Парень у меня на пороге прищурил глаза и сжал челюсть, явно раздражённый тем, что я не тороплюсь завершить процесс передачи как можно быстрее. Мой вопрос не был риторическим, поэтому я встретила его взгляд и ждала ответа. Я не собиралась позволять какому-то мальчишке, которому, скорее всего, ещё приходится одалживать у старшего брата удостоверение личности, чтобы купить сигареты, разговаривать со мной с высока. В конце концов, парень громко и утрированно вздохнул, решив проявить остатки вежливости. Он глянул вниз на бумагу на планшетке, откинув рыжеватую чёлку с глаз, чтобы лучше рассмотреть документы.
— Так… твой батя… — он запнулся, переворачивая несколько страниц; края бумаги начинали окрашиваться в слабый желтовато-оранжевый оттенок от какой-то чипсовой пыли, прилипшей к его пальцам.
Я еле сдержала приступ тошноты и продолжала выдавливать из себя слабую улыбку в сторону этого «мешка гормонов», который становился младше на вид с каждой секундой.
— Да, это имя моего отца. Но я не говорила с ним почти двадцать лет…
Парень хохотнул и перелистнул бумаги обратно на титульный лист.
— Что ж, поздравляю с воссоединением семьи, леди. Потому что именно его ты и держишь.
Честно говоря, я растерялась. Мы с Адрианом не общались уже два десятилетия. Ни неловких звонков на День Благодарения, ни открыток на день рождения, приходящих с трёхнедельным опозданием, — абсолютная тишина с того момента, как я уехала из родного городка на поиски лучшей жизни. Он даже не попытался выйти на связь, когда пять лет назад у меня родился сын. Я была довольно уверена, что он знал о появлении Дэйви, потому что моя сестра-неудачница всё ещё общалась с ним и она-то уж точно слышала о рождении моего мальчика.
Так что, когда я разглядывала эту странную фигурку, я не могла понять, почему прах отца решили отправить именно мне, а не Виктории. Да, она постоянно тянула из него деньги: для моей сестры Адриан всегда был ходячей копилкой, с которой она делила гены. Но хотя бы она с ним разговаривала. Решение отправить урну мне после его смерти казалось крайне странным.
Я перекатывала этот идол в ладони, чувствуя, как воск скользит по моей коже. От фигурки исходило слабое тепло, словно я держала зажжённую свечу.
Но это точно была не свеча, подумалось мне. Это была урна.
Угодливый «мешок гормонов» с лицом, покрытым акне, весь перемазанный порошком от Cheetos, выстукивал ручкой о планшетку.
— СЛУШАЙ, ЛЕДИ! Может, ты поболтаешь с деда чуть попозже, а? Когда меня тут не будет?
Мне больше всего на свете хотелось начистить ему рожу за эту самодовольную ухмылку, но я услышала позади себя, как мой сын, Дэйви, стучит кончиком зонтика о дверную сетку и заливается смехом, пытаясь привлечь моё внимание. Я воспитывала его одна, и была для него единственным примером для подражания. Если я вмажу подростку по зубам, подумала я, это будет не лучшим примером.
Со скрупулёзной медлительностью я взяла ручку и поставила свою подпись на документах. Я делала это очень долго, на его же раздражение. Как только я поставила точку над «i», парнишка вырвал у меня планшетку и, развернувшись, двинул к своей старенькой, побитой машине, припаркованной у обочины.
— Не забудь помыть руки, чемпион! — крикнула я ему вслед.
Когда он уехал, и урчащий двигатель машины утих в отдалении, я насладилась тишиной раннего вечера. Чириканье насекомых, посвистывающий ветер и почти ничего больше. Вечная колыбельная спокойного пригорода.
Эта тишина придала особую странность тому, что сказал Дэйви.
— Аа! Мам, слишком громко! Слишком-сильно-громко! — пожаловался он, уронив зонтик, отходя от двери и зажимая уши ладонями.
Я резко обернулась, держа в руках красное изваяние, всё ещё отдававшее теплом, и прислушалась, пытаясь понять, какой шум ему помешал.
Но вокруг не было ни звука.
Резкий звон нашего домашнего телефона зазвучал в тот самый момент, когда я вошла в дом, и дверь со скрипом закрылась за мной. Вероятно, стоит упомянуть, что всё это происходило где-то в конце девяностых, то есть мобильных тогда у нас ещё не было. Вернее, у меня точно на него не хватало денег.
Похоже, это телефон и был тем самым шумом, который раздражал Дэйви, подумала я. Логика подсказывала, что в этом нет смысла: раньше звонки никогда не доставляли ему неудобств.
Я бросила красную фигурку на кухонный стол и поспешила снять трубку, чтобы ответить до того, как сработает автоответчик.
— О, привет, Элис. На мгновение решила, что ты опять не возьмёшь трубку, учитывая, как ты обычно уворачиваешься от моих звонков.
Моё сердце ушло в пятки, стоило мне услышать визгливый голос Виктории на другом конце провода. Я зажмурилась и прислонилась лбом к стене на кухне, сожалея о том, что вообще взяла трубку.
— Я не «уклоняюсь» от твоих звонков, дорогуша. Просто я одна воспитываю ребёнка, это занимает всё моё время, да и нечего мне тебе рассказывать. Не могу я так быстро вернуть тебе деньги.
Пару месяцев назад Дэйви попал в больницу с пневмонией, а я как раз оказалась без работы. У нас не было страховки, и все медицинские счета я оплачивала из своего кармана. В итоге, в отчаянии, я попросила у сестры взаймы. Честно говоря, было бы проще задолжать Якудзе: по крайней мере, если не можешь отдать им долг, они возьмут в качестве «компенсации» мизинец (по крайней мере, если верить фильму, который я смотрела).
— Что ж, дорогуша, я всё понимаю. Но если ты не заплатишь в ближайшее время, в службу опеки может поступить анонимный звонок от «озабоченной гражданки», которая волнуется за безопасность Дэнни в твоём доме…
По понятным причинам я не стала её поправлять. Если она вздумала бы претворить угрозу в жизнь, то тот факт, что Виктория даже имени сына не знает, только бы сыграл мне на руку, доказывая соцслужбам, что она не заботливая родственница, а бессердечная стерва.
Поэтому я отстранилась от стены и открыла глаза, собираясь повесить трубку. Но краем глаза заметила красную фигурку на кухонном столе. Я замерла, прижав телефон к уху, и смотрела в сторону изваяния.
Несмотря на то, что внутри этой восковой статуи находился прах моего отца, фигура скорее напоминала женскую. Трудно сказать наверняка: хотя силуэт был человекоподобным, основные черты и детали отсутствовали. Гладкая, бордового цвета, словно красное вино, застывшее в форме человека. Без лица, без волос, без одежды. Но бёдра широкие, плечи узкие — похоже на женский силуэт, а руки сложены на груди в молитвенном жесте, будто статуя Девы Марии.
Я продолжала смотреть на неё, и вдруг меня пронзила мощная дрожь, будто каменная лавина прокатилась по всему позвоночнику.
Но даже так я не могла отвести взгляд.
Я подкралась к идолу на цыпочках, словно боялась, что он услышит мои шаги, всё ещё держа телефон в руке. Он продолжал таинственно обжигать ладонь, когда я подняла его, и на миг я пожалела, что подписала бумаги на это «посылку из ада». Но что мне оставалось делать? Отказаться от праха отца? Как бы мы ни были далеки друг от друга, это казалось неправильным.
Чем пристальнее я его рассматривала, тем сильнее меня охватывало дурное предчувствие.
Во-первых, у урны не было ни крышки, ни какой-то пробки. Я ожидала увидеть хотя бы затычку снизу, но основание было таким же гладким, как и всё остальное. Тогда как туда поместили прах?
Во-вторых, когда я перевернула фигурку вверх дном, в надежде понять, где же были засыпаны останки, раздался внезапный звук, от которого я чуть не подскочила.
Что-то громко брякнуло внутри. Прах моего, якобы кремированного, отца… гремел.
Меня захлестнуло такое острое ощущение страха, что я машинально швырнула статуэтку на стол, будто бросила бейсбольный мяч. К моему удивлению, она не покатилась и не разбилась на несколько кусков. В одно плавное движение фигурка встала прямо, словно магнитом прилипла к поверхности стола.
Я медленно поднесла телефон обратно к уху.
— Ты ещё тут, Вик? — прошептала я.
— Ага, чёрт возьми, тут. Что с тобой случилось? Я же пошутила. Но, между прочим, мне правда нужны эти деньги — у меня дурацкие долги…
Прежде чем она начала разглагольствовать, я перебила её шёпотом:
— Ты в последнее время говорила с папой?
В трубке повисла тишина. Я слышала, как Дэйви бегает по комнате этажом выше, пока ждала ответа. Спустя несколько секунд сестра всё-таки подала голос, и я уловила в её тоне едва заметные нотки страха.
— Наверно, год назад. Больше не слышала о нём. А почему спрашиваешь? Ты ведь никогда о нём не спрашиваешь. Вы с ним помирились или что?
Я на миг подумала, не рассказать ли ей подробно о той зловещей урне, которая теперь пугала меня на кухне. Но что-то внутри меня подсказывало, что не стоит этого делать. Я до сих пор не могу объяснить это чувство. Пусть это интуиция или какое-то материнское предчувствие, но я промолчала.
Это решение, по всей видимости, спасло мне и моему сыну жизнь.
Я без слов повесила трубку. Она сразу же зазвонила снова, но я проигнорировала звонок. Снова зазвонила, снова не брала. Я стояла напротив аппарата, словно статуя, ожидая, пока Виктория устанет названивать.
После пятого пропущенного звонка наступила тишина. Я подождала ещё минуту, чтобы убедиться, что она прекратила. Потом, пытаясь сбросить тревогу, пару раз с усилием повела плечами и пошла к лестнице. Я окликнула сына:
— Дорогой! Пойдём помогать мне с ужином.
Я услышала, как Дэйви вылетел из своей комнаты, хлопнув дверью, и застучал кроссовками по половидам. Когда он появился у подножия лестницы, на его лице сияла улыбка, а я попыталась изобразить ответную, чтобы он не заметил моих переживаний.
Но стоило ему сделать первый шаг вниз, его улыбка мгновенно растаяла, лицо стало тревожным, а в глазах засверкало волнение.
И снова он зажал уши руками и прокричал мне:
— Мам, оно всё ещё слишком громко! Там какой-то мужчина смеётся и танцует, так громко! Скажи ему перестать!
Моя наигранная улыбка начала спадать, как ни старайся я удержать её.
Кроме крика сына, в доме была полная тишина. Абсолютная.
И только одно изменилось.
Опять повинуясь какому-то внутреннему голосу, я направилась на кухню, схватила эту зловещую фигурку вместе с прилагаемым сертификатом и спустилась в подвал. Игнорируя обжигающий жар в ладони, я прошла в самый тёмный угол неотделанного подвала и спрятала урну с прахом отца за стопкой зимних пальто.
Когда я вернулась на кухню, Дэйви уже там, копается в шкафчиках в поисках чего-нибудь съестного.
— Наверно, да. Я всё ещё слышу, как он тихонько хихикает, но мне уже не больно в ушах. Давай сделаем спагетти?
На этом всё и кончилось — на пару месяцев. С тех пор, как Дэйви перестал жаловаться на громкие «песни и пляски» неведомого мужчины, я почти забыла о той красной урне. Как хотите меня ругайте за такую беспечность. Можете обозвать дурой, идиоткой — я сама называла себя так сотни раз с тех пор.
Я была одинокой матерью, работала на двух работах и делала всё, что могла, чтобы защитить и воспитать сына. Но всё же я поняла, что что-то не так, прежде чем случилось непоправимое.
Первым признаком стали муравьи.
За несколько недель до появления красной фигурки, наш дом заполнили маленькие чёрные захватчики, а на вызов дезинсектора у меня не было денег. Поэтому я расставила дешёвые ловушки. Сначала решила, что они бесполезны: муравьи продолжали ходить целыми колоннами. Но вдруг все исчезли бесследно, словно произошло тихое вымирание.
«Наверно, ловушки подействовали, просто им нужно было время», — подумала я.
Потом, как-то ночью, я наклонилась к холодильнику, чтобы выбрать себе что-то перекусить на ночь. Доставая контейнер с остатками ужина, я заметила при тусклом свете холодильника какое-то движение рядом с дверью в подвал. Я выпрямилась и прищурилась. На полу чётко вырисовывалась прямая полоса, и словно невидимая рука карандашом проводила её от двери во двор к дверце подвала. Я протёрла глаза от сна, но видение не исчезло.
Когда я включила верхний свет на кухне, разобралась, в чём дело, — но не поняла, почему это происходит.
Стройная цепочка чёрных муравьёв шла ровной колонной в сторону подвала.
Испытав скорее раздражение, чем страх, я проследила за ими по скрипучим ступеням, решив, что они прутся к какой-нибудь оставленной Дэйви конфете. Но когда заметила, что муравьи спускаются к тому самому месту, где лежали зимние пальто, меня резко пробрала дрожь, и моё раздражение смылось волной ужаса.
Я не думала о красном идоле уже много недель. Но, заглянув за стопку пальто, поначалу вообще не узнала его.
Он увеличился в три раза.
Причём теперь статуэтка не стояла с молитвенно сложенными руками — она свернулась в позу эмбриона, прижав колени к груди, уткнувшись лицом в пол.
Муравьи по одному заходили в восковую плоть… и не выходили обратно. Каждый сдавал своё крошечное тело красной фигурке.
Пока моё сердце колотилось, словно в груди заперли колибри, и я была на грани паники, мне показалось, что этот «идол» чуть-чуть приподнял гладкую, лишённую черт голову… и посмотрел прямо на меня.
Я развернулась и бросилась по лестнице наверх.
Этой ночью я почти не спала. Да какое там — даже глаза не сомкнула после увиденного в подвале.
Всю ночь я ходила кругами по первому этажу, безуспешно пытаясь переварить произошедшее. Но к рассвету так и не придумала, что делать. В глубине души я не могла до конца поверить, что это реально. А если и реально, то боже мой, как с этим бороться?
К тому моменту я была настолько измучена, что страх отошёл на второй план и осталась лишь глупая отчаянность. Я взяла снежную лопату, решила, что во что бы то ни стало вытащу урну из моего дома и выброшу к чертям. Дневной свет, пробивающийся сквозь пыльное окошко под потолком, придавал мне уверенности — по крайней мере, на первых порах.
Когда я вновь увидела фигурку, размером уже с ребёнка, мне стало не по себе ещё сильнее.
Но я старалась не думать ни о какой мистике — если бы начала размышлять, меня бы парализовал ужас. Я просто сосредоточилась на задаче: выбросить этот красный «проклятый предмет» из своего дома. Я взмахнула лопатой, подцепила воск снизу.
На мгновение я остановилась, готовая мчаться прочь, если эта штука вдруг оживёт, обвившись вокруг лопаты. Но фигурка не двигалась. Тогда я уверенно взялась за рукоять и попыталась поднять идола.
Безуспешно. Сколько бы усилий я ни вкладывала, я не смогла сдвинуть эту штуку даже на сантиметр. В полном недоумении я уронила лопату на пол и поднялась наверх, чтобы собирать Дэйви в школу. Заодно я заперла дверь подвала.
В следующие дни я привлекла к этой проблеме трёх разных мужчин, каждый из них был достаточно крепким, чтобы с лёгкостью поднять взрослую тушу. Я попросила их помочь с «вещью» в подвале, велев не трогать статую голыми руками. Я не знала, почему так сказала — словно снова сработала та самая интуиция. Но впоследствии она снова оказалась верна.
Мой бывший бойфренд, который жал на скамье четыреста фунтов (почти двести килограммов), не смог сдвинуть её даже на дюйм.
Мой сантехник, с которым мы были в приятельских отношениях, тоже не смог поднять её лопатой. Когда он попробовал упереться руками и столкнуть идола, то закричал от боли: у него остались ожоги третьей степени на ладонях.
Мой пастор вообще не спустился в подвал. Он лишь крепко сжимал золотой крест на шее и смотрел вниз с широко раскрытыми глазами. Прошептал, что мне нужно освятить дом, и выскочил за дверь. На мой вопрос, знает ли он кого-нибудь, кто может это сделать, он ничего не ответил и исчез бегом.
Впав в очередной приступ неуместного героизма, я сама спустилась в подвал, чтобы достать сертификат, пришедший вместе с урной. Видимо, нужна была какая-то другая тактика. Раз уж грубая сила ничего не даёт, может, в бумагах было что-то полезное.
Но там оказалась почти пустая болванка. Вся информация, которую она содержала, сводилась к имени отца. И тут меня будто громом прошибло: в графе «второе имя» была указана другая буква.
У моего отца инициалы были А.Т., а тут фигурировал некий А.L. Дело в том, что всех мужчин в нашей семье со стороны отца звали Адрианами.
Выходит, судя по сертификату, это были не останки моего отца.
В нашу последнюю ночь в том доме я проснулась от пронзительного крика моего сына, доносящегося откуда-то снизу. После того как я обнаружила, что фигурка растёт, Дэйви всегда спал со мной в одной комнате, но сейчас его рядом не было.
Подскочив, я, не раздумывая, ринулась вниз по лестнице в подвал. Если бы я тогда была чуть более внимательной, то заметила бы, что по дороге миновала ванную, из-под двери которой пробивалась полоска света.
Спустившись в подвальную темноту, я попыталась включить лампочку, но она, видимо, перегорела: свет не зажёгся. В темноте я увидела силуэт Дэйви, который склонился над красной фигурой и издавал жуткие вопли.
Я метнулась к нему, собираясь схватить сына за плечо и оттащить, но в этот миг услышала голос за спиной. Резко остановилась, замерев с вытянутой рукой всего в нескольких дюймах от фигуры, которую приняла за ребёнка.
— Мам! Мам! Кто это кричит?! — позвал Дэйви сверху, у входа в подвал.
Мой мозг не справлялся с противоречивой информацией, обрушившейся на него. Я застыла, точно изваяние, пока из сквозной тьмы меня не выдернула резкая боль, словно раскалённый прут вонзили в руку.
Постепенно глаза привыкли к мраку, и я поняла, что рядом со статуей был ещё один силуэт — тонкая фигура ребёнка по плечи, без нижней части тела, соединённая с идолом восковой нитью, которая, вероятно, тянулась из-под кучи пальто. Один из восковых «щупальцев» уже обвил мои два пальца — безымянный и средний.
Это была самая невыносимая боль в моей жизни.
Собрав всю свою силу, я резко отшатнулась. Услышала, как хрустят суставы и рвутся сухожилия; а потом грохнулась спиной на пол. Два пальца были оторваны, и та восковая тварь поглотила их, оставив мне обрубки с торчащими косточками, похожими на крошечные надгробия.
К счастью, адреналин творит чудеса. Я успела подхватить Дэйви, втащить его в машину и нажать на газ, пока кровь била из моей руки. На тот момент я уже почти не чувствовала боли.
Пока меня лечили в больнице, я думала, что же теперь делать. Я панически боялась, что эта сущность из урны охотится конкретно за мной и моим сыном, и никем другим не удовлетворится. Переехать на другой конец страны, прятаться в приютах? Найдёт ли оно нас всё равно? Сможем ли мы быть в безопасности?
И вот тут я даже в чём-то поблагодарила судьбу за то, что потеряла два пальца. Ведь пока мы сидели в той же больнице, где лечили пневмонию у Дэйви, я вспомнила о долге — и мне пришла в голову идея.
Раз уж эта красная фигура хотела нас, может, получится предложить ей «замену». Первым делом, как только меня подлатали, я позвонила Виктории.
— Слушай, у меня есть предложение. Я отдаю тебе дом в счёт долга, и ты ещё сверху дашь мне немного денег. А ты потом сможешь продать этот дом за сумму в разы больше…
Больше я от Виктории не слышала ни слова с тех пор, как мы оформили сделку по дому.
Собрав вещи, мы с Дэйви переехали на другой конец страны и начали всё заново. Прошло уже больше двадцати лет, и никаких странных посылок на наш новый адрес не поступало.
Сегодня у меня день рождения, и я получила конверт с нашим старым адресом в качестве обратного. Руки дрожали, когда я вскрывала письмо и доставала открытку.
Вот что там было написано:
Мне жаль, что я не выходил с тобой на связь все эти годы. Если честно, думал, ты всё ещё злишься на меня и на дедушку. Но надеюсь, что это письмо ты прочтёшь и мы сможем оставить обиды в прошлом.
Я хочу, чтобы ты знала: изначально я собирался отправить урну Виктории. Но она была должна мне большую сумму, и чтобы избежать уплаты, соврала, будто она сидит в тюрьме. Соответственно, мне это показалось неподходящим вариантом (думаю, ты и сама понимаешь почему, особенно после того, что случилось с твоими пальцами).
В конце концов, возможно, всё так и должно было получиться.
Пожалуйста, позвони по номеру [xxx-xxx-xxxx]. Я надеюсь, что мы вчетвером сможем провести время вместе.
К открытке была приколота полароидная фотография моего отца с каким-то незнакомцем рядом.
Отец выглядит точь-в-точь так, каким я его помню, когда покинула наш дом. Хотя прошло уже почти полвека.
А мужчина рядом с ним — очень на него похож.
Дэйви сейчас учится в колледже.
И он не выходил на связь со мной уже два дня.
Как только я закончу этот пост, позвоню отцу.
Подписывайся на ТГ, чтобы не пропускать новые истории и части.
Подписывайтесь на наш Дзен канал.
