CreepyStory

Это перевод истории с Reddit

С тех пор как я впервые за десятилетие увидела небо, прошло пятнадцать лет, и я до сих пор с трудом засыпаю без ночника. Не потому, что боюсь темноты — я долго жила в темноте, — а потому, что, когда гаснет свет, у меня пропадает чувство масштаба. Я не понимаю, в десяти футах от меня стены или в десяти дюймах. Я не понимаю, заперта ли дверь.

Меня зовут Джун. Мне сорок три года. Я работаю из дома, вбиваю данные. Продукты заказываю онлайн. У меня нет друзей, а вся моя семья умерла.

Если вы загуглите моё имя — которого я вам не назову, — вы ничего не найдёте. Когда меня обнаружили в 2010-м, я умоляла полицию и адвокатов не пускать моё имя в прессу. Я была «Девушкой из подвала», неизвестной жертвой в небольшом городке, который хотел забыть, что среди них жил монстр. Они уважили мою тайну, в основном потому что мой отец, человек, который запер меня там, был уважаемым диаконом в нашей общине. Скандала и так хватало — без моего лица на экране.

Но держать всё в себе меня изнутри разъедает. Это другой вид заточения. Поэтому я расскажу, что случилось. Мне нужно поместить это куда-то, где мне поверят.

Был 2000 год. Мы пережили панику Y2K, конец света не наступил, но мой мир как раз собирался закончиться. Мне было восемнадцать, я только окончила школу и готовилась осенью поступать в колледж. И я была влюблена. Её звали Майя. В 2000 году, в моём городе, девочки с девочками не целовались. Без последствий — точно нет.

Мой отец был жёстким человеком. Молчаливый, сдержанный, из тех, кто верит, что послушание — высшая форма любви. Он застал нас во вторник. Майя проводила меня до дома, и мы стояли у стены гаража, скрытые рододендронами. Мы поцеловались. Ничего непристойного; это было мило, неловко и страшно.

Открылась задняя дверь. Отец не закричал. Это и было самым страшным в нём: он никогда не кричал. Он просто смотрел. Посмотрел на Майю, потом на меня — глазами как плоские серые камни. Сказал Майе идти домой. Потом сказал мне идти в комнату. Он не говорил со мной три дня.

Я думала, он просто меня игнорирует. Думала, что наказание — это тишина. Я ошибалась.

В пятницу днём он постучал в мою дверь.

— Джун, — сказал он ровно. — Мне нужна помощь переставить морозильный ларь в подвале, в убежище.

Отец был параноиком. В конце девяностых он построил за фальшстеной в подвале «штормовое убежище». Его проект на случай, если компьютеры рухнут и общество распадётся. Я пошла за ним по деревянным ступеням, мимо печи, к стеллажу, который откидывался на тяжёлых петлях.

— Тяжёлый, — сказал он, указывая внутрь. — Встань с другой стороны и толкай.

Я вошла. Комната была бетонная, холодная, пахла сухой пылью и консервами. Я повернулась, чтобы ухватиться за угол морозилки.

Я услышала глухой удар стальной двери, а затем металлическое клац-клац-клац — задвинулись три засовы.

— Пап? — позвала я. — Пап, перестань шутить.

Лампы мигнули и зажужжали ровно. Я бросилась к двери. Била в неё кулаками. Кричала, пока во рту не появился вкус крови. Лягалась, пока пальцы на ногах не посинели.

Он не ответил. Не ответил ни в тот день, ни на следующий.

Та комната стала всей моей вселенной на три тысячи шестьсот пятьдесят дней.

Первые месяцы — это мутная каша истерики и отрицания. Я всё думала, что это испытание. Покайся, думала я. Если покаюсь, он меня выпустит. Я кричала потолку извинения. Обещала, что больше никогда не коснусь девушки. Обещала каждый день ходить в церковь.

Комната была звукоизолирована. Он построил её на совесть.

Обстановка была аскетичной. Изначально — примерно двенадцать на двенадцать футов. Раскладушка с тонким матрасом, ведро под отходы (позже его заменили, я ещё расскажу), раковина с холодной водой и ящики непортящихся продуктов — на случай апокалипсиса.

Отец приходил, но не разговаривать. У двери внизу — щель, должна быть, специально установленная. Щель отодвигалась. Вкатывался поднос. Обычно — бутерброд или объедки ужина, запах которого я слышала двумя этажами выше. Потом поднос уезжал обратно.

Однажды я попыталась схватить его пальцы. Просунула руку в щель, пытаясь его достать. Он не дёрнулся. Просто спокойно упёрся в мою руку тяжёлым деревянным штырём, пока я не отдёрнула её от боли. Он молчал. Будто бы заговорив со мной, он признал бы, что творит чудовище. А если он молчит, значит, он просто стихия. Тюремщик от Бога.

Скука пришла не сразу. Первый год меня держал страх. Но ко второму году география комнаты изменилась. Это преследует меня больше всего — физическое искажение моей реальности.

Я строила планы. Выковыривала ложкой раствор между бетонными блоками за ящиками с запасами. Стыдно признаться, конечно. Я продвинулась на четверть дюйма, от силы.

А потом пришли уколы.

Однажды утром на подносе был стакан молока. Оно было сладковатое, с привкусом мела. Я так сильно хотела пить, что мне было всё равно. Минут через двадцать комната поплыла. Руки и ноги стали как свинец. Я доползла до раскладушки, и меня поглотила тьма.

Когда я очнулась, не знала, сколько прошло времени. Голова раскалывалась, будто по ней ударили топором. В рот как будто насыпали песка.

Я села — и застыла. Комната была другой.

Стены, которую я скребла, не было. Комнату продлили ещё футов на десять. В новом пространстве он поставил маленький тесный санузел — унитаз и крошечную душевую кабину, врезанные в общие коммуникации дома.

Но это было не самое страшное.

В углах под потолком чёрные полусферы мигали красным. Камеры.

И дверь… она больше не была просто усиленной противопожарной стальной дверью. Он приварил поперёк вторую штангу, управляемую электронно. Я слышала гул магнитного замка.

Меня вырвало.

Он накачал меня лекарством. Он заходил сюда, таскал моё безжизненное тело, работал вокруг меня, возможно днями, ломал стену, занимался сантехникой и снова меня запечатывал. Это было предельное нарушение. Это доказывало, что я для него — просто мебель. Он не боялся моего побега. Он просто… складировал меня.

Тогда я перестала пытаться копать. Если он может меня усыпить, если он может смотреть за мной круглые сутки, никакого слепого угла не существует.

Около третьего года появился телевизор.

Я проснулась после очередной наркотической спячки (он периодически делал это, чтобы убираться или чинить) — и увидела маленький, дюймов двадцать, ящик на прикрученной к полу тумбе. К нему был подключён базовый кабельный пакет и DVD-проигрыватель.

Это было моё окно. Так я наблюдала, как мимо проходят мои двадцатые.

Я слышала, как рухнули Башни-близнецы в сентябре 2001-го ещё до телевизора: приглушённые голоса новостей просачивались через перекрытия сверху, и я не понимала, что происходит. Но с телевизором я увидела последствия. Увидела вторжение в Ирак. Увидела, как мир меняется, становится жёстче, злее. Я видела, как взрывается технология. «Раскладушки» превращаются в BlackBerry, а те — в iPhone.

Я видела, как поп-культура уходит от меня вперёд.

Я выработала распорядок. Иначе я бы раскроила себе голову о шлакоблоки. Подъём. Душ (три минуты горячей воды, по таймеру). Еда — гранола или тост, которые сунут в щель. Зарядка (калистеника, хождение туда-сюда). Потом — фильмы.

Отец просовывал через щель диски. Он никогда не спрашивал, чего я хочу. Просто давал то, что было у него, или то, что нашёл в уценке. Вестерны. Старые чёрно-белые классики. «Касабланка». «Искатели». Потом, неожиданно, дешёвые романтические комедии. «Как отделаться от парня за 10 дней».

Я смотрела их, пока диски не начинали заедать. Выучила все реплики наизусть. Научилась копировать акценты. Вела разговоры с воображаемыми версиями Мэттью Макконахи или Джуди Гарленд. Это было не про развлечения; это было про человеческие голоса, которые не кричат.

К пятому году я адаптировалась. Противно признавать, но человеческий мозг приспосабливается. Комната стала моим миром. Внешний мир — картинкой на экране.

К шестому году я перестала ненавидеть отца. Ненависть требует слишком много сил. Она сжигает калории, которые тебе нужны, чтобы выжить. Я стала видеть в нём погодное явление. Он — Кормилец. Когда щель открывалась, шёл дождь из еды. Когда гас свет, наступала ночь. Я приписывала его молчанию чувства.

Наверное, он сожалеет, думала я, жуя черствый бублик. Может, ему страшно меня отпустить, потому что он знает, что сядет в тюрьму. Он тоже в ловушке.

Я бредила, конечно. Он не был в ловушке. Он жил наверху, вероятно, сидел в кресле-качалке, смотрел те же футбольные матчи, что и я, пил пиво, спал на постели с простынями, пахнувшими свежим воздухом.

Скука была настоящей пыткой. Люди думают, что пытки — это физическая боль: кнуты и цепи. Но абсолютная, неумолимая скука хуже. Она подъедает память. Я начала забывать, как пахнет свежая трава. Забыла точный оттенок глаз Майи. Забыла, как холодный ветер щиплет по мокрой щеке. Мои воспоминания о внешнем мире распались на пиксели, а их место заняли сцены из фильмов.

Я стала разговаривать с камерами.

— Доброе утро, — говорила я объективу в углу. — Как спалось? Я ворочалась. Матрас комом.

Я знала, что он смотрит. Иногда, если я просила что-то конкретное — ибупрофен от головной боли или средства гигиены, — это появлялось в щели через несколько часов. Он слушал. В этом и была наша интимность. Мои нужды — его снабжение. Никаких слов.

К 2008-му грянула рецессия. Я видела по новостям, как семьи лишаются домов. Я оглядывалась по своей бетонной коробке — без платы за аренду, с ежедневной едой — и испытывала уродливую вспышку благодарности. По крайней мере, я в безопасности, говорила я себе. Там, снаружи, страшно. Здесь ничего не меняется.

Это был синдром Стокгольма, в полном, злокачественном цвету.

В конце 2009-го я заметила перемены. Не в комнате — в распорядке. Подносы с едой стали приходить позже. Качество пищи упало. Иногда это была просто банка супа и ложка, неразогретого.

Через щель я однажды увидела его руку. Она дрожала. Кожа — пятнистая, тонкая, как папиросная бумага. Он старел.

Меня охватила паника. Не надежда. Паника.

Если он умрёт, поняла я, я умру.

Никто не знал про комнату. Он построил её сам. Дверь была замаскирована стеллажом с банками краски и старым инструментом. Если его хватит удар на кухне, он сгниёт наверху, а я умру с голоду внизу, между мной и спасением — десять футов земли и бетона.

Я начала копить еду. Прятала крекеры, обёртки, наполовину полные бутылки воды. Сунулась всё под отставший угол матраса.

Мой побег не был плодом грандиозного плана. Я не одолела его силой. Он пришёл, как всё в моей жизни, — в тишине.

Был вторник, август 2010-го. Обед не принесли.

Я ждала. Мерила шагами комнату. Обращалась к камере: — Я голодна. Пожалуйста.

Тишина.

Прошло время ужина. В шесть включили новости. Я смотрела их, чувствуя, как урчит в животе.

Утро. Без завтрака.

Я закричала. Я не кричала уже лет пять. — ПАПА! ПАПА, ПОЖАЛУЙСТА!

Голос сорвался. Ослаб от долгого молчания. Я пила воду из крана, чтобы смягчить горло, и кричала снова.

К третьему дню страх стал ощутимым грузом. Воздух в комнате затхнул; вентиляция, казалось, работала на пониженной мощности или отключилась. Я часами колотила тяжёлым металлическим стулом по двери, пока не сбила мозоли в кровь.

Он умер, подумала я. Он умер, а я — в своей гробнице.

Я лежала на полу, глядя на полосу света под дверью. Бредила. Казалось, что Майя стоит у ванной и улыбается мне.

А потом, примерно на четвёртый день — я уже сбилась со счёта, — я услышала звук.

Это была не щель.

Наверху что-то глухо бухнуло. Как будто дверь выбили ногой.

Потом голоса. Тяжёлые ботинки. Собака лает.

Я подползла к двери. Сил стучать стулом уже не было. Я прижалась лицом к холодной стали.

— Я ЗДЕСЬ! — закричала я. — ЗДЕСЬ ВНИЗУ! ПОДВАЛ! СТЕЛЛАЖИ!

Я не знала, слышат ли они меня. Звукоизоляция работает в обе стороны.

По ступеням загромыхали ботинки. Слышно, как мужчины переговариваются.

— Внизу чисто, — сказал низкий голос. — Похоже, просто кладовка.

— НЕТ! — закричала я. — Я ЗА СТЕЛЛАЖАМИ! ОТОДВИНЬТЕ СТЕЛЛАЖИ!

Я собрала последний адреналин и шарахнула стулом по двери. БАЦ.

Снаружи — тишина.

— Ты это слышал? — сказал голос.

БАЦ.

— Из стены.

Я услышала, как по бетону скребут — оттаскивают стеллаж. Потом голос, приглушённый, но близкий:

— Эй? Там кто-нибудь есть?

— ПОМОГИТЕ, — всхлипнула я. — МЕНЯ ЗОВУТ ДЖУН. ПОЖАЛУЙСТА.

— Господи Иисусе, — прошептал голос.

Потом — инструменты. Визг циркулярной пилы, вгрызающейся в металл. Сыплются искры. Им понадобился час, чтобы распилить тяжёлые замки и стальную штангу, которую мой отец приварил.

Когда дверь наконец распахнулась, свет их фонарей ослепил меня. Будто огонь в глаза. Я закрыла лицо руками и свернулась на полу.

Женщина-полицейский коснулась моего плеча. — Всё в порядке, — сказала она. Её голос дрожал. — Теперь всё в порядке.

Правду я узнала через несколько дней, в больнице, под капельницей и в солнечных очках, потому что свет в палате слишком больно резал глаза.

У отца случился массивный инсульт на кухне. Он умер мгновенно. Он пролежал там три дня, прежде чем сосед, заметив стопку почты и нескошенную траву (он был педантичен с лужайкой), вызвал проверку.

Его нашли. Обошли дом. Они уже уходили, когда я ударила стулом.

Десять лет.

Адаптация… это было не как в кино. Никакого радостного монтажа. Я весила на тридцать фунтов меньше нормы. У меня был дефицит витамина D, от которого ломило кости. У меня не было социальных навыков. Я боялась открытых дверей. Полгода я не могла находиться в комнате с окном, потому что сама идея «снаружи» пугала меня. Бесконечное небо казалось, будто готово меня раздавить.

И технологии. Боже, технологии. Везде сенсорные экраны и социальные сети. Я чувствовала себя пещерным человеком, оттаявшим изо льда.

Я продала дом. Я не могла ступить в него снова. Поручила продажу адвокату, велев уничтожить содержимое подвала перед показами. Деньги от дома и его страховка позволяют мне жить тихо. Это кровавые деньги, но я считаю, что я их заработала.

Я пишу это сейчас, потому что недавно нашла в комиссионке коробку старых DVD. Увидела «Как отделаться от парня за 10 дней». Стояла в проходе, сжимала пластиковую коробку — и вдруг разревелась. Добрая женщина спросила, всё ли со мной в порядке. Я не смогла объяснить ей, что этот дурацкий фильм был моим единственным другом три года.

Я едва коснулась поверхности того, что происходило в той комнате. Во что я играла, чтобы не сойти с ума. В каких именно «ремонтах» была заключена жестокость. Какие сны мне снились.

Сейчас поздно. Ночник мигает, и меня это нервирует. Мне нужно ещё раз проверить замки на двери квартиры. Это будет уже десятый раз за ночь.

Если у вас есть вопросы, задавайте. Я так многого не сказала, а разговаривать с терапевтом слишком клинически. Я лучше поговорю с вами, в темноте.

Кажется, я слышу шум за дверью. Наверное, это просто ветер.

Но я всё равно проверю замки. На всякий случай.

Чтобы не пропускать интересные истории подпишись на ТГ канал https://t.me/bayki_reddit

Можешь следить за историями в Дзене https://dzen.ru/id/675d4fa7c41d463742f224a6

Или во ВКонтакте https://vk.com/bayki_reddit

Начало

Он очнулся пристегнутым цепью к телеге. На грязном лице смешались кровь и лесной чернозем. Кто-то из солдат уже перенес тело Бернарда в шатер. Забитая и испуганная Агнет так и сидела в клетке, дрожа от страха. Тело Марлис лежало на земле, прикрытое серым плащом. 

— Вы не ранены? — спросил подошедший Аскетил.

Юлиан безразлично пожал плечами.

— Куда же вы собирались бежать.. Леса кишат разбойниками, дороги охраняются войсками. Вы сделали всем только хуже.

Юлиан поднял глаза на монаха, но на удивление не увидел в его взгляде ни осуждения, ни ненависти, а даже некоторое сочувствие.

— Зато она не будет гореть на вашем костре под вопли обезумевшей толпы, — ответил Юлиан глядя на тело сестры.

— Но вторая девушка не избежит костра. И боюсь, что вы тоже. Папа не оставит убийство брата Бернарда без последствий. Гонения на еретиков и темнокровников только усилятся.

— Надеюсь, что к тому времени легкие Папы, как и всех фанатиков веры пожрет дьявольская паутина!

Аскетил тяжело вздохнул и произнес:

— Я буду молиться за вашу душу, несмотря ни на что.

Монах подошел к гауптману и произнес:

— Нам следует выезжать. Нужно, отпеть брата Бернарда как можно быстрее.

Гауптман сердито посмотрел на монаха и ответил: 

— Наш солдат так и не нашелся. Мы выйдем в путь, как только…

Выпущенная стрела пробила шею гауптмана, и он тут же рухнул с коня. Послышался боевой клич, и из тумана на солдат обрушилась толпа грязных и оборванных разбойников.

— К оружию! — закричал один из солдат, и, уклонившись от удара топора, четким ударом меча заколол одного из нападавших. 

Появление разбойников вернуло Юлиана в чувство, инстинкты заработали как никогда прежде. Он быстро спрятался под телегой, но тут же вспомнил про Агнет, которая так и осталась в закрытой клетке. Но помочь ей он не мог. Да и пока идет бой, в клетке, наверное, даже безопаснее.

Солдаты дрались организовано, не давая разбойникам сломать строй. И это сбавило пыл нападавших. Они кружились вокруг солдат, словно стая шакалов вокруг израненного медведя, но бросаться в рубку опасались. То и дело кто-то из разбойников с криком кидался вперед и тут же получал смертельный удар клинка. Солдаты тоже пропускали тычки и удары, но стальные латы принимали на себя большую часть неумелых ударов ослабленных голодом разбойников.

Правда, численный перевес противника все же давал о себе знать, и вскоре защитников оттеснили от возов с продовольствием. Один из разбойников запрыгнул на лошадь и попытался увезти ее вместе с телегой. Но далеко уехать похитителю не удалось: брошенное копье пронзило его грудь.

Все это время Юлиана не замечали. А, возможно, просто никого не волновал притаившийся и закованный в цепи юноша. А вот спрятавшегося под одной из телег Аскетила вытащили наружу. Он попытался вырваться, но ему на грудь села обезумевшая старуха из деревни. В руках ее блестело лезвие ножа, глаза требовали крови. 

— Кто же тут у нас? Святой отец! Разве не грешно прятать еду, пока люди голодают?

Она вскинула руку с ножом, но ударить не успела: железная цепь Юлиана стянулась вокруг ее горла, и старуха в мгновение испустила дух.

Тем временем один из возов исчез за деревьями, и ликующая толпа, побросав своих тяжелораненых и убитых, скрылась в тумане. Битва закончилась.

— Если еще раз нападут — не отобьемся. Нужно доехать до моста через Майн. Там смотровая башня, и можно дождаться подмоги. Бастиан, отправляйся за подмогой в ближайшую крепость, — приказал тучный солдат, с перебинтованной головой. Другие солдаты называли его Шекли. И теперь он был за главного.

Юлиана заперли в клетке с Агнет, хотя некоторые солдаты, подозревая его в сотрудничестве с разбойниками, явно желали разделаться с ним на месте:

— Мы потеряли гауптмана и еще троих. Нужно насадить его голову на пику, в назидание всякой нечисти! 

— Он пленник церкви. И только ей решать его судьбу, — вступился за пленника Аскетил.

— Мы подчиняемся городским властям, а не церкви!

— Но гнев Папы может пролиться и на власти города! 

Этот аргумент заставил солдат отступить.

— А что делать с погибшей ведьмой?

— Мы заберем тело. Его нужно сжечь, — сказал монах.

— Ее нужно отвезти к источнику. К Фламбере. Только так мы остановим дьявольскую паутину! — вдруг закричала Агнет.

— А ну, заткнись, ведьма! Еще одно слово без разрешения и останешься без пальца, — огрызнулся один из стражников.

Двое солдат приподняли тело Марлис, но тут же бросили его на землю.

— Это чертовщина! — перекрестился первый солдат.

— Дурная кровь! — перекрестился и второй.

Юлиан, несмотря на скованные цепью ноги, приподнялся, чтобы увидеть все своими глазами. И то, что он увидел, было самым чудесным и одновременно пугающим в его жизни. На месте, где лежало тело девушки, и где ее кровь пропитала землю, выросли и распустились яркие, разноцветные цветы. И эти цветы казались клочком жизни и надежды в мире, которому грозила неминуемая гибель. 

***

Усталая лошадь медленно тащила повозку с клеткой по раскисшей дороге. Юлиан наклонился к Агнет и прошептал:

— Перед смертью она сказала про Фламберу и просила сохранить ее кровь. Расскажи мне все, что знаешь, Агнет.

Девушка недоверчиво поглядела на Юлиана красными от слез глазами, а затем вновь посмотрела на лежащее у нее в ногах еще теплое тело Марлис. 

— Фламбера — это священный источник. Темнокровники считают, что есть обряд, который уничтожит дьявольскую паутину.

— Ты веришь в это? 

— Я верю Марлис. Она рисковала своей жизнью, чтобы найти источник.

— Что за обряд нужно провести?

— Я не знаю. О нем говорится в книге, которую мы выкрали у церковников. Она была написана такими как я. Тот старый монах вез ее с собой, я видела, как он однажды читал ее.

— Где источник?

— Никто не знает. А те, кто знал, сгинули в подвалах инквизиции или сгорели на костре. Но никто не выдал это место. Иначе они бы разрушили его. Марлис говорила, что редкий темнокровник может почувствовать приближение источника. И что мы недалеко от него.

Агнет наклонилась к Юлиану и едва слышно прошептала:

— Он зовет меня, я слышу. Но мне не выбраться из клетки. Юлиан, мы проиграли.. 

— Еще нет. Нужно все рассказать монаху..

Глаза девушки расширились от ужаса.

— Ни в коем случае! Он — один из них. Из инквизиторов. Если церковь узнает о том, где находится источник, всему конец.

— Иначе никак, Агнет. Ключ от клетки у него, и книга тоже. Если мы не попадем на источник, то все пропало.

Аскетил слушал историю молча. И на лице его то и дело появлялось неверие. Многие монахи считали источник выдумкой, другие — тайным местом силы, откуда служители культа темнокровников черпали свою дьявольскую силу. Сам Папа публично никогда не обсуждал Фламберу, но закулисно пару раз высказывал пожелания найти это место и уничтожить во благо церкви и всего человечества.

— Вы видели, на что способна кровь моей сестры. Разве это не чудо Господа? Помогите, нам, брат Аскетил. Не ради нас — ради мира, — сказал Юлиан.

— Даже если все это правда, как я могу доверять вам после того, как вы пытались освободить преступниц и убили брата Бернарда!

— Они не больше преступники, чем мы с вами.

— Эту девушку поймали на воровстве церковного имущества!

— На воровстве?! Это наша книга! Разве вернуть то, что у тебя несправедливо отобрали, это воровство? — возмутилась Агнет.

— Вы поили своей кровью детей! Это подтвердили свидетели, — не унимался монах.

— Чтобы очистить их легкие от плесени! Иначе бы дети погибли! Поймите, наша кровь — не проклятие дьявола, а благословение Бога. Вы считаете, что темнокровники породили болезнь, но мы никогда не занимались черной магией. А лишь пытались выживать и лечить больных, вести свои богослужения и обряды. Но вы столетиями вешали и сжигали нас просто потому, что наша кровь другая! Мы можем спасти этот мир, если… Если церковь не станет на нашем пути.

— Если паутину создал дьявол, разве не создал бы Бог противоядие? Дайте нам пройти к источнику, дайте прочесть книгу. Это все, что нам нужно. Прошу вас, дайте шанс этому миру, пока он не утерян. Ради этого жила и погибла моя сестра, — попросил Юлиан.

Внутри монаха шла непримиримая борьба, и ее отголоски то и дело выражались на его юном лице. Наконец, он тяжело вздохнул и покосился на солдат.

— Даже если вы правы, я не могу вас отпустить. Стража не послушает меня, да и инквизиция будет в ярости.

— Не нужно отпускать нас, просто приведите к источнику. Я чувствую, он уже близко, — ответила Агнет.

Сначала солдаты и слушать не хотели об изменении маршрута. Все связанное с темнокровниками вызывали у них страх и неприятие. Но когда Юлиан намекнул о том, что источник может исполнять любые желания, алчность солдат взяла верх. К тому же Аскетил заверил всех, что церковь не узнает о том, что кто-то из них совершил идолопоклонство.

— Но у нас раненые, что делать с ними? Я не могу это одобрить! — неуверенно возразил один из солдат.

— А кто ты такой, чтобы возражать? После смерти гауптмана — старший я. К тому же ранения несерьезные, пару часов ничего не изменят. Да и раненые тоже не прочь прогуляться к волшебному источнику, да, парни? — скомандовал Шекли, особая алчность которого никогда не знала границ. 

И потрепанный боем отряд свернул в сторону гор.

***

— Мы приехали, — сообщила Агнет и телега остановилось посреди леса. — Возьмите с собой книгу, брат Аскетил.

— Туда на холм? Да я с раненой ногой в жизни не поднимусь, — пожаловался раненый солдат.

— Они нас обдурить хотят. Сейчас поднимутся и удерут, — сердито произнес другой мужчина.

— Для того чтобы загадать желание, не обязательно всем подниматься. Можно кинуть в источник любую ценную вещь. Этого достаточно, — импровизировал Юлиан. Об источнике юноша почти ничего не знал, но добраться наверх нужно было любой ценой.

— Я не буду снимать кандалы, они не уйдут, — заверил их Аскетил.

— Ладно, пошли наверх, скоро начнет темнеть, — скомандовал Шекли.

Они поднимались недолго, но даже этот подъем отнял невероятно много сил. Тропы здесь не было, и людям приходилось пробираться через заросли молодого сосняка. Глина под ногами скользила, и закованные в кандалы пленники несколько раз плюхнулись в грязь. Юлиану приходилось еще тяжелее, ведь ему еще приходилось нести на себе тело сестры, ведь солдаты наотрез отказались касаться тела «ведьмы».

— Ну и где этот источник? Я вижу лишь какие-то развалины, — громко ругнулся Шекли.

— Вон там у ручья, его сильно засыпало листьями, — указала Агнет.

Под листьями действительно оказалась небольшая каменная ванная, вырезанная в остатке скалы. Через нее небольшой струйкой тек родник.

— Ну и что нам делать дальше? — Шекли не терпелось уйти как можно быстрее.

Юлиан замешкался, явно не успевая придумать подходящий ответ.

— Загадывайте желание и бросайте в купель то ценное, что есть у вас и ваших друзей внизу, — помогла Агнет.

— Они мне не друзья, — буркнул Шекли и бросил в купель собственные позолоченные часы. Три серебряные монеты, полученные им от других солдат, он решил припрятать у себя. — А когда это все сработает?

— В течение семи дней, — выдумала девушка.

— Ладно. Мы тогда посидим тут рядом, — сказал он и зевнул.

Шекли присел на камень, и через минуту громко захрапел. Второй солдат также спал, прислонившись к стволу дерева.

— Что это с ними? Это сделала Фламбера? — удивился Юлиан.

— Скорее мое вино. Брат Бернард плохо спал и всегда возил с собой немного макового молока. У нас есть час, до того как они проснутся, — ответил монах.

— Дайте мне книгу, — попросила Агнет, и тут же принялась перелистывать пожелтевшие от времени страницы. — Здесь все на латыни! Я не смогу прочесть! — едва не заплакала она.

— Я знаю латынь. Все наши службы проходят на этом языке, — Аскетил взял книгу из рук девушки, — что именно мне искать? 

— Марлис искала описание обряда, — напомнил Юлиан.

— Нашел. Здесь говорится о жертве над каким-то камнем. Но здесь ничего не сказано о купели.. Да и текст как будто обрывается на полуслове.

— Возможно тот, кто писал книгу, хотел скрыть истинный облик источника, чтобы его не могли разрушить недруги. Эта купель — фальшивка. Ищите настоящую Фламберу, — приказал Юлиан. .

— Здесь какая-то надпись на латыни. — Агнет указала на едва приметный и поросший мхом камень. 

Аскетил склонился, и, сорвав мох, медленно прочел вслух вырезанную на камне надпись:

— Пусть здесь прольется вся темная, жертвенная кровь. Тогда вспыхнет свет, и вода очистит всю хворь.

— Ты хотела пожертвовать свою кровь, так пусть твое желание исполнится. Прости, что не верил тебе раньше, и не смог защитить. — Юлиан положил Марлис на камень. Когда-то полное жизни тело девушки стало бледным, холодным и начало покрываться темными пятнами.

Юлиан взял у монаха кинжал и сделал на мертвом теле множество надрезов. Кровь засочилась и потекла на мокрый серый камень.

— Нехорошо это, не по-христиански, — Аскетил отвернулся и несколько раз прочел молитву, словно открещиваясь от совершаемого поругания.

— Ничего не происходит, я чувствую, — Агнет обошла камень по кругу.

— На камне написано, что должен вспыхнуть свет. Вы видите что-то похожее? — спросил Юлиан, внимательно оглядывая камень. 

Но камень не менялся.

— Возможно, мы что-то упустили. — Аскетил принялся нервно перелистывать страницы книги.

Монах отложил книгу и склонился над окровавленным камнем. Его пальцы заскользили по вырезанной надписи.

— Возможно, дело в неправильном толковании. Не sacrificium, а sacrificium sui — вот в чем дело! — воскликнул монах.

— В чем разница? — спросил Юлиан.

— Первое означает жертвование. Второе самопожертвование. Ваша сестра не пожертвовала собой. Она погибла.

— Как не пожертвовала?! Ее так долго пытали, но она и словом не обмолвилась о Фламбере! — возмутилась Агнет.

— Она была храброй девушкой. Но, видимо, нельзя просто принести чье-то тело и пустить кровь. Иначе весь смысл таинства теряется. Человек должен прийти на жертву осознанно, так же как Иисус шел с крестом на Голгофу ради спасения человечества.

— Неужели все было зря.. — заплакала Агнет. Она села на бревно и опустила голову.

— Твоя сестра совершила огромный подвиг. Христианский подвиг, пусть она и не верила в Христа. Мне жаль, правда жаль..

— Темная жертвенная кровь.. Здесь ведь так написано? — переспросил Юлиан.

Монах кивнул и повторил:

— Пусть здесь прольется вся темная, жертвенная кровь. Тогда вспыхнет свет, и вода очистит всю хворь.

— Камень требует самопожертвования от темнокровников. Простой человек не может идти на заклание, — рассуждал Юлиан.

— Видимо, так. — согласился монах. — Да и книгу писали темнокровники.

— Такая кровь есть не только у Марлис…

Глаза Аскетила расширились от ужаса. Он обернулся и посмотрел на Агнет. Она все также сидела недалеко от жертвенного камня, погруженная в свои мысли.

— Она же дитя. Я не позволю! — произнес монах так тихо, чтобы Агнет не услышала.

— Выхода нет. Подумайте о тех детях, что прямо сейчас погибают от голода и удушья. 

— Но вы же не можете тащить ее на камень силой. Она должна пойти на это добровольно. Слова в надписи нельзя трактовать по-другому..

— Не можем.. Она должна пойти добровольно. Но как ее убедить.. — Юлиан вдруг ужаснулся собственным словам. Они с монахом долго молчали, пока не подошла Агнет. Взгляд ее был туманным, смиренным, но в кроткой маленькой девушке чувствовалась невероятная внутренняя сила. 

— Если кровь Марлис больше не поможет. Значит, ее место должна занять другая темнокровка — я.

Аскетил и Юлиан вытаращились на девушку.

— Синьора, вы не должны этого делать. Я уверен, есть и другой путь.. — взмолился монах. — На вашем месте должен быть кто-то другой. Вы же совсем дитя!

— Все темнокровники, которых я знала, убиты. Таких как я почти нет больше. Вы не найдете никого.

— Некоторые спаслись за морем и основали орден на землях Трансиордании. Мне об этом говорил Бернард.

— Но кто из них захочет вернуться и пожертвовать своей жизнью ради мира, который все время отвергал, клеймил и преследовал их? — спросил Юлиан.

— Нет. Это моя жертва.

Агнет положила руку на плечо монаха и улыбнулась.

— Простите нас за все.. — прошептал монах. Но, конечно, в душе он понимал, что те страдания, что причинила этим людям церковь, нельзя загладить даже тысячей извинений.

Агнет подошла к камню, где все еще лежала ее мертвая подруга, и взяла в руку кинжал, но тут же отбросила его в сторону.

— Юлиан, я ужасно боюсь боли.. Я не смогу нанести себе вред. Вы должны..

Юлиан все понял и кивнул. Он взял тело Марлис и отнес его в сторону. Он не хотел возвращаться к камню. Не хотел смотреть в глаза ни монаху, ни тем более той, которую собирался собственноручно убить. Юлиан опустился на колени перед телом сестры и взмолился:

— Помоги мне, как помогала всегда. Должен быть иной выход. Я не могу погубить столь юную душу.

Воспоминания о детстве вдруг накатили на него целой волной. Юлиан вспомнил, как они с Марлис прятались на сеновале, как ловили сверчков и бабочек, как играли в благородных леди и рыцарей и обследовали руины старого замка, что располагался недалеко от деревни. Но одно уже давно забытое и далекое воспоминание вдруг всплыло в памяти так отчетливо, словно произошло только что.

Тогда ему было около пяти лет. Он смотрел красными от слез глазами на умирающую в его руках жабу готовый вновь разрыдаться. Глаза животного медленно моргали, лапы бились в судороге. Он не хотел на нее наступать, но и разглядеть в траве, увы, не смог.

— Что случилось, Юлиан? — спросила подошедшая Марлис.

Юлиан показал ей жабу.

— Я.. я не хотел наступить на нее.. — всхлипывал он. — Мы должны спасти ее Марлис, пожалуйста.

Марлис нежно погладила брата по голове.

— Ты помнишь, что я рассказывала тебе о волшебной крови?

Юлиан кивнул.

— Окропи ее несколькими каплями своей крови.

Юлиан испуганно достал небольшой ножик, и зажмурившись, уколол свой палец. Капля алой крови выступила на коже.

— Смелее.

Юлиан растер кровь по тельцу жабы. Отчего животное вскоре ожило, зашевелилось и как ни в чем не бывало, спрыгнуло с ладони в траву. 

— Вот видишь, ты такой же, как и я, — улыбнулась Марлис.

Но вместо того, чтобы обрадоваться, Юлиан с ужасом посмотрел на сестру и тут же бросился бежать прочь.

***

— Я до смерти боялся колдовства в детстве. Поэтому, то что случилось у реки, я просто выбросил из головы и старался никогда не вспоминать. Повзрослев, я уехал в город и посвятил свою жизнь просвещению и науке. Марлис же пошла по другому пути, — закончил свою историю Юлиан, — Я должен был быть с ней рядом все эти годы. Тогда, возможно, она была бы жива. Агнет, тебе не нужно делать этого. Марлис просила сохранить ее кровь, и я это сделал. Я ее кровь. Иди, дитя. Ты не должна видеть это.

Они обнялись, и Агнет в слезах пошла вниз по склону.

— Не отдавайте ее инквизиции, брат Аскетил. Это девочка гораздо ценнее для мира, чем те, кто осудил и пытал ее, и те, кто будет потешаться над ее смертью на костре. Обещайте мне!

— Я увезу ее за море. Там она будет свободна. Да и я тоже. Вы уверены, что все получится?

Юлиан быстрым движением полоснул себя по пальцу и измазал выступившей кровью камень. Фламбера ответила теплым светом, который согревал души каждого, кто видел его.

— Такая же дурная кровь, как и у сестры, — усмехнулся Юлиан. — Идите, пока солдаты не очнулись.

Монах перекрестил юношу и пошел вниз. Агнет он догнал на склоне, и они вместе пошли на юг, держась подальше от дорог и поселений.

Тем временем в лесу начался самый настоящий ливень. Он смыл с камня жертвенную кровь и потоками унес ее в реку. Оттуда кровь растеклась по другим рекам, источникам и морям. И везде, где она появлялась, плесень вдруг необъяснимым образом погибала на радость крестьянам, какой бы веры и воззрений они не придерживались, и какая бы кровь ни текла в их жилах.

Подписывайтесь на мой тг или вк

Отряд везет на казнь нескольких преступников, которые по мнению инквизиции виновны в колдовстве. Солдатам предстоит пересечь земли, где бушуют голод, мародерство и бунты крестьян. По пути к отряду прибивается таинственный всадник, чьи замыслы на самом деле несут куда большую угрозу или спасение, чем любое мнимое колдовство.

***

Одинокий всадник остановился у лесной опушки. Его лошадь устало опустила морду в недавно взошедшие посевы овса, но тут же оскалила зубы и недовольно забила землю копытом.

— Что, родная, невкусно? — усмехнулся Юлиан и похлопал лошадь по боку.

Но когда всадник наклонился и внимательно оглядел землю, улыбка вмиг испарилась с его лица. Все зеленые всходы были поражены белой плесневелой пленкой, которая, словно паутина покрыла собой овес.

В народе эту роковую напасть так и окрестили: «паутина дьявола». Впервые она появилась примерно год назад и быстро поразила засеянные поля и благоухающие фруктовые сады. Плохо приходилось и людям, особенно тем, кто часто находился рядом с поврежденным урожаем: плесень попадала в легкие, где вскоре начинала плодиться, и в конечном счете приводила к удушью.

Чтобы спасти урожай, крестьяне жгли серу, добавляли в почву известь и навоз, лили под корень травяные настойки. Священники устраивали крестные ходы. Деревенские знахарки, несмотря на страх перед инквизицией, взывали к старым богам и духам, плели защитные венки, закапывали в землю краюхи хлеба и жмени зерна для лучшей жатвы, а по ночам жгли ритуальные костры. Но в итоге урожай поглощал огонь, в надежде, что новые посевы вырастут здоровыми. Но плесень лишь ненадолго отступала, чтобы затем вернуться и захватить еще больше территорий.

Вдали послышался лошадиный топот, и вскоре на дороге появился отряд из дюжины вооруженных всадников и двух монахов. Лица путников, как и требовала безопасность, были закрыты платками и шарфами. Замыкали строй пара груженных продовольствием телег, и повозка с установленной на ней железной клеткой. Эта конструкция особо привлекла внимание Юлиана, ведь в подобных передвижных темницах обычно перевозили каторжников и опасных преступников. Но стенки клетки были завешаны тканевыми накидками, и разглядеть того, кто находился внутри, было невозможно.

Заметив Юлиана, отряд остановился.

— Назовите свое имя и цель путешествия! — строго скомандовал выехавший вперед всадник. Его рука при этом грозно лежала на рукояти меча.

— Я герр Штирлих из западной Франконии, — назвал заранее выдуманное имя Юлиан. — Еду на юг с важным поручением.

— Все поездки за пределы княжества закрыты, пока бушует болезнь. Есть ли у вас специальное разрешение?

Юлиан протянул всаднику конверт с сургучной печатью бургомистра. Такой документ открывал его владельцу множество дорог, хотя Юлиан и понимал, что вскоре настанут времена, когда никакое покровительство не поможет покинуть зараженные территории. Всадник внимательно изучил бумагу и метнул подозрительный взгляд на юношу.

— Снимите шарф!

Юлиан опустил шарф и обнажил еще совсем юное и покрытое густой щетиной лицо.

— Все в порядке, герр гауптман? — спросил подъехавший монах.

Это был мужчина средних лет в темном монашеском одеянии, с висящим на груди большим деревянным крестом. Лицо его было симпатичным, но взгляд голубых глаз был холодным, внимательным, жалящим.

— Да, брат Бернард, — Гауптман вернул письмо и жестом указал остальным всадникам, что можно продолжить движение.

— Неужели вам, юноша, не боязно бороздить дороги, когда большинство не рискуют высунуть нос из дома? — поинтересовался Бернард.

— К сожалению, всегда есть неотложные дела. Но если вы не возражаете, я бы хотел поехать с вами. Говорят, здешние леса небезопасны.

— О да. Чаща полна разбойников и прочих голодранцев! Но вам, юноша, очень повезло, что вы встретили именно нас. Нам с братом Аскетилом будет честью стать вашими спутниками.

— Доброго дня вам, герр Штирлих, — робко произнес второй монах.

Юному монаху было не больше двадцати. Худощавое тело покрывали потертая туника и шерстяной плащ, подвязанный дешевым тканевым поясом. Оба монаха имели характерные бритые макушки. Такой постриг символизировал отречение от мира в пользу служения Господу.

— Не пора ли остановиться на ночлег, гауптман? Впереди есть деревни, где наверняка есть постоялый двор, — предложил Бернард, когда заметил, что солнце все ближе опускалось к горизонту.

— Я не хотел бы оставаться в деревне в нынешнее время, брат Бернард. Встанем за холмом в низине, чтобы лагерь нельзя было увидеть с дороги.

Отряд въехал в небольшую деревню. Она оказалась почти безлюдной: лишь несколько зевак вышли поглядеть на проезжающий мимо отряд. Но завидев мрачные лица вооруженных солдат, селяне тут же запирались в собственных домах.

Следующее поселение встретило путников угрюмыми хижинами с серыми соломенными крышами, пустыми загонами для скота и редким дымком печей. Деревенская мельница стояла неподвижно, явно ожидая лучших дней, когда вновь заработают ее жернова, а амбары наполнятся мукой.

Юлиан знал, что голод уже несколько месяцев терзал земли центральной Саксонии, и вымершие деревни уже стали привычной картиной для тех земель. Но здесь в южных селах все еще теплилась жизнь. И как только отряд подъехал ближе, около полусотни крестьян вышли к дороге.

— Сейчас будут попрошайничать, — буркнул один из солдат и крепче сжал копье.

— Разве голод добрался и сюда? — удивился Аскетил, глядя на пустые загоны для скота.

— Народ в этих деревнях прижимистый и приученный к голоду. Если скота нигде нет, значит, селяне все съели и теперь действительно голодают, — рассуждал Юлиан.

— Да есть у них скот. Просто попрятали от греха подальше. А сейчас будут в глаза жалобно заглядывать. «Дайте-ка что-нибудь пожевать назубок, милорд», — передразнил один из стражников местный говор.

Крестьян тем временем становилось все больше. Лица их были уставшими и печальными, а щеки впалыми от голода. Но Юлиан прекрасно видел, какие злобные и завистливые взгляды кидали некоторые селяне, глядя на их груженые обозы с провиантом.

— Здравия вам, благородные господа! Позвольте поприветствовать в нашем крае, — произнес пожилой бородатый староста в плотном тулупе и широкой черной шляпе.

— Мы не благородные господа. Всего лишь слуги господни, — холодно ответил Бернард, не сбавляя ход лошади.

— Простите, ваша милость, обознался. Не будет ли у вас немного еды для наших детей? Проклятая плесень уничтожила все всходы. Мы голодаем.. Я лично неделю назад похоронил двухлетнюю дочь, а до этого и супругу.

— Ничем не можем помочь! Обратитесь к вашему старосте или бургомистру, — так же равнодушно ответил Бернард и пнул под бок лошадь, чтобы та ускорила шаг.

— Брат, Бернард. У нас в телегах есть провизия. Мы можем поделиться частью, — шепнул Аскетил.

— Это провизия инквизиции. Еда наших братьев. Раздавать ее налево и направо неразумно: голод рано или поздно доберется и до земель монастыря.

— Хоть немного, брат Бернард. Разве пожалел бы Иисус горсть пшеницы для умирающих?

Бернард не успел дать ответ, ведь на дорогу выскочила одетая в лохмотья старуха и ловко схватила лошадь монаха за узду.

— Дайте нам еды! Еды! — вскричала она, вытаращив на монаха безумные глаза.

— Пошла прочь! — крикнул ехавший рядом солдат и пнул старуху ногой в лоб.

Старуха пошатнулась и осела на грязную обочину. Толпа забурлила, и во всадников полетели проклятия, плевки и куски сухого навоза. Часть селян попыталась оттеснить солдат с дороги, а один мальчишка даже начал распутывать веревки, держащие накидку на телегах с продовольствием. Но выставленные вперед острые копья быстро охладили пыл толпе.

— Эти похуже лесных разбойников будут! — выругался один из солдат, когда отряд достаточно отъехал от деревни.

Сердце Юлиана бешено колотилось после пережитой стычки. Он обернулся и увидел, что толпа перестала гудеть и постепенно расходилась. На дороге осталась лишь безумная старуха. Она тянула костлявую руку в сторону всадников и медленно сжимала пальцы, словно в руке ее был не воздух, а чье-то горло.

***

Когда лагерь был разбит, погода начала портиться. Заморосил мелкий дождь, поднялась легкая дымка, которая вскоре превратилась в довольно плотный туман.

Юлиан кинул собранную охапку дров у костра и присел рядом с тучным солдатом, которому указали стеречь огонь и готовить пищу. Монахи уединились в своем небольшом шатре для вечерней молитвы.

— Лучше не снимай шарф с лица. Этот лес тоже болен. Я даже через ткань чувствую запах гнили и плесени.

Юлиан сделал несколько сильных вдохов, но ничего, кроме привычного запаха леса не почувствовал.

— Эту напасть не остановить. Если никто не найдет решение, то мир ждет гибель, — обреченно буркнул солдат.

— Мы пережили чумной мор двадцать лет назад, — напомнил Юлиан.

— Пережили, правда, целые княжества обезлюдели. Но тогда мы знали, как остановить недуг: закрыли города, жгли трупы и имущество умерших. Сейчас мы слепы. Я сам был фермером и видел, как страшна эта напасть. Ее не выжжешь огнем, и карантин не объявишь. Плесень летит себе по ветру и жрет все, до чего доберется. Даже мне пришлось бросить ферму и идти в солдаты. Здесь-то дают паек. Пока дают.. Но самое страшное будет, когда и армию станет нечем кормить.

— Откуда взялась эта дрянь?

— Мне почем знать.. Инквизиция считает, что виноваты еретики и темнокровники. Костры с людьми горят ежедневно. Вон еще двоих туда же везут.. — Страж кивнул в сторону клетки, — Видимо, от этой напасти мы беззащитны, если Господь решит оставить нас. Посмотри-ка за огнем, мне нужно облегчиться после дороги.

Солдат скрылся за деревьями. А Юлиан тут же положил взгляд на стоящую чуть в стороне от лагеря телегу с заключенными. Он тихо подкрался к клетке и протянул руку, чтобы отодвинуть накидку.

— Не стоит этого делать… — произнес чей-то грозный голос.

Юлиан вздрогнул и только сейчас увидел прислонившегося к старому пню караульного.

— Любопытство не грех, но не надо дразнить удачу, — с ухмылкой произнес страж.

Юлиан смущенно кивнул и вернулся к костру.

— Поможет ли церковь одолеть недуг? — спросил Юлиан у присоединившегося к ужину Аскетила.

— Мы — слуги божьи, и лишь на волю его уповаем, — смиренно ответил монах.

— Вы считаете, что болезнь — дело рук темнокровников и ведьм? Это их вы везете на казнь?

— Папа считает, что именно темнокровники своей дурной кровью призвали проклятие. Значит, все так и есть, — ответил монах после небольшой паузы.

Юлиан видел, что юноша отвечает по шаблону, так как велит церковный долг. В глазах же монаха не считалось той уверенности, сомнение явно съедало его изнутри.

— Обе темнокровницы сознались в своих преступлениях и покаялись перед церковью, — добавил подошедший к костру Бернард. Аскетил тут же захотел уступить старшему брату место у костра, но Бернард жестом успокоил его.

— Вы сказали «обе»? Это женщины? — удивился Юлиан.

— А что вас удивляет? Даже многие мужи поддаются влиянию ереси. Что уже говорить о женщине, природа которой во всем уступает мужчине? Дамы, особенно в молодости, как никто склонны к коварству, а там, где коварство — там и колдовство. И пусть вас не вводят в заблуждение их кротость и красота. Дьявол любит прятаться за красивым ликом.

— И вы нашли доказательства против них убедительными? — усомнился Юлиан, привыкший ставить под сомнение любые доводы церкви.

Но перед ним был не представитель церкви, а инквизитор. Да, эта организация заметно потеряла свои позиции в последние десятилетия. Но появление паутины, и объявленная Папой война темнокровникам и их соратникам, вновь вернули инквизиции прежнее весомое влияние.

— Неопровержимыми. Одна из них давала пить свою кровь несчастным детям. Вторая же скрыла это преступление от церкви и даже помогала преступнице прятаться от инквизиции.

— А что у этих темнокровников прямо.. черная кровь? — полюбопытствовал один из солдат.

— К сожалению такая же алая, как и у нас с вами. Иначе их бы было гораздо легче разоблачить. В любом случае, все они будут пойманы и сожжены. Огненная гиена должна поглотить еретиков и темнокровников. Только так их души очистятся, а мир освободится от поразившей его скверны, — грозно произнес монах.

— В просвещенных университетах считают, что причина хвори не колдовство, а грибок, который иноземные моряки завезли в трюмах кораблей, — сообщил Юлиан.

Бернард сверил юношу презрительным взглядом.

— Настоящее просвещение доступно только истинным христианам. Надеюсь, ваши друзья в университетах придут к вере рано или поздно.

— Пора тушить костер и ложиться. Выдвигаемся до рассвета. Не нравятся мне эти леса.. — произнес гауптман.

Юлиан ушел в свою палатку, но спать в эту ночь юноша не собирался. Он упаковал вещи в мешок, спрятал под плащ кинжал и стал ждать, пока лагерь уснет. Примерно через час, когда Юлиан уже планировал тихо выползти из своего укрытия, снаружи поднялся переполох. Солдаты носились по лагерю, впопыхах надевая на себя броню.

— Что произошло? — спросил Юлиан.

— Один из караульных пропал. Они собираются прочесать лес, — с тревогой в голосе ответил Аскетил.

— Ждите нас здесь. Мы обследуем ближайшие окрестности и тут же вернёмся. С вами останется двое моих солдат. Вы умеете сражаться, герр Штирлих? — спросил гауптман.

Юлиан кивнул.

— Хорошо, значит на один меч у вас больше. — Гауптман недоверчиво покосился на безоружных монахов. — Вам с братом тоже лучше вооружиться.

— Слово Господа — наше оружие, — ответил Бернард. Казалось, что он — единственный в лагере сохранял абсолютное спокойствие. Взгляд его был так же строг и непроницаем.

Солдаты во главе с гауптманом разбрелись по лесу, и туман быстро скрыл их силуэты. Юлиан не привлекая к себе внимание, взял в руку увесистое полено и тихо подошел к сторожившему клетку солдату.

— Нервная стояночка, — нервно усмехнулся караульный и шмыгнул носом.

Из клетки вдруг донеслось тихое женское пение. Здесь в ветреном сыром лесу оно еще больше пробирало холодом.

— Замолкните там, и так не по себе! — испуганно прикрикнул стражник.

Но голос девушки не замолкал. Она пела все громче и громче, и от ее пения стыла кровь в жилах.

— Ты это, не слушай ее. Говорят, она своим голосом может околдовать!

— Это точно, может, — Юлиан со всей силы огрел стражника поленом по голове.

Солдат свалился на землю в беспамятстве. А Юлиан быстро принялся обыскивать солдата. Но ключей от клетки нигде не было. Видимо, те остались у гауптмана.

Тогда Юлиан несколькими плотными ударами бревна сбил замок с петель. Дверь скрипнула и отворилась. Лунный свет тут же осветил двух сидевших внутри девушек. Первой было около двадцати. Лицо ее покрывали синяки и кровоподтеки, некогда длинные волосы были острижены почти в ноль, а в некоторых местах просто были вырваны целыми клоками. Она подняла глаза на юношу, и взгляд ее наполнились счастьем и надеждой.

— Марлис.. — прошептал Юлиан.

Девушка спрыгнула из клетки и кинулась обнимать Юлиана.

— Как ты нас нашел?

— Мне подсказали, каким маршрутом вас повезут. Долго рассказывать. Нужно уходить немедленно.

— Хорошо.. Агнет, быстрее выбирайся.

Второй девушке было не больше тринадцати. И выглядела она еще более жалко: худое, покрытое синяками и царапинами тельце, грязная и рваная тряпка вместо одежды, загнанный взгляд. Очевидно, что ее как и Марлис подвергли жестоким пыткам.

Но Агнет не выбралась из клетки и лишь с ужасом смотрела перед собой. Юлиан уловил ее взгляд и обернулся. В десяти шагах от него стояли Бернард, Аскетил и один из солдат. И если монахи не были вооружены, то в руках стражника лежал заряженный арбалет.

— Я всегда чую, когда передо мной человек, замысливший зло, герр Штирлих. Немедленно вернись в клетку, чернокровница! — приказал Бернард.

Агнет словно испуганная уличная собачка вжалась к прутьям клетки, но Марлис и Юлиан остались на месте.

— Ни за что! — с ненавистью процедила Марлис.

— Неужели ты решила, что этот нескладный юноша спасет тебя от костра?

— Я выцарапаю глаза любому, кто решит дотронуться до нас, проклятый фанатик!

Марлис резким движением вытащила из кармана уплотненный комок земли и запустила его в арбалетчика. Комок ударился о шлем и разлетелся на мелкие части, осыпав землей шею и плечи. Стражник вдруг взвыл от боли и принялся вытряхивать из-под доспехов мелких красных муравьев, что нещадно жалили его плоть.

— Агнет, быстро наружу! — закричала Марлис.

Но Бернард не собирался отпускать пленников. Он сбил с ног Юлиана, и они принялись кататься по земле, нанося друг другу удары. Юлиан вскоре почувствовал, как быстро уходят силы, и как, несмотря на пожилой возраст был силен монах. Марлис кинулась на помощь, но ее схватил Аскетил.

Тем временем Бернард сел на спину уже обессилевшему Юлиану и начал душить юношу своим поясом. Юлиан захрипел, руки его ослабли, ноги забились судорогой.

— Брат Бернард, не делайте этого! — испуганно крикнул Аскетил.

Но Бернард не ослаблял веревку. Хрип и судороги умирающего еретика — это справедливая кара, которая достигла того, кто посмел идти против церкви, а значит, и против Бога.

Марлис со всей дури укусила Аскетила за руку и вырвалась из захвата. Подобрав с земли выпавший кинжал, она вонзила лезвие в спину Бернарда. Она била еще и еще. И каждый удар был для нее отмщением своему мучителю и вызывал кровожадную улыбку на ее лице.

— Покайся перед церковью, сдай своих братьев по ордену. И мы облегчим твое страдание, — говорил ей Бернард после очередной мучительной пытки.

— Сдохни, чудовище! — кричала Марлис, платье которой уже было полностью испачкано кровью монаха.

— Марлис, хватит. Он мертв, хватит, прошу тебя, — Агнет оттащила обезумевшую подругу от изрезанного тела монаха. Марлис перевела взгляд на Аскетила. Но тот даже не думал атаковать и лишь испуганно пятился назад.

— Юлиан, вставай, вставай!

Юлиан открыл глаза и увидел склонившуюся перед собой Марлис. Несмотря на разбитое лицо и окровавленные руки, она вновь казалась ему самой прекрасной девушкой в мире. Юноша улыбнулся, и она в ответ одарила его теплой улыбкой.

Вдруг Марлис вскрикнула от боли, и ее тело безвольно осело на землю с торчащей в спине арбалетной стрелой.

— Брат... Езжай к Фламбере.. Не дай моей крови пропасть зря, — прошептала Марлис, и глаза ее стали стеклянными и безжизненными.

Юлиан взревел и прижался к телу мертвой сестры. Он не слышал мольбы Агнет бежать, не видел приближения вернувшихся солдат и не разглядел удар, лишивший его сознания.

Продолжение тут

Подписывайтесь на мой тг, вк

Здесь продолжения выходят еще раньше

Ночью в сторожке лесника свет керосиновой лампы казался тусклым, едва выхватывая из полумрака напряженные лица мужиков. Артем сидел на табурете, ссутулившись, и нервно крутил в пальцах погасшую самокрутку. Напротив него замерли посеревший от страха Егор, местный участковый Паша и старый дед Матвей. Воздух в тесном помещении сперло, пахло старым табаком и страхом — животным ужасом, который не спутаешь ни с чем.

Артем поднял тяжелый взгляд на собравшихся.

— Вы ждете правды. Но правда вам не понравится. То, что случилось с Витькой три дня назад — это не самоубийство.

Никто его не перебил. Все помнили закрытый гроб и испуганный шепот старух на поминках.

На минуту память вернула Артема в события той страшной ночи:

Телефонный звонок разорвал его сон. Звонил Виктор, его лучший друг. Артем, еще толком не проснувшись, буркнул в трубку что-то невнятное, но ответ заставил его подскочить на кровати. В динамике слышалось тяжелое, прерывистое дыхание, перемежающееся всхлипами, словно человек пытался говорить, но горло его уже сжимала невидимая удавка.

— Тёма... Она здесь, — шепот Виктора срывался на визг. — Стоит у окна. В красном платке. Ногти скребут по стеклу... Господи, Тёма, у нее вместо лица... кровавое месиво! Она шепчет мое имя.

Сон как рукой сняло. Артем заорал в трубку:

— Запрись! Не смотри на нее! Я бегу!

Связь оборвалась с противным чавкающим звуком. Артем, натянув штаны и схватив монтировку, вылетел из дома, по пути пнув спящего в соседней комнате брата, Дениса. Они гнали по разбитой грунтовке, не жалея подвески машины, но в голове Артема билась лишь одна мысль: они уже опоздали.

Дом Виктора стоял на краю поселка Солнечное, у самого оврага. Окна были темными, дом казался слишком черным, даже на фоне ночного неба. Когда фары осветили фасад, Денис вскрикнул. Все стекла в доме были целы, но изнутри они были заляпаны чем-то бурым, словно кто-то бился о них в агонии, пытаясь выбраться наружу.

Дверь была заперта изнутри. Артем с третьего удара высадил входную дверь. Они ворвались в прихожую и тут же остановились, оглушенные запахом крови.

Виктор был в гостиной. Он висел под потолком, зацепившись вывернутой лодыжкой за балку. Гравитация в этой комнате словно сошла с ума. Его руки болтались плетьми, а голова... Шею узлом стягивал старый, поеденный молью красный платок. Лицо Виктора посинело, язык вывалился, а сочящиеся кровью глаза смотрели в угол комнаты с выражением застывшего на них безумия.

Там, куда упирался его мертвый взгляд, на на обоях, кровью, которая еще не успела свернуться, было выведено: «Мой жених не пришел. Теперь я заберу твоего».

Три дня после этого Солнечный жил в страхе. Люди боялись выходить во двор после заката. Все понимали: легенда о Варваре-невесте перестала быть просто страшилкой.

Дед Матвей, сплюнув на пол сторожки, глухо подтвердив догадки.

— Это она! Варвара, что двенадцать лет назад повесилась в амбаре в день своей свадьбы. Жениху ее, Кольке, родители выбрали другую, более выгодную партию. Весь день она ждала его у алтаря. А потом надела свой свадебный красный платок, подаренный матерью, пошла в амбар и прокляла весь мужской род в этой деревне, перед тем, как табуретку с под себя выбила.

— Почему Витя? — спросил участковый Паша, нервно потирая шею. Он здесь был новым человеком, — Он-то тут при чем?

— Проклятие, — ответил Артем. — За эти годы уже трое погибло. И все накануне своих свадеб. Варвара так мстит. Считает, что любой жених в этой деревне принадлежит ей по праву.

В комнате повисла тяжелая пауза. Все знали, что через два дня должна состояться свадьба младшего брата Артема — Дениса. Если их логика была верна, следующей ночью Варвара придет за ним.

Но Артем не собирался отдавать ей брата.

Ярость вытеснила страх. Он знал, что в старых болотах, за Гнилым ручьем, живет отшельник Игнат, которого местные считали черным колдуном. Говорили, он знается с мертвыми.

Утром Артем нашел его хижину. Колдун, жилистый старик с бельмом на глазу, встретил его на пороге, держа в руках топор.

— Смертью от тебя разит, парень, — прокаркал он вместо приветствия. — Знаю, зачем пришел. Невеста опять бушует.

— Как ее остановить? — прямо спросил Артем. — Церковь не поможет, батюшка даже освящать дом Виктора отказался, когда узнал про ту надпись кровью.

Игнат усмехнулся, обнажив гнилые зубы.

— Молитвы для упокоенных. А Варвара не упокоена, она проклята собственной злобой. Ее никак нельзя изгнать, Артем. Ее нужно удовлетворить. Ей нужна свадьба.

— С кем мертвец может свадьбу сыграть? — удивился Артем. — Я не позволю Денису...

— Не с живым, дурень, — перебил его колдун. — Ей нужен тот, кто обещал и не выполнил. Колька. Тот, кто ее предал.

— Но Николай же умер год назад! — воскликнул Артем. — Утонул в реке по пьяни.

— Вот именно, — кивнул Игнат. — Его душа тоже не нашла покоя. Он виноват, и его вина держит его здесь. В тине он, прячется от нее. А она слепа в своей ярости, хватает всех подряд. Мы должны провести «Черное венчание». Соединить их насильно. Только получив своего истинного жениха, она уйдет.

Подготовка к ритуалу заняла весь день. Нужно было действовать быстро: до свадьбы Дениса оставалась одна ночь. Игнат выбрал место на берегу той самой реки, где утонул Николай. Это была граница миров — вода и суша, жизнь и смерть.

Ровно в полночь они разожгли костер из осиновых веток. Дениса спрятали в кругу из соли внутри машины, запретив смотреть в окна. Артем и Игнат стояли у воды. Колдун начал читать заговор на старославянском языке, голос его перекрывал шум ветра и плеск речной воды. Он бросил в огонь личную вещь Николая — старые часы, взятые у его матери, и лоскут от красного платка, петли Виктора.

— Приди, должник! Плати по счетам! — заорал Игнат, ударив посохом о землю.

В тот же момент река вскипела. Вода пошла черными пузырями, и из мутной глубины начал подниматься силуэт. Призрак Николая. Он выглядел жалко — раздутый от воды, с водорослями в волосах, он дрожал и пытался попятиться назад в реку. Он знал, что его ждет.

— Нет... Не надо... — хрипел его призрачный голос, похожий на шуршание камыша.

Воздух вокруг стал ледяным. Костер резко сменил цвет пламени с желтого на ядовито-зеленый. Из леса, ломая кусты, надвигалась тьма. Послышался звонкий, истерический женский смех, от которого у Артема пошла кровь из носа.

Варвара появилась из едкого дыма над костром. Она была ужасна. В свадебном платье, грязном и рваном, с красным платком на шее. Ее лицо было серым, кожа местами слезла, обнажая кости, а глаза горели адским огнем.

Она увидела Николая.

— Ты... — прошипела она. — Ты заставил меня столько ждать!

Утопленник завыл от ужаса, пытаясь разорвать невидимые цепи призыва, но Игнат держал его крепко своей волей.

— Бери свое! — крикнул колдун. — Забирай и уходи! Венчаю вас тьмой и могильной землей!

Варвара тут же рванулась к Николаю. Это не было похожим на объятия любящих сердец. Она налетела на него как хищник на жертву. Ее руки, словно когтистые лапы, впились в его призрачную плоть. Она вгрызлась зубами в его шею, и Николай закричал — визг был таким, что в машине у Дениса лопнуло лобовое стекло.

Призрачная невеста начала окутывать жениха своим красным платком, который, казалось, превращался в кокон. Николай бился в конвульсиях, но Варвара была намного сильнее, напитанная годами ненависти.

— Мой... Навечно мой... — рычала она, затягивая узел на его шее.

Постепенно их фигуры начали сливаться в один безобразный, светящийся красный ком. Игнат читал завершающие слова, пот градом катился по его лицу.

Яркая вспышка ослепила Артема. Когда он открыл глаза, над рекой было тихо. Костер догорал своим обычным оранжевым пламенем. Ни Варвары, ни Николая не было. Только легкая рябь на воде и ощущение опустошенности.

***

На следующий день состоялась свадьба Дениса. Гости пили, гуляли, но Артем не мог разделить их веселья и даже не притронулся к ломящим стол явствам. Он навсегда запомнил то, что случилось с теми душами. Варвара не простила Николая. Она забрала его в ад, где их свадьба будет длиться вечно, и каждый ее миг будет для Николая пыткой.

Солнечный вздохнул свободно. Смерти прекратились. Но местные заметили одну странность:

Каждый год, в ночь ритуала, вода в реке становится красной, как платок Варвары. А с дна доносятся приглушенные стоны мужчины, который молит о пощаде, и злобный женский смех в ответ.

предыдущая часть - Экстрасенсы по вызову часть 13 ( археологи )

Разыгрывать клиентов в бутылочку очень быстро наскучило. В первую очередь директору, потому как - ну нельзя же в таком бардаке работать, они же кашляют, а потом уходят и у них вся спина белая. Валера - зачем ты на диван побелки насыпал? Шутки ради? Знаешь, не смешно.

Экстрасенс побурчал для порядка, избавился от последнего клиента, мечтавшего разбогатеть в кратчайшие сроки, вручив ему якобы волшебный компас, указывающий на клад, после чего постелил на диван чистую полиэтиленовую плёнку. Он угрожал директору придумать что-нибудь новенькое, но вместо этого отобрал у него завтрак и устроил незапланированный перекус.

— Вообще-то, ты наличкой сегодня получил нормально. Мог бы и сам себе за шаурмой сходить, — попенял ему товарищ директор.

— Неа, — прочавкал экстрасенс. — Сие денежки идут в ЧП, я не могу их тратить. Сначала их заведёт в ведомость бухгалтер, посчитает, дебет, кредит, балансы там всякие, отчисления в пенсионный фонд, а уже в конце месяца, ты мне под роспись, сколько заслуживаю. Сам же честно хотел.

— Здрасте-пожалуйста. А откуда у нас бухгалтер нарисовался?

— Я нанял. Бухгалтерия на аутсорсе. Тебя же неделю не было.

— А кто? Это женщина? Молодая? Она где-то тут? — оживился Денис.

— Я не говорил, что это она, но ты его знаешь. Ефрон. Ценный специалист и обошёлся мне практически даром.

Денис нахмурился.

— Ефрон...Ефрон. Не припомню. В прошлом году мы ловили какого-то с таким имечком. А когда поймали сдали его восьмому отделу.

— Так это он и есть, — копаясь в пакете, рассеянно подтвердил очкарик. — Он всё одно на пожизненном, а чего ты побледнел так? Случилось чего?

Денис действительно побледнел. Он вспомнил биографию этого ублюдка и чем именно он занимался, пока находился на свободе.

— Он же демонюга последняя! И вообще, как ты в тюрьму восьмого отдела залез? От нас же мокрого места не оставят!

Валера тут же отложил еду в сторону и принялся его успокаивать.

— Тихо-тихо. Ефрона в обычной тюрьме держат, в опечатанной камере. Ну не нашли пока для него места. Вот он и сидит вместе с обычными убийцами и насильниками. Я подумал, чё ему просто так задницу на шконке протирать? Взял доску, вскрыл печати и заключил с ним трудовой договор. Ну чего ты бровки насупил? Будет вкалывать задаром - без питья и без еды.

— Валера он же одержимый бесом. Примагниченный к телу. Его не изгнать. И он, помнится, девушек в жертву приносил. Ты забыл что ли? Ещё и печати государственные вскрыл, проник в тюрьму, знаешь что тебе за это грозит? Вернее нам, я же директор!

Очкарик страдальчески закатил глаза. Он не любил, когда ему мешали есть, но ему всё же пришлось объяснить очередной свой импульсивный поступок. Ефрон опасен, да. Но кто нынче не опасен? Вон - лизни розетку, погладь лишайного кота, ну или переспи с клиенткой, которая в Хургаде трысычуху подхватила. Примеров вокруг миллион. Все опасны и всё ибо такова жизнь. Случайности, совпадения, вирус гриппа, автомобилист, перепутавший газ с тормозом на пешеходном переходе. И на этом фоне Ефрон не так уж и выделяется. Главное, соблюдать технику безопасности. А к тому же судить по работнику, ориентируясь на его хобби и религиозные предпочтениям, моветон. Судят по профессиональным качествам, а чем занимается работник в свободное от работы время, директора волновать не должно. Как в том анекдоте про прапорщика, солдата и банку краски неуставного цвета. Ефрон - убийца и бесовская сущность в теле человека, но как бухгалтер и биржевой аналитик - он гений. Его министром экономики назначь, он же знаешь сколько пользы принести может? Ведь он не ворует, прикинь? Он сам не ворует и другим не даёт. Он за пять лет мог бы повысить благосостояние государства так, что Швейцария бы в Россию запросилась. Но всем же плевать. Все же по хобби судят. Как например, некоторые директора-чистоплюи. И пока в нашей стране народ будут оценивать не за профессиональные качества, а за бог знает что, за папу с протекцией, за маму-потаскуху, за лизоблюдство и чинопочитание, у нас так и будет в стране бардак. Ой, этого мы посадить не можем, он конечно убийца, но его папа отмазал, мы лучше ему хорошую должность дадим, ой этого тоже трогать нельзя, попросили сверху, лучше ему медальку, а ещё лучше две. А потом все удивляются, когда меняется повестка и те кто был при кормушке падают в самый низ и выясняется, что двадцать лет человек не просто разворовывал целую страну, он целые города в пыль превращал вместе с населением и потомками. Как же так? Он же слуга государев... Им же гордились, хвалили, в пример ставили, а оказалось он не свою экономику поднимал, а на чужую работал. Никогда такого не было. Так ведь? Что бы госслужащий высокого полёта, у которого портрет президента в кабинете висит, был вором, взяточником и разорителем целых государственных отраслей. Но тебе Денис это неинтересно, это же всё незаметно происходит, по бумажкам. По отчётности. Ты же сам профессионал, посмотри на себя, вытри харю ты в побелке измазался и подумай, стоит ли брать на работу высококвалифицированного и низкооплачиваемого специалиста?

— Но Ефрон... — попытался возразить Денис.

— Сидит в тюрьме. Заметь, его уже наказали. Кормить и поить не надо. Жильё ему государство предоставило, а я только разнообразил его досуг. Через полгодика, когда кум сменится, я ему в камеру интернет проведу. Всё равно ему ещё пять лет перевода ждать. Зато... Ты только оцени, он занимается нашей бухгалтерией, ведёт наш инвестиционный портфель, следит за акциями, трейдингом занялся, планирует наше финансовое благосостояние и беспечную старость, страховки на случай чего угодно и всё это практически бесплатно. Здорово, да?

— Ага, бесплатно. Ты на доске договор заключил. Что ты ему пообещал, а?

— Не скажу, — упёрся экстрасенс. — Тебя это волновать не должно. Как в том анекдоте про прапорщика.

Директор хотел было возмутиться и как следует наехать на товарища, обвинив того в очередном подрыве доверия внутри коллектива, но вдруг подумал, а какая разница? Шуми не шуми, но Валера всё равно ведь думал об их общем благополучии и пусть методы, которые он выбрал для этого, были не самые этичные, однако он же подумал и порешал. А ещё он расстроится гораздо сильнее, если сейчас промолчать. Ведь он же рассчитывал на спор и недовольные взвизги. Ну тогда - шиш ему. Пусть делает, что хочет. Сам придумал - пусть сам и расхлёбывает.

— Я пойду до магазина, — предупредил он. — Куплю поесть. Тебе может ещё чего нужно?

— Пиво кончилось, — рассеянно отвечал очкарик, с укоризной поглядывая на холодильник. — А, ну да. Ты же ещё у нас пока богатый, значит тогда: всё кончилось. Возьми большой рюкзак. Купишь водки, виски, пива, коньяк, фруктов, заправки для коктейлей, сухариков всяких с разными вкусами. Шашлыка купи, люля, кетчуп, пельменей, рыбы красной копчёной, сыру трёх сортов, корейской моркови, хлеба, соусы возьмёшь в ларьке на соседней улице, вместе с шашлыком и люляшками, там меня знают. Скажешь: шайтан Валера прислал...Если заикаться начнут - не обращай внимания.

— Ладно, а куда так много-то?

— Сигнал мне был от шпиона, когда я по малой нужде ходил, — рассказал Валера. — Господин куратор пересчитал деньги, которые мы слямзили и теперь в испуге бежит к своей госпоже. Он ей уже рассказал по телефону, а она, стало-быть, сейчас созывает своих шестёрок. Пока ты ездишь, я настрою нашего шпиона на шар для гаданий и мы вместе посмотрим, чего нам от будущего ждать, заодно и покушаем.

— Ого, ну тогда я на Япоше, раз такое дело. И попкорну куплю, — подумав, решил Денис.

*****

Кое-какую правду насчёт бухгалтера Валера от Дениса всё-таки сумел утаить. Но не потому, что не доверял, а потому что опасался, что тот ему опять не поверит. Да и кто поверит, что такого демонюгу, как Ефрон, можно подкупить стопкой непристойных журналов? Делов-то было по сути на несколько Спид-Инфо и от себя ещё добавил журнал Penthouse. А уж зато как обрадовался пожизненно и посмертно осужденный. Так обрадовался, что даже подарил своему новому сослуживцу несколько мелких зловредных духов африканского происхождения. Всё равно договора с ними без дела валялись, ну а Валера чего не забрать? Забрал конечно. И одного такого повесил на воротник куратору. Дух этот прозывался Амезеа, дальний родственник домового, мелкий и почти вреда от него никакого, ну разве что боль в зубах вызывать, а зато подглядывать через него было очень удобно. Ещё одно неоспоримое удобство заключалось в том, что такого наездника было необычайно проблематично вычислить в следствие его экзотического происхождения. Ни ведьмак ни ясновидящая его не учуют, а других приспешников Ябеды Корябеды Валера не опасался, так как прочитал все документы от корки до корки и считал всю эту шайку откровенными чмошниками. Тем приятнее было подсекать за их тщетными потугами разобраться в причинах исчезновения денег.

В ожидании возвращения товарища директора, он произвёл кое-какую подготовку. Протёр столик от пыли, постелил сверху плёнку, притащил шар для гаданий и настроил связь с Амезеа. Злой дух присосался к Аполлону на совесть, а тот и не чувствовал, так велико было его горе и желание оправдаться перед госпожой. Аполлон уже посмотрел видеозаписи со всех трёх хранилищ и конечно же в одном из воров узнал самого себя. Сам выносил деньги, сам помогал грузить, а кому и куда - он ни сном ни духом. И ладно бы он один такой так ведь нет: вся милиция, которая была в охране и сопровождающие - все участвовали. Значит, выходит, он не так уж и виноват, если все? Опоили, осквернили, изурочили и на голову заморочили, так получается, а потому требовалось срочно повиниться, ибо так было надёжней, что не накажут. Да за что наказывать-то? Госпожа сама колдунья - вот пусть и разбирается, потому как тут явно поработала нечистая сила.

Наблюдая за перепуганным куратором, Валера самодовольно похрюкивал. Ябеда Корябеда организовала совещание на конспиративной квартире, куда Аполлона не пустили накаченные братки, а велели дожидаться, пока соизволят вызвать, вот он и метался сейчас в дверях, не зная как унять нервную дрожь в коленках. Вот пришёл Альтазар, сурово поскрипел на куратора и, ни говоря ни слова, ушёл в большой зал к хозяйке. Ну конечно. Он-то ни в чём не виноват. Его одержимые довезли ценности в целости и сохранности и сдали с рук на руки принимавшей стороне. А уж его видеосистемы всё зафиксировали: кто выносил, когда и в каком количестве. То, что куратор прозевал момент и целую неделю не заглядывал в хранилище, это не его проблемы. Сигнализация была отключена, защита на своих не сработала, значит чего? Казнить куратора. Ведьмаки вроде Альтазара вообще организованы в плане мышления очень просто. Да или нет. Другие команды и понятия они не воспринимают.

Следом за Альтазаром заявилась Марфушенька. И хотя она старательно прятала лицо, Валере всё же удалось разглядеть здоровенный фингал, набухший под её левым глазом. Ну правильно, нечего было в лимузине на начальницу ногами лягаться. Хорошо ей Настя втащила, от души. Такой бланш никакой тоналкой не замажешь. Закрывая ладонью лицо, она попыталась прошмыгнуть мимо куратора, однако тот, целясь найти поддержку, ринулся к ней, намереваясь заключить в объятья.

— Марфушенька, заступница-троеручица!!!

— Не трожь меня, ирод блудливый! Не гневи Христа Искупителя и не порть невесту обещанную ему. Ишь что удумал, за бока меня похабно хватать!

— На тебя одну уповаю, заступись за меня перед госпожой. Ты одна тут и способна разглядеть правду во лжи дремучей, а уж я не поскуплюсь. Буду обязан тебе по гроб жизни.

— Сделай милость, заткни хайло своё поносное Аполлонушко, сама под выговором хожу, отвали от греха.

И, боднув острым плечиком куратора в пузо, ясновидящая скрылась за дверью.

— Чё, Аполлон, проблемы? Так мы те их быстро решим. Тыр-пыр восемь дыр, — послышался насмешливый тонкий голос.

Куратор обернулся и Валера увидел двух короткостриженых молодых людей, одетых в чёрные трико и похожих друг на друга, как две капли воды. Угу, про этих он читал. Брат и сестра, Коля и Оля. Личные киллеры госпожи Насти и, судя по документам, эти двое были не только роднёй, но ещё и состояли в предрассудительных сексуальных связях друг с дружкой. Они были весьма опасными бойцами, но только не для ЧП Заговор. Если потребуется, Дениска их размажет об стенку, но пока они далеко и в лишних убийствах никакой нужды не имеется. Валера почесал нос, послушал, как куратор стыдливо оправдывается, и пошёл мыть стаканы. На его взгляд пока ничего интересно не происходило.

*****

Уже и Денис вернулся, уже и стол вокруг шара для гаданий был заставлен различными закусками, а куратора всё ещё не пустили под грозные очи Ябеды Корябеды. Вооружённый ведром попкорна, товарищ директор нетерпеливо постукивал ножкой и от скуки пенял Бульбулькину за очередные махинации с участием заграничных злых духов.

— Так бесплатно же, — оправдывался Валера, занятый приготовлением коктейлей. — Тебе Б-52 или Лонг-Айленд?

— Б-52. Слушай, а Кузнечик можешь сделать?

— А ты сливки купил? У меня ингредиентов на Кузнечика не хватает.

— Я могу сбегать. Всё равно куратора ещё не запустили.

— Странно. Уже и Пестимея припёрлась и этот, который у них парфюмер...Как его?

— Митя Штраус? — припомнил Денис. — Занимается курительными палочками, благовониями, свечами, опытный нюхач и, судя по виду, сильно торчит на своих вонючках.

— Во-во. Он самый, — подтвердил Валера, возвращаясь к столу с коктейлями. — А ещё у них свой взломщик имеется. Он пришёл?

— Ага, но он вроде в завязке. Бывший вор-форточник Полуэктов Иван Иванович по кличке "гвоздик". Сорок семь лет, специалист по массовому гипнозу. Учился у самого Кашпировского, а когда научился спёр у своего учителя два чемодана денег.

— Хороший мужик. Вот, мотай на ус, как надо работать, а ты вечно брезгуешь. Сколь раз тебе предлагал: обворуй олигарха, отведи глаза, ему всё равно миллионом больше, миллионом меньше, а ты сразу "Бог покарат"! Словно кликуша старая. Я тебе батюшек осквернённых грехом сребролюбия подсовывал. На тебе подвиг. Избавляй священнослужителя от беса алчности и наживы, а ты снова "Бог покарат"! В чём смысла тогда этих кар, я не понимаю. Не бывать тебе Дениска Иисусом Христом, пустозвон ты обыкновенный. Не способен ты чужие грехи на себя взять и потратить их с целью получения элементарного удовольствия. Вот Христос бы меня одобрил. Он вообще по жизни Робин Гуд был.

— Зараза такая. Скорей бы тебя на костре сожгли, — несколько обиженным тоном пробормотал Денис. Впрочем, немного выпив, он сразу забыл об очередной колкости своего товарища. Тем более, что отвлечься было на что. Амезеа зафиксировал весьма любопытную паранормальную активность. В тамбуре, где скучал куратор, появилась ещё одна дверь и оттуда вышли двое мужчин средних лет азиатской внешности.

— Тульповоды! — обрадовался Денис.

— Они мои! — быстро сказал очкарик. — Азамат и Ислам. Это мне подарок на День рождения.

— Оно у тебя в январе было! Какого чёрта? Это я им по рогам настучу! Я - директор!

— Хорошо, разыграем их в карты, согласен?

— Я с жуликами в карты не играю. Монетку будем бросать. Что б всё по-честному. Одного тебе, а другого мне.

— Это что за честность такая? Ты Федота между прочим прибил, за тобой уже один числится! Значит мне положено взять двоих. А ты - вон Марфушеньку там, Пестимею и наркомана Штрауса. Бери не хочу, мочи их хоть кучей, хоть по праздникам, но тульповодов извини, я с ними ещё по старым долгам не рассчитался. И вообще у меня травма. Ты как будто забыл, как они меня пытали?

— Пестимею? Ага, щас. Чё ты мне эту дуру-травницу подсовываешь? Чё она такого может, чего не может Минздрав? У меня может быть тоже травма. Все тульповоды в Москве закончились, а тут двое импортных. Я может быть за друга своего отомстить хочу!

— За какого друга? — насторожился Валера.

— За тебя конечно. А ты про что подумал?

— А я...Хм. Ладно. Извини, короче, что я на тебя накричал.

— Да что там, мы же друзья и все беды должны разгребать вместе.

Они чокнулись бокалами в знак примирения и снова принялись следить за куратором.