Глава 4
«Гарпия», Москва, близ Павелецкого вокзала
30 октября 2074 года
03:42
Дверь захлопнулась за спиной, отсекая какофонию «Гарпии» — оглушительный техно-бит, клубки сизого дыма и неон, впивающийся в сетчатку как стерильная игла. Тишина переулка оказалась обманчивой; её нарушали лишь шепот моросящего дождя и отдалённый гул мегаполиса. Победа в хакерском марафоне оставила на губах Светы едва уловимую улыбку-тень.
«Щенки. Думают, кодировка на уровне госбанка это надёжный заслон. Наша защита «Прометея» сожрала бы их живьём, даже не поперхнувшись.»
Она привычным движением натянула капюшон, превращаясь в безымянный оранжевый силуэт в ночи. В кармане её худи лежала щепка с выигрышем — солидная сумма, которая на пару месяцев закрывала бы вопрос с её техно-апгрейдами для Кеши.
«Настя, конечно, устроит истерику. Опять. Но чёрт... Видеть ворка за терминалом, который когтями клацает по клавишам... Это дорогого стоит.»
— Эй, оранжевая! Не спеши так! — голос, грубый и сиплый, прорезал сырую мглу, исходя из глубины переулка.
Света замерла, не оборачиваясь. Мысли пронеслись с привычной, вымуштрованной скоростью.
«Двое. Сзади. Метрах в десяти. И один впереди, у выхода с переулка. Блокируют оба пути.»
— Чего, красотка, совсем одна? — произнёс тот, что шёл на неё спереди, постукивая костяшками пальцев по металлической бите, почти игрушечной на фоне его ладони с явными признаками дешёвых кибер-усилителей.
«Значит так. Драться не вариант. Пойду на того, что впереди, ближе к выходу на улицу. Сделаю вид, что прорываюсь, потом резко в сторону, между ним и стеной. Они неуклюжие, в узком пространстве запутаются. Потом бежать. Пускай догоняют.»
— Спасибо, парни, программа знакомств у меня на сегодня перевыполнена, — бросила она, голос её звучал на удивление ровно, адреналин растекался по венам, словно жидкий азот. Она сделала шаг вперёд, навстречу единственной, закрывавшей выход, фигуре.
— Да мы не знакомиться, купи нам пару ящиков пива, и гуляй себе на здоровье, — вновь прозвучал голос за спиной с показной «дружелюбностью», что пахнет куда хуже прямой угрозы.
— Ага-ага, ты ж, вроде как, при бабле, — поддержал напарник, и Света почувствовала, как её собственный выдох превратился в белое облачко на фоне их тяжёлого, учащённого дыхания.
«Всё, хватит. План «Б». Рывок. Сейчас.»
И она рванула. Прямо вперёд, на того, что стоял у выхода. Три шага, отточенных, быстрых. Она уже почти проскочила, чувствуя, как воздух свистит в ушах... Как бита ударила её по затылку.
И тут мир перевернулся. Но не от самого удара, нет. Это было нечто иное.
Всё звуки разом оборвались, словно кто-то выдернул штекер из розетки мироздания. Свет фонарей, грязное пятно неба, силуэты громил — всё поплыло, закрутилось и... погасло. Не в глазах. Вокруг.
Она не упала. Она провалилась.
Не на мокрый асфальт.
В тишину. Абсолютную, бархатную, давящую. В тьму, что была не отсутствием света, а самостоятельной, живой, обволакивающей субстанцией. Она стала тенью. Частью мокрого асфальта, грязной стены, самой ночи. Её физическое тело будто растворилось, превратившись в сгусток осознания, плывущий в чёрной, безвоздушной реке.
И сквозь эту непроглядную пелену, словно из-за толстенного стекла, доносились приглушённые, искажённые голоса:
— Куда она делась?!
— Да не знаю я!
— Ну не в стену же превратилась!
Света рванула вперёд, повинуясь голому инстинкту выживания, сметающему все мысли, как ураган. Но тень, лишь мгновение назад бывшая её укрытием, внезапно ожила — холодные, вязкие щупальца тьмы обвили её запястья, пытаясь втянуть обратно, в свой безвоздушный омут. Это был не удар, а объятие утопленника, тянущего на дно. И на миг ей почудился в этой тьме сладковатый, гнилостный запах Сребро, смешанный с железным привкусом старой крови.
«Нет.»
Света с силой вырвалась, и мир обрушился на неё обратно — давящий гул города, ледяная влага асфальта, просочившаяся сквозь ткань штанов, оглушительная реальность, встреченная хриплым вздохом.
Она оказалась на коленях. Она точно знала, что ей нужно сделать. И она была спокойна. Это спокойствие пугало больше, чем крики громил.
Взгляд Светы упал на осколок бутылки, тускло поблёскивавший в грязи.
Мысли опережали действия. Не поднимаясь, почти небрежно, она взяла бутылку и свистнула, привлекая внимание. Лица гопников, секунду назад раздутые от наглости и чувства собственного превосходства, исказилось чистейшим, животным страхом.
Из её глаз, всё ещё затянутых пеленой непроглядной черноты, сочился пар. Не сизый, не серый. Тёмный. Абсолютный. Он стекал по щекам чёрными слезами и растворялся в воздухе с лёгким шипением, контрастируя с оранжевым худи.
И тут она рванула вперёд. Как тень, сорвавшаяся с цепи.
Осколок бутылки вошёл в горло первому с отвратительным, чавкающим звуком рвущейся плоти. Не хруст, не звон — именно чавкающий, влажный звук, навсегда отпечатавшийся в памяти. Изо рта парня, вместо крика, тут же хлынула алая, пенистая струя, беззвучно окрашивающая ночь. Его тело ещё не успело понять, что оно мертво. Мышцы, всё ещё напряжённые от ярости, застыли в странном, почти танцующем положении, когда остриё стекла, кровавое и липкое, уже вырвалось из его горла. Оно не сверкало теперь — оно дымилось в холодном воздухе, оставляя за собой в полёте тонкий, алый хвост.
Время для Светланы сжалось, превратившись в серию чётких, обезличенных кадров. Она не думала. Она действовала, её сознание было холодным процессором, а тело — идеальным инструментом.
Осколок со скрипом лопающегося хряща и кости вонзился в висок второго гопника. Негромкий, влажный хруст, словно под ногой ломают мокрую ветку. Его глаза, за секунду до это были полны тупого страха, остекленели, превратившись в ничего не видящие пуговицы.
Пируэт. Её тело, легкое и невесомое, описало дугу, и её пальцы, холодные как сталь, сомкнулись на запястье третьего. Не на бите — на руке, что её держала. Кибер-усилитель скулил под её хваткой, металл прогнулся с коротким, пронзительным визгом. Пальцы гопника разжались сами собой, от страха и невыносимой боли. Бита, эта игрушка для запугивания, с глухим стуком упала на асфальт, чтобы в следующее мгновение оказаться в её руке.
И тогда переулок наполнился не криками боли, а симфонией расплаты. Глухой, костяной стук по рёбрам. Приглушённый хлюп по мягким тканям. Сдавленный, переходящий в бульканье вой. Мольбы о пощаде, которые тонули в хрусте собственных челюстей. Она не слышала слов. Она слышала только фальшивые ноты в этом хаосе, и её работа заключалась в том, чтобы заглушить их. Один за другим. Методично. Без гнева. С холодной, почти хирургической точностью.
Когда она остановилась, дыхание её было ровным. Трое тел лежали в грязных, алых лужах, неподвижные и бесформенные. Тёмный пар больше не струился из её глаз. Они снова стали ярко-голубыми. А лицо, по которому каплями стекала чужая кровь, исказил страх.
«Что я наделала...»
***
Кремль, Москва
30 октября 2074 года
05:59
Предрассветная мгла за окнами зала казалась финальным аккордом к этой бесконечной ночи. Сергей Волков в свои сорок три года был самым молодым главой государства в истории Союза. Он чувствовал каждую секунду этого восьмичасового марафона.
Вокруг стола из полированного карельского гранита мерцали, как упрёк из прошлого, голограммы глав корпораций-преемниц.
— ...и в связи с возросшими эксплуатационными расходами в Санитарно-Охранной Зоне, удорожанием логистики и необходимостью модернизации преобразователей энергии на объекте «Полюс-1», корпорация «ГосЭнерго» вынуждена инициировать поэтапное повышение тарифов для населения на двенадцать процентов, — докладывал Утробов.
Волков, откинувшись в кресле, устало провёл рукой по лицу. На его правом виске, там, где кожа срасталась с карбоновым покрытием импланта, вспыхнула и замерцала тонкая голубая линия. В поле его зрения, прямо на сетчатке, возникли цифры — зелёные столбцы квартальных отчётов «ГосЭнерго», алые графики роста дивидендов.
— Пётр Семёнович, давайте срежем протокольную шелуху, — его голос прозвучал ровно, но в нём слышался лёгкий механический отзвук, будто в гортани работал усилитель. — Вы не «вынуждены». У вас есть выбор. Снизить дивиденды акционерам на... два целых и четыре десятых процента. Урезать бонусы руководящего состава на восемнадцать. Выбрать подрядчика дешевле на семь процентов без потери качества. Но вы выбираете самый простой путь — в карманы пенсионера и рабочего.
— Сергей Иосифович, вы упрощаете, — голограмма Утробова дрогнула. — Речь о стабильности всей энергосистемы! О колоссальной нагрузке...
— О колоссальной прибыли, — Волков мельком взглянул в пустоту, считывая новые данные. Свет на виске вспыхнул ярче. — Сорок семь процентов роста от контрактов с Азией, — его голос, усиленный имплантом, прозвучал громче, заполнив зал. — В том числе — пятнадцать от сделки с «Цзюньцзи» по Поясу Роста и девять от фармацевтического контракта с «Вайдьяраджа». Подписанных три и четыре месяца назад соответственно. Вы думаете, я не видел отчёты? Я их вижу прямо сейчас. Не считая того, что я выучил их наизусть готовясь к этому совету. В отличие от вас, в очередной раз просматривавших свежие каталоги яхт. Цены не будут повышены. Они будут снижены. На пять процентов. К концу года.
В зале повисло гробовое молчание.
— Сергей Иосифович, вы упускаете стратегический контекст, — вступил Жарков, его голос прозвучал как скрежет брони. — «ГосЭнерго» — ключевой донор оборонных программ. Ослабить его — значит ослабить щит Республик.
Волков медленно повернулся к нему. Свет на виске замигал учащённо, перебирая бюджеты и статьи финансирования.
— А вы каким боком относитесь к энергетике, Алексей Петрович? — его голос, усиленный имплантом, прозвучал громче, заполнив зал. — У каждой корпорации свой бюджет. Своя зона ответственности. Или вы предлагаете вас объединить в одну структуру, чтобы вы с Утробовым друг другу глотки за кресло во главе перегрызли? Или, может, мне стоит вообще упразднить эту вашу... вольницу и вернуть вас всех под единое крыло государственного управления? Без голограмм, без советов директоров, с одним единственным акционером — народом.
Угроза, чёткая и недвусмысленная, повисла в воздухе. Жарков, побагровев, откинулся в кресле.
Не давая никому опомниться, Волков резко сменил мишень. На его сетчатке замелькали новые цифры, а свет на виске вновь замигал, словно бешено колотящееся сердце.
— Переходим к продовольственной безопасности. Татьяна Викторовна, — он обратился к голограмме женщины с жёстким, аскетичным лицом. — Объясните, почему при росте производства синтетического белка на пятнадцать целых и три десятых процента, стоимость пайков выросла на восемь?
Министр продкорпорации не смутилась.
— Инфляция, Сергей Иосифович. Удорожание логистики. И... операционные издержки распределения.
— «Операционные издержки», — Волков усмехнулся, и в этом звуке не было ничего, кроме усталости и горечи. На его сетчатке высветились фрагменты доклада ревизионной комиссии. — Это что, новый термин для «карманных расходов» ваших региональных управляющих? Я вижу отчёт. Вот, например, «надбавка за риск» в размере трёх процентов при перевозке крупы через Урал. Или «логистическая премия» в два процента за доставку в Норильск, хотя тарифы «ТрансСОЗ» за последний год не менялись. — Он встал, опёршись ладонями о стол. — Это прекращается. Сегодня.
Его фигура, молодая и резкая, контрастировала с тяжеловесной обстановкой зала. Свет на виске горел теперь ровным, неумолимым светом.
— Вы все сидите в своих виртуальных крепостях. Думаете, что ваша пирушка будет длиться вечно. А за окном, тем временем, рушится мир. Мир, который вы должны были строить! Вы смотрите на графики прибыли, а я читаю сводки о взрывах в детских домах! Вы считаете проценты, а я считаю пустые кастрюли в рабочих семьях!
Он обвёл взглядом мерцающие голограммы, и его голос зазвенел сталью.
— Реформа, которую нам оставили предшественники, была попыткой спасти экономику, адаптироваться. Но вы превратили её в оружие против собственного народа. Вы ведёте себя как колониальные администраторы на завоёванной территории, а не как слуги государства. Или вы забыли, что ваши лицензии, ваши монополии, ваши преференции — они не с неба упали? Их вам выдало государство. И государство же может их и забрать.
Волков выдержал паузу, давая словам впитаться. Свет на виске и изображение на сетчатке погасли. Он отключил интерфейс. Теперь говорил только глава государства.
— У вас есть выбор. Лично у каждого из вас. Либо вы к концу года находите резервы для снижения цен и повышения качества жизни, либо я найду тех, кто сможет управлять вашими активами без подобных «операционных издержек». И поверьте, кандидатов уже выстраивается очередь.
Он сел. Молчание чиновников стала его тактической победой. Но откидываясь на спинку кресла, Сергей Волков чувствовал лишь тяжкий груз. Он выиграл битву, но война с системой, пожирающей саму себя, только начиналась. И цена поражения в ней была куда выше, чем в любом отчете, который мог бы вывести его имплант. Который загорелся снова, осветив сетчатку новыми столбиками данных.
— Далее. Вернёмся к вам, товарищ Жарков. Что вы собираетесь делать с террористическими актами на границе СОЗ?
***
Москва, проспект Вернадского
30 октября 2074 года
05:37
Ключ повернулся в замке с оглушительным скрежетом, словно кто-то вскрывал склеп. Анастасия, уже одетая в чёрную униформу «Прометея», застёгивала на запястье термобраслет когда дверь распахнулась.
— И где это тебя носило до половины шестого? — её голос прозвучал жёстко, натянуто, как струна. Она не обернулась, глядя в голографическое зеркало в прихожей, где отражалась её собственная усталость. — Лучше бы в комнате у себя прибралась, а не по помойкам вроде «Гарпии»...
Она оборвала себя на полуслове. В отражении она увидела сестру.
Светлана стояла в дверном проёме, залитая бледным светом утра. Неподвижная, как привидение. Её оранжевое худи было в грязных разводах, на руках и щеках засохли тёмные, почти чёрные пятна. Но не это заставило Настино сердце сжаться в ледяной ком. Это были глаза. Глаза, в которых плавала абсолютная, бездонная пустота, словно она только что выглянула в открытый космос и увидела там ничто.
— Свет... — имя сорвалось с губ Насти шёпотом.
Она резко развернулась. Все упрёки, вся усталость — всё испарилось, смытое ледяной волной адреналина. Она подошла к сестре, её пальцы, привыкшие сжимать рукоятку пистолета, дрогнули.
— Что случилось? — голос Насти стал тише. — Свет, не молчи.
Света попыталась что-то сказать, но из её горла вырвался лишь сдавленный, хриплый звук. Она замотала головой, её пальцы судорожно сжали края худи. Слёз не было. Был лишь пустой, ничего не видящий взгляд.
«Боже правый, она в ступоре. Полном. Видала таких... после первого боя.»
— Ты ранена? — Настя схватила сестру за подбородок, быстро осматривая лицо, шею, руки. Ни порезов, ни ссадин. Только чужая кровь, засохшая на её коже и одежде. Много крови.
— Они... они подошли... — Света выдавила, запинаясь. — А я... я просто... исчезла. А потом всё как... В тумане... Чёрном тумане...
Настя замолчала, впитывая каждое слово. Её взгляд упал на руки сестры. Под тёмными пятнами она увидела царапины — не от ножа, а словно от песка или асфальта.
— Всё, достаточно, — твёрдо сказала Настя, отпуская её. — Пойдём.
Она почти силой притащила Свету в ванную, усадила на краешек ванны. Включила воду. Тёплая струя смывала багровые разводы, обнажая смертельную бледность кожи сестры. Настя, движениями отточенными и резкими, счищала грязь и кровь ватным диском. Её лицо было каменной маской, но внутри всё кричало.
Она вытерла лицо Светы полотенцем, затем встала и принесла из комнаты сестры чистую одежду — простые чёрные штаны и серый свитер.
— Дай сюда своё худи, — приказала она.
Света молча, с покорностью робота, стянула с себя оранжевую ткань, из кармана которого на кафельный пол выпала щепка с каплями крови. Настя свернула одежду в тугой комок и засунула в мусорный пакет. Вещественное доказательство. Его придётся утилизировать в «Сфере».
Она смотрела, как Света дрожащими руками натягивала на себя свитер, и в голове с болезненной ясностью всплыли слова Маши.
«Вспомни, что стало с Колей.»
Ошибка Вихрова. Друга их отца. Человек, который всегда хотел больше того, что имел. Он запретил Элеоноре и «Прометею» приближаться к его детям. Как раз, когда Коле стукнуло восемнадцать...
«Коля. Усиливает себя. Но каждый раз платит за это частичкой своей плоти, шрамами, которые не заживают. Таня... чувствует технологии на тактильном уровне, видит коды как физические объекты. Им бы научиться контролировать это... но их отец предпочёл заточить их в четырёх стенах. И ради чего? Чтобы подыграть своим амбициям? Ну мы получили то, что получили. Одержимого калеку и хакера-анархистку.»
А их с Машей... учили. Сначала Элеонора, потом инструктора «Прометея». Их не ломали. Их направляли. Их сила стала оружием, а не проклятием.
Настя посмотрела на Свету. На её пустой, испуганный взгляд.
«Что же проснулось в тебе, милая?»
Она видела в этом взгляде то же самое, что когда-то в глазах Коли — животный ужас перед тем, что живёт внутри.
«Маша была права. Я чуть не совершила ту же ошибку. Пытаясь запереть её, я подписывала ей приговор.»
— Обувайся, — тихо, но не допуская возражений, сказала Анастасия. — Надо ехать.
Света подняла на неё потерянный взгляд.
— Куда?
— В «Прометей». — Настя уже набирала на карманном ЭВМ номер Маши. — Твоё обучение начинается. Сегодня. Прямо сейчас.
Она не могла позволить своей сестре стать ещё одним Николаем. Или, что хуже, стать тем, чего Настя так боится. Полностью отдастся силе с которой не сможет справиться.








