Андрей опустил сына на землю, и она подхватила его, прижимая к себе. Её руки дрожали, слёзы текли по грязному лицу, но она держалась. Яромир всхлипнул, вцепившись в её рубаху.
— Ты цел, — шептала она, гладя его кудри. — Мой мальчик…
Она посмотрела на Андрея, её глаза нашли его взгляд.
— Света? — спросила она, заметив сына рядом.
— Здесь, — ответил он, обнимая её одной рукой. Светомир подошёл, и она притянула его к себе, обняв обоих сыновей.
Ладислав поднялся, морщась от боли, и бросил на Андрея острый взгляд.
— Ты вернул их, — сказал он хрипло. — А где Радомир?
— Мёртв, — ответил Андрей. — На этот раз точно.
Милана сжала его руку, её пальцы были холодными, но сильными.
— Они ушли? — спросила она, глядя на лес.
Андрей хотел сказать "да", но гудение — слабое, настойчивое — вернулось, отражаясь в его голове. Он посмотрел на Светомира, чьё лицо напряглось.
— Нет, — сказал сын тихо. — Оно зовёт.
Земля задрожала, и свет — слабый, но растущий — пробился сквозь лес, от холма, где они оставили трещину. Милана напряглась, её глаза расширились.
— Что это? — спросила она.
— Портал, — ответил Андрей. — Он жив. И пока он открыт, они вернутся.
Ладислав шагнул вперёд, сжимая нож здоровой рукой.
— Тогда закрой его, — сказал он резко. — Ты начал это.
Андрей встретил его взгляд, чувствуя укол вины. Мальчик был прав — он привёл "Хронос" сюда, пусть и не по своей воле. Его смерть в 21 веке, эксперимент в 23 веке, его новая жизнь здесь — всё это сплелось в клубок, что теперь душил его семью.
— Я закрою, — сказал он, поворачиваясь к Милане. — Но мне нужна твоя помощь.
Она кивнула, её лицо стало твёрдым, несмотря на слёзы.
— Что делать? — спросила она.
— Оставайтесь здесь, — сказал он. — Держите деревню. Если я не вернусь… растите их.
Её глаза потемнели, она сжала его руку сильнее.
— Ты вернёшься, — сказала она, её голос дрогнул. — Ты обещал.
Он коснулся её щеки, чувствуя тепло её кожи.
— Я постараюсь, — ответил он тихо.
Светомир шагнул к нему, его маленькая рука легла на осколок отца.
— Я иду с тобой, — сказал он.
— Нет, — возразил Андрей. — Ты нужен здесь.
— Я слышу его, — настаивал сын. — Я знаю, как закрыть.
Андрей посмотрел на него — на его худое лицо, на глаза, что были слишком взрослыми для шести лет. Он вспомнил слова системы: "Второй субъект активирован." Светомир был частью этого, и отрицать это было бесполезно.
— Хорошо, — сказал он. — Но держись за мной.
Милана обняла их обоих, её тело дрожало.
— Берегите друг друга, — прошептала она, отпуская их.
Ладислав кивнул, впервые без злобы.
— Спаси нас, — сказал он тихо.
Андрей взял факел и пошёл к лесу, Светомир следовал за ним, их шаги эхом отдавались в ночи.
Холм встретил их светом и холодом. Камни, что закрывали трещину, раздвинулись, открывая портал — не просто ядро, а врата, пульсирующие белым сиянием. Гудение стало ритмом, зовом, что тянул Андрея вперёд. Он чувствовал его в груди, в осколке, в крови. Светомир сжал его руку, его пятно слабо засветилось снова.
— Оно хочет нас, — сказал он. — Но я могу его сломать.
Андрей кивнул, поднимая топор. Он шагнул к порталу, и видения нахлынули снова: лаборатория, его тело на столе, голоса — "переход успешен", "стабилизация временной линии". А потом — новые образы: башни из стекла, машины в небе, люди в белом, смотрящие на экраны, где мелькали лица — его, Светомира, Миланы. Это был 23 век, и они наблюдали. Они ждали.
— Они видят нас, — сказал он, глядя на сына. — Это их эксперимент.
Светомир кивнул, его глаза блестели.
— Я слышу их, — сказал он. — Они боятся. Мы сломали их план.
Он поднял осколок — тот, что был у Андрея, — и свет из портала стал хаотичным. Голос системы зазвучал снова: "Субъекты идентифицированы. Перегрузка критическая." Земля задрожала, и Андрей понял: это последний шанс.
— Что делать? — спросил он.
— Дай мне твой, — сказал Светомир, протягивая руку.
Андрей вытащил осколок из-под рубахи и вложил в ладонь сына. Светомир сжал оба осколка, и его пятно вспыхнуло, ослепляя их. Он шагнул к порталу, но Андрей остановил его.
— Нет, — сказал он. — Я сделаю.
Светомир покачал головой, его голос был твёрдым.
— Ты нужен маме, — сказал он. — Я могу только начать. Ты должен закончить.
Андрей почувствовал, как слёзы жгут глаза. Его сын, шестилетний мальчик, говорил как воин. Он кивнул, принимая решение.
— Тогда вместе, — сказал он.
Светомир улыбнулся, и они шагнули к порталу. Свет окутал их, и Андрей увидел ядро — металлическое, с проводами и линиями, пульсирующее, как сердце. Светомир бросил один осколок в центр, и ядро задрожало, испуская искры.
— Теперь ты! — крикнул он.
Андрей поднял второй осколок, чувствуя, как его тянет внутрь. Он вспомнил Милану — её глаза, её тепло, её силу. Ладислава, Светомира, Яромира — его семью. Это была его жизнь, его выбор. Он бросил осколок в ядро, и свет взорвался, ослепляя их.
Голос системы закричал: "Самоуничтожение активировано. Субъект потерян." Земля рухнула, и Андрей почувствовал, как его тело растворяется в свете. Он схватил Светомира, толкнув его назад, к выходу.
Светомир упал за камни, а Андрей шагнул в ядро. Свет поглотил его, и он увидел их — людей в белом, их лица в панике, экраны, гаснущие один за другим. Он улыбнулся, зная, что они проиграли.
Портал рухнул, камни обвалились, и тьма накрыла холм.
Светомир выбрался из-под камней, кашляя от пыли. Он посмотрел на место, где стоял отец, но там была только груда камней. Его пятно угасло, руки дрожали, но он был жив. Он встал и побежал к деревне, слёзы текли по его лицу.
Милана встретила его у частокола, её глаза расширились.
— Где он? — спросила она, подхватывая сына.
Светомир покачал головой, его голос сорвался:
— Он закрыл его. Ради нас.
Она закричала, падая на колени, прижимая Светомира к себе. Ладислав и Яромир подбежали, их лица были белыми от ужаса. Деревня затихла, гудение исчезло, и ночь стала спокойной.
***
Прошло шесть весен с той ночи, когда свет поглотил Андрея, а холм обрушился, похоронив "Хронос" под камнями и мхом. Деревня медленно поднималась из пепла — новые избы выросли на месте сгоревших, частокол укрепили, но людей стало меньше, а тени прошлого остались в глазах тех, кто выжил. Лес за рекой затих, гудение исчезло, и даже шепот ветра казался мягче, чем раньше. Милана стояла у реки, глядя на воду, что текла спокойно, отражая первые лучи солнца. Ей было около сорока, но годы выжгли её юность: волосы поседели на висках, лицо покрылось морщинами от забот, а руки, загрубевшие от работы, носили шрамы той ночи. Но глаза её — цвета речной глубины — всё ещё горели, храня тепло и силу.
За её спиной шумели дети — её сыновья, её жизнь. Ладиславу было шестнадцать — высокий, широкоплечий, с светлыми волосами, что спадали на плечи. Он точил копьё, его движения были уверенными, как у охотника, которым он стал. Светомиру было двенадцать — худощавый, с тёмными волосами матери и глазами Андрея, он сидел у воды, вырезая что-то из дерева. Его пятно на плече угасло той ночью, оставив лишь тёмный след, как память о прошлом. Яромиру было девять — живой, с золотистыми кудрями и круглым лицом, он бегал вдоль берега, бросая камни в реку и смеясь, как ребёнок, каким он ещё оставался.
Милана повернулась к ним, её губы дрогнули в слабой улыбке. Они выросли — её мальчики, её щиты против мира, что пытался их сломать. Ладислав стал мужчиной деревни, заменив павших охотников, его злость на Андрея давно угасла, сменившись молчаливым уважением. Светомир стал тише, задумчивее, его сны о городах и машинах ушли, но он часто говорил о том, что видел в ту ночь — о свете, о голосах, о жертве отца. Яромир был их радостью, его смех лечил раны, что не заживали в её сердце.
Она подошла к избе, где Горяна — теперь совсем старуха — сидела у очага, вяза травы в пучки. Велеслав умер прошлой зимой, оставив деревню без жреца, но люди нашли силы жить дальше — ради детей, ради земли. Милана взяла кувшин с водой и вернулась к реке, её шаги были медленными, но твёрдыми. Её тело, когда-то сильное и гибкое, теперь ныло от старых ран, но она не сдавалась. Она обещала Андрею растить их, и она держала слово.
— Лади, Света, Яр — домой! — крикнула она, ставя кувшин на землю. — Еда стынет.
Ладислав кивнул, воткнув копьё в землю, и пошёл к ней, его взгляд был мягким, но настороженным — он всегда смотрел за лес, ожидая теней, что больше не приходили. Яромир подбежал, цепляясь за её подол, его кудри подпрыгивали.
— Я поймал рыбу! — похвастался он, показывая пустые руки.
Милана рассмеялась — тихо, но искренне.
— В другой раз поймаешь, — сказала она, гладя его по голове.
Светомир остался у воды, его нож замер над деревом. Он смотрел на лес, его лицо напряглось.
— Что видишь, Света? — спросила она, подходя к нему.
Он повернулся, его глаза были серьёзными, как в ту ночь.
— Ничего, — ответил он. — Но я слышу его.
Милана замерла, её сердце сжалось. Она знала, о ком он говорит. Андрей. Светомир часто упоминал его — не как воспоминание, а как чувство, что приходило к нему во снах или в тишине у реки. Она не спрашивала слишком много, боясь разбередить рану, что не заживала.
— Что он говорит? — спросила она тихо.
— Что он с нами, — ответил Светомир, глядя ей в глаза. — Всегда.
Она кивнула, чувствуя, как слёзы жгут горло. Она не видела его с той ночи — его тело растворилось в свете, его голос угас в крике. Но она чувствовала его — в ветре, в тепле очага, в смехе Яромира. Он дал ей эту жизнь, эту семью, и она хранила её, как сокровище.
День шёл своим чередом: Ладислав ушёл с охотниками к лесу, Яромир помогал Горяне чистить рыбу, а Милана ткала у избы, её пальцы двигались привычно, но мысли были далеко. Светомир сидел рядом, вырезая фигурку — человека с топором, похожего на Андрея. Она смотрела на него, чувствуя гордость и боль. Он был их спасением, их связью с отцом, и она знала: он помнит больше, чем говорит.
К вечеру Яромир прибежал с криком, его глаза блестели от восторга.
— Мама, смотри! — он протянул ей что-то, зажатое в ладони.
Она открыла его руку и замерла. Это был осколок — маленький, тёмный, с линиями, как те, что они видели шесть лет назад. Он был холодным, но живым, слабый пульс пробежал по её пальцам. Её дыхание сбилось, она посмотрела на Светомира.
— Где он взял это? — спросила она.
— У реки, — ответил Яромир, не замечая её тревоги. — Оно блестело!
Светомир встал, его лицо побледнело. Он взял осколок, и его руки задрожали.
— Он тёплый, — сказал он тихо. — И говорит.
Милана сжала его плечо, её голос дрогнул.
Светомир закрыл глаза, прислушиваясь. Его губы шевельнулись, и он прошептал:
Она ахнула, выронив осколок на землю. Яромир подхватил его, глядя на неё с удивлением.
— Это тятя? — спросил он.
Милана не ответила, её взгляд был прикован к Светомиру. Он кивнул, его глаза блестели от слёз.
— Это он, — сказал он. — Он не ушёл.
Она опустилась на колени, притянув сыновей к себе. Ладислав вернулся с охоты, увидев их, и подошёл, его копьё упало на землю.
— Что случилось? — спросил он, но, увидев осколок, замолчал.
Милана обняла их всех — Ладислава, Светомира, Яромира, — чувствуя тепло их тел. Она не знала, что это значит. Был ли Андрей жив в другом времени? Остался ли он в "Хроносе"? Или это был лишь отголосок, память системы, что дала ему вторую жизнь? Но это не имело значения. Он был с ними — в их крови, в их дыхании, в этом осколке.
— Мы справимся, — сказала она тихо, глядя на реку. — Вместе.
Ночь накрыла деревню, звёзды зажглись над лесом, и слабый ветер принёс шёпот — низкий, знакомый, как голос Андрея. Милана закрыла глаза, прижимая сыновей к себе, и впервые за шесть лет почувствовала покой. Он ушёл, чтобы спасти их. И он остался, чтобы беречь.
