CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Возле знакомого дерева с раздвоенным стволом Влад замешкался. В первый раз он здесь пытался в тумане убежать от смерти, в последний — слышал крик Вероники. Но пока ничего не намекало, что местный лес безжалостен к случайным прохожим. Никакой дымки, никаких детских голосов.

В спину грубо ткнули стволом автомата.

— Чё застыл? Забыл куда шёл?

Вся история со мёртвыми детишками из леса напоминала мучительный кошмар, из которого никак не выбраться. Влад с силой покрутил в пластиковой стяжке онемевшим запястьем. По ладоням потекла кровь. Он сделал ещё несколько шагов и притворился, что подвернул ногу. Покачнулся, неловко упал на одно колено. Над ним сразу же навис “космонавт” в балаклаве.

— Ты хуле придумал? Вставай давай.

Влад ещё раз с усилием провернул запястье. Кровь полилась сильнее. Несколько капель упали на землю. Действовал он наугад. Номер телефона детишки не оставили. Да и после прошлого раза в глубине души Влад надеялся, что больше никогда не придётся их увидеть.

Охранник в балаклаве приставил “калаш” к его виску. Владу даже послышался щелчок переводчика огня. Не удивился бы, если “космонавт” на самом снял автомат с предохранителя. Влад таких бычар столько повидал — не сосчитать. Срали такие на всё. А нажмет случайно на спусковой крючок, так и не беда. Влад для них всех давно уже труп. Только ещё ходячий. Одно движение пальца — и станет окончательно мёртвым, а мозги разлетятся по голодной до крови земле.

Потянуло холодом. Где-то вдалеке послышался звук, похожий то ли на вздох, то ли на тихий всхлип. Впереди между деревьями заклубилась белая дымка. Влад зло улыбнулся. А вот и они... Пришли, почуяли кровь… Нажрутся сегодня до отвала — он им много жратвы привёл. Совсем рядом прозвучал детский смех. “Космонавты” вскинулись и заозирались по сторонам в поисках невидимого врага.

— Что это? — резко спросил Страхов.

Влад не ответил. Мужик в балаклаве отвёл автомат и саданул ему прикладом по голове. Перед глазами потемнело. Влад завалился на бок, но сознание не потерял. Сквозь черноту он как издалека услышал голос Страхова. Тот что-то говорил на повышенных тонах. Когда темнота отступила, Влад увидел, что туман окружил их плотным кольцом. Двое охранников тёрлись возле своего босса, третий держал на прицеле пленника.

— Говори, что это, — рявкнул мужик в балаклаве. — Оглох что ли?!

Он в любой момент мог дать очередь и изрешетить Влада на месте, но страх куда-то подевался. Вместо него внутри ворочалось непрошенное сожаление и какое-то разочарование. То ли мир херовый, то ли сам — говно.

— Гости пришли, — тихо прошептал Влад. — Встречайте.

Он не успел договорить, как туман затопил все густым белым киселем. До костей пробрало неестественным холодом. В непроглядной белизне грохнул выстрел — кто-то стрельнул предупредительным. И сразу же раздался истошный вопль. По глазам своего надсмотрщика Влад почуял, что тот его сейчас пристрелит. Замер на ставшей ледяной земле. Не шевелясь, глянул в сторону — поискал девочку-смерть. Где же, ты родная? Как без тебя помирать?

Выстрела не прозвучало. “Космонавта” захлестнуло белой мглой. Его полный боли крик слился с детским смехом. Влад услышал уже знакомые голоса. Говорили одновременно и со всех сторон.

— Мы пришли, мы пришли, мы пришли.

— Поиграем их косточками.

— Много крови! Мы рады.

— Пусть и не твоя.

— Твоя с нами.

Чёртовых детишек заглушил грохот автоматной очереди. Теперь уже никаких предупредительных. Стреляли на поражение. Наугад. Влад машинально съёжился и уткнулся лицом в землю, прикрывая голову руками. Выстрелы быстро стихли. Следом снова раздался крик и оборвался хрипом.

— Это мои косточки!

— Нет, мои!

Влад приподнял голову и осмотрелся. Туман вокруг него слегка поредел. Отступил на пару метров, а дальше всё терялось в молоке. Где-то шипела невидимая рация. С стороны, куда мгла смыла охранника, раздался сдавленный стон. Влад с трудом встал на ноги. Пока валялся на земле из-за проклятого тумана закоченел так, словно на тридцатиградусном морозе полежал в сугробе в одних трусах. Хотя прошло всего несколько минут. Стараясь двигаться бесшумно, Влад осторожно пошёл в дымку. Стоило шагнуть в густой туман, тот сразу расступался, как будто он снова разгонял его своей кровью. Влад машинально глянул на запястья — кровь давно остановилась.

Справа на земле он увидел брошенную рацию в сорванном с плитника подсумке. Пахнуло сырым мясом. Влад сделал ещё несколько осторожных шагов и застыл на месте. На залитой кровью земле лежал один из “космонавтов”. От верхней части туловища остались только багровые кости. От пояса и ниже — всё целое. Как будто ровнёхонько половину трупа хорошенько пролили кислотой. На уцелевшей ноге Влад заметил набедренную кобуру с армейским ножом. Потянулся, чтобы забрать, и дымка тут же ожила голосами.

— Мои косточки!

— Наши! Не трогай!

Туман как морской прибой накатил под ноги, и Влад предупреждающе вскинул руки.

— Я… не претендую, — хрипло произнёс он. — Мне нужен только нож.

— Нож забирай.

— А кровь наша.

— И косточки.

— И ручки с ножками.

— И глазки. Правда, не такие красивые, как у тебя.

Во мгле засмеялись. Влад рвано вдохнул и медленно потянулся к ножу. Чувствовал себя попавшим в безумное зазеркалье или просто в чистилище. Реальность словно развалилась, и её не помогал склеить ни прошлый боевой опыт, ни недолгая работа охотником на нечисть. Влад заставил себя сфокусироваться на простых действиях — забрал с трупа нож вместе с кобурой. Как только он отошёл от тела, туман захлестнул останки — прокатился волной и схлынул, обнажив кости. Влад вздрогнул. Ни одежды, ни ботинок — ничего не осталось. Только обглоданный дочиста скелет. Влад не понимал, как такое возможно, и в глубине души не хотел понимать. Больше всего он жаждал убраться поскорее подальше от мглы, которая в любой момент может оставить от него такие же чистенькие кости. Зажав между коленей нож, Влад перерезал стяжку и, стиснув от боли зубы, растёр онемевшие запястья.

— Ещё, приводи к нам еще!

— Не сейчас, пока мы сыты.

— И у нас много игрушек.

— Даже живых.

От последней фразы Влад снова вздрогнул. Хер их разберёт, о ком они говорили — про него, кого-то из охраны Страхова или самого отца Вероники. Он прислушался. Ему показалось, что он слышит тяжёлое, прерывистое дыхание. Влад несколько раз сжал и разжал ладони, прогоняя неприятное онемение. Взял нож и медленно пошёл на звук. Здравый смысл орал, что надо валить вот прямо сейчас, пока ещё может. Другая часть сознания требовала проверить, что все его недоброжелатели мертвы.

Живой игрушкой оказался боец в балаклаве. Он лежал на земле, раскинув в стороны до локтей объеденные руки. Рядом с ним валялся бесполезный “калаш”. Завидев Влада, он дёрнулся и застонал. Как только не вырубился от болевого шока.

Влад подошёл к нему и рывком стащил балаклаву. Удивленно хмыкнул. Он знал этого мужика. Бывший контрактник. С их единственной встречи в Сирии прошло немало лет, но Влад его вспомнил. Сразу всё сложилось, чего тот и рожу до последнего прикрывал, и всю грязную работу на себя взял.

— Ну надо же, как снова всё обернулось, — с усмешкой произнёс Влад. — Опять валяешься у меня под ногами.

— Если бы… не… — стиснув зубы, прохрипел старый знакомый.

Он выразительно посмотрел на изуродованные руки. Глаза у него покраснели от боли и злости. Понимал, что не жилец.

— Я бы тебя, суку…

— Опять ты за своё. Прошлого раза не хватило?

Влад убрал нож в кобуру, засунул за пояс. Подобрал с земли автомат. Раненый пошевелился в тщетной попытке его остановить, но тут же взвыл от боли.

— Ну давай, сука… Давай… — он впился в него ненавидящим взглядом.

— Да ты мне спасибо должен сказать, — ровно произнёс Влад безо всяких издёвок. — Из леса уже не выйдешь, а помучаешься долго. Особенно, если тебя по кусочку будут доедать.

Он привычным движением вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. “Калаш” выплюнул три пули. Контрактник дёрнулся от очереди и затих. Влад вытер балаклавой оружие. Бросил на землю автомат вместе с тряпкой. Посмотрел на мертвеца. Увидел его другим — тоже в крови, но живым. На другой земле, под другим небом. Пересеклись они года четыре назад, ещё до первого освобождения Пальмиры. Да и как пересеклись… Закусились на ровном месте. Влад там уже год землю топтал, а этот только приехал. Сейчас уже не вспомнить, чего они не поделили, но он хорошо запомнил, чем закончилось. Контрактник пообещал накормить песком бойца невидимого фронта прямо на базе наёмников, если тот всё-таки рискнёт выйти один на один. Ну а Владу чего? Взял и вышел. Не первый раз его недооценивали. Он всегда был сухощавым и тонкокостным, поэтому создавал впечатление доходяги, на которого плюнь, он и свалится. Отделал Влад этого мудака от души. Будь на месте контрактника матёрый краповик, пришлось бы попотеть. И далеко не факт, что смог бы выстоять. А этого он быстро вырубил до бессознанки. Но Влада тогда занесло… Задели отчего-то чужие понты. Пока противник валялся в отрубе, он сорвал с башки вояки бандану и затолкал ему в рот. Вместо сирийского песка. Хотел прямо за шкварник выволочь базы, но его свои же тормознули. Сдали беспамятного выскочку сослуживцам в руки. Влад потом слышал, что контрактник с мощным сотрясом отправился в полевой госпиталь, а оттуда ближайшим бортом полетел домой. Вот так какой-то понторез получил внеплановый отпуск, а Влад — мешок с пиздюлями от командования.

Туман густой волной перекатился через тело мёртвого военного. Не обглодал, даже не тронул. Может, и правда нажрался. Хотя в это с трудом верилось. Это же ебучий туман, а не турист, дорвавшийся до сервиса “всë включено”. Влад забрал у мертвеца пистолет, которым тот ему в подвале в голову тыкал. Походил по полянке, где всё началось. Нашёл последнего охранника. Тот тоже целиком скелетировался. Сначала подумал, что Страхов, но крупноват. Отец Вероники был пониже. Он лежал недалеко от своего защитника. Смотрел покрасневшими глазами в небо. На месте живота темнел позвоночник. Влад вспомнил старый-старый фильм, где такие же следы оставались неведомые твари, которых называли зубастиками. В детстве он их до усрачки боялся. Всё казалось, что стоит ночью свесить с кровати руку, и её до костей такая тварина обглодает. Это позже одни страхи сменились на другие, а потом и вовсе как-то размылись среди крови и пороха.

Из белого марева прозвучал женский голос. Хриплый, словно сорванный.

— Вла-а-ад…

Прошибло холодом, но не от сверхъественного тумана, а от узнавания. Мгла медленно расступилась, и Влад неверяще потряс головой. За всё своё военное прошлое он повидал немало трупов. Убитых, казнённых, изуродованных войной или противником, но они оставались мёртвыми. Иногда оживали во сне, но никогда — наяву.

— Вла-ад, — снова прохрипела Вероника.

Она стояла всего в нескольких метрах. Выглядела Ника получше, чем полагалось трупу, пролежавшему месяц в лесу. С поправкой на жару судмедэксперт дал бы ей дня три-четыре. Влад смотрел на неё с оглушающим изумлением. Видел распухшее лицо, почерневшие губы, мутные глаза. Чувствовал запах мертвечины. И всё равно не мог осознать, что такое возможно. Когда-то он сумел поверить в нечисть. Ещё до того, как первый раз увидел её своими глазами. Но поверить в живую, но мёртвую Нику оказалось на удивление тяжело — даже глядя на неё перед собой.

— Ты останешься с нами? — едва слышно прошелестела она и улыбнулась.

Из клубов дымки выползло существо, похожее на обваренный кипятком кусок сырого мяса. Оно проворно перебирало по земле маленькими багровыми ручонками и ногами с месивом из наростов вместо пальцев. На бугристой голове виднелся безгубый рот и слишком большие светло бирюзовые глаза, цветом один в один как те, что Влад каждый день видел в зеркале. Он ошарашенно попятился назад. В голове неприятно зазвенело. Замутило, как много лет назад перед первым серьёзным замесом.

Влад со злой растерянностью смотрел на Веронику и на ползающее возле неё существо. Смотрел и не понимал, как такое возможно. В сознании подала голос раздражённо-тоскливая мысль, что всё это последствия его действий и выбора отдать чужие жизни за свою. И глядя на два живых трупа, Влад вспомнил, что послужило точкой отсчёта.

В конторе Седого ему бы поверили, но послали нахер с охренительным планом, как обдурить лесных детишек. Или вообще закрыли бы в камере, где он бы и подох, когда пришло бы его время. Нет, с конторскими каши не сварить. Действовать в одиночку? Слишком много слабых мест, где что-то может пойти не так. Настолько близких друзей, к кому он мог бы прийти с просьбой помочь угробить двух торчков, в близком доступе не нашлось. После разговора с Грифом Влад долго перебирал в голове все возможные варианты, пока не остался крайне хреновый и единственный. Им оказалась Ника, дочка местного воротилы.

Страхову не повезло с детьми. Младшего сына, по слухам, он отлучил от семьи. Старшая дочь тоже далековато ушла от образца папиной дочки. Путалась с мужиками, которых нормальная женщина обошла бы далеко стороной. У Ники был ярко выраженный комплекс спасительницы. Чем хреновее ей попадался мужик, тем усерднее она старалась его спасти. Работала медсестрой в рехабе, где кандидатов на спасение — каждый первый. Там они и познакомились, когда Влад привёз своего тогда ещё живого, но уже сторчавшегося напарника. Он с ней даже не встречался в нормальном понимании этой стадии человеческих отношений. Время от времени пересекались в баре или у неё на квартире, спали без обязательств.

Когда пришлось просить о помощи, Влад не стал выжимать из себя признания или обещания. Он надавил на комплекс спасительницы. Заставить поверить Нику в далёкую от обычной жизни чертовщину было непросто. Пришлось долго объясняться, что он не сошел с ума, показать пару видосов и убедить, что это не компьютерная графика и не монтаж. Самым сложным было уговорить её пожертвовать двумя торчками ради призрачной возможности выторговать другую жизнь. Влад не рассчитывал, что будет просто. Фактически он предлагал стать соучастником двойного убийства. Будь у него чуть больше времени, Влад никогда бы не пошёл на такой риск, но в обстоятельствах, куда его загнали, приходилось действовать напролом. Откажется Ника или сдаст полиции — один хрен он через день будет трупом. В то, что детишки его прикончат, он верил больше всего.

После того, как она со скрипом согласилась, Влад взял основную работу на себя. Нашёл не засвеченную машину, которую потом придётся сдать обратно тем же барыгам на разборку. Упаковал выбранных Никой торчков и накачал убойной дозой промедола. Отыскал системы для переливания крови. Он уговорил Нику оставить дома телефон и её смарт-часы — на случай, если что-то пойдет не так, и он всё-таки сдохнет. Мол, если что она сможет просто вернуться на его машине и сказать, что попросила внедорожник съездить по делам. Влад не сомневался, что в случае чего отец прикроет дочь от любых проблем. Умолчал он только о том, что, отрезая геолокационный след от Ники, он прикрывал ещё и свою спину.

Перед глазами снова замаячили картинки недавнего прошлого. Когда они приехали в лесу, Ника сильно нервничала, и её можно было понять. Они оба вышли из машины, и она растерянно посмотрела на Влада.

— Может, есть какой-нибудь другой способ? — с надеждой спросила Ника.

Влад пристально на неё посмотрел. Он уже почуял надежду на спасение, и если бы Ника встала в позу, он бы сам закончил всё. Если те двое — цена его жизни, он убъёт их своими руками. Один — героинщик со стажем. Такой откиснет в любой момент от передоза. Второй — нахватал внушительный букет болезней и уже стоял одной ногой в могиле. Тяжёлое молчание Ника восприняла как раздумья.

— Может, мы просто отдадим им твою кровь?

— Способ есть, — жёстко ответил Влад и бросил ей ключи от машины. — Я пойду один, а вы все втроем поедете обратно.

Он старался не думать, что сделает, если Ника на самом деле попробует уехать. Нет, он бы не причинил ей вреда, но последствия были бы куда хуже. На его счастье, Вероника как-то странно на него посмотрела, бросила ключи обратно.

— Когда вернёмся, мне нужно тебе сказать одну важную вещь, — тихо проговорила она и занялась переливанием крови.

План у Влада был простой и топорный — слить из себя максимально допустимый объём крови, чтобы после этого остаться в сознании и на ногах, залить её в двух наркоманов и попытаться скормить лестным детишкам с посылом, что раз в них его кровь, значит, условие выполнено.

Из Влада Ника нацедила крови ещё в городе и запретила ему сразу садиться за руль. Часа через два пути поменялись, когда он по дороге отпоился сладким чаем, и в голове немного просветлело. Полчаса, пока нарики получали порцию здоровой крови, прошли в тишине. Крови, которая их убьёт, даже если их не вести в прожорливый туман. У обоих смертников оказалась несовместимая с Владом группа.

Когда процедура переливания закончилась, Влад потащил их в лес. Ника пошла следом, но он её остановил.

— Нет, жди здесь, как договаривались. Не вернусь через час, уезжай, но ни в коем случае не ходи искать.

Ника молча кивнула, и Влад потащил свой выкуп в лес. В голове то стучалась отчаянная уверенность, что всё получится, то подавала голос обречённость. Он кое-как угомонил разгулявшиеся мысли, ускорил шаг, почти волоча за собой обколотых до невменяемости торчков. Он всё думал, что вот сдохнут такие — никто не будет жалеть. А по дороге в лес волей-неволей задумался, а будет ли кто-то жалеть, если он сгинет? Ответ пришёл такой же неутешительный. Родные, может, вздохнут, немногочисленные друзья стопкой водки помянут. А чтобы скорбеть… Не было таких. Оно и к лучшему, наверное.

Туман появился из ниоткуда, словно его выдохнула иссушённая июльской жарой земля.

— Вернулся.

— Пришёл.

— Ты привёл свою кровь?

Влад почувствовал, как сердце забилось быстрее. Он отпустил нариков и шагнул назад.

— Привёл, забирайте.

Туман заклубился вокруг ничего не соображающих парней. Они были моложе Влада. Выглядели, правда, наоборот, старше, чем он сам — на крепкий сорокет. Кто-нибудь сказал бы, что им ещё жить и жить, но оба давно ушли на верный путь в могилу. Мгла заколыхалась как кипящая вода. Стала совсем непроглядной. Из её нутра раздались нечеловеческие вопли.

— Но они не твои родственники.

— И не ты.

Дымка рассеялась, и Влад с изумлением увидел два окровавленных скелета. Он совладал с недолгим ступором.

— В них обоих моя кровь, значит, уговор выполнен, — сухо сказал Влад.

Мгла подползла к его ногам. Дохнуло холодом.

— Ты нас обманул.

— У них твоя кровь, но и не твоя.

— Но ты нам нравишься.

— Хоть и обманщик.

— Потому что привёл не всю свою кровь.

— Но она пришла сама.

В тумане снова звонко рассмеялись, а Влад обернулся с крайне хреновым предчувствием и увидел бледную как полотно Нику. Туман ринулся к ней и накрыл белой беленой

— Беги отсюда! — крикнул Влад.

Он бросился к Нике, но ему в лицо дохнуло такой ледяной стужей, что он невольно зажмурился и прикрылся руками. Вокруг звучали голоса.

— Ты нам нравишься.

— Приводи ещё людей.

— Мы поможем.

— А твоя кровь останется с нами.

— Уходи, пока можешь.

Холод подступал ближе и ближе, вынуждая идти назад, откуда пришёл. Влад в замешательстве посмотрел на плотную белую пелену. Теперь он понял, почему Ника согласилась ему помочь, и о чём хотела поговорить.

— Уходи-уходи-уходи.

— Иначе тоже умрёшь.

— Твоя кровь хоть и маленькая, но нам нравится.

— Она тоже останется с нами.

Густой туман обжёг ноги. Влад в очередной раз попятился.

— Уходи-уходи-уходи!

В детских голосах теперь звучала звериная злость. Влад почувствовал, как по щеке снова что-то потекло. Глянул на руку — из шрама тоже сочилась кровь.

— Уходи!

Он нехотя развернулся и с тяжелым сердцем пошёл обратно к машине.

— Вла-а-ад, — за спиной пронзительно закричала невидимая Ника. — Вла-а…

Её крик оборвался с булькающим хрипом.

Месяц назад он бросил её в лесу. Залил совесть дорогим виски, засыпал транквилизаторами. Теперь вернулся.

— Вла-ад, — глухо прошептала мёртвая Ника. — Мы ждали тебя.

Существо отлипло от её ног и поползло к Владу. Он в ужасе попятился. Он просто не понимал, как такое возможно. Почему Ника не стала таким же обглоданным скелетом, почему по земле ползала какая-то стрёмная тварь размером больше чем любой новорожденный. Почему вся эта хуйня вообще с ним случилась. Влад сделал шаг назад. Другой, третий. Бросился бежать. Вслед ему снова закричали, а он опять почувствовал себя последней мразью.

По дороге он напоролся на трупы водителей. У обоих не было глаз и губ. Вместо рта — кровавое месиво без единого зуба. Значит, все его недруги пошли на жратву и запчасти для игрушек. Влад обтёр пистолет краем футболки и вложил его в руку парня. Потом протёр рукоять ножа и бросил его рядом. Заставил себя идти дальше. В сознании разгорелась злая решимость. Нет, больше он просто так не свалит. Влад добрался до машин. Дрожащей рукой схватил бутылку с водой. Выпил досуха. Нашёл еще одну, вылил половину на лицо и на голову. Легче не стало. Влад забрал свой телефон из органайзера между сиденьями и заодно — сигареты с зажигалкой.

Открыл багажник машины, в которой ехал Страхов и сразу увидел то, зачем туда полез — канистру с бензином. Он отвинтил крышки бензобаков и облил обе машины. Дым быстро заметят, ну да и хрен с ним. Всё равно найдут, а так надежнее заметать следы. Влад поискал в карманах, вытащил старый чек. Поджёг и бросил на залитый бензином капот. Пламя вспыхнуло мгновенно. Влад отошёл на безопасное расстояние. Зажал в зубах сигарету и прикурил. А ведь до чёртовых детишек он бросил курить.

Внедорожник Страхова взорвался первым. Ощерился высокими клубами пламени. Погода в последний месяц стояла засушливая. Никаких дождей. Сухая трава быстро занялась пламенем. Ветер гнал огонь вглубь леса — в ту сторону, где прятались кровожадные твари и мёртвая Ника. Хотелось верить, что в этом был хоть какой-то смысл, а не злые мысли человека, который слишком близко увидел последствия своих ошибок.

Влад развернулся и побрёл к трассе. Через несколько шагов за спиной грохнул второй взрыв. Семь человек погибло, а он живой. Словно назло всем, как в Чечне или в Сирии. Как всю свою жизнь, смысл которой он так и не постиг. Он долго плёлся по обочине, пока не добрался до заправки. Там он уговорил водилу добросить его поближе к населённому пункту, откуда сможет вызывать такси. Сказал, что с девушкой поцапался, а она его и высадила посреди нихуя. Дело житейское, бывает.

До своего района он добрался уже глубокой ночью. Сначала добрёл до стоянки, где его забрали. Машина оказалась на месте. Ключ по-прежнему торчал в замке зажигания. Даже коробка с новым монитором, ради которого он вчера выбрался из дома, лежала на заднем сиденье. Влад дёрнул уголком губ. И здесь повезло. Отдавалось это, правда, глухим равнодушием. Он вытащил ключ, закрыл машину и пошёл к дому. Возле подъезда стояло такси с включенными фарами. Водитель пытался засунуть сложенную инвалидную коляску на заднее сиденье. Рядом, сжимая в руках пузатую сумку, замерла Катя, соседка по лестничной площадке. Завидев Влада, она повернулась к нему и слегка растерянно улыбнулась.

— В аэропорт? — первым спросил Влад.

Он помнил, что Катя с сыном собирались в Москву показаться очередному доктору, который мог бы снова поставить Даньку на ноги.

— Да, сейчас поедем, — ответила Катя и замолчала, пристально глядя на него. — А ты… У тебя всё хорошо?

— Порядок, — с кривой улыбкой отозвался Влад. — День непростой был, а так нормально.

Порядок у него был написан на лице крупным шрифтом, но Катя, к счастью, не стала расспрашивать, потому что время поджимало. В другой раз он бы так легко не отделался. Катя быстро обернулась на такси. Водитель уже загрузил коляску и сел в машину.

— Можно тебя попросить? Если Джексон вдруг объявится, придержи его, пожалуйста. Я его так и не нашла. Сегодня весь день ходила искала, но ничего. Сосед с первого этажа его видел. Я вроде тут же выбежала, а уже нет. Объявления везде развесила. Мы через три дня вернёмся. Данька так переживает… Больше, чем за себя.

— Я поищу завтра, — пообещал Влад. — Если найду, напишу.

— Спасибо, — Катя слабо улыбнулась и вздохнула, снова глянула на машину. — Нам пора. Увидимся.

— Удачи вам обоим.

Влад проводил взглядом Катю и зашёл в подъезд. Даньку по-человечески было жаль. Пацану всего восемь, а он вместо того, чтобы наслаждаться летом и каникулами, катался по всей стране по врачам в надежде на чудо, в котором ему снова и снова отказывали. С отцом ему тоже не повезло.

Возле двери подъезда смотрела неработающая камера. Удачно совпало, что за месяц так и не отремонтировали. Перед тем, как ввязаться в авантюру с Никой, Влад втихую перерезал провода у камер на всех подъездах. Хотел подстраховаться, а, оказалось, напророчил беду.

Влад поднялся на свой этаж. Мелькнула было мысль, а вдруг его там уже ждут. Мелькнула и утонула всё в том же равнодушии к собственной судьбе. Влад открыл дверь. На пороге почувствовал, что беспощадно устал. Не физически, внутри словно выжгло все эмоции, а на пепелище тихо выло что-то тоскливое, нехорошее. В унылый беззвучный вой растревоженных вклинился кошачий мяв. Влад обернулся и удивленно хмыкнул — на последней ступеньке лестницы на технический этаж стоял здоровенный рыжий мейн-кун.

— Ну здравствуй, хрен мордастый, — усмехнулся Влад. — Где же ты был, когда тебя всем миром искали?

Наверняка какая-нибудь добрая душа забросила в подъезд, а котяра ломанулся на самый верх.

— Чего встал, заходи.

Влад приоткрыл пошире дверь. Джексон неторопливо спустился с лестницы и зашёл в чужую квартиру, как к себе домой. И сразу же потрепал на кухню. Почуял жратву. Влад перед тем, как уехать, бросил в раковину мясо размораживаться. Сейчас уж точно всё оттаяло, если вообще не подтухло, пока он мотался по лесам и туманам. Влад сбросил кроссовки и куртку. Единственное, на что хватило сил — это нарезать оголодавшему коту мяса, стараясь не думать про существо из леса. Поставить на пол тарелку с водой. И выпить две таблетки “Атаракса”, чтобы придавить транквилизатором беспокойные мысли. Не включая свет, Влад зашёл в комнату. Пока его не было, кондей нагнал холода. Влад вырубил кондиционер и открыл окно. С улицы потянуло теплом и свежестью. Уже начинало светать. На востоке небо выцвело, а у самого горизонта окрасилось алым.

По-хорошему надо было сходить в душ и попробовать заснуть, чтобы на свежую голову подумать, как выпутываться дальше. Влад понятия не имел, кто ещё в курсе, что Страхов собирался его грохнуть. Надеялся, что если такие и были, то им хватит мозгов молчать, чтобы не загреметь соучастниками. Завтра, скорее всего, все СМИ загудят про исчезновение местной шишки. А уж если найдут скелеты, то все журналюги возбудятся. Если, конечно, кости не растащили на игрушки.

Влад взял с полки бутылку виски и обессиленно опустился в мягкое кресло. Отвинтил крышку, отхлебнул и тут же закашлялся, вспомнив, что закинулся “колёсами”. Поставил вискарь на стол — рядом с наполовину собранной моделью “кукурузника” и расставленными рядом красками. Вот тебе и сгонял быстренько за монитором, чтобы потом продолжить собирать… Он бросил на стол телефон, откинул голову на спинку и прикрыл глаза. За закрытыми веками мерещился лес. Через пару минут из состояния шаткого покоя его выдернул запрыгнувший на колени мейн-кун.

— Что, брат, херовый у тебя был день? — разглядывая мордатого кота, с усмешкой произнёс Влад.

Потрепал Джексона по рыжей башке. Котяра тут же разлёгся у него на груди. Доверчивый он, добрый.

— Вот и у меня, — Влад тяжело вздохнул, — пиздец какой херовый.

Он дотянулся до мобильника, навёл камеру на кота и отправил фото Кате. Может, теперь на редкость паршивый день хоть для кого-то станет немного лучше.

Продолжение следует

А поход в поликлинику получился тревожный. Как там котятки дома? Без него. В этих очередях к терапевту одуреть можно было…

Затарился едой на несколько дней в магазине. Прибежал домой. Все на месте, все живы! А он-то уже подумал, что могло случиться что ни будь нехорошее. Накрутил себя, прям как любящая мать! Настолько уже привязался к этим котятам.

Котики пищали, голодные. Но Рома тут же их накормил. И только тогда на душе сделалось хорошо. Спокойно.

Котики ели много. И росли, что называется, на глазах. Радостно.

Несмотря на сложности – кормить котяток приходилось довольно часто – это было самое счастливое время для Ромы за многие месяцы. Развод сильно подкосил его. Жена отсудила себе сына, к которому Рома был очень привязан. А потом начала всячески мешать им видеться по выходным. Настраивала маленького сынишку, который ещё ничего не понимал, против Ромы. Сынишка плакал, он не понимал, почему это «папа плохой», но бывшая, видать, наказывала сынишку, если тот отвечал согласием, например, на предложения Ромы съездить в парк аттракционов.

-- Ты не нужен ему! Он не хочет тебя видеть! Больше не приходи к нам, Рома! У него теперь другой отец!

Спустя множество скандалов и нервотрёпок бывшая всё-таки своего добилась. И хоть прошло уже два года – чего-то не занялась новая жизнь. Рома уже смирился, кажется. Но всё шло наперекосяк. Сплошная череда неудач. Ничего делать не хотелось, на работу ходил с трудом. Рома начал пить. По вечерам, но каждый день. А в выходные напивался с самого утра.  

Сейчас же он перестал это делать. Даже не возникало желания, хотя, казалось бы – «больничный». Пей сколько влезет! Но совсем не хотелось. Это Рома осознал с приятным удивлением для себя. Зачем пить, когда и так хорошо? Когда есть котятки? Матёрый и Синяк – так он их назвал.

Радостно, прекрасно. Восхитительно.

К чертям все душевные хвори! На душе началась весна. Смысла в жизни не было – и теперь он появился. И всё раскрасил.

Рома продлевал «больничный» до самого последнего. Через две недели терапевт выписал Рому, сославшись, что больше продлевать не может. Поэтому пришлось идти на работу.

Котятки уже немного подросли. Наверное, потерпят.

Рома научил их пить из миски с молоком. Поэтому пропасть не должны…

И всё же, он почувствовал некоторую пустоту внутри, едва сел в машину. И на работе он всё не мог найти себе места.

Как же он привязался к котяткам! Накрывала тоска, печаль и скука. Было трудно сосредоточиться на задачах, когда дома могли умереть хрупкие и беззащитные перед жестокой вселенной существа.

В обед Рома не выдержал и наведался домой, почти в панике. Котята пищали. Они выпили всё молоко и просили ещё. Какой хороший у них аппетит! Большими вырастут! Рома наполнил миску снова, погладил Матёрого и Синяка. Тут же полегчало. И поехал на работу, где его снова повстречала тягучая тоска.

До вечера он едва дотерпел. Работать было просто невозможно.

Как бы ещё взять больничный, думал Рома, психуя в пробках. Или что бы такое придумать? И без того денег мало придёт в следующем месяце…

Так прошло несколько дней.

Рома решил взять котяток с собой. В офисе можно будет их подкармливать. Они будут сидеть рядом и этим его успокаивать. Отличная идея.

Рома привёз котяток в переноске. Показал их коллегам, с неохотой. Никогда не любил с теми общаться, но пусть познакомятся со своими новыми соседями. Коллеги же воротили носами. Выразили отвращение, смешанное с удивлением.

Так явно не любить котят – это уже диагноз. Нелюди.

Но и чёрт с ними. Рома всегда знал, что его коллеги – придурки, а сейчас лишь сильнее убедился в этом.

-- Что за… что это? – спросил у Ромы технический директор, когда навестил своих подчинённых на утренней планёрке.

-- В каком это смысле?

-- А в каком ещё может быть смысле? Что ты принёс сюда?

-- Это котята. Маленькие. Их не оставить дома, подкармливать надо. Потому и принёс сюда. Это вроде не запрещено.

-- …психушка… -- директор не сразу нашёлся что сказать, а коллеги посмеялись над реакцией своего начальника. -- Глаза разуй, что ли... А я и думаю, чем это от тебя несёт в последнее время. Больше не приноси сюда эту гадость.

-- Ты че, офигел так говорить?!..

-- Ты ещё и выражаешься? «Ты»?

-- Вы тоже поласковей! Я их выходил, спас им жизнь. Они мне как дети собственные!

-- …Понял… -- повёл бровёй начальник. – Но я серьёзно. Больше не приноси это сюда… «Пожалуйста», если угодно. Договорились? Только не обижайся на меня. Я серьёзно.

Рома остолбенел. Он бы вмазал уроду по роже. Но не осмелился. Только разозлился.

-- Договорились, -- буркнул Рома. Планёрка началась. Технический директор раздавал указания, морщил нос. Потом распахнул окно настежь, хотя на улице погодка была холодная. И убрался прочь сразу, как планёрка завершилась. А коллеги частенько оглядывались на Рому. На переноску с котятами. Но, как и прежде, не говорили ему и слова. Натянутые отношения с коллегами – этого и врагу не пожелаешь. Неприятно.

В тот день коллеги старались выходить в курилку почаще и в кабинете проводить времени поменьше.

-- …он всегда был странный, но чтоб настолько… -- услышал однажды Рома, как они шептались. Он искренне не мог понять, в чём дело. И что же вызвало подобную реакцию.

Жестокие люди. В конце концов, кто-тоже выкинул этих котят в канаву. Мир полон моральных уродов. А насчёт своих коллег Рома никогда не сомневался. «Нормальные» люди всегда отличаются особенной низостью.

Невыносимая рабочая неделя без котят продолжилась. Их Рома оставил дома. Они так жалобно  пищали, когда он подошёл к двери, что тот едва заставил себя выйти на улицу.

Невыносимая тоска. Опустошающая душевная боль. Полное отсутствие мотивации. Рома даже снова схватился за водку. Чтобы просто перетерпеть работу до вечера. Пил в тайне. Но немного перебрал.

И это сыграло с ним злую шутку. Чувства взвинтились. И Рома уехал домой после полудня, не поставив никого в известность.

Радость, спокойствие, ощущение осмысленности.

Дома, рядом с Синяком и Матёрым, было хорошо.

Несколько дней Рома не выходил на связь, справедливо опасаясь быть вызванным в офис. А потом ему из отдела кадров прислали СМСку с сообщением об увольнении по статье. За прогулы.

Рома наплевал на всё. Эти маленькие и милые существа стали его смыслом жизни.

Рома вдруг осознал, чего ему не хватало всю жизнь на самом деле. Ему не хватало заботы о других. У него никого не было, о ком бы он мог позаботиться. И эту жажду он глушил в алкоголе. У него отняли сына. А теперь хотели отнять и котят. Они ведь умрут без него! Не смогут жить в квартире. Им одиноко и страшно одним. Котята могут случайно упасть с высоты и разбиться в кровавую лепёшку. Поломать свои ножки. Стать инвалидами.

Они ведь так любят лазить по стенам… Опасно. Рома пытался сказать им, чтобы котята так не делали. Но котята всё равно лазили, ползали. И, когда отсыревающие обои отклеивались, шмякались вниз.

После пары панических атак, вызванных этими падениями, пришлось оборвать все обои во всех комнатах. Теперь обои валялись на полу повсюду. Выносить их в мусорку не хотелось.

Рома не сводил глаз с котяток. Улавливал каждое их движение. Любил каждое их движение. Он не мог допустить, чтобы котята разбились в кровавые лепёшки. Не хотел увидеть их разбросанные по полу кишки. Поломанные лапки с открытыми переломами. Не хотел.

Рома гладил котяток и был счастлив.

Жить ради других – вот что действительно важно.

У Ромы была финансовая подушка и собственный дом. А значит работать не так важно. Сейчас котятки вырастут, станут самостоятельными. Смогут жить и без него. Хотя, конечно, не хотелось бы такого. Не хотелось бы вновь сделаться никому не нужным. Но…

Как же быстро они росли…

А котятки росли. Росли. Странно, что они стали больше обычных кошек. Сделались тяжёлыми. И теперь просили не только молока. Им стало его мало. После небольших экспериментов, Рома выяснил, что больше всего котятам нравится сырое мясо. Чем свежее – тем лучше.

Кушайте, мои хорошие! Я вам ещё принесу!

Разожрались так, что стали больше средней собаки! И всё не останавливались в своём росте. Это было очень странно. Что за порода такая? Точно ли это котятки?

Рома засомневался.

Вообще, с чего он взял, что это – котятки?

Они же совсем на них не похожи.

Они длинные. Большие. Клыки у них больше походили на жвала. Тело их опоясывали многочисленные «юбочки». При помощи которых они иногда взлетали с пробирающим до дрожи жужжанием.

С отвратительным жужжанием. Как летающие тараканы.

Какие же это «котятки»?!...

Рома паниковал. Особенно в моменты, когда сладкая пелена из любви, заботы и умиления куда-то пропадала.

Рома паниковал, когда всё менялось на кошмар. На ужас. На грязь, фекалии и гниль.

Он хотел бы сбежать из дома. Но теперь его не отпускали.

Они стали больше и сильней, чем он. А холодильник стремительно пустел.

Питомцы теперь не давали Роме привычной дозы опьянения. Они всегда управляли им. Жестоко манипулировали. Как же поздно он это понял. Теперь даже голова работала по-другому. Совсем иначе.

Курьер. Да. Курьер. Позвать курьера. Вот только денег нет. Последние.

Питомцы теперь обжигали Рому кошмарами, безнадёгой. Намеренно лишали его спокойного сна. Рома вырубался, когда нервная система оказывалась совсем истощена. Только когда питомцы переваривали очередные килограммы мяса – удавалось немного поспать.

Они распрыскивали что-то по воздуху. На окнах проступал конденсат. Цветы давно подохли, завяли.

Иногда питомцы кусали. Укусы их были хуже всего. После укусов уснуть нельзя было три дня. И убежать было некуда. Всё это сидело в голове. Рома стремительно менялся, но ничего не мог поделать. Дважды он брал в руки телефон и набирал заветные три цифры… но каждый раз стирал их. В надежде на милость. В надежде, что всё ещё наладится. Что нужно всего лишь перетерпеть.

-- Всё в порядке? – спросил курьер, привезший пакеты с едой. Паренёк увидел серую и необычайно исхудавшую фигуру, высовывающуюся из темноты. Окна Рома заклеил уже давно. Свет резал глаза. Курьер отпрянул, учуяв резкий запах дерьма, мочи и гнили.

-- Всё в порядке, -- ответил Рома и захлопнул дверь. Он боялся оставаться с тварями наедине. Но ещё сильнее он боялся, непонятно почему, покинуть дом, потерять своих любимцев.

Что будет, когда мясо закончится?

Понятно, что будет…

В один день Рому вырвали из бессознательного состояния. Странные звуки. Существа скреблись в дверь. Царапали порог, пытаясь вырыть подкоп. Они просились наружу. Просились погулять. Но теперь они не пищали жалобливо. Они угрожающе клокотали. Рома боялся. Сердце заколотилось. Нет. Только не это. Пожалуйста! Он боялся потерять рассудок от чувства безнадёги, которое одолевало его, едва он отходил от своих питомцев достаточно далеко. Без них он больше не сможет жить. Никогда. Это Рома уже давно усвоил. Сколько времени вообще прошло…

Но ещё больше Рома боялся оказаться в немилости у своих любимцев.

Раздирающее душу отчаяние пронзило его. Они всегда добивались своего. Им сопротивляться было невозможно. Тогда Рома распахнул дверь, выпустив неземных чудовищ наружу. И они тут же взмыли ввысь. Зажужжали многочисленными «юбочками». Клокот пронзил округу. На дворе была глубокая ночь.

Они отправились на свою первую охоту. Теперь они стали самостоятельными. И совсем взрослыми.

А Рома рухнул у порога. Его рвало от невыносимой тоски. И от жгучего страха. Что же он натворил…

Продолжение следует, если пост наберёт 500 лайков, а то писать в пустоту без мотивации... не наберёт, ну тогда не буду писать ваще, что ж, вы тут судьи... ;)

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Неопознанное зачисление 1090р

Александр 1000р «Жги темнейшего и спасителей»

Дмитрий П. 100р «На темнейшего! может добавишь больше развития баронства Миробоичей? Как вариант уникальные сплавы и материалы Изнанки - для усиления войск» Ответ: Развития баронства и без того много, уже 60 глав «вступления».

***

Мой телеграм канал, на котором вы точно не пропустите проду, если пост наберёт 500 лайков: https://t.me/emir_radrigez

Пожалуй, решил он, сон начал посещать его около полугода назад – это точно, а может, и раньше. Поначалу видения приходили раз в месяц, потом раз в две недели, а пару месяцев назад зачастили сначала через две ночи на третью, а вот уже вторую неделю они снились каждый день. Нельзя сказать, что сон не нравился Войнову, даже, наоборот – он вносил в его размеренную и не слишком богатую событиями жизнь пенсионера определённое разнообразие. Его беспокоило только одно: было у него смутное чувство, что сон ничем хорошим не заканчивается, но вот чем конкретно, он не помнил.

Когда сон пришёл третий раз подряд, Алексей Иванович начал записывать его. Для чего купил общую тетрадь в клеточку. Не всегда ему это удавалось. Иногда он исписывал по несколько страниц, а иногда всего пару строк, такое случалось чаще, но результат был – почти двадцать страниц, исписанных чётким и аккуратным почерком.

Войнов, в который раз, перечитал написанное и усмехнулся. Надо же – Спания, Роланд Мёртвый, ландскнехты – каша какая. Пожалуй, пора заканчивать читать на ночь Стивена Кинга. Да и сон был куда как интересней любой книги. Прекрасные женщины, наёмники, схватки, неверные жёны, семейные реликвии. Не сон – любовный роман.

Он помассировал тупо ноющее колено. Что же – из волшебных сказок пора возвращаться в скучное настоящее. Рука его снова нырнула под кровать, на этот раз достав плоскую коробочку с иглами. Пока голова была занята мыслями, пальцы привычно делали своё дело. Круговыми движениями растёрли колено, сняли колпачки с тонких и гибких игл и глубоко вонзили их в ногу. Почти сразу по ноге, от колена вверх и вниз, разлилось приятное тепло, смывающее своими волнами застарелую боль. Войнов выждал положенные двадцать минут, ни о чём не думая, лишь прислушиваясь к ощущениям в ноге, и вынул иглы. Осторожно встал, походил, хоть по опыту знал – после процедуры колено будет как новое. Передвигаться было можно, он даже почти не хромал, лишь слегка припадал на травмированную ногу.

Отлично, теперь можно и подвигаться, как советовал доктор:

— Ты, Лёша, слушай, что тебе старый дохтур говорит, — Саня Малышев усмехнулся в прокуренные усы, хотя и был он всего на пару лет старше Алексея, — ты теперь, увы, не боец, уж прости за прямоту.

— С такой фигней в башке, — он осторожно прикоснулся к левому виску Войнова, — кроссы в полной выкладке не побегаешь, и в ринге пять раундов не отстоишь. Для тебя теперь малейшее сотрясение равно смерти. И так чудо, что ты на своих двоих ходишь и собственными мозгами думаешь. Да и нога твоя… Знаешь, Лёха, я обычно пациентам такого не говорю, но ты парень крепкий и сам всё понимаешь. Хреново у тебя с ногой. Колено, можно сказать, по кусочкам собрали, спасибо профессору Верхотанскому, кстати. И ходить тебе всю жизнь с палкой – это в лучшем случае, а в худшем, сам понимаешь, — он развёл руками, — если… — Саня замялся.

— Я понимаю, ты, конечно, во всякое там ушу-мушу не веришь, но есть у меня один знакомец, вместе на Дальнем Востоке когда-то докторствали. Он там с китайцем одним сдружился. Детёныша его, можно сказать, с того света вытащил, перитонит, понимаешь ли, не шутит, тот и научил его кой чему. Он помочь может.

Войнову было всё равно, он был готов хвататься за любую соломинку, только бы не оказаться в инвалидном кресле. Поэтому он согласился пойти к знакомому Малышева – Александру Аджиеву. Тот научил его ставить себе иголки и показал, что делать, чтобы не стать инвалидом.

Войнов щёлкнул кнопкой старенькой магнитолы, и из хрипящих динамиков полилось:

Моё имя – стёршийся Иероглиф.

Мои одежды залатаны ветром,

Что несу я в зажатых ладонях

Меня не спросят, и я не отвечу...[1]

«Пикник» полюбился ему ещё в далёком восемьдесят шестом, когда он, ещё совсем пацаном, попал на их квартирник. Была в музыке и текстах Шклярского какая-то тайна и нездешность, словно не человек писал её, а нечто иное – принадлежащее не этому миру. Сочетание мелодии, стихов и хрипловато-тонкого, словно надломленного голоса всегда успокаивало Алексея Ивановича, настраивало на позитивный лад и приводило мечущиеся мысли в порядок. Почти всё он делал под тихое бормотание магнитофона: готовил, убирался, писал. Вот и форму Тайцзи Войнов пристрастился делать под еле слышный шёпот динамиков.

Алексей Иванович начал повторять форму. Одна позиция перетекала в другую – «Поглаживание гривы» сменилось на «Журавль распахивает крылья», «Одиночная плеть» перешла в «Руки, разгоняющие облака». Тело, поначалу деревянное после сна, оживало, движения теряли угловатость, становясь плавными и текучими.

Через час Войнов остановился, за окном, прогнав ночные сумерки, заняло своё место осеннее утро. Чувствовал он себя прекрасно, насколько это вообще возможно в его случае. Тюканье в виске почти прекратилось, а саднящая боль в колене, купированная иглоукалыванием, совсем прошла, и даже еле заметная хромота исчезла, жаль, что к вечеру всё равно вернётся.

Теперь можно и позавтракать.

Приготовление завтрака было для Алексея Ивановича так же привычно, как и утренняя разминка после сна. Делов-то – сварить овсянку и оставить её доходить в кастрюльке под плотной крышкой. Зелёный чай заварить, отстоять, слить и снова заварить. Как говорил Аджиев:

— Первый завар пьёт унитаз.

А пока всё доходит до нужных кондиций, принять душ и переодеться.

Позавтракав, он, накинув плащ и надев ботинки на толстой подошве – за окном начал моросить противный мелкий дождь, – отправился на свою ежедневную утреннюю прогулку.

Как говаривал всё тот же Саня Малышев:

— Ты теперь свою тыкву проветривать должен, и чем чаще, тем лучше. Утром пару часиков и перед сном часок. А то загниёт она, сам рад не будешь. И умоляю, Лёша, никаких физических нагрузок, кроме неспешной ходьбы. Тебе теперь тяжелее стакана ничего поднимать нельзя, да и то, если он только до половины налит. Чаем, разумеется. И не геройствуй, ради Бога, а то знаю я тебя. Один удар – и ты на тот свет прямиком пойдёшь, прямо в лапы к Николаю Угоднику.

Вот Войнов и гулял по три часа, и не напрягался, и не геройствовал, и частенько сожалел, что растяжка, рванувшая рядом с ним, не отправила его прямиком в эти самые лапы.

6

Неспешно меся грязь в безлюдном, по случаю раннего утра парке, Алексей Иванович в который раз размышлял о превратностях судьбы. Как эта стерва в один миг может переломать жизнь и из полноценного мужчины сделать без пяти минут инвалида.

А ведь были тогда звоночки, звенели колокольчики-колокола, предупреждая о беде, да он не послушал. Как ведь Алёна тогда просила:

— Лёша, милый, хватит уже из себя героя строить, хватит по сопкам скакать и автоматом бряцать. Тебе лет сколько, не заметишь – сороковник стукнет, а ты всё мечешься, бандитов этих своих ловишь.

— Не бандитов, тех милиция ловит, а я…

— Да мне всё равно, Лёша, бандитов, не бандитов… Я ребёнка хочу, мне скоро тридцать два… Ты понимаешь, что такое тридцать два года для женщины?

Он не понимал. Зато прекрасно понимал, что ничего другого, кроме как, выслеживать и уничтожать этих самых бандитов-небандитов не умеет.

И чем заниматься будет, выйдя в отставку, он тоже не понимал. В лучшем случае его ждало перекладывание бумажек с одного места на другое или должность инструктора по стрельбе или физической подготовке, в худшем… Он даже боялся думать об этом худшем.

А она всё не унималась:

— А какой сейчас ребёнок, Лёша? — вопрошала Алёна, словно он предложил ей его родить, — я же не знаю, приедешь ты из своей очередной командировки живым, или тебя привезут в гробу, или не привезут вообще – нечего будет привозить, или ещё хуже – инвалидом приедешь…

Она говорила. Хотя прекрасно знала: нельзя такое говорить, нельзя. Ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах. Знала, какие они все суеверные. Знала и всё равно говорила. И как накаркала тогда.

Это был последний их разговор. Надо было тогда наплевать на эти слова и обнять её, поцеловать в родное – мягкое и тёплое плечо и пообещать… Да что угодно можно было тогда пообещать, но…

Но он в ту ночь смотрел на её красивую спину, на лопатки, словно маленькие крылышки, оттопыривающие нежную кожу, и почти ненавидел за этот разговор. И себя ненавидел за то, что никак не может пересилить и обнять Алёну, и прижать к себе, и успокоить, и пообещать бросить всё к чёрту.

— Лёша, ты слышишь меня? Я так больше не могу. Завтра я уезжаю к маме, а ты думай, что для тебя важнее – я или твоя служба, в общем ре…

Монолог её оборвал звонок. Старенькая, но верная Nokia выдала тему из «Пикника», как потом оказалось, пророческую:

Это выстрел в висок, изменяющий бег

Это чёрный чулок на загорелой ноге

Это страх темноты, страх, что будет потом

Это чьи-то шаги за углом, это…[2]

— Да, — он сел на кровати.

— Войнов, — командир не спрашивал – утверждал, — ты нужен. Я, конечно, приказать не могу, но Немиров ногу сломал. — Чёткие, рубленые фразы. — Было решено послать твою группу, ты готов?

Алексей обернулся на скрип кровати. Алёна смотрела на него, нервно покусывая красивую губу и иронично изломив тонкую бровь. Сам её взгляд кричал: выбирай. Вот тут бы ему и отказаться от командировки, сославшись на… Да на всё что угодно, да хоть бы на то, что он с бойцами только неделю назад покинул «зелёнку» и технически, да и морально, они не готовы вернутся, но он согласился.

Он лежал, закинув руки за голову, наблюдая, как Алёна мечется по комнате, собирая вещи, одевается, вызывает такси и уходит, хлопнув дверью.

Что он мог ей сказать? Что в жизни, кроме службы и Алёны, у него ничего нет. Что он, как тот пастуший овчар, кроме как охранять, а при надобности выслеживать и рвать зубами врага, больше ничего не умеет. И что ему делать, уйдя в отставку, ну что? А с ней, Алёной, всё не так гладко, как хотелось бы, и что будущего у них, возможно, нет. И представься выбор, а он представился, он выберет свою службу, чтобы сдохнуть, в конце концов, на ней, а не её – Алёну. Она это понимала, поэтому и ушла.

Дальше был рейд, взрыв, госпиталь и приговор врачей. Больше они никогда не виделись. Может, оно и к лучшему, ведь с ним стало то, чего она больше всего боялась.

Алексей Иванович взглянул на часы: за размышлениями он не заметил, как пролетели отведённые для прогулки два часа.

Войнов достал ключи и собирался уже отомкнуть замки, но за миг до того, как ключ вошёл в скважину, замер на пороге. Ему показалось, что в квартире кто-то разговаривает. Он постоял несколько секунд неподвижно, вслушиваясь в бубнёж за дверью, и облегчённо улыбнулся.

Магнитофон – он забыл его выключить, а магнитола, снабжённая функцией автоматической перемотки, так и гоняла кассету по кругу.

Тщательно соскоблил грязь, налипшую на подошвы, он отпер дверь. Войдя, он снял ботинки и, повесив промокший плащ на плечики, прошёл в комнату. Занёс палец над кнопкой со стёршейся надписью «Stop», но передумал, вслушиваясь в чеканные слова:

Мы, как трепетные птицы

Мы как свечи на ветру

Дивный сон ещё нам снится,

Да развеется к утру…[3]

Строчки песни напомнили ему кое о чём, записанном нынче утром в тетрадь. Что там Роланд Мёртвый думал о «реперных точках». Нет, так, конечно, он поворотные события в своей жизни не называл, это уже Алексей Иванович придумал им такое название. Вот только удивительным образом эти девятилетние отрезки, менявшие жизнь Роланда, перекликались с точно такими по длительности отрезками жизни Войнова.

Так и не выключив магнитолу, он переоделся в сухое и присел за письменный стол. Пробежал пальцами по клавишам старенького «Ундервуда», купленного на небольшом воскресном развале у старичка библиотекаря. Небольшую районную библиотеку, в которой тот работал, присоединили к городской, и всё старое имущество, вместе с этим самым старичком, списали. Машинка была старая, но вполне рабочая. Несмотря на приличные годы, она бойко и звонко клацала костяными клавишами и ни одна, на удивление, не западала.

Войнов заправил лист в каретки, и, секунду подумав, напечатал заглавными буквами по центру листа: «Реперные точки».

7

«Реперные точки»

Я давно заметил такую странность в моей жизни, как «Реперные точки». Собственно, я даже не знаю, что это такое. Термин этот я услышал когда-то давно, и он мне понравился – есть в звучании этих слов какая-то таинственность и… обречённость? Наверное, для меня – да.

Когда это началось – я не знаю. Наверное, после ранения. Я долго, очень долго валялся на койке в госпитале и ничего не делал, так как просто нельзя, и всё, что мне оставалось, это думать. И я думал и вспоминал, перебирал прошлую жизнь, словно монах бусины чёток, и случайно… случайно ли? Заметил странную закономерность в моей жизни. Девятилетние отрезки, после которых жизнь моя круто менялась, как изломанная линия пульсового графика. И менялась она независимо от того, хочу я этого или нет. Странным образом перемены эти происходили на конец года.

Первая такая произошла, когда мне было девять лет. Отцу тогда предложили перевод на другое место службы, какое – называть не буду. У него был выбор, а такое бывает нечасто: остаться или уехать. Он выбрал последнее. Мы с матерью, разумеется, отправились за ним. Уехали мы осенью. Поздней осенью, почти зимой.

Я долго размышлял над тем, кем бы я стал, если бы он тогда остался. Уж точно не тем человеком, каким я являюсь сейчас.

Вторая случилась, когда мне было восемнадцать. Встал выбор: куда пойти – институт, армия или военное училище. Мать была за институт, отец за училище, я хотел в войска. Грезил я тогда романтикой спецназа. Как потом оказалось, никакой романтики там нет. Нетрудно догадаться, что ушёл я в осенний призыв.

Если бы я тогда не настоял на своём, то, возможно, до сих пор протирал штаны в штабе, и уж точно мне не пришлось бы жить с чугунятиной в голове, или чем там была оснащена растяжка.

Третья «реперная точка», приключилась со мной в двадцать семь годков – Алёна. Девочка голубые глазки, стройные ножки, высокая грудь. Радость моя и проклятье. Перед встречей с ней я уже решился предложить руку и сердце Ирине, которая, кажется, только этого от меня и ждала. Ириша – рыжая, словно лисичка, веснушчатая хохотушка, пухленькая, словно сдобная булочка, милашка и обаяшка, а по совместительству дочь комполка. Да, женитьба на ней открывала для меня хороший такой и, главное, ровный карьерный взлёт. Но в жизнь мою ворвалась темноволосая стройная бестия со стервозным характером, а вместе с ней бесконечные командировки и взыскания по малейшему поводу. Комполка был злопамятен и очень любил дочку.

Четвёртая, на сегодняшний день крайняя, злополучный октябрьский рейд, закончившийся для меня весьма печально. Я ведь тогда мог отказаться, и, возможно, сейчас бы водил дочку или сына в школу.

Для чего я это пишу?

Во-первых, чтобы упорядочить мысли.

А во-вторых – мне сорок пять, сейчас осень, а значит, по всем подсчётам, скоро меня ждёт очередной резкий поворот. Чем он для меня закончится, я даже боюсь предположить…

[1] Гр. Пикник - Иероглиф

[2] Пикник – Настоящие дни

[3] Пикник – Мы, как трепетные птицы

Лет семь назад он не мог и подумать, что у него будет любовная связь с одной из прекраснейших женщин Оливы, и по совместительству женой одного из столпов города. Того самого, возле дома которого горничная Долорес Де ЛаВеги видела Габриэллу ДеАриес в обществе Гая Мертвеца и Хесуса Волка, двух скользких и очень опасных наёмников, неизвестно на кого работающих. Или после рассказа Долорес известно? Вряд ли. Сантьяго Дельгадо был, конечно, именит, богат и обладал достаточной властью, чтобы стереть Роланда в порошок, ну или как минимум попытаться это сделать, узнай он о его связи с собственной женой. Но, к счастью, он был так же глуп, как и богат. Так что вряд ли он мог стоять в тени этой интриги. Кто-то другой манипулировал и компрачикос, и Роландом, и человеком, отдававшим приказы Роланду. А это наводило на кой-какие мысли, надо сказать, очень нехорошие мысли, настолько нехорошие, что Роланд гнал их от себя, по крайней мере, пока у него не будет информации больше, чем сейчас, или пока наёмники не начнут действовать.

Гнать-то он их гнал, да только они упорно вертелись вокруг того, во что он влез, согласившись помочь сеньорите Де ЛаВега. И как связаны два бывших ландскнехта и один правящий дом, точнее – два, если считать Дельгадо. И чем такая связь может вылиться для него. Ничем хорошим для него это закончиться не могло, конечно. А если принимать во внимание заканчивающийся четвёртый период в его жизни, то всё могло обернуться куда хуже, чем он мог подумать.

Изабелла пошевелилась и, чмокнув во сне губами, перевернулась на спину, открыв его взору маленькую грудь с острыми сосками и аккуратно подбритый тёмный пушок внизу живота.

Мысли Роланда мгновенно перескочили с наёмников на женщину, лежащую у его ног. Пламя страсти вновь зародилось у него в животе, и он уже почти решил разбудить её, чтобы контюа су люча де амор[1], но Изабелла, вновь причмокнув, свернулась калачиком, так что он мог видеть только скрещённые лодыжки и тонкие руки, обхватившие колени. Остальное скрывали волосы, накрывшие женщину, словно покрывало.

Пусть поспит, решил Роланд, да и он пока не набрался достаточно сил, чтобы доставить ей настоящее удовольствие. Надо ещё немного передохнуть. Дьявол! Это не женщина, а вулкан страсти.

Роланд с трудом отвёл взгляд от спящей Изабеллы. О чём он думал? Ах да! О девятилетних отрезках его жизни, заканчивающиеся крутым поворотом в его судьбе, иногда хорошим, иногда плохим.

Раньше он об этом не думал, он вообще не любил философствовать, предпочитая действовать, а не размышлять. Но его нынешняя, скажем так работа, не сказать, что была слишком спокойной, но оставляла достаточно времени для размышлений. Да и сеньор Альваро служивший у Роланда писарем, бывший пастор небольшой деревенской церкви, расстриженный за пьянство, лет эдак десять назад, любил философские диспуты. Он же и пристрастил Роланда к чтению, благо библиотека, оказавшаяся в его распоряжении, была весьма богатой.

После прочтения одного весьма занятного манускрипта под называнием «Течение времени и человек», некоего Ласто Симонского, Роланд обратил внимание на эти девятилетние отрезки своей жизни и резкие повороты в этой самой жизни после их окончания.

Первый такой отрезок – счастливое и безоблачное детство, закончился вторжением ландскнехтов в его родной город и смертью родителей.

Второй продолжался до тех пор, пока его не приняли в роту Мертвоголовых. Роланд вздохнул: о тех годах он особенно не любил вспоминать. Три года жизни в сиротском приюте, из которого он несколько раз безуспешно сбегал. Затем, когда ему исполнилось двенадцать, четыре года скитаний по дорогам Вейцари, Утенберга, Инеции и Талии. За это время он стал настоящим человеком дороги и наконец, в шестнадцать, добавив себе при найме пару лет, поступил на службу в войско приграничного Ижона, там как раз готовились к войне с соседями и набирали в войско всех подряд, лишь бы будущий воин мог удержать в руках копьё. Через два года почти беспрерывных приграничных стычек, заматерев и набравший армейского опыта, он прошёл соискание в роту ландскнехтов и стал Мертвоголовым.

Так начался третий период – полный крови, боли, азарта и женщин. Который кончился ровно через девять лет. Тогда, когда он ушёл из отряда, чтобы оказаться далеко от земель, где хозяйничала рота Мёртвой головы. После недолгих скитаний он осел в благословенной Спании. Стране, славящейся своим вином, благодатным климатом и жарким морем. Где женщины были столь же красивы, как и горды, а мужчины щедры на дружбу и свару, затеваемую по любому пустяшному поводу. Стране, давно не знающей войн и ничего не слышащей о чуме под названием ландскнехты.

Вот он, четвёртый, подходящий к завершению отрезок. Что ему несёт следующий и будет ли он?

Роланд не успел додумать эту мысль до конца. Изабелла проснулась и сладко потянулась, открыв для его взгляда всю себя. От её вида вся философия мигом выветрилась из его головы.

— Любимый, — женщина, словно кошка, подкралась к нему.

— Да, сладкая, — он погладил её по гриве спутанных со сна волос.

— Возьми меня. — Изабелла потёрлась щекой о его живот и легла на него, крепко прижавшись всем телом. — Прямо сейчас, я соскучилась по ощущению тебя внутри себя.

Роланд в притворном ужасе воскликнул:

— Так быстро? Мы же только…

— Т-с-с, — Изабелла коснулась кончиками пальцев его губ, — просто возьми меня, и всё.

И Роланд взял её. Хотя это, как посмотреть, кто кого взял, мелькнула у него последняя мысль, прежде чем страсть окутала его огненным клубком и сожгла все размышления.

Изабелла последний раз вздрогнула в пароксизме страсти и, издав глубокий горловой стон,  обмякла под телом Роланда. Он собирался уже откинуться на подушки и освободить её от своей тяжести, но гладкие ноги женщины обвили его бёдра, а руки обхватили плечи.

— Подожди, — хрипло прошептала она ему в ухо, — побудь во мне.

Ладонь Изабеллы скользнула по его плечу и, нащупав жуткий шрам толщиной в палец и змеящийся от правой лопатки вниз до поясницы, начала нежно его поглаживать. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Словно поглаживая кошку вдоль хребта. Отметку эту он получил в одну из трёх проигранных его ротой компаний. Он, тогда ещё простой латник, в составе банды[2] попал в засаду, устроенную Альбанскими рейтарами. 

Роланд, как сейчас помнил то промозглое утро: туман, кольцами вьющийся от реки, и мелькающие тут и там – спереди, сзади и с флангов львиноголовые флажки вражеского отряда. Он помнил грохот выстрелов и свист пуль. Как пороховой дым сливался в объятия с туманом, делая видимость ещё хуже. Как его товарищи спелыми грушами с деревьев сыпались, с коней на вытоптанный лошадиными копытами берег. Как под ним, сражённая выстрелом, пала лошадь, и он, едва успев выдернуть ногу из стремени, покатился по пологому берегу к кромке заросшей тростником воды. Как сбоку, словно из ниоткуда, возник закованный в чёрные латы всадник и, вскинув громадный рейтпистоль[3] спускает тлеющий фитиль. Помнит, как в последний момент, уходя от пули, он ныряет под брюхо жеребца и всаживает выхваченный кинжал сначала в бедро всадника, а потом, прихватив перевязь и нагнув к себе врага, в горло. Как пытается вскочить на коня, чтобы, дав ему шенкелей, переправиться через реку в надежде оторваться от рейтар на том берегу. Как конь, храпя и кося бешеным глазом, рвёт поводья из рук, не давая сесть на себя. Как из тумана выскакивает ещё один чёрный всадник с оскаленным львом на айлетте[4] и с оттяжкой рубит Роланда рейтшвертом[5]. И обжигающую боль в правом плече, когда тяжёлое, острое лезвие перерубает наплечник и скользит вдоль по спине, кроша кольчугу в клочья. Как ударом, его отбросает лицом на лоснящуюся лошадиную шею. Помнит горький лошадиный пот на губах. Как он разворачивается к врагу лицом и пытается  достать меч, но боль, дикая боль в спине и шее, не даёт пошевелить рукой. Как рейтар снова заносит клинок для удара, а ему на плечи из клубов тумана прыгает фигура в цветах его копья и несколько раз бьёт кинжалом в просвет между бургиньотом[6] и кирасой. Видит брызги крови, разлетающиеся в туман, а дальше темнота и чьи-то руки, подхватывающие подмышки и волочащие его в холодные речные воды.

Роланд мотнул головой, отгоняя тени прошлого, и остался, как был, в неудобной позе, опираясь на постель локтями и коленями, чтобы не давить на любовницу всеми своими двумястами фунтами живого веса.

— Ты знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? — жарко зашептала Изабелла.

— Надеюсь, моё умение доставлять тебе наслаждение? — попытался неуклюже отшутиться Роланд.

— И это тоже, — женщина застонала, и он почувствовал, как она сжимает его внутри себя, — а ещё то, что ты не похож на других. Эти твои шрамы и рисунки на коже. — Она прикоснулась губами к искусно сделанному шраму на шее. — Такого я ещё ни у кого не видела.

— На кого других? На других твоих любовников?

— Дурачок, — нежно шепнула Изабелла, — после того, как я тебя встретила, у меня никого нет.

Это было лестно слышать, если учесть, что любовниками они стали пять лет назад.

— А как же муж?

— Этот, гуарро[7], не прикасался ко мне, с тех пор как узнал, что я не могу родить ему ребёнка.

В словах женщины Роланд расслышал неподдельную боль. Ему хотелось утешить Изабеллу, но он не находил слов. Он был больше воином, чем любовником.

— К тому же эта тварь, — она почти выкрикнула ругательство, — больше любит своих игеррийских любовниц, которые ублажают его не только тем местом, в котором ты сейчас находишься, но и своими грязными ртами и не подмытыми гуэвонос[8]. Он, знаешь ли, очень любит эти штучки.

Она почти рыдала, но не от боли и негодования, а от еле сдерживаемой ярости.

Роланд молча гладил её по волосам. Он был ошеломлён, обычно ни о чём подобном они не говорили.

— Знаешь, — Изабелла обхватила его голову и заглянула прямо в глаза, её зрачки были расширены так, что радужки совсем не было видно, — только, я думаю, дело не во мне, а в нём. Это его семя безжизненно, как пески Хешара, а не моё лоно, похоже на дырявый барабан, как он мне как-то заявил.

— Почему ты так думаешь? — Роланд прижался к сухим и горячим губам женщины.

— Почему? — Изабелла отодвинула его голову и засмеялась зло и торжествующе.

Он снова почувствовал, как она сжимает его внутри себя, от этого член его начал твердеть.

— Я чувствую, ты готов к схватке. — Изабелла снова приникла к его рту.

Роланд вместо ответа начал двигаться в ней.

— Да, — Изабелла застонала, помогая ему бёдрами. — Давай, — слова её перемежались стонами, — убежим отсюда, вместе. Бросим всё к дьяволу и сбежим!

Роланд, удивлённый таким предложением, прекратил двигаться.

— Нет, — простонала Изабелла, — не останавливайся, продолжай.

И Роланд продолжил, решив разобраться с этим после того, как они насытятся друг другом.

— С чего тебе пришла такая мысль? — продолжил он свой разговор.

Теперь он лежал на спине, а Изабелла примостилась у него под боком, закинув на него ногу и обняв рукой поперёк груди.

— Какая? — почти промурлыкала она.

— Сбежать.

— Подумай, любимый, ты же умный. Я тебе почти всё сказала.

Роланд прокрутил в голове их разговор.

— Ты беременна.

— Да, любимый. — Изабелла приподнялась и, опершись о его грудь локтями, заглянула ему в глаза. — Ты не рад?

— Это несколько неожиданно. — Протянул Роланд. Он был ошарашен, но и… Рад? Да, пожалуй, он был рад этому известию.

— Ты отказываешься от своего ребёнка? — Изабелла отодвинулась от него и села, скрестив ноги по-хешански.

Глаза её сузились и потемнели, из серо-голубых став стальными.

— Дурочка, — он тихо рассмеялся, — я всегда мечтал о наследнике. Вот только теперь мне придётся убить твоего мужа.

— Ты этого боишься? — она снова прильнула к нему и стала водить пальцем по вытутаруиваным на его груди черепам. Сначала по шести весело скалящимся, как раз по числу удачных компаний, потом по трём без нижней челюсти, именно столько было поражений в военной карьере Роланда.

— Смерти я перестал бояться ещё в девять лет. Первого своего я убил в двенадцать, я сбежал из приюта, и целый месяц шлялся по дорогам Вейцарии. Его я заколол гвоздём. Я как сейчас помню его, не убитого – гвоздь. Большой, квадратный, с толстой шляпкой и ржавый, но острый, я его вытащил из крестьянской телеги. А уж скольких после этого я отправил в ад, и сам не помню…

Роланд замолк, вновь переживая те события.

Пальцы Изабеллы на его груди дрогнули и замерли, он почувствовал, что его грудь под щекой женщины стала влажной. Роланд осторожно прикоснулся к её лицу, так и есть, она плакала.

Он грустно улыбнулся: рассказ и впрямь был из приятных:

— Не плачь. Смерть – это всего лишь смерть, и меня она не пугает. Ни своя, ни чужая.

— Зато я боюсь смерти, — голос женщины чуть слышно подрагивал, — и своей, и твоей. Может, просто сбежим?

— Куда? Я не хочу уезжать из этой страны. Да и не смогу я обеспечить тебе достойную жизнь.

— Мне плевать на…

— А мне нет, — прервал он Изабеллу, — я не хочу, что бы мой сын в чём-либо нуждался. Да и скрываться я не хочу.

— Тогда…

— Т-с-с, — он оборвал её на полуслове, — это мы обсудим потом. Сейчас скажи, зачем ты отправила ко мне Долорес Де ЛаВегу.

— Она была у тебя? — Изабелла погладила его по животу. — Тебе понравилась девочка?

— Да, она красивая, — машинально ответил Роланд, обдумывая вопросы, которые следует задать Изабелле.

— И-с-с, — выдохнул он сквозь зубы, когда пальцы Изабеллы сжали его член, а острые коготки царапнули нежную кожу. Воистину, хоть внешне эта женщина отличалась от коренных спанок, но темперамент был истинно южным – взрывным, словно пушечное ядро, начиненное картечью.

— Тебе! Она! Понравилась?! — Выделяя каждое слово, произнесла Изабелла.

Он чуть отстранился и поглядел ей в глаз. В них было даже больше ярости, чем тогда, когда она говорила про мужа.

Роланд улыбнулся и осторожно поцеловал женщину в уголок крепко сжатых губ.

— Она красивая, — прошептал он ей на ухо, — но для меня есть только одна женщина – это ты.

— Ты любишь меня?

— Люблю! — Роланд кивнул.

Пальцы женщины разжались и нежно погладили пострадавшую плоть.

— Я тоже люблю тебя. И запомни…

Он ожидал услышать ещё что-нибудь о других женщинах, но Изабелла его удивила, хотя и не так сильно, как тогда, когда сообщила о своей беременности.

— Такого я никому ещё не говорила.

— Так всё-таки, зачем ты посла эту гордячку ко мне?

— Девочка попала в беду, и я подумала, ты сможешь ей помочь.

— Она знает, что мы любовники?

— Конечно, нет! — Изабелла села.

Роланд протянул руку и погладил её грудь. Женщина в ответ на ласку мурлыкнула, словно довольная кошка, и накрыла его ладонь своею.

— Как ты объяснила ей наше знакомство?

— Сказала, что ты вёл дела с моим отцом.

Она снова удобно устроилась у него на плече.

— Хорошо! — Роланд гладил Изабеллу по волосам, думая о том, что Габриеллу ДеАриес в последний раз видели входящую в один из домов, принадлежащих мужу Изабеллы.

— Изабелла, — осторожно начал он.

— Да, — голос женщины был сонным, и он понял, что она вот-вот заснёт.

— Твой муж надолго уехал?

— На неделю.

— Ты не знаешь, куда он уехал и с кем?

Умница Изабелла не спросила, зачем ему было это надо.

— В свой загородный дом. Взял пару игерийских шлюх и уехал.

— Только их?

— Нет, без пятёрки гардов он никуда не выезжает.

Роланд взглянул на хрустальную клепсидру. Ему надо было уходить.

— Любимая, — кажется, он впервые так назвал её, — мне пора, у меня сегодня ещё есть дело.

— Ты вернёшься? — Изабелла отстранилась от него. — Не забудешь про нас? — Она погладила себя по животу. — Как только покинешь дом.

— Нет, — Роланд встал, — теперь никогда.

Он наклонился и поцеловал любимую.

— Теперь никогда, — он повторил свои слова, с нежностью глядя на Изабеллу.

Внезапно он осознал, что ни к одной из женщин, деливших с ним постель, он не испытывал того, что чувствовал сейчас к Изабелле. Пожалуй, это и впрямь можно назвать любовью.

— Хорошо, — женщина закуталась в простыню, — я верю тебе. И я люблю тебя.

Он кивнул, нашаривая штаны и камиссу.

Ещё один вопрос не давал ему покоя, пока Роланд одевался, и он решил его озвучить:

— Ты сказала, что я не похож на других, чем?

— Дурачок? — Изабелла слабо улыбнулась. — Всем. Начиная от внешности и заканчивая всем остальным: манерами, поведением… да всем.

Он был почти готов, осталось зашнуровать двойной кожи колет, со вшитой между слоями кольчугой, пулю, такая не остановит, но от подлого удара в спину стилетом или пропущенного укола чинкуэдой вполне.

Роланд поправил чинкуэду прикреплённую за спиной, но не так, как носили меч здесь – поперёк поясницы, а вдоль спины – от левого плеча к правому бедру рукоятью вниз, и накинул на плечи короткий плащ, хубоном он пренебрёг – ночь была тёплая. Сжимая в руке широкополую шляпу горцев, он легко вскочил на подоконник, собираясь выпрыгнуть в сад, как Изабелла окликнула его:

— Любимый, — видимо, она твёрдо решила так его называть, обернувшись, он увидел, как в свете звёзд блестят её глаза, — когда ты придёшь?

— Когда возвращается Дельгадо?

— Не раньше чем через пять дней.

— Я буду у тебя через три дня. Жди меня здесь. — Он улыбнулся. — Голенькой, словно новорождённое дитя.

Роланд изобразил губами поцелуй и выпрыгнул в окно.

[1] Контюа су люча де амор  - продолжить любовную схватку

[2] Банда – одно из названий отряда ландскнехтов.

[3] Рейтпистоль – кавалерийский (букв. «рейтарский») пистолет.

[4] Айлет – наплечник с нанесённым на него аппликацией или обтянутый тканью герба владельца.

[5] Рейтшверт – (букв. «меч рейтара»), представляет собой нечто среднее между лёгким длинным мечом и тяжёлой шпагой.

[6] Бургиньот – шлем с козырьком и нащёчниками.

[7] Гуарро – букв. свинья

[8] Гуэвон – задница.