Совир, местный знахарь, был человеком странным, но нужным. Высокий, худой, с длинными седыми волосами, что падали на лицо, он редко говорил больше, чем требовалось. Его изба стояла чуть в стороне, ближе к лесу, и пахла травами, смолой и чем-то кислым, что люди предпочитали не замечать. Когда в деревне кто-то болел, шли к нему — Совир знал, как заговорить лихорадку или вытянуть занозу из раны. Но доверять ему до конца никто не решался. Слишком уж часто он уходил в лес один, слишком долго смотрел в огонь, бормоча что-то непонятное.
Всё началось с дочери старейшины. Маленькая Заряна, светловолосая девочка с быстрыми руками, заболела в конце лета. Сначала просто кашель, потом жар, а через неделю она уже не вставала с лежанки. Её мать, Ведара, плакала у очага, а старейшина Гостомысл, крепкий мужчина с лицом, изрезанным морщинами, пришёл к Совиру с мешком зерна и шкурой лисицы. "Спаси её, знахарь," — сказал он, и голос его дрогнул, чего в деревне не слышали никогда.
Совир три дня сидел у постели Заряны. Жёг травы, шептал над водой, прикладывал к её лбу мокрые тряпки. Но на четвёртый день девочка умерла — тихо, во сне, с улыбкой на бледных губах. Ведара выла, раздирая волосы, а Гостомысл молчал, глядя в пустоту. Когда Совир вышел из избы, старейшина схватил его за грудки и прошипел: "Ты обещал её спасти. Убирайся, пока я тебя не зарубил."
Знахарь не ответил. Молча собрал свои травы, котёл и ушёл. Его видели в последний раз, когда он шагал к лесу, сгорбленный, с посохом в руке. Люди решили, что он ушёл навсегда. И, может, так было бы лучше.
Прошёл месяц. Листья пожелтели, а туманы стали такими густыми, что в полдень нельзя было разглядеть соседнюю избу. В Лозовичах начали шептаться о странностях. Сначала пропала коза у вдовы Миланы — ушла утром к реке и не вернулась. Потом сын кузнеца, десятилетний Боян, клялся, что видел в лесу тень — высокую, сгорбленную, с горящими глазами. Старики говорили, что это Леший бродит, недовольный тем, что люди рубят деревья слишком близко к его владениям. Жрец Велеса, седой Вратислав, провёл обряд у капища — зарезал чёрного петуха и окропил кровью землю. Но тени не ушли.
Это было ночью. Туман стелился по земле, как живое существо, и луна едва пробивалась сквозь облака. Собаки взвыли разом, а затем замолчали. Люди выглянули из окон и увидели его — знахаря, что шёл через деревню. Только теперь он выглядел иначе. Лицо его осунулось, глаза запали, а волосы, раньше седые, стали чёрными, словно смола. За ним тянулся запах — не трав, а гнили и мокрой коры. В руках он нёс что-то завёрнутое в тряпку, и никто не решился спросить, что это.
Совир не остановился у своей старой избы. Прошёл мимо, к дому Гостомысла, и постучал в дверь. Старейшина открыл, держа топор, но замер, увидев, кто стоит на пороге. А за спиной Совира, в тени, стояла Заряна.
Она была бледной, как снег, с пустыми глазами, но двигалась. Её платье, в котором её похоронили, висело клочьями, а из-под подола торчали тонкие корни, словно ноги её проросли в землю. Ведара закричала и упала в обморок. Гостомысл выронил топор, а Совир тихо сказал: "Я вернул её, как обещал."
Но Заряна не была прежней. Она не говорила, не улыбалась. Только смотрела — и от её взгляда по спине бежал холод. Ночью она ушла. Гостомысл проснулся от звука шагов и увидел, как его дочь, не оборачиваясь, идёт к лесу. А утром нашли его самого — мёртвого, с вырванным горлом, лежащего у порога. Ведара кричала, что это сделала Заряна, но никто не хотел верить.
После смерти Гостомысла деревня погрузилась в страх. Люди боялись выходить из домов, но беда сама пришла к ним. На вторую ночь что-то огромное ударило в стену избы кузнеца. Утром нашли следы — не звериные, а человеческие, но слишком большие, с длинными пальцами, вросшими в землю. В реке утонул рыбак Добрыня — его тело вытащили, но оно было покрыто тонкими корнями, что тянулись изо рта и глаз.
Вратислав, жрец, собрал людей у капища. "Это нечисть, — сказал он, сжимая посох. — Совир принёс её из леса. Надо найти его и убить." Но никто не хотел идти в чащу. Лес стал другим — деревья гудели, даже когда ветра не было, а ветви шевелились, как живые. По ночам слышался шёпот, низкий и гортанный, словно кто-то звал из глубины.
Млада, молодая охотница, вызвалась первой. Её брат погиб год назад от рук разбойников, и она привыкла полагаться только на себя. С луком и ножом она ушла в лес вместе с Вратиславом и двумя воинами — Ратибором и Жданом. Они нашли избу Совира, но она была пуста. Только на полу лежала та самая тряпка, что он нёс, а в ней — чёрный камень, покрытый резьбой, похожей на корни.
А потом лес ожил. Деревья наклонились, ветви хлестнули по земле, а из-под корней поднялись фигуры — человеческие, но с кожей, похожей на кору. Среди них была Заряна, её глаза светились зелёным, а руки тянулись к Младе. Воины закричали, Вратислав начал читать молитву Велесу, но тени не остановились.
"Это не Совир, — прошептал жрец, отступая. — Это Леший. Он забрал их всех."
Лес сомкнулся вокруг Млады, Вратислава и двух воинов, словно пасть зверя. Туман стал гуще, цепляясь за ноги, а воздух наполнился запахом гнили и мокрой древесины. Тени, что поднялись из-под корней, двигались медленно, но неотвратимо. Заряна стояла впереди, её светлые волосы свисали спутанными прядями, а из-под кожи на руках пробивались тонкие зелёные ростки. Она не издала ни звука, но её пустые глаза следили за каждым движением Млады.
Ратибор, широкоплечий воин с короткой бородой, первым бросился вперёд. "Прочь, нечисть!" — рявкнул он, замахнувшись топором. Лезвие врезалось в плечо одной из фигур — мужчины с лицом, покрытым корой. Из раны потекла не кровь, а чёрная жижа, пахнущая болотом. Но тварь не остановилась. Она схватила Ратибора за руку, и корни, вырвавшиеся из её пальцев, начали вгрызаться в его плоть. Воин закричал, выронил топор и рухнул на колени.
Ждан, младший из двоих, отпрянул назад, его копьё дрожало в руках. "Это не люди! Это проклятье!" — выдавил он, пятясь к Вратиславу. Жрец поднял посох, вырезанный из ясеня и увенчанный рогами, и начал читать слова, что звучали как древний напев. Голос его дрожал, но не прерывался: "Велес, хранитель путей, уведи тьму в свои чертоги, защити нас от гнева земли!"
Млада натянула тетиву, прицелившись в Заряну. Её сердце сжалось — она помнила девочку живой, бегающей по лугу с венком из одуванчиков. Но теперь это была не Заряна. Стрела вонзилась в грудь тени, и та пошатнулась, но не упала. Из раны вырвался сгусток корней, что потянулся к земле, словно ища опору.
"Бегите!" — крикнул Вратислав, когда тени сомкнулись ближе. Ратибор уже не шевелился — его тело покрылось корой, глаза остекленели. Ждан бросился к деревьям, но корни, вырвавшиеся из-под земли, оплели его ноги. Он упал, крича, пока лес не поглотил его целиком.
Млада и Вратислав побежали, петляя между стволов. Ветви хлестали по лицам, оставляя кровавые царапины, а шёпот — низкий, гортанный — звучал со всех сторон. "Вы пришли ко мне… теперь вы мои…" — слова текли, как ветер, но Млада не могла понять, откуда они идут. Ноги вязли в мокрой земле, дыхание рвалось, но останавливаться было нельзя.
Они вырвались на поляну, где стоял огромный дуб — старый, с узловатыми ветвями, что тянулись к небу, как руки мертвеца. У его корней сидел Совир. Его чёрные волосы спутались, лицо было серым, а руки сжимали тот самый чёрный камень с резьбой. Он не поднял глаз, но голос его прозвучал хрипло: "Вы не должны были приходить."
Млада направила стрелу на Совира, но Вратислав остановил её, положив руку на лук. "Подожди. Он не один здесь." Жрец шагнул вперёд, сжимая посох. "Что ты сделал, знахарь? Зачем вернул Заряну? Это не её душа — это тьма!"
Совир медленно поднял голову. Его глаза, некогда серые, теперь были затянуты зелёной пеленой, как у слепца. "Я хотел исправить… — прошептал он. — Она умерла из-за меня. Я не мог её спасти… но он обещал вернуть её." Голос его дрожал, но в нём не было злобы — только усталость.
"Кто обещал?" — рявкнул Вратислав, но ответ пришёл не от Совира.
Земля под дубом задрожала. Корни зашевелились, вырываясь наружу, а из ствола дерева выступила фигура — высокая, сгорбленная, с руками, что казались сплетением ветвей. Лицо её было скрыто под корой, но глаза горели жёлтым, как огонь в ночи. Леший. Дух леса, древний и беспощадный.
"Я дал ему силу, — прогудел голос, глубокий, как гул земли. — Он просил жизни, и я дал её. Но всё имеет цену." Леший шагнул вперёд, и трава под его ногами почернела. "Люди рубят мои деревья, жгут мои поляны, крадут моих зверей. Теперь они заплатят."
Млада отступила, чувствуя, как холод пробирает до костей. "Ты убил Заряну? Гостомысла?" — выкрикнула она, но Леший лишь рассмеялся — звук был похож на треск ломающихся сучьев.
"Я не убивал. Он сам призвал меня. — Леший указал на Совира. — Его боль открыла мне путь. Каждый, кого он вернёт, становится моим. Их души — плата за его силу."
Вратислав стиснул посох. "Ты нарушил законы богов, Совир. Велес не простит этого. И мы не позволим тебе забрать деревню."
Совир покачал головой. "Я не хотел… Они выгнали меня. Я только хотел вернуть её…" Он сжал камень сильнее, и из-под земли поднялась ещё одна тень — Ратибор, теперь с корой вместо кожи и пустыми глазами.
Млада выстрелила, но стрела застряла в ветвях Лешего, не причинив вреда. Дух наклонился к ней, и она почувствовала, как корни под ногами начинают шевелиться, тянуться к её щиколоткам. Вратислав бросился вперёд, ударив посохом по земле. "Уйди, дух! Ты не властен над нами!" — крикнул он, и на миг Леший отступил, словно от боли.
"Уходите, — прохрипел Совир. — Я не могу его остановить. Он врос в меня… в камень…" Его руки дрожали, а из-под кожи на запястьях начали пробиваться тонкие ростки.
Млада и Вратислав отступили к краю поляны, пока Леший и его тени не двинулись за ними. Лес гудел, деревья наклонялись, загораживая путь, но жрец шепнул: "Он привязан к дубу. Это его сердце. Если мы уничтожим его, он ослабнет."
"А Совир?" — спросила Млада, глядя на знахаря, что сидел, обхватив голову руками. Он выглядел сломленным, но камень в его руках пульсировал, как живое существо.
"Он часть этого, — ответил Вратислав. — Камень — ключ. Леший дал ему силу через него. Если мы заберём его и сожжём дуб, проклятье может закончиться. Но… — он замялся, — кто-то должен отвлечь духа."
Млада кивнула, хотя страх сжимал горло. "Я сделаю это. Ты возьми камень."
Они разделились. Вратислав пополз к Совиру, прячась за корнями, а Млада шагнула вперёд, крикнув: "Эй, тварь! Хочешь меня? Иди сюда!" Леший повернулся, его жёлтые глаза сузились. Он протянул руку, и ветви дуба потянулись к ней, как змеи. Млада бросилась бежать, уводя духа от поляны.
В это время Вратислав добрался до Совира. "Отдай камень, — прошипел он. — Ты ещё можешь всё исправить." Но Совир только покачал головой.
"Он не отпустит меня… — прошептал он. — Я чувствую его. Он везде." Ростки на его руках стали длиннее, впиваясь в землю, как корни. Вратислав выхватил нож и ударил — не Совира, а камень, пытаясь вырвать его из рук. Знахарь закричал, и из его рта хлынула чёрная жижа.
Леший взревел, почувствовав угрозу. Дуб задрожал, корни вырвались из земли, устремляясь к Вратиславу. Млада, петляя между деревьев, слышала крик жреца, но не могла остановиться — тени гнались за ней, их шаги звучали как хруст костей.
Млада бежала, чувствуя, как лес сжимается вокруг неё. Ветви цеплялись за одежду, рвали кожаную куртку, а корни под ногами извивались, словно живые змеи. Тени гнались за ней — молчаливые, но быстрые, их шаги хрустели, как ломающиеся кости. Она не оборачивалась, но знала, что они близко: запах гнили и мокрой коры бил в ноздри, а шёпот Лешего эхом отдавался в ушах: "Ты не уйдёшь… ты станешь моей…"
Лук болтался за спиной, стрелы высыпались из колчана, но останавливаться было нельзя. Её план сработал — Леший ушёл от дуба, преследуя её, но теперь она была одна в его владениях. Туман сгустился, и деревья слились в сплошную стену. Млада споткнулась о корень и рухнула на землю, боль пронзила колено. Она вскочила, но тени уже окружили её.
Среди них был он — её брат, Станимир. Высокий, с широкими плечами, он стоял, как стоял при жизни, но теперь его кожа была серой, глаза — пустыми, а из груди торчали корни, что пульсировали, как вены. Год назад его зарубили разбойники у реки, и Млада сама вырыла ему могилу на опушке. Она до сих пор помнила его последние слова: "Береги себя, сестра." А теперь он смотрел на неё, как на чужую.
"Станимир…" — прошептала она, отступая. Тень шагнула ближе, протянув руку. Из пальцев вырвались ростки, тянущиеся к её лицу. Млада выхватила нож, но рука дрожала. Ударить его? Снова потерять? Она не могла. Вместо этого она бросилась в сторону, уходя от теней, но лес не отпускал. Деревья наклонялись, ветви смыкались над головой, и вскоре она поняла, что бежит по кругу — обратно к дубу.
Вратислав сжимал нож, лезвие которого было липким от чёрной жижи. Камень лежал у ног Совира, выбитый из его рук, но знахарь не двигался. Его тело покрывалось корой, руки вросли в землю, а изо рта текла та же жижа, что и из ран его созданий. "Я не хотел… — бормотал он. — Он обещал мне её… но забрал меня…"
Жрец не слушал. Он схватил камень и бросился к дубу. Его кора была тёплой, почти живой, и пульсировала, как сердце. Вратислав вытащил из сумы кремень и огниво — план был прост: поджечь дерево, уничтожить сердце Лешего. Но корни вокруг зашевелились, поднимая землю. Они хлестнули по ногам, опрокинув его. Камень выпал из рук, откатившись к Совиру.
"Ты не возьмёшь его," — прогудел голос Лешего. Дух вернулся, его жёлтые глаза горели в тумане. За ним шла Млада, спотыкаясь, с ножом в руке. Тени, включая Станимира, окружили поляну, но не нападали — ждали приказа.
Вратислав поднялся, сжимая посох. "Твоя сила — ложь, дух! Ты не бог, ты паразит!" — крикнул он, ударяя посохом по корням. Леший взревел, и дуб затрясся, сбрасывая листья, что падали, как чёрный пепел.
Млада подбежала к жрецу, тяжело дыша. "Станимир… он там," — выдохнула она, указав на тени. Вратислав кивнул, но времени не было. "Мы должны сжечь дуб. Это единственный шанс."
Совир вдруг заговорил, его голос был слабым, но ясным: "Камень… он связал меня с ним. Уничтожьте его, и я уйду… вместе с ним." Его глаза, затянутые зеленью, смотрели на Младу с мольбой.
Леший шагнул ближе, и земля под ним почернела. "Ты не посмеешь, смертный," — прорычал он, и ветви дуба потянулись к Вратиславу. Но Млада бросилась к Совиру, схватив камень. Он был тяжёлым, холодным, и резьба на нём шевелилась под пальцами, как живые черви.
"Дай сюда!" — крикнул Вратислав, но Млада покачала головой. Она знала, что делать. Подбежав к дубу, она ударила камнем по коре. Раз, другой. Чёрная жижа брызнула, дерево задрожало, а Леший закричал — звук был похож на вой ветра в бурю.
Тени рванулись к ней, но Совир вдруг встал. Его тело трещало, корни рвались из земли, но он шагнул к Лешему. "Ты обманул меня… — прохрипел он. — Забирай меня, но отпусти их!" Он схватил духа за руку, и ростки с его кожи потянулись к Лешему, впиваясь в его кору.
Леший взревел, пытаясь вырваться, но Совир держал крепко. "Жги!" — крикнул он Младе, и она поняла. Выхватив огниво у Вратислава, она ударила кремнем о сталь. Искры упали на кору дуба, сухую от осени, и пламя вспыхнуло, лизнув ствол.
Огонь распространялся быстро, пожирая дерево. Леший закричал громче, его тело начало трескаться, как глина на солнце. Тени застыли, а затем начали осыпаться — Станимир, Заряна, Ратибор и другие превращались в пыль, что уносил ветер. Млада смотрела, как её брат исчезает, и слёзы текли по её щекам, но она не остановилась.
Совир и Леший боролись у корней. Дух пытался оттолкнуть знахаря, но тот врос в него, как паразит. "Ты хотел меня… вот я!" — выкрикнул Совир, и его тело полностью покрылось корой. Они рухнули вместе, исчезнув в пламени, что пожирало дуб.
Вратислав потянул Младу назад. "Уходим!" — крикнул он, когда огонь перекинулся на соседние деревья. Лес гудел, словно оплакивая своего хозяина, но тени больше не поднимались. Они бежали, пока не выбрались на опушку, где туман рассеивался под утренним солнцем.
Дуб догорал, чёрный дым поднимался к небу. Млада упала на колени, глядя на лес. "Станимир… он ушёл?" — спросила она тихо.
Вратислав кивнул. "Их души свободны. Совир заплатил за это."
Лозовичи встретили их молча. Из деревни уцелело меньше половины — те, кто не попал в лес, выжили, но страх остался в их глазах. Вратислав рассказал о Лешем, о Совире и о том, как огонь очистил проклятье. Люди слушали, но не все верили. Кто-то шептал, что лес отомстит, что такие духи не умирают.
Млада вернулась к своей избе. Её руки всё ещё пахли дымом, а в ушах звучал шёпот брата. Она знала, что он ушёл навсегда, но в глубине души чувствовала — лес не простит. На следующее утро она нашла у порога маленький росток, пробившийся сквозь землю. Он был чёрным, как уголь, и шевелился, словно живой.
Вратислав ушёл к капищу, чтобы принести жертву Велесу и попросить защиты. Но Млада знала: что-то осталось. Что-то древнее, что ждёт своего часа.
Лозовичи встретили Младу и Вратислава в тишине, но в этой тишине не было прежнего страха — лишь усталость и тень облегчения. Дым от сгоревшего дуба всё ещё висел в воздухе, смешиваясь с утренним туманом, но солнце пробивалось сквозь облака, золотя крыши изб. Люди стояли у своих домов, глядя на двоих выживших, и в их глазах читался немой вопрос: закончилось ли это?
Вратислав поднял посох, на котором ещё виднелись следы чёрной жижи. "Леший ушёл, — сказал он, и голос его, хоть и хриплый, звучал твёрдо. — Совир забрал его с собой. Проклятье сожжено вместе с дубом." Он замолчал, оглядев толпу. "Но лес помнит. Мы должны чтить его, как чтили наши предки, — не брать больше, чем нужно, и благодарить за дары."
Млада стояла рядом, опираясь на лук. Её колено болело, руки дрожали от усталости, но в груди теплилось что-то новое — не просто облегчение, а надежда. Она посмотрела на опушку, где догорали последние угли, и вспомнила Станимира. Его тень исчезла в огне, но в этот раз она не почувствовала пустоты. Ей показалось, что в шорохе ветра, что доносился с реки, прозвучал его голос: "Береги себя, сестра." Может, это был просто ветер, а может — прощание.
Прошла неделя. Лозовичи медленно возвращались к жизни. Мужчины чинили избы, повреждённые корнями, женщины варили похлёбку из последних запасов грибов, а дети, впервые за долгие дни, выбежали играть у реки. Ведара, потерявшая мужа и дочь, сидела у очага, но её слёзы высохли — она нашла покой, зная, что Заряна больше не страдает в руках Лешего.
Млада помогала Вратиславу у капища. Они вырезали новый идол Велеса из ясеня — невысокий, с рогами и суровым лицом, чтобы напоминал о защите. Жрец провёл обряд: окропил землю мёдом и молоком, вознёс молитву, прося прощения за жадность людей и силы для нового начала. Когда он закончил, небо прояснилось, и мягкий свет упал на деревню, разгоняя последние тени.
На следующее утро Млада вышла к порогу своей избы. Она ждала увидеть тот чёрный росток, что напугал её после битвы, но вместо него из земли пробился маленький зелёный побег — тонкий, но живой. Она улыбнулась, впервые за месяцы. "Может, это ты, Станимир?" — шепнула она, коснувшись листика. Ветер качнул ветви деревьев, и в этом звуке не было угрозы — только покой.
Вечером люди собрались у костра. Впервые с начала беды они пели — старые песни о реке, о лесе, о богах, что хранят их. Вратислав рассказывал детям о том, как Млада и Совир остановили тьму, и в его словах не было осуждения к знахарю. "Он ошибся, — говорил жрец, — но в конце выбрал свет. Помните его не как проклятье, а как урок."
Млада сидела чуть в стороне, глядя на пламя. Её пальцы теребили стрелу, что осталась от битвы, но сердце было легко. Она знала, что лес не забудет, но теперь он не казался врагом. Он был частью их мира — суровым, но справедливым. И если люди будут уважать его, он ответит тем же.
Прошло полгода. Зима ушла, уступив место весне. Лозовичи расцвели: поля зазеленели, река ожила, а лес, хоть и хранил следы огня, начал зарастать молодыми побегами. Млада стала охотницей для деревни — её стрелы приносили дичь, но она никогда не брала больше, чем нужно, и всегда оставляла у опушки горсть ягод или мёда в дар лесу.
Однажды, возвращаясь с охоты, она остановилась у реки. На берегу росла молодая берёза, тонкая и гибкая, а рядом с ней — цветок, яркий, как солнце. Млада присела, глядя на него, и вдруг услышала смех — лёгкий, знакомый. Она обернулась, но никого не было. Только ветер пронёсся над водой, шевеля траву.
"Спасибо," — шепнула она, не зная, кому — брату, Совиру или самому лесу. Но в этот момент она почувствовала, что всё в порядке. Проклятье ушло, оставив место для жизни.
Деревня за её спиной гудела голосами. Кто-то звал её к костру, кто-то смеялся. Млада поднялась, поправила лук на плече и пошла домой. Солнце садилось, окрашивая небо в золото, и впервые за долгое время Лозовичи смотрели в будущее без страха.
