Когда мы сталкиваемся с текстом Нагорной проповеди, происходит нечто странное: мы ожидаем прямого обращения, интимного "ты" или коллективного "вы", но встречаем упорную, методичную отстраненность третьего лица. "Блаженны нищие духом... Блаженны плачущие... Блаженны кроткие..." Христос говорит не "блаженны вы" и даже не "блаженны мы" — он настойчиво использует безличное "они".
Традиционное богословие находит этому безопасное объяснение: использование третьего лица придает словам Иисуса объективность, универсальность, пророческий авторитет. Это удобная интерпретация, которая позволяет нам комфортно дистанцироваться от радикального разрыва, производимого этими словами. Но что, если мы осмелимся прочитать эту странную грамматическую особенность иначе?
То, с чем мы сталкиваемся в третьем лице блаженств, — это не просто стилистический прием, а фундаментальное онтологическое заявление. Иисус не просто описывает счастье — он указывает на его радикальную недоступность в режиме прямого присутствия. Счастье никогда не "здесь" — оно всегда "там", никогда не "мы" — всегда "они".
Мы привыкли мыслить счастье как нечто, чем можно обладать, чего можно достичь и удерживать. Современная культура самопомощи обещает нам техники и практики для "достижения счастья" — как будто счастье является объектом, который можно схватить и присвоить. Целая индустрия предлагает нам рецепты непосредственного переживания блаженства здесь и сейчас.
Но Иисус использует третье лицо, чтобы подорвать саму возможность такого присвоения. Блаженство, о котором он говорит, существует не в режиме присутствия, а в режиме следа — оно всегда ускользает, всегда отложено, всегда где-то "там", а не "здесь".
"Блаженны плачущие, ибо они утешатся". Обратите внимание на временнýю структуру этого высказывания. Блаженство не совпадает с моментом плача — оно обещано в будущем. Оно не является состоянием, а скорее событием, которое разворачивается в процессе перехода от плача к утешению.
Мы не можем "иметь" блаженство так же, как мы имеем машину или дом. Мы можем только участвовать в нем, быть втянутыми в его движение, в его становление. Счастье — это не существительное, а глагол; не состояние, а процесс.
Когда мы заявляем "я счастлив", мы уже утрачиваем то, о чем говорим. Подлинное блаженство, на которое указывает Христос через использование третьего лица, всегда ускользает от субъекта, который стремится им обладать. Оно существует не как объект присвоения, а как событие, в котором мы участвуем.
Историчность счастья: парадокс страдания
"Блаженны гонимые за правду, ибо их есть Царство Небесное". Здесь мы сталкиваемся с радикальным парадоксом: блаженство не противоположно страданию, а странным образом связано с ним. Счастье, о котором говорит Иисус, не является абстрактным, вневременным состоянием. Оно глубоко исторично и процессуально, оно возникает через трансформацию опыта страдания.
Мать Тереза обрела глубокое духовное блаженство не вопреки, а именно через погружение в страдания трущоб Калькутты. Дитрих Бонхёффер обнаружил новое измерение блаженства в нацистской тюрьме, написав: "Только страдающий Бог может помочь". Виктор Франкл в концентрационном лагере открыл, что даже в самых бесчеловечных условиях человек может обрести смысл и внутреннюю свободу.
Во всех этих примерах блаженство не является изолированным эмоциональным состоянием, а представляет собой кульминацию сложного исторического процесса. Оно возникает не как отрицание страдания, а как его преображение.
В свете сказанного, Иисус предстает как радикальный постмодернист, подрывающий метафизическое понимание счастья. Традиционная метафизика стремится зафиксировать счастье как стабильное состояние, как неизменную сущность, которую можно определить, достичь и сохранить.
Но третье лицо в проповеди Христа деконструирует эту иллюзию. Оно указывает на то, что счастье всегда находится в процессе становления, никогда не совпадает с самим собой, всегда является частью более широкой истории.
Иисус не предлагает нам "метафизику блаженства" — скорее, он показывает, что подлинное блаженство возникает именно там, где рушится метафизический поиск стабильных, неизменных сущностей. Блаженство существует не как точка прибытия, а как путь; не как состояние, а как трансформация.
Это понимание несет ряд практических следствий.
Прежде всего, оно освобождает нас от тирании позитивного мышления. Мы больше не должны стремиться к непосредственному переживанию счастья здесь и сейчас. Блаженство, о котором говорит Иисус, не совпадает с субъективным ощущением благополучия.
Это также освобождает нас от индивидуалистического понимания счастья. Третье лицо указывает на то, что блаженство всегда является коллективным событием, что оно существует не в изолированном сознании, а в пространстве между людьми.
Наконец, это трансформирует наше отношение к страданию. Если счастье не является противоположностью страдания, а включает его как необходимый момент своего становления, то мы можем найти блаженство не в бегстве от боли, а в ее преображении.
Использование третьего лица в проповеди Христа о блаженстве — это не просто грамматическая особенность, а радикальный онтологический жест. Говоря "блаженны они", а не "счастливы мы", Иисус указывает на принципиальную невозможность присвоения счастья, на его существование в режиме следа, а не присутствия.
Это не означает, что счастье недостижимо. Это означает, что оно достижимо только как участие, а не как обладание, как процесс, а не как состояние, как событие, а не как объект.
В мире, одержимом позитивной психологией и индустрией счастья, слова Иисуса звучат как радикальный вызов. Они призывают нас отказаться от метафизической иллюзии счастья как присутствия и открыться блаженству как событию, которое всегда уже происходит, но никогда не является нашей собственностью.
