Цветы ей понравились. Она посмотрела на него, улыбнулась очень тепло и Антон невольно почувствовал, как вечер наполняется волшебством. Особенно когда Настя подошла поближе и они поцеловались. Ее мягкие и чувственные губы накрыли собой его губы. В этот момент, наверняка, стук сердца Антона можно расслышать на разных концах города.
Оторвавшись друг от друга, оба неловко улыбнулись, и пошли дальше.
Компанию подростков Антон заметил почти сразу, как только они прошли арку и оказались во дворе дома Насти. Четверо парней вольготно устроились на детской площадке что-то активно обсуждая и, судя по бутылкам на земле, распивая пиво.
Антон мазнул по ним взглядом, как по окружающей части пейзажа и продолжил слушать Настю. Она как раз рассказывала ему про грядущую сессию и сетовала на то, что времени у них скоро будет очень мало на совместные прогулки. Невольно Антон засмотрелся на ее красные губы, которые он совсем недавно так упоенно целовал. Привкус от ее помады до сих пор ощущался на губах.
Они встречались уже две недели и у них вовсю бушевал “конфетно-букетный” период. Каждое ее слово, взгляд и даже вздохи он ловил как жаждущий воды путник в пустыне. Мысли одна волнительнее другой заполняли его сознание, когда Антон лежал в кровати, пялился в потолок и подолгу не мог уснуть.
Вот и сейчас Настя со смехом рассказывала про какого-то преподавателя, который вечно чудит на парах и в очередной раз заявился к ним, явно приняв на грудь. Антон слушал ее смех и чувствовал, как все его существо отзывается на этот мягкий, притягательный звук. Ощущая себя круглым идиотом, он внезапно осознал, что готов вот так слушать эту девушку часами, днями, неделями и так до бесконечности.
И именно тогда раздался восторженный, но грубый окрик:
— Ого, ниче себе сосочка!
Антон вздрогнул, как от удара и повернулся на голос. Теперь подростки были заняты уже не пивом и болтовней. Все четверо нагло пялились на Настю, ничуть не скрывая плотоядных ухмылок.
Самый рослый из них посмотрел Антону в глаза, осклабился и пролаял:
— Да я не тебе, пацан, не дергайся. Ато смотрите, бля, стойку сразу сделал.
Громкий смех четырех глоток резанул по ушам и чему-то глубоко внутри. Щеки вдруг стали ощутимо горячими и Антон понял, что наверняка сейчас покраснел до самых ушей, как это обычно с ним бывает в моменты смятения.
Он почувствовал как в правую ладонь впились ногти Насти. От этого шум в голове стал еще сильнее. И как назло ни одной подходящей фразы для текущей ситуации не приходило на ум.
— Пойдем, Антон, скорее. Это ж дети совсем, не понимают ни черта, — прошептала Настя и настойчиво потянула его за собой.
Он не стал спорить и упираться, послушно двинул за девушкой, отвернувшись от гогочущих подростков. Уши горели так, словно его недавно кто-то оттаскал за них, как однажды проделал отец за сломанный велосипед. Надо было осадить мелких наглецов, выдать им такой ответ, чтобы они тут же на месте притихли. Антон даже несколько раз хотел остановиться и выкрикнуть что-нибудь, но Настя как будто чувствовала эти его порывы и стискивала ладонь крепче. И продолжала тянуть за собой.
Потом Антон понял, что если сейчас вернется к парням, то он выставит себя лишь еще большим идиотом. Момент был безвозвратно упущен и теперь дергаться уже бесполезно.
Стоило только тяжелой железной двери подъезда захлопнуться за их спинами, Настя сразу продолжила рассказывать прерванную историю про препода из университета. Вот только Антон ясно услышал, что легкость и искорки веселья пропали. Голос Насти звучал чуть натянуто, несколько раз невпопад вырывались смешки.
Лифт не работал, и потому им пришлось идти до третьего этажа пешком, по обшарпанной лестнице. Все это время Настя не переставала что-то говорить, как будто если между ними возникнет молчаливая пауза, то что-то непременно сломается. Хотя итак уже было ясно, что все впечатления от вечера окончательно и бесповоротно смазаны тупорылым гоготом гопников-недорослей.
Антон кивал и выдавал дежурное “ага”, где это было надо, но мыслями все еще стоял во дворе, напротив детской площадки и четырех наглых, беспринципных рыл. Чувство стыда, едкого и липкого заполняло его существо с каждым шагом по лестнице, каждым нервным смешком Насти. Перед мысленным взором четко стоял образ того самого “шутника”, который и бросил унизительную шутку про него и отметил “сосочность” спутницы.
— Фуф, ну вот мы и пришли, — голос Насти вырвал Антона из пучины мыслей.
Действительно, они уже поднялись по лестнице на нужный этаж и стояли перед темной дверью квартиры, в которой Настя жила с подругой.
— Спасибо за прогулку, мне понравилось. Выставка просто огонь!
— Да, все было круто, — натянуто улыбнулся Антон.
Губы Насти дрогнули лишь на миг, но он заметил это и тут же мысленно выругался про себя. Точно ли “все” ему понравилось из сегодняшнего дня? Даже пошлая шуточка от какого-то сосунка и его собственная неспособность хоть как-то на это ответить?
— Слушай, Насть, там во дворе…
— Ой, да забей ты, Антоша. Они ж мелкие еще совсем, часто там ошиваются на этой площадке. Безобидные они, просто перед друг другом самоутверждаются. Мальчишки же!
Последняя фраза должна была прозвучать как некая шутка, но в конце голос Насти дрогнул и Антон невольно почувствовал неприятный укол где-то в районе желудка. Внутренним чутьем он явно понимал, что подвел девушку, но та была слишком воспитана, чтобы высказать такое ему напрямую.
— Кхм, ну ладно, раз так, — выдавил Антон. — Ну… тогда я пойду, наверное.
Легкий запах ее духов и шампуня ударили в нос, заставляя сердце биться чаще. Мысли о проклятых подростках поблекли и Антон притянул девушку к себе. Лишь на краткий миг, но он все же почувствовал легкое сопротивление.
Поцелуй тоже получился донельзя скомканным и неловким. Сейчас все ощущалось иначе, чем тогда, под раскидистой липой. Букет еще этот глупый теперь мешался, руки Антона постоянно натыкались на него. Он попытался вновь прижать девушку к себе, но Настя явно дала понять, что на сегодня все. Она поправила волосы, снова обдав его этим будоражащим ароматом неведомых шампуней и бальзамов, которые так любят девушки.
— Ну ладно, пойду я, — повторил Антон и направился вниз по лестнице.
— Слушай, может зайдешь к нам? Там Танька все равно сейчас со своим рефератом возится. Посидим на кухне, чаю попьем, поболтаем.
Антон замер на месте. В любое другое время он бы с удовольствием согласился на такой вариант и даже недовольная из-за его присутствия соседка Насти не стала бы ему препятствием. Однако, сейчас он явственно слышал надлом в голосе девушки и ему это не нравилось. Это не было приглашением молодого человека, чтобы продлить свидание. Нет, не на этом они пока этапе отношений.
Настя звала его в квартиру из-за подростков. Она боялась за него, и это, с одной стороны, радовало — он все-таки ей небезразличен. Но с другой, чувство жгучего стыда из-за неспособности хоть как-то ответить на оскорбление каких-то мальчишек снова всплыло в голове. Образ гогочущих подростков стоял перед глазами как наяву. Как и тонко сжатые губы Насти, ощущение ее ногтей, впившихся ему в ладонь.
— Да нет, мне идти надо. Дела еще есть по учебе.
Антон врал и не особо убедительно. И самое плохое, что Настя явно это поняла и задержала на нем взгляд. Всего лишь несколько секунд, но сейчас это чувствовалось особенно горько.
— Что так нахмурилась? — он попытался спросить нарочито небрежно, с улыбкой и весело. Как идиот.
— Да нет, ничего. Напиши мне потом, как дойдешь, ладно?
Антон чмокнул ее в щеку, еще раз вдохнув аромат ее кожи и волос, и двинул вниз. Когда он обернулся на лестничном пролете, то увидел, как Настя уже открыла дверь, но все еще стоит на площадке и смотрит ему вслед. Он помахал рукой, абсолютно дурашливо и неуместно подмигнул, а затем продолжил спуск по лестнице.
Уши горели от стыда, а где-то в районе горла стоял неприятный ком. Кроме того, с каждым шагом к железной двери подъезда сердце предательски ускоряло бег. Он пытался убедить себя в том, что всему виной слишком поспешный спуск по лестнице, но получалось слабо. Он прекрасно понимал почему внутри нарастает волнение.
Вечер уже начал плавно перетекать в сумерки и двор стремительно проваливался в темноту. Тени постепенно блекли и все вокруг становилось одинаково серым и, как будто, смазанным.
Компашка все так же сидела на детской площадке. Пацаны попивали пивко, передавая по кругу полторашку и не забывали при этом громко переговариваться на какие-то свои темы.
На миг в сознание закралась мысль, что не надо идти мимо этих гиен и лучше просто повернуть в противоположную сторону. Какая-то часть существа Антона весьма и весьма обрадовалась этой мысли, но другая испытала жгучий стыд. Перед глазами снова встал образ Насти, сжавшей его ладонь и шагающей вперед подобно сомнамбуле.
“Щас! Буду еще сопляков бояться”, подумал Антон и, деланно небрежно засунув руки в карманы, повернул в ту же сторону, откуда они пришли с Настей.
Пацаны не замечали его до тех пор, пока Антон с ними не поравнялся. Мысленно он уже надеялся, что так и пройдет незамеченными и тогда никакого “теста мужества” делать не придется, а эго вполне себе успокоиться тем, что он все-таки не поддался трусливым мыслям уйти в другую сторону.
— Опа, братан, а ты че так быстро-то? — раздался прежний голос главного “шутника”. — Хотя, конечно, с такой соской, наверное, хрен продержишься долго. Аппараты у нее ништяк просто.
Компания снова загоготала так, словно бы их вожак только что выдал величайшую шутку всех времен и народов.
В ушах зашумело и Антон, сам от себя не ожидая, остановился и обернулся к пацанам. Стыд, до этого заполнивший все его существо, оформился теперь в самую настоящую злость.
— Слушайте, ребята, а нельзя как-то повежливее, а?
Уже по тому как мгновенно подобрались парни, Антон понял, что совершил ошибку. Почему-то на задворках сознания отчетливо раздался металлический лязг, с которым схлопывается мышеловка, когда беспечная мышь забирается слишком глубоко.
Все четверо поднялись на ноги почти одновременно и тут же двинули к нему. Шутник и явный вожак этой стаи, двигался посередине и чуть спереди. Походка у него была легкая, развязная, а прищур темных глаз не сулил ничего хорошего. Справа от него расположился грузный детина, с темными, сальными волосами и ехидной улыбкой, которая так контрастировала с его пухлыми щеками. По левую руку от вожака Антона обходили еще двое пацанов. Один из них, светловолосый смотрел гораздо мягче, чем остальные. Зато второй, стриженный практически под ноль пацан в помятой толстовке, явно готов был сожрать его потроха прямо тут. Антон понял, что банально боится встречать его взгляд, настолько кипучей яростью тот был переполнен.
“Окружают”, паническая мысль мелькнула в сознании и Антон почувствовал в чем именно смысл фразы “поджилки трясутся”. Руки и ноги у него натурально начали подрагивать мелкой дрожью.
— Так че тебе там не понравилось, братишка? Чего грубым показалось, а?
Те слабые отголоски решимости, с помощью которых Антон смог побороть стыдливое чувство страха, испарились как ни бывало. Его банально брали в тиски, наступали со всех сторон, а он не мог никак успокоить хаос мыслей в голове и ответить хоть что-нибудь. Четкое осознание того, что вот так, мимоходом, он умудрился оказаться в совершенно чуждой для себя ситуации отрезвляло настолько, что Антон начал подумывать о том, чтобы рвануть обратно к подъезду Насти. Магнитный замок там не захлопывался, он сможет быстро взлететь наверх по лестнице и прорваться в квартиру девушки.
— Ну, примерно все, — ответил Антон, чувствуя как голос невольно дает слабину.
— Хуле ты мямлишь?! Нормально, бля, говори, как мужик! — рявкнул короткостриженный. Голос у него оказался тонким и хлестким и Антон, сам того не желая, вздрогнул.
— Да лан, Саня, не кипишуй. Вон, парнишку, напугал раньше времени, щас в штаны наложит, — осклабился вожак.
Антон посмотрел на заводилу и мысленно удивился тому, как быстро нынче развиваются дети. На вид им всем было лет шестнадцать-семнадцать. Но при этом, ростом вожак Антону ничуть не уступал и, при этом, плечами был заметно шире. Да и кисти рук были достаточно большими, чтобы предположить в какого размера кулаки они превращаются при необходимости.
— Да пошел он нахер, фраер центровой, — сплюнул Саня. — Я, бля, такого фуфела на раз вынесу, стоит тут мычит че-то. Телка-то эта наверняка с ним из-за бабок ходит.
— Злой ты, братка, может у них любовь там. Серьезно все, — заговорил пухлый, оглядывая Антона с ног до головы.
На фоне жилистого Санька и мощного, коренастого вожака этот парень выглядел донельзя глупо и неуместно. Почему-то сразу напрашивался стереотип о том, что его все должны называть “жирдяем” или что там сейчас у детворы в тренде, чтобы отметить явную полноту кого-либо?
— Ага, епты, десять раз! — коротко бросил Саня.
Забавно, но ситуация все больше и больше отдавала сюром. Антон стоял окруженный озлобленной шайкой подростков и они его тут напрямую оскорбляют, хотя он старше их всех. В любое другое время, он бы, наверное, хохотнул из-за такого расклада, но конкретно сейчас смешно не было совсем. Более того, Антон явно чувствовал как постепенно обстановка накаляется и все идет к финалу, который ему явно не понравится.
— Игнат, бля, по-моему этот мудак реально чего-то берега попутал. Может он телку свою позовет и она за него косяк отработает? — снова подал голос толстяк.
— Слышь, ты! — неожиданно для себя вскинулся Антон. Забавно, но именно упоминание Насти прорвало его глупое оцепенение и он смог, наконец, хоть что-то сказать.
Антон совершенно не был готов к тому, что стопа вожака, которого звали Игнатом, так быстро прилетит ему в грудь. Удар получился вроде как не сильный, но из-за неожиданности сбил дыхание и студент немного осел, шумно выдохнув.
— Осади, — коротко сказал вожак и одной рукой дал знак своим, чтобы те не бросались на добычу. Пока. — Это я тебе, братуха, сразу понять даю, чтобы ты тут голос, нахуй, сильно не повышал. Или ты че решил, что раз шмотье понтовое купил и телку такую гуляешь, можешь нас чмырить на нашем же районе, а?
— Нет, — сипло выдохнул Антон. Туловище предательски тянуло вниз после удара.
Это пухляш Леха тоже решил выдать оскароносную шутку и тут же сам рассмеялся лающим смехом. Остальные, впрочем, поддержали его лишь смешками.
— Так давай по-новой. Че ты там базарил, когда мимо проходил? Ты че, бля, решил, что я тебе нагрубил где-то. Ну дык давай уточни где именно и как. Или ты пиздабол?
Дилемма звучала откровенно по-идиотски, но говорить об этом вслух было явно бессмысленно.
— Ты девушку мою оскорбил.
— Хо, Игнат, слышь как за телку переживает, — снова хихикал пухляш.
Антон посмотрел на вожака. Тот смотрел на него исподлобья, прошивая взглядом буквально насквозь. Вот теперь становилось ясно, что главная опасность тут исходит именно от него. Короткостриженный и пухляш явно просто подпевалы, светловолосый так и вовсе по-прежнему ничего не сказал и вообще не выражал явной радости от происходящего.
А вот Игнат был по-настоящему опасен. Антон понял это на примитивном уровне, просто считав его стойку и взгляд. Старый добрый подарок от предков, который позволял вовремя сообразить насколько опасен твой противник, чтобы понять стоил ли драться или надо спасаться бегством. Видимо, сам Антон, этот древний механизм естественного отбора использовать совершенно не умел.
— Когда это я ее оскорбил, а? Когда соской назвал? Так она у тебя соска и есть. Или ты в глаза долбишься?
— Просто так даже кошки не ебутся, — вскинулся слева Саня, который наседал все сильнее.
— Короче, ты че-то муть какую-то гонишь, — с нехорошей улыбкой проговорил Игнат. — Обосновать ни хера не можешь, а че то предъявляешь. Пиздабол ты получается!
Антон понял, что сейчас все и решится окончательно. Последняя фраза явно служила сигналом в каком-то неизвестном ему спектакле и, судя по подобравшимся подросткам, стало ясно, что сейчас явно начнется драка. Или, вернее, избиение.
А потом, вдруг, парни застыли и обратились вслух. Антон уже готовый к тому, что придется по мере сил отбиваться от озверевшей шпаны, недоуменно уставился на пацанов. Те стояли молча и переглядывались друг с другом.
И тут Антон услышал это сам. Неразборчивое пение раздавалось откуда-то из-за гаражей. Вокруг уже успели сгуститься сумерки и разглядеть кто именно там распевает сомнительные серенады было решительно невозможно.
Зато пацаны, как будто, сразу поняли кто это. Пухлый хотел было дернуться в сторону, как Игнат тут же его резко осадил:
— Куда, бля, на месте стой! Всех подставишь ща, — потом он посмотрел на Антона. — Ты ваще молча стой и не отсвечивай. Понял, овца?
Антон едва сдержал кивок, поняв, что иначе согласится с обидным оскорблением. Впрочем, Игнату уже явно стало все равно на то “веселье”, что они собирались тут учинить.
Бормотание, тем временем, нарастало и Антон теперь мог расслышать отдельные слова. Бубнеж явно издавал мужчина, но увидеть кто именно, пока никак не получалось, потому как тот все еще скрывался за гаражами.
— Игнат, может успеем, а? — с надеждой спросил Саня из голоса которого ушла вся боевая спесь.
— На месте стой, — внезапно подал голос светловолосый, который до этого молчал. — Он нас уже учуял, поздняк метаться. Может мимо пройдет. Иногда везет.
Короткостриженный Саня явно хотел ответить чем-то обидным, но в последний момент как будто сдержался.
“Надо бежать. Прямо сейчас!”, мысль оформилась в сознании и Антон понял, что если не хочет огрести тумаков от каких-то малолеток, то бежать надо именно сейчас когда они отвлеклись на что-то и явно не ожидают от него такого маневра.
Антон успел перенести вес тела на левую ногу и уже готовился бежать отсюда со скоростью света, когда светловолосый схватил его за рукав куртки и прошипел яростно:
И тут Антон с удивлением увидел как заметно осел короткостриженый Саня. Весь его бравый и яростный вид улетучился окончательно и теперь он смотрел куда-то в сторону, побелев как полотно.
Что вообще могло так напугать этих отморозков?
Ответ Антон получил почти сразу, когда повернулся в ту сторону, куда уставился Саня. Там, в сумраке надвигающейся ночи, уже можно было разглядеть грузную мужскую фигуру, которая подходила к ним все ближе. Причем неизвестный шел вразвалочку, переваливаясь с одной стороны на другую, но его силуэт приближался как-то уж слишком быстро для такой вольготной походки.
— Ну все. Пиздец, — просипел кто-то из пацанов, но кто именно Антон понять не успел.
Потому что грузная фигура внезапно оказалась прямо посреди их полукруга. В нос сразу ударили запахи смрада помоек, сырой земли и давно немытого тела. Неизвестный выглядел как самый настоящий бомж, одетый в какое-то рванье. Но смущало даже не это, а лицо мужика, изрытое оспинами и вперившееся в окружающих взглядом светло-серых глаз. В догорающем свете дня, Антон с содроганием заметил, что зрачок у неизвестного уж какой-то чрезвычайно маленький, как на рисунке у ребенка, когда тот обозначает глазик просто ткнув карандашом.
Длинные волосы до плеч поблескивали жиром даже в наступивших сумерках. Мясистые губы постоянно были в движении, словно бомж что-то жевал или вел какие-то свои внутренние диалоги.
Но больше всего Антона поразила четверка подростков, которые еще совсем недавно явно выражали настоящую угрозу и он готовился получать побои. Сейчас же вся спесь слетела с них подобно шелухе и они превратились в обычных перепуганных детей, которые взирали на этого непонятного бомжа с каким-то животным ужасом.
— Ибо несу я Слово из Писания Гнили, что Великий Червь пожрет плоть твою и ниспадут члены твои в пустоту смердящую, — внезапно нараспев проговорил бомж.
Антон едва сдержался, чтобы не хохотнуть. Слышать такие, хоть и бредовые, но все же высокопарные речи, стоя посреди пустого двора, окруженного местной гопотой и каким-то сумасшедшим бездомным было крайне необычно. Весь вид мужичка говорил о том, что он сейчас должен был начать канючить денежку на бутылку. И, скорее всего, напроситься тем самым на побои от подростков. А вместо этого он вещал зычным басом какую-то околесицу.
Пухлый Леша дрожал так, что даже его щеки невольно подрагивали как холодец. Антон почувствовал прилив мстительной злости, увидев такое явно проявление страха на лице ублюдка, который еще недавно потешался над ним самим.
— Что есть у вас, отроки, дабы утолить голод мой? — снова пробасил неизвестный, оглядев всех присутствующих. — Ибо сказано в Писании Гнили, что найду я плесневелый хлеб и черствые краюхи в час великой нужды, да пожру я гной душ темных и потерянных, дабы усладить свою плоть.
Что-то в манере говора мужика смущало. Антон невольно почувствовал, что по загривку словно проходит электрический разряд и все волоски на теле встают дыбом. В этой тучноватой фигуре, разлагольствующей с пародией на священника явно было что-то не так. Но он никак не мог сообразить что именно. То есть, понятное дело, что у мужика крыша абсолютно набекрень, но тут чувствовалось что-то еще.
— Апостол, мы это, не знали же что ты тут. Мы б тут ваще бы тогда не показались, если б прочухали, что сегодня здесь твой обход. Я это, бля буду, в следующий раз че нить отдам, а пока пустые мы, — к чести Игната, голос его звучал ровно и ни капельки не дрожал.
Антон хорошо видел, как плотно тот сжал губы и злой огонек в глазах заметно поутих.
“Мелкий хищник встретил кое-кого покрупнее”, пронеслась в голове мысль и снова появилось желание рвануть отсюда куда подальше. Пусть эта мелюзга разбираются с местным сумасшедшим самостоятельно.
Наверное, в следующую секунду Антон действительно бы бросился наутек. Вот только он банально не успел этого сделать, потому что бомж так стремительно разорвал расстояние между собой и Игнатом, что студент недоуменно моргнул. Вот мужик стоит себе в нескольких шагах от вожака стаи гопников и вдруг, бац, он уже подлетел к тому вплотную и вцепился в лацканы куртки.
— Ммм, Игнат, так это ты тут, шлюший сын. То-то чувствую я малафью и кровь, что разит от твоей мамаши.
Антон недоуменно открыл рот. Даже его весьма смутных знаний об уличных правилах хватало, чтобы понять насколько тяжелым было это оскорбление. Желваки на челюсти Игната заиграли танец неприкрытой злости, но он ничего не сказал.
— Вижу, вижу твою черную душонку. Люб ты смраду, люб ты гнили и будешь ты обласкан ими, — с упоением проговорил бомж. — И возляжешь ты с костлявой в день когда встретишь свое счастье. Ибо нет тебе места посреди цветочных полян, будешь ты пожран червями, Игнат, и я спляшу на твоем трупе, выпью мозг из костей, слижу мертвый пот с кожи. А потом и душу твою заберу. Хочешь?
Игнат явно был напуган, но держал удар. Подобно многим, кто привык расти по жестокому закону улиц, даже в час такой опасности он не мог показать слабость перед пацанами. Или просто был дураком.
— Да мне похуй, — только и сказал Игнат, и как-то окончательно обмяк в руках мужика.
Бомж с шумом втянул воздух, потом раскрыл рот и высунул язык. Уже один этот факт заставил бы Антона сморщиться, но потом он понял, что все еще хуже. Язык у мужика оказался необычайно длинным, навскидку сантиметров тридцать или даже все сорок. По бокам и сверху на нем виднелись присоски, отдаленно напоминающие осьминожьи и Антон почувствовал, как живот накрывает болезненный спазм.
Апостол, тем временем, с явным аппетитом облизнул щеку Игната, заставив того затрястись уже совсем явно.
— Ммм, немного-немного в тебе вкусного осталось. Но как сказано в Писании Гнили, да обрящу я любое сокрытое и возьму его, и пожру его, дабы переродить в нечто высшее. Ммм, вот оно, чую да. Гаденыш, глубоко запрятал. Кто это? А папка твой, до того как помер. Карусели, мороженное, ммм, вкусно.
По щекам Игната потекли слезы и он этого уже не скрывал. Пухлый и вовсе закрыл лицо руками и как будто пытался выдавить себе глаза. Короткостриженный Саня засунул руки в карманы и смотрел под ноги, стиснув челюсти так сильно, что еще чуть-чуть, и, казалось, покрошатся зубы.
— Дааа, вот так, отдай все это сюда. Да пожру я это аки Левиафан, что придет из гнойного моря! Да заберу я то ненужное тебе и пожалую Червю, как и сказано в Писании Гнили. Ибо я несу Слово, а оно превыше всего!
Что-то явно происходило, но Антон никак не мог понять, что именно. На ушли словно давило и он чувствовал как голова начинает кружиться. К горлу то и дело подкатывала тошнота, но это Антон списывал на чудовищную вонь, которая исходила от бомжа.
— Хорошо. Теперь хорошо, — довольно пробасил мужик и отпустил Игната, который мешком осел на землю. Вожак, к его чести, остался стоять на ногах, хоть его и покачивало.
Светловолосый бросился к Игнату и подхватил, придерживая за плечи.
— Ааа, Олежа, и ты тут. Не люб ты мне, ох не люб. Мало-мало в тебе истинной святости, что поможет тебе возвысится. Не так сладки пороки души твоей, дабы взрастил я их, насладился ими и преисполнился Словом.
Антон сделал шаг назад и шорох из-под кроссовок как будто разорвал некую невидимую пленку, впустив звуки в этот мир. Только в момент, когда по ушам резанул птичий щебет и отдаленный гул машин и клаксонов, со стороны улицы Антон понял, что все это время он вообще ничего не слышал. Лишь бас этого сумасшедшего и всхлипывания пацанов. И свое бешено колотящееся сердце.
Бомж повернулся к нему и вперил в него свой тяжелый взгляд. Черные точки зрачков уставились прямо на него, как будто сканируя от ног до самой макушки. Антон хотел отвести глаза, но с удивлением обнаружил, что голова больше его не слушается. Да и вообще все его тело резко стало ватным, тяжелым и где-то в районе затылка начал разливаться подозрительный холод.
— А тебя я не знаю. Кто ты у нас такой? Ммм, новая овца в пастве. Интересно-интересно.
Мужик оказался рядом так быстро, что Антон даже не успел сообразить в какой момент тот вообще двинулся к нему. Вот он стоит рядом с Игнатом, а в следующий миг уже напротив него, обдавая вонью нечищенных зубов и грязного тела.
— Ммм, интересно. Чистый, слишком чистый. Нету-нету святости Гнили в тебе и то нахожу отвратительным я, — протянул Апостол. — Но ты все равно накормишь меня. Ооо, ибо несу я бремя Слова и воспеваю Писание Гнили, потому заберу и у тебя что-нибудь. Такое мое решение.
— Я…, — проблеял неуверенно Антон и почувствовал шершавую руку на горле.
В нос ударил запах канализации и протухшего мяса, горло сдавила тошнота, но хватка казалась настолько сильной, что проблеваться явно никак не получилось бы.
— Ибо сказано в Писании Гнили, что я тот кто собирает плату.
В следующий миг влажный язык снова высунулся изо рта и теперь Антон смог разглядеть его получше. На нем действительно были присоски и когда язык коснулся его щеки, студент почувствовал как к его коже тут же присосалось нечто круглое и липкое.
— Ммм, вот оно да. Горчит душа твоя, ибо нету в ней святости Гнили! Но ничего, я найду-найду. Вот оно! Ммм вкусно-вкусно, богатый дар!
Антон чувствовал как по телу снова прошел разряд, отдавшийся где-то в области мошонки. Руки и ноги предательски подкосились, но хватка бомжа была настолько сильной, что он просто повис на его руке.
Присоска на щеке жгла, кончик языка проник ему в ухо, а бубнеж бомжа усилился и теперь словно бы поглотил Антона целиком. В голове кружился калейдоскоп из образов: вот папа купил ему велосипед, мама с гордостью рассказывает про победу на олимпиаде, первый поцелуй с одноклассницей, Ванька Харитонов из соседнего двора, с которым они вместе строили “штабик”, первый курс и ощущение свободы, обнаженная староста группы, прижавшаяся к нему на продавленном общажном матрасе. А потом Настя. Щелчок и вот она стоит напротив, на кафедре где он впервые и встретил рыжеволосую красавицу и потерял голову. Волнение, первый разговор, бешеная радость, когда она рассмеялась его шутке. Первое свидание, ощущение ее теплой ладони в руке, привкус ее пухлых губ, неловкая эрекция после объятий с ней.
Присоска словно бы натянула кожу, прожевала ее и Антон услышал легкий хлопок. В голове разорвалась бомба и в следующий миг он обнаружил себя сидящим на пыльном асфальте. Пять фигур нависало над ним и он никак не мог сфокусировать взгляд на какой-либо из них.
— Встань, червь земли сей, ибо дал ты сегодня пищу Ему, как и сказано в Писании Гнили! — нараспев прогремел бомж.
Хотелось встать и ударить проклятого психа. Снести его с ног и бить по этой тупой роже до тех пор, пока та не превратится в кусок отбивного мяса, чавкающего под кулаком. От одной мысли о крови под костяшками и разбитых костях черепа, Антон внезапно почувствовал нечто наподобие возбуждения.
