– Это корабль! – визгнула Мишель.
Мы запрыгнули в корабль, он тут же накренился на бок, но не развалился. Хороший знак. Тимми сразу же провозгласил себя капитаном.
– Поднять паруса! – приказал он.
Кристи схватила конец наволочки и потрясла его. На солнце ее волосы отливали медью.
– Что дальше? – поинтересовалась Мишель.
– Как что? В путь! К новым приключениям! – Тимми подскочил, и корабль затрясло.
– Нужно назвать судно, – предложил я, – может, Черная Вдова?
– Неееет, – хором ответили они, – что за дурацкое название?
– Ну… в честь опасного ядовитого и суперсмертельного паука! – я пытался воодушевить их. – У пиратов и название должно быть пиратское. А вы что предлагаете? Розовая фея? – я усмехнулся.
– Хм… – задумался Тимми. – О, я знаю! Это гениально! Вы готовы?
– Месть Королевы! – друг явно ждал оваций, но их не последовало.
– Может, лучше Черный Призрак? – вмешался я.
– А если: Черная Месть Королевы, а?
– Фламинго! – рассмеялась Кристи.
– Что за хрень?! Фламинго розовый. Ой, что с этих девчонок взять… – возмущался я.
– Мишель, а ты что молчишь? – обратился к сестре Тимми. – Как ты хочешь назвать?
Она задумалась, затем, слегка смутившись, предложила:
Тимми немного разозлился, но ничего ей не сказал, затем посмотрел на мою реакцию.
– Что скажешь? Наверно, ей будет приятно, когда она вернется.
– Черная Робин? – серьезным тоном спросила Кристи. Мы одновременно засмеялись, исподтишка поглядывая друг на друга, будто нарушаем какие-то правила.
– Это твоя шутка дня, Кристи… Ладно, пусть будет Робин, – заключил Тимми. – Впрочем… Робин Гуд. Двойное название. О как!
– Нельзя называть пиратский корабль Робин Гуд, что за ерунда?! – возмутилась Кристи.
– Всем известно, – поучала она, – что Робин Гуд обкрадывал богатых и отдавал все бедным! А пираты – просто грабители!
– Вы только послушайте ее: «Просто грабиииители!», – Тимми изобразил девчачий тон, – «Пираты – это прооосто грабииители!». Мы-то хорошие пираты! Будем забирать сокровища у богатых и отдавать их бедным. Ну, ты довольна?
– Ага. И начнем с себя. Потому что мы – бедные!
Я расхохотался, Мишель последовала моему примеру. До чего ж хитер засранец!
– А как насчет новых прозвищ? Я бы хотел быть… хм… – продолжил он.
Далее мы обсуждали, какие имена кому больше подходят. Среди них были Черная Борода, Силач Джо, Розовый Фламинго, Канарейка и другие.
Вечером я помогал бабушке на кухне. Она пекла пирожки и учила меня, как правильно их упаковывать. Услышав шум во дворе, Мэри глянула в окно и с ужасом выбежала из дома. Я посмотрел в то же окно: Байрон перебрался через забор, запрыгнул в куриную поилку, расплескал воду, затем стал носиться за курами и бодать их рогами. На скотном дворе стоял шум, как в школе во время перемены.
– Ох, Байрон… какой же ты козел, – сказал я вслух и засмеялся.
Сразу после ужина я ушел наверх в комнату, чтобы побыть одному. На кровати Робин сидел серый кот. Раньше он бегал от сестры, а теперь много времени проводил на ее постели или засыпал в шкафу, зарывшись в ее вещи. Но я его не виню, знаете, дети, они ведь такие… громкие и неосторожные. То за хвост дернут, то лапу отдавят. Я сел рядом и стал гладить Блинчика по нежной шерсти. На минуту мне захотелось поверить, что душа Робин переселилась в тело этой несчастной кошки. Я оглянулся, убедился, что никто за нами не следит.
– Я хочу дорассказать тебе сказку, Робин. – начал я беседу с Блинчиком, продолжая его гладить.
«Девочка потеряла голос и больше не могла говорить с братом и рассказать ему, чего хочет и чего боится. Тогда он отправился искать злого дракона. Путь его был долгим и нелегким: ему приходилось идти сквозь дремучие леса, где деревья пытались сбить его с тропы, чтобы мальчик заблудился; плыть через океан, очень и очень холодный, такой холодный, что там плавали кусочки льда; сражаться со львами и тиграми, они кусали мальчика до крови, но боли он не чувствовал, потому что все сердце было занято болью за сестру. И вот спустя много–много времени и испытаний мальчик наконец нашел дракона.
Он остановился у гигантского водопада, чтобы отдохнуть и попить воды, но услышал какой-то странный звук. Пошел на него, прошел сквозь водопад и попал в пещеру, в которой кто-то плакал. Мальчик поднял факел и увидел злого дракона, тот забился в угол и всхлипывал.
«Зачем ты пришел?» – закричал дракон. – «Много лет я прячусь от тебя в этой пещере, много лет я не видел солнца, я голоден, одинок и несчастен, а ты все равно нашел меня».
И понял мальчик, что дракон его боится, боится мести, и страх этот сделал дракона жалким и трусливым. Но и сам мальчик стал другим. Он стал сильнее, смелее и… злее. Он мог бы пощадить дракона, но зло, что зарождалось внутри него, требовало мести. Тогда мальчик придумал хитрый план.
«Расколдуй мою сестру, тогда я не стану убивать тебя», – пообещал мальчик.
«Отрежь кусок от моего хвоста и закопай под землю. Пусть твоя сестра проведет ночь на этой земле, где похоронен мой хвост. На утро проклятие будет снято», – пообещал дракон.
Мальчик поверил ему, но хотел наказать дракона за все беды и всю ту боль, что ему пришлось испытать. Когда дракон повернулся спиной, мальчик подошел к хвосту и отрезал от него кусок, а затем взобрался к дракону на спину и отрубил ему голову. Голова дракона упала, и из нее вышло предсмертное пламя. Дракон был убит, а мальчик доволен.
Обратный путь был таким же долгим, но преодолевать его было гораздо легче. Мальчик вернулся домой и обнаружил сестру спящей в своей постели. Она открыла глаза, улыбнулась и сказала: «Привет, братец! Я так соскучилась по тебе!». Мальчик крепко ее обнял и заплакал.
Я говорил, что у этой сказки хороший конец, Робин… хороший для девочки. Она вернула себе голос и жила очень счастливо. А вот мальчик… он изменился, узнал себя с другой стороны, и эта сторона ему не понравилась. И жизнь его уже никогда не была прежней…»
Я все еще гладил Блинчика, а когда закончил сказку, понял, что плачу. Капли слез падали на кошачью шерсть, и спинка животного слегка вздрагивала. Блинчик урчал под моими ласками, а грусть моя для него оставалась загадкой. Тем не менее я почувствовал себя лучше, поцеловал кота и лег в кровать.
– Спокойной ночи, Робин, – сказал я вслух, как и всегда перед сном, и отвернулся.
В ту ночь мне приснился ужасный сон. Я видел красные глаза Черного Шака. Он посматривал за мной из кустов, пока я бессильно лежал на кладбище между могилами и не мог пошевелиться. Пес угрожающе рычал, готовый броситься в любую минуту.
«Где же эти чертовы спички…!?» – ругался я, но все еще не мог двигаться. В небе раздался гром. Завыл пес. И тут вдруг я сам оказался в могиле, а сверху надо мной стояли люди и лопатами кидали землю. Но я-то живой! И все еще не могу пошевелиться. Бабушка плачет и прощается со мной, кричит: «Робин, ты ушел в лучший мир!». Епископ Рахель читает библию и приговаривает: «Зло выбирает обличие невинного ребенка…». Вот уже земля покрывает меня полностью… мне тяжело дышать. Смерть прячется за спиной, затылок покрывается испариной… Я вдыхаю воздух, и земля забивается в ноздри…
Внезапно что-то касается моей руки, и я хочу кричать от ужаса. Не тронь меня, нет! Но рот не произносит ни звука. Черви покрывают все тело, ползают, кусаются, я ощущаю их острые зубы… Я заперт здесь под землей с кишащими вокруг тварями, совершенно один, и теперь я уже мечтаю о смерти…
– Бобби… – раздается шепот из темноты. Нежный женский голос. Он кажется добрым.
Женщина хватает меня за руку, крепко сжимает.
– Это я, мама. Отныне ты будешь здесь, со мной.
Сначала я радуюсь, что не один, хотя черви все еще вгрызаются в мою плоть.
«Но я не хочу, мамочка… Хочу домой», – говорю я мысленно.
– Нет, Бобби… Домой ты не пойдешь, – ее голос становится холоднее. Склизкие пальцы сильнее сжимают мою руку, впиваются в нее ногтями. Я ощущаю трупный запах. – ТЫ ВЕЧНО БУДЕШЬ ГНИТЬ ЗДЕСЬ!!! – истерически визжит голос, и я безмолвно ору вместе с ним: от боли, от ужаса и невыносимой тоски! Безумие охватило мое сознание, спасая от невыносимого страха, и я мысленно смеялся, как ненормальный, пока чьи-то зубы впивались в шею, высасываю густую кровь…
И тут я смог двигаться и подскочил на кровати! Жадно хватал воздух, желая наполнить изголодавшиеся легкие. Несколько минут я глубоко дышал так, что у меня закружилась голова, но все еще не мог надышаться, затем плюхнулся на подушку. Какой мерзкий кошмар! И такой реальный. Нет более страшного сна, чем тот, где ты беспомощен и заперт в одной коробке с чудовищами… Я до сих пор убежден, запахи, что я вдыхал, боль, что испытывал, и прикосновения мерзких существ – все это было настоящим. Какое-то время я еще ощущал их кожей, уже находясь в своей комнате.
Внезапно мне померещилось какое-то движение в комнате. Неужто я вытащил из сна одного из монстров? Я повернул голову: кровать Робин не пуста. Голова Черного Шака смотрит на меня из тени! Светящиеся красные глаза и острый оскал на черной, как ночь, морде… И никто мне не поможет… «Что ты тут удумал?» – шепчет хриплый собачий голос и надвигается на меня.
Все-таки он добрался до меня! ОН ЗАБЕРЕТ МЕНЯ В АД! НЕТ, Я НЕ ХОЧУ!..
Я набираю полную грудь воздуха и ору что есть мочи:
Зажмуриваю крепко глаза, готовый к смерти, но… ничего не происходит. Затем вновь открываю глаза. Блинчик испуганно смотрит на меня в боевой позе: шерсть встала дыбом, уши прижаты к голове. Озираюсь по сторонам – никого. Жалею, что напугал бедную зверюгу, и жду, когда придет бабушка. Придумываю, что сказать. «Мне показалось, грабитель лезет в окно… нет, баба, показалось…», «Ой, я упал с постели и ударился головой, вот и закричал». Но бабушка не приходит. Может, я кричал не так громко, а может, ей было все равно.
Блинчик успокаивается и вновь скручивается на кровати Робин. А я вспоминаю свои жуткие сны. Могила родителей. Я уверен, что мне снилась именно она. Там внутри я ощущал их присутствие. И чье-то еще. Долго я сидел так и думал о смерти, о матери, ее гниющем трупе и ощущении страха и одиночества, что испытывал рядом с ней. Вероятно, маме до сих пор одиноко. Она лежит не в силах пошевелиться, лежит и чувствует, как черви ползают по костям… Интересно, ей все еще больно? Блинчик резко открыл глаза и взглянул на меня, как бы говоря: «Да. И она все еще кричит, просто мы не слышим». Я отвернулся от злой кошачьей морды, которая явно не простила меня, и заплакал.
Как же меня тянуло заглянуть в могилу и посмотреть, правда ли это…»
28 Июля
«Вы притихли последние дни... Должно быть, я утомил вас. Мне очень жаль, я искренне стараюсь рассказать историю как надо. Осталось не так много. Теперь я убежден, что вам следует знать правду. В какой-то степени она касается и вас тоже. Каждого из нас.
Мишель отпраздновала шестой день рождения. Мэри помогла Линде испечь слоеный торт с заварным кремом, а мы с Тимми надули шарики. Но празднику не суждено было быть, потому что их отец словил горячку (ту самую, белую), он явился домой в разгар приготовлений и устроил дебош. Сначала разбил посуду и перевернул стол, потом ему привиделось, что Мишель – иностранный шпион-карлик, поэтому с криком «в защиту королевы!» Найджел стал бросаться в нее вилками. Одна из них попала дочери в лоб. К счастью, вилки были не острые, поэтому Мишель отделалась небольшой раной над бровью и, конечно, шоком. Наделав дел и обессилев, Найджел упал лицом в торт и вырубился, и этим поставил точку на празднике. Вечер был полон слез и разочарований.
А на следующий день к нам в гости явилась Кэтрин. Вот уж чего я никак не ожидал, учитывая, что с бабушкой они были не в самых добрых отношениях. А после событий в церкви, которых Мэри, как я думаю, стыдилась, и вовсе не общались. Однако Кэтрин пришла с дочерью, они принесли лимонный пирог. Амалия шла на поправку. Она внимательно следила за всеми глазами, хоть и опускала их в пол, стоило кому-то посмотреть в ответ, но в целом она казалась ярче и живее. На ней было нежно-розовое девчачье платье, на голове две короткие светло-рыжие косички с бантами – стараниями матери Амалия выглядела лет на 6, не больше. Амалия крепко вцепилась в руку мамы и не хотела отпускать. Кэтрин навестила Мэри, чтобы поддержать в нелегкий период, призывала ее не терять надежды, но без всякой церковной бабуйни. Бабушка вроде была не против и впустила гостью. Тогда пришло время разомкнуть руки.
– Дети, а почему бы вам не поиграть в саду? – с воодушевлением сказала Кэтрин, обращаясь ко мне и подмигивая, да так быстро, что я еле уловил. Мы с Амалией засмущались и ничего не ответили.
– Робби, дорогой, ты можешь покатать Амалию на качелях, – предложила бабушка.
Я понял, что здесь мы не нужны, и хочется-не хочется, а придется развлекать гостью, несмотря на неловкость. Я повел Амалию к веранде, напоследок она тревожно взглянула на мать, видимо, им еще не приходилось разлучаться. Губы Кэтрин бесшумно произнесли: «Я люблю тебя». Мне стало грустно. Когда в последний раз мне говорили такие слова? А говорили ли вообще? Я не мог вспомнить.
Я показал своей новой подруге (очевидно, для этой цели ее привели сюда) наш виноград. Она немного впечатлилась.
– Здорово. У нас нет винограда, – так она впервые заговорила со мной. Мне был приятен ее нежный голос, он напоминал птичье пение. Я улыбнулся, и Амалия стыдливо опустила взгляд. Тогда я предложил ей присесть на качели, но она вежливо отказалась. Я не был уверен, выдержат ли качели ее вес, все-таки они предназначались для миниатюрной Робин, с другой стороны, Амалия была низкой и очень хрупкой.
– Ну давай же, я тебя сильно раскачаю, это так классно! – я стал описывать все преимущества качелей, как это здорово – лететь навстречу ветру, падать, а затем снова взлетать. В конце концов, она согласилась.
– Только не сильно, а наоборот… чуть-чуть.
– Как прикажете, капитан, – задорно ответил я.
Я слегка подтолкнул ее и стал потихоньку раскачивать. Сперва она сидела неподвижно, боясь пошевелиться, потом сама начала раскачиваться. Амалия закрыла глаза, несколько волосинок выбились из косичек и стали развеваться на ветру. Готов поклясться, что на ее лице мелькнула легкая улыбка. Любопытно.
– Свободу, – не раздумывая ответила она. – Давай быстрее.
Я послушался и подтолкнул Амалию еще пару раз. Затем еще и еще. Вдруг я нечаянно задел ее руку своей, Амалия резко отдернула ее и завизжала. Секунду спустя она рухнула с качелей, не сумев удержать равновесие. Я вроде ничего не сделал, но испугался, как бы меня не поругали. Амалия огляделась по сторонам в поисках кого-то, скорее всего, матери, а в глазах стояли слезы, которые она явно сдерживала.
– Амалия, извини, я не хотел сделать больно, – я попробовал помочь ей подняться, но она отпрянула.
– Нет, не трогай! – и поднялась сама. – Все в порядке, я просто упала.
– Не переживай. Я почти не ушиблась.
– Пожалуй, хватит качаться. Хочешь, покажу что покруче?
Она была заинтригована. Мы пошли в сторону поля. Амалия не сразу поняла, куда нужно смотреть.
– Ты умеешь хранить тайны? – загадочно спросил я.
– От всех. Но самое главное – от взрослых.
– Не знаю. Я не вру маме.
Она обошла наше строение с другой стороны.
– Неплохо. Только не лодка, а корабль!
– Вот как? – кажется, Амалии он не был интересен. Еще бы, она ведь была старше нас всех. Я вдруг понял, как здорово тусоваться с малявками.
– У нас свой клан пиратов, а это наш пиратский корабль. Он называется Робин Гуд, – услышав имя Робин, она грустно посмотрела на меня, – потому что мы отбираем сокровища у богатых и отдаем их бедным.
– И кто же входит в клан? – как бы невзначай спросила она.
– Я – Альбатрос, мой друг Тимми – Беззубый Том и… еще две пиявки.
Я так и видел, как ребята недовольны моими кличками, и засмеялся.
– И как вступить в этот ваш… клан?
– Собственно… ты уже вступила, если хочешь. В него входят все, кто повстречал Черного Шака.
Я поздно опомнился. Упрекнул себя за то, что завел эту опасную тему…
– Что за Черный Шак? – Амалия непонимающе смотрела мне в глаза.
– Да это… Так мы зовем монстра… ну это… который ворует детей… Неужели ты не слышала легенду о Черном Шаке?
– Вот оно что… Нет, не слышала.
– Не надо. Не рассказывай. Мне не интересно, – прервала Амалия. Я рассердился, но заставил себя успокоиться.
– Ну и глупость же вы придумали, – заключила Амалия.
– Почему это? – сказал я слегка пренебрежительно. Да что вообще понимает эта заноза?
– Да неважно. Значит, ты тоже его видел?
И снова я поздно опомнился. Про второй раз я никому так и не рассказал.
– И что ты думаешь? – вот теперь она была заинтересована.
– Ну… жуткий он, – я не мог поделиться с ней всеми переживаниями и тем ужасом, что внушал в меня Черный Шак. Мне хотелось выглядеть смелым.
– Все гораздо хуже, Бобби, – серьезно сказала она, впервые назвав мое имя. Я ждал, что она продолжит.
– Этот монстр не какая-то там дурацкая собака. Он – настоящее чудовище. Такое, какое ты себе не можешь вообразить.
Мне не нравился ее поучительный тон. Все-таки я видел его два раза, а она только один.
– Да знаю я… девочки мне все рассказали. Мишель и Кристи, мы друзья, – я хотел показать, что знаю больше, чем она думает.
– Не уверена, что они сами понимают… Я много раз видела вашу банду, кстати. Кажется, вам весело вместе, – тоскливо сказала Амалия. Мне стало жаль ее.
– Тогда ты одна из нас. Если захочешь.
– Давай залезем в корабль?
Мы забрались внутрь, я хотел подать руку, но Амалия не приняла мою помощь. Я покачал корабль, изобразив шторм. Ей понравилось.
Вскоре Кэтрин позвала ее домой.
– И где ты так испачкалась, обезьянка? – ласково сказала Кэтрин.
Мы распрощались, Амалия ничего не рассказала матери про наш клан, и я убедился, что ей можно доверять. Позже, когда бабушка убиралась на кухне, я подошел к ней со спины, и у нас состоялся следующий диалог:
– М? – она не обернулась.
– Скажи, что любишь меня, – потребовал я.
– Что за глупости? – она рассердилась.
– Разве ты не любишь меня?
– Тогда почему ты не говоришь?
– Нельзя слишком часто говорить детям о любви, от этого они вырастают непослушными.
– Ну! – вновь затребовал я.
– Что, ну? Робби, хватит клянчить! Иди вымой посуду.
Я решил, вымыть посуду равносильно акту любви, и вымыл. Но слов о любви мне так и не сказали. Вам может это показаться смешным и нелепым, но вот настолько я был одинок.
Я познакомил Амалию с ребятами. Сначала она сильно смущалась, однако вскоре привыкла. Амалия оказалась немного высокомерной, вела себя так, будто знает больше других, словно она одна взрослая, а мы лишь наивные дети. Забавно, что от игр она при этом не отказывалась. Амалия согласилась стать пираткой и прозвала себя Черная Орхидея[1]. И почему только девчонки выбирают себе такие глупые имена? Тимми она не нравилась, за спиной он называл ее занудой, но в лицо общался очень вежливо. Амалия быстро подружилась с девочками, она старалась оберегать их от какой-то невидимой опасности, хотя, в сущности, не такой уж и невидимой.
Днем я был вполне счастлив, несмотря на то, что шел последний месяц лета. А вот ночами… мне все чаще снились кошмары. Могила родителей не оставляла в покое. Я то и дело видел руку мамы, торчащую из земли. Она зазывала меня подойти ближе, но как только я исполнял ее желание… вцеплялась мертвой хваткой и тянула вниз! Я вновь задыхался от влажных комков земли, которые забивались в рот, нос, уши и за одежду. А по утрам меня тянуло на кладбище. Я хотел отыскать могилу и понять, почему меня так тянет туда…
В общем, я решил это сделать. А как известно: если удумал что-то глупое, захвати с собой напарника. Так мы с Тимми сели на велосипеды и поехали. Я не сказал ему куда, просто попросил помочь, но, конечно, друг почти сразу догадался. Деревня маленькая, и мест тут не так много.
– Зачем мы здесь? – спросил он, когда мы подъехали к голому лесу, после пожара деревья заметно поредели.
– А что, ты боишься? – подзадоривал я.
– Так уж ничего? Но в прошлый раз…
– Я не мог. Я же говорил…
– Ладно, неважно. Но ты мне должен, – Тимми не понравилась эта фраза. Мальчишки не любят слово «должен», и вообще быть в долгу – это настоящее мучение… Видимо, Тимми все еще было стыдно, а я как раз взывал к его совести. Пришло время поступать по-мужски.
– Мне нужна твоя помощь. И не говори, что боишься Черного Шака. Он не объявится, я точно знаю.
– Откуда? – друг недоверчиво отступил назад.
Мы ступили на оголенную землю. Кладбище выглядело ужасно: оградки и цветы сгорели, кое-где еще росла трава, но дуб около могилы священника полностью выгорел, остался лишь почерневший ствол, очевидно, дуб полыхал, как спичка.
– Ну и натворил же ты дел, – озвучил Тимми наши общие мысли, мне вдруг пришла еще одна на ум:
– Ты ведь никому не рассказывал?
– Разумеется, нет! – он посмотрел на меня, как на придурка. – Хотя констебль Хрен Хренус очень настаивал.
В памяти всплыл образ несуразной фигуры полицейского и как от него разило потом.
– Настоящий урод! – ответил Тимми с пылом.
Мы отыскали могилу родителей. Надгробная плита торчала из земли, чуть накренившись набок. Я смотрел на выгравированную надпись: Роберт Фэйт 1942-1971 – Марианна Фэйт 1948-1971. И все. Безо всяких «любящие муж и жена, прекрасные родители, захоронены в одной могиле» и тому подобное. Кто они? Кем были и что из себя представляли? Эта короткая надпись ничего не говорит о них.
– Ну и что теперь? – спрашивает Тимми.
Я не знаю, что ответить. Смотрю на рыхлую землю, такую же, как во сне, и чувствую, как меня тянет заглянуть глубже. Просто стою и жду, когда появится рука и схватит меня…
Тимми думает, я шучу. Решаю пояснить.
– Смотри, – я показываю пальцем вниз прямо под ноги, – земля рыхлая.
– И что, думаешь, родители вылезли из гроба, как зомби? – недоумевает Тимми, но своя идея ему явно нравится.
– Я хочу проверить. Мы немного вскопаем здесь…
– Ни за что! Я в этом не участвую!
– Черта-с-два! – он перешел на крик. – Ты с дуба рухнул?! Мертвых нельзя тревожить! Именно так и появился Черный Шак! Из-за какого-то идиота, решившего вскопать его могилу!
– Не сочиняй. Ничего не случится. Ты поможешь или нет?!
– Да зачем тебе это, Бобби?! Ты чокнутый!
– Я знаю. Но так надо. То есть… мне надо это сделать. Помоги или отвали…
Он вздыхает и засовывает руки в карманы, будто надеясь найти там ответ.
– Итак, лопата. У тебя дома есть?
– Он не узнает. Мы быстро.
Тимми уехал, чтобы выполнить свое задание, а я остался ждать на кладбище, печальный и одинокий, понимая, что никто не спасет, если вдруг монстр захочет напасть. Но все же мне было спокойно. Я следовал какому-то внутреннему порыву, исходившему из глубин сна, где мама говорит мне: ты все делаешь правильно. А вот Тимми не внушал доверия, приходилось гадать, вернется он или нет…»
– О, вот вам и нашлось, что сказать.
– Да. Вы правда решили раскопать могилу… потому что вам приснился сон?
– Именно так. Необычный сон.
– Вас это удивляет? Разве вы не прислушиваетесь к своей интуиции?
– Моя интуиция не вынуждает меня вскапывать могилы.
– Значит, ваша жизнь была лучше моей.
– Для вас да, а для меня – это был знак. Я знал, что надо это сделать. Не знаю, как еще объяснить... И не надо смотреть на меня, как на безумного!
– По-моему, вы потерялись где-то между явью и фантазиями. Ответьте на вопрос: вы все еще верите, что вашу сестру похитило какое-то существо? В детстве верить в монстров – это нормально, но сейчас…
– Я еще не рассказал до конца. Я же обещал, что вы поймете, если дослушаете. Некоторые вещи не то, чем кажутся на первый взгляд…
– Чтобы решить, слушать дальше или нет, мне важно оценить ваше психическое состояние, поэтому ответьте: вы верите в Черного Шака?
– Я не могу принять такой ответ.
– Эх, прав был дед: заставь женщину говорить, и она не умолкнет вовек...Видите ли, вам придется дослушать меня, если жаждете узнать больше, если хотите понять. А мне почему-то кажется, что вы хотите.
– Может, тогда расскажете о родителях? Вы почти не упоминали о них.
– Они никак не связаны с моей историей.
– Порой, именно отношения с родителями являются ключевыми в таких историях. Поверьте мне. А вы говорите о многих других людях, которые, казалось бы, не имеют значения.
– Все члены истории, этого механизма, взаимосвязаны как винтики. Каждый отыграл свою роль в моей судьбе. А вот родители никак в описываемых событиях не участвовали, поэтому им нет места в рассказе. К тому же я совсем ничего не помню о них.
– Понятно. И что было, когда Тимми вернулся?
– А с чего вы взяли, что он вернулся?
– Он бы не смог подвести вас второй раз.
– Видимо, Тимми считал также. Завтра я расскажу об этом подробнее.
[1] Черная Орхидея/Черная Георгина – отсылка к убийству Элизабет Шорт.
