Её он заметил, как только вошёл в просторный зал супермаркета. Одинокая фигура возле стеклянной витрины винного отдела. Чётко обрисованный профиль с небольшим, задорно вздёрнутым носиком, лёгкая россыпь веснушек по идеальному абрису скул. Густой шлем коротко стриженных волос и задумчиво-печальный взгляд серых с прозеленью глаз.
Ещё не зная, что сделает, Максим неторопливо шёл в сторону девушки, загадав про себя: если она не уйдёт до того как он подойдёт, он заговорит с ней. Вот так просто возьмёт и заговорит.
Недавно, ещё каких-то пару месяцев назад, он просто прошёл бы мимо, даже не взглянув в её сторону. Мало ли красивых и просто симпатичных девушек он встречал на своём пути? Ещё недавно перед ним была цель, но сейчас что-то сломалось в нём. Точнее, не сейчас, а когда-то вчера, неделю, месяц назад? Будто нерадивый часовщик перетянул пружину часов, и она, еле слышно щёлкнув, переломилась. Он потерял себя, и всё в жизни ему стало казаться бессмысленным. Максим почувствовал, что, дойдя до своего предела, он переступил незримую черту, отделяющую движение от бессмысленного топтания на месте. Всё чаще его одолевала беспричинная тоска и депрессия. Буквально всё валилось из рук, не было сил даже на тренировки и медитации, а за последние восемь лет он не помнил, чтобы пропустил хоть одну. Он валялся на своём матрасе, бессмысленно глядя в потолок или, с трудом заставив себя одеться, отправлялся бродить в ближайший лесопарк.
Он даже отложил свой ежегодную поездку в Китай и скрепя сердце, заставил себя написать письмо Да Вэю, с извинениями и торжественными обещаниями обязательно приехать в следующем году. Вот только он не был уверен, что приедет. Он теперь вообще ни в чём не был уверен, но и обидеть старенького учителя он тоже не мог. Вот и терзала Максим странная маета, взявшая его в свой плен, опутавшая руки и ноги странным бессилием. И не было сил – душевных и физических, чтобы разорвать эту невидимую паутину. Он смирился с этим и просто ждал, когда всё само разрешится, или в сложившейся ситуации появится новый фактор, который качнёт чашу весов в ту или иную сторону.
— Нет большей глупости, делать шаг вперёд, когда не знаешь, что делать. Надо остаться на месте, осмотреться и подумать, а лучше сделать шаг в сторону, чтобы взглянуть на ситуацию со стороны…
Как там называл его Иван свет Петрович – неомаг? Скорее уж – недомаг.
Кризис среднего возраста?
Говорят, он нагоняет рано или поздно всех представителей мужского пола. Может быть. Скорее всего. Он не знал, но завод, двигавший его по жизни, кончился. Может, пришло время вновь искать Деда? Да, пожалуй. Сейчас он был готов продолжить когда-то начатое, а потом брошенное. Да где найдёшь Деда? Где же его найдёшь…
Вот, видимо, и появился тот самый фактор, который он так долго ждал. Ждал и дождался.
Он медленно-медленно шёл к девушке, не сводя с неё взгляда. Она, не замечая этого, растерянно изучала радужный колер винных этикеток. В сомнении протянула руку к одной бутылке, не доведя тонких пальцев, замерла, передумав, потянулась к другой. Осторожно высвободила тёмное стекло из полета, всмотрелась в этикетку.
— Не берите его. Это дрянь, а не вино.
Она вздрогнула, бутылка столового вина выскользнула из пальцев и, подчиняясь силе тяжести, стремительно рванулась к псевдомрамору пола. Девушка слабо ойкнула ей вслед. Максим оказался проворней гравитации, нырок, и он подхватил бутылку у самого пола.
— Извините, — он смотрел прямо в серо-зелёные глаза, — я напугал вас.
— Это вы меня извините, — бледные её щёки слегка порозовели, — я такая неловкая.
— Вы просто задумались, бывает, а я вас напугал, ещё раз извините, — он слегка поклонился ей, ставя бутылку обратно на стекло полки. — Только это вино и впрямь скверное, не берите его. Гадость редкостная, да ещё и порошковое.
— Вы его пробовали? – голос, как ломкий звук хрустального бокала – высокий, с едва уловимой хрипотцой.
— Достаточно взглянуть на этикетку, чтобы понять, что внутри – пойло.
— Всё просто: чем хуже содержимое, тем ярче и привлекательней обёртка.
— Правда, — он улыбнулся неподдельному удивлению в её голосе, — вы разве не замечали, что плохое обычно рядится в яркое и красивое?
— Вы просто слишком молоды.
Его взгляд скользнул по её рукам. Ни колец, ни браслетов, лишь гладкая, матово отсвечивающая в свете люминесцентных ламп кожа изящных кистей.
— Вы мне льстите, желая со мной познакомиться? — глаза её потемнели, и вся она напряглась, как человек в ожидании удара. — Тогда напрасно я на улицах не знакомлюсь.
— Нет, — и уточнил, — нет, не льщу, к тому же мы не на улице. А если хотите купить вино, берите вот это, — он указал на красное Калифорнийское.
— Это и вправду так плохо?
— Жаль, я не люблю сухие вина.
— Возьмите тогда вот это, — он ловко выдернул из полета бутылку Чилийского полусладкого, — оно и лёгкое и…
Максим всмотрелся в этикетку:
— Имеет приятное послевкусие, плотный и насыщенный виноградный аромат.
— Говорите, разбираетесь, а сами этикетку читаете.
Напряжение чуть отпустило её, и это было хорошо.
— Разбираюсь, но не люблю.
— Почему не люблю? – уточнил Максим.
— Нет, это понятно, почему люди не любят что-то. А вот почему разбираетесь не любя, это было бы интересно узнать. Обычно бывает наоборот: что любят, в том и разбираются.
— Ну, — задумчиво протянул Максим, — у меня, так сказать, классическое воспитание… — он замолчал, не зная, как продолжить.
— Интересно, — девушка уже не стояла к нему вполоборота, и это тоже было хорошо, — значит, умение разбираться в вине входит в программу образования?
— Позвольте узнать, что ещё входит в эту программу?
— Вам, действительно интересно?
— А зачем бы мне тогда интересоваться?
— Я с ходу могу придумать десяток причин для этого.
— Ну-ка, ну-ка, — она лукаво сощурилась.
— Например, из вежливости, — Максим задумался, пытаясь придумать, по какой ещё причине можно интересоваться мнением незнакомца.
— Дальше, — поторопила она его.
— Э, — в задумчивости протянул Максим, — из нежелания обидеть собеседника.
— Не пойдёт, — девушка рассмеялась, — это почти что пункт первый.
— Тогда не знаю, — сдался Максим.
Ломкий, хрустальный смех:
— Преувеличил, — покаянно развёл руками Максим.
— Так что там входит в программу классического воспитания?
— Я вам отвечу, если вы ответите на мой вопрос.
— Не надо мне выкать, — с видимым возмущением воскликнула девушка, — я не так стара, как выгляжу.
— Вы не выглядите старой, скорее наоборот.
— Опять комплимент? — девушка чуть склонила голову к правому плечу.
— Нет, констатация факта.
— А почему же ты ко мне на вы?
Это её – ты, вышло легко и не выглядело грубостью, хоть Максим был старше девушки лет на десять, если не больше.
— Это тоже часть классического воспитания — незнакомым людям говорить вы.
— А ведь и верно, я не знаю, как тебя зовут, а ты – меня. Исправим. Золя. — она протянула ему руку.
Своё имя девушка произнесла с ударением на первый слог.
«Золя, Золя. А если вот так – Золя»
— Золя? — Переспросил он, осторожно пожимая прохладные пальчики. — Интересное имя. Уж не в честь ли Эмиля Золя?
— Ты его читал? — казалось, изумлению девушки, не будет границ. — Ну, надо же…
Максим кивнул и открыл рот, собираясь представиться, но девушка перебила его:
— Постой, постой, дайте угадаю, это тоже часть классического образования?
— Нет, нет, — она снова улыбнулась, — этим сейчас никого не удивишь. Я имею в виду, читать не мейнстрим, типа Пелевина, Прилепина, Лукьяненко и иже с ними, а Золя, Ремарка. Может, ты и Маркеса читал?
— Читал. И Пелевина с Лукьяненко читал. Прилепина, кстати, тоже.
— Олди лучше. — Не выдержав, Максим рассмеялся.
Девушка чуть подалась к нему и заговорщицким тоном, чуть понизив голос, сказала:
— Я тоже так считаю. Так как тебя зовут?
— Теперь мы знакомы, и ты перестанешь мне выкать?
Максим согласно качнул головой. Признаться, он был удивлён этому странному перевоплощению из симпатичной, но слегка зажатой девушки, в этакого рубаху-парня. Чудно. Приоткрыться бы и тронуть Золю щупом. Но по опыту Максим знал: если он это сделает, то тут же рванёт от неё на четвёртой скорости, хлебать дерьмо мало кому приятно, а что так оно и будет, он знал точно.
— Перестану, Золя, теперь перестану. Так ты будешь брать это вино?
— А какое тут ещё хорошее.
— Можно вот это – Австралийское, оно более лёгкое.
— Тогда возьму Австралийское, — она тряхнула головой.
— Рад, что смог помочь, до свидания.
— Как, до свидания? – удивлённо воскликнула Золя.
Он видел, что удивление девушки непритворно. И что по самому краю ломкого хрусталя пробежали трещинки обиды и огорчения.
— Зачем ты ко мне подошёл, Максим? – трещинка обиды в голосе стремительно ширилась в глубокий провал.
— Не знаю. Увидел тебя… — Максим чуть шевельнул пальцами в воздухе. – Красивую, одинокую, какую-то потерянною и подошёл.
— Ты женат? — неожиданно спросила девушка.
Максим удивился так, что даже не стал скрывать этого.
— Нет, к чему этот вопрос?
Золя, не ответив, отвернулась от него. И Максим, видя лишь краешек щеки и дрожащий уголок рта, не сразу он понял, что девушка еле сдерживается, чтобы не заплакать.
— Ты знаешь, почему я выглядела потерянной и одинокой?
Максим покачал головой и, чуть приоткрывшись, потянулся к Золе ниточкой внимания. Готовясь, в случае потока негатива, тут же отгородится от неё привычными щитами. Странно, но прятаться ему не пришлось, от девушки веяло лишь свинцом печали с тонким привкусом огорчения и режущей солью разочарования.
— Подожди, — оборвал он, готовую что-то сказать девушку, — дай-ка я угадаю. Ты… Нет, тебя обидели. Даже не так, не обидели – огорчили. Отказом. Да. Ты что-то хотела сделать, но тебя отвергли, не со зла, а так – мимоходом. И с мужчиной это не связано, никакой любовной истории. Что-то другое.
Он поймал недоумённый взгляд Золи:
Они молчали, в задумчивости обозревая винную галерею.
— Так что с тобой случилось?
Он смотрел в её глаза, взгляд был затуманен, как у человека, принимающего какое-то решение. Она тряхнула головой, словно решилась на что-то.
— Понимаешь, у меня сегодня день рождения…
Золя внезапно замолчала, Максим подождал немного, ожидая продолжения, но девушка молчала. Тогда он осторожно сказал:
— Да нет, дело не в этом. Понимаешь, я не отсюда, в смысле не из этого города. Приехала на учёбу. Я бухгалтером работаю, шеф нашей фирмы послал меня на курсы, трёхнедельные. Я поначалу обрадовалась, у нас город в принципе небольшой, делать после работы особо нечего, вот я и думала, поеду, развеюсь, может, новые знакомства заведу, а то у меня в нашем городке как-то всё сложно, не так всё.
Девушка потёрла тонкую складку, пролёгшую между аккуратных бровей.
— Но знаешь, и здесь всё как-то не задалось. Группа вроде у нас нормальная, и ровесниц моих много, но общение с ними у меня не сложились. Все по интересам разбились, а я вроде как не у дел. Представляешь, они даже живут по двое, трое, а мой шеф не поскупился, оплатил мне одноместный номер.
Она мучительно подбирала слова. Хоть Максим всё уже и так понял – белая ворона, в любом коллективе такая есть. В школе это явно выражено, вплоть до издевательств – физических и моральных, в институте чуть менее, в рабочем коллективе ещё более сглажено. Но всё равно такой человек есть. Его никогда не дослушивают до конца, перебивают, с мнением почти не считаются, на совместные посиделки не приглашают и сваливают на него всю черновую работу. И неважно, насколько человек умён, интересен и симпатичен, но вот становится он парией, и всё тут. Как говорится – судьба.
— А у меня день рождения сегодня, я решила девчонок пригласить, не всех, конечно, только тех, с кем у меня более или менее отношения наладились. А они все отказались, и знаешь, вроде причины у всех важные: у кого билет в театр, у кого свидание. А вот смотрю я на них и вижу – врут. Мнутся, трутся и врут, глаза отводят и врут. Может, они мне бойкот объявили, как ты думаешь?
Максим пожал плечами, он не знал, что ей сказать, он всегда терялся, когда надо было кого-то утешать, не умел. Да и давненько у него не было общения в подобном ключе.
— Только вот за что? Я же им ничего плохого не делала. Вот я и решила: ну чёрт с ними, пойду куплю вина и в одиночку напьюсь.
— Я не советую пить в одиночестве, это ещё никогда не решало проблем, поверь – это я хорошо знаю.
— Да? А ты не похож на пьющего в одиночку, — она обвела его внимательным взглядом.
— Это потому что ты плохо меня знаешь.
— Всё лучше, чем одной в комнате сидеть и от тоски умирать.
— Может быть, Золя, может быть.
Максим проводил девушку до кассы, возле которой уже маялось несколько покупателей.
— А теперь извини, я вспомнил – мне надо срочно закончить одно дело.
Он шутливо прижал два пальца к виску:
— Я вынужден тебя покинуть.
Максим резко развернулся и направился к выходу, спиной ощущая разочарованный и полный обиды взгляд девушки. Он вовсе не хотел обижать Золю, просто голове созрел план, а время, с учётом людей, собравшихся перед кассой, было мало.
Золя вышла из супермаркета, нагруженная бутылкой вина и мыслями о короткой, но необычной встрече. Что надо было этому странному незнакомцу? Прилично, на её взгляд, даже шикарно одетому. Чёрное, тонкого кашемира пальто, меж лацканов которого выглядывал свитер цвета слоновой кости с высоким горлом. Идеально отглаженные брюки, о складку которых, казалось, можно порезаться. Он ей даже понравился.
Девушка печально улыбнулась своим мыслям, поначалу она испугалась, когда незнакомец бесшумно возник рядом. Так что даже выронила бутылку, которую внимательно изучала. Мужчина же ловко, одним молниеносным движением, перехватил её у самого пола, чем избавил Золю от унизительного объяснения с контролёром зала. Большой, он не был похож на качков, мелькающих на экранах телевизоров, он скорее походил на матёрого кабана-секача. В детстве она видела одного такого на лесной заимке деда. Зимой, когда приезжала навестить его в новогодние каникулы. Зверь вышел к огромным охапкам сена, дни стояли снежные и морозные, и он, видимо, оголодал. Золя была поражена его мощью и грацией, такой неожиданной для вполне, казалось обычной хрюшки, пускай и дикой.
Так вот, Максим напомнил ей того зверя из далёкого детства. Веяло от него спокойствием и надёжностью, как от Ялтинского волнореза, непоколебимо стоявшего под напором разбушевавшегося моря.
Сначала она испугалась, затем заинтересовалась им, а потом он ей понравился, до такой степени, что она от смущения начала нести околесицу: с этими – ты, вы. А после она разоткровенничалась с ним, и, чуть было, несмотря на строгое воспитание, не решилась пригласить его к себе, просто посидеть, поговорить, может быть, немного выпить. Наивная простота. Кстати, такая мысль – пригласить его к себе, закралась ей в голову сразу, как только они разговорились, и она поняла: её тянет к этому мужчине. Тянет с силой, с которой стремятся металлические опилки к магниту. Золя, поняв это, испугалась и отмела такую откровенную мысль. Это было немыслимо – пригласить к себе малознакомого мужчину. Тогда немыслимо, а теперь она жалела об этом. Время упустила, а он взял и ушёл, да так неожиданно, что она и опомниться не успела. Хотя вроде клеился к ней. Нет, поправила она себя, не клеился навязчиво и дёшево-пошло, а проявлял интерес, вполне себе интеллигентно и даже умно. А может, оно и к лучшему? Не хватало ей уличных знакомств со странным, пусть и чертовски обаятельным мужиком.
Стеклянные двери мягко сомкнулись за спиной, и Золя шагнула с высокого пандуса на мостовую, забранную вычурной брусчаткой. Девушка была столь занята своими грустными мыслями, что не увидела тормознувшей перед ней машины.
Заметила она её только тогда, когда выкрашенная в канареечный цвет дверца с чёрными шашечками распахнулась, и взгляду предстал начищенный до зеркального блеска ботинок.
Взгляд Золи скользнул выше. Прошёлся по отутюженной брючине, чернильным полам пальто, высокому горлу свитера и уткнулся прямо во внимательные глаза Максима.
Они молча смотрели друг другу в глаза. Он – слегка отрешённо, с грустью, плещущейся на дне серых глаз, она – с хорошо спрятанной тоской и надеждой, лучиками, пробивающейся из-под густых ресниц.
Они молчали, и молчание длилось и длилось, пока его хрупкую пелену не разбил сдавленный кашель водителя. Они одновременно разорвали контакт глаз, и мужчина достал откуда-то из-за спины, из просторного салона такси, огромный букет роз.
— С днём рождения! — только и произнёс Максим.
— Спасибо! — только и ответила Золя.
