Глава 96: Пятнадцать ударов
Елена взяла плеть. Рукоять была грубой, шершавой, и от ее прикосновения по нежной коже ладони пробежала дрожь. Она сделала шаг, другой, останавливаясь за спиной Ратибора. Близость его огромного, напряженного тела ударила ей в голову, как крепкое вино. Она видела каждую мышцу на его спине, каждый старый шрам. Видела, как вздулись жилы на его шее от сдерживаемого напряжения.
Первый удар был неуверенным. Он скорее шлепнул, чем ударил. По спине Ратибора пробежала лишь легкая дрожь. Он даже не шелохнулся. Этот слабый удар и тихий смешок, пронесшийся по рядам слуг, стали для нее последней каплей. Унижение захлестнуло ее.
Она замахнулась снова, закрыв глаза, и вложила в этот взмах не силу, а всю горечь прошлой ночи.
Один. Удар со свистом рассек воздух. Плеть обожгла кожу. «Это за нее! За то, что она посмела прикоснуться к тебе!»
Два. Еще один удар, хлесткий, яростный. «Это за то, что ты позволил ей! За то, что не прогнал!»
Три. Она открыла глаза. На его спине проступил первый красный рубец. «Это за твои лживые глаза! За твое молчание!»
Она начала входить в какой-то страшный, пьянящий раж. Каждый взмах был как слово, которое она не могла произнести вслух.
Четыре. «За то, что ты просто вещь! Моя вещь!»
Пять. Удар пришелся по старому шраму, и Ратибор глухо, судорожно втянул в себя воздух. Она услышала. Это доставило ей острое, мучительное удовольствие. «Чувствуешь?! Ты хоть что-то чувствуешь?!»
Шесть. По ее щекам покатились слезы. Слезы ярости, бессилия и обиды. «Ты мой!» — прошептала она так тихо, что ее услышал только он, стоящий вплотную, и, может быть, Деметрий.
Семь. «Я тебя купила! Я тебя спасла!»
Восемь. Ее рука начала уставать, но она не замечала этого. Она перехватила плеть поудобнее. «Я тебя вылечила! Я тебя сделала мужчиной!»
Девять. Ратибор молчал. Его молчание было как стена. Она билась об нее, как обезумевшая птица о стекло. «Ненавижу! Ненавижу твое упрямство! Твою гордыню!»
Десять. Первая капля крови выступила на коже. Она смотрела на нее, завороженная. «Только мой!» — снова прошептала она, и шепот ее был похож на всхлип.
Ее движения стали лихорадочными, быстрыми. Она уже не целилась. Она просто била, снова и снова, осыпая ударами его широкую спину, плечи.
Одиннадцать. «Ты будешь принадлежать только мне!»
Двенадцать. «Ты будешь думать только обо мне!»
Тринадцать. «Ты будешь желать только меня!»
В какой-то момент, между ударами, она заметила, как дрогнули плечи Ливии в толпе. И эта дрожь ее соперницы придала ей новых сил для последних, самых жестоких ударов.
Четырнадцать. Она замахнулась, собрав последние силы, и этот удар был самым тяжелым, он заставил тело Ратибора судорожно дернуться. Он не издал ни звука, но она почувствовала его боль, она увидела ее в том, как натянулись веревки на его запястьях.
Пятнадцать. Последний удар был почти без сил. Она выдохлась. Плеть выпала из ее ослабевшей руки.
Она стояла, тяжело дыша, и смотрела на дело своих рук. Вся его спина была в кровавых полосах. Он все так же молчал. Но теперь она знала — он все слышал. Каждое ее безмолвное слово, вложенное в каждый удар.
Ее трясло. Ярость отступила, оставив после себя лишь опустошение и горький вкус слез на губах. Она не сломила его. Но она заклеймила его. Поставила на нем свою метку, написанную кровью. Она совершила дикий, варварский обряд, превращая его из просто купленного раба в свою личную, истерзанную собственность.
"Отвязать", — бросила она и, шатаясь, пошла прочь, оставив за собой звенящую тишину, запах пота и крови, и молчаливую фигуру мужчины, привязанного к столбу, который вынес ее ревность и боль на своей спине.
