Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 489 постов 38 902 подписчика

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
429

Тепло родного дома (3)

Павел

Фарфоровая фигурка, которую Павел привез из Воркуты, привела Свету в полнейший восторг.

- Ты хоть знаешь, что ты привез? Это же супруги Маниловы! Статуэтки входят в набор Гоголевские персонажи! У меня уже есть Чичиков, Коробочка и Плюшкин… Невероятно повезло!

Света рассмотрела клеймо около окна, повертела фигурку, оценивая сохранность.

- Ни одного скола! Ни трещинки!

Она раскрыла стеклянные дверцы большого шкафа, приобретенного специально под ее коллекцию, и осторожно поставила статуэтку к остальным героям «Мертвых душ». Павел в ее сокровищах не разбирался, он уяснил только одно – шкаф открывать было нельзя. Никто не смел касаться коллекции, и уборщицы из клининговых компаний были первым делом проинструктированы не лезть со своими тряпками в драгоценный фарфор.

Одной рукой Павел обхватил жену за талию, а второй сжал ее плотную спелую ягодицу, надеясь на поощрение за статуэтку. Он ткнулся носом в душистую шею, но Светлана вывернулась из его объятий и смущенно бросила:

- Мне одним документом надо заняться сегодня, извини.

Она устроилась за компом и открыла какой-то документ, но больше косила глазом в телефон, чем работала. Павел почувствовал, как нехорошо заныло около сердца, но снова не решился задать ей вопрос. И не надо, и так все хорошо, вот она сидит, по своей привычке подвернув одну ногу, теребит пшеничную прядь, такая бесконечно любимая, такая родная. Пусть так и будет дальше, и даже если там в телефоне – другой, Павел будет помалкивать. Если она не решается разорвать их отношения, то он-то уж подавно.

Утром его сомнения показались ему смешными, надуманными, и, целуя на кухне Светлану, пахнущую свежим кофе и кремом для лица, Павел сказал себе, что он просто дурак. Ну, переписывается жена с кем-то, почему этот кто-то – непременно любовник? Она весело щебетала, словно утренняя птичка, и он чувствовал себя бесконечно счастливым. Бреясь в ванной, он даже начал насвистывать какую-то детскую песенку, слов которой никогда не помнил. За Светланой закрылась входная дверь, щелкнул замок, и Павел ополоснул лицо от крема. На шее, сразу под подбородком он почувствовал сильный зуд. Приподнял голову, всмотрелся в зеркало – небольшой участок кожи стал мягким, податливым, как щека старика. Он удивился, почесал шею, помазал лосьоном и отправился на работу.

Весь день он скреб под подбородком, и к вечеру рассеянно подумал, что стоило бы сходить к дерматологу – не занес ли он какую инфекцию, шарахаясь по пыльным заброшкам и ночуя в сомнительных гостиницах. И все-таки в квартиру он поднимался в приподнятом настроении и нес за ниточку коробку с пирожными из дорогой кондитерской – Света любила такие.

В прихожей его встретил развал из разномастной обуви – Светины босоножки, зимние сапоги и кроссовки валялись там и сям, шкаф был раскрыт, и из его глубины, словно внутренности, вываливались куртки и пальто.

- Ты что, тотальную уборку гардероба затеяла? – спросил он, улыбаясь.

Света вышла из гостиной с раскрасневшимся щеками, и выражение ее лица, смущенного и виноватого, не сулило ничего хорошего. Сердце у него упало.

- Паш, присядь. Надо поговорить.

Он прошел в комнату прямо в уличных ботинках, сминая пушистый бежевый ворс ковра. Сел, поставил пирожные на диван.

- Слушай, ты прости меня. Но ты же сам видел, куда все идет последнее время.

Он помолчал, глядя на носки своих ботинок.

- У тебя есть кто-то..?

- Есть. Давно. И ты знаешь. Я надеялась, ты первый заговоришь, но ты…

«Трус» - закончил он про себя Светину мысль. «Тряпка и трус».

- И что, ты уходишь? – глупо спросил Павел.

Как будто было непонятно.

- Я заберу сегодня все по максимуму. Если что забуду, потом заеду. Надеюсь, ты не будешь творить ерунду и жечь мои вещи или с балкона выкидывать.

- Не буду.

Он разулся, на кухне налил себе кофе, хотя его мутило, и слушал, как любимая женщина собирает вещи, чтобы уйти. Когда за Светой закрылась дверь, он погасил свет на кухне и посмотрел в окно – так и есть, ее ждали около подъезда. Тот, другой, заботливо подхватил тяжелые чемодан и сумку, и только тогда Павел вдруг осознал, что все. Вот так вот просто, без скандалов и сложных объяснений она наконец ушла.

Он налил коньяка в бокал, выпил глоток и закашлялся. Отплевываясь, пошел ванную, плеснул холодной воды в лицо. Под пальцами снова ощутил что-то гадко-мягкое, словно новорожденный крысеныш на ощупь. Вгляделся в зеркало – участок дряблой кожи увеличился, разросся, стек ниже по кадыку и поднялся выше на подбородок. Сразу зачесалось, и Павел остервенело поскреб ногтями. Псориаз от нервов, что ли? Хотя псориаз, вроде, не так выглядит… Он вновь устало подумал, что надо бы сходить к дерматологу. Вопреки его ожиданиям, Павел уснул мгновенно, и сон его был темен и глух, и не омрачен никакими сновидениями.

Проснулся он до звона будильника от легкого зуда, покалывающего лицо. Павел ощупал щеки и лоб, ощутив мерзкую мягкость и дряблость, бросился в ванную к зеркалу. Зеркало отобразило человека, лишь отдаленно имеющего с ним общие черты – кожу покрывали метры морщин, под глазами висели жеваные мешочки кожи. Это был старик. Павел перевел взгляд на торс – на груди было несколько пятен старческой кожи. Он ощупал и быстро осмотрел ноги и руки, их загадочная кожная болезнь не тронула. Павел позвонил деловому партнеру, сказался больным и принялся обзванивать клиники, где запись к дерматологу была на сегодня, «вот прям на сейчас». Через пару часов молодая симпатичная врачиха осматривала его, направив ему в лицо яркую белую лампу.

- Да, странно конечно. В моей практике такого не было… Но вообще есть такая штука, как синдром вялой кожи. Это генетическое заболевание, человек уже рождается как бы… Старым.

- Прогерия? – испуганно спросил Павел.

- Нет. Прогерия затрагивает весь организм, а синдром вялой кожи – только кожу.

- Это лечится?

- Ну… В целом – нет, но можно сделать пластическую операцию. Синдром вялой кожи генетическое заболевание, дети уже рождаются такими, а у вас дебют произошел во взрослом возрасте. Впрочем, этот синдром слабо изучен, и вообще… Преждевременно о чем-то говорить. Сдайте пока анализы и пройдите вот эти обследования. Врачиха исписала несколько листочков, и Павел вышел, сжимая в потном кулаке направления.

Он потратил еще несколько часов, сдавая кровь, мочу и бегая по кабинетам УЗИ, ЭКГ и флюорографии. Домой он вернулся полностью разбитым – мало того что жена ушла, так еще и болячка загадочная напала. Если у него и была раньше хоть какая-то надежда вернуть Светлану, то теперь она испарилась полностью – зачем ей, молодой и красивой, старик?

К вечеру стало хуже. Области морщинистой кожи появились на груди и руках, и Павел вдруг понял, что не может подняться на несколько ступеней без одышки.

Утром он еле встал с кровати, с ужасом посмотрел на худые руки с тонкой пергаментной кожей, усеянные старческой гречкой. На подушке остались клочки поседевших волос. Павел бросился в ванную, ощутив, как боль прострелила бедро. Из зеркала на него смотрел столетний старик: желтоватый гной в уголках выцветших глаз, туго обтянутый лысый череп, вислый морщинистый мешочек кожи на шее. Он закашлялся, забулькала мокрота где-то глубоко в груди.

Следующие дни слились в какой-то беспрерывный кошмар: он ходил от врача к врачу, таскал с собой толстеющую кипу анализов и обследований, перечень диагнозов все рос. Проблемы с сердцем, разрушается коленный сустав, тазобедренный тоже скоро прикажет долго жить, сахарный диабет, давление, простатит…

- Что со мной? – спросил он у последнего врача, которого ему порекомендовали как лучшего диагноста в Москве.

- Это просто старость, – развел руками лучший диагност.

- В тридцать четыре года?!

- Какой-то редкий случай генетического сбоя.

- И что мне делать? Завещать свое тело науке? – устало спросил Павел и усмехнулся.

Врач уставился на него через модные очки в тонкой золотой оправе и едва заметно кивнул.

Он хотел напиться, но после первых двух рюмок поднялась изжога, застучало сердце и закружилась голова. Начал настойчиво названивать Борис, Павел сбросил несколько раз, но тот не унимался, пришлось принять звонок.

- Приезжай к Аленке прямо сейчас, – сказал приятель. – Я знаю, с тобой наверняка творится какая-то необъяснимая срань. Со мной тоже. Со всеми нами.

***

Они сидели в просторной Аленкиной студии и пялились друг на друга. Высохший старик в модных дорогих джинсах и майке с залихватским принтом, парень с медицинской маской на лице и девушка с огромным животом, вылезающим из-под футболки.

- Охренеть… – протянула Аленка.

- То есть ты думаешь, что все из-за того, что мы забрали из Комсомольского это барахло? – проскрипел надтреснутым голосом Павел.

- Карлица сказала – верните то, что забрали. Какие еще варианты могут быть?! – она поболтала льдинками в бокале с мартини.

- Там были эти… Заклинания, – голос Бориса звучал невнятно, как у инсультника – рваная губа мешала.

Павел достал телефон:

- Времени у нас, я так понимаю, мало. У меня каждый день плюсом лет пятнадцать, Аленкино пузо растет как на дрожжах. У Бори наверняка тоже нет желания ждать, пока эта тварь откусит ему что-то жизненно важное. Я покупаю билеты в Воркуту на ближайший рейс.

Билеты взяли снова на поезд – но если тогда поездом ехали из-за дорожной романтики, то теперь  Павел боялся, что со своим стремительно дряхлеющим телом не выдержит кучу пересадок и беготню по аэропортам, а Аленка опасалась, что перепады давления спровоцируют роды.

За те пару ночей, которые прошли, пока они добрались до Воркуты, Борис потерял почти все пальцы на руках, Аленкино пузо выросло так, что набухли синие вены около пупка, а Павел начал выплевывать зубы.

***

Заселились они снова в ту же гостиницу, и женщина на ресепшн кинула на странную троицу озадаченный взгляд. Павел, поднявшись в номер, захлебнулся одышкой, отпустил ручку чемодана и рухнул на диван.

- Там… там… - он отдышался, потер саднящую грудь. – На стойке женщина. Она и в прошлый раз была…

- Ну и что? – рассеянно спросила Аленка.

- Надо ее спросить. С ней пацан был, сын, может, он так задергался, когда услышал, что мы в Комсомольский собрались. Вы ж вопили на весь вестибюль. Мне кажется, они что-то знают.

Павел глотнул таблеток, которые ему прописал кардиолог, выпил воды, и они отправились вниз. Когда женщина увидела их, решительно направляющихся к стойке, глаза ее забегали.

- Вы что-то знаете про Комсомольский! – без лишних предисловий начал Павел.

Борис стянул вниз медицинскую маску и женщина охнула.

- Помогите нам, – попросила Аленка. – Пожалуйста.

Женщина, назвавшаяся Людмилой, отвела их в подсобку, позвав на ресепшн девушку откуда-то из недр служебных помещений. Она усадила их на диванчик в небольшой комнатке, заваленной какими-то тюками, окинула их всех троих взглядом, покачала головой. Аленка коротко рассказала про их вылазку в поселки, про гнезда и бомжа.

- Эк вас прижало… Несколько лет назад в Комсомольский вернулся один мужчина, он в Екатеринбург переехал в 2010-м. Решил проведать, как там и что на малой родине, насмотрелся репортажей с Воркутинского кольца на ютубе. Ну и увидел, во что мародеры превратили поселок. А у него отец всю жизнь там на севере прожил, голову на шахте сложил под обвалом. И сильно его за душу это взяло – мол, зачем вандалить, время там и так похозяйничало. В его квартире батареи срезали, пианино из окна зачем-то выбросили. Фотографии какие нашли, раскидали... Ну он и решил защитить поселок. Нашел местного шамана из коми-зырян, тот наговорил ему заклинание-запечатку. Мужик и написал несколько записок со своими заклинаниями и раскидал их по квартирам. К нему и другие жители приходили, которые из Комсомольского в Воркуту переехали, тоже переписывали эти заговоры. А потом среди местных поползли слухи, что поселок проклят. Эти записки привлекли кого-то, кто защищает поселок, не дает бесчинствовать в развалинах. И то, что вы видели, гнезда эти жуткие – это их место, они в них живут.

- Но мы никого не видели в гнездах, – подала голос Аленка.

- И слава богу, – усмехнулась Людмила. – Не каждый увидеть может. Сейчас это их поселок, местные уж знают, не ходят туда. А вот молодежь, блогеры, каждый год заезжают.

- Почему вы нас не предупредили? – взвился Павел. – Этот парень, кто он вам, сын? Он же хотел сказать, я видел!

- Сын. Потому что это бесполезно, все равно никто не верит. Коля как-то пытался сказать заезжим молодцам из Питера, так они сначала обсмеяли его, а потом, когда с ними похожая петрушка случилась, вернулись сюда и чуть не избили его.

- За что? – изумилась Аленка. – Он же их предупредил!

- Придурки потому что. Ну, мол, так сказал, что они за шутку приняли. Надо было убедить.

- Что с ними стало? – спросил Павел.

Людмила пожала плечами:

- Не знаю. Сюда они больше не вернулись, родня их потом разыскивала, вещи из номера забирала. Машину их нашли в Комсомольском пустую.

- Нам надо вернуть, что взяли из поселка? – подала голос Аленка. – Тогда это проклятие с нас снимется?

- Да. Но нужно вернуть, как подношение Хозяину.

- Как это? – наклонился вперед Павел.

- Надо положить к гнезду, а не вернуть в ту квартиру, из которой взяли. И сказать «Возвращаю» на языке коми.

- И тем питерским вы про это не сообщили?

Людмила усмехнулась и повела плечами:

- Они Коле толстовку порвали, суки. Думают, хозяева жизни.

Администраторша написала им нужные слова на бумажке, и они решили отправиться тотчас в Комсомольский. Павел, поднявшись в номер, принял таблетки от давления, посидел на диване, держась за грудь – последнее время накатывало все сильнее. Аленка принесла ему чая, погладила по плечу:

- Ты сиди, я соберусь.

Она взяла у Бориса зековские миску с ложкой, сунула в свой маленький легкий рюкзак. Павел слышал, как она копается в прихожей в его сумке, пытаясь найти статуэтку.

- На дне там… в пупырку упакована! – крикнул он.

Он услышал, как зашуршала обертка, что-то звякнуло, и через минуту Аленка крикнула:

- Все, ребят, пойдемте, некогда рассиживать!

Комсомольский встретил их все той же глухой, безнадежной тишиной, какая бывает только там, откуда навсегда ушли люди. Только сейчас они чувствовали в этом безмолвии, в шелухе осыпающейся краски, в разбитых качелях и выбитых окнах – угрозу.

Аленка шла, тяжело придерживая объемистый живот под курткой, Павел тащился, время от времени прикладывая руку к сердцу – в груди сильно жгло, сердце работало с перестуком, словно старый мотор. Он подумал, что они трое странно смотрелись на улицах этого мертвого поселка. Морщинистый, слабосильный старик, беременная девушка с испуганным, отчаянным лицом и мрачный парень с кошмарными руками без пальцев, с шарфом, натянутым до самого носа. Павел тяжело дышал, хватая ртом воздух. На фасаде одной из пятиэтажек ему почудилось движение, и он вскинул голову. Это был всего лишь толстый махровый халат, прицепленный прищепками к натянутой веревке на балконе. Он тихо раскачивался на ветру, капюшон его свесился вперед. Когда они почти прошли этот балкон, он вдруг увидел, как из-под капюшона на мгновение взметнулась седая прядь волос, махнула и тут же опала, вновь скрылась под капюшоном. У Павла пробежал холодок меж лопаток.

- Вы видели? – спросил он.

- Что? – отозвался Борис.

- Ничего, показалось…

Решили дойти до гнезда с мертвыми собаками, потому что Аленка боялась соваться в квартиры. Когда прошли несколько домов, то впереди снова показался бомж в толстом пуховике не по погоде. Но теперь он дико, до трясучки в коленках, пугал.

- О боже, – простонала Аленка. – Только не это…

- Он вроде безобидный, – сказал Павел.

Они повернули около нужного дома, и Аленка громко воскликнула:

- О черт! Да что это за срань!

Через всю улицу, от одной двухэтажки до другой были протянуты веревки, на которых висели старые выцветшие тряпки – халаты, наволочки, простыни, платья. Между ними на нитках новогоднего дождика болтались древние советские маски, который Павел видел на детских фотографиях родителей. Катонные зайчики и лисички, Снегурочка, медвежонок, котенок – на месте глаз были круглые прорези, позади болтались резинки. В таких масках советские дошколята встречали новый год, рассказывали стихи на утренниках. Ветер взметнул тряпки, и стало видно, что висят они в три ряда, и за ними обнаружилось нужное им гнездо. Но Павел, Аленка и Борис не решались двинуться.

- Это какая-то ловушка, – сказала Аленка. – Черт с ними, давайте лучше вернемся, найдем то первое гнездо в квартире.

Борис кивнул, они развернулись и увидели давешнего бомжа, стоящего посредине дороги. Аленка прижала пальцы к губам и выдохнула:

- Вот черт…

Он стоял в нескольких метрах, замотанный в свою линялую одежду. Засаленный выцветший пуховик спереди сплошь залит чем-то темным, бурым, а под поднятый капюшон засунут скомканный шарф. Лица не было видно, если оно вообще было. Существо сделало шаг вперед, Аленка взвизгнула; ботинок существа промялся, перегнувшись пополам, словно его ничего не наполняло. Бомж поднял руку, указывая на протянутые веревки за их спиной, и Павел увидел, что рукав совсем пустой. Не было ни кистей, ни предплечий.

- Он велит нам идти этим путем, – обреченно сказала Аленка.

- Ну, тогда пошли! – воскликнул Борис. – У нас какой-то выход, что ли, есть!

Павел с шипением втянул воздух, потер грудь – сердце снова закололо, заныло. Они двинулись, и Борис первый, отдернул серую простыню с пятнами черной плесени, шагнул вперед. Павел прошел за ним, отодвинул висящий на следующей веревке длинный свитер, отпихнул пододеяльник, и тут ему в лицо, поднятая порывом ветра, прилетела маска картонного зайца. Павел заорал – в прорезях мелькнули чьи то глаза, один из которых был с закатившимся наполовину зрачком и синеватыми кожными наростами вместо век, а второй – живой, с налитой слезой, смотрящий с ужасом на него. Вздулся висящий на его пути пододеяльник, внутри его вспухало что-то живое, оно копошилось, переворачивалось, словно в мешке, и Павел увидел, как ткань разодрали крепкие руки с кровавыми ямками на месте ногтей и мертвой хваткой уцепились  за его джинсы. По лицу его хлопали тряпки, в ноги впились сильные пальцы, которых становилось все больше – будто множество ладоней щипали, вцеплялись в его голени и бедра, затрещала крепкая джинса, и Павел почувствовал, как множество рук затаскивают его ногами вперед в пододеяльник. Он почти ничего не видел – тряпье било по глазам, хлестало по лицу, и Павел услышал, как где-то близко тоненько закричала Аленка, а за ней Борис. Он вдруг понял, что если его сейчас затащат в этот старый пододеяльник, то все будет конечно, и они останутся тут навсегда. Ни на что не надеясь, он крикнул слово на языке, которое запомнил из рассказа Людмилы:

- Бергодны! Вернуть! Мы пришли вернуть!

И тут же опало хлопавшее тряпье, выругался совсем рядом Борис. Павел выпутался из пододеяльника и быстро вышел из этого чертового места. Появилась всклокоченная Аленка, за ней Борис в разодранной толстовке.

- Пиздец какой-то… – пробормотал он, утирая глаза единственным пальцем на правой руке.

Борис стянул рюкзак, и они бросились вытаскивать свои вещи. Аленка первая положила фотографию к гнезду, сказала на языке коми, прижав руку к груди, будто клялась на библии:

- Я возвращаю.

И тут же опал, сдулся ее огромный живот, а через несколько секунд исчез вовсе. Аленка выдохнула, уперев руки в колени, словно пробежала марафон. Следующим к гнезду положил миску и ложку Борис:

- Я возвращаю.

Пальцы на его искалеченных руках появились так, будто ловкий фокусник разжал ладонь, а дыра в подбородке стянулась и заросла. Борис покусал нижнюю губу и с облегчением сказал:

- Наконец-то… трындец как неудобно с такой свистелкой во рту разговаривать.

Наконец Павел осторожно поставил статуэтку Маниловых к гнезду, произнес, как молитву:

- Я возвращаю.

Он посмотрел на свои руки, ожидая каждую секунду, что нальется здоровой упругостью кожа и исчезнет старческая гречка, но ничего не произошло.

- Я возвращаю! – повторил он.

Снова ничего.

- Что это за херня… – Павел похолодел и закричал, повернувшись к выбитым окнам, – Я возвращаю! Я вернул! Вы что, не видите?! Эй вы!

- Что за черт, – пробормотал Борис, взял статуэтку и покрутил. – Слушай, а это так было?

Он указал на небольшой скол на основании статуэтки. Белый, свежий, явно сделанный недавно. Павел перевел взгляд на Аленку и все понял – она смотрела без удивления, холодно и спокойно. Аленка копалась тогда в его сумке, и звяканье, которое он услышал – это она ударила статуэтку обо что-то.

- Ты… Это же ты. Зачем..? – начал он, но тут же все понял сам.

Влюбленная в него много лет, так много, что любовь сначала превратилась в раздражение, а потом в ненависть. Как там говорится – нет ничего страшнее мести отвергнутой женщины? В груди его полыхнула острая боль, ударившая в левую руку и под лопатку, голова закружилась и в глазах медленно потемнело.

***

Он стоял около окна и смотрел на улицу, на потрескавшийся асфальт, на двух парней с рюкзаками. Один водил камерой, второй щелкал фотоаппаратом. Стоящий около окна проводил их взглядом, оставаясь неподвижным. Он стоял давно, так давно, что забыл свое имя, да и не нужно оно ему теперь, это имя. Все что ему было нужно, было в этой разрушенной комнате. У шкафчиков покоробились от влаги и раскрылись сами собой дверцы, на одной половине окна лопнуло стекло, обои вздулись и отслоились. Но ему было хорошо тут – в комнате он свил гнездо из дохлых ворон, крошева сошедшей краски из подъезда, мятых квитанций за коммуналку. Посредине гнезда лежал оторванный язык со сгустками крови, начавший пованивать. Это была его награда за хорошую службу – поплатился один из недавних мародеров. У обитателя этой квартиры давно не было никаких желаний и мыслей, кроме стремления защитить свой дом. Иногда в голове его всплывали смутные воспоминания о какой-то очень красивой девушке по имени Светлана, но, как он ни силился, не мог вспомнить, кто же она такая.

Один из парней на улице остановился, навел на его окно камеру:

- Макс, по-моему, там кто-то есть..!

- Да нет там никого. Пальто старое на раму кто-то повесил на вешалке.

- А, точно…

Они двинулись дальше, а он замер около окна, и где-то на краешке сознания мерцала мысль, как же хорошо дома. Хорошо, тепло.

Показать полностью
283

Тепло родного дома (2)

Борис

День в карауле начался спокойно, если не считать бабки, названивавшей диспетчеру пожарного гарнизона. Бабка требовала, чтоб к ней направили самого ловкого мальчонку, дабы тот снял ее кота с фонарного столба.

- Парни, она меня задолбала, – ныл диспетчер Денис. – Я уже сам готов поехать к ней и снять этого шерстяного паршивца!

Следующий звонок был с окраины, где лепились друг к другу облезлые двухэтажные домики с обнажившейся дранкой. В нужном им подъезде стоял дым столбом, и бабка в теплом плюшевом халате и тапках на босу ногу кричала, высунувшись из-за двери:

- Эта сволочь нас всех спалит! Весь дом спалит!

«Этой сволочью» оказался пожилой мужик со свалявшейся в войлок бородой, уснувший с сигаретой на диване.

- Классика, – хмыкнул Борис, глядя на алкаша, который пучил на них глаза и матерился, выкрикивая бессмысленные угрозы со своего обгоревшего дивана.

Мужику отвесили пару лещей и отправились обратно в гарнизон. На кухне он разогрел в микроволновке пачку чебупелей, налил кофе. И наконец сказал себе, что отца надо определять в интернат, это не жизнь. И там, в Воркуте, он не мог ни на секунду расслабиться и перестать думать о нем. Главное, убедиться, что богадельня не представляет собой страшенную дыру, где стариков кормят жидкими щами без мяса и бьют по лицу тряпкой.

Вечером, когда он вернулся со смены и подошел к входной двери, Борис услышал из недр квартиры лязг и грохот. Выдохнув, он вошел и заглянул из прихожей на кухню – отец выбрасывал из холодильника посуду и продукты. Борис разулся, аккуратно повесил куртку и шапочку на вешалку и медленно прошел на кухню. На полу растекались сопливой массой битые яйца, кастрюля с кашей валялась на боку, сама каша рассыпалась по линолеуму, огурцы и помидоры тонули в вязкой жиже варенья.

- Пап, что ты делаешь?

- Это все не то! – бормотал старик. – Где нормальная еда?

- Она нормальная, папа. Присядь, я все уберу.

Он взял отца за локоть и усадил на стул, старик не сопротивлялся. Он сгорбился, закрыл глаза сухими морщинистыми ладонями и заплакал.

- Боречка, почему ты меня не кормишь?

Борис сжал челюсти и проговорил внутри себя: «Он не виноват, это не он говорит. Это говорит его болезнь». Вслух произнес:

- Сейчас поужинаем. Я котлет купил в кулинарии. Будешь котлеты?

Он отвел отца в комнату, включил передачу о животных с неизменным Николаем Дроздовым, и старик успокоился, по-детски заулыбался, глядя, как пестрая птичка сует червяка в раззявленные рты птенцов.

Борис сварил макароны – отец очень любил их – погрел котлеты в микроволновке. Открыл икру из кабачков и позвал отца к столу. Тот ел неопрятно, жадно, перхал, давился, обжигался, уронил несколько макаронин себе на штаны, испачкал подбородок в котлетном жире и коричневой жиже кабачковой икры. Борис старался не смотреть не него, давил поднимавшуюся тошноту. Он снова напоминал себе: «Это твой отец. Он не виноват в этом». Но самовнушение помогало мало, он не мог больше продолжать врать себе. В этом сумасшедшем старике с голубыми слезящимися глазами и дрожащими руками не осталось ничего от его отца. Он умер там, погребен под руинами его распавшейся на куски личности.

Уложив отца, Борис долго сидел в углу диванчика на кухне, смотрел на тихий темнеющий двор, где вялой трусцой тащился запоздавший бегун. Наконец он взял телефон и набрал Надежду. После коротких скучных приветствий и дежурных вопросов про здоровье произнес:

- Теть Надь… Вы про санаторий говорили… Скиньте мне телефон.

Тетка помолчала и голосом, мгновенно ставшим насморочным и слезливым, сказала:

- Ну и правильно, Боря. Ты не кори, не казни себя. Ты молодой, тебе жить надо. Всем жить надо.

И только положив трубку, он понял что это «всем жить надо» – это она и про себя. Ее тоже мучило раскаяние и осторожное беспокойство из-за того, что она мало принимала участия в жизни больного брата. А так у всех совесть спокойна.

Борис прошел в свою комнату, стараясь ступать осторожно, и застыл на пороге. На письменном столе была разложена всякая дрянь – тетрадный лист с растекшимся сырым яйцом, заветренные куски хлеба с плесенью, обглоданные куриные кости, выглядевшие так, будто их вынули из помойного ведра. Он вздрогнул, когда услышал за спиной голос отца:

- Это я положил, Боречка. Это ей поесть… Ей тоже надо есть.

Борис сжал кулаки, досчитал до десяти и как можно мягче произнес:

- Ты ложись давай, пап. Завтра вставать рано.

Старик покивал и семенящей походкой отправился в свою комнату. Он помнил, что утром люди ходят на работу, и ему, вероятно, тоже нужно. На пороге обернулся:

- Ты только не убирай! Это надо! Ей надо будет поесть!

Когда Борис начал сгребать мусор со стола, отец снова появился в проеме и тонким злым голосом сказал:

- Я же сказал, не убирай! Не убирай!

Борис махнул рукой и оставил всю эту дрянь на краю стола. Черт с ней, если сейчас выкинуть, стрик может устроить скандал, разволнуется, давление поднимется. Уберет утром, когда отец все забудет.

Борис лег, поворочался и начал было проваливаться в сон, когда услышал шуршание со стороны стола. «Мыши, что ли» – подумал он.  Пятый этаж, далековато от мусорок, но все же… Борис приподнял голову и увидел движение – дергалась бумага, тихо перекатывались и шуршали сухие курные косточки. Раздался звук, будто кто-то грыз сухую корку, и Борис вздрогнул. Неужели и правда мышь, а то и крыса? Вдруг что-то метнулось от стола, похожее на большую темную тень. Борис сел в кровати, подтянул к себе одеяло и покрутил головой. Он что-то видел в комнате, хорошо освещенной уличным фонарем, но где-то с краю, на периферии зрения. И сколько он не крутил головой, черная тень дрожала и дергалась то слева, то справа, но он никак не мог посмотреть на нее прямо.

- Вот черт… - пробормотал он.

Не хватало еще сойти с ума, как отец. Может, безумие заразно? Борис больше почувствовал, нежели увидел, как тень метнулась к кровати, и затаил дыхание. В комнате была неподвижная тишина, и громкий стук старинных часов подчеркивал, а не нарушал ее. В углу кровати под одеялом вздулось что-то круглое, похожее на череп, будто кто-то поднял голову над поверхностью воды, и Борис дернулся. Выпуклость заскользила, словно плыла по поверхности кровати, и Борис почувствовал, как что-то коснулось его ноги под одеялом – теплое, мягкое, как ласковые пальцы. Вместе с этим он почувствовал легкий укус в лодыжку, и невидимые пальцы заскользили вверх по голени. Борис хотел вскочить, но сил не было – его словно придавила тяжелая плита. Ноги и руки стали неподъемными, голова тяжелой, шею сковало. Нечто под одеялом продолжало двигаться вверх, и скоро пальцы коснулись его бедра, живота, и вместе с этим Борис ощутил новый укус – на этот раз в грудь. Он был уже не таким легким, и Борис едва не вскрикнул от боли. Существо, передвигаясь под одеялом, куснуло его за руку – так сильно, что у него чуть искры от боли из глаз не посыпались. Кажется, выступила кровь. Существо нежно потрогало его кисть, последовал новый укус – на этот раз зубы сомкнулись на указательном пальце левой руки и сжали его так, что послышался тошнотворный хруст, и Борис сдавленно застонал сквозь стиснутые зубы. Боль была адская, но скованная неведомой силой грудная клетка не давала ему закричать. Тварь поелозила своими тошнотворно-мягкими ручками по груди, почавкала, вдруг одеяло опало, и Бориса отпустило. Он хотело заорать, но тут же почувствовал, что боль прошла, от нее осталось лишь легкое покалывание. Борис выпростал руку и не сдержал громкого матерка – указательный палец отсутствовал напрочь, но никакой раны не было. На ее месте глянцевито поблескивала гладкая кожа.

На следующий день Борис позвонил в часть и, имитируя насморк, сказал, что заболел. Его раздирал ужас – он что, заразился безумием от отца? Невозможно заразиться маразмом. Или возможно? Но пальца-то нет. А может, ему кажется, что нет?

Борис вошел в комнату к отцу и показал ему руку:

- Пап, сколько у меня пальцев?

Отец покачал головой:

- Мало наложили. Не наелась.

Борис почувствовал, как все волоски на теле встали дыбом. К врачу он все-таки сходил – это был давно знакомый прикормленный терапевт, который без вопросов выдал ему больничный на жалобы по поводу насморка и кашля. Борис сначала прятал руку, но потом высунул ладонь из рукава рубашки и заметил, что врач задержался на ней взглядом:

- На работе травму получили?

Борис вышел из поликлиники, купил бутылку пива и отправился в парк. Выпил пиво на лавочке, глядя, как малыши в ярких курточках чертят мелом асфальт в окружении бабушек-наседок. Возле кромки воды кормила уточек молодая пара, кидая им куски булки и беспрерывно целуясь. Борис сразу разозлился: во-первых, уткам хлеб нельзя, а во-вторых, какого черта он тут сидит без пальца, и дома сумасшедший отец, а они лижутся у него на глазах. Господи, да у него секса не было года два, наверное!

- Это какое-то безумие, – тихо пробурчал он под нос.

Борис купил еще пару бутылок пива и отправился домой. Отца он застал копающимся в мусорном ведре.

- Надо еще ей положить… А то кусается, – бормотал он.

- Пап… Кто это – она?

- Голодная. Ты с собой привел. Я ей – уходи, а она – нет, пока не наемся, не уйду.

- И что, она ест мусор?

- Мусор ест, всякую дрянь. Тряпки старые.

- А почему мне палец отъела?

Старик развел руками:

- От голода. Злится, стал быть. И не наедается она тут. Домой хочет.

Они с отцом разложили на столе кучи дряни – замасленные обертки от булочек, картофельные очистки, Борис вынул даже окаменелый кусок фарша, пролежавший в морозилке, наверное, больше года. Включил ночник – может, свет отпугнет ее?

Но не помогло ничего. Тварь пришла и в эту ночь. Шуршала дрянью на столе, чавкала, хрустела замороженным фаршем. Как он не силился, он снова не смог рассмотреть ее – где-то на краю зрения билось и пульсировало что-то серо-черное, на мгновение ему показалось, что он увидел тонкие пальцы и глаз, висевший почему-то где-то неподалеку от этих пальцев. Тварь приползла к Борису, долго елозила под одеялом, будто примеривалась, куда куснуть. Скользила по груди, собирая обильно выступивший пот, тыкалась в подмышку своим мягкими, аморфными конечностями, осторожно шупала, словно хирург больное место. И вдруг сделала стремительный рывок из-под одеяла и укусила его за нижнюю губу. Борис зашипел от пронзительной боли и с отчаянием подумал, что губу она ему оторвала начисто. Когда гадкая тварь исчезла, он вскочил и побежал к зеркалу – кусок плоти был вырван посередине, обнажая два нижних зуба и десну. Крови, как и тогда, не было, края раны мгновенно зажили неровными рваными рубцами.

Борис сел на кровати, ощущая бесконечное отчаяние. Его жизнь, и так не слишком счастливая, начала походить на фильм ужасов. Он покрутил телефон в руке – может, поискать в сети? И по какому запросу? «Меня поедает ночами адская тварь, что делать»? В этом момент раздалась мелодия звонка и высветилось имя «Алена».

- Борька, ты извини, что так поздно… Или наоборот, рано… – без приветствия начала она. – Слушай, с тобой после возвращения из Воркуты ничего странного не происходит? У меня полная жопа.

Аленка

Аленка рылась в рюкзаке и чертыхалась. Рюкзак надо было разобрать еще на той неделе, когда они вернулись из Воркуты. Но ее одолел невероятный упадок сил, и несколько дней она валялась в кровати в обнимку с ноутом и ведерком мороженого. От поездки она, собственно, ничего и не ожидала – глупо было бы после стольких лет. Павел все так же сходил с ума от своей невероятной красавицы жены, и последняя тень надежды растаяла, когда Аленка увидела, с каким отчаянным и растерянным лицом он посматривал на смартфон, ждал от нее сообщения. Даже если она его бросит – а Аленка была уверена, что бросит! – Павел все равно останется по-собачьи влюбленным в нее. Приворожила она его что ли, кукла безмозглая! Хотя, если уж быть до конца честной с собой,  Светлана была далеко не безмозглой, и это мучило Аленку даже больше, чем ее безупречная красота. К красоте привыкаешь, она надоедает и становится незаметной, а вот внутренний огонь, харизма… В Светлане это было с избытком.

- Ну и ладно! – сказала сама себе Аленка и, вышвырнув из рюкзака теплые джинсы, наконец выудила сложенную пополам фотографию со статным военным и карлицей.

Заправила в заранее купленную винтажную фоторамку со сколами и царапинами на благородном темном лаке, прошлепала босыми ногами в фотостудию, которая была оборудована в соседней комнате. Повесила фото на фальшивую кирпичную стену, полюбовалась. Стильно. Она любила старые вещи. Правда никакая любовь к винтажу не загнала бы ее в эту чертову Воркуту, хрена с два она хоть раз еще согласится тащиться в очередной медвежий угол. Она таскалась по всем этим заброшкам только из-за Павла, но теперь все, хватит с нее. Должна же быть хоть капля самоуважения!

Алена разгребла сообщения, которые накопились за время ее отсутствия, договорилась на несколько фотосессий подряд. Грусть грустью, а деньги ей никто в клювивке не принесет. И надо заканчивать с этой безответной любовью, к которой она привыкла, как к дождю осенью и снегу зимой. В конце концов, Павел не единственный привлекательный парень в этом городе. Да и она далеко не уродина. Борька вон говорит, она похожа на Вайнону Райдер. А может, и правда похожа!

На следующий день пришла первая после отпуска семейная пара на фотосессию. Аленка любила такую фактуру: полная крутобедрая женщина с круглым лицом и при этом неожиданно тонкими, иконописными чертами. Мужчина тоже был крупным, быкообразным, с нависшими бровями и обезьяньей челюстью. Он очень трогательно называл жену «Пусечкой», охотно садился во все предложенные фотографом позы и смотрел на свою пусечку влюбленными глазами, отчего Алена пришла в восторг – работать с ними было легко.

Они принесли с собой пиццу и вовремя перерыва предложили и Аленке. Та ела душистую морскую соленую пиццу и думала, что жизнь, в общем-то, налаживается. Она проводила семейную пару, когда за окном начали сгущаться сумерки. Налила себе чая и вдруг ощутила легкую тошноту. «Не стоило эту пиццу пересоленную, наверное, есть», - подумала она.

Ночью Аленка долго не могла уснуть – ее мучила изжога, постоянно хотелось пить, и она уже проклинала обаятельную пару и их чертову пиццу. Поворочавшись, Аленка посчитала овец, вспомнила одну дурацкую медитацию и наконец начала проваливаться в легкий поверхностный сон. Но вдруг кровать качнулась, будто кто-то сел на край, она открыла глаза и увидела, что рядом с ней Павел. Она не видела лица, но ни с чем бы не спутала аромат его туалетной воды – всегда одной и той же! – и его собственный, теплый запах тела. Сердце ее сильно стукнуло о ребра пару раз, но что-то заткнуло удивленный голосок внутри ее головы, и она просто обрадовалась, что вон он тут. С ней. Наедине. Наконец-то!

Павел погладил ее щеку, и она прижала ладонь к его ладони, а он скользнул второй рукой под одеяло. И хотя Аленка понимала, что такого в реальности быть не может, она с удовольствием приняла этот сон. Сон, в котором он стягивал с нее пижамные трусики и майку, срывал с себя нетерпеливо свитер и нырял к ней, и заполнял собой все. «Все так просто, так хорошо», думала Аленка, удивляясь, почему это раньше не приходило ему в голову. Просто прийти к ней, закрыть поцелуем рот, лечь в ее кровать. Так просто и так нужно обоим.

Это был невероятно реалистичный сон, в котором ее голова лежала на его груди, и она чувствовала тепло его кожи под своей ладонью. В окно заглядывала луна, Аленка повернулась и немного приподнялась, чтобы рассмотреть его лицо.

- Ты ушел от нее?

Павел тихо сказал, не поворачиваясь:

- Куда я уйду, с такими-то ногами.

Аленка удивилась, скосила глаза на дальний конец кровати и завизжала: из-под одеяла высовывались самые настоящие копыта, и нога выше хоть и была человеческой, но вся поросла короткой плотной шерстью. Павел наконец-то повернулся к ней, и Аленка отскочила и прижалась к стене, а он все так же тихо произнес, почти не размыкая губ:

- Смотри, береги его.

Она проснулась от своего крика, сжимая в руках свернутое в жгут одеяло. Аленка села в кровати, ощущая омерзительно влажные и теплые простыни, и почувствовала, как снова внутри поднимается тошнота.

Она выпила литр кофе, чтобы унять сосущую внутри муть, но к приезду следующих клиентов все равно была разбитой. Фотографировать пришлось ухоженную красивую женщину чуть за сорок с брюзгливыми зачатками морщин вокруг рта и ее отталкивающего подростка сына. Сын был с неприятной, какой-то женской полнотой, с круглым бабьим лицом и ямками заживших прыщей на щеках. Он раздраженно кривился, когда Алена просила его поменять позу и постоянно огрызался на мать, которая принимала умилительное выражение, глядя на своего отпрыска, как на золотой пятак.

Когда они ушли, Аленка облегченно вздохнула – такие люди вытягивали массу энергии. Она ходила по студии, собирая реквизит, и вдруг почувствовала, как что-то налилось жаркой тяжестью в животе, и ее снова затошнило. Алена подошла к большому трюмо в тяжелой дубовой раме, задрала кофточку. Живот заметно вздулся, стал плотным и напряженным.

- О господи, – выдохнула она.

Аленка схватила телефон и вызвала скорую. Уже через двадцать минут она лежала на своей кровати, а врач в синей униформе щупала ей живот, недоуменно подняв брови.

- Девушка, зачем вы нас вызвали? У вас что, кровотечение, схваткообразные боли?

- В смысле, зачем?! У меня живот раздулся, как бейсбольный мяч! Меня тошнит! Это аппендицит или вообще перитонит!

- У вас обычная нормальная беременность, – распрямившись, сказала врач.

- Какая, нахрен, беременность? У меня секса не было с тех пор, как динозавры вымерли!

Заполнявший документы на планшете фельдшер хмыкнул, скользнув по округлому Аленкиному животу.

- Ладно, собирайтесь, – равнодушно уронила врач. – Пусть вас гинеколог посмотрит.

В приемной Аленка проторчала два часа, посадила телефон, играя в три в ряд, и утонула в ненависти к современной медицине. Когда, наконец, молоденькая врачиха, лучась улыбками на полных щеках с ямочками, загнала ее на кресло, у Аленки кончилось терпение.

- Да не беременна я, господи! Покажите меня гастроэнтерологу или хирургу!

- Обязательно покажем! – проворковала гинеколог и полезла в Аленкину святая святых.

Потом был холодный гель на животе, и ручка аппарата УЗИ заелозила по ее коже.

- Очень хорошо! – уютно сказала врач. – Очень хорошая у нас маточка! Семнадцать недель примерно… А что вас беспокоит? Вроде все хорошо…

Аленка почувствовала, как кровь ударила в голову и зашумело в ушах.

- Вы врете… - слабо лепетала она. – Этого не может быть…

Гинеколог пожала плечами и сунула Аленке салфетки, чтобы вытереть гель.

- А вы не знали? Животик-то уже видено… Ни одно средство контрацепции не дает стопроцентной защиты, если вы об этом. Вставайте на учет в консультацию по месту прописки, в больнице вам делать нечего. И анализы у вас хорошие… Гемоглобин в норме, не у каждой беременяшечки так. Все у вас хорошо, мамочка.

«Беременяшечка… мамочка» - бились сюсюкающие, слюнявые словечки в голове у Аленки, пока она, сжавшись в комок на заднем сиденье такси, ехала домой. Это же невозможно. Даже если хоть на секунду принять за правду тот ее призрачный секс с кем-то, у кого был голос Павла, его запах и козлиные ноги, то это не бывает так быстро. Сколько она сказала, семнадцать недель? Это четыре месяца, а с той ночи прошло всего два дня. Невозможно.

Дома Аленка пощупала надутый живот, рассмотрела себя с разных сторон в зеркало, села в уголок дивана и заплакала.

На следующий день живот вырос еще немного, и она первый раз почувствовала несмелый пинок изнутри, а около пупка вырос и тут же пропал небольшой холмик.

- Оно уже толкается, – сама себе сказала Аленка, чувствуя, как в груди растет ледяной ужас.

Кого она родит? Что это вообще? Ребенок? А вдруг нет?

Она записалась в недешевую клинику к гинекологу, надеясь, что та, в обычной больнице, просто ошиблась. И аппарат УЗИ у них наверняка старый, а в этом дорогом центре самый лучший.

Но и дорогой гинеколог с серебряным бейджиком на груди не увидела ничего нового.

- Все замечательно, – улыбнулась она елейной приторной улыбкой. – Давайте, я вам анализики выпишу… Ах, простите я монитор не включила!

Врач щелкнула пультом, и на стене напротив ожил и загорелся голубым огромный монитор, на который проецировалось содержимое Аленкиной матки.

- Сейчас все увидите, аппарат у нас самый современный, три-дэ. Так… Вот у нас пальчики, ровно пять штук. Смотрите. Сейчас я немного поверну, чтобы вы могли личико увидеть…

Аленке захотелось заорать на лучащуюся улыбками врачиху – да что они все как сговорились! «Пальчики, беременяшечка, мамочка!». Как сиропу три литра выпили и вареньем обосрались! Тут изображение переместилось, и она увидела ребенка – к небольшому тельцу с поджатыми крошечными ногами крепилась преогромная голова. Плод шевельнулся, чуть повернулся и показался его затылок, на котором было еще одно личико с открытыми выпученными глазками и круглым рыбьим ртом, из которого выступали два кривых зуба. Аленка ахнула и удержала крик, но врач, казалось, ничего не замечала – продолжая возить устройством по ее животу, она ворковала что-то сентиментальное и приторное.

Аленка оттолкнула ее руку, не слушая удивленные возгласы, оделась, чертыхаясь и путаясь в вороте кофточки, и выскочила на улицу. Домой она пришла, сдерживая рыдания, и когда за ней закрылась дверь, с удовольствием расплакалась.

Она налила в высокий бокал любимый мартини, накидала кубиков льда. Беременным, конечно, нельзя, но разве она кого-то приглашала в свой живот? Да и что это за тварь растет там, внутри? Аленка отменила все следующие фотосессии, сказавшись больной, обзвонила несколько клиник. «На каком сроке можно сделать аборт?» И везде слышала – до 22-й недели. А у нее уже 22, и сколько будет завтра утром? А надо еще сдавать анализы, ходить на обследования, никто не сделает ей операцию в день обращения.

В эту ночь уснуть она так и не смогла – мешал живот, пиналась адская тварь в недрах ее тела, голову охватывал туман ужаса. Она встала, налила еще мартини, забилась в угол дивана. Врачи ей помочь не могут, может, найти ведьму какую-нибудь? Может, ее сглазили, прокляли? Цыганка какая-нибудь рукой коснулась, черт его знает! Аленка не верила в эти сказки, но, в конце концов, растущий урод в ее животе тоже что-то из ряда вон. Она встала и направилась к компьютеру, и в этот момент раздался стук в дверь. Не трель домофона, даже не дверной звонок, а стук. Аленка не помнила, когда слышала, как кто-то стучит в дверь, как в деревне, ей богу. Она подошла к двери, заглянула в глазок, и спина ее мгновенно покрылась гадким холодным потом. По ту сторону она увидела карлицу, которая, задирая голову, пыталась заглянуть в глазок. Большая лобастая голова, выпуклые глаза с толстыми веками, старомодное платье с наглухо застегнутым воротничком.

- Верни, что взяла, – послышался ее на удивление густой низкий голос.

Она добавила что-то на незнакомом языке, плюнула на дверь и ушла. Аленка бросилась в комнату, нашла контакт Павла, подумала и промотала до номера Бориса.

Тепло родного дома (3)

Показать полностью
295

Тепло родного дома (1)

Мы живы здесь - не сотрёшь следы,

Наше имя в звуке ветра, степной травы.

На четыре стороны текут слова:

Вам не место здесь, чужакам.

В гостиницу заселились ближе к вечеру. После двух суток в поезде они с удовольствием побросали сумки на пол и сразу вынули бутылки с алкоголем. Аленка хотела было повесить вещи в шкаф, но махнула рукой и принялась резать колбасу. Борис с Павлом разлили текилу, сморщили носы на Аленкин мартини, воняющий микстурой, и чокнулись за предстоящую вылазку. Номер гостиницы «Воркута» показался желанной, спокойной, теплой гаванью, где дешевая кровать из ДСП с покрывалом из скользкого толстого атласа неожиданно добавляла уюта.

Аленка расплела сыр-косичку, сказала, обводя взглядом комнату:

- А ничего номер. Я думала, хуже будет.

Про Воркуту, этот край грандиозных заброшек, живой осколок ушедшей эпохи, они говорили давно. Павел, Борис и Аленка когда-то учились на одном курсе политеха, успели крепко сдружиться и заиметь одно хобби. Они  пробирались в старые пионерские лагеря, давно закрытые пансионаты и элеваторы, искали старые усадьбы и деревни с домами, дышавшими стариной. Не вели никаких блогов, им просто нравилась эта атмосфера заброшенности запустения, от которой почему-то пробегал холодок по спине. Наконец Аленка сказала, что если они не съездят в Воркуту этим летом, то не съездят никогда. Павел не так давно женился, наверняка там скоро младенец на подходе, а у Бориса все больше сдавал отец, болезнь которого могла надолго отложить поездку. Павел согласился – жена с ним не собиралась, но легко отпустила, а Борис попросил тетку посидеть с отцом на время его отъезда. Аленка могла сняться с места в любой момент, положение свободного фотографа позволяло.

Павел кинул взгляд на телефон, как будто от его взгляда сразу бы ожили мессенджеры. Света не ответила на его сообщение, посланное еще рано утром: «Проехали Амшор, все норм. Уже соскучился». Последнее время это стало нормой – Светлана не отвечала в вайбере, все чаще пропускала звонки. «Я не слышала», равнодушно говорила она. Это было очевидной ложью, но Павел не устраивал скандалов, не пытался вывести жену на чистую воду. Хотя ему было не в чем упрекнуть ее – не было необъяснимых отлучек, тревожных провалов во времени, но были блестящие глаза, когда она писала кому-то сообщения на телефоне, был тот отстраненный, прохладный тон, от которого ему становилось очень больно. Павел не был готов к настоящему разговору, потому что честный разговор начался бы с вопроса «Ты не любишь меня? Ты мне изменяешь?» И он был почти уверен, что она со вздохом облегчения ответила бы на все вопросы «да» и бросила бы его с той легкостью, с какой сбивают кусок глины с каблука. Да, не люблю, да, изменяю, иди уже к черту, как же ты опостылел со своей собачьей любовью! Все это он говорил сам себе, будто бы Света произнесла их на самом деле, и понимал, что никогда не сможет ее отпустить.

Они познакомились еще в университете на втором курсе, и у них случился короткий вялый роман. Впрочем, Света его вскоре бросила, и он упал в беспросветную тоску и депрессию. Борис и Аленка вытаскивали его, возили по кино и выставкам, кабакам, паркам и кофейням.

- Да ладно чего ты! – тыкал его в плечо Борис. – Подумаешь, цаца. Ты вон к Аленке приглядись… Она ведь давно неровно к тебе дышит, не замечал?

Он замечал, и Аленка была красивая, может, не хуже Светы, но это было не то. Не забирало сердца, не ударяло пьянящей пеной в голову.

Они со Светланой встретились через десять лет после универа, когда он уже был не нищим студентиком с неравномерной щетиной на тощем кадыке, а волне уважаемым Павлом Николаевичем в БМВ с маслянисто поблескивающим боком и хорошей квартирой в таун хаусе. Светлана тогда рассталась с очередным мужчиной, и так и не разлюбивший ее Павел показался ей удачной находкой.

Перевалило за полночь, а они все пили, сидя прямо на полу, на подушках, стянутых с диванов. Павел думал, что уснет мертвым сном, как только доберется до гостиницы, но как только опрокинули по первой «за приезд» и «с устатку», пелена усталости почему-то спала с глаз. Павел с Борисом быстро ополовинили бутылку текилы, а Аленка – своего прегадкого мартини. Они болтали, подкалывали друг друга одними им понятными со студенчества шутками, и от этого было тепло и уютно в этом обычном номере гостиницы с дешевой мебелью и дешевой гобеленовой картиной на стене.

- Слушайте, мы эдак до утра добухаемся, – усмехнулся Борис и подлил себе текилы. – Мы завтра идем снимать или дрыхнем до обеда и к вечеру ползем похмеляться?

- Давайте сворачиваться, – вздохнул Павел и закупорил бутылку.

Утром собрали легкие рюкзаки, закинули по паре бутербродов. Надели легкие куртки – воркутинское лето, к их удивлению, было не намного холоднее московского.

- А сколько ехать до этого поселка? Кстати, мы-таки в Северный собрались или Комсомольский? – спросил Борис, когда они спустились в вестибюль.

Павел открыл карту в телефоне:

- Сегодня по Комсомольскому прошвырнемся, он не так давно заброшен. А ехать до него… Такс… Двадцать два кэмэ.

Проходя мимо ресепшн, Павел увидел пацана лет пятнадцати и женщину с золотым бейджем на груди. Парень, приоткрыв рот, растерянно смотрел на него, дернулся и привстал с низкого табурета. Но женщина ухватила его за руку и тихо прошипела:

- Не надо! Это не наше дело!

Павел дошел до двери, оглянулся на них и поймал отчаянный и испуганный взгляд мальчишки. Пробормотал:

- Странные они тут.

За руль арендованной Нивы сел Павел, который всю дорогу до Комсомольского поглядывал на телефон – Светлана на последнее сообщение ответила одним смайлом. Борис на заднем сиденье тихо разговаривал с теткой, и они с Аленкой старательно делали вид, что не слушают. Отец Бориса медленно погружался в туман старческого слабоумия, и он никак не мог решиться сдать его в специальный интернат. Аленка фотографировала зеленую арктическую тундру, чей простор навевал одновременно и восхищение, и грусть.

Хотя Павел пересмотрел десятки репортажей из Воркуты и поселков воркутинского кольца, увиденное потрясло его. Советские заброшки вызывали у него смешанное чувство восторга и тонкой горько-сладкой тоски. Его раздражали ролики столичных блогеров с банально-ворчливым «все развалили, сволочи» и «как здесь можно жить, не понимаю». Эти тихо ветшающие поселки и кварталы Воркуты были полны чего-то, названия чему он не мог придумать. В них еще мерцало грандиозное прошлое шахтерского края, тихо тлело настоящее с его ностальгической грустью, осторожно выглядывало мрачное будущее. Заброшки всегда нравились ему такими, какими были – с проросшими в окна ветвями деревьев, бархатным мхом на старых креслах, с чернотой плесени на давно нечитанных книгах. И не нужны никакие ремонты и реновации. Тут был свой остановившийся мир.

Они шагали по Комсомольскому, осматривая кварталы низкорослых домов. Первые этажи многих зданий были заколочены, будто люди пытались сохранить свои жилища для лучших времен, да опоздали к этому лучшему навсегда. Павел навел камеру телефона на висевшую на одной петле дверь, над которой висела вывеска «Пилот», в окне рядом была фанерка с изображением земного шара.

На следующей блочной пятиэтажке все балконы лишились ограждения, лишь у пары остались рамы и остекление. В форточке одного окна трепетала занавеска – изодранная ветром и временем, она была словно живой стяг ушедшей эпохи. Павел заглянул в проем с разбитым стеклом и увидел люстру из пластиковых прозрачных висюлек и пласт сошедших обоев; на стене еще висели большие деревянные часы, навсегда остановившиеся на четверть пятого. Около дома кривился мятый остов красной девятки, стоял детский трехколесный велосипедик, легкий осенний ветер трепал кисточки на его руле.

Они подошли к первому подъезду, около которого в жидкой кудрявой травке были разложены игрушки. Маленькие плюшевые зверьки с выдранными глазами, откуда торчала вата, резиновые советские гномы и чебурашки с пятнами сигаретных ожогов на лицах, старые куколки, волосы у которых свалялись в грязный бурый войлок. Куклята были расставлены расходящимися кругами, в центре лежал камень, на котором кто-то нацарапал письмена на языке коми.

- Господи, какой жуткий ЖЭК-арт, – Аленка вынула свой навороченный фотоаппарат, щелкнула несколько раз. – Очень крипово.

На двери подъезда еще висела читаемая табличка с номерами коммунальных служб. Они зашли внутрь, на первом этаже из почтовых ящиков торчали кипы платежек. Борис вынул одну:

- За 2015 год. Нихрена себе, вот это задолженность! Пятьдесят тысяч! Они что тут, вообще коммуналку не платили?

- А смысл? – сказал Павел. – Хату тут можно продать только призраку коммунизма, да и жили тут наверняка старики какие-нибудь. Которые понимали, что эти долги они в могилу и заберут.

Поднялись на третий этаж, зашли в первую попавшуюся квартиру с выбитой дверью. На крошечной кухне остался стол и пара табуреток, зона стены около древней мойки со сколами эмали была оклеена яркой, дешевейшей и пошлейшей клеенкой в разводах засохшей плесени.

Алена приподняла обложку настенного календаря:

- 2017-й. Не так уж давно уехали.

Слова ее прозвучали гулко и неожиданно в покинутой квартире, и Павел вздрогнул. На подоконнике стояли два горшка с высохшими мумиями кактусов, в пыльное окно виднелся соседний дом – с такими же безглазыми проваленными окнами, с печатью брошенности и ненужности.

Аленка открыла дверцу верхнего кухонного шкафчика – на полке стояла одинокая металлическая банка в горошек с надписью «Мука» и валялся пакетик с приправой. На банке лежала аккуратно сложенный лист в клеточку. Аленка развернула листок, пробежалась глазами:

Спаса-Варука,
Причиста владыка,
Железный стын
Медны ворота!
Отведи чужака
за мои ворота
отведи злого
рука отсохнет у нёго
в дому моем
только мы живем.
Кальцы – кальцы
ломай пальцы
вору смертному
бессмертному
от глаза худого
от слова плохого
защити!
Солнце-матушка, ветер батюшка,
за домом смотри, чужака не пускай!
Повешу замок железный,
замок на ключ,
ключ в воду.
Как у замков смычки крепки, так мои словеса крепки.

Под заклинанием шариковой ручкой было написано крупными печатными буквами что-то на языке коми. Борис взял лист из Аленкиных пальцев, покрутил.

- Я читал про такое, – подал голос Павел. – Это типа заклинания, хозяева оставляли в домах в покинутых деревнях. Ну, чтоб мародеры не растаскивали вещи. Байку даже знаю: один старик уехал в город и оставил охранную молитву на столе. Вскоре в деревню приехала молодежь погудеть и случайно подожгла траву, а от нее занялась сарайка, а потом и весь поселок. Так и сгорели все дома, кроме дома этого деда.

- Магия, – хмыкнул Борис.

- Было бы чего беречь, - отозвалась Аленка. – Деревенский дом хоть какая-то ценность, а эти руины кому нужны? Ну что, вот перец, который тут нашаманил защиту своей хрущобы, вернуться, что ли, сюда планирует? Ну и жил бы тогда тут, чего уехал-то.

Она сфотографировала листок, положила листок обратно на банку и прикрыла дверцу. Борис направился в комнату, и вскоре послышался его голос:

- Эй, ребят! Смотрите, какая охренительная штука!

В гостиной Борис раскрыл полированный сервант, с которого чешуей сходил лак, и вытащил оттуда мятую страшенную миску из жести, на краю которой было нацарапано «Михаил Д».

- Хозяева раскопом, по ходу, занимались, это ж явно гулаговская штука, миска какого-то зэка. О, вот еще…

Он вынул из ящика такую же корявую, царапаную, мятую ложку – по виду самодельную.

- Блин, ребят, как хотите, я это себе забираю. Нереально крутая вещь!

Борис сунул посуду в рюкзак. Они отправились в другую квартиру, сохранившуюся получше. На двери одной из комнат висел лист картона с надписью «Здесь живут», и Павел хмыкнул – разумеется, уже давно никто не жил в этом одиноком, словно брошенный пес, доме. Он толкнул створку двери, и Аленка взвизгнула. Взгляду открылась небольшая комната с маленьким диванчиком, столиком на колесиках и стеллажом с аккуратными рядами книг. Обои в мелкую розочку, на окнах – желтые гардины. Скудное северное солнце, просвечивая через занавеси, заполняло комнату теплым янтарным светом. Но посредине пола громоздилось нечто, похожее на жуткое гнездо. Свитые из грязного постельного белья толстые жгуты были уложены большим, метра в полтора в диаметре, кругом. Между переплетениями торчали пучки волос всех мастей – седые пряди, русые, темные, фиолетовые крашеные старушечьи букли. Заполнено оно было какой-то тошной мерзостью, в которой Павел увидел толстые мослы с присохшими черно-бурыми ошметками, гнилые тушки птиц со свалявшимися перьями, россыпь мелких костей и какие-то кругляши, которые он принял сначала за пластиковые шары к детскому боулингу. Подойдя ближе, Павел понял, что это были кукольные головы с выдранными и срезанными волосами. Старые черно- белые фотографии, сжатые в комки, лежали вперемешку с клочками меха и волос. В центре тошнотворной инсталляции было углубление, будто совсем недавно снялась отсюда большая тяжеловесная птица. Рядом с гнездом стояла игрушечная машинка, бокал с пластиковой розой, чашка с цветными прозрачными камешками, хрустальный лебедь – словно подношения.

- О господи, простонала Аленка, – зажимая рот и нос ладонью. – Какая мерзость!

Борис побледнел и сделал судорожное движение кадыком.

- Меня щас стошнит…

- Трындец, вы нежные! – сказал Павел. – Тоже мне, любители сталка. И не такое видали, помните, в заброшенном морге был наформалиненный мозг в банке?

- Он так не вонял! – возразила Аленка. – И мозг в морге – это нормально и объяснимо. А это что, блин?!

- Да поглумился кто-то. Мы ж не единственные, кто здесь шарахается… Видела, сколько репортажей на Ютубе из Воркутинских поселков?

- Такого я в репортажах не видела!

Павел поднял телефон и сделал короткое видео, потом щелкнул несколько снимков.

- Пойдем отсюда, – поморщился Борис.

- Ща… - Павел подошел к стеллажу, огибая отчаянно вонявшее гнездо, и взял с полки фарфоровую статуэтку, изображавшую обнимающуюся парочку в старинных одеждах в духе 19-го века.

- Светка собирает старый фарфор. Говорит, среди советских статуэток бывают довольно любопытные.

Борис махнул рукой и поспешил к выходу, зажимая нос ладонью. Они прошли еще несколько этажей, осмотрели несколько квартир. Везде одно и то же – выцветшие фото на стенах, старая советская мебель рубленых грубых форм, горы волглых одеял и подушек. В одной из квартир Аленка заинтересовалась старинной фотографией, по которой заметно прошлась ретушь фотографа: молодой лейтенант в форме, в широких галифе, с блестящей портупеей, и рядом на стуле, скромно сдвинув коленки – некрасивая молодая карлица с кротким глупым взглядом. Тяжелые грубые черты лица, кривые толстенькие ножки, руки в перетяжках. Аленка сняла фото в тяжелой оправе со стены, вынула картон.

- Вы все трофеями разжились, я тоже фотку возьму. Такой винтаж, круто… в студии повешу.

Они бродили по поселку, снимая следы запустения и заброшенности: на детской площадке металлическую ракету с погнутой звездой на макушке, выцветшую вывеску «Ремонт телевизоров», заложенные кирпичами окна первых этажей, одинокие качели с вывалившейся доской сиденья, древнюю витрину в большом окне пустого универмага.

Проходя мимо очередной типовой блочной пятиэтажки, Павел увидел вывешенную на балконе одежду. Столько времени висит, не скинули вниз мародеры, не перепрела, не лопнула веревка? Он навел на одежду зум фотоаппарата и удивленно воскликнул:

- Ребят, это куртка, но у нее три рукава!

- Чего? – обернулся на него Борис.

- Три рукава, правда! – крикнула Аленка, вглядевшись в куртку.

- Да это капюшон… - пробормотал Борис, задрав голову и разглядывая одежду.

И тут Аленка воскликнула, вытянув руку. Впереди, в паре десятке шагов, ковылял хромой мужик, со спины напоминавший бомжа. Темного, неопределенного цвета теплый пуховик, толстые разбитые ботинки, голова замотана в шарф, хотя на улице было тепло.

- Эй, постойте! – крикнул Павел.

Может, это местный житель? Он слышал, что в Комсомольском остался жить какой-то чудик. Болтая слишком длинными рукавами, из-под которых не было видно пальцев, бомж медленно брел вперед, и, не оглянувшись на них, свернул за угол. Они втроем последовали за ним, но улица за поворотом была совершенно пуста, только слева в траве, около двухэтажного дома темнела какая-то куча. Они прошли пару десятков шагов и увидели еще одно гнездо. Толстые ветви неведомого растения перли из земли, закручивались, переплетались, образуя большой круг в пару метров. Заполняли его тушки мертвых собак, пересыпанные чем-то белым. «Известь что ли», ошарашенно подумал Павел. Какие-то тушки почти совсем сгнили, обнажив сквозь черно-бурую плоть кости, какие-то явно были брошены сюда недавно – еще была цела шкура с шерстью, тела раздулись от гнилостных газов. Мухи облепили морды собак, особо густо сидели на глазах. Так же, как и в той комнате, посреди этого гнилья было углубление, будто гнездо еще помнило своего хозяина, а по бокам, прямо в траве, лежали мелкие предметы, словно подношения. Павел увидел бюстик Пушкина, значки с эмблемой Олимпиады-80 на деревянной дощечке, маленький раскрытый альбомчик-кляссер с марками.

Аленка вцепилась в его руку и закричала:

- Господи да что это?! Это тот бомжара сделал! Ребят, пойдем отсюда, пойдемте!

И она вдруг громко и бурно разрыдалась, задыхаясь и подвывая. Борис с удивлением посмотрел на нее:

- Ты чего..? Ну неприятно, согласен, но не повод истерить, Ален.

Та размазывала слезы по лицу вместе с косметикой и не ничего не ответила сквозь бурные всхлипывания. Павел привлек ее к себе и обнял, поглаживая по спине:

- Ну, хватит, хватит... Не бойся, мы же с тобой. Думаешь, два парня не могут защитить одну маленькую девчонку от бомжа?

Аленка посмотрела на него снизу вверх и несмело улыбнулась сквозь слезы.

- Не знаю, ребят… Это жутко.

Борис усмехнулся:

- Шарахаться ночью по кладбищу тебе не было страшно, на элеваторе убегать от агрессивных бомжей не было страшно, а тут из-за какого-то дурака, раскидавшего тухлые кости – страшно?

Аленка кивнула и прижалась плечом к плечу Павла.

- Ладно, пойдем, – сказал он и двинулся по направлению к машине.

Павел видел, что Аленка хотела взять его за руку, но он сделал вид, что не заметил, и ушел на несколько шагов вперед.

В Воркуту они вернулись к вечеру, купили пива, и Аленка забыла свои страхи, прокручивая на дисплее фотографии Комсомольского. На следующий день они сходили в Рудник – район Воркуты, заброшенный еще в девяностые, где разруха достигала своего апогея. За пять дней в Воркуте они съездили в полуживой Воргашор и поселок Северный, в котором еще оставались люди.

В Москву уезжали совершенно довольные, хотя у каждого было грустное осознание, что это, вероятно, последняя их вылазка. Как-то в одночасье они почувствовали, что давно уже не так молоды и беззаботны, и что бытовая устроенность современных квартир манит их больше, чем романтика любой заброшки. В вагоне Павел строчил сообщения Светлане, Борис мрачно выспрашивал тетку о здоровье отца, а Аленка договаривалась с новыми клиентами о фотосессиях.

Тепло родного дома (2)

Показать полностью
65

Не просто так. Окончание

Сразу после этих слов Иваныч подпрыгнул и впечатал ногу в голову ближайшего тела. Легкий хруст и крохотное облачко крови.

- Растоптать зло. Вот как с ним нужно бороться.  Твари! Ненавижу.

Участковый сдержал рвотный позыв и поймал себя на мысли, что с трудом удерживает пистолет в руке. Ему приходилось задерживать убийц, приходилось ковыряться вместе с экспертами в гнилых трупах утопленников, но с подобным он сталкивался впервые.

- Не надо глумиться над телами, Иваныч.

- А то что?

Участковый нажал на спусковой крючок «ПМ». Выстрел. Еще одно нажатие – еще выстрел. Первая пуля пробила убийцу грудную клетку, а вторая угодила в живот. Иваныч рухнул рядом с телами Смирновых.

Участковый подошел к нему: Иваныч еще дышал и почему-то крепко сжимал топор. Крепкий ублюдок. Участковый внимательно рассмотрел его: точно не похож на изможденного бомжа. Или здесь откормился за три месяца, или не во всем врал.  

- Это тетки мои родные были, гандон ты дырявый, - сказал участковый, глядя в заливающиеся кровью глаза Иваныча.  – Кровь моя родная. Они нас с сестрой с тринадцати лет тащили, когда мама и папа в аварии погибли. Не святые, что тут скажешь, а кто без греха-то? Но топтаться по ним я никому не позволю, уебок ты конченый.

Третий выстрел пришелся в голову. Не хотелось, чтобы Иваныч что-то мог рассказать городской группе. Очень хорошо, что топор ублюдок так и не выпустил из рук: меньше отписываться в прокуратуре. Но ради такого дела он готов хоть тонну бумаги объяснениями измарать.

Участковый вернулся за стол, достал телефон и выбрал контакт сестры. Рано, конечно, очень рано, но куда деваться? Придется будить. Пока шло соединение, он подошел к холодильнику и открыл дверцу – обычно тетки хранили пару бутылок водки по старой привычке. Он не ошибся, на боковой полке стояла запечатанная «Кристальная». Взгляд коснулся «тушенки»: Иваныч не ошибся в составе, и это трудно будет объяснить оперативной группе, но что есть, то есть.  

С бутылкой он подошел к шкафу и достал кофейную чашку – первое, что попалось под руку. Особой разницы, из чего пить водку, он не видел. Глотать из бутылки он бы точно не смог.  

Вернулся за стол. Соединение сбросилось, и он нажал на кнопку вызова еще раз, однако сестра опередила его:

- Сема, привет, все хорошо?

- Почти, - он включил «громкую связь» и положил телефон на стол, чтобы открутить пробку и налить водки.  – У вас как дела? Как Кирюха?

- Спит еще. Через час будить буду – в садик собирать.

- Мудила твой не решил человеком стать? – участковый спросил про мужа сестры, с которым та вот уже четыре года собиралась разводиться, но никак не могла дойти до ЗАГСа.

- Ну, не мудила он, конечно, но пока все зыбко…

- Лена, ты домой возвращайся, - участковый открыл бутылку и наполнил чашку.  – Бросай этот сраный город, бросай работу свою дурацкую и мудилу этого бросай.

- Так у Кири здесь друзья, здесь занятия, садик здесь…

- Тети наши мир покинули, Лена. Сегодня. Обе. Сразу.

- Ой! А чего случилось-то? Я же только позавчера с ними созванивалась – на здоровье не жаловались…

- Помогли им, Лена, помогли.

- Ужас какой. Кто помог?

- Человек один нехороший. Наказан он.

- Но я-то зачем? На похороны приедем, конечно, но возвращаться…

- Умение твое нужно. Да и ты в накладе не останешься. Тетки не бедствовали. И я не про наследство. Дар твой нужен.

- Сема, я не очень…

- Перестань, Лена. Очень даже очень. Просто возвращайся. Тетки про тебя говорили, что способная ты, так что жду. Кирюху в садик соберешь – позвони. Я, думаю, к тому времени тут немного с проблемами разберусь, так что поговорим подробней. Мне твоя помощь сильно понадобится. Похороны организовать, поминки и все такое. Галка моя, сама знаешь, в таких вопросах не очень сильна, а меня на работе крепко подтянут.

- Сема, я…

Он нажал на сброс вызова. Дура, блядь. Жить на съемной квартире в провинциальном городишке с сыном пяти лет, работать продавцом в овощной лавке у азербайджанцев и быть «замужем» за полным дебилом, а еще подрабатывать гаданием – это правильно, а вот вернуться домой и принять эстафету у почивших тетушек – это неправильно. Просрать возможность нормальной жизни надо постараться, но у некоторых это получается очень хорошо.

Он посмотрел на чашку, в которой уже белела водка, и подумал, что не стоит вливать ее в себя. Надо подождать городских коллег и уже потом заниматься алкоголем, как бы сильно не хотелось. Сегодня в группе будет «следачка» Капитонова – жирная и высокая молодуха и Саталов, самый тупой опер в районном отделе, которого держали только из-за каких-то родственных связей. С «Капитношей» он сможет найти общий язык, а с этим идиотом вряд ли. Участковый убрал бутылку обратно в холодильник, а содержимое чашки вылил в раковину, после чего ополоснул емкость под струей из смесителя.

Еще раз посмотрел на мертвецов. Очень не нравилось ему раздавленное лицо тети Кати. Надо было раньше прикончить ублюдка, но он вообще не собирался его убивать. Это стало вынужденным действием. Что самое странное, никаких особых эмоций после того, как застрелил Иваныча, участковый не испытывал. Как раздавить назойливую букашку или прихлопнуть комара. Это, наверное, не самая нормальная реакция, и расплата за совершенное придет позже, но пока он просто спокойно рассматривал мертвецов.

Раздался звонок телефона. Капитонова.

- Как ты там? Мы через десять минут будем.

- Уже нормально. Подозреваемый убит. Пытался напасть.

- Бляяя! И никак иначе? А что не позвонил?

- Иначе я бы тебе не ответил, Маша, - участковый намеренно назвал ее по имени. Пусть думает, что он испытывает стресс.  – А звонить смысл какой: все равно скоро будете. Я целый, так что…

- Ладно. Держись там, скоро будем. На переезде застряли. И, это, - «Капитонша» перешла на шепот,  - не пей ничего пока. Не нужно.

- Ясно, спасибо за совет, - участковый вернулся за стол и положил перед собой телефон. Если дура-сестра откажется от представившейся возможности, то у него не останется иного выбора, как задействовать свою дочь. Вике всего двенадцать, но она справится. В этом он  не сомневался. Его порода.  Не сказать, что он хотел бы ей такой судьбы, но семейное дело кто-то должен продолжить. Сам он точно не сможет – не мужское это, а кроме сестры и дочери больше никого не оставалось. Убиенные детьми и семьями не обзавелись, так что унаследовать дело сможет либо сестра, либо дочь.

Участковый с некоторой тоской посмотрел на экран телефона: может, Ленка, все же одумается и, прикинув варианты, согласится вернуться. А если даже сразу не согласится, то он приложит максимум усилий, чтобы уговорить ее.

А еще, на будущее, надо будет тщательно проверять всех новых людей в поселке, а то еще раз объявится такой охотник на ведьм. Он подумал, что не стоит винить себя в случившемся. От случайностей никто не застрахован. А тетки хоть умерли быстро – маловероятно, что мучались. Уже хорошо. Смерть разной может быть – быстрой и яркой или долгой и мучительной.

Он с тоской посмотрел на холодильник и подошел к окну, стараясь не наступить в кровавые потеки на полу.

Поселок просыпался. Начинался новый день.

Показать полностью
62

Не просто так

Не просто так

В просторной кухне деревенского дома за обеденным столом расположились двое мужчин. Поднимающееся солнце пока только намекало на то, как оно распорядится дневной погодой, но из намека становилось понятно, что будет жарко. Середина июля. Юг России.

Стол из натурального дуба, покрытый прозрачным лаком, чтобы выделить структуру дерева, разделял мужчин. Первый – тот, что сидел ближе к дверному проему, помладше, лет тридцати. Одевался в спешке – синие спортивные штаны из синтетики, кеды и полицейский китель. Второй – напротив окна  - явно перевалил за рубеж пятидесяти лет. Черная куртка из искусственной кожи, местами потрескавшаяся, зауженные джинсы, относительно новые и зашнурованные кожаные ботинки. И куртка второго и китель первого говорили, что по ночам и ранним утром было прохладно.

Стол не пустовал. Со стороны мужчины постарше лежал топор – обычный топор с деревянной рукоятью, а со стороны его молодого компаньона пистолет Макарова. В центре стоял заварочный чайник из темного стекла, но не черного, так что разбухшие чайные листья просматривались. Чашки отсутствовали, но собеседники явно не переживали по поводу их отсутствия. Рассветные лучи солнца забивали свет включенной люстры, но и это мало волновало мужчин. Отсутствие чашек говорило о том, что  чаепитие явно намечалось, но по какой-то причине не случилось.

- Семен Федорович, - обратился старший к мужчине в полицейском кителе, - давайте уберем руки от оружия, а то все начинает смахивать на дуэль, а я точно не дуэлянт. Не Пушкин, да и вы не Дантес.

- Иваныч, я-то уберу, а ты меня топором рубанешь?

- Зачем?  - старший искренне удивился. – Я же тебя сам позвал. – переход на «ты» у старшего случился естественно, так как сперва он обращался на «вы», но собеседник сам выбрал простую форму общения.  -  Чтобы сдаться, чтобы оформить все по закону. Смысл мне тебя «решать»? Ты же СОГ уже вызвал?

- Вызвал, конечно, - младший не видел смысла врать. Он вообще не видел смысла в происходящем.  – Как тут не вызвать? Два трупа все же…

- Это да, - вздохнул старший собеседник и посмотрел в сторону окна, где лежали два женских тела. Возле головы первого  со стороны стола  образовалась не очень большая лужица крови, которая поблескивала в лучах поднимающегося солнца. Кровавые следы тянулись от стола к окну. Смерть застала женщин либо за столом, либо рядом. – Но не просто так, Семен Федорович, не просто так.

- Понятное дело,  - ответил Семен Федорович, участковый уполномоченный поселков Благодатный и Раздолье. Хотя никаких понятных дел в двух женских трупах он не видел.  – Я так понимаю, что причина у тебя веская нашлась. Мужик ты вроде рассудительный и порядочный. Так что случилось-то? Никто не станет людей просто так убивать. Оскорбили они тебя или еще что?

Собеседники так и не убрали рук от оружия, хотя, конечно, преимущество было за тем, кто помладше – нажать на спусковой крючок быстрее и проще, чем замахнуться и ударить, но два мертвых женских тела говорили о том, что кое-какой сноровкой старший собеседник в работе с топором обладал. Оба прекрасно понимали, что напряжение не спадает, но руки от оружия убирать не собирались.

- Да просто раскрылось все, Семен Федорович. Вот, скажи честно: ты знал, что они тут черной магией занимались?

- Чем? – участковый дернул носом, стараясь учуять алкогольный аромат. Такие заявления на трезвую голову точно не придут.

- Магией, черной, при том, - старший с топором говорил уверенно, для него существование магии не представлялось невозможным. Данность бытия. Один из столпов Вселенной. Как физика и математика. У младшего по этому поводу имелись определенные сомнения.

–Иваныч, ну, тут такое дело: люди во всякое верят, а они явно…

- Вооот, и я хочу сказать, что явно. Отчетливо. Без всяких сомнений: две эти бабы занимались черной магией. Вредили и убивали людей. Очень долгое время и очень многих. Я даже не возьмусь предположить, скольких они жизни лишили. Но точно многих.

- Да таких «ведьм»  -  половина «ВК» и «одноклассников», я, уж, про «телек» молчу… Колдуньи, бля… Карты Таро, сниму порчу. Ну, занимались Смирновы гаданием, так к ним городские в основном катались. Там сумасшедших полно, которые во всякую фигню верят.

- Эти настоящие были, ведьмы. Ты мне поверь, я в этом разбираюсь.

Участковый медленно откинулся на спинку стула, но руку от пистолета не убрал:

- Откуда такие познания? Это если на секунду допустить, что такое дерьмо вообще существует. У меня коллеги городские подобных колдуний по три-четыре десятка за год к «административке» привлекают. А уже пару случаев было, что и «уголовка» колдуньям вкрячилась – за мошенничество. Деньги брали, а дело не делали, так как сделать его невозможно. Это же любому нормальному человеку понятно.

- Жена моя, покойная, на такую же нарвалась. Соседка. Бытовой конфликт.  Вот и упокоилась. Но я тогда все понял, только сделать ничего не смог.

Участковому стало понятно: психоз. Убитые женщины четыре месяца назад наняли подсобного рабочего в городе: с полным, так сказать, пансионом. Он даже пошел на мелкое нарушение – «откатал» пальцы Иваныча и проверил, так как документов у того на момент «найма» не имелось. Участковому не хотелось заиметь на своей «земле» отсидевшего урку или психически нестабильного персонажа. Его тогда не удивило, что Иваныч нашелся в базе, но удивило то, что в качестве свидетеля – в свое время у Иваныча была убита жена соседом с психическими отклонениями. Лет десять, может, и больше назад, но сам Иваныч перед законом оказался чист. До сегодняшнего утра. Участковый еще раз осмотрел кухню и задержал взгляд на телах. Они лежали на животах, в бежевых халатах из натурального шелка. Каждая из них лишилась жизни после удара топором в шею сзади и с некоторого возвышения – сидели за столом, скорее всего, а Иваныч подкрался сзади.

- Это прозвучит, как какое-то безумие, Семен Федорович, но есть такие люди, которым подвластны темные силы этого мира. Они могут направлять черную энергию на тех, кто им неугоден или на тех, за кого им заплатили. Могут использовать других людей без их ведома, могут…

- Ты мне сейчас, Иваныч, про политиков рассказываешь? – участковый не смог удержаться и тут же устыдился своей реплике: это тупо и неуместно, но слова уже сказаны. Но это еще и опасно – шутить с психом, который неизвестно как отреагирует.

- Если бы,  - вздохнул собеседник, - вот, видишь, тебе трудно в это поверить, а две эти сестрицы  - Анна и Катерина вполне себе людишек пользовали.

Участковый скривился: слово «людишки» резануло слух, но он продолжил слушать. Лучше слушать и ждать группу из города, чем стрелять и пробовать скрутить крепкого мужика пятидесяти лет, который хоть и полный псих, но явно не собирается сопротивляться аресту. Зачем рисковать, если можно послушать порцию бреда? И он постарается не злить сумасшедшего. Не имеет смысла обострять обстановку.

- Ты вот думаешь, что Иваныч, псих сумасшедший, взял и просто так зарубил топором двух невинных бабенок? Молчишь? Ясно, что именно так и думаешь, да и что тебе еще думать-то. Со стороны оно так и выглядит, но я тебе сейчас кое-что расскажу. И дело твое: верить или нет.

- Я пистолет убирать не стану? – усмехнулся участковый, сам удивляясь, как тяжело далась эта ухмылка. Лицевые мышцы отказывались подчиняться.

- Твое дело. Я свое уже сделал, - ответил Иваныч, имя которого участковый так и не смог вспомнить, хотя очень пытался. Это его злило: через полчаса прибудет СОГ, и он будет выглядеть идиотом перед коллегами: не знать имя подозреваемого, который сидит перед ним. Но этого придурка, который зарубил топором двух женщин пятидесяти лет, он видел от силы раз пять-шесть за четыре месяца, и обращались к нему всегда по отчеству. Участковый видел, конечно, его имя в базе, когда получил результат дактилоскопии, но не стал запоминать. Его сильно расслабил факт полной непричастности подсобного рабочего к миру криминала.

- Я таких людей после смерти жены просто чувствовать стал. Их не так уж и много. Но они есть. И бабы в основе своей, - Иваныч осекся, - женщины, я хотел сказать. Я некоторое время побродил с маргиналами, так что, извините, лексика замусорилась.

В речи убийцы чувствовалось определенное презрение к окружающим: «людишки», «маргиналы». Дон-Кихот с топором. А в действительности адепт Бахуса  - вероятность в районе ста процентов. Участковый потянул носом, но не уловил даже оттенка паров спиртного, как свежих, так и переработанных желудком и выпущенных наружу. Несколько удивительно. Обычно подобные зверства творятся под воздействием алкоголя или наркоты. Но  Иваныча притащили из города, лет ему под пятьдесят, так что никто не мешает пользоваться сетью для заказа «дури». Исключать подобной возможности никак нельзя. Современное время подсказывает и динозаврам современные методы расслабления рассудка. К наркотикам доступ сейчас свободный: есть телефон и деньги – есть «дурь».

- Вот посмотри, Семен Федорович, я тут у вас девяносто четыре дня –

четвертый месяц пошел, а сколько всего произошло, - убийца четко считал проведенное в деревне время.

- Что  произошло?

- Варвара Малютина умерла.

- Ну, умерла. Сердечная недостаточность. Таких диагнозов сотни тысяч.

- В двадцать четыре года? У молодой нерожавшей бабы? А то, что за два до ее смерти к сестричкам ее соседка захаживала, тебя не удивило – не поделили они Кирилла Хлыстова, соседушку.

- Херня… Там эксперт установил врожденный порок.

- Угу. Вся наша медицина за двадцать четыре года не выявила, а экспертиза выявила? И семья у нее, кстати, не нищая – за здоровьем они точно присматривали. Ну-ну. А Айдар? Фамилию не помню. Он же разводиться надумал, так через пару дней в бане угорел. А жена его перед этим сюда приходила.

- Так он реально угорел, - возмутился участковый. – И там экспертиза была. Пьяный полез. Я на место выезжал: баня, стол накрытый, «жрачка», водки на взвод…

- Айдар? Пьяный? Самый хозяйственный мужик в поселке? Самый богатый фермер? Который водку только в магазинах видел? Он же мусульманин…

- Иваныч, ну, какие мусульмане здесь? Совпадения -  это все. Случайности. Таким образом любое происшествие подтянуть в качестве злоумышленного действия.

- Да, только жена его, вдова теперь, за пару недель тут все пороги обила, да гостинцы носила, а как сверток с денежкой принесла, так Айдар и закончился.

- И ты все это видел, Иваныч, и молчал? – решил перейти в наступление участковый. – Они с тобой своими делами делились?

- Молчал, конечно, а что ты хочешь сказать: пришел бы я к тебе с таким, и что бы ты сделал? А делиться – нет, конечно, не делились, но думали, что я тупой, поэтому особо не стеснялись и не скрывались, да и к делишкам своим понемногу привлекали.

Участковый хотел съязвить, но осекся. Уж он бы точно ничего не стал делать в таком случае, а психиатрическую помощь его оказывать не учили. А бригаду вызвать на подобное – поднять себя на смех и обеспечить «отписками» на пару месяцев.

- Я тут еще узнал, что пара соседок в свое время заявления на них писали, так скоро в мир иной отошли. То участок не поделили, то живность. Но бабки-то, соседки, вроде крепкие по разговорам были, однако после конфликта резко подурнело им.

- Иваныч, я понимаю, что ты хочешь «закосить» под психа, но, поверь, там, куда ты надеешься попасть сладко не будет. Там, говорят, похуже, чем в обычной «зоне». Только кормят хорошо. Но сейчас вроде с кормежкой везде наладилось. Не деликатесы, но есть можно.

- Так я там долго и не пробуду, - улыбнулся убийца. – Исцелюсь.

- Ладно, с твоей позицией защиты понятно, а вот что по поводу убиенных? Вот, приходили к ним эти люди, и потом по щелчку пальцев их враги умирали?

- Нет, конечно. Не по щелчку пальцев. Требовались определенные ритуалы, но я, так понимаю, что смысл ритуалов – ускорение реализации задуманного. Ведьмам достаточно просто решения устранить человека и направить на него черную энергию.

- Ты же годов семидесятых рождения, Иваныч?

- Да, семьдесят первого. А что?

- Газет паскудных в девяностые ты начитался с избытком, видимо. А потом телевизора пересмотрел.

- Тебе-то откуда знать, Семен Федорович? Про девяностые? Ты ж мелким совсем был в то время.

- Папаня мой такими газетенками и журналами  баловался, я потом ими в туалете уличном долго пользовался. Говном говно вытирать прикольно получалось.


- Шути дальше, но на поступок мой меня другое подтолкнуло. У Ибрагимовых же знаешь беда какая приключилась?

- Не знаю, - участковый действительно не знал.  – Я хоть и мент, но не телепат. Ко мне Ибрагимовы не обращались.

- У Клавдии Ивановны рак обнаружили, так она сюда позавчера и пришла.

- И? А чего сюда, а не в диспансер?

- Сестрички ей предложили хворь на другого человека перенести, а чтобы быстро все проделать, то племянницы ее самыми подходящими оказались.

- Иваныч, тебе не кажется, что ты просто бабского говна переслушал? Одни бабы в рассказах твоих. Я понимаю, что жену твою убили, так и ее мужик порешил, а не баба…

- Бьешь в пах, Семен Федорович, но не понимаешь, что промажешь. Руки мужика, но направляли их женские. Да и не в этом дело…

- Ты скажи честно, Иваныч, что поругались, что денег тебе мало заплатили, или обидели чем… А на Смирновых ты зря наговариваешь: колдуньи-ведьмы, там, не знаю я, но то, что скотину лечили получше ветеринаров – это точно, да и в травах разбирались хорошо. Ты сравни Благодатное с другими деревнями – тут и хозяйства у всех приличные, и детишек полно, и люди все работящие и с достатком. Остальные села в жопе, а здесь нормально все. Не хорошо, не плохо, а нормально. Алкашни и той меньше, чем где-либо. Уж мне-то не знать.

- За чей счет, Семен Федорович?

- В смысле? Сами, конечно, люди такие подобрались, а сестры Смирновы траволечением и со скотиной помогали. Нас все эпидемии обошли, даже ветслужбы удивлялись.

- Ты осмотрись вокруг.

- Зачем? – участковый не стал делать предложенного, ожидая подвох. Слишком явно его внимание хотели отвлечь.

- Икону хоть одну видишь на кухне?

Участковый все же осмотрелся: ничего нового не обнаружил – кухонный гарнитур с белыми фасадами из натурального дерева, стальные смесители и новенькая газовая колонка, два кремовых холодильника под самый потолок, среднего размера ЖК-экран с японским логотипом, модная черная кофе-машина на отдельном столике.  На стенах обои не самые дешевые: жили тут не самые нищие люди.

- А должна быть?

- А почему бы и нет?

- То есть ты зарубил двух женщин из-за отсутствия икон?

- Я зарубил их за колдовство и гибель невинных душ. Гнилое это место. И они гниль. А гниль икон не любит. И церковь не любит. Нет в поселке церкви.  

- Знаешь, Иваныч, звучит безумно, но достаточно убедительно. Для меня. Но комиссия тебе явно не поверит, и «отчалишь» ты на пожизненное. А по поводу церкви: была она когда-то, да сгорела, но что-то попы не особо кинулись ее восстанавливать.

-  Как посмотреть.

Участковый пожалел, что не включил аудиозапись на телефоне, но он точно не был готов к тому, с чем столкнулся. Этот сраный подсобник точно попытается прикинуться психом, чтобы избежать заключения, а потом попадет в специальное учреждение, из которого сможет выйти через пару лет. Уж слишком складно он «поет» свою историю. Шансы есть и не самые плохие.

Иваныч внезапно резко поднялся со стула и прихватил с собой топор. Открыл холодильник.

- Смотри.

Участковый поднял пистолет, навел его на убийцу и посмотрел внутрь холодильника – ровные ряды банок с домашней консервацией. Некоторые смахивали на «тушенку».  

- Это с могил пальцы и ногти, чтобы туда не ходить. Я сам копал. Они меня туда отправляли. Их сжечь надо в определенное время, чтобы эффект быстрее наступил. А вот тут, - Иваныч подошел к подвесным полкам кухонного гарнитура и открыл первую дверцу, - волосы и кожа засушенная. Тоже с могил. Только  им холод не требуется, поэтому тут стоят. Уже сухие. И к использованию готовы.  А эти две суки, - Иваныч свободной от топора рукой показал на тела, - с кладбища самый «сок» собирали. Знали, где покопать, где просто землицы собрать и просеять, чтобы… Не самое приятное воспоминание. Самим-то копаться надоело, вот меня и наняли.

- Охуеть,  - с присвистом выдал участковый и сильнее сжал рукоять «ПМ», который внезапно стал самым надежным средством связи с нормальной реальностью.  Если сперва беседа с психом без роду и племени, зарубившим двух зажиточных по деревенским меркам женщин, имела под собой смысл оттянуть насилие до прибытия подмоги, то сейчас, после демонстрации содержимого холодильника и кухонных полок, превратилась в сюрреалистический ад. Кунсткамера. Такими темпами он и заспиртованных младенцев в банках увидит. Ему почему-то не хотелось подходить к холодильнику и рассматривать его содержимое подробно.

- Можно подумать, что тетки просто пользовались человеческой дурью, что магии не существует, что  все это дурь и враки, но она, эта магия, существует и работает, так что…

- Но убивать их зачем? Можно было заставить исправить все, что сделали, направить, так сказать, на путь исправления, - участковый замолчал сам, так как слова, которые он произнес  - лозунги и им подобное. Особенно «путь исправления». Но, что сказано, то сказано. Да и не мастер он речей.

- Гниль нужно уничтожать. Гниль нельзя изменить или перевоспитать, - впервые за время их разговора в убийце проскользнула холодная и пугающая твердость. Участковый непроизвольно посмотрел на тела убитых женщин – кровяной ручеек устремлялся все дальше от окна к центру комнаты: все же пол не являлся идеально ровным. Поднимающееся солнце высветило короткий путь тел от стола к окну – короткий, но кровавый – не очень обильно, но заметно. Этот урод воспользуется топором при любой возможности. И не факт, что он успеет нажать на спусковой крючок быстрее, чем Иваныч воткнет ему топорище в голову.

- Иваныч, скажи честно, что всю эту хуйню ты придумал вот  прямо сейчас. Чтобы под психа «закосить». И поэтому меня вызвал, чтобы я тебя «оформил», хотя мог просто свалить по-тихому. Денег-то у них нормально было?

- Почему было? – в голосе убийцы послышалась злость. – Все на месте. Я знаю, где они хранятся. Там прилично так. Вот только код от сейфа не знаю. Не в деньгах дело.

- Потому и не сбежал, - усмехнулся участковый. – Что денег достать не получилось?

- Там сейф слова доброго не стоит, так что открылся бы, как миленький. А деньги что? Деньги – пыль, не ради них настоящий человек живет. Зря ты думаешь, что из корысти я так поступил. Из корысти я бы просто деньги украл бы и исчез, а вы бы меня искать замучались, да и как доказать, что деньги вообще были. Их же наличными приносили. Ты, кстати, вообще знаешь, сколько там денег? Не знаешь. Много. Очень.  Так где СОГ твой?

- Едет, Иваныч, едет, мы от райцентра не очень близко. Но там товарищи, конечно, очень рады, что в какой-то деревне два трупа криминальных.

- Я так понимаю, Семен Федорович, что ты мне не особо веришь, но тут, такое дело: меня сейчас заберут, а ты  останешься – время у тебя будет все изучить. Ты осмотрись, подумай. Поразмышляй. Походи вокруг, посмотри, понюхай.

- Может, на онлайн-курсы записаться? Охотники на ведьм за сорок восемь часов.  

- Это вряд ли, но шутка хорошая.

- Ты, Иваныч, во мне какого-то ученика увидел. Продолжателя.

- Одиноко мне, Семен Федорович, с гнилью воевать. Люди явное видеть не хотят. Даже ты. Но я тебе путь показал, а ум у тебя цепкий – захочешь, не забудешь, что я рассказал, поэтому начнешь разбираться. А к тому времени и я освобожусь. А вместе сподручнее будет.

- Я так понимаю, что в своем освобождении ты вообще не сомневаешься, Иваныч?

- Тут как Бог положит, но кто ж меня, дурака безобидного, в застенках держать станет долго?

- Я бы не стал так уверенно подобное утверждать, - сказал участковый, но затем посмотрел на собеседника. Сейчас его «упакуют», на следствии и экспертизе выявится его отклонение, отправят в «спец»-заведение, а там через год-два комиссия признает излечившимся и выпустит. И он опять вернется к своей охоте на «ведьм».

- Иваныч, а ты скажи, сестры Смирновы не первые же у тебя?

- Нет, конечно, - в голосе старшего с топором послышалось возмущение, - я с такими уже восемь лет дело имею. Так что опыт есть. Не просто так я на месте оказываюсь. По первому времени, случалось, ошибался, но это быстро прошло. Я этих тварей уже нутром чувствую.

- Круто, - сказал участковый, а сам подумал: «Охуеть! Сколько же там за восемь лет нарублено?». Сколько женщин отправились на тот свет только потому, что Иваныч решил, что они причастны к колдовству и имеют навыки черной магии? Если получится, то он попробует поднять статистику по насильственным смертям женщин, связанным с гаданием и прочей оккультной херней. Это будет очень сложно сделать, так как толковой и единой базы не имелось, но при определенных усилиях все же возможно.

- И места покажешь?

- Ага, - усмехнулся старший, - на следственном эксперименте. Нет, конечно.

Псих, без сомнений, но с логикой явно дружит – участковый вздрогнул и посмотрел на часы – китайский гаджет говорил, что группа из города прибудет через двадцать минут. Главное в этой ситуации – продержаться и не наделать глупостей. Придется слушать бред, но это лучше, чем потом отчитываться за выстрелы. Восемь лет. Участковый непроизвольно сглотнул. За восемь лет можно очень много натворить. Интересно, сколько в действительности трупов за этим мужиком?

- У каждого поступка есть такое понятие, как триггер или ключевой момент. Знаешь, Семен Федорович, что меня толкнуло на поступок? Не знаете, конечно,

- Иваныч периодически сбивался при обращении с «ты» на «вы» или обратно.

- И что же?

- Вчера вечером к сестричкам снова пришла соседка. Клавдия Ивановна – рак груди. Сорок восемь лет. Операбельный. Ничего серьезного, если разобраться. Но сиськи ей показались дороже, и она предложила их обменять на двух племянниц и  две сотни тысяч рублей. По сотне рублей и одной племяннице за каждую сиську пятидесятилетней бабы.

- Ибрагимова? Так ты уже говорил про нее. И?

- Что «и»? Две сотни рублей  - и Клавдия избавлена от рака, а две девочки им награждены.

- Это так просто? Просто сказали: рак перейди с Клавы на … Как икота? Перейди на Федота?

- Нет, я помогал какое-то дерьмо достать из погреба, какие-то действия изображались, но, думаю, что мастерства хватило бы и так просто. Доделай они все это до конца. Конечно. Утомились, кстати, чайку решили попить. Взбодриться. Всю ночь колдовали.

- Не успели?

- Нет, - в голосе Иваныча послышалась гордость. – Не успели. Я вмешался.

Результат вмешательства лежал возле окна и кровоточил все сильнее. На кремовой керамической плитке потеки крови краснели все отчетливей. Участковый отвел взгляд в сторону: трупы он и раньше видел, но впервые так долго беседовал с тем, кто их произвел. Странное чувство, когда уже не нужно искать убийцу, а хочется хоть что-то сделать. Очень сильно хочется.

- Так теперь, получается, у Клавдии Ивановны сиськи сгниют?

- Наверное, - беззаботно ответил Иваныч,  - если лечиться не станет, но вот две девочки останутся здоровыми. А сгниет ее вымя или нет, только от нее зависит. И от медиков. Но нас это мало должно волновать. Главное, что дети целыми остались. Две невинные жизни продолжат свою жизнь, как раньше, без хвори этой навязанной.

- Хммм, а почему понадобилось две девочки для исцеления?  - участковый и сам не понимал, зачем задает подобный вопрос.

- Так сестрицы сказали: мол, для закрепления эффекта. Чтобы обмен был эффективным. Там, в этом говне магическом, я так понимаю, своя система оценок.  

- А в погребе-то что доставал?

Иваныч скривился:

- Дохлую кошку. Тьфу. Чуть не стошнило. Смотреть же погреб сейчас не рискнешь, Семен Федорович? У них своя система ритуальная. Все это говно кладбищенское в роли усилителей работает. Чтобы быстрей и эффективней. Дохлятина и кладбищенская атрибутика. Не знаю почему, но для всего этого имеет значение. Ее-то жечь дохлятину нужно, то варить, то временами помочиться на нее или прожевать. Тьфу, сука, вспоминать противно.

- Не. Не рискну. СОГ дождемся, тогда все и осмотрим, - лезть в подвал, имея за спиной мужика с топором, участковый явно не хотел. Простая логика самосохранения.

- Да я и не заставляю.

- Вот, поверь тебе, так получается, что сестры убиенные чуть ли не всемогущие были. Еще немного, и миром бы править стали.

- Ну, про всемогущество я и не говорил. А использовать темную энергию могли. И использовали. Чтобы жрать сладко и спать мягко. Сам видишь – не в лачуге жили. Мебель, отделка  - все дорого.

Участковый усмехнулся:

- Завидуешь?

- Нет,  - искренне ответил Иваныч,  - чему завидовать? Достатку? Так он у меня был. И получен работой честной.

- Был, - еще раз усмехнулся участковый. – Но сейчас-то…

- А что сейчас? Квартира на месте. Сбережения на счетах.

Убийца точно бредил: ну какая квартира, какие сбережения у вонючего бомжа, найденного на рынке провинциального города и нанятого в качестве разнорабочего двумя пожилыми женщинами из деревни, нанятого за еду и проживание? Фантазии. У него даже паспорта не имелось. Пропил все в прошлом, а то, что сейчас с алкоголем не связывался, так, может, кодировка помогла. Участковый подумал о том, что ему бы точно не помешал стакан водки. Не каждый день такая ситуация. А бомж может и дальше придумывать про свою собственность, которой уже точно давно нет, вернее, нет в его распоряжении.

До прибытия городских коллег оставалось не так уж много времени, поэтому он задал вопрос:

- Иваныч, а будь у тебя возможность все обратно отыграть, то ты бы стал баб этих топором рубить?

- Без малейшего сомнения, - убийца переместился к окну и поставил ногу на ближнее тело. Он преобразился: стал выглядеть победителем и вершителем судеб.  – Их давить надо, гнид. Этот мир и так жесток, а такие твари действуют осознанно, и невинных людей обрекают на смерть или страдания. Это очень подлые люди, которые пользуются преимуществом перед другими. Живет себе человек, а потом совершенно неожиданно у него болезнь находится, о которой ничего не предвещало или еще какая-нибудь неприятность проявляется. А дело в том, что кое-кто, обладающий темным даром, просто решил от него избавиться. Либо для собственных целей, либо по заказу «доброхотов». Злые, черные люди, которые мешают остальным. Не просто мешают, а осознанно вредят. Твари.

- Пафосно звучит, Иваныч,  - участковый перехватил рукоять «Макарова». С предохранителя он снял его, еще когда заходил в дом.

- Но так ведь и есть. И ты, Семен Федорович, тоже в этом убедишься, а, когда убедишься, то и помогать мне станешь.

- С чего такая уверенность? И почему это ты решил, что я помогать тебе стану, Иваныч?

- Устал я просто в одиночку такой крест на себе нести. А ты мужик смышленый и не подлый, местные о тебе хорошо отзываются, справедливый и отзывчивый. Даже эти две гниды про тебя хорошо говорили, а они ни о ком из местных хорошо не говорили, так как каждый из жителей в чем-то замазан и к ним приходил. Все, кроме тебя. Удивительно, конечно, но это основная причина, что я на тебя очень рассчитываю. Понимаю, что не сейчас, не сразу ты мне поверишь, но, когда разберешься, то захочешь пообщаться. А я к тому времени, надеюсь, уже и обратно, на «волю» вернусь.

- Лестно, конечно, про себя такое слышать, - участковый попытался улыбнуться, но лицо не слушалось. Мышцы явно протестовали против такой трансформации на фоне двух трупов.  – Но мог же и заранее поинтересоваться, хочу ли я в таком участвовать?

- Так не сработало бы. Ты бы сразу «психушку» вызвал, а теперь у тебя выбора не будет – придется разбираться, а пока разбираешься, то поймешь, что я не псих, и все так и было, как я тебе рассказал. А за это время и я комиссию пройду.

- Ты настолько уверен, что пройдешь комиссию?

- Конечно. Сам в такой работал. Я же врач-психиатр. Двадцать лет почти отработал. Так что знаю, как там все проходит.

Если Иваныч не придумал про профессию, то это многое объясняло: доктор после смерти жены просто сошел с ума, отсутствие алкоголя вполне объяснялось фармацевтикой – как затуманить сознание аптечными средствами человек с соответствующим образованием точно нашел бы способ. Психоз в момент проявления. А этим двум дамам просто не повезло.

- Иваныч, - участковый встал со стула. – Ты бы ногу с тела убрал. Не надо так. Неправильно это.

- А что неправильного? – изумился убийца с некоторым возмущением. – Нелюдь это, Семен Федорович, ее и хоронить-то не стоит. Сжечь.

Показать полностью

Цыганка

Лариса была очень красивой женщиной. Когда она познакомилась с будущим мужем, он влюбился сразу. Свадьбу сыграли пышную, отец подарил квартиру, живи и радуйся. Радость стала медленно угасать, когда Лариса поняла, что не может родить ребенка. У нее была патология, которую не выявили раньше. Не будем углубляться в медицинские термины, проще говоря, она не могла выносить плод. Брать сироту из приюта Лариса не хотела, про суррогатное материнство в те годы даже не слышали.

Женщина впала в депрессию, муж стал мрачным и грубым. Свекровь все чаще клевала ему мозг по поводу наследника, однажды Лариса услышала, как она назвала ее 'сухой пустышкой'. И так не очень хорошие отношения покатились под откос. Муж стал задерживаться на работе. Вскоре Лариса поняла, что он ей изменяет. Да и сестра мужа, которая работала в его фирме, начала рассказывать ей, что мол Виталик нашел хорошую женшину, из своих сотрудников. У нее есть ребенок, а значит, она не 'сухомятка', в отличии от Ларисы.

Постепенно Лариса поняла разумом, что семья на грани. Диагноз врачей о ее бесплодии окончательно подкосил женщину. Она очень любила мужа, но сделать ничего не могла.

Как то утром, когда она была дома одна, Лариса занималась уборкой, в дверь позвонили. Женщина увидела в глазок молодую цыганку с грудничком на руках. Про себя решив, что она просто спросит, что ей нужно, Лариса открыла дверь.

Цыганке с виду было лет двадцать. Невысокая, с длинными, на удивление чистыми и красивыми волосами, в аккуратной одежде. Она поздоровались с Ларисой и попросила разрешения перепеленать младенца.

Лариса была наслышана о цыганах и их повадках. Она решила, что цыганка просто хочет попасть в квартиру и обокрасть ее. Но Рада, так представилась цыганка, словно прочитала ее мысли.

- Не бойся, красавица, добро мне твое не надо, ребенка запеленаю и уйду.

- Ладно, проходи, - разрешила Лариса, которую слегка удивили слова Рады. Про себя она решила, что не отойдет от гостьи ни на шаг.

Девушка ловко справилась со своей работой и попросила воды.

' Ну, началось!' - с досадой подумала Лариса. Но отказывать было неловко, все таки кормящая мать. Женщина позвала цыганку в кухню, и налила ей воды в старую чашку, которую потом решила выбросить. Пока Рада пила, младенец начал плакать. Рада покачала его, но он не умолкал, а заливался все сильнее.

- Есть хочет, - тихо сказала Рада и Лариса сразу поняла, о чем та сейчас попросит.

- Ладно, корми, но потом марш из квартиры и без разговоров!

- Хорошо, - покорно согласилась Рада и присела на стул.

Пока он кормила своего ребенка, Лариса от нечего делать начала вытирать кухонные шкафчики. Рада исподтишка наблюдала за ней.

- Гуляет он от тебя, - сказала она и Лариса обернулась.

- Муж твой. Гуляет, другую нашел, рыжую, с голубыми глазами. А тебя сухомяткой да пустышкой зовёт.

У Ларисы выпала из рук тряпка. Она бессильно прислонилась к стене и по щекам покатились слезы.

- Он говорит, что больше меня не хочет. Что я рыба холодная, пустая, а та ему ребенка родит. Я уже руки опустила, пускай делает, что хочет...

- Ошиблись врачи, ты не пустышка никакая. И ребенка у тебя вижу, но тебе надо мужа вернуть.

- Как?! - Лариса машинально вытерла щеки кухонной тряпкой и высморкалась в нее, а потом швырнула ее в ведро. - Он уже полгода до меня не дотрагивается, домой под утро приходит! А дети от сырости не заводятся, у меня они и после секса не заводятся!

- Не реви. Добрая ты, хоть и дура, уж не обижайся. Любишь мужа?

Лариса закивала, слезы опять покатились по щекам. Она уже и думать забыла о том, что собиралась сразу прогнать цыганку. Давно уже никто не говорил с ней о ее проблемах так по человечески.

Рада покачала головой.

- Я помогу тебе, - сказала она, - за то, что не побрезговала, не выгнала. Принеси бокал для вина.

Лариса выполнила просьбу Рады. Девушка взяла бокал, нашептала что-то и сбрызнула в него молока из груди. Потом она подошла к Ларисе, положила руку на ее живот и снова что-то прошептала на своем языке.

- Устрой мужу ужин со свечами, и напои красным вином из этого бокала, - велела она, - а на полную луну переспи с ним и ты понесешь дитя.

- Но врачи...

- Делай то, что я сказала, - перебила Рада, - а через три луны я к тебе вернусь. Заплатишь мне столько, сколько не жалко будет за женское счастье.

Рада ушла. Лариса сделала все, что велела ей цыганка. Она приготовила шикарный ужин с вином, дождалась мужа с работы. Он удивился, но от ужина не отказался. Когда он выпил вина из бокала, он посмотрел на жену такими же глазами, как и пять лет назад, во время свадьбы. Впервые за долгий срок у них была бурная ночь. Такая, что не выдержали ножки кровати, пришлось потом купить новую...

Лариса была счастлива. Муж уволил любовницу, с которой крутил шашни, поругался с сестрой и матерью, приказав им не обижать его жену. У них с Ларисой снова начался роман, с поцелуями под луной, прогулками, конфетами и цветами. А однажды утром Лариса, едва подняв голову от подушки, побежала в ванную, зажав руками рот. Тест показал две полоски, которые она ждала увидеть целых пять лет.

Радости мужа не было предела. Он носил любимую на руках, выполнял все ее капризы, договорился о родах с лучшей, самой дорогой клиникой... Ларисе казалось, что она попала в сказку.

Обретя счастье, Лариса совсем забыла о Раде. И очень удивилась, когда увидела на пороге своей квартиры молодую цыганку. Прошло отведенное время и Рада пришла за платой.

Какой бес попутал в этот момент Ларису, история умалчивает. Но ей стало жалко денег, прямо жаба задавила. И она решила обмануть цыганку.

- Ты пришла? - спросила Лариса, скучно зевая, - прости, но я ничего тебе не должна. Как была я холодная, так и осталась. Да и беременности никакой нет, так что извини...

Лариса развела руками. Рада улыбнулась и ее черные глаза вспыхнули.

- Я не пожалела тебе, как сестре, молоко свое, - сказала она. - Если бы ты сейчас дала мне деньги, я бы из не взяла, просто проверить тебя хотела, какой ты человек. Будь по твоему и Бог тебе судья. Нет у тебя беременности, и не надо, видно, недостойна ты. Говоришь, что холодная? Ну так будешь горячая. Такая горячая, что к соседскому кобель тр...ся побежишь.

Сказав это, Рада развернулась и ушла. Ларисе стало страшно от ее слов. Она схватила из сумки кошелек и хотела догнать Раду, но цыганки уже и след простыл.

Ночью у Ларисы началось кровотечение. Ребенка врачи не спасли. А когда она вышла из больницы, то с ее разумом произошло настоящее помутнение. По мужикам она бегала, даже не скрываясь и ей все было мало. Доходило до абсурда - она вызывала на дом сантехников, электриков, других мастеров... Ей нужно было только одно - секс, неважно где, неважно с кем. Муж ее бросил, ушел к рыжей. А Лариса очень скоро прослыла на своем районе дешёвой и безотказной давалкой. Со всеми вытекающими последствиями...

Показать полностью
25

Провал. Часть 1

Провал. Часть 1

Открыть глаза рано утром под аккомпанемент ненавистного будильника - что может быть хуже? Ах, да, сводить младшую сестрёнку в парк развлечений, в свой выходной. Белый натяжной потолок в солнечных лучах казался слегка желтоватым. Возможно, разрешать друзьям курить в комнате у окна не лучшая идея. Выключив порядком надоевший будильник, я нашел в себе силы встать и одеться. Что это, если не тринадцатый подвиг Геракла? Надо бы наградить себя кружечкой крепкого кофе. Со стороны кухни доносился шум, семья уже встала, по крайней мере мама. Приоткрыв дверь, я стал выискивать кофемашину, но заспанными глазами это давалось непросто. Из соседней комнаты показалась сестра. По её вызывающему взгляду было понятно - битвы не избежать. Одновременно, с грацией присущей только пухлым котам, мы выдвинусь к цели. Эту гонку мне не суждено было выиграть. Пройдя половину пути я бездарно поскользнулся. Мои носки не были созданы для домашнего ламината. Скромно хихикнув, сестра нависла надо мной и протянула руку:

- все такой же неуклюжий! Вечно я должна тебя опекать.

- раз ты такая ответственная, может сама в парк сходишь? - вяло протянул я, принимая руку помощи. Вставать пришлось, конечно, самому. В полной мере воспользоваться добротой сестры не позволяла разница весовых категорий.

- ну уж нет! Вдруг ко мне приставать будут! А вещи кто носить будет?

- мама опять дала тебе карманные?

- я сама накопила! - гордо воскликнула сестра.

- с карманных?

- да, что ты такой вредный? Не буду тебя больше с пола поднимать, останешься лежать и пылиться.

- славно, звучит как мечта.

- глупый. Тебе сделать кофе?

- да, покрепче.

Пока сестра заваривает кофе, можно быстро умыться и занять самое удобное место за столом. Вот он, священный трон - стул в углу кухни. Можно опереться головой о стену и спать сидя в ожидании завтрака. На часах 6:37, расставив столовые приборы для семьи, я уселся трапезничать. Приятный аромат яичницы с жареными помидорами и мясом бодрил лучше холодного душа. Отец ещё спал, а мама проснулась только для того, чтобы помочь нам собраться и удостовериться, что я выполню обещание и сопровожу сестру. Она была напряжена, ей явно не хватало духу начать разговор о моем отчислении, по крайней мере без отца. Не говоря уже о том, что такая тема явно испортит поход и выходные впридачу.

- через час выходим, знаю, как ты долго собираешься. Если опоздаешь, то уйду без тебя. - крикнул я сестре.

- вредный! - донеслось в ответ.

Подмигнув ей, я двинулся к себе. Прежде чем успел зайти в комнату мама все таки спросила:

- ты думал, что будешь делать ?

- да. - бросил я, закрывая деверь.

Через пару минут я уже лежал на заправленной кровати и злобно глядел в потолок. Что буду делать? Что Я буду делать? Ничего. Теперь уже ничего. Не могу и не буду делать. Я даже не имею понятия на что злюсь. На обеспокоенных родителей? На себя? На того засранца? Может на общество? Идиот. Я - идиот, который решил, что чужие люди могут решить мою проблему. Не даром говорят, что если хочешь сделать что-то хорошо, то нужно делать это самому. Мои наработки должны были дать мне билет в лучшую жизнь. Да что там, всей моей семье! Руководитель наверное сидит и жрет своих сраных устриц где-то там, далеко. А что я? Отчислен за "излишнюю эмоциональность", "недостойное поведение", "причинение вреда здоровью средней тяжести". Конечно, удар по его надменному лицу не лучшее решение с моей стороны, но все же. Ладно, пускай, что-нибудь придумаю. Дерьмо случается со всеми. Не успела саморефлексия вынести приговор, как сестра уже ломилась в комнату. Потрепав ее по голове, мы оделись и пошли на остановку.

Парк располагался на въезде в город, большой, красивый. Гордость нашего унылого края. Путь от нашего скромного пригорода занял пару часов. Сестра показывала мне то какие-то платья, то смешные картинки. Пытается отвлечь? Спасибо за попытку. Пока мы ехали, мне вспоминалось самое плохое, что было в моей жизни. Почти во всем, главным двигателем был Я. Только я срывался и бесился. Может у меня действительно проблемы с гневом? Не хотелось даже думать о том, что я так просто слетаю с катушек. Сама мысль заставляла кулаки сжаться. Мерзко.

Электричка остановилась, добрались. Какая сестра счастливая. Любой аттракцион вызывал в ней бурю эмоций. Похоже, все положительные качества достались ей. Она носилась от одного развлечения к другому, продвигаясь все глубже в парк, в центре которого возвышался громадный шатер. Обычно в этом месте располагались торговые ларьки. Цирковой шатер был чем-то новым. Из громкоговорителей поигрывали музыка, смех, голос:

- первый и последний раз, выступает труппа Янтарная Слеза, заходите, вход бесплатный, уникальное представление, которое вы запомните на всю жизнь!

- братик! Пойдем, пойдем! - сестра бесцеремонно схватила мою руку и потащила к шатру. Моё мнение не учитывалось в вопросе, было только да и да.

- отпусти, не сбегу.

- ага, так и поверила, знаю тебя.

Пришлось ещё немного потрепать ее по голове, чтобы она отстала. Если из далека шатер казался громадным, то вблизи он не поддавался описанию. Как они уместили его в центре парка? Фокус такой? Игра с зеркалами? Оставалось лишь гадать. Билетер выдал нам два пропуска, пожелав насладиться представлением. Пришлось немного посидеть в ожидании, пока в шатре не кончились свободные места. На сцену вышло 10 человек в жемчужных масках. У ведущего была самая выразительная и странная - по ее поверхности, словно рыбы, плавали узоры. Странный цирк, необычный, подумал я. Однако, следом шло разочарование - заурядные выступления и фокусы. Казалось, люди сейчас встанут и уйдут. Чувствуя напряжение, повисшее в воздухе, ведущий поднял две маски и воскликнул:

- а сейчас, мои скучающие друзья, я покажу вам настоящую магию! Два добровольца. - Он немного походил кругами пока не указал масками на сестру и какого-то человека. - выбираю вас на роль подопы... то есть моих славных помощников!

Не успел я сказать и слово, как сестра, вприпрыжку, бежала на сцену. Другой участник спускался не так воодушевлено.

- теперь, чудо! Сейчас эти добровольцы наденут маски и в миг станут великими циркачами!

На сцену выкатили тележку с инвентарем. Моя сестра, ловкая как картошка, по моему скромному мнению, начала уверенно жонглировать шестью мячами сразу! Другой доброволец глотал и доставал мечи, разной длинны и ширины. Мне начало казаться, что это хорошо спланированный и очень дорогой розыгрыш.

- сделаем интереснее!

Ведущий достал из шляпы небольшой огнемет, которым поджёг тележку! Зал ахнул, мое сердце сжалось в страхе за сестру. Добровольцы, как ни в чем не бывало, засунули руки в тележку, доставая предметы. Сестра крутила горящий обруч, а мужчина делал сальто назад, одновременно скача на объятой пламенем скакалке. Огонь не трогал одежду и тела, словно жил по каким-то своим законам. В голове бесконечно крутилось только одно слово - невозможно. Ведущий хлопнул ладоши и добровольцы положили предметы обратно, поклонились зрителям, сняли маски и вернулись на места. Улыбку с лица сестры невозможно было бы снять даже клещами. Пока ведущий предлагал другим посетителям опробовать себя в роли циркачей, я допрашивал сестру:

- как?

- не знаю! Может всегда так умела? А ну-ка, дай мне чего-нибудь, давай!

Она обшарила мои карманы в поисках ключей, жвачки, мелочи. Экзекуции подлежало все, что могло свободно уместиться в руке. Естественно, покинутые в воздух предметы камнем упали на пол. Исключением был бумажник. Тот стукнул сестру по лбу, будто мстя за своих товарищей. Показательно вздохнув, я наклонился подобрать вещи.

Удивительно, как самая простая мелочь может спасти человеку жизнь. Надо мной пронеслось нечто, с громким свистом рассекая воздух, шатер и тела. Окружающие лишились голов, рук. Зал, ныне украшаемый кровавыми фонтанами, утонул в какофонии криков. От удара, срезанный верх шатра отбросило и к воплям посетителей прибавились звуки парка. До меня наконец дошло, что с тех пор как мы шагнули в зал, звуков аттракционов и людей не было слышно. Нас словно изолировали от внешнего мира. Теперь все необычные события и яркие эмоции были смыты из головы напрочь. Я смотрел как кровоточащий ломоть мяса катался по парку, хватая щупальцами людей. Нельзя было понять, кому везло больше - тем, кого существо резало отростками или тем, кого оно сжирало. Подхватив сестру на руки, я побежал к выходу из шатра, скользя по мокрым ступенькам. Прочь, как можно дальше от этого ужаса, стараясь не слышать мольбы о помощи и проклятья. Я устремился в сторону леса, с которым соседствовал парк. Природа не была приветлива. Ветви деревьев беспощадно хлестали лицо. Я бежал, неся сестру, пока силы просто кончились. Нужно остановиться, передохнуть, прислушаться. Время шло, крики стихали, пока не воцарилась тишина. Куда пойдет существо? Найдет ли оно нас? Мысль о том, что оно могло погибнуть даже не рассматривалась после увиденного.

Размышления прервал яркий, оглушительный взрыв. Ударная волна сбила меня с ног, приземлив рядом с сестрой. Я глядел на ее застывшую улыбку, завороженный безмятежностью мертвого тела. Не хотелось верить в шатре или пока бежал по лесу. Не хотелось даже когда смотрел на ровный срез. Там, где должны были блестеть серые глаза, больше ничего нет. Где-то стреляли. Звук нарастал, приближался - мне было наплевать. Разум опустел.

В кустах что-то зашуршало, хлюпающее создание вывалилось из растительности. Когда я только увидел существо, оно было больше того чертового клоунского шатра, а сейчас размерами не превышало добермана. Всплеск ярости наполнил тело. Подаренный судьбой шанс отомстить. Ища глазами крепкую палку или камень, будучи в приступе едкого горя, я усмехнулся:

- жалкое зрелище.

Словно оскорбившись, тварь зашипела и, единственным оставшимся отросток, попыталось снести мою голову. Поднырнув под удар, я приблизился, чтобы со всей силы пнуть мерзкое создание. Ощущение, словно нога врезалась в мяч, наполненный водой. Оно отлетело в дерево. Время, появилось время найти камень, да потяжелее. До примеченного булыжника оставалось всего пара шагов и... я оступился. Не успел упасть сам, как нечто пригвоздило меня к земле, острая боль в правом боку заставила съежиться. Ручейки крови заструились по телу. Существо проткнуло меня своим отростком и тащило к себе, демонстрируя готовую к трапезе пасть. Мышцы расслабились, сопротивляться не было смысла. Это конец. Может, стоит хотя бы посмотреть смерти в лицо? Взгляд, направленный на пасть чудовища, успел зацепить надежду. То была рана, сквозь которую узнавалось бьющееся сердце. Страх ужасной смерти окончательно отринут, хотелось только одного - убить. Истошно вопя, захлебываясь собственной кровью, я просунул одну руку к органу, а другой держался за существо. Силы твари тоже были на исходе. Оно жадно тянуло пасть к моей голове, я же смыкал свои пальцы все яростнее. Существо захрипело, зубы вонзились мне в череп. Сознание начало ускользать, глаза против воли смыкались. Лишь рука продолжала сжиматься, следуя последней, отчаянной, воле.

Продолжение следует.

UPD:

Следующая часть: Провал. Часть 2

Показать полностью 1
200

Ненастье


Зачистив гнездо упырей, Михаил ехал к семье встречать Новый год.

В джипе музыка из радио внезапно прервалась срочным сообщением о непогоде. Близилась метель. Михаил чертыхнулся: пробка на дороге затягивалась.

На смартфон пришла эсэмэска от жены: «Приедешь или переночуешь в гостинице?»

Пережидая на светофоре, Михаил ответил, что приедет.

Небо за окном темнело.

Поставил на пол накренившийся саквояж с сиденья… Зажглись фонари. Их тусклый свет мерк в снежной буре. Автомобили рядом заносило, поэтому Михаил часто притормаживал.

По соседней полосе поехали снегоуборщики.

Михаил задумался: стоит ли переждать непогоду в гостинице? Жена поймёт, но соскучившиеся дети обидятся. Решил, что прорвётся ради семейного праздника.

За пределы города Михаил выехал в темноте.

«Опоздаю», - предупредил жену эсэмэской, и связь пропала.

Неожиданно джип забуксовал. Пришлось выйти, чтобы толкать увязшую в сугробах машину. Увы, только устал и разозлился.

Вернувшись в салон, Михаил открыл саквояж с гравировкой отдела охотников за нечистью. Пересмотр вещей успокаивал: вот флакон со святой водой, железный крест с ножом внутри, четки и антидоты в шприцах да пистолет с парой патронов.

Михаил зевнул. Сказывался недосып.

В окно постучали.

- У вас можно погреться? - спросил мужской голос.

Михаил опустил окно, разглядел паренька в униформе развозчика.

- Я Юра. Вот, ехал с заказом на корпоратив, а машина заглохла.

- Хорошо, заходи, - ответил Михаил.

- Тогда можно я вас в благодарность накормлю?

Михаил кивнул и поставил саквояж ближе к себе под ноги.

Юра вернулся с коробками и термосом. Уселся, закрыл дверцу, поёжился. В салоне вкусно запахло едой и слегка мокрой шерстью.

В коробках были пирожки и беляши. В термосе – чай. Юра ел жадно, а когда парнишка расстегнул куртку, снова дохнуло мокрой псиной. У охотника начало расти подозрение.

- А у вас что случилось? - спросил Юра и, налив чаю в крышку от термоса, протянул Михаилу.

- Торопился домой к Новому году и застрял...

- Ясно, - зачавкал Юра и нечаянно столкнул коробку с едой на пол.

Нагнувшись подобрать её, Юра замер, завидя саквояж и его гравировку…

Михаил всё понял: рывком склонился к саквояжу, вынул пистолет, собираясь стрелять, пока оборотень не перевоплотился…

Юра зарычал было…

Одновременно на крыше джипа сильно грохнуло, будто подпрыгнули. В потолке образовалась вмятина.

- Твои, сучёныш? Отвечай!

Юра помотал волчьей мордой. Заскрежетало, и ветровое стекло разбилось. Тощие руки, с сеткой черных вен, сунулись в салон, схватили Юру и потащили наружу. Оборотень отчаянно заметался, но освободиться никак. Михаил отряхнул осколки и выстрелил. В ответ яростно заверещало, спрыгивая явно с Юрой с капота.

Снаружи раздались звуки борьбы. Михаил захватил святую воду, крест и бросился на помощь.

Вовремя. Скелетоподобный упырь уселся на оборотня, гипнотизируя взглядом и собираясь укусить.

Охотник откупорил флакон и запустил его в голову упырю. Шипение, истошный крик боли – хватило, чтобы приблизиться, высвобождая скрытое в кресте лезвие. Оборотень очнулся от наваждения и уползал.

Дезориентированный упырь повернулся к Михаилу. В ушах раздался шёпот, забирающий волю... Но молитва помогла: брошенный крест-нож попал прямо в сердце.

Упырь обмяк.

Шелест крыльев позади слился с ветром. Михаила стиснули крепко за плечи. Змеиный шёпот в голове:

- Высосу кровушку, мясо сожру, отомщу…

Оборотень скрылся за джипом. «Сбежит», - шевельнулась тяжёлая мысль. И чуть не задохнулся, когда в горло впились острые зубы. От упырицы смердело затхлостью и медью.

Внезапно послышался странный звук – чего-то мелкого. Охотник узнал – чётки!.. В секунду волосы упырицы заполыхали. Завизжав, тварь отпустила Михаила.

Юра стоял на капоте джипа, рядом – саквояж.

Упырица избавилась от чёток и начала взлетать.

Михаил истошно крикнул: «Помоги!» Затем рванул за ножом-крестом. Упырица слишком близко, ибо мысли путались от злой воли. Вынул нож – и раздался вой и звуки трансформации.

- Давай! - рыком.

Михаил обернулся: волк прыгнул на спину упырицы, повалил на снег, разрывая зубами.

Нож в руке отяжелел неимоверно, но Михаил в броске крепко ударил упырицу прямо в основание шеи, затем ещё. Тварь верещала, царапалась, содрала с волка когтями шерсть до мяса, но вырваться не могла. Наконец Михаил отделил ей голову и упал. На губах выступила пена. Прошептал про антидот в саквояже. Окровавленный волк рявкнул и побежал.

Пришёл в себя Михаил в джипе, с перевязанной раной. Юра был за рулём, смотрел оценивающе…

- Раз жив, значит, с антидотом я не ошибся!

- Спасибо, что помог. Думал – бросишь.… А так – сочтёмся…

- Упыри жизнь и нам портят, не только человеческую кровь пьют.

- Значит, враг моего врага – мой друг?

- Видимо, так, - усмехнулся Юра.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!