CreepyStory

Эмиль совершил быстрый облёт по окрестностям, при помощи «Летуна». До Штаба Организации оставалось несколько кварталов. Было видно, как некая бронемашина, не похожая ни на БМП, ни на БТР остановилась посреди одной из улиц на полпути к месту стычки. Нойманн, видимо, потерял решительность. Отправлять бронемашину с крутыми пушками в бой на противника, у которого имелись гранатомёты, неизвестное количество пехоты, неизвестное количество чудовищ – он не хотел. Это было действительно очень рискованно. В сущности, Нойманн понёс потери из-за отсутствия толковой разведки – Эмиль уничтожал все квадрокоптеры и штурмгруппы слишком быстро. Они не могли передать в Штаб достаточно информации. Все заходы бойцов во дворы совершались из предположения, что во дворе находятся только чудовища, совершенно без оглядки на вооружённого матёрыми пушками противника.

Предыдущие главы: https://vk.com/topic-170046450_49656018

«Летун» пролетел неподалёку от Штаба и заметил, как штурмгруппы стремительно разворачивались в окрестных дворах, занимая выгодные позиции. Разворачивались с использованием бронетехники. Только БТРов там было три.... А странная навороченная бронемашина возвращалась, заняв место на территории одной из фабрик неподалёку. Похоже, чтобы в нужный момент ударить с фланга, покрошив атакующих чудовищ и их хозяев в кровавое варенье. Эмиль насчитал бойцов на семь штурмгрупп – и это без учёта гарнизона и тех, кого он не смог заметить.
Шансов взять Штаб нахрапом не было практически никаких, даже если заявиться всей сектой. Тут понадобилась бы хитрость, но Эмилю это не было нужно. Отрубишь гидре одну голову – вырастет другая...

Всё шло по плану. Эмиль опасался, что Нойманн бросит подразделения к нему на встречу, вместо того, чтобы перейти к обороне. Видимо, полковник таки не решился пойти в бой без разведки. И поверил, что Эмиль заявится к нему на порог.
— Что будем делать дальше, повелитель? – спросил Виталий. – Будем брать их логово?
— Нет, — ответил Эмиль. – Я блефовал, чтобы сковать их действия у Штаба. Сейчас мы резко ворвёмся в торговый центр неподалёку. И захватим максимальное число заложников.
— Но зачем? Обычных людей?
— Ими мы будем торговаться во время осады Храма, — Эмиль снова не раскрыл своим бойцам всю правду до конца. – А ещё эти заложники нужны нам, чтобы выбраться из города целыми.
— Я думал, что мы будем биться до конца…
— Враг уже сгруппировался. Они расставили свою тяжёлую технику и бойцов у Штаба, приготовились к обороне. Мы погибнем там стремительно, — сказал Эмиль.
— Но брать в заложники… — сказал Рома. – Это же обычные люди…
— Это неверные, — возразил Эмиль. – Попав к нам в заложники – они получат шанс на Высшую Жизнь. Есть ещё вопросы, боец?

Рома стушевался.
— Задавайте вопросы прямо сейчас, — Эмиль окинул взглядом своих людей. – Мне не нужно, чтобы кто-то колебался там. Это может нас всех погубить.

Никто не осмелился спросить.
— Зря молчите, — сказал Эмиль. – Ситуация резко поменялась за короткие сроки. В душу могут западать опасные сомнения. Это нормально. Однако, держите в уме, что оступившись сейчас, во время Армагеддонской Битвы, вы потеряетесь на пути к Высшей Жизни.

Бойцы кивали головами, постигая смыслы учения. Но этого было недостаточно…
— А ещё, если мы не возьмём заложников из числа гражданских, — добавил Эмиль. — То федералы перестреляют весь наш Храм, не моргнув и глазом. Всех наших друзей, всех наших жён, детей. И оправдают это «борьбой с безумными сектантами», которых они так усердно из нас рисуют. А если мы погибнем – никто и никогда больше не увидит Истины. Кроме нас. Человечество будет обречено.
— Да, повелитель! – воскликнул Виталий. – Мы об этом даже не подумали. Всё-таки, ваш ум чрезвычайно велик.
Федя, Рома и Тимур согласно кивнули, кажется, до них всё-таки дошло.
– Готовимся к выезду. У нас очень мало времени.

Эмиль усадил часть «чёртовой дюжины» в побитый фургончик Организации – машина, что удивительно, завелась. Только сбоку зияла дыра… Зато «мёртвым» спецназовцам будет легче оттуда стрелять. Четырёх мертвечин он рассадил по угнанным внедорожникам – они прикрывали конец и перед колонны.
Едва они выбрались из двора, как в небе заметили высоко парящий беспилотник. «Летун» настигнуть его не смог. Нойманн отправил этот аппарат, чтобы вынюхать точное число гостей. Квадрокоптеры, как он понял, легко сбивались некой летучей тварью, поэтому отправил самолётик…

Рома сработал оперативно. Он навёл подавитель БПЛА на беспилотник и вскоре тот накренился на бок, теряя высоту. Нойманн теперь узнал, сколько сектанты ведут за собой нечисти. Но ещё не знал их истинных планов. Эмиль отправил в атаку на Штаб «громилу» и последнего «хищника». Поскупился. Но нужно создать хотя бы видимость атаки, чтобы Организация не сразу поняла, как их обманули.

В торговом центре у них будет максимум пятнадцать минут на то, чтобы обзавестись заложниками и успешно убраться без зажатия штурмгруппами Организации со всех сторон.

Эмиль вёл свою чудовищную группу к торговому центру через самые безлюдные переулки, отдав чудовищам приказ никого не атаковать. Редкие прохожие в панике разбегались. «Летун» заметил, как по соседней улице мимо них пронёсся целый кортеж из полицейских машин, набитых вооружёнными ментами. Те и вовсе не понимали на что едут…

Эмиль управлял чудовищами, отправленными к Штабу. Не хватало ещё одного «Летуна» для разведки – нужно было наблюдать с воздуха местность вокруг автоколонны. Так что приходилось брести, вспоминая где засели штурмгруппы по памяти.
У Организации здесь должно было всё кишеть квадрокоптерами – и действительно, в небе то и дело мелькали чёрные точки.
«Громила» бежал впереди, а «хищника» Эмиль вёл аккуратно, вдоль кустов и цветочных клумб.
Когда они вышли за угол очередной пятиэтажки — на «громилу» тут же обрушился огненный шквал. Эмиль едва успел одёрнуть тварь, чтобы она вернулась за угол. Пули от крупнокалиберного пулемёта с БТРа пробили бронеплиты, которыми было защищено чудовище, отсекли пару ног и перебили атакующую конечность. В теле зияли дыры.

Вот тебе и засада…

Тем временем «хищник» ловко вскарабкался по стене дома на третий этаж и разбил окно, забравшись в квартиру. Раздались пронзительные женские крики. Тварь жестоко разодрала жильцов и затем выбросила на улицу их обезображенные разрубленные тела – чтобы всё видели пролетающие над двором квадрокоптеры.

«Громила» тоже попытался забраться в одно из окон, однако чуть не застрял. Слишком он большой. Тогда «громила» принялся крушить стену мощными ударами. Авось, получится обрушить здание… Толку от него больше не было никакого.

Штурмгруппы не стали медлить и перешли в атаку. Иначе – большие потери среди гражданских. Нужно было уничтожить чудовищ как можно быстрей.
БТР ворвался во двор и открыл огонь. Он расстреливал громилу практически целую минуту, прежде чем тот свалился на землю в конвульсиях.
А Эмиль приказал «хищнику» творить самые лютые бесчинства, стараясь не вступать в прямой бой со спецназом, уходить от бойцов, прятаться, переползать из квартиры в квартиру. Убивать. Так он оттянет штурмгруппы на себя и выиграет время.

— Они скоро соберут против тебя армию! – воскликнула обеспокоенная Алина.
— Это неважно, — сказал Эмиль. — Я готов к преследованиям и гонениям. После проведения массовых самоубийств меня бы всё равно объявили в розыск по всей планете.
— Да, но у тебя всё пошло наперекосяк. Теперь ты вынужден рисковать…
— То, что всё пошло наперекосяк – на самом деле отличный шанс ускорить воскрешение Алины, набрав недостающее число людей для жертвоприношения, — ответил Эмиль. – Скоро мы воссоединимся с моей возлюбленной. По образу и подобию которой я тебя создал, чтобы занять чернющую дыру в сердце.

Алина задумалась.

— Я не сторонник кровопролития, — сказала она. – Но тебе же сейчас можно было бы обойтись без убийства Детей Конца Печали. Ты же сможешь захватить торговый центр и принести в жертву три сотни заложников, воскресив свою Алину прямо там. А от окруживших федералов ты сможешь уйти телепортационной нитью.

Эмиль даже раскрыл рот от удивления. Он не удержался и обнял свою тульпу, на удивление своим соратникам, которые её не видели.
— Ты великолепна! Чёрт возьми, я бы не додумался до этого сам! Настолько у меня сейчас замылен взгляд! И ведь правда! Это будет идеальное решение!

Эмиль радостно захлопал в ладоши. При таком раскладе он сможет не только воскресить Алину, но и возглавить борьбу против Организации, уйдя в леса партизанить, внедряя всюду своих агентов, продвигая свой культ и дальше…

— Но тогда придётся как-то объяснить бойцам такой внезапный геноцид… — неуверенно проговорила Алина.
— К чёрту объяснения! – ответил Эмиль. – Если они встанут на моём пути, я их перестреляю собственными руками! Лишь бы никто не помешал моему воссоединению с возлюбленной!

Их демоническая колонна выбрела из дворов к хитросплетённой эстакаде, съезды которой вели к возвышающемуся над пятиэтажками вокруг торговому центру «Анашан».
_____________________________________________
Бложик в моей тележке: https://t.me/emir_radrigez

Асин апокриф

Лена ждала, что Ася вернётся. Очень ждала, но та всё не ехала. Так прошёл год, затем другой. Лена перешла в восьмой класс. Потом был девятый, а дальше техникум и вот она уже в академии физической культуры. Многое забылось. Старые соседи умирали или уезжали, появлялись новые. Только Асина квартира пустовала. Среди знакомых ходило множество слухов, кто-то говорил, что иногда Асин отец приезжал сюда, а кто-то с ним даже разговаривал лично. Говорили, что Ася долго лечилась в больнице, а потом доучивалась в коррекционной школе. Многие искренне жалели, что девочке досталась такая непростая судьба. Мама Лены однажды рассказала, что её знакомая лично общалась с Асиным отцом и тот говорил, что его дочь получает высшее художественное образование в самой Москве. Получив такое известие, Лена очень обрадовалась — она очень надеялась, что у её бывшей лучшей подруги всё хорошо. У неё самой, всё в жизни, складывалось хорошо. Повзрослев она расцвела и превратилась в настоящую красавицу. И молодой человек появился. Очень хороший. Вадик. С соседней улицы. С девятого класса ухлёстывал, за высокой баскетболисткой. Родителям он тоже понравился. Ленина мама начала недвусмысленно намекать на свадьбу.

— Завела бы деток да и продолжала учиться, а мы с отцом ещё в силе, присмотрим. Рожать-то надо пока молодая, — заводила она разговор на кухне по вечерам. Лена учившаяся очно, только вздыхала. Какая свадьба, какие дети? Дайте доучиться спокойно.

— Нет, ты на этих, других не смотри. Выдумали тоже моду: после тридцати рожать. Сначала учёба, потом карьера, потом дети. Мы этого всего раньше не знали, нам и так хорошо было. И ведь ничего? Вырастили тебя, справились, а там глядишь и внучка или внучку поднимем. Ты же доучишься и сбежишь, а нам, старикам какая радость? Ты дочка подумай: они ведь мужики все такие несерьёзные, пока детей нет. А как дети, проблемы, сразу за голову берутся и вкалывать начинают. Вадика твоего, надо покрепче к себе привязать.

— Мама! Ну, что ты такое говоришь?!! Нам лишний раз уединиться негде, а ты такое говоришь. Дети. Накопим на квартиру, тогда поженимся.

— А чего? Я тебе, дочка, только добра желаю. Ты не подумай, а жильё отдельное мы вам найдём. Поднатужимся, в долги влезем, а без угла своего не оставим.

Такие разговоры мама Лены затевала всё чаще и чаще. Стоило только прийти Вадику как и ему начинали намекать на порядок. Мол, дружишь с нашей дочкой, любовь у вас, так имей совесть жениться как порядочный мужчина. А то ведь, Ленка долго ждать не будет. Женихов за забором — вагон.

Возвращаясь вечером из института она услышала чей-то незнакомый мужской голос. Кто-то бежал следом и звал её по имени. Было темно. До ближайшего светлого места, которое выдавал уличный фонарь, было, около двадцати метров. Она испуганно обернулась и на всякий случай приготовилась дать отпор незнакомцу. Но незнакомец оказался тщедушным подростком в старой милицейской шинели.

— Лена? Ты из такого-то дома? — нервно сглатывая слюну спросил он.

— Да. А вы кто?

— Слуга. Держи. Аська тебе просила отдать.

Подросток отдал ей увесистый свёрток и ушёл пряча лицо в вороте шинели. Лене показалось, что у него там под шинелью какой-то пакет. Он, что? Клей нюхает? Странный какой. Она покрутила в руках свёрток. Очень похоже на один из альбомов Аси. Она не забыла о подруге? Но почему так? Почему она сама не приехала и не зашла в гости? Обменялись бы телефонами. Посидели бы. На ночь бы тоже устроили без проблем. Недоумевая Лена пришла домой, разделась и закрывшись в своей комнате начала разворачивать бумажную обёртку.

Как она и предполагала внутри был альбом, но кроме него ещё какой-то узкий светильник на батарейках. На переплете была нарисована красивая витиеватая надпись — Лене от Аси. Лена начала сворачивать обёртку, чтобы потом выбросить в мусорное ведро и тут заметила бумажку выпавшую во время распаковки. Она подняла её и прочитала:

“Лена привет. Если ты получила эту посылку — значит я уже умерла. Курьер должен был доставить её тебе только удостоверившись в моей кончине. Прости, что начинаю с такого трагического момента, но ты должна прочитать мой альбом. Пусть моя жизнь окончена, но ты ещё можешь спасти свою. Пожалуйста, включи ультрафиолетовую лампу и посвети на переплёт”.

Лена пришла в ужас от этой записки. Она не знала что ей и подумать. Она открыла альбом, полистала страницы и увидела только обычные Асины рисунки. Ася нарисовала свою жизнь, почти от самого рождения — до учёбы в Москве. Ничего необычного. Может это просто такая глупая шутка? А может у неё тоже поехала крыша как у её мамы и бабушки? Взяв себя в руки Лена включила светильник и посветила на переплёт.

Под надписью "Лене от Аси" появилась другая — “Апокриф”. И ещё какой-то неразборчивый текст. Ей пришлось притушить свет в комнате, чтобы тщательно разглядеть его.

“Ты должна читать строго по порядку, если хочешь сохранить себе жизнь. Сначала смотришь на картинку и комментарии к ней, потом подносишь лампу и читаешь. Как только прочитала — переворачивай страницу. Только в таком порядке. Не показывай мой альбом никому. Это, только для тебя. Никто не должен узнать, что он у тебя”.

Лена осторожно раскрыла альбом. На первой странице Ася нарисовала свою семью. Картинка словно нарочно выглядела так будто бы её рисовал маленький ребёнок.

“Это моя бабушка - Римма Ивановна. Она раньше работала врачом на Чукотке. Это моя Мама - Юлия Андреевна, она преподавала в музыкальной школе, там же, на Чукотке. А это мой папа - Степан Николаевич. Он работает золотоискателем и познакомился с моей мамой в городе Анадырь, где, позже, родилась я.” — гласили корявые надписи под рисунком.

Лена посветила лампой и испуганно отшатнулась. Там был совершенно другой рисунок. Пошлый, отталкивающий, но совершенно точно нарисованный рукой Аси. Некоторое время она сидела на кровати и боялась прикоснуться к альбому, но любопытство всё же одержало верх. Она снова поднесла лампу к первому листу:

На появившемся рисунке она увидела Асиного отца державшего в одной руке топор, а в другой ружьё. У его ног лежали убитые люди в одежде из оленьего меха. Надпись под рисунком гласила:

“Мой отец — вор и убийца. Ради золота, он совершил страшное преступление и за это Чукотский шаман проклял его. Он наслал на семью моего отца злого духа, который преследует исключительно женщин. Этого духа зовут…”

Дальше было смазано.

Она услышала как хлопнула входная дверь и подняла голову. Мама пришла. Через пару минут она заглянула в комнату.

— Леночка, ты уже поужинала?

— Нет, Мама, — ответила та пряча альбом.

— А Вадик придёт сегодня?

— Не знаю. У него ещё занятия, может быть после восьми.

— Ну и хорошо. Я торт купила и ещё кое-чего к столу. Потом, поможешь мне его накрыть? Отец во вторую смену, чай попьём вместе с нашим Вадиком. У меня, для вас обоих, есть интересные новости.

Мама таинственно улыбалась.

— Ты уж ему позвони. Хорошо если он придёт, ладно?

— Ладно. Мам, можно мне пока побыть одной?

— Ухожу-ухожу. Не сиди в темноте с телефоном - глаза испортишь.

Мама прикрыла дверь и ушла на кухню. Лена повернулась к альбому. Мама показалась ей слишком счастливой. Торт, хочет видеть Вадика, может какие-то интересные новости? Задумавшись и прислушиваясь к шуму посуды на кухне, она машинально перевернула страницу. Светить или сначала посмотреть на картинку? Лена вытащила из шкафа настольную лампу и включила её. Теперь стало удобно. Можно смотреть на картинку, а потом гасить обычную лампу и включать другую, ультрафиолетовую.

На второй картинке была так же Асина семья, но уже вместе с маленькой Асей. Семья переехала в другой город, в новую квартиру и теперь они отмечали это событие собравшись в зале за одним большим столом. Тут, на картинке, Асе три года. Её держит на руках бабушка, они сидят на диване, а Асина мама, как бы объявляя о начале торжества, звенит в поднятый над головой колокольчик. Рядом с ней, стоит на коленях, в молитвенной позе Асин папа и держит свои руки ладонями вверх, заискивающе поглядывая на маму. Вид у всех, очень счастливый. Лена присмотрелась к виду за окном, вид был очень знакомый. Там была нарисован угол пятиэтажки и выпирающая с левой стороны большая труба. Это кочегарка. Котельная на мазуте, которая обогревала их дом. А дальше сквер и детский сад. Они бегали играть туда вместе с Асей. Значит она нарисовала именно эту квартиру, ту самую.

“Мы переехали в новый город. Уехали далеко-далеко и теперь живём счастливо” .

Она выключила светильник и включила другой. Картинка изменилась. Лицо бабушки исказилось в страшной гримасе. Она не просто держала на руках маленькую Асю, она ещё держала нож у её горла и кажется угрожала Асиному отцу, который окровавленный пытался отползти от Асиной мамы. В руке у Асиной мамы был вовсе не колокольчик, а нечто похожее на…

Лену едва не вырвало, но она сдержалась и нашла в себе силы прочитать появившийся текст.

“...Злой дух мучает исключительно женщин. Как только наша семья узнала о проклятье мы попытались скрыться, уехать, но спасения не было. Шаман был очень силён. Злой дух привязан к вещам и предметам, но более всего он привязан к кровавым деньгам, с помощью которых наш папа пытался сделать нас и себя счастливыми. В этот день мы узнали одну из тайн злого духа — ему очень хотелось, чтобы у меня было больше сестрёнок и потому мама сделала так, чтобы папа не смог больше оплодотворять её. Да. В руке у мамы вовсе не колокольчики — это папины яйца. Злой дух терзал маму и бабушку ежедневно, но не трогал меня поскольку хотел только половозрелых женщин. Это весьма похотливый дух”.

Лена перевернула страницу и включила лампу.

Следующие несколько страниц описывали Асино детство. Тут же нашлась и причина, отчего Асина мама не появлялась на людях, а бабушка подкладывала иголки в еду. И бабушка, и мама были одержимы злым духом. Мама страдала от похоти и специально не выходила из дома, боясь, что не удержится о уговоров и требований голосов у неё в голове. С бабушкой было сложнее, злой дух считал её обузой, единственное на что она годилась, так это приносить жертвы. Бабушка приносила жертвы злому духу каждый день. В основном это были голуби и крысы, но иногда попадались бродячие кошки, и собаки. И уж совсем редко - люди. Сантехник дядя Толя, был одной из таких жертв. Бабушка потихоньку травила знакомых пенсионерок и спившихся алкашей. Ася знала. Она обо всём знала и жила с этим. Лена перелистнула очередную страницу и замерла. Там была изображена она. Единственный и настоящий друг Аси.

“Это, моя подруга Лена. Я её очень люблю и не хочу чтобы с ней случилось что-то плохое”.

Лена зашмыгала носом и поднесла к рисунку ультрафиолетовую лампу.

“...Пожалуйста! Умоляю! Верь мне! Это всё правда! Все эти чудачества не болезнь, а одержимость злым духом. У бабушки не было шизофрении, у мамы не было антропофобии, это всё он — злой дух. Он не боится православных молитв. Он не верит в христианство, его страшат только шаманы. Папа, всё моё детство, ездил по стране и пытался найти шамана, который бы избавил нас от этого проклятия, но все кого он встречал отворачивались от него. Мы не отдыхали на Юге как всем рассказывали — каждый год мы ездили по врачам и экстрасенсам. На самом деле я ни разу не видела моря. Мы хотели уехать из города, но он не позволял нам. Помнишь тот случай с двумя погибшими, которые упали с крыши? Их смерть подстроила бабушка, он приказал ей принести их в жертву. Он как кукловод. Он будет уговаривать, шептать, кричать, ты не найдёшь от него спасения даже во сне пока не исполнишь его желания”.

— Лена, тебе налить чаю?! — крикнула мама из кухни.

— Нет, Ма. Я пока занята, я попозже.

— Вадику звонила?!

— Рано ещё!

Лена перевернула страницу.

На картинке были изображены Асина мама и Римма Ивановна в подвенечном платье. Они о чём-то спорят, а Ася выглядывает из своей комнаты.

“Неужели это то день, когда её бабушка выпрыгнула из окна?” — подумала Лена.

Подпись: “Бабушка собралась замуж, ей сделали предложение”.

Осталось только поднести лампу и понять, что же произошло на самом деле. Лена не стала этого делать и просто перевернула страницу. Там она увидела Асю в больничной пижаме сидящую на кровати. Обстановка скудная, только кровать, окно с решёткой и тумбочка.

Подпись: "Я в больнице. Болею. Скучаю".

Лена смахнула слезу. Значит Асю действительно увезли лечиться после случившейся трагедии. А после этого она сошла с ума. Всё же сходится, любой сойдёт с ума поживи он с сумасшедшими. Она не верила ни в какого чукотского злого духа. Она сама училась на преподавателя, это Асино творчество, больше всего походило на творчество душевнобольных. На всякий случай, она посветила ультрафиолетовой лампой и прочитала появившийся текст.

“...После смерти бабушки и мамы злой дух затаился. Он ждал пока я созрею. Он одолел меня в день моего рождения. Когда мне исполнилось тринадцать лет и у меня начались первые месячные - он вошёл в меня. Я каталась по больничной койке несколько дней и не могла спать от боли в желудке походившего на сильную изжогу. Но это была не изжога. Это был он. Кан-Килви. Мама жестоко расплатилась за право узнать его настоящее имя. Я тогда не выдержала и спросила его. Я была первой кто обратился к нему по имени. Зато это он вознаградил меня, он помог выйти из больницы сообщив мне, что отныне я буду его жрицей. Я очень жалею, что согласилась и приняла его предложение, но мне было так больно, что я не выдержала. Никто бы не выдержал”.

“Всё сходится, — подумала про себя Лена, — она сошла с ума”.

Уже несколько успокоившись, девушка перевернула страницу. Снова милая картинка. Асю выписали из больницы и она доучивается в частной гимназии. У неё много подруг и друзей и она пользуется большой популярностью среди мальчиков. Лена поднесла другую лампу и начала читать появившийся текст.

“...Кан-Килви наградил меня неудержимой похотью. Я трахалась со всеми. Я отдалась врачу, на его столе, прямо во время выписки. Отец ничего не знает или делает вид что не знает. Мне всё равно с кем - лишь бы удовлетворить волю Кан-Килви. Так он думал. Я специально усыпляла его бдительность бесконечными потрахушками. Он хотел, чтобы я залетела и родила, а я всеми силами стремилась ему этого не позволить. Пока я училась в гимназии у меня было восемь выкидышей. Каждый раз, стоило мне залететь как я делала вид, что съезжаю с катушек и совершала насилие над собой. Однажды я даже выпрыгнула со второго этажа чтобы у меня наверняка был выкидыш. Заодно, я сломала себе ногу”.

“Не верю! — подумала Лена. — Ты всё наврала, Асенька”.

Она проверила сколько осталось. Три страницы. На первой Ася в институте, у неё новый имидж. На второй Ася начинает заниматься музыкой, у неё своя Рок-группа и на третьей она приезжает на день рождение к своему отцу. На всех трёх она улыбается и комментирует картинки короткими сообщениями. Читать стало неинтересно. Наверняка там, в скрытом тексте настоящая психушка. Чем она может удивить Лену? Куда уже хуже мнимых выкидышей. Не может быть у человека, столько раз такого. Только у чокнутого в голове. Сидит, наверное, со своими воображаемыми детьми в изолированной палате и подушку нянчит. Она позвонила Вадику и пригласила его на ужин. Он пообещал прийти через час.

Лена вздохнула и решила дочитать альбом, а потом уже идти помогать маме. Всего-то три страницы осталось.

Она навела лампу на первую, где Ася поступила в институт.

“...Я добилась своего. Я больше не могла иметь детей. Кан-Килви был в бешенстве, но других женщин, которых он мог терзать у него не было — только я одна. И тогда он смирил свой гнев обязав меня приносить ему жертвы. Я стала, вроде бабушки, нелюбимая жена и нужная жрица. Сначала я пыталась приносить ему в жертву мелких зверюшек как это делала бабушка. Я убивала хомячков, тараканов, крыс, мелких птичек, но ему это быстро надоело. Он требовал человеческих жертвоприношений. Видишь мой новый имидж? Я делала пирсинг, каждый раз, после очередного убийства. Мои уши проколоты, мой нос, язык и губа тоже, дальше были соски на груди, а потом я просто делала пирсинг на спине, пока из украшений не получилась картина. Я делала это, чтобы помнить. Я должна помнить каждого. Каждого мужчину или женщину. Я не трогала только детей. Отец вытаскивал меня из передряг. Платил огромные деньги, только бы меня не закрыли. Мне наплевать. Всё равно эти деньги прокляты. Да и плевать всем на бомжей и гастарбайтеров”.

Лена спокойно перевернула страницу. Когда такое обилие признаний в убийстве, не только не веришь, но ещё и становишься равнодушным. Ася, а что не тысячу человек? Как ты их убивала? Что ты пишешь, шизофреничка?

На следующей странице Ася играет в рок-группе. Ну-с, почитаем.

“...У меня появились последователи. Я стала таким отморозком, что мне самой стали поклоняться. Кан-Килви доволен. У нас, три капища, посвящённых ему. Мы строим их в гаражных массивах, в подвалах и мои слуги притаскивают туда бомжей, которых я затем торжественно убиваю. Иногда это приезжие, иногда это сироты, а иногда, это тот кого захочет Кан-Килви. Он очень жалеет, что проклятие умрёт вместе со мной и потому бережёт меня. Мои пытки практически прекратились ибо я сама не могу остановиться. Каждый раз после жертвоприношения устраиваются оргии и все остаются довольны. Кан-Килви обещает слугам через меня счастливую жизнь и блаженство. Он всего лишь злой дух, который мечтает стать богом. Он жаждет поклонения”.

“Ладно уж, дочитаю. Всего одна страница осталась”, — подумала Лена.

Картинка встречи с отцом. Она навела лампу и отшатнулась. На проявившейся картинке приносили в жертву Асиного отца. Он был привязан к утыканному шипами столбу, а Ася в рваной хламиде лично перерезала ему горло над жертвенной чашей в окружении толп последователей.

“...Это финал. Недавно, я узнала, что мой отец продал нашу квартиру твоей семье. Ты должна знать, что эта квартира краеугольный камень проклятия Кан-Килви. Он нашёл выход как ему продолжить существовать после моей смерти и подговорил моего отца совершить сделку. Мой отец продал её за сущие гроши. Я не знаю, в курсе ты или нет, но прошу тебя: если ты об этом уже знаешь — беги! Беги без оглядки. Брось своих родителей и уходи из дома. Или срочно выходи замуж. Смена фамилии и семья того кого ты выберешь, защитит тебя от Кан-Килви. Он начнёт с твоей матери. Он наверняка начнёт с твоей матери, а потом доберётся и до тебя. Он превратил меня в чудовище, тоже самое он сделает и с тобой. Я убила своего отца слишком поздно. Он уже совершил сделку. На этой картине, ты видишь как я убиваю его. Затем я отравила всех своих слуг, кроме одного, который должен доставить моё послание. Верь мне! Я не сумасшедшая! Это всё правда! Тебя не спасут молитвы. Тебя не спасёт крест. Он найдёт тебя везде, как только ты станешь хозяйкой квартиры. Он не отпустит тебя. Умоляю тебя — беги!

Я же, иду топиться.

Сегодня у меня точно получится. Твоя бывшая подруга - Ася. Я догадываюсь, что ты мне не поверишь. Никто бы мне не поверил. Знай! Когда человек одержим им, злого духа очень легко заставить проявить себя. Тебе достаточно позвать его по имени. Запомни: его зовут Кан-Килви”.

Лена захлопнула альбом и включила свет. Ну вот и всё. Прощай подруга. Читать было неприятно и мерзко, но уж лучше страшная правда, чем наивные детские мечты. Ася никогда больше не вернётся и этот страшный альбом самое настоящий предмет искусства созданный шизофреником. Надо будет его на досуге показать знакомому психотерапевту, может быть из этого получится настоящая диссертация? Она подумала и спрятала альбом среди личных вещей куда не заглядывала мама, а сама пошла помогать ей на кухню.

Мама как раз намывала посуду. Лена уселась на стул и посмотрела на купленные продукты: сыр, красная рыба, колбаса.

— Мама, ты зачем накупила столько?

— Ой дочка, у меня для вас с Вадиком такая новость хорошая! Такая хорошая! — радостно говорила мама стоя над мойкой — Хотим с отцом вам сюрприз сделать, да уж боюсь не удержусь.

— Какая новость? — насторожилась Лена.

— Квартиру мы вам купили. Очень выгодно. И знаешь у кого? У Аськиного отца, вот представь себе? Он сюда приезжал в прошлом месяце, хотел от квартиры избавится, да знающие люди нам и шепнули. Представляешь? За такие деньги, да четырёхкомнатную. У вас ещё и на ремонт останется. Лен, ты рада? Лен?

— Мама! Ты знаешь, что случилось в той квартире! И ты всё равно её купила?! У тебя мозги есть? Мы не будем там жить даже под страхом смерти! — возмутилась Лена.

Мама даже не повернулась к ней. Она всё так же продолжала намывать посуду.

— Дочка. Мы для тебя всю жизнь деньги откладывали. На твоё счастье. Если бы не мы эту квартиру урвали, так другие. Нам просто повезло. Какая разница, что там случилась? Ведь столько лет прошло? А ты посмотри на цены? Ты посмотри, пройдись? Вы получите огромную квартиру без ипотеки, поженитесь и детишек нам нарожаете. А ну и что, что она старая, так Вадик у тебя рукастый — ремонт сделаете. Ты бы рожу-то не кривила, а? Родители тебе только добра желают.

Лена закатила глаза. Опять! Снова это вылезло у матери, это её скопидомство. Подешевле ей подавай, пожирнее и подешевле, а на трагедию Асиной семьи можно глаза закрыть. Не горела же квартира, целая. Только старуха сгорела. Тут она вспомнила о Асином альбоме. Как же так совпало-то? Ася знала, что родители купили её квартиру и нарисовала этот альбом. А если она, узнала это сидя в психушке? Каково ей это было узнать? Папа последнее продал. Её наследство. Понятно теперь всё. А Лена теперь в Асиной квартире живи. И она чтобы просто удостовериться, что Ася написала полную чушь произнесла громко:

— Кан-Килви!

Тарелка выпала из рук матери Лены. Она обернулась и выхватив из подставки разделочный нож шагнула в сторону дочери.

1

Каждое утро, спозаранку, Анатолий Геннадьевич Сливко выходил из своей избы и шёл на прогулку в лес. Его дом со временем стал крайним в деревушке Маслёновка, молодёжь уезжала в город, а старики, естественно, умирали, кто от хвори, кто от старости. Сам же Геннадьевич схоронил свою жену лет десять назад, как раз, когда ему исполнилось семьдесят лет, и остался он один в этом мире, как перст, без детей и внуков – не дал им Бог потомства, не считая старого и облезлого пса Ванко, прибившего ко двору как раз в то время, когда вечный президент сменил забулдыгу Борьку. Дед был добрым человеком, и все соседи знали об этом, иногда злоупотребляя этой, по нынешним безбожным временам, «слабостью». И денег он занимал, не записывая должника и благополучно забывая о долге. И овощи, фрукты да ягоды, выращенные в огороде, отдавал лишние, много ли ему одному их надобно было для пропитания – не голодный и то хорошо. А когда крепок был в теле, помогал старухам-вдовам нарубить дрова, аль забор скосившийся, приподнять. Настюха, жена его покойная, часто поругивала того за этот изъян, называя «остолопом» и «бестолочью», а он лишь улыбался в ответ.

– Шо Ванко? Пойдём шо ли, сосенки наши навестим? – дед вышел на порог избы: в кирзовых потёртых сапогах, в старых штанах, заплатанных на коленях и ватной, уставшей куртке. На улице стояла ранняя осень, и по утрам было довольно промозгло. Пёс уже ждал у калитки хозяина, повиливая хвостом, он так же привык совершать утренний променад, тем более после этого, дед всегда кормил овсяной кашей, смешанной с содержимым банки тушёнки. – Вот и молодец, братишка, айда старый!

Пёс глухо гавкнул, как будто не соглашаясь со словом «старый», но после того, как скрипнула дверца, радостно бросился вперёд, опережая деда и успевая пометить столб, стоящий рядом.

– Как же сегодня красиво! – прокомментировал Анатолий Геннадьевич красочный восход солнца, озарявший верхушки столетних сосен. Раньше он работал трактористом и приходилось часто вставать рано, но только на пенсии старик оценил красоту родной природы. — Эх, Ванко, жаль, шо ты просто пёс… тебе бы только пожрать да за палкой побегать, нет в тебе простора мысли!

Любитель палок, быстро обежав все близлежащие заборы соседей и израсходовав весь свой запас жидкости, сейчас пристроился рядом с неспешно идущим хозяином. Его правое ухо, как локатор, было повернуто к Анатолию Геннадьевичу.

– Сегодня, представляешь, опять мне она снилась, такая улыбчивая, стоит у окна и тянет ко мне руки… Ванко, Настюшу то помнишь? – пёс глухо гавкнул, то ли и в правду помнил, то ли просто так, чтоб поддержать беседу. Дед тяжко вздохнул, – да-а-а, скучаю я по ней, ждёт она меня там. Только вот из-за тебя пока не тороплюсь к моей ненаглядной… Кому ты тут нужен? Ленивый увалень, да ещё бестолковый, последних кур рыжая в том году перетаскала перед твоим носом… эх-х-х, ма. А вот у Степановны Барбос всех гоняет со двора, и куры, и гуси с утками, все на месте… ха-ха-ха, даже саму Степановну гоняет, для порядку. Она привыкшая, Захар её, покойничек, ух зверюга был – тоже гонял ту по всей деревне, как выпьет. Да, весело было раньше…

Так за разговором, они подошли к опушке леса, и остановились. Пахло еловой свежестью и прелой травой.

– Помнишь, как мы с Настей тут маслят собирали? – Ванко не обращал внимание на старика, он с настороженностью смотрел в гущу бора. – Шо, старый? Кого-то чуешь, лису шоль?

Басисто пролаяв, пёс рванулся по знакомой за годы прогулок тропе. Перед чащей он приостановился на пару секунд, бросив на Анатолия Геннадьевича зовущий за собой взгляд.

– Ох, Ванко, иду, иду… – вздохнул обречённо дед и, прихрамывая на вечно нудящую в коленке правую ногу, почти побежал вслед за собакой, успевая ворчать на ходу, – надеюсь не на смертушку меня тащишь за собой… у-ф-ф-ф, братко, так-то околесицу нёс – слушай меня больше, не хочу я ещё туда, боязно… у-ф-ф-ф.

Сердце учащённо билось в грудной клетке, дышать становилось тяжело, и Анатолий Геннадьевич сбавил бег, перейдя на шаг. Благо лай приближался, а значит пёс там впереди, остановился.

– Ну шо там, Ванко? – кобель стоял над чем-то и лаял себе под ноги. С хрипом вдыхая воздух, хозяин подошёл и глянул на причину такой бурной реакции всегда спокойного до этого дня, лохматого увальня. – Ох же-шь, матушка моя родная…

Сливко скривил в отвращении лицо от вида странного и мерзкого создания, и отступил в ужасе на шаг назад. Это была гигантская, белая личинка, очень похожая по форме и размерам на здоровый полуторакилограммовый кабачок.

– Шо за нечисть такая гадливая? – вроде это существо не нападало, а так, нехотя шевелилось, в попытке уползти. Анатолий Геннадьевич, осмелев, поднял валявшуюся палку и ей ткнул в тело личинки, чувствуя твёрдость.

– Ц-ц-ц-ц… – дед аж вздрогнул от неожиданности, существо пронзительно засвистело и напряглось. Ванко, поджав хвост перестал лаять и прижав уши, отбежал в сторону, поскуливая, словно щенок.

– Боже мой, да шо же это за букашка? – удивился испуганный старик, перестав тыкать, – а ты, старый? Сам же звал, а теперь убегать?! Ах ты шельмец!

Личинка перестала свистеть, расслабилась и снова неловко попыталась ползти.

– Ну ка, кто это такой у нас? – осмелел Анатолий Геннадьевич, присаживаясь на здоровое колено и всматриваясь в эту «букашку». Таких больших и толстых «червяков» он не встречал в своей жизни, была даже смутная уверенность, что вообще, эти учёные со своими сачками, ничего подобного не видели. – Ого, Ванко, братушка, глянь какое чудо то?

Старик встретился глазами с личинкой и поразился увиденному. Они были голубого цвета и в них читался разум. Существо с интересом наблюдало за человеком и даже шевелиться перестало.

– Нда, дела-а-а… – дед почесал затылок, – Шо же с тобой мне делать?

Пёс подкрался к ногам хозяина и из-за них настороженно выглядывал. Анатолий Геннадьевич обречённо вздохнул, снял с себя куртку и бросил её на траву.

– Не тут же тебя оставлять, чудо ты малолетнее, – почему-то старик был уверен в юности этой сущности. Пересиливая отвращение, он погладил тельце, чувствуя жёсткость кожи и тепло, схожее с человеческим. Личинка сначала была вздрогнула, но потом успокоилась и стала посвистывать, но уже тихо и как будто миролюбиво. – Надо ж, нечисть, а тоже ласку -то понимает! Ладно, Ванко, видимо сегодня не судьба погулять…

Завернув неизвестное существо в куртку, старик взял его в руки, словно завёрнутого в простыни, ребёнка, и отправился в обратный путь.

2

– Букаша, малыш, как же мне тебя называть? – задумался старик, сидя перед личинкой. Только что он её положил на старую кровать в третьей, маленькой комнате, в своё время предназначенную для гостей, которые возможно, чисто теоретически, могли нагрянуть с ночёвкой. Она, своими большими, почти человечьими, глазами внимательно смотрела на хозяина дома и как будто бы слушала. – Бука! Во, и точно, Бука! Я же не знаю, мальчик ты или девочка, а это подойдёт для всех! Слухай, Бука, а ты наверно есть хочешь? Шо же мне тебе дать? Никуда не уходи, я до кухни.

Прокряхтев, Анатолий Геннадьевич поднялся со стула и неторопливо вышел из маленькой комнаты. На кухне он отрезал ломоть хлеба, оторвал небольшой кусок от жаренной курицы (два дня она пролежала в холодильнике) и нарезал помидор с огурцом, мало ли, что едят «нехристи», а тут будет выбор.

– Бука, я тут наложил тебе, чем богаты, малыш… – он снова присел, но уже на кровать, поближе к личинке, в руках держа тарелку с пищей, – всё вкусно, вот тут огурчик есть.

Протянул дольку овоща в район головы, если честно, где перед, а где зад, было не понятно, все части были одинаковы, даже наличие глаз не гарантировало ясность. Зрачки внимательно смотрели за руками старика.

– Шо? Понимаешь? Ох… – вздрогнул от неожиданности дед, из конца личинки вылезли непонятные конечности, похожие на маленькие щупальца, и прикоснулись к дольке огурца. – Кто ж ты такой, Бука?

Существо тихонько присвистнуло, после чего посреди щупалец открылась дырка.

– Голодненький, – по-доброму прошептал старик, всё понимая и засунул в это отверстие овощ. Бука с всхлипом, почти моментально засосала его. – ну вот и хорошо, значит овощи едим, а как мясо?

И курица ушла вслед за огурцом, и хлеб с помидором - вся еда пропала в ротовой части существа. Дед аж увидел, как тельце личинки покрупнело, раздобрившись и в длину, и в ширину. После завтрака Бука благодарна свистнула, а зрачки покрылись мутноватой поволокой.

– Малыш ты маленький, словно и правда человек, – старик догадался, что Бука утомилась и прикрыв её одеялом, вышел из комнаты. Проспал нежданный гость почти сутки, каждый час Анатолий Геннадьевич на цыпочках захаживал к Буке – контролировал, пока сон и его не сморил.

На следующее утро дед не пошёл на прогулку, впервые за долгие годы он остался дома. Убедившись, что нежданный гость не приснился и всё так же спит на кровати, Анатолий Геннадьевич достал из подпола картофель с луком и стал готовить жарёху и тушить овсяную кашу для собаки, а ещё нарезал опять огурцы с помидорами.

– Шо, Ванко? А Бука то до сих пор спит, ну и дела… – пёс сидел около своей миски, у будки, не понимая, почему сегодня не было гуляний. Весь его вид выражал обиду, до того момента, пока хозяин из кастрюли половником не черпанул кашу. – Странный Бука какой-то, но тоже ведь живое существо… Сто лет к нам не захаживали гости, и вот, дождались.

Собака жадно глотала еду, особо не обращая внимания на человеческие слова. Сливко присел на крыльцо, продолжая говорить.

– Он похож на личинку жука-носорога, мы пацанами такие находили в навозе, когда червей копали для рыбалки, только раз в сто больше… Противная гадость, мы боялись к ним прикасаться. А этот всё же какой-то другой, и знаешь, Ванко? Мне кажется, Бука всё понимает, у него глаза как у нас, почти человечьи… – пёс перестал чавкать и глянув в дом, требовательно пролаял. – Шо, Ванко? Ты шо слышишь?

Прокряхтев, старик встал на ноги, разогнул спину и пошёл в избу. Так и есть, из «стенок» доносился свист. Увидев, как человек зашёл в комнату, Бука замолчала и посмотрела на старика своими голубыми глазами, в них читалась просьба.

– Сейчас, малыш, накормлю тебя, не сомневайся! – дед всё понял и вышел ненадолго за приготовленной едой. На этот раз Бука съела чуть больше и не сразу уснула. Анатолий Геннадьевич рассказал ей про свою молодую жизнь, про отца погибшего при артобстреле поезда, во время войны, про своё военное и голодное детство в Маслёновке, ну а потом он увидел знакомую поволоку в глазах существа. – Ну ладно, Бука, хороших снов!

Так и повелось, Бука спала сутки, потом кормление и получасовой разговор о жизни, политике, женщинах и маленькой пенсии. С каждым днём существо вырастало всё больше и больше, и удивительное дело, оно не ходило ни по малым, ни по большим нуждам. На тельце появились грубые чёрные волосики и как раз под Новый Год оно достигло размера с кровать. За три месяца Анатолий Геннадьевич научился понимать настроение по глазам Буки. Когда он рассказывал весёлые истории, оно веселилось чуть посвистывая, когда страшные – ужасалось и даже в страхе дрожало. Слушателем оно было отменным, хоть и не могло говорить по-человечески.

3

Однажды старик как обычно, зашёл в комнату к Буке - подходило время завтрака и разговора.

– О-о-о! Боже! – вырвалось у Сливко при виде пугающего и одновременно удивительного зрелища. Кровать, на которой лежала Бука, была завернута в толстый, серого цвета, волокнистый материал и судя по внушительному объему, существо находилось внутри. – Бука, малыш, шо произошло? Ты превратился в кокон?

Стало грустно и Анатолий Геннадьевич с печальным вздохом присел рядом, на стул. Как-то за эти несколько месяцев он привык смотреть в эти голубые и красивые глаза и рассказывать о своей маетной жизни, а теперь всё изменилось. В комнате появился неприятный, сладковатый запах, как будто что-то там гнило.

– Надеюсь ты не умер? Надо же какое чудо, – старик с настороженностью прикоснулся к волосяному и плотному материалу, очень похожего на войлок для валенок. Этого показалось мало, и он наклонился ухом к кокону, прислушиваясь, – как тихо!..

И с этого дня жизнь пошла в своём привычном ритме. С утра чистка от снега двора, прогулка по зимнему лесу с Ванко а днём поход до единственного магазина, где после обеда собирались старухи и старики погутарить друг с другом. Вечером он раскочегаривал печку, теперь приходилось протапливать дом, как никогда, почему-то Анатолий Геннадьевич считал, что тепло необходимо Буке в этом своём коконе. Иногда Сливко заглядывал в третью комнату, надеясь на хоть какие-то изменения, но увы, ничего не менялось.

Так и прошла зима, Бука в своём непонятном войлочном сгустке, а Анатолий Геннадьевич в обыденном и одиноком существовании. Спасибо Ванко, хоть чем-то скрашивал эту серую жизнь, но и он, в начале марта занемог.

– Ах ты, старый… совсем обнаглел? – с трудом Сливко поднял поскуливающего Ванко и шатаясь, потащил в избу, в тепло, – даже не думай глупостей! Хочешь меня оставить? Вслед за Настюшей сбежать собрался? Фиг тебе!.. у-ф-ф-ф…

Рядом с печью, на кухне, старик постелил запасное верблюжье одеяло, куда и устроил обессиленного друга.

– Теперь будешь тут лежать. Дурак я, раньше тебя сюда не определил… ну ничего, отойдёшь и всё будет хорошо! – а к утру пёс околел, несмотря на уверения хозяина.

Со стонами и слезами, Анатолий Геннадьевич вытащил из сарая лом и лопату, взвалил всё на сани, вместе с Ванко, и потащился к кладбищу, которое находилось в метрах пятистах от деревни. Там, чуть в стороне от людских захоронений, сердобольные местные жители хоронили своих любимых питомцев. Намучившись с промёрзшей землёй и собственной немочью, через пару часов старик всё же прикопал своего пса.

– Ну всё, братко, вот тебя и прибрала смертушка, теперь, пожалуй, и моя очередь пришла! – мокнул платком уголок глаза Анатолий Геннадьевич и наклонившись, повесил старый, разваленный ошейник на воткнутую палку в холмик. – Ты уж извиняй меня, коль обидел чем…

4

Когда старик зашёл в дом, первое что его поразило, это приятный цветочный аромат, исходящий отовсюду. Отбив с валенок приставший снег, он в недоумении прошёл в комнату Буки.

Посреди кровати стояло удивительное существо, отдалённо, только по очертаниям, напоминающее человека. На нём было пестрое, разноцветное покрывало. Оно вертело по сторонам головой, всматриваясь такими знакомыми, синими глазами. Вместо рта и носа шевелились щупальца, в районе висков торчали отростки, схожие с рожками.

– Бука, малыш… это ты? – пришёл в себя удивлённый дед и сделал шаг в комнату. – Какой ты стал!? А у нас сегодня сдох Ванко, представляешь?

Создание повернулось в сторону говорившего, оно стояло посреди своего разорванного кокона. И тут Анатолий Геннадьевич почувствовал радость и нежность, исходящую волнами от Буки.

– Иду, иду… узнал меня малыш… – старик уловил бессловесный зов, оно звало его к себе, и он стал подходить.

Это было не покрывало, Бука взмахнув, расправило крылья необычайной цветной красоты, чуть светившиеся в мраке темноватой комнаты. Тело существа старик даже не мог разглядеть из-за ярких красок.

– Всё будет хорошо! – всхлипнул Анатолий Геннадьевич, понимая немой сигнал, исходящий от Буки, и обнял того, чувствуя тепло. Оно накрыло его своими бархатными крыльями и всё вокруг растворилось в непомерном, почти осязаемом, счастье…

Он оказался на пороге чистой и светлой избы. От окна, в свет вышла навстречу Настенька – красивая, молодая, с вьющимися русыми волосами. На губах её играла нежная улыбка.

– Толик, наконец-то ты пришёл ко мне! – это был её родной голос, столько лет не слышимый и почти забытый.

– Настюша, милая… – выдохнул Анатолий Геннадьевич и подошёл к ней, – я знал, что ты меня встретишь!

Они обнялись, оба в слезах, и стали целовать друг друга, не особо разбирая в какую часть лица. Под ногами радостно загавкал Ванко, норовя влезть между ними.

– Братко, и ты тут, малыш! – у пса лоснилась здоровая шерсть, он как щенок скакал вокруг хозяйки и хозяина, с прытью, какой не было уже очень давно. – Это рай?

– Нет, любимый, это теперь только наша жизнь! – ответила Настя, поглаживая спину мужу, – и теперь никто не в силах нас разлучить!..

*** *

– Эй, Толя!? Ты дома? – Степановна, соседка старика, стояла у открытой двери, с испугом заглядывая внутрь избы. В обед он не пришёл в магазин, и во дворе она его не видела - обычно всегда тот что-то делал по мере своих сил. Сегодня вообще был странный день, по всей деревне часов в одиннадцать пронзительно что-то свистело, испугав маслёновщан ни на шутку. Старики погадали да порассуждали между собой, но так и не поняли причину этого звука. Васильевна божилась, уверяя что видела настоящего ангела, летящего в небе, но она была та ещё сплетница и фантазёрка, ей верить - себе дороже. – Старый, ты там ещё живой?

Благоухало цветами, старуха вдохнула полной грудью, наслаждаясь ароматом.

– Одеколоном чтоль пахнет? – она прошла в пустой зал и пощупала печь, та почти остыла. – Толик, ты где?

Запах исходил из третьей комнаты, находящийся за спальней, там призывно была открыта дверь.

– Ты тут? О-о-о! – чуть не задохнулась в шоке Степановна. На взлохмаченной кровати, посреди разбросанного и разорванного материала, очень похожего на войлок, лежал высушенный почти до мумии, труп Геннадьевича, лишь только по одежде и можно было опознать старика. С потолка падал снежок. С удивлением женщина посмотрела на верх. Через сквозную дыру в полтора метра диаметра она увидела пасмурное небо…