И у меня из-за этого очень смешанные чувства.
Мы выросли в одном приморском городке в Мэне, вы о нём, скорее всего, не слышали. Рейкерс-Коув был запрятан глубоко; жители там жили тихой жизнью.
Там я впервые встретил Тэмми.
У неё были шелковистые золотые локоны, от которых Рапунцель бы покраснела. Она была звездой легкоатлетической команды, любимицей всех.
А я был президентом клуба любителей магии — ну, фокусов.
К счастью для меня, противоположности притягиваются.
Мы болтали на общих уроках; ей начинала нравиться дешёвая хоррор-ерунда, а мы оба обожали хоккей. Так наша маловероятная дружба превратилась в щенячью любовь.
В выпускном классе я позвал её на бал, она закатила глаза и стукнула меня в плечо — будто говоря: «Зачем спрашивать, само собой я пойду с тобой».
На ней было тёмно-синее платье, а я надел смокинг под него. Ночь была потрясающей: на танцах она вела, а я путался и смешил её своим неуклюжием. Но она всё равно держалась рядом — вот девушка. Я думал, вечер закончится тем, что мы уедем на маминой «универсалке» и зависнем на пляже. Но когда мы вышли из украшенного блёстками актового зала и я посмотрел в её роскошные лимонные глаза, я заметил…
Во-первых, её глаза обычно были карими с легкой примесью лаймового.
Тогда я решил, что это игра света: её глаза вспыхнули злым жёлтым и уставились не на меня — поверх меня, вверх, в небо.
— Всё в порядке, Тэмми? — спросил я, обняв её за талию. Она выскользнула из моих объятий, избегая моего тревожного взгляда.
— Всё нормально. Давай… давай на этом закончим. Я забыла, что должна помочь маме, — сказала она низким, хрипловатым голосом. Я уставился на неё как дурак. Мы стояли на школьной парковке, большинство пар уже разъехались.
— Но мы же собирались на пляж, встретиться с Брэдом и ребятами, — ныл я, что, признаю, стыдно. Но кто захочет быть тем самым парнем, от которого спутница сбежала прямо с бала? Она отстранилась и пошла быстрым шагом, всё поглядывая на небо.
— Прости, Джей, я заглажу вину, мне очень понравилось, — крикнула она уже с середины парковки. Я едва слышал её слова, потому что она сорвалась с места и помчалась так, будто от этого зависела жизнь. Кажется, она что-то сказала про то, что напишет утром и мы пообедаем.
Мне было немного больно от её внезапного ухода, особенно учитывая, что она буквально умчалась в ночь как сумасшедшая. Я прислонился к «универсалке» и поднял голову к звёздному небу. Бледный свет налитой луны лился на меня. В дальнем лесу волк заунывно завыл ей — будто издевался.
Потом мы это обсудили, и её мама объяснила, что она «привлекла её помощь» и забыла предупредить меня.
Белладонна, возможно, была красивой женщиной в молодости, но теперь лицо у неё осунулось, а глаза стали бусинками — холодными и пустыми. В начёсанных волосах серебрилась прядь, из-за чего она походила на скунса. Может, потому она и курила без остановки — чтобы забить этот запах прогорклым табаком.
Она никогда меня не любила, и чувства были взаимны. Помню, как впервые пришёл к Тэмми домой. Их трейлер ютились в глубине коммуны, вокруг — туча пыльных растений и экзотических сорняков.
У крыльца у них висели связки волос и трав, подвешенные под стропилами. Тэмми заметила моё недоумение и мягко объяснила:
— Мама увлекается… альтернативной медициной. — Звучало как полуправда, но я не стал копать. Мне ли жаловаться на чокнутых родственников. Белладонна распахнула облезлую дверь, сжимая окурок, всё ещё дымящийся. На ней было вычурное платье, словно она вышла из ренессансной картины… о ярмарке.
Золотые серьги-кольца у неё были такие огромные, что в них можно было, казалось, крутить хулахуп. Она смерила меня взглядом — на лице скука и безразличие. Наконец махнула в мою сторону своими прокуренными, когтистыми пальцами.
— А, так это и есть отвлечение.
Дальше пошло по наклонной.
И знакомство с моей семьёй лучше не вышло: родители внешне были любезны, но я прекрасно видел их неприязнь — по оценочным взглядам и шёпоту.
Дед уж точно и не пытался скрыть ненависть к Тэмми, и отчасти я даже уважал эту честность.
Как-то мы смотрели кино в гостиной. Какую-то жуткую чушь, над которой можно было вместе посмеяться. Она устроилась рядом, положив голову мне на плечо, и хихикала над экранной бойней.
— Смотри, Джей, сейчас этот дуралей пойдёт в подвал, — радостно ткнула она в экран.
— Ну он тупой, я бы туда не полез.
— Даже если я пойду первой? — поддела она.
— Твой похоронный, детка, — ответил я и тут же получил шутливую оплеуху. В этот момент в комнату ввалился дед, уцепившись за последние остатки молодецкой осанки. Он выставил костлявый палец в её сторону и начал нести свой старческий бред.
— Прочь с моего дивана эту паршивую, блохастую шваль! Какой позор — мой внук связался с таким сбродом, — выплюнул он. Тэмми сделала вид, что ей всё равно, а я послал деда куда подальше.
Мы продолжили наш роман, хотя временами это и напоминало «Ромео и Джульетту». Но история с балом меня беспокоила, и это был не последний раз. Разок-другой в месяц она исчезала на день-два.
Если свидание затягивалось, она тоже внезапно срывалась с какой-нибудь хилой отмазкой. Я привык и прятал уколы обиды всякий раз, когда она меня бросала. Пару раз пытался осторожно выяснить, куда она уходит, но она тут же закрывалась и обрывала разговор.
Когда мы окончили школу и объявили семьям, что поступаем в один университет в Нью-Гэмпшире, нас встретили апатией и тревожными взглядами. Подозреваю, родители надеялись, что это просто лёгкая интрижка, и намекали, что мне стоит всё прекратить, пока я не выбросил жизнь на ветер из прихоти.
Дед, на удивление, промолчал во время их тирады, а потом отвёл меня в сторону. Сказал, что, хоть он и не одобряет, признаёт: я теперь мужчина и могу совершать свои ошибки. Напоследок он вручил мне кейс с «защитой» и велел пользоваться с умом.
Я спрятал этот кейс среди вещей, готовых к колледжу, и в итоге уехал. Колледж был классным — поначалу шатко и непонятно, но потом мы вошли в ритм. Каникулы проводили вместе, катались по восточному побережью. Ходили на «Брюинз», заглядывали на парочку хоррор-конвентов — просто жили мечтой.
Но иногда она всё равно исчезала. Бывало, мы останавливались в мотеле во время поездки — она ночью выскальзывала из постели и уходила куда-то, будто во сне. Утром, когда я пытался разговаривать об этом, она отмахивалась: мол, лунатизм.
Лунатизм — разок-другой в месяц.
Я не слепой и не идиот — просто, наверное, отрицал очевидное.
Перелом случился несколько недель назад: она просто пропала без следа. Это было во время так называемой «Кровавой луны», события будто бы раз в жизни. На деле — просто луна чуть больше и с красноватым оттенком, но для некоторых это целое событие. Я пытался ей написать — тишина. Звонки сменялись лихорадочными сообщениями, и в какой-то момент я понял: она не ответит.
Я рвал на себе волосы: обзвонил всех, кого мог — никто её не видел. Позвонил Белладонне, сказал, что её дочь пропала, а она отмахнулась.
— Она вернётся невредимой, не тревожься, небунеск. Я увидела это в очах багряной луны, — она всегда несла такую астрологическую околесицу, и это меня разозлило до дрожи. Хотелось сорваться, но я сдержался и поблагодарил.
Тэмми и правда объявилась через неделю — у матери.
Белладонна прислала короткое: «Она вернулась», — и я прыгнул в машину и помчал в Коув. Увидев её, я не дал ей и слова вставить — просто обнял и не отпускал.
Она сказала, что ушла в поход и заблудилась, а потом очнулась уже на пороге у матери, рыдая. Я надавил: упомянул, что суперлуние прошло без неё. Белладонна бросила на меня взгляд, но промолчала, а её скрытная дочь прикусила язык. Потом всё вспыхнуло.
— Я рад, что ты в порядке, но ты постоянно так делаешь: исчезаешь, а потом ведёшь себя так, будто ничего не произошло, — сказал я. Она посмотрела пустым взглядом.
— Прости, — пробормотала.
— Я просто хочу знать, что ты в безопасности. Может, нам стоит позвонить в полицию…
— Никакой полиции, — рявкнула Белладонна. Теперь уже Тэмми метнула на неё взгляд.
— Со мной всё нормально, не раскачивай лодку… — сказала она предупреждающе.
— Я и не раскачиваю, я просто хочу понять, почему моя девушка неделю шатается по лесу.
— Это моё дело, тебе не обязательно знать каждую мелочь, ладно? Отстань, — огрызнулась она.
Я прижал сильнее — и всё скатилось в взаимные оскорбления и крик, о чём мне до сих пор стыдно. Белладонна вышвырнула меня за дверь, а внутри они перешли на романи или что-то похожее.
В конце концов мы помирились: я извинился за то, что вёл себя как козёл, и мы решили это оставить позади.
В теории. На деле я не мог выбросить из головы её плохо скрываемую тайну. Будто она махала ей у меня перед носом, провоцируя спросить, чтобы потом всё равно отрицать.
Так что прошлой ночью я сделал то, чем не горжусь.
Вчера было полнолуние, и я пошёл за ней.
Мы сходили в кино — старый сырный ужастик из восьмидесятых. Выходим из зала, пахнем дешёвым попкорном и газировкой, я глянул на часы. Почти половина десятого, луну затягивали редеющие облака, но я чувствовал её лунный взгляд. Тэмми ёрзала рядом, и в полутьме её глаза блеснули жёлтым.
— Классный фильм, — сказал я как ни в чём не бывало.
— Очень кроваво для кукольного кино, — заметила она.
— Если бы я встретил одну из этих мелких булавочных тварей, просто пнул бы её, — похвастался я.
— Ты бы попытался, а потом поскользнулся и упал ей прямо в лапы, — рассмеялась она. Её взгляд снова дёрнулся к небу, лицо порозовело.
— Дай угадаю. Тебе надо срочно уйти? К экзамену подготовиться или что-то такое, — сказал я. Она лишь улыбнулась моему фальшивому пониманию и чмокнула меня в щёку.
— Ты лучший, Джей, — и вприпрыжку умчалась. Я задержался у облезлого кинотеатра ещё на минуту. Краем глаза видел, как она быстро уходит вниз по улице, свет от вывески таял у неё за спиной.
Подождал ещё чуть-чуть — и двинулся следом. Ощущение было странным: преследовать собственную девушку. Я держался в нескольких шагах, подстраиваясь под её ускоряющийся шаг. Она, кажется, даже не подозревала, что я за ней иду — да и с чего бы?
Я же туповатый, надёжный Джейсон. Какая-то часть во мне пыталась вразумить упрямую голову:
Это неправильно и слегка крипово. Ещё не поздно вернуться — она расскажет, когда будет готова.
Этот тихий голосок вскоре потонул в громком, мерзком, самолюбивом:
Вы встречаетесь уже годы, а она делает из тебя дурака. Наверняка смеётся над тобой в свои ночные прогулки.
Я шёл вперёд, за прыгающей гривой Тэмми. Вскоре город кончился: торговцы уже сворачивались. Туда вёл маленький тропинный ход в лес.
Я его хорошо знал. Иногда Тэмми вытаскивала меня на утренние пробежки — привычка, которая у неё появилась недавно. Раньше она ненавидела дикую природу, терпеть не могла кемпинг. Иронично, что после ночных «прогулок» в её волосах часто путались веточки и листья.
Она с лёгкостью ушла на извилистую тропу, и я едва не потерял её в прожорливой тьме. Глаза привыкали пару секунд, и я нырнул вслед. Деревья стояли великаны, всё ещё с увядающей зеленью. Сначала лунная дорожка была ясной, затем её проглотили тени.
Воздух пели сверчки, сопровождая моё тайное шествие. Я осторожничал, стараясь не наступить на ветку или шуршащую листву, чтобы не выдать себя. Тэмми об этом, кажется, не думала: шла как человек с миссией.
Ночь была холодной и хрусткой, а лес пах новенькой машиной. Я моргнул — и Тэмми исчезла с тропы.
Первая мысль пронеслась молнией. Я запаниковал, стал крутить головой — и заметил высокую фигуру, скользнувшую в чащу. Я последовал, насколько мог близко, стараясь не изодрать кожу о колючки. Это было мучение; она что, постоянно такое проделывает?
Всё напомнило охоты, куда отец и дед таскали меня в детстве, пока дед ещё имел право держать винтовку. Для них это был кайф — с раннего утра до изнурительного вечера. Я не разделял, но признаю: в этом есть своя прелесть.
С такой тьмой мне бы не помешал ярко-оранжевый жилет.
Скоро я вышел на небольшую поляну. Почти открытка: по земле пестрили дикие цветы всех мастей. Лунные лучи струились на твёрдую землю, и в этом свете моя девушка купалась.
Она была полностью обнажена — если не считать золотой цепочки на шее. Одежда лежала аккуратной стопкой. Сердце ухнуло: происходящее казалось бредом.
Потом она открыла глаза — сплошной жёлтый свет.
Её тело дёрнулось, пальцы выгнулись от боли. Я слышал хруст из своих зарослей. Хруст был мерзкий, до тошноты. Тело продолжало корёжиться и расползаться; пальцы вытягивались и росли, а кожа висела на них, как содранное полотно.
Она раскрыла рот, и из него вырвался гортанный вопль — в нём плач измученной женщины смешался с голодом зверя. Она каталась по земле, царапая собственную кожу, будто её нестерпимо зудело. Она рвала себя, сдирая клочья бахромящейся плоти.
Под каждым разрывом открывалась свежая ткань, пульсирующая и дышащая ночным воздухом. Я видел, как её ноги ломались и перегибались, щиколотки становились звериными. По розовой коже проступала шерсть — золотистая, с алым отливом.
Кисти скрючились и стали грозными, ногти — как мясницкие ножи. Конечности оставались стройными, но в них чувствовалась сила; грудь вздымалась под каждый новый перелом.
Она будто и не страдала, несмотря на ужасающую метаморфозу. Я видел её глаза — в них не осталось ничего, кроме волка.
Челюсть вытянулась и растрескалась в щёлкающую пасть. Из дёсен медленно выдвинулись две пары жадных клыков, брызнула алая слюна. Из гривы выросли заострённые уши с золотыми кисточками.
Теперь она была вся в шерсти; остатки человечности соскальзывали и шлёпались на землю. Она точила когти о почву, рычала и пенилась, пока последний штрих не завершился.
У основания спины появился бугорок и вытянулся примерно на два с половиной фута. Длинный хвост — таким можно было бы кого-нибудь забить.
Наконец она поднялась на задние, тяжело дыша опьянением от превращения. Вскинула морду к небу и завыла — звук разлетелся по дубовым великанам.
Я застыл, поражённый чудовищным обличьем любви всей моей жизни. Это было самое ужасное, что я видел, и одновременно — самое прекрасное.
Я отступил, ослеплённый этим.
Сухая ветка щёлкнула как колокольчик к обеду. Тэмми мгновенно насторожилась и потянула носом в мою сторону. Сделала шаг, и её силуэт целиком растворился в тени. Я видел лишь свечение глаз и жемчужный блеск рядов зубов.
Я чуял её дыхание — как вяленое мясо, забытое под солнцем. Кровавая слюна тянулась с её дрожащих губ, которые стянулись в оскал.
Не успел я опомниться, как она прыгнула, а я развернулся и бросился бежать.
Я слышал, как она тяжело приземлилась за спиной и бешено рубит кусты. Я ломился в кромешную темень, пробивая всё на пути. Колючки и ветки резали колени, и я проклинал себя за шорты.
Позади рычал оборотень. Я не смел оглянуться — ещё оступлюсь и попаду в щёлкающую пасть.
Лес превратился в искривлённый лабиринт дерева и тени. В ужасе все ветви были на одно лицо, каждая коряга — злобная преграда. А Тэмми всё ревела и гналась.
Она держала дистанцию; если бы захотела — догнала бы легко.
Похоже, волк хотел поохотиться.
Впереди я разглядел тропу и рванул к ней. Выпрыгнул на неё — показательная безопасность цивилизации. Приземлился на обе ноги, взметнув пыль. Наступила тишина — будто зверь оставил погоню.
Тихо, лишь моё сиплое дыхание. Долго, увы, не длилось: оборотень-Тэмми выскочила словно чёрт из табакерки.
Я не успел ничего — она навалилась. Когти вонзились в плечи, с голодной пасти на меня упала струйка слюны. Я мог пересчитать каждый зуб, заглядывая в глотку зверя.
На её шее всё ещё поблёскивала золотая цепочка. Прямо перед глазами болтался маленький крестик. Я отказался умирать вот так — от нечестивой твари. Но вокруг — ничего, я был намертво прижат.
Сердце готово было вырваться из груди; я едва сдерживался, чтобы не завыть от ужаса. Она грозно зарычала и опустила морду ниже, будто изучая меня. В холодных глазах я увидел крошечный осколок той женщины, которую люблю.
— Тэмми. Тэмми, это я, — сказал я как можно спокойнее, пытаясь достучаться. Она резко тявкнула, будто удивилась. Я видел, как Тэмми отвоёвывает контроль, и зверь медленно разжимает хватку. Я вскочил, выставив ладони, а волчица стояла, тяжело дыша. Клянусь, она нахмурилась.
— Не… следуй, — выдавила она к моему изумлению. Не успел я ответить, как Тэмми развернулась и сиганула в кусты. Я услышал, как она уносится, крикнул ей — и в ответ получил тоскливый вой.
Я доковылял до машины, плечо жгло адски. Меня ещё ни разу не трепал оборотень — и, честно, не советую.
Добравшись до кампуса, я обработал раны и рухнул на кровать в своей отдельной комнате. Звучит черствовато, но что я мог сделать? В таком виде с ней не поговоришь. Оставалось только ждать, пока она вернётся.
С рассветом я почувствовал тёплое солнце и мягкое касание по щеке. Открыл глаза — Тэмми сидела у кровати. В волосах всё ещё торчали листья.
— Прости меня. Я тебя ранила? — её взгляд упёрся в моё наскоро перемотанное плечо. Я приподнялся, поморщившись.
— Царапина. — Она отвернулась, глаза налились слезами.
— Прости. За то, что причинила боль. За ложь все эти годы. Я… я не думала, что ты поймёшь, — сказала она, и в голосе застонала печаль.
— В мире и не такое бывает, как то, что твоя девушка воет на луну, — ответил я, и она всхлипнула. Я плохо видел её лицо, но по тому, как дрогнули уголки щёк, понял: она сдерживает улыбку. Я сел, обнял её, чтобы успокоить. — Слушай, мы справимся. Может, есть лекарство…
На этом она отстранилась.
— Лекарства нет. Это — я. Всю жизнь, — сказала она. — Сдерживать превращение стало легче. Но когда накрывает, я не я. Не всегда, во всяком случае. — Я взял её за руку.
— Но ты держалась: ты меня не убила. Ты ведь никого не убила. Правда? — спросил я.
— Были… другие… — она отвела взгляд, стыдясь моей уверенности. — Им… того и надо было, но я помню всё: железо во рту, их горячую плоть — какая она была прекрасная на вкус, — сказала она. Я замолчал. — Это случилось несколько недель назад, когда я впервые… — она запнулась, собирая мысли.
Она рассказала мне всё. Как родилась «поражённой», как мать учила её справляться с переменой.
Рассказала о встрече с охотниками в горах, о стае, с которой она связалась.
О том, как, вырываясь, резала их словно масло, и как потом помогала карать их.
Всё это время она перебирала пальцами золотой крестик на шее. Меня мутило от её слов и от вида этого крестика в её руках.
— Я спустилась с гор залитая их кровью. Не знала, куда идти, и просто… пошла домой, — закончила она, а я сидел молча. Она смотрела с надеждой — ждала любого знака, что я пойму. Она взяла меня за руку, и, стыдно признаться, я дёрнулся.
В голове вспыхивали сцены прошлой ночи — чудовище, о котором меня предупреждали всю жизнь. Я не хотел верить дедовским сказкам, но рваная рана в плече напоминала слишком наглядно.
— Хотелось бы, чтобы ты рассказала раньше. Тэмми, я тебя люблю. И это не изменится, — соврал я. — То, что случилось, не твоя вина. Мы справимся вместе.
Её лицо просияло, она бросилась в объятия и заплакала у меня на плече. Мы долго сидели так, обнявшись.
Меньшее, что я мог — подарить нам ещё одну тёплую память.
Пишу это у себя в комнате. На столе рядом лежит дедов кейс. Я уставился на его содержимое и не могу отвести взгляд уже много часов.
Это, понимаете, ящик с инструментами — орудия нашего семейного ремесла. Я не думал, что они мне когда-нибудь пригодятся по-настоящему. Семья пыталась меня предупредить, но я был упрям. Я был ослеплён любовью к монстру, которым она оказалась.
Может, те люди, которых она растерзала, заслужили. Я не судья. Но меня учили, что человеческая жизнь священна, и что никто не должен проливать человеческую кровь.
Я снова открываю кейс. Внутри — подсумки, журналы и охотничий нож с серебряным блеском. На рукояти — эмблема: волк, поражённый святым рыцарем; наш герб. На клинке выгравировано что-то на мёртвом языке. Вольно переведя, получится:
«Человечность превозмогает заразу».
Я сделаю то, что должен, чтобы избавить мир от этой скверны. Но мне не хватает решимости, потому что всякий раз, когда я собираюсь, перед глазами встаёт тёплая улыбка Тэмми и радостный звук её смеха.
Я сделаю то, что должен, и постараюсь, чтобы это было как можно безболезненней.
Больше страшных историй читай в нашем ТГ канале https://t.me/bayki_reddit
