночам женщине с аномальной коляской-лотереей

Жители Барнаула рассказали о появляющейся по ночам цыганке, которая ходит с аномальной коляской-лотереей. Об этом россияне сообщили корреспонденту "Кабинета №13".

Михаил З. сообщил, что неизвестная предложила ему заглянуть в коляску, предварительно задав несколько вопросов. Внутри коляски, вопреки ожиданию мужчины, лежал не младенец.

"Я откинул накидку и увидел рыболовный крючок. После этого цыганка ушла. А через неделю мне мой дружище зарядил крючком во время рыбалки прямо в глаз. Вот сейчас операцию сделали, вижу им мутно", — поделился он.

По словам другой местной жительницы, Ангелины М, в коляске ей попался собственный паспорт с печатью о браке. В этот же день ее возлюбленный сделал ей предложение. Однако, все закончилось печально.

"Буквально через месяц он погиб", — вспомнила она. Ангелина добавила, что ее супруг потянулся за ее паспортом, лежащим на верхушке шкафа, оступился, упал и ударился головой об угол тумбочки.

По предварительным данным, лотерейная коляска является [ИНФОРМАЦИЯ СКРЫТА]. Данные о существе-владельце уточняются.

Ранее в Арзамасе у третьеклассницы из обычной семьи заговорила кукла. Игрушка, которая захотела себя называть Катя, не агрессивная. За неделю она стала членом семьи, и почти все время проводит с девочкой.

(Согласно пункту 18.1 Руководства по Сдерживанию и Изучению (РСИ), которое разработал ЦИП "Парадокс", СМИ обязано скрывать данные, относящиеся непосредственно к деятельности ЦИП — прим. редакции).

Читать больше новостей можно здесь:

https://t.me/angnk13

https://vk.com/anomalkontrol


(Происходящее в новостях является литературным проектом и не имеет ничего общего с реальными событиями)

Показать полностью
42

Она не уйдёт

Меня зовут Никита. То, что я хочу вам рассказать, не простое воспоминание, которое со временем тускнеет и стирается из памяти. Это клеймо, выжженное на самой душе. Как рубец, который ноет при каждой смене погоды. Когда я мысленно возвращаюсь в тот дом, до сих пор в груди возникает ледяной комок, и дыхание моё становится тяжёлым и прерывистым. Сложно обернуть в слова то состояние, когда ты живёшь не просто в страхе, а в его преддверии — в тягучем ожидании чего-то неотвратимого, что уже положило на тебя свой глаз.

Она не уйдёт

А ведь поначалу всё выглядело как сбывшаяся мечта.

Наша семья — я, мама и отец — сбежала из мегаполиса в небольшой, затерянный среди полей городок. Родители смертельно устали от шума мегаполиса. Отцу как раз подвернулся удачный перевод в местный филиал, а мать много лет мечтала о собственном саде, где можно было бы копаться в земле до самого заката.

Дом, который мы купили, был старым, но весьма добротным, из тех, что строят на века. Два этажа, высоченные потолки, приятный запах дерева внутри. А ещё там был огромный, запущенный участок со старым садом, где дикие яблони роняли на землю мелкие, кислющие плоды. Было видно, что когда-то это место любили и вкладывали в него душу. Но что сразу привлекло и одновременно оттолкнуло меня — это колодец. Он стоял в самом дальнем, заросшем углу двора, облицованный замшелым камнем с покосившимся навесом. Он казался намного старше дома, будто был здесь всегда, с самого начала времен.

Необъяснимая, инстинктивная неприязнь к нему возникла мгновенно.

Первые дни были насыщены эйфорией от переезда. Мы, как в кино, распаковывали коробки, носились по гулким комнатам, споря о том, где будет стоять диван, а где — книжный шкаф. Отец, кряхтя, таскал мебель. Мать, не успев разобрать чемоданы, уже высаживала под окнами какие-то цветы. Я помню, как стоял у окна своей будущей комнаты на втором этаже и смотрел на закат. Вечерний свет заливал двор мягким, золотистым сиянием, и всё вокруг казалось декорацией к счастливой семейной жизни. Но уже тогда где-то на периферии сознания скреблась мысль: так идеально быть не может.

Мы осваивались. Дни проходили в хлопотах. Соседи, в основном пожилые люди, оказались на удивление приветливы, но какие-то отстранённые. Они смотрели на нас с плохо скрываемой тоской, будто видели перед собой заранее обречённых. Один дед, застав меня у забора, посмотрел долгим взглядом и тихо спросил:

— Значит, в дом Писаренковых вселились?

Я кивнул. Он тяжело вздохнул, сплюнул на землю и пробормотал, уже отворачиваясь:

— Ну… воля ваша.

Тогда я не придал этому значения. Сейчас бы я схватил его за грудки и потребовал объяснений.

Спустя неделю начались первые странности.

Я, уже имея давнюю привычку курить тайком от родителей, стал выходить по вечерам во двор. Как-то раз, выйдя на крыльцо около полуночи, я увидел, что тяжёлая деревянная крышка колодца сдвинута набок. Я был абсолютно уверен, что днём отец плотно закрыл её — он всегда ругался, что оставлять его открытым опасно. Я подошёл, заглянул внутрь. Мрак, плотный, как дёготь. Я поднял с земли камень и бросил его в черноту. Звук удара о воду донёсся не сразу, а с какой-то слишком аномальной задержкой — глухой всплеск, словно камень ударился не в воду, а в густую, вязкую массу.

На следующее утро я спросил отца, открывал ли он колодец. Тот лишь пожал плечами и заверил, что вчера лично задвинул крышку. Но вечером история повторилась. И на этот раз что-то изменилось. Заглянув внутрь я физически ощутил на себе взгляд. Невидимый, но такой реальный. Взгляд из темноты. Из самой глубины колодца.

Вскоре и мать начала жаловаться. То её садовые ножницы, оставленные на веранде, оказывались под кустом сирени. То грабли, которые она всегда прислоняла к сараю, находились воткнутыми в землю посреди газона. Мы с отцом грешили на соседских мальчишек, хотя никаких следов на мягкой после дождя земле не было. А однажды утром мы нашли на крыльце куклу. Старую, тряпичную, с пришитыми вместо глаз пуговицами. Она была сухой и чистой, хотя ночью прошёл ливень. Словно её только что тут положили.

Что-то незримое, чужеродное просыпалось в нашем доме, медленно расправляя плечи. И однажды ночью оно показало себя.

Я проснулся от непонятной тревоги. В доме стояла мёртвая тишина. Я вышел из комнаты, чтобы сходить на кухню за водой, и замер в коридоре. На кухне кто-то был. В полосе лунного света, падавшего из окна, стояла сгорбленная женская фигура. Старуха. В длинной, до пола, ночной рубахе, с копной спутанных седых волос. Она стояла ко мне спиной и что-то делала. Её руки порхали над столешницей, совершая привычные, но совершенно беззвучные действия: она будто резала невидимый хлеб, переставляла несуществующую посуду. При этом небыло слышно ни единого звука. Лишь её гнетущее присутствие, от которого по моей спине побежали ледяные мурашки.

Меня сковал парализующий ужас. Тело отказалось подчиняться. Я не мог ни вздохнуть, ни пошевелиться, просто стоял и смотрел, как она совершает свой беззвучный ритуал. Её движения были плавными, какими-то театральными. И в какой-то момент я понял — она знает, что я здесь. Старуха не оборачивалась, но я каждой клеткой ощутил, что моё присутствие было замечено.

Это было чувство загнанного в угол зверя, на которого смотрит хищник.

Собрав остатки воли, я, не дыша, начал пятиться назад, в комнату родителей. Ввалившись к ним, я не мог выдавить ни слова, только тряс отца за плечо, указывая в сторону кухни.

— Там… — прохрипел я. — На кухне… старуха.

Отец подскочил, схватив с тумбочки фонарик. Мы вдвоём, гуськом, вышли в коридор. На кухне было пусто. Отец щёлкнул выключателем. Яркий свет залил чистую, пустую комнату. Папа уже начал было успокаивать меня, решив, что это ночной кошмар, как вдруг сзади, из их спальни, раздался пронзительный крик матери.

Мы рванули туда. Она стояла, зажав рот рукой, и указывала на окно, выходящее в сад. Там, вплотную прижавшись к стеклу, стояла она. Та самая старуха. Серое, будто вылепленное из влажной глины лицо, испещрённое сеткой глубоких морщин. Она не просто смотрела. Она словно пыталась заглянуть внутрь нас своими мутными, как у выброшенной на берег рыбы, глазами. Отец с рёвом бросился к окну, но в тот же миг силуэт растаял, растворился в ночной темноте.

После этой ночи мы перестали искать логические объяснения.

Страх поселился в доме, став его полноправным жильцом. Мы ходили на цыпочках, разговаривали шёпотом, боялись подходить к окнам после заката. Атмосфера стала настолько удушающей, что днём было труднее находиться в комнатах, чем ночью. Отец, всегда бывший закоренелым скептиком, изменился до неузнаваемости. Он начал спать с охотничьим ножом под подушкой и каждую ночь по несколько часов сидел в кресле в коридоре, сжимая в руках фонарик, словно оружие.

Апогеем стал момент, когда я, снова разбуженный необъяснимой тревогой, выглянул в окно своей комнаты. Колодец снова был открыт. И над ним, держась за верёвку, медленно, рывками, в черноту спускалась она. Старуха. Я видел, как её бледные, костлявые руки перебирают верёвку, а тело погружается в зияющую пасть колодца. Когда она полностью скрылась, тяжёлая дубовая крышка с глухим стуком сама собой задвинулась на место, а камень, которым мы её придавливали, с шорохом придвинулся вплотную.

И в тот же миг я снова его почувствовал. Взгляд! Но на этот раз он был не из колодца. Он был прямо за моей спиной. В моей комнате. Я резко обернулся. Пустота. Но ощущение чужого присутствия было настолько реальным, что от волнения у меня подкосились ноги.

От безысходности мать нашла в соседнем селе старого священника, которого местные считали чуть ли не святым. Когда он приехал, то даже не стал переступать порог дома. Он остановился на крыльце, его лицо в тот же миг стало пепельным. Он перекрестился и, не глядя на нас, твёрдо произнёс:

— Это место проклято! Здесь жить нельзя. Собирайте всё самое необходимое и уезжайте. Прямо сейчас. Не оглядывайтесь и никогда сюда не возвращайтесь!

С этими словами он развернулся и быстро пошёл к своей машине.

Сборы напоминали паническое бегство. Мы швыряли вещи в сумки, не разбирая, едва не забыли документы. Отец позвонил агенту и сказал, что готов продать дом за любые деньги. И на удивление, покупатель нашёлся почти сразу — какая-то городская семья искала дачу и не торговалась.

Мы сбежали, переехали в другой регион, стараясь забыть всё, как страшный сон.

Прошёл год, потом второй. Жизнь вошла в свою колею, и кошмар начал казаться далёким, почти нереальным воспоминанием. Пока однажды вечером не раздался звонок.

— Алло, — раздался в трубке тревожный мужской голос. — Это вы продали дом по адресу Грушевского, 28?

Внутри меня сжался неприятный ледяной комок.

— Да, это был мой отец. А что случилось?

В трубке повисло долгое молчание. Потом тот же голос, но уже тише, почти шёпотом произнёс:

— Вы… вы её тоже видели? Старуху?

— Да, — с трудом выдавил я.

— Она приходит… Каждую ночь! Стоит под окнами и смотрит. У нас на прошлой неделе собака пропала. Просто исчезла. Нашли только её ошейник… возле колодца.

Я закрыл глаза, и воображение нарисовало серое, глиняное лицо у окна.

— Продавайте его, — сказал я ровным, лишенных каких-либо эмоций голосом. — А лучше — просто бегите. Она не уйдёт.

Он ничего не ответил. Просто повесил трубку.

Больше он никогда не звонил.

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!