Слушай, я не буду называть настоящие имена, потому что мы занимались довольно мутными делами там, в пустыне. Но можешь звать меня Джей — для госработы и так сойдёт, понимаешь, о чём я?
Первое, что нужно про меня знать: я ненавижу жару. Прям ненавижу. Не выношу, когда солнце лупит по тебе, как злой бог, пытаясь расплавить мозги в суп. И я никогда, никогда не вернусь на юго-запад. Ни за весь зелёный чили в Хэтче, ни за всё серебро в Сандиас, ни за что.
Понимаешь, меня до сих пор мучают кошмары. Они приходят на закате, когда солнце становится оранжевым и мерзким, когда облака вспыхивают, как сахарная вата на каком-то перекособоченном карнавале. В этих снах я снова там, пот льёт ручьём, и там есть… штуки. Тёмные, глубоко под пустыней, а жара — как расплавленный свинец, льющийся на всё. Я просыпаюсь весь мокрый, даже когда за окном в Портленде снег.
Но в 2005-м, когда мне было девятнадцать и я думал, что я весь из себя… Бро, я считал, что со мной ничего плохого случиться не может. Эта бравада молодого идиота, знаешь? Казалось, я неуязвим, и мир мне должен просто за то, что я пришёл.
Я жил в одном городке Нью-Мексико — не скажу, в каком, так безопаснее, — кочевал по диванам, торчал у мутных типов и хватался за любую халтуру, чтобы было на рамэн и на травку.
С родителями я рассорился годом раньше, когда признался им. Сказал прямо: «Слушайте, я не особо придирчивый. Иногда мне нравятся красивые парни, иногда — красивые девчонки». Дипломатично так. Родаков просто переклинило: грех, ад, буду гореть вечно. Ё-моё! Будто я признался, что стану серийным убийцей.
Так что в восемнадцать меня выставили, и вот я, молодой да тупой, торчу на высокогорной пустыне. Тусуюсь с друзьями, накуриваюсь, думаю, что у меня куча времени, чтобы привести жизнь в порядок. Жара там всегда, давит, как груз, от неё всё вдалеке дрожит и пляшет. Я думал, привыкну, знаешь? Переродюсь, как ящерица, или типа того.
Я и так почти всё время был обдолбанный, так что жара была просто частью дымки. Плюс я же бессмертный девятнадцатилетний, да? Что может пойти не так?
Чёрт побери, если бы я мог вернуться и прописать тому пацану пощёчину… Но так каждый думает, верно?
В общем, я жил от руки до рта. Сегодня ландшафтные работы, завтра — помочь кому-то переехать, всё, что давало денег на бензин и пожевать. Но работы становилось всё меньше, пересыхала быстрее, чем слюна на асфальте в июле, и я отчаялся. Тогда мой дилер — назовём его Мигель — сказал, что знает одного, кто знает другого, у кого есть работёнка. Без оформления, хорошие деньги, лишних вопросов не задают.
«Типа физическая работа, вато, — сказал Мигель, передавая мне жёсткий косяк, на вкус как будто его крутили в старых носках. — Но платят налом и щедро».
Я был достаточно накурен, чтобы решить, что это норм, и говорю: «Лады, сведи меня».
Встреча была в раздолбанной забегаловке на окраине — там кофе на вкус будто его фильтровали через вонючие кроссовки, а пирог выглядит старше официантки. Я пришёл около двух дня, весь мокрый после прогулки через весь город.
Мужик сидел в дальней кабинке, и, чувак, он был странный. Прям очень. Кожа — белая, как у брюха рыбы, что офигенно для этих мест: тут все превращаются в кожу-дублёную просто дойдя до почтового ящика. Глаза бледно-голубые, почти белые — как лёд зимой. Волосы — чёрные-чёрные, зализаны помадой, будто нефтяное пятно.
«Вы должно быть тот молодой человек, которого рекомендовал Мигель», — сказал он голосом со дна колодца. Ни акцента, ни окраски — просто… плоско. «Он говорит, вы работаете как надо, держите рот на замке и не мутите воду».
«Да, это я», — сказал я и сел напротив. Винил на сиденье был потресканный и липкий, бедра к нему тут же прилипли. «И что за работа?»
Он подался вперёд, и я клянусь, температура будто упала на десять градусов. «Пустынная. Физическая. Ты и маленькая бригада поедете в глухое место, проведёте одну ночь в лагере, выполните работу и вернётесь. Платят десять тысяч долларов».
У меня в мозгу предохранители щёлкнули. Десять штук? За одну ночь? Я в удачные недели поднимал триста. В этом деле маячили красные флаги как на китайском параде, но за десятку? Я в деле.
«И в чём подвох?» — спросил я — совсем уж тупым я не был.
«Без подвоха. Просто тяжёлая работа в тяжёлых условиях. Придётся выдерживать жару». Его бледные глаза впились в мои, я почувствовал себя букашкой под микроскопом. «Справишься с жарой?»
Как он это сказал, у меня по коже мурашки побежали, но за десять тысяч? Это же как лотерейный билет.
«Да я всё выдержу», — соврал я.
Он протянул визитку. Пустая, только адрес. «Завтра утром, ровно в семь. Не опаздывай».
И всё — он поднялся и ушёл, оставив меня сидеть и думать, во что я вписался.
Утром я подошёл к складу в промышленной зоне — вроде заброшка, но слишком много свежих следов колёс, чтобы быть пустым. Асфальт уже дрожал от солнца, а ещё и восьми не было.
Снаружи стоял белый фургон-«коробка», рядом топтались ещё трое — выглядели такими же непонимающими, как и я.
«Орале. Железо тут серьёзное», — сказал коренастый латинос с тату на предплечьях. Протянул руку: «Педро».
«Джей», — пожал я. Рука крепкая, мозолистая от настоящей работы.
Другой латинос представился Ксавьером — тихий, с умными глазами, всё отмечал. Ещё был Рэд — выжженное солнцем лицо человека, прожившего всю жизнь в пустыне. Черты коренного, но я не знал какого племени. И, наконец, Кейт — сразу было ясно, что она хефа, босс-леди. Невысокая, как пожарный гидрант, руки будто может «Хонду» жимануть лёжа.
«Ладно, слушайте, — сказала Кейт, постукивая по списку на планшете-планшетке, — три часа до места. Берём еду, воду и кемпинговое снаряжение: остаёмся на ночь. Это серьёзное дело, не уик-энд-пикник. Если кто не тянет — сейчас же разворачивайтесь».
Она начала руководить погрузкой: лебёдка, кувалда, бухты каната толщиной с моё запястье, блоки, лагерное барахло, столько бутылей воды, что бассейн наполнить.
«Мы тоже в кузове поедем?» — спросил я.
«Нет, в лимузине… конечно в кузове, это не прогулка», — отрезала она.
Поездка была адская. Кейт за рулём, мы в жестянке сзади, как сардины. Кондея нет, только маленький лючок из кабины открыт — гонит горячий воздух, как фен из самого ада. Я хлестал воду и смотрел, как пейзаж становится всё чужей, чем дальше от людей.
Периодически Кейт брала рацию и говорила что-то шифром: «Сойка к орлиному гнезду, проверка», или «Цветок кактуса чист». Ответ приходил таким же криптосуржиком. У моего параноидального накуренного мозга сразу завертелись теории, чем же мы на самом деле занимаемся.
«Куда именно едем?» — спросил я у Педро, который напротив вытирал пот банданой.
«Далеко, к лавовым полям, — сказал он. — К Мальпайс. Знаешь, там на границе мёртвые вулканы? Я вот тоже не знал до сегодня».
Ксавьер поднял взгляд от оборудования: «Вулканизм прекратился тысячи три лет назад. Остались лавовые трубы и формации. Идеальное место, чтобы что-то спрятать».
«Что спрятать?» — спросил я, но он только пожал плечами.
Рэд заговорил впервые, голос тихий, хриплый: «На таких раскопках людей убивают, но деньги громче здравого смысла».
Это и должно было стать моим первым настоящим предупреждением, но я был девятнадцать, тупой и уже мысленно тратил свои десять тысяч. От жары мутило, я просто хотел доехать, выбраться из этого духовки на колёсах и в тень.
Мы прибыли около десяти утра, и, честно, было как на Марсе. Чёрная вулканическая порода до горизонта, вывернутая древним огнём в странные формы. Когда распахнули двери, жар ударил как стеной, я моментально залился потом.
«Ставим лагерь в тени того выступа, — велела Кейт, показывая на камни, от которых едва футов шесть тени. — Пейте постоянно. Никто не должен свалиться от теплового удара».
Я пытался шутить с Педро и Ксавьером, но Кейт быстро прикрыла лавочку.
«Хватит трёпа, соберитесь, — рявкнула она. — Это серьёзно. Люди здесь умирали из-за беспечности».
Что-то в её тоне остудило мне кровь при всей этой жаре. Речь была не просто о камни потаскать или ямки покопать. Тут было кое-что ещё.
И я вот-вот должен был узнать что.
Когда мы «поставили лагерь» — громко сказано, фактически просто кинули спальники в единственное пятно тени — Кейт собрала нас и начала раздавать снаряжение. Тяжёлые перчатки, налобники, ещё воды.
«Отсюда — ярдов двести, — сказала она, показывая в сторону, где, казалось, не было ровно ничего. — Там спрятанный каньон в лавовых полях. Пройдёшь мимо — и не заметишь, если не знаешь».
И она оказалась права. Мы шли по жаре несколько минут, пот с нас тек как будто мы таяли, я уже думал, что она ведёт нас на заклание, как вдруг земля… раскрылась. Шли по твёрдой вулканике — и тут трещина футов шесть шириной, валуны и навесы образуют естественные укрытия.
«Ого», — пробормотал Педро, глядя вниз во тьму. — «Как вообще кто-то нашёл это место?»
Кейт спустилась первой, потом позвала остальных. Глубина — футов тридцать, и как только я оказался внизу, температура упала градусов на пятнадцать. Всё ещё пекло, но после поверхности — как кондиционер.
«Сюда», — сказала Кейт и повела к щели в стене каньона. Ближе — это было устье пещеры. Лавовая труба, наверное, когда-то лава тут текла.
Ксавьер провёл рукой по входу. «Это не естественно, — тихо сказал он. — Кто-то расширял. Видны следы инструмента».
Он был прав. Кромки проёма срублены, сглажены, расширены от исходной формы.
«Испанские колонисты, — сказала Кейт, щёлкнув налобником. — Мы здесь, чтобы достать кое-какие артефакты, которые они оставили».
И тогда меня накрыло, что мы тут на самом деле делаем.
«Охренеть, — сказал я, пока замороченный жарой мозг допирал. — Мы гробокопатели, да?»
Кейт пожала плечами: «Назови это археологическим изъятием. Но да, примерно так. Проблемы?»
Я подумал о десятке, ждущей меня, и покачал головой: «Да ну. Мёртвым испанцам их барахло не надо, верно?»
«Я работал на паре точек, где народ калечило на таких вот нелегальных копях, — сказал Рэд, глядя на меня серьёзно. — Надо аккуратно».
Мы вошли в лавовую трубу, и свет налобников резал абсолютную тьму. Пещера раскрылась шире, чем я ожидал — футов сорок поперёк, песчаное дно и гигантский каменный потолок, теряющийся в чёрном над светом. Стены — грубая вулканика, но местами срезаны, сглажены рукой человека.
«Копаем здесь», — сказала Кейт, указав на участок в центре пола, где песок отличался — темнее, плотнее.
Мы копали два часа в этом подземном аду, по очереди махали лопатами и глушили воду, как будто от этого зависела жизнь. Что, оглядываясь, так и было. Первым во что-то упёрся Педро.
«Есть что-то», — крикнул он, разгребая песок руками. — «Что-то большое».
И то, что мы откопали, остудило мне кровь при всей жаре.
Это был саркофаг. Каменный, футов шесть длиной, два шириной, глубиной около фута. Но не похожий ни на один «испанский», что я видел в музеях. Он был… странный. Камень — тёмная вулканика, почти чёрная, вся покрыта резьбой, на которую больно смотреть. Не испанские письмена, не кресты, ничего христианского. Символы, которые будто извивались в свете налобников, геометрия, от которой глаза слезились, если глядел слишком долго.
«Не похож это на испанцев», — сказал Ксавьер, озвучив мои мысли.
«Испанцы находили много местных артефактов, — сказала Кейт, но и в её голосе прозвучало сомнение. — Наверно, анаса́зи или пэ́бло. Доколумбово».
Рэд стоял на краю раскопа, смотрел вниз с напряжённым лицом. «Это не анасази, — тихо сказал он. — Не пэбло. Не из того, что я знаю у племён».
Всё в этой штуке было неправильным. Хоть лежал он в песке, в пещере под девяносто по Фаренгейту, камень был холоден на ощупь. Как будто из морозилки. И тяжёлый. Мы едва половину обнажили, но уже было ясно — весит он как пол-тонны, а то и тонну.
«И как мы его подвинем?» — вытер я пот. — «Тут, должно быть, две тысячи фунтов».
«Для этого лебёдка, — сказала Кейт. — Поставим блоки под потолок, используем грузовик якорем снаружи. Придётся всем пятером и почти весь день, но вытянем».
Педро водил пальцами по символам, нахмурившись: «Разметка… не стёртая, как у очень древнего. Будто вчера резали».
«Может, из-за сухости?» — сказал Ксавьер, но уверенности не было.
Я хотел ещё что-то сказать, но Рэд опять заговорил, почти шёпотом:
«Не сто́ит это делать. Это федеральная юрисдикция — BLM, ФБР. Мой шурин за такое два года схлопотал».
«Поздно сомневаться», — жёстко сказала Кейт. — «Работу надо сделать».
Но пока мы ставили блоки и готовились к долгой волоките, вытаскивая эту проклятую штуку из логова, я не мог отделаться от чувства, что Рэд прав. От саркофага тянуло давящей, липкой тревогой, будто он вытягивал жизнь из воздуха вокруг.
И символы… Господи, эти символы. Даже сейчас, через двадцать лет, я их вижу, стоит закрыть глаза. Они будто шевелились на периферии, менялись, когда не смотришь прямо.
Мы должны были послушать Рэда. Надо было засыпать яму и уйти.
Но мы не ушли. А дальше… дальше начался настоящий ад.
До заката мы тащили эту проклятую штуку из пещеры к нашему лагерю. Даже с грузовиком и лебёдкой, даже с блоками и кувалдой, даже всем пятером, меняясь — работа была убийственная. Саркофаг сопротивлялся на каждом дюйме, будто хотел остаться зарытым. Верёвки скользили, блоки клинило, дважды приходилось всё перенастраивать, когда вырывались точки крепления.
К тому моменту, как мы дотащили его к лагерю и накрыли толстым брезентом, мы едва держались на ногах. Солнце садилось за вулканические гряды, окрашивая небо в цвет засохшей крови, и жара наконец спадала с «поверхности Меркурия» до «внутри духовки».
«Завтра затащим эту штуку по трапам в фургон и смоемся к чёрту, — сказала Кейт, открывая тёплое пиво из кулера». Даже она выглядела выжато — привычный «гидрант» пригас от усталости и жары.
Педро уже разводил костёр, укладывая мескит в кольцо из лавы: «Мечтаю о цивилизации, — сказал он, чиркнув спичкой. — Первым делом найду самый большой, самый холодный бассейн и проживу в нём неделю».
«А ты на что потратишь свой кус, Джей?» — спросил Ксавьер, устроившись на спальнике и сняв ботинки. Ступни белые и сморщенные от пота.
Я осушал, наверное, двенадцатую бутылку воды за день, пытаясь вернуть хотя бы половину того, что вытекло. «Чувак, сниму квартиру с кондиционером размером с «Бьюик» и больше не выйду. Ещё маленький холодильник для пива. Король в раю климат-контроля».
«Десятка улетает быстро», — тихо сказал Рэд. Он стал ещё замкнутее после раскопа, сидел отдельно и косился на брезент, будто тот вот-вот отрастит ноги и уйдёт. «Надеюсь, оно стоит злить федералов».
«Да брось, эрмано, — сказал Педро, раздувая огонь. Пляски теней на чёрной лаве. — Это лёгкие деньги».
Кейт рылась в еде, доставала банки с фасолью и упаковки хот-догов. «Рэд, ты на что деньги?»
«Задолжал за пикап, надо его не потерять, — сказал он, — плюс лекарства ребёнку…» — но не договорил. Только смотрел на огонь.
«А я знаю, — сказал Ксавьер, беря у Кейт пиво. — Свою Марию отвезу в Вегас. Номер с видом, буфеты эти шикарные, может, удачу на столах попробую. Она давно хочет».
«Вегас летом?» — фыркнул Педро, нанизывая сосиски. — «Это ты одну духовку на другую меняешь, вато».
«А в казино кондиционер, там мясо можно вешать. И бассейны. И рум-сервис, — улыбнулся Ксавьер. — Да и Мария в бикини — это зрелище».
Даже Кейт улыбнулась. Настроение стало легче с закатом, когда адская жара отпустила. Фасоль булькала в котелке, запах жарящихся сосисок смешивался с дымом мескита. После такого дня это казалось почти нормальным. Будто мы просто друзья в кемпе, а не гробокопатели, вытащившие кое-что, от чего меня морозило.
«А ты, хефа?» — спросил я Кейт. — «На что босс потратит?»
Она помолчала, помешивая фасоль. «Погашу долги. Может, возьму настоящий отпуск где есть деревья и настоящая трава. Я так давно зелени не видела, забываю, как она выглядит».
«Где выросла?» — спросил Педро, раздавая хот-доги.
«Мичиган. У озёр. Плавала в такой чистой и холодной воде, что дух захватывало». Она смотрела в сторону: «Иногда мечтаю нырнуть, чтоб вода закрылась над головой, смыла всю эту пустынную пыль».
«И зачем ты тогда на этот адский крыльцо переехала?» — спросил я, откусывая. Даже лагерная еда вкусна, когда ты так устал и голоден.
«По той же причине, что и мы все, наверное. От чего-то бежала, что-то искала. В пустыне удобно исчезнуть, если надо», — сказала она.
Рэд снова включился, приняв тарелку с фасолью и хот-догами: «Мне эти деньги нужны. Туго. Семья. Они ждут».
«Чего ждут?» — спросил Ксавьер.
«Пока я соберусь, — усмехнулся он впервые за день».
Еда была тёплой, костёр трещал, температура опустилась до почти комфортной. Звёзды высыпали в ясном пустынном небе — столько, сколько в городе не увидишь, от горизонта до горизонта.
«Знаете что? — сказала Кейт, откинувшись на рюкзак. — Может, Рэд и прав, что осторожничает, но мы сегодня сработали чисто. Эта штука лежала там бог знает сколько, а мы её подняли. Без обвалов, без травм, без серьёзных проблем. Завтра грузим и обратно в цивилизацию, и каждый уходит богаче на десятку».
«Под это дело и выпить можно», — сказал Педро, подняв банку.
Мы чокнулись — даже Рэд, хоть он и продолжал коситься на брезент. Костёр треснул, искры взлетели в небо, и на минуту показалось, что, может, всё действительно будет нормально.
Может, Рэд просто параноик.
Может, те символы — просто древняя резьба на тему «здесь покоится такой-то, да будет мир».
Блин, насколько же мы ошибались.
Я проснулся около трёх ночи, и первое, что заметил, — запах. Не привычный пустынный — дым, пыль, мескит. Другой. Ненормальный. Как химия, смешанная с блевотиной.
Из-под брезента, накрывающего саркофаг, сочилось свечение. Не яркое, слабое, пульсирующее, как дохлый фонарик, но цвет… я даже описать не могу. Не красный, не синий, не зелёный — никакой из известных. Цвет лихорадочных снов и плохой кислоты, цвет вещей, которые не могут… не должны существовать.
Я сел в спальнике, протёр глаза, подумал, что, может, ещё сплю. Но нет — запах бил в нос, заставляя морщиться. Костёр угас до углей, остальные спали вокруг лагеря.
«Педро?» — прошептал я. Его спальник пустовал.
И тут я услышал. Скрежет. Как камень о камень. Из-под брезента. Медленный, нарочитый, как будто что-то тяжёлое двигает кто-то, кому плевать на шум.
Свет под брезентом запульсировал ярче, скрежет усилился.
Надо было будить остальных. Надо было схватить Кейт, трясти, орать. Вместо этого я просто сидел, как идиот, и смотрел, как невозможный свет просачивается через ткань.
Тишина после него была хуже. Та, что давит на барабанные перепонки, густая, тяжёлая, полная ожидания.
Что-то шевельнулось во тьме за лагерем. Что-то большое.
«Педро?» — позвал я уже громче. Голос сорвался, как у двенадцатилетнего.
Ответом стал крик где-то в лавовых полях. Высокий, испуганный, человеческий. Начался он голосом Педро — я бы узнал его после целого дня рядом, — но по мере того как тянулся, менялся. Становился выше, звериным, как будто его рвут на части, пока он орёт.
Снова тишина. И тот ужасный запах. И пульсирующий под брезентом свет, на который больно смотреть.
«Какого…» — Кейт уже села, потянулась к фонарику.
«Не надо», — прошептал я, но она уже щёлкнула, поводя лучом по лагеру.
Брезент сдвинулся. Саркофаг был частично открыт, и даже в слабом свете было видно: крышка распахнута. Не просто приоткрыта — настежь, как пасть каменного хищника. Символы на боках светились тем безымянным цветом, пульсировали, как сердце.
«Где Педро?» — спросил Ксавьер — он тоже проснулся, голос натянутый от страха.
Ещё один крик эхом прокатился во тьме, дальше. Сначала точно человеческий, затем растворяющийся во что-то другое. Мокрое, сломанное.
Рэд уже был на ногах, хватал ботинки: «Нам надо уходить. Прямо сейчас».
«Куда?» — спросила Кейт, но уже собирала вещи, пихая спальник в рюкзак. — «Что, чёрт возьми, происходит?»
На краю света от костра двинулся силуэт. Не человеческий — слишком высокий, широкий, двигался странно, за пределом понимания.
«К грузовику», — резко сказал Рэд. — «К грузовику».
Но я не мог сдвинуться. Я пялился на открытый саркофаг, на эти светящиеся символы, в абсолютную тьму внутри, где что-то лежало бог весть сколько. Запах густел, въедался в поры, глаза жгло, и я понял, что меня колотит.
И тут я услышал крик Ксавьера.
Он рванул к грузовику, когда из тени вырвалось нечто огромное. Миг назад он был — и вот его уже утащило в темноту, он бился и вопил. Крики отражались в ночи, сырые, затухающие, становились всё отчаяннее — пока тоже не скатились в то самое мокрое, звериное блеяние, которое я уже слышал.
«Бежим!» — крикнула Кейт. — «Все бежим!»
Рэд уже мчался к грузовику. Я попытался за ним, но ноги были ватные, а тьма давила, не давала думать, дышать. За спиной что-то огромное двигалось через лагерь, сдвигая камни, приближаясь.
Я спотыкался об лаву, Рэд был метрах в шести впереди, когда тень его догнала.
Я увидел краем глаза — тёмная масса текучей кошмарной формы, скользящей по земле. Рэд даже крикнуть не успел: она обвила его и дёрнула в сторону, в темноту. Хлюпающий, рвущий звук, как когда мясо рвут руками, — и тишина.
Вот это заставило меня бежать быстрее, чем я когда-либо бегал.
Я добрался до грузовика как раз когда Кейт подбежала с другой стороны, лицо — маска ужаса в звёздном свете. Ключи были у неё.
«Заводи!» — прохрипел я, плюхаясь на пассажирское.
У неё тряслись руки так, что ключи дважды упали, прежде чем попали в замок. Двигатель схватил с третьего — фары прорезали тьму.
«Где они?» — прошептала она. — «Где все?»
Я не ответил. Не мог. Потому что в свете фар шевелились формы, странные, невозможные, и я прекрасно знал, где «все».
«Просто поехали!» — прошипел я.
Кейт воткнула передачу и тронулась, но мы успели проехать метров пятнадцать, когда что-то врезалось в водительскую сторону с такой силой, что нас опрокинуло.
Грузовик заскользил, металл заорал по лаве, и мы легли на бок. Голова у меня стукнулась о стекло пассажира, и на пару секунд всё искрилось и темнело.
Когда зрение вернулось, Кейт висела на ремне, кровь лилась из рассечённого лба. Лобовое стекло пошло паутиной, снаружи что-то двигалось.
«Джей, — прошептала она. — Джей, помоги отстегнуть».
Я попытался дотянуться, но левая рука не работала. Наверно, перелом. Сквозь треснувшее стекло я видел огромные тени, кружащие вокруг грузовика, терпеливые, методичные.
И тут водительское боковое взорвалось внутрь.
Что-то тёмное, невозможной силы, потянулось сверху через разбитое стекло и схватило Кейт за плечи. Её ремень лопнул как бумага, и она закричала, когда «это» начало вытаскивать её через рамку, складывая, как шезлонг.
«Джей!» — завизжала она, лицо на миг попало в свет фар. Кровь залепила его, как маска, глаза круглы от ужаса. — «Помоги!»
Потом что-то рвануло её назад, в темноту, и начался настоящий крик. Высокий, отчаянный сначала, а затем растворяющийся в тех же нечеловеческих звуках абсолютного ужаса и боли, что я слышал у остальных. Звуки того, как тебя рвёт что-то древнее — не торопясь.
Я лежал в перевёрнутом грузовике, слушал, как Кейт умирает, слишком сломанный и напуганный, чтобы шевельнуться. Фары ещё горели, указывая под дикими углами, выхватывая пятна лавы и тени. И в этих тенях что-то шевелилось. Большое. Голодное.
То, что ждало во тьме тысячи лет.
Стало тихо — только потрескивание остывающего металла и моё судорожное дыхание.
Я лежал там, казалось, часами, уверенный, что вот-вот что-то влезет в разбитое окно и вытащит меня к остальным. Но ничего не происходило. Тени двигались, но держались на расстоянии.
Может, «оно» наелось на ночь. А может, смаковало страх, давало мне вымочиться в ужасе перед финалом. Я не знаю, почему меня не взяли.
Но по мере того как тянулись часы, и небо начинало светлеть, тени редели. К моменту, когда солнце поднялось, раскрасив пустыню в золото и кроваво-красные — слишком напоминавшие тот невозможный свет под брезентом — я был один.
Мне потребовалась вечность, чтобы выбраться из грузовика. Левая рука явно сломана, наверняка и сотрясение, но я мог идти. Типа. Я схватил наполовину полную бутылку воды и поднялся.
Должно быть, я был в шоке, когда пошёл к дороге, оставив позади перевёрнутый грузовик, пустой лагерь и проклятый саркофаг с крышкой, раскрытой как каменная пасть, наконец насытившаяся.
Я шёл два часа под пустынным солнцем, пока дорожный патруль не нашёл меня полумёртвым от обезвоживания, бормочущим про монстров в темноте. Меня увезли в больницу, и почти сутки двое мрачных детективов задавали одни и те же вопросы, ясно давая понять, что считают меня либо обдолбанным, либо сумасшедшим, либо убийцей.
Я сказал, что у нас был несчастный случай. Переворот машины. Остальные ушли ночью за помощью и не вернулись. Поисково-спасатели нашли грузовик, но тел — нет. Ящика — тоже, или, по крайней мере, так они сказали.
И вот, когда меня уже собирались везти в окружную камеру, появился он. Бледный человек из закусочной. Он вошёл в палату в строгом чёрном костюме, как будто жары не существует. Со мной не сказал ни слова — просто вывел старшего детектива в коридор. Я видел, как он показал какое-то удостоверение в кожаной обложке. Коп, который минуту назад собирался шить мне четыре убийства, побледнел и кивнул.
Через минуту детектив вернулся, сказал, что я свободен, и что мой рассказ о «трагическом происшествии» подтверждён. Он не мог убраться из палаты быстрее.
Бледный вошёл, когда копы ушли, ледяные голубые глаза уставились на меня. Он кинул на кровать тугой рулон налички.
«Пятьсот за время, — сказал он голосом, будто гравий со дна колодца. — Работа не выполнена».
«Выполнена? — сипло выдавил я, пытаясь приподняться. — Они мертвы. Все. Что, чёрт побери, было в этом ящике?»
Он не моргнул. «Риск входил в сделку. Ты думал, десятку платят за пикник?»
У меня пересохло во рту, горло саднило: «Что это было? Кто вы? Что это всё?»
Его взгляд потемнел. «Слишком много вопросов».
«У меня много работы, — сказал он тише, почти себе. — И тебе не стоит оказаться под раздачей».
Я смотрел на него. Я был сломан, растерян, перепуган. Он задержался, рука на ручке, и на миг во взгляде мелькнуло что-то вроде жалости.
«Возьми деньги. Уезжай. Не оглядывайся. Найди, куда податься, парень. И поменьше думай».
И он ушёл, оставив только больничный антисептик и тяжесть всего, что он не сказал.
Я купил на эти деньги билет «Грейхаунда» до Портленда — так далеко от пустыни, как только мог себе позволить. Десятки я не получил, но получил другое — знание, что в тёмных местах этого мира есть вещи, на фоне которых смерть — милость.
И иногда, когда солнце опускается оранжевым, а облака розовеют, как сахарная вата, мне снова снятся сны. Про символы, светящиеся несуществующими цветами, про лица в крови во тьме и про звуки, которые издаёт человек, когда что-то древнее и голодное его забирает.
Вина выжившего — та ещё сука.
Я никогда не возвращался в Нью-Мексико. И не вернусь.
Жёсткий урок, но некоторые работы не стоят тех денег, какими бы они ни казались.
И некоторые вещи точно должны оставаться зарытыми.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
