Серия «Пылающий мазар»

Глава восемнадцатая

Мальчишка рос сердобольным и любознательным. Помогал деду на жайляу, ходил за скотом. Однако была в нём одна особенность, которую примечали баксы и один за другим приезжали в аул, чтобы забрать парнишку в приемники.

Этой особенностью были стеклянные слёзы ребёнка. Заплачет было малыш, а из глаз вместо прозрачных капелек катятся кристаллы. По началу то восприняли аулчане как знак свыше, думая, что плачет парень алмазами, но очень скоро поняли, что то было обычное стекло.

И вот случился в степи Великий джут. Покрылась земля ледяной коркой, да такой, что скот не имея возможности добыть себе пропитания стал гибнуть, настал голод. Делит мальчик с восемью сёстрами одну лепёшку на всех. Варит мать принесённого с охоты тощего зайца, тем и живут.

Вот одним вечером в аул пожаловала рослая странница верхом на верблюде. Напросилась она на ночёвку согласно традиции гостеприимства.

– Право накормить нам Вас нечем, уважаемая гостья, - развела руками исхудавшая, почти прозрачная мать. – Джут в степи…

– Что же, - улыбнулась странница, поднеся руки к огню. – Сбегай-ка мальчик к моему верблюду, да принеси мешок с красной нитью.

Когда мешок принесли и открыли… ба! Каких только кушаний в нём не нашлось. И свежая баранина, и кумыс, и сладости для детишек.

Сварили мясо, наелись всем семейством, да уснули все кроме мальчика, отца и странницы.

– Вы, госпожа, видимо колдунья? – догадался отец.

– Угу, - кивнула та. – Пожалуй знаешь зачем я приехала в твой аул?

– Вы хотите забрать сына…

– Верно, - довольно улыбнулась гостья. – Джут будет длиться долго, а мой зачарованный узел даст вам пищи до самой весны. Подумай, отец… Отдать сына в ученики колдунье, - она подняла руки ладонями вверх, словно взвешивая предложения. – Или потерять всех детей?

Мальчик всё это время молчал. Когда погрустневший отец задумался, он влез в разговор:

– Я пойду с вами, добрая бабушка.

– Что? – встрепенулся отец.

– Решайся, - гостья погладила ребёнка по голове. – Твой сын будет одет, накормлен и вырастит уважаемым человеком.

Утром ребёнка посадили на верблюда странницы, и они двинулись в степь. Ехали весь световой день, а к обиталищу колдуньи прибыли лишь под алое зарево заката. Замёрзший ребёнок слез с верблюда и странница отвела его внутрь покрытой бурыми шкурами юрты.

В юрте было жарко натоплено, готовилось на огне мясо само по себе поворачиваясь на шампуре. Чистился песком казан.

Удивлённый мальчик сел у огня отогревая озябшие ручки и наблюдая за тем как шипит на углях капающий с мяса жир.

– Проголодался? – спросила колдунья.

– Немного, - скромно ответил мальчик.

Хозяйка схватила горячую тушку ягнёнка, оторвала от неё ногу и дала ребёнку. Парнишка осторожно взял еду, шипя от жара и стал есть. На ночь его устроили на тюфяк.

Мальчик проснулся, мучимый жаждой после жирного ужина. Он потихоньку выскользнул из под лоскутного одеяла и на цыпочках подошел к очагу у которого стояли кувшины. Заглянув в один, в другой, ребёнок не обнаружил воды. Накинув на себя тулупчик малыш крадучись подошел к двери юрты, приоткрыл их и выглянул наружу.

Снег серебрился под звёздным небом, отражал свет небесных светил. Звенел позёмок, подгоняемый мягким ветерком. Было тихо. Верблюд дремал у колодца, подогнув под себя ноги. Мальчик подошел к очагу (который не угасал, горел так же сильно, как и на закате),взял один из сосудов и, случайно уронил два глиняных кувшина. Парнишка испугался, что разбудит колдунью, вжал голову в плечи, затем осмотрелся. Хозяйки в юрте не было.

Тяжелое ведро, расплёскивающее воду по стенкам колодца поднялось на поверхность. Отдувающийся ребёнок смахнул со лба капельки пота, затем прильнул к краю и стал жадно пить. Утолив жажду он перелил остатки воды в сосуд (набралось чуть меньше половины) затем снова спустил ведро к воде.

Внезапно ветер усилился, что, в прочем не редкость для степи, забрался под тулупчик, стал лизать под рубахой холодным шершавым языком. Мальчик съёжился, запахнул одежду плотнее. За спиной под чьим-то весом хрустнул снег. Паренёк застыл, поглядел на мирно дремлющего верблюда, затем медленно обернулся.

Он не успел толком разглядеть того, кто находился за спиной. Его ухватили за голову, закрыв глаза, затем в рот проскользнули чешуйчатые ледяные пальцы, ухватили язык и вырвали его почти от гортани. От боли мальчик лишился чувств.

В жарко натопленной юрте слышалось басовитое воркование. Малыш разлепил глаза. У тюфяка сидела колдунья, смачивала в миске тряпицу и протирала ею лицо ребёнка.

– Что же ты, айналайн, вышел ночью из дому, - качала головой женщина. – Или не знаешь, что в степи рыщет Екесе-жылан?

Мальчик хотел было ответить что-то, но смог только пустить кровавый пузырь. Ребёнок заплакал, покатились по щекам кристаллики слёз. Хозяйка вновь провела тряпицей по лицу паренька (он увидел кровавые разводы), затем отставила миску в сторону.

– Теперь ты никому не сможешь рассказать о том, что видел в степи…

*

Ужинали сурпой на бараньих рёбрышках.

В это вечер все молчали, лишь Екеу-аже оглядывалась на единственное в вагончике окошко, недобро щурясь на плывущую в прикрытом фатой тонких облаков небе круглолицую луну. Алиби же глядел на старуху. Наконец, когда она, наверное, в десятый раз сощурилась на небесное тело, он подошел к окну и занавесил его кухонным полотенцем. Екеу успокоилась. Вечер был холодным и поэтому затопили буржуйку около которой на циновке расположился сломавший ногу козлёнок (всё время порывавшийся залезть на тюфяк). Поле ужина Алиби достал двенадцать маленьких асыков, игральную кость и жестом пригласил Амира поиграть с ним в «Скачки».

Он разложил в один ряд десять косточек, вроде заборчика, а две оставшихся поставил по обе стороны черты. Бросил игральную кость. На кубике выпала одна точка. Алиби сдвинул «лошадку» вдоль черты на один асык.

– А, понятно, - кивнул Амир и тоже бросил кубик.

Закончили игру глубоко за полночь. Всё это время Екеу молчала и глядела теперь на полотенце, прикрывающее окно.

На ночь Амира снова напоили молоком с цветами, к ране приложили сухой пучок пахнущей хвоей травы, от которой шею запекло и защипало, затем все улеглись.

Сон был пустым. Болезненно вязким. Амир подумал, что должно быть старик подсыпал ему в молоко нечто отбивающее сновидения. Кто-то тянул парня за волосы во сне, но он не мог найти в себе сил для пробуждения. Наконец потянули болезненно и Амир раскрыл глаза.

Рядом лежал козлёнок и жевал смоляную курчавую прядь.

– Кыш, - вяло промолвил юноша и попытался перевернуться на другой бок, но упрямое животное не отпустило волос. – Да брысь ты!

Козлёнок вздрогнул, сполз с тюфяка и поковылял к двери, которая была открыта, прикрываемая лишь старым засаленным тюлем, служащим преградой мечущимся пред спячкой мухам.

– Блин, обидел, - буркнул Амир.

Он встал, морщась от боли, потёр глаза и тоже вышел из вагончика.

Ночь была светлой, полная луна освещала ограду вокруг вагончика, словно прожектор. Невдалеке, в тени колыхались кустики саксаула и тощие полупустынные деревья. Овцы и козы лежали в углу загона мохнатыми валунами, мерно дышали, пуская клубы пара. Козлёнка нигде не было. Парень покликал его, но никто не отозвался, лишь заурчали недовольные шумом овцы.

– Куда он успел убежать, со сломанной-то ногой? – в слух подумал Амир.

Он огляделся и увидел, в зарослях засыхающей травы белый, загнутый кверху хвостик животного.

– Ишь ты, - улыбнулся Двоедушник. – Шустрый.

Он подошел к границе ограды, облокотился о дерево, затем извиняющимся тоном заговорил:

– Ладно, прости, что накричал…

Козлик и ухом не повёл, продолжил копошиться в зарослях. Амир пролез между брёвен ограды и приблизился к животному. Юноша протянул руку, чтобы погладить козлёнка, но тот побежал, нелепо выбрасывая зафиксированную в шине ножку вбок. Парень последовал за ним вдоль ограды, потом в степь, отдалившись от вагончика, но через несколько мгновений они столкнулись с будто выросшей из-под земли пожилой парой.

Алиби выпучил глаза, замахал отчаянно руками, но Екеу шикнула на него, и старик тут же сник.

– Ты зачем вышел из жилища? – неожиданно низким, с хрипотцой голосом спросила она.

– Э, - замялся Амир. – Козлёнок вот…

– Не нужно было этого делать, баксы! – сказав это Екеу притянула к себе старика, и взметнула вверх кулак и рассыпала перед собой мелкий песок.

Пару окружила пылевая завеса, за которой не было видно ничего, как не освещала луна округу.  Амир отступил на шаг.

Глава девятнадцатая

Из пыли вырвалось нечто размером с грузовик. О двух ногах, двух, покоящихся на кольчатых шеях головах и хвосте. Амир упал навзничь, увидев в падении, что трансформированные монструозные головы на шеях принадлежали Екеу и Алиби. Шея Алиби выглядела чужеродной, словно пришитый донорский палец, к тому же была намного толще и короче, чем у Екеу и располагалась отстоя под острым углом. Видоизменённое лицо старика морщилось и зажмуривало глаза.

«Линдворм,» - промелькнуло у парнишки в голове воспоминание (он когда-то играл в видеоигру про драконов). – «Почему двухголовый?»

– Беги, Амир! – откуда-то справа послышался истерический крик Канат-ата. – Быстрее в дом!

Опомнившись, парень вскочил на ноги и припустил к ограде, но чудище издало утробный звук, походящий на хохот и прочертило мощным хвостом перед оградой. Вслед за поднимаемой пылью один за другим завертелись смерчи Куйынаров.

– Беги, Амир! – верещали Куйынары и клацали зубами в своих вихрях.

Парень затормозил, прокатившись по песку кроссовками.

– Здесь Зубастики! – взвизгнул он и отпрянул, изменив направление в сторону дедушки.

– Остановись! – услышал Амир глубокий и спокойный как всегда голос Пира.

Кулан явился белёсым полупризраком в отдалении от Каната. При свете луны было отчётливо видно громадную, опутанную верёвками рану на шее жеребца.

– Танцуй, - тяжело выдохнув молвил Кулан.

– Чего? – взвизгнул парень.

– Танцуй, Амир-баксы! – грозно прокричал Пир и стал отбивать копытами дробный ритм.

Амир оглянулся и увидел неясные силуэты остальных. Сорок первый Пир вскрикнул:

– Давай!

Амир зашевелил руками, протянул по пыли ногу, назад, повернулся, пытаясь унять дрожь и отдаться ритму, ничего не выходило, а чудовище, видимо не хотело нападать на безобидную букашку, коей являлся шаманский неофит без подмоги Пира. Наконец монстр утомился ожиданием, набрал в брюхо воздуху и дунул пастью Екеу как раз тот момент, когда в юношу вошел Пир.

Амир почувствовал, как его тело обвили путы корней саксаула и посланный Линдвормом порыв не сбил его с ног. Тело уже не принадлежало Двоедушнику, двигалось само, подстраиваясь уже под следующего Пира.

У этой покровительницы были густые и длинные ресницы, которые парень едва мог поднять веками. Следующий порыв ветра утонул в загустевшем, словно гель и выпятившемся пузырём воздухе перед Амиром.

Зверь зарычал. Пасть Екеу укусила шею Алиби и тот от боли разомкнул веки. Тогда доминирующая голова стала дуть в глаза старику. Вместо слёз на веках собирались острые стёклышки, слепляясь в крупные булыжники. Монстр стал посылать градом снаряды в сторону Амира, которым завладела Тасголек. Она подняла свою юбку словно щит и посадила парня за неё. Амир услышал, как камни встречая преграду разбиваются о гранитное платье.

Во время этой секундной передышки юноша взглянул на всё ещё бьющего копытами Кулана. По шее и ногам Пира текла чёрная кровь.

Зверь бесновался, но почему-то не приближался, будто не хотел пересечь некую невидимую черту.

Следующей была покровительница Басжока – Плачущая невеста. Амир почувствовал, как его телом завладел некто крепкий, сильный уверенный. Калындык отбежала к кустам, вырвала их с корнем и запустила в дракона, затем в ход пошли десятипудовые валуны. Один из них попал в грудь чудовищу и протащил за собой несколько десятков метров.

Линдворм едва удержался на лапах, наклонив длинную шею к земле и затормозив хвостом. Голова Екеу взвыла издав звук похожий на пение китов, затем зверь бросился вперёд.

Амиром владела пожилая женщина. Он почувствовал, как скованны её движения, по-старушечьи горбился и даже ощущал боль в пояснице. Старушка опиралась на груботёсанную клюку, подавляла клокочущий внутри баксы ужас, и просто ждала, когда зверь приблизится. Дракон уже был готов вцепиться Амиру в голову, и даже разинул для этой цели старушечью пасть, но бабушка наклонилась, охнув, подобрала подол и топнула, выставив вперёд обутую в мягкую тапочку ногу.

Из-под ноги бабули вырвались и покатились земляные валы, увлекая за собой опешившее чудище. Поясницу отпустило.

Оттеснённый зверь вновь завыл, забил хвостом, со свистом рассекая воздух.

Амиру стало жарко. Горячо изнутри. Огненный цветок - это было её имя. Оттыгуль расправила плечи, плюнула в ладоши и скатала слюну в огненный шар. Она успела запустить всего три фаерболла, прежде чем истекло её время, следующей была скрытная, худосочная Пир, обращающая телесные объекты в их собственную тень. Амир скользнул было к жилищу, но его страх Куйынаров был сильнее.

Хладодышащая превратила землю в настоящий ледяной каток. Змей не стал приближаться, но чары были недолговременными. Наконец взъярённый дракон затопал на месте и вновь бросился к Двоедушнику.

Пир, останавливающий время выиграла ему всего несколько секунд, заставив зверя повиснуть в прыжке.

Внезапно Амира обуяла тяжесть, словно на плечи кто-то взгромоздился. Вошедший в него Пир поправила тяжелый головной убор теневыми руками. Она разделила Двоедушника на несколько десятков двойников, так что змей, сколько не силился не мог ухватить настоящего, тем временем оригинал подобрался совсем близко и передал баксы следующему покровителю.

Она была полна кипучей ревности. Выпустила из-под ногтей спицы (из пальцев Амира брызнула кровь) и вышибла одним махом оба глаза Алиби.

«Неееет» - закричал про себя Амир, но губ разомкнуть не смог.

Дракон заревел, отскочил, принялся покусывать любовно шею ослеплённому Алиби, чьё лицо перекосила страдальческая гримаса. Поняв, что вторая голова лишилась чувств Линдворм затопал лапами, закричал, и в крике его можно было разобрать отдельные злые слова.

Екеу, с висящим бесчувственным отростком Алиби вышибла хвостом из земли три больших валуна и швырнула их в Двоедушника порывом ветра.

Амиру повезло: следующим Пиром, который им овладел была дева, способная своим криком разрушать скалы. Она заставила парня несколько раз глубоко выдохнуть, затем втянула осенний воздух так, что затрещали расходящиеся в стороны рёбра (у Кулана на губах выступила кровавая пена), а затем закричала, разорвав юноше уголки рта. Валуны рассыпались в пыль, у Амира горлом пошла кровь.

Озорная девчонка с растрепавшимися косами пустила чудище в пляс. Она закружилась на месте, заставляя делать то же самое и дракона, тот едва не рухнул, потеряв равновесие, как и сам Амир.

От падения парнишку удержала следующая, худая как щепка женщина в высоком колпаке. Она протянула руку в сторону змея и из земли шипами выскочили кремниевые утёсы. Екеу увернулась почти от вех, кроме одного, он ранил её между лап, глубоко вонзив и обломав кончик.

Чудище взвизгнуло и пошатнулось. По брюшку и ногам заструилась алая кровь, а из-под обломка скалы засвистел выпускаемый из живота воздух.

Линдворм осмотрел рану, попытался набрать воздуха для атаки, но не смог.

«Она не может дыхнуть!» - осознал юноша.

Шелна́, одна из опаснейших Пиров-монстров вошла в Амира. Он почувствовал, как в желудке образовалась бездонная пропасть, которую заполнить могла лишь рубиновая, манящая, такая пьянящая жидкость, вытекавшая из раны Екесе-жылан.

Пир потянула носом смакуя кровавый аромат, затем сложила губы трубочкой и стала втягивать кровь прямо издали.

Гранатовым бисером по воздуху полетели капельки. Жылан пыталась увернуться, прикрыть рану шеей, но на её благо Шелна не могла задержаться в Амире дольше положенного. Парень почувствовала, что уголки рта от змеиной крови поджили, а в горле появилась приятная теплота.

В этот момент щёки Амира налились пунцом, в тело вошла дородная повелительница тельцов Бузаукыз. Она вдохнула полной (арбузной) грудью и заревела на бычий манер, сзывая самых сильных быков со всех уголков света.

Животные сотрясали землю, неслись огромным стадом, которому нет счёта. Быки сбили дракона с ног, перекатились бурной разноцветной рекой через тушу и умчались, оставив едва дышащего зверя лежать на земле.

Танец прервался.  Екесе-жылан не могла подняться. Алиби отвалился от неё и обернулся смуглым курносым мальчишкой лет шести.

Вихри Куйынаров рассыпались, и они, боязливо поглядывая на бесчувственного змея покатились в степь.

Амир упал на колени, его вырвало с прожилками крови, из-под ногтей тоже сочились красноватые дорожки, ломило всё тело, горело лицо, желудок вертелся как уж на сковородке.

Пиры стояли перед ним полукругом. Парень поглядел на женщин, упал ничком и сипло, почти неслышно проговорил:

– Вы мне жизнь спасли, тётушки! Рахмет!

Никто ничего не ответил. Амир подошел к мальчику, опустился рядом с ним на одно колено. Лицо ребёнка было изуродовано ужасными бороздами от когтей. Один глаз отсутствовал, другой же висел на тоненькой ниточке нерва, прилип к щеке. Парнишка не дышал. Двоедушник тронул грудь мальчика, затем приложил к ней ухо – сердце не билось. Только тут Амир заметил блестящий в лунном свете обломок когтя-спицы, торчащего из головы ребёнка.

Парень спрятал лицо в ладонях.

– Я опять убил…

Искаженный ослабший голос Екеу прошептал:

– Добей…

Кольчатая шея была размозжена бычьими копытами, тело растоптано, с такими ранами не живут, но Екеу всё ещё судорожно вдыхала, пуская из своей пасти красную пену.

Амир встал и, шатаясь прошел сквозь полукруг Пиров. Он опустился у морды Екеу на колени и грустно произнёс:

– Вы умираете, бабушка.

– Добей меня, балам!

– Добей, - твёрдо сказал Кулан.

Он появился у парня за спиной окровавленный и почти незримый.

– Сынок, - дедушка тоже подошел. – Ты должен.

Амир нашел большой камень, поднял его обеими руками над виском Екеу, но взглянул ей в глаза и, разрыдавшись, выронил оружие.

– Не могу, - просипел он.

– Ты должен, - повторил Пир. – Тебе нужен шаманский инструмент.

– Чего? – вскинулся Амир.

– Шкура Екесе-жылан вполне подойдёт, - кивнул Кулан.

– Но я не хотел её смерти, зачем…

– Да бей же ты! – прикрикнул Канат. – Или тебе нравится смотреть как она страдает?

На рассвете Амир схоронил Алиби. Весь остаток ночи парень кричал и плакал, заставляемый Пиром и дедом срезать кожу с брюха змея. Екесе –жылан пахла землёй и ветром. Несколько раз парнишка отбегал от туши, чтобы согнуться в бесплодной рвоте, а затем снова плакать и снимать с трупа кожу. Остальные сорок покровительниц молчаливо взирали на то, что делал парнишка.

Наконец дело было сделано. Двоедушник растянул просоленную кожу на рамке из тех, что нашел в вагончике и молчаливо глядел на труп, сидя на песке и уткнувшись подбородком в колени.

– Отдай его Пирам, - посоветовал дед.

– А? – словно очнулся Амир.

– Отдай Пирам, - повторил Канат. – Скажи, что в благодарность.

Сорок стояли так же полукругом, в паре метров от мёртвого зверя. Амир поднялся, затем прокашлялся, морщась от боли и произнёс:

– Я благодарю вас, тётушки! Возьмите, - он запнулся, к горлу подступил ком. – Я отдаю вам этого зверя…

Сказав это парень развернулся и быстро ушел в вагончик, где он завалился на тюфяк и кричал в подушку ещё несколько часов к ряду, пока не отключился от боли и усталости.

Снадобье Алиби всё ещё действовало. Он видел во сне лишь черноту. В которой проступали сероватые силуэты.

– Я снова убил! Мама! – закричал во тьму Амир, надеясь что мать его услышит, придёт.

Голос его был вновь мальчишечий.

– Почему он страдает? – зашептали силуэты. – Он убил чудовище.

– Нет-нет, он ведь хотел бежать.

– Убийца…

Амир огляделся. Силуэты словно бы состояли из дымков сотни, затушенных миг назад спичек.

– Кто вы? – настороженно спросил он.

– Он спрашивает кто мы такие?

– Тише-тише, вы его пугаете

– Он видел Пери, что ткут судьбы, Екесе-жылан, чего ему бояться нас?

– Мы сами должны бояться?

– Должны? Да должны!

– Тише, этот баксы выродок, жадный до Пиров!

– Лжа! Они сами его выбрали.

– Это всё Кулан виноват!

– Кулан уже умирает!

– Поделом ему!

– Поделом!

– Шшш!

Амир сглотнул, напряг глаза, силясь разглядеть силуэты лучше.

– Я не боюсь вас! – твёрдо сказал он (Амиру показалось, что голос его стал намного ниже, приобрёл хрипотцу). – Назовитесь!

Силуэты на мгновенье вспыхнули вытянутыми, похожими на целлофановые пакеты лицами с раззявленными в крике. Глаза на лицах были зажмурены, на подбородках куцые седые бороды.

– Мы Уш Ата, - просипели призраки хором.

– Кто вы такие, Уш Ата? – теперь Амир говорил густым басом, но не обратил на это никакого внимания.

– Поглядите, что это такое? – вскрикнул один из старцев.

– Хасатаново племя! Проклятый!

– Нет! Благословенный!

– Ууу, пусть убирается!

– Да, пусть идёт, до времени…

– Уходи, Амир…

Парень разомкнул веки, которые от слёз были болезненными и опухшими. Было уже светло, из загона кричали не доенные козы. Амир перевернулся на спину, уставился в потолок, затем медленно встал и поплёлся к умывальнику.  Болела каждая клеточка, даже пальцы на ногах. Было сложно разогнуться, спину словно скрутило в дугу. Парень зевнул, поднёс руки к поршню и тут увидел, что ладони морщинистые, сухие, покрыты старческими пятнами, а пальцы скручены артритом. Он взглянул в осколок зеркала, что был прилажен к умывальнику и отпрянул, споткнувшись и плюхнувшись на край тюфяка (в копчике что-то хрустнуло и тело прошило молнией боли).

Амир снова кряхтя встал, боязливо заглянул в зеркало, словно страшился, что из него выскочит этот не знакомый, похожий на старика Хоттабыча лысый дедушка. Двоедушник пощупал лицо, длинную бороду схватил руками и поднёс к глазам (она была похожа на мочалку и сетки).

Амир закричал, не зная, как реагировать на преображение.

В вагончик вбежал Канат- Ата.

– Алла́! – прошептал он, отпрянув от парня. – Старик…

– Да мне ещё тринадцати лет нет! – заплакал Амир, показывая на бороду.

Он уткнулся в неё как в носовой платок, но в следующий миг ощутил, что борода пропала, а голову отяготила копна тяжелых густых волос. В зеркале отразилась волоокая брюнетка с пухлыми губами похожая на Эсмеральду из диснеевского мультика.

– Теперь вообще девчёнка! – завизжал Амир женским голосом.

– Аудар…Притворщик-перевёртыш, - Канат прикрыл рот руками.

– Что? – Амир теперь был рыжим мальчиком, что едва мог дотянуться до рукомойника.

– Быстро посмотри, не появилось ли на тебе каких-нибудь отметин! – дедушка подлетел к Амиру и стянул с него рубаху.

– Что такое? – завизжала полная блондинка, когда её груди выскользнули из-под ткани.

Канат раздел Амира до нога, осмотрел чуть ли ни каждую складку постоянно меняющегося тела. Затем опустился на тюфяк и промолвил:

– Пиры даровали тебе невиданное, балам… Хорошо, что на тебе нет Хасатановой тамги – символа проклятых.

– Я не понимаю, - Амир вернулся в первоначальную форму, обретённую после посвящения.

– Тамга, - дед повертел неопределённо в воздухе рукой. – Метка такая на теле…

– Клеймо ведьмы? – предположил Амир.

– Вроде того, - Канат кивнул. – Перевёртыши…Аудары… они, в общем-то проклятые. Как волки-оборотни из твоих игр. Без проклятия могут оборачиваться лишь Аруахи…Такие как я.

– А я?

– А ты получил особую силу… Великую и сложную как Двоедушничество… - Канат замер. – Точно! – Он хлопнул себя по лбу ладошкой. – Ты – Двоедушник, с порожней душой, твой дар – Аудар, Пиры решили, что хотят остаться с тобой, Амир. Теперь ты сможешь выбрать личину для каждой из них, как будто они покровительствуют сорока разным людям, а не одному тебе.

– Зачем мне их столько? – отвёл глаза в сторону Амир. – Они такие жестокие.

– Лишь десятеро из них, - сказал Канат сурово. – Отказаться нельзя…

Амир накинул на плечи одеяло, вышел на порог, облокотился о косяк и посмотрел на выстроившихся в одну шеренгу сорок Пиров (Кулан лежал в загоне, похожий на рассеивающуюся дымку).

– Уш Ата сказали, что Кулан умирает…

– Где ты их видел? – испугался дед.

– Во сне, - Амир снова обернулся пышнотелой блондинкой.

Он потёр вспухшую и загноившуюся за ночь рану на шее, затем повернул голову к Канату и строго сказал:

– Давайте спасём его! Где достать Саумал?

Глава семнадцатая

Доктор взял с металлического столика зажим и вцепился им в средний палец на руке Дахи. В этот раз он был не один. С ним в кабинете находились трое коллег:

Рослый, плечистый детина бандитского вида в зеленоватой медицинской пижаме, статный, ухоженный мужчина лет сорока и девушка, по-видимому вчерашняя студентка.

Айдахар не почувствовал боли, только моргнул, ожидая её. На протяжении нескольких следующих часов его катали из кабинета в кабинет, проверяя рефлексы, забирая анализы, тыча иголками и ударяя током.  Четверо ходили за ним везде, хмурили брови и перешептывались.

Даха уже изрядно устал, и когда его погрузили на платформу очередного аппарата, просто заснул. Под конец его отвезли на рентген, затем положили в палату и велели ждать.

– Достали, - буркнул парень, когда остался один. – Хорошо, что я не чувствую всех этих уколов…

– А хотел бы? – вкрадчиво спросила Шнадир.

– О… явилась, - скривился Айдахар и тут же умолк, прислушиваясь нет ли кого рядом.

– Ты так давно лежишь недвижимым, разве не хочется снова ходить?

– Ты откуда знаешь? – прошептал Даха.

– Подумай, тебе стоит только попросить, - продолжала уговаривать девушка.

И тут произошло странное, парень почувствовал покалывание в руках, затем пальцы его собрали одеяло гармошкой и подтянули до подбородка.

– Зябко что-то, - пояснила Шнадир и спрятала Дахины руки под одеяло.

Даха покосился на камеру видеонаблюдения под потолком.

*

Ленка прижала к губам чумазые руки и отступила назад, уткнувшись спиной в бетон короба. Мужики же похватали кто до чего мог дотянуться и замерли, а бормотание не прекращалось.

Оно шло из самого тёмного угла, было монотонным, как будто это говорил не человек, а механизм с записанными в случайном порядке репликами на нищенскую тематику.

Ленка беззвучно рыдала от ужаса, приятели же, разгорячённые выпивкой стояли в напряжении. В углу зашуршало, потом зачавкало, а после снова заговорили:

– Остался один на белом свете…

Кто-то из дружков Егорыча догадался зажечь огарок свечи и подсвечивая себе ей дорогу двинулся на голос. Неверный, дрожащий огонёк так и намеревался погаснуть, и мужчина тихонько ругался себе под нос. Огонь потух. Чиркнула об огниво спичка, выхватив из темноты покрытого слизью и кровью уродца, который сощурился от света, а в следующую секунду бросился к компании визжа:

– Подайте на хлебушек!

Проходящие в этот момент мимо короба прохожие услышали многоголосый испуганный крик.

*

За ночь полотенце присохло к ране, поэтому его пришлось отмачивать. Амир стонал, пока Алиби-ата осторожно отрывал от шеи смоченную тёплой водой повязку. Пахну́ло тухлыми яйцами. Алиби отшатнулся, прикрыв нос рукой, Екеу-аже распахнула настежь двери.

– Ухх, - она прикрылась кончиком косынки. – Совсем плохо!

Алиби покачал головой. Он сбрызнул рану водой, помыл руки и полез в неё пальцами. Амир закричал, но дёргаться не стал. Дедушка привстал и показал парню то, что вынул из его шеи. Это была суровая нитка вся измазанная в гное, слизи и крови.

– Что это? - ужаснулся Двоедушник. – Это ещё что такое?

Он выхватил нитку из пальцев старика, резко сел на тюфяке, но в глазах его мигом потемнело, и он рухнул обратно.

– Коровья смерть, да? – скучающим тоном спросила Екеу.

– Д-да…а вы откуда знаете?

– Сынок, мы здесь всю жизнь обитаем, каких только бесов на своём веку не перевидали, - пожала плечами старушка.

При упоминании бесов Алиби замахал руками на свою бабку, и поднёс к губам палец, та в ответ только отмахнулась.

Старик сделал знак, что придётся терпеть, сунул в зубы Амиру кожаный ремень и полез снова в рану. Очень скоро парень потерял сознание от боли.

*

В те стародавние времена, когда Дяу были стоглазыми затеяли как-то трое из них, что были братьями состязание кто сильнее.

– Кто бо́льшую скалу притащит на это самое место, - сказал старший из них. – Тот и сильнее!

Разбрелись братья по землям Дяу кто куда, да стали искать скалы. Ходили сто дней и сто ночей, обошли свои земли и на сто первый день принесли каждый по скале.

Старший принёс целую гору, намного больше тех, что принесли его братья, но те не согласились признавать его победу.

– Давай ещё силой померимся! – закричал средний брат. – Давай скалы кидать. Кто выше подбросит – тот и сильнее.

Стали братья скалы кидать. Старший подбросил до первых небес, младший до вторых, а средний – до пятых и ранил Аггела, который наблюдал за ходом состязания.

Сорвался Аггел с пятых небес будучи раненным, не смог взмахнуть восемью своими крыльями и убился о скалу старшего брата, расколов ту на три части.

– Охохо! – обрадовался средний брат. – Моя победа!

Но остальные двое не согласились с этим.

– Вон мёртвый Аггел! – сказал младший брат. – Кто больше из него вырвет глаз, тот и сильнее!

И стали тут братья глумиться над погибшим. Тем временем проезжал по первым небесам Тенгри на восьминогой своей кобылице Сайголик. Увидел он что деется в срединном мире и как надругались над Аггелом трое Дяу. Разозлился он, направил лошадь в срединный мир. Пронёсся стрелой меж братьями и вырвал у каждого по девяносто девять глаз, а Аггела унёс к пятым небесам, чтобы вернуть того родичам.

Так и остались Дяу кто с одним глазом, кто с двумя.

*

Окосевшие от страха выпивохи “ломанулись” к выходу, не разбирая куда ставят ноги. Ленку подмяли, истоптали, пнули в челюсть, выломав передние зубы. Оставшись наедине с чудищем онемевшая от страха женщина пускала кровавые пузыри и дрожала всем телом. Сквозь прямоугольное окошечко давало совсем скудное освещение, однако расширенные зрачки Ленки видели всё прекрасно, словно при свете прожектора.

«Младенец» за несколько часов Ленкиного отсутствия значительно подрос:

Прибавил в росте около метра, скрюченные конечности стали более сильными, смуглое, сморщенное лицо приобрело мужицкую грубость, глаза выкатились уподобившись двум шарикам для пинг-понга, выдвинулась нижняя челюсть и обнажился крупный ряд зубов, похожий на кривой штакетник. Он стоял на полусогнутых ногах, сжимая в руке перепачканную плесневыми пятнами целлофановую упаковку от колбасы.

Шурша упаковкой малыш подобрался ближе к Ленке, повернул голову на бок и молвил:

– Подайте… на хлебушек?

Нижняя челюсть женщины заходила ходуном, выбивая дробный ритм осколками зубов. По подбородку потекла смешанная со слюной кровь. Пьянчушка обмочилась.

Уродец повернул голову на другой бок.

– Инвалид я… на хлебушек…- сказал он, поковырял кривым пальцем пятно внутри целлофана и сунул палец в рот.

Ленка попыталась отползти подальше, но тут ей под руку попалась одна из буханок хлеба, которую вместе с другими она выронила, обнаружив Агапыча. Пьянчушка схватила хлеб и выставила его вперёд, словно оружие, зажмурилась.

Хлеб потянули, Ленка разжала пальцы. Послышалось чавканье. Женщина приоткрыла один глаз и увидела, что уродец уплетает хлеб, сидя к ней спиной.

Спина была с горбом выпиравшего искривлённого позвоночника, заканчивалась хвостом, похожим на членистое жало скорпиона.

Вдруг урод закашлялся, захрипел, обблевался и рухнул на бок пуская пену, а Ленка воспользовавшись моментом выскользнула наружу.

*

На утро Айдахара выписали. Перед этим зашел лечащий врач, пошевелил усами, а затем присел на край койки и, немного смешавшись, заговорил:

– Мы обнаружили множественные новообразования вне паренхимы спинного мозга…

– То есть опухоли? – уточнил Даха.

– Да, - кивнул доктор. – Нужно делать биопсию, чтобы понять какого они качества… это под наркозом…

– Я ж всё равно ничего не чувствую, - ухмыльнулся Даха.

– Тут дело в том, что располагаются узелки очень странным образом, - доктор почесал макушку. – по всей длине столба, ответвляясь по межрёберным нервам и … самое большое их скопление — вот тут.

Он постучал пальцем себе по затылку.

– Там, где у тебя “инородка”.

*

Чернильная тьма. Пробиваются сквозь белый шум льющейся воды голоса, зовут, говорят, кричат… ничего не разобрать. Воздух густой и смрадный, липнет к коже. Душно до тошноты.

Амир сделал осторожный шаг: под ногами маслянистая жидкость. Глаза привыкли к темноте и стали видны неверные очертания предметов. Вдали, совсем крошечное, величиной с булавочную головку вспыхнуло огненной корой дерево. Что на нём за плоды? Отсюда не видно.

Заполонившая степь чернота лишь изредка уступала вырывавшимся из расславленного песка сероватым скалам. Баксы поглядел на свои ладони. Да, он в своей новой оболочке: поцарапанные изрезанные огрубевшие пальцы с траурной каймой под ногтями, поросшие чёрными волосами предплечья.

Амир двинулся по направлению к единственному источнику света: пылающему древу. Со всех сторон в белом шуме заволновались, забормотали отчётливее:

– Это Двоедушник!

– Новый Баксы пришел!

– Не умер, не умер!

Двоедушник чувствовал, как ступни его обжигает чьё-то скорое дыхание, но не оборачивался, не глядел, не слушал. Тут не было боли, не смотря на духоту и затруднённую жидким песком ходьбу он чувствовал себя превосходно.

Вот в черноте обрамлённое белёсой пеной проступило озеро, посреди которого он увидел голубоватый силуэт Кулана. Он стоял на коленях, задними копытами упирался, сопротивляясь неведомой силе.

Шаман двинулся по воде к Пиру. Подойдя ближе Амир разглядел прогнившую почти до позвоночника шею коня, из ран в воду тянулись нитки и целые канаты, тянувшие Кулана за собой.

Пир тяжело дышал, перекатывались под серебристой шкурой напряженные мышцы. Кулан ронял пену в воду, а ту подхватывали волны и уносили к берегу. С хрустом жевал коренными зубами, глаза были закрыты от усталости.

Внезапно Кулан вздохнул и его утянуло под воду.

Амир вскрикнул, попытался помочь, но его пальцы встретили песок, едва погрузившись под воду.

Кулан вынырнул через несколько мгновений чуть вдалеке, забил копытами по воде, пытаясь выбраться, но на его морду накинули толстый аркан и вновь утянули под воду. Амир кинулся к тому месту, но снова потерпел неудачу. По поверхности озера шли пузыри. Растерявшийся парень шарил по дну руками, когда Кулан вынырнул в последний раз и прокричал срывающимся в отчаянии голосом:

– Саума́л!

*

– Старик, скорее! Да скорее же ты! Ай, суу-мый! Не видишь судорогами бьёт твоего мальца!

Звон посуды и бьющегося стекла. Запах полынной горечи.

– Да не сюда! На бок поворачивай! Козьи орешки неси…оду…ый… Да дай же ты ему в зубы что-нибудь!

Свист вынимаемого из петель ремня.

– Кровь! Язык что ли откусил? А нет, всё в порядке…

*

Даха сидел на лоджии, пил газировку через трубочку и слушал как Оленька на кухне говорит по телефону:

– Но я не понимаю, если он хорошо себя чувствует… Да почему, блин? А если он опять замолчит после этого? А Серикбол Ермекович чего сказал? Чего? Он… нет, Бекир тоже так скажет. Мы не готовы! – она замолчала, видимо выслушивая собеседника, а затем вскрикнула: – Вот по МРТ и смотрите!

Повисло молчание. Айдахар допил свой напиток и позвал:

– Оля!

Мачеха вскоре пришла.

– Тебе подлить? – спросила она.

Лицо женщины было покрыто красными пятнами злости.

– Ты с врачами говорила?

– Ты слышал? - удивилась Оля. – Да, с Маржанкой, она тебя с консилиумом осматривала…

– И что? Говорят, мол надо какие-то образцы брать…

– Да, надо, - задумчиво протянула мачеха и подлила в высокий бокал Дахе газировки. – Я помню, как тебе первые операции делали… пытались…

– Ты о том, что я на столе помереть пытался?

– Уф, сплюнь, - замахала на него Оля руками. – Но в общем-то да…Тем более отец и так отказывается.

– Если хочешь знать моё мнение, - спокойно проговорил Айдахар. – То я стал говорить не благодаря, а вопреки всем уколам и всей той куче химии, что в меня вливали…

– Согласна, - мачеха кивнула. – Тогда напишем отказ?

– Напишем отказ.

Они посидели немного в тишине.

– Кайрата позвать? – спросила вдруг Ольга.

– А валяй,- улыбнулся Даха.

После того как Оленька ушла, Шнадир завладела рукой парня и всунула ему в рот трубочку.

– Пофему ты можеф февелить моими уками? – спросил Айдахар с зажатой в зубах соломинкой.

– Ты позволил, когда просил обнять Деда, - пояснила девушка.

– А ты фмозешь венуть мне подвивность?

– Только попроси…

Айдахар сделал пару глотков, выплюнул соломинку и негромко начал:

– Послушай, Шнадир. Я видел сон…- Шнадир перебила его:

– Да… это правда.

– Я не понимаю правил, - задумался парень. – То ли ты можешь управлять моим телом с разрешения, то ли без… объясни.

– Ну…- замялась девушка. - Я воспользовалась твоим телом всего однажды, во сне, когда твой разум пребывал за чертой осознанности, ведь ты спал…

– Не понял. Но вряд ли это хорошо. Поэтому не делай так!

– Слушаю и повинуюсь.

– Так того чудика, - осознал Даха.- Мы убили взаправду?!

– Ну да, - хихикнула Шнадир.

– П***ц…

Остаток дня Даха провёл с Кайрой, который теперь глядел на приятеля с некоторой подозрительностью и недоверием.

*

Амир проснулся от того, что кто-то трогает его волосы. Разлепить глаза было очень трудно. Парень потянулся тяжелыми, словно в свинцовых наручах руками к лицу, потёр глаза, залепленные крошащимися желтоватыми нечистотами и поглядел в сторону с которой его тянули.

Прямо на запачканном кровавыми разводами тюфяке лежал бело-пегий козлёнок. Переднее копытце его было зафиксировано между двух дощечек и перевязано цветастыми тряпками. Козлёнок жевал Амировы волосы.

– Эй, а ты тут как? – удивился Двоедушник, сиплым голосом.

В горле что-то перекатывалось и щекоталось, парень сел и попытался откашляться, но сделал только хуже. Амир кашлял, мучительно, надрывно, вместо мокроты изо рта его вывалился комок суровых ниток и повис на одной из них. Юноша сунул в рот пальцы, подцепил нить, потянул и его вырвало ещё одним комом. Дверь в вагончик со скрипом распахнулась и внутрь вошла Екеу-аже с подойником полным молока.

– А ну пшел с постели! -  прикрикнула она на козлёнка, тот скатился с тюфяка пузатым клубком и поковылял к выходу.

Старушка поставила подойник, подошла к мокрому комку на кошме, брезгливо подцепила его мизинцем и выбросила сквозь открытую дверь.

– Ты как, балам? – спросила она, вытирая руки о фартук.

– В горле…- прохрипел парень.

Екеу выглянула на улицу, свистнула, заложив два пальца в рот и прокричала:

– Алиби! Он проснулся!

Старик вскоре пришел, неся под мышкой пучок желтоватых, сухих цветов. Он выглядел измученным и уставшим.

– Что было? Я слышал, будто бы вы кричали ночью, Аже, - хрипел Амир.

– Цыц! – цыкнула на него хозяйка. – Кричала – кричала, вдвоём со стариком не могли удержать, так тебя колотило…

Алиби зевнул, подошел к Двоедушнику, заставил того открыть рот, затем осмотрел рану на шее, отогнав от неё назойливых и злых перед спячкой ос.

– Ты не Емши, смирись, - пренебрежительно бросила Екеу.

Она налила свежего молока в эмалированную железную кружку и подала её Амиру. Молоко оказалось густым словно кефир и жирным как сливки, пахло сухой травой и овечьим помётом.

Алиби растёр между ладонями насколько цветов, ссыпал их Амиру в кружку и жестом велел выпить. Горло смягчилось, облегчив дыхание, и парень даже повеселел.

– Спасибо вам за заботу обо мне, - улыбнулся Амир, когда старик обработал и перевязал ему рану. – Могу я чем-то вам помочь в благодарность?

Екеу пожевала губами, затем сказала:

– Тебе самому ещё помощь нужна, но если в силах, можешь сходить за водой, вот вёдра…

Она указала на два выгоревших на солнце пластмассовых ведра у входа.

*

Ленка боялась возвращаться в короб, но к ночи разыгралась гроза с крупными градинами и заночевать в парке на скамейке было совсем невозможно. Преодолев страх, подкрепив решимость поллитровкой суррогата она вернулась к месту своего обычного обитания.

Короб был тих. Только два трупа лежали подле друг друга, пахло кислым и жужжали мухи. Спать с такими соседями совсем не хотелось, а вытащить тела на улицу у женщины не доставало физических сил. Разве что уродца…

Ленка перекрестилась. Подошла и осторожно тронула уродца носком своей разорванной корссовки. Тот не подавал признаков жизни. Тогда женщина обошла тело с другой стороны и пнула его ещё раз.

– Фух…- облегчённо выдохнула Лена. – Вроде дохлый. Отмучался бедняга.

Ночь была молода, дождь, подгоняемый ветром нещадно хлыстал Ленку, завёрнутую в дырявый целлофан дождевика по одутловатому лицу льдинками града. Она кряхтела, упираясь в ручку груженной тележки. Путь её лежал к мусорному полигону, к местным враждебным и злым завсегдатаям, которые за определённую мзду и, иногда, интимные услуги готовы были на всё. Они жили, по нищенским меркам на широкую ногу, за счёт вывозимых на свалку тонн продуктовой просрочки. Водители фирм иногда даже специально сговаривались, и привозили негодный к перебиванию дат товар в одно время, чтобы поглядеть на бои без правил.

Полигонные обитатели знали, как схоронить незаметно труп, поэтому к ним и направлялась Ленка в эту ночь, перегрузив в тележку только урода, которого подняла и вытащила из короба с великим трудом, об Агапыче даже и не подумала, расчленять побоялась, да и без определённого навыка это было весьма затруднительно… Таким навыком «Полигонные» владели в совершенстве.

Подойдя к лазу в сетке забора, Ленка втолкнула в него тележку, не удержала и тело рухнуло в кучу гниющего мусора. Пьяньчушка не заметила, как из горла карлика вывалился кусок хлеба.

Женщина на минуту застыла размышляя поднимать или не поднимать уродца. Наконец, справедливо предположив, что за один труп платить придётся меньше, она прикопала тело мусором и уже двинулась дальше, но тут услышала, как под кучей зашевелилось и зачавкало.

*

Колодец представлял собой нечто среднее между арыком и фонтаном. Круглый неглубокий чан, а от него ответвлялся продолговатый водопой для скота у которого отдыхали вышедшие за ограду из тонких стволов деревьев овцы. Чан прикрыли листом посеревшей от времени фанеры, водопой же пополнялся тонкой струйкой.

Амир скинул фанеру, поморщился от боли в шее, прокашлялся в сторонку и опустил в воду первое ведро. Вода была ледяной, хотя погода сегодня была солнечной. Парень наполнил ведро и зачерпнул ладонью воду. На вкус вода была чуть сладковатой, а может это так казалось после молока.

– Как себя чувствуешь, малыш? – послышался из-за спины голос Канат-ата.

– Дедушка! – обрадовался Амир, но тут же снизил голос до шепота. – Горло болит…

– Чабаны дали тебе овечьего молока с цветами бессмертника, - Ата приблизился к парню и потянул воздух носом. – Знают толк в травах.

– Это вон тот дедушка дал, - указал на Алиби кивком Амир. – Он постоянно какие-то травы приносит.

Парень дотронулся до свежей повязки.

– Он знающий? Посвящённый? – Канат тоже перешел на шепот.

– Бабушка Екеу сказала, что они знают бесов, - задумался Амир. – Но ведь они живут в отдалении ... Здесь много Хасатановых слуг?

Канат-Ата сел на край колодца, положил ладони на колени и негромко проговорил:

– Слуг-то много…Только тут пахнет зверем, что гораздо их опаснее.

– Поэтому нельзя ночью выходить?

– В ограде и доме ты в безопасности.

– Дедушка, а где Кулан? Я видел такой странный сон…

Канат встал, поднял руку, заставив юношу замолчать.

– Всё что ты видел – правда, - печально произнёс он. – Кулан перетягивает на себя последствия укуса, но без помощи не обойтись! Ищи Емши, пока он держится.

Канат похлопал внука по плечу, обернулся и направился в степь.

– Дедушка! – окликнул его Амир. – Кулан кричал «Саумал».

Канат остановился, поглядел на Амира через плечо, затем взглянул на небо.

– Саумал…- хрипло повторил он. - Да, как же я не подумал…

Сказав это дед растаял в воздухе.

Наполнив второе ведро, и вернув фанеру на прежнее место, баксы двинулся к вагончику у которого сидел Алиби.

Старик чертил что-то сухой веточкой на песке. Сегодня он не ушел на пастбище, видимо устав за ночь. Отдав воду хозяйке, парень присел около Алиби и стал глядеть на письмена.

– Мне знакомы эти символы, - молвил парень. – Это ведь шаманская клинопись? Мне дедушка показывал…

Алиби внимательно посмотрел на Амира, силясь понять умеет ли Двоедушник их разбирать.

– Нет, не понимаю, - помотал Амир головой, догадавшись о мыслях старика.

Хозяин кивнул.

– Ата, - шепнул парень так, чтобы слышал только старик. – Вы тоже баксы?

Глава шестнадцатая

Невропатолог осматривал Айдахара. Стучал молоточком по неподвижным коленям, локтям, светил в глаза фонариком.

– Странно, хм, - бормотал он себе под нос.

– Доктор, почему такие резкие продвижения? – взволнованно спросила Оля. – Это не свидетельствует об ухудшении состояния?

– Хм, - шевельнул врач усами и поправил свои тонкие очки. – Это необычно… вы ведь медработник, сами знаете, что речевые функции так внезапно не восстанавливаются. Афазия… тут её как не было. Молчал – заговорил.

– Его друг как-то болтал, что Айдахар мол его ударил и сказал что-то, но никто не поверил, - вспомнила Оля.

– Это правда? – поинтересовался доктор сощурив свои глаза в щёлочки.

– Было,- ответил Даха.

– А недавно он деда обнял, - продолжала Ольга. – Сиделка была свидетелем…

– После этого двигался?

– Нет.

– Пожалуй придётся посоветоваться с коллегами, - врач встал со стула на котором сидел. – Терапия та же, о малейших изменениях сразу рассказывайте мне, хорошо?

– До свидания, доктор, - попрощался Даха.

Оленька убежала в коридор, провожать врача, а когда вернулась спросила:

– Чаю хочешь?

– Валяй…

Дома они были одни. Ясминку забрала на прогулку бабушка, отец был на работе, а Мольдир сегодня попросила отгул.

Оля заварила чай, прикатила коляску на кухню, и они стали чаёвничать. Чай пили в тишине, оба чувствовали неловкость, и никто не знал, как начать разговор. Наконец-то Даха решился:

– Оля, - негромко начал он, но Ольга всё равно вздрогнула. – Ты за Ясминой странностей не замечала?

– Ясминой? – удивилась женщина. – Ты о чём?

– Ладно, забудь…

– Нет, давай поговорим, - встрепенулась Оля.

Она поднесла к губам Дахи крекер, но тот отказался.

– Ясминка, она, ну…- Даха не знал, как спросить. – Ну вот, к примеру голова у тебя болит, а взяла её на руки и всё прошло, такое бывало?

– Ммм,- кивнула Оля. – Дедушка рассказал?

– Если бы, - буркнул парень.

– Ну я не заостряла на этом внимания, – Оля собрала чашки и убрала их в мойку. – Возишься с дитём и на всякие болячки порой даже внимания не обращаешь…

– Ясно, - молвил Адахар. – Вывези меня на улицу…

*

Кулан нёс Амира через степь. Под утро они ворвались в густой как молочная пена туман. Пир остановился, лёг, подогнув по-оленьи ноги и осторожно спустил Двоедушника на сырую, холодную землю.

Стояла звенящая предрассветная тишина. Парень приоткрыл веки. Перед глазами всё плыло в розоватом мареве. Шею тянуло, словно Коровья смерть по сию пору вгрызался в неё своими зубами. Амир чувствовал налившийся отёк, повернуть голову было невозможно. К тому же от раны ощутимо несло гнилью. Болела голова, язык словно покрылся наждачной бумагой и пересохло горло.

– Я умираю, мой Пир? – спросил Амир сипло.

– Твой срок не скоро, - повторил свои же слова Кулан. – Нужна помощь… Ты унял кровь, но этого мало…

– Кто же придёт ко мне на помощь?

– Рядом место силы, - Кулан поднялся. – Ты сможешь восстановить там жизненную энергию…

– Из меня, наверное, литр крови вытек, нужен врач!

– Лекарь нужен, - согласился Кулан. – Но ты ранен не оружием, не огнём, не болезнью… Тебе нужен Емши…

– Что это?

– Поднимайся, не приближай свой срок…

Пир ткнул Амира мордой в бок, помог поднятья и служа опорой повёл его сквозь туман. Спустя некоторое время в белом киселе проступили очертания громадной скалы. Подойдя ближе Двоедушник поднял, кривясь от боли голову, чтобы разглядеть её вершину. Скала в высоту была приблизительно пять –шесть метров. Кулан повёл баксы вокруг камня и Амир увидел, что тот раскололся на три части, образуя подобие гранитного цветка.  Чтобы охватить этот цветок понадобилось бы не меньше десяти взрослых мужчин. Амир коснулся шершавой поверхности рукой и почувствовал пульсацию, словно камень был живым.

– Его имя Уйтас, - заговорил Кулан. –Он спасал много жизней и душ, Каменный дом .  Много лун назад, когда я ещё не был Пиром на эту скалу упал раненный Агге́л, расколов её. Его кровь, окропила камень, дав силу сберегать жизни. Чабаны и путники спасались в Уйтас от непогоды и зверя.

– Я чувствую пульс, - прошептал Амир.

Он закрыл глаза, перед внутренним взором начали движение сотни пар молодоженов. Новобрачные были одеты в одежду разных эпох, они проходили через Уйтас взявшись за руки.

– Свадьбы? – удивился Амир. – Я видел женихов и невест…

– Верно, - кивнул Кулан. – Молодые часто сюда приезжают за благословением. Уйтас помогает обрести свой дом. Теперь ты должен войти в него.

Амир придерживаясь за камень вошел в раскол, сел, опершись о тёплый пульсирующий гранит и вскоре заснул.

Было тепло, лёгкий бриз пах водой. Амир лежал на горячем песке под ласковым солнцем. Он поднёс к лицу руки и открыл глаза. Ладошки были такими как до перерождения: мягкие, детские. Он резко сел, ощупал шею – раны не было, лицо было гладким, а волосы короткие. В нескольких метрах от его ног плескалось море. Мальчик побежал к воде, запнулся, рухнул на мелководье, попытался разглядеть своё лицо в потревоженной воде.

Когда поверхность стала гладкой, он увидел себя таким, как в тот день… последний.

– Я всё-таки умер? – ужаснулся Амир.

– Нет, балам, это сон, - услышал он такой знакомый, ласковый, но будто присыпанный золотым песком голос мамы.

Мальчик вскочил на ноги, обернулся прыжком и увидел сидящую на песке маму, одетую в небесно-голубое платье из невесомой полупрозрачной ткани. На голове матери была золотая тиара к которой прикреплялась такая же голубая фата.

– Мама? – от удивления и неожиданности у Амира сел голос.

Он бросился к ней и обнял, из глаз брызнули слёзы.

– Ну же, малыш, не плачь, - успокаивала его мать. – Ты должен быть сильным, Двоедушник.

– Мамочка, я так скучал…

– И я скучала, котёнок, - улыбнулась Айгуль.

– А папа где? – спросил Амир, отстраняясь от матери и утирая слёзы.

– Папа… к сожалению, теперь подданный Хасатана, - с грустью произнесла Пери. – Ему будет сложно попасть со мной в один сон.

– Почему?

– Я дитя первых небес, сынок, - пояснила она. – А его мать Жалмауыз Кемпир из срединного мира.

– А отец?

– Человек. Поэтому я и сказала, что сложно, а не невозможно, - мама потрепала Амира по волосам. – Я вижу твой путь, сын… Тебе тяжело…

– Меня ранил Коровья смерть, - мальчик потёр шею. – Больно…

– Ты поправишься, - улыбнулась Пери. – Канат стал Аруахом. Это очень хорошо, что за тобой есть кому приглядеть…

– Аруахом? – не понял Амир.

– Это что-то вроде призрака, - Мама повела в воздухе рукой и создала мираж в котором показала схематично изображенного человечка.

Человечек схватился за сердце, упал, на его месте образовался могильный холмик из которого выплыл такой же схематично изображенный призрак.

– Только не такой как в твоих играх, - продолжила Айгуль. – Он не боится света дня, ему не нужно кладбище, он может перешагнуть сорокадневный рубеж после кончины… Кулан и Канат не стали тебя перегружать информацией, объяснять всю эту кухню. Это правильно. Тебе придётся быстро вырасти, малыш.

Они умолкли, слушая шум воды.

– Что это за место? – спросил Амир.

– Не узнаёшь?

– Не-а…

Пери вновь повела рукой и вдали показался песчаный пляж со сложенными на зиму пляжными зонтиками и небольшими бунгало чуть поодаль.

– Это что, Балхаш? – удивился мальчик.

В ответ мама только улыбнулась.

– Значит дедушка – Аруах, - задумался Амир.

– Ты не выбрал второго Пира?

– Я боюсь ошибиться.

– Понимаю, - кивнула Пери. – Но они…

– Знаю, долго ждать не любят, - Амир зачерпнул песок и пустил его сквозь пальцы.

– А особая сила, ты уже её почувствовал?

– Какая особая сила? – не понял мальчик.

– Канат не рассказывал?

– Сказал, что я Двоедушник…

– Да нет же, - рассмеялась мать. – Наверное ещё не время.

Она поцеловала сына в лоб и Амир почувствовал, как на него наваливается усталость. Он опустил голову маме на колени и закрыл глаза. Сквозь дрёму он услышал:

– Будь сильным, Двоедушник…

*

Даха сидел в саду.

– Ты обрёл дар речи, - заговорила девушка в голове парня. – Ты счастлив?

– Я ещё не понял… А, кстати ты ещё кто?

– Хммм, - разочарованно протянула девушка. – Моё имя Шнадир…

– Айдахар, приятно познакомиться. Шнадир, а ты… ну … я псих, да?

– Что такое псих?

– Ну это когда с ума сходишь…

– Ааа… А как ты думаешь?

Даха помолчал, затем молвил:

– Наверное… голоса в голове это ведь шиза, да?

– Шиза? Мне нравится это имя! -  воодушевилась Шнадир.

– Шиза, это шизофрения, - фыркнул Даха. – Душевная болезнь такая.

– Душевная?

Шнадир немного помолчала, а через пару минут насмешливо сказала:

– Но в твоей душе нет болезней, если не считать тоску…

– Это ещё что за диагностика? – удивился Айдахар.

– Ну как тебе сказать, милый… Мы теперь одно целое.

*

Сквозь сон Амир услышал звон. Это было похоже на звук, издаваемый коровьим колокольчиком. Парень приоткрыл глаза. Вокруг всё так же было туманно. Пира и дедушки не было видно. Звон колокольчика приближался, к нему присоединилось баранье блеянье. Внезапно из тумана в Уйтас ворвалось бородатое лицо старика. Амир вздрогнул, вжался в камень.

Дед был низок ростом, на голове капюшон из грубой, похожей на мешковину ткани. Он потянулся к парню рукой с похожими на пеньки пальцы с грязными обгрызенными ногтями, повернул Амирову голову, чтобы рассмотреть рану на шее, затем шагнул в Уйтас.

Старик был похож на сказочного гнома в своём плаще из мешковины и с посохом, к которому были привязаны несколько пустых консервных банок, они и издавали похожий на коровий колокольчик звон. Борода была длинной, с проседью и запутавшимися в кончике колючими головками репейника.

Незнакомец приложил посох к камню. Взял Двоедушника за руку и прощупал пульс. Оставшись довольным сердцебиением парня он кивнул, вставил два пальца в рот и свистнул. В тумане показался силуэт ишака. Старик потянул на себя парня, заставляя того встать. Амир застонал от боли в шее и затёкшем теле, но всё-таки встал. Ишак был облезлым, грязно-серым в пятнах навоза на крупе. Вместо седла на осле лежал кусок настенного ковра. Дед помог Амиру вскарабкаться на животное и куда-то его повёз. Ослабший Двоедушник прижался лицом к вонючей ишачьей гриве и прикрыл глаза.

*

Обедали всей семьёй. Отец закончил дела раньше, заказал пиццу и суши, чтобы отметить радостное событие. Все болтали, а Даха не мог уловить сути разговора, потому, что Шнадир снова визжала:

– Емши! Емши! Емши!

После обеда пошли гулять всей семьёй. Даха пытался поддерживать разговоры с родными, но Шнадир знай своё – кричала о Ясмине:

– Дай мне добраться до неё Айдахар, это ведь Емши!

– Цыц, - шепнул Даха, пытаясь угомонить её. – Зачем тебе, блин? Уймись сейчас же, хочешь, чтобы меня в дурку увезли?

Как ни странно, девушка умолкла.

– Что ты говоришь, сынок? -  поинтересовался Бекир.

– А, говорю, что блинов хочется, - быстро нашелся парень.

– Хм, хорошая идея, - улыбнулся отец. – Оля, Мама!

Он замахал руками и двинулся к игровой площадке, где женщины играли с малышкой.

– Я всё равно её сожру, - прошептала Шнадир.

*

Пахло отварным мясом. Кто-то гремел посудой. Амир приоткрыл один глаз и обнаружил себя без кофты лежащим на тюфяке. Шея была перевязана, парня кто-то заботливо укрыл овчиной. Он почмокал губами, очень хотелось пить. Открыв оба глаза юноша за озирался вокруг. Это был вагончик с одним единственным окошком. На стене у тюфяка, где лежал болящий, висел ковёр, смутно знакомый, точь-в-точь как попона на ослике.  На полу – вытертые шкуры и кошма, у входа рукомойник, и застеленный под спальное место сундук.

Возле дальней стены потрескивала буржуйка у которой крутилась старушка в платке и длинном в пол платье. Сверху на платье она натянула овчинный жилет. Старушка помешивала что-то в казане.

– Проснулся, подранок? – спросила по-казахски.

– Доброго утра, бабушка, - ответил Амир.

Старушка поднесла ему глиняный кувшин с холодной водой и Амир жадно стал пить. Хозяйка повернула его голову, нажала на рану, и парень чуть не захлебнулся от боли.

– Ну ничего, жить будешь, - усмехнулась та. – Зовут как?

– Амир.

Женщина кивнула, встала и вернулась к буржуйке.

– А вас как звать? – Амир сел на тюфяке.

В вагончике было прохладно, Амир накинул на себя овчину.

– Еке́у, - ответила не оборачиваясь женщина.

– Екеу-аже, а где я?

– Мы тут со стариком овец разводим, - ответила Екеу, обернувшись. – Живём потихоньку…

Она налила в большую пиалу бульон из казанка и поднесла его Амиру. В пиале плавал хороший кусок мяса на кости. Амир пригубил бульон. Глотать было немного больно.

– Тц, - покачала бабушка головой, глядя на шею Двоедушника. – Опять кровит…Ты ешь-ешь… вся кофта вон кровью залита, силы надо восстанавливать.

– Спасибо вам, бабушка, - поблагодарил Амир и отпил из пиалы. – А где дедушка, который меня спас?

– Овец пасёт, - махнула рукой Екеу. – Притащил тебя и дальше пошел. К ужину вернётся.

Она поправила платок, схватила казан и сняла его с огня. Затем взяла ведро из плотного пластика и пошла к выходу.

– Я за водой, - пояснила бабушка. – Ты не ходи никуда, если по нужде захочется – вон там ведро.

Сказав это она вышла из вагончика. Амир поел, поставил пиалу на пол и снова лёг. Проснулся он от того, что кто-то трогает его за шею. Парень повернулся на спину и увидел того, похожего на гнома деда.

– Ой, это вы? – он вскочил на тюфяке, но дед его мягко уложил обратно.

Он промывал Амиру рану тряпочкой, парень видел, как на ней остаются кусочки свернувшейся крови и гнойные разводы.

– Спасибо вам, Ата, - тихо поблагодарил парень. – Как вас зовут?

Дед замер, поглядел на Двоедушника печальными мутными глазами из-под кустистых бровей.

– Он не может разговаривать, - ответила за него Екеу.

Дед при этом открыл рот и показал отрубленный под корешок язык.

– Простите, - шепнул Амир. – Ужас какой…

– Его зовут Алиби́, - женщина поднесла деду ковш с горячей водой, глянула на рану. – Тц, плохо дело, старик…

Дед не обратил на её слова внимания, сунул себе в рот пучок какой-то терпко пахнущей травы и продолжил промывать рану, одновременно её разжевывая. Промыв, он сплюнул зелёную кашу себе в ладонь и приложил её к ранению Амира. После перевязал обрывком от вафельного полотенца и, погладив юношу по голове пошел к умывальнику. Помывшись Алиби-ата вкатил с улицы круглый коротконогий столик.

К ужину подали домашний лаваш с тушеной бараниной. Глотать было всё так же тяжело, аппетита почти не было, но Екеу чуть ли ни насильно кормила Двоедушника. На ночь устроились так: Дедушка на кошме, Амир, который хотел занять его место – на тюфяке, а Екеу-аже на сундуке.

Ночь проходила беспокойно. Рану тянуло, она болела и пульсировала. Парень крутился с боку на бок, никак не находя удобного для себя положения. Наконец он реши встать, чтобы справить нужду, но только он об этом подумал, как увидел сидящего на краю тюфяка Канат-ата.

– Дедушка! – воскликнул Амир, но тут же зажал рот рукой.

– Они ударили меня топором, - тихо проговорил Аташка. – Мюрид в больнице…

– Не понял, эти люди, которые ждали и нуждались во мне ударили вас топором? А… Я думал мне показалось, что вы приняли мой облик…

– Я это сделал, чтобы дать тебе время на побег, - дедушка повернулся к внуку лицом. – Как ни жаль, но такое случается…Ты как, балам?

– Уже получше, - шепнул Амир в ответ и тронул полотенце на шее. – Боюсь хозяев разбудить, можем мы утром поговорить?

– Кого разбудить? Ты ведь здесь один.

Амир осмотрелся и увидел, что хозяев в вагончике нет. Он сел, затем встал и подошел к окошку. Луна сегодня была почти полная, чистая, а на небе ни облачка. Дворик перед вагончиком был огорожен низким саманным заборчиком и перекладинами из дерева. На бельевой верёвке, натянутой между воротами и вагончиком висела выстиранная кофта, которую трепал ветерок.

– Куда, интересно они ушли?

Тут дверь скрипнула и в вагончик вошел Алиби. Он поглядел на парня, зажег тусклую лампочку под потолком, затем взял Двоедушника за руку и усадил на тюфяк. Указал пальцем на дверь, и скрестил руки, поясняя, что нельзя выходить наружу.

– Почему? – спросил Амир.

Тогда Алиби-ата провёл поперёк своего горла пальцем.

– Он не угрожает, - отозвался дедушка. – Не выходи ночью за ограду. Сделай как он просит.

Алиби –ата кивнул, словно услышал Каната.

*

Дома, когда все уснули, Даха заговорил со Шнадир первым:

– Что это ещё значит «Я её сожру», м? Шнадир!

– Я ,кажется, говорила прямо!

– Я видимо всё-таки свихнулся…

– Твоя сестрёнка – Емши.

– Я это уже сотню раз слышал. Она целительница или как там…

– Мне нужна её сила.

– А мне видимо психиатр…

Шнадир помолчала, затем проговорила:

– Есть хочу…

– Мы ужинали два часа назад.

– Я ела в последний раз до того, как стали отсчитывать годы…

*

– БОМЖ и БИЧ это разные вещи! – философствовал сидя на теплотрассе Егорыч.

Он называл себя просто пьющим, хотя вряд ли кто-то скажет, что Егорыч был когда-то учителем математики Искандиром Егоровичем. Бомж, алкаш, бич – иначе его не называли. Отец его в своё время женился на одногруппнице - казашке так и получился Искандир Егорович. Сейчас уже и сам Егорыч затруднялся с ответом на вопрос почему он стал злоупотреблять. Однако, от большинства своих собутыльников его отличало наличие комнаты в общежитии коридорного типа. Правда там он не пил и гостей к себе не звал, ревностно оберегая своё логово закостенелого холостяка.

– Бомж – это человек без определённого места жительства, - Егорыч поднял вверх палец. - А бич, это бывший. Интеллигентный. Человек! Интеллигентный, понимаешь?

Он пытался втолковать эту мудрость сильно выпившим своим приятелям, которые вряд ли моги её оценить.

– Егорыч, ты на, выпей-ка, - подали ему пластиковый стаканчик с прозрачной жидкостью.

– Так вот, к чему это я, - принял напиток Егорыч. – За Интеллигентных людей!

Приятели чокнулись мягким пластиком и залпом опустошили посуду. Тут откуда ни возьмись взялась пьянчушка Ленка вся в слезах, соплях, заикающаяся от истерики. Егорыч уступил ей своё место на трубе, тут же поднесли полный стаканчик выпивки и Ленка его осушила одним глотком.

– Т-там Агапыча ууууубииилиии! – завыла Ленка.

Приятели переглянулись, разлили по стаканам водку и выпили не чокаясь.

Агапыч лежал, облепленный мухами.

– Кто ж его так? – Егорыч стянул с лысеющей макушки кепку.

– А где ребёнок? – спохватилась Ленка.

– Какой ребёнок? – не понял БИЧ. – Ты чего, родила?

Он ущипнул её за живот сквозь слои одежды.

– Отвали! – взвизгнула Ленка. – Я под утро ребёнка в мусорке нашла, хотела его в полицию отнести…  А …а…Агапыч его отнял…

Женщина снова зарыдала.

– Эй, брат, -отозвался один из приятелей Искендира. – В полицию пойдём? Убийство же…

– Ещё чего, - вскинулась Ленка. – Они меня выгонят отсюда и где мне потом жить?

Все замолчали на минуту злобно глядя друг на друга. Молчание нарушило бормотание:

– Мне жить негде… ик…Я инвалид… Помогите нуждающемуся…ууф

Глава пятнадцатая.

Дед Федотов завёз меня с булыжниками для каменки из старого своего села, из родительской парной. Я в те времена растил троих анчуток под полком, но то совсем другая история. Осталися анчутки, а я на новое место поехал, так как позвали меня, отбирая камушки-то. Ехали далече, уж без баньки-парилки истосковался. Повысохла шкура-то, попадали воло́сся.

Чу! Попутно остановилися, да слышу от хозяина такие речи:

– Далеко идёте бабушка?

А в ответ ему мужицким ехидствующим голосом:

– Далече, внучок. Подсобишь старушке?

– А вы откудова идёте и куда? – спрашивает хозяин.

Я, мол, лечейка, - отвечает мужичок, сказавшись бабкой. – Лечила, говорит, корову тут недалече.

А хозяин, не будь дурак, обрадовался так:

– Скотья лечейка, - говорит. – Это хорошо, садитесь бабушка!

Я было сунулся из-под рогожи поглядеть, нечистое дело-то, да так меня хозяин среди камней пенькой прижал, что почти я не мог и двинуться.

Доехали до места. Хвать – ан старушки и след простыл. Мне добрую справили баньку, новую! С прошлой-то Обдериху кипятком выливать пришлось, а по селу вскоре пошел мор.

От так же находили телят, ягнят, жеребят удушенными. Нашего двора - то не коснулось. Всей скотины у Федотова деда было, что кляча, на которой скарб перевезли.

Чуял я неладное! То никакая не бабка была, то была Коровья смерть!

– И как же с ней справились? – спросил Амир.

– Ворожку позвали, - Банник пожал плечами. – Они тогда часто в деревнях приживались. Кто ведьмами кликал их, кто шептухами…Тц, да всё одно, и те, и другие с бесами якшаются.

– А потом?

– Ты что, малец, думаешь я тут тебя стану шепотки пересказывать? – подбоченился Степан. – Дунула- плюнула, нашептала, пособника небось заслала… плату взяла… Да только без толку всё…

– Как же? – удивился Двоедушник. – Не получилось?

– Да может то и не ворожка была, - фыркнул старик. – Дурных старух во все времена досталь было… Ну долго ль, коротко ль приезжает Федотова Прабабка. Дозналась про беду, что в селе случилася… Умная баба была, щёлоком да солью баньку не драила, знала о слабостях нечистых… потому и росли у мя Анчутки-то…Ныне-то какой только гадостью не моется народ. А постирушки? Это дело ли? Бесовским механизмам доверять даже исподнее!

– Дедушка, - вернул его к теме Амир.

– Ась? А… да… - почесал затылок Банник. – Ну так загнала Матрёна всех мужиков, детей по хатам. Созвала хозяек и те к закатному солнцу ушли на околицу. Прабабка Федотова надела вывернутую мехом внутрь шубу, натянула поверх рубаху, взяла сковороду и ушла позже всех.

Что тут началось! Бабы – то били в железо, кто в кастрюли, кто в казаны, кто в сковороды что кипяток ушами шел. Читали заговор, а далее впрягли Матрёну в соху и ну пахать на ней как на кобыле.

– Помогло?

– Спрашиваешь, – улыбнулся Степан. – До тех пор, пока борозду не затоптали, не разрыли стройками, да колёсами не развезли не ведали мы тут никаких вредителей.

Амир задумался.

– Я не баба, чтобы такое провернуть, - отметил он.

– Это верно, - посмеялся Банник. – Сам видал – богатырь!

– Значит мне нужен шепоток?

– Делом этим владеешь?

– Не- а, - мотнул головой Амир.

Он выпустил из пальцев правой руки искры, а левой махнул, заставив заволноваться в деревянной кадушке воду.

– Максимум мой, - пояснил Двоедушник.

– Не густо, - кисло произнёс Банник.

– Ещё на Кумалаках ворожить могу, - Амир почесал подбородок. – Но это вряд ли тут поможет… И Пир…Может в меня вселиться. На него вся надежда.

– Ну, пострел, - Банник сполз с лавки, где они с Амиром сидели. – Огонь, да вода варёная – моя стихия.

Он открыл парную, вынул из каменки одну гальку и крикнув «Лови» бросил её в Амира. Юноша поймал горячий камень и зашипев бросил его на лавку.

– Вы чего, Дедушка? Горячо же!

– От же глупый, - хлопнул себя по лбу Степан. – Ты б огнём его присмирил, а то голой рукой хватаешься! Чай не из банников!

Амир поглядел на правую руку, заставил ладошку заискриться и попробовал взять булыжник. Он оказался на ощупь холодным. Амир удивился, тронул камень мизинцем левой руки. Обжог.

– Эх, тоже мне ворожей,- сказал Банник. – Дарю. Будет горячим зимой и летом, только осторожно с ним… не обожгись.

– Спасибо! – удивлённо промолвил парень. – А что с ним делать?

Банник поглядел в окошко, за которым толпились Пиры.

– Выдумай сам…

*

Вхождение в транс никогда не приветствовалось. «Холодной думай головой» - твердили учителя. Было сыро, холодно, смердело. Кенес читал Коран громко, чётко, но сам для себя неожиданно начал раскачиваться взад и вперёд.

Это помогало отвлечься от начавшегося сверху движения.

Качаясь так и монотонно нараспев читая писание, Кенес конечно же, не на заметил, как вокруг него толстыми нитями пеньковой паутины спустились верёвочные петли.

– Эвоно как, - произнёс над ухом Послушника кто-то. – Любопытно!

Кенес вздрогнул, замолк, повёл глазами в сторону откуда шел голос. В темноте хлева было не видно кто говорит, лишь расплывчатый силуэт.

Силуэт начал движение по нитям, словно по лианам и когда оказался в поле зрения послушника тот смог его разглядеть:

Это был обнаженный по пояс мужичок лет пятидесяти с аккуратной короткой русой бородой. На голове его был надет телячий череп с остатками высохшей плешивой шкуры, из той же по-видимому шкуры были сделаны и штаны. Восьмипалой правой рукой и босыми ногами он цеплялся за пеньковую нить, сверкал желтыми выпуклыми глазами без белков и ухмылялся. К тому же размером он был с трёхлетнего ребёнка.

– Пой далее, уж больно любо, - кивнул мужичок.

У Кенеса пересохло в горле.

Он было начал читать, но реакция беса, а вернее её отсутствие заставила его вновь умолкнуть.

– Книга – то чай, святая, да? – поинтересовался нечистый.

Кенес кивнул.

– Уповаешь на неё, на буквицы эти чудные?

Кенес кивнул.

– А чейного гоБа сия книжеца? – мужичок перебрался по пеньке ближе к Кенесу, приблизил к Корану лицо. – Басурманские письмена… Алла́? Да, знаком наш брат с этой верой.

– Псмля, – шепнул Кенес.

– Ась? – прикинулся глухим бес. – Погромче могёшь? Только что так пел!

Кенес забормотал защитные аяты, а мужичок перебравшись на пол с любопытством глядел на него, словно собака поворачивая голову на бок.

– Ты не части, дружочек, - наконец-то произнёс бес. – Ни слова разобрать не могу. Да и толку-то от твоего бормотания, не видишь, что ли с гулькин нос…

Кенес закусил губу. Мусульманское учение говорит, что Джинны, а зачастую именно на их подселение списывалось большинство болезней и бед, явя́т себя в видимой человеку форме лишь по собственному желанию. И вряд ли это сулит что-то хорошее для увидевшего. Бес продолжил:

– Слыхал такое выражение: «Не нашего гоБа чёрт?». Так вот не вашего!

Коровья смерть приблизился вплотную к Кенесу и тот, запаниковав, швырнул в него чётки.

*

– Амир, Амир! – Канат-ата заглядывал в окошко баньки. – Ты должен идти!

Другие Пиры тоже были взволнованы, но некоторые из них, те что стояли поодаль, глядели в сторону хлева с нескрываемым напряжением и любопытством.

– Что же, мне пора, – Амир встал и протянул руку Баннику.

– Не жму я рук колдунам, - рассмеялся тот в ответ. – Бывай…Баксы.

*

Коровья смерть отшатнулся, но не успел увернуться от пущенных в него чёток. Коснувшись оголённой кожи его груди нефрит оплавился и нанёс ожег.

– Ащщ, - зашипел бес, сгоняя с себя дым.

Ожег был серьёзным. Тут же на коже нечисти вырос, а затем лопнул волдырь. Воспользовавшись заминкой Кенес вскочил на ноги и припустил к выходу. Заурчавший, разозлённый бес вскочил на пеньковую петлю, выпустил из пальцев новую верёвку и, окрутив ноги послушника повалил того на пол.

Кенес упал, зачерпнув ртом грязной соломы. Не успел он опомниться, как мир вокруг закружился, и мужчина взмыл вверх.

– Зачем же так, - сквозь зубы шипел Коровья смерть.

Он перекинул верёвку через балку, разогнав квочек и теперь подтягивал Кенеса за ноги к потолку. Кенес пытался уцепиться за всё, что было под рукой, но мелочь, способная разом поднять четверых телков конечно- же этого не замечала.

– Я ведь по-добру с тобой, верун, а ты вот эдак?! – бес выпустил из пальцев ещё несколько верёвок, сильно, до боли стянул тело Кенеса. На белом костюме проступили кровавые пятна, Кенес застонал.

*

Освеженный и воодушевлённый Амир вышел из баньки. Было холодно, но разогретый жаром парной он не мёрз. Аташка и Кулан стояли у ворот в хлев, вслушивались. Остальные Пиры толпились недалеко.

– Мулла всё ещё там? – тихо спросил Амир, приблизившись к Канат-ата.

Он осторожно положил руку на плечо Кулану, тот не шелохнулся.

– Там, - шепнул дед в ответ. – Ты должен идти…

– Не справился?

– И не справится, - отвечал Кулан. – Коровья смерть старше Ислама…

Амир хмыкнул, поглядел под ноги. У входа в хлев лежала кривая ржавая подкова и, внезапно, железнодорожный костыль, тоже весь покрытый ржавчиной. Парень поднял эти предметы, медленно глубоко вдохнул, затем попытался войти.

Дверь не поддалась.

– Заперто? – удивился Двоедушник.

– Позволь мне войти в твою руку, - кивнул Кулан.

– Руку?

– Позволь ему, - дедушка отступил на два шага назад.

Амир не был готов танцевать, но закрыл глаза и сделал несколько движений правой рукой. Почувствовав, что та больше ему не принадлежит парень приоткрыл один глаз и увидел, что рука прошла сквозь дерево двери. Через мгновенье ворота скрипнули и пошатнулись. Рука вернулась и опала плетью вдоль бедра. Кулан освободил конечность, материализовавшись рядом. Амир толкнул дверь. Та бесшумно отворилась.

Он тихо вошел.

Коровья смерть, подвесивший Кенеса к потолку за ноги оплетал его всё новыми и новыми верёвками, сквозь них проступал гранатовый бисер. Кенес стонал, лицо его побагровело.

Амир остался незамеченным. Он осторожно поглядел через плечо на закрытую дверь, Кулан и дедушка не вошли за ним. В горле образовался ком. Он размахнулся костылём и с силой ударил им о подкову. Металл зазвенел.

Коровья смерть, явно того не ожидавший, обрубил свои верёвки и с шипящим визгом зажал уши руками.

– Развяжи его! – крикнул Амир.

Бес успокоился, отнял от ушей руки и внимательно всмотрелся своими желтыми глазами в темноту, где стоял парень.

– Колдун, - с присвистом зашипел он.

– Развяжи! – Амир понизил голос до баса.

Коровья смерть хихикнул.

– Ну уж нееет, - скривился он. – Погляди-ка, колдун, что он со мной сотворил!

Коровья смерть показал на свою грудь.

– Ты и так пропитал свои верёвки кровью! – заметил Амир. – Он откупился.

– Откупился? – лицо беса вытянулось. – На то уговору не было!

– Так договорись со мной!

Коровья смерть покосился на железо в руках баксы, затем прищурился.

– Говори! – Амир снова замахнулся костылём, хотя и не намеревался без нужды бить им о подкову.

– К чему мне сговариваться с тобой, колдун?

– Я Двоедушник! И одна душа у меня порожна.

Коровья смерть почесал бороду.

– Дык и на что она мне? Я не подселенец, чтобы по души охотиться, - он махнул своей восьмипалой рукой.

– Ты смерть коров, зачем тебе этот Мулла?

– Ты видать молод, -  засмеялся Смерть. – Всё-то узнать хош…

Амир сделал шаг, другой и оказался напротив крошечного окошка, которое прежде утепляли полиэтиленовой плёнкой, но от той остались лишь обрывки. Он покосился и поглядел на улицу. Пиры всё так же стояли поодаль, Аташки и Кулана было не видно.

Амир решительно не знал, как ему поступить дальше. Бить в железо, пока демон не сбежит было, конечно самым простым решением, но он переберётся в другой сарай и всё будет зря. К тому же Мулла выглядел очень плохо. Из носу его сочилась тоненькая розовая струйка, проделавшая себе путь к правому глазу. Кенес уже не стонал.

– Ты хочешь убить Муллу?

– Догада…

– Удавишь верёвками?

– Угу, - Смерть протянул руку и пенька заскрипела сжимая смертельный кокон вокруг Кенеса. Тот ойкнул.

Амир нащупал в кармане гальку. Та отозвалась жаром.

– Отговорить тебя я не смогу? – Амир проглотил ком в горле и тут до его слуха донёсся дробный топот копыт.

Парень поглядел в окошко.

Ата верхом на Кулане нёсся к хлеву.  В руках он держал нечто, похожее на ножи. На скаку Канат-ата стал вонзать ножи в землю у стен сарая, а один из них воткнул в раму окошка. Приглядевшись Амир увидел, что это вовсе не ножи, а когти Жалмауыз Кемпир. На том, что был воткнут в окошко даже виднеется фрагмент кости и остатки сгнившей плоти.

– Ащщщ! – зашипел Коровья смерть.

Он подскочил к потолку, закричал оттуда:

– Вот ты как, Колдун, запер!

– Запер? – переспросил Амир и тут догадался, что Ата с Куланом создали ограничительный круг, оградив остальной посёлок от Коровьей смерти. – Может тогда всё-таки договоримся?

Кенес всхлипнул, по его лицу потекла густая кровь. Коровья смерть медленно сполз по о верёвке прямо перед лицом Баксы. Амир напрягся, крепче сжал в руках железо.

– Ууу, - оскалился Смерть. – Пацан совсем, а я и не приметил сразу…

– Отпусти Муллу, - внутри Амира колотило, но он знал из книг и фильмов, что показать страх – значит проиграть битву. – Я сниму барьер, и ты сможешь уйти…

– А что если сделать по-моему?

– Как?

Смерть расхохотался и хлестнул Амира по ногам. Падая, парень ударил в железо и бес отскочил, схватившись за уши. Казалось звон его злит и причиняет боль. Оклемавшись Смерть бросился к Амиру и прежде чем Баксы успел вновь ударить, вышиб из его руки подкову. Амир испугался, и швырнул в Смерть сноп искр. Те попали на наряд и бороду беса, запалили их. Коровья смерть стал крутиться, сбивая с себя огонь. Амир тем временем нашарил в темноте подкову и ударил с силой два раза, прибив звуком беса к полу. Смерть завыл, упал ничком и из-под пальцев его просочилась чёрная смоляная кровь. Пока Амир поднимался бес отполз в угол и скрылся в тени.

Парень крепче перехватил железо, осторожно приблизился к углу, куда пополз бес. По пути он увидел перевёрнутую подставку и лежащий в грязи Коран. Юноша поднял книгу и положил её на окошко. Секундной заминки этой было достаточно, чтобы Смерть выскочил из своего угла, выпростав спутанные верёвки и бросил их в лицо Амиру. Двоедушник инстинктивно прикрыл лицо руками, почувствовал, как на шее затянулся аркан, а на плечи запрыгнул бес.

– Здесь твой конец, малой! – прошипел Смерть. Амир вскинул голову и увидел, что по лицу беса в два ручья из глаз текут смоляные ручейки.

– Твой срок ещё не скоро Двоедушник! – крикнул Кулан.

– Нееет, он пришел! – бес оскалился явив крупные, словно кафель зубы. В следующую секунду он впился в шею юноши.

Амир закричал, увидел собственную кровь. В глазах потемнело, но он замахнулся и ударил в железо сильнее, чем прежде. Смерть отскочил, упал на спину. Амир кинулся к нему и ударил того костылём в плечо. Сила удара была такой, что рука беса оторвалась и поползла в тень. Смерть заверещал. Амир поднялся, зажал рану рукой и шатаясь подошел к окошку. Он вынул из рамы коготь Жалмауыз Кемпир, рухнул на колени и воткнул его бесу в грудь.

Коровья смерть замер, поглядел на сжимавшего коготь Амира, его выпученные жёлтые глаза заволокло пеленой, а зрачки расширились.

Амир отпрянул от покойника, плюхнулся на зад, часто задышал. Кофта промокла от крови, парня замутило, он стремительно слабел, от слабости у него по щекам потекли слёзы. Тут Кенес подал голос. Он застонал, заставив Амира взять себя в руки.

Двоедушник придерживаясь за стену медленно поднялся. Подошел к Коровьей смерти, выдернул из его груди коготь и подошел к висящему вниз головой послушнику. Он обрубил верёвку, которая тянулась от потолка, Кенес упал на пол.

Вечногорячую гальку Амир приложил к ране на шее и заорал от боли и жара. Кровотечение приостановилось. Амир постарался одной рукой освободить послушника, но пальцы скользили, перепачканные своей и Кенесовой кровью. Послушник вновь застонал.

– Сейчас-сейчас, - прошептал Амир.

– Балам, ты живой? – в окошко заглянул дедушка.

– Не знаю… - буркнул Амир.

Он вновь взял коготь и стал разрезать верёвки. Кенес приоткрыл глаза, посмотрел на Амира.

– Как тебя зовут? – слабым голосом спросил он.

– Амир.

– Баракат, тебе Амир, - Кенес протянул освобождённую, исполосованную кровавыми линиями руку и коснулся ладошки Двоедушника. – Благослови Алла́…

– Вы же не умираете? – испугался Амир. – Я сейчас на помощь позову!

Кенес откашлялся, попытался сесть, опершись на локти, чем вызвал кровотечение из всех своих ран. Амир убрал камень в карман брюк, попробовал помочь послушнику, но из шеи потекло.  Общими усилиями Кенеса усадили, приложив к подпирающей потолок балке.

– Ты колдун, Амир? – спросил послушник.

– Баксы, а вы Мулла?

– Мюрид…

Оба умолкли, прислушиваясь к боли в собственных телах. Кенес прикрыл глаза, Амир насторожился. В следующую секунду по лицу Мюрида хлыстнуло тонкой пеньковой верёвкой, разрезав веки и повредив глаза. Мужчина закричал, схватился за лицо руками. Амир вскочил, но только увидел мелькнувшую в окошке восьмипалую руку.

*

Кайра и Даха сидели на лоджии. Шел проливной дождь, гулять сегодня было нельзя, поэтому гость пил чай на лоджии и развлекал Даху разговорами.

– Ну как твои успехи? – интересовался он. – Ходишь уже?

Даха поглядел на него с презрением. Отозвался голос внутри:

– Какой он глумливый, надоел…

« Согласен» - ответил Даха. – «В печёнках сидит…»

– Печеньку будешь? -  предложил Кайра и поднёс ко рту Айдахара печенье с шоколадной крошкой.

Даха отвернулся.

– Ну как хочешь, - приятель закинул лакомство к себе в рот.

– Прогони его, - попросил голос.

«Я не могу разговаривать», - подумал Даха.

– А ты попроси…

«Чего?» - не понял Айдахар. – «Попросить вернуть мне дар речи?»

– Сгодится…

В следующее мгновенье Даха почувствовал, как наливаются кровью и начинают зудеть губы. Он открыл рот и негромко, после длительного молчания произнёс:

– Кайра…тебе пора домой…

*

Федот подскочил услышав крик из сарая. Он впрыгнул в резиновые тапки и как был побежал на улицу. Схватив колун он вбежал в хлев и увидел окровавленного Кенеса, а рядом с ним тоже всего в крови погорельца с ножом.

– Убили,- просипел фермер, а затем закричал: – Убили! Убили! Люди!

– Он не умер,- попытался успокоить его Амир, замахал руками позабыв о когте.

Фермер отпрянул и выбежал из сарая поднимая всю округу на уши.

– Ты должен бежать, Двоедушник! – Кулан вошел в сарай.

– Но я не смогу, - всхлипнул Амир.

Тогда Кулан разбежался, наклонил голову и вскинул Двоедушника себе на спину. Конь вынес Амира из хлева и тот увидел, что Канат-ата остался, обернувшись Амировым фантомом. После этого парень потерял сознание.

Глава четырнадцатая

Али Баймурзин был одним из тех, кто в числе первых стал вести тревел-блог о своих путешествиях по родине.

Передвигался Али исключительно пешком или же на гужевом транспорте. Сезон путешествий он начинал с конца апреля и заканчивал ближе к ноябрю.  Таким образом проводя в маршрутах по полгода кряду.

По ночной степи идти было мужчине не впервой, но такой тёмной, безлунной он её не видел. Идя вдоль трассы Али заметил вдали пламя костра и тут же направился к нему.

*

Улыбающийся молодой мужчина с трёхдневной щетиной приближался к огню. Одет путник был в не продуваемые брюки и куртку, а за спиной высился походный ранец. Он издали помахал рукой и весело проговорил:

– Доброй ночи! А я гляжу огонь в степи горит, решил вот к вам заглянуть. Темень-то какая!

Амир медленно поднялся, ужас окатил его с ног до головы, по спине забегали мурашки, и он закричал срываясь на визг:

– Дяденька, быстрее сюда в круг! Скорее!

Мужчина замер, мигом посерьёзнев, затем оглянулся, думая по-видимому, что за ним гонится какой-то хищник. Не увидев никого, он отступил назад.

– Что ты делаешь, Амир?! – зашипел на него Дед.

– Они же его убьют! – крикнул в ответ юноша, чем окончательно уверил путника в своей ненормальности.

– Пойду я, пожалуй, - тихо пробормотал тот и уже было собрался уйти по - добру по - здорову, как увидел сгущающуюся плотнеющую тьму за спиной.

– Да бегите же скорее сюда! – заорал Амир пуще прежнего.

Путник припустил было к огню, но его ноги опутало тьмой, и мужчина упал лицом на песок, приложившись со всего маху и разбив нос. Теневые щупальца оплели его тело и утащили внутрь тьмы.

Мужчина кричал, а Пиры один за другим принимали свою истинную форму. Они были обнажены по пояс, бьющийся, пытающийся вырваться путник уже тоже был раздет до нага. Его держали за руки и ноги, прижимая к земле двое. Остальные сформировали круг, и сели скрестив ноги. Кулан скакал по окружности поднимая клубы пыли, но Амир всё равно видел всё как на ладони.

Юноша замер, парализованный страхом. Одна из самых на вид старших женщин в намотанном на голову особым образом платке (символизирующем её почтенный возраст и наличие детей) подошла к голове путника, присела на корточки и провела по груди, запястьям и голеням мужчины рукой. Жидким антрацитом полилась из ран кровь. Хват Пиров был ослаблен только когда мужчина потерял сознание.

Бесчувственное тело взмыло в воздух внутри круга. Его стало мотать и выкручивать. Кости прорывали кожу с влажным треском, выжимая кровавую пыль, которая попадала на голую грудь и лица Пирам, а те исступлённо тряслись.  Превращённого в кровавое месиво путника вернули на землю и с десяток женщин тут же бросились к нему. Пиры вгрызались в мёртвое тело зубами, рычали и выли, словно обезумевшие. Вырывали куски плоти и проталкивали их себе в глотки руками, едва ли не по локоть вводя их во рты.

Амира вырвало.

– Тц, это ещё не всё, - не громко сказал Дед.

Когда Женщины насытились и растворились в воздухе, Кулан вывалялся в кровавой луже и умчался в степь. Немногочисленные останки: кости, отошедший в агонии кал, остались лежать на песке.

Амир рухнул на зад и спрятал лицо в ладонях.

– Гляди!

На запах крови пришли не падальщики. Десятки шайтанов ринулись материализовавшись прямо из воздуха, песка и камней к костям. Они визжали и дрались за каждую крошку, хватая и утаскивая под землю добычу.

Когда всё кончилось Амир ушел в кибитку и лежал там без сна, утирая текущие из глаз неуёмные слёзы горечи, ужаса и безысходности.

• *

Ленка была пьющая. Доверившаяся в своё время мошенникам сирота потеряла единственное своё имущество – комнату в общежитии. Оказалась на улице, бомжевала прибившись к стайке таких же опустившихся бродяг. Они обосновались в бетонном коробе теплоузла, то и дело отбивая нападки своих «коллег» по нищенскому делу.

По субботним утрам, часов так в пять, выходила Ленка на промысел, собирая пустую тару в сквере неподалёку от короба.

Было ещё темно, горели фонари. Ленка толкала перед собой переделанную под тележку детскую коляску, найденную некогда на свалке, складывая в неё звенящий улов. Заглянув в очередную мусорную урну Ленка услышала из неё слабый писк.

Женщина запустила в мусорку руки и вытащила под блёклый свет фонаря перепачканного в чёрной слизи, уродливого младенца.

В прочем младенцем можно было это назвать с натяжкой. Лицо – грубо вытесанная перекорёженная морда, покрытая щетиной, вывернутые ноздри без намёка на переносицу, руки и ноги короткие и скрюченные, тело растянутое, с провисшей дряблой кожей. Уродец тяжело дышал и попискивал.

– Божечки, уж и детей выбрасывать стали, - ужаснулась Ленка.

Она скинула с себя замызганное, засаленное пальто и укутала в него младенца, после чего прижала того к себе и быстро побежала к коробу.

*

У Талгата с самой ночи болела голова. Оля уже несколько раз замеряла старику давление, но показатели были в норме. Женщина предлагала вызвать «скорую», дать таблетку, наконец перенести праздник, но Талгат наотрез от всего отказывался. На празднике дедушке стало уж совсем нехорошо. Он то и дело пил ледяную воду, говоря, что так ему становится легче.

Пришел момент перерезания пут. Перед Ясминой расстелили белую дорожку с золотой вышивкой «Ак-Жол». В конце дорожки положили детскую книжку, домбру и блестящие украшения, чтобы первые шаги привели её к жизненному предназначению. Затем повязали между ножек жгутик восьмёркой, а Талгату подали серебряные ножницы. Дедушка презрительно отбросил их и велел принести ему острый нож.

– Чтобы дать ей стойкости и бесстрашия! – пояснил Талгат.

Когда просьба была выполнена, Дед встал со своего места, присел около внучки, которую за руки поддерживали Лейла и Кункей. Одним резким движением Талгат перерезал жгутик. Кункей и Лейла отпустили девочку, та сделала два шага под общие аплодисменты к разложенным в конце дорожки игрушкам, но тут обернулась, подошла к прадедушке и провела по его лбу ладошкой.

Талгату сразу полегчало, он пораженно вытаращился на малышку.

Никто, кроме Айдахара не увидел, что этим движением Ясмина согнала с головы старика, оплетшего его, словно обручем мелкого, похожего на длиннорукую обезьяну, шайтана Ауру́, который и вызывал головную боль.

*

– Ну и урод, - протянул Агапыч разглядывая младенца.

Никто не знал почему Агапыча звали Агапычем, он был заросшим до бровей стариком с вымазанными помойной гадостью седой бородой.

– Наверное поэтому выкинули, - кивнула Ленка. – В полицию надо отнести, пусть куда надо сдадут.

– Да ты что, дура! – закричал Агапыч, сгрёб младенца и отстранился от Ленки. – С таким каличем подавать-то больше станут!

Агапыч специализировался на попрошайничестве и милостыне.

– Так а чем мы его кормить-то будем? Молоко нужно, наверное…

– Вот ты дура дурой, - скривился старик. – Залей ему полрюмки он и отрубится, и кормить вовсе не надо.

– Как же, - ужаснулась Ленка, прижав грязные ладошки ко рту. – Помрёт… маленький же!

– Да его и без того в помойку выкинули, помрёт, так не велика потеря!

Ленка заплакала и убежала. Агапыч фыркнул, достал припасённый «пузырь».

*

Обессиленный, отёкший от слёз и недосыпа Амир молча собирал вещи, чтобы тронуться в путь. Кулан и остальные Пиры не являлись. Амир не спрашивал у деда где они, он вообще не в силах был говорить.

Канат-ата наблюдал за сборами не заводя никаких разговоров, он понимал… Он помнил свою первую «Безлунную ночь».

Время было около четырёх часов вечера. Канат вёл Амира к уже видневшемуся вдали селу. У околицы явился Кулан.

– Ты не должен был пытаться мешать охоте, Амир-баксы! – сказал он строго.

– Да, мой Пир, - обречённо проговорил парень, глядя себе под ноги.

– Ты мог навлечь на себя гнев сорока!

– Да, мой Пир…

– Прости его, Кулан, - вступился Канат.

Конь фыркнул, заложил уши и приблизил морду вплотную к Амирову лицу. Он развернулся, хлестнув юношу хвостом, и трое двинулись по улице к дому Санат-мырза.

Тот как раз сидел на лавке перед забором и вынимал из подсолнухов семечки для просушки и жарки.

Двоедушник подошел к Санату и остановился напротив него. Старик поднял на юношу глаза.

– Здравствуйте! – устало проговорил Амир.

– Ты кто? – спросил Санат с подозрением после недолгого молчания.

За забором явился Пир.

– Скажись паломником, - велел он. – Проси ночлега и ужина.

– Я…Я Амир, - начал парень. – Я паломник… Не могу ли я у вас переночевать и чего-нибудь поесть?

Санат обвёл его взглядом. Выглядел Амир, прямо сказать ни ахти. Стоптанные кроссовки, которые он отыскал в гардеробе дедушки, джинсы со стёртыми коленками, допотопный побитый молью свитер, пыльные давно не чёсанные волосы, щетина, опухшие красные глаза, за спиной рюкзак-колобок.

– И в баньку сходить надо, - кивнул Санат. – Не лги мне, парень… Если случилось что-то, говори честно!

– Лги! – велел Пир и коснулся уха Саната губами.

Взгляд старика стал более ясным.

– Простите за мою неправду, - повинился Амир. – Аул в котором я жил сгорел из-за степного пожара. Вот всё, что сумел спасти, - он скинул со спины рюкзак.

– Это тот, про который в новостях говорили пожар? – почесал голову Санат. – Не знал, что какой-то аул попал под огонь… Так это же уже больше месяца назад было…

Амир заплакал, спрятав лицо в ладонях. Санат тут же подхватил его под локоть и провёл во времянку в которой когда-то жили строители, возводившие новые ЛЭП. Ему принесли тарелку борща, буханку хлеба, налили чаю и велели через полчаса идти в баню.

Давно не евший приличной пищи парень накинулся на борщ и в два счёта проглотил предложенную еду, закусив всей буханкой хлеба и одним глотком выпив чай. Насытившись он откинулся на пружинную кровать и заснул.

*

Улыбчивый мужчина шел в белых облаках. Шел медленно, словно преодолевая сопротивление воды. Походного рюкзака на нём не было, как и костюма. Мужчина был одет в свободные белые одежды, ткань которых походила на марлю.

Амир ощущал влажный холод, касающихся его облаков. Парень опустил руку в облачный пух, кончики пальцев закололо. Вынув руку Двоедушник увидел, как из-под ногтей сочится кровь.

– Почему ты не спас меня, Амир- баксы? – вопрошал мужчина. – Почему не выручил?

– Я же пытался, - оправдывался юноша. – Вы не слушали!

– Почему?...Почему? – путник опустил голову, коснувшись подбородком груди.

В следующее мгновенье мужчина бросился на Амира, вцепился ему в горло, стал душить и закричал:

– Ты не спас меня, баксы! Я умер! Уууууумееер!

Амир почувствовал, как жжет от недостатка кислорода лёгкие, саднит пережатое горло, из глаз брызнули слёзы. Юноша ухватился руками за запястья путника, пытаясь оторвать его от себя.

Порыв ветра, такой упругий и свистящий подхватил Путника под одежды, оттащил его на несколько метров, тем самым освободив Баксы. Двоедушник рухнул навзничь.

Путник визжал от злости, барахтался, упираться, пытаясь сопротивляться порыву, но его одежды облепили его. Затянули словно погребальные полотна до глаз. Саван стянулся с натужным скрипом материи и раздавил Путника.

Одежды опали бесформенной грудой перепачканной кровью. Амир откашлялся, выплюнул сгусток слизи, затем встал.

Под грудой тряпья зашевелилось. Из-под савана вылез босоногий мальчуган в коричневых шортиках.

Он поглядел на баксы, скривил личико в страдальческой гримасе и зарыдал крупными, как виноград слезами. Они катились по пухлым щёчкам, срывались с подбородка и обращались в гранитные камушки, падая к ногам мальчика.

*

В баню его разбудил Федот:

– Эй, погорелец, - негромко позвал он и тронул Амира за плечо.

Юноша подскочил испугав фермера.

– Ты чего? – удивился Федот. – Ладно, пошли в баню…

Проходя по Федотову двору Амир увидел, как в хлев входит молодой одетый в традиционное мусульманское одеяние человек, который нёс в руке книгу и подставку.

– Рух находится в этом хлеву, - сказал Кулан.

– Туда уже пошел мулла, - чуть слышно пробормотал Амир.

– Будь готов…

*

– Да пей ты, пей, - Агапыч вливал водку в рот младенцу.

Из-за темноты внутри короба, который освещал огарок свечи старик не видел, как и куда льётся жидкость. А лилась она большей частью на бетон. Агапыч разозлился и приложил калича кулаком прямо в дряблый живот. Младенец затих.

– Вот бл*, - ужаснулся старик. – Кажись убил!

Он положил уродца на пол и хотел уже было накинуть на себя куртку, чтобы унести труп на свалку, но тут ребёнок пискнул.

Агапыч приблизился к нему, наклонился, чтобы удостовериться, что ему не показалось, но тут скрюченные руки калича распрямились, вцепившись в ухо и глаз Агапыча. Бомж заверещал, цепкие пальцы младенца оканчивались острыми ноготками. Старик почувствовал, как в макушку его вгрызаются зубами, а под процарапанным веком лопнул выпустив желеобразное содержимое глаз.

Взвыв от ужаса и боли Агапыч заметался по коробу, кидаясь на стены, чтобы сбить с себя урода, но тот держался крепко.

Ленка прорыдалась, сдала тару, купила две булки хлеба и к десяти часам утра вернулась в короб, ожидая, что Агапыч уже ушел к храму, где обычно просил подаяния. Младенца ей было безумно жалко, и она корила себя за то, что сразу не пошла с ним в полицию или больницу. Женщина пролезла в небольшое прямоугольное отверстие, которое предназначалось видимо для отведения пара при прорыве труб и наступила на что-то мягкое.

Ленка нащупала спички, которые хранились возле свечи, зажгла одну и с ужасом поняла, что стоит на спине мёртвого Агапыча. В том, что старик мёртв, а не просто пьяный не было никаких сомнений, на голове бомжа красовалась огромная дыра.

*

Федот проводил Амира в баню, вручил ему стопку свежего белья со словами:

– Трусы и майка новые, не надёванные, не боись, а вот кофта с брюками сына моего, он как раз твоей комплекции, должно подойти.

– Спасибо вам большое, - кивнул Амир.

Он вошел в предбанник и увидел, что ни Пир ни дедушка за ним не последовали. Парень оглянулся, вопросительно посмотрев на своих провожатых через ромбовидное окошко входной двери.

– Мы не можем войти, баксы, – пояснил Кулан.

– Почему? – спросил Двоедушник одними губами.

– Это русская банька, – продолжил за Кулана Канат-ата. – Не забудь напроситься…

– А?

Отвечать провожатые не стали. Амир подумал немного, затем робко постучал в парную и спросил:

– Простите, можно войти?

Кулан и Аташка переглянулись, кивнули друг другу, затем растворились в воздухе. Двоедушник приоткрыл дверь, никого в моечной комнате не было. Он вошел, и сам не зная зачем сказал:

– Меня Амиром зовут, я вошел в баню, можно?

Ответом была тишина. Тогда парень разделся до нага, сложил грязную одежду на лавку, набрал в тазик сначала холодной, потом горячей воды и облил себя ею с ног до головы. Затем пошел в парную.

Его сразу прибило к полу жаром. Парень взобрался на полок и лёг.

– Мдааа…– послышалось откуда снизу. – Не могу понять… колдун ты что ль?

Амир вскочил, поджал под себя ноги и поглядел туда, откуда говорили.  На полу парилки сидел голый карлик поросший соломенного цвета волосами и длинной бородой, прикрывавшей его срам. Его холодные синие глаза буравили парня на полке.

– Колдовством и нечистью за версту от тебя несёт… и кровью к тому же… Не признаю никак, ни то ты блаженный? Икоточный?

– Я…Я…- замямлил было Амир, но карлик сделал что-то странное:

Он повёл длинной, увенчанной узловатыми когтистыми пальцами рукой, каменка зашипела, выдала облако пара, которое тут же шмыгнуло поз зад старика.  Это облако подняло деда на полок и усадило в метре от Амира.

– Тю, - сплюнул карлик и прищурился. – Да ты углан совсем…Сколько тебе годков-то? Тринадцать?

– Почти, - потупился Амир и опустил поджатые ноги. – Меня Амир зовут, – он протянул старику руку.

Карлик поглядел на ладонь парня, но руки не подал.

– Знаю уж, - хмыкнул он. – Так орал входя, будто впервые напрашиваешься…

– Впервые, дедушка, - кивнул Амир. – Простите, если что не так…

– Так и кто ж ты таков?

– Баксы…

– Эвон как… – старик огладил бороду. – Понятно… Ты поди пришел Коровью смерть гонять?

– А?

– Ну вон в сарае там завёлся давеча… Сестоль телят изгубил чёрт безрогий, - покачал головой дед. – Нашего брата Банником кличут, а имя мне… Эх… Не помню ужо… зови Степаном…

– Приятно с вами познакомиться, - улыбнулся Амир.

– Ну-ка давай, малец, укладывайся, - скомандовал Степан. – Сейчас всю грязь из тебя повы́хлыстаю…

*

Ясмина глядела на Даху своим слегка расфокусированным взглядом. Семья обедала. Девочку усадили на высокий детский стул напротив брата, все вокруг вели обыкновенные разговоры, но эти двое… Они были будто накрыты звуконепроницаемым куполом, ничего не отвлекало их от наблюдения друг за другом. Ясмину кормила Оля, а Даху – Мольдир, но это им не мешало.

Ясмина улыбнулась. Махнула пухлой ручкой. Внутри Айдахара бесновалось:

– Ведь она Емши́! Это Емши́!  – визжал незнакомый женский голос. – Только лекари проявляют себя в младенчестве. Ууу…Дай мне до неё добраться!

«Ну всё, приплыли…» – думал Даха. – «Здравствуйте, я ваша Шиза.»

*

Кенес раскрыл Коран на нужной странице и водрузил его на деревянную подставку. На пол хлева в самом центре неблагополучных яслей был постелен старый половик, а сверху молельный коврик. Послушник глубоко вдохнул, затем сел и преступил к работе.

Он распевал суры одну за другой, призывая нечисть проявить себя. Та не откликалась, лишь стало сильнее пахнуть плесенью.

*

Банник жонглировал в воздухе раскалёнными камнями и вениками, охаживая юношу по голой спине, ногам, ягодицам. Вода из маленького ковша по велению Степана вопреки законам физики подскакивала вверх и шипела на горячей гальке.  Распаренный Амир чуть живым выполз из парилки и вылил на себя таз холодной воды.

– Давай ещё разок, Баксы, - манил его Степан, но парень рухнул на лавку и стал отдуваться.

Вдруг в маленьком окошке почти под потолком показалось женское лицо.

– Девки подглядывают? – нахмурил брови Банник и тут же одним прыжком долетел от входа в парную к окошку, повис на нём и протянул:

– Ах, вот оно что…

Прозвучало это несколько разочаровано, Амир приподнялся и тоже взглянул в окно.

Сорок Пиров стояло у окна, Канат –ата и Кулана не было видно.

– Твои? – спросил Банник.

– Нет, - шепотом ответил Двоедушник.

– Как нет? – Степан отлип от окна и с сомнением поглядел на юношу. – А чего они тогда за тобой таскаются?

– Я должен выбрать…- пробормотал Амир и встрепенувшись спросил: – Дедушка, а почему мой Пир и… Ну один дух тоже со мной, не могли войти сюда в баню?

Банник насупился, распушил, вздыбил свою шерсть, посуровел и басовито прорычал:

– Потому, что я тут хозяин, и никаким духам тут делать неча! Как и колдунам и прочей нечисти!

– Но меня вы впустили…

Степан помолчал, успокоил вздыбленные лохмы и молвил негромко:

– Малой ты… Да и зла пока не творил.

– Мою бабушку убили Пиры, которых я освободил, - Амир опустил голову.

– Ишь ты, - заинтересовался Степан и вновь подскочил к окошку. – Эти что ль? За дело хоть?

– Угу…

– Тогда это не зло!

*

Под потолком заквохтали куры, что сидели на перекладине, упало и разбилось несколько яиц. По хлеву распространилось трупное зловоние.

Кенес произнёс два аята, защищающих от нападения нечистой силы и продолжил распевать суры. На перекладине зашевелилось. В тусклом свете лампы для чтения, которую прикрепил послушник к подставке под Коран ничего нельзя было разглядеть. По спине Кенеса пробежал холодок. Он крепче сжал чётки в руке и стал читать Коран громче, не обращая внимания на окружение.

*

– Эй, малец, - Степан следил за тем, как Амир натягивал на себя одежду с чужого плеча.

– Да, дедушка, - отозвался Двоедушник.

– А прежде-то тебе приходилось нечисть гонять?

Амир сел на лавку и задумался.

– Нет не приходилось, но со мной Кулан и Канат-ата, - Амир почесал щетину. – Кулан уверил, что я без труда справлюсь…

– Кулан кем приходится тебе? – не понял банник.

– Пиром, - отнял от лица руку Амир.

– А тот второй?

– Дедушкой… правда он покойник уже…

– Тьфу ты, - Степан сплюнул на пол, плевок зашипел и пустил струйку дыма.

– А вы хорошо знаете эту смерть?

Глава десятая

Бабулю выписывать не спешили. Она уже бодро разгуливала по отделению, порывалась навестить лежачего внука, к которому её не пускали, опасаясь повторного приступа. Она ругалась с врачами, грустила, сплетничала с соседками по палате и снова пыталась прорваться к Да́хе. Бекир навещал мать, принося той фрукты, книги и пряжу, а Сая всё настаивала, чтобы её пропустили к внуку.

– Мам, ну нельзя, вдруг тебе плохо станет, - отмахивался от старушки Бекир.

– Балам, я в больнице, - рассержено бухтела старушка. – Станет плохо – откачают. Думаешь от того, что я тут сижу, ничего не знаю мне легче, м?

– Ох, ну хорошо, - сдался сын. – Попрошу, чтобы тебя отпустили, но только вместе со мной!

Часы посещения были положены с шестнадцати до девятнадцати. Бекир зашел в кардиологическое отделение, взял мать (которая после госпитализации обзавелась спутницей в виде неэстетичной клюки) под руку, и они вместе отправились в отделение паллиативной помощи. Туда перевели Айдахара после четвёртого неудачного вмешательства для сестринского досмотра.

Парень делил палату с ещё одним инвалидом, правда сосед бодро передвигался на больничной коляске с электроприводом, копался в тумбочке Дахи, пока медперсонал не видит (не зная, что во палате установлено видеонаблюдение) и таскал антипролежневый крем.

Соседа, ровесника Айдахара, звали Кайра́т. Он был питомцем интерната для инвалидов, парализованный слева вследствие падения с высоты. Брошенный родственниками. Обо всём этом Кайрат поведал Дахе сам. Он вообще не умолкал, когда рядом не было сестёр. Болтал без умолку, то и дело подкатывая кресло к Айдахару, наклоняясь и брызжа тому в лицо слюной.

Даха не мог заорать на него, дать леща или сказать «заткнись», поэтому Кайрат с удовольствием лил тому в уши весь шлак, что варился в его, Кайратовой голове. Иногда от бессилия Даха плакал, а негодяй Кайрат думал, что то -  проявление сочувствия к нелёгкой доле никому ненужного инвалида.

– Ну и вот, а потом она меня перевернула и каааак всадит мне в задницу шприц, а игла там во, - Ка́йра продемонстрировал средний палец правой руки. – Ты, говорит, Баянов, много пиздишь. Прикинь, пижжю я много, ай щеще́н! Я потом трое суток в койке провалялся, под себя дристал и слюни пускал. О, стихи получились!

Он повторил сей фекальный экспромт ещё несколько раз, так, что и действительно пустил нитку слюны.

– Туй, бля! – он утёр слюни. – Короче потом, когда попустило я ей про свою жизнь не рассказывал. Сука бессердечная!

Надо ли говорить, что Кайра был невыносимым вруном, брехуном и обманщиком, кроме того, из обронённой Ольгой фразы Айдахар узнал, что сосед его являлся хоть и не буйным, но шизофреником.

«Господи, если ты есть, пусть уже заткнётся!» - взмолился Даха.

Дверь в палату отворилась, и Кайра наконец-то умолк. Вошли трое: Бабуля, придерживаемая за локоть отцом и Оля.

– Баянов, - обратилась сестра к Кайрату. – В процедурку!

Сосед хмыкнул и направил свой «кабриолет» к выходу. Бабушка присела на край кровати. В её помутневших от возраста глазах виднелись бриллианты слёз. Даха улыбнулся. Теперь ему это удавалось куда лучше, люди не шарахались, а значит улыбка всё-таки выходила такой, какой должна быть.  

– Ай, балам, – грустно произнесла она.

Бабушка, наверное, хотела добавить ещё что-то, но просто сморгнула слёзы, которые упали ей на халат и поцеловала внука в лоб.

– Бекир, можно вас? – не громко спросила Ольга и они с отцом покинули палату.

– Всё эта Юля твоя, – рыкнула старушка, отвернувшись к окну.

Даха насторожился. За время, проведённое парнем в больнице Юлька ни разу его не навестила.

– И те ребята, - как бы прочитав мысли внука продолжила Сая. – Мда…

«Скажи, что с ними» – мысленно попросил Даха.

– Тому, который с наркотиками - то восемь лет дали, слыхал? – бабушка посмотрела на Даху. – Ребёнка искалечил и всего восемь лет…– она поцокала языком. – Юля твоя теперь, наверное, уж и не приедет… её родители перевели от греха подальше учиться за рубеж. Хоть бы там замуж выскочила, да оставила свои глупости!

Бабушка рубанула ребром ладони по воздуху. Клюка шмякнулась на пол с громким звоном. Сая погладила внука по бритой голове, потом по отросшей щетине, снова поцеловала, подняла клюку и отправилась к двери на ходу утирая слёзы.

*

Утро было сырым и туманным. Амир, долго ворочавшийся пытаясь уснуть от ощущения липкости на коже стоп и невыносимого смрада, оставшегося на руках от внутренностей змей (сколько юноша их не отмывал) зябко ёжась позёвывал. Он был укутан в одеяло, щурил опухшие со сна глаза.

Туман стелился по низу, путаясь в умирающих травинках. Заползал в укрытие Амира и щекотал холодными капельками пятки. Амир запустил руку в рюкзак, выудил оттуда телефон и внешний аккумулятор, который успешно подзаряжал от солнца, пока пересекал пустынную местность. Звонить было некому и, когда Ата разрешал парень играл в закаченную на устройство. Сейчас уровень заряда телефона держался на отметке в двадцать процентов, а пауэрбанк показывал десять единиц заряда. Сети не было. Потыкав немного в экран Амир открыл приложение и начал осаду замка, который охранял огнедышащий дракон.

*

Участковый, приехавший утром был смурным и неразговорчивым. Поковырял мыском ботинка навоз в коровнике, похмыкал и утопал к рабочему месту предоставляя всю беготню Диме. Ветфельдшер тоже ничего не прояснил. Ну удушены и удушены, я, мол, не некромант мертвецов поднимать, но вот вам справочка, что погибла скотина по такой-то причине.

Санат наблюдал за всей этой имитацией бурной деятельности сидючи на лавке у магазинчика «Продукты». Рядом прогуливался буро-пёстрый петух с зелёными перьями в хвосте, квохтала где-то курочка, кричал единственный на селе ишак Григорий. Жизнь шла своим чередом, остановилась она лишь в яслях Федота.

Когда все «чины» разъехались, а туши перенесли в ток, чтобы перемолоть в мясокостную муку, измученный, посеревший лицом Федот подковылял к лавочке и, крякнув, опустился рядом с Санатом. Он закурил толстую сигарету с капсулой, выпустил облако сизого дыма и тихо спросил:

– Что вы про Арчу говорили?

*

Выписка была долгожданной и неожиданной. Даху погрузили в инватакси, рядом с изголовьем носилок села бабушка Сая, которая всю дорогу гладила бесчувственную руку Айдахара, а в ногах - Ольга.

К удивлению парня, его повезли вовсе не домой, а в какое-то совершенно не знакомое место, где болящего уже ждала оборудованная под палату комната со специализированной койкой для лежачих больных, висящим над ней телевизором, расклеенными по стенам постерами из старой Айдахаровой комнаты и почти вся из неё мебель.

– Ты прости, что раньше не сказал, – папа улыбался, поправляя озадаченному сыну одеяло. – Но, в свете новых обстоятельств пришлось поменять квартиру на более просторную.

Он показал большим пальцем себе за спину. Даха теперь не всё время находился в горизонтальном положении. В последний раз, когда перед выпиской в больнице у него был сеанс массажа, доктор порекомендовал приподнят верхнюю часть койки на двадцать-тридцать градусов. Таким образом Айдахар теперь видел гораздо больше окружающего пространства. У панорамного окна возилась с какими-то мешочками Ольга.

– Да, кстати, – папа поманил медсестру к себе. – Твоя незаменимая помощница, Оленька, теперь будет твоей постоянной сиделкой.

Бекир погладил Ольгу по руке, когда подошла, думая, что сын того не заметит.

«А твоей, вероятнее всего, лежалкой» - осклабился Айдахар, чего конечно же не увидели окружающие, так как теперь диапазон его эмоций ограничивался лишь слезами и улыбкой.

Дни потекли вязким плодово-ягодным киселём. Каждый раз, когда наступало время обработок пролежней, переворачивания и прочего Даха видел всё более расцветающую Олю и бесился, бесился, бесился. Он понимал, что скорее всего это просто сыновья ревность, но то, какой паучихой оказалась невзрачная медсестричка Оленька его выводило из себя.

По вечерам Даха вместе с бабушкой смотрел на своём небольшом телевизоре сериалы. Вернее, Сая смотрела, а он…не мог сказать нет. С утра к нему приходила тётушка Лейла. Она кормила его кашей-размазнёй, а потом долго рассказывала о том какие у них в бухгалтерии сидят жабы и как она хочет сменить работу.

Мерзавец Кайра, какими-то немыслимыми путями убедил всех и вся, что он хороший Айдахаров друг и его стали привозить в гости в качестве моральной поддержки. Даха проклинал вторники, когда приезжал Кайрат. Он по несколько часов к ряду рассказывал Айдахару о своих навеянных расстройством приключениях, затем пил чай с бабулей и отбывал восвояси, оставив облегчённо вздыхающего Айдахара наедине с собой.

Несколько раз приходили учителя и одногруппники. Даха читал по их лицам жалость, брезгливость, сожаление…всё то, чего он не мог выносить, потому как это были едва ли не единственные эмоции, что он видел в с тех пор как пришел в себя. От их визитов становилось паршиво на душе и солоно во рту.

Три раза в неделю приходил массажист, который оставаясь наедине с болящим так мял и сжимал бесчувственное тело, что Даха слышал хруст суставов и костей. В эти моменты он был искренне рад, что ничего не чувствует.

Отец появлялся редко. Лейла неловко отводя взгляд говорила о том, что Бекир погряз в работе. А когда папа всё-таки приходил Даха хорошо подмечал происходящие в нём изменения. Поэтому даже не удивился, когда приблизительно через год, когда Айдахару разрешили сидеть в кресле по часу в день (чтобы Оля могла вывозить его на прогулки) эти двое объявили о том, что женятся. Удивляться было нечему, только слепой бы не заметил округлившийся Олин живот.

Озлобленный к тому времени на весь мир Айдахар сидел привязанный страховочными ремнями-фиксаторами в кресле, словно буйный преступник и только и смог, что пустить слезу, скривив непослушный рот.

Тогда он проклял Оленьку. Проклял и отца, который стал слишком счастлив. Проклял всех отплясывавших на тое[1] в честь их свадьбы, пока он выряженный в глупый строгий костюм пускал слюни в своём кресле, окруженный с двух сторон бабушкой и тётушкой. И тогда, уложенный в постель после праздника, разгорячённый, покрасневший от злобы он впервые услышал робкое шелестящее:

– Попроси…

*

– Балам, у тебя музыка какая-нибудь есть? – Ата объявился так внезапно, что Амир, лежащий на спине и пялящийся в экран уронил телефон себе на лицо.

– Музыка? – переспросил он. – Какая?

– Нужно что-то ритмичное, – Канат задумался. – Не скорое и не медленное…и без слов.

Амир залез в папку с музыкой. Ничего не подходило, кроме одной незнакомой композиции, которую Амир всегда пролистывал, во время прослушивания.

– Вполне, - дед одобрил.

– А зачем? – не понял юноша.

– Сейчас будет урок танцев.

– Что?

Кулан соткался из тумана. Ковырнул копытом влажную землю и произнёс:

– Пир входит в тело во время танца…

– Сынок, баксы вводит себя в изменённое состояние танцем, музыкой или особыми травами…но это тебе пока рано, – спешно прибавил он. – Знаешь такое ощущение, на границе сна…

– Хм, – Амир потёр подбородок. – Я видел в кино…

– Ну и сойдёт, - перебил Аташка. – Вставай, включай, танцуй…

Надо упомянуть, что Амир всего раз бывал на школьной дискотеке, где опозорился так, что зарёкся никогда больше не танцевать. Но теперь он был в теле молодого мужчины. Подростковая нескладность должна была улетучиться, раствориться в пятидесяти новых сантиметрах роста. Амир послушался. Он встал, отошел на несколько шагов от своей лежанки, зарыл глаза и раскинул руки.

– Ты должен слиться со звуками, – нашептывал Ата. – Услышать ритм не ушами, но сердцем, - голос был вкрадчивым, тихим. – Танцуй, балам…

И Амир затанцевал. Он сгибал руки и ноги, подпрыгивал, приседал, складывался пополам, распрямлялся, а когда музыка умолкла услышал вердикт:

– Это было отвратительно…

Внутри всё похолодело. Юноша открыл глаза и увидел восседавшего на Кулане Аташку.  

– Шайтана можно призвать таким танцем! Кошмар! – Канат сложил руки на груди.

– Не будь так суров, - Кулан заложил уши и поглядел на Каната. – Ты не был лучшим танцором…

– Не был,- согласился Ата. – А это выглядело как в старой видеоигре про ковбоев.

Дедушка изобразил нечто напоминавшее барельефы из египетских пирамид, где всё в профиль. Амир потупился.

– Не переживай, сынок, – внезапно подобрел Ата.

Он слез с Кулана, подошел к внуку, а затем внезапно вскарабкался тому на закорки, охватив ногами за пояс.

– Все Пиры (кроме Кулана конечно же) – женщины, – объяснил Канат. – Мы не зря начали обучение со стихии воды…

Когда Кулан и дед загоняли Амира раз за разом то в илистую лужу, то в студёный ручей, заставляя того стоять там часами, парень вначале злился, потом боялся простыть, а после смирился. Раз ему пришлось просидеть в гроте на плоском каменном столе несколько дней принимая макушкой капли. Амир слышал, что это такой метод казни, который применяли в Китае, но не понимал за что его так мучают. Осознание пришло вместе с умиротворением, когда слова Кулана о том, что баксы должен уметь договариваться со стихией обрели смысл. Тогда он мысленно обратился к тонкой струйке, что питала капли, летящие ему на голову и попросил ту изменить своё направление.

– Вода великая сила, – продолжил Канат. – Она может напоить землю и затушить огонь, но она же может уничтожить селенье и утопить скот. Вода может быть жидкой, а может превратиться в лёд.

– А как же огонь?

– Это закон равновесия, – вступил Кулан. – Вода – Огонь, Воздух – Земля…

– Движения Пиров плавны, но мощны, мягки, но упруги. Попробуй! Представь, что твоя рука – это набегающая на берег волна, - Канат, сидящий на спине у Амира словно бы и не слышал замечания Пира.

Амир попробовал повторить движение волны, но получилось что-то из стиля технопанк.

– Не вскрывшийся лёд, а волнааа, - дедушка протянул последнее «а», будто стараясь изобразить звук прибоя.

Амир повторил движение, но более плавно.

– Твоё тело — это качающиеся под водой водоросли, – продолжал свои ассоциации Канат и это помогало.

Амир чувствовал, как внутри него в такт музыке шумит прибоем спокойное море, закрыл глаза и видел обитателей морских глубин. Его вела музыка. В какой-то момент юноша почувствовал, будто его тело больше ему не принадлежало, движения были вовсе не теми, какие он хотел. Двоедушник открыл глаза и ужаснулся:

Зрение изменилось, теперь всё казалось каким-то нелепо-выпуклым, такой эффект называют «рыбьим глазом». Амир закричал и рухнул на землю, яростно растирая глаза.

– Что ты делаешь, Амир-баксы? – возмущённо крикнул Пир.

Он соткался в воздухе, испарившись из тела Амира.

– Что? Что это было такое? Ата?

– Амир…Кулан – конь, его зрение отлично от людского, – терпеливо объяснил дед, присев рядом на корточки. – Поэтому не три свои глаза, ещё грязь какую-нибудь занесёшь!

– Ещё раз! – фыркнул обиженный Кулан.

*

Санат не глядел на Федота. От отмахнулся от назойливой мошки и произнёс:

– Веришь ли ты в бога?

Такой вопрос озадачил фермера, и он вынул из-за пазухи серебряный крестик на шелковом шнурке.

– Не, – отмахнулся долгожитель. – Крещение- раскрещение, постриг-расстриг это всё мишура, – он крякнул и примостился удобнее на жесткой лавке. – Есть ли в тебе вера тут?

Санат ткнул Федота в грудь.

– Загадками говорите, Санат-мырза, – скривился фермер.

– Ой ли? – старик удивлённо вскинул седые брови. – Это простой вопрос!

– Ну, допустим, что нету,- подбоченился Федот.

– Хых, – усмехнулся Санат.

– Вы толком-то говорите, – фермер начинал злиться.

– Ты сам видел записи, и все видели, но не хотят принимать очевидного, – спокойно ответсвовал старик. – Не михайловские и никакие другие люди здесь не причастны…

– А кто же по-вашему тогда причастен? Кто их передушил?!

Санат-мырза медленно поднялся, встал напротив фермера, произнёс негоромко:

– Коровья смерть.

Федот сморгнул. Поглядел снизу-вверх на деда.

– Чё?

– Когда я был мальчиком, – Санат поскрёб обросшую щёку. – Старики говорили, мол Коровья смерть поселилась в сарае, когда внезапно и помногу гиб молодняк.

– И что делали?

– Кто что, – дед пожал плечами. – Православные –батюшку звали, Мусульмане – Муллу, а те, кто чтили старых богов – молились им, и являлся баксы.

Федот сморщил нос, чихнул и сказал:

– А мне-то что делать?

– А ты у нас ни в бога, ни в чёрта не веруешь? – Санат наклонился к фермеру и заглянул в глаза.

– Ну…

– Тогда батюшку зови.

*

Кайра ел печенье, что стояло на прикроватной тумбочке в комнате Дахи. Он сыпал крошками на ковёр, себе на рубаху, песочное тесто застревало в его усах, которые Кайрат начал отращивать, считая себя с ними более мужественным.

«На кой ляд тебе эти усы?» - подумал Айдахар.

Он слегка повернул голову в сторону колясочника. Новый массажист хоть и был зверюгой, но его работа дала результаты – Даха мог поворачивать голову. Хотя всего на пять градусов, но мог!

– Может попросим Мольдырку нас на улицу выкатить? – предложил Кайра. – Погода хорошая, да и тебе пробздеться не помешало бы. Воняет у тебя тут как в конюшне!

Даха издал звук, означающий согласие и Кайрат уехал за Мольдыр. Её наняли, когда Оля перестала быть сиделкой, забеременела и стала хозяйкой дома. К тому же та была уже на сносях, живот, что говориться на нос лез и ей самой нужна была сиделка.

Пришедшая Оле на смену Мольдыр была мелкой, но жилистой женщиной средних лет. Она одна справлялась с переворачиванием больного (хотя по протоколу это должны были делать двое), была способна поднять Даху на руки и усадить в кресло.

За время болезни парень сильно исхудал, мышцы, которые пытались поддерживать в тонусе лечебной физкультурой и массажем всё одно усыхали. Мольдыр без лишних слов одела Даху в весеннюю ветровку, хотя по словам Кайры можно было обойтись плотной рубахой или кофтой, и выкатила подопечного на лоджию с которой был оборудован пандус в палисадник.  Сиделка оставила Даху под цветущей яблоней, чей цвет тут же стал осыпаться парню на голову, следом подъехал Кайра. Он хлыстнул здоровой рукой Мольдыр по заднице, а затем виновато потупившись сказал закипающей медсестре:

– Судорога, шайтан…Сорян, ага?

Мольдыр ушла.

– Ай, – фыркнул Кайра. – Задница как панэра! Вот у меня была тёлка, – и он пустился в очередной рассказ полный фантазий, преувеличений и откровенного вранья.

Прошел час. Даха под болтовню Кайрата успел задремать. Проснулся он от прорезавшей разморённый полдень спального района сирены скорой помощи.

– За кем это интересно? – Кайра вытянул шею пытаясь разглядеть подъездную дорожку. – Вах! Мачеху твою забирают!

Даха округлил глаза.

– Ну всё, скоро у тебя появится братик или сестрёнка, – Кайра засмеялся подкатил своё кресло ближе. – Будут в твою комнату прикатывать, чтобы спать не мешал, а ты нюхай! Пук-пук-среньк!

Даха злобно глянул на него и подумал:

«Вот бы леща тебе дать, козёл!»

В этот же момент левая рука его взметнулась в воздух и наотмашь хлестнула Кайру по щеке. Звон стоял, словно плетью щёлкнули. Кайра ухватился здоровой рукой за наливающуюся пунцом щёку совершенно обалдевший, а Даха чётко проговорил:

– Судорога, шайтан…Сорян, ага?

[1] Той – праздничный сабантуй