CreepyStory

Начало тут - Главарь (рассказ, часть 1 из 2)

Он заметил, что многие адепты опустили руки и повернулись к нему. Почти все. Гроб наклонился к микрофону, хотел что-то сказать. Но в тот же момент на сцену запрыгнул Илья, что принёс вчера буклет и с удивительной ловкостью выхватил микрофон из рук Гробсконоскина. Тот удивленно посмотрел на него и беззвучно открыл рот и тут же закрыл. Илья сильно толкнул его и Гроб кубарем покатился со сцены. Никто из сектантов даже не попытался поймать или как-то подстраховать, они расступились, даже не посмотрев в его сторону. Он упал на пол, выложенный серой плиткой, и так и остался лежать, уткнувшись лицом в пол.

- Выкиньте его отсюда! - Распорядился Андрей. - Он не должен своим присутствием осквернять храм Ихтипода.

В ту же секунду двое желтохламидных подхватили под Гробсконоскина под руки и потащили к выходу. Он не сопротивлялся, ноги безвольно волочились по полу, из-под хламиды виднелись дешевые кроссовки, такие же как у Ильи. Когда они проходили мимо Андрея, так и стоявшего около дверей, Гроб поднял голову и посмотрел на него снизу вверх.

- Я изменился, когда принял Ихтипода хозяином… Я не тот, каким ты знал меня. - Тихо проговорил Гроб, но Андрей хорошо расслышал его.

- Да? - издевательски усмехнулся Андрей. - Я и не знал, что можно так опуститься...

Один сектант попытался ногой открыть дверь и задержать её, чтобы протиснуться, получилось у него не с первого раза. Андрей и не подумал помочь, не гурское это дело.

Андрей отвернулся от Гроба и посмотрел на толпу последователей Ихтипода. Они смотрели на него, все до единого. Кажется, с какой-то щенячьей преданностью. Надо признать, это вдохновляло, и он продолжил говорить, продвигаясь к сцене, через караул из желтых хламид и лысых голов.

- Он не приведёт вас к цели. Он не знает пути...

Андрей забрался на сцену, забрал из рук Ильи микрофон.

- Ихипод указал на меня. Гроб вам врал, Ихтипод хочет совсем другого. - Андрей мысленно пожал плечами, можно подумать он сам знает, чего хочет усатый космический таракан, нарисованный позади на стене. - Он присвоил себе лавры Великого Гуру Ихтипода. Мы изгоняем его! Мы больше не примем его! Забудьте имя его!

Толпа одобрительно загудела. Андрей поднял руки и широко улыбнулся. А ведь совсем неплохо выходит.

- Друзья! - Андрей пока точно не знал, как правильно будет называть желтую массу перед сценой. Может быть братья, так вроде верующие друг к другу обращаются. – Братья! С этой минуты ваша жизнь изменится. Вы пойдёте по истинному пути к цели, к Ихтиподу.

Он заметил, что сектанты опять выстраиваются в правильный квадрат, и опять появляется гул. Илья каким-то образом тоже успел присоединиться к единомышленникам, и Андрей остался на сцене один. Он на физическом уровне чувствовал себя выше каждого из стоящих перед сценой, и не в отдельности, а над всеми сразу. Необыкновенный подъём сил и духа. Казалось, что в состоянии свернуть горы, пройти по воде и возможно накормить голодных. Немного кружилась голова, как бывает от переизбытка свежего воздуха. И ему нравилось это чувство, настолько, что появились мысли, что задержаться здесь подольше, не такая уж плохая идея. И только слабенький голосок здравого смысла, приглушённый нарастающим гулом желтохламидной толпы, тщетно пытался докричаться до хозяина - здесь что-то не так, давай пойдём домой, пожалуйста. Андрей совсем не слышал. Так же, как и забыл, о том, что через пару часов должен подойти Санёк.

- Илья, верный служитель Ихтипода. - Андрей безуспешно пытался найти взглядом в толпе одинаковых лысых голов знакомого сектанта. - Ты мне нужен, покажешь мне здесь всё, а остальные пока могут самостоятельно славить Ихтипода.

Андрей сошёл со сцены, лысоголовые расступились, пропуская его, только один остался стоять на пути — Илья. Он послушно склонил голову и жестом указал на небольшую дверь в противоположной стороне от основного входа в конференц-зал. Андрей направился к ней, Илья последовал за ним, семеня маленькими шажками и держась не менее чем в метре от нового гуру. Жёлтый квадрат за их спинами смыкался в первоначальный вид.

Миновав простенькую пластиковую дверь, они оказались перед лестницей, ведущей вниз.

- Я покажу вам жилые помещения. Спускайтесь, осторожно, ступеньки скользкие. - Произнес Илья.

- Ступай первым. - Пафос не должен снижаться, ситуация обязывает.

- Слушаюсь.

Илья ещё ниже склонил голову и засеменил вниз по лестнице.

- Рассказывай. Что здесь и как. - Требовательным тоном сказал Андрей, когда они спустились в цокольное помещение. - Уверен, что у Гробсконоскина своя отдельная комната. Келья, так правильнее.

Они шли по длинному узкому коридору, с дверьми по обеим сторонам.

- Это называется ячейка. У каждого своя ячейка. - Ответил Илья. - Единственное отличие наших ячеек — Мы живем по несколько последователей, а гуру вынужден жить один, чтобы ему не мешали осуществлять прямой контакт с Ихтиподом.

- И сколько вас всего здесь?

- Семьдесят три… – Он сделал паузу. - Семьдесят четыре.

И меня посчитал, подумал Андрей, как же иначе. Значит в зале были не все, или глазомер немного подводит. Коридор казался бесконечным, как и двери по обеим сторонам. Складывалось ощущение, что они уже давно вышли за периметр здания. Видимо, служители самостоятельно расширили подземную часть здания. А может и во времена конторы здесь были технические помещения и так было изначально. Он начинал немного волноваться, несмотря на яркий свет и довольно спокойную обстановку вокруг. Гул стих и голосок здравого смысла сделался немного громче.

- В зале были не все, многие спят после ночной службы. Ихтипод не приемлет невнимательного отношения к себе. - Илья, как будто подслушал его мысли и постарался одновременно не только успокоить, но и не дать здравому смыслу достучаться до хозяина.

- Понятно. Планируется ещё больше последователей, как я посмотрю. Конец вообще будет у этого коридора, или как?

- Да. Ваша ячейка в самом конце. Так устроено, чтобы вы, как верховный гуру, были в изголовье энергетического потока от наших общих молитв и через вас передавалось Ихтиподу. Так лучше и проще устанавливать контакт с великим.

Андрей так и порывался спросить, кто в конце концов такой Ихтипод, но каждый раз одергивал себя. Негоже избраннику звезд, не знать какими звездами он был избран.

- Все ячейки, кроме вашей всегда открыты. Вы в любой момент можете зайти, если что-то понадобилось, или если почувствовали, что от кого-то исходит неверная энергетика. Даже если последователь отслужил ночную службу, он сделает всё что попросите. Мы все в полном распоряжении Великого Ихтипода и его представителя в этом мире.

- Как скажешь, Илюх. - Андрей немного смягчился.

В конце коридора оказалась массивная железная дверь. Илья поковырялся в складках хламиды и достал небольшую связку ключей. Он ловко вставил ключ в узкую скважину и повернул влево. Дверь беззвучно открылась. Илья пошарил по стене внутри комнаты, в поисках выключателя, и комната озарилась мягким светом. В личной ячейке Гробсконоскина светодиодное освещение, в отличии от других помещений. Может это ничего и не значило, но Андрей обратил на это внимание.

- С вашего позволения, я оставлю вас. Мне необходимо, направить мысли братьев в верном направлении, они немного растеряны сейчас, я уверен. Несмотря на общий позитивный настрой, многие не до конца понимают, что происходит.

- Я так понимаю ты правая рука Гробсконоскина, или как тут у вас это называется…

- Да, я старший служитель. - Илья склонил голову.

- Понятно. - Андрей махнул рукой. - Занимайся своими делами, только не долго, а я пока осмотрюсь. Если вдруг ты мне понадобишься, мне на сотовый звонить? Или в колокольчик?

- Возле кровати есть кнопка звонка. Если я не услышу, мне передадут. Сотовые в жилище не работают.

- Я обязательно позвоню. Жди... А пока можешь идти.

Илья ничего не ответил и развернувшись, засеменил в обратную сторону. Андрей некоторое время смотре ему вслед. Вроде неплохой парень, что он вообще забыл в этом месте. Никак он не выглядит ровней Гробсконоскину. Первое ощущение от встречи с Ильёй, когда он принёс ему брошюру совсем не соответствовало тому, что оказалось в итоге.

Андрей закрыл дверь и огляделся. Вполне аскетичное помещение. Не каменная келья монаха, конечно, но и излишеств нет. В дальнем углу металлическая кровать, прикрытая серым, скорее всего, колючим пледом. Рядом небольшой журнальный столик, на котором лежит огромная книга. По правую руку простенький шкаф без дверей. Полки пустые. Андрей присел на кровать, панцирная сетка жалобно заскрипела под его весом. Это тебе ещё повезло, что ты не застала Гробсконоскина в его лучшие времена. Под его весом ты бы и скрипеть не смогла. Он взял со столика книгу, тяжелая, на обложке само собой изображение божества всех униженных и оскорбленных. Открыв наугад, Андрей удивлённо хмыкнул, страницы пустые. Он полистал, открыл титульную страницу, но все так же белели чистые листы. Странно, конечно. Но объяснений этому может быть предостаточно. Может Гробсконоскин решил начать новую книгу Ихтипода, но не успел, в связи с известными обстоятельствами, может, это для него предназначалось и он, новый гуру, должен начать новую историю.

Что-то пискнуло в углу за кроватью. Андрей обернулся. В тот угол практически не попадал свет. Он заметил крупную, размером с человека тень.

- Это кто? - Его голос так громко прозвучал в комнате, что он сам вздрогнул.

Ответа не последовало.

Андрей аккуратно положил книгу на место. Стараясь шуметь как можно меньше, поднялся на ноги, но панцирная сетка предательски скрипнула. Мысленно выругавшись, он подошел к тени, оказавшейся куклой в человеческий рост. Физическое воплощение Ихтипода. Довольно жуткое зрелище. Удивительно, что сразу её не заметил. Наверное, он, как и полагается таракану, пусть и космическому, стоило зажечь свет, бросился наутёк и спрятался в темном углу. Но сделано на совесть, лапки свисают вдоль тела, топорщатся длинные усы, длинные жвала прикрывают рот, глаза закрыты. Как будто спит. Андрей прикоснулся к морде куклы, холодная, резиновая. Немного влажная, должно быть конденсат, в комнате было довольно тепло.

Градус безумия зашкаливает, конечно. Похоже на символ, наподобие распятия у христиан. Они, наверное, вытаскивают куклу в зал по особым случаям и молятся на неё. А может в каждой комнате стоит такая. Андрей покачал головой, удивляясь насколько далеко могут зайти люди в своих…

Ихтипод покачал головой в ответ. Андрей замер на мгновение. Тишина обрушилась густым покрывалом. И в туже секунду пасть насекомого распахнулась, растопырив жвала в разные стороны. Андрей успел уловить жуткое зловоние, не удержался и вдохнул полной грудью. Лёгкие обожгло, казалось, что огонь бежит вместе с кровью по каждой вене. Он попытался отстраниться, но существо моментально отреагировало, схватив его лапами и сильно, до боли, прижало к себе. Андрей пытался закричать, вместо громкого вопля из груди вырвался только сдавленный хрип. Он сопротивлялся, пытался вырваться, но хватка лап только усиливалась, а из пасти вырывалось всё больше зловонного дыхания. Дышать стало практически невозможно.

Андрей обмяк, мешком повиснув в объятиях насекомого.

Свет в комнате погас.

-----------

Сильный удар по щеке, не первый, судя по тому как горело лицо, привел в чувство.

- Очнулся?

Голос пробивался через завесу шума в голове. Андрей с трудом открыл глаза. И хоть свет тусклый и не направлен в лицо, глазам было больно. Голова кружилась. Он быстро закрыл глаза и опустил голову, стараясь справиться с подступающей тошнотой.

- Он такой слабенький, оказывается.

- Все они такие…

- Я не пойду за водой

- И не надо. Сам очухается

Андрей совсем не понимал, что происходит. Он очень плохо помнил, последние несколько часов или даже дней, очень сложно сконцентрироваться и собрать мысли в кучу. Помнил большое количество народу, как-то связанное с жёлтым цветом. Ещё гадкий запах, окутавший его и что кто-то крепко держит и не даёт отойти в сторону за глотком чистого воздуха. Словно сон, что никак не получается вспомнить после пробуждения. Тошнота потихоньку отступала и Андрей медленно, с усилием открыл глаза. Он попытался сфокусировать взгляд на мутных силуэтах, стоявших перед ним, изображение медленно становилось четким, словно догрузка текстур в компьютерной игре. Вместе со зрением возвращалась боль. Жуткая ломота во всём теле, словно каждый сустав зажали в тиски и постепенно усиливают давление. Очень трудно дышать только через нос, но рот был намертво заклеен скотчем.

- Ты с нами, Варфоломеев? - Силуэт приблизился, и Андрей почувствовал сильный удар по лицу. Во рту появился солоноватый привкус и слизистый сгусток. На автомате попытался сплюнуть, но пришлось проглотить, что вызвало сильный приступ тошноты. Он несколько раз сглотнул, проталкивая слизистый комок через гортань и постарался не блевануть. Столько ему не проглотить при всём желании.

Андрей замычал, бешено вращая глазами. Попытался встать, но в кожу тысячами лезвий вонзилась проволока, опутавшая его руки и ноги.

- Не трать силы, говорить и ходить тебе больше не придётся. Надеюсь ты запомнил свои последние слова, хотя, это вряд ли.

Зрение совсем прояснилось, и Андрей узнал говорившего. Гробсконоскин. И как только он узнал его, вернулись воспоминания. Выступление на сцене, квадрат из жёлтых сектантов, старший помощник Илья, огромный резиновый таракан в комнате, книга с чистыми листами.

Илья, тоже в комнате, но стоит чуть поодаль.

Выглядят они не так как он запомнил. Никаких жёлтых хламид. Гробсконоскин в белой футболке, голубых джинсах, на лысой голове красная кепка с символикой клуба НХЛ, вроде бы Красные крылья Детройта. Илья, одетый в белую рубашку и классические черные брюки, всё так же сверкает лысиной, в которой отражается лампа, болтающаяся под потолком.

Андрей в очередной раз попытался открыть рот.

- Настойчивый. - Усмехнулся Гробсконоскин и потрепал Андрея по волосам. - Знаешь, какой главный минус всего этого мероприятия? Прическа. Как же достало быть лысым, ты просто не представляешь.

Андрей сверлил его яростным взглядом, ему хотелось плюнуть в эту самодовольную рожу. Хотелось в кровь разбить кулаки, втаптывая тело Гроба в пол комнаты.

- Он не до конца понимает, что происходит! - Илья сделал несколько шагов к Андрею и наотмашь ударил по лицу. Сильный удар откинул голову Андрея назад и ему стоило немалых усилий, чтобы вернуть её в исходное положение. В глазах опять помутнело, а боль шипом пронзила голову от уха до уха.

- Илья не торопись. У Варфоломеева наверняка множество вопросов. Пусть останется в сознании.

Илья достал из кармана большой смартфон, проделал несколько манипуляций и обратился к Гробу.

- Почти все в сборе, до начала трансляции пятнадцать минут.

- Наконец-то

Илья недобро улыбнулся и вышел из комнаты. Андрею гораздо больше нравился вариант, когда старший помощник носил жёлтое одеяние. Вернулся Илья практически сразу, держа в руках штатив с прикреплённой видеокамерой, за которой волочился черный провод, исчезавший в недрах коридора, и прозрачную пластиковую коробку. Илья установил штатив и принялся возиться с камерой. Коробку он поставил на пол рядом. Гробсконоскин подошёл к нему, они коротко и тихо посовещались и Гроб вернулся к Андрею.

- Знаешь, раньше мне доставляло удовольствие слушать как вы умоляете. Как зовёте мамочку, пускаете кровавые пузыри. Кто-то обещает убить, кто-то деньги. Некоторые извиняются, клянутся, что такого больше не повторится. И тут они не врут. Действительно не повторится. - Гроб опять посмотрел в телефон и продолжил. - Но, когда слышишь одно и тоже из раза в раз, сначала надоедает, потом уже просто бесит. Где же все эти крутые парни из школы. Куда только девается фантазия, с которой они портили жизнь таким как я… Каким я был.

Гробсконоскин ходил перед Андреем из стороны в сторону, сложив руки за спиной.

- Ты думаешь, вот же Гроб заморочился, секта, Ихтипод. Тебе возможно кажется излишеством то, что здесь происходит. Гораздо проще поймать тебя ночью в подворотне и избить до полусмерти… Ну или до смерти. А что ещё ожидать от человека с твоим уровнем интеллекта, Андрей. Кстати, оценил ловушку с резиновым Ихтиподом? Неплохо, правда. Но больше всего мне понравился твой душевный подъем, когда ты стоял на сцене. Каково это за один день так высоко взобраться и кубарем скатиться с вершины.

Андрей смотрел на него исподлобья. Да ты мне рот заклеил потому, что правду про себя боишься услышать, жирный урод. Даже не надейся, что мы будем квиты, когда всё закончится. Санёк и я… А где Санёк? В соседней комнате? Он совсем забыл про приятеля.

- Знаешь, я искренне надеялся, что в вашей школе всё будет по-другому. Но ты и твои одноклассники стали той самой чертой, за которой уже не было прежнего меня. Многие на моём месте попытались бы покончить с собой или волочили бы жалкое существование на отшибе нормальной жизни. Но мне повезло. Я встретил Илью.

- Звучит по-гейски. - Усмехнулся Илья. Он закончил возиться с камерой и присоединился к Гробу.

- Да пофиг, как звучит. Не это важно. Важно, что у него был план. Гениальный план. Ведь это так нелепо просто мстить. Куда интереснее заработать на этом неплохие деньги. Ты же понимаешь, что секта — это не более чем прикрытие. Верить в путь, что диктует тебе насекомое, пусть и с человека размером. Пожалуй, глупее может быть только вера в то, что кто-то может в это верить. Официальная религия — лучшее прикрытие для незаконного бизнеса. Два в одном, и моральное и материальное удовлетворение. Ну не мечта, ли? К тому же совесть за таких как ты совсем не мучает.

Гробсконоскин медленно обошёл стул, потянул за проволоку, проверяя надежность крепления. Андрей громко застонал от боли.

- В мире очень много больных ублюдков. Даже не знаю откуда столько. Может быть это последствия издевательств в детстве. Как думаешь... - Гроб сделал паузу, как будто давая Андрею время для ответа и продолжил: - Есть два вида больных ублюдков. Те, кто любят причинять боль и не бояться признаться в этом и те, кто любят причинять боль, но боятся это делать и предпочитают смотреть. Мне не стыдно признаться, что я отношу себя к первому виду. Я из тех, кто любит причинять боль и не скрывает это.

На несколько секунд происходящее вокруг перестало казаться чем-то реальным. Только спокойный голос Гробсконоскина уверенно возвращал в действительность.

- Видишь камеру? Конечно, видишь. На другой стороне будет человек, ублюдок второго типа, из тех, кто любит смотреть. Он будет не один. Ублюдков второго типа гораздо больше, чем первого. Они заплатили, чтобы увидеть, как ты мучаешься. Всё, что тебе остаётся это молиться о его милосердии, в данном случае о милосердии быстрой смерти. Но это такая редкость.

У Андрея опять закружилась голова. Он краем уха слышал о развлечении богатых извращенцев, готовых платить бешеные деньги за просмотр издевательств над людьми, за возможность указать палачу, что ещё сделать с жертвой. За возможность увидеть смерть в прямом эфире, выбрать какой смертью умрёт жертва. Но разум отказывался верить. Так не бывает в реальной жизни.

- Пять минут, Илья.

- Прекрасно. Почти все комнаты заполнены. Я ушёл. Как только зажжётся красный свет, начинаем, как обычно.

- Хорошо. - Ответил Гробсконоскин. - Илья у нас что-то вроде технического директора, сам не участвует, зато может видеть много, как никто другой. - Зачем-то объяснил Гроб, наверное, посчитал, что Андрею это знание необходимо.

Илья вышел, плотно закрыв за собой дверь. Гробсконоскин наклонился к коробке и достал черную маску, беспроводные наушники и резиновые перчатки.

- О, прости, чуть не забыл. Не достаю сразу, чтобы сохранять надежду до последнего.

Гробсконоскин быстрым шагом обошёл стул и выкатил, из-а спины Андрея металлическую тележку на резиновых колесиках, накрытую белой простынёй.

- Догадываешься, что там?

Андрей задергался, пытаясь выбраться, громко замычал, почувствовав, как кровь течёт по запястьям. Он попытался расшатать стул, но тот оказался намертво приделан к полу.

Простыня полетела в сторону. На блестящем металлическом поддоне расположился набор инструментов. Большей частью медицинские, многие из которых Андрей видел впервые и мог лишь догадываться об их предназначении. Но сейчас и не надо быть медиком, чтобы понять, как будут использованы скальпели, щипцы, пилы для костей, маленький блестящий коловорот.

- Это далеко не всё, - успокоил Гроб. - Иногда фантазия клиентов удивляет. Но мы готовы практически ко всему.

Что-то громко щёлкнуло, комната окрасилась приглушённым красным светом. Гроб вставил наушники и посмотрел на Андрея, слегка наклонив голову. Он улыбнулся.

- Не держи на меня зла, Варфоломеев...

Гробсконоскин надел маску — лыжную шапочку с прорезями для глаз и повернулся к камере.

- Какое будет ваше первое желание?

Андрей выгнул спину в отчаянном рывке и беззвучно закричал.

Конец

Авторский канал - t.me/writer_path

Это перевод истории с Reddit

— Мы всё пытаемся заставить его рассмеяться, — говорит Сара, мягко покачивая его. — Но он только улыбается.

Первым пробует Марк — корчит рожицы, машет руками, словно крыльями. Кудахчет как курица.

Малыш смотрит на его руки и улыбается.

Джулия напевает детскую песенку, оживляя носок-куклу и пряча её за полой пальто, как в игре «ку-ку».

Он наблюдает, развеселённый; беззубая улыбка расползлась по пухлым щёчкам.

Дедушка наклоняется со своим старым фокусом.

— Ой, нос украл! — подмигивает он.

Малыш зевает и закрывает глаза.

Сара пытается снова: щекочет ему животик и шепчет:

— Кто у нас глупенький мальчик? Кто у нас глупенький Марки-Бу?

Он извивается, размахивая короткими ручками, тихо гулит ей в ответ.

И тут они все смотрят на меня.

Я медленно приседаю, тихонько хихикая, и тянусь к его ножкам.

Кончиком пальца щекочу ему пальчики, аккуратно перебирая каждый.

— Гу-гу, — мягко говорю я, стараясь говорить на его языке. — Гу-гу га…

Он поворачивается ко мне.

И впервые смотрит прямо мне в глаза.

Ухмыляясь.

Улыбка не меняется, но взгляд цепляется за мой — немигающий. Слишком неподвижный. Слишком глубокий. Словно что-то древнее смотрит из-под толстого, идеального стекла.

Не развеселиться.

Осознаёт.

Голос предательски дрогнул. Я пытаюсь рассмеяться, но звук застревает в горле.

И тут вбегает пёс.

Хвост виляет. Язык наружу.

Он подскакивает, ставит лапы на колено Сары, тянется и облизывает щёку малыша.

И малыш смеётся.

Гладкий, взрослый смех — глубокий, раскатистый, полный воспоминаний.

Не подражание.

Опыт.

Как у старика, который слишком много курил в молодости. Который слышал слишком много историй. И рассказал их все.

Пёс отшатывается, скуля. Спотыкается, когтями скребёт по паркету и в панике вылетает из комнаты.

Никто не произносит ни слова.

Малыш следит за ним взглядом.

Потом снова поворачивается ко мне.

Глаза — в глаза.

Ухмылка мне.

Маленькие ладони прикрывают рот.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

— Ад, — произнес ангел. — Лесбиянка.

— Протестую! — я покачал головой. — Во-первых, никто не заслуживает мучений хуже смерти.

Ангел закатил глаза. Я всегда начинал с этой фразы, и он это знал. Но если я хотел выиграть, мне приходилось играть по их правилам.

— Во-вторых, — я сделал шаг вперёд, — моя подзащитная никому не причинила зла. Она любила. Разве Библия не велит нам любить ближнего?

Он кивнул, но его взгляд проходил сквозь нас. Очередь у жемчужных врат росла с каждой секундой. Он пожал плечами:

— Она женщина, лежавшая с другой женщиной. Ад.

— Тогда зачем, чёрт возьми, вы создали её такой? — я заставил себя глубоко вдохнуть: ангелы не любят ругательств. — Как её любовь может быть грехом, если она привела к прекрасной, богобоязненной, любящей семье? К благотворительности, к детям, к саду, который она вырастила?

— Она согрешила и ни разу не раскаялась. Ад.

— Что? — я уставился на него. — Вы не можете…

Я замер. Внутри поднималось ужасное ощущение. Я не мог ни двинуться, ни дышать — только корчиться в агонии, наблюдая, как появляются демоны. Я смотрел, как они утаскивают женщину в бездну.

— Спасибо, что пытались, — прошептала она.

Я смотрел в точку, где она исчезла. Слёзы лились по щекам — наверное, на Земле идёт дождь.

— Всё хорошо, всё хорошо, — кто-то гладил моё лицо, вытирая слёзы. Я узнал запах жены.

— Опять кошмар? — спросила она.

— Сама знаешь, как бывает, — я быстро поднялся. К девяти мне надо быть в суде.

Раньше я обожал работу адвоката-защитника. Потом попал в аварию. Две минуты я был мёртв — и все две минуты орал на мужчину у райских врат, доказывая, что осуждение на вечные муки без надежды на исправление — не правосудие. Он сказал, что если я недоволен, могу делать то, что умею лучше всего: защищать.

Теперь я адвокат и по ночам. Но как выиграть дело, когда законы писались не для тебя? Я видел сотни женщин, утаскиваемых вниз: разводы, побеги от насилия, измены, аборты. И мужчин, совершивших невыразимое, тихо проходящих за врата, стоит им прошептать о раскаянии. Я знаю: когда придёт мой черёд, демоны утащат и меня. Я буду страдать рядом со всеми, кого не смог спасти.

Но, целуя жену перед уходом, я не могу иначе.

Я не могу сожалеть о своей любви к ней.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Меня зовут Рик. Точнее, когда-то звался так.

В то утро человек в зеркале был не я.

Речь не о плохой причёске или странном сне. Лицо, смотревшее на меня, принадлежало другому. Полный незнакомец.

Полусонный, я добрёл до ванной, щёлкнул светом — и ОН там стоял. Лет на пять старше. Чёрные короткие волосы, лысеющие на висках; у меня были густые, пепельно-каштановые. Шрам на подбородке, будто бутылкой полоснуло. Густые брови. Карие усталые глаза. Должны быть зелёные.

Я тронул щёку — зеркальный двойник повторил жест. Я моргнул. Он моргнул.

Рванул дверцу аптечки в надежде найти хоть что-нибудь, что всё объяснит. Таблетки? Алкоголь? Наркотики? Только зубная паста и старый флакон «Тайленола».

Паника накрыла. Я натянул толстовку с капюшоном, затянул шнурки до щели-тени и на цыпочках спустился вниз.

Келси, моя девушка, ещё спала. На миг я подумал её разбудить, всё рассказать. Но с чего начать? Многим доводилось просыпаться помятыми — похмелье, синяк после драки. Но ни одному парню не приходилось объяснять, почему он носит чужое лицо.

Я схватил ключи. Дошёл до середины гостиной, когда она закричала:

— Кто ты такой?!

Я обернулся: она стояла, одеяло прижато к груди, глаза огромные.

— Келси, это я, — голос дрогнул. — Это Рик.

Ошибся.

Она метнулась к спальне, крича, что вызовет полицию. Смотрела на меня, как на чудовище. Этот взгляд я не забуду.

Я не стал ждать, сделал ноги. Запрыгнул в машину и понёсся по улице — мимо заправок, заколоченных магазинов.

У забегаловки «24 часа» с мерцающим неоном я резко свернул. Нужно было место, чтобы собраться.

Колокол над дверью звякнул. Пара голов обернулась, быстро вернулась к кофе и яичнице. Я сел в дальнюю будку у окна.

Официантка, жуя жвачку, подошла:

— Что будете, милок?

— Только кофе, — пробурчал я.

Она ушла.

Я спрятал лицо в ладонях. Нужен план. Ответы. В больницу? В полицию? Сняться в мотеле и затаиться?..

— Эй! Вот ты где!

Я поднял глаза.

К столу подошёл здоровяк в татуировках до плеч, ухмыляясь до ушей. Взгляд тёплый, почти радостный.

— Мы тебя обыскались, — сказал он. — Тебе дома быть пора.

Я моргнул.

— Вы ошиблись, — осторожно ответил я.

Он рассмеялся:

— Да ладно, Алекс. Имя своё забыл?

Алекс. Слово хлестнуло по мозгу.

— Прости, — сказал я. — Я просто… не в себе.

Он хлопнул меня по спине, чуть зубы не вылетели.

— Ясен пень. Поехали. Тара с ума сходит.

Имён не знал, но вариантов не было. Может, они помогут.

Он вёл старый «Форд», пропахший сигаретами.

— Тяжёлые денёчки, да? — произнёс он, выезжая. — Тара сказала, что ты снова бросил таблетки. Опять молол про то, что ты не ты.

Кожа зашевелилась.

— Что ты имеешь в виду? — рискнул я.

Он кинул косой взгляд:

— Сам знаешь. Про то, что кто-то другой в твоём теле. Не помнишь себя. Всё такое.

Я отвернулся к окну. Город промелькал чужими пятнами — облупленные щиты, растресканный асфальт. Как кино, начатое с середины.

Мы свернули в пригород с облезлыми домами. Желтый дом с треснувшим ящиком для писем.

— Готов? — спросил он.

Нет.

Я кивнул.

Тара ждала у двери.

Лет тридцать пять, короткие светлые волосы, тени под глазами. Смотрела сложно: тревога, усталость, любовь.

— Слава богу, — обняла крепко.

Я застыл.

— Ты в порядке? Ты выглядишь… иначе.

Улыбка вышла кривой:

— Всё нормально.

— Проходи.

В доме пахло пивом и несвежим бельём. Гостиная завалена игрушками. Из-за угла выглянула девочка, сжимая мишку.

— Привет, папа, — прошептала.

Сердце хрустнуло.

Я не знал её. Но она знала меня. Эбби, как выяснилось.

Моя дочь.

— Привет, — выдавил я, и она обняла ногу.

Дальше всё расплылось.

Каждое утро Тара давала таблетки — маленькие белые из флакона «Галоперидол». Этикетка: Александр Маршалл.

Я глотал без споров. Лучше онеметь, чем чувствовать чужую кожу.

Таблетки притупляли всё, как будто жил в мягкой комнате за мутным стеклом.

Но память не стёрли.

Я помнил Келси. Нашу первую квартиру над книжным. Как она таскала мой старый худи. Её смех.

Я помнил, что я Рик Моррисон.

И это не моя жизнь.

Поздней ночью, разбуженный жаждой, я вышел из спальни. Внизу увидел Тару.

Она стояла на коленях перед кофейным столиком, шепча чему-то маленькому и тёмному в центре.

Сначала подумал — статуэтка. Гадкая фигурка размером с футбольный мяч: человек с крыльями, завернутыми вокруг лица, без рта, колени к груди.

Тара покачивалась, шепча слова, которые я не ловил.

Когда заметила меня, выпрямилась, прикрывая фигурку.

— Тебе надо спать, — резко сказала.

Я пробормотал извинение и ушёл.

Уговаривал себя: горе, стресс, лекарства. Я ненадёжен, сумасшедший.

Потом случилось.

Я лежал на диване, новости фоном.

СРОЧНО: авария на трассе № 7.

Не слушал — пока не услышал имя.

Ричард Моррисон, 32. Найден мёртвым.

Дыхание перехватило.

На экране показали моё настоящее лицо.

Нашли тело в кювете. Лишился контроля, вероятно пьян. Преступления не подозревается.

Что-то внутри меня оборвалось.

Я дождался, пока Тара и Эбби уснут, украл ключи и уехал — фары выключены, сердце в горле.

Надо найти Келси. Заставить понять.

Вернулся к нашему дому, прятался под дождём. Когда Келси вышла покурить…

— Келси… — шагнул из тени.

Она вздрогнула, сигарета упала. Взгляд: страх, узнавание, сомнение.

— Опять ты, — прошептала. — Зачем?

— Знаю, звучит безумно. Но я — Рик.

Она отрицательно мотала головой, пятясь.

Я подготовился: — Я знаю про карьер, — сказал. — Шестнадцать лет, ты сломала запястье, пытаясь впечатлить Джейсона. Сказала, упала со ступенек.

Она застыла.

Я продолжил: — Я знаю родимое пятно на твоём бедре, мятную пасту, которую ненавидишь, но терпела ради меня. Я нашёл твои сигареты три месяца назад в пальто с порванной подкладкой — и промолчал.

Слёзы выступили.

— Как? — прошептала.

— Не знаю. Я видел репортаж… то моё тело, но я — здесь.

Долго мы молчали под дождём.

Наконец она шепнула:

— Заходи, пока никто не увидел.

Ночь на диване, квартира тёмная. Келси в кресле, холодный кофе. Каждые пару минут она изучала моё лицо, жесты.

Искала мужа.

Я не винил. Сам искал себя в этом чужом теле.

Мы принялись копать.

Фотоальбомы — я называл места и шутки. Переписки — ни следа Алекса Маршалла.

Поехали к месту аварии. Трасса пустынна, ограждения, помятые, словно руки-костыли.

Сожжённая земля, осколки стекла.

Не похоже на случайность.

Келси дрожала, рассказала: Рик, вернувшийся домой в то утро, был чужим, холодным. Говорил, что бегал.

В голове щёлкнуло. Я рассказал о фигурке.

Келси поискала описание.

Древний культ, существо Моурн-Кин. Совпадение точное.

Меняет одну жизнь на другую.

Но плата страшна: украденная душа гниёт, воспоминание за воспоминанием, пока не останется пустая оболочка.

Мы устали и решили спать вместе. Её поцелуй — она чувствовала во мне настоящего Рика, хоть внешность другая.

Я был дома.

Утро разбудили три тяжёлых удара в дверь.

— Алекс? Тебе пора домой, — раздался голос.

Уэсли, брат Тары. И полицейская машина.

Келси увела меня к чёрному ходу. Окно над раковиной — я едва пролез, рухнул на мокрую траву. Мы побежали, не оглядываясь.

— Слишком поздно! — кричала Тара, когда копы ломились внутрь.

Мы мчались часами сквозь лес, по заброшенным дорогам, пока не угнали раздолбанный «Форд» на свалке.

Когда подумали, что оторвались, заехали на заправку. Стоял один-единственный пикап.

Уэслин.

Он уже ждал, перегородив выезд. Келси завела мотор, но он поднял руку — устало, без злобы.

Я вышел.

— Не тащу тебя назад, — сказал он.

— Зачем тогда?

Он закурил, пальцы дрожали.

— Ты не должен был выжить.

Я спросил, что «это» такое. Он не знал. Первый раз Тара применила его к школьному мучителю. Потом — к тебе. Алекс хотел уйти, забрать Эбби. Тара решила, что лучше чужой человек в его теле, чем потерять совсем.

— Почему я? — спросил я.

— Оно выбрало. Мы не при чём.

Он посмотрел на Келси в машине.

— Ты должен был сразу забыть себя. Быть один, сломаться. Тогда оно закончит. А ты держался.

— Я в безопасности?

— Купил время. Сколько — не знаю. Используй.

Он раздавил окурок:

— Прости.

Уехал.

Мы опять в бегах: новый штат, новый мотель. Главное — вместе.

Казалось, мы победили… пока мелочи не начали исчезать.

Сначала — где припарковались, номер комнаты. Потом целые разговоры. Келси беспокоилась, но держалась.

Наконец в безымянном придорожном мотеле, в морозную ночь, она пошла за шарфом. Я сидел, курил, смотрел звёзды. И вдруг они будто сложились в созвездие — безротая фигура, крылья к лицу, колени к груди.

Дверь скрипнула.

Шаги по гравию.

Я обернулся.

Передо мной женщина лет тридцати пяти, светло-каштановые волосы, усталые тёплые глаза. В руке шарф.

Сердце колотилось, но я не знал, почему.

— Рик? — дрогнул её голос.

Я смотрел долго.

Покачал головой.

— Простите, мэм. Вы, наверное, ошиблись.

Её глаза умоляли.

Слёзы потекли по щекам.

Я неловко спросил:

— Вы в порядке?

Она отрицательно мотнула головой.

— Вы здесь одни? — тихо.

Долгий взгляд — она что-то искала в моём лице. Чего уже не было.

Потом кивнула.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Это перевод истории с Reddit

Море заботится о себе само — так было всегда. Организмы, что живут в нём, возвращают экосистеме долг даже после смерти. В этом и состоит суть «падения кита»: туша млекопитающего опускается на дно и на протяжении медленного разложения становится пищей для множества морских созданий.

В начале года я и группа морских биологов почти три месяца изучали падение кита, которое мы назвали Тит. Нас заинтересовало то, что труп осел куда мельче, чем обычно бывает в таких случаях.

Все сошлись во мнении, что болезнь заставила животное отклониться от миграционного пути; в итоге оно погибло, выбросившись в относительно мелкие воды, но не в одиночестве — его окружили существа, пришедшие паломничеством к этому пиршеству.

Первые недели всё шло как по учебнику: акулы разных видов, ракообразные, черви, тюлени — мы фиксировали их прибытие субмариной и дистанционным аппаратом-РОВ.

Но когда разложение Тита словно замедлилось, а то и вовсе остановилось, мы поняли: с падением случилось нечто странное.

Случилось или было неправильно с самого начала — это проявлялось так постепенно, что мы осознали перемену слишком поздно, чтобы вырваться из её пут.

Животные, приплывавшие к Титу, больше не покидали его. Их пасти срастались с тушей в вечном союзе. И всё же сама туша не уменьшалась: она выглядела почти так же, как в день нашей первой встречи — зияющая полость в левой стороне, обнажённые рёбра, одна глазница, объеденная до мясной ямы, а второй глаз — всё так же устремлён в глубину, будто в нём ещё живёт зрение.

Эта необъяснимая стазис изо дня в день пугала и завораживала нас всё сильнее.

— Должен быть паразит или болезнь, — предположил коллега Деметриу. — То, что убило кита, меняет поведение падальщиков. Они не едят тушу, лишь имитируют кормёжку — потому разложение почти не продвигается.

— Дело не только в этом. Кит вырос, — заметила другая из нас, Рейнолдс.

Мы рассмеялись. Думали: переутомилась, глаза обманывают. Море гипнотично даже на суше — стоит только думать о нём. Ради этой тайны я и пошёл в профессию: даже эксперты лишь прикасаются к непостижимому.

— Говорю вам: он вырос. Примерно на фут. Не много, но факт. Сравните свежие кадры с теми, что мы сняли в самом начале.

И она оказалась права. Как все мы проглядели — объяснить не могу. Может, видели, да не захотели верить.

— Паразиты, — с удовлетворением повторил Деметриу. — Они раздувают ткани, создавая видимость роста.

Рейнолдс покачала головой.

— Нет. Животные вокруг Тита не умирают и почти не худеют, а те крохи, что они теряют, не похожи на голод.

— Тогда что? — спросил я.

Я уже догадывался, но не хотел произносить это вслух.

— Тит питается теми, кто к нему присосался, — произнесла Рейнолдс. — Не спрашивайте как, но это так.

— Это не кит, — резко возразил Деметриу. — Он мёртв. Что-то внутри него охотится на падальщиков, возможно, но почему ты решила, что это именно кит?

Рейнолдс не смогла ответить, лишь твёрдость её взгляда не позволяла спорить.

— Пошлём РОВ за новым образцом тканей, — сказал я. — Проанализируем и выясним, что изменилось.

Другие согласились: наименее инвазивно, безопаснее для всех.

Но Рейнолдс не успокоило.

— Я хочу ближе, — сказала она. — Нужно увидеть всё своими глазами.

— Снова на субмарине? — спросил я. — РОВ даст куда больше данных. Можно захватить одного из мелких падальщиков и проверить на паразитов.

Деметриу и Барден кивали, но Рейнолдс упрямо отвела взгляд, подбородок дрожал.

— Последний рейд был всего две недели назад. Вряд ли там появилось что-то видимое, — сказал я.

— Мы могли бы нырнуть, — пробормотала она. — Глубина позволяет.

— Плохая идея, — возразил Барден. — Акулы могут переключиться на нас. Да и нарушим процесс, исказим данные.

— Никаких погружений, — сказал я. — Если Деметриу прав, подходить близко опасно. Безопасность прежде всего.

Лицо Рейнолдс зло скривилось.

— Ладно. Нырять так нырять не будем.

Она хлопнула дверью. Барден нервно хихикнул.

— Что с ней творится?

— Одержима, — ухмыльнулась Деметриу. — Не ест, не спит. Дело не в работе.

— Думаешь, психическое?

— Не знаю. Она бредит о китовых песнях, говорит, это связано с падением. Смотри за ней, Хини. Ты её знаешь лучше.

Я вздохнул. Если бы была проблема, сказала бы? Надеюсь.

К середине недели мы вышли на судне «Сильвия» и опустили РОВ Меркуцио к падению. Все были взвинчены ожиданием. Я ловил, как Деметриу бросает на Рейнолдс косые взгляды.

Я предупредил её: никаких сцен, всё пишется.

Рейнолдс же, молча, уставилась в мониторы, подперев подбородок кулаком, когда Тит проступил в кадре — тёмный гигант, обложенный оргией существ.

— Не понимаю, как они не дохнут от голода, — пробормотал Барден.

— Симбиоз, — отозвалась Деметриу, ведя аппарат. — Паразиты внутри кита высасывают питание из падальщиков. Те умирают, их место занимают новые. Удобная нора, если подумать.

Её самоуверенность была наиграна; я видел, как неровно дёргалась века.

Мы молчали, наблюдая, как механическая рука берёт первый образец реберного мяса. Твари вокруг зашевелились, но не отрывались.

— Любопытствуют, — заметил Барден.

— Ещё кусок, — сказала Деметриу. — Потом попробуем захватить краба.

Тут две тигровые акулы резко бросились на Меркуцио, рвя обшивку.

— Замри, — сказал я. — Может, потеряют интерес.

Но нападение было яростным, словно они защищали кита.

— Они охраняют Тита, — прошептала Рейнолдс. — Он знает о нас.

— Прекрати, — огрызнулся Барден.

Но пальцы его дёргались.

— Чёрт, вытаскиваю аппарат, — сказала Деметриу.

Я следил, как РОВ пятится, а акулы терзают его. Глаз Тита, черный и чужой, словно приглашал нас присоединиться. Меня передёрнуло.

— Слышите? — вдруг сказала Рейнолдс.

— Не отвлекай, — рявкнула Деметриу, но я видел, как она прислушалась.

Мы все уловили тихую песнь китов.

— Это те же киты, что и всегда, — сказал я. — Не драматизируйте. Как аппарат?

— Почти вышел. Сообщите экипажу, берём курс домой.

Барден кинулся к двери.

Когда экраны погасли, Рейнолдс коснулась стекла, будто ещё чувствовала китовую плоть.

Вернувшись, я посадил её в офис.

— Дина, ты всех пугаешь. Нужно вызвать эпидемиологов. Да, там что-то заразное — бактерия, паразит, неважно. Но твоя идея о живом ките…

— А кто сказал, что это кит? — возразила она. — Может, вид, лишь маскирующийся под китов. Он приманивает добычу.

— Доказательств мало. Идея… иррациональна.

Она поёрзала.

— Я думаю, Тит вовлекает существ не только ради еды. Как удильщики срастаются для размножения, так и он расширяет себя. Один организм из многих.

У меня заныло в висках от бессонницы.

— Не знаю, что ужаснее: сознательное это или инстинкт. Ладно. Постарайся не зацикливаться.

Четыре дня я писал отчёты. Образец изучали другие — микроскопы, тесты. Деметриу и Рейнолдс грызлись лютее прежнего. Я должен был вмешаться, но прямо-таки заболел апатией, часами бродил по берегу, слушая песни китов — или одного, если верить Рейнолдс.

Ранним утром Деметриу встряхнула меня.

— Рейнолдс и Барден исчезли. Утащили катер, снаряжение и наш образец.

Я выронил сон.

— Зачем?!

— Вчера мы напились. Тесты показали: ткань жива. Я сказала — ошибка. Рейнолдс обвинила, что я вру себе. Барден встал к ней. Потом все разошлись. А теперь их нет. Я уверена, они нырнули к Титу.

Ужас стиснул горло.

— Ремонт Меркуцио не окончен. Берём запасной РОВ. И никакого погружения людьми. Мы слишком близко подпускали себя.

Мы сообщили властям и вновь вышли на «Сильвии».

Катер пропавших дрейфовал у падения, сухой — они не поднимались на поверхность.

— Идиоты, — прошептала Деметриу, бледная. — Зачем жертвовать собой?

Я сжал её плечо.

— Ты тоже слышишь зов. Все мы. Они просто перестали сопротивляться.

Я оттащил её от борта, опасаясь внезапного порыва.

В контрольной рубке Деметриу с явной неохотой опустила РОВ. На экране вновь появилась туша Тита — и среди существ я узнал Рейнолдс и Бардена. Регуляторы сорваны, зубы вонзены в мясо. Ноги едва шевелятся в неуместной иллюзии жизни.

— Боже… — прошептал моряк.

— Ближе, — приказал я. — Я должен увидеть их лица.

Деметриу подвела камеру. Глаза бывших коллег поднялись к нам одновременно — тусклые, чужие, но наполненные какой-то настойчивой жизнью, возможно, не их собственной. Их рты срослись с плотью кита. Всё едино.

Глаз Тита наблюдал, и мне показалось, он шевельнулся.

Дальше вспоминаю смутно: нас всех поместили в срочный карантин. Район закрыт, над морем роятся суда и вертолёты, держась на безопасной дистанции.

Говорят, тушу изолируют и уничтожат, как только найдут способ без риска распространения инфекции.

Рейнолдс и Барден официально мертвы — один врач прошептал мне это из жалости.

Не думаю, что учёные-правительственные поняли, что мы открыли. Они лишь знают эффект и его опасность, поэтому держат нас порознь в охраняемой больнице далеко от моря — изучают, стерегут.

Сколько нас продержат — неизвестно. Может, пока «кита» не разнесут ракетами или не всплывут, чтоб сжечь.

Иногда мне кажется: когда Тит исчезнет, я почувствую. Или связь останется, как шрам после болезни.

Я всё ещё слышу китов. Наверное, это галлюцинация, но звучит слишком реально. Интересно, слышат ли остальные выжившие? Зов — спуститься, слиться. В воде моего тела и соли моей крови он отзывается.

Не знаю, сколько бы я ещё сопротивлялся, будь на воле. Дни, не больше.

И всё же, зная, что ждёт тех, кто примыкает к Титу, я не могу не желать — чуть-чуть — стать частью той многоликой плоти. В смерти или полусмерти жизнь во всём её ужасе и красоте продолжилась бы через меня.

Читать эксклюзивные истории в ТГ https://t.me/bayki_reddit

Подписаться на Дзен канал https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Автор ( Денис Владимирович )
ДАРЬЯ - Последняя ведьма
Первую часть вы можете найти на моем профиле или на моем ютуб канале!


Город встретил её, как усталый, чужой : с бетоном под ногами, гулом машин, сухим, выдохшимся воздухом.
На перроне пахло кофе, бензином и чем-то неестественно сладким — смесь духов, пыли и уличной еды. Люди проходили мимо, не глядя. Все спешили, все были заняты. Никто никому не был нужен.
Алена поднялась по ступеням к своей квартире на третьем этаже — как будто взбиралась в коробку. Всё было на месте: плед на диване, книги на полках, кружка с отбитым краем, которую она любила с университетских времён.
Она включила свет — лампы вспыхнули жёлтым, слишком ярким. Всё показалось плоским.
В первый вечер она просто лежала, глядя в потолок. Тишина была другой — мёртвой. Ни скрипа половиц, ни дыхания ветра за окном. Только гул системы отопления и редкие звуки с улицы: лай собаки, хлопанье дверей, кто-то ругался у подъезда.
Она поставила чайник — и поймала себя на том, что тянется к полке с травами. Но там только чай в пакетиках.
— Господи, — тихо сказала она, — я будто высохла.
Следующие дни прошли в рутине.
Компьютер, письма, зум-встречи. На экране — улыбающиеся лица коллег, ровные фразы.
«Как ты? Где была?» —
«Отдыхала. У бабушки. В деревне.»
— «О, круто. Там, наверное, воздух!»
— «Ага», — выдавливала она.
Ночами она не могла уснуть. Слышала, как что-то словно шепчет — не в голове, не в ушах, а в сердце.
Шорохи, как по листве. Глухие удары — будто кто-то стучит… из-под земли.
Она открывала глаза — и видела белый потолок. Ни леса, ни трав, ни теней. Только тусклый свет фонаря с улицы, пыль на подоконнике и тишину, в которой было слишком много пустоты.
На шестой день она пошла в ближайший парк — в надежде, что это поможет. Деревья были здесь, но будто мёртвые. Посаженные, подстриженные, одетые в оградки. Их корни не тянулись вглубь. Они не звали. Они молчали.
Когда вечером за окном пошёл дождь, она сидела на кухне и держала в руках фотографию из старого альбома — Лида в чёрном платке у старой печки, рядом — девочка, лет шести. Смешная, с косичками. Сама Алена.
И вдруг поняла: она не может дышать.
Не из-за страха.
Из-за нехватки…
Не воздуха. А тишины, где слышно, как дышит земля.
На седьмой день она проснулась на рассвете и всё решила. Без слов. Без разговоров с собой.
Собрала тот же рюкзак. Положила книгу Дарьи. И вышла.
Алена вернулась в Белоярку ранним утром — когда туман ещё не развеялся, а свет был мягкий, молочный, как дыхание самой земли.
Но теперь всё было иначе.
Маршрутка, обычно пустая, в этот раз везла с ней пару дачников и старушку с охапкой подснежников. Водитель улыбнулся ей, как старому знакомому. Даже пыльная дорога показалась светлее.
Когда она вышла, село будто встретило её вздохом. Не тяжёлым, уставшим — как раньше. А живым.
На дороге бегали кошки — толстые, пёстрые. Собаки лениво перекатывались в траве. Синицы вились над калитками, а из домов уже доносился запах выпечки, дыма, чего-то тёплого и настоящего.
Алена шла по деревне и не верила глазам.
На встречу вышла соседка с ребёнком — та самая, что раньше проходила мимо с опущенным взглядом.
— Добро пожаловать обратно, Алёнушка, — сказала она с улыбкой. — Верно, твое место тут.
У колодца стоял старик. Тот самый, что когда-то сказал ей: «к Дарье не приближайся». Только теперь он не отводил взгляда. Наоборот — поднял руку в приветствии, кивнул с уважением:
— Вот и вернулась. Дом теперь — твой.
— Вы… помните меня?
— Помню. Как не помнить. Меня Василий звать. А ты теперь у нас главная.
Он рассмеялся коротко — не насмешливо, а как человек, которому стало легче.
Марфа вышла на крыльцо с пледом в руках, как будто уже знала. Подошла, обняла крепко, по-домашнему:
— Я яйца поставила, пирог допекается. Пойдёшь? Или хочешь вначале — домой?
— Домой, — тихо сказала Алена. — А потом — обязательно.
Дом встретил её как живое существо.
Он не скрипел. Не пугал. Только пахнул ей в лицо знакомой смесью: можжевельник, сушёные травы и хлеба.
Когда она подошла к окну, то увидела, как на дороге играют дети. Как кто-то вешает выстиранное бельё, как мелькают цветные платки, как шумит двор.
Белоярка ожила.
И она знала — это не только потому, что пришла. А потому, что согласилась. Приняла. И села вздохнула в ответ.
Прошла неделя.
Дни текли медленно, по-деревенски, но в этой медлительности было что-то глубокое, как тёплая вода.
Алена вставала рано, пила настой из душицы и таволги, читала книгу Дарьи — понемногу, будто разговаривала с ней.
Дом не пугал — он подсказывал. Шептал. Иногда она находила в кармане фартука травинку, которую не клала. Или спичку, хотя точно помнила — в коробке было пусто.
Всё будто само собиралось вокруг неё.
И деревня… изменилась.
Люди начали здороваться, задерживать взгляды, спрашивать про здоровье, приносить яблоки, пироги, даже банки с соленьями.
Дети бежали за ней по улице, не прячась за заборами. Один мальчик принёс раненого котёнка и просто сказал:
— Он плачет. А вы умеете, да?
Она умела.
Не всё, не сразу. Но что-то в ней знало, как.
Вечером, когда солнце садилось за лес, во двор зашла Марфа. С двумя кружками и термосом.
— С чабрецом. — Она уселась на лавку. — Пахнет летом.
— Спасибо, — улыбнулась Алена. — Всё хорошо, правда.
— Я знаю. — Марфа кивнула. — Деревня будто выдохнула. Вон даже Петро из третьего дома перестал ругаться с соседями. А бабка Зина снова стала печь пирожки.
— Это тя?
— Это ты, — подтвердила Марфа. — Но не ты одна. Сила идёт не только от человека. Она идёт сквозь. Сквозь руки, сквозь мысли, сквозь землю. А ты — проводник.
Она сделала глоток, помолчала, а потом добавила:
— А Дарья… Она держала. Много лет. Но тени с годами липнут сильнее. Чем дольше держишь, тем крепче глушишь свет. Сила не умирает, но становится тяжёлой. Поэтому мы молчали. Боялись.
— Вы боялись её?
— Мы уважали. И побаивались. А особенно… — она наклонилась вперёд, опершись на колени, — Василий. Он был молодой, когда его сестра пошла к Дарье. Ей было тогда восемнадцать. Простыла сильно, кашель пошёл. Он умолял Дарью помочь. И она… помогла. Но не так, как он ожидал.
— Что случилось?
— Сестра выжила. Но ушла в лес. Не сошла с ума — просто... стала другой. Как будто лес взял её к себе. Она жила на отшибе, в землянке, и только изредка приходила. Говорила странно. Молчала часами. Через три года пропала. Василий считал, что Дарья "забрала" её. Хотя, по правде, — и Марфа взглянула в сторону леса, — я думаю, сестра сама выбрала. Но с тех пор он никому не верил. Особенно тем, кто знал травы.
Алена медленно кивнула. Всё встало на свои места. Страх, предубеждение, настороженность — это была боль, не злоба.
— А почему сейчас он другой?
— Потому что ты — не Дарья. Ты не прячешься. Не молчишь. Ты — из нас. Но с силой. И потому, что время пришло. Старая боль — как заноза. Время не лечит, если её не вытащить. А ты, Алена, — как игла. И как бальзам.
Алена усмехнулась:
— Это красиво звучит, Марфа. А страшновато всё равно.
— И правильно. Сила без страха — становится гордостью. А с уважением — мудростью.
Они сидели, пока не стемнело. Ветер шевелил листья, где-то за околицей мяукала кошка. И весь мир казался живым. Как будто он дышал рядом с ней.
А тем временем...
За лесами, болотами, за старой просёлочной дорогой, в деревне по имени Чернолесье жил человек, которого никто не называл по имени.
Просто — Старик. Или Тот, кто остался.
Он жил в доме с обгоревшей крышей, у которого не росли травы. Кошки обходили его стороной, а птицы летели выше, будто не хотели касаться тени, что стелилась у порога.
Старик варил зелья, собирал корни в полнолуние и разговаривал со шепчущими тенями, что жили у него под полом. Он был колдуном. Старым. Сильным. Одиноким.
Когда-то, много лет назад, он пытался взять Белоярку.
Дарья и Лида не дали.
Две ведьмы — две реки, что сомкнулись в плотину. Он ушёл с проклятием на губах и чёрной землёй в след. С тех пор время скручивало его, но не ломало. Он ждал.
Он знал, что силы не вечны.
Когда весенний ветер донёс к нему шёпот о смерти Дарьи он знал.
Когда лес принёс запах свежей крови — он понял.
Когда тень птицы прошла по его крыше в полдень — он усмехнулся.
— Новенькая… — прохрипел он, сидя у очага. Пальцы его были тонкие, как корни. — А ведь молодая ещё. Не знает ничего. Не умеет. Только книгу держит, будто щит.
Он встал, подошёл к полке, достал коробочку. Внутри — Старый зуб, замотанный в чёрную ткань, и горсть сухих чешуек.
— Вот мы и посмотрим, что она стоит.
Он бросил зуб в огонь. Пламя зашипело, и дым стал густым, как болотная вода.
— Белоярка, ты опять дышишь. Но дыхание твоё — слабое.
Он провёл пальцем по полу, нарисовал круг и встал в него.
— Моя земля — темна. Но я несу свет. Мой свет — это огонь. Мой огонь — это месть.
Пламя подпрыгнуло, и в нём мелькнуло лицо — девичье, испуганное, но уже иное. Сильное.
Алена.
Старик скривился. Лес шептал, что она не такая простая. Что в ней от Лиды больше, чем от Дарьи. Что у неё душа — не только жрицы, но и путницы. Той, кто может идти между.
— А это опасно, — прошипел он. — Такие могут не только хранить. Такие могут менять.
Он вышел на крыльцо.
Ночь была глухой. В небе — ни звезды. Только ветер, и в нём — имена.
Он поднял руки. Где-то в глубине леса зажглись глаза.
— Слушайте меня, кто спит в корнях. Кто пил из ручьёв и полз по спинам мёртвых. Она пришла — новая. Мы идём к ней.
Не сразу. Не открыто.
Сначала — шепот.
Потом — сон.
А после — боль.
Он спустился с крыльца, и земля под ногами застонала.
Старик улыбался.
— Белоярка… открывай ворота.
Первые странности начались незаметно.
Не громом, не кошмарами. А как будто в старом доме кто-то тихо переставил чашку на полке.
Сначала — ветер.
Он стал другим.
Не страшным, не резким. Просто… будто знал, куда дуть. Открывал форточку ровно в тот момент, когда Алена проходила мимо. Колыхал занавеску ночью, когда окна были плотно закрыты.
Потом — птицы.
С утра они больше не пели возле её дома. Не улетели, нет — просто пересели ближе к лесу. Как будто дали ей пространство. Или — как будто ждали чего-то со стороны деревни.
Алена чувствовала: воздух стал тише.
Не глухой, не тяжёлый — просто внимательный. Как будто сама земля затаила дыхание.
— Не знаю, Марфа, — говорила она, размешивая чай на крыльце. — Будто что-то двигается. Не плохое, просто… не моё.
Марфа отхлебнула и кивнула.
— Земля отзывается. Может, тебе знак посылает — поглубже в книгу глянуть. Или в сны.
— Сны?
— Мы сны не зря видим. Особенно такие, что остаются с утра в пальцах, как песок.
Алена засмеялась, но потом замолчала. Потому что — действительно.
Сны стали другими. Не пугающими, но цепляющими. Она будто шла босиком по росе. Или стояла в воде, а к ней медленно плыла лодка.
И в ней кто-то был.
Старик? Женщина? Тень?
Она не видела лиц. Но чувствовала — кто-то смотрит. Не с ненавистью. С ожиданием.
На третий день кошка, что обычно приходила к крыльцу, не появилась. Алена позвала её, налила молока — но чёрно-белая Мурка не пришла.
Ночью она услышала шорох под полом.
медленный, длинный.
Будто кто-то водил пальцем по доскам снизу.
Она лежала, не двигаясь. Не от страха — от сосредоточенности.
Прислушивалась.
Но звук исчез так же, как пришёл.
Через день Василий снова стоял у колодца. Он кивнул ей, но лицо его было хмурым.
— Что-то не то в лесу. Тишина не та. Собаки не бегают туда. У воды ряска чёрная пошла.
— Думаете — опасность?
— Думаю, кто-то будит то, что должно спать.
Он вытащил ведро и посмотрел ей в глаза.
— Ты чувствуешь, да? Не бойся. Но не молчи.
Алена кивнула.
Вечером она снова открыла книгу Дарьи — и страницы на этот раз перелистывались сами.
Утро было пасмурным, но тёплым. Воздух пах влажной землёй, и в нём уже чувствовалась первая тяжесть.
Алена шла к магазину — за солью и мылом. Обычное дело.
Но с каждым днём всё вокруг обычного казалось чуть-чуть… тоньше. Будто привычный мир стал прозрачнее, уязвимее. Видишь — ту же дорожку, ту же скамью. А ощущаешь — как будто за ними прячется что-то живое.
Наблюдающее.
— О! Алёнка! — голос Марфы, как всегда, крепкий, как её руки. — И ты в магазин?
— Угу, — кивнула Алена. — А вы чего не на месте? Я уже привыкла, что вы у калитки сидите.
Марфа усмехнулась и кивнула на сумку:
— Да вот, пирог на заказ. Тёплый. Люди вдруг есть начали, как будто кто разбудил аппетит.
Обе рассмеялись. Но Алену что-то не отпускало. Она замедлила шаг.
Пауза повисла между ними — плотная.
— Марфа… а можно я спрошу?
— Ну спрашивай.
— Откуда вы… всё знаете? Про Лиду. Про Дарью. Про силу. Вы ведь… ну, вроде как, не ведьма?
Марфа остановилась. Не сразу, но явно почувствовала серьёзность вопроса. Она глянула в сторону деревни, потом — в глаза Алены.
— Я — не ведьма, да. Никогда не звали. И тетрадей у меня нет. Но я — память.
— Память?
— Да. Есть те, кто держит силу. А есть те, кто держит истории. Я с малых лет всё слушала, глядела, запоминала. Лида мне доверяла. Даже Дарья. Не говорили прямо — но... знали, что я несу.
— Несёте?
— Связь. Ведьмы приходят и уходят. Но между ними — нити. Если не помнить, как держали силу те, кто были до тебя — можно остаться слепой. Я просто ношу зеркало. Не магическое. Обычное. Чтобы ты могла в него глянуть.
Она сказала это спокойно. Не с гордостью. С уважением.
Алена чуть покраснела.
— Спасибо. Я… рада, что вы рядом.
Марфа кивнула.
— И я. Ты — как родная. Только не закрывайся. Вопросы — это не слабость. Это путь.
Они дошли до магазина. Пожелали друг другу хорошего дня.
Алена взяла соль. Мыло забыла. Но не заметила.
Ночь.
Она уснула поздно — листая книгу Дарьи, но мысли не цеплялись. Всё как-то рассыпалось.
Когда глаза закрылись — тишина вокруг стала глубже.
И сон пришёл сразу.
Сначала — лес. Только не как обычно. Он был мокрый. Чёрный. Густой.
Ветви тянулись сверху, как пальцы. Листья хрустели под ногами, как кости.
Алена шла босиком. Не боясь, но с ощущением, будто она — гость. Или — добыча.
Впереди показался огонь. Неровный, коптящий. И за ним — фигура.
Старик.
Спина согнутая. Волосы редкие, седые. Одет в старую рубаху, но от него тянуло холодом, как из погреба.
Он не поворачивался.
— Ты слишком светлая, — сказал он. — Но свет не защищает. Он привлекает.
Алена хотела что-то сказать, но не смогла. Слова в горле застряли.
— Ты будешь ошибаться, — продолжил он. — Ты испортишь то, что хранишь. И тогда все отвернутся.
Он повернулся — глаза его были пустыми. Не слепыми. Просто — бездонными.
— А я подожду.
И исчез.
Огонь потух.
Ветер зашептал слова, которые Алена не знала, но понимала.
Она проснулась — резко.
Сквозь окна пробивался рассвет. Но в комнате было холодно очень.
Она натянула одеяло и медленно села на постели. Сердце билось глухо.
В голове — только одна мысль:
Он идёт. И я это чувствую.
Ветер переменился. Не сильный, но колючий — он шёл не с полей, как обычно, а откуда-то из глубины леса. Тот самый, живой, могучий лес — теперь казался чуть отстранённым. Будто что-то пробиралось по его венам.
Алена почувствовала это утром, когда вышла за водой — земля под ногами была влажной, но не после дождя. А будто что-то снизу дышит.
Она прислушалась. Лес — молчал. И это молчание было тревожнее, чем любой крик.
К обеду в ворота постучали.
— Это я, — сказала Марфа. Лицо у неё было усталое, будто она всю ночь не спала. — Можно?
— Конечно. Что-то случилось?
Марфа не села, как обычно. Стояла, сжимая руки в карманах кофты.
— Слушай. Не хочу пугать. Но я чувствую… что-то пришло. Или приходит.
Собаки воют по ночам. Кошки не заходят в дома. У Веры в погребе капуста почернела вся — за ночь. В церкви икона перекосилась. А я ночью…
Я слышала, как кто-то ходил по двору. Но никого не было.
— Это он? — тихо спросила Алена.
Марфа не ответила, только кивнула. Медленно.
— Ты ведь тоже чувствуешь?
— Да. И этой ночью… я попрошу о помощи.
Марфа впервые испугалась по-настоящему.
— Ты уверена?
— Я приняла силу. Значит, имею право звать тех, кто дал её.
Ночью Алена открыла книгу. Свеча коптила. Тени от мебели казались живыми, шевелились в такт её дыханию.
Страница нашлась сама — тёмная, с выцветшими знаками. Внизу: «Призыв хранителей. Только если сердце чисто, а душа — в долгу.»
Она прочитала слова, которых не понимала. Они выходили сами. И с каждым — воздух густел, как мёд.
В доме потемнело. Стало тихо. Очень тихо.
И тогда они пришли.
Тени.
Те самые, что были с Дарьей в её последнюю ночь. Высокие, безликие. Сделанные из праха, дыма и времени.
Алена стояла в центре круга. Её голос дрожал — но она говорила:
— Я — та, кто приняла силу. Я Хранительница. У меня есть право.
Они молчали, но вокруг завибрировал воздух.
— Скажите мне. Кто он? Почему пришёл?
Одна из теней шагнула ближе. Из груди вышел звук. Голос, как лесной ветер, прошедший через костяной свисток:
— Он был трижды отвергнут.
— Он хочет силу, чтобы открыть.
— Он тянет смерть в жизнь.
— Он был званым, но стал падшим.
Алена сделала шаг вперёд:
— Что он хочет?
— Власть.
— Тело.
— Ключ.
— Ты — ключ.
Она сжала руки:
— Дарья и Лида… они держали порог?
Тени зашевелились. И заговорили все сразу — многоголосо:
— Да. Они сдерживали. Порог между Миром и смертью. Между тем, что под землёй, и тем, что дышит.
Он трижды пробовал.
Один раз — через болезнь.
Второй — через страх.
Третий — через огонь.
Теперь — через тебя.
Алена ощутила, как холод пронёсся по позвоночнику.
— А если я не справлюсь?
Ответ был коротким.
— Он пройдёт.
Она кивнула. Медленно.
Дрожь исчезла. Страх тоже.
— Тогда… я стою. На пороге. С этой книгой. С этой землёй. С этим именем.
Если он идёт — я встречу его.
Тени отступили.
Одна наклонилась ближе и прошептала:
— Мы рядом. Зови, если путь потемнеет.
Мы — память. Мы — тьма, что не предаёт.

Они исчезли.
Алена осталась одна. Вокруг снова был дом. Огонь в печи. Стук сердца.
Но внутри — что-то новое.
Не просто сила.
Ответственность.
Утро было мутным. Свет проходил сквозь туман, будто сквозь молоко. Лес за домом стоял неподвижно — даже птицы не пели.
Воздух был плотным, вязким. Как перед грозой. Только гроза была не на небе.
Алена проснулась до рассвета. Тело знало раньше ума — сегодня.
Она вышла на крыльцо, глядя в сторону леса. И увидела — далеко, на опушке — фигуру.
Старик.
Он стоял, как часть пейзажа: неподвижный, чёрный, узкий, будто вытянутый из самой ночи.
Он не приближался.
Он ждал.
Алена не пошла к нему. Не было нужды. Она знала — встреча будет. Но не сейчас. Он придёт вечером. Когда земля остынет. Когда границы ослабнут.
Днём она готовилась.
Разложила травы. Развесила над дверями обереги. Начертила круг — не для боя, для памяти.
Книга лежала на столе, открытая на нужной странице.
Проклятие, которое должно быть для встрече,и защита, которая должна удержать.
Марфа пришла с полдником — не как помощница, как часть дома.
— Всё ощущается, — сказала она, — будто дрожит где-то под корнями. Я воды утром набрать не смогла. Ведро всплыло само.
Алена ничего не ответила. Только кивнула.
Ближе к вечеру она снова вышла к лесу. Но на этот раз — не на границу.
Она знала: встреча будет внутри. В самом сердце. У древнего круга камней, где Дарья однажды сказала: "там проходит граница, не глазами видимая, но кровью узнаваемая."
Ветер усилился. Ветки зашептали. Сухая трава шуршала под ногами, как перешёптывание старух.
Она надела плащ, собрала волосы в косу. На поясе — нож, пучок трав, книга.
Сердце билось ровно.
Сегодня — вечер ожидания.
А завтра — она пойдёт в лес.
И встретит того, кто уже трижды приходил. И не пройдёт четвёртый раз.
Тут все мои истории включая первую часть!
https://youtu.be/RZ7ZFRChR8k?si=1T8MR5xyu1mSZRFY