Сообщество - Философия

Философия

4 451 пост 5 543 подписчика

Популярные теги в сообществе:

Жить или существовать? (6 эпизод)

Воланд захохотал пронзительным и громогласным смехом, который эхом отражался в сводах зала.

—Но ведь я так молод!—с отчаянием вскрикнул Макар.

Пётр приблизился к Сидоркину, достал из-за пояса свиток, развернул его и начал медленно с канцелярской нуднотой зачитывать приговор.

—Макар Иванович Сидоркин. Сорок лет. 480 месяцев, потраченных П-О-Н-А-П-Р-А-С-Н-У! –чеканя каждую букву, апостол сделал акцент на последнем слове,—У тебя не хватало мужества жить. Ты существовал, как гусеница или пиявка. Добровольно опутав себя цепями страстей и пороков, ты видел смысл своего существования в низменных наслаждениях.

Беспредельна была твоя гордыня. Ты считал себя не таким, как те офисные муравьи, с которыми тебе приходилось проводить большую часть своего времени. Однако оказался ты обыкновенным ничтожеством.

Страх появился на свет вперёд тебя. Ибо ты опасался всего: изменений, свободы, ответственности. Но ужаснее всего тебе было признаться в собственном ничтожестве!

Тебе не нравилось твоё бытие. У тебя были возможности изменить работу, учёбу, среду. Начать жить, в конце концов. Но ничего менять ты не захотел, ведь тогда ты должен был бы взять на себя ответственность.

А от ответственности ты всю жизнь бежал, как от адского пламени. Куда легче напиваться до потери сознания и плакаться собутыльникам о тяжёлой доле человека, которого никто не ценит и не понимает.

Ты не боялся лихачить на дороге, не боялся лезть в драки и прыгать со скал. Ты думал, что там ты получишь адреналин и новые эмоции, которые дадут тебе ощущение жизни. Кого тебе хотелось обмануть своей показной бравадой? Себя?

Настоящая смелось в том, чтобы пробовать, ошибаться, бросать, начинать заново и снова ошибаться; продолжать идти к намеченной цели даже тогда, когда кажется, что сил больше нет; принимать судьбоносные решения и нести за них ответственность; отстаивать принципы, составляющие суть твоей личности.

Лишь тот, кто следовал этим тернистым путём, может сказать, что жил насыщенно и полноценно.

За то, что ты променял осознанную жизнь на бесцельное существование, за прикрытую позёрством душевную трусость, лень, малодушие и прочие прегрешения мы осуждаем тебя, Макар Сидоркин.

Именем суда небесного, всезнающего и неподкупного мы приговариваем тебя к вечным мукам ада!

P.S. прежние части можете прочитать в профиле

Или тг:https://t.me/arti101

Показать полностью
1

Политическое измерение филиокве

Политическое измерение филиокве

Филиокве (от латинского "filioque" - "и от Сына") — богословская формула, добавленная западными христианами в Никео-Константинопольский символ веры. Казалось бы, это чисто теологический вопрос о том, исходит ли Святой Дух только от Бога-Отца (как считали в Византии) или "от Отца и Сына" (как утверждали на Западе). Однако за этим догматическим спором скрывались глубокие политические противоречия, которые определили развитие Европы на столетия вперед.

Богословские споры редко остаются лишь в сфере чистой теологии. В Средневековье, когда религия пронизывала все сферы жизни, они неизбежно приобретали политическое измерение. Филиокве не было исключением — этот догматический спор отражал фундаментальные различия в политической культуре Востока и Запада, в понимании природы власти и отношений между церковью и государством.

Варварские королевства, возникшие на руинах Западной Римской империи в IV-VI веках, представляли собой уникальный сплав германских племенных традиций и римского наследия. Вестготы, остготы, вандалы, бургунды, франки, лангобарды и другие германские народы, осевшие на территории бывшей империи, принесли с собой собственные политические институты, которые постепенно трансформировались под влиянием местных условий.

Традиционное устройство германских племен до Великого переселения народов основывалось на принципах народной демократии. Важнейшие решения принимались на народных собраниях (тинг у скандинавов, витенагемот у англосаксов, майское поле у франков), где имели право голоса все свободные воины. Вожди племен (конунги, рексы) избирались этими собраниями и обладали ограниченной властью, которая сдерживалась советом старейшин и необходимостью получать одобрение народа для важных решений.

Военные лидеры опирались на дружину — группу профессиональных воинов, связанных с вождем личной преданностью. Это создавало альтернативный источник власти, не зависящий от народного собрания. Постепенно, с завоеванием новых территорий и оседанием племен, власть военных вождей усиливалась. Они становились королями, стремились сделать свою власть наследственной и расширить ее пределы.

Показательна эволюция власти у франков. Если Хлодвиг (466-511) еще должен был считаться с собранием воинов, то при Меровингах королевская власть значительно укрепилась. Однако этот процесс не был линейным — усиление центральной власти сменялось периодами ее ослабления и фрагментации.

Германские народы принесли с собой в Европу особую политическую культуру, основанную на коллективном принятии решений и выборности вождей. Это создавало постоянное напряжение между традиционными демократическими институтами и стремлением военных лидеров к концентрации и наследственной передаче власти.

В условиях постоянных войн и миграций военное лидерство становилось все более важным, что способствовало укреплению власти королей. Однако сохранялась и память о традиционных ограничениях этой власти. Короли должны были подтверждать свою легитимность, демонстрируя военные успехи, щедрость к дружине и справедливость в суде. Неудачливый или несправедливый король рисковал быть свергнутым.

Процесс трансформации выборной монархии в наследственную был длительным и неравномерным. Даже когда принцип наследования власти утвердился, сохранялись элементы выборности: нового короля должны были признать и поднять на щите представители знати. У вестготов и лангобардов выборный принцип сохранялся дольше, что приводило к частым политическим кризисам.

Проблема узурпации власти стояла остро во всех варварских королевствах. Претенденты из королевского рода часто боролись за трон, опираясь на поддержку различных группировок знати. Эта борьба ослабляла центральную власть и способствовала усилению местных магнатов, которые получали привилегии в обмен на поддержку того или иного претендента.

Арианство — одно из наиболее значительных раннехристианских учений, оказавшее огромное влияние на религиозную и политическую историю Европы. Названное по имени александрийского пресвитера Ария (ок. 256-336), это учение возникло в начале IV века и быстро приобрело множество последователей.

Суть арианского учения заключалась в особом понимании природы Христа и его отношения к Богу-Отцу. Арий утверждал, что Сын Божий не единосущен Отцу, а сотворен им, хотя и до начала времен. По мысли Ария, было время, когда Сына не было, что подразумевало его неравенство с Отцом. Христос, согласно этому учению, занимает промежуточное положение между Богом и творением, являясь высшим творением, но не обладая божественной сущностью в полной мере.

Арианство вызвало острую полемику в христианском мире. Противники Ария, возглавляемые епископом Александром Александрийским и его преемником Афанасием, считали, что такое понимание природы Христа подрывает самую суть христианского учения о спасении. Спор между арианами и их оппонентами достиг такого накала, что император Константин Великий созвал в 325 году Первый Вселенский (Никейский) собор, на котором арианство было осуждено как ересь.

Однако осуждение не положило конец арианству. Более того, при преемниках Константина, особенно при императоре Констанции II (337-361), арианство получило поддержку имперской власти. Многие епископы, в том числе и на Западе, были вынуждены принять арианскую формулу.

Ситуация изменилась при императоре Феодосии I (379-395), который активно поддерживал ортодоксальное христианство. В 381 году на Втором Вселенском (Константинопольском) соборе арианство было окончательно осуждено, а Никео-Константинопольский символ веры утвержден как официальное изложение христианской веры.

Казалось бы, арианство должно было исчезнуть. Однако именно в это время оно получило новую жизнь — среди германских народов, вторгавшихся в пределы Римской империи. Готы приняли христианство в арианской форме благодаря миссионерской деятельности епископа Ульфилы (ок. 311-383), который перевел Библию на готский язык. За готами последовали и другие германские народы: вандалы, бургунды, свевы, лангобарды.

К концу V века большинство варварских королевств, возникших на территории бывшей Западной Римской империи, исповедовали именно арианское христианство. Исключением были франки, которые при короле Хлодвиге приняли ортодоксальное христианство.

Принятие арианства германскими народами имело не только религиозное, но и важное политическое значение. Оно создавало идеологический барьер между варварскими королевствами и Византийской империей, претендовавшей на универсальную власть над всем христианским миром.

Византийские императоры рассматривали себя не только как политических правителей, но и как защитников и покровителей церкви. Император считался наместником Бога на земле, его власть имела сакральный характер. Такое понимание власти, известное как цезаропапизм, подразумевало тесное переплетение церковных и государственных институтов, подчинение церкви императору.

Ортодоксальное христианство, с его учением о единосущности Отца и Сына, теологически подкрепляло сакральный статус императора. Если Сын имеет ту же божественную природу, что и Отец, то и император, как наместник Бога, обладает особой сакральной властью. Византийский император рассматривался как продолжатель дела Христа на земле, его власть имела божественное происхождение и была абсолютной.

Арианство, с его учением о подчиненном положении Сына по отношению к Отцу, подрывало теологические основы этой модели власти. Если Сын не единосущен Отцу и занимает подчиненное положение, то и земной правитель не может претендовать на абсолютную божественную санкцию своей власти. Его власть, как и власть Сына в Троице, имеет ограниченный, делегированный характер.

Для варварских королевств арианство выполняло двойную политическую функцию. Во-первых, оно обеспечивало их идеологическую независимость от Византии. Арианские короли не подчинялись православному патриарху Константинополя и не признавали сакральный статус византийского императора. Это позволяло им утверждать свой суверенитет и легитимность в противовес претензиям Византии на универсальную власть.

Во-вторых, арианство создавало барьер для полной ассимиляции германской элиты с местным романизированным населением. Религиозные различия поддерживали этническую сегрегацию, что было важно для сохранения власти малочисленной германской аристократии над многочисленным романским населением.

Арианство оказывало значительное влияние на характер королевской власти в варварских государствах. В отличие от византийской модели, где император обладал сакральным статусом, арианские короли не могли претендовать на божественную природу своей власти.

Арианское учение о подчиненном положении Сына по отношению к Отцу создавало теологическую модель, в которой власть всегда имеет ограниченный, делегированный характер. Если даже Сын Божий не равен Отцу, то и земной правитель не может претендовать на абсолютную власть и божественный статус. Его власть, как и власть Христа в арианской теологии, является функциональной, а не онтологической.

Это теологическое обоснование ограниченной власти короля соответствовало традиционным германским представлениям о выборности вождя и его ответственности перед народом. Арианство, таким образом, тормозило развитие абсолютистских тенденций и сакрализацию королевской власти по византийскому образцу.

В арианских королевствах король рассматривался как военный лидер и верховный судья, но не как сакральная фигура. Его власть основывалась на военных успехах, способности обеспечить защиту и справедливый суд, а не на особой божественной санкции. Король был "первым среди равных" в среде военной аристократии, а не полубожественным существом.

Показательно, что именно в тех варварских королевствах, где арианство сохранялось дольше всего (у вестготов в Испании, у лангобардов в Италии), королевская власть оставалась относительно слабой, сохранялись сильные элементы выборности и коллективного принятия решений. И наоборот, франки, изначально принявшие ортодоксальное христианство, быстрее других германских народов развили модель сакральной монархии.

Различия в политическом положении церкви на Западе и Востоке сформировались под влиянием различных исторических обстоятельств и привели к формированию двух разных моделей церковно-государственных отношений.

В Византийской империи установилась система, известная как цезаропапизм, при которой император обладал верховной властью не только в светских, но и в церковных делах. Император считался "внешним епископом" церкви, созывал церковные соборы, утверждал их решения, назначал и смещал патриархов. Патриарх Константинопольский, хотя и обладал высоким статусом, фактически являлся чиновником, зависимым от императорской воли.

Церковь в Византии была интегрирована в государственный аппарат. Она выполняла важные административные функции, но не была независимой от светской власти. Религиозная легитимация императорской власти была одной из главных функций церкви. Император считался наместником Бога на земле, его власть имела сакральный характер и была окружена сложным религиозным церемониалом.

На Западе после падения Римской империи ситуация развивалась иначе. Политическая фрагментация, сменявшие друг друга варварские королевства, отсутствие сильной централизованной власти — все это создавало условия для формирования независимой церковной организации.

Римский папа, освободившись от контроля императора, постепенно превратился в самостоятельного политического игрока. Папство сумело сохранить и укрепить централизованную организацию в условиях политической раздробленности. Папы имели свою территориальную базу (Папскую область), что обеспечивало им материальную независимость.

В отличие от Византии, где церковь была частью государственного аппарата, на Западе она сформировалась как параллельная структура, со своей иерархией, законодательством (каноническим правом), судебной системой. Католическая церковь претендовала на роль независимого арбитра в конфликтах между светскими правителями, защитника справедливости и хранителя моральных ценностей.

Эта роль "третейского судьи" была особенно важна в условиях феодальной раздробленности. Церковь предлагала моральные и правовые рамки для разрешения конфликтов, выступала посредником в переговорах, предоставляла нейтральную территорию для встреч враждующих сторон. Папские легаты путешествовали по всей Европе, улаживая споры между правителями, благословляя мирные договоры, налагая церковные наказания на нарушителей.

Важным аспектом была роль церкви в коронации монархов. В отличие от Византии, где император сам назначал патриарха, на Западе короли получали свой титул из рук церковных иерархов. Коронация Карла Великого папой Львом III в 800 году установила прецедент, согласно которому императорский титул даруется папой. Это символизировало теоретическое превосходство духовной власти над светской.

Такая модель церковно-государственных отношений нашла теоретическое обоснование в доктрине "двух мечей", сформулированной папой Геласием I. Согласно этой доктрине, существуют две власти — духовная (церковь) и светская (государство), каждая со своей сферой компетенции. При этом духовная власть считалась выше светской, поскольку отвечала за вечное спасение душ, а не только за временное благополучие.

Филиокве (лат. filioque — "и от Сына") — добавление к Никео-Константинопольскому Символу веры, утверждающее, что Святой Дух исходит "от Отца и Сына", а не только "от Отца", как было в изначальной формулировке.

История филиокве начинается в Испании в VI веке, в контексте борьбы с арианством. Вестготское королевство в Испании было арианским до конца VI века. В 587 году король вестготов Реккаред I (586-601) перешел в католичество, а в 589 году на Третьем Толедском соборе арианство было официально отвергнуто, и католицизм стал государственной религией вестготского королевства.

Именно в этом контексте и появляется формула филиокве. Она была направлена против арианского учения о неравенстве лиц Троицы. Если Святой Дух исходит от Отца и Сына, то Сын обладает той же силой и достоинством, что и Отец, что противоречит арианскому пониманию Троицы.

Из Испании филиокве распространилось в Галлию, а затем и в другие регионы Западной Европы. Особое значение имело его принятие во Франкском государстве при Карле Великом. Франкские богословы, в частности Алкуин, активно поддерживали филиокве как часть борьбы с остатками арианства и как утверждение богословской независимости от Византии.

В 794 году на Франкфуртском соборе филиокве было официально одобрено франкской церковью. В 809 году на соборе в Аахене оно было включено в Символ веры, используемый во франкских церквах. Карл Великий направил делегацию к папе Льву III с просьбой официально утвердить это дополнение.

Папа Лев III, хотя и признавал богословскую правильность формулы, отказался вносить изменения в Символ веры без согласия Восточной церкви. Он даже приказал вывесить в базилике Святого Петра серебряные таблички с текстом Символа веры без филиокве на латинском и греческом языках.

Однако практика добавления филиокве продолжала распространяться в церквах Западной Европы. Переломный момент наступил в 1014 году, когда по просьбе императора Генриха II папа Бенедикт VIII официально включил филиокве в римскую литургию. С этого момента филиокве стало официальной частью вероучения Западной церкви.

За богословской формулировкой филиокве скрывался глубокий политико-философский смысл, связанный с пониманием природы власти и авторитета. Филиокве стоит рассматривать как утверждение права "младшего" (Сына) быть источником истины наравне со "старшим" (Отцом).

В традиционном восточном понимании Троицы, Отец является единственным источником (причиной) Святого Духа. Сын, хотя и единосущен Отцу, не участвует в "изведении" Духа. Эта модель соответствовала иерархической картине мира, в которой авторитет и истина исходят из единого верховного источника.

Западное богословие, утверждая, что Святой Дух исходит "и от Сына", наделяло Сына равным с Отцом правом быть источником истины. Это создавало более сложную, менее иерархическую модель взаимоотношений внутри Троицы, где истина может исходить не только от высшего авторитета.

Перенесенная в сферу церковно-государственных отношений, эта богословская модель обосновывала право церкви (ассоциируемой с Сыном) быть источником истины независимо от императора (ассоциируемого с Отцом). Если Святой Дух (который в христианском богословии связывается с истиной и просвещением) исходит не только от Отца, но и от Сына, то и церковь имеет право на собственный голос, независимый от государственной власти.

Филиокве также можно рассматривать как теологическое обоснование федеративной модели власти, в противовес унитарной. Если в Троице истина и благодать могут исходить из нескольких источников, то и в земной иерархии власть может быть распределена между различными центрами, а не сосредоточена в одних руках.

Филиокве, утверждая, что Святой Дух исходит от Отца и Сына, подчеркивало равное достоинство и власть Отца и Сына. Если Сын, наряду с Отцом, может быть источником Святого Духа, то он обладает той же силой и авторитетом, что и Отец. Это опровергало арианское учение о подчиненном положении Сына.

В политическом плане филиокве создавало модель распределенной власти, но не такой как в арианстве. Если даже в Троице власть и авторитет распределены между Отцом и Сыном, то и в земной иерархии возможно и оправдано разделение властей, взаимное сдерживание различных центров власти.

Особенно актуальным это было в контексте перехода варварских королевств от арианства к католичеству. В вестготской Испании, где филиокве впервые появилось, оно служило не только богословским, но и политическим инструментом преодоления арианского наследия. Новая формула символизировала новую модель отношений между церковью и государством, основанную на взаимном признании и сотрудничестве, а не на подчинении.

Восточная церковь с самого начала отнеслась к филиокве резко отрицательно. Это неприятие имело как богословские, так и политические причины.

В богословском плане восточные богословы считали, что филиокве нарушает учение о монархии (единоначалии) Отца в Троице. Согласно восточной традиции, Отец является единственным источником (причиной) бытия Сына и Святого Духа. Сын рождается от Отца, а Святой Дух исходит от Отца. Добавление "и от Сына" (филиокве) рассматривалось как введение "двух начал" в Троице, что нарушало принцип монархии Отца.

Кроме того, восточные богословы указывали на то, что филиокве было добавлено к Символу веры в одностороннем порядке, без созыва Вселенского собора. Это рассматривалось как нарушение канонического порядка и присвоение Западом права изменять общецерковные догматические формулировки.

Первым серьезным критиком филиокве был патриарх Константинопольский Фотий (858-867, 877-886). В своем трактате "Мистагогия Святого Духа" он подробно разобрал богословские проблемы, связанные с филиокве, и обвинил западных богословов в ереси.

Однако за богословскими аргументами скрывались и глубокие политические мотивы. Филиокве подрывало сам фундамент византийской политической теологии, основанной на идее монархии (единоначалия).

В византийской политической мысли император рассматривался как земное отражение Бога-Отца, как единый источник власти и авторитета. Император считался наместником Бога на земле, его власть имела сакральный характер и была абсолютной. Эта концепция власти опиралась на учение о монархии Отца в Троице.

Филиокве, утверждая, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, создавало теологическую модель распределенной власти. Если даже в Троице власть и авторитет распределены между Отцом и Сыном, то и в земной иерархии возможно и оправдано разделение властей, взаимное сдерживание различных центров власти.

Это напрямую противоречило византийской концепции абсолютной и неделимой императорской власти. Если принять филиокве, то пришлось бы признать, что власть и авторитет могут исходить не только от императора (земного отражения Отца), но и от церкви (земного отражения Сына). Это создавало бы теологическую основу для автономии церкви и ограничения императорской власти.

Спор о филиокве, начавшийся как богословская дискуссия, имел далеко идущие исторические последствия, повлиявшие на развитие Европы и мировой истории.

Великий раскол христианства. Филиокве стало одной из главных причин Великого раскола 1054 года, разделившего христианство на католичество и православие. Этот раскол имел не только религиозное, но и цивилизационное значение, создав две различные культурные зоны в Европе с разными традициями, ценностями и политическими институтами.

Формирование различных политических культур. Филиокве способствовало развитию на Западе концепции разделения властей и ограничения государственного авторитета. Церковь, независимая от государства и претендующая на равный с ним авторитет, создавала противовес абсолютной власти. На Востоке, напротив, сохранялась модель единой и неделимой власти, сосредоточенной в руках императора.

Развитие феодализма на Западе. Западная модель церковно-государственных отношений, основанная на взаимном признании и сотрудничестве двух независимых властей, способствовала развитию феодализма с его системой распределенных прав и обязанностей. В Византии, с ее централизованной властью, феодализм развивался иначе и не достиг такого влияния, как на Западе.

Политическая независимость Запада от Византии. Филиокве стало символом богословской и политической самостоятельности Запада. Оно создало идеологическую основу для независимости западных государств от претензий Византии на универсальную власть. Коронация Карла Великого императором в 800 году и последующее формирование Священной Римской империи были материальным выражением этой независимости.

Развитие концепции папского примата. Спор о филиокве укрепил позиции папства как верховного учителя веры на Западе. Право изменять Символ веры без согласия Востока было проявлением претензий папы на высший авторитет в вопросах вероучения. Это способствовало развитию концепции папского примата, достигшей своего апогея в период Высокого Средневековья.

Крестовые походы и их последствия. Раскол между Востоком и Западом, усугубленный спором о филиокве, создал идеологические предпосылки для Крестовых походов. Четвертый крестовый поход, закончившийся захватом и разграблением Константинополя в 1204 году, окончательно разрушил доверие между двумя частями христианского мира и сделал раскол непреодолимым.

Влияние на современную политическую мысль. Разные модели церковно-государственных отношений, развившиеся на Востоке и Западе в контексте спора о филиокве, оказали влияние на формирование современных политических концепций. Западная традиция разделения властей, ограничения государственного авторитета, автономии различных сфер общественной жизни имеет свои корни в том числе и в богословских спорах раннего Средневековья.

Филиокве, казалось бы, незначительное богословское дополнение к Символу веры, на самом деле было выражением глубоких политико-философских различий между Востоком и Западом в понимании природы власти и авторитета.

Возникнув как антиарианская формула в контексте перехода варварских королевств от арианства к католичеству, филиокве стало символом богословской и политической самостоятельности Запада. Оно создало теологическую основу для новой модели церковно-государственных отношений, основанной на взаимном признании и сотрудничестве двух независимых властей — церковной и светской.

Эта модель контрастировала с византийской концепцией единой и неделимой власти, сосредоточенной в руках императора. В Византии церковь была интегрирована в государственный аппарат, а император обладал сакральным статусом и верховной властью как в светских, так и в церковных делах.

Филиокве, утверждая, что Святой Дух исходит не только от Отца, но и от Сына, создавало теологическую модель распределенной власти. Если даже в Троице власть и авторитет распределены между Отцом и Сыном, то и в земной иерархии возможно и оправдано разделение властей, взаимное сдерживание различных центров власти.

Именно поэтому филиокве было категорически неприемлемо для Византии — оно подрывало сам фундамент византийской политической теологии и модели церковно-государственных отношений. И именно поэтому оно стало одной главной причиной Великого раскола 1054 года, разделившего христианство на католичество и православие.

Этот раскол имел не только религиозное, но и цивилизационное значение, создав две различные культурные зоны в Европе с разными традициями, ценностями и политическими институтами. Разные политические культуры, сформировавшиеся в контексте спора о филиокве, повлияли на пути развития восточных и западных обществ, последствия чего ощущаются до сих пор.

Источник

Показать полностью
3

Подставить щеку: почему это не слабость, а вызов системе

Подставить щеку: почему это не слабость, а вызов системе

Мы часто неправильно понимаем слова Христа, потому что не знаем контекста той эпохи. Взять хотя бы знаменитую фразу "подставь другую щеку". Обычно ее трактуют как призыв к смирению и покорности. Но на самом деле все гораздо интереснее.

В древнем мире пощечина была не просто ударом - это был способ показать, кто здесь главный. Господин бил раба, муж - жену, римлянин - покоренного. Но важная деталь: удар по правой щеке наносили тыльной стороной руки. Потому что тыльной стороной касались только "грязных", недостойных людей. Господин как бы говорил: "Ты настолько ниже меня, что я даже ладонью тебя касаться не буду".

Когда Иисус говорит "подставь левую щеку", он предлагает хитрый ход. Если человек подставляет левую щеку, ударить тыльной стороной уже не получится - придется бить ладонью. А ладонью били только равных себе.

Получается: раб своим жестом заставляет господина либо отказаться от удара, либо признать его равным. Это не покорность - это вызов системе. Человек как бы говорит: "Хочешь меня ударить? Пожалуйста. Но бей как равного, а не как скотину".

Это была настоящая революция для того времени. Вместо открытого бунта, который жестоко подавили бы, Христос предлагает другую тактику - через кажущуюся слабость разрушить саму логику господства.

К сожалению позже церковь исказила этот смысл. Когда христианство стало официальной религией империи, неудобный революционный посыл заменили на проповедь покорности. "Подставь щеку" стало означать "терпи и не сопротивляйся", хотя изначально это означало прямо противоположное.Интересно, что современные правозащитники и активисты часто используют похожую тактику. Когда протестующие садятся перед полицейскими кордонами, когда они своими телами блокируют несправедливые действия власти - они повторяют тот самый жест "подставленной щеки". Они заставляют власть либо отступить, либо показать свое истинное лицо.Смысл не в том, чтобы получать удовольствие от унижения. Смысл в том, чтобы сломать правила игры. Когда раб отказывается вести себя как раб, вся система дает сбой. Господин может ударить его, но этот удар уже не будет иметь прежнего смысла - утверждения превосходства.Вот почему послание Христа было таким опасным для властей. Он не призывал к вооруженному восстанию - он предлагал нечто более радикальное. Он учил, как одним жестом, одним поворотом головы можно разрушить всю систему угнетения.

"Подставить щеку" - это не слабость. Это способ сказать: "Я не признаю твоей власти надо мной. Можешь меня ударить, но я уже свободен". И против такой свободы любая власть бессильна.

Источник

Показать полностью 1
1

Диалектика подозрения и доверия Поля Рикера

Диалектика подозрения и доверия Поля Рикера

Философская концепция диалектики подозрения и доверия, разработанная французским философом Полем Рикером (1913-2005), возникла как ответ на глубокий кризис, охвативший западную мысль в XX веке. Несколько фундаментальных проблем побудили Рикера искать новый подход к пониманию и интерпретации.

Прежде всего, две мировые войны, опыт тоталитаризма и другие социальные катаклизмы подорвали просветительскую веру в неуклонный прогресс разума и человечества. Стало очевидно, что рациональность может служить не только освобождению, но и порабощению человека, что научные и технические достижения могут использоваться для массового уничтожения. Это вызвало кризис доверия к традиционным основаниям западной мысли.

Второй важнейший фактор — влияние так называемых "мастеров подозрения": Карла Маркса, Фридриха Ницше и Зигмунда Фрейда. Эти мыслители радикально изменили представление о человеческом сознании, показав, что оно может быть искажено идеологией, волей к власти или бессознательными импульсами. После их работ стало невозможно наивно доверять непосредственным данным сознания — возникла "герменевтика подозрения".

Третий фактор — постмодернистский поворот в философии с его критикой "метанарративов" (Ж.-Ф. Лиотар), деконструкцией (Ж. Деррида) и релятивизмом. Постмодернизм углубил кризис доверия к возможности установления устойчивого смысла, поставив под вопрос сами основания интерпретации.

В этих условиях возникла угроза тотального нигилизма — позиции, при которой любые утверждения, ценности и смыслы подвергаются бесконечному разоблачению, а возможность позитивного знания и понимания отрицается. Рикер осознавал опасность такого нигилизма и стремился найти "третий путь" между наивным доверием и радикальным подозрением.

Понятие "мастеров подозрения" — одно из ключевых в философии Рикера. Этим термином он обозначил трех мыслителей, которые радикально трансформировали европейское сознание: Маркса, Ницше и Фрейда.

Маркс продемонстрировал, что сознание детерминировано социально-экономическими отношениями и классовыми интересами. За явлениями общественной жизни и идеологическими конструкциями он видел скрытые экономические противоречия и классовую борьбу. "Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание", — утверждал он, подрывая представление об автономии мысли.

Ницше разоблачал моральные и религиозные ценности как проявления скрытой воли к власти. Он показал, что за возвышенными идеалами могут скрываться низменные мотивы, а истина может быть лишь "подвижной армией метафор". Его генеалогический метод был направлен на выявление скрытых истоков наших убеждений и ценностей.

Фрейд открыл область бессознательного, которое влияет на сознание, искажая его представления о себе и мире. Он показал, что наши мысли, чувства и поступки могут определяться скрытыми желаниями и комплексами, а явный смысл наших слов и действий может скрывать их истинные мотивы.

Рикер пишет: "Все трое расчищают горизонт для более аутентичного слова, для нового царства Истины не только посредством 'деструктивной' критики, но и изобретением искусства интерпретации". "Мастера подозрения" научили нас видеть за явным смыслом скрытый, за поверхностью — глубину, за сознательным — бессознательное.

Однако радикализация их критической установки может привести к тому, что Рикер называет "тотальным нигилизмом". Когда подозрение становится единственным принципом интерпретации, когда любой смысл заранее подозревается в иллюзорности или идеологичности, возникает ситуация, в которой невозможно никакое утверждение и никакое понимание.

Тотальный нигилизм проявляется в различных формах: в радикальном релятивизме, утверждающем равноценность любых интерпретаций; в деконструктивизме, бесконечно разрушающем любые смысловые конструкции; в цинизме, отрицающем возможность истинных ценностей; в постмодернистской иронии, не позволяющей ничему оставаться серьезным.

Такой нигилизм имеет серьезные последствия: эпистемологические (невозможность установления истины), этические (разрушение оснований морального действия), экзистенциальные (утрата смысла существования) и социальные (подрыв доверия, необходимого для функционирования общества).

Подозрение в понимании Рикера — это критическая установка сознания, которая не принимает непосредственно данный смысл, но ищет за ним скрытые структуры, мотивы или механизмы. Подозрение предполагает, что явное содержание сознания, текста или высказывания может быть искажено или даже полностью ложно.

Рикер описывает подозрение как "герменевтику недоверия", которая стремится демистифицировать, разоблачить иллюзии и самообманы. Это интерпретативная стратегия, направленная на выявление скрытого за явным, глубинного за поверхностным, неосознанного за сознательным.

Примеры подозрения:

В психоанализе: психоаналитик подозревает, что за явным содержанием сновидения, оговорки или невротического симптома скрывается вытесненное желание или психический конфликт. Например, сон о полете может интерпретироваться как выражение подавленного стремления к свободе или сексуального желания.

В критике идеологии: критик подозревает, что за политическими лозунгами и программами скрываются классовые интересы. Так, призывы к "свободному рынку" могут скрывать интересы крупного капитала, а риторика "национального единства" — стремление подавить социальные противоречия.

В литературной критике: критик подозревает, что текст содержит больше, чем его автор сознательно вложил в него. Например, феминистская критика может выявить в классическом произведении патриархальные структуры, не осознаваемые самим автором.

В повседневной жизни: мы подозреваем, что за вежливыми словами собеседника может скрываться неприязнь, что за благотворительной акцией корпорации — стремление к улучшению имиджа, а за политической речью — манипуляция общественным мнением.

Инструментализация подозрения происходит, когда оно превращается из спонтанной критической реакции в систематический метод анализа. Марксистская критика, психоанализ, деконструкция, феминистская теория — все это формы инструментализированного подозрения, разработанные методики выявления скрытых смыслов и структур.

Рикер признает ценность и необходимость такой инструментализации. Она позволяет систематически анализировать тексты и явления, выявлять в них то, что не лежит на поверхности. Однако он также предостерегает от абсолютизации подозрения, от превращения его в единственный подход к интерпретации, что может привести к герменевтическому нигилизму.

В противовес подозрению Рикер выдвигает понятие доверия, или "вторичной наивности". Доверие — это не слепая вера и не некритичное принятие, а скорее принципиальная открытость возможности смысла, готовность услышать и понять то, что говорит текст, другой человек, традиция.

Доверие в философии Рикера имеет несколько важных аспектов:

Эпистемологический: доверие к возможности понимания, к тому, что наше сознание способно постигать истину, пусть и через опосредования и интерпретации.

Герменевтический: доверие к тексту, к тому, что он несет в себе смысл, который может быть понят, даже если не сразу и не полностью.

Этический: доверие к другому, к его способности говорить истину и действовать ответственно.

Онтологический: доверие к миру как осмысленному целому, к тому, что бытие в своей основе открыто человеческому пониманию.

Примеры доверия в различных контекстах:

В чтении текста: читатель доверяет, что текст имеет смысл, что автор стремился что-то сказать, и открывается этому смыслу. Например, читая философский трактат, мы предполагаем, что автор искренне стремился к истине, а не просто манипулировал словами.

В научном познании: ученый доверяет, что природа подчиняется закономерностям, которые могут быть открыты и поняты. Без этого базового доверия научное исследование было бы невозможно.

В межличностных отношениях: мы доверяем словам и обещаниям других людей, что создает основу для сотрудничества и совместной жизни. Например, заключая договор, мы доверяем, что партнер намерен его выполнять.

В религиозной вере: верующий доверяет, что священный текст содержит истину, имеющую значение для его жизни, даже если эта истина не может быть полностью рационализирована.

Ценность доверия состоит в том, что оно создает возможность для обретения смысла. Без минимального доверия к знакам, текстам, высказываниям невозможно никакое понимание. Если мы заранее подозреваем все в ложности или манипулятивности, то сам процесс коммуникации и интерпретации становится невозможным.

Рикер утверждает, что доверие — это необходимое условие для существования смысла вообще. Оно открывает пространство для понимания, для диалога, для интерпретации. Без доверия мы оказываемся заперты в герметичном круге подозрения, из которого нет выхода к пониманию.

Доверие имеет фундаментальное онтологическое значение. Мир человеческого существования — это мир смыслов, отношений, коммуникации. И все эти измерения человеческого бытия невозможны без доверия.

Социальная жизнь строится на доверии. Даже простейшие социальные взаимодействия предполагают доверие к тому, что слова и действия других имеют определенный смысл и не являются полностью произвольными или обманчивыми. Без этого базового доверия невозможны ни семейные отношения, ни дружба, ни деловые контакты, ни политические институты.

Например, деньги функционируют только потому, что мы доверяем их ценности; законы действуют, потому что мы доверяем правовой системе; демократия возможна, потому что мы доверяем процедурам выборов. Когда это доверие подрывается, общество переживает кризис, который может привести к его разрушению.

Познание мира, будь то научное или повседневное, также требует доверия — к собственным когнитивным способностям, к методам исследования, к свидетельствам органов чувств. Без этого базового эпистемологического доверия невозможно никакое знание.

Ученый должен доверять, что природа познаваема, что эксперименты дают достоверные результаты, что математический язык адекватен для описания физической реальности. Без этого доверия наука превратилась бы в бессмысленную игру или даже стала бы невозможной.

Экзистенциальное измерение человеческой жизни также неотделимо от доверия. Доверие к возможности смысла, к тому, что жизнь имеет направленность и ценность, является условием аутентичного существования. Без этого человек оказывается в состоянии экзистенциального отчаяния и нигилизма.

Планирование будущего, постановка целей, создание проектов — все это возможно только при доверии к тому, что будущее в принципе поддается нашему влиянию, что наши действия имеют смысл и последствия. Без этого доверия человеческая деятельность лишается своей телеологической структуры.

Рикер подчеркивает, что мир как осмысленное целое, как пространство человеческого обитания и деятельности возможен только благодаря доверию. Именно доверие позволяет нам ориентироваться в мире, строить отношения, создавать и интерпретировать тексты, участвовать в традициях и создавать новое.

Центральная идея философии Рикера заключается в том, что подозрение и доверие должны находиться в диалектических отношениях. Ни то, ни другое не может быть абсолютизировано без разрушительных последствий для человеческого понимания и существования.

Диалектика в понимании Рикера — это не просто противопоставление или конфликт, а продуктивное взаимодействие, в котором каждый элемент ограничивает и одновременно обогащает другой. Подозрение без доверия ведет к нигилизму, доверие без подозрения — к наивности и догматизму.

Примеры диалектического взаимодействия подозрения и доверия:

В научном познании: ученый доверяет эмпирическим данным и методам исследования, но одновременно критически проверяет результаты, ищет возможные ошибки и альтернативные объяснения. Например, физик доверяет показаниям приборов, но подвергает их строгой проверке и ищет возможные источники погрешностей.

В религиозной вере: современный верующий не просто некритично принимает догматы, но осмысляет их в контексте современного знания, интерпретирует, вступает в диалог с традицией. Например, богослов может доверять священному тексту как источнику истины, но одновременно применять историко-критический метод для его интерпретации.

В чтении литературы: читатель открывается миру произведения, доверяет автору, но одновременно может критически анализировать текст, выявлять его скрытые смыслы и противоречия. Так, читая "Преступление и наказание", мы доверяем Достоевскому как проводнику в мир его героев, но можем критически анализировать философские и религиозные идеи, выраженные в романе.

В межличностных отношениях: доверие к партнеру сочетается со здоровой критичностью, пониманием его и своих слабостей и ограничений. Мы доверяем близкому человеку, но понимаем, что он может ошибаться или иметь слепые пятна в самовосприятии.

Рикер показывает, что эта диалектика не является статичной или завершенной. Она представляет собой постоянный процесс, движение между критическим дистанцированием и вовлеченным пониманием, между разоблачением иллюзий и обретением нового, более глубокого смысла.

В этом динамическом процессе и подозрение, и доверие трансформируются. Подозрение становится не тотальным, а методическим, направленным на конкретные аспекты и проявления. Доверие становится не слепым, а осознанным, включающим в себя момент критической рефлексии.

Особую ценность в философии Рикера имеет понятие "второй наивности" или "постиронического доверия". Это доверие, которое уже прошло через критическое испытание, через горнило подозрения и сомнения, но не остановилось на отрицании, а вернулось к утверждению, обогащенному критической рефлексией.

Такое доверие качественно отличается от наивной, докритической веры. Оно включает в себя момент критической дистанции, осознание возможных иллюзий и самообманов, но не останавливается на этом, а движется дальше, к новому утверждению смысла.

Примеры "второй наивности":

Религиозная вера после встречи с атеистической критикой: верующий, серьезно столкнувшийся с аргументами атеизма и прошедший через сомнения, может прийти к более глубокой и осознанной вере. Такая вера уже не может быть буквалистской или фундаменталистской, она включает в себя герменевтическое измерение, осознание символической природы религиозного языка.

Научное знание после философской критики науки: ученый, осознавший исторические и социальные условия научного познания, ограничения научного метода, может прийти к более рефлексивной и открытой научной позиции. Он продолжает доверять научному методу, но понимает его историчность и пределы.

Этические ценности после их генеалогической критики: человек, познакомившийся с ницшеанской критикой морали или с психоаналитическим разоблачением моральных импульсов, может прийти к более осознанной этической позиции. Он продолжает следовать моральным принципам, но делает это не из слепого подчинения традиции, а из осознанного выбора.

Любовь, прошедшая через разочарование: человек, переживший предательство или разочарование в любви, может прийти к более зрелому и глубокому пониманию любви. Такая любовь уже не является слепой идеализацией, но включает в себя понимание ограниченности и несовершенства любимого.

Рикер видит в этом "втором доверии" возможность преодоления кризиса современной культуры, выхода из тупика между догматизмом и нигилизмом. Это доверие сохраняет критическую бдительность, но не позволяет критике уничтожить саму возможность смысла.

Он пишет: "За пределами 'пустыни критики' мы хотим снова быть обращенными к слову; не за пределами критики, а посредством критики, не из наивности, а из второй наивности мы стремимся услышать снова".

Диалектика подозрения и доверия у Рикера имеет не только критическое или методологическое значение. Она является основой для понимания самого процесса рождения и обновления смысла.

Смысл, согласно Рикеру, не является чем-то статичным, раз и навсегда данным. Он постоянно рождается заново в процессе интерпретации, в диалектическом движении между критическим дистанцированием и вовлеченным пониманием.

Это движение можно представить как герменевтический круг, в котором понимание постоянно углубляется благодаря диалектике подозрения и доверия. Мы доверяемся тексту, открываемся его смыслу, но затем дистанцируемся, подвергаем его критическому анализу, выявляем скрытые смыслы и противоречия, а затем возвращаемся к новому, более глубокому пониманию.

Примеры такого непрерывного рождения смысла:

Интерпретация классических текстов: "Гамлет" Шекспира для современного читателя наполнен смыслами, которые включают в себя не только оригинальные интенции автора, но и все богатство последующих интерпретаций, критических прочтений, культурных ассоциаций. Каждое новое поколение интерпретаторов, проходя через диалектику подозрения и доверия, открывает в тексте новые измерения смысла.

Развитие научных теорий: теория эволюции Дарвина с момента своего создания прошла через многочисленные критические переосмысления, дополнения, трансформации. Современная синтетическая теория эволюции включает в себя элементы генетики, молекулярной биологии, экологии, которых не было в оригинальной дарвиновской концепции. И этот процесс продолжается, порождая новые смыслы и понимания.

Трансформация культурных символов: христианский крест, например, на протяжении истории обретал различные смыслы и интерпретации — от простого символа распятия до сложного богословского символа, включающего в себя идеи искупления, победы над смертью, соединения божественного и человеческого. Эти смыслы не отменяют друг друга, а скорее обогащают символ, делая его более многогранным.

Личная идентичность: наше понимание себя постоянно обновляется через диалектику самоутверждения и самокритики. Мы формируем нарратив о себе, но затем подвергаем его критическому пересмотру, обнаруживаем в нем слепые пятна и самообманы, а затем формируем новый, более сложный и правдивый нарратив.

Рикер показывает, что именно в этом непрерывном диалектическом процессе смысл остается живым, не застывает в догму и не растворяется в релятивизме. Диалектика подозрения и доверия поддерживает открытость интерпретации, но одновременно не позволяет ей стать произвольной или бесконечно относительной.

В мире, где слишком часто выбирают между слепым доверием и циничным подозрением, диалектика Рикера напоминает нам о необходимости более сложного, зрелого отношения к истине и смыслу — отношения, которое соединяет критическую проницательность с открытостью к пониманию, недоверие к иллюзиям с доверием к возможности истины.

Источник

Показать полностью 1

Подлец торжествует, но в конце концов всегда проигрывает

Человек начинает понимать, зачем то или иное случилось в его жизни и что было для него к лучшему, лишь спустя некоторое время, через пять или десять лет. Если тебя о чем-то спрашивают, следует отвечать по возможности правдиво, но о том, о чем не спрашивают, лучше молчать.

Если ты будешь врать и выкручиваться, то скорее всего сам запутаешься в своей лжи и окажешься в жалком и комическом положении. Ничего невозможно предсказать. Будущее покрыто неизвестностью, ясно только одно: истина одухотворяет и делает нас свободными, ложь отравляет и вызывает чувство тошноты. Всегда приятнее пострадать за истину чем за неправду.

Истина иной раз истончается, но никогда не рвется и всегда оказывается поверх лжи, как масло поверх воды. Всегда и во всём надо поступать как можно более благородно, а в остальном будь что будет. Счастье подлеца отравлено его подлостью, призрачно и недолговечно. Благородство души - самое лучшее богатство, если его потерять, никакие блага жизни сей не пойдут в прок.

Благородство духа, любовь к истине и правдивость - три самых главных ценности в жизни, которые всегда берут верх и спасают из любой беды.

Бесплодные попытки поймать счастье: почему невротик обречен на страдания?

Счастье, как и любое чувство удовлетворения - лишь симптом приобщения к какой-либо ценности, а не конечная цель. Именно поэтому те, кто гоняются за счастьем, остаются несчастными.

Это же самое соотношение работает и когда страдающий бессонницей пытается нагнать сон, и когда любитель наслаждений пытается удовлетворить свою неугасимую похоть: Дон Жуан был импотентом - это ни от кого не секрет.

Тот, кто продал душу дьяволу, всегда мучается чувством, что он продешевился: его автомобиль недостаточно хорош, квартира недостаточно престижна, должность весьма средняя. Поклонники узко понятого жизненного успеха сами себе вонзают ржавый гвоздь в сердце и сами мучаются адскими муками уже при этой жизни.

Забудь о себе и о своей успешности, устремись всем существом к высокой цели, и тогда счастье само придёт к тебе, когда ты меньше всего будешь его ждать.

Отличная работа, все прочитано!