CreepyStory

Сильный ветер с бесчисленным множеством песчинок бил мне прямо в лицо, пытаясь сорвать шляпу, и проникнуть под бандану, защищающую меня от вдыхания этой пыли. Я шел по пустыне уже долго, но меня не мучила ни жажда, ни усталость. Человек, к которому я шел, наверное, уже и позабыл про меня… что ж, я собирался освежить память. Огоньки небольшого городка замаячили на горизонте – наконец я нашел его. Еще буквально пара часов, и я пройду по вонючим улицам этого городишки, мимо салуна, с толпой пьяниц и шлюх внутри, мимо жилых домов, с мирно спящими людьми, которым и невдомек, какая важная миссия будет исполнена сегодня.

*****

Пастор, наконец, закончил вечернюю проповедь, и несколько истинно верующих прихожан лениво двигались к выходу церквушки. Он сложил библию, и отряхнул свою рясу – церковь уже давно прохудилась, и сквозь щели залетал песок и грязь. Каждый вечер тут был привычной рутиной: собрать молитвенники после вечерней проповеди, подмести полы, поставить перед ночью новые свечи. От таких серых и одинаковых дней можно было и сойти с ума, тем более что в этом грязном городке верующих было крайне скудное количество.

Но он, этот священник в замызганной от старости рясе, с ума не сошел. У него было кое-что, одна мелочь, которую он купил дюжину лет назад. И каждый день, после вечерней проповеди, он спускался в подвал этой церквушки, которая уже давно стала его единственным домом, уходил в самую дальнюю комнату, где его не побеспокоят редкие ночные посетители, открывал маленькую, неприметную тумбочку, и… любовался. Грех похоти – люди так устроены, что практически неспособны его побороть. И когда появляется тот, кто точно знает, чего ты жаждешь больше всего, что заставляет твою кровь бежать по венам и артериям с огромной скоростью, подгоняемую стучащим, словно ливень по подоконнику, сердцем, тот, кто действительно знает твое самое тайное желание, каким бы мерзким, отвратительным и невообразимым оно не было… Разумеется, простой пастор не смог устоять.

Сидящий на холодном, сыром полу подвала, священник в отвратительно-старом одеянии, достал из тумбочки клочок темно-зеленой ткани. Он держал его очень бережно, будто боясь его поранить, пока подносил к себе. Сильно прижав грязную, вонючую тряпку к лицу, пастор сделал глубокий вдох носом, наслаждаясь этим смрадом, и его губы растянулись в блаженной, почти сумасшедшей улыбке. Пастор лег прямо на каменный пол, подогнул колени, и обнял комок ткани, чуть подрагивая, словно убаюкивал самое драгоценное создание на свете. В такие моменты его словно покидал разум, он не замечал, как из уголков губ начинают течь слюни, как в экстазе закатываются его глаза, и только блаженно улыбался, пока намокает его исподнее.

Вряд ли прихожане продолжили бы посещать проповеди, если бы узнали его мерзкий секрет, даже учитывая то, что эта церквушка – единственная в городе. Вот только никто не мог узнать об этом, никогда. Это было прописано в договоре.

*****

Меня буквально выворачивало от этого мерзкого городишки. Фекалии валялись прямо посреди улиц, толпы пьяных, воняющих мужчин бегали за кричащими от паники женщинами. Из салуна доносилась настолько громкая музыка и крики, настолько густое зловоние, что можно было потерять сознание, подойдя слишком близко. К счастью, задерживаться здесь мне не было необходимости.

Я поднял голову, и, перекрываемый большими полями моей шляпы, удручающий и отвратительный вид этого городка снова попытался вытянуть из меня остатки обеда. Но цель своего пути я обнаружил – в самом конце улицы маячил плакат с изображением креста.

- И..извините, лю..любезный. – Пропахший до самых костей алкоголем мужчина, валяющийся, как свинья, в грязи возле дороги, внезапно схватил меня за подол плаща. – Не подадите на проп..пропитание.

Я с презрением посмотрел в его покрытое синяками лицо. Он был мне настолько омерзителен, что от каждого его пьяного икания, от каждого мига, что я нахожусь рядом с ним, мне все больше и больше хотелось его испепелить. Со всей силы я ударил его носком ботинка прямо в лицо, отчего эта пьяная рожа разлетелась на тысячи осколков, покрывая багровым налетом запыленные стены рядом.

Даже не взглянув на тело, я отряхнул плащ и продолжил путь. Надеюсь, одежда не успела провонять этим отребьем.

В церквушке привычно горели свечи, и витал запах ладана. Все иконы были на тех же местах, и лавки были покрыты теми же пятнами, что и в первый мой визит сюда. Прошло столько лет, но этот бездельник не удосужился привести место покаяния в порядок. Впрочем, он наверняка был слишком занят все это время.

Уж я-то точно знал, где его найду. Я спустился по узкой винтовой каменной лесенке, прошел по невысокому коридору, пахнущему гнилью и плесенью, до самой дальней двери. Мне было мерзко к ней прикасаться, и я толкнул ее носком ботинка, оставляя на пороге кровь того пьяницы.

Посреди небольшой комнатушки, дрожа и стоная, валялся, измазываясь в грязи, служитель веры. Дверь, отворившись до конца, стукнулась о стену, и священник подпрыгнул, расширенными от ужаса глазами глядя на меня. Сейчас он больше походил на ту пьянь, чем на пастора, которого я встретил 13 лет назад – короткие, сальные волосы, местами заштопанная, грязная ряса, пыль и песок по всей коже, следы грязи на лице. Отвратительно.

- К-к-кто Вы такой? Вы не мож-ж-ете тут находиться, это не-в-в-в-озможно…

- Да? Уже и забыл про меня? – Я снял шляпу, и стянул бандану. Пастор все еще глядел на меня, открыв рот, не узнавая. Придется напомнить. Я прикрыл глаза, освобождая свою натуру. Мое тело немного выросло, увеличилось в размерах, так, что одежда слабо затрещала по швам, зубы, казалось, тоже немного удлинились, а волосы, слева и справа от макушки, приподнялись, выпуская пару костяных отростков. – Время пришло, - я усмехнулся, - пастор.

- К-к-ак? Уже? – Он вскочил, и попытался пробежать мимо, толкнув в бок локтем.

Я лишь засмеялся, и отшвырнул его обратно в помещение, выбивая из рук зеленые лохмотья.

Мои руки взмыли, как будто я поднимал что-то над головой, а затем резко опустились. Я никогда не марался сам, мне предстояла более тонкая работа. Из-за спины послышалось рычание, а потом лязганье зубов. Священник забился в истерике, пытаясь уползти сквозь каменную стену – он явно не понимал, не хотел осознавать, что его время вышло.

Двое адских гончих, словно туман, внезапно стелящийся по утренней морской глади, вынырнули у меня из-за спины. Жуткие, из самых кошмарных снов, с проглядывающими сквозь дырявую плоть костями и органами, они все рычали и лязгали зубами, приближаясь к пастору. Я никогда не торопил их, у моих питомцев было мало развлечений – так что пусть поиграют. Я ни к кому не привязывался, но когда проводишь с питомцами столько времени – приходится давать им клички, моих звали Бонни и Клайд.

Бонни сильно схватила священника за правую лодыжку, послышался хруст костей, прерываемый диким криком, который смолк почти мгновенно – Клайд, словно в любовном поцелуе, обхватил пастью рот пастора, отгрызая губы и язык, ломая зубы и выворачивая челюсть. Обычно они теряют сознание еще на этапе появления моих зверушек, реже – от боли при первых укусах, но этот… этот парень был крепким. Пока Бонни выгрызала ему колени, а Клайд пытался оторвать руку, он все не отпускал попыток доползти до темно-зеленой тряпицы, валяющейся на другой стороне комнаты. Когда гончие закончили играться, и стали выгрызать ему сердце, перекусывать трахею и вспарывать брюхо – он все еще смотрел, широко раскрытыми глазами, на этот комок ткани, и, казалось, будь у него рот, а не свисающие над полом пара верхних зубов – все, что осталось, после встречи с Клайдом – он бы звал ее к себе, ну или прощался.

Довольно виляя хвостами, гончие убежали во тьму, откуда появились. Что до меня – я пришел сюда только за одной вещью.

Я снял с пояса два кожаных мешочка, один был выкрашен ярко-алым, а второй – иссиня-черным. Из красного мешка я достал щепотку пепла, которым посыпал малочисленные останки местного священника. Через мгновение, над ними начала кружиться голубая, казалось святящаяся, пыль, которая все завивалась и завивалась в чарующем вихре, группируясь, и, в конце-концов, образовала ярко-голубой шарик, размером с небольшую монетку. Шарик начал убегать, но от меня никто никогда не уходит. Я схватил его цепкими, когтистыми пальцами, и спрятал во второй, черный мешочек. Долг уплачен, и я, наконец, могу покинуть этот смердящий гнилью городишко.

*****

Анна была самой красивой девушкой в своем городе. Да, пусть городок и был маленьким, но мужья ездили к ней свататься даже из соседних штатов. Ее мало интересовали эти пропахшие потом и виски мужланы, ведь она давно нашла того, кого любила всем своим чистым сердцем. Впрочем, родители никогда бы не одобрили ее выбора – мужчина, которого она встретила в городе, был слишком беден для их семьи, и все что оставалось влюбленной паре – изредка встречаться под покровом ночи, там, где даже самые любопытные глаза не смогут их найти.

Сегодняшняя встреча была особенной для девушки. Она собиралась сказать Итану, своему тайному кавалеру, очень важную вещь. С трепетом перелезая через забор, она грелась мыслью, что Итан никогда от нее не отвернется. Эта же мысль светила ярким фонарем в безлунной ночи, пока Анна легкой походкой бежала по темным улицам, до старого сарая, где они всегда встречались.

Ворота тихонько скрипнули, пропуская девушку вовнутрь. Обычно Итан дремал возле входа, но сегодня тут было непривычно пусто. Девушка огляделась, и, вышедшая из-за облаков луна, подсветила небольшой клочок бумаги, на котором мужчина всей ее жизни написал извинения за то, что без прощания переезжает в другой город, за девушкой, в которую без памяти влюбился на последней ярмарке.

*****

- Шлюха! – Отец Анны, толстый, низенький, но очень солидно выглядящий, мужчина, кричал так, что стекла трещали, боясь разорваться на сотни осколков, а его лицо налилось краской, походя, скорее, на спелый мак. – О чем ты думала, своей куриной башкой?! К тебе ездят десятки… нет, НЕТ! Сотни прекрасных мужчин, богатых, из именитых семей! И все потому, что ты рожей вышла! А тебе надо было потрахаться с этим отребьем?! Да я убью тебя!

- Не смей на нее кричать! – Мать была тоже напугана, сидя на полу вместе с Анной, и ласково обнимая ее. Она не была в силах противостоять своему мужу, но все равно пыталась его успокоить.

- Не смей кричать?! Да нас насмех поднимут! Такая чистая родословная, и ради чего?! Чтобы она попрыгать на бомжах в город убегала?!

Отец грубо отпихнул мать от девушки, и поднял Анну с пола, ставя около стены. Первое время ей удавалось скрывать от родителей произошедшее, но все растущий живот не давал возможности молчать вечно. И, когда просьбы матери есть чуть поменьше, чтобы не спугнуть потенциальных женихов, стали сыпаться ежесекундно, она решилась обо всем рассказать.

- Опять мне все разруливать. – Отец тяжело дышал, раздувая моржовые усы, по которым стекали капельки пота.

Ни мать, ни Анна, не успели ничего сделать – резко замахнувшись, отец со всей силы ударил Анну в живот, отчего та сложилась пополам, и упала на пол, тяжко скуля и завывая сквозь слезы. Мать бросилась к ней, но отец снова отпихнул ее.

- Не вздумай даже приближаться к этой потаскухе. Лекарь! ЛЕКАРЬ! – Отец повернулся к вбежавшему человеку. – Вытащи из этой швали плод. И, клянусь своим состоянием, если ты кому-нибудь проболтаешься, я закопаю твое тело в свинарнике, ты понял меня?!

- Д-да, сер. Понял.

Молодой парень подбежал к девушке, и попытался ее усадить, но Анна вырывалась, билась в истерике, обнимая живот, и не глядела на платье, по которому уже струилась кровь.

Родители ушли – отец не хотел видеть ее, а мать утащил за собой. И тогда…

- Боль утихает.

Анна подняла голову – на месте лекаря было какое-то алое существо, разглядеть которое девушка была не в состоянии, из-за заливших ее лицо слез, однако боль действительно вдруг ушла.

- Хочешь, чтобы ребенок выжил? Чтобы родители приняли его, и приняли Итана? Чтобы отец ребенка вернулся к тебе, и любил до конца жизни?

- Да, конечно, разумеется хочу, да!

- Тогда, для начала, протри слезы.

Анна вытерла глаза заляпанным кровью рукавом, и вскрикнула, увидев своего собеседника. Но тот лишь улыбнулся.

- Выбор за тобой. – Он протянул свиток и перо. – Прочти это. И либо подпиши, либо выброси. Подпишешь – я исчезну, и у вас с ребенком и Итаном все будет хорошо еще много лет. Выкинешь – я тоже исчезну, но вернется боль, родители, и лекарь, который хочет забрать у тебя дитя. Итак?

Девушка даже не посмотрела на написанное, она чувствовала, что должна сделать, и что она хочет. Через пару мгновений она макнула перо в лужицу собственной крови, растекшейся по полу, и поставила пару размахов внизу пергамента. Все вокруг тут же погрузилось во тьму, чтобы еще через несколько мгновений вернуться в виде ее идеального мира.

Да, пусть родители совсем немного неестественно улыбались ей, пусть Итан, вернувшийся с огромным букетом полевых цветов, говорил что ее любит, смотря стеклянными глазами, пусть родившейся малыш иногда вел себя отчасти странно, и почти не плакал – Анну это не беспокоило ничуть.

Она точно знала – у них все будет хорошо.

Рассказы публикуются в телеграм: Beloborod's tales

Беспокойная покойница

Все началось, когда я привел свою девушку к себе домой. Дом старый, его строил мой прапрадед. Соответственно в нем жили и мои прадед и прабабка. Потом дом перешел отцу, и он поселился там с моей матерью. Они не ужились и вскоре развелись. Когда же батя привел в дом новую жену, в доме начали происходить всякие странности, сама по себе билась посуда, исчезали вещи, а потом новой жене моего отца на голову упал плафон.
После этого они переехали жить к ней, в Киев на квартиру и соответственно в доме стал жить я один. Первая девушка, которую я, привел жить в дом, все время чувствовала себя дискомфортно, постоянное чувство тревоги ее не покидало. Даже когда я на пять минут выходил в магазин за хлебом, она боялась оставаться дома одна. И не напрасно.
Однажды я уехал в командировку на неделю и попросил ее присмотреть за котом. Она сказала, что будет приходить только с подругой, поскольку очень боится там находиться наедине. Первых пару дней, она приходила со своей подругой, Машей и все было хорошо. Они готовили себе ужин, пили вино и уходили. А на третий день Маша не смогла составить компанию Ане, и ей пришлось идти одной.
Она как обычно отворила двери, зашла в дом и зажгла свет, к ней тут же подбежал голодный кот и начал мяукать. Аня направилась через зал в кухню, проходя, она полюбовалась в большое зеркало и немного поправила макияж. Она зашла на кухню и потянулась за кошачьим кормом, и вдруг с потолка ей, как и жене моего отца на голову упал плафон (уже новый). Она дико испугалась и в истерике начала рыдать, потом заметив, что на ее руках кровь, которую она стерла с лица, побежала в зал смотреть в зеркало. Когда же она приблизилась к нему, то в отражение увидела пухлую старуху, которая смотрела сквозь нее и ухмылялась. В панике она выбежала на улицу и побежала домой, даже не затворив мой дом.
Теперь у меня новая девушка, Катя. Мы много разговариваем и часто общаемся о наших сновидениях. Как-то раз она мне рассказала, то что ей приснился мой дом, а точнее зал по которому ходила пожилая пухленькая женщина с одной стороны комнаты в другую, ее выражение лицо было озабочено и явно чем-то недовольно. Как и все другие сны, этот сон быстро забылся. Но ненадолго. Вчерашняя ночь заставила вспомнить этот сон.
Вечером мы немного повздорили и не померившись пошли спать. Посреди ночи я вдруг почувствовал волнение и проснулся. Когда я открыл глаза, мне стало жутко, я ощутил сквозняк и холод, который пробрал меня до костей, хотя я и лежал под пуховым одеялом, я обнял Катю и начал читать молитву, придуманную мной же. Резко я почувствовал, как мое тело онемело, я не мог пошевелиться, меня парализовало, с перепугу я не мог вымолвить и слова, не мог разбудить Катю, которая уже давно не спала на самом деле. Прошло, какое-то мгновение, и я снова стал хозяином своих конечностей, Катя повернулась ко мне, ее глаза были круглые от страха, и она меня спросила, что я видел?
Я объяснил, что ничего не видел, но почувствовал дикий страх и меня парализовало. А она мне рассказала, что снова видела старуху в белом халате. Только в этот раз она стояла над нашей кроватью и рассматривала мою новую девушку, а когда Катя проснулась и открыла глаза, то от шока не могла вымолвить и слова, ведь старуха действительно стояла над кроватью и смотрела своими мертвыми глазами прямо сквозь Екатерину. За считанные секунды ее образ развеялся, но глаза еще минуту продолжали оставаться видимыми и сверлили молодую девушку, не давая ей даже пискнуть от страха.
Обе девушки признали в старухе мою прабабку, которая умерла, когда моя мать была беременна мною. Старушка очень хотела увидать своего единственного правнука, но так и не дождалась, моего появления на свет. Мать говорит, что она отгоняет от меня не нужных мне девушек…

Красный галстук

Один мальчик долго не хотел вступать в пионеры. Потому что не считал себя достойным. Или у него настроения не было. Или ещё какая причина. В общем, не хотел. Но вот его уговорили и приняли таки на линейке в местах боевой и трудовой славы, и торжественно повязали красный галстук. Ну, мальчик пришёл довольный домой, захотел переодеться в пижаму, а галстук-то и не развязывается, а, наоборот, затягивается всё туже и туже и мальчика за шею душит. Мальчик посинел весь, хрипит, ничего поделать не может. Тогда мальчика папа подскочил и ножницами галстук тот красный порезал! И полилась тут из него черная кровь, и сгорел он синим пламенем, а мальчик потом долго дёргал головой и не вступил ни в комсомол, ни в партию коммунистов.

Красная звезда

Одна девочка нарисовала в альбоме красную звезду. Такое ей домашнее задание было в школе. А когда рисовала, то краски у ней не хватило, и один лучик вышел короче. Ну, девочка покушала немножко, кисточки помыла и легла спать до завтра. И вот ночью в двенадцать часов вылезает из альбома красная звезда, ползёт к кровати и начинает девочку щекотать своими щупальцами. Девочка посинела вся, ничего поделать не может. Потом утром красная звезда уползла обратно в альбом и прикинулась рисунком. Девочка испугалась, не стала учителю домашнее задание показывать и получила двойку. На следующую ночь красная звезда опять приползла щекотаться ещё сильнее.

Девочка посинела вся, хрипит, ничего поделать не может. Даже в школу не пошла, заболела. А красная эта звезда подлая и в третью ночь щекоткой девочку мучила очень. Девочка посинела, хрипит, пена на губах – чуть не умерла! Тогда девочки мама пошла к одной старой старушке, и та её научила, чтобы сварить чёрные яйца белого петуха в настое из раздрызг-травы и старых советских газет на площади у горисполкома. И вот мама сварила всё это, и давай они с дочкой в ночь с четверга на пятницу високосного года брызгать рисунок. Тут звезда как закричит и бросилась прямо в глаза, а девочка не растерялась, схватила мамину губную помаду французскую тайваньского производства и быстро-быстро нарисовала себе и маме на щёках православные кресты. И красная звезда ничего поделать не смогла и, припадая на короткий лучик, уползла вон. А девочка потом так никогда замуж и не вышла, потому что боялась щекотки и плохо училась в школе.

Серп и молот

Дедушка одного мальчика украл где-то серп и молот и принёс домой и говорит внуку: «Когда я умру, положи мне всё это в гроб, а если не сделаешь, то каждую ночь буду приходить и говорить тёмное слово, от которого каждый раз у тебя будет выпадать по зубу». И вот умер тот дедушка, хоронят его, а мальчик серп-то успел в гроб положить, а молот папа отобрал: «Я, — говорит, — буду им грецкие орехи щёлкать». Ну, похоронили, помянули, как следует, а папа напился пьяный, взял швабру и говорит: «Застрелю!» И сел вроде как охранять. И вот стемнело, все спать полегли, только мальчик никак не заснёт: посинел, хрипит весь – ничего поделать не может! боится потому что. Тут мёртвый дедушка из стенки выходит и говорит: «Не бойся, внучек». И мальчик сразу заснул. А утром встали, смотрят – на кухне папа лежит, трезвый, но мёртвый, и голова расколота, как грецкий орех.

Доска Почета

Родители одной девочки работали на мясокомбинате. А была там такая Доска Почёта для передовиков. И вот как повесят чью-нибудь фотографию на эту Доску, так с этим человеком сразу случается что-то плохое. А девочки мама работала в колбасном цехе, ливерку суриком накачивала под копчёный сервелат, и её за перевыполнение плана наградили шариковой ручкой и повесили на доску в цветном виде. Папа пришёл домой и говорит: «Поздравляю, дорогая!» А мама схватила топор и зарубила папу насмерть. Тут дочка напугалась немножко, посинела вся, кушать не хочет. Мама тоже напугалась: «Я больше не буду», — говорит. И стала она плохо работать и прогуливать, и её сняли с Доски Почёта и вообще с работы выгнали. Так умная мама спаслась от неминуемой напасти, а на Доске под её фотографией знак потом обнаружили: герб бывшего СССР, только квадратный, и вместо колосьев – человеческие кости.

Черный противогаз

В одной школе на уроки НВП военрук всегда приходил в чёрном противогазе. И никто никогда не видел его лица. И вот однажды он пришёл и говорит: «Дети, сегодня изучаем защиту от ОМП. Наденьте противогазы». Дети и надели, куда ж денешься. Тут военрук снова спрашивает: «А знаете, зачем вы их надели?» Дети посинели все, хрипят – ничего поделать не могут! в противогазах потому что. А военрук захохотал, противогаз с головы снял, дети смотрят — а там не голова, а мёртвый череп, зубы наружу, вместо глаз – дырки. Тут военрук заплакал зелёными слезами и упал и умер. Тогда дети не растерялись, стали быстро-быстро противогазы снимать, а они и не снимаются, к головам прилипли, и дети все задохнулись насмерть. И теперь в той школе НВП отменили и ввели Закон Божий и факультатив по маркетингу.

Орган безопасности

Один мужчина пошёл как-то на рынок. А там сидит себе старая старушка нищая и просит милостыню. Так этот мужчина никаких денег ей не дал, а вызвал милицию. И милиция посадила старушку в тюрьму. И старушка в тюрьме сразу умерла. Ну, пришёл мужчина довольный домой, захотел побриться, посмотрел в зеркало – а у него на лбу вырос орган безопасности. А жил тот мужчина возле кладбища. И вот ночью в двенадцать часов стучит кто-то в дверь и плачет протухшим голосом. И орган на лбу сразу кровью набухает. Мужчина посинел весь, хрипит – ничего поделать не может! голова болит потому что. Чуть за ночь с ума не сошёл. А когда заснул под утро, приснилась ему старая старушка и сказала: "«Завтра я опять приду. Положи в почтовый ящик сто рублей и перевяжи орган суровой ниткой». Мужчина взял деньги из банка и положил их в почтовый ящик, как и было сказано, а соседские мальчишки те деньги украли, и мужчина об этом не знал. Вот он сидит, ждёт. Как только двенадцать пробило – стук в дверь: «Пустите!» — кричат, и орган безопасности набухать начинает. Мужчина не растерялся и быстро-быстро орган этот суровою ниткой перевязал. И тут у него голова от крови лопнула, и он упал мёртвый, а мальчишки на те сто рублей накупили спичек, стали траву поджигать и тоже все сгорели насмерть.

Мертвая тишина

Один мальчик жил на Украине. Ну, не повезло ему. И вот он там жил и плохо учился по украинскому языку. Однажды пришёл он домой и принёс двойку. Папа давай его скакалкой пороть. Мальчик посинел весь, хрипит, извивается, как червяк – больно потому что. Потом все спать полегли. А утром встали, смотрят – мальчик лежит мёртвый, а в горле трезубец торчит, и голубом небе ярко сияет жёлтое солнце, и так тихо, что жить не хочется.

Двуглавый орел

Одна девочка любила животных и птиц. Она их всегда кормила разными вкусными объедками. И был у неё ещё попугайчик, красивый такой: белый весь, грудка синяя и красный хвостик. Он умел разговаривать по-русски, и когда его сильно напугать – кричал: «Виват!» А старший девочки брат животных не любил: кошек вешал и голубей тоже из рогатки убивал и жарил на костре и ел без хлеба. И вот однажды он подкрался незаметно и гавкнул на попугайчика. Тот напугался, как заорёт: «Виват!», а старший девочки брат попугайчику – раз! – и голову свернул. Девочка от горя посинела вся. А её брат лёг довольный спать, и снится ему такой сон, как будто прилетает чёрный орёл с двумя головами, садится ему на грудь и острыми своими клювами клюёт прямо в глаза. Старший девочки брат сначала боялся, даже посинел весь, потом бояться перестал и решил, что это ерунда, но с каждым разом стал видеть всё хуже и хуже, пока совсем не ослеп.

Белое платье с красными пуговицами

В одном детском саду воспитательница повесила в спальне портрет Президента, нарисованный масляными красками с плаката по клеточкам. И вот стали дети пропадать: то мальчик, то девочка, а то и ручной хомяк Васька куда-то ушёл и не вернулся. Тогда воспитательница пошла к одной старой старушке мёртвой, и та научила её, и та научила её, что делать. И вот воспитательница пришла обратно в детсад, надела белое платье с красными пуговицами и в тихий час перед профсоюзным собранием – пошептала на портрет и трижды его перекрестила. И тут Президент посинел весь, портрет от стенки отвалился и упал, а в стенке дырка, и в ней – детские кости обглоданные. А когда портрет тот поскребли ножиком, то под ним другая картина обнаружилась – «Нельсон Мандела на лыжной прогулке».

Черная рука

Один мужчина работал стрелочником. А жил он в небольшом доме на старой стрелке недалеко от кладбища. И вот как пройдёт ночью московский поезд, так появляется ночью чёрная рука и забирает у мужчины что-нибудь: то ухо, то глаз, то левую почку. И вот осталась у него последняя нога. Доковылял он кое-как до стрелки, проводил московский поезд, потом вернулся домой, лёг, посинел весь, и ждёт. Тут залетает опять в форточку чёрная рука и прямо к мужчине и забрала у него последнюю ногу. А следующим за московским был киевский поезд, но мужчина на стрелку не пошёл и никуда её, конечно, не перевёл, он только лежит, хрипит – ничего поделать не может! ног нет потому что. И рук тоже нет, и глаз, и носа, и ушей – всё чёрная рука забрала! Одно туловище осталось. И киевский поезд сошёл с рельс и разбился всмятку. Ну, милиция сразу понаехала. А мужчина лежит такой синий, что аж фиолетовый и ничего поделать не может. Тогда милиция устроила в доме секретную засаду. И вот ночью в двенадцать часов закричал паровоз, как больной слон, завыли на кладбище шакалы – и в комнату влетает чёрная рука.. Милиция давай стрелять из пистолетов, хотели её в наручники поймать, а она растопырила пальцы, милицию фигу показала, забрала у мужчины последнее сердце и вылетела в форточку и улетела в Москву. А мужчину потом похоронили на кладбище, потому что оно как раз рядом было.

Белый глаз

Одна семья любила смотреть телевизор. Они как сядут с утра, так и смотрят все передачи подряд, даже на работу не ходили. А было у них ещё трое детей: два мальчика и одна девочка. Они тоже всё время телевизор смотрели. И вот как-то раз старший мальчик спрашивает «А зачем это по телевизору белый глаз показывают?» Папа с мамой удивились и говорят, что они ничего такого не видели. Тогда старший мальчик пошёл гулять на улицу, и его задавило самосвалом. А когда старшего мальчика похоронили, то белый глаз стал видеть младший мальчик. Родители напугались и повели его к доктору. А пока вели – зазевались, мальчик вышел на проезжую часть, и его переехала скорая помощь. Осталась у папы с мамой последняя девочка. И вот она тоже стала спрашивать про белый глаз, и все над ней смеялись, и она утонула насмерть. Родители от горя посинели все, но тут у них сгорел телевизор, и они остались живы и здоровы.

Страшное слово «ваучер»

В одном городе жили приличные люди. Они выражались очень культурно, а если кто спьяну гадость какую скажет — «демократия», например, — то на него смотрели, как на дурака, и больше с ним не общались. И вот появилась в городе говорящая собака. Зайдёт куда-нибудь в квартиру, раскроет пасть и скажет противным голосом: «Ваучер!» И люди сразу сходили с ума. Хотели сначала эту паскудную собаку застрелить, но она пули глотала пастью и выплёвывала их назад и убивала ими людей. И вот остался последний нормальный человек – еврей по фамилии Броккер. Он не растерялся и позвонил в другой город одной старой старушке мёртвой, но тоже еврейке, и та научила его, чтобы лечь ногами на восток, а головою – в угол, посинеть всему и ждать. И вот он так и сделал и ждёт. А когда пробило полночь – заходит в окно говорящая собака. Посмотрела она на еврея Броккера горящими глазами, только пасть открыла, а он не растерялся и сильно ударил её топором. И тут она лопнула вся, а у неё изнутри выскочила лысая кошка и бросилась еврею Броккеру прямо в лицо. А он снова не растерялся и быстро-быстро сказал ей «ваучер». Тогда она закричала тонким голосом и превратилась в мёртвую женщину. Вот и всё. Город тот потом окружили колючей проволокой и танками. Что-то там до сих пор происходит, но что – неизвестно. А еврея Броккера застрелили при попытке к бегству.

Семь подземных коммуняк

В одной средней школе был подвал. А дети удрали с уроков и играли в кошмар на улице Вязов. И тут завуч спускается! Он подходит к детям, руку протянул и говорит человеческим голосом: «Мяса! Дайте мяса!» Дети так напугались, что даже посинеть не могут – белые все. Что там дальше было – никто не знает, только потом семь детей куда-то пропало. Завуча спрашивают: «Где дети? Дети где?» А он отвечает: «Их коммуняки увели». А ещё через неделю в школе канализация забилась. Стали её сантехники чистить и вытащили бутылку синего стекла, запечатанную сургучом, а в бутылке семь дневников с отличными оценками по всем предметам за год, и подпись какая-то странная – закорючка с рогами, и печать «Уплочено — ВЛКСМ». А ещё через месяц случилось землетрясение, пол в подвале провалился, и нашли там сапёры пещеру секретную: посередине сундук с пятёрками стоит, а вокруг сидят семь скелетов в школьной форме. И следы вокруг натоптаны, как бы собачьи, но в ботинках, и самой интересное, что следы эти уходят вниз, под землю, и там теряются. Вот. А завуч – просто голодный был: ему зарплату вовремя не дали.

Зеленые волосы

Водной парикмахерской стригли очень дёшево, но клиенты потом переставали слышать и совсем глохли. И вот один такой оглохший пошёл к одной старой старушке, и та научила его одному верному способу: чтобы съесть ночью мясо молодого таракана, вымыть шею лунной росой, а потом пойти и заявить на директора парикмахерской в милицию. И вот приехал ОМОН на танке с собаками, вышибли дверь, смотрят – а директор сидит в кресле задохшийся и во рту и в горле у него набиты зелёные волосы. А в мусорном ведре – отрезанные уши лежат и шевелятся, потому что всё слышать, но сказать ничего не могут.

Резиновые зубы

В одном летнем лагере мальчишки наелись американских жвачек, и у них сделались резиновые зубы – ни покушать, ни поесть. Вставили им каждому в нос по трубочке – и давай сок томатный в организм накачивать. И вот лежать они голодные, от сока разбухли все, а когда синеть начали - охрана с вышек их и перестреляла из пулемётов, чтоб не мучились.

Фиолетовая пятка

Один находчивый мужик воровал на кладбище цветные металлы: таблички медные сбивал зубилом, бронзовые памятники автогеном резал – а потом продавал их в Израиль за валюту. И вот спилил он как-то крест на старой могиле, а тот оказался чугунный, и мужик его бросил и плюнул на могилу слюной. А там была похоронена одна старая старушка. И вот ночью пришла она мёртвая к мужику и говорит: «Бери лом, и идём со мной»,— и привела его на братскую могилу неизвестных солдат. «Отверни плиту»,— приказывает. Мужик подцепил ломом, отвернул – а там три сундука: один с рублями, другой с долларами, а третий вообще с золотом. Тогда старушка говорит: «Бери рубли, а больше ничего не бери». Мужик и рад: нагрёб рублей полную пазуху, потом плиту на место поставил и, даже спасибо старушке не сказав, побежал занимать очередь за водкой. На следующую ночь старушка снова явилась мёртвая, а мужик уже ждёт наготове: три мешка и чемодан. Опять они на то же место пришли. Старушка говорит: «Бери доллары, а больше ничего не бери и забудь сюда дорогу». Сказала и пропала. Мужик валютой загрузился, плиту на место поставил и пошёл довольный домой. Думает, во, блин, жизнь!.. И вот – третья ночь. Мужик сидит в КАМАЗе, ждёт, ждёт – нет никого. Тогда он здорово разозлился, обругал покойницу нехорошим словом и поехал сам. Ну, приехал он на место, а где та плита – не помнит. Ладно, думает, ерунда. И подцепил первую попавшуюся. А там – никакие не сундуки, а гроб: крышка отвалилась – мертвец сидит. Схватил мужика за пятку и тянет вниз, в могилу. Тут мужик не растерялся, как даст мертвецу ломом в лоб! вырвался и кое-как убежал. И вот прибежал он домой, разделся ноги помыть, смотрит – а пятка вся фиолетовая. Мужик давай её мочалкой тереть – не помогает. Ладно, думает, ерунда. И лёг спать. Просыпается утром – а нога уже до колена фиолетовая и пахнет свежим трупом. Чем только мужик её не пробовал: и порошком, и кислотой, и щёлочью, и в ацетоне вымачивал, и ножом срезал – а уже и вторая нога завонялась, и руки тоже, и на грудь ползёт, и к шее подбирается. Мужик так перепугался, что упал в обморок, потом очнулся, смотрит – а он уже мертвец. Хотел этот бывший мужик в землю закопаться, но земля его выплюнула. Ладно, думает, ерунда. И устроился посредником, и до сих пор там работает: меняет шило на мыло. Машину купил, шмоток разных, женился даже, детишки у него пошли голубенькие такие – «Пепси» выбирают. А то, что фиолетовый он, так это тем более ерунда: морду пудрой заштукатурит – определи его попробуй!

Отрубленные пальцы

Умирает в одной семье отец. А было у него детей десять человек, и все сыновья. А жены – не было, она, наверно, раньше умерла. И вот он умирает, отец этот, и зовёт детей вроде как бы попрощаться. Те пришли, а он руки сцепил и показывает: «Видите? — говорит. — Когда вы вместе, вы – сила!» Ну, сыновья согласились конечно. «А теперь принесите топор и отрубите мне пальцы», — просит отец. Сыновья засомневались было, однако просьбу выполнили, уважили старика и пальцы разбросали по углам. «Вот так и вы, — говорит отец, — поодиночке – пропадёте!» Сказал он это и помер от потери крови. Любящие дети поплакали для приличия и похоронили милого папу отдельно от пальцев. А палицы спрятали в антресоль. Потом стали делить отцово добро и передрались конечно. А утром старшего брата, который больше всех нахапал, нашли удавленным: шея набок, язык наружу. Через ночь – ещё труп: голова проткнута в десяти местах и мозг высосан. И так – девять дней, каждое утро – неприятность: то глаза вынуты, то рот разорван до затылка. Остался последний брат, младший. Ни денег ему уже не надо, ни кота, ни осла, ни мельницы – ничего! Сидит синий и ждёт. И старушки рядом нет чего-нибудь умного присоветовать. И вот в двенадцать часов антресоль со скрипом отворилась, и из неё полезли скрюченные пальцы. Тут последний младший брат не растерялся и быстро-быстро попрыскал на них дихлофосом, и они сразу подохли все. А сам этот брат – остался круглым холостяком, детей не завёл и добра не нажил, потому что все деньги благоразумно пропивал.

Кровавая простыня

Один человек лёг спать, а проснулся мёртвым, и простыня вся в крови, потому что это никакая не простыня была, а когда её стали рубить саблями – она закричала и оказалась политической картой бывшего Союза ССР.

Черный гроб

У одного мальчика была старшая сестра-комсомолка. И вот как-то раз просыпается он ночью и видит: поднимается сестра с кровати, руки вперёд вытянула и с закрытыми глазами вышла в окно. Мальчик думает: куда это она? и вышел следом, а сестра идёт себе через помойку, не сворачивая, и вот – заходит в чёрный лес. Мальчик – за ней. Потом смотрит – а в этом чёрном лесу стоит чёрный дом. А в этом чёрном дому – дверь, и за ней – чёрная комната, в которой стоит чёрный гроб с белой подушкой. Сестра в него легла, полежала минут восемь, потом встала и, как ни в чём не бывало, вышла вон и вернулась домой спать. А мальчику тоже захотелось попробовать, как оно в гробу лежится, он и остался. Лёг в гроб, а встать не может. Пролежал он так сутки, и вот – ночь наступила, и в комнату заходит его старшая сестра-комсомолка: глаза закрыты, руки вытянуты, в зубах – учётная карточка. Мальчик просит из гроба: «Сестричка! Сестричка! Забери меня отсюда!», — а она не слышит ничего, гроб закрыла, заколотила крышку серебряными гвоздями, потом снесла его в подполье и закопала большой совковой лопатой прямо в землю. Вот. Сестра после всех этих дел ничего, конечно, не помнила и вышла замуж за негра, а мальчик помер, наверное.

Холодный унитаз

В одной средней школе прямо с уроков стали пропадать дети. Это вообще была какая-то несчастная школа, вечно там неприятности происходили: то чёрный противогаз, то комуняки подземные. И вот – пожалуйста! Встаёт один мальчик: «Можно выйти?» — «Ну, выйди». Ушёл и не вернулся. Встаёт другая девочка, тоже на уроке: «Можно выйти?» — «Ну, выйди». Ушла и не вернулась. Встают близнецы-хулиганы: «Можно выйти?» — «Да ладно, идите». Ушли и не вернулись. А когда потом это дело расследовали, то обнаружили в туалете холодный унитаз – совершенно жуткая штука, если кто понимает! Тогда эту среднюю школу взорвали от греха подальше динамитом, и больше в ней уже ничего не случалось, а случалось в другой школе, не менее средней.

Троллейбус номер 5

Одна женщина возвращалась как-то ночью с поминок домой. И вот подходит к остановке пустой троллейбус № 5, женщина в него садится и едет себе потихоньку. А тот троллейбус взял да и привёз её к моргу. «Конечная остановка, — говорит кондуктор. — Слезай, приехали». Тут женщина сильно напугалась, встала на свои ноги и выйти хочет, а кондуктор её не пускает: руку протянул – билетик требует. Женщина смотрит, а это не кондуктор – а мертвец: рука у него зелёная с когтями, лица нет, в ушах – черви. Тогда женщина говорит: «У меня проездной», — и посинела вся. А мертвец захохотал так страшно: «вот тебе твой проездной!» — и разорвал его в клочки. Потом схватил женщину за волосы и потащил в морг. А там уже – ждут: все сплошь мертвецы, один другого красивее – трудовой коллектив приватизированного морга. Выходит неживой труп – ихний главный начальник и говорит почти человеческим голосом: «Это моя жена!» Мертвецы все завыли – согласны, значит. Тут женщина не растерялась и быстро-быстро закричала петухом «кукареку!», от чего мертвецы сразу скисли все, а она, женщина эта, боком-боком – и убежала. Добралась домой, а там выясняется, что муж её вот уже семь лет как помер, и что она сама за год до смерти мужа пропала без вести. Вот так. Женщина сошла с ума и заплакала. Она стала бродить по улицам и рассказывать прохожим свою печальную историю, но никто её не верил, по той простой причине, что в городе этом всего четыре троллейбусных маршрута было.

Увязалась я как-то за своими родителями, приглашенными на сельскую свадьбу. Не люблю знаете ли, всяких пафосных торжеств, груды белой тюли, стоящей целое состояние, на невесте, казенных домов – искусственно все это. А тут приехали – берег чистой и прозрачной реки, поляна, усыпанная цветами, аккуратные домики вдали... м-м-м, невероятно красивое местечко. Стулья и столы, выстроившиеся в предлинном ряду, накрытые домашними тканными скатёрками, и красующиеся на этих столах всевозможные угощения – по всей видимости, организовали эту красоту, что называется, "всем миром". Что говорить, пир горой, "ах, эта свадьба-свадьба-свадьба пела и плясала…" – прям как в старой песне. Далеко за полночь проводили молодых, а некоторые (а их было большинство) гости решили веселиться до утра. У кого-то ещё хватало энергии отплясывать под гармошку Егорыча, без которого не обходилась ни одна свадьба в округе. Взглянув мельком, заметила, что на руке его нет пары пальцев, остальные же присутствовали, но в большинстве своём были изувечены. "Ничего себе, – подумала, – а как наяривать при этом умудряется". Ну, дело, конечно, ясное – 21 век на дворе, музыкальный центр, подвели динамики, усилители и всё такое, да только поздно уже, ночь на дворе, многие устали, кто-то ушёл спать, кто-то уполз. Да и душевно-то как – русская гармонь, звучащая над округой…
«Вот ты, Егорыч, не веришь мне, да уж и забыл поди, а ведь Я СПАС ТЕБЯ!» – закричал дядька (все его звали Митькой), вскочил со стула и его отшатнуло назад, но рядом сидящие успели его подхватить и посадили на место. «Я-то ведь спас тебя, дубину», – промямлил он уже шёпотом и уткнулся лицом в тарелку. «Ну всё, готов товарищ», – сказал кто-то, заглушаемый дядькиным храпом. Понятно, стали расспрашивать Егорыча, в чем дело и про что он вообще. "Ну ладно, расскажу я вам, – и старик положил гармонь на колени. – Значит, та-ак…" Далее со слов Егорыча.
«Зимой дело было, морозы такие ударили, что только дома сиди и не высовывайся. Метель такая прошла, ё-моё, дом замело, чуть ли не по самую крышу. Управился я с утра пораньше, скотину накормил, снег почистил. Печь затопил, сижу на печи-то, приёмник включил, слушаю. Ага, значит, а тут стук в дверь, кого, думаю, нелёгкая принесла, стал с печи то слезать, а дверь уже открывают. Чё ж думаю, двери не закрыл, что ли, вроде всё запер. А тут заходят ребята и говорят: "Слухай, Егорыч, пойдем на свадьбу, сыграешь нам". Ну, думаю чудной народ, это ж догадаться в такое время свадьбу играть приспичило. Тут один говорит: "Да, дед, приспичило, летом поздно будет, весной нельзя". Ничего не понял я, черт знает что – вслух сказал, что ли? Странно всё это, но гармошку под мышку и с ними – всё копейка в дом. Сели в машину, куда ехали – не знаю, окна-то замерзшие, не видать ничего. Все, говорят, приехали, вылезай. Ну, я выхожу – стоит здание типа столовой, заходим туда, столы накрыты, гости все честь по чести, только вот узнать никого не могу, все рожи новые, хотя нет… невеста на поповскую дочку больно смахивает, только голова на бок всё время наклонена, она-не она? А кто знает, моё дело – играть. Сижу, плясовую наяриваю, народ веселится, отплясывают, мне наливают, закусить подносят, только у водки привкус какой-то, гнилью отдаёт, да и закусь, скажу вам, подносят-то красоту на блюдечке, а как попробуешь –гадость редкая, даже Петровна моя... э-э-э, нет её? Нет, да? Уф-ф, так вот, даже она такую мерзость изготовить не может. Вот играю я, играю, а они пляшут, пляшут, пляшут... вдруг всё потемнело, завертелось, и за плечо меня кто-то: "Эй, дед, де-ед, ой-ё, ребята, так это же Егорыч наш". Глаза открываю – я в лесу на какой-то поляне сижу, играю, и тут боль такая, что вопить хочется, темно...
Просыпаюсь я в больнице, руки-ноги перемотаны, в бинтах всё. Чё ж думаю было-то, да и не помню ничего. Тут сестричка заходит: "Что, – говорит, – проснулись? Тут к вам пришли". Заходят знакомые мои – Пашка, Васька Барсук да и Митька. Я им: объясните мне, чё ж было то со мной? А они мне: это ты нам объясни, в чём дело.
Тут Васька мне говорит: "Едем мы с днюхи Пашкиной, тут Митька, как всегда, пьяный начинает орать: "Остановите! Остановите!! Ой, плохо мне, всё щас помру". Что делать, мы остановились, Митька кубарем из машины, ну мы тоже вышли обратно его "собирать". Тут Пашка мне: слышишь, гармошка играет. Я ему – да нет, показалось, и сам вдруг слышу – правда, гармошка. Чего это, а? Страшно, темно уже, на улице уж под тридцатник заморозило. Решили идти всё-таки на звук. Митьку в машине закрыли и пошли. Идём и не видно ничего, только звук громче – значит, на правильном пути, лес проходим, глядим – поляна, а на ней кто-то или что-то на середине почти самой. Подходим, видим – это ты сидишь, на гармошке играешь, ни на что не реагируешь, а руки-то синющие. Мы тебя под руки и в машину. Привезли тебя, говорят – обморожение, но жить будет".
Рассказал я им всё, а они говорят: «Так дочка-то поповская в эту ночь повесилась, вот ты её с головой набок и видел». Если бы Митьке не поплохело, так бы и проехали они мимо меня. Вот так и спас он меня, – Егорыч погладил уткнувшуюся в салат храпящую Митькину голову. – чего только не бывает на свете".

Первая часть: Домашнее задание

Вход в подвал был неузнаваем: дверь отсутствовала, в стенах зияли дыры, вокруг валялся битый кирпич и стёкла. Освещение в доме не работало, а уличный фонарь во дворе весьма скупо делился светом со свежими развалинами. Мигающие огни на пожарной машине и на карете скорой помощи больше раздражал, чем помогал.

— Похоже, он держал её здесь месяца два или больше, — участковый водил фонариком по стенам полуразрушенного подвала, выхватывая лучом света то табурет, то батарею с прикреплённой цепью, то подстилку у батареи, то старый фотоувеличитель. Сами стены густо были обклеены фотографиями с людьми в разных позах, на некоторых участковый узнал пропавших без вести в этом районе за последние несколько месяцев. — Про взрыв не выяснили? Газ же?

— Саперы говорят, что рвануло явно в девятнадцатой, у старой бабки, — прохрипел сотрудник МЧС в полном огнезащитном обмундировании. — Наверное, не чистила давно колонку, или в плите чего не докрутила. — Он разглядывал подвал. — И часто у вас дворники людей похищают?

Участковый не ответил. Он дошёл до стола, планшетом разгрёб на нём мусор, держа фонарик второй рукой. Аккуратно, за уголок, поднял небольшую бумажку и посветил на неё.

— Пробью по базе и узнаю.

— Что, документы дворника нашёл? — Сержант молча кивнул. — А её? — Сержант удивлённо оглянулся на МЧСника. — Вряд ли он их выкинул, тут где-то лежат! Нашёл документы — считай, висяк раскрыл. — Участковый повернулся и направил свет на лицо пожарного, тот прикрыл глаза рукой.

— Эркюль, а тебя там наверху не потеряли? Не топчись на месте преступления. Разберёмся, не волнуйся. Всё раскроем, все тайны, если дальнейшие исследования выявят таковые. Ты давай иди в другом месте завалы расчищай, а тут я сейчас огорожу, в соответствии с регламентом. — Сержант отвёл фонарь и продолжил поиск.

— А чё? Я ничё. Работай себе. Ишь, как официально заговорил. — Сиплый пожарный развернулся и вышел из подвала тяжёлой поступью, под его сапогами глухо хрустели осколки кирпича.

Участковый закрыл глаза, и ему на секунду подумалось, что тот шагает по костям, которыми завален подвал. Сержант протёр глаза, зевнул и продолжил поиск.

В подвале, даже частично лишённом стен, было довольно тихо, хотя стоило выйди из него, как становились слышны голоса людей, выбежавших на улицу из полуразрушенного дома, гул проезжающих автомобилей. Сержант собрался уходить и оглядел подвал в последний раз, когда в углу шевельнулся кусок доски. Сержант вздрогнул и направил туда фонарь, потянувшись к кобуре — и успел увидеть, как чёрная большая крыса пробегает от одних обломков к другим.

— Ишь, раскормил как, — буркнул тихонько он в пустоту, выключая фонарь и направляясь к выходу. — Девчонка, наверное, поменьше жрала.

Казённые машины разъехались, лишённых жилья людей развезли по временным пристанищам. На двор снова опустилась тишина — начинало светать. Из угла снова выскочила крыса, принюхалась и стала умываться, и, наведя чистоту, побежала из подвала к помойке; за ней мелькнули ещё несколько. А после этого доски и кирпичи разъехались, и из пола показалась голова Юсуфа, в бетонной пыли и грязи. Он огляделся. Вытащил руки, ухватился за край дыры, подтянулся, вылез в свой подвал, сел на корточки и прислушался. Наклонил голову в дыру и сказал:

— Всё, никого нет. Удачно-то как, сейчас сниму пейзаж одновременно с интерьером.

В глубине под подвалом, среди труб коммуникаций, ничего не соображая, девушка в некогда длинном и красивом платье лежала на нескольких трупах в разной степени разложения. Юсуф выставил на фотоаппарате длинную выдержку, поставил его на табурет, сел на пол и стал выстраивать кадр так, чтобы в него попал и разрушенный подвал, и часть двора.

2022

Аллюзия первая: Рожденный стать человеком

Глава # 0

Нива, фыркнув, остановилась. Мужчина средних лет, почесав седеющую бороду, закурил и окинул указатель презрительным взглядом. Зачем это тут? Будто в заброшенный северный город все так и прут, отбоя, млять, нет от желающих! Разве что случайные бедолаги, пропустившие километров двадцать назад поворот на поселок, где еще теплилась жизнь. А еще... впрочем, пока не надо об этих "еще"...

Выйдя из прокуренного салона, Шаман навалился на крепление таблички, пытаясь повалить указатель.

"Намертво стоит, гад " - выругался мужчина, но попыток не бросил. Согревшись и улыбнувшись своему дурачеству, Шаман сплел пальцы левой руки в причудливом символе, после чего от дорожного знака остался лишь пепел.

- Вот. Это понятно уже. Это по-нашему, - с этими словами мужчина грузно уселся за руль и неспеша тронулся в сторону едва различимых развалин.

В машине пахло питерской осенью и селедкой под шубой. Последнюю Шаман обожал. Жаль только, первое время со снабжением будут проблемы, но ничего, наестся потом. Нива въехала на окраину города. Пятиэиажки, укрытые снегом и льдом, наблюдали за гостем глазами редеющих окон. Там, где стекл уже не было, висели простыни, напомнившие мужчине повязки пиратов. "Шалом, одноглазые " - усмехнулся Шаман, закуривая папиросу с гашишем. Хорошо, что дома до недавнего времени берегли, отключая от коммуникаций по мере опустения города. Значит, многие из них восстановлению подлежат, - раздался в машине хриплый, прокуренный голос.

Выйдя из Нивы, на этот раз резко и бодро, мужчина плюхнулся пятой точкой на снег и стал ждать. Через полпапиросы Шаман услышал мотор, а стоило окурку улететь в снег, на дороге показался потрепанный грузовик.

Водитель и пассажир недобро смотрели на названного гостя. Остановившись, начали перешептываться, то и дело косясь на Шамана.

- Здарова вам, бобры-молодцы, - что есть сил, крикнул Шаман.

Убедившись, что коммунальщиков и полиции поблизости нет, мародеры немного расслабились. Первым из машины вышел мужчина постарше, державший руку в широком кармане пуховика. Шаман знал, что там покоится пистолет, но виду не подал, лишь широко улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.

- И тебе не хворать. Какого члена тут делаешь, псих?

- Ну, тебя же жду, Петр Ильич, дорогой, иди, расцелую! - Шаман встал и широко раскинул руки, собираясь обнять мужика.

Второй мародер выбежал из грузовика, но Шаман одним из своих любимых символов превратил того в статую. Только широко раскрытые зрачки удивленно бегали по орбитам.

- Кто. Ты. Такой. - не разжимая зубов, выдавил растерянный и напуганный Петр Ильич.

- Новый мэр ваш. Город заселять буду, - Шаман крепко обнял знакомого незнакомца, - не боись, я знаю, что в кармане ТТ, а ты не рад меня видеть.

- Холодно тут у вас, м-да-а, - с этими словами Шаман обошел старика по кругу, затем, сплюнув на свои следы, улыбнулся.

Петр Ильич будто оказался в коконе из тепла и летних запахов. Они приятно расслабляли и обволакивали его. Поплыв, Ильич на мгновение позабыл про названного гостя. Тем временем Шаман подошел к младшему мародеру. Достав из кармана уточку, мужчина поставил ее на широкую шапку парня.

- Знаю, ненавидишь уточек для ванн. А мне срать. Я. Так. Хочу.

Шаман рывком распахнул пальто, явив пленнику внушительный арсенал: два патронташа, Стечкин в дорогой кожаной кобуре и ловко прицепленную к воротнику "смерть председателя ".

- Будешь слушаться и любить игрушечки, останешься жив. А сейчас растолкай Ильича. Попретесь за мной.

Выбравшись из плена, мародеры покорно поехали за Нивой Шамана. Тот уже приметил здание бывшей администрации, где планировал организовать штаб.

***

Коррупция победила. Занеся главе района пару внушительных сумм, Шаман начал оживлять городок и формировать первые батальоны. Тут и там сновали коммунальщики и спецтехника, один за другим зажигались фонари, светофоры, а дома восстанавливались в кратчайшие сроки.

Конечно же, Шаман озаботился и прикрытием. Официально - город попал под свежесостряпанную программу восстановления северных поселений. Депутаты и министры разных мастей оказались в его власти, но могущество лишь тяготило мужчину. "Это ж не для себя, это не для себя" - твердил он, стоя на крыше администрации и глядя на оживающий город.

Интересно, сколько тут, считая цоколь? Четыре этажа? Ладно, по лестнице - лень. Закуривая, Шаман шагнул вниз. Приземление было жестким. Снег, примятый сотнями ног, его не смягчил. Левая, заклинательная рука, поломалась, пришлось импровизировать правой, собирая раскрошенный позвоночник.

Докурив, Шаман встал и поплелся на первый этаж, в полюбившийся кабинет. Петр Ильич встретил начальника молчаливым кивком и вновь погрузился в сканворд. "Вот, это я понимаю - вахтер. Классический, как на картинке " - в который раз порадовался Шаман.

Закинув ноги на стол, мужчина включил "Утиные истории " и начал заправлять бонг. Оставив тело наслаждаться приятными мелочами, Шаман проскользнул сознанием в эфир, поймав передачу с третьей заставы, где отряд мародеров засек долгожданных гостей.

- Прием, как вы говорили, два парня на Крузаке, повт...

- Я слышу и знаю, Егор. Немного побейте, а затем ведите ко мне. И это... Помни про игрушки для ванн!

***

Аллюзия вторая: Чеховское ружье

Глава # 0

14 лет назад

Струна лопнула, как терпение Феликса. Отвесив другу подзатыльник, юноша швырнул бас на пол и потянулся к шкафу, выискивая среди прочих бутылок "Три топора ".

Серега же, казалось, был готов зареветь. Феликс видел, что товарищ по группе волнуется, переживает за каждый косяк, но какой в этом толк, если человек - иллюстрация к слову "посредственность "?

Выучив несколько аккордов и рифов, Серый мнил себя музыкантом, смакуя момент, повторяя заученное из раза в раз, красуясь перед собой.

"Этому важнее понты. Казаться музыкантом, а не быть им".

Феликс не заметил, как произнес это вслух. Другие ребята, считая Владу, с сочувствием посмотрели на Серого и со злостью - на Феликса. Они еще не понимали причин его требовательности и злобы. Сам юноша давно расставил все точки над i. Профессионализм, терпение, труд, понимание целей. Без этого не выбраться из мерзского городка, где две трети населения - пьяницы, самодурки и старики.

- Да иди ты в пизду! - обиделся

неудавшийся гитарист и демонстративно последовал к выходу из гаража. Красиво это сделать не удалось: те три шага вышли нелепыми, скомканными. Напоследок обернувшись, Серега хотел было что-то сказать, но, ничего не придумав, просто ушел, закрыв за собой.

После нескольких глотков до Феликса дошло, что они закрыты на ключ.

- Ебаная посредственность! - крикнул парень, набирая номер отца. У того ведь должен быть второй ключ?..

***

Две недели назад

Уборка бара заняла без малого день. Сдав смену, Серега вышел на крыльцо, закурил. Конец ноября порадовал бабьим летом. Стояла плюсовая температура, теплый ветерок гонял остатки листвы. Солнце, такое яркое на фоне серого города, неспешно уходило за горизонт. Последние лучи алыми кляксами плясали на окнах домов.

- Ну, котяра, наняшкался? Барин вольную дал?

Поздаровавшись с Феликсом, парень плюхнулся на переднее сиденье японского внедорожника.

- Смену сдал, в отпуск ушел, зарплату в пути получу.

- Ну, посмотрим, что эти малевичи намалюют, - поддел друга водитель, но Серый этого не заметил.

- Малевичи? А?

- Бухгалтера - они как художники, понимаешь? Что хотят, то рисуют, а если работаешь в черную, можно вообще квадрат получить, - терпеливо объяснил Феликс, поворачивая на МКАД. Вопреки ожиданиям, вечерние пробки пропали, дорога оказалась чиста.

- Какой, блядь, квадрат?

- Ну, блин, черный такой, словно у Казимира. Черный, как дырка в кармане.

- Казимира Малевича?

- Да, - нервно усмехнулся Феликс, - сегодня ты капец тормозишь.

- Жутковато. В городе не освоилась даже, а ты с этим отпуском. Да еще - в ебеня!

- Больше новых мест, впечатлений, людей сделают из тебя человека. Развитого, полноценного, всестороннего, - как бы абстрактно, но с намеком пояснил Феликс.

В Питер добрались утром. Город встретил парней сумерками и мокрым дождем. Серый, получивший неплохую зарплату, бросился читать стихи блядям, чему Феликс не удивился: проститутошные, как известно, заведения круглосуточные, а второе имя Сереги - дешевое позерство. Ведь это даже не его идея, а подражание... Маяковскому? Хлебникову? Кто теперь разберет...

Подъехав к гостинице, Феликс рассудил, что после такой дороги несколько часов беспамятства будут как нельзя кстати. Поэтому, отметившись на ресепшене, отправился в царство Морфея. А закупка снаряжения для поездки на Север пусть подождет. Времени еще много.

***

- Ну Серега, ебанный в рот! - орал Феликс, держа за шкирку щенка.

- Жалко мне его, блядь! - вытерев слезы, Сергей хотел ударить кулаком по столу, но промазал, повалив на пол водку, - он закоченеет на улице, холодно в этом городе вывесок и упоротых муз!

Кто-то постучал по стене. Похоже, постояльцам по соседству надоел этот пьяный концерт.

- А под Воркутой эта тварь не замерзнет, мудак?!

Щенок, почувствовав, о ком речь, стеснительно тявкнул. Остывший Феликс пожалел псину, в конце концов она не виновата, что его лучший друг - долбоёб. Поставив собаку на пол, парень пошел копаться в холодильнике. Минутой позже Феликс застал Серегу мирно посапывающим на полу в объятьях найденыша. Парень не стал разлучать эту сладкую парочку, а лишь осторожно поставил блюдце с пашкетом неподалеку.

***

Крузак, к удивлению, не застрял. С ревом преодолев подъем, машина вышла на финишную прямую. До заброшенного города оставалось не больше десяти километров.

Продолжение следует.

Честно.

В девяностые мы с корешом тырили цветмет по заброшенным воинским частям Подмосковья и сдавали скупщикам. Тем и жили. Семьи-то кормить надо.

Не подумайте плохого — дербанили, действительно, только заброшенное, оставленное. Даже «консервы» не трогали, хотя там улов всяко был бы богаче. Наша тогдашняя фишечка — собирали инфу про «секретки», куда, зачастую, даже дороги обычной не прокладывали, только подземную узкоколейку. Ну и площадка для вертолётов могла быть, замаскированная от спутников. Да, такие части реально существовали. И сейчас, наверное, существуют.

Подгоняли поближе видавший виды «уазик», прятали, брали инструмент, рюкзаки и шли до места назначения. Там раздирали и выпиливали что могли, в основном, конечно, медь, олово, латунь и прочие технические сплавы. Серебро тоже попадалось. Ну, пару раз набирали немного золотишка и палладия. Редкое и опасное везение, которое едва не вышло нам боком — время тогда было дикое, бандитское... Впрочем, это отдельная история.

Так вот. На ту часть навели нас грибники. Характерные признаки — антенная вышка, хитрая колючка под шаговое напряжение, все дела. Разные грибники, рыбаки и прочие такие и раньше наводили — а мы в долгу не оставались. Грибники, лесники, охотники... Они нам инфу про «секретки» и сливали. А мы всегда делились с продаж. Пусть и небольшой копеечкой, но никого не забывали. Вот и про нас всегда помнили и выводили нас на места. Ну, те, кто сам не рисковал за колючку лезть — или же, наоборот, уже обжигался на подобных попытках и понимал, что не всё так просто.

Ну, значит, подъехали, сверились с картой, загнали транспорт поглубже в лес, заставили ветками. И колею тоже зачистили, на всякий случай. Дошли быстро — лес оказался довольно серьёзный, но не чаща. И расстояние небольшое — с полкилометра где-то. Нормально. Тем более, что погода стояла хорошая, бабье лето в том году вышло даже получше настоящего.

Колючка, конечно, была обесточена, но мы на всякий случай проверили специальными щупами перед тем как приблизиться и резать проход. Вели себя тихо — мало ли что... И очень правильно, как скоро выяснилось.

У таких частей основные объёмы, конечно, всегда землёй. Но мы вниз старались не заглядывать — ниже обычно тоннель и прилегающие служебные помещения, а это всё перед ликвидацией части или подрывали, или консервировали. Могли и заминировать, наверное, от особо любопытных. Не хотелось выяснять.

Прошли ангары, казармы — всё оказалось нетронутым. Даже алюминиевая посуда в столовой и та на месте! Алюминий, конечно, котировался существенно дешевле меди, но и одни эти ложки-вилки в товарном количестве наш рейд окупали. Однако, нас всё же больше интересовали наружние КП и рубки с аппаратурой, трансформаторные будки и гаражи. Поэтому мы рюкзаки набивать не стали, а пошли дальше.

Потом-то, разбирая полёты, мы с Вованом сильно удивлялись, отчего не почувствовали неладное. Вроде мужики опытные и осторожные — а словно бы зачаровал кто. С одной стороны, конечно, всё выглядело так, как и должно: часть обесточена, двери нараспашку, стёкла кое-где побиты, дорожки травой начали зарастать... С другой — посуда в столовой как новенькая, половники на крюках слегка покачиваются... Там, конечно, сквозняки гуляли. Но если сквозняки — откуда запахи? Пахло чем-то съестным, типа вяленого мяса. Вован тоже почуял. А мы лишь пошутили по этому поводу, вместо того, чтобы застрематься и свалить по-быстрому. Опять же, пол чистый, все столы и лавки чистые, расставлены правильно... Дураку понятно — если часть брошена хотя бы пару недель назад, всё уже должно быть в пыли и разводах. А если её оставили совсем недавно — почему дорожки заросшие, почему так много битых окон? Несостыковочка...

И ещё — там не было агитации. То есть, совсем. Ни плакатов, ни панно, ни бюстов Ленина, ни даже флагштоков на плацу. Такие части, «секретки», они, конечно, маскировались от глаз из космоса — газоны там никто не стриг, на территории всегда большие деревья, сосны обычно... Вся архитектура под пионерлагерь сделана или под лесничество. Даже антенная вышка на молниеотвод похожа и с флюгером каким-нибудь. Но вот все эти «Слава КПСС» «Наша Родина — СССР» и прочие подобные выражения присутствовали обязательно. Или мозаика, или кирпичём в стене выложенные, или хотя бы краской по бетону. А тут — ничего. Должно было это нас насторожить?.. Должно. Но почему-то внимания тогда не обратили.

В общем, прошли внешнюю зону, вышли к блоку с рубками. Там, соответственно, вторая колючка, подстанция, все дела. А где подстанция — там трансформаторы и медь. Их из оставленных частей никогда не вывозили, могли только такие, как мы, распотрошить. Но в данном случае всё было нетронутое, строго нулевое. А это значит — центнер меди, самое меньшее. По тем ценам — за одну эту медь мы бы на руки получили около полусотни долларов на двоих. Ну а в те времена пятьдесят «зелёных» — годовая зарплата бюджетника. Делайте выводы, что называется.

И тут, значит, Вован говорит, что фонарик в столовой забыл. Я свой вытаскиваю — а он почти не светит, батарейка села, просроченная, похоже, оказалась; такие тогда часто продавали под видом новых. А в трансформаторной будке без фонаря копаться крайне неудобно, даже если солнечный день на дворе и все дверцы и заслонки поснимать. Возвращаться не хотелось, но мы всё же решили вернуться. Скорее всего, это решение спасло нам жизнь. Вован сначала сам сбегать хотел, но у нас был принцип — во время работы не разделяться. Просто принцип, дитя горького опыта. Никакой тревоги мы не ощущали, вот честно. Солнечно, птички поют, кузнечики в траве скачут...

Вернулись в столовую. Поднялись на второй этаж, где Вован фонарик и забыл. Фонарик там так и лежал, на столе у двери в кладовку. Вован его взял, проверил — нормально работает, всё в порядке — убрал в карман и подошёл к окну.

Я потом его спрашивал — а чего это он вдруг решил в то окно выглянуть?.. Он так ничего внятного ответить и не сумел. Вроде и не близко то окно было, и ничего интересного мы в него увидеть не могли. Стёкла в том окне отсутствовали полностью, даже осколки почти не торчали. Так или иначе, сунул Вован свой фонарик в карман, подошёл к этому окну и выглянул в него. Даже рот уже открыл — наверное, сказать что-то собирался или плюнуть туда. Но так и застыл с открытом ртом...

Ну я, понятное дело, тоже подошёл и глянул в то окно.

Там, под окном, помойка была. Стояли мусорные контейнеры, блестящие — значит, титановые, в секретных частях иногда такие попадались. Я обрадовался — резать титан тяжело, но игра свеч стоила, титан скупали дороже алюминия. А тут его сотни килограмм. Только собрался Вована по плечу хлопнуть и что-то радостное сказать по этому поводу, как заметил ещё кое-что.
Во-первых, в контейнерах были кости, много. Доверху, практически, насыпаны. Свежие совсем — с тёмно-красными ошмётками мяса, мухи над ними кружатся... Уже стрёмно, в брошенной-то части. А тут ещё пригляделся — вижу, рёбра там, грудная клетка характерная, дальше череп...
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ череп. Стопудово. И кости тоже — человеческие. Свежие совсем.

Я даже испугаться не успел — потому что другого испугался. Того, что до сих пор снится и мне, и Вовану в кошмарных снах.

У контейнеров стоял мужик без глаз и без рук. Худющий, с голым торсом — а может, он и весь голый был, его низ контейнеры закрывали. Руки у него отсутствовали по плечи, культи в шрамах и струпьях, глазницы чёрные от засохшей крови. А на плечах у него сидел... Даже не знаю, кто. И знать не хочу, вот нисколечки.
Нет, это был не человек. Не ребёнок, не инвалид-уродец и совершенно точно никакая не обезьяна. Оно копалось в баке, периодически сжимая своими задними руками шею безглазого ещё сильнее — так, чтобы тот больше наклонился к баку с объедками; он послушно наклонялся. Удовлетворённо похрюкивая, существо вытаскивало из бака кости, грызло их, бросало... Мы с Вованом наблюдали за ним, как завороженные. Я видел, как оно достало из кармана кителя носовой платок и вытерло им пот со лба. Затем сложило и убрало обратно. Китель был с погонами прапорщика — что, наверное, может показаться смешным. Но ни тогда, ни потом мы с Вованом не посчитали это забавным. Нам было безумно, отчаянно страшно.

Оно было в парадном мундире, понимаете?.. В мундире с погонами прапорщика. Каждый погон со спичечный коробок, наверное. Под мундиром гимнастёрка. На ногах короткие штаны-галифе, из их штанин высовывались огромные, длинные и мощные ладони, которыми это существо очень плотно держалось за шею слепого. Эти ладони были длиной немногим меньше остальной части его ног. Оно вообще очень плотное и толстое было, это существо. Большая круглая голова, тугой загривок, под кителем складки жира перекатываются. И зубастый рот — до ушей, как у Буратино.
Собственно, мы не видели его лица — если у него вообще было лицо. Мы смотрели на него сверху и немного сбоку. Я помню загривок, маленькое розовое ухо и доходящий почти до этого уха край безгубого рта. Когда оно его открывало, там были видны большие жёлтые зубы, как у лошади или осла. Между нами было ну, метров двадцать всего. Мы потом с Вованом сравнивали, кто что видел — всё сошлось. Ничего нам не приглючилось, помним одно и то же.

Тут, значит, пискнуло что-то или скрипнуло неподалёку. Существо насторожилось, бросило кость и принялось то ли прислушиваться, то ли принюхиваться. Вован хотел отшагнуть от окна, но я присел и его вниз потянул. Он понял, пригнулся и мы очень тихо, на карачках, от окна немного отползли. Встали и также тихо, стараясь ничем не греметь и даже дышать пореже, двинули к выходу. Ну а там уже рванули к нашему проходу со всей мочи. Мчались, как угорелые, не разбирая дороги, как зайцы полоумные. Добежали до «уазика», Вован завёл его и газовал до самой автострады. Отпустило нас только там — ну, когда других людей увидели, машины и всё такое прочее.
Только вот та тварь — она человеком не была, хотя и носила мундир. И ни я, ни Вован когда на неё пялились, даже и не вспомнили ни о каких ракетницах. Правильно, конечно — очень сомневаюсь, что в случае чего ракетницы бы нам помогли. Да и пулемёт бы не помог, наверное. Думаю, если бы мы ту тварь вовремя не заметили и не сбежали бы оттуда — она бы из нас сделала таких же, как тот безрукий слепец, на котором она ездила.

Что потом? Да почти ничего. Впрочем, это ещё как посмотреть. Когда мы с Вованом встретили тех двоих, что нас на ту часть навели, они очень удивились. Удивились и испугались. Ну, у нас для того случая уже была отдельная легенда заготовлена. Дескать, так туда и не доехали — типа, собрались, но тут машина сломалась, затем Вован ногу потянул, затем ещё что-то... А мы, как все такого рода мародёры-добытчики, люди суеверные — решили что плохая примета, когда препятствия вот так подряд собираются. Поэтому, типа, извините, спасибо за наводку, но это не наше. Идите туда сами или ещё кого попробуйте под это дело подписать. А мы пас.

Они поверили — или сделали вид, что поверили. Про долю за наводку даже не заикнулись. А мы сделали вид, что поверили им, что они поверили. На том и разошлись.

Ну а что ещё оставалось? Интернета в нашей стране тогда не было, чтобы на всяких форумах и в социальных сетях предупреждения писать. В милицию сообщить? Это совсем смешно. Как-то этих мутных грибников-наводчиков наказать? А за что, собственно, да и как? То есть, как — придумать было можно, но это получилась бы отдельная затратная эпопея с непредсказуемым финалом. Так что в этом направлении мы тоже не стали дёргаться.

Через несколько лет я рассказал эту историю одной знающей бабке. Она сразу спросила, не взяли ли мы из той части чего-нибудь. Мы не взяли — вообще ничего, просто не успели. О чём я бабке и сообщил. Она покачала головой и заявила, что если бы взяли — нас бы выследили и утащили. Кто выследил бы и утащил — не пояснила.

Но я полагаю, что знаю, о ком речь. Это черти были, самые настоящие. А та воинская часть — выход из ада на поверхность. Филиал ада на земле, так сказать, или что-то вроде приёмного покоя. Может быть, там действительно заброшенная «секретка» была, просто черти её под себя приспособили. А может быть, они с самого начала так маскировались. Ну а когда мы с Вованом туда забрели, главные черти в отлучке были. Остался лишь один мелкий бес, котого они держали в самом низу и который их объедками перебивался. Поэтому нам и удалось ускользнуть.

А «грибники»... Ну, может, они души продали, или какой-то особенный процент с отправленных к тем чертям имели. Не знаю.

Глупая версия?.. А что ещё это могло быть? Я никогда не забуду ту тварь, оседлавшую безрукого слепца. Вован как-то сказал, что надо было, всё-таки, хотя бы в слепца пальнуть — как ни страшно умирать от пылающей в тебе ракеты, а ему жить по-любому страшнее было. Ну, не знаю, не знаю... Содеянного всё равно уже не исправишь.

Нет, ну правда, а что ещё это могло быть?.. Зубастое, коренастое, ростом с двухлетнего ребёнка, с огромными ладонями вместо ступней, в сшитом ровно для него мундире прапорщика и верхом на слепом голом человеке с оторванными руками? И грызущее человеческие кости — которыми, как свиными или коровьими, были набиты мусорные баки? Нет, ну что, в самом деле?.. Что?..