Некоторые люди могут быть годами рядом с тобой; ты общаешься с ними, видишь их каждый божий день, но когда они исчезают из твоей жизни, кажется, будто этих людей и не было вовсе. А кто-то промелькнёт, как метеор, и память о нём точно гвоздь, который не выдернуть никаким гвоздодёром.
Для меня таким человеком стал Пупс. Я вспоминаю о нём всегда, когда вижу увядающую листву, подгнившие фрукты, пожелтевшие от времени журналы и морщины на лицах стариков.
Он объявился в нашем подмосковном городке в июне 92-го. Приехал с матерью к тётке погостить. Когда я, двенадцатилетний мальчишка, впервые встретил его во дворе, то подумал: «Этот пацан просто создан для того, что бы другие пацаны его дразнили». Мелкий, пухлый, краснощёкий, с глазами на выкате, с жидкими русыми волосёнками. И походка у него была странная, гусиная какая-то. Руки при этом он держал «по швам», а на оклики оборачивался всем корпусом. А ещё эта глупая улыбка, которая прямо-таки светилась призывом: «Давай дружить, давай дружить!» И в улыбке, да и вообще во всей внешности этого мальчишки было что-то кукольное. И не я один это заметил.
Однажды он попался на глаза Юрке Машкову, главному задире нашего двора:
- А ты что за хрен с горы? Ты похож на пупса. У моей сеструхи такой был, пока я его в костёр не бросил.
Юрка сказал это и захохотал, указывая пальцем в жертву своих насмешек.
- Ну, вылитый пупс! Скажите, пацаны?
Двое закадычных дружков его поддержали:
- Пупс, пупс, пупс!..
Я редко в чём-то соглашался с Юркой, однако в этот раз был вынужден признать: пухлый мальчишка действительно напоминал игрушечного пупса. А ещё я тогда понял, что от этого прозвища бедолага теперь не избавится. Клеймо поставлено. Точка!
А что сам Пупс? Он поглядел на Юрку и его прихвостней даже как-то радостно, чем всех удивил, пожалуй. Меня уж точно. Я ожидал, что он нюни распустит, начнёт хныкать от обиды. И Юрка ожидал того же, судя по тому, как скривилось его лицо. Хотел над парнишкой поиздеваться, но не получилось. Ну как издеваться, когда тот на оскорбления улыбкой отвечает?
Юрка сплюнул сквозь зубы и зашагал прочь, а его шакалята следом засеменили. Но я не сомневался: Пупса он в покое не оставит.
И оказался прав.
Юрка был из тех ребят, что, завидев воздушный шарик, испытывают острое желание ткнуть в него иголкой. Таким шариком и стал Пупс. Юрка никогда не отказывал себе в удовольствии то пинка ему дать, то «фофан» отвесить, то обозвать. А я смотрел на всё это с равнодушием, ведь Пупс не вызывал во мне симпатии. Подумаешь, кто-то кому-то пинка дал? Обычное дело. И вообще, нормальные пацаны должны уметь постоять за себя. А будешь лыбиться в ответ на обиду – жди беды. Законы улицы суровы даже для таких щенков, коими мы тогда были. Особенно для таких щенков!
Надо сказать, мы с Юркой давно выяснили отношения. Итогом выяснений стали фингал - у него, выбитый зуб - у меня. С тех пор мы относились друг к другу с холодным уважением.
Я однажды, скорее, от скуки, чем от искреннего желания дать полезный совет, сказал Пупсу:
- Если хочешь, чтобы Юрка тебя не доставал, ударь его. Он, скорее всего, тебе наваляет, но после в покое оставит. Главное показать, что ты его не боишься.
Пупс пожал плечами.
- А я его и не боюсь. Нисколечко. Если захочу, могу с ним такое сделать, что он на всю жизнь запомнит!
И опять эта улыбка, но на этот раз в ней было что-то хитрое.
- Что же ты с ним можешь сделать? – усмехнулся я. – Плюнешь в него и убежишь?
- Кое-что похуже, - был ответ.
Разумеется, я ему не поверил. Решил, что Пупс только на словах смелый, а как снова повстречается с Юркой, нарисует на своей пухлой роже очередную улыбочку и будет лишь глазами хлопать, как случалось уже много раз.
К слову, я, пожалуй, единственный во дворе, кто общался с Пупсом. Дело в том, что в то время мне и общаться-то было не с кем. Так уж вышло. Друзья уехали в летний спортивный лагерь, а я не поехал, потому что в конце мая ключицу сломал, упав с тарзанки. Обидно было до жути. Лето только началось, долгожданные каникулы, а ни на велике не покатаешься, ни в речке не поплаваешь… Друзья в лагере. Мне только и оставалось, что по двору слоняться. Ну не дома же сидеть, в самом-то деле?
А во дворе – Пупс.
Когда я садился на скамейку, он постоянно рядом пристраивался и начинал что-нибудь рассказывать. Нужно отдать ему должное, языком чесать он был горазд:
- А ты знаешь, что первые часы придумали в Египте? Это были солнечные часы. В те времена никому и в голову не приходило время измерять, а египтяне взяли и сделали часы. Но есть версия, что первые часы изобрели в Вавилоне три с половиной тысячи лет назад…
Ну, или:
- А ты знаешь, что если развить скорость света, время остановится?.. А ты знаешь, что первые механические часы появились более тысячи лет назад? Они были неточные, и у них не было ни стрелок, ни циферблата…
И всё в том же духе. Некоторые марки собирают, солдатиков, значки, этикетки всякие, а Пупс, похоже, собирал информацию о часах и о времени. Он был буквально повёрнут на этом. И мне нравилось его слушать. Особенно нравились совершенно фантастические истории, которые, как уверял Пупс, основаны на реальных событиях. К примеру, он как-то рассказал о китайском мальчике, который вдруг появился неизвестно откуда. Тот малец разговаривал на древнем диалекте и был уверен, что живёт в шестнадцатом веке. А потом он как появился, так и исчез неизвестно куда. Возможно, в прошлое вернулся.
И подобных историй Пупс знал множество, и он искренне верил, что эти истории правдивы.
В те времена я начинал открывать для себя таких писателей как Рэй Брэдбери, Александр Беляев, Клиффорд Саймак, Роберт Желязны… Фантастика меня увлекала и Пупс со своими байками, можно сказать, в наезженную колею въехал.
Истории его нравились, а вот отношение к нему по-прежнему оставалось каким-то смутно негативным. Есть люди, которые просто не созданы быть чьими-то друзьями, как бы широко они не улыбались. С ними можно общаться, вести дела, можно смеяться над их шутками, но всегда будет неприязнь, причину которой и объяснить-то трудно. Это что-то глубинное, на уровне шестого чувства. Всем, наверное, такие люди в жизни встречались. Сидишь, к примеру, в баре с коллегой по работе, пьёшь пиво, и говоришь себе: «Он вроде бы неплохой человек». Но внутренний страж шепчет: «Это неправда». И ты почему-то сразу веришь ему, и при этом не коришь себя за излишнюю мнительность.
Мне кажется, я уже тогда чувствовал, что Пупс опасен, просто не желал этого признавать. Возможно, я слышал внутреннего стража, но не прислушивался к его предостережениям.
Не прислушался и тогда, когда Пупс показал мне фокус. Вернее, я посчитал это всего лишь фокусом.
Как-то он спросил:
- Мы ведь друзья, правда?
Я сделал вид, что не услышал его. Пупса это не смутило, видимо, он считал свой вопрос риторическим.
- Как другу, я хочу открыть тебе тайну! – он сильно волновался и как-то нервно поглядывал по сторонам, словно опасаясь, что его могут подслушать. – Я долго не решался. Мама говорит, об этом вообще никому нельзя рассказывать. Она боится! Но ты ведь друг…
- Да что за тайна такая? – не выдержал я.
Он сорвал с куста зелёный лист, положил его на ладонь.
- Смотри, что сейчас будет!
Если честно, волнение Пупса и мне передалось. Он принялся считать:
- Раз, два, три!.. Смотри, смотри!..
Лист на его ладони вдруг скукожился, потемнел, от былой живой зелени и следа не осталось.
- Ты видишь?! – голос Пупса был переполнен торжеством. – Это я сделал! Для этого листика прошла неделя, я для него время ускорил!
Да, меня всё это удивило и позабавило, но не более того. Про ускорение времени для листа я, разумеется, не поверил. То, что продемонстрировал Пупс… Мне доводилось и поинтересней фокусы видеть. К примеру, дядя Вася с соседнего двора однажды купюру помеченную у всех на глазах в клочки порвал, а потом он эту самую купюру, целую и невредимую, вытащил из моего кармана.
- Неплохой фокус, - заявил я Пупсу.
Его аж затрясло от моих слов, лицо стало пунцовым.
- Фокус?! – выпалил он фальцетом. – Это не фокус! Листок состарился! Я время ускорил! Больше никто так не умеет делать, никто!
- Ага. А я умею ушами мыльные пузыри надувать! – мне стало смешно. – И пить носом умею! Чёрт, Пупс, да я сейчас все свои тайны тебе открыл! Никому не расскажешь?
Я захохотал. А он, обиженно поджав губы, побежал прочь. Минут через пять вернулся, уселся рядом на скамейку и проворчал:
- Правильно мама говорила. Не нужно было тебе это показывать.
Хотелось его ещё подколоть, но я сдержался – расплачется чего доброго. Какое-то время мы сидели молча, а потом он начал рассказывать очередную байку про перемещение во времени.
Юрка со своими прихвостнями так и продолжал донимать Пупса. А горемыка, как и прежде, отвечал на все издевательства глупой улыбкой.
- И долго ты ещё будешь терпеть? – спросил я однажды. – Да вдарь ты одному из них по носу, и они отстанут!
Пупс посмотрел на меня и произнёс загадочно:
- Они и так отстанут.
- Ну-ну, жди, - усмехнулся я.
И знаете, он ведь дождался!
Погода в тот день была паршивой, ветреной. Тучи гуляли по небу, грозя в любой момент дождём разразиться. Мы с Пупсом, как обычно, шатались по двору, когда к нам подошёл Юрка с двумя дружками.
- Я решил тебя больше не обижать, - заявил он Пупсу. – Вот смотрел я на тебя, смотрел и понял: ты нормальный пацан! А то, что мы обзывались, да и вообще… это было испытанием. Ты ведь ни разу не расплакался, мамочке не пожаловался. Уважуха!
Эх, Юрка, Юрка… Умел он врать. А конопатое лицо его при этом было честное-честное. И голос такой искренний. Я в тот момент с трудом сдерживался, чтобы не засмеяться.
Пупс по обыкновению улыбался и совсем уж по кукольному хлопал глазами. Юрка протянул ему руку.
- Мир?
- Мир! – тут же отозвался Пупс, дополнив сказанное робким рукопожатием.
- Знаешь, мы сейчас с ребятами к баракам идём, - сообщил непринуждённо Юрка. – В прятки играть будем. Там хорошо в прятки играть. Давай с нами?
- Давай с нами! – поддержали его прихвостни. – Весело будет! Давай с нами!
Меня очень удивило, что Пупс согласился. Да, он был странным, но совсем уж дураком не казался. Я вообще-то догадывался, какая участь его ждёт, потому что эта развесёлая компашка уже как-то играла в прятки с одним глупым пацанёнком: злыдни устроили ему ловушку в одном из бараков, перепугали чуть ли не до смерти, измазали какой-то вонючей гадостью. Во дворе об этом потом долго судачили. И смеялись. Весело же.
Да, я догадывался, что ждёт Пупса, но знаете, мне хотелось, чтобы его проучили, как следует. Так проучили, чтобы глупая улыбка навсегда стёрлась с его лица. Нет, я не желал ему зла – по крайней мере, мне сейчас так кажется. Просто хотелось, чтобы он раз и навсегда усвоил: быть таким наивным – смерти подобно!
Однако для очистки совести я всё же шепнул ему:
- Лучше не ходи с ними.
Пупс посмотрел на меня. Он прямо-таки сиял от радости.
- Почему? Я очень хочу поиграть с ними в прятки! Думаю, будет весело. Теперь у меня есть ещё три друга.
После этих слов моя совесть даже не пискнула – всему есть предел. Я мысленно назвал Пупса дураком, каких ещё свет не видывал. И у меня появилось огромное желание своими глазами увидеть, как безбашенная компашка проучит глупца.
Впятером мы отправились к баракам. Минут через двадцать были на месте.
Раньше здесь располагался маленький рабочий посёлок. Потом, после постройки химического завода, эта территория обезлюдила, поросла каким-то чахлым бурьяном. Унылое место, мёртвое, навевающее мысли о том, что ничего не вечно. Серые осклизлые бараки с чёрными провалами окон, сгнившие ограды, покосившиеся столбы электропередачи. Даже деревья выглядели больными, словно с уходом людей и почва лишилась питательных соков. Казалось, сама природа не желала дикого возрождения, не хотела залечивать раны.
Отличное место для игры в прятки.
Впрочем, я-то как раз играть не собирался. Уселся на поросшую лишайником автомобильную покрышку и принялся лузгать семечки. Помню, сломанная ключица ныла. Ох уж эта чёртова ключица! Если бы не она, всё тем летом для меня было бы иначе.
- Ну что, начнём? – осклабился Юрка.
И принялся считать, указывая пальцем в каждого из игроков. Считалка была хитрая, и я не удивился, что водить выпало Пупсу. Впрочем, его это даже обрадовало.
- Считай до ста, а потом ищи, – пояснил Юрка. – И смотри, не подглядывай, пока мы прячемся! Усёк?
- Усёк, - кивнул Пупс.
Он упёрся лбом в столб, зажмурился и начал громко считать:
- Один, два, три, четыре…
Троица злоумышленников побежала к ближайшему бараку. Юрка на ходу весело подмигнул мне. Он знал, что я не буду вмешиваться – эдакая дворовая солидарность. А если бы вмешался… Не знаю. Я, наверное, перестал бы считаться «своим». И, как следствие – конец уважению. Быть «своим» - это значит занимать особое место в дворовой иерархии пацанов. Это – репутация!
Юрка и его друзья забежали в барак. Я рассудил, что у них там что-то припрятано. Например, какая-нибудь вонючая гадость, которой они Пупса измажут А может, кое-что и похуже.
- …Пятьдесят пять, пятьдесят шесть…
Дождевые облака позли по небу. На крыше барака каркали вороны. Ветер шелестел листвой и гонял сор по пустынным улицам.
- …Восемьдесят восемь, восемьдесят девять… - продолжал громко считать Пупс.
Из барака ни звука не доносилось. Притаились злоумышленники, ждали. И я ждал, закидывая в рот одну семечку за другой и выплёвывая себе под ноги шелуху. Рядом, на ржавую бочку, уселась ворона. Каркнула требовательно: дай, дай! Я никогда не был жадным, кинул ей несколько семечек.
- Девяносто восемь, девяносто девять, сто! Я иду искать! Кто не спрятался – я не виноват!
Мне тогда показалось, что это самые глупые слова, учитывая обстоятельства.
Пупс открыл глаза, повернулся на месте. Из барака послышался кашель. Это было то же самое, как если бы Юрка выкрикнул: «Иди сюда, простофиля! Мы здесь!» Такое любого насторожило бы. Вот только не Пупса. Он устремился к бараку.
Я представил себе, как этот олух заходит в здание, пробирается в сумраке через всяких хлам, озирается, пытаясь обнаружить игроков… И тут – бах! Словно дикая стая на него набрасывается. Он орёт, как резаный…
Но, к моему удивлению, Пупс в барак не пошёл. Потоптался пару секунд возле дверного проёма, затем приложил ладони к стене, повернул голову, поглядел на меня.
В тот момент он походил на какого-то гоблина из страшной сказки – черты лица обострились, в глазах – лихорадочный блеск, а улыбка… Злой была улыбка, у меня от неё мурашки по коже побежали. Я глядел на этого пухлого парня и не узнавал его.
С возмущённым граем с крыши барака сорвались вороны. Воздух вокруг здания заколыхался, как бывает в сильную жару. Раздался мерзкий звук, словно по стеклу водили гигантским гвоздём, и я машинально зажал уши ладонями, позабыв о боли в ключице.
И без того старый барак начал стремительно дряхлеть. Лучше слова я и подобрать не могу. Именно – дряхлеть. По стенам расползались пятна гнили, доски в некоторых местах превращались в труху. Деревья и кустарники, растущие впритык к зданию, почернели, листва скукожилась. Часть крыши с грохотом обрушилась, одна из стен ввалилась внутрь.
Пупс встряхнул руками, будто сбрасывая с них грязь, после чего повернулся и зашагал ко мне. Он больше не улыбался.
Я был настолько шокирован, что, кажется, забыл, как дышать. Часть моего рассудка отрицала увиденное: это всё не по-настоящему! Очередной фокус! Ну, в самом деле, такого ведь быть не может!
Пупс подошёл.
- Теперь ты мне веришь?
Он выглядел очень усталым, словно «фокус» лишил его всех сил.
- Верю, - промямлил я.
Мне было страшно. Пупс пугал меня до дрожи в коленях, до тошноты. Если бы в тот момент на его лице снова появилась та злая улыбка, я, наверное, штаны бы намочил.
Заморосил дождик. Пупс приблизил своё лицо к моему лицу, выдохнул:
- Ты ведь никому не расскажешь о том, что я сделал?
Это была угроза. И у меня и мысли не возникло показывать гонор. Какой там…
- Не расскажу, обещаю, - будто со стороны услышал я свой осипший голос.
Пупс постоял несколько мгновений с задумчивым видом, а потом схватил меня за руку. И тут я ощутил бег времени. В буквальном смысле. Чувствовал, как уносятся минуты, часы… дни! В моём сознании словно бы появился прибор, который всё это фиксировал, отмечал. И внутри меня что-то менялось, и я ничего не мог поделать. Был не в состоянии даже отшатнуться от Пупса. Словно парализовало. Нет, скорее, я ощущал тесный кокон вокруг себя. Кокон, из которого невозможно вырваться. Кажется, я кричал. Мой рассудок молил о пощаде.
Но вот Пупс, наконец, отпустил мою руку. Бег времени прекратился. Облегчение! Словно выбрался из зоны невероятно высокого давления.
Пупс развернулся и пошёл прочь, пошатываясь от усталости. Скоро он скрылся в пелене дождя.
Миновало не менее получаса, прежде чем я пришёл в себя. Ключица больше не болела. Ни капельки. Сколько нужно времени для заживления сломанной ключицы? Месяц, два?
У меня начался мандраж. На ватных ногах я проследовал к полуразрушенному бараку. Услышал какое-то странное мычание. Осторожно вошёл внутрь…
Среди гнилых досок и трухи что-то ворочалось. Я подошёл ближе и обомлел, увидев трёх стариков. Головы седые, лица – как печёная картошка. Они были практически голые – одежда истлела. Двое стариков лежали без движения, а третий ползал и мычал. Это был Юрка. Я узнал его. Даже сквозь борозды морщин пробивалось что-то от того мальчишки, что решил поиграть с Пупсом в прятки. Он посмотрел на меня. В его водянистых глазах было безумие.
Я бросился прочь. Не помня себя, бежал сквозь дождь, поскальзывался, падал. Дома взял из копилки несколько монет, по телефонному автомату, что на углу хлебного магазина, позвонил в милицию, потом в «скорую» - сообщил, что в старом рабочем посёлке пострадали люди и что искать их нужно в полуразрушенном бараке посреди посёлка.
Больше для Юрки и его друзей я ничего не мог сделать. Вернулся домой, заперся в своей комнате и расплакался.
Несколько дней не выходил на улицу. Как-то услышал, как мать рассказывала отцу на кухне о троих пропавших ребятах с нашего двора. Всем городом их искали. До сих пор ищут.
Ночами мне снился один и тот же сон: Пупс подходит к моему пятиэтажному дому, прикладывает руки к стене, улыбается точно гоблин…
«Ты ведь никому не расскажешь о том, что я сделал?»
…и дом мой начинает дряхлеть. В окнах – искажённые мукой лица стариков.
Когда я всё же решился выйти на улицу, узнал от знакомых ребят, что Пупс уехал, и случилось это, по моим расчётам, на следующий день после игры в прятки. Ещё узнал, что в рабочий посёлок наведывались люди в военной форме. Они оцепили территорию и целых трое суток никого туда не пускали.
О несчастных стариках – ноль информации. Словно их и не было.
Двадцать пять лет прошло с тех пор, но мне всё равно иногда снится Пупс, превращающий мой дом в дряхлое строение. А ещё я с каждым годом всё чаще думаю о том времени, что он у меня украл. Месяц, два? Это было моё время, частичка жизни.
Недавно прочёл статью в газете. Там говорилось о небольшом острове в Тихом океане. В течение короткого времени этот зелёный, полный дикой жизни островок превратился в мёртвую территорию. И учёные не могут найти этому объяснений.
Газетная утка? Жёлтая пресса? Возможно. Но я прочёл эту статью и на меня будто бы холодным ветром из прошлого повеяло.
Почему-то я уверен, что Пупс жив, здоров. И мне иногда кажется, что он где-то рядом.
И, как и раньше, ворует время.
