Серия «Ругенбрамс»

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло

Восемнадцатая глава здесь: Андреас кушает акулу

Девятнадцатая глава здесь: Пятнадцать минут

Глава 20. Финал

Хватка на моей шее ослабла, а потом и вовсе исчезла.

Первое, что я увидел, открыв глаза — утреннее солнце. Яркое, тёплое.

Я ожидал, что окажусь в калейдоскопе образов, в бешеном вихре событий, который закручивает само бытие в водовороте времени и пространства, в безумии, которое невозможно понять или описать. Но вышло иначе.

Ни людей, ни животных. Лишь тёплый ветер, играющий какую-то свою невидимую игру с высокими стеблями диких растений. Меня окружало пустое поле, заросшее бурьяном.

— Эй! Есть кто‑нибудь? — крикнул я.

Огляделся и почувствовал позади какое‑то движение. Дикий зверь? Человек? Может, Андреас нашёл меня? Я резко обернулся.

Пустое поле исчезло. Вместо него возникли разноцветные современные здания, а между ними дорога, упиравшаяся в приветливо открытые двери. Над ними висела табличка с надписью «Атомное кафе». Изнутри тянуло тёплым пивом, жареным луком и моющими средствами. Я подошёл ближе.

Сквозь большое окно я увидел несколько столиков, за которыми сидели жители Ругенбрамса. Олаф и Румия устроились в глубине зала и держались за руки, болтая о чём‑то весёлом. Румия смеялась, обнажая белоснежные зубы, а Олаф показывал ей листы с напечатанным текстом. Его рука порхала над столом, словно небольшая экзотическая птичка.

Чуть ближе ко мне сидел человек, похожий и на Гуннара, и на Петера одновременно, будто их средний брат. Он читал книжку «Кулинария» и улыбался. Такой спокойный, сосредоточенный. Ни следа безумия.

За соседним столиком расположились Свен и Хелле. Через секунду в зал вошёл кто‑то ещё. Я не мог определить, кто именно, хотя его движения казались знакомыми. Этот человек приобнял Хелле сзади и поцеловал в щёку. Она ласково коснулась его руки. В её жестах было столько нежности, что внутри у меня сразу же вспыхнула ревность. Я подбежал к самому окну и почти прилип к стеклу.

Незнакомец обернулся, и я увидел свою точную копию. Те же черты лица, неряшливая причёска, небольшой порез после бритья, который я всегда оставляю, как ни стараюсь быть аккуратным, тонкие морщины на лбу. Он был похож на меня до мельчайших деталей.

Неделю назад я, наверное, сошёл бы с ума от увиденного, но после того, что я пережил в Ругенбрамсе, это показалось немного странным, но вполне укладывающимся в логику здешнего абсурда зрелищем.

Но о чём я только думаю? У меня же есть другое дело. Я должен найти гармонизатор, а время опять утекает.

Не проще ли оставить всё как есть? Не я виноват во всём случившемся. Можно просто расслабиться и отдаться волнам времени, которые будут качать меня на миллионах образов прошлого, настоящего и будущего. А из моей бедной черепушки будут улетучиваться последние остатки разума, пока мне наконец не станет всё равно. Чем этот вариант хуже других?

— Это только начало, — произнёс Герман у меня за спиной. На нём был офисный костюм, от которого пахло дешёвым одеколоном.

— Что это? — спросил я.

Он поднял электронный планшет, почти такой же, как у Свена, и постучал ногтем по стеклу. Цифры дрогнули, словно косяк рыбы, заметивший хищника, и выстроились в новую последовательность.

— Здесь всё держится на внимании. Куда смотришь — там и реальность. Не задерживай взгляд на приятном, если не хочешь увязнуть.

Я посмотрел обратно в окно. Картина внутри переменилась. Олаф сидел уже один. Он уткнулся в фотографию Румии и рыдал. Хелле нервно теребила волосы, а рядом с ней стояла клетка с попугаем породы жако.

В углу, возле бара, застыл, словно статуя, Ханс в полицейской форме. Его нога начинала превращаться в ствол берёзы. Ботинок распирало корой. Из кожи головы выстреливали зелёные язычки листьев.

Реальность стала совсем зыбкой. Каждый раз, когда я опускал взгляд, внизу оказывалось что-то новое. Асфальт превращался то в деревянный настил, то в болотные кочки, а в какой-то момент в мармеладное суфле. Мармелад тянулся за подошвами, сладко пах. Ноги провалились почти по колено, и я окончательно застрял.

За стеклом раздался грохот. Внутрь бара ворвался мой двойник, опрокинув ближайший столик. Он что-то кричал, а в руках у него был пистолет.

Я не сразу понял, что произошло. Звук выстрелов сначала показался частью общего шума, фоном, который здесь менялся каждые несколько секунд. Только когда Олаф, широко раскрыв глаза от удивления, рухнул лицом на стол, а Хелле дёрнулась и уронила клетку с попугаем на пол, до меня дошло, это я только что стрелял. Точнее тот, другой я. Хотелось заорать на двойника, на этот город, на чёртово небо, но рот лишь открылся, и оттуда вышел только хрип.

Мой двойник приставил пистолет к виску и нажал на спуск.

В тот же миг под моими ногами снова возник асфальт. Я внезапно вырвался из мармелада и, потеряв равновесие, упал, больно проехавшись плечом по кирпичной стене.

Германа Штрауса уже нигде не было. Я осторожно заглянул внутрь бара, ухватившись руками за раму. Свет погас, стулья оказались на столах. Он был пуст.

Насколько это реально? Был ли это настоящий я?

Гармонизатор… Чёртов гармонизатор. Нужно сосредоточиться…

Я попытался направить мысли в нужное русло. Я ведь здесь как раз за этим. Последний шанс вернуть всё на свои места.

Но мне нужна была помощь.

Если бредовая логика осталась прежней, то, возможно… Я сел на землю и прислонился спиной к стене. Рука нащупала в кармане перо Болтуна. Да. Слава богу, здесь оно тоже решило остаться со мной.

Попугай появился из-за крыш и плавно спланировал на асфальт. Его перья были взъерошены, на правом глазу образовалось бельмо. Он хотел что-то произнести, но не смог.

Жуткие образы с новой силой навалились на меня. Всё больше и быстрее, они догоняли друг друга, опережали и сливались в странные причудливые видения.

Появилось множество прохожих, сотни, может быть, даже целая тысяча, они заполнили маленький тупик, где был я. Люди внезапно начали кувыркаться спиной вперёд и, сталкиваясь, превращаться в воздушные шары, которые падали вниз и вкручивались в землю. Из облаков начала расти трава. Дома принимали изогнутую форму капли, роняли крыши, потом стыдливо подхватывали их каменными руками и убегали прочь.

Я не был уверен, что это происходит на самом деле.

— Ты видишь только то, что хочешь видеть, — проговорил попугай голосом тибетского мудреца. Таким, каким я его себе представлял, по крайней мере.

— Мне нужно найти гармонизатор, — сказал я, вроде бы вслух.

Попытался подняться, но ноги дрожали, как будто кто-то резко увеличил гравитацию. Герман Штраус орал мне в ухо:

— Ешь цифры! Цифры — это полезно!

Откуда-то раздались артиллерийские залпы, и я увидел, как над головой пролетают, выстроившись в чёткий клин, плюшевые мишки. Они хохотали, но этот хохот был больше похож на свист.

И среди этого хаоса я заметил Болтуна, следовавшего за ними. В клюве он держал чёрный овал, который болтался под действием то ли ветра, то ли взбесившихся законов физики.

Попугая то сносило в сторону, то он резко падал вниз, словно проваливался в воздушную яму, то вдруг, будто телепортировавшись, оказывался позади самого себя.

Мне показалось, что его полёт длится целую вечность. Но вот он мгновенно возник передо мной, отпустил гармонизатор, и тот завис в нескольких сантиметрах над землёй.

— Уговори его вернуть порядок, — с мольбой в голосе произнёс Болтун.

— Как?

— И ты — наша единственная надежда на спасение? — тяжело вздохнул попугай и превратился в улитку.

Я потянулся к гармонизатору, вытягивая руку так далеко, как только мог. Она же, словно насмехаясь надо мной, с каждым сантиметром становилась всё короче, будто её кто-то подрезал невидимыми ножницами, а сам прибор, наоборот, ускользал всё дальше.

Сверху громыхало. Сзади что-то тяжёлое ударилось о спину и медленно поползло вверх по спине. Я вздрогнул, представив огромного слизняка, распластанного по мне холодной вязкой массой. Не знаю, почему всплыла в голове именно эта картинка, но от неё по коже побежали мурашки. Усилием воли я заставил себя не оборачиваться, прижал тело к зыбкой поверхности и пополз вперёд, цепляясь пальцами за всё, за что ещё можно было зацепиться.

Земля подо мной стала словно натянутая ткань батута, где я, единственный, кто не прыгает. Казалось, даже дома решили принять участие в этом развлечении. Меня подбрасывало то вверх, то вниз, но я полз.

Не уверен, сколько прошло времени, да и существовало ли оно сейчас вообще, прежде чем мои пальцы коснулись чёрной поверхности.

Моё тело зависло в чёрной пустоте. Такой же, как была в колодце.

— Я не буду останавливать хаос, — твёрдо произнёс голос.

Его сложно было как-то охарактеризовать, в нём не было ни цвета, ни тона.

— Ты и остальные гармонизаторы — единственные, кто может существовать в этом мире, не сойдя с ума? — спросил я, тяжело дыша. Теперь, когда мои мысли наконец-то обрели хоть какой-то порядок, мне совсем не хотелось возвращаться туда, откуда я пришёл.

— Ты ошибаешься… Я не гармонизатор. Гармонизатор — это всего лишь… мой способ связи с вами, людьми.

— Тогда кто ты? — удивился я. Вопрос вырвался сам, без обдумывания, потому что другого в этот момент просто быть не могло.

— Я — сущность всего, — ответило оно.

Такой простой ответ. Слишком простой для того, чтобы его можно было сразу принять.

Я почему‑то надеялся, что за всем стоит кто‑то конкретный, отдельный, вполне осязаемый, тот, на кого можно обвинить и ненавидеть. Андреас. Свен. Кто угодно подошёл бы на эту роль, только не «всё сразу». Ненавидеть «всё» оказалось невозможно. Ненависти просто не за что было зацепиться.

— И что теперь? — спросил я, чувствуя, как вопрос звучит в этой пустоте особенно глухо и одиноко.

— Зачем теперь? — переспросил голос.

— Ты же не просто так создал всё это… Ругенбрамс, Андреаса, даже нас… — слова давались тяжело.

— Андреас — моя гордость, — усмехнулся он. В этом усмешливом оттенке не было тепла, но и злобы тоже. — Он получился настолько нереальным, что сам стал реальностью. Он — физическое воплощение меня.

— Ты хочешь построить что‑то новое? — спросил я, стараясь уловить хоть направление его замысла.

— Нет… — протянул он, делая небольшую паузу, словно пробуя это слово на вкус. — Я устал от старого.

Какие слова я мог ему сказать, чтобы убедить вернуть всё, как было? Я перебирал в голове варианты, но каждый казался бессильным и пустым. Свен, учёный, который был намного умнее меня, уже пытался и не смог. Он знал больше, понимал глубже, умел подбирать аргументы, но даже его знаний оказалось недостаточно. После него был ещё один, которому тоже пророчили успех, исследовали его разум… Но он тоже провалил задание. Если они не сумели, то что мог сделать я?

Я поймал себя на мысли, что когда‑то рассуждал обо всём куда проще. Раньше, по вечерам, я сидел в баре. «Этот — слабак, этот — предатель, этот — трус, эта — идиотка». Я вешал ярлыки с такой лёгкостью, будто мне кто‑то действительно дал на это право, будто я стоял над ними и видел больше, чем они.

Теперь я ясно понимал, откуда это бралось. Я знал, что раньше мне казалось, будто я что‑то значу. Что имею право судить этот мир, исправлять, менять его по своему усмотрению. Но на самом деле… кого я обманываю? Я даже не могу написать книгу про Ругенбрамс, просто изложить то, что видел и пережил. Какой уж тут «судья мира», когда я не в силах толком разобраться даже в себе.

И тут я понял. Причина хаоса не какое-то божественное существо, не Андреас, не вселенная… Причина — люди. Мы и есть источник всего, что происходит, и плохого, и хорошего. Мы — причина самого хаоса. И, если смотреть честно, он, в целом, не так уж и плох…

— Пусть мир остаётся таким, каким он есть сейчас, — сказал я. Голос прозвучал неожиданно твёрдо, будто решение давно созрело и только ждало момента, чтобы выйти наружу.

— Правда? — удивлённо спросил голос. В этом коротком слове слышалось неподдельное изумление, словно он до конца не верил, что я скажу именно это.

— Правда, — ответил я, готовясь к тому, что снова окажусь в безумном мире абсурда снаружи, где никакие правила больше не работают как прежние. Готовясь к тому, что моё сознание уже никогда не сможет мыслить привычными категориями, простыми схемами «причина — следствие», я прощался с собой… Навсегда.

***

Открыв глаза, я огляделся. Вокруг был мой кабинет. Только сидел я не за собственным столом, а напротив него, на месте посетителя. На меня смотрел Андреас, принявший форму взрослого мужчины. Лицо то же, только вытянутое, чуть осунувшееся. У меня в животе всё сжалось. На секунду я почти поверил в то, что это очередная декорация, новый уровень хаоса. Стоит моргнуть, и стены потекут. Но я моргал, а стены оставались прежними.

— Нам понравилась ваша книга, — сказал Андреас, — но мы её не напечатаем. У нас другая тематика.

— Х-хорошо, — неуверенно пробормотал я.

— Но это неважно. Вы напишете следующую. Она будет лучше. Пусть в ней будут вампиры или оборотни, хорошо?

Я опустил голову и увидел, что держу в руках стопку бумаг с надписью: «Ругенбрамс». Бумага была настоящая, шершавая, чуть влажная от моих подпотевших ладоней. Я провёл пальцем по буквам, проверяя, не сотрутся ли они.

— А если я её перепишу, и главный герой окажется сексуальным зомби?

— Нет, — твёрдо ответил Андреас.

— Спасибо, — зачем-то поблагодарил я его и вышел из кабинета.

Почему всё вернулось на круги своя? Почему этот хаос вдруг свернулся обратно в привычную реальность? Почему это странное сознание, или что бы это ни было, всё исправило?

Ответа не было. Но внезапно я отчётливо понял, где можно было хотя бы попытаться его найти, если он вообще существует.

Мои руки судорожно раскрыли рукопись. Я лихорадочно начал её листать, страницу за страницей, почти не видя текста, пока не добрался до самой последней.

На ней была напечатана единственная фраза:

У этого мира всего одна цель и причина — чтобы человек становился лучше.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло

Восемнадцатая глава здесь: Андреас кушает акулу

Глава 19. Пятнадцать минут

На часах было без четверти двенадцать.

— Вставай! — приказал Андреас.

— Нет, — сказал я, чувствуя, как улыбка расползается по лицу. — Я всё понял. Не обязательно становиться мэром Ругенбрамса, чтобы спасти вселенную. Да и за пятнадцать минут всё равно ничего не успеть.

Мальчик рассмеялся:

— Тебе-то точно…

— И тебе тоже, — ответил я, поймав волну эйфории от предвкушения победы. Всё случится ровно так, как и должно случиться. Тело знало, что делать, в голову  приходили нужные мысли, а сами мысли становились правильными словами.

— Из-за того, что время в твоём сознании распалось на осколки, — продолжил я, хитро прищурившись, или, по крайней мере, мне так показалось, — ты не можешь сложить их в общую картину. Так чего ты хочешь?

— Разве это неочевидно? — вспыхнул он.

И я понял: действительно, это очевидно. По крайней мере для меня — сейчас.

— Чтобы что-то построить, нужно всё разрушить, — ответил я.

Он кивнул и растянул губы в широкой улыбке. Именно так я и представлял улыбку Мефистофеля: жуткую, перекошенную, лишённую каких-либо эмоций. На детском лице она выглядела особенно неуместно.

— У меня нет великой цели, — спокойно продолжил Андреас. — Я просто нашёл способ и решил им воспользоваться. Ты бы поступил как-то по-другому?

И вдруг я заметил в его взгляде искренний интерес, будто ему и правда был важен мой ответ.

Да и сам вопрос оказался странно притягательным: стоило задуматься о нём, и воображение уносило слишком далеко, в путешествие по гипотетической вселенной.

Если бы кто-то вручил мне ключи от мира, хватило бы мне духу уничтожить их? Мысль засела, как заноза: выбор прост, а пальцы всё равно холодеют.

На часах без десяти двенадцать.

И тут я сделал то, чего, как мне казалось, Андреас не ожидал: резко поднялся, схватил стул и, не давая себе времени передумать, швырнул в него. Он увернулся с кошачьей лёгкостью. Стул с треском ударился о брусчатку и прямо на глазах развалился, рассыпавшись на отдельные рейки.

В его глазах промелькнуло не раздражение, а только удивление. Он отступил на несколько шагов, глянул на часы, потом на меня:

— Что ты делаешь?

— Разве непонятно? Дерусь с тобой… — с хохотом ответил я.

— Это глупо! — его голос вдруг понизился.

Я схватил второй стул и кинул его следом за первым. В этот раз Андреас даже не дёрнулся.

Стул не долетел. В полуметре от мальчика что-то щёлкнуло. Конструкцию перекосило, перекладина вывернулась, и весь стул разлетелся в воздухе, осыпавшись щепками у его ног. Он поднял взгляд на меня, спокойно, без торжества:

— Закончил?

Внезапно, без какого-либо предупреждения, он начал вытягиваться вверх и вширь, словно кто‑то накачивал его изнутри воздухом. Сначала вытянулась шея, затем рывками раздулась грудь. Руки и ноги удлинились с сухим треском суставов. Красный галстук натянулся и врезался в шею, пуговицы пиджака один за другим отскочили, но ткань не лопнула, швы заскрипели и, как живые, подтянулись, успевая за телом, будто кто-то невидимый латал костюм прямо на нём. Через несколько ударов сердца передо мной стоял трёхметровый «пионер», переросшая кукла в детском костюме.

Стрелка на будильнике дёрнулась и съела ещё минуту, а по брусчатке между нами побежала тонкая трещина.

— Думал, что будет всё так просто?

В новом голосе всё ещё звучали детские интонации. Бас хрипел на одной ноте, будто лёгкие ещё не успели привыкнуть к новому размеру.

Я кинул в него тарелки с остатками мяса. Фарфор разбился на мелкие осколки. Куски мяса соскальзывали по его новому телу и падали на землю. Никакого эффекта.

Где‑то наверху глухо громыхнуло, словно ударил гром. В домах задребезжали стёкла. Схватив будильник, я бросился прочь, в темноту.

— Тебе понравится… — бросил Андреас мне вслед.

Я пронёсся мимо трактира: вывеска со скрипом качалась, из приоткрытой двери падала полоса тёплого света. Пахнуло кислым пивом и жареным луком.

Ноги заскользили по мокрой брусчатке. Я едва удержался, ухватившись ладонью за шершавый выступ стены. Лёгкие жгло, дыхание сбилось. Колокольчики будильника звенели в руке, вторя ударам сердца.

— Это будет мир, каким он и создавался, — его голос был спокоен, но звучал чересчур громко. До боли в ушах. Штукатурка со стен стала осыпаться, падая белой пылью мне на голову и плечи.

— Только самые сильные и умные достойны этой роскоши — жизни, — проговорил Андреас, с любопытством заглядывая за угол. Но я уже скользнул в следующий проулок и выскочил в чей-то огород. Там на высоких металлических стеблях, освещаемых стремительно опускающейся полной луной, покачивались кастрюли. Эмалированные бока поблёскивали, а крышки тихонько позвякивали нервной дрожью.

— Что за…? — пробормотал я, пересекая огород, а эти странные «цветки» с ручками как головки подсолнухов поворачивались мне вслед, провожая взглядом.

Я перемахнул через низкий кирпичный забор и оказался на следующем участке. Там, словно огромные тыквы, росли шкафы. На их ребристой «кожуре» уже шли тонкие трещины, будущие щели между дверцами, местами проступали тугие бугры петель, а на боках угадывались выпуклости под ручки.

«Ах вот как они добывают всё, что им нужно», — мелькнуло у меня в голове.

Сзади, снося всё подряд, шагал пионер-переросток.

— Сражайся! — проговорил он, — убей чудовище! Стань героем…

Я перепрыгнул ещё один забор и оказался на этот раз среди дверей, которые слегка поскрипывая вырастали из тонких стволов. Новые, лакированные со стеклянными вставками и без. На самом верху над ними звенели гроздья ключей.

— И ты тогда станешь мэром? — крикнул я, — а что дальше?

Дрожь земли заметно усилилась, и я уже с трудом держался на ногах, будто бежал по палубе корабля в сильный шторм. Небо совсем потемнело, и единственными источниками света оказались несколько далёких фонарей.

Я быстро пересёк дверную рощицу и уткнулся в высокую стену. Гладкий и сырой камень вздымался над головой. Слева и справа глухие углы, бежать дальше было некуда. Я упёрся лбом в холодную поверхность, внутри поднималась тупая, вязкая паника, от которой ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я глянул на часы: ещё три минуты. Успею ли? Смогу ли? Может физическая смерть мне и не грозила, но оказаться затерянным в хаосе и лишиться рассудка тоже не хотелось.

Андреас снёс угол дома, осыпав землю осколками кирпичей. Он в два длинных шага приблизился ко мне, растоптав дверную плантацию. Опустился на четвереньки и придвинул своё лицо вплотную к моему. Изо рта шибануло сладковатой тухлятиной, как из мясной лавки в жару.

— А что дальше? — повторил я уже не так уверенно.

— У меня есть уязвимое место, — ответил он, и показал пальцем на место, где подбородок превращается в шею, — вот оно. Даже слабого удара достаточно. Давай!

Вся карманная вселенная, в которой мы находились, стала трещать по швам. Здания разваливались, земля вздыбилась, а воздух заполнил низкий гул, похожий на нескончаемый гудок парохода.

— Тебе зачем‑то нужен гармонизатор, так? — спросил я, упираясь руками в стену.

Андреас промолчал, но его брови взлетели, взгляд скользнул вниз, а губы сжались в тонкую линию. По этому мгновенно мелькнувшему выражению неуверенности я понял, что попал в точку.

Увидев моё довольное лицо, он рассвирепел и схватил меня своей огромной ручищей за горло.

Оставалась одна минута.

Что будет дальше, я точно не знал. Оставалось только надеяться.

Возможно, когда эта карманная вселенная развалится, мне хватит рассудка найти хотя бы один из двух гармонизаторов, которые лежат где-то снаружи. Я понимал, что план был далёк от идеала, но что ещё оставалось делать?

Тем временем рука Андреаса сжималась всё сильнее. В глазах мелькали звёздочки, зрение сужалось в одну точку, а сознание падало в пустоту.

А может, ничего и не получится…

Продолжение следует: последняя глава "Финал" появится здесь в пятницу, 28 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Семнадцатая глава здесь: Солнце зашло

Глава 18. Андреас кушает акулу

— И зачем ты взорвал вселенную? — сорвался я на крик, глядя Андреасу прямо в глаза.

Он медленно наклонил голову, внимательно меня изучая. На нём была белая рубашка с коротким рукавом, поверх повязан красный пионерский галстук, на ногах короткие тёмно-синие шорты.

— Ты думаешь, что я уже уничтожил мир, но на самом деле я ещё даже не изобрёл эту бомбу.

— Что? О чём ты вообще?

— Эрик, мне двенадцать лет, — насмешливо фыркнул он. — Считать, что мальчик в этом возрасте способен разобраться в космологии и сломать саму суть бытия, глупость. Всё, что тебе наговорили в этом колодце, стоит не дороже жижи на его дне. К тому же мир и до этого не был линейным, а уж тем более логичным.

— Ты любишь визуальные метафоры? — вдруг он резко сменил тему.

— А это тут при чём?

Андреас вытащил из заднего кармана шорт потёртую колоду карт. Карты послушно задвигались в его руках и раскрылись широким ровным веером. Он провёл ногтем по боковой грани, на мгновение задержал палец и безошибочно подцепил из середины валета червей, затем валета пик, будто заранее помнил, где они лежат.

— Извини за столь простую метафору, зато ты её точно поймёшь. Допустим, валет червей — это ты. Некто, назовём его Олафом, говорит, что ты должен доставить гармонизатор в мир, который сошёл с ума. Потом уговорить его включиться, и тогда всё чудесным образом станет прежним. Так?

Я кивнул, хотя чувствовал себя так, будто сижу в классе для отстающих, где простые вещи мне разжёвывает ученик на несколько классов младше. Неделю назад это бы меня взбесило, потому что раньше таким учеником был я. Смотрел собеседнику в глаза, наслаждался собственным голосом и объяснял, почему его никогда не напечатают.

— А это валет пик. Им буду я, — продолжил Андреас. — Тот, кто запустил всё это. А сама колода карт — порядок произошедших событий, приведших к такому беспорядку.

Он положил две карты сверху и подровнял края. Перетасовал колоду и снова раскрыл её веером, так что рубашки легли в один блестящий полукруг. Честно говоря, я слушал его уже вполуха: всё и так было ясно. Бесполезно ждать ответов от того, кто сам ничего не понимает и лишь делает вид, будто знает всё.

— Гляди-ка, наши с тобой карты оказались в самом внизу, — улыбаясь, он перевернул их. — То есть ещё до всех событий. Получается, ни ты, ни я пока не знаем, почему всё так, как есть, хотя уже и совершили всё, что должны были. Вот такой парадокс.

Андреас ловко вернул веер в плотную стопку, перекатил её из ладони в ладонь, и на миг пальцы спрятали колоду, как створки раковины. Он сделал короткий мягкий взмах, раскрыл ладони: пусто.

— Никаких иллюзий — сплошное мошенничество, — улыбнулся он. — Пойдём лучше отведаем мясо акулы. Нехорошо умирать на голодный желудок.

— Что?

Разговор с ним напоминал общение с ребёнком-акселератом, испытывающим серьёзные трудности с концентрацией.

— Агнес приготовила акулу, но не переживай: цианистого калия сегодня в меню нет, — он на секунду задумался. — Как и самой Агнес, впрочем…

Он снова сделал короткий взмах фокусника, и мы мгновенно оказались на площади перед ратушей. Воздух пах мокрым камнем и железом. В окнах не горел ни один огонёк, а где-то вдали пронёсся ветер, и на шпиле затрепетал флажок.

Перед нами из воздуха сложился стол с двумя стульями, ножки тихо коснулись мостовой, белая скатерть мягко легла волной. Сверху вспыхнул фонарь: свет выхватил нас из темноты, словно софиты на сцене, очертив почти правильный круг, внутри которого не осталось ни тени, ни посторонних звуков. На тарелках появились стейки акулы. От них начал подниматься тонкий пар.

— Прошу, отведай, — пригласил Андреас, сам садясь напротив.

Свет фонаря дрожал в его зрачках крошечными кругами, как жёлтые блики в тёмной воде. Я пытался понять, кто он: фокусник, убийца, ребёнок, учёный, сумасшедший или просто самозванец. Что он такое: человек из плоти и крови, странный алгоритм, пустота в костюме пионера. Любое определение, едва сложившись, расползалось, словно само не хотело обретать материальность.

— Осталось всего полчаса, прежде чем эта карманная реальность развалится, — сказал он, заправляя салфетку за воротник. — Надо решить, кто из нас станет мэром и получит последний гармонизатор.

— Зачем он тебе? — недоумённо спросил я.

Вместо ответа он вскинул руки, сложив ладони, будто собирался молиться, и между ними, из складки воздуха, выскользнул огромный красный будильник. Лаковый корпус блеснул, по хрому обода пробежал блик света. Чуть выпуклое стекло, словно рыбьи глаза, дробило моё отражение на несколько силуэтов. Сверху торчали два полированных колокольчика, а по их краям стояли два крошечных человечка в белых халатах; миниатюрными молоточками они били в чередующемся ритме: тинь-тинь, пауза, тинь-тинь. Отдалённо напоминавшие Свена и Олафа, они смотрели на нас крошечными глазами, в которых застыл почти осязаемый ужас. Андреас поставил будильник на стол между нашими тарелками.

— Они живые? — прошептал я.

— Через полчаса он снова зазвенит и тогда всё закончится. А пока дай-ка мне перо Болтуна, — вместо ответа потребовал он.

Рука, будто чужая, нырнула в карман и вынула перо, уже второй раз загадочно появлявшееся у меня в брюках. Я аккуратно положил его перед собой.

— Зачем оно тебе? — спросил я.

— Дай его — увидишь, — голос его стал резким, нетерпеливым, и в глазах вспыхнуло раздражение.

— Почему я должен отдавать его? Что мне за это? — вырвалось у меня слишком громко, голос прозвучал взволнованно, с хрипотцой.

— Хватит глупых вопросов, — тяжело выдохнул Андреас, наклонился через стол и ловким движением схватил перо.

Из-под стола, скребя когтями по ножке, тут же появился попугай. Перья взъерошены, на спине засохшие бурые потёки. Болтун залез на стол и встряхнулся. Облачко пыли поднялось и тут же осело на скатерти. Он странно задрал голову, скосил глаза, будто глянул на мальчика исподтишка, оценивая обстановку.

— Ты не представляешь, как трудно не вывалиться из этого временного потока, — сказал Андреас. Он втянул воздух, плечи его опали, и на несколько секунд он, кажется, позволил себе расслабиться. Затем слова сами сложились, и он заговорил быстро, сбивчиво, рывками:

— Дай… полчаса… приготовила акулу… космологией развалится… валет червей… самопожертвование… дай… дай… мошенничество… отведай… чёрт с тобой…

Слова были знакомы. Я вслушивался, пытаясь поймать смысл, и наконец понял, не рассудком, а скорее интуицией: сознание Андреаса скакало по времени, то возвращаясь, то забегая вперёд, тогда как тело оставалось здесь, рядом со мной, между двумя тарелками и красным будильником, на циферблате которого стрелки уже отсчитывали последние двадцать пять минут до конца этой карманной вселенной.

Андреас выпрямился, заставил взгляд сфокусироваться и заговорил уже связнее:

— Не могу долго контролировать нормальный поток времени.

В его голосе на миг промелькнуло что-то похожее на извинение, и тут же исчезло. Тон снова стал требовательным:

— Я знаю, ты притворяешься, Свен. Превращайся обратно в человека.

Болтун всё ещё сидел на столе и испуганно следил за нами. Коготки тихо постукивали по столу, а зрачки то расширялись, то сжимались.

— Я… я — всего лишь Болтун, — выдавил он наконец, и голос сорвался на тонкий писк. Он втянул голову в плечи, прижал крылья к бокам так крепко, что перья встали дыбом, хвост поджал под себя. Он чуть подался ко мне, будто ища, где можно спрятаться, и попытался стать совсем маленьким, исчезнуть в собственных перьях.

— Я… всего лишь Болтун, — повторил он тише, уже не как оправдание, а как просьбу о пощаде.

— Ну и чёрт с тобой… — резко бросил Андреас. — Я правда думал, что ты притворяешься. Но раз нет, значит нет.

Мальчик снова сложил ладони лодочкой, по-детски легко дунул в них.

Из-под мостовой одна за другой с сухим лязгом вырвались тонкие металлические цепи с крючками на концах. Они вцеплялись в Болтуна: за крылья, за хвост, за клюв, за хохолок, и, натягиваясь, приподнимали его над столом. На миг он стал похож на распятую на невидимой паутине игрушку. Маленькая тушка дёрнулась и застыла в воздухе. Мне стало мучительно жаль это бедное маленькое существо.

Я вскочил со своего места:

— Прекрати! Ему же больно!

— И когда это мы стали такими правильными? — сухо откликнулся Андреас, не опуская сложенных ладоней. — Не всё ли равно…

Тонкие цепочки дрожали, как струны. Крючки держали его на весу. Я ухватил ближайший, сжал пальцами у основания и вытащил: перья разошлись, крохотная капля крови блеснула на свету. Болтун дрогнул всем телом; я почувствовал, как у него под пальцами бешено колотится крошечное сердце.

— Тихо, тихо, — шепнул я.

Но едва я отбросил снятый крючок в сторону, как из щели между камнями со свистом выстрелили три новых, описали в воздухе злобную дугу и впились в его тельце.

— Андреас! — мой голос сорвался. — Хватит!

— Это бесполезно! — задумчиво ответил он, прожёвывая стейк. — Отчасти этот попугай сам виноват в том, что мы здесь оказались.

Мальчик хлопнул в ладоши, и в следующую долю секунды Болтун будто растворился в перьях. Их, словно из прорванной подушки, швырнуло мне прямо в лицо. Я рефлекторно чихнул. С тихим лязгом цепи исчезли в щелях между камнями мостовой.

— Ты жестокий маленький мальчик! — крикнул я.

— Разве не все маленькие мальчики жестоки? — усмехнулся он. — И разве мальчики когда-нибудь вырастают?

— Что за… — я запнулся, подбирая слова, чувствуя, как злость мешается с тошнотворной жалостью, — бред ты несёшь?

От его слов моя голова начала болеть. Хотелось подойти и отвесить ему здоровенную оплеуху. Я уже почти поднялся со стула, чтобы осуществить своё намерение, но он меня опередил.

— Самопожертвование! Неплохо придумано, правда? — воскликнул он, подскочив ко мне сбоку. — Кушай мясо! Тебе ещё понадобятся силы, чтобы убежать от меня…

— Убежать?

Он без церемоний схватил мою вилку, наколол на зубцы румяный кубик акульего мяса и, как родитель, кормящий несмышлёныша, поднёс его к моим губам. Не знаю почему, но я откусил. Тепло расползлось по языку. Не рыба и не говядина: что‑то третье, мясистая, суховатая упругость. По краям тонкий хруст подгоревшей корочки.

— Чувствуешь? — ухмыльнулся он, внимательно вглядываясь в моё лицо. — Сразу возникла идея, ведь так?

И правда, внутри сознания я почувствовал какую-то мысль. Пока плохо сформулированную, смутную. Но чем дольше я удерживал её в фокусе, тем чётче проступали её контуры, будто в голове одна за другой открывались невидимые замки.

Кажется, теперь я точно знал, что делать.

На часах было без четверти двенадцать.

Продолжение следует: предпоследняя глава "Пятнадцать минут" появится здесь в пятницу, 21 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь! ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Шестнадцатая глава здесь: На дне колодца

Глава 17. Солнце зашло

Свен аккуратно положил один из гармонизаторов на металлический поднос с ручками и понёс его перед собой, двигаясь как можно медленнее, словно любое неловкое движение могло обернуться катастрофой.

На этот раз мы поехали в лифте наверх. Поездка показалась бесконечной: стальные канаты шуршали и вздыхали, где-то в шахте скребли противовесы, и от постоянной вибрации дрожали стенки кабины. Я не мог поверить, что башня действительно была настолько высокой, хотя, возможно, это было лишь игрой моего перепуганного воображения.

Минут через десять дверцы наконец разошлись, и я едва не отскочил назад. В кабину тут же ворвался холодный ветер. Мы оказались на головокружительной высоте; под ногами раскинулся весь Ругенбрамс, с его узкими улочками, кукольными домами и небольшой набережной, где к причалам прижимались крохотные лодки. Черепичные крыши лежали ровными рядами, как чешуя.

Внизу сновали люди. Сначала они казались простыми движущимися фигурками, но, когда взгляд привык к масштабу, их черты проступили чётче. И вдруг я понял: все они были мне знакомы. Вот Герман Штраус спешил к дверям редакции и отчаянно размахивал бумагами. Вот по одной из улиц шла Румия и крепко прижимала к себе свежую газету. А чуть в стороне, на берегу, покачивая ногами над водой, в задумчивости сидела Хелле. Её туфельки болтались на самых кончиках пальцев, и каждый раз, когда каблук почти касался поверхности, она инстинктивно выпрямляла ступню, чтобы поднять обувь выше.

Я услышал тихий стон и повернулся. Лицо Свена исказилось, словно от боли. Скулы свело, а губы побелели. Он будто боролся с каким‑то внутренним приказом, который настойчиво в нём звучал.

И меня осенила страшная догадка: они все казались настоящими людьми, только… будто лишёнными свободы воли, запертыми в своих траекториях, как мухи в янтаре.

В это время Свен прошептал «прощай», не отрывая взгляда от Хелле, и добавил, что, если не вернётся, то так тому и быть.

— Что происходит? — испуганно спросил я.

Никто не ответил. Тогда я шагнул ближе и сделал то, что и сам от себя не ожидал: схватил поднос с гармонизатором и попытался вырвать его у Свена. Но он так крепко стискивал его, что это оказалось невозможным.

Я решил действовать иначе. Протиснулся вперёд, обошёл Свена и встал на самый край. Глубоко вдохнул, сделал шаг, но ничего не произошло. Казалось, что воздух под ногами обрёл плотность пола: упругое, холодное, как невидимое стекло, сопротивление приняло мой вес и не дало упасть вниз.

В тот миг Хелле, словно что‑то почувствовав, подняла голову. Она долго и пристально вглядывалась вверх, щурилась, пыталась различить что‑то среди облаков и ветра. Я помахал ей и крикнул:

— Хелле! Я здесь! Наверху!

На одно короткое мгновение мне показалось, что она вот‑вот махнёт в ответ и улыбнётся. Но она никак не отреагировала.

Тем временем Свен замедлился. В его взгляде промелькнула тень сомнения, он едва заметно качнулся назад, словно хотел всё бросить и повернуть обратно. Но в следующую секунду его челюсть напряглась, плечи распрямились, пальцы ещё крепче вцепились в ручки подноса. Дыхание у него стало коротким, рваным, как у бегуна перед стартом. Оттолкнувшись, он прыгнул.

Воздух перед ним дал тонкую трещину: появилась неровная чёрная линия, как царапина на стекле. Линия подрагивала, расползаясь в стороны, а по её краям вспыхивал тусклый, влажный блеск. Оттуда потянуло холодом. Доля секунды. Его голова ушла первой, следом провалился корпус, а в конце ноги. Разрез сомкнул края и будто жуткий космический «монстр» проглотил его целиком, не оставив ничего.

Я не успел даже осмыслить произошедшее, как шов снова дрогнул. Чёрная линия распахнулась коротким рывком, словно тот же «монстр» раскрыл свою пасть. Свен вылетел из разреза и свалился прямо на рифлёный пол лифта. Я отчётливо услышал, как он охнул. Ни подноса, ни его изобретения с ним уже не было. Разрез закрылся, издав длинный, болезненный скрежет, от которого у меня заныли зубы.

Свен широко раскрыл рот, будто хотел закричать. Но крика не получилось. Вместо него из горла вырвался странный, сиплый голос, будто говорил кто‑то чужой, использовав его связки:

— Кто я?

И тут же его тело начало уменьшаться прямо на глазах. Сначала он просто съёжился, втянул голову в плечи. Затем кожа покрылась серыми пятнами. Пятна расползлись и сошлись в сплошную серебристую рябь. Под этой рябью шевелилось что‑то живое: бугорки вспухали и лопались, словно прыщи, из которых начали вылезать перья.

Скулы сгладились, подбородок ушёл, а нос начал сплющиваться и вытягиваться, превращаясь в чёрный, как антрацит, клюв. Он становился меньше, превращаясь в птицу. И вот уже на полу стоял, чистя пёрышки, попугай породы Жако.

То, что осталось от Свена, мотнуло головой из стороны в сторону, подпрыгнуло, свесилось с края лифта и, оттолкнувшись, слетело вниз, расправив крылья.

— Что там произошло, я не знаю, — раздался голос Олаф. — Я ожидал… чего угодно, но не этого.

— Ты ожидал, что он вернётся человеком? — уточнил я.

— Нет, я ожидал, что он вернётся с гармонизатором, — жёстко ответил он.

Я невольно посмотрел в пустоту, где недавно дрожала чёрная щель.

— Активировать прибор ему не удалось, — продолжил Олаф. — И Свен стал Болтуном.

Я сделал шаг вперёд, глядя на город. Внизу Ругенбрамс жил своей крошечной жизнью.

— Кто эти люди внизу? — спросил я, почувствовав сухость во рту. — Что ты с ними сделал?

— Ты о ком? — спокойно отозвался Олаф.

— Об этих… — я показал рукой вниз, — людях в воспоминаниях. Они будто живые.

Олаф коротко усмехнулся:

— Это всего лишь урезанные копии сознаний. Пять процентов от тех, кем они были раньше. Не обращай внимания… Это неважно.

— Но они же что-то чувствуют? — возмутился я.

— Чувствуют, — нехотя согласился он. — Но не живут. Не как мы.

— И это, по-твоему, нормально?

— Да я тут совсем ни при чём, — начал оправдываться Олаф. — Это технология Свена. Я всегда был лишь его верным лаборантом, помощником, которому так далеко до его гения.

— Но ты продолжил его дело? Продолжил кромсать, уродовать сознания других? Всё во имя чего?

Пауза растянулась. Ветер прошелестел где-то сбоку, я услышал собственное дыхание, частое, сбивчивое. Олаф, видимо, подбирал слова.

— Выбора не было, — с лёгкой горечью ответил он. — Ругенбрамс — это карманная вселенная, всего лишь временное пристанище. Здесь невозможно долго жить. Рано или поздно всё это исчезнет, растворится в той сломанной реальности.

Внизу тем временем наступал вечер. На площади один за другим вспыхивали газовые фонари. Свет разом окрасил половину города янтарём; крыши потемнели, зажглись окна, а прохожие потихоньку разбредались по домам.

— И это оправдывает всё? — спросил я уже тише, чувствуя, как злость и страх перемешиваются в горький осадок.

Голос ответил ровно и устало:

— Это оправдывает многое. Не тебе нас судить. Мы сделали всё, что было возможно. Свен даже пожертвовал своим разумом, но эта жертва оказалась напрасной. Неподготовленное сознание не способно долго находиться там. Оно разрушается за секунду.

Я начал понимать. Как любой учёный, столкнувшись с проблемой, Олаф попытался её решить. Ругенбрамс превратился в площадку для экспериментов с сознанием. Все указы и «несчастные случаи» оказались звеньями одной цепи: закалить психику, приучить её к давлению и разладу, чтобы тот, кто отправится туда, выдержал и сумел запустить гармонизатор.

— «Не тебе нас судить» — удобная формулировка, — бросил я. — Особенно когда судит тот, кто не должен платить своим разумом. Ты прячешься за множественным числом, но говоришь со мной один. Скажи честно, Олаф: ты ищешь не решение — ты ищешь жертву.

— Нет, — резко отозвался голос, в нём прозвучало раздражение, но тут же погасло. — Я просто хочу, чтобы в мире снова наступило утро. Нормальное утро. Я ищу того, кто выдержит. Я воссоздаю самые невероятные сценарии, тестирую людей, отбираю тех, кто потенциально сможет пройти. Однажды я уже думал, что мне удалось. Кандидат идеально справился со всеми тестами, система показывала стабильность. И мы… — голос едва заметно сбился. — Я отправил его со вторым гармонизатором.

— Полагаю, попытка оказалась неудачной, — усмехнулся я.

— Да, — голос стал глуше. — Вместо одного через секунду вернулись двое: Гуннар и Петер. Они не смогли ничего толком объяснить, но прибора с ними не было, а тот мир не изменился.

— Кандидат не смог запустить его?

— Я не знаю, — с досадой ответил Олаф. — Может, смог, может, прибор просто не работает, и человечество обречено.

— Может стоило попробовать встроить какое-то автоматическое срабатывание? — спросил я. — Таймер, датчик, реле…

— Как? — его голос почти сорвался. — Там нет времени. Вернее, оно перемешано, нелинейно. Обратный отсчёт не имеет смысла, любой датчик при пересечении границы срабатывает непредсказуемо. Да и сам гармонизатор — это не совсем прибор, а живое существо со своими мыслями и волей. Его может запустить только другое живое сознание — убедить, склонить к решению. А оно не хочет срабатывать, потому что для него это — смерть. Мы надеялись, что, увидев тот беспорядок, что творится снаружи, оно решится, сделает то, к чему предназначено. Но, похоже, нет…

— Получается, остался только один гармонизатор, правильно?

— Правильно, — повторил голос почти зачарованно, будто вслушиваясь в собственные слова. — И хуже всего то, что сразу после Гуннара и Петера из разлома появился Андреас. Он помолодел лет на тридцать — стал совсем мальчиком. Представь: он провёл там несколько лет. Что с ним стало… я не могу даже представить, — голос на миг охрип. — А он ничего не рассказывает. Иногда он выглядит обычно, а иногда — будто уже давно перестал быть человеком.

Олаф на миг замолк, затем убеждённо добавил:

— Ты должен победить Андреаса.

— Победить?! — воскликнул я. — Да почему я?

Мысль о собственной «избранности» слегка льстила, но здравый смысл шептал, что это клише из книг и фильмов. В жизни избранным может быть и каждый и никто. Это всего лишь ярлык, который навешивают, чтобы человек меньше сопротивлялся тому, что его ждёт. Как правило, это что-то самоубийственное.

— Да потому что больше никого не осталось, — в отчаянии произнёс он. — Йохан, Алма, Агнес — все сошли с ума и умерли пока ты был здесь…

— Даже Агнес? — удивился я.

Кто-кто, а она казалась воплощённым здравомыслием, пусть и с заметным пренебрежением к личным границам.

— Да. С первого дня она подмешивала тебе в кофе цианистый калий.

По спине пробежал неприятный холодок.

— Как?

— Она решила, что призраки имитируют плоть, — сказал голос. — Сначала обнимала всех, проверяла тепло и дыхание. Потом стала травить по‑настоящему: цианистый калий в кофе. Логика простая: умрёшь — значит был живым. Призрак, по её мнению, не может умереть. К счастью, в карманной вселенной другие законы, поэтому ты до сих пор жив… Но это детали, — жёстко оборвал он сам себя. — Главное — доступ к гармонизатору может получить только мэр. Свен привязал протокол к самому факту избрания. И времени почти не осталось…

Выбор, который мне предоставили, оказался не из лёгких: либо, скорее всего, сойти с ума, но с небольшим шансом спасти Вселенную, либо остаться здесь и ждать, пока этот карманный мир не превратится в такой же хаос, что творится снаружи.

Мне пока не хотелось хватать этот аппарат, бежать в разлом и пытаться спасать вселенную. Но нужно было хотя бы решить, верю я или не верю всему сказанному.

Вдруг свет замерцал, и я почувствовал, будто меня невидимой силой тянет вверх. Становилось всё ярче, и вот уже сверху показалась рука, крепкая, решительная. Неожиданное спасение? Но от кого? Я схватился за неё, и меня резко выдернули наружу.

Я повалился перед колодцем. По коже текла вонючая, липкая жижа, волосы слиплись, я с трудом переводил дыхание, изо всех сил пытался откашляться. Ноги дрожали, тело будто разучилось подчиняться.

Надо мной склонился Андреас. В полутьме его глаза блеснули; в голосе прозвучала неожиданная живость, почти весёлый интерес:

— Ты как раз вовремя! Солнце только что зашло.

Продолжение следует: восемнадцатая глава "Андреас ест акулу" появится здесь в пятницу, 14 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Пятнадцатая глава здесь: Побег из Ругенбрамса

Глава 16. На дне колодца

Я висел в тёмной пустоте, которая постепенно наполнялась светом. Сначала свет лишь переливался, вспыхивая смутными силуэтами, но вскоре образы стали приобретать отчётливость и ясность.

Вокруг меня выросла лаборатория. За несколько секунд, словно из темноты, возникли глянцевые стены, металлические столы и шкафы, уставленные приборами. Резким белым светом загорелись лампы на потолке. Одна за другой вспыхнули и начали тревожно мигать светодиоды на десятках разных аппаратов, от громоздких панелей с кнопками и экранами до странных приборов, собранных будто из старых радиодеталей. Я не знал, для чего они нужны, но их ритмичные вспышки и негромкое потрескивание навеяли тревожное предчувствие.

В центре этого безупречно стерильного мира словно из ниоткуда появился человек в белоснежном халате. Он стоял ко мне спиной, и я не мог разглядеть, чем он занят, но в его движениях ощущались сосредоточенность и усталость. Локти энергично работали, а его голова опускалась всё ниже.

Он обернулся, и по седым вискам, глубоким морщинам и поразительному сходству с Андреасом я решил, что передо мной, вероятно, его отец. Когда первое удивление прошло, я смог разглядеть то, над чем он работал. На столе лежало небольшое устройство, которое своей сферической формой и короткими, изогнутыми «рогами», торчащими в разные стороны, отдалённо напоминало подводную мину. Его поверхность переливалась голубоватым сиянием, словно оно состояло из сгустков света и энергии.

Вдруг я почувствовал под ногами твёрдую поверхность. Несколько секунд я стоял в нерешительности, привыкая к ощущению устойчивости, а затем сделал несколько шагов вперёд.

Андреас, кажется, меня вовсе не замечал. Он был полностью поглощён своим занятием, и я вдруг поймал себя на настойчивом желании проверить, насколько реально всё происходящее вокруг.

Я нерешительно вытянул руку вперёд. Медленно подошёл ближе и, затаив дыхание, осторожно коснулся ладонью его плеча. К моему удивлению, пальцы ощутили плотность ткани, я отчётливо почувствовал его плечо, тёплое, живое. Внутри что-то ёкнуло: всё происходящее становилось всё более реальным. Я сжал плечо сильнее, а затем решительно толкнул вперёд.

Он дёрнулся, будто действительно почувствовал мой толчок, но даже не обернулся и продолжил работать. Вся эта сцена была настолько странной и нелогичной, что сбивала меня с толку даже сильнее, чем само падение в этот загадочный колодец.

— Что это такое, Олаф? — спросил я, чувствуя, как раздражение от этой бесконечной неопределённости нарастает с каждой минутой. — В чём смысл всего этого спектакля?

Олаф ухмыльнулся, я уловил это даже по его голосу, хотя самого собеседника не видел

— Это Андреас Шмитт, — неторопливо произнёс он, словно наслаждаясь каждым словом. — Да, сейчас он выглядит моложе, но это именно он. Перед тобой восстановленные образы прошлого. В этом конкретном образе Андреас изобретает бомбу, способную спутывать всё сущее.

Слова прозвучали уж слишком обыденно для такого абсурдного содержания. Мне опять показалось, что Олаф нарочно поддразнивает меня, словно проверяет, сколько я ещё смогу выдержать.

— Спутывать всё сущее? — я невольно усмехнулся и покачал головой. — Это как?

Он промолчал, возможно, решил, что отвечать не стоит, а может быть, просто счёл мой вопрос недостаточно умным или достойным внимания. Я почувствовал себя беспомощным и разозлился ещё больше.

В это время Андреас взял планшет, лежавший на столе. Его пальцы забегали по экрану, уверенно и быстро. Я смотрел, как на дисплее вспыхивают строки, странный, непонятный код. Внезапно сверху раздался металлический голос:

— До запуска бомбы осталось десять секунд.

Слова повисли в воздухе, и всё вокруг будто стало ещё тише. Начался отсчёт и мне вдруг стало неожиданно тяжело дышать. В груди сжалось так, будто воздух внезапно загустел. Из глубин памяти всплыла сцена из детства. Похожий безразличный голос, только в этот раз в операционной. Тогда я был совсем ребёнком, испуганным, беспомощным. Никто толком ничего мне не объяснял. Вокруг были чужие лица в масках, короткие обрывки фраз, а главное, этот отсчёт.

Позже, уже взрослым, я узнал от родителей, что врачи их предупреждали, шансы на успех были всего лишь двадцать процентов.

Сейчас, в странной лаборатории, под этот неумолимый механический голос, во мне неожиданно закипело желание заорать: «Стой! Прекрати!» Я не был уверен, крикнул ли это вслух, но Андреас вдруг резко остановился. Он обернулся и посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде была угроза.

— Ты правда думаешь, что сможешь это остановить? — спросил он.

Раздалось резкое: «Запуск!» — и мне не осталось ничего, кроме как зажмурить глаза.

В лаборатории стало странно тихо. Даже тревожно потрескивающие лампочки теперь мигали в полной беззвучности, словно всё вокруг затаило дыхание.

Сквозь закрытые веки проступали размытые пятна. Затем произошло нечто необычное, будто кто-то плеснул воду на только что завершённую картину, и весь мир вокруг меня растёкся разноцветными струями, теряя границы, формы и линии. Пространство лаборатории расслоилось, исчезло, и я вдруг отчётливо осознал: её там больше нет.

Я распахнул глаза. Передо мной зависла Земля, одинокая и прекрасная, в бескрайнем космосе.

Несколько мгновений она оставалась цельной, но затем всё вокруг начало искажаться, планета начала двоиться, троиться, словно отражаясь в бесконечных невидимых зеркалах. Вся эта череда копий снова и снова то сливалась в одну, то распадалась на множество.

Затем с её поверхности сорвалась вода и на месте привычных морей и океанов повисла россыпь гигантских прозрачных колец. Они пересекались между собой под невозможными углами, переливались всеми оттенками синевы и серебра, создавая вокруг извилистый, фантастический лабиринт.

Внутри этих колец плыли и кружились люди. Казалось, их было бесчисленное множество. Их лица и фигуры постоянно менялись, словно каждый из них был слеплен из множества версий самого себя, прошлого, настоящего и, может быть, ещё не наступившего будущего.

Я отчаянно пытался найти в этом какой-то смысл, ухватиться за что-то знакомое, но хаос продолжал нарастать, становился всё безумнее. Мне почти нестерпимо захотелось снова оказаться в издательстве, где я перебирал рукописи, читал сюжеты настолько предсказуемые, что после первого абзаца уже понимал, чем всё закончится.

И тут издалека я услышал неясный голос Олафа. Он кричал, пробиваясь сквозь рушащийся мир. Этот зов казался единственной нитью, соединяющей меня с реальностью, я мысленно зацепился за него.

Поток безумных видений начал стихать. Тысячи разрозненных планет слились в одну, в Землю, которая теперь стремительно удалялась, быстро уменьшаясь до крошечной голубой точки. И вот я вновь оказался один в чёрной пустоте.

Несколько секунд я просто висел в вакууме, прислушиваясь к себе: пальцы дрожали, сердце всё ещё билось слишком часто. Я хотел спросить: «Что это было?» — но ком в горле не давал выговорить ни слова.

Я смотрел на свои ладони, пытаясь заставить их не трястись, а внутри звучал один и тот же вопрос: было ли это на самом деле, или я уже сошёл с ума?

— Ты понимаешь… если бы всё сгорело к чёрту, покрылось ядерным пеплом, — неожиданно вздохнул Олаф. — Тогда можно было бы начать всё заново: собрать уцелевших, построить новую цивилизацию с нуля, попытаться отыскать подходящую планету где-нибудь на другом конце галактики. Но здесь теперь… Всё перемешалось: время, пространство, причины, следствия, другие вселенные. Саму суть бытия разорвало, и всё стало совершенно непредсказуемым. Снаружи, в реальном мире, ты можешь сделать один шаг, и внезапно оказаться болтающимся в космосе среди чужих звёзд. Оглянуться, а город позади тебя уже обратился в лавовое озеро, небо трескается, словно стекло.

Олаф замолчал. Сначала показалось, будто его голос окончательно растворился в темноте, но затем тишину вновь прорезало его тяжёлое дыхание. Мне так хотелось ему не верить, отгородиться от этой чертовщины, стереть из памяти все последние дни, проведённые здесь. Но чем больше я размышлял об услышанном, тем больше всё приобретало неожиданный смысл.

— Иногда мне кажется, что мир сломался настолько, что его не только невозможно починить, но даже понять, — продолжил Олаф и вдруг закашлялся. На мгновение его речь прервалась, но вскоре он овладел голосом. — А ведь Свен знал. Он нашёл выход. Создал карманную вселенную, новую, компактную реальность, отделённую от всего этого хаоса... Ещё до взрыва. В ней он построил Ругенбрамс. И здесь, под городом, собрал сотни тысяч копий человеческих сознаний.

Внутри всё сжалось. В голове возникла глупая мысль: а что, если нас здесь и нет вовсе, если на самом деле мы сейчас лежим в капсулах, погружённые в искусственный сон, и только воображаем, будто переживаем всё это?

— Карманная вселенная? — спросил я, но мой голос утонул в грохоте очередного воспоминания: оно внезапно нахлынуло с шумом, криками, ярким светом, унося меня прочь от слов Олафа.

Передо мной возник памятник в центре Ругенбрамса. На вставшем на дыбы коне сидел Свен, в белом халате, с электронным планшетом в руках и мотоциклетным шлемом на голове.

Я не успел толком разглядеть детали, как монумент вдруг ожил: конь опустился на четыре ноги, скрежетнув копытами о камень, а Свен ловко спрыгнул на землю.

Сняв с головы шлем, он задержался на миг, как будто позируя перед невидимым фотографом. Его лицо, холодное, строгое, упрямое, вдруг показалось мне странно знакомым. Хелле действительно была очень похожа на отца.

Он направился через пустынную площадь, шаг за шагом, неспешно, но уверенно, словно был здесь хозяином. Я пошёл следом, не испытывая ни малейшего сомнения. Мы подошли к одной из башен, тени от которой падали на вытертые временем плиты тротуара.

Мы молча подошли к лифту, и кабина беззвучно повезла нас вниз, в самое сердце башни. Когда двери открылись, я увидел перед собой лабораторию, почти неотличимую от той, что была у Андреаса. Всё было до странности похоже: столы, приборы, стены, характерные запахи озона и металла.

Но на центральном столе вместо «мины» лежали три странных круга. Они были настолько темны, что казалось, поглощают весь свет вокруг, абсолютно ровные, матовые, диаметром не больше полуметра. Их поверхность притягивала взгляд, и мне почему-то сразу стало не по себе.

— Имплозивные гармонизаторы Свена, — пояснил Олаф, и я впервые услышал в его голосе нотки зависти, даже благоговения. — Наше единственное средство вернуть мир к нормальности. Они собирают и втягивают в себя всё неправильное, весь беспорядок, что возник после катастрофы.

Последние слова Олафа прозвучали почти шёпотом:

— Если получится запустить хотя бы один из них в нашей сломанной реальности... мы снова сможем жить почти как прежде…

— А если нет? — спросил я тихо.

Олаф не ответил, а воспоминание тем временем продолжилось…

Продолжение следует: семнадцатая глава "Солнце зашло" появится здесь в пятницу, 7 ноября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Четырнадцатая глава здесь: Ответы

Глава 15. Побег из Ругенбрамса

Мы вышли наружу. На площади почти ничего не изменилось. Всё так же стояли четыре полосатых шезлонга с выцветшей тканью. Только теперь они были пусты.

Я медленно, шаг за шагом, двинулся вдоль стены. Ханс следовал за мной бесшумно, будто тень, уверенный, молчаливый. Только мой чемодан предательски поскрипывал старыми колёсиками.

Но вокруг никого не было. Ни шороха занавесок, ни взглядов из окон. Даже странно. Совсем не похоже на Ругенбрамс. И всё же, на всякий случай я взял чемодан на руки и понёс.

Мы пересекли площадь, стараясь держаться в тени домов, и подошли к низкому кирпичному забору, за которым начинался редкий лес. Быстро его перелезли.

Инструкция к побегу из книги Олафа была простой:

«Двести шагов от второй башни на север до камня в виде головы».

Я начал мысленно отсчитывать шаги, ориентируясь по мху на стволах, где находится север.

Тропа, если её вообще можно было так назвать, вилась среди болотистых участков, поросших молодой травой. Почва под ногами пружинила, хлюпала. Жужжали комары. Время от времени с веток деревьев капала вода, хотя дождя уже давно не было.

— А-а-а! — раздалось сзади.

Я обернулся.

Ханс.

Я ещё успел увидеть, как он оступился: кочка у него под ногами провалилась, и он пошатнулся. Начал размахивать руками, пытаясь удержать равновесие. Но не смог и тут же тяжело рухнул, сразу провалившись в болото почти по грудь.

Взгляд у него стал каким-то диким, испуганным. Он попытался вырваться, отчаянно барахтаясь. Но чем больше двигался, тем глубже уходил под воду. Через секунду на поверхности осталась только его голова.

— Замри, — в отчаянии прокричал я, уронив чемодан на траву.

Я лихорадочно огляделся по сторонам в поисках хотя бы палки, сучка, чего угодно, за что он мог бы уцепиться. Поблизости, наполовину погрузившись в зелёную воду, лежало старое бревно. Оно выглядело не слишком надёжным, но вариантов больше не было.

Мне пришлось лечь животом на узкий клочок сухой земли и вытянуть руки, чтобы коснуться бревна хотя бы кончиками пальцев. Я сдвинулся вперёд и почувствовал, что баланс начинает ускользать, будто я сам вот-вот провалюсь следом за Хансом.

Собравшись, я подтянулся ещё немного, до боли напрягая живот, и, наконец, зацепился за проклятое бревно. Медленно, с усилием начал его тянуть.

Суставы ныли, ладони скользили по влажной, мягкой коре...

И тут бревно с приглушённым чавканьем качнулось и подвинулось ближе. Я перехватил его и уже почти без труда подтянул. Стоило мне чуть приподнять его, как внутри что-то хрустнуло. Предательский треск, запах плесени и сырости, бревно расползлось в труху прямо у меня в руках.

Я отшвырнул остатки бесполезной древесины и поднялся.

Сзади раздался тихий всплеск.

Там, где секунду назад Ханс отчаянно махал руками, теперь была пустота. Лишь в одном месте ленивые пузырьки поднимались на поверхность и лопались, оставляя крошечные круги.

Хотя я его толком и не знал… всё равно захотелось закричать. Так, чтобы сорвать голос и разорвать эту удушливую тишину. А потом — ударить, сломать что-нибудь, разбить, сбросить в болото.

Будто всё, к чему я прикасался, всё, что делал, каждый раз приводило к одному и тому же: кто-то умирал.

Сначала Румия. Потом Хелле. Герман Штраус. Теперь Ханс.

Я развернулся и со злости пнул чемодан, вложив в это всё, что во мне скопилось. Чемодан ударился о корень, перевернулся, чуть не раскрывшись, а потом медленно пошёл ко дну. 

Затем, опустошённый, пошёл дальше, внимательно глядя под ноги. И вскоре чуть не врезался в огромный валун. Его очертания в самом деле чем-то напоминали лысую голову. Обогнув её, я увидел то, что искал: старый колодец. Именно туда нужно было прыгнуть, чтобы вернуться домой.

Каменная кладка колодца местами осыпалась, покрылась мхом и пятнами плесени; между трещинами прорастали дикие травы. Ржавая цепь на массивном вороте свисала в бездонную чёрную глубину и покачивалась, медленно, почти незаметно, скрипя так, будто внизу кто-то за неё тянул.

Я подошёл ближе. Внизу, отражая последние лучи солнца, плескалась густая чёрная жижа.

Вода будто двигалась сама. Она дышала. Колодец дышал. Как живое существо, ожидающее, чтобы его накормили.

А знал ли Олаф вообще, о чём говорит? В конце концов, этот человек отрезал свой язык прямо у меня в кабинете. Что если это всего лишь бред безумца?

— Прыгай! — услышал я голос сверху.

Я поднял голову. Болтун.

— Ну что ты окаменел будто узрел призрака? — продолжил он, — я и впредь буду вот так являться, пока ты не избавишься от моего пера.

Я отчётливо помнил, как положил его в утонувший чемодан.

— Но я же…

— Да, ты его укладывал в чемодан, — ответил попугай, — но место ему это не пришлось по нраву. Потому и воротилось оно к тебе, в карман твой, как и ты сам из покоев своих сюда явился.

Я сунул руку в карман брюк и вытащил перо.

— Чертовщина какая-то… — пробормотал я, отпуская его. Оно закружилось в воздухе и тихо опустилось на траву.

— Прыгай! — повторил Болтун.

— Да, не хочу я прыгать!

— Ты должон прыгать! — голос попугая стал твёрже. — Иначе Андреас возьмёт верх, а тебе так и не станет ведомо отчего ты здесь оказался.

— Ты о чём? В колодце же должен быть выход отсюда?

Он на мгновение замолчал, наклонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Затем загадочно проговорил:

— В каком-то смысле... он там и есть.

В голове помутилось. Ханс говорил, что здесь никому нельзя верить. И если Болтун так настойчиво уговаривает прыгать, значит, им это зачем-то нужно.

Им нужно, чтобы я прыгнул.

Им нужно, чтобы я сразился с Андреасом.

Значит, там точно нету пути домой.

Я резко развернулся и пошёл в сторону от колодца, даже не успев как следует обдумать своё решение.

— Ты что творишь?! — рявкнул Болтун, — куда собрался?!

Я уже успел сделать несколько шагов, когда внезапно за спиной хрустнула ветка. Звук прозвучал слишком близко. Я развернулся. Из зарослей неторопливо, почти с ленцой, вышел Петер.

— Эрик, — начал он, не торопясь, как будто продолжал разговор, который мы с ним уже когда-то вели. — Это неправильное решение.

— А что, простите, будет правильным? — усмехнулся я.

— Пойми, здесь никто не желает тебе зла. Я не могу сейчас объяснить всего, но ты должен прыгнуть. А как окажешься там — всё поймёшь.

На его лице промелькнула тень сочувствия. Я почти поверил... почти. Но мой взгляд задержался на его ногах: он двигался.

Медленно. Осторожно.

Плавно приближался, как охотник к загнанной добыче.

— Прыгнуть в колодец? — воскликнул я. — Вы за идиота меня держите?! Теперь я точно уверен: вы лжёте. Манипулируете мной. И всё для одной цели — принести в жертву!

— Ты ошибаешься… — Петер тяжело вздохнул. — Пойми, наконец…

— Вы же всегда вдвоём… Где прячется твой клон? — перебил его я.

Я начал тревожно оглядывать кусты, деревья, даже воду. И почти сразу, как по вызову, появился Гуннар. Вышел с другой стороны валуна и встал так, чтобы перекрыть мне путь назад, туда, откуда я только пришёл.

— Придётся, Эрик, — сказал он спокойно, с лёгкой хрипотцой, и это спокойствие в голосе только усилило зловещее впечатление. — Придётся нам помочь тебе принять правильное решение.

Они рванули ко мне. Петер схватил за левое плечо, Гуннар за правую руку и потащили волоком.

Я пинался, дёргался. Попал кому-то из них в колено. Почувствовал, как мои пальцы вцепились и почти оторвали рукав рубашки Петера. Всё без толку. Меня держали крепко.

Весь путь занял меньше минуты.

Колодец зиял прямо передо мной, отвратительный, вонючий, живой. Гуннар навалился сверху, прижал мне голову и плечи. Петер взял меня за ноги и приподнял.

— Нет! — в бессильной злобе заорал я.

И тогда они синхронно, почти бережно, перевесили меня через край, а после столкнули вниз.

***

Время замерло.

Я ожидал ощутить падение. Ощутить, как тело врезается в зловонную жижу, как ледяная влага обволакивает кожу, как вязко засасывает вниз.

Но ничего не произошло.

Ни удара. Ни боли. Ни холода.

Пространство словно вывернулось наизнанку, и я повис в безвременьи. Всё вокруг напоминало загробный мир… или что-то, что лежит даже за его пределами.

Где-то сверху маячило отверстие колодца.

— Ты здесь! Наконец-то! — донёсся знакомый голос.

— Олаф? — удивлённо отозвался я.

— Всё это время я ждал тебя, чтобы рассказать всё, — с досадой сообщил он. — Но ты занимался неважными мелочами.

— Мелочами? — воскликнул я.

— Да, мелочами, незначительными вещами, — настойчиво повторил Олаф, будто пытаясь объяснить мне очевидное. Манера знакомая. В Ругенбрамсе со мной так говорили почти все.

— Ты попал сюда не случайно, — продолжил он. — Тебя выбрали…

— Для чего?

На миг в голову закралось абсурдное: а вдруг это Бог со мной разговаривает? Но голос звучал слишком уставшим. Слишком человечным. И потом — вряд ли Бог стал бы обитать на дне мерзкого колодца.

— С тех пор, как наш мир был уничтожен, — торжественно заявил он. — Столетия назад… а может быть, гораздо дольше, мы искали того, кто сможет его вернуть и наконец-то нашли тебя!

— Что? — я расхохотался. Эхо подхватило мой смех, разнесло, раздуло, и в этой странной пустоте он обернулся гоготом тысяч голосов.

— Нет, нет, — сказал я, утирая выступившие слёзы. — Даже для Ругенбрамса это уже перебор. Я не избранный. Ничего возвращать не собираюсь. Найдите кого-нибудь другого. И, пожалуйста, выпусти меня отсюда побыстрей!

В ответ — тишина.

И на миг мне показалось, что сейчас… сейчас меня и правда выпустят.

Домой.

В Ольбург.

Или куда-нибудь ещё…

Продолжение следует: шестнадцатая глава "На дне колодца" появится здесь в пятницу, 31 октября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter

Шестая глава здесь: Вести Ругенбрамса

Седьмая глава здесь: Странные похороны

Восьмая глава здесь: Стук в дверь

Девятая глава здесь: Реальный мир

Десятая глава здесь: Житель Ругенбрамса

Одиннадцатая глава здесь: Большая рыба

Двенадцатая глава здесь: Разговор

Тринадцатая глава здесь: День перед выборами

Глава 14. Ответы

С наступлением вечера меня отправили в комнату — писать статью для завтрашнего выпуска. Возможно, последнюю в моей карьере журналиста.

— Возвращайся в полночь, — перед этим сказала Алма.

— Но как я узнаю, что она наступила? — спросил я.

— В Ругенбрамсе никто опаздывает, помнишь? — как-то грустно напомнил Болтун, — когда придёшь, тогда и полночь…

Едва я успел сесть за стол, как дверь отворилась и в мою комнату вошёл мужчина. Высокий, сутулый, с жилистыми руками. На нём был тёмно-синий мундир с жёстким воротником-стойкой, натиравшим шею до красна. На голове — фуражка с потёртым гербом, где лещ и косуля застыли на нём, словно в танце. В руках он крепко сжимал старый номер газеты «Вести Ругенбрамса».

Он неуверенно заговорил:

— Я прочитал вашу статью, где вы написали, цитирую: «если вы хотите что-то рассказать, приходите ко мне в трактир. Я вас выслушаю. Может, даже помогу». А потом: «Я уверен, найдутся те, кто захочет покинуть Ругенбрамс. Я покажу вам дорогу!»

Он посмотрел на меня так, словно ждал подтверждения моих намерений. Что я действительно готов выполнить свою часть этой необъявленной сделки. Я кивнул. Он удовлетворённо выдохнул и продолжил:

— Если я вам всё расскажу, вы… покажете мне дорогу отсюда? Я не хочу снова умирать. Но и находиться здесь… больше не могу.

Я откинулся на спинку стула.

Сказать, что я был удивлён — не сказать ничего.

С самого начала ругенбрамцы только и делали, что врали и мучили меня. Уверяли, что я обязан исполнять указы, хотя я даже не был жителем этого городка. Потом — выбросили в холодное море. А теперь вот — выборы. Бой насмерть с каким-то мальчишкой. И снова абсурд: побеждённый станет победителем.

У меня всё сильнее крепло ощущение, будто меня хотят принести в жертву.

Но зачем?

Однако вслух я спросил другое:

— Как тебя зовут?

— Ханс. Ханс Беринг. Я здесь полицейским работаю.

— Ну что ж! Рассказывай, Ханс Беринг.

Он снял фуражку, положил её на кровать и смущённо сел.

— Это долгая история. И, боюсь, я сам далеко не всё знаю, но постараюсь объяснить. А потом… вы должны будете показать мне, как покинуть этот проклятый город.

— Конечно.

— Тогда я начну…

***

— В Громком мире я жил в небольшой деревне недалеко от Копенгагена, — начал Ханс, — моей семье принадлежал небольшой заводик по производству пива, которое мы поставляли в несколько довольно известных баров столицы. Денег с лихвой хватало на безбедное существование, но не более того. Так я и жил, помогая отцу и брату. Вставал в пять тридцать утра и постоянно следил за температурой в бочках. Высокая — пиво будет жидким. Низкая — процесс встанет…

Его голос звучал спокойно, даже мелодично. Он говорил об этом так, будто уже вернулся туда. Мне пришлось прервать его, чтобы он окончательно не потерял связь с настоящим.

Ханс недовольно посмотрел в мою сторону, но продолжил:

— Как я уже говорил, я вставал рано, в одно и то же время. Но вскоре стал замечать, что мой будильник каждую ночь отстаёт примерно на восемь секунд. Таким образом, за неделю набегала целая минута. Конечно, мне его пришлось сменить, но это не помогло. Новый будильник очень скоро стал вести себя точно так же. А вместе с ним и часы в телефоне. У остальных членов моей семьи время шло нормально. Они даже посмеивались надо мной, что я, мол, подкручиваю их, чтобы попозже вставать.

— Как это связано с нашим…

— Слушайте дальше, — он нетерпеливо махнул рукой. — Я читал, что у некоторых людей есть… какая-то особенность. Магнетизм, что ли. И это влияет на работу электрических приборов. Ладно, — сказал я себе, — видимо, и у меня так. Даже смирился с этим. Но дальше стало куда страннее… Все вдруг начали повторять одно и то же выражение. Я сначала думал — сам себе что-то накручиваю. Но…

Он запнулся и замолчал.

— Какое выражение?

— Очень необычное… «Большая рыба».

— Я тоже сталкивался с этим, но уже здесь. Вы как, в порядке? — осторожно спросил я.

— Да. Нет… Сначала я думал, что это совпадения. Не знаю… Просто однажды за ужином мать вдруг спросила: «Тебе курицу или большую рыбу?» Она раньше никогда так не говорила. А через пару дней брат, возмущаясь моими попытками убедить его закупить другой хмель, выдал: «Ты что, возомнил себя большой рыбой?» Выражение ему совсем не свойственное. А ещё через неделю…

Он не договорил. Его пальцы заметно дрогнули.

— Что произошло?

— Незнакомец в баре. Положил мне руку на плечо и сказал: «Большая рыба всегда глотает мелких. Усёк?» И начал избивать меня… Когда его потом спросили, зачем он это сделал, — он не смог ничего объяснить.

Он отвёл взгляд, словно увидел что-то за окном. Там ничего не было.

— Я никак не мог понять, зачем они мне это говорят, — продолжил он. — Это сводило меня с ума. И вот однажды я возвращался ночью из Копенгагена домой. Шёл моросящий дождь. Трасса была тёмной, только фары выхватывали небольшой отрезок асфальта впереди. Но я хорошо знал этот путь, поэтому не особо волновался. Как вдруг прямо посреди проезжей части возник силуэт мужчины. Он закричал так, что даже сквозь шум дождя и закрытые окна я его услышал: «Большая рыба!» Я испугался, что собью его, резко вывернул руль и нажал на тормоз. Мой пикап перевернулся и полетел. Я болтался внутри, словно одинокий ошмёток тушёнки в пустой консервной банке, которую скинули с обрыва. Ремень впился в грудь, дышать становилось всё трудней. Последнее, что я увидел, — был капот. А когда очнулся, то оказался на совсем другой дороге, окружённый брошенными машинами. Тогда я ещё не знал, что это была дорога в Ругенбрамс. Сегодня прошло ровно три года с той ночи.

— Три года, — пробормотал я, пытаясь представить, каково провести их здесь. — Как вы до сих пор не потеряли рассудок?

— Я каждый день думал о доме. О семье. Это помогало. Мне так хотелось вернуться к ним…

— У вас хотя бы есть к кому, — вздохнул я, потом уже спокойнее спросил: — И что вы узнали за эти годы о Ругенбрамсе?

— Не так много, как бы мне хотелось. Но я могу попытаться объяснить вам, как здесь жить. Хотите?

Он посмотрел на меня с надеждой, немного беспокоясь, что я скажу «нет».

— Да. Давайте…

— Итак, первое правило, и, наверное, самое важное, к которому я пришёл, — это то, что вы должны оставаться в здравом уме. Если вы пообщаетесь с остальными жителями Ругенбрамса поближе, то поймёте, что все тут либо на грани безумия, либо уже её перешли. И как только житель сходит с ума, то он умирает. Штраус говорил, что после смерти у всех есть выбор. Либо возврат в Громкий мир с чистой памятью. Либо снова оказаться здесь. Сначала в виде голограммы, а потом, когда вырастят новое тело, — уже в этом теле.

— Подожди… тут же, вроде, смерть — это наказание за несоблюдение указов?

— Указы? Да, конечно, — улыбнулся Ханс, будто я сказал какую-то глупость. — Пока вы в своём уме, вы их и так будете исполнять. Ведь от этого зависит ваша жизнь. Но как только адекватность покидает ваш разум — вам становится всё равно. Соблюдать их или нет. Жить или умереть. Таким образом Ругенбрамс понимает, что вас пора убить. Так что второе правило очевидно: всегда соблюдайте указы.

— Понятно, — ответил я, — получается, это всё… не знаю, какой-то спектакль, чтобы лишить всех рассудка?

— Наверное… Отчасти, — он опустил голову. — Очень сложно понять, что к чему, потому что здесь все лгут. Может, потому что безумны. Может, потому что им всё это надоело, а умирать не хочется. Поэтому никому не верьте. И это последнее, третье правило.

— Даже тебе?

— Вполне возможно, — ответил он уклончиво. — Может, мне только кажется, что я говорю правду.

— Ясно... Так себе перспективы. А почему мэром можно стать только после смерти?

Ханс задумался, потом ответил:

— Это лишь моё предположение. Может быть, мэр становится выше всей этой системы. Может, даже как-то влияет на правила. Не знаю. Да и никто не узнает, пока сам не станет мэром. Наверное, поэтому Андреас так и стремится занять эту должность. А может, и нет… В любом случае, это всё, чем я могу поделиться с вами. Теперь… вы обещали рассказать, как мне отсюда выбраться?

Я посмотрел на него. Увидел, сколько в его глазах боли, и впервые по-настоящему понял, в какую передрягу попал сам.

Если раньше мне казалось, что всё это — интересно даже… местами весело, — то теперь я понял, чем рискую. И сколько уже потерял.

— Я покажу дорогу, — сказал я, — и сам пойду с тобой.

— Не думаю, что тебя так просто отпустят… — пробормотал Ханс.

— Попробовать-то в любом случае стоит…

Я решительно поднялся со стула. Достал чемодан со шкафа и поставил его на кровать.

Сложил внутрь все свои вещи: остатки книги Олафа, запасную рубашку, которую всё равно почти не носил, и небольшой запас нижнего белья. Следом вытряхнул из ящика стола мелочь — всякие записки с идеями, перо попугая, которое зачем-то подобрал, огрызки карандашей и пару шариковых ручек.

Потом вытащил бордовый халат с золотой вышивкой: «Ругенбрамс». Посмотрел на него и долго не мог решить — класть с собой или нет. Но почему-то именно в нём я неожиданно ощутил всю суть этого места. Хотя и не мог объяснить, какую именно. Я аккуратно положил его внутрь.

Немного постоял, пытаясь запомнить каждую мелочь, пока ещё мог. Взял чемодан и вышел из комнаты, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Продолжение следует: пятнадцатая глава "Побег из Ругенбрамса" появится здесь в пятницу, 24 октября.

Автор: Вадим Березин

Спасибо, что прочитали. Подписывайтесь!

ТГ: https://t.me/vadimberezinwriter