CreepyStory

Поздний вечер, чуть-чуть накрапывает осенний дождь, город уже давно опутали тени, скрывающие от любопытных глаз то, что происходит в городской паутине из маленьких двориков и переулочков. Я стою в одном из таких переулочков и прислонившись к стене, неторопливо покуриваю сигарету.

Я маньяк. Думаю, многие другие, кто занимается моим промыслом не любят, когда их так называют, я же напротив получаю от этого удовольствие. “Маньяк” – это слово пугает людей, о нем вспоминают, когда нужно выйти на улицу в то время, когда ночь уже вступила в свои права, когда по телевизору мельком слышат о пропавшей без вести девушке в соседнем районе, когда ночью идут одни по улице и слышат позади шаги другого прохожего. На самом деле страх людей вполне оправдан, от маньяка у вас не получится откупиться кошельком или телефоном, как от обычного гопника, а если он уже выбрал вас в качестве своей жертвы, то вы не скроетесь, и вполне возможно он уже знает вашу жизнь получше чем вы сами. Если подумать, то выбор маньяка чем-то похож на суд божий – от него не убежать и не откупиться, подсудимому остается только смириться со своей судьбой.

Делаю очередную затяжку. Но где же она? Моя избранница, Даша, должна была появиться уже 10 минут назад, это заставляет нервничать. А вот и она! Грациозно выходит из-за угла соседней улочки и сворачивает на главную улицу. Я тушу сигарету ногой и не торопясь начинаю идти следом. Она уже давно скрылась за поворотом, но это не важно, я уже знаю все ее маршруты и могу идти за ней даже с закрытыми глазами.

Я изучал девушку уже больше месяца. Когда маньяк только присматривается к своей будущей жертве это чем-то напоминает прелюдию перед сексом – это может приносить не меньшее удовольствие чем и сама кульминация. Изучая поведение жертвы, ее интересы, круг знакомых, ты смакуешь каждый момент. Видя ее жизнерадостной и веселой, представляешь как не пройдет и месяца, и острый как бритва нож разрежет молодую упругую кожу, оголив мышечные волокна, а затем расступятся и они, раскрыв все ее секреты…

Я знал, что звали ее Дарья, что она училась в местном вузе, жила одна и подрабатывала на полставки официанткой в небольшой кофейне. По вторникам и четвергам она ходила в фитнес клуб. Именно четверг я и выбрал тем днем, когда мы наконец сможем с ней “пообщаться”. Дело в том, что по вторникам она не работала и шла на фитнес сразу после вуза, поэтому возвращалась домой слишком рано, еще до наступления темноты, а вот четверг был идеальным днем. В четверг она выходила из клуба ближе к полуночи и предоставляла мне полную свободу действий.

Впрочем, на самом деле все шло не так гладко, как хотелось бы. Это уже моя третья попытка добраться до нее. Со мной такого еще никогда не было, но ей странным образом везло. Как только я наконец закончил изучать мою Дашу и дождался очередного четверга, она, судя по всему, почувствовала себя плохо на работе и отпросилась домой, так и не сходив на фитнес. На следующей неделе после клуба она решила позвать к себе в гости свою бл*кую подругу, что вновь нарушило все мои планы! Но на этот раз все вроде бы шло хорошо, у меня даже руки дрожали от возбуждения, так давно у меня не было новой жертвы и так давно я уже слежу за Дашей. Черт, да она мне уже как родная!

Еще раз осматриваю юную девушку. Она очень красива, длинные черные волосы убраны в хвост после тренировки, на ней была розовая осенняя курточка и джинсы, плотно облегающие идеальную упругую попку… Впрочем, в девушках меня больше интересуется их внутренний мир. Хах, а я сегодня в ударе!

Мы идем по главной городской улице. Несмотря на позднее время, все еще периодически встречаются прохожие. Ничего, еще немного и мы свернем на небольшую улицу, а оттуда она должны пройти через подворотню с выселенным домом. Это место я и запланировал для нападения. Наивная девочка даже не знает, какой опасности она подвергает себя каждый вечер, срезая лишние 5 минут до дома…

Я очень люблю этот город. Это мой город! Я знаю в нем каждую улочку, каждый темный дворик, отлично ориентируюсь даже в промзонах и сельском пригороде.

Вы знаете, что если маньяк выберет для своей работы правильный город и не будет совершать совсем уж глупых ошибок, то его практически невозможно поймать? Я подошел к этому вопросу со всей серьезностью. Большой мегаполис-миллионник не подходит – повсюду слишком много камер, а бурная ночная жизнь такого города и вовсе практически не оставляет шансов остаться незамеченным. Слишком маленький городок тоже мимо – тут почти все друг друга знают, и любые даже минимальные странности в твоем поведении моментально превратятся в сплетни и будут обсуждаться всем городом. Обернуться не успеешь, как тебя вычислят и сдадут твои же соседи.

Идеальный город — это город средних размеров, вдали от других крупных городов, с большими промзонами, в меру депрессивный и с плохой криминальной обстановкой. Достаточно плохой, чтобы лишние 6 – 10 пропавших без вести в год никак не отображались на общей статистике. Поверьте мне, полиция в таких городах обычно не горит желанием расследовать исчезновения, особенно в случаях, если потенциальный виновный не находится сразу или хотя бы в течении недели.

Родился я в маленьком городе, свои необычные потребности я ощутил в 14 лет, а первое убийство совершил в 16, моей жертвой стала одноклассница, к которой я испытывал чувства. Только чудом я избежал раскрытия, меня спасла моя репутация идеального неконфликтного ребенка и ангельское лицо, которым меня одарил господь. Почти год после этого весь город стоял на ушах и тогда я понял, что живя здесь остаться нераскрытым шансов у меня нет. Попробовав впервые кровь, я испытал ни с чем не сравнимое удовольствие осознавая, что уже никогда не смогу остановиться. Но рисковать сесть в тюрьму или быть растерзанным соседями на суде Линча у меня желания не было и взяв всю свою волю в кулак, я перетерпел 2 года до своего совершеннолетия и переехал в другой город.

Новый город я выбирал очень долго и со всей тщательностью, по критериям, описанным выше. В итоге я его нашел – совсем непримечательный, с населением почти 180 тысяч человек. Похожих городов больше сотни в нашей необъятной, но мой был идеальным, с невысокими постройками, обычно не более 5 этажей, он достаточно широко раскинулся на местности. Две больших промзоны, одна из которых перестала работать еще с 90х, полно заброшенных строек и просто покинутых домов. Ах да, совсем забыл, из-за плотности построек и ландшафта местности весь город испещрен маленькими, чаще всего неосвещенными улочками и переулками, сворачивающими то тут, то там в мрачные подворотни. Как вишенка на торте в городе был разгул всевозможной преступности – торговля наркотиками, крышевание, да и просто мелкие уличные грабители совсем не оставляли полиции времени, чтобы заниматься периодическими пропажами людей. В новостях эти пропажи называли “стандартной статистикой” и говорили, что в нашем городе она в целом в рамках нормы по стране. В общем такие города просто рай для маньяка, а этот город – мой рай.

Мы уже подходим к подворотне, через которую должна пройти девушка. Там, в заброшенном доме есть уютненький подвал, заранее мной присмотренный. Изначально дверь была закрыта на замок, но срезать его не было проблемой.

Даша свернула в подворотню, а я ускорил шаг, рассчитывая догнать ее там, в темноте переходов между старыми обшарпанными домами, но… Твою мать! Какой-то мужик свернул в ту же самую подворотню. Снова с этой девушкой возникли проблемы!

Я захожу в подворотню вслед за ними. Он покосился на меня с гнусным взглядом. Хах, боится, чувствует кто в городе хищник, а кто жертва. Мы проходим мимо того самого подвала, где я планировал пообщаться с Дашей, приоткрытая дверь заманчиво приглашает войти. С грустью посмотрев на нее, прохожу мимо.

Девушка ускорила шаг. Видно, что ей неуютно в этой подворотне, да еще с двумя мужчинами, идущими следом. Ничего страшного, я ведь уже говорил, что продумываю всегда все заранее? Этот случай не был исключением, на случай если в подворотне кто-то будет или девушка неожиданно выберет другой маршрут, у меня был план Б.

Ее дом находился на окраине города и примыкал к старому заброшенному гаражному кооперативу. Запасной план заключался в том, что я перехвачу ее уже в подъезде или около него и мы вместе пойдем в дальнюю часть этого гаражного комплекса.

Вы наверно спросите, что вот так просто пойдет с тобой? Да, это одна из причин, почему в качестве жертв маньяки в основном выбирают девушек. Помимо сексуального аспекта есть еще кое-что. Многие девушки буквально созданы для того, чтобы быть жертвами. Достаточно приставить к ним нож и они, парализованные страхом, не то что не пытаются ни кричать, ни сопротивляться, а просто как куклы выполняют любые твои команды.

Мы уже вышли из подворотни и по небольшой улочке идем к окраине города, к ее дому. Проклятый мужик продолжает идти вместе с нами. Вот невезение! Неужели ему в ту же сторону или даже хуже, в тот же дом…

Думаю что делать, машинально ощупываю в кармане свой “Скальпель”. Нет, это не настоящий скальпель, я назвал свой нож так, потому что в своей остроте он не сильно уступает медицинскому инструменту, но при этом значительно превосходит его, если дело дойдет до драки. Ножи это не только мои рабочие инструменты, это еще и моя настоящая страсть, о них я могу говорить сколько угодно! “Скальпель” я сделал на заказ из премиальный стали марки Х12МФ, отдал целую гору денег, но оно того стоило. Не хочу хвастаться, но своим скальпелем, всего одним удачным выпадом, я могу пробить вам плечевую артерию, независимо от того, сколько на вас одежды. Помимо чисто эстетической любви к ножам, я еще отлично умею с ними обращаться.

В моей коллекции так же есть ножи из титана. Вопреки распространенному мифу, титан это, мягко говоря, не лучший материал для ножа, тем не менее ножи из него обладают какой-то своей харизмой, своей притягательностью.

Улочки стали уже совсем безлюдными, а жилых домов все меньше. И без того депрессивный город тут стал еще мрачнее. Мы постепенно подходим к окраине, к дому Даши. Мужик все еще идет вместе с нами, постоянно косится на меня. Это уже начинает раздражать… Жаль мы с ним не один на один, тогда бы я ему во всех подробностях рассказал и показал, какое удовольствие он мне испортил.

Вот и дом девушки, небольшое кирпичное здание на самой окраине, двор которого освещает всего один тусклый фонарь, а вокруг никого. Если бы не этот мерзкий мужик, все было бы идеально, но как назло оказалось, что он живет в том же самом доме. Ошибки уже быть не может, он вместе с девушкой подошел к одному подъезду.

Я проклинаю все на свете. Неужели придется еще раз все отложить, еще на целую неделю! Я просто столько не выдержу. На самом деле мне многого не нужно, обычно 3 - 4, максимум 5 жертв в год полностью удовлетворяют все мои потребности, но в этот раз из-за череды проблем и неудач, у меня не было никого уже больше полугода. Я дрожу от нервного напряжения.

Пожалуй, в этот раз стоит рискнуть. Попробую зайти с ними в подъезд, может быть мне повезет и еще представится возможность. В любом случае, я ничего не теряю.

Быстрым шагом нагоняю их и успеваю зайти в подъезд до того, как дверь захлопнется. Мужик как-то странно на меня косится, видимо что-то заподозрил… Слишком долго я за ними иду, потерял осторожность. Мужик подходит к лифту и нажимает на кнопку вызова, а девушка тем временем идет к почтовым ящикам. А вот наконец и удача! У меня в голове сразу созрел план.

Иду к лестнице и не торопясь начинаю подниматься на второй этаж, внимательно слушая, когда двери лифта закроются.

Долго ждать не пришлось, через пол минуты я услышал, как двери лифта открылись, а потом закрылись. Наконец-то! Череда моих неудач похоже подошла к концу!

Я как можно более бесшумно спускаюсь обратно вниз, но про себя замечаю, что вдруг как-то стало слишком тихо. Не слышно, как девушка копается в почтовом ящике или вообще что-то делает. Может они уехали вместе? Да нет, быть не может, она бы не успела так быстро.

Спускаюсь на первый этаж и… Что??? Тот мерзкий мужик приставил нож к боку девушки, прижал ее к стене, закрыл ладонью ее рот и что-то шептал на ухо. Шептал моей Даше! В моем городе! Во мне что-то лопнуло в этот момент, глаза застлала ярость.

Девушка тряслась вся в слезах, но как послушная жертва не пыталась никуда бежать или сопротивляться. Мужик резко обернулся в мою сторону, он явно не ожидал что я вернусь обратно и теперь судя по бегающим глазам не знал, что ему делать.

Зато я отлично знал – достаю из кармана Скальпель. Я не позволю никому в моем городе покушаться на моих девушек.

Он заметил мое движение и сразу отпустил девушку, она тут же побежала наверх по лестнице, громко рыдая. Похоже она мне не достанется, но я к этому моменту уже потерял интерес к ней.

Быстро сократив расстояние между нами, мужик схватил нож филиппинским захватом и резким движением попытался нанести точный удар мне под ребра. Я отскакиваю в последний момент, понимая что имею дело явно не с дилетантом и драка будет нелегкой.

Пользуюсь моментом, пока он восстанавливал равновесие после удара и резким выпадом пытаюсь пробить плечевую артерию, но ловкий гад уклоняется, а нож протыкая его куртку, задевает лишь внешнюю сторону плеча. Мой Скальпель в крови, как и рукав его куртки. Он явно удивлен, не ожидал что тоже столкнулся с профессионалом.

Пытаюсь ударить его еще раз, в этот раз с учетом его уклонения, но снова промахиваюсь, теряя равновесие. Он почти моментально делает ответный выпад в мою сторону, тоже целясь в артерии внутренней части руки, я увернулся, резко развернув корпус.

Уже готовясь нанести новый удар, слышу звук металла. Смотрю на пол – скальпель выпал из моей руки, а из рукава, безвольно повисшей руки, льется струйка крови. Похоже все-таки не увернулся. С грустью думаю, что времени у меня осталось не так много.

Он сокращает расстояние, я же достаю левой рукой свой запасной нож из внутреннего кармана куртки и когда он уже совсем близко, бью наотмашь снизу вверх через весь его корпус. Он явно не ожидал, что у меня вдруг появится второй нож и в последний момент отпрянул назад, но поздно. Кровь веером разлетелась по подъезду, забрызгав стену и потолок. Увы удар оказался не смертельным – на его теле была глубокая царапина, но не более того, а я уже начал ощущать последствия сильной потери крови.

Я слежу за движением его ножа, стараясь не пропустить очередного выпада, но он же неожиданно бьет меня ногой в живот. Я не успеваю среагировать и падаю на пол, в лужу собственной крови. Неужели это конец?

Он подходит ко мне, видимо намереваясь добить. Подходит близко, слишком близко, это огромная ошибка. Мой нож все еще у меня в руке и я собрав последние силы режущим ударом бью по его ахилловым сухожилиям. Кровь, много крови. Он вскрикивает от неожиданности и падает на пол, выронив свой нож. Я не теряя ни секунды, переворачиваюсь и вонзаю нож в его живот по самую рукоять…

Я лежу на полу, в огромной луже крови. Кровь везде – на стенах, потолке, на полу. Мой соперник лежащий рядом уже затих, но и мне осталось не долго. Казалось, что бой длился бесконечно долго, но на самом деле прошло не более 30 секунд.

Тяжело быть маньяком в нашем городе – слишком большая конкуренция, пронеслась последняя мысль в угасающем сознании.

Его сердце в тревоге забилось, когда чья-то голова рядом начала поворачиваться в его сторону. Хрип стал громче, прорезаясь в тонкий сиплый голос. Запах из Её рта ударной волной врезался в его нос вместе с тихим «Сдох-х-хни-и-и». Протяжное «и-и-и» начало прерываться, превращаясь в визгливый смех, резавший по ушам. Качнувшись в очередной раз, фонарь внезапно погас.

Сегодня море было очень неспокойным. Глядя, как волны, увенчанные резвыми барашками, раз за разом штурмуют берег, продвигаясь все дальше, Роберто Видаль ждал, когда они, наконец, доберутся до его босых ног. Еле заметно усилившийся ветер ребячески взъерошивал его кудрявые чёрные волосы и слабо подталкивал к воде, будто приглашая окунуться. Глубоко вдыхая, он ощущал, как крошечные кристаллики соли оседают в его носу, а на языке появляется их едва уловимый привкус. Сегодня море будет бушевать.

Словно наяву, он глядел на стройные лодыжки супруги, омываемые брызгами до бедёр. В ушах бренчала его гитара, а собственный голос напевал старинные слова галисийской песни, чьи строки он обожал посвящать своей Марии. Звонкий смех любимой так славно аккомпанировал его баритону.

«Милая моя сестрица, приходи

К церкви Виго, где бушует море, подходи,

И посмотрим на шторма с тобою в заводи».

Бросив последний взгляд тёмно-голубых глаз на мрачные облака на горизонте, Видаль повернул голову к лагерю, обосновавшемуся в стороне. Люди неторопливо бродили туда-сюда, занимаясь своими делами. Но то и дело их лица оборачивались к компании, стоящей в центре поселения. Комиссар Тито Сантана, его помощник, бывший воришка Пио Иваресси и паренёк Пако тихо переговаривались между собой. Вернувшись из похода за фруктами, Роберто узнал, что одна из групп вроде как заблудилась и назад пришёл лишь один. Если остальные двое погибнут, то наверняка новые прогулки за плодами окажутся под угрозой.

Он, наконец, обратил внимание на ярко-жёлтый шершавый мячик в своей ладони. Этот фрукт он ещё не пробовал, да и не видел ни разу. Поднеся его ко рту, Видаль сделал осторожный укус, отхватив небольшой кусочек. Во рту сразу расплылась приторно-сладкая жидкость, брызнувшая из мякоти. Смакуя десерт, мужчина задумчиво разглядывал «лимонную» кожуру и коричневатую плоть, скрытую под ней. Когда пальцы его ног внезапно окатило водой, он чуть вздрогнул, по-кошачьи проследив за убегающей шаловливой волной.

- Роберто.

К нему подходил его товарищ по экспедиции – Эрнесто Паскуаль. С ним он сдружился на ниве любви к искусству. Правда, долговязый блондин с горбатым носом, младше его на десять лет, предпочитал дарить покровителю Аполлону визуальные подношения, малюя картины разной степени мастерства, в то время как Роберто услаждал слух греческого бога и прочих зрителей игрой на гитаре. На корабле им скучать не пришлось – Паскуаль рисовал один портрет за другим, а Видаль развлекал участников похода песнями разной степени культурности. Изредка компанию им обоим составлял неудавшийся актёр Панчо Лопес, прозванный Балагуром, но с ним можно было беседовать лишь о чём-то «возвышенном», а Роберто не был любителем пространных рассуждений.

- Привет.

- Уже попробовал? – Паскуаль кивнул на фрукт. – Как на вкус?

Видаль, сощурившись, тихо почавкал для вида, изучая диковинку.

- Словно грушу облили вином.

Художник многозначительно хмыкнул.

- Оно что, хмельное?

- Настолько, что его можно использовать для причастия.

Паскуаль рассмеялся, но Видаль только скромно улыбнулся. Пришедший друг обернулся в сторону лагеря.

- Странные дела там решаются. Как думаешь, Иваресси замешан в пропаже тех двоих?

Музыкант неопределённо пожал плечами, дав собеседнику повод продолжить задаваться его любимыми риторическими вопросами.

- Я тут поболтал с Энрике, нашим цирюльником. Он сказал, что исчезли журналист Бланко и учитель… Соларес. И вроде как кто-то кричал в лесу.

- Когда? – Видаль, поедающий фрукт, спросил просто, чтобы поддержать беседу, хотя болтать с Паскуалем ему нравилось. Большую часть диалога всё равно всегда вёл не он.

- Ну, во время нашего похода. Я проходил мимо них, - художник посмотрел на четвёрку вдалеке. – Иваресси твердил, что видел окровавленного солдата из отряда Промино. Неужели они уже попали в беду?

Роберто медленно пережёвывал еду, смотря на тех, о ком шла речь. Сантана попрощался с Пио, напоследок наставительно ткнув в него пальцем, словно брал какое-то обещание. Тот примирительно поднял ладони, спеша убраться подальше. После этого комиссар вернулся к беседе с Пако. Странно, ведь парень был в другой группе и ничего не видел. Видаль наконец заметил на себе пристальный взгляд прищуренных глаз товарища. Художник выглядел взвинченным. Больше, чем обычно. Паскуаль приподнял брови.

- Всё нормально?

Видаль непонимающе дёрнул глаза в сторону.

- Да. А что?

Эрнесто упёр руки в бока.

- Стоишь тут один…

- Просто смотрю на море.

- Хм. Ладно, - на несколько секунд он тоже отдался созерцанию горизонта. – Я собираюсь помочь повесить парусину над столами. Ты со мной?

Миновав палатки матросов – «кварталы» волонтёров, моряков и солдат стояли отдельно друг от друга – друзья пришли к новенькой столовой. Днём жители лагеря сконструировали в центре лагеря два длинных ряда столов, окружённых «лавочками» и «стульями» из коробок, бочек и досок. Поверхностями для яств служили заранее заготовленные широкие плоские деревяшки, установленные как попало. Теперь над всем этим предстояло повесить тенты, которые защитили бы от солнца и слабенького дождя. Работами всё ещё руководил трактирщик Наварро.

Заприметив подошедшую парочку, мужчина, суетливо руководивший работами, махнул рукой.

- Гуляем, да? Значит, обед получите последними.

Эрнесто в ответ состроил миролюбивую физию.

- Сеньор Наварро, разве не понравился вам портрет, что я нарисовал для вас? Между прочим, в Испании вы бы отдали за него пару песо.

- А тарелка супа в моей столовой стоит пять реалов. Уже нашёл местные сокровища, чтобы платить мне за еду?

Художник сжал губы в ухмылке, но дерзить не стал, вместо этого присоединившись к остальным, занятым протяжкой импровизированной крыши. Он встал рядом с высоким худощавым блондином, работавшим над креплением тента к деревянному столбу. Лопес мимолётно взглянул на знакомого.

- Слышал картинописцам не привыкать жить впроголодь. Выше нос.

Паскуаль подтянулся, чтобы поддержать навес.

- А я не слыхал, чтобы в театрах жили, как короли. Кстати, ты и мне должен за портрет.

- Глядите-ка, да у нас тут шантажист. Не позвать ли мне нашего комиссара, чтобы он разобрался с этим?

В разговор вмешался Энрико Веласко, столичный цирюльник, потерявший работу из-за клеветы конкурента. В отличие от большинства участников экспедиции, прозвище он получил не по профессии. Из-за тёмного родимого пятна вокруг правого глаза, его именовали Черноглазый. На борту он продолжал заниматься своим делом, но без энтузиазма, занимаясь лишь патлами солдат и представителей духовенства.

- Сеньору Сантане и без вас хлопот хватает. Вы разве не слышали о ночном убийстве?

Паскуаль хмуро переглянулся с Лопесом. Остальные волонтёры и матросы по соседству напрягли уши.

- Я слышал выстрел, - художник взглянул в сторону зарослей, где ранее погиб дозорный. - Но подумал, что дозорные просто отпугнули зверя. Значит, кто-то погиб? Почему мы не видели труп?

Бывший сторож Хименес кивнул в сторону палатки врача.

- Его скрытно отнесли к Альваресу. Но я увидел - они прошли рядом с моей палаткой. Это был солдат.

Видаль тихо присоединился к беседе.

- И что с ним случилось?

Бородач ответил не сразу, пожевав губами и оглядев всех.

- Ног лишился.

Остальные зароптали, практически прекратив делать вид, что заняты делом. Аристократ возмущённо усмехнулся.

- Мало того, что они оставили нас на произвол судьбы, так ещё и сделали это сразу после очередной гибели человека.

Получив порцию одобрительных кивков, он вальяжно опёрся ногой о бочонок-стул.

- А теперь и это исчезновение двух людей во время поиска еды. Вам не кажется, что многовато событий для пары дней?

Хименес уверенно встал напротив него, уперев руки в бока.

- Что вы хотите сказать, сеньор Гонсалес?

- А вы ещё не поняли, Хименес? Я предлагаю убраться обратно на корабль и подыскать другое место для вылазки, как минимум.

- Но капрал Промино…

- Со времени его «вдохновляющей» речи мы потеряли ещё троих людей. На мой взгляд, слова этого сеньора больше ничего не стоят.

К собранию присоединился Наварро, до этого в стороне наблюдавший за спором.

- А что ты скажешь о комиссаре, Гонсалес? Собираешься заявить, что и он нас подвёл? Сдаётся мне, кому-то не терпится стать новым лидером, - при этих словах Аристократ самодовольно скрестил руки на груди, решив не перебивать. - Да только по зубам ли тебе такая должность, если ты собственные деньги не смог уберечь?

- Кто бы говорил. Не верится мне, Наварро, что свой трактир ты продал из-за внезапно проснувшейся любви к дальним путешествиям. И, уж поверь, главенствовать над кучкой отщепенцев - мне такое и в страшном сне не привидится.

Последнее явно было лишним - послышалась возмущённая ругань из толпы. Бывший богатей только что потерял очки доверия. Осознав это, он устало поднял руку.

- Я лишь хочу вернуться на родину не только с карманами золота, но и невредимым. Я разве глупости предлагаю?

Его поддержал товарищ, кадисский торговец Сильвио Родригес. По возрасту он был одного года с Гонсалесом, а внешностью и вовсе казался родным братом Аристократа.

- Ясно же как день, что мы высадились на территории, принадлежащей некоему местному племени. Будет разумно передвинуть наш лагерь подальше.

Хименес продолжал стоять в оппозиции.

- А если там мы встретим ещё одно вражье племя? Опять сбежим? Так в вашем понимании поступают истинные испанцы?

Гонсалес насупился, но быстро парировать ответ не смог. Сторож же тем временем продолжил укреплять свои позиции.

- А представьте, что подумают солдаты, когда вернутся к пустому пляжу. Может быть, раненые и при смерти.

- Да я же не предлагаю не ждать их…

- Вы только и делаете, что сеете смуту. Вы всего лишь один из нас, ваш статус здесь ничего не значит.

- Поосторожней со словами, пропойца! Не слыхал я, чтобы бывшие сторожа глашатаями общественного мнения становились.

Издалека раздался новый голос.

- А вы, значит, уже решили за всех?

Волонтёры и моряки расступились, впуская в круг Сантану. Полицейский принёс в руках маленькую книжку, которой опёрся о стол, уставившись на Гонсалеса. Аристократ явственно напрягся, убрав ногу с бочки.

- За себя уж точно. Уже нашли наших учителя с журналистом? - фраза прозвучала упрёком.

- Раскрыл кражу, которая произошла сегодня утром. Да, пока я объявлял сбор, кое-кто среди нас решил стянуть нечто важное и ценное.

Сантана с ухмылкой на лице направился в сторону Гонсалеса. Тот застыл на месте, широко раскрыв глаза. Тито повысил голос, обращаясь ко всем.

- Не все вняли моим словам. Видимо, решили, что… Как вы там сказали, Гонсалес? «Здесь не Испания». Ну раз так, то и наказание за преступление будет иным.

Он подошел к Раулю и, не сводя взгляда, спрятал руки за спиной. Аристократ громко сглотнул и сделал шаг назад.

- О чём вы говорите? Я ничего не крал.

- А вот кое-кто видел вас с подозрительным свёртком. Помнится вы также высказывали опасения насчёт вашей безопасности. Уже решили проявить самодеятельность?

Гонсалес поднял голову, обращаясь к толпе.

- Слушайте все! Сегодня утром этот человек приходил к моей палатке. Он искал внутри пропавшие ружья и заявлял, что обвинит меня в этом, даже если не будет доказательств.

Он указал пальцем на Сантану.

- Вы не можете устраивать самосуд по собственной прихоти.

- Могу, ведь меня избрали для этого, - сказав это тихо, комиссар кровожадно дёрнул уголком рта. - Но с чего вы решили, что я говорю о ружьях?

Полицейский повернулся к остальным.

- Сеньор Баргас, выйдите сюда, пожалуйста.

Капитан корабля сделал шаг навстречу. Он поправил свою широкополую шляпу и непонимающе оглядел всех.

- Какие-то вопросы?

- Только один. Почему не взяли больше?

- Что, простите?

- Мушкеты. Этим утром действительно исчезли несколько стволов. Мой источник видел, как ваши матросы ошивались рядом с арсеналом. И надо же, какое совпадение, именно в этот момент Промино приказал поставить туда другой дозор. С кем вам удалось договориться? С солдатами или самим капралом?

Всё внимание сосредоточилось на Баргасе. Тот не стушевался.

- Вы бы лучше занялись более дельными вещами, комиссар. Говорят, у вас люди пропадают.

- Пропали - отыщутся. Похищенный мешок солонины, к примеру, нашёлся, - Сантана полуобернулся к Гонсалесу. - Да, ваше дело я тоже раскрыл, сеньор. Верните провиант на кухню, да поскорее.

Аристократ тихо чертыхнулся, но, склонив голову, пошёл выполнять поручение. Полицейский тем временем поманил только что пришедшего подручного Луиса Кастильо. Тот принес длинный свёрток из ткани. Все увидели, что оттуда торчат дула стволов. Приподняв край, Сантана быстро переглянулся с помощником, но тот пожал плечами. Комиссар снова обратился к капитану. На его лице читалось строгое осуждение.

- На нашей родине за такое полагается тюрьма.

Матео скривился.

- А что, у вас есть кандалы? Или вы всерьёз рассчитываете со своим служкой взять меня под арест? Силёнок-то хватит против трёх десятков матросов?

Сантана молча снял с плеча собственный мушкет и направил его в сторону капитана. Недолго думая, тюремщик последовал его примеру и вооружился своим ружьём, готовый стрелять. Под общий ропот толпы Тито сурово процедил.

- Я уже сказал, что наказания здесь иные. А патронов мне хватит на всех.

Баргас мгновенно потерял всю спесь, но самообладание осталось при нём.

- Имейте в виду, Сантана - второго выстрела вы сделать не успеете!

- Зато мы успеем!

К собравшимся вышли трое вооружённых солдат, оставленных капралом в качестве охраны. Они целились в Баргаса и его подчиненных. Главный подошёл к комиссару и негромко объяснился.

- Уверяю вас, наши бойцы не замешаны в этом. Промино дал приказ и мы поменяли охранников. Возможно, капитан что-то наплёл ему.

- Верю вам, так уж и быть, - Сантана кивнул сторону выявленного преступника. - Что будем делать с этим?

- Матросы лишь выполняли поручение. А вот зачинщика следует наказать. Я за то, чтобы отправить его на корабль, пока не вернутся остальные.

- Здравая мысль, - Сантана оглядел зрителей. - Этот человек предал ваше доверие. И наверняка поднял бы бунт в случае чего. Вдовесок, именно из-за него мы проторчали в море дольше положенного и теперь вынуждены срочно искать свежий провиант. Лично у меня поводов хватает, чтобы отправить его подальше отсюда. Вы согласны со мной?

Под одобрительный гул волонтёров Торгаш недоверчиво кивнул в сторону моря.

- Отправлять капитана на корабль? А если он уплывёт?

Ему ответил с другой стороны толпы Иваресси.

- Для этого нужна целая команда, идиот.

Сантана же не стал дожидаться смены ветра общественного мнения и вместе с солдатами растолкал матросов, чтобы взять под арест Баргаса. Армейскому коллеге он тихо показал на лодки, ожидающие на берегу.

- Пускай, ваши ребятки отвезут его на борт с сухпайком и возвращаются. Захочет жрать - порыбачит с той парой матросов, что там остались.

Тот коротко кивнул, поманив за собой подручных с арестантом. Комиссар вновь обратился ко всем.

- Отличная столовая получилась, друзья. Я так понимаю, обед уже готов? Раздавайте, сеньор Наварро, а то я уже проголодался.

Дружелюбно улыбнувшись и махнув рукой, он взял за плечо Кастильо и отвёл его за ближайшую палатку. Осмотревшись, Сантана вмиг посуровел.

- А теперь объясни-ка мне доходчиво - где, мать твою, четвёртый ствол?

- Клянусь, сеньор комиссар, матросы божились, что забрали четыре, а один пропал, пока лежал в тайнике. Я видел их лица - они не врали.

- Что, ты у нас мысли читать научился? Мне теперь перед этим мундиром отвечать придётся, - Тито зло сплюнул и схватил подбородок, посматривая по сторонам. - Пацан сказал, что о ружьях ему журналист проболтался. А тот пропал в джунглях и хрен его теперь сыщешь.

- Что, если это он прикарманил себе один? Журналюга этот?

- Здесь такая компания собралась, что я даже тебя подозреваю, - полицейский тяжело вздохнул и протянул руку. - Давай свой мушкет. Я обещал вернуть четыре ствола и я верну их.

- Но комиссар…

- Обойдёшься. Сам виноват - обхитрила тебя матросня, а ты за чистую монету принял. Будет тебе уроком, - приняв оружие, Сантана одобрительно хлопнул помощника по груди. - Ничего. Найдём мы этот мушкет. Только упаси тебя Господь проболтаться об этом. Будешь сырой рыбой давиться вместе с Баргасом. Понял?

К ним неторопливо подошёл боцман Сальседо. На конопатом лице отпечатались беспокойство вкупе со стеснением.

- Сеньор Сантана, не лучше ли будет подождать с отправкой капитана? - он указал на тучи на горизонте. - Надвигается шторм, и он будет здесь очень скоро. Те, кто отвезут Баргаса может и успеют до корабля, но возвращаться для них будет уже опасно.

- Значит, переждут на борту, - Сантана кивнул в сторону. - Вы лучше займитесь подготовкой лагеря к непогоде, раз такое дело.

Сальседо постоял, будто пытаясь сказать что-то ещё, очевидно собираясь найти повод заступиться за капитана, но не стал. Он успел отойти на несколько шагов, когда комиссар окликнул его.

- А сильный будет шторм?

- Советую вам как следует укрепить вашу палатку, сеньор.

Спустя четыре часа

Кусок брезента пронёсся на высокой скорости мимо Музыканта. Проследив за ним, Видаль задержал взгляд на накренившемся в сторону штандарте с флагом Испании. Тот трепетал так быстро, что походил на дрожащее от страха существо. Повсюду сновали люди, пытающиеся удержать и поймать улетающие вещи. Что-то тяжёлое упало в один из тлеющих костров и яркие искры стайкой светлячков воспарили в сумрак. Роберто повернулся обратно, чтобы подмять разорванный край палатки под тяжёлый ящик. С обратной стороны то же самое делал Паскуаль. Художник поднял голову, чтобы ещё раз оценить густые мрачные тучи, закрывшие небо.

- Не будь я паршивым пейзажистом, такой вид украсил бы мой лучший холст.

- Я думал, у тебя все холсты дрянные, - Видалю пришлось кричать в ответ сквозь шум ветра.

- Я имел в виду, лучший из того, что есть, - Эрнесто закончил со своим делом и отряхнул руки от песка. - Спасибо, что помог. Надо было мне другой стороной палатку ставить.

Он посмотрел на матросов, усердно работающих над тем, чтобы столовая не взлетела ввысь.

- Поможем им?

Только двое мужчин направились туда, как их остановил Сантана, проходящий мимо. С ним вместе были его помощник Кастильо и Панчо Лопес. Актер недовольно ёжился в своей тонкой рубахе. Комиссар явно спешил куда-то.

- Вижу, ничем не заняты. Кастильо, дай им лопаты. Пойдёте со мной.

Не успели они взять инвентарь, как полицейский уже направился дальше скорым шагом. Переглянувшись и пожав плечами, Паскуаль и Видаль поспешили за ним. По пути тот захватил с собой ещё двоих - Черноглазого и Фонаря. Последний развлекал себя басовитым пением, драматично стоя против ветра и удерживая шапку в одной руке, а бутылку - в другой. Все вместе, вооружившись лопатами, они покинули лагерь и направились вдоль пляжа, за скальную гряду, спустившуюся к самой воде. Первым, кто позволил проявить интерес, оказался Лопес.

- Что мы идём копать, сеньор комиссар?

Тот не стал отвечать, вместо этого с интересом изучая окрестности.

- Может стоило взять с собой солдат?

Кастильо обернулся.

- У комиссара есть ружьё. Вам хватит.

- О, так всё таки у правосудия есть голос, - Балагур сказал это со смехом, чтобы не показаться грубияном. - Так куда мы идём? Копать огород?

Фонарь, шедший предпоследним впереди Видаля, мельком обернулся, смахивая соплю с носа-картошки, но тут же прищурился, высматривая кого-то. Музыкант, заинтересовавшись, тоже повернул голову и спустя пару секунд увидел среди деревьев идущую за ними маленькую фигуру. Старик, не отворачиваясь, легко стукнул Роберто по груди.

- Это кто это там крадётся, аки кот за кошкой, тебе не видать?

Видаль удивлённо нахмурился.

- Кажется, это один из наших.

Фонарь неопределённо хмыкнул, но не остановился и не стал докладывать комиссару. Между тем, группа перешла невысокую скалу, за которой открылся вид на такой же пляж, заканчивающийся через полкилометра огромными рельефными утёсами. Массивные волны вдребезги разбивались о неприступные чёрные стены. Их брызги напомнили Видалю те искры, что летали средь лагеря. Однако дальше Сантана не повёл их - они направились вдоль скальной гряды внутрь побережья, попеременно останавливаясь. Полицейский, не обращая внимания на ветер, пристально изучал булыжники у подножия, иногда переворачивая руками или ногами.

Спустя ещё десять минут они дошли до каменного плато размером в столичную площадь Пласа-Майор. Тихое место ограничивала с трёх сторон густая роща, из-за чего звуки джунглей и побережья сталкивались в едином симбиозе. На границе с плато Сантана вновь задержался, подойдя к груде камней. Опрокинув один из них, он присел на корточки. Одна из сторон булыжника была искусственно выровнена. Видаль заметил на поверхности надпись, сделанную углём. Рядом вытянул голову вперёд Паскуаль, пытаясь прочесть слова.

- 1499. Когда я чаял добра, пришло зло. Когда ожидал света, пришла тьма.

Художник непонимающе оглядел всех. Ему ответил Фонарь.

- Книга Иова. Это из Ветхого Завета, братцы.

- Из Библии? То есть, это не дикари написали?

Сантана поднялся и расправил одежду.

- Это написали граждане Испании, Паскуаль. И захоронены здесь подданные его величества Фердинанда.

Это произвело сильное впечатление на всех присутствующих. Лопес округлил глаза.

- Вы хотите сказать, что здесь была другая экспедиция? Я думал, мы первые после Колумба.

Комиссар вздохнул, осматривая окрестности.

- Я тоже так считал. До тех пор, пока не узнал, что у нашего капрала здесь совсем иная миссия, о которой он никого не уведомил. Какое-то время назад в этом же месте высадился его брат. Есть все основания полагать, что он погиб от рук дикарей.

Видаль с хмурым видом поправил сумку на плече.

- Так вот почему он отправился туда. Он собрался мстить?

- Не исключаю такой вариант.

- А что же стало с остальными?

Полицейский уронил взгляд на камни. Лопес поражённо ахнул.

- Вы хотите сказать…

- Не все. Здесь лишь часть погибших.

Черноглазый медленно сделал шаг вперёд, выставив перед собой лопату.

- Так вот зачем мы здесь. Потревожить покой умерших.

Видаль непонимающе дёрнул головой.

- Но откуда вы узнали об этом захоронении, сеньор комиссар?

- В противном случае, я был бы никудышным полицейским. Мне нужно достать тела, чтобы убедиться кое в чём. Давайте приниматься за работу.

Остальные молча переглянулись, но начинать не спешили. Кастильо тихо возразил.

- Разве это правильно? Попахивает греховностью, сеньор Сантана.

- Замолишь, когда священник вернётся, - в голосе мужчины прорезалось нетерпение. - Приступайте.

Не смея препираться с комиссаром, остальные принялись за раскопку. Сам он отошёл на расстояние. Бредя прогулочным шагом, Сантана разглядывал местность. Паскуаль работал лопатой, продолжая хмуриться. Художник отбросил очередную горсть земли и оглядел всех.

- Неужели нас послали сюда сразу после исчезновения первой экспедиции? Это же верная гибель.

Кастильо буркнул в ответ.

- А ты думал, что отправляешься на отдых?

Лопес взволнованно осматривал местность, продолжая копать.

- Не говорите ерунды, Кастильо. Речь идёт об обычном благоразумии. Нам даже никто не сообщал, что предыдущее плавание окончилось провалом, будто его и не было.

- А ты у нас важная личность такая что-ли? Если ты играл знать на сцене, это ещё не значит, что тебе все всё должны.

Балагур тяжело выдохнул.

- Мы будто на разных языках говорим…

Эрнесто Паскуаль резко дёрнул рукой, явно получив занозу с рукоятки.

- Меня вот больше другое волнует. Что же именно случилось с ними. И не происходит ли то же самое с нами.

Видаль бросил взгляд на товарища, а затем на комиссара.

- Сдаётся мне, сеньор Сантана уже кое о чём догадывается. Раз мы копаем ради каких-то доказательств.

«Черноглазый» цирюльник Веласко смахнул первые капли пота. Для своего возраста он был ещё крепок, но время брало своё.

- Каких же, например? Куча трупов в братской могиле? Что это докажет?

Музыкант пожал плечами, раздумывая над ответом. В разговор вмешался Фонарь. Он поставил лопату и вынул из под куртки флягу.

- Одно я знаю наверняка. Их сильно потрепало.

Остальные непонимающе уставились на него. Старик кивнул на камень.

- «Пришло зло… Пришла тьма». Эпитафия не внушает оптимизма.

Видаль неопределённо мотнул головой.

- Вообще-то, он прав. Почему бы не написать имена погибших?

Паскуаль, тащивший занозу из пальца зубами, процедил.

- Может это послание? Другим экспедициям.

Лопес саркастично усмехнулся.

- И что оно значит? Нам нужно сеять добро и свет? Больше похоже на просто красивые слова.

Музыкант недовольно покосился на него.

- Сомневаюсь, что им было дело до красивых слов на надгробьях. В прошлом году здесь произошло что-то ужасное. Эрнесто прав, то же самое может грозить и нам. Если бы мы узнали судьбу предшественников…

Он не стал договаривать, вернувшись к раздумьям. Фонарь тем временем поделился флягой с Черноглазым. Он не спешил возвращаться к работе, с задумчивым выражением лица изучая место раскопок. Видаль в очередной раз бросил взгляд на его обожжённые руки. На корабле ему рассказали, что эту травму он получил работая зажигателем фонарей - отсюда и прозвище. Реального же его имени никто не знал, но необычный акцент и внешность намекали на восточно-европейское происхождение. Музыкант готов был поспорить, что мужчина родом из Российского государства.

- Сеньор… Фонарь. Как вы думаете, почему именно Книга Иова?

Старик подпёр подбородок рукоятью лопаты и добродушно улыбнулся.

- А вы разве не читали её, молодой человек?

- Я… рос беспризорником.

- Ну что ж, все мы находим новые знания по своему расписанию, - мужчина в который раз поправил свою шапку, сползающую на лоб. - Иов был славным малым. Но он так сильно был предан Богу, что Дьявол решил испытать его. Он морил его скот, насылал болезни - всё только ради того, чтобы тот проклял своего Господа.

- И тот позволил всему этому случиться?

Невольно каждый из присутствующих взглянул на Фонаря, ожидая ответа.

- Хех, прочти вы всю Библию, сеньор Видаль, не стали бы удивляться такой мелочи. Но знаете, Иов оказался крепким парнем. Он стерпел все невзгоды, хотя даже верная жена уговаривала его на богохульство. Я вообще всегда говорил - с этими женщинами держи ухо востро. Шесть разводов спустя только понял это.

Остальные усмехнулись.

- В общем, в своей книге Иов описал все те беды, что случились с ним. Включая фразу, которую мы здесь нашли. Кажется, двадцатая или тридцатая глава… Бедняга пережил поболее Иисуса.

Хмурый, но непривычно внимательный Балагур-Лопес отвёл взгляд в сторону булыжника с надписью. Было видно, что актёра-любителя нервировала новая информация.

- Значит, это было испытание Дьявола? Наших предшественников получается - что… Проверяли на любовь к Всевышнему?

Паскуаль иронично приподнял брови.

- Ну или как вариант - тот, кто писал это, был законченным святошей с тягой к патетике.

Продолжая усердно копать, он занёс лопату в очередной раз и силой воткнул в землю. Но тут же остановился - обнажившаяся почва показала всем присутствующим кусок белой потемневшей тряпки, торчащий искусственным цветком. Наклонившись, Художник потрогал находку и потянул на себя. Не вышло - следовало раскопать больше. Резко встав, Эрнесто продолжил более активно.

Обменявшись быстрыми взглядами Фонарь и Черноглазый вернулись к работе, а другие замолчали, ускорившись вместе с Паскуалем. Спустя минуту из-под земли показалось большое белое полотно, напоминающее парусину. Заметивший возбуждение команды Сантана подошёл ближе. Увидев, что цирюльник недостаточно быстро копает, он забрал у того лопату и принялся рьяно расчищать место вокруг находки. Совсем скоро зона работ расширилась до пары квадратных метров, но большая часть «покрывала» все ещё скрывалась под землёй.

- Стойте, - Сантана бросил лопату и поднял руки.

Он схватил край брезента и кивнул остальным сделать то же самое. Все семеро вцепились в кусок ткани и разом потянули вверх. Тяжелая земля посыпалась в другую сторону. Пыхтя от усталости, Черноглазый оступился и сделал шаг вперёд. Прозвучал резкий хруст, после чего мужчина рухнул коленом в то, что скрывалось под парусиной.

Ойкнув, Веласко сожмурился от боли, но любопытство оказалось сильнее - он быстро взглянул туда, где приземлился. Нервно всхлипнув, цирюльник отпрянул в сторону, но рукой опёрся на другое лицо, лежавшее по соседству. Он не сдержал крик, заболтав ногами в попытке вскочить и вылезти из братской могилы. Кастильо, неуклюже перешагнув через труп, подал ему руку и вытащил на твёрдую землю.

К тому моменту вся компания успела быстро отойти подальше - смрад выплеснулся наружу, растекаясь по округе. Глазам испанцев предстала мерзкая картина. Под брезентом лежали упокоенные навечно гнилые тела, чьё разложение было в самом разгаре. Здесь находились бок о бок десяток людей в изорванной одежде, из которой суетливо расползались черви и жуки. Глаза каждого уже были изъедены, как и губы - рты зияли грязными зубами. Волосы, казалось, шевелились от ветра, но при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это копошится живность.

Комиссар, встряхнув платок, прижал его к лицу и неторопливо подошёл ближе. Он сел на корты и склонил голову вбок, изучая захоронение. Позади содрогался в рвотных позывах Черноглазый. Лопес, прикрывая рот рукой, показал на тела.

- Неужели это они? Из первой экспедиции?

Паскуаль хмуро опёрся руками о колени, всматриваясь в детали, при этом не спеша сделать шаг вперёд. Он упорно старался скрыть смятение и страх под маской профессионализма.

- Выглядят действительно годичной давности.

- Тебе откуда знать?

- Я проходил практику в анатомической школе. Рисовал мертвецов, - заметив удивление на лицах других, Художник пожал плечами. - Обычное дело. И полезное. Можно изучить мышцы лица. Учитывая здешнюю влажность и условия захоронения, от этих людей скоро вообще должны остаться только кости.

Сантана тем временем аккуратно изучал складки одежды трупов, словно выискивая что-то. Наконец, он поднял голову и крикнул в сторону холма, возвышающегося над ними.

- Твой дневник врёт! — он встал над могилой. - У них нет крестов. Они богохульники!

Продолжение в комментариях...

Эту историю я услышала от однокурсницы и почти уверена, что она её нигде в интернете не будет выкладывать в ближайшем будущем, так что расскажу её сама, как помню. Уж больно интересный случай.

Точную дату события она называла, но я к сожалению забыла, хе-хе. Если приблизительно, то где-то в ноябре 2018-го. Город Краснодар, поздний вечер, она (однокурсница) едет в трамвае, возвращается домой с курсов. Трамвай почти пуст: только она, "ещё какая-то девушка, мама с сыном и старенький дедок". В принципе ничего необычного, как она говорила, сначала не ощущалось. Разве что девушка почему-то стояла, хотя свободных кресел вокруг было навалом. Она стояла в другом конце салона, спиной к моей однокурснице, и всё-таки что-то в ней привлекло внимание.

Говорит, вдруг начала замечать ненормальное в этой девушке. Она вообще не шевелилась. Ну, то есть, когда в трамвае едешь стоя, так или иначе на поворотах и при торможениях покачиваешься. А эта стояла как столб. В итоге однокурсница просто сидела и чисто из любопытства пялилась на эту особу, и за остановки четыре она не шелохнулась, даже когда водитель затормозил ощутимо резко.

И тут эта девушка повернулась.

Частично корпусом, частично головой, и моей однокурснице тупо захотелось заорать от страха. Вместо шеи и головы у незнакомки было непропорционально маленькое конусообразное образование телесного цвета с двумя непроглядно чёрными отверстиями ближе к вершине. Сама она это сравнивала с большим носом, если смотреть на него снизу – конус и две ноздри, но, судя по описанию, это больше похоже на миниатюрный капирот (колпак как у членов Ку-клукс-клана). Высотой оно было немного меньше, чем обычная голова и шея, прямо от основания начинало сужаться и оканчивалось слегка притуплённой вершинкой. Волосы девушки оказались париком, который каким-то образом левитировал над этой головой-конусом. Отверстия не блестели и скорее всего глазами не были.

Как только однокурсница увидела "лицо" девушки, её охватил какой-то дикий, невыразимый страх. Она, говорит, вмиг вся покрылась холодным потом, не могла пошевелиться или закричать, хотя кричать хотелось.

На момент, когда она всё это рассказывала, она призналась, что когда сейчас вспоминает это существо, оно ей кажется скорее нелепым и даже смешным, но не страшным. Тем не менее первый эффект был именно такой. Существо казалось совершенно пофигистичным. Оно ещё немного "посмотрело" своими чёрными отверстями на мою приятельницу, а потом отвернулось и продолжало стоять, как стояло. Однокурсница сошла на следующей же остановке.

Что примечательно, трое других людей, присутствовавших в трамвае, ничего не заметили. Что касается каких-либо смелых предположений по поводу того, кем странное существо могло являться, она высказала только одно такое предположение: что это инопланетянин, маскирующийся под человека. Мол, маскировка эта немного барахлила, вот и получилась морда пришельца на человеческом теле...

Дипломная работа. глава -10

Услышав знакомые голоса Валера выглянул в коридор. Так и есть, возле кухни общались на русском-матерном братья “Чиполлино.” Судя по крепким пакетам - только что из магазина. Аршак и Гагик. Хорошие ребята, а самое главное, очень щедрые и добропорядочные. Вся общага это знала и всегда готова была поддержать братьев материально. Особенно первокурсники. Славные родители заплатили за их обучение немало денег и само пребывание братьев в неблагоустроенном общежитии казалось кощунственным, но им приходилось терпеть эти временные трудности поскольку их квартира в центре ещё только достраивалась. Вот они и терпели. Жили со всеми, приторговывая контрабандными сигаретами и травой, а заодно трясли с лохов мелочишку.

Сегодня им как раз попался очередной такой лох и братья Чиполлино терпеливо объясняли ему правила проживания в общежитии, что все вокруг братья, а с братьями надо делиться.

Краснолицый прыщавый первокурсник испуганно моргая глазами старательно внимал каждому их слову тем более, что братья знали и использовали много красивых слов. Блят, пиздец, маму-ибат, полоскат твой рот, падла — грех, большой грех не знать такие красивые и мудрые слова изрекаемые братьями Чиполлино.

Валера воскликнул — Ура! и побежал здороваться с Аршаком, и Гагиком, которых искренне считал своими добрыми приятелями.

Увидев его, братья побледнели и попытались броситься наутёк. Они были прекрасно осведомлены о несчастных судьбах Валериных соседей по комнате и не желали стать следующими. Однако голодный Валера точно просчитал в какую сторону они будут драпать и перехватив их этажом ниже, вытеснил обратно на свой этаж.

— Дорогие мои! Столько не виделись! Вах, Аршак — новая куртка, да ты молодец! Где пропадали? Гагик — как дедушка? Всё хорошо у вас? Тётушке Наире кланялись от меня? Вы к родне ездили? Как не ездили? А как же ваш батюшка Карапет, он вас так ждал, так ждал! Мне давеча звонит, спрашивает — как там Гагик? Скучаю — сказал. Да, так и сказал. Вы что мне в глаза не верите? Так и сказал — хорошие сыновья растут, ты их, говорит, Валера - не забывай. Помогай чем можешь, по братски! Мы — русские армяне, должны вместе держаться.

Братья спешно отступали в сторону своей комнаты, страшный сосед не давал им сказать и слова. А самое ужасное, он знал всё, про их многочисленную родню и каким-то таинственным способом имел в семье большое влияние. Такое большое, что даже однажды сам прадедушка Ваграм, от которого уже пять лет не было вестей, лично позвонил Аршаку и интересовался как они дружат с Валерой и что прадедушка Валеры его фронтовой друг. Они вместе горели в одном танке под Кёнигсбергом и если только он узнает, что братья не дружат с Валерой то он их вычеркнет не только из наследства, но и из памяти.

— А ну, прыщавый — пошёл вон на кухню! Как ты смеешь стоять тут без уважения к моим товарищам! Бутылка водки с тебя, и пол тут после себя помоешь! — грозил кулаком первокурснику Валера, а сам тем временем всё ближе подбирался к пакетам братьев, которые судя по весу, были полны вкусных продуктов. — Да что вы мнётесь? Аршак — давай я твой пакет донесу до комнаты. Вы же устали. Я же вижу, столько задают сейчас, столько забот, преподы-казлы и всякие взятки требуют.

Под его давлением братья и сами вынуждены были признать, что устали. Что хочется спать, а сил донести продукты до комнаты нету и вот уже Валера в их комнате. Помог по братски. Выгреб всё из пакетов и разделил поровну. Аршак только и успел сказать “спасибо”, прежде чем упал на свою кровать и захрапел. Следом за ним отрубился Гагик. Валера, чтобы им не мешать, ушёл, прихватив с собой часть продуктов. Не оставлять же колбасу и манты без присмотра? Народ-то у нас всякий в общаге, украдут ещё.

Наевшись до отвала, он тоже решил не нарушать традиций послеобеденного отдыха и завалился спать.

Снилось ему, что он, вместе с Дениской, бегает по крышам старых многоэтажек и кого-то ищет. Кругом грязь, запустение, торчащая из бетонных плит арматура и чтобы перебираться с крыши на крышу они используют длинные доски. Потом они спускались по железной решетке на чей-то балкон и Валера посмотрел вниз. Оказывается вся улица под ними заполнена зелёной жижей и ему чудится будто бы эта жижа живая и разговаривает тысячами разных голосов. Денис говорит ему, что уровень поднимается и нужно срочно искать первую красную линию. Добежим до неё и там будет легче сможем перейти в безопасное место. Валера и сам верит в это. Красная линия спасёт их. Они разбивают окно и вламываются в чужую квартиру. Там они попадают в зал где Валера видит обычную семью обывателей сидящих на диване перед телевизором. Телевизор передаёт помехи, а из динамиков доносится странный нарастающий волнами звук — “Урри, уррриии, урри…УрррИ…”

На их появление никак не обращают внимание и они бегут прихожую, где открыв входную дверь выбегают в подъезд и поднимаются по лестнице пока путь им не преграждает бронированная металлическая дверь. Денис достаёт ключи и начинает копаться в замке, а Валера его поторапливает, потому что явственно слышит гулкие шаги на лестнице. Их кто-то точно преследует и от этого кого-то они держаться подальше. И вот когда уже в лестничном проёме начала появляться тень их преследователя Денис открывает дверь, они вваливаются внутрь и запираются изнутри.

Валера оглядывается и понимает, что они в квартире у Лаперуза. Сам Николя встречает их торжественно и почти голышом. На нём только одни тигровые плавки. Он мерзко хихикает и говорит друзьям, что самый лёгкий путь к красной линии, это через детишек. Только дети способны дарить счастье и они должны довериться ему как учителю. И что только он уже познал этот короткий путь. а теперь дело за ними. Раздевайтесь, друзья мои и ступайте наверх. Дети ждут вас. Лаперуз показывает рукой направление и Валера в ужасе видит балкон на котором столпились маленькие дети с цветами и воздушными шариками. Все они одеты в синие с белым шелковые костюмчики, а к этому балкончику поднимается широкая лестница. Едва Валера делает шаг вперёд как на лестнице появляется красная ковровая дорожка свёрнутая в рулон. Она сама-собой разворачивается и заканчивается прямо у его ног. Валера машинально делает шаг назад и тут же из-за плеча появляется Лаперуз нашёптывающий ему на ухо, что вот он, его шанс. Это дорожка и есть первая красная линия. Пройди по дорожке и будешь спасён иначе то, что притаилось за бронированной дверью, настигнет тебя. Времени почти нет. Поднимись по дорожке и выбери своего мальчика или девочку.

Его слова настолько противны, что Валера не выдерживает и в ярости развернувшись бьёт Николя по его красивому и холёному лицу, но удары не долетают. Он словно бьёт по стеклу защищающему проклятого педофила от расправы. Лаперуз смеётся запрокинув голову, а насмеявшись вдоволь говорит, что его ученики только что упустили свой последний шанс и теперь он прокляты. Навеки прокляты и им нигде не найти спасенья.

Сказав эти слова Лаперуз сам поднимается по ковровой дорожке на балкончик и начинает целовать и обнимать детей, а те плачут и теряют человеческий облик. Валера ясно видит как от них остаются одни скелеты. Эти скелеты протягивают к Валере костлявые руки и он слышит как дети умоляют спасти их от злого дяденьки. Он пытается подняться по лестнице, но не может. Из ступенек начинают вылазить мертвецы. Он кричит, зовёт на помощь Дениса, оглядывается и видит, что его друг лежит мёртвый в луже крови, а над его телом прыгает и пляшет Вороний король.

“Не переживай, ты следующий,” — кричит ему Лаперуз и тут Валера слышит гулкий звук колокола отчего просыпается.

“Ну и кошмар, — размышлял он лёжа в кровати. — Ерунда какая. Беготня, Лаперуз, дети…Да и вороний король. Причём он тут, в моём сне? Может, меня совесть мучает за обманутого милиционера?”

Он прислушался к себе. Нет, нисколько его совесть не мучила. А ещё эта красная линия. Что бы это значило? Хотя, если подумать, было же что-то такое. Точно было.

Валера спрыгнул с кровати и пошарив на книжной полке вытащил из груды конспектов маленький альбом. Там он хранил фотографии из этой жизни. В основном были общие фотографии сделанные во время вечеринок и пьянок, но и кроме того там же хранилась его коллекция соблазнённых им девушек. Постоянных подружек он не заводил, боялся, но коллекцию собирал. Перелистнул первую страницу. Вот Даша. Даша была аспиранткой в Пединституте, а Валера тощим очкастым повесой первого курса. Она была первой его крупной победой, на любовном фронте. Целую неделю он её соблазнял тренируясь по методу Лаперуза и наконец добился своего. Пятый размер груди. Ласковая и добрая. Она даже умоляла его переехать к ней жить и обещала познакомить с родителями. Когда до него дошло, что одним только сексом дело не кончится пришлось по быстрому испариться, а заодно перенаправить Дашину любовь на другого мужчину, на зав кафедрой.

И удовольствие получил, и потренировался — Валера молодец.

Он перелистнул ещё пару страниц. А вот и Марина. Преподаватель английского. Лаперуз заболел, а Валере срочно требовался зачёт. Так получилось. Он не придумал ничего более умного чем соблазнить свою преподавательницу. Она ведь старше его на десять лет была. Аяяяй. Но ведь не стыдно? Неа, нисколечко, тем более, что Марина Петровна была симпатичной женщиной в самом соку, а зачёт он по-честному отработал натурой. Как говорится — “London the capital of great britain.” Пирожки она пекла, действительно вкусные.

Он перелистнул ещё страницу. Хммм. Светлана. Эту барышню, он соблазнил на спор. Хороша собой, инструктор по фитнесу, КМС по боксу. Вот последнее и стало причиной их расставания. Ну не сам бокс конечно, а угрозы и беспочвенная ревность. Потому что хуже ревнивой подружки может быть только ревнивая подружка с набитыми кулаками и отличным хуком справа.

Дальше шли фотографии с частного панк-рок-концерта где Валера напоил Дениса дешевым пивом до невменяемого состояния, а потом заставил украсть ещё две бочки пива на опохмел. Как они тогда уползли от взбесившихся панков до сих пор загадка, но фотки, вот они. Вот Денис пьёт, вот Денис блюёт, вот Денис украл первую бочку. Ну и самая прикольная фотография где хорошо видно как Валера у микрофона доносит всему залу своё мнение и заявляет, что концерт был говнище.

Сколько воспоминаний, но всё не то.

Где-то в голове крутится про эту линию. Ведь было же, нужно только вспомнить. Он поискал ещё и увидел себя в обнимку с Лизонькой. Эх Лизонька, Лизонька. До сих пор стыдно за то расстался с такой девушкой и на душе скребут, и тоскливо воют дикие кошки. А всего лишь хотел отомстить какому-нибудь милиционеру. Лизонька нечаянно подвернулась под горячую руку. Лейтенант милиции и такая милашка. Две кровати сломали. Её и очаровывать не пришлось почти — она сама в него влюбилась. И он, вроде бы в неё тоже. Цветы с рынка ей воровал. Карманников пойманных за руку ей дарил и разных рецидивистов. А однажды, она позвонила ему и сказала, что им надо расстаться. Просто так, без всякого объяснения причин. Если бы была другая-какая, а не Лизонька, он бы заставил негодяйку приползти к нему на коленях, а потом сам бы бросил. Но тут сдрейфил. Сказал: “хорошо.” И больше ей не звонил.

От нахлынувших чувств захотелось закрыть альбом и засунуть его куда-нибудь подальше с глаз долой, только что бы не думать больше про Лизоньку. А собственно чего он тогда хотел ментам отомстить? Из-за испорченного Хэллоуина. Лаперуз пригласил их в закрытый клуб на карнавал ужасов, где обещал женщин и море выпивки. Только приходить нужно было в костюме. А какие у них были костюмы?

Валера лихорадочно начал листать страницы пока не обнаружил нужную фотографию. Оттуда на него глядели Денис, Лаперуз и сам Валера в карнавальных костюмах придуманных лично Николя. Высокие кожаные ботинки, кожаные штаны и светящиеся в темноте синим светом рисунки нанесённые на голое тело. И у каждого на лбу по красной линии. В сумме получается три. Довершать костюмы должны были плащи, но плащи скрывали рисунки и чтобы сфотографироваться, они их тогда с себя сняли. Получилось довольно эффектно, но в самый разгар случилась облава. Милиция ловила продавцов наркотиков. Откуда Валере было знать, что один из продавцов студентка третьего курса, с которой он танцевал. Да, он вступился за девушку. За что был нещадно бит резиновыми дубинками, а Денис-падлюка, его тогда и не подумал выручить. Трое суток в ИВС потом, без воды и курева. Злой как чёрт оттуда вышел. Ах, научиться бы как Лаперуз пачками людей очаровывать, ну да ничего, всё это с опытом приходит. Дай срок и он опыта наберётся, а если потребуется и целое отделение РОВД заморочить сумеет, но пока всё это розовые мечты. Сейчас, главное, найти денег на микроавтобус.

Валера перестал гадать о загадочном сне, поскольку сны и так имеют свойство запутываться и изворачиваясь принимать самые извращённые формы не имеющие ничего общего с реальностью. Ну приснилось и всё. Завтра приснится другое. А может и ничего не приснится. Мозги шалят, нервы играют, да ещё и Лаперуз с его Ыркой… Поди да принеси, сам не знаю чего… Нужно быть реалистом и решать накопившиеся проблемы постепенно. Сегодня деньги - первейшая из проблем.

Он давно хотел сотворить духа места — золотого божка указывающего путь к источнику золота. Вот только настоящего золота под рукой не было, был только цыганский заменитель как пишут на некоторых этикетках - идентичный натуральному.

Валера очистил стол от мусора и остатков еды и вытащив из рюкзака свёрток с украшениями принялся сортировать их по размеру. Кольца и перстни в одну сторону, а цепочки и серьги в другую. Дальше, требовался крепкий заговор, причём нужно было заговаривать каждый предмет сначала отдельно, а потом всё вместе. Придётся провозиться до самой ночи, а может и до утра. И когда дух появится нужно будет не откладывая последовать за ним. Золотой божок будет искать место пристанища и там где он остановится можно найти клад. Конечно имелась вероятность, что божок кинется к ближайшему крупному банку, но в книге было написано другое — дух должен выбрать место где обязательно рядом земля. В банках же нет земли, там везде железо-бетон, значит шансы найти клад у Валеры хорошие. Утешая себя этой мыслью, он приступил к работе.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Почитать можно и тут - https://vk.com/public194241644

получать оповещения там: https://t.me/+B2qSpjem3QZlOTZi

На Ат ещё пара глав лежит - https://author.today/work/155864

Автор Татьяна Губейдулина.

Участник конкурса сообщества CreepyStory и портал Литмаркет.

Часть первая

Наутро никаких следов вчерашней бури не осталось. Солнце светило так же ярко, как накануне; шквалами ветра почему-то не сломало ни одной ветки, и даже луж не было.

– Что-то, бабуль, не помогло твоё лекарство.

Гриша с трудом сел на своей лавке. Судя по свету из открытой двери, было часов десять утра. Ведьма сидела на второй скамье и что-то шептала в сложенные ладони.

– Скоро только кошки родятся. Пойдёшь полуденницу-то ловить?

– Пойду, а как же.

Она дала ему полковриги хлеба:

– Поешь, воды выпей да пойдём. Подсоблю тебе.

– Да только как же я её ловить-то буду? У меня и верёвки не осталось.

– Поймаешь, касатик, не боись.

Как ни скуден был завтрак, но и его Гриша съел с трудом: кусок в горло не лез. Температура, кажется, поднялась ещё. А поскольку антибиотики пропали вместе с большей частью остальной его поклажи, надеяться, кроме как на ведьмино снадобье, было не на что. Не то чтобы от её отвара был какой-то толк, конечно.

Гриша по стенке вышел на улицу. Его ослепило солнцем, как не вовремя проснувшегося вампира; он сморщился и поставил ладонь козырьком над глазами.

– Слушай теперь. Как увидишь полуденницу, поздоровайся. Она у тебя спросит что-нибудь: как сено косят или лён мнут – отвечай тотчас, без раздумий, и говори не останавливаясь. Замолчишь – верная смерть. А как увидишь, что вокруг неё рябь пошла, – вот тогда и хватай.

– Что ж, вот так руками и хватать?

– А как же ещё! Я тебе дам рукавицы чудесные.

– Ладно.

План был какой-то сомнительный, но другого-то всё равно нет. Гриша вспомнил вдруг про анометр, вернулся в избу. Стрелки бесновались, как накануне в поле. «Сломался», – подумал Гриша. А может, это кошка, которая не кошка, нервировала прибор. Хотя это и не она вовсе, а какой-то куль в углу, который Гриша принял за ведьмину питомицу. Чего только не привидится, когда с яркого солнца зайдёшь в тёмную избу!

Ведьма повела Гришу в поле – не в то, где он был давеча, а в другую сторону. Там ещё качалась высокая, нетронутая трава.

– Не косят тут. Боятся. Её это место.

– У неё, значит, и место своё имеется?

– А как же! Она везде ходит, но здесь особо. Вот и держатся подальше, и девок сюда не пускают.

Запах разнотравья дурманил – а может, это телешок? Теперь, без лекарств, и думать нечего, что всё пройдёт. Вернуться бы ещё вовремя, а то и врачи Фонда не помогут…

Гриша шёл за ведьмой след в след, раздвигая траву. Интересно, а змеи тут есть? Как не быть, если не косит никто!

– Вот. Тут она появится, – ведьма остановилась и повернулась к Грише. – Жди здесь, а я спрячусь. И помни: болтай без умолку, как она у тебя спросит что-нибудь, иначе – смерть!

– Что ж я ей скажу, бабуль? Я ни про лён, ни про сено знать ничего не знаю.

– Что бы ни говорил, главное – не молчи!

Не успел Гриша рта раскрыть, как ведьма уже исчезла. Да, кошка у неё, видно, вся в хозяйку – тоже появляется и пропадает, как вздумается.

Солнце пекло нещадно. У Гриши то и дело дурнота подкатывала к горлу; боль выкручивала суставы. Быстрее бы уже появилась эта полуденница – поймать её и домой, домой!

А домой-то не получится. Нынче только пятый день, а телепортер включат на седьмой. Хорошо ещё Гриша настоял, что за неделю управится, а то торчал бы тут, пока бы не помер.

Трава вдруг заволновалась, хотя ветра не было. Рядом с Гришей прямо у него на глазах вял и сох клевер – через несколько секунд вместо лиловых облачков уже остались сморщенные коричневые комки. Воздух шагах в десяти от него задрожал, как над костром, и полыхнула яркая вспышка. Когда всё погасло, шагах в пятнадцати перед Гришей стояла полуденница. Ну как – стояла…

– Здравствуй, девица, здравствуй, красавица, – выдавил он.

Синие глаза без зрачков уставились прямо на него. Полуденница исчезла и через секунду уже была лицом к лицу с ним.

– Как репу растят? – спросила она. Голос был скрипучий и хриплый, как у человека, которого уже несколько часов мучает жажда.

– Репу? Ну смотри, – затараторил Гриша. – Сначала надо, знаешь, грядку вскопать. Берёшь лопату – такую, с острым краем, не которой снег убирать, и землю перекапываешь. Навоза, опять же, можно туда…

Она, не сводя с него жутких синих глаз, протянула руку к его нагрудному карману. Только не останавливаться!

– Перемешаешь, значит, навоз с землёй, прольёшь водой как следует. Потом берёшь семена – семенами её сеют, репу-то – и пальцами дырок в грядке наделаешь, таких, знаешь, небольших. Кладёшь в каждую дырку по семечку…

Маленькая сухая рука с трудом расстегнула две пуговицы у него на груди. Гриша вздрогнул, когда она скользнула внутрь. Полуденница продолжала смотреть ему в глаза, а её ногти вдруг вонзились ему в кожу.

– Ай! Что ж ты делаешь! Я тебе рассказываю тут…

– Не молчи! Говори, говори! – крикнула откуда-то ведьма.

Пальцы полуденницы сомкнулись, и ногти зарылись в левую половину Гришиной груди – прямо за нагрудным карманом. Кровь потекла из разорванной мышцы.

– Кладёшь, значит, семечки… ай! И засыпаешь землёй, чтоб вровень получилось, – продолжал Гриша сквозь сжатые зубы.

Затрещали отрываемые волокна. Кусок кожи отделился от Гришиной груди, и полуденница потащила его к себе.

– А дальше поливаешь, всё такое… – говорить было всё труднее; кровь лилась из раны. – Потом появляются зелёные листики, они растут, растут…

Полуденница вытащила шмат кожи с куском мышцы и повертела в руке. Голова у Гриши закружилась, перед глазами потемнело.

– … и когда увидишь, что из земли показалось что-то светлое, круглое – вот тогда и пора репу собирать. А-а-а!

Гриша с трудом открыл глаза и подумал, что, видно, уже умер. Но разве у мертвецов так всё болит?

– Лежи, лежи!

Кто-то придавил ему плечи. Гриша присмотрелся и разглядел ведьму.

– Бабуля? Я как здесь оказался? Я думал, убила она меня…

– Не убила, касатик. Успел ты её заговорить, прежде чем упал.

Гриша вспомнил, как полуденница рвала ему мышцу, и дёрнул рубашку на груди. Никакой повязки под ней не было. Он с трудом поднял голову: кожа была гладкой и несомненно целой.

– Что за чертовщина, – Гриша ощупал всю левую половину груди, но никаких ран или рубцов не нашёл. – Как так-то?

– Исчезла она, вот ты жив и остался. А я тебя сюда притащила.

– Ты, бабуль, тоже меня обманула. Обещала рукавицы, а не дала!

– Если б полуденница тебя в них увидела, то не сносить бы тебе головы. Надо было её заговорить сначала, а потом уж надевать.

– Так я б в карман положил!

– Она, касатик, и через одёжу видит.

– Но как грудь-то у меня зажила?

– Какая грудь?

– А ты разве не видела? Полуденница кусок мяса мне выдрала, вот отсюда, – он положил ладонь на место за нагрудным карманом.

– Ничего я такого не видела. Причудилось тебе, знать.

– Вот так причудилось!

– У тебя ведь там это лежало, как ты называешь? Зеркало?

– Там, верно.

– Вот она за ним и лезла.

– Так зеркало у тебя уже! А ты сама сказала: полуденница через одежду видит.

– Не знаю, ничего не знаю, – проворчала ведьма и отвернулась. – Спи.

– Завтра опять пойдём?

– Пойдём, милок, пойдём.

Опять эта тяжесть на груди. Гриша проснулся в кромешной темноте; левая половина груди болела, и снова что-то мешало дышать.

– Кошка, ты, что ли?

Гриша поднял руки, но вместо кошки, которая не кошка, нащупал холодный, покрытый мхом камень. Он заорал, с грохотом скинул камень на пол и вскочил на ноги.

– Что, что такое? – послышался откуда-то сбоку ведьмин голос.

– Ты зачем мне камень на грудь положила, окаянная?

– Кто, я? Касатик, да тебе, видно, приснилось! Зачем мне камни на тебя класть-то?

– Вот и я спрашиваю – зачем?! Запали-ка лучину!

Ведьма с ворчанием завозилась; затеплился слабый синий огонёк. Она поднесла лучину к Гришиному лицу:

– Да ты бледный весь, милок! И лоб как в огне горит – вот и видится всякое!

– А что ж тогда с таким шумом на пол-то упало, бабусь? Погляди по сторонам-то!

Она запалила от первой ещё несколько лучин – все горели синим, как газовые конфорки, – и воткнула в щели:

– Где твой камень – показывай!

Булыжник, который Гриша скинул со своей груди, на ощупь был размером с полторы человеческих головы – такой, конечно, найдёшь сразу, тем более в крошечной избушке. Но никакого камня нигде не было.

– Ничего не понимаю, – бормотал Гриша. – Вот же, сюда он грохнулся! Может, под лавку закатился?

Но и под лавкой, кроме недовольной кошки – не кошки, ничего и никого не нашлось.

– Чертовщина. Что у тебя тут творится, бабуль?

Гриша сел на свою скамью и вытер трясущейся рукой пот с пылающего лба.

– Дай, что ли, отвара какого.

Ведьма охотно выполнила просьбу. Гриша осушил ковш – в этот раз вкус был совсем другой – и повалился на лавку.

– Вставай, милок! Всю полуденницу проспишь!

Гриша застонал и с трудом сел. Изба и ведьма с ковшом очередного отвара потемнели, исказились и поплыли перед глазами. Тошнило ужасно, а в коленки будто щебня насыпали.

– На-ка, выпей. Получше тебе?

– Ничуть не лучше, – прохрипел он. Меньше всего хотелось опять идти в поле, но завтра уже возвращаться. Кстати, а где зеркало?..

Гриша подскочил с лавки и тут же упал обратно: перед глазами было черно. Отдышался. Зрение вернулось. Он осторожно подошёл к горке своих вещей и нащупал плоский пластмассовый футлярчик. Отлегло: зеркало, во всяком случае, на месте.

Завтракать Гриша не стал и попросился сразу идти в поле. Они вышли на то же место, что и вчера; ведьма сунула ему грубые рукавицы:

– Спрячь только получше. За спину, что ль.

Гриша так и сделал. Стоять на самом солнцепёке было невыносимо, он сел в высокую траву и незаметно для себя забылся.

Вдруг он распахнул глаза и вскочил, будто его толкнули. Прямо перед ним висела, занеся над его шеей серп, полуденница.

– Стой! Здравствуй, девица! Здравствуй!

Её мумифицированное лицо не выразило никакой эмоции, но рука с серпом опустилась.

– Как сажают репу?

– О, моя любимая тема! Значит, смотри: сначала надо перекопать землю…

В этот раз он даже не дошёл до добавления навоза: воздух вокруг полуденницы задрожал, и она хрипло закричала.

– Хватай, хватай!

Как из-под земли выскочила ведьма. Гриша, не замолкая ни на секунду, выдернул из-за ремня рукавицы, надел и схватил полуденницу за руку, в которой был серпом. Она вскрикнула; от того места, где рукавицы соприкасались с её плотью, поползли вверх и вниз волдыри. На иссушенной коже это выглядело очень странно – как пузыри на болоте.

– Держи крепче!

Ведьма принялась опутывать полуденницу верёвкой, повторяя:

– Вяжу, привязываю, силу твою связываю! Вяжу, привязываю…

Когда фигура в белом балахоне была вся запутана, как в паутине, ведьма натянула ей на голову мешок.

– Вот теперь всё! Поймал ты её, касатик!

Гриша с трудом кивнул и опустился на землю. Голову раскалывала страшная боль. Позвоночник, казалось, сейчас ссыплется в штаны.

– Пойдём, пойдём. Нечего тут, на её месте, сидеть.

– Куда ж мы её? – он с трудом кивнул на пленницу.

– У плетня привяжем.

Последние несколько метров до избы ведьма тащила Гришу на себе. Ноги у него заплетались, голова болталась как у новорождённого. Завтра, завтра! Завтра днём он будет в Москве, сдаст полуденницу с рук на руки биологам бестиария, и пусть врачи приведут его в чувство. Завтра…

Гриша проснулся – или, скорее, очнулся – как-то очень уж внезапно. Опять кошка на грудь запрыгнула?

– Колдуй, баба, колдуй, дед… – услышал он вдруг. Голос шёпотом продолжал:

– Сим изведу Григория, сожгу огневицею, задушу власяницею… Чахни, Григорий, сохни…

– Ты что делаешь, бабка? Откуда имя моё знаешь?

Он скатился со скамьи и попытался встать на ноги – со второй попытки удалось. Гриша бросился к двери, чтобы впустить хоть сколько-то света в тёмную избу.

– Стой!

Одновременно вспыхнул десяток свечей. Они были повсюду: на печке, на стенах, под потолком, на полу – и горели голубым пламенем. Ведьма стояла посреди комнаты, сжимая в руке что-то маленькое.

– Ты что ж думал, можешь явиться сюда, поймать её да куда-то увести?

– Ей там будет лучше, бабуля, – Гриша поднял руки, чтобы она видела, что у него ничего нет. – Я же тебе сказал: как княгиня…

– Сказочки свои другому кому рассказывай! – она замахнулась рукой с зеркалом.

– Тише, тише! Молчу!

Она сжала вторую руку в кулак. Гриша почувствовал, что сердце у него холодеет и замедляется.

– Чтоб ты мою дочку, мою кровиночку забрал да в клетку посадил?

– Дочку?!

Гриша смотрел на неё, раскрыв рот; пульс бился где-то в горле. Ведьма захохотала:

– А ты что же думал, она просто так здесь бродит? Мамка у неё тут! И девок выманю, и детишек в поле выведу, и на глупца Гришку огневицу нашлю, чтоб доченька потешилась!

– Но она… она ж мёртвая!

– Это ты скоро будешь мёртвый, а дочка моя живая, живая!

Гриша подскочил к двери, распахнул и выглянул наружу. Около плетня, где днём ведьма привязала полуденницу, валялся обрывок верёвки. С диким карканьем в Гришину ногу вцепилось что-то маленькое и чёрное.

– Иди, доченька, порезвись! Погуляй! – веселилась ведьма.

– Перестань, бабка! Прекрати сейчас же!

Гриша упал на колено, силясь отцепить кошку, которая когтями и зубами драла ему икру.

– А иначе что?

– А иначе… иначе…

Гриша потянулся к ней. Руки дрожали. Сзади послышались чьи-то шаги.

– Иди, доченька, иди!

Ведьма захохотала и размахнулась. Гриша и моргнуть не успел, как она со всей силы грохнула зеркало об угол лавки.

Все сгрудились у телепортера. Пора бы уже Любимову и появиться.

– Ждём ещё полчаса, – сказал Иван Сергеевич.

– А если он заблудился? Потерялся? – тут же встрепенулась синеглазая Катя.

– Мы не можем держать телепортер включённым весь день. Любимов знает про временнóе окно.

Вдруг аппарат загудел и сердито выплюнул облачко дыма. Катя подскочила к нему и открыла дверцу.

– Самое время!

Она принялась отвинчивать вентилятор, на который намотался откуда-то взявшийся в почти стерильной комнате клок пыли.

Вся операция заняла у неё полминуты; телепортер чихнул и зажужжал. Из камеры перемещения раздалось громкое потрескивание.

– Это он! Гриша возвращается!

Аппарат затрясся; из всех щелей повалил вонючий дым. Инженеры метались вокруг, не понимая, что стряслось.

– Сделайте что-нибудь! – кричал Иван Сергеевич.

И вдруг настала тишина. Катя и Дима, ещё один инженер, переглянулись и опасливо открыли створки.

В камере никого не было. Точнее, так им показалось на первый взгляд. Когда они – и остальные – посмотрели вниз, то увидели странную чёрную кошку с лошадиным хвостом, человеческими зелёными глазами и огромным зобом. «Щитовидка больная», – подумал почему-то Иван Сергеевич. Кошка как ни в чём не бывало умывалась лапкой – вполне себе по-кошачьи.

– Гриша! – крикнула Катя голосом, похожим на всхлип.

Иван Сергеевич бочком подошёл к странной кошке. Она опустила лапку и вдруг замурлыкала.

Звук был такой, будто каркает осипший ворон. Рядом с ней валялось раскладное зеркальце наподобие тех, которые девушки носят с собой в сумочке, а мордочка у неё была в крови.

Комментируйте, как вам история участника конкурса, еще будут опубликованы участники и призеры, чуть позже)

Право на озвучку принадлежит каналу ЛИМБ.

Автор Татьяна Губейдулина.

Участник конкурса сообщества CreepyStory и портал Литмаркет.

– Разумеется, придётся отправляться в десятый век, не позже. После крещения Руси ни о какой нежити в летописях и грамотах и слова не найти. А здесь – точные сведения.

– Ясное дело.

Гриша Любимов, один из лучших специалистов Фонда, откинулся на спинку стула и забросил ноги на стол. Ему вообще многое сходило с рук. Пока.

– Ты хоть понимаешь, на что подписываешься? Никакой связи. Никаких удобств…

– Уж кто-кто, а я понимаю, поверьте.

Гриша нетерпеливо качнул носком грязной серой кроссовки, что означало: не учи учёного, сам всё знаю. В конце концов, кто в шесть командировок в Древнюю Русь уже съездил – он или Иван Сергеевич?

– Ладно. Сколько тебе понадобится времени?

– За неделю должен управиться.

– За неделю?

Иван Сергеевич нахмурился. Этот парень, конечно, хорош, но не настолько, чтобы отыскать и поймать полуденницу всего за семь дней.

– А что вас удивляет? – Гриша качнулся и снял ноги со стола. – Я знаю, что и где искать и куда смотреть. Отлично представляю себе, что меня ждёт. Почему бы и не успеть?

– Потому что я хочу быть уверен. Фонд тратит на твою командировку кучу денег – нам нужен результат.

– Давайте так, – Гриша подался вперёд и упёрся локтями на колени; глаза его нехорошо блеснули. Иван Сергеевич отлично знал этот взгляд. – Если не успею, останусь там, и всё.

– Да ты с ума сошёл!

– А что? Отличный будет стимул.

Гриша остановился перед блестящими серебристыми дверями и сбросил рюкзак. Чего в этом рюкзаке только не было: аптечка и бельё, паёк и записи, зубная щётка и приборы. А главное – зеркала. Почему-то телепортер ни за что не соглашался никого никуда перемещать, если у этого кого-то не было с собой хотя бы маленького, но зеркальца, причём обязательно целого. Так что Гриша взял два: одно побольше, раскладное, с двумя створками, перед которым одна из его подружек когда-то красила глаза, а второе крошечное, даже без оправы. Откуда у него дома взялось это крохотное зеркальце, Гриша в душе не знал.

Брать под всё это восьмидесятилитровый рюкзак Гриша отказался наотрез и взамен собрал обычный, городской:

– Лучше топать налегке, чем таскать везде эту хрень здоровую!

Был у него с собой и совсем особый предмет – иллюзор. В Древней Руси, как ни крути, говорили немножко на другом языке, да и эпатировать публику Гришиным внешним видом не стоило. И как раз иллюзор – одна из самых дорогих разработок Фонда за всё время его существования – и должен был об этом позаботиться: выдавать Гришу за своего в доску, а заодно переводить ему древних, а древним – его. Как эта штука работала, Гриша так и не понял, но своими глазами видел, что работает без сбоев: её опробовали – в его присутствии – на делегации из французского отделения Фонда. Французы и не поняли, что Иван Сергеевич в жизни ничего, кроме «жё не манж па сис жур» и сносок в «Войне и мире», по-французски не читал и, уж конечно, не учил.

Иллюзор висел на крепком шнурке на шее: слишком дорогая и важная штука, чтобы бросать в рюкзак. Двери бесшумно разъехались в стороны, и Гриша сразу услышал деловитое жужжание и потрескивание телепортера. Несколько инженеров в белоснежных костюмах вроде противочумных сновали у аппарата.

– Гриша!

Да когда же она наконец успокоится? Не было ничего, женщина!

– Привет, Кать.

Ну ладно, кое-что было. Но дальше трёх, что ли, свиданий не пошло.

– Тебе не страшно? Как же ты будешь там совсем один? Без связи, без прикрытия! – тараторила она. Сквозь прозрачное окошко на шлеме беспокойно глядели невозможно синие глаза.

– Ничего страшного там нет. Такие же люди, такая же Русь.

– Какой ты смелый!

Хорошо, что в этот самый момент телепортер затрещал, выдал сноп искр и сердито замолчал. Катя бросилась к аппарату, который выглядел как банальный томограф, только вертикальный, и забегала вокруг, отсоединяя провода и отмахиваясь от клочьев дыма.

Наконец всё было готово. Гриша проверил иллюзор, покрепче завязал шнурки на кроссовках и застегнул оба фиксирующих ремня рюкзака на груди. Телепортироваться он терпеть не мог, но чего не сделаешь ради науки! Катя услужливо открыла для него створку телепортера.

– Будь осторожен, ладно?

– Я не помирать туда еду.

Именно так – «ехать» – называлась на жаргоне Фонда телепортация. Было в том что-то разухабистое: ха, подумаешь, перемещение! И не такое видали!

Катя закрыла аппарат. Гриша оказался один в узком белом гробу, разве что стоял, а не лежал – вот и вся разница. Гудение усилилось. Гриша закрыл глаза: сейчас будет самое противное.

Треск и грохот аппарата звенел в ушах; Гриша не сразу заметил, как вокруг внезапно стало тихо. А когда всё же заметил, то сразу открыл глаза и огляделся.

Первое, что его поразило, – это цвет неба. Не выцветшая, отравленная выхлопами и дымом, а первобытная, яркая, как неразбавленная краска, синева. От белизны облаков резало глаза. Гриша стоял на тропинке посреди поля, и зелень травы тоже была густая, сочная. Казалось, что в своём веке он носил серые очки, а теперь снял их и понял, каким на самом деле был окружающий мир.

Гриша встряхнул головой: это всё, конечно, замечательно и здорово, но его послали сюда не затем, чтобы он привёз поэтические и высокохудожественные описания Руси. Он огляделся по сторонам, увидел в отдалении поднимающиеся дымки и зашагал туда.

Чем ближе он подходил к деревне, тем больше народу ему попадалось навстречу. Прошла девушка с коромыслом, любопытными глазами глянула на незнакомца. Возились около двух женщин, что сгребали сено, несколько малышей с волосами цвета льна. Мужики ловкими, умелыми движениями косили траву.

За плетнём виднелось несколько домов. Навстречу Грише шёл крепкий мужчина с косой на плече.

– Здравствуй, батюшка, – обратился к нему Гриша и мысленно поблагодарил жизнь, что у него был иллюзор. Приборчик на груди тихонько зашуршал, и крестьянин остановился, глядя на Гришу без всякого особого выражения.

– Здравствуй и ты, путник. Кто таков будешь?

– Полуденницу вашу ловить пришёл. Слыхал, замучила вас окаянная?

– Полуденницу ловить? – мужчина снял косу с плеча и поставил рукояткой на землю. – Ты, знать, ведун?

– Ведун.

«Вернусь – скажу, чтоб теперь только так ко мне на работе и обращались», – подумал Гриша и добавил:

– Звать меня Горислав.

– Нам, Горислав, ведуны тут ни к чему. Ступай восвояси.

– Неужто не хотите, чтоб изловил нечистую? Неужто не губит она вас?

– Губит, как же, – согласился мужчина.

Гриша вдруг понял, что крестьянину этому никак не больше, чем ему самому. Человек с косой явно был не старше тридцати-тридцати двух – вот только тяжёлый труд состарил его до времени, и выглядел он лет на сорок пять. Да, антибиотики и водопровод здорово продлевают жизнь.

– Отчего ж тогда гонишь меня?

– Да есть у нас ведунья, и пагубы от неё больше, чем от полуденницы окаянной! – крестьянин сплюнул в дорожную пыль. – Бьёт пшеницу, губит девок, а слово скажешь – на другой день огневица, а на четвёртый в гроб!

– А что ж не прогоните ведунью-то?

– Попробуй прогони. Вон там, в распадке живёт, проклятая, – крестьянин махнул куда-то за деревню, поднял косу на плечо и зашагал в поле.

– Как звать-то тебя?

– А тебе почто?

– Помяну добрым словом.

– Лучезар меня звать, Тихомиров сын.

Гриша обошёл деревеньку и увидел аккуратный, как насыпь, холм. Раз ведьма живёт, по словам Лучезара, в распадке, значит, за этим холмом или дальше. Уж кто-кто, а она-то должна знать про полуденницу.

Едва он поднялся на холм, как увидел внизу небольшую группу деревьев и между ними низенькую избушку. Сбоку торчал, как гнилой зуб, колодец. На колу у дороги, от которого начинался и убегал вправо и вокруг избушки до самого второго кола потемневший от непогоды и возраста плетень, белел чей-то череп.

– Очаровательно, – пробормотал Гриша и зашагал вниз.

Череп оказался волчий. Ну, не человеческий – и ладно. А даже если бы и человеческий – подумаешь! Студенты-медики вон тоже в анатомичке всякое делают, и ничего: всем на пользу.

У Гришиных ног возникло какое-то шевеление. Он опустил глаза и увидел чёрную кошку. «Ну как же ведьма – и без чёрной кошки», – усмехнулся он. Стереотипы, однако.

Кошка, впрочем, была странноватая. Во-первых, когда Гриша подошёл к плетню, никакой кошки там и в помине не было – он готов был поклясться в этом на учебнике аномальной анатомии, своей настольной книге с пятого класса (ну не на Библии же клясться одному из лучших сравнительных физиологов Фонда, право слово!). Во-вторых, самый вид этой кошки был каким-то… нервирующим. Спереди на шее у неё висел зоб, но не плотный, как у больных с Базедовой болезнью, а какой-то дряблый, как мешок у пеликана. Глаза были зелёные, но не полностью, как у всякой порядочной кошки: вокруг вертикального зрачка миллиметров пять зелёных, а дальше белое с прожилками капилляров – ни дать ни взять человеческий глаз. Взгляд кошки от этого казался особенно осмысленным и грустным: смотри, мол, как жить приходится, не то что в твоём этом двадцать первом веке. Ну и, наконец, хвост у неё тоже был не кошачий, а какой-то лошадиный. В общем, чудо-юдо, а не кошка.

Гришу, впрочем, такими котами не напугаешь: он отлично знает, что это за существо. Гриша наклонился и почесал создание за ухом. Кошка, не открывая рта, хрипло каркнула.

Ведьмина избушка врастала в землю. Никаких признаков жизни не было, но Гриша, оставив в покое странную кошку, которая была вовсе и не кошка, смело зашагал к двери.

– Открывай, бабулечка! Гости! – крикнул он и постучал.

Дверь тут же распахнулась, словно ведьма только его и ждала.

– А, пришёл, касатик.

Вот опять: ну какая она старуха? Лет пятьдесят от силы! А глядя на её горб и белые волосы, так и не скажешь.

– Заходи, заходи, родимый.

– Да я так, поговорить только…

– Тсс! – ведьма вдруг вскинула палец к губам. – Плетню да колодцу не рассказывай!

– Э-э… ладно.

Внутри было так же старо и уныло: закопчённый низкий потолок, чёрная от сажи каменка, две скрипучие скамьи да резной сундук – вот и вся обстановка. Пучки травы ещё по стенам. Ведунья усадила Гришу на лавку, в руку сунула ковш с ледяной голубоватой водой.

– Как звать, касатик?

– Гориславом. Я, бабушка, полуденницу вашу ловить пришёл, – с места в карьер заявил Гриша, отпив глоток воды.

– Извести, значит, решил.

– Почему извести? Живую поймать хочу.

– Зачем это она тебе, живая-то?

Ведьма пристально уставилась на него. Гриша пожал плечами:

– Заберу её отсюда, чтоб девок не гробила.

– И в клетке держать будешь, как медведя ярмарочного? – вскинулась она.

– Чего это как медведя? Как княгиня жить будет!

Наврал, конечно. В бестиарии Фонда те ещё княжеские условия, ага.

– Ну если как княгиня… – согласилась вдруг ведьма. – Помогу я тебе. Но ты мне за это дашь кое-что.

– Что же ты хочешь, чтоб я тебе дал, бабуля?

Она закрыла глаза. Гришин рюкзак вдруг начал еле заметно подрагивать, будто внутри копошилась крыса.

– Есть у тебя маленькая вещичка… блестящая, но не железная… круглая… такая, что себя как со стороны видишь, – ведьма открыла глаза и уставилась на него. – Вот эту вещичку хочу.

Зеркало? У Гриши внутри что-то ёкнуло. Без зеркала он не сможет вернуться. Но ведь у него их два.

– Много ты хочешь за свою помощь, бабуля.

– А без меня как будешь полуденницу-то ловить?

– Ведун я. Поймаю уж как-нибудь.

– Воля твоя, воля твоя.

Ведьма усмехнулась и отобрала у него ковш.

В избе появилась кошка, которая не кошка. Закрытая дверь, очевидно, её не остановила. Она подошла к пустой деревянной миске, что стояла на полу в дальнем от входа углу, и начала тошнотворно кашлять.

Если бы Гриша не провёл полжизни за книгами по аномальной анатомии, то подумал бы, что странная кошка сейчас выплюнет особо крупный ком шерсти, как самый обыкновенный московский Барсик. Но та извергла из зоба целую миску свежайшего, только из-под коровы молока и с чрезвычайно самодовольным видом закаркала.

– Ох, кормилица, – умилилась ведьма. Кошка запрыгнула ей на колени и заурчала своим вороньим голосом. – Молочко будешь, Гориславушка?

– Спасибо, бабуль, не хочется.

Одно дело – изучать, а совсем другое – своими глазами видеть. Пить молоко из кошки, которая и не кошка вовсе, как-то не тянуло.

– Спать-то где будешь?

– А у меня для того кой-чего имеется, – Гриша кивнул на рюкзак. Спасибо технологиям, которые позволяли складывать палатку в сумочку размером с дамскую косметичку.

– А то здесь оставайся. Найдётся местечко-то, – ведьма указала на лавку, на которой он сидел.

– Спасибо, бабуль. Пойду я.

Гриша провёл в полях вокруг деревни целый день, до рези в глазах вглядывался, не задрожит ли воздух, прислушивался, не завизжат ли девки и бабы, но всё было спокойно. А вечером, когда спала жара и мальчишки гнали домой флегматичных коров, и вовсе нечего было и ждать: часов после пяти ни одна уважающая себя полуденница не покажется. До завтра, значит.

Палатку он решил поставить на холме. Место там, на вершине, было красивое, ровное и сухое – можно и костёр развести, и спальник расстелить, а если кто пойдёт – издалека видно.

Гриша с аппетитом поужинал быстрорастворимым супом с лапшой и запил чаем из пакетика. Жизнь показалась особенно весёлой и радостной. Вот изловит полуденницу – всем хорошо: Фонду объект, Грише премия, крестьянам – покой.

Он аккуратно собрал весь мусор и увязал в пакет: негоже оставлять в десятом веке худшее, что есть в двадцать первом. Пакет затолкал поглубже в рюкзак, под носки и аптечку.

На чистом воздухе и в оглушительной тишине спалось чудесно. Гриша едва голову положил, как уже видел десятый сон. Снилось ему, что он бежит по полю за девушкой в развевающихся белых одеждах, бежит быстрее ветра, а когда нагоняет, то у девушки оказываются синие Катины глаза. Она открывает рот, но вместо женского голоса наружу вырывается воронье карканье.

Гриша проснулся. На груди была какая-то тяжесть. Он шевельнулся, и тяжесть с недовольным «кар!» шевельнулась тоже.

– Ах вот кто здесь, – Гриша нащупал кошку, которая не кошка. – Ты как сюда попала?

Он расстегнул клапан палатки и высадил создание наружу. Не то чтобы кошке с зобом застёгнутый клапан мешал, зато ему так было спокойнее.

Наутро Гриша спозаранку отправился в поля. Он решил держаться поближе к женщинам: всякому известно, что полуденницы к мужикам не очень-то лезут, а вот девок изводить ой как любят. Завидуют, ясное дело. Полуденница-то сама – считай, та же русалка: девушка, которая умерла прежде, чем замуж выйти. Только русалки в воде плещутся, а эта в полях по солнцепёку гуляет.

Чувствовал Гриша себя отвратительно. Понятно: телешок! Так на жаргоне называлось мерзкое состояние, которого мог избежать после перемещения только редкий счастливчик. Дело было в том, что по какой-то не до конца понятной причине при любой телепортации микрофлора становилась чрезвычайно агрессивной и вызывала болезнь, похожую по проявлениям на сепсис, только легче и не такую смертельную. В крови неизменно выявляли пару-тройку видов бактерий, но умирали от телешока редко, в основном потому, что все давно знали, как его лечить. Гриша принял капсулу с ядрёной смесью антибиотиков: к обеду всё пройдёт, но лекарство надо будет принимать до самого возвращения, не меньше семи дней.

Ни на второй, ни на третий день никого похожего на полуденницу и даже ничего подозрительного Гриша не заметил. Странное дело! Вечером третьего дня он ещё раз внимательно перечитал свои записи: вот же, всё верно. В той берестяной грамоте было ясно сказано, что каждый день возле деревни Пазухи появлялась полуденница и донимала девок и особенно – замужних молодух. И вот пожалуйста: стоило ему только появиться, как никакой полуденницы и в помине нет. Неужто наврали? Но не из-за одной же бересты его сюда отправили! Вот ещё в летописи о том же самом: нечистая сила каждый божий день крала детей, калечила женщин и портила мужчинам косы да вилы. Что ж она, прячется от него, что ли?

Как бы не пришлось просить ведьму. Уже три дня прошло, а полуденницу он даже не видел, не то что не поймал.

Хуже того: ломота и озноб так и не пропали, несмотря на вторую дозу антибиотиков. Грише даже показалось, что чувствовал он себя ещё более погано, чем накануне. Ну и дела! Может, на такие большие скачки во времени лекарство не рассчитано? Может, его флора так обнаглела, что плевать ей на препарат?

Какая-то логика здесь была: чем дальше переносился путешественник, тем сильнее мутировал геном его микроорганизмов. Но Гриша не слышал, чтобы раньше у кого-то были такие сложности.

– Хватит психовать! – сказал он сам себе. Просто совпало, вот и всё.

Завтра он точно её увидит.

И правда: на следующий день, когда солнце стояло прямо над головой, Гриша заметил, что неподалёку от кучки девушек задрожал воздух. Девушки, видимо, заметили тоже и с визгом бросились в разные стороны. Гриша достал анометр и подкрался поближе.

Анометр изобрели только благодаря ему. Именно Гриша года три назад обратил внимание, что рядом со всякими волшебными тварями его механические часы начинали сходить с ума. На весь Фонд он был единственным чудиком, кто не пользовался умными браслетами и прочей чепухой, да и вообще часы с шестерёнками остались где-то далеко в начале века. Пришлось выискивать механиков-любителей в растянутых свитерах и проволочных очках. Те сразу поняли, что от них требуется, и быстренько соорудили прибор – измеритель анормальности. Кратко – анометр. Проще говоря, прикрутили к механизму часов шкалу со стрелкой.

Он видел спину полуденницы. В голове вдруг мелькнуло: «SCP-7692». Анометр беспечно показывал ровно двенадцать часов дня: в конце концов, функцию часов у него никто не отключал, хоть Гриша и забыл об этом. Надо бы, кстати, вечером подвести часы колёсиком, а то остановятся. Со спины полуденница выглядела как небольшого роста девушка с длинными золотистыми волосами, вот только ноги её земли не касались. На ней был длинный белый балахон – не болезненный, больничный белый, а сверкающий белый свежего снега под солнцем. В сторону Гриши пролегала длиннющая тень.

Гриша опустился на землю и пополз со всеми предосторожностями по-пластунски, держа анометр в вытянутой вперёд правой руке. Он ожидал, что вот-вот стрелки начнут неистово крутиться или биться из стороны в сторону, но ничего подобного: анометр спокойно отсчитывал время, как заправские часы. Приближение к существу в белом его, в отличие от Гриши, нисколечко не волновало.

Странно. Или это не полуденница – а кто тогда, скажите на милость? – или анометр сломался. Может, не сломался, а просто здесь не работал. Ну или телепортацию не перенёс. В любом случае толку от него, похоже, мало.

Гриша дополз до места, где начиналась длинная тень, и только тогда заметил, что как ни стройна была полуденница, как ни хороша её осанка, а тень показывала её скорченной горбуньей. Ну и ну… Читал он где-нибудь или нет, что у полуденниц искажаются тени? Или что они у них в принципе в полдень есть, да ещё какие? Такого Гриша, как ни силился, вспомнить не мог.

Едва он коснулся тени, существо молниеносно повернулось. Гриша замер. Глаза у полуденницы были синие, как море, как голубика, как… как глаза инженера Кати. Вот только без зрачков. Из белого балахона торчали иссушённые, как у мумии, руки, ноги и шея; кожа была коричневатая и, похоже, шершавая. В проваленном рту виднелись зубы – почему-то они все выглядели как клыки. Полуденница смотрела на него не моргая. Только сейчас он заметил, что в руке у неё серп, на вид острый, как бритва.

Валяться на земле было бессмысленно. Гриша медленно, не сводя глаз с полуденницы, поднялся на ноги. У него лежало в маленькой сумке на боку специальное лассо – гордость русского подразделения Фонда. Им можно было поймать почти любое потустороннее существо.

Полуденница заметила, как он осторожно тянется к сумке, и быстро взмахнула серпом. Сумка упала на землю, вот только не Грише под ноги, а полуденнице. У него только и осталось, что ремешок на плече – кусок с идеально гладкими концами, как бритвой срезанными. Существо посмотрело вниз.

Грише показалось, что под её взглядом палящие лучи солнца собрались, как через лупу. Сумка задымилась; Гриша бросился к ней, но существо вскинуло руку раскрытой ладонью ему навстречу, и его отбросило прочь, словно он на полном ходу вбежал в стену. Яркое пламя пожирало сумку, и через полминуты от неё осталась только кучка алых углей, а через минуту – пятно золы. Стрелки анометра, который выпал из Гришиной руки и отлетел на несколько шагов в сторону, крутились как сумасшедшие.

Полуденница исчезла. Гриша завертел головой; в глаза ему ударил солнечный свет; поплыли алые и золотые круги. Вдруг он почувствовал, что снова не один; в нос ударил сильный запах гари и вяленого мяса. Чья-то рука прикоснулась к нагрудному карману рубашки – похоже было, что по одежде ползёт огромная гусеница. Гриша быстро повернулся, но по-прежнему почти ничего не видел; рядом с собой он различил белое с коричневым пятно и инстинктивно шарахнулся в сторону. Сверкнул металл. Бесславная получилась командировка, ничего не скажешь…

Вдруг всё стихло, запах исчез. Гриша несколько раз моргнул; зрение возвращалось, и трава вокруг казалась синей. Белого балахона нигде не было. Гриша поднял голову и понял, что на солнце набежало облачко.

Гриша с трудом доковылял до места своего падения и подобрал анометр. Одна стрелка вертелась против нормального своего хода с головокружительной скоростью, другая – скакала с тройки на пятёрку и обратно.

Но ведь полуденница уже исчезла! Или нет? Гриша внимательно осмотрелся, но даже дрожи в воздухе не заметил. Нет, она определённо пропала.

Он еле-еле поплёлся к себе на холм. Лихорадка била его хуже, чем в предыдущие два дня, хотя он исправно пил антибиотики. Да уж, будет о чём рассказать, когда он вернётся в Фонд!

Гриша поднялся на вершину холма и замер.

Его лагерь был разрушен. Изрезанная палатка свисала с опор, как парус потерпевшего крушение корабля. Рюкзак был разорван, а всё, что лежало внутри, оказалось разбросано в радиусе пяти метров вокруг.

– Проклятые крестьяне!.. – начал было Гриша сквозь зубы, но осёкся.

На одном из голых рёбер палатки белел кокетливый девичий бантик. Гриша подошёл и присмотрелся. Бант был завязан из полосы ткани, а полоса эта оторвана от чего-то, сделанного из белоснежного льна. Такого же, как одеяние полуденницы.

Гриша заметался в поисках раскладного зеркала. Маленькое стёклышко, на его счастье, лежало у него в кармане рубашки, в целости и сохранности.

Он нашёл зеркало минут через десять, когда несколько раз перебрал все свои раскиданные по холму вещи. На одной створке – той, где зеркало было с увеличением, – стекло покрылось сеткой мелких трещин, как старая картина.

Итак, из трёх зеркал у него осталось два. Это всё ещё вдвое больше, чем нужно, чтобы вернуться. Волноваться не о чем.

Придётся идти ночевать к ведьме. Крестьянин ясно дал понять, что в деревне Грише не рады, а без палатки спать под открытым небом, да ещё в таком прискорбном состоянии, и думать нечего: небо быстро заволакивало тучами.

Гриша собрал всё, что осталось целым – получилось мало – и побрёл вниз, к одинокой избе. За ведьминым плетнём ему навстречу выскочила странная кошка и принялась с упоением тереться о его ноги, а потом отбежала чуть в сторонку и закашлялась.

– Не лучшее место поделиться со мной молочком, знаешь? – спросил у неё Гриша, но кошка выплюнула вовсе не молоко.

На траве лежало, поблёскивая, его маленькое зеркальце.

Гриша судорожно поднял руку – со стороны, наверное, казалось, что схватился за сердце. Он же только что проверял, пять минут назад, на холме – зеркальце было в нагрудном кармане!

– А ну дай сюда!

Он наклонился, но кошка, которая вовсе и не кошка, вдруг выгнула спину колесом и зашипела. Точнее, обычная кошка зашипела бы, а эта как-то забулькала, что ли.

Дверь избы распахнулась. Ведьма крикнула:

– Не трожь!

– Это ещё почему?

– Моё это. Ты ж всё равно хотел мне это отдать.

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда, что не зря ведьмой кличут. А ко мне шёл, потому что больше некуда и потому что сам с полуденницей не управился.

Прямо над Гришиной головой сверкнула молния и лопнула с треском чёрная туча. Ледяной ветер рвал остатки припасов из рук.

– В избу, в избу! – заторопила ведьма. Хлынул ливень.

Гриша уселся у горячей каменки.

– Ты, бабуль, как знала, что похолодает да дождь будет – печку натопила.

– А то и не знала.

Ведьма вертела в руках маленькое Гришино зеркальце, потом остановилась и пристально уставилась в него.

– Ты, батюшка, никак захворал?

– Это ты в зеркале разглядела?

– Может, в нём, а может, так. Дай-ка я тебе помогу.

– Спасибо, я сам как-нибудь.

– Да ведь твои снадобья тоже все на холме остались, касатик.

– А ты-то откуда знаешь? Уж не ты ли пособила?

– Я? А мне к чему? Да разве тебе знака не оставил тот, кто постарался?

У Гриши похолодела спина.

– Твоя правда, был знак.

– Лента льняная, белее снега.

– Точно. А ты, уж конечно, сама её и завязала, оттого и знаешь всё.

– Где б я такую взяла? Не умеем мы так лён белить. Это, касатик, её – полуденницы. Только нечистые такое белое носят.

Гриша припомнил, что и впрямь читал что-то такое. В далёкой, понятной, спокойной Москве на пороге двадцать второго столетия.

– Заметила, что ты за ней охотишься, вот и оставила подарочек. Прокляла она тебя, милок.

– И что со мной теперь будет?

– А этого, окромя неё, никто не знает. Чем прокляла – то и будет.

– Ты, бабуль, помочь мне вызвалась. Пора, видно, соглашаться.

– Помогу, касатик, помогу! – она любовно погладила маленькое зеркальце пальцем. – Только сегодня поймать её и думать нечего: темнота, хоть глаз коли. Завтра, завтра всё.

Она спрятала зеркальце и принялась хлопотать у сундука. Вытащила пару волчьих шкур, бросила Грише на лавку. Потом притащила с улицы два ведра воды, взяла ковшик, поставила на печку, сняла со стены несколько сухих травяных веничков, наломала в ковш. Запахло сеном и чем-то пряным.

– Выпей-ка, милок. Вмиг выздоровеешь, – она сунула горяченный ковш Грише в руки.

– Нет уж, спасибо.

– Пей!

Глаза у неё вдруг сверкнули. У Гриши закружилась голова; он схватился за край лавки, чтобы не упасть, и расплескал половину отвара.

– Пей!

Стены, лавки, сундук и сама ведьма поплыли перед глазами. Гриша поднёс ковш ко рту и одним глотком осушил.

продолжение следует.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.