Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 473 поста 38 901 подписчик

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
47

Я не знаю, как они будут выглядеть, но они идут за тобой. Сохраняй спокойствие. Не реагируй. Они ищут тех, кто реагирует

Это перевод истории с Reddit

— Что я вообще сейчас вижу?.. — прошептал я, уставившись на грузовик, который только что остановился рядом. Было 3:53 утра. Главная улица, как и положено в этот час, пустовала — ни одной другой машины в поле зрения. И дело было не в передней части грузовика, а в том, что тянулось за кабиной.

Мой взгляд заскользил по контуру огромного прямоугольного контейнера из прозрачного стекла. Он напоминал аквариум для акул, только изнутри, со стороны, обращённой ко мне, его полностью закрывала красная штора. За шторой мелькали силуэты человеческих фигур. Они шагали взад-вперёд по длине всего этого восемнадцатиколёсного монстра, словно взволнованные рабочие за кулисами, готовящиеся к началу первого акта спектакля.

Холодный пот проступил на лбу. Я выкрутил кондиционер на максимум. Красноватое свечение светофора отражалось от лобового стекла. Моя нога зависла над педалью газа, и я почти рванул на красный, когда что-то в боковом зрении заставило меня замереть.

Штору отдёрнули.

Моё дыхание сбилось, в горле запершило от кислого жара. Судя по тому, что я увидел, этот контейнер точно не был аквариумом.

Сияющий стальной стол. Потолочные лампы с решётчатым узором, похожие на гигантские насекомьи глаза. Дрели. Скальпели. Мониторы с видеопотоками, показывающими стол под каждым возможным углом. Толпа медсестёр в стерильных халатах и резиновых перчатках.

Но хуже всего было увидеть хирурга.

Он был невероятно высок и слегка сутулился, чтобы головой не задеть верх контейнера. Его халат выделялся — кожаный, телесного цвета, в отличие от чистых белых халатов остальных. Из-за маски и яркого света, закреплённого на очках, я не мог разглядеть его лица.

Он тяжело двинулся к столу, толкая кресло-каталку.

В кресле сидел без сознания молодой парень с копной вьющихся каштановых волос, голый и бледный. Его голова безвольно болталась на груди, пока кресло скрипело, продвигаясь вперёд, дюйм за дюймом. Несмотря на неподвижность, я знал, что он в сознании. Я не видел его глаз, но был уверен — жизнь в них есть.

Он просто не мог двигаться.

Грузовик тронулся. Я даже не заметил, что загорелся зелёный. За мной никого не было, поэтому я включил «парковку» и смотрел, как они уезжают. Вскоре они исчезли в ночи.

По спине прошла волна облегчения, но назойливая мысль отравила этот миг.

Сейчас, наверное, они уже режут его. Он всё чувствует. Как рвётся кожа. Как течёт кровь. Его нервы кричат.

Он просто не может ничего сказать.

Точно так же, как это было со мной.


— Прости, Пит, повтори ещё раз? Что не так было с грузовиком? — спросил Джеймс, потирая висок, словно предчувствовал мигрень.

Я оторвал листок бумажного полотенца и протянул через кухонный остров.

— Опять течёшь, дружище, — сказал я.

Джеймс склонил голову, глянул на полотенце. Он не чувствовал, как из правого глаза тянется слизь — побочный эффект от лазерной коррекции зрения, сделанной месяц назад. Без очков он выглядел лучше, но если целью было привлекать внимание противоположного пола, то постоянные слизистые подтеки были явно обратной стороной сделки. Шаг вперёд, два назад.

Он осознал.

— А, чёрт…

Он вытер слезу-стекляшку и смял полотенце. А я в третий раз попытался объяснить, что произошло ночью.

— Еду после смены, стою на светофоре, и рядом останавливается грузовик. Огромная махина. Прицеп размером с нашу квартиру, колёса как у монстра-трака. Но сам прицеп — огромный стеклянный ящик. Внутри штора, как будто собираются показать «Гамлета» на колёсах. Но эти люди внутри… я забыл сказать, что там были люди… они явно не собирались играть в театр. Не знаю точно, но выглядело так, будто они собирались делать операцию… — я сбился, теряя нить.

Теперь у него оба глаза текли.

Я оторвал ещё полотенце и протянул ему. Он смотрел на меня пустым взглядом, как будто мозг отключился. Я подумал, не перестал ли он пить таблетки от СДВГ.

После паузы он понял, зачем я дал ему бумагу.

— Спасибо. Так что не так с грузовиком? — повторил он.


Прошла неделя, прежде чем я снова его увидел. На этот раз — средь бела дня.

Я свернул на Главную улицу, припарковался у кофейни, мечтая о порции кофеина перед ночной сменой.

Потянувшись к двери, я услышал за спиной знакомый звон мелочи в пластмассовом стаканчике. Чувство вины сжало сердце, как удав.

Я прошёл мимо Дэнни, будто его не было.

— Прости, приятель, весь в мыслях, — сказал я, роясь в карманах в поисках денег.

Дэнни улыбнулся, обнажив идеально белые зубы.

Я знал его столько, сколько жил в этом городе, но почти ничего о нём. Почему он бездомный, почему не говорит — загадка. Его борода была всклокоченной, но комбинезоны, что он носил, редко пахли плохо. Он был нем, но выглядел здоровым. Цельный набор противоречий. Обычно он сидел на лавке у кафе день за днём, и я ему что-то подкидывал.

Я кинул в стакан смятую пятёрку — и увидел это.

Грузовик ехал миль пятнадцать в час, но это не мешало им работать. Хирург спокойно оперировал, инструменты и каталка не дрожали от движения.

— Господи… — выдохнул я.

По мониторам сложно было понять, что именно они делают. Камеры были слишком близко, и я видел лишь пульсирующую красную массу внутренних органов.

Скорее всего, копались в брюшной полости.

Обычно я не скандалю. Бывшая жена называла меня человеком, избегающим конфликтов. Но это зрелище выбило меня из колеи.

— Эй! Что, чёрт возьми, вы творите? Тут школа в квартале! — заорал я, побежав за грузовиком.

Он включил аварийку и начал притормаживать. Я почти догнал его, когда за спиной раздались тяжёлые шаги.

Дэнни обнял меня за плечо, замедлил и заговорил хриплым, ржавым голосом. Он говорил бессвязно:

— Ну… да… и… ты понимаешь…

Я понял, что он просто делал вид, что мы разговариваем, и заставлял меня подыгрывать. Когда я попытался оглянуться на грузовик, он повернул моё лицо к себе.

Это было так странно, что я пошёл с ним, пока мы не зашли в переулок.

Я успел краем глаза увидеть грузовик: теперь они все стояли в углу и смотрели на нас. Хирург возвышался над остальными. Медленно машина проехала мимо, и, как только нас скрыла стена, Дэнни перестал играть. Он согнулся, задыхаясь, опёршись рукой о кирпич.

— Что, чёрт возьми, происходит? — прошептал я.

Он выпрямился, приложил палец к губам, достал из кармана мою пятёрку и ручку. Прижав купюру к стене, быстро нацарапал что-то, сложил и протянул мне.

Я взял. Он пробормотал «прости» и побежал вглубь переулка.

Я развернул купюру:

«Для каждого они выглядят по-разному».

«Если ты реагируешь — они поймут, что ты пустой».

«Если поймут — заберут».

«Для своих личинок они выбрали коричневый — самый распространённый».

«Тебе нужно уйти».

«Сегодня ночью».


На следующий день его лавка была пуста, а грузовик стоял у кафе. Я сделал вид, что не вижу их.

Но игнорировать стало трудно, когда они начали ездить кругами по моему району. По ночам я слышал жужжание дрелей и гул мотора под окнами.

Они не стояли прямо у двери, но казалось, будто я стал для них особым случаем. Они не были уверены, вижу я их или нет. Давление нарастало.

Я чуть не сорвался.


Дело было не только в абсурдности происходящего. Всё это будто подбирали специально под мои травмы.

Слышали о синдроме осознанной анестезии? Это когда ты остаёшься в сознании во время операции. У большинства — миг, и всё. Но даже без боли это ужасно. Паралитики — дьявольское изобретение: мышцы полностью парализованы, а мозг всё понимает.

Я не из большинства.

Я был в сознании всю аппендэктомию. Чувствовал всё. Первая прорезь была худшей. Я не стану описывать — это за гранью. И я не мог пошевелиться.

Два часа они копались во мне. Однажды я смог чуть дёрнуть ногой. Медсестра сказала хирургу. Он ответил:

— Принято.


Я надеялся, что грузовик уедет. Но денег, чтобы сбежать, не было.

Сегодня он опять был у кафе. Я решил не менять маршрут, чтобы не вызывать подозрений. Выходил с кофе, пытаясь выглядеть спокойно — и увидел, кто на столе.

Дэнни.

Я закричал.

До работы я не поехал. Вернулся домой за вещами — фото семьи и револьвером. Хотел попрощаться с Джеймсом.

Он не ждал меня.


Я распахнул дверь.

В квартире было темно, шторы закрыты. Я нащупал выключатель. Щёлк.

Он сидел на диване, голова на плече, по щекам тянулись следы слизи. Я проследил их до глаз… которых не было. Ни крови, ничего.

Раздалось бульканье. Я подумал, что это он, но губы были неподвижны. И тут из-за спинки дивана выползло нечто, похожее на гигантскую гусеницу, размером с толстую сосиску, бледное, сегментированное. Хвост сужался, как у осы, а на конце расширялся в сферу. Если смотреть прямо, она напоминала глаз с ореховой радужкой.

Существо заползло обратно в Джеймса. Хвост встал на место, и вид стал правдоподобным — как глаз. Джеймс моргнул.

Я бросился в коридор.

Ничего не взял.


Дэнни называл их «личинками». Может, поэтому те, что были в Джеймсе, не выдали меня. Возможно, им нужно созреть, чтобы общаться с другими.

Я не знаю, сколько людей уже заражены.

Если вы ещё нет — остерегайтесь странного. Это может выглядеть по-разному, но будет сделано так, чтобы привлечь именно ваше внимание.

Они точно знают, за что вас зацепить.

Ваш лучший шанс — не реагировать. Делайте вид, что этого нет.

Будьте как моё тело на операционном столе: в сознании, но парализовано. Что бы ни происходило, как бы больно ни было, как бы громко ни кричал ваш разум:

Просто не реагируйте.


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
28

Мой отец съел мою мать, а теперь он в бегах

Это перевод истории с Reddit

Я вернулся из школы в то же время, что и всегда, — без десяти четыре. Школьный автобус за моей спиной громко вздохнул и поехал дальше по маршруту. Меня встретили идеально подстриженный газон и отмеченный наградами сад. Ничего в тот день не выбивалось из привычного порядка. Как и моя семья. У нас всё всегда было аккуратно организовано и учтено. Отец — бухгалтер, мать — библиотекарь. А я — спортсмен.

Домашняя жизнь у нас была воплощением рутины. Всё непредсказуемое учитывалось и нивелировалось оптимальным и эффективным образом жизни. Трава на газоне — бермудская, подстрижена ровно до двух дюймов. Обувь — у дверей. Домашние тапочки — обязательны. Для гостей — отдельные пары, которые регулярно дезинфицировались. Ужин — ровно в шесть вечера. После ужина — зубная нить и чистка зубов. В постели — в 23:00 по будням и в полночь по выходным. Утром — чистка зубов и ополаскиватель, завтрак в семь.

К счастью, родители позволяли мне самому решать, как обустроить мою комнату. Они трезво оценивали, что я просто гормональный подросток, и выделили мне пространство, где я мог предаваться привычным юношеским развлечениям. Проще говоря, мне разрешалось есть «Доритос» и играть в Super Nintendo в своей комнате. Конечно, убирать за собой нужно было регулярно — иначе «никакого бейсбола». Спорт считался у нас в доме баловством, но родители всё же позволяли мне заниматься.

Они понимали ценность спорта для социализации и здоровья. Однако любые мысли о карьере в этом направлении пресекались жёстко. Приходить на мои игры по бейсболу для них было чистой формальностью. Их присутствие означало, что они меня поддерживают, хотя им было всё равно, попаду ли я по мячу. Они не кричали и не болели, просто махали рукой и отвлекались на что угодно, только не на меня. Но не надо меня жалеть — это меня не беспокоило. Мои родители были странными тихими чудаками, больше похожими на автоматы, чем на людей.

Они заботились по-своему. По крайней мере, мама. Думаю. Она была ближе всех к тому, чтобы быть по-настоящему человеком. Возможно, в этом и была её ошибка.

Я распахнул входную дверь, и меня ударил в нос целый букет запахов. Лук, может, чеснок — привычное дело. Консервированный горох — его ни с чем не спутаешь, любишь ты его или ненавидишь. Был ещё лёгкий дымок, чуть подгоревшее мясо — говядина, может, свинина. Но под всем этим прятался странный, резкий, почти неуловимый запах. Остальные ароматы его мастерски маскировали, и я почти подумал, что придумал его. Как призрак.

— Обувь сними, — крикнул кто-то из кухни.

Я удивился, услышав отца. Обычно по понедельникам он возвращался не раньше 5:15.

— Пап? Что ты так рано дома?

— Раньше ушёл, чтобы приготовить ужин, — сказал он, выходя из-за угла. Вид у него был странный. Он всегда был немного отстранён, но сейчас это было какое-то… разбалансированное отстранение. Галстук ослаблен, один угол воротника торчит, как у клоуна Альфальфы. Обычно аккуратные волосы свисали на лицо, блестя от пота. На рабочем костюме — запачканный фартук, босые ноги.

— Ещё ведь и четырёх нет, пап.

Он постоял, будто не слышал, а потом вдруг ожил.

— Ты прав. Но я хотел сделать для тебя кое-что особенное.

— Для меня? Зачем?

Он повернулся и ушёл на кухню, ничего не ответив. Я пошёл следом. Стол уже накрыт, но всего на двоих. Он стоял и смотрел на меня пустым взглядом, словно чего-то ждал.

— Ладно, я пойду займусь домашкой, пока мама не пришла, — сказал я и закинул рюкзак на плечо.

— Ужин готов сейчас.

Я обернулся. Он смотрел с такой серьёзной сосредоточенностью, что я никогда раньше не видел у него ничего подобного. Но при этом оставался пугающе спокоен. Голос не повышал, злости на лице не было.

— Окей, — выдавил я и положил рюкзак на пол.

Сел. Через пару секунд сел напротив и он.

— А мама где?

— Опаздывает, — сказал он с такой ядовитой интонацией, что я едва поверил ушам. Родители ссорились редко, и даже тогда это было так вяло, что скучно. Я молчал от шока, потом начал разглядывать еду. Большая миска комковатого порошкового пюре с куском холодного масла наверху. Горох переварен, сморщился и высох. Но это было ничто по сравнению с главным блюдом. Несколько блюд с какими-то странными кусками мяса. Что-то подгорело, что-то — почти сырое, с кровью. Ничего из этого не выглядело аппетитно, а по сравнению с обычной едой казалось… чужим.

— Что… это?

— Свежайшее мясо. Травоядное. Никакой переработки.

Он стал наваливать себе всякое мясо и внутренности, даже не взглянув на горох или пюре. Меня чуть не вывернуло, когда он залил всё это густой тёмной жижей, назвав её «подливой».

— Пап… серьёзно, что происходит?

Он раздражённо бросил вилку и нож, глубоко вдохнул.

— Твоя мать уходит от нас.

Я остолбенел. Я бы не сказал, что они были влюблены, но они были как две половинки одного механизма, работали синхронно.

— Серьёзно? Вы ведь даже не ссоритесь. Что, просто развод?

Он покачал головой, глаза закрыты, голова перекатывается с плеча на плечо.

— Мы… разбираемся.

— Я хочу с ней поговорить. Мне что, слова не дадут?

— Её нет, Билли. И не будет.

Молчание. Часы на кухне тикали громко и равнодушно. Каждый тик отдавался в голове, растягивая секунды до бесконечности.

Отец схватил пригоршню… я решил, что это сосиски… и вцепился в них, как зверь, не евший днями. Они лопались и хрустели, он жевал смачно, лишь иногда выплёвывая мелкие кости. Я изо всех сил держал рвотный рефлекс. И вдруг — стук в дверь. Тук-тук-тук.

Отец замер, с соком, стекающим по подбородку. Тук-тук-тук, но громче, настойчивее. Он поднялся за секунду, взгляд устремлён к двери. Пошёл туда, целеустремлённо, как хищник. Я замер и слушал, как дверь скрипнула на петлях, пытаясь расслышать голоса. Слова были неразборчивы, и через пару секунд дверь захлопнулась. Отец вернулся молча и снова принялся за еду.

— Кто это был?

Он сплюнул кость, не глядя:

— Христиане.

Они оба были убеждёнными атеистами, но не возражали, что я хожу в церковь с друзьями. Я не был особо набожным, но атеизм, как и родители, казался мне скучным. В церкви хоть в лазертаг можно было поиграть.

— И что им надо было?

— Что? — резко вскинул на меня глаза.

— Ну, чего они хотели?

Он проигнорировал вопрос и продолжил есть. Запил всё это стаканом холодного молока, оставив жирные отпечатки на стекле.

— Растущему мальчику нужно мясо. Очисти тарелку, или никакого бейсбола. Никогда.

Я дошёл до предела.

Тук-тук-тук.

Отец ударил кулаком по столу, стекло зазвенело. Стул отлетел назад, когда он встал.

— Сиди тут, — бросил он.

Дверь распахнулась, он начал повышать голос — и вдруг дверь хлопнула. И снова — тот запах. Должно быть, сквозняк вытащил его из-под двери. Я поднялся и пошёл по следу.

Запах вёл к их спальне. Дверь была закрыта. Раньше она всегда была открыта — мне и в голову не приходило туда заходить, настолько там было скучно. А сейчас рука сама повернула ручку. Сердце грохотало в ушах, живот скрутило. Я открыл дверь — и запах ударил так, что меня вывернуло. И тогда я увидел… голову моей мёртвой матери.

Восково-бледная, на серебряном подносе, окружённая алыми свечами. Глаза вырваны, вокруг глазниц — рваные следы. Рот приоткрыт, на языке — два окровавленных глазных яблока.

Меня вырвало фонтаном. Ковёр пытался впитать рвоту, но он уже был напитан кровью. Красные потёки складывались в какой-то знак — почти пентаграмму, но сложнее, переплетённую с мелкими символами и рунами.

Рука из-за спины захлопнула дверь. Я обернулся — отец. Свежая кровь на губах.

— Мама отдыхает! — заорал он мне в лицо.

Я бросился в свою комнату и захлопнул дверь. Осел у двери, сердце колотится, мысли рвутся на клочки. Слышу, как открывается шкаф в прихожей. Шлёпанье босых ног приближается по коридору.

— Билли, выйди, поговорим. Пожалуйста, сын, — спокойно говорит он у двери.

Я хотел ответить, но не смог. Это было как сонный паралич, только демон был настоящий, и он — мой отец.

— Может, сыграем в мяч?

Сердце забилось так, что больно, дыхание сбилось.

— Или потренируемся с битой.

ГРОХ!

Бита врезалась в дверь, щепки посыпались мне на голову.

— Помогите! — хрипло выкрикнул я, надрывая голосовые связки. Но едва слышно.

Удары следовали один за другим, быстрее и быстрее. И вдруг — рука вцепилась мне в волосы. «Всё, конец. Боже, нет».

И тогда — вдали завыли сирены. Рука замерла, исчезла. Гаражная дверь, визг шин — он уехал.

Сирены становились громче, пока не стихли прямо у дома. Я выскочил — и понял, что это скорая. Полиция приехала минут через десять.

Оказалось, что те «христиане» — свидетели Иеговы. В первый раз они просто предлагали поговорить, отец их отшил, и они ушли. Но одному из мужчин вдруг захотелось пить. Торговый автомат напротив работал только за четвертаки, а у него были купюры. Он вернулся, чтобы разменять. Это была ошибка, которая спасла мне жизнь.

Во второй раз отец выскочил агрессивно. Мужчина стал извиняться и объяснять ситуацию, но отец сорвался, заорал, а потом набросился на него. Они повалились на землю, второй мужчина попытался оттащить отца, но тот зубами откусил первому нос. Второй в ужасе побежал за помощью к соседу, вызвали 911.

Когда полиция приехала, они думали, что это просто драка, пошедшая не так. Пока не увидели меня — в щепках, с выдранными волосами, в рвоте.

Потом я жил у бабушки с дедушкой. Мне предложили остаться в своей школе или перейти туда, где никто не знал бы о случившемся. Я остался. Пусть шепчутся — лучше, чем остаться без друзей. И, как ни странно, дальше жизнь стала лучше. Я живу довольно счастливо. Бабушка с дедушкой замечательные. Но он всё ещё где-то там. Я часто думаю об этом. Особенно когда всё идёт хорошо. Где он?

Думает ли он обо мне? Жив ли? Иногда я хочу, чтобы он вернулся. Не ради мести или справедливости за маму. А чтобы узнать — зачем? Что это было в спальне? Он ведь не был религиозным. Или был? Может, дело вообще не в религии? Не знаю. Но этот вопрос «почему» заставил меня полезть в кроличью нору оккультизма.

Я гоняюсь за тенями уже давно, но, кажется, нашёл культ, который может помочь. Они называют себя сатанистами или чем-то вроде. Уверяют, что смогут объяснить тот ритуал. Судя по всему, им очень интересно со мной встретиться. Сегодня ночью — моё посвящение. Хотя скорее — проникновение. Я просто хочу ответов. Пожелайте мне удачи.


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
10

Между светом и тьмой. Легенда о ловце душ

Глава 11. Песнь горна

Осень вступала в свои права, окутывая Вальдхейм холодным дыханием перемен. Крестьяне, согнувшись под тяжестью мешков, собирали последние плоды урожая, их натруженные руки срывали желтые колосья и багряные яблоки с ветвей. Листья, обугленные золотом и кровью закатов, устилали землю густым ковром, шурша под ногами одиноких прохожих. Ветер, резкий и пронизывающий, нес с севера предчувствие скорой зимы, его вой вплетался в тишину города, словно предупреждение о чем-то неизбежном. Вальдхейм казался вымершим: лишь из редких труб над покосившимися крышами поднимались тонкие струйки дыма, а по улицам, кутаясь в тяжелые шерстяные плащи, бродили стражники, чьи шаги гулко отдавались в пустоте. Воздух был густым, пропитанным запахом сырого дерева и угасающих очагов, но за этой внешней тишиной таилось нечто тревожное, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.

Городские дома делились на два мира, разделенные невидимой, но ощутимой пропастью. За древними стенами Вальдхейма ютились крестьянские лачуги — хрупкие строения, наспех сложенные из старых, потемневших бревен, покосившиеся под натиском времени и непогоды. Их крыши, покрытые соломой, протекали при каждом дожде, а щели в стенах пропускали ветер, заставляя жителей кутаться в лохмотья у скудных очагов. Внутри города, ближе к центру, возвышались величественные каменные особняки знати и богатых купцов. Их фасады украшала искусная резьба — завитки листьев, лики богов, горделивые статуи с мечами и свитками, — а над входами красовались массивные гербы, высеченные в граните. Контраст между бедностью и роскошью был виден на каждом шагу: грязные переулки, где босоногие дети играли в лужах, сменялись вымощенными булыжником улицами, по которым катились лакированные кареты. Оборванные ребятишки с любопытством заглядывали в окна этих экипажей, но дворяне, укутанные в бархат и меха, не удостаивали их даже мимолетного взгляда, их лица оставались холодными, как мрамор.

На одной из таких улиц, ближе к сердцу города, стояла кузница Роберта — мастера, чье имя гремело далеко за пределами Альгарда. Его клинки славились не только остротой и прочностью, но и необычайной красотой, в которой сочетались сила и изящество. Люди — воины, купцы, даже иноземные вельможи — приезжали в Вальдхейм из самых дальних земель, чтобы заполучить оружие его работы, готовые платить золотом и драгоценностями за меч или кинжал, вышедший из-под его молота. Кузница была как сердце города — живое, пульсирующее, полное огня и мощи. Ее стены, сложенные из грубого камня, почернели от копоти, но не потеряли своей крепости. Тяжелые кованые балки поддерживали крышу, а внутри, в полумраке, никогда не угасал огонь горна, его алые и золотые всполохи освещали пространство, отбрасывая причудливые тени на стены. Воздух внутри был густым, пропитанным запахом раскаленного металла, гари и древесных углей, смешанных с легкой кислинкой пота подмастерьев, которые сновали туда-сюда с ведрами воды и грудами руды.

Роберт был мужчиной внушительного телосложения, его широкие плечи и могучие руки казались выкованными самой природой для тяжелого труда. Грубое лицо с глубокими морщинами говорило о годах, проведенных у горна, жар и дым оставили на нем свой след. Его темные волосы, тронутые сединой, были собраны в короткий хвост, а борода, густая и жесткая, обрамляла подбородок, делая его похожим на одного из древних героев, о которых пели барды. Он редко говорил — слова для него были лишними, когда молот и наковальня могли выразить все. Но его взгляд, темный и глубокий, как угли в топке, говорил больше: в нем горел огонь, не только кузнечный, но и внутренний — страсть к ремеслу, понимание металла не просто как материала, а как живого существа, способного чувствовать, сопротивляться или подчиняться.

Кузница Роберта была его царством. Здесь, среди грохота молотов и шипения закаляемой стали, он чувствовал себя свободным. Огромный горн, высеченный из камня, возвышался в центре помещения, его жаркий поток огня вырывался наружу, обжигая лица подмастерьев. Рядом стоял массивный молот, которым Роберт ковал металл в форму, заставляя его принимать нужные очертания. На полках, прибитых к стенам, лежали слитки — серебро, золото, сталь, редкие сплавы, собранные за годы странствий и торговли. В углу, как трон ремесла, возвышалась наковальня — черная, отполированная тысячами ударов, с выщербинами, каждая из них хранила историю сотворенного шедевра. Вокруг нее валялись инструменты — клещи, напильники, долота, изношенные, но все еще годные для работы, словно старые друзья, верные своему хозяину.

Шум в кузнице не умолкал ни на миг: стук молота по раскаленному металлу, грохот, когда заготовка падала в воду для закаливания, шипение пара и рев пламени, пожирающего угли в горне. Подмастерья, молодые парни с обожженными руками и сосредоточенными лицами, бегали от верстака к горну, выполняя указания мастера. Но стоило работе завершиться, как наступала странная тишина, глубокая и звенящая. В ней каждый звук — шорох кожаных фартуков, скрип половиц под тяжелыми сапогами — становился острым, отчетливым, почти осязаемым.

Роберт был в своей стихии. Здесь, среди молотов и наковален, он ощущал, как металл оживает под его руками, как из бесформенной массы рождается нечто большее — не просто орудие, а произведение искусства, хранящее частицу его души. Он создавал не только клинки, но и магические артефакты, в которых таилась сила стихий, и порой в кузнице витала мистическая аура, неуловимая, но ощутимая. Здесь ковались не просто мечи — здесь рождались легенды.

В тот день он работал над очередным личным заказом — кинжалом для одного из военачальников короля, когда тишину нарушил стук в дверь. Роберт, не отрывая глаз от верстака, где остывал раскаленный клинок, буркнул:

— Да, входите!

Дверь скрипнула, и в проеме появилась фигура Совикуса — первого советника короля. Его худощавое тело, закутанное в черный плащ, казалось тенью, скользящей по стенам. Узкие, змеиные глаза вспыхнули в полумраке кузницы, отражая свет горна, а на губах застыла холодная, едва заметная улыбка, от которой по спине пробегал озноб.

— Уважаемый Роберт, — голос Совикуса был мягким, но в нем чувствовалась скрытая угроза, — король доволен вашей работой и посылает вам пять тысяч золотых орлов. Мы надеемся с новым заказом вы справитесь столь же блестяще.

Роберт медленно поднял голову, отложив клещи. В груди сжалось нехорошее предчувствие, тяжелое, как свинец. Совикус никогда не приходил сам — обычно заказы передавали через гонцов или стражу. Значит, король не в курсе. Или… уже не в курсе ничего: по городу уже давно ходят слухи о том, что правитель не в своем уме.

— Что нужно сделать? — спросил он, вытирая ладонь о грубый передник, пропитанный гарью и потом.

Советник внимательно посмотрел на него, затем вынул из-под плаща небольшой кусок черного металла. Тот блестел в свете кузничного огня, но не излучал ни тепла, ни холода — он казался чужеродным, вырванным из другого мира, где законы природы не действовали.

— Это мой личный заказ. — Совикус протянул металл, его пальцы, тонкие и бледные, слегка дрожали. — Нужно сделать наконечник для посоха. Первый слой — серебро, второй — золото, третий — этот металл.

Роберт осторожно взял кусок в руки. Прикосновение вызвало странное чувство — не боль, не холод, а давление, будто что-то сместилось внутри его груди. Металл был тяжелым, но не физически — он давил на разум, на душу, как невидимый груз.

— Что это за металл? — спросил он, с трудом сглотнув ком в горле.

Глаза Совикуса вспыхнули ярким, почти ядовитым светом.

— Не твоя забота, кузнец, — отрезал он, голос стал резче, как лезвие. — Делай, что сказано, и ты будешь вознагражден.

Когда советник ушел, оставив за собой легкий шорох плаща и холодный сквозняк, Роберт вернулся к верстаку. Он стоял, разглядывая черный металл, и чувствовал, как рука слегка дрожит. Это было не просто ремесло — это было испытание. Что-то темное поднималось в глубине его души, шептало о беде, о том, что эта работа изменит все.

Он положил металл в горн, и кузница словно ожила. Тишину разрезал вой ветра в трубе — высокий, пронзительный, как крик заточённых душ. Стены, всегда казавшиеся нерушимыми, задрожали, мелкая пыль посыпалась с балок. Роберт знал: магия в металле — как узник в клетке. Правильный узор, температура, форма — и дух стихии становится слугой. Но этот металл был иным. Он не содержал магию — он сам был клеткой, пустой и голодной, жаждущей заполнить себя.

Работа началась мучительно. Роберт встал к наковальне, сжимая тяжелый молот, и ударил. Металл сопротивлялся, не поддавался, словно живой. Он был тягучим, как расплавленная ночь, и холодным, как сама смерть. Первый удар отозвался не звоном, привычным для стали, а низким, гулким шепотом, который пробрался прямо в голову. Роберт вздрогнул, но продолжил. С каждым ударом шепот становился громче, слова — непонятные, древние — кружились в сознании, как призраки. Воздух наполнился чуждым запахом — не гарью, не металлом, а чем-то забытым, это вызывало смутное воспоминание о тьме. Пламя в горне вспыхнуло алым, затем исказилось, вытянувшись в призрачные очертания — лица, руки, фигуры, растворяющиеся в дыму.

И тогда это случилось. Когда он занес молот для последнего удара первого слоя, металл завибрировал сам по себе. Воздух сгустился, сдавив грудь невидимой рукой. Сердце забилось резкими, тяжелыми толчками, глаза заслезились, мир перед ним потемнел. Голос — не человеческий, не свой — прорезал тишину:

— Плата внесена.

Рука дрогнула, молот выскользнул и с глухим стуком упал на пол. Роберт закашлялся, ощутив, как нечто ледяное прошло сквозь него, будто вырвав частицу его сути. Но в следующий миг все исчезло. Перед ним осталась лишь наковальня и раскаленный металл, медленно остывающий в ночном воздухе.

— Чертов жар, — пробормотал он, смахивая пот со лба, но голос дрожал, выдавая страх.

Он еще не знал, какую плату заплатил, но чувствовал — что-то ушло из него безвозвратно.

Работа продолжилась. Каждый удар молота отзывался в его теле тяжелой болью, руки горели от усталости, спина ныла, но он не останавливался. Пламя в горне вспыхивало все ярче, багровые и кровавые оттенки плясали в его глубине, отражаясь в глазах кузнеца. Время потеряло значение — дни и ночи сливались в одно бесконечное испытание. Подмастерья, заметив, что мастер не выходит из кузницы, начали шептаться, но никто не осмелился войти. Роберт работал без отдыха, мысли затуманивались, тело двигалось на автомате, подчиненное ритму ударов.

Когда металл наконец принял форму, он не сразу понял, какое оружие создал. Наконечник для посоха лежал перед ним — изысканный, с тонкими прожилками серебра и золота, пронизанными черным металлом, который теперь пульсировал, как живое сердце. Роберт вынул его из горна, пальцы дрожали от усталости. Он был идеален, но едва кузнец прикоснулся к нему, мир снова потемнел. Молния вспыхнула в сознании, и он оказался в пустом пространстве — черном, беззвездном. Перед ним стояла фигура в плаще, ее багровые глаза сверкали, как темные звезды, а вокруг извивались тени.

— Ты позволил этому случиться, внес плату, — голос резал тишину, как клинок. — Теперь все изменится.

Роберт отшатнулся, выронил наконечник и рухнул обратно в реальность. Сердце колотилось, грудь сжимало от тревоги. Он вытер пот с лица, поднял изделие — рука дрожала, как у старика. В его пальцах пульсировала магия, но тело сопротивлялось, будто знало: этот металл — не просто работа, а нечто древнее, вросшее в него самого. Мысли путались, расползались, как пламя по углям. Это был не просто заказ — это было проклятье, и оно уже не отпустит его.

Он завернул наконечник в грубую ткань и направился в замок. Ноги подкашивались от усталости, в голове гудело, как от удара колокола. Когда он вошел в зал Совикуса, советник уже ждал, стоя у окна. Его темные глаза блеснули, как у зверя, почуявшего добычу.

Роберт молча протянул сверток. Совикус развернул ткань, и его губы тронула довольная усмешка.

— Ты сделал это, — прошептал он, голос дрожал от предвкушения. — Теперь остается лишь ждать.

— Чего? — спросил Роберт, чувствуя, как горло пересыхает.

Советник не ответил. Он спрятал наконечник в складки мантии, и тени в комнате дрогнули, словно приветствуя его.

Кузнец вышел в ночь. Холодный ветер пронесся по улицам, но Роберту казалось: его касается нечто другое — невидимое, липкое, цепляющееся к коже. Что-то в нем изменилось, но он не мог понять, что именно. Эти перемены уже нельзя было остановить.

Ночь над Вальдхеймом опустилась быстро, словно черное покрывало, разорванное лишь огнями факелов. Тишина была слишком густой, улицы — слишком пустынными. Ветер, гулявший между домами, звучал приглушенно, будто боялся разбудить нечто, дремлющее в тенях.

Совикус стоял в своем зале, задумчиво глядя на посох. Новый наконечник из темного металла был прикреплен, и магия внутри него дышала, пульсировала, как живое существо. Работа была закончена, но это был лишь первый шаг. Пламя свечей дрогнуло, тени на стенах начали извиваться, и он почувствовал присутствие.

— Ты справился, Совикус, — голос Моргаса зазвучал в его голове, низкий и раскатистый, как гром. — Теперь нам нужно время. Король и его верный пес священник мешают нам. Их нужно убрать из города на несколько дней.

Советник медленно кивнул, его пальцы сжали посох.

— Какова ваша воля, мой господин?

— Скоро ты увидишь, — ответил голос, и тени в комнате сгустились, обретая форму. — Скоро…

Показать полностью
120
CreepyStory
Серия Темнейший II

Темнейший. Глава 27

Дружина обгоняла редкие караваны, тянувшиеся по дороге от деревни к деревне; Дружина пугала местных крестьян, привыкших к мирной жизни и не привыкших видеть орды бегущих бледных покойников. Старейшины пытались отправить весточку своим баронам, но орлы Мицеталия настигали всех птиц. Через несколько часов пути Дружина настигла гонца, чей конь выдохся от скачек по дороге, усыпанной снегом – письмо у него отобрали и велели вернуться в Раскрисницу, поклониться Меньшаку и служить теперь ему. Перепуганный паренёк не стал возражать и повернул обратно с округлевшими от ужаса глазами.

Остаток короткого зимнего дня минул стремительно, и снова наступила ночь. До рассвета было ещё очень далеко, а поэтому Камил не стал бросать конницу вперёд второпях – к следующему городку они успеют подступиться даже всем мёртвым войском.

Под самое утро Лазарь сообщил, что городок Шабановичей уже неподалёку – тогда все бойцы вымотались за долгий и напряжённый бросок вглубь вражеского герцогства, однако Камилу такие скачки были уже вполне привычны.

-- Примерно двести-двести пятьдесят человек, -- сказал Лазарь. – Городские стражники, и стражники баронской усадьбы. Конечно, они ничего не знают о вторжении. Мы пока ещё опережаем вести о нас. Бойцы совершенно не готовы к бою – большинство дружинников попросту живут обычной жизнью и занимаются простой работой по хозяйству в своих домах. Сейчас около сотни вооружены и находятся в карауле, половина из которых – спит, ведь  дело клонится к утру...

-- Спят! – фыркнул Миробоич. – Что за стража! В Лунном Герцогстве нет достойных соперников?!
-- Вы, должно быть, ни разу не были в карауле, -- сказал Лазарь. – Это очень скучно, особенно если врагов давно не встречалось… Мало кто способен всю ночь смотреть в темноту под стенами. Чаще всего бойцы просто прислоняются к стенке и прямо на стоя спят, делая вид, что караулят, а их командиры если и проходят мимо них хотя бы раз за всю ночь, то делают вид, что всё в порядке.

-- Что ж, нам это на руку, -- сказал Камил и прищурился. – А это ещё что такое…

На окраине городка им повстречались весьма странные вещи. Камил долго присматривался к увиденному, потому что не совсем верил глазам; он присматривался к трём статуям, выставленным на невысокий постамент на краю дороги, возвышавший эти статуи над сугробами. Когда он подъехал ближе то убедился, что это вовсе не статуи, а трупы.

Трупы с начисто снятой кожей.

Ещё свежие, нетронутые гнильцой, но замёрзшие… Неведомый творец заставил лица застыть в гротескных выражениях, превратив их в подобия древнегреческих театральных масок. Лица изображали неестественную радость, всеобъемлющую печаль или безумный гнев.

Можно было разглядеть каждую жилку, каждый мускул, каждое секущееся волокно. Кожа была содрана с трупов с ювелирной аккуратностью. Приглядевшись, гости осознали, что это не просто статуи, а постановка: люди с начисто сдёрнутой кожей взаимодействовали друг с другом.

Радостная женщина распахнула свой живот, вцепившись в брюшные мускулы и разорвав их надвое; а вывалившиеся оттуда потроха, встав на колени, поймал на две ладони печальный паренёк, словно умоляя свою любовницу остановиться. И с гневом смотрел на них третий мужчина, словно застав свою жену за чем-то непристойным – голова у того мужчины была изуродована, череп его был пробит чем-то увесистым.

-- Что это ещё за чёрт возьми?! – даже Миробоич удивился. – Я вижу то, что вижу? Или я свихнулся, занимаясь некромантией без устали?!

-- Это же Вяч Шабанович. Местный самодур, -- объяснил Лазарь. -- Неужели вы не слышали о нём и его омерзительных пантомимах?

-- Не доводилось, -- неохотно признал Камил. – Что за пантомимы?

-- Он известен своей страстью к анатомии, и тем, что у него в городке вместо обычных казней устраивают так называемый «анатомический театр», где Вяч балуется на преступниках, как только может. Когда он завершает свои работы, то выставляет свои «пантомимы» на потеху народу.  

-- Это безумие.

-- И у этого безумия есть ценители. Аристократы съезжаются к нему со всего света.

-- И это меня ещё считают Антихристом?!

-- Вяч Шабанович наказывает преступников, поэтому с его делами никто не спорит. Он старый, ещё Царство застал, и всех твоих предшественников, Камил. Он, вроде, когда-то был даже приятелем твоего дедушки.

-- Мой дед Святомир не стал бы якшаться с подобного рода безумцами! Что за вздор?

-- Ну, они, по крайней мере, воевали вместе. Да и времена идут и люди меняются. Раньше и Вяч был другим. Это потом, под старость лет, начались его… выходки.

-- Почему же он не был в числе тех, кто бился на стороне деда в последней битве? Я не помню его среди имён погибших союзников!…

-- Этого я не знаю, -- развёл руками Лазарь.

-- Как бы то ни было действуем по изначальной задумке.

Дружина Смерти влетела в городок стремительно, и никто её не смог остановить.

Стражники на въезде были легко перебиты. Конница добралась до баронской усадьбы за несколько мгновений. Стражники на воротах едва продрали глаза, чтобы проверить, откуда доносится цокот сотен копыт, как на частокол опёрлись многочисленные штурмовые лестницы. Железяки вскарабкались по лестницам, протыкая выглядывающие сонные лица, перелезли на ту сторону, перебили остальных стражников, быстро открыли ворота, и тогда Дружина хлынула внутрь, убивая всех, кто вставал на пути и не думал сдаваться.

Камил рубился в самой гуще и следил, чтобы мертвецы случайно не прикончили барона и его семейку. Он первым вломился в хоромы Шабановичей, и его Железяки выволокли Вяча, его жену и маленьких детишек прямо во внутренний двор на мороз.

-- Скажи дружинникам, чтоб сдались! И мы их пощадим.

И перепуганный Вяч отдал приказ. Городской гарнизон без возражений сложил оружие и сдался. Штурм прошёл с минимумом кровопролития – чего Камил и добивался. Разведка Мицеталия, скорость и дисциплина мёртвой конницы сыграли свою роль. Противопоставить некроманту здесь было попросту нечего.

Вяч Шабанович был стар, но бодр не по годам. Он успел вскочить с кровати, услышав шум битвы, даже схватил меч и облачился в свой плащ, сотканный, как выяснилось, из человеческой кожи. Седые волосы торчали редкими, но длинными клочьями из плешивой макушки. Вяч крякал, когда говорил и втягивал слюни на вдохе.

-- О-о… Мальчишка Миробоича! -- крякнул Вяч. – Неужто ты Камил?!

-- Ты уже видел меня?

-- Тебя – нет! – Вяч втянул слюни. – Но похож! Вспоминаю Белослава! Прямо как в Башнях Знания, как вспомню… Похож!

-- Какого ещё Белослава? Ты о чём?

-- Младшего брата Святомира – Белослава. Ты что? Ты точно Миробоич!? Или я обознался?... вряд ли! Это же всё мертвецы! А Камил Миробоич – единственный некромант, которого я знаю!!

-- В моём роду нет Белослава.

-- Да что ты говоришь?! – крякнул Шабанович.

-- Я читал родословную и ничего подобного не находил, и никто мне о нём не рассказывал. Тебя, видно, одолело старческое безумие.

Вяч втянул слюни.

-- Кажется я понимаю… понимаю… -- Вяч крякнул. – Значит, вы его предпочли вычеркнуть и забыть. Печально. А если твой папашка не рассказал тебе о нём, значит, утащил секреты в могилу! Ты был мал, чтобы услыхать, да? Понятно! Понимаю всё… понимаю…

-- Что ты понимаешь?

-- Некрас ненавидел Белослава. Ведь Белослав пошёл за князьями. Он вечно пребывал в тени своего брата Святомира, не зря же его в Башни отправили учиться, как и всех второстепенных наследничков! Понимаю…Сам такой, ведь меня тоже отправили. Ему не было суждено стать бароном, как тебе – тебе-то свезло с Есением, хе-хе-хе, судя по слухам. И мне вот свезло с моим братиком, сдохнувшим от Плесени! А вот ему – не свезло. Поэтому он и захотел большего… Понимаю…Всегда в тени не хочется – каждый хочет солнца!

-- И где он теперь?! Этот Белослав?

-- В могиле, конечно же, -- крякнул Вяч. -- Иначе бы ты узнал о нём не от меня! Ты бы вообще его не узнал. Ты бы не появился. Он бы правил вместо твоего папашки.

-- Ну и славно… Ты там что-то вякнул про Башни Знания? Ты там учился?

-- Да, мы с Белославом там учились. Весёлые были времена! Молодость… Эх! Кости тогда ещё не скрипели так больно. И причёска у меня была на зависть некоторым дамам! Волосы ниже плеч, роскошные кудри. Хе-хе-хе… Понимаю-ю… -- Вяч втянул слюни.

-- В Башнях ты и заразился нездоровой любовью к анатомии?

-- Нездоровой любовью к анатомии??! – возмутился Вяч, но закрякал в смехе. – А здорова ли твоя любовь к этой науке, юноша?!.. А ты необычайно прозорлив... Уже слыхал о моих творениях?! А я слыхал о твоих!! Стращали рыцари, что проезжали здесь недавно. И о шестируких певцах, и о колоссальных полуконях, сшитых из частей тел… Ты умеешь хорошо управляться со скальпелем и нитками, ты знаешь, где сухожилия крепче, где кости толще, а где пробегают толстые нервы, которые нельзя ломать! И знаешь, как заставить трупы шевелиться. Увы, даже мне это мастерство недоступно. И это на старости лет. Сколько лет я потратил на это ремесло! А мой театр состоит из застывших фигур. Театр мой отражает суть и красоту мгновения…

-- Ты слишком много треплешь языком.

-- А не хочешь, я покажу свои шедевры?! – оживился старик. -- Только если ты не будешь меня убивать!

-- Для этого достаточно присягнуть мне и пойти против Родогора. Тогда и ты и семья твоя останется в живых – у меня попросту не будет причин тебя убивать.

-- Я присягну к тебе, так уж и быть, ведь говорят, ты не так плох, как тебя рисуют – проходили мимо нас какие-то говоруны в шароварах, рассказывали, как ты собираешь земли и какой ты хороший правитель… молодец… нет, ну молодец! Понимаю… Осточертели эти князья, понимаю!

Вяч Шабанович произнёс длинную клятву и пообещал, что присоединится к войне. Кажется, старик не питал симпатий к нынешнему правителю, а вот Миробоичем был явно заинтересован.

-- Это ж получается, я тут такое устрою, черепа сделаю на крышу и позвоночники по коньку, рёбра вместо стропил...а стены обтяну кожей с брюшин! – мечтал Шабанович. -- Понимаете ли, кругом христианские фанатики, а ты, говорят, Антихрист, подобные увлечения одобряешь!

-- Люди многое говорят. Люди глупы. Я не Антихрист, а христиане останутся нетронутыми. Они нужны нам.

-- Вот как... Ну ладно, без конька обойдусь... А вы пойдём-те! – предлагал он, почти умолял, втягивая слюни и крякая. -- Я покажу свой театр! Тебе понравится, ведь ты некромант!

-- У меня нет на это времени.

-- Времени нет!!! Брось нести этот вздор!!! Ты ДОЛЖЕН увидеть мои драматические пантомимы! Ты же тоже учился в Башнях Знания! Неужели тебе чуждо ИСКУССТВО?!!

-- Подбирай более вежливые слова, когда со мной разговариваешь.

-- Да хоть заруби меня прямо тут, но посмотри!!! Быть может, ты единственный за всю мою жалкую жизнь, кто оценит моё увлечение по достоинству, а не все эти стеклянные глаза, что приезжают сюда каждое лето, чтобы изобразить из себя знатоков искусства!!

Камил вздохнул и пожал плечами, к тому же Корнелий заинтересовался, как натура явно утончённая. Стоило признать, Камилу было любопытно только то, на что была способна больная фантазия старика.

Горожане проснулись и были встревожены. Ставни в их домах захлопнулись, двери заперлись на засовы. Мужики прятали жён и дочерей, старики складывали драгоценности под пол, а молодёжь глядела в щели, ведь пошёл слушок, что в город пришли покойники.

Вяч Шабанович вёл свиту к своему театру: большому просторному каменному зданию, камня которого хватило бы на постройку небольшой крепости, вместо нынешнего убогого частокола. Сразу видно, какие у местного барона приоритеты.

-- Не ожидал твоего визита! – говорил старик по пути к театру. -- Совсем недавно здесь прошли рыцари Престола под рукой Нойманнов. Они кичились, что разбили войско некроманта в прах! А тут ты пришёл… Да как пришёл!

-- Похоже, они немного приукрасили свои заслуги. Как видишь, я уже добрался до центра Лунного Герцогства.

-- Уж не за ними ты гонишься?

-- С Престолом у меня перемирие. А здесь я для того, чтобы объединить Лунное Герцогство с возрождающимся Царством… Куда же шёл Хартвиг? В каком направлении?

-- Они шли по этой дороге в сторону Крайницы – Родогор, чёрт бы его побрал, позволил им пройти по этим землям туда и обратно… Но ничего. Ничего-о…

Дорога, посреди которой и располагался городок, была и вправду ближе всего к Истоку – столице Заречья, если идти от поместья Миробоичей. Потому Хартвиг выбрал этот кратчайший путь. По грубым расчётам, рыцари уже должны были добраться до Заречья и миновать Исток, если Хартвиг держал путь к Кратену.

Когда они прошли в «театр», то Вяч велел слугам зажечь свечи ради гостей. Из смутных потёмок то и дело выглядывали засушенные трупы с содранной кожей, замершие в выразительных фантасмагоричных позах.

-- Это всё преступники! – рассказывал Вяч. – Отребье! Каждый по заслугам! Вот этот – «Прометей». Прикованный к «скале»! Его печень уже склевал орёл, ещё пока бедняга был живой, а потом я сделал чучела из них обоих! Это наказание для поджигателя – он чуть не спалил мой городок. По-моему очень поэтично, да? Огонь и всё такое – аллюзия, называется… А вот это – золоторукий Мидас! Управленец, которому я доверял, украл слишком много – за что мы облили ему руки расплавленным серебром. Подох он от страшной боли… да, серебром, не золотом! Золото – слишком дорого!!! Ну а что так смотрите?! Мой род не такой богатый! Зато видите, какие красивые получились перчатки! Просто загляденье, ювелир отполировал! А эта туника? Должно быть, так и выглядел Мидас на самом деле…

-- А что же сделала та самая троица на въезде в городок? – спросил Лазарь. – Чем они провинились?

-- А, эти-то… да ничего интересного! Местная шлюха-жена изменила своему муженьку, который пошёл убивать любовника, но был убит сам. Я бы «наказал» лишь мужиков, но ведь баба пыталась помочь своему любовничку скрыть труп мужа посреди леса… ничего у них не вышло – я их поймал!! В общем, ерунда! Вы лучше посмотрите вот на это…

Вяч Шабанович сшил из людей сороконожку – длинное насекомое, из одних только туловищ и ног, да с одной башкой в самом конце, к которой были приделаны жвала из локтевых костей. И это чудо телесной инженерии произвело на Миробоича сильное впечатление, однако, присмотревшись, он понял, что превратить это чудо в химеру вряд ли выйдет – тела были сшиты, но не создавали единую механическую систему; поэтому чудо быстро порвётся на части. Зато эта многоножка действительно пугала своим видом. Вяч сказал, что это была его оригинальная шутка над разбойничьей шайкой, которая много ходила по окрестным лесам, пугая людей и вымогая у тех деньги – теперь же разбойники продолжали своё любимое дело и после смерти. После этих слов Вяч попросил у гостей швырнуть под ноги многоножки хотя бы по паре медяков:

-- Такова традиция. Уж простите, государь! Тем более вряд ли вы слышали когда нибудь более смешной шутки, чем эта!

По краям просторного зала виднелись человеческие скелеты, восседающие на скелетах из лошадей. Кости были скреплены металлом.

И забальзамированные разбойники со сдёрнутой кожей сражались друг с другом, изображая застывшую битву. Эта пантомима была любопытней остальных. Бандиты сражались между собой, протыкая друг другу мускулы, рассекая брюшины, из которых вываливались покрытые затвердевшей смолой внутренние органы; отсекали руки, ноги, головы, туловища… да так, что можно было заглянуть внутрь и ознакомиться со строением человеческих тел. И череп одного из разбойников был рассечен продольно, якобы саблей, но на самом деле это Вяч совершил филигранный разрез головного мозга для наглядности его внутреннего устройства. Именно за этими зрелищами сюда и ехали аристократы и медики со всего света.

Камил признал заслуги старика и похвалил за любопытные зрелища. Если было бы время, то он остался бы здесь на целый день. Всё это действительно было впечатляюще. А барон осматривал мертвецов Миробоича с любопытством. Он не мог поверить в существование силы, способной снова привести умерших в движение.

-- Какие бы получились актёры! – восхищался он. – Какая бы вышла пьеса!! Научи меня поднимать мёртвых, и я отдам тебе кучу золота, того что есть у меня в сокровищнице, отдам хоть один из городков… если захочешь – можешь пожениться на моей дочери! Хотя ты, я слышал, уже женат… Но только научи меня своему мастерству!

-- Пока я тебе не доверяю, -- ответил Камил. – Но если ты покажешь свою ценность, если будешь служить мне верно и принесёшь много пользы… то я тебя научу. Ты мне нравишься.

Вяч Шабанович радостно рассмеялся, закивав головой и втянул слюни.

-- Ты был приятелем Святомира, моего дедушки? – спросил Камил. -- Это правда?

-- Я дружил и с Белославом и со Святомиром! И я не поддерживал Родогора! Я против князей-предателей!

-- Но почему тогда ты не бился на стороне Святомира в той самой битве?

-- Дружина моя была начисто разбита после сражения на Зелёных Холмах с имперцами, -- сказал Вяч. -- Я ушёл на родину с отрядом калек, чтобы собрать новую дружину. Но не успел, понимаешь. За это время многое поменялось…

Когда они покинули театр, то на горизонте уже брезжил рассвет. Камил почувствовал, что потерял здесь слишком много драгоценного времени, разглядывая экспонаты чудного анатомического театра.

-- Выдвигайся со своей местной дружиной к Небесной Горе! -- приказал Камил старику. -- Там объединись с войском князя Цветана, уже присягнувшего мне. Дружину из своего южного городка оставь на месте. Пусть стерегут землю – в той стороне мы запрём на юге дружины Яна Климека. Мои дружины не дадут тому прохода, но твой городок замкнёт кольцо окружения окончательно, чтобы тот не мог уйти лесами через твоё баронство…

-- Биться с ребятами Яна Климека? – крякнул Шабанович. – Придержи своих псов, поручи это дело мне! Я поговорю с Яном и он присягнёт тебе! Поверь мне, этот Ян может стать хорошим союзником. Если ему придётся выбирать между смертью и службой некроманту, то он выберет второе!

-- И что ты предлагаешь?

-- Я поеду со своей дружиной на юг, чтобы поговорить с ним. Я замолвлю за тебя словцо!

-- Пусть будет так, -- согласился Камил. Мерзкому старику, казалось, можно было доверять. – Но дружину отправь к Цветану, а сам езжай с небольшим отрядом стражи. У стен Небесной Горы нам нужно больше людей.

-- Как скажешь, государь. Вот увидишь – я достоин сделаться некромантом! Я всегда дружил с Миробоичами!

-- Меньше слов – больше дела. И делай, как я сказал, и не иначе!

-- Да-да!...Но куда же ты пойдёшь дальше сам? Зачем ты идёшь в эту сторону, а не сразу на столицу? Ведь эта дорога не приведёт тебя к Родогору. Она ведёт в далёкие от столицы земли…

-- Такова задумка. Полностью тебе я её раскрывать не стану. Всё узнаешь, когда война закончится моей победой.

-- Понимаю, понимаю… Но учти, что в Крайнице большой гарнизон. Человек пятьсот – не меньше! Это же граница с Заречьем! Все только и ждут вторжения Святого Престола! Рыцари ведь вряд ли остановятся, захватив Заречье! Раскатают губёнки. Поэтому будь осторожен, гарнизон там крепкий, не то что у меня! – Вяч втянул слюни. -- А твои мертвецы… это очень хорошо. Но я не вижу в твоём обозе осадных башен. Я вообще не вижу обоза… Ох, и удачи тебе я желаю, Миробоич. Не хотелось бы мне, чтоб ты продул, когда я так легко предал Родогора, переметнувшись на твою сторону!! Ты мне тоже нравишься, тем более ты так похож на Белослава…

-- Хватит болтовни. Лучше выкладывай всю городскую соль, что у тебя есть. Мне нужно для моей Дружины.

-- Понимаю, понимаю! – Вяч Шабанович отдал слугам приказы.

Вяч начал подготовку к своей поездке на юг, а Дружина Смерти бросилась вперёд, дальше по дороге к границе с Заречьем.

-- Какие же мерзкие бывают люди, -- поморщился Корнелий.

-- А по моему забавный старичок, -- сказал Камил.

-- Ничего хорошего от него не жди. У нас и среди вампиров есть похожий выродок, правда, куда более раскованный в своих жестокостях. И род наш многое потерял из-за его выходок… Таким существам не место в этом и без того жестоком мире.

Раскрисница пала, а Баронство Шабановичей примкнуло к Царству без особого кровопролития. И всё это всего за два дня с момента вторжения. Лазарь передавал, что войска Цветана, Рогволда и Савохича вот-вот подойдут к Раскриснице и разделятся на перекрёстке путей.

Вяч Шабанович даже показался Камилу хорошим союзником – главное, чтобы тот не выбросил какую-нибудь хитрость и не обманул, иначе за спиной у Камила вдруг окажется почти пять сотен бойцов, которые скоро сольются с войском Яна Климека, и тогда в тылу будет бродить целая тысяча, что может сорвать штурм Рогволда и похождения Савохича; Мицеталий взялся следить за движениями старого барона, чтобы его дружина не повернула вдруг на юг. Но, кажется, обошлось: дружина отправилась к Раскриснице с командиром гарнизона во главе, а Вяч с небольшим конным отрядом ушёл по южной дороге – договариваться с Яном...

Мертвецы бросились к Крайнице – к самому серьёзному укреплению на пути Дружины Смерти.

*

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Алексей Владимирович 1000р "На бодрящий чаёк!"

Алексей Александрович 500р "Не сдержался, начал ебейшего 2. Главку!"

Алина Б. 333р "Для Миробоича"

Иван Андреевич 300р "На шоколадку с орешками"

Темнейший на АТ: https://author.today/work/442378

Показать полностью
21

Последний эфир

Последний эфир

6:00. "Доброе утро", - пробормотал я себе под нос. Анонс на вечерний стрим - сегодня проходим новую хоррор игру. Записал короткое, сонное видео для ТГ-канала:

- "Всем привет! Сегодня в 16:00 по МСК залетаем в "Asylum of Whispers". Обещаю крики и подскакивания на стуле. Будет жарко!". Отправил.

Завтрак - овсянка с бананом, быстро, без изысков. Потом зал - час тяжелого железа, чтобы разогнать сон и дать понять телу, что оно еще живо. Душ, смывающий пот и остатки утренней вялости. Обед - паста с курицей. И вот уже 15:50. Запускаю стрим, проверяю звук, камеру. В чате первые приветы. Погнали!

Стрим шел как обычно - крики на скримеры, смех над тупыми смертями, общение с чатом. Я уже забыл про утреннюю рутину, растворившись в игре и общении. И вот, где-то на третьем часу, в общем чате дискорда мелькнуло сообщение от Лехи:

Леха: "Ты видел что творится? Срочно зайди на стрим к "Lunar_Eclipse"! Это же Светка, наша со школы!"

Сердце екнуло. Светка? Светка Морозова? Тихая девочка из параллельного класса, с которой мы иногда пересекались на физре. Я приглушил игру, открыл браузер, нашел канал. Картинка была мутной. Света сидела в ванной, лицо опухшее от слез, глаза - два бездонных колодца отчаяния. Она что-то говорила, но звук у меня был выключен, я читал чат.

Чат: "Свет, не надо! Вызывай скорую!"

Чат: "Держись! Все наладится!"

Чат: "Остановись, глупая!"

Я включил звук. Голос ее был прерывистым, хриплым, как наждак по стеклу.

- "...а он опять... вчера... сказал, что я ничтожество... что родители правильно сделали, что сдохли в той аварии... а не смотреть на такое..." - Она всхлипнула, глядя куда-то в сторону, будто в пустоту ванной комнаты. - "Никому не нужна... Всем плевать... Как тогда... как всегда..."

Она потянулась за чем-то за кадром. В руке оказался блистер с таблетками. Большими, белыми. Сердце у меня колотилось где-то в горле. Нет. Нет, Света, не надо! - кричало что-то внутри, но пальцы онемели. Я не мог оторваться. Не мог пошевелиться. Как и сотни других в том чате, я просто смотрел.

Она вытряхнула все таблетки в ладонь. Горсть. Посмотрела на них, потом в камеру. В ее глазах не было вызова, только бесконечная усталость и пустота.

- "Всем... пока..." - прошептала она и резко поднесла ладонь ко рту.

Я замер. Весь мир сжался до этого мутного изображения в углу моего экрана. Она делала глотательные движения, напрягая шею. Потом кашлянула. Выпила воды из стакана, стоявшего рядом. Села, обхватив колени. Секунды тянулись как часы. В чате ад: "СКОРУЮ КТО-НИБУДЬ ВЫЗОВИТЕ!", "ДАТЬ АДРЕС!", "ОНА В МОСКВЕ?!"

Потом ее начало трясти. Сначала мелкой дрожью. Потом сильнее. Тело дернулось, она свалилась на бок в ванну, голова стукнулась о край. Глаза закатились, изо рта потекла белая пена. Ноги и руки бились в конвульсиях, стуча по эмали и кафелю - глухой, страшный стук, который вдруг стал отчетливо слышен, несмотря на шум моего вентилятора. Звук ее хрипящего, захлебывающегося дыхания заполнил мою комнату, мою голову. Пена становилась розовой. Конвульсии слабели. Судорожные вздохи... еще один... и тишина. Глаза, широко открытые, смотрели в потолок. Невидящие. В чате кто-то написал: "Она не дышит".

Я вырубил ее стрим. Вырубил свой стрим. Сорвал наушники. В комнате стояла гробовая тишина, нарушаемая только бешеным стуком моего сердца. Руки дрожали. Я чувствовал тошноту. Почему я ничего не сделал? Почему просто смотрел? Этот вопрос гвоздем засел в мозгу. Ужас и стыд сковали меня. Я просидел так, кажется, час, пока не начало темнеть за окном.

Первая странность случилась на следующий день. Во время утреннего просмотра ленты в телефоне экран вдруг резко дернулся, покрылся какими-то абстрактными помехами – не цветными полосами, а... серо-белыми, смазанными, как плохо настроенный аналоговый сигнал. И на долю секунды мне показалось, что в шуме мелькнуло искаженное лицо. Светкино. С широко открытыми глазами. Я стряхнул телефон, как будто он был виноват. Помехи исчезли.

Потом стало хуже.

Я сидел за монтажом клипа со вчерашнего стрима. Внезапно меня передернуло. Непроизвольный спазм прошел по спине и рукам, заставив выронить мышку. Во рту отчетливо возник вкус - горький, меловой. Я поперхнулся, пытаясь сглотнуть этот несуществующий комок. Сердце бешено заколотилось, вызвав знакомый приступ паники. Это просто стресс, – убеждал я себя. После вчерашнего.

Но странности не проходили. По ночам я просыпался от ощущения, что кто-то шепчет прямо в ухо. Неразборчиво, но интонация... та самая, прерывистая, полная боли и безнадежности. Иногда в голове всплывали обрывки фраз: "...правильно сделали, что сдохли...", "...никому не нужна...", "...всем плевать...". Слова Светы из ее последнего стрима. Я ловил себя на том, что непроизвольно повторяю ее движения: обхватываю колени, как она сидела в ванной, или резко поворачиваю голову, будто пытаясь избежать невидимого удара. Мурашки бежали по коже постоянно.

На четвертый день я понял - это не стресс. Это что-то другое. Что-то чужое, вползшее в меня через тот проклятый стрим. Я начал искать. Гуглил симптомы: "слуховые галлюцинации после шока", "непроизвольные движения", "вкусовые галлюцинации". Ничего внятного. Потом добавил ключевое слово: "стрим", "смерть в прямом эфире".

И наткнулся. Глухой, заброшенный форум, посвященный "цифровым аномалиям". Среди безумных теорий о призраках в интернете я нашел тред. Заголовок: "Цифровая тень. Она съела моего брата".

Автор, девушка под ником "Echo_Silence", писала:

"Мой брат был стримером. Не большим, но у него была своя тусовка. Месяц назад он смотрел стрим своего кумира - тот играл в напряженную стратегию, внезапно схватился за грудь, начал задыхаться, упал... умер от инфаркта в прямом эфире. Брат был в шоке, но вроде отошел. Через неделю начались странности. Он жаловался на давящую боль в груди, говорил, что слышит хрипы и стук (как тот стример бился об пол). Потом его начало "дергать". Он повторял движения того парня: хватался за грудь, закатывал глаза, падал. Мы думали, истерика, невроз. На седьмой день... он умер. ТАК ЖЕ. Схватился за грудь, задохнулся, упал. Но врачи сказали - сердце абсолютно здорово. Просто... остановилось. Перед смертью он прошептал что-то про "шум" и "тень в мониторе". Я искала ответы. Нашла упоминания о "цифровой тени". Говорят, это слепок смерти, оставленный в сети, когда человек умирает в сильном цифровом взаимодействии. Он не живой. Это петля агонии, боли и непонимания. Она цепляется через стримы, видео, файлы, связанные со смертью. И синхронизирует жертву с этой петлей. С каждым днем синхронизация глубже. На седьмой день... ты проживаешь эту смерть. И твое сознание растворяется в петле. Тень растет. Будьте осторожны с тем, что смотрите."

Мир вокруг меня поплыл. Я посмотрел на календарь. С того злополучного вечера прошло... четыре дня. Четыре. До семи оставалось три. Трое суток. Холодный пот выступил по всему телу. Я начал задыхаться. Синхронизация. Вот что со мной происходило. Я повторял ее движения, слышал ее слова, чувствовал то, что чувствовала она в последние минуты.

Я лихорадочно лазил по форуму, по глухим уголкам даркнета, по архивам городских легенд. Нашел пару упоминаний: девушка умерла от мнимого удушья после просмотра записи с камеры наблюдения, где человек погиб от астматического статуса, парень "отравился" после скачивания файла с последними сообщениями самоубийцы. Всегда - на седьмой день. Всегда - смерть без физической причины, но точное повторение оригинала. И всегда - следы цифрового мерцания в глазах у трупа. Тела оставались "живыми" в вегетативном смысле, но пустыми. Оболочками.

Я пытался найти противоядие. Отключить интернет? Но тень уже во мне. Уничтожить источник? Стрим Светки давно удалили модераторы. Молиться? Я не верил. Обратиться к врачу? Сказать что? "Доктор, я смотрел стрим с самоубийством, и теперь цифровая тень убивает меня"? Меня бы упекли в дурку. Страх сжимал горло все туже. Я чувствовал вкус таблеток почти постоянно. По ночам меня била мелкая дрожь, как в конвульсиях, только слабее. Пока.

Шестой день. Я не спал. Сидел в темноте перед выключенным монитором. Каждая клеточка тела была натянута как струна. В голове стоял непрерывный шум - смесь белого шума и того самого, леденящего душу хрипа Светы, когда она задыхалась. Я видел вспышки - обрывки ее школьных воспоминаний, лица родителей, синяки от мужа. Ее боль, ее отчаяние, ее ненависть к жизни - все это лилось в меня черной смолой, заполняя каждую щель. Я пытался бороться, кричать внутри: Это не я! Это не мое!. Но петля затягивалась.

Седьмой день. Утро. Я проснулся от того, что не мог пошевелить ногами. Словно паралич. Сердце бешено колотилось, но ритм был неровным, срывающимся. Я попытался встать - тело дернулось в спазме, и я рухнул с кровати на пол. Холод линолеума обжег щеку. Я лежал, смотря в темный экран выключенного телевизора на стене напротив.

Он замигал.

Не ярко, а едва заметно. Серая, мертвенная рябь поползла по поверхности. И в этой ряби... проступили контуры. Ванна. Кафель. И силуэт... женский силуэт, скрюченный, дергающийся. Звука не было, но я слышал хрип. Свой собственный хрип. Мои легкие отказывались вдыхать. Спазм скрутил все мышцы. Я дернулся, как кукла на нитках, ударившись головой об пол. Во рту появился солоноватый привкус крови и... пены. Я чувствовал, как по моему подбородку что-то течет. Невидимая сила сдавила горло. Я задыхался. Глаза закатывались. Перед ними плясали пиксели, складываясь в искаженное лицо Светы с бездонными глазами. Ее последняя мысль, холодная и острая как лед, пронзила мой угасающий разум: Всем плевать.

Это была не моя мысль. Это была ее мысль. Последний всплеск сознания перед темнотой. И я чувствовал, как мое собственное "я" растворяется в этом ледяном потоке чужой агонии и ненависти. Оно таяло, как сахар в воде, теряя форму, содержание, память. Оставалась только боль. Ее боль. Ее петля.

Конвульсии стали сильнее. Тело било об пол в такт тому страшному стуку из ее стрима. Я уже не чувствовал ударов. Я не чувствовал ничего, кроме ужаса и горького вкуса несуществующих таблеток на языке. Зрение сузилось до тоннеля, в конце которого мерцал экран телевизора. Теперь на нем было отчетливо видно - это я. Лежал на полу в своей комнате, дергающийся, с пеной у рта. Петля замкнулась.

Последнее, что я осознал - это пустота. Бездна, куда проваливалось все, что было мной. И тишина. Цифровая, абсолютная тишина, нарушаемая только вечным, зацикленным шумом помех.

Тело на полу перестало дергаться. Судороги стихли. Дыхание прекратилось. Глаза, широко открытые, смотрели в потолок. Невидящие. Но в глубине зрачков, если бы кто-то подошел очень близко, можно было разглядеть слабое, едва уловимое мерцание. Как на плохо настроенном экране. Серое. Мертвое.

Через несколько часов губы трупа шевельнулись. Беззвучно. Но если бы в комнате была тишина, можно было бы различить шепот, наложенный на слабый шипящий звук цифровых помех:

"...всем... плевать..."

Показать полностью
30

Спи спокойно

Резкий звук выдернул Сару из сна. Горячая волна страха прокатилась от корней волос вниз по всему телу. Раньше она не до конца понимала значение выражения «проснуться в холодном поту», но сейчас в полной мере ощутила его смысл. Только ужас был навеян не сном, а чем-то реальным. «Кажется, Монти не спится, и он решил сам себя развлечь и уронил что-то. У Ани тоже случилось не самое приятное пробуждение», подумала Сара. Пес Ани - ее соседки с верхнего этажа - имел собственные представления о распорядке дня и ночи. Но тут же другой голос в голове подсказал: «Нет, звук был не сверху, он шел из твоей квартиры, ты же уверена в этом, зачем себя обманывать». Да, она знала, что звук был из квартиры, но что это могло быть? Сара попыталась вспомнить, что действительно она слышала?

«Это просто звук компрессора в холодильнике, я услышала его, вот и проснулась»

«Ты правда в это веришь? Звук холодильника настолько привычен, что ты не всегда замечаешь его даже когда сидишь рядом с ним на кухне, с чего вдруг он мог так тебя напугать, что ты проснулась с ощущением, что волосы седеют от страха? Нет, это было что-то непривычное, что-то, что не должно звучать ночью в квартире, в которой кроме тебя никого нет».

Это было что-то резкое и звенящее, как будто…такой звук издает посуда, когда случайно задеваешь ею о край сушилки. Кто-то забрался в квартиру.

«И от нечего делать решил попить чай» - попыталась сама себя взбодрить Сара.

Но придать абсурда своей догадке у нее не получилось. Сквозь открытую дверь спальни было видно часть ее кухни-гостиной. Она лежала и всматривалась в темноту открытой двери, она боялась смотреть и боялась НЕ смотреть. Она неплотно задернула шторы в гостиной, поэтому могла рассмотреть очертания того кусочка, который был ей виден из спальни: часть дивана, ковер на полу, позади дивана очертания кухонного стола и кухни. Взгляд заскользил дальше, а затем медленно вернулся назад. Что это там в дальнем конце кухни? Тени сгустились таким образом, что Саре стало казаться, что она видит очертания человека. Но человека ли? Все, что она видела – неясную вытянутую фигуру. Воображение же дорисовало очертания тела человека, одну руку, висящую вдоль тела, вторую не было видно, возможно она была спрятана за спиной. Кажется, она даже рассмотрела длинные волосы. На ум сразу же пришла картина: вот они с мамой сидят рядом и пересматривают старые альбомы. Она взяла в руки фотографию и, как и сотни раз до этого, поразилась тому, что ее мама могла быть такой молодой когда-то. На фото ей 18 лет. Она в летнем легком сарафане позирует в пол-оборота, притворяясь моделью высокой моды. Фотоаппараты тогда не были так распространены как сейчас, это еще не стало обыденностью – это видно и в выражении лица, на котором написано удовольствие и волнение от самого процесса, но особенно это видно по трогательной надписи на обратной стороне «Людмиле на долгую память, от любящей подруги Ирины, июль 1971г.». Мама гостила летом у тети Ирины, ее школьной подруги, эту фотографию сделали прямо перед маминым отъездом. Позже мама получила фото по почте вместе с письмом. Сара улыбнулась, снова переворачивая фотографию, в глаза бросилась широкая улыбка и длинные, чуть спутанные волосы…Длинные волосы…Сара снова переместилась в реальность. Застывшая широкая улыбка с фотографии висела перед глазами как отпечаток солнца, который остается на сетчатке глаза после того, как недолго на него посмотришь.

«Мама?» - подумала Сара. Оказалось, что 2 часа ночи – не то время, когда ты мыслишь рационально, даже если тебе 38 лет.

Это слово почти было сорвалось с губ. Сара остановила себя в последнее мгновение. Она представила, как это существо, затаившееся в темноте и притворившееся ее матерью поймет, что Сара его заметила. Как оно двинется по направлению к ней, медленно, шаркая ногами. Вот оно вышло на чуть более освещенный участок гостиной, и Сара видит эту улыбку с фотографии, слишком застывшую, слишком широкую. Вторая рука и правда была за спиной, Сара видит, как существо выводит руку из-за спины и позволяет ей безвольно повиснуть вдоль тела. Рука оказалась намного длиннее первой, вытянутая костлявая кисть оканчивается тонкими пальцами с длинными когтями. Улыбка стала еще шире, уголки губ треснулись и из них потекла кровь.

«Перестань!» - прикрикнула на себя Сара и прогнала жуткую картину, которое рисовало ей воображение – «Самое время напугать себя еще больше. Тебе 40 лет скоро, а ты лежишь и выдумываешь сюжеты для дешевого ужастика с тобой в главной…»

Тень начала двигаться. Нет, это не было игрой воображения, Сара видела, как этот черный силуэт стал перемещаться влево. Вот она уже может различить очертания чайника на подставке, который раньше скрывался за ее гостем. Волосы на голове и руках Сары зашевелились, лицу стало очень жарко. Но тень двигалась не к ней, она медленно шагнула в коридор и скрылась из виду. Через пару мгновений Сара с ужасом увидела полоску света, пробивавшуюся из коридора – кто-то открыл входную дверь. Кровь отлила от головы к ногам, мурашки побежали, казалось, по самому позвоночнику. Она забыла запереть дверь перед сном, в ее квартире правда кто-то был! Свет исчез, дверь закрыли, но ушел ли ее посетитель? Или только сделал вид и ждет, когда она встанет чтобы убедиться? Надо срочно сделать что-то, позвонить сыну, в полицию, позвать на помощь. Но Сара продолжала лежать. Она оцепенела от страха и не могла заставить себя пошевелиться. Пока она лежит тут без движения, она в безопасности. Пока она вся укрыта одеялом и ни одна часть тела не вылезает наружу, никто не сможет ей навредить. Утром она над этим посмеется, но сейчас это казалось таким естественным и единственным верным решением. В квартире воцарилась тишина, никакие посторонние звуки больше не беспокоили. Она не знала сколько она так пролежала и не понимала удалось ли ей уснуть или она только на минуту прикрыла глаза. Но когда она их открыла в очередной раз, по комнате разливался серый утренний свет. Постепенно в лучах солнца начали растворяться и ночные кошмары. Сара смогла пошевелиться и заставить себя встать. Первым делом она раскрыла шторы, чтобы впустить в комнату еще больше света. Настало время сделать решительный шаг – набраться смелости и покинуть свою комнату. Сара вошла в гостиную. Все было на своем месте, никаких признаков того, что в комнате мог быть посторонний человек. После того как шторы были раздвинуты, ей стало намного спокойнее. Бросившись к входной двери, она вздохнула с облегчением: дверь была закрыта на внутренний замок. Если бы входную дверь и правда открывали, то замок не мог бы быть закрыт изнутри, а значит это была только игра воображения. Дурной сон наяву, навеянным стрессом от большого количества переработок.

Черт, сколько времени? Если она не выйдет в ближайшее время, попадет в самый разгар утренней пробки и точно опоздает на работу. На утренний кофе времени уже не осталось. Наскоро собравшись и приведя себя в порядок, Сара покинула квартиру. Она с особенным вниманием закрыла дверь на все замки, после ночных приключений ей было просто необходимо запомнить факт того, что она закрыла дверь. Для пущего убеждения подергав ручку, она удовлетворенно кивнула и направилась к машине.

На работе она не переставала думать о том, что приснилось ей ночью. Сон был настолько реалистичный, что она до сих пор испытывала чувство тревоги, пусть это и не тот ужас, который она почувствовала, когда проснулась. «Я слишком много работаю, вот и снится всякое. Нужно срочно подумать об отпуске. И о том, чтобы заниматься еще чем-то помимо работы».

Вернувшись домой, она решила, что отличной идеей будет отправиться на пробежку перед сном – ничто так не разгружает голову, как прогулка на свежем воздухе, а физические упражнения помогут ей спать крепче. Она сменила одежду на спортивную, собрала волосы, даже подготовила себе плейлист, чтобы зарядить себя на продуктивную тренировку. Настроение становилось все лучше и лучше.

«Сменить свой обычный распорядок вечера – это отличная идея» - думала она, открывая гардероб в коридоре, где она хранила обувь. И больше она не думала ни о чем. Мысли покинули голову, а они стали ватными и тяжелыми. В углу гардеробной, прижавшись к стене, стояла Аня – ее соседка. Она молча смотрела на Сару и широко улыбалась, демонстрируя большую часть своих зубов. Аня протянула руку, рука немного дрожала, а Сара попятилась назад, не в силах сказать хоть что-то.

…..

Тело Сары обнаружили после того, как соседи сообщили о криках и шуме, доносившиеся из квартиры. Ей было нанесено более 15 ударов ножом. Позже полицейские обсуждали между собой, что Анну нашли в комнате Сары, в момент, когда она примеряла на себя наряды убитой. Руки, лицо и даже волосы были у нее в крови, и она все время улыбалась. Благодаря камерам наблюдения, установленным в подъезде, полиция выяснила, что Анна пряталась на лестничной площадке и пробралась в квартиру Сары, когда она вышла выкинуть мусор в мусоропровод и оставила дверь открытой. До глубокой ночи не происходило ничего не обычного. В 2.34 видно, как входная дверь в квартире Сары открывается, остается открытой какое-то время и снова закрывается, как будто кто-то хотел выйти из квартиры, но потом передумал. Утром в 7.54 Сара ушла на работу, вернулась в 19.25, больше до прихода полицейских в квартиру никто не входил и не выходил. Соседи не смогли рассказать полицейским ничего, что могло бы объяснить мотив Анны. Это была тихая, вежливая девушка, чаще всего ее видели, когда она гуляла с собакой. Анна была помещена в психиатрическую клинику, на допросах она не говорила ни слова, только продолжала и продолжала улыбаться.

Показать полностью
26

Я работаю уборщиком в ночную смену. В одном из туалетов, которые я чищу, я всё время нахожу белую простыню

Это перевод истории с Reddit

Когда мама сказала своим подругам, что я работаю ночным уборщиком в банке крови, мне кажется, они решили, что с меня взяли клятву хранить Святейшие из святых тайны Крови. Иначе я не могу объяснить их восторг. Для католического книжного клуба это была большая новость.

Думаю, я испортил им всё, когда тут же сообщил, что на работе крови не вижу. Моя задача — выносить мусор и пылесосить. Я же не флеботомист.

То, что у меня нет особых навыков по чистке крови, их особенно озадачило. На лицах было выражение детей, которым одним махом сказали и то, что Санта не настоящий, и то что смерть реальна.

Одна из маминых подруг посмотрела на меня так, будто я лишал её дома, и сказала: «Но это же банк крови. Там же должна быть кровь повсюду». (Перевод: Значит, Санта тоже умирает?)

«Не там, где я это вижу». (Перевод: Умирают все. Все.)

Вскоре после этого я всё-таки увидел в банке крови кровь — правда, свою собственную, и у меня совсем не было намерения сдавать её таким образом. Но я забегаю вперёд.

Сначала мне надо рассказать про простыню.

Я протирал зеркала в туалете банка крови, когда увидел её впервые. Наклонился, чтобы поднять тряпку из переносного ящичка на полу, выпрямился — и в отражении зеркал увидел за спиной что-то. Одинокую белую простыню.

Я обернулся посмотреть собственными глазами — и ничего. Простыни не было. Снова уставился в зеркало. Вглядывался в разводы от средства для стекла так, будто они хранили предвестнические тайны чайных листьев или хотя бы какое-то объяснение. То, что я, как мне показалось, увидел, исчезло.

Ну, видел — да не видел. Вы, наверное, думаете: подумаешь, что такого?

Когда видишь то, чего, возможно, на самом деле нет, это не то, что списывают на тухлый бутерброд. Жизнь — не диккенсовская байка о назидательных призраках. Я что-то видел (или, по крайней мере, единственный иллюзорный предмет). И это меня беспокоило.

Мог ли я сходить к врачу? Технически — да, но меня сильно сдерживала очень высокая доплата по страховке (соответствующая положению парня, который много времени проводит за чисткой туалетов).

Я подумал рассказать маме, но она бы нашла там Иисуса. (Мама находила Иисуса во всём. Если бы существовала версия «Где Уолдо?» про Сына Божьего, моя мама была бы чемпионом мира по «Где Иисус?».)

И что я сделал? Что сделает любой, у кого нет ресурсов на деликатное посещение психиатра. Проигнорировал.

Я заплатил за временное спокойствие преднамеренным игнорированием — хватило на месяц с небольшим. Но, как и всё, купленное за игнорирование, этот покой оказался недолговечным.

Я действительно перестал об этом думать. Но ненадолго.

Прошёл примерно месяц.

Я снова протирал зеркала в туалете, когда её увидел. Она была прямо там, в отражении: белая простыня. Просто висела, словно натянутая на невидимую бельевую верёвку.

Я крепко зажмурился и пробормотал что-то вроде: «Это не настоящее. Пожалуйста, исчезни. Этого нет». Но, когда я открыл глаза, она всё ещё была там.

Я обернулся посмотреть без посредничества зеркал, надеясь снова увидеть пустоту. Но увидел белую простыню, висящую посреди воздуха — безо всякой опоры.

Меня накрыло неистовое желание её потрогать. Иногда прикосновение видит то, чего не видят глаза. Может, простыня была прикреплена к ультратонкой леске или к тем тросам, на которых раньше поднимали актёров в кино, до CGI. Я хотел выяснить. Мне нужно было дотронуться и понять.

Понимаю, вы читаете и думаете: нет-нет-нет, это последнее, что вообще стоит делать. Самое безопасное, скажете многие (и это согласуется со всем, что я знаю о проклятых предметах из всех страшных фильмов), — унести ноги как можно дальше, пока вещь не успела натереть на тебя свою дурную магию.

Нельзя трогать необъяснимое.

Но это была реальная жизнь. Не кино. Моя работа — убирать и, в меньшей степени, приводить в порядок банк крови по ночам, и я не мог представить, чтобы это не включало любые заблудшие предметы постельного белья. Так что я дотронулся до простыни.

Клянусь, она издала звук. Будто замурлыкала. Потом поднялась к вентиляционной решётке над последней кабинкой и проскользнула сквозь неё куда-то в неизвестность.

Две недели я думал об этом днём и ночью. Значит ли белая простыня что-то? Это розыгрыш? Фокус? Символ солидарности с флеботомистами и, если да, то какого вообще рода политическое движение?

Я ломал голову и забивал в Google всё, что приходило: «в банках крови сушат простыни?», «розыгрыш с белой простынёй в туалете», «галлюцинации в туалете».

Качество ответов в интернете соответствовало тому, насколько отчаянно они мне были нужны. То есть было очень, очень плохим.

Но я сузил до трёх (слабых) версий. Первая: какой-то бродяга, который после закрытия пользовался туалетом, повесил простыню сушиться, пока я отвернулся, а вентилятор кондиционера дёрнулся и втянул её в систему вентиляции. Вторая: у меня медленно и мучительно начинается шизофрения (теория в чём-то схожая с реальностью, учитывая, что мне середина двадцатых). Третья: я выпил поразительное количество Найквила и забыл об этом.

Я ворочался в постели, не находил себе места и взвешивал в голове невозможные объяснения. Был уверен, что тут есть какой-то глубокий смысл, которого я ещё не понял. Может, это знак. Может, рассказать маме — не самая безумная идея. Может, выслушать её спасительно-центричные предположения мне не повредит. Я уже и так выскреб дно бочки, добравшись до WebMD.

Перед работой у меня начались попеременно возбуждение и страх. Иногда я первым делом чистил туалет — и весь остаток смены только об этом думал (а под конец неизменно бежал проверять, не появилась ли простыня). В другие ночи пытался (и порой даже удавалось) тянуть с уборкой туалета до самого конца смены.

Я не спал. Я не ел. Моё здоровье страдало из-за (скорее всего, несуществующей) простыни.

И она вернулась снова, как и должно было случиться.

Я был в наушниках и пылесосил ресепшен. Развернулся, чтобы откинуть шнур пылесоса с дороги — и вот она. Я застыл.

Она была мягко обвисшей, как небрежно наброшенная на невидимый диван. Сейчас ещё и скомканной и перекрученной, но всё так же висела в воздухе, как в те два раза, когда я её видел.

Простыня повернулась и уплыла из ресепшена в задний офис. Её форма менялась, когда она вилась между столами, шкафами и кулерами. И пока она вилась, я шёл следом.

Она достигла защищённой двери, за которой находилась холодная комната с холодильниками и морозильниками, где хранились плазма, криопреципитат и эритроциты.

Дальше произошло, как я уверен, нечто уникальное для человеческого опыта. То, что должно быть запомнено свидетелем.

Простыня вздулась и завертелась в воздухе, ткань ходила сама в себе. Она начала формировать объект. Когда превращение закончилось, прямо передо мной в воздухе висело сердце размером с мусорный бак — сотни нитей на дюйм плотности постельной ткани. Постельный миокард сжимал белые стенки сердца, перекачивая кровь, которой не было.

Сердцу нужна кровь. Никогда ещё в «Шарадах» не показывали так безупречно.

«Я не могу, — сказал я, как будто вообще рассмотрел бы просьбу дать простыне доступ к банку крови, где работаю. — У меня нет ключа. Нам не дают ключи».

Белое сердце забилось чаще, подчёркивая срочность своей нужды.

«Я не могу, извини. У меня нет ключа. Я не могу туда попасть иначе, кроме как с ключом, а у меня его нет».

Сердце хлестнуло, словно бычьим кнутом, раскрываясь, и я отшатнулся на пятках. Оно снова расплющилось в жалкую простыню. Оно стало таким жёстким — и так стремительно — как гремучая змея перед броском. Чёртова простыня рассердилась на меня.

Господи, помоги, взмолился я ей. «Я не могу тебя впустить. Прости, но у меня нет ключа, и другого способа попасть туда нет. Прости».

Я ясно дал понять простыне, что не смогу дать ей желаемое.

Она напала.

Она свернулась в тугой спираль, как белая сплетённая верёвка. Обмоталась вокруг моей шеи. Потянула меня прочь от защищённой двери. Я сопротивлялся, но у неё была сила, приходящая извне физического мира. Я явно уступал.

Я чувствовал, как кровь в лице пытается прорваться через кожу, панический пульс бухал в ухе, будто у меня к стетоскопу приложено собственное отбойное сердце. Она сжала своё белое тело на моей шее ещё сильнее. Края зрения начали темнеть, когда простыня швырнула меня на спину и потащила дальше.

Она втащила меня в кладовку с канцтоварами. Зачем? Там же ничего, кроме блокнотов, ручек, кип бумаги для принтера…

И резака для бумаги. Боже мой, резак.

Когда я понял, что она задумала, я вцепился во что ни попадя. Схватился за нижнюю перекладину стеллажа, болтящегося к полу. Но простыня тянула, пока по одному не разжались мои пальцы. Она сорвала меня. Я упёр ноги за списанный «ксерокс», но она была столь сильна, что просто поволокла меня вперёд, пока кроссовок не слетел.

Хуже всего был миг до того, как случилось то, что случилось. Глаза видели резак, а мозг — гильотину. Лезвие блеснуло под лампами кладовки.

«Стой! Отпусти, я достану тебе крови, — закричал я, — только дай шанс, я достану тебе кровь!»

На долю секунды хватка на шее полностью ослабла. Я почувствовал восторг освобождения, прилив облегчения. Подумал, что меня отпустили.

Но потом она обвила концами своей канатной тушки запястья обеих моих рук.

Я кричал и кричал, но никто не мог меня услышать.

Когда она потянула мою правую руку к прижимной планке, я обмяк, превращая каждый из своих ста шестидесяти трёх фунтов в якорь. Но простыня подняла меня за запястья, как родитель, тащащий сквозь истерику упрямого малыша.

Она дёрнула меня так, что моя спина оказалась выгнута над столом резака. Вдруг лезвия я уже не видел.

Было в том, что меня уложили на спину и заставили смотреть в потолочные лампы, пока меня атаковали, какое-то особое, большее, чем сумма прежнего насилия, нарушение. Паника дала мне новую силу сопротивляться. Но стоило попытаться вывернуть запястья, переломить вес, забрыкаться в воздухе ногами, набрать разгон, чтобы бросить корпус, — меня держало, словно стальными кандалами, вмурованными в каменную стену.

Простыня развернулась и скрутилась в четырёхлучевую морскую звезду, не выпуская моих запястий. Она сунула мою раскрытую ладонь под прижим и одной из новых «конечностей» стала крутить винт всё туже и туже. Боль в пальцах была как от погружения в кипяток. Рука раздулась, словно накачанные грузовые шины. Кровь пыталась вырваться из сжатой плоти.

«Помогите! Кто-нибудь, помогите!»

Чик.

Я закричал. Простыня меня отпустила. Я перевалился на бок и обогнул стол, рука всё ещё была зажата в резаке. Встал и потянулся к винту, чтобы освободить руку, но у простыни ещё оставалась одна змееподобная лента, удерживавшая прижим.

Я смотрел, как простыня прижимается к открытым ранам частично отрубленных трёх пальцев.

Моя кровь впитывалась в её ткань и расползалась пятном. Когда простыня пропиталась красным, она отпустила мою руку. Я рухнул на пол, едва в сознании. С пола я наблюдал, как теперь уже пропитанная кровью простыня снова преобразилась. Она превратилась во что-то, похожее на человеческое лицо — без деталей глаз, ушей, полноценного носа, без тела. Но у него был рот.

Я смотрел, как простыня кричит. Была ли это победа или мучение — не знаю.

А потом я отключился.

На следующий день я уволился из ночных уборщиков. Никаких объяснений начальнице не дал, и она не стала спрашивать. Думаю, по телефону было слышно, что со мной что-то не так.

Вы, наверное, хотите узнать про мою руку.

«Что бывает, когда тебе отрубают три кончика пальцев?» — вопрос, который сам себя и отвечает. У меня нет указательного, среднего и безымянного на правой руке — по суставу прямо под тем местом, где раньше были ногти.

Конечно, мама спросила, что произошло. Я сказал, что прищемил пальцы в стальной двери. Верит ли? Судя по тому, как она перебирает чётки и играет в «Где Иисус?» с новым, предконечным усердием, — нет.

Теперь я сплю в спальном мешке.

Мне всё ещё нужно было знать причину случившегося. Пусть я и был изуродован, но пережил нечто необъяснимое. Во мне всё ещё горело желание понять — простыню или какую бы силу ни занимала простыня — что бы это ни было.

Но возвращаться туда я не мог. Никогда. Поэтому я описал случившееся на форуме про оккультное и сверхъестественные явления и спросил, не знает ли кто, с какой «сущностью» я столкнулся.

Аккаунт, приславший мне личное сообщение с объяснением, был удалён сразу после того, как я его получил. Удалённый пользователь номер Икс написал, что приложил выдержку из немецкого оккультного справочника под названием «Das Nachtnabel-Kompendium Ungewöhnlicher Phantasmen» — или «The Nachtnabel Compendium of Uncommon Phantasms» («Компендий Нахтнабеля о необычных фантазмах»).

Под названием шёл следующий отрывок:

Блутгайст — результат неудавшегося обряда чёрной мессы. Согласно теории, предложенной самим составителем настоящего тома, Гипотезе Нахтнабеля, любой человек, выбранный для жертвоприношения на чёрной мессе, который является потомком биологического родителя, умершего от кровопотери, и сам умирает от кровопотери, вернётся в виде блутгайста через посредство последнего физического объекта, к которому потомок прикасался, будучи ещё живым.

Проще говоря, блутгайст — невольно призванная жертва человеческого жертвоприношения на чёрной мессе, в форме призрака. Такой дух вечно ищет физического воссоздания себя и связанного предка, вбирая в свою форму кровь других. Это вбирание не паразитично, ибо его причина духовная нужда, а не физиологический голод. Блутгайст ищет живую кровь не как пропитание, а как плату на дороге к собственному возвращению в физический мир.

«Компендиум» особо отмечает, что поскольку блутгайст — это видение, а не нежить-кровопийца, никакие атрибуты охоты на вампиров против него не помогут.


Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или даже во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Можешь поддержать нас донатом https://www.donationalerts.com/r/bayki_reddit

Показать полностью 2
48

Ругенбрамс

Вы когда-нибудь слышали о городе Ругенбрамс?

Официально такого места не существует. Но стоит вбить его название в навигатор, и вы найдёте дорогу. Правда, двигатель вашего автомобиля заглохнет, как только вы увидите в тумане огни города. С этого момента ваша прежняя жизнь останется позади.

Начало читать здесь: Глава 1. Глашатай

Дальше: Глава 2. Болтун

Потом: Глава 3. Румия

Глава 4. Хелле

Асфальт закончился, и началась брусчатка. С обеих сторон появились двухэтажные фахверковые дома. Каркас из деревянных балок образовывал чёткий геометрический рисунок, который невозможно было спутать ни с чем: тёмные квадраты и треугольники, заполненные глиной и покрытые белой штукатуркой. Вторые этажи выступали над улицей, образуя неглубокие навесы. Из-за этого любой прохожий, идущий вдоль домов, оказывался в постоянной тени, надёжно укрыт от дождя или палящего солнца.

Из одного такого дома вышел плотный мужчина в кожаном переднике. Над входом темнела старая вывеска: «Мясная лавка». Он приветливо махнул рукой и обратился к Румии, уныло бредущей впереди:

— Новенький?

Она молча кивнула. Мужчина, помедлив ещё секунду и не дождавшись продолжения разговора, неловко вернулся в лавку.

Я почему-то не чувствовал, что попал в какой-то фантастический мир. Всё вокруг выглядело до боли обыденно, если не считать того, что сам город застрял где-то в середине позапрошлого века. И всё же меня не покидало ощущение, что всё происходящее — это искусно выстроенная декорация для фильма. Я внимательно рассматривал каждый угол, каждую деталь, надеясь найти нестыковку. Но ничего. Ни одного признака фальши. Словно кто-то потратил слишком много времени на то, чтобы всё выглядело живым.

На одном из небольших перекрёстков Румия внезапно остановилась.

— Иди дальше. Там будет площадь. На здании напротив ратуши увидишь вывеску: «Трактир». Тебе — туда. А меня ждут дома.

Её сухой тон заставил меня почувствовать неловкость. Почти извиняясь, я пробормотал:

— Я правда не думал, что всё обернётся… так.

Она только молча посмотрела на меня без осуждения. И от этого стало ещё хуже.

Не дожидаясь ни ответов, ни оправданий, Румия быстро свернула в боковую улочку и вскоре исчезла из виду.

***

Всю оставшуюся дорогу я старался отвлечься от мыслей о ней, но внутренний голос не умолкал, тихо укорял меня. Даже история с тем мёртвым писателем не оставила такого чувства вины, как то, что произошло с Румией. Хотя, если быть до конца откровенным, всё произошедшее выглядело скорее как случайность.

Наконец я добрался до площади и замер: в центре возвышался причудливый памятник. На вставшем на дыбы коне сидел мужчина в белом халате, с электронным планшетом в руках и мотоциклетным шлемом на голове.

Даже чемодан скрипнул как-то особенно жалобно перед тем, как остановиться.

— Свен Андерсен! — раздался справа женский голос.

— Кто? — откликнулся я, обернувшись. И увидел её…

Её красота была строгой, с аристократической изысканностью. Высокая, с прямой, благородной осанкой. Кожа светлая, с лёгким холодным оттенком. Глаза серо-голубые, неяркие, но глубокие, как утреннее небо над Копенгагеном. Откуда у меня вообще возникло такое сравнение?

На ней было простое платье из плотного домотканого льна, выгоревшего на солнце до мягкого, приглушённого василькового оттенка. Оно свободно облегало фигуру, подчёркивая её рост и изящество не вырезом или кроем, а тем, как ладно струилось при каждом движении. Я мог бы описывать её бесконечно, с каждой деталью, каждым оттенком голоса, каждым изгибом жеста, но не буду. Не потому, что мне нечего сказать, а потому что в таких описаниях легко утонуть, забыв, о чём шёл рассказ.

— Основатель Ругенбрамса, — сказала она с лёгкой улыбкой.

Сначала я не понял, о чём идёт речь, но медленно, еле-еле всё снова начало соединяться в голове. Ко мне постепенно возвращалась способность мыслить.

— Хелле, — представилась она и протянула свою тонкую, изящную руку. Я машинально пожал её, хотя, по всей видимости, руку следовало поцеловать, потому что Хелле тут же резко отдёрнула ладонь и с упрёком сказала:

— Чудак!

— Извините, — неловко пробормотал я. — Я — Эрик.

— Пусть будет так…

Я пропустил мимо ушей это загадочное замечание, слишком увлечённый созерцанием её внешности. Пауза слишком затянулась. С трудом отвлёкшись от своих наблюдений, я задал, пожалуй, самый неуместный вопрос, на который только был способен:

— А где здесь трактир?

Хелле в ответ неопределённо махнула рукой куда-то назад. В её неясном движении чувствовалась странная смесь равнодушия и чего-то притягательно-загадочного, как будто на моём месте она бы туда, конечно, не пошла, но прямо сказать об этом не могла.

Я лишь простодушно улыбнулся в ответ, проигнорировав все её сигналы. Так поступил бы любой глупый мужчина при виде столь привлекательной девушки.

Раздался резкий взмах крыльев, и совсем рядом на мостовую торжественно приземлился попугай Болтун. Непроизвольно я повернул голову в его сторону.

— Всего полчаса в городе, а уже довёл человека до гибели, — прошипел он злобно.

Я с трудом подавил желание швырнуть в него ботинком. Мне совсем не хотелось, чтобы Хелле услышала такие обвинения в мой адрес при первой же встрече.

— Помолчи, — сказал я, обернувшись. Её нигде не было.

— Где она? — спросил, чувствуя, как нарастает тревога.

— Уже зазнобу потерял? — усмехнулся Болтун, взъерошив перья.

— Да что тебе от меня нужно?

— Я — попугай. Создание глупое. Четыреста грамм ерунды. Мне от тебя ничего не надобно… — протянул он насмешливо, но уже без злобы.

Он замахал крыльями, но взлетел не сразу. Сначала посмотрел на меня странным взглядом, будто украдкой.

— Ты ещё не понял, где очутился, — добавил он тише и гораздо серьёзнее. — Правда ведь?

Прежде чем я успел ответить, попугай уже скрылся. Его силуэт мелькнул на фоне серой крыши. А в воздухе медленно, плавно опустилось одно-единственное пёрышко, упавшее прямо к моим ногам.

Я поднял его. Сунул в карман. Почему-то мне показалось, что это может быть важно. Хотя ощущение важности здесь витало везде. Будто само место ждало, что я обращу внимание, замечу, свяжу разрозненные детали. И это пёрышко — мелочь, но, как и всё здесь, казалось частью чего-то большего, ещё непонятного.

Развернувшись, я увидел двухэтажное здание с вывеской «Трактир». Дом был невысоким, с покатой крышей, покрытой потемневшей от времени черепицей. В небольших окнах с деревянными ставнями висели аккуратные вышитые занавески. Над дверью покачивалась на ветру кованая вывеска с изображением пивной кружки.

Я вошёл внутрь. Просторный зал встречал полумраком: свет от люстры под потолком мягко рассеивался, не доходя до углов. Внутри стояли пять массивных дубовых столов, но все были пусты. Лишь за барной стойкой, в дальнем углу, сидела женщина и задумчиво смотрела в потолок. В её плотной, сильной фигуре было что-то такое, что сразу заставляло относиться с уважением. На ней было простое светло-серое платье до щиколоток, подпоясанное кожаным ремнём, к которому была прикреплена связка ключей, словно негромкое, но недвусмысленное напоминание о том, кто здесь хозяйка.

— Чудак? — спросила она хриплым голосом, выходя из-за стойки и широко раскрывая руки.

Прежде чем я успел что-либо сказать или сделать, меня захватили в самые крепкие объятия из всех, что у меня когда-либо были. В первое мгновение я испугался. Никто и никогда ещё так грубо не нарушал мои личные границы. Кажется, из моих лёгких вышел звук, похожий на писк.

Она отпустила меня и широко улыбнулась:

— Ну здравствуй, чудак! С объятиями ведь намного лучше?

Я не знал, что полагается отвечать в таких случаях, поэтому на всякий случай кивнул, внутренне надеясь, что это больше никогда не повторится.

— Мне нужна комната…

— Сомневаюсь, что тебе нужна комната, — спокойно возразила она.

— В каком смысле? — растерялся я.

— Ты ведь чудак, — пожала она плечами. — А мы сегодня не верим ни единому твоему слову.

— Ах, это… — я раздражённо выдохнул.

Ситуация казалась безвыходной, и я решил спросить напрямик:

— А как мне всё-таки получить комнату?

— Всё просто, — её улыбка стала ещё шире. — Нужно сказать, что тебе не нужна комната.

— Какой бред… — начал было я, но трактирщица взглянула на меня так строго, что я тут же замолк.

— Так и? — переспросила она тоном учительницы, отчитывающей хулигана.

— Мне не нужна комната, — произнёс я вяло.

Если честно, сейчас мне больше всего хотелось снять свою обувь, выпить кофе, принять тёплый душ и расслабиться хотя бы на полчаса после долгого пути, а не пререкаться, доказывая глупость происходящего.

— Я тебе не верю! — радостно воскликнула она. — Тебе она нужна, и у меня есть прекрасная чистая комната на втором этаже.

Она, хитро улыбнувшись, достала кольцо с ключами и слегка позвенела ими у меня почти перед самым носом. Затем, глядя прямо в глаза, добавила шёпотом, почти любовным:

— А хотите что-нибудь выпить?

— Да… — вырвалось, но я тут же одёрнул себя. — То есть, нет. Я бы с удовольствием отказался от чашечки крепкого кофе.

— Я вас поняла! — игриво ответила она и направилась к стойке.

Она налила воду в медный кофейник с длинным носиком, поставила его на небольшую печку, где весело потрескивали дрова. Кофейник несколько раз зашипел, закипев, и вскоре она перелила напиток в жестяную кружку, которую тут же протянула мне.

Я аккуратно отпил его. Это был чертовски хороший кофе.

— Откуда он у вас? — озадаченно спросил я.

— Оттуда, отсюда, — ответила она. — Вообще, у нас здесь многое есть. Пойдёмте, лучше покажу вам комнату.

— Сколько я должен за кофе? И за комнату? — засуетился я.

На мой вопрос она немного странно на меня посмотрела, словно я сказал нечто неудобное или вовсе неприличное, как если бы я заговорил о чём-то, что здесь не принято обсуждать вслух.

— Вы же здесь, — сказала она наконец. — И этого достаточно.

И пошла к лестнице, не дожидаясь, последую ли я за ней.

***

Мы поднялись наверх. Чемодан неохотно тащился за мной, глухо ударяясь о деревянные ступени. Коридор оказался узким, аккуратным, с дверями по обе стороны, простыми, деревянными, каждая с резным номером и кованой ручкой. На стенах висели выцветшие пейзажи в скромных рамах: леса, поля, реки.

— Вы будете в первом номере, — сказала она.

Мы вошли внутрь. Комната была просторной, но простой: шкаф, кровать с металлическим каркасом, стол у окна и одинокий стул. Я подошёл к окну, распахнул его, и в комнату ворвался свежий воздух, подняв клубы пыли.

— Здесь давно никто не останавливался? — спросил я.

— Да нет. Только сегодня съехала молодая девушка. Звали её, кажется, Хелле.

В памяти тут же возникла наша недавняя встреча. И образ девушки стал ещё прекраснее, чем был на самом деле.

Я хотел задать ещё с десяток вопросов, но не решился, вдруг мой интерес покажется слишком настойчивым. Постаравшись сохранить тон лёгкой беседы, всё-таки аккуратно уточнил:

— А куда она съехала?

— Умерла, бедняжка, — ответила трактирщица. — В неё на днях ударила молния.

— Но… — начал было я, но осёкся.

Конечно, это не могло быть правдой. Десять минут назад я разговаривал с ней. Возможно, я просто что-то недопонял. Или это была совсем другая Хелле…

— В общем, добро пожаловать в Ругенбрамс, — вернула она свою прежнюю улыбку. — Туалет на улице. Умывальный таз и кувшин с горячей водой на кухне. Баня работает по пятницам.

Я молча стоял посреди чужой комнаты в незнакомом городе с чемоданом в одной руке и кружкой кофе в другой, как будто так и должно было быть. Но казалось, что вот-вот поднимется незримый занавес, и все жители Ругенбрамса окажутся в зрительном зале, аплодируя моей блистательной актёрской игре.

За это время трактирщица деликатно вышла из комнаты, оставив меня одного.

Впервые с начала этого приключения я вспомнил о телефоне и достал его из бокового кармана штанов. Кнопки не реагировали, экран не загорался. Теперь это была просто бесполезная железка. Я перевернул его в руке, убедился, что батарея не села. Он просто не работал. Никакой связи, ни одного способа связаться с домом. Всё моё прошлое осталось по ту сторону.

Продолжение следует.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

Ругенбрамс

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

UPD:

Читайте продолжение тут: Глава 5. Уважаемый Герман Штраус

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!