– Простите, - буркнула Оля и отошла в сторонку.
Бабулька села не лавочку в стеклянном коробе тёплой (летом холодной) остановки и ещё раз недобро зыркнула на девушку, пробормотав себе под нос несколько замечаний о планке социальной ответственности Ольги. Но девушка того не услышала. Она снова воткнула в ухо так бесцеремонно вдернутый из него наушник, снова погрузившись в свои мечты.
Оля вышла у госпиталя, а бабулька поехала дальше, отметив про себя правоту своих мышлений о древнейшей профессии девушки:
Ольга глубоко вздохнула, привычным движением закинула рюкзак на плечо и двинулась к служебному входу.
Назойливый, ритмичный писк мешал спать. Голова была тяжелая, язык прилип к нёбу, мучила жажда. Айдахар то просыпался, то вновь проваливался в сон с привкусом горечи.
Ему снился огонь. Дым заползал в горло, драл лёгкие. Всё как наяву. Вот он падает в глубокую яму, ударяется затылком. Вспышка, рядом красавица… а нет! Страшный уродливый монстр обтянутый розовой кожей. А, нет, не так! Девушка с косами. Да нет же - волосатый паук!
Разлепить глаза было невероятно тяжело. Голову повернуть – невозможно. Парень ощутил на шее некий хомут. Попытался поднять руку и потрогать его – без толку. Будто бы у него осталась только голова как у Профессора Доуля, которого Айдахар боялся до чёртиков в бытность свою малышом.
И вездесущий писк. Раздражающий, назойливый, противный. Так парень пролежал до утреннего обхода, считая гудки монитора.
– Да это реанимация, уважаемый! – послышалось откуда-то слева. – Да нельзя сюда! Охрана!
Затем раздались скорые, твёрдые шаги, а следом семенящий шепот мягких тапочек.
Над Айдахаром навис человек в медицинском колпаке и маске.
– Здравствуйте! Я ваш лечащий врач Алижан Байметович, - представился доктор. – Вы находитесь в палате реанимации.
Айдахар хотел что-то сказать, но язык его не слушался.
– Ольга, дайте пациенту воды, - сказал Алижан Байметович медсестре и через несколько секунд в рот Айдахара была вставлена гибкая пластиковая трубочка.
Напившись парень попытался заговорить, но изо рта вырывались лишь нечленораздельные звуки и мычание. Доктор хмыкнул под маской. Он достал из нагрудного кармана похожий на ручку фонарик и посветил им в глаза пациента. Затем взял со столика зажим из хирургической стали, показал его Айдахару и сообщил:
– Я хочу проверить чувствительность ваших конечностей, пожалуйста не бойтесь и постарайтесь расслабиться.
Доктор распрямился и выпал из поля зрения больного, зато он увидел краем глаза щуплую сутулую девушку в шапочке-шарлотке и зелёном медицинском костюме. Она прижимала к груди сложенный квадратом комплект постельного белья.
– Работайте! – послышалось со стороны ног (девушка вздрогнула и засуетилась).
Следом врач снова показался, подставил стул, сел и вкрадчиво заговорил:
– Вас обнаружили в яме, чудом не сгоревшего в степном пожаре. Когда вы поступили к нам в госпиталь было обнаружено несколько тяжелейших повреждений. Позвоночник: перелом пятого шейного позвонка, третьего поясничного и Атланта; перелом бедренной кости левой ноги, вывих плеча; но самое тяжелое – Открытая ЧМТ с вклинением инородного тела, – доктор помолчал немного и продолжил: - К сожалению, извлечь его из вашего черепа нам не удалось…эм… вы были не стабильны и при попытке вытащить предмет сразу же «уходили» … Это, - он поднёс к Айдахару планшет так, чтобы тот видел изображение на экране. – Что-то органическое… кажется осколок кости…
На экране был изображен рентгеновский снимок: череп, а в затылочной кости застряло нечто продолговатое.
– Мы подключили антибиотики, чтобы исключить вероятность инфекции, и как только ваше состояние стабилизируется удалим его! – подытожил доктор. – Выздоравливайте.
Сказав это врач встал и спешно покинул палату. Перед тем как со скрипом затворилась дверь Айдахар услышал тихое «Охренеть!».
Мадина была не самой образцовой матерью. Много пила и вела разгульный образ жизни при живом муже. Выйдя из декрета она совершенно сдвинулась по фазе и стала оказывать интимные услуги за деньги. Был 95й год, голодный и неопределённый. Люди массово слетали с должностей. Теряли работу и всяческий человеческий облик. Просидевшая 1,5 года в декрете молодая секретарша-стенографистка никому не была нужна. Муж приносил домой крохи, которых едва хватал н крупу и оплату коммуналки, но Мадина обладала точёной ( даже роды не испортили) фигурой, миловидным лицом и лёгким характером. Она стала путаной. Бросая маленького Айдахара на свекровь и золовку, Мадина уходила в долгие загулы. Возвращалась под хмельком, а то и чем потяжелее и совершенно не осознавала реальности. И вот в один день не вернулась. Был январь, как раз после нового года, а в марте, в квартире семейства раздался звонок.
Бекир стоял в коридоре, облачённый в видавший виды тренч на «рыбьем меху». Звонок раздался так неожиданно, что молодой мужчина подскочил и поспешил поднять трубку дискового телефона, пока не проснулись прочие домочадцы. Было около восьми утра.
– Алло, - негромко произнёс мужчина, поднеся трубку к уху.
Он недолго послушал собеседника с той стороны, молча опустил трубку на рычаг и вышел неслышно из дому.
Мадину нашли в колодце. Она застряла там, удушенная собственными колготками. В промежности её торчала ветка.
Экспертиза показала, что она была больна сифилисом. Похоронили в закрытом гробу. Лицо разбили кирпичом.
Никто не заговаривал с Айдахаром о матери, а мальчик, будто чувствовал неловкость взрослых тоже о ней не спрашивал.
В пятнадцать лет Айдахар увлёкся язычеством. Бекир не возражал. Отпускал его на сходки и концерты зная, что его сын достаточно благоразумен, и не наворотит дел. Лейла, тётушка Айдахара, относилась к таким увлечениям настороженно, а бабушка Сая – совершенно их не одобряла.
– Шайтанские проделки! – причитала она и вшивала в подолы рубах внука написанные на пергаменте суры из Корана.
Аль-Мукаддас, мулла из местной мечети уверял старушку, что Айдахар перерастёт увлечение, стоит за него только молиться, но Сая всё пребывала в тревожности и сомнении, вплоть до того дня, когда позвонили из больницы.
Бекир сидел под дверью в палату реанимации, а Лейла у кардиологической палаты. Когда сообщили о том, что единственный внук, сын, племянник находится на грани жизни и смерти Сая потеряла сознание, а позже выяснилось, что с ней случился микроинфаркт.
Бекир несколько раз порывался войти в палату, но его останавливал медицинский персонал. В последний раз даже охрану вызвали, поэтому утомлённый тревогой и неведением мужчина сейчас дремал, опершись о стену в коридоре.
Он вздрогнул, ощутив, как кто-то осторожно тронул его за плечо. Разлепив глаза Бекир увидел перед собой щуплую, сутулую девушку в медицинской форме. Она держала в руках стаканчик кофе из автомата и кексик.
– Вот,- шепотом произнесла девушка. – Вы здесь уже больше пятнадцати часов сидите – я приметила.
– Спасибо, - Бекир пригляделся, (на форме был бэйдж с именем и должностью) принял из рук медсестры напиток и добавил: – Ольга.
Он вымученно улыбнулся девушке.
– Это ваш сын? – Оля кивнула в сторону зашторенного окна и присела на соседнюю лавочку.
Бекир кивнул. Они помолчали.
– Он пошел с друзьями в поход, - прервал молчание отец.
Он не глядел на Олю, рассматривая поднимающиеся от пластикового стаканчика ленточки пара.
– Любил историю и всякую мистику…
– Я слышала там несколько посевных полей выгорело, - включилась Оля. – Даже жертвы есть…
– Есть, - Бекир кивнул и провёл пальцем по ободку стаканчика. – Мужичок местный, ехал домой на телеге… заживо сгорел вместе с лошадью, застряв к арыке.
Ольга прижала ладошки к губам.
– Кошмар какой, - шепнула девушка.
Тут девушке пришло смс, она быстро прочла его, сунула телефон в карман и встала.
– Всё будет хорошо, - она улыбнулась и положила свою мягкую руку на запястье Бекиру.
Мужчина взглянул ей в глаза, пожалуй, впервые за весь разговор, девушка улыбнулась, извинилась и убежала по больничному коридору скрепя о пол резиновыми тапочками.
Зуб не попадал на зуб. Амир кутался в лоскутное одеяло, сидел в кибитке, сложив ноги по-турецки, снаружи остался лишь нос, которого юноша уже давно не чувствовал. Ночи становились холоднее. Аташка с Куланом беседовали снаружи:
– Нужно торопиться. Скоро истечёт шесть полнолуний, - Канат-ата говорил шепотом, чтобы внук не услышат его.
Кулан отвечал на неизвестном диалекте, который Амир, сколько ни старался не мог понять.
– В этих краях не водятся ледяные Дяу, - возразил коню дедушка. – Но … Ты верно говоришь… нужно уходить.
Амир чихнул, обнаружив своё бодрствование. Разговор оборвался. Двоедушник выполз из кибитки и вдохнул морозный воздух. Костёр почти затух. Амир подошел к нему, сложил пальцы левой руки над тлеющими углями “щипоткой” и скомандовал:
Из-под ногтей выскочили искорки, обуглив плоть и ногтевые пластинки. Костёр запылал, едва не подпалив края одеяла, в которое кутался Амир. Кулан вышел из-за кибитки как обычно призрачный и серебристый
– Нужно уходить? – спросил Амир заводя прядь непослушных волос за ухо. – Куда?
– К селенью, - отозвался Аташка (в свете костра тень его проступила на ткани кибитки, будто бы дедушка стоял внутри, подсвечивая себе тусклой свечой). – К аулу или может к деревне, туда, где ты сейчас нужен.
– Нужен? – не понял Амир. – То есть нужен баксы?
– Двоедушник, - обратился к подопечному Кулан (как обычно спокойно низким и бархатным голосом). – Ночи холодают…
– Я заметил, - поёжился Амир.
– К покровителю должно обращаться “Мой Пир”, - шепнул дедушка.
Амир выдохнул, закатив глаза и сказал:
– Ты многого не знаешь, - продолжил Кулан. – Вернее сказать, ты не знаешь ничего…
Конь подошел ближе к огню, переступил его и ускорил шаг, двигаясь к пустыне.
– Со следующей луной наступает Орак уагы, - сказав это конь стрелой умчался в пустыню, быстро превратившись в серебристую точку.
– Это плохо, - Канат сел.
– Что это такое? – спросил Амир, обернувшись к деду.
– Жатвенные седьмицы, - выдохнул дедушка. – Пришла осень…
В начале осени ветра всегда разгуливались. Бесновались, чувствуя, что вот наступает их пора. Пора, когда листва на немногочисленных деревьях в близ поселений ссохнется и опадёт, созреет перекати-поле, которое так весело гонять по песку и проснутся Куйына́ры.
Куйынары были мелки ростом, словно бы круглобокие карлики в запылённых белых одеяниях, схожими видом с халатом. На голове обыкновенно носили маленькую чалму из-под которой спускался отрез ткани, для защиты шеи и лица от пустынной пыли и беспощадного солнца. В прочем шеи у Куйынаров не было, издали они напоминали куст перекати-поля, на который намоталась ткань. Круглые, крупные глаза их были близко посажены, нос с широкими ноздрями, а под ним широкий от уха до уха рот, полный острых мелких как у хорька зубов.
Хасатановы дети не любили Куйынаров за их неразборчивость в еде, тупость и беспричинную злобу. Поодиночке эти демоны мало чем угрожали скоту, человеку или даже другому демону, которому не посчастливилось попасть в суховейное время их пробуждения, но в том-то и была опасность – они часто объединялись сея смерть. Хотя вне групповой охоты обычно дрались и рвали себе подобных.
Девиц среди Куйынаров не было. Поэтому, когда приходило время пополнять поголовье… В прочем – всё по порядку:
– Долго ещё идтиии? – ныл долговязый юноша в шортах и рубахе гавайке.
На голове его была навязана хитроумная конструкция из двух перекрученных мужских футболок. Открытые участки тела были лилово-красными от солнечных ожогов.
– Поменьше болтай! Слизистую рта пересушишь! – рыкнул на него идущий впереди коренастый юноша в белом рашгарде и беговых легинсах, которые удачно поддерживали и облегали накаченные бёдра.
Он был на две головы ниже нытика, смуглый с чёрной щетиной на лице и длинными густыми ресницами. На голове у второго было охлаждающее полотенце синего цвета.
– Это всё твоя дурацкая машина! – крикнул нытик.
– Ты мог остаться в ней, дебил! – не выдержал крепыш. – Какого х*я за мной попёрся?
– Чтобы меня местные…- начал было Рави, но товарищ его перебил:
– Какие н**уй местные, а? – он развернулся и подошел к застывшему другу. – Если б тут был кто-то мне бы не надо было тащиться в жару по пустыне и выслушивать твои сопли, урод!
Он махнул рукой показывая, что на пустынной трассе нет никого, кроме них двоих, а на многие километры в округе только песок, саксаул и скорпионы.
– Тарлан, - робко заговорил Рави, но приятель уже зашагал дальше.
Шли молча. По ощущениям вечность, а по факту всего пять километров. Нещадное пустынное солнце клонилось к закату подсвечивая марево, исходящее от раскалённой трассы. Воздух стремительно холодал, а асфальт нет. Он жарил ноги сквозь летние сетчатые кроссовки Тарлана, а Рави, который не послушался друга и надел открытую одежду и тапочки на босу ногу ныл не переставая от мучительной боли, которую причиняли ему ожоги и набитые за время ходьбы мозоли. Когда солнечный диск скрылся за горизонтом, на прощание сверкнув красным, вдали показался оранжевый кубик, который на поверку оказался кибиткой Мехариста[1].
– Аллай, - шепнул себе под нос Тарлан, не веря собственным глазам. – Быстрее, там палатка!
– Какая ещё палатка? – захныкал Рави.
Тарлан зашагал быстрее. Приблизившись к палатке из которой раздавалась приглушенная народная музыка парень почувствовал, как на кроссовок что-то намоталось. Он наклонился и увидел нитку грубой верблюжьей пряжи, явно витой вручную. Нитка заключала палатку в кольцо и парень, каждый год отсылаемый родителями в пустынную часть страны к деду припомнил, что по поверью таким способом можно защититься от нападения Каракуртов. Тарлан вернул пряжу на место. Он прокашлялся и поздоровался. Музыка тут же стихла, в палатке зашевелились и тихо ответили:
– Кто ты? – голос был старческий, надтреснутый как сломанная ветка и высокий.
– Меня зовут Тарлан, ата, - затараторил парень – У нас тут с другом машина сломалась, может…
Договорить он не успел. Молния на палатке резко расстегнулась и на Тарлана воззрился сухонький лысый старик со сморщенным личиком, оттопыренными ушами и чёрными глазками, чуть подёрнутыми белёсой плёнкой.
Старик поглядел на Тарлана, потом высунул голову из палатки и глянул на Рави, который еле ковылял за приятелем.
– Добрый вечер,- шепнул Тарлан.
– Ай, сынки, - тоже зашептал старичок. – Жатвенные седьмицы… чего расхаживаете по пустыне, да ещё и по темноте?!
– Ата, простите, что побеспокоили, - начал крепыш в полный голос, но дед зашикал на него и замахал морщинистыми руками.
– Дедушка, у вас мази от ожогов не найдётся? – плача спросил Рави.
Он подошел и согнулся пополам ни то от боли, ни то от усталости.
– Тише- тише, - зашикал снова дед и поманил парней за собой в палатку.
Внутри был самодельный столик из пластиковых овощных ящиков, стоящий на нём кассетник, лампоча в патроне прилаженная к потолку квадратного временного домика и зарядная станция для спутникового телефона – все запитаны от большого аккумулятора. На полу палатки настеленные тонкие матрасы и кошмы, у одной из стенок свёрнутое рулоном толстое одеяло, у другой – рядок пятилитровых бутылок с водой (на вид зеленоватой, явно набранной из реки).
Дедушка резко застегнул молнию на входе, налил путникам воды из небольшого закопчёного походного чайничка.
Рави принялся жадно хлебать, даже потянулся к чайничку за добавкой, но дедушка его остановил:
– Хочешь обрыгаться? – покачал он головой. – Пей медленно, небольшими глотками… Эх молодёжь-молодёжь…
Он сел на пол, пошерудил в рюкзаке-колобке, который прятался под одеялом и достал из него майонезную баночку, закупоренную куском промасленной бумаги перехваченной ниткой и желтовато –серым содержимым.
– Мя, - сказал по - казахски. – Только много не зачерпывай, сильное средство, местный баксы варил!
– Эээ,- протянул Рави и покосился на Тарлана. – Рахмет!
– Он говорит много не мажь, - перевёл Тарлан (Рави вырос на севере страны и практически не владел языком).
– А этот что же,- кивнул дедушка, перейдя на русский язык. – Языка не знает? М? Уят[2]!
Рави потупил взгляд, принял из рук старика баночку и морщась от боли стал разматывать нитку.
– Ата, - обратился к хозяину палатки Тарлан. – Нам бы эвакуатор вызвать, а тут связи и нет совсем, у вас гляжу спутниковый телефон есть…
– А как же,- фыркнул старик. – Тут на много вёрст ни души, а я уже не мальчик… а ну как случится что?
– Можно воспользоваться? – спросил юноша тише.
Дед поглядел на него нахмурив и без того морщинистое лицо.
– Я заплачу, - понизил голос до шепота Тарлан.
– Не надо мне твоих денег, - проскрипел дед. – Останьтесь до утра!
– Не могу, ата, - покачал головой Тарлан. – Завтра у меня Кудалык, мои родители пойдут в дом моей девушки. Как я могу не приехать?
– А родители тоже здесь? – спросил настороженно дедушка.
Он как раз распечатал банку со снадобьем, которая теперь источала зловоние верблюжьего навоза.
– Это что из какашек что ли?
– Тихо ты! – прикрикнул старик, отнял у Рави банку и стал втирать мазь в обожженную кожу плаксы. – Так родители здесь?
– Они на самолёте полетели.
– Разумно,- кивнул дед. – А вы-то чего?
– Подарок свёкру, - ответил за Тарлана Рави. – Он ему машину гнал…ту, которая заглохла и не завелась. Ай! Больно же!
Дедушка поглядел на Тарлана с недоумением.
– Автовоз нанять? Не додумался?
– Хотел проверить,- пожал плечами жених. – Проверил…
Старик пожевал губами, затем продолжил своё дело.
– Ну, полегче тебе? – спросил он закончив.
Рави принюхивался к себе. Мазь приятно холодила кожу, но воняла просто до одури.
– Что до телефона, - дед вытер руки о кусок ветоши. – Конечно вызовем, но только на утро.
– Ата,- хотел возразить Тарлан, но дед поднял руку, заставив того замолчать.
– В эти края среди ночи никто не поедет, понял? Так что оставайтесь.
Непривычная для «городских» пастушья еда была довольно резка на вкус и бойка на выход. Рави сидел за кустиком песчаной акации и составлял многоэтажные конструкции из матерных слов, которыми обыкновенно пользуются люди определённых профессий и ориентации. Болело всё тело, действие зловонной мази закончилось, а попросить добавки Рави не успел. От вяленного мяса, предложенного стариком или может быть от непривычной воды парня несло и тошнило.
Наконец его попустило. Освещённый щербатой луной он встал, пошарил в кармане шорт и вынул оттуда чек, который ему дали вместе со сдачей на крайней автозаправочной станции, после чего машина заглохла в песчаном аду и больше не завелась.
– Ну «КумТрансОйл», - процедил Рави сквозь зубы. – Вот что я думаю о вашем бензине!
Смял бумажку и подтёр зад. Он вышел из кустов, положив руку на всё ещё побулькивающий живот. Рави отбежал от палатки на довольно далёкое расстояние, потому как поблизости не было никакой растительности.
– И как только донёс, - буркнул себе под нос парень и стал не торопясь отходить от акации.
За спиной его прошуршало по песку. Рави обернулся и увидел, как у куста, прижавшись к земле замер кот.
– Ой, а ты как тут оказался?
Рави двинулся к животному, протянув руку, чтобы погладить, но кот брыпнул в сторону и был таков. Парень хмыкнул, пожал плечами и снова пошел к виднеющемуся вдали оранжевому кубу.
– Ой, а ты как тут оказался? – послышалось из-за спины.
Голос был писклявый, словно кто-то передразнивал Рави, искусственно завышая тембр. Парень замер. Повернуться и хотелось, и было боязно. Хотя луна освещала пустыню как днём суеверный страх, связанный с ночным временем шевелился в животе юноши, а может то были раздраженные кишки.
– Ой, а ты как тут оказался? – повторил мультяшный голос, но в этот раз в интонации послышалось требование.
После недолгого молчания за спиной Рави зашуршал песок. По спине неприятным холодом к затылку пробежали мурашки. Парень затаил дыхание. Он почувствовал, как нечто приблизилось вплотную к его обожженным ногам.
– Ой, а ты как тут оказался? – издевательски пропищало сзади.
Вслед за вопросом послышалось приглушенное булькающее улюлюканье. Будто стайка индюшат переругивается за плотно закрытой толстой дверью сарая. Справа на краю поля зрения что-то зашевелилось.
Рави повёл глазами в сторону шевеления и увидел, как на небольшом пригорке в нескольких шагах от него стоит маленький толстый человечек в запылённом халате и чалме. Он был ростом не более футбольного мяча. Концы чалмы образовывали нечто вроде шлейфа. У человечка было широкое лицо с большими выпученными чёрными глазами, под расплющенным крупным носом колосились буро-серые усы с закрученными кверху концами. Шеи у незнакомца не было, голова торчала прямо из плеч делая его силуэт совершенно круглым. Человечек растянул губастый (это было видно даже под густой растительностью) рот в улыбке и Рави вздрогнул. Уголки рта медленно поползли к похожим на ложки ушам, разделили их на две части и спрятались под шлейфом чалмы.
– Ой, а ты как тут оказался? – произнёс незнакомец всё так же по-мультяшному, не шевеля губами.
Он лишь слегка приоткрыл рот и в штиле повисло зловоние гнилой плоти, а в свете щербатой луны блеснули мелкие его зубки.
Рави перевёл взгляд на яркое пятно вдали – оранжевую палатку, где мирно спали Тарлан и старый Мехарист. На краю зрения вновь зашевелились. Рави повернул голову и увидел, что круглый человек уже не один, а в компании ещё двоих точно таких же толстяков похожих на незнакомца внешне.
Внезапно парень услышал совершенно неуместный, странный и нелепый в данных обстоятельствах и местности звук: звук зубного буравчика. Он раздался так внезапно, что Рави даже почувствовал, как дёрнулись кверху его уши (хотя прежде шевелить ими парень не умел). Звук шел сзади. Рави медленно повёл корпусом и взглянул что делается за его спиной. У самых ног юноши стоял ещё один «кругляш». Он глядел на парня не мигая и непрестанно щёлкал челюстями с невероятной скоростью. Именно это движение и звучало зубным буравчиком.
– Ой, а ты как тут оказался? – четверо с пригорка приблизились.
За кустами колючки и акации зашевелилось. Под свет луны выкатывались в буквальном смысле этого слова всё новые и новые толстяки.
– Ой, а ты как тут оказался? – повторяли они своими писклявыми голосами на разные лады и всё приближались к оцепеневшему от ужаса юноше, а звук буравчика всё усиливался, двоясь, троясь…
«Колобки» сжимали кольцо вокруг Рави. Парень сбросил с себя оковы ужаса и побежал, побежал со всей мочи.
– Как оказался? Как оказался? – Куйынары неслись за ним чудовищным нашествием шайтанского перекати-поля.
– Но сила Куйынаров не в скорости и не в острых зубах, - Аташка повёл теневой рукой над пламенем. – Хотя без этого тоже никуда, балам…
– В чём же? – спросил Амир слушавший всё это время с замиранием сердца.
Ата хмыкнул, резко провёл ладонью над огнём и в обложенном булыжниками костре завертелся огненный смерч.
Куйынары катались друг за другом пока не родилась сначала слабая и не устойчивая, а затем тугая и быстро набирающая силу воронка. Они завертели песчаный вихрь. Ветер внутри воронки подхватывал шайтанят и закручивал спиралью.
– Как оказался? Как оказался? – верещали они хором, а смерч всё рос, в пустыне разыгралась буря.
Рави закричал, споткнулся, но не упал продолжая нестись к палатке.
– Рави? – пробудился Тарлан.
Палатку трясло и штормило от ветра. Парень протёр глаза, друга рядом не было.
– Тарлан! – в отчаянии закричал Рави нагоняемый смерчем. – Ай!
Плечо парня загорелось огнём. Выброшенный из общей спирали Куйынар вцепился крепко и зашевелил челюстями с известным звуком вгрызаясь глубже в плоть.
– Тарлан! – голос Рави дал петуха.
Тарлан выбежал из палатки и закричал.
– Мяссаган! Что такое? – старик вскочил со своей циновки.
Не обнаружив парней дедушка схватил тонкое салатово-белое одеяло и тоже поспешил покинуть палатку.
В ноги и спину тоже вцепились чудовища. Рави из последних сил продвигался к палатке. Вот уже осталось каких-то десять-пятнадцать метров … он упал ничком. Смерч опал за пару секунд и Рави окружили Куйынары. Они хихикали клокотали, предвосхищая пополнение в своих рядах.
– В тот год много их побило морозами, - Канат чертил пальцем на песке круг с зубастой улыбкой. – Нужно было восстанавливать численность…
Тарлан стоял не в силах пошевелиться. Куйынары подняли бесчувственное тело Рави и переговариваясь на своём клокочуще – кулдычащем наречии потащили в пустыню.
– Стоять! - овладел собой Тарлан.
Он бросился на помощь другу, но старик вовремя схватил его за руку тем самым остановив. Парень лишь одной ногой переступил за круг из пряжи став видимым для шайтанских отродий.
Куйынары разом обернулись и зажужжали челюстями. Старый пастух попытался втянуть Тарлана в круг, но тот высвободился из старческих рук и покинул защищённое место.
Чудища забулькали, заулюлюкали не зная какую реплику использовать, ведь по-людски они не говорили, повторяя лишь последнюю сказанную жертвой фразу.
– Не разговаривай с ними, - шепнул пастух из круга. – Вернись сейчас же!
Тарлан поглядел на старика через плечо оскалившись. Едва юноша отвёл взгляд, как Куйынары приблизились, медленно перекатываясь по песку. Рави не подавал признаков жизни лёжа вниз лицом, уткнувшись носом в пыль и песок. Тарлан сцепил зубы и двинулся к другу.
– А ну вернись дурак! – закричал дедушка по-казахски оставаясь всё таким же незаметным и неслышимым для Куйынаров.
Чудовища в свою очередь тоже продвинулись вперёд ожидая от юноши реплики, позволившей бы им «зацепиться» за Тарлана. Наконец один из самых мелких не выдержал, взял разгон, растолкал сородичей и подпрыгнул метясь Тарлану в горло. В это момент на голову парню опустилось нечто зеленоватое, лёгкое, а к спине прильнул крепко пахнущий потом пастух.
– Ни звука, - прорычал он на ухо юноше шепотом.
Так они просидели до рассвета, слушая как нарезают вокруг них круги Куйынары.
– Шерстяное одеяло? – Двоедушник с недоверием поднял одну бровь. – Серьёзно?
Он встал, размял затёкшие ноги и пересел на торчащий из песка валун.
– Но нитка тебя не смутила, а, балам? Одеяло не просто из какой-то любой шерсти, - Канат-ата поднял вверх палец. – Верблюжья шерсть делает человека невидимым и для Куйынаров. Именно поэтому они нападают на кого угодно, кроме верблюдов!
– Слушай и учись, Амир-баксы!
В вырытой норе, на глубине, куда не проникает жар солнца пустыни, в сырой песок был высажен дивный куст. Куст стонал, лишенный кожи, куст желал смерти. К позвоночнику приладили ветку каменного саксаула, чей острый конец входил прямо в затылочную кость. Грудь и вкопанные по колено в песок ноги перетянули терновыми жгутами. Освежеванное тело постоянно кровоточило, болело и Рави не мог понять почему до сих пор не умер.
Он попытался поглядеть вниз. Острый саксаульный шпиль треснул, и голова парня безвольно повисла. Кожа от пупка до колен оставалась на своём месте. Там, под лилово-синем членом раздулась почерневшем бурдюком мошонка. Внутрь словно запихнули два страусовых яйца. На ум Рави совсем некстати пришло племя из Сомали с огромными гениталиями. В мошонке с утробным бульканьем шевелилось нечто. То справа, то слева перекатывалось, толкалось изнутри. Как ни странно, руки были не связаны, парень потянулся и ткнул в бурдюк бескожим пальцем. Внутри замерли, а затем тоже ткнули с той стороны.
Где-то вблизи послышалось возбуждённое кулдыканье, из-за спины выкатился Куйынар. Он держал в ручонках аккуратно сложенные белые одежды.
Рави хотел что-то сказать, но вдруг пах его пронзила боль, не сравнимая с той, которую он испытывал лишившись кожи. Тонкая кожа прорвалась и в кровавых соплях на смет явились молодые и сильные, новые Куйынары.
Близняшки тут же вцепились в бёдра юноши вгрызаясь так яростно, что мигом добрались ни то что до артерий, но и до кости. Рави умер.
Старый Куйынар протянул новорожденным, наевшимся от пуза их одеяния.
Двоедушник закинул ногу на ногу и сжался.
– Но есть кое-кто страшнее, - Ата подбросил хворостину в огонь, - Пере, которую баксы зовут Сынык. От неё не убежать, её не обмануть, и хуже всего то, что не только столкнувшийся с ней попадает под удар, а и весь аул, куда несчастный непременно приведёт её за собой.
– Пора выдвигаться, - явился Пир.
Едва забрезжил рассвет. Амир-баксы собрал вещи и взвалив тяжелую ношу на спину отправился в селенье, на которое указал Пир.
[1] Мехарист – погонщик верблюдов в пустыне.
[2] Ұят! – стыд, позор (каз.)
