Среди мрачных ёлок виднелись кое-где редкие осины и берёзы. Они уже пожелтели, и на фоне тёмно-зелёных елей казались нестерпимо яркими, будто пылающие в ночи костры.
— Вёдро* кончается. Пора, первый месяц осени на исходе. Долго погода людишек баловала, — сказал сам себе Ефрем.
Он вышел на залитую солнцем поляну и сразу же увидел семейку белых грибов. Ведьмак нагнулся и охнул, стиснув зубы — наклон отозвался болью в только-только подживших рёбрах. Неделю назад Ефрем летал в Тверскую губернию на свадьбу. Но вместо весёлой гулянки пришлось сражаться с лягушкоподобной тварью, которая наслала хворь на деревню. Тварь была сильна и хорошо потрепала ведьмака, поломав ему рёбра и приложив головой о камни. Если б не помощь призрачной птицы, которую призвал Ефрем, туго бы пришлось. Только вместе тварь одолели.
Целительными чарами Ефрем владел отлично, и через пару дней все синяки и шишки исчезли, а обломки рёбер уже не грозили разойтись в стороны. Но некоторые движения ещё причиняли боль, хоть и вполне терпимую. Ефрем мог убрать её нужным заклятием, но это замедлило бы сращение костей. Поэтому ведьмак решил потерпеть.
Аккуратно срезав грибы и положив их в корзину, Ефрем перешёл к следующей семейке, выглядывающей из-под пожухлой травы.
Вдруг из чащи бесшумно вылетел филин. Он сделал круг над поляной и, заметив согнувшегося над грибами Ефрема, рванулся к нему и… приземлился ему прямо на спину!
Ведьмак, впрочем, даже не вздрогнул. Он только усмехнулся и медленно выпрямился. Филин вспорхнул, а потом сел ведьмаку на плечо и легонько потёрся клювом об его нос. В ответ человек пальцем почесал филину лоб.
— Баламут ты, Филька! — с шутливой укоризной сказал птице Ефрем. — Кормлю тебя, зимуешь в тепле, а ты вона что — пугать вздумал. Ишь, бессовестный.
— Ухухуху! — радостно отозвался филин.
— Да я тебя давно почуял, просто не стал тебе забаву портить.
— Уху, уху, уху! — закричала птица с другой интонацией, тревожной.
— Я знаю, — тихо сказал Ефрем. — Сейчас у неё и спросим.
И, резко повернувшись, он подошёл к кусту на краю поляны и сказал:
— Выходи! Думаешь, я тебя не заметил? Ты за мной давно крадёшься.
— Выходи, ничего я тебе не сделаю.
За кустом зашуршало, зашелестело, и на поляну вышла женщина. Одета она была по-крестьянски: льняная рубаха, сарафан, передник. Волосы убраны под платок, на ногах — лапти. Всё поношенное, бедное, не раз штопанное. Руки огрубевшие, дочерна загорелые, как и лицо. От глаз, как лучи от солнца, кругом разбегались морщинки.
Женщина показалась Ефрему знакомой. Где-то он её видел.
— Ты кто? Чего за мной по лесу ходишь? — первым нарушил неловкое молчание ведьмак.
— Ты ведь мельник Ефрем Телегин? — ответила вопросом на вопрос женщина.
Ведьмак утвердительно кивнул. Филин, нарочито громко хлопнув крыльями, взлетел с хозяйского плеча и уселся на ветку. Женщина вздрогнула от резкого звука и рывка птицы, но с места не сдвинулась.
— Дело к тебе есть, Ефрем Захарович. Важное и тайное. Поэтому я за тобой в лес пошла, чтобы с глазу на глаз, значит… В деревне-то не утаишься, всё услышат. Говорят, ты — сильный колдун?
— Говорят… — гнусаво передразнил Ефрем. — Говорят, на Москве и кур доят. Ты сперва про себя скажи, кто такова, откуда. Что-то я тебя в соседних деревнях не видел.
— Из Киселихи я. Деревня за дальним лесом.
— А, это та деревня, что помещик Зубов как-то в карты проиграл?
— Ага. Звать меня Евдокия. Помнишь плотника Матвея Кривцова? Кудрявый такой, семь лет назад утонул. Вот я — жена его.
Теперь ведьмак вспомнил вечно лохматого весельчака-плотника и его жену, которых он в самом деле иногда встречал на ярмарках.
— Вот оно что… Ясно. Ну и что за дело?
— Такое, что без волшбы никак. Ты и вправду колдун, это я видела, — и Евдокия подняла глаза на филина, который дремал на ветке.
— Ведьмак я, — привычно поправил Ефрем, которому слово “колдун” не нравилось. — Что стряслось-то?
Евдокия медленно и тихо, будто это не у Ефрема, а у неё самой ещё не зажили сломанные рёбра, спросила:
— Ты умеешь говорить с мертвецами? Узнать у них что-нибудь?
— Э… Да как сказать, — почесал затылок Ефрем. — Разбираться надо. Не со всяким мертвецом сладить можно и не всегда. А тебе зачем?
Евдокия нервно скомкала передник, тут же тщательно его разгладила. А потом пристально посмотрела на ведьмака. Его будто плетью ожгло — столько боли и бессильной ярости плескалось в голубых глазах женщины.
— Дочка моя старшая, Катерина… Были другие дети, но все и до года не дожили. А Катька выросла. Огонь-девка! Смешливая такая да ласковая, всё со мной обнималась. А пела как!.. Соловьи заслушаются. Девятнадцать лет бы ей зимой исполнилось.
— То есть уже не исполнится?..
Прикусив губу, Евдокия покачала головой: нет. И надолго замолчала, глядя куда-то себе под ноги. Ефрем её не торопил. Но вот женщина заговорила:
— Муж утонул, когда дочке 12 лет было. С тех пор наплакались мы вдвоём: баба да девчонка-малолетка. Горька, Ефрем Захарович, вдовья доля-то! И родни нет, чтобы помочь. Но бог выправил, как-то наладилось, Катя выросла… Всё вроде хорошо. А неделю назад пошла я в дальнее село, к куме по делам. Припозднилась, да и заночевала у неё, потом на следующий день домой. Подхожу к Киселихе, а мне кричат: “Катька твоя повесилась!”. Не помню, как до избы добежала. А там… Катюшка лежит бездыханная.
— А почему “лежит”, если повесилась? — спросил любящий точность Ефрем.
— Соседка её утром нашла. Услышала, что скотина некормленная кричит. Пошла проверить, заглянула в сарай, а там… Там Катька висит, холодная уже.
— Спасибо. Так её, неотпетую, и похоронили… У перекрёстка, как собаку. Наш поп, отец Макарий, даже рядом с кладбищем её похоронить не дал. Нечего, говорит, освящённую землю близостью самоубийцы, хоть и за оградой, поганить.
— Да, большое горе... Но от меня-то ты что хочешь?
Евдокия расправила плечи и снова глянула на ведьмака, будто плетью хлестнула:
— Разобраться хочу, что случилось. Вечером была дочь здоровая да весёлая, а утром уже в петле. И никто не видел ничего и не слышал. Ты ведь колд… ведьмак! Призови душу Катюшки, мысли её прочти, что ты там умеешь! Пусть она расскажет, что случилось, почему она… так поступила. Сможешь?
Ефрем молчал, раздумывая. Непросто это — связаться с покойником да ещё и получить от него ответ. Когда душа освобождается от тела, то переходит в совсем иное состояние, и мёртвому живого понять сложно. А уж сколько всего должно удачно совпасть, чтобы ритуалы сработали!..
Долгое молчание Ефрема Евдокия поняла по-своему. Прищурившись, она достала из-за пазухи свёрток и подбросила его в руке. Красноречиво звякнули монеты.
— Мы с мужем Кате на приданое копили. Всё отдам. Только помоги! Я жить не смогу, себя сглодаю, с ума сойду, если не узнаю, что стряслось. Каждый миг думаю: а если б я тогда к куме не ушла?.. Помоги, Ефрем! Если откажешь, то камень у тебя вместо сердца!
— Да погоди ты, трещотка! Думаю. А где именно дочку твою похоронили?
— Знаешь перекрёсток, где дорога с трёх деревень на тракт на Рыбинск выходит? Вот там, на обочине…
Губы Евдокии задрожали, из глаз выкатились две слезинки. Женщина крепко зажмурилась и прикусила губу, чтобы не разрыдаться в голос. Ведьмак же прикинул место: хоть тракт на уездный город идёт, до ближайших деревень далековато. Значит, ночью на перекрёстке безлюдно, никто не увидит ритуалов с покойницей.
— Скажи-ка, Дуся, а есть ли у тебя прядь Катиных волос, вот такая, — ведьмак показал расстояние между вытянутыми большим и средним пальцем, — и обрезки её ногтей?
Женщина задумалась, а потом покачала головой: нет.
— Значит, придётся могилу вскрывать. Без волос и ногтей Кати я ничего не сделаю, не сработают чары. Решай, как тут быть.
Теперь уже Евдокия задумалась. По лицу ведьмак видел, что в её душе желание узнать правду борется с суеверным страхом и отвращением.
— А ты только волосы и ногти возьмёшь? Больше ничего?
— Ничего. И тело тут же обратно зарою.
— А, гори оно огнём! — решилась Евдокия. — Хуже-то уже не будет. Делай, ведьмак, что надобно. Катюша наверняка не обидится... Только я с тобой вместе пойду!
— Это ещё зачем? Только мешать будешь! Ночью на перекрёстке опасно, нечисть всякая шастает. Да и люди вдруг увидят… Ведьмой прослывёшь, а оно тебе надо?
— Плевать! — яростно крикнула Евдокия, сжала кулаки и надвинулась на Ефрема. — Мне надо своими глазами видеть, что будет. Ты, ведьмак, меня не пугай, чай, не из трусливых! А ежели думаешь, что глупая баба в обморок хлопнется или разболтает всё, то так скажу: не знаешь ты сердца материнского. С тобой иду.
— Ладно-ладно! — сдался удивлённый таким напором Ефрем. — Но учти, если лишнего ляпнешь или будешь мне мешать…
— Не буду. Чай, мне не пять годков. Ну что, берёшься?
Ефрем и Евдокия пожали друг другу руки, закрепляя сделку, и женщина отсчитала ведьмаку задаток. Они ещё постояли, обсуждая будущее дело, а потом Евдокия ушла.
Вот женские шаги затихли, и Ефрем остался в лесу один. Он окинул взглядом поляну: филин Филька давно улетел, устав ждать, пока люди наговорятся. За птицу Ефрем не беспокоился: филин, хоть и был ручным, летал, где хотел. Нагуляется — сам вернётся.
Ведьмак заглянул в корзину и вздохнул, глядя на сиротливо лежащие на дне грибы. Но дальше в лес не пошёл. Наоборот, бурча что-то себе под нос, Ефрем зашагал домой, к селу Клешнино. Грибное настроение у ведьмака совсем пропало.
---------------------------------------------------------
* Вёдро (устар.) - тёплая, сухая погода
Ведьмак выглянул в окно — полностью стемнело. Осенняя ночь вступила в свои права, ночь безлунная, облачная и непроглядно-тёмная.
Как раз то, что нужно. Пора.
Совсем скоро ведьмак должен встретиться с Евдокией, чтобы призвать душу её погибшей дочери Кати и расспросить, что случилось.
“Суету с мертвяками” (так Ефрем называл заклинания, связанные со смертью и покойниками) ведьмак откровенно не любил. Уж очень много хлопот. Нужны сложные снадобья и инструменты, много всего должно удачно сойтись — фаза луны, положение созвездий, даже погода! Но капризные чары всё равно могли развалиться в любой момент, даже если всё сделать правильно. Поэтому больше “суеты с мертвяками” Ефрем не любил только стихийные заклинания, ибо сладить с погодой ещё сложнее.
Если бы не колдовская примета, что отказать просителю — значит надолго потерять удачу, да не сочувствие к материнскому горю Евдокии, Ефрем нипочём не взялся бы за это дело. Но раз уж согласился, следовало сделать всё честь по чести.
Вздохнув, Ефрем стал складывать в сумку всё нужное.
Деревянная лопатка, похожая на детскую игрушку. Ефрем когда-то самолично выстругал её из доски старого полусгнившего гроба.
Заговорённая игла с вдетой в неё парчовой серебряной ниткой.
Две бутылочки — одна с чистой заговорённой водой, другая — с бурым зельем, состав и назначение которого знал только сам Ефрем.
Складная походная жаровня и несколько берёзовых поленьев — для костра.
Маленькое зеркало в костяной оправе.
Ещё кое-какие нужные вещи и бутылочки.
И последнее: повесить на пояс шесть заговорённых ножей и взять корень плакун-травы, чтобы защититься от нечисти. Ночной перекрёсток — место опасное. За себя-то Ефрем не боялся, но сегодня он шёл колдовать не один. Мало ли что…
Ефрем оглядел себя и сумку.
Ведьмак взял стоящие у печи вилы и вышел на улицу. Заперев дверь в избу, он огляделся по сторонам: не видит ли кто?
Но нет, всё было тихо и безлюдно.
Ефрем сел на свой транспорт, зажмурился, сосредоточился и шёпотом произнёс нужное заклинание.
Вилы шевельнулись и стали плавно подниматься. Перед мысленным взором Ефрема скользили потоки магической силы, оплетающие вилы и тянущие их прочь от земли.
И вот уже ведьмак поднялся над кронами самых высоких деревьев. Теперь можно не бояться, что какой-нибудь олух, которому не спится ночью, увидит Ефрема и его узнает.
Вот вилы перестали подниматься, выровнялись, а затем устремились вперёд. Одной рукой Ефрем держался за вилы и направлял их полёт, а другой придерживал сумку.
Осенние небеса были пусты. Никто Ефрему не встретился, чему он только обрадовался. Вот бы и на перекрёстке так было!..
…По воздуху ведьмак долетел быстро. С высоты он издалека заметил у верстового столба слабый огонёк и человеческую фигурку рядом. Значит, Евдокия уже на месте.
Приземлившись поодаль, за кустами, ведьмак пошёл к месту встречи пешком. Конечно, можно было с гусарской лихостью подлететь прямо к Евдокии. Но кто знает, что она вытворит: то ли в обморок упадёт, то ли завизжит так, что и в дальних деревнях всполошатся.
Услышав шаги, Евдокия вздрогнула. Она резко обернулась и подняла фонарь, чтобы разглядеть идущего. Узнав Ефрема, она облегчённо вздохнула и вытерла лоб рукавом.
— Доброй ночи! — поздоровался ведьмак. — Давно здесь стоишь?
— Доброй, Ефрем Захарович. Почитай, час уже тут.
— Какой-то барин на почтовой карете проехал, и всё, больше никого.
— Хорошо. Ну что, начнём? Имей в виду, чары очень капризные. Чуть что не так, и всё псу под хвост. Последний раз спрошу: сдюжишь? Может, тут подождёшь?
И Ефрем пристально посмотрел на Евдокию. В тусклом свете фонаря лицо женщины казалось бледной безжизненной маской. Но её губы были упрямо сжаты, а прищурённые глаза смотрели зло и решительно.
— Даже не сомневайся, ведьмак. Сдюжу.
И вдвоём они подошли к нужному перекрёстку.
Перекрёсток дорог — место особенное. Оно находится сразу в двух мирах, человеческом и потустороннем, но по-настоящему не принадлежит ни одному из них. Здесь можно перейти из одного мира в другой и иногда даже не заметить этого. У перекрёстков особая волшебная сила, которую не сравнить ни с чем другим.
Именно поэтому здесь проводят свои ритуалы колдуны и шастает всякая нечисть. И поэтому на перекрёстках часто хоронят тела тех, кто умер нехорошей смертью, а значит, может вернуться в опасном обличье: самоубийцы, казнённые преступники, те, кто умерли от заразной болезни, те, кого подозревали в колдовстве… Живые надеялись, что душа опасного покойника, оказавшись на перекрестье дорог и миров, заблудится и не найдёт пути к людям.
И на перекрёстке нельзя поднимать с земли вещи, даже если это полный кошель золота. Вместе с вещью прицепится порча или какая-нибудь потусторонняя гадость, которая высосет из тебя удачу и жизненные соки. А избавиться от неё ой как непросто!..
Словом, обычному человеку ночью на перекрёстке находиться опасно. Да и колдун, особенно слабый и неопытный, может нарваться не только на мелкую нечисть, а на кого-то серьёзного, и эта встреча кончится плохо.
На перекрёстке всем надо быть осторожными.
Но сейчас, на счастье Ефрема, здесь была только мелкая нечисть, вроде шуликунов и блазней*. Они приседали и прыгали через головы друг друга, радуясь какой-то своей странной игре. Но, завидев ведьмака, они бросились врассыпную, как стайка мальков, заметившая щуку.
— Ефрем… — раздался дрожащий голос Евдокии. — Тут кто-то есть?!
— С чего ты взяла? Погоди, ты что, кого-то видишь?
— Нет, но… Не знаю… как будто тени мелькнули. А луны-то нет! И звёзд тоже, откуда теням взяться.
— Вона как! — удивился Ефрем и посмотрел на свою спутницу долгим, внимательным взглядом, как будто впервые её увидел.
“У неё что, есть дар к волшбе? Обычный-то человек этих существ не видит, если только они сами не хотят показаться. А сейчас они явно не хотят. Бывают, конечно, чувствительные люди, которые что-то чуют, но сами не знают, что. А Дуся-то сказала про тени! Значит, углядела. Ладно, потом разберёмся. Если у неё есть способности, то всё равно слабые и нераскрытые”, — подумал ведьмак.
Вслух же он сказал убедительно и ласково:
— Никого нет. Нервишки шалят просто, вот и кажется всякое. Ты это… успокойся, всё хорошо. Я же тут.
— Ага, — вздохнула Евдокия и вдруг взяла Ефрема за руку.
Этот жест вышел таким простым и естественным, что ведьмак не сообразил отдёрнуть руку или как-то возразить. От женской ладошки, доверчиво лежащей в руке Ефрема, шло приятное тепло. Это неожиданное ощущение так не вязалось с ночным перекрёстком и предстоящим делом, что ведьмак сбился с мысли и неловко закашлялся.
— Пора! — резко и отрывисто сказал он.
И вот ведьмак с Евдокией от правого нижнего угла перекрестья дорог спустились к обочине. Там виднелся свежий могильный холм с маленьким, криво сколоченным крестом.
Евдокия издала тихий, полный страдания стон, но руки ведьмака не отпустила.
Встав у изголовья могилы, Ефрем ещё раз осмотрелся.
Он достал из сумки лопатку и стал шептать над ней заклинание:
— Большое за малым, часть за целым, море за каплей...
Евдокия молча наблюдала. Ей очень хотелось спросить, как ведьмак будет раскапывать могилу игрушечной лопаткой, но, помня обещание, сдерживалась.
— …Да будет моё слово крепко! — закончил заклинание Ефрем.
Он воткнул лопатку в изголовье могилы и чуть сковырнул землю. А потом растопырил пальцы и сделал ими движение, будто тянет что-то вверх.
Пару мгновений ничего не происходило. Только Ефрем стоял с вытянутыми руками, словно что-то держал, и на виске от напряжения набухла и запульсировала жилка.
Вдруг могильный холм вздрогнул и зашевелился. Сначала один комок земли поднялся в воздух, потом второй, третий… Вот уже и приподнялся целый пласт. Могила раскапывалась сама собой!
Широко раскрыв рот, Евдокия смотрела, как комки земли парят на высоте человеческого роста, будто рой диковинных насекомых.
Вот уже показалась крышка гроба. Ефрем выкрикнул непонятное слово, и вся поднятая земля, собравшись в огромный ком, полетела в сторону. Ещё одно колдовское слово, и земля осела в траву шагах в десяти от могилы.
— Вууух! — шумно выдохнул Ефрем и, достав бутылку с водой, сделал два больших глотка.
— Вот, утри лоб. Взопрел весь, — Евдокия протянула ему чистую тряпицу, которую достала из кармана передника.
Ведьмак благодарно кивнул:
— Я отдохну, а ты поглядывай. Если что странное увидишь, сразу скажи.
Сев прямо на траву и вытянув ноги, ведьмак закрыл глаза. После такого сильного заклинания нужен отдых, но потом надо действовать быстро. Разрытая могила, особенно свежая, своей аурой смерти притягивает потусторонних существ. Для одних эта аура — любовное зелье, для других — лакомство, для третьих — опасность, которую надо проверить лично и оценить, насколько она велика.
Так что нужно пошевеливаться, не то придёт кто-нибудь пострашнее шиликунов и блазней. Да и те вон уже из кустов выглядывают. Правда, близко не подходят — боятся ведьмака.
Ефрем поднялся на ноги и достал колдовской инструмент из сумки. Он собрал жаровню, положил рядом дрова, кремень и кресало. Потом капнул на поленья немного бурого зелья, остро пахнущего травой и пряностями, и что-то зашептал.
Евдокия старательно прислушивалась, но не разобрала ни слова.
Иголку с ниткой Ефрем тоже сбрызнул зельем и положил на край жаровни.
Затем он протянул Евдокии корешок плакун-травы.
— Что это? — шёпотом спросила она.
— Оберег от нечисти. Она ужасно плакун-травы боится. Возьми. Пока я буду чары творить, ты с этим корешком обходи кругом меня и могилу. Не бойся, тебя никто не тронет, тут близко никого нет. Но на всякий случай надо.
— Близко никого нет, а далеко?.. Ох, темнишь ты, ведьмак, — покачала головой женщина и убрала за спину протянутую было к корешку руку. — Кто тут шастает, а? Меня скормить им хочешь?!
— Некогда спорить! — повысил голос Ефрем. — Ты что обещала? Делай, что говорю.
— Ладно, ладно, — как-то сразу сникла Евдокия и взяла плакун-траву. — Чего с ней делать-то?
— Просто держи в руке. И не потеряй!
— Чай, не дура, — проворчала Евдокия. — Ходить что ли?
Женщина медленно, то и дело оглядываясь то на могилу, то на ведьмака, зашагала по кругу.
— Вот так-то. Всё делом занята, — сказал себе под нос Ефрем и спрыгнул в могилу.
Взявшись за крышку гроба, он попробовал её сдвинуть. Крышка не поддалась — заколотили крепко, на совесть. Видимо, односельчане боялись, что самоубийца обернётся упырихой и повадится по ночам пить кровушку.
Ведьмак зашептал заклинание, и гвозди сами зашевелились, выворачиваясь из дерева. Собственно, и не надо было полностью открывать гроб. Надо только сдвинуть крышку, чтобы взять ногти и волосы покойницы.
— Ефрем! — позвала Евдокия, и в её голосе послышался страх. — Иди сюда! Там что-то странное!
Ругнувшись, ведьмак упёрся руками в края могилы, и оттолкнувшись, выскочил наверх.
— Смотри, вон, на дороге!
Евдокия показала вдаль. По Рыбинскому тракту мчалась… воронка вихря!
Она быстро приближалась, и ведьмак понял, что она огромная, в два человеческих роста, а то и больше.
В ночной тишине слышался свист воздуха и шорох камней, которые вихрь втягивал в себя с дороги.
А кругом царила спокойная погода, без намёка на бурю, где такой вихрь мог бы зародиться сам собой.
— Встречник, язви его через колено! — выругался ведьмак. — Дуся, с дороги! В кусты спрячься и плакун-траву в руке держи. Ну, живо!
Евдокия стала ещё бледнее, чем была, а глаза от страха расширились так, что, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Но она нашла в себе силы кивнуть и выполнить указание ведьмака.
Убедившись, что женщина спряталась, Ефрем вынул из-за пояса два заговорённых ножа, перехватил их поудобнее и вышел на середину дороги, преграждая путь вихрю.
А он был уже рядом. Громадный, страшный, с грозным свистом он мчался вперёд. В сердцевине вихря что-то чернело, и иногда на поверхности воронки проступали то клыкастый оскал, то пряди спутанных волос, то круглые, горящие злобой глаза.
“Точно, встречник, — мелькнуло в голове у ведьмака. — Явился на свеженькое, паскуда!”.
Встречником называют злобного духа, который в облике вихря носится по дорогам и перекрёсткам, особенно ночью. Неосторожного путника он запросто может утащить с собой. Ещё привлекают встречника места с дурной славой: там, где погибло много людей, где случилось самоубийство или где часто пропадают люди.
Вот и сейчас он, учуяв вскрытую могилу девушки-самоубийцы, мчался сюда.
Заметив ведьмака, он замедлился. Дух привык, что люди его боятся и убегают прочь. А Ефрем нагло стоял посреди дороги!
Встречник озадаченно остановился. Куцый его умишко силился понять, что не так в этом странном человеке. Так ничего и не придумав, встречник решил обойти Ефрема и свернул с дороги, направившись напрямик к такой притягательной могиле.
Но ведьмак снова встал у него на пути. Только тогда встречник заметил в руках у человека ножи. А закалённое железо дух ненавидел и боялся его.
Взревев так, что с деревьев посыпались листья, дух выпустил из вихревой воронки четыре длинных когтистых руки и бросился на Ефрема.
Но встречник опоздал: ведьмак метнул заговорённый нож, и он вонзился прямо в сердцевину вихря. Второй нож ведьмак швырнул к подножию воронки, и его потоками воздуха засосало внутрь.
Встречника отшвырнуло назад, будто он налетел на невидимую стену. Вихрь весь затрясся, из его сердцевины раздалось злобное шипение. Вращение воронки замедлилось, она стала терять форму и распадаться.
Из сердцевины донёсся жуткий стон, вихрь таял на глазах. Минута — и никого нет, только в траве осталась лужица чёрной жижи, в которой лежали два ведьмачьих ножа.
Ефрем облегчённо вздохнул. Развоплощённый встречник больше не опасен, теперь он будет долго набираться сил, чтобы собрать новый вихрь. А другая нечисть пока не сунется — шум драки всех распугал.
Тщательно вытерев ножи, ведьмак крикнул Евдокии:
Женщина выбралась из кустов и, потрясённо глядя на чёрную лужицу, спросила:
— Встречник. Злой дух, что летает по дорогам. Не бойся, его уже нет. Идём скорее.
Вместе Ефрем и Евдокия подошли к могиле. Ведьмак спустился, а женщина сверху светила фонарём.
Ефрем сдвинул крышку гроба, и в нос ударила сладковато-удушливая вонь тления. Привыкший ко всякому ведьмак едва поморщился, а вот Евдокия наверху вскрикнула и зажала нос.
Ведьмак быстро срезал несколько прядей волос (хватило бы одной, но он взял больше, про запас), а потом приподнял мёртвую ладонь и состриг со всех пяти пальцев ногти.
Бережно сложив добычу в холщовый мешочек, он задвинул обратно крышку и зашептал заклинание задом наперёд, тем самым возвращая гвозди на место. И только убедившись, что гроб снова надёжно заперт, он полез наверх.
— Взял? — спросила Евдокия.
Ефрем зачерпнул лопаткой земли из кучи и, шепча заклинание, бросил комок на крышку гроба. Потом и вся куча поднялась в воздух и стала обрушиваться вниз, засыпая могилу. Пара минут, и могильный холм снова на месте и даже заново утрамбовался. Если не видел своими глазами, то и не догадаешься, что могилу вскрывали.
— Ядрёна колокольня! — воскликнула Евдокия. — Я даже не думала, что колдуны такое умеют.
— Учился много, вот и умею, — слегка улыбнулся ведьмак.
Он установил жаровенку прямо на могильном холме и стал разводить костёр. Пока пламя разгоралось, он вылил в жаровню бурое зелье и туда же положил волосы и ногти Кати. Потом он окунул в зелье иголку и нитку.
Рядом с жаровней ведьмак поставил плошку с водой и пристроил рядом зеркало, так, чтобы в нём отражалась вода, а в воде — зеркало.
Евдокия стояла чуть в стороне. Глаза женщины блестели лихорадочным блеском. Пальцы дрожали не только от пережитого страха из-за появления встречника, но и от мучительного ожидания: получатся ли чары?..
А Ефрем полностью сосредоточился на ритуале. Пока всё шло хорошо: коридор между миром людей и миром потусторонним открылся и был стабилен. И душа девушки была где-то рядом, это Ефрем чувствовал.
— Катерина, дочь Матвея и Евдокии, заклинаю тебя — приди! Змея в траву, птица в небо, рыба в омут, а нить в иглу…
Пока Ефрем произносил заклинание, огонь прогрел жаровню, и зелье стало закипать. От жаровни повалил серый дым, но он не рассеивался, а висел густым облаком.
Вдруг в дымном облаке что-то заблестело. Ефрем схватил иглу и, бесстрашно сунув руку в дым, сделал несколько стежков, будто пришивая это что-то к воздуху. Конец нитки остался в жаровне, а саму иглу ведьмак осторожно повёл вниз и положил в плошку с водой. Получилось, что нить соединила нечто в дыму, воду и зеркало.
Дым над жаровней исчез, а на его месте повисло серебристое, переливающееся искрами облачко. Из него уходила вниз серебристая нить, которая обвивала нитку, протянутую Ефремом. Облачко мерно колыхалось, будто дышало. А потом в нём проступило лицо девушки: большие глаза, трогательные ямочки на щеках и печальная улыбка.
— Катюша! — с надрывом крикнула Евдокия. — Доченька!
Женщина всхлипнула и рванулась к жаровне.
— Не подходи! А то заклинание сломаешь.
Нехотя, но Евдокия повиновалась и осталась на месте, неотрывно глядя на серебристое облачко с лицом дочери.
— Катерина, слышишь ли ты меня? — спросил Ефрем. — Понимаешь ли мои слова?
Девушка в облаке кивнула и слегка улыбнулась, мол, да, всё слышу.
— Помоги нам! Покажи, что случилось в ту ночь, когда ты умерла.
Серебристое облачко потемнело и сжалось, а потом резко дёрнулось в сторону, стремясь улететь. Но нитка с иголкой удержали его на месте.
— А ну, не елозь! — прикрикнул Ефрем.
На миг повисла тишина, а потом ведьмак добавил, смягчив голос:
— Катя, я знаю, тебе неприятно это, ты хочешь покоя. Но мать пожалей! Она ведь рехнётся или в петлю полезет, если не узнает, в чём дело. Видишь, она не побоялась даже ко мне, ведьмаку, прийти. Покажи ей. Горькая правда нужнее неизвестности.
Лицо Кати стало суровым, но само облачко расправилось и посветлело. Серебристые искорки стали сбегать по нитке вниз и оседать в плошке. По воде прошла мелкая рябь, а потом поверхность воды стала зеркально-блестящей и начала слабо светиться.
— Так бы сразу! — одобрительно сказал ведьмак. — Дуся, иди сюда! Теперь можно. Встань рядом и смотри.
Еле живая от волнения, Евдокия на ватных, не слушающихся ногах подошла и заглянула в плошку с водой.
----------------------------------------------
* Названия мелкой нечисти. Блазни (от слова “блазниться” — мерещиться, чудиться) — существа, наводящие на людей морок и заставляющие на короткий срок видеть то, чего нет. Например, человеку кажется, что перед ним ровная дорога, он едет и попадает в яму, на потеху блазням.
Шиликуны — мелкая нечисть, которая опасна для людей на Святки, а в остальное время куда-то пропадает. Почему бы им не плясать осенью на перекрёстках?..
----------------------------------------------
Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!
