CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

На поминки Тёмный решил не ехать. Дождался, пока Грача опустят в могилу. Бросил горсть земли, прощаясь с охотником. Он слышал, как Коршун сказал, что нелепая у Грача вышла смерть, неправильная. Как будто она может быть правильной. Умом Артём понимал, о чём говорили другие охотники. Завалить столько нечисти и погибнуть, потому что какой-то мудак вместо дороги смотрел в телефон, виделось несправедливым что ли, может, даже нелепым. Но смерть она такая — приходит и не спрашивает. Забирает и на пешеходном переходе, и из когтей чудовища. Да и мёртвым уже всё равно. Это живые будут обсуждать.

Как назло, пока Тёмный стоял в сторонке, и смотрел, как на могилу укладывали свежие цветы, мимо прошли Роха и Косой — с той же пластинкой про заслуженность и справедливость.

— Тупая смерть, — обронил Косой. — Я понимаю, если бы на задании, а так…

— А что, если сдохнуть на выезде, вместе с гробом выдают медаль за отвагу и персональный чартер на тот свет? — вдогонку едко спросил Тёмный.

Охотники остановились. Переглянулись между собой.

— А ты можешь не плевать ядом хотя бы на похоронах? — ответил Косой. — Ты же понял, о чём я.

— Нет, не понял. Но если Роха отъедет на задании, то ты точно сможешь объяснить его жене, почему такая смерть лучше, чем у Грача. Возможно, она тебе всего лишь плюнет в рожу, а не спустит с лестницы.

— Да пошёл ты, Тёмный! — огрызнулся Косой. — Сейчас объясню, чтоб ты херни гнал поменьше.

Роха тронул его за предплечье.

— Ладно, хер с ним, пойдём, — он сделал шаг в сторону и потянул напарника за собой.

Косой зло зыркнул на Артёма, но отступил. Тёмный проводил взглядом охотников. Все медленно расходились по машинам и автобусам. Дольше всех возле могилы задержались сын Грача, жена и мужчина лет шестидесяти. На последнего Тёмный обратил внимание, ещё когда приехал на кладбище. Тот словно искал кого-то, растерянно разглядывая всех, кто пришёл на похороны. Искал и не находил.

Артём пошёл к машине. По дороге взлохматил отросшие волосы. Меньше всего хотелось возвращаться домой. После кладбища квартира встретит особенной, пронзительной пустотой. Не то чтобы его так сильно впечатлила смерть Грача — никто из них не был бессмертным. Но в душе поднималось горькое, злое — то, что он старательно затаптывал и заглушал работой. Тёмный заглянул в салон внедорожника и завёл двигатель. Закурил, пока тот прогревался. Выдыхая сигаретный дым, размышлял, куда рвануть, чтобы не сожрали собственные демоны, и чтобы не пришлось их снова топить в бутылке. Артём вспомнил про Горьковское водохранилище. Слишком часто там стали тонуть люди. Причём в одном и том же месте, аккурат рядом с понтовой турбазой. Её хозяин выл белугой, бизнес быстро загибался. На хозяина Тёмному было глубоко насрать. На людей в целом тоже, но хватало ума не говорить об этом вслух. Особенно в присутствии шефа. На нечисть Тёмный охотился ради себя, чтобы ненадолго заполнить чувство пустоты в душе.

Краем взгляда он заметил идущего к нему шефа.

— На поминки поедешь? — поравнявшись с ним, спросил Васильич.

— Нет, — покачал головой Артём. — Нет желания.

— Значит, езжай домой, — глядя на него в упор, произнёс шеф.

Тёмный неопределённо дёрнул плечом и сделал вид, что не заметил намёка, но Васильич на его молчание не повёлся.

— Я серьёзно. Хватит. Ты на износ работаешь.

— Не стеклянный, не сломаюсь, — мрачно выдохнул вместе с дымом Артём.

— Ты уже сколько раз положил на мой настойчивый совет сходить в отпуск? Раза три? Больше? Тогда слушай последнее, китайское предупреждение. Объявишься в штабе — уволю к едрене матери, если по-хорошему не понимаешь. Чтобы я тебя две недели даже близко возле штаба не видел. Понял?

— Как уж тут не понять, — процедил сквозь зубы Тёмный. — Умеешь ты, Миш, поднять настроение.

— А для настроения ты йогой займись, — неожиданно добродушно добавил Васильич, хлопнул его по плечу и зашагал к отъезжающим автобусам.

Артём несколько секунд смотрел ему в спину, выругался и, бросив на землю недокуренную сигарету, сел в машину. Вот он и съездил на Горе море нечисть пошугать. Нутром чуял, что в этот раз ему не спустят с рук, если он снова в одну рожу начнёт проверять штабные наводки. Тёмный тяжело вздохнул и поехал домой.

По дороге он заметил увязавшийся за ним серый легковой “лексус”. Судя по манере езды, водитель не пытался быть незаметным — для него важнее было не упустить машину Тёмного.

“Как бабка из автошколы,” — хмыкнул про себя Артём.

Он слегка поигрался с преследователем — ушёл вперёд, перестраиваясь по полосам. Позади почти сразу кто-то загудел клаксоном. В зеркале заднего вида Тёмный увидел, как “лексус”, пытаясь за ним успеть, опасно подрезал ещё одну машину. Артём сбавил скорость и подождал попутчика на светофоре. Ему стало любопытно, кто же там был настойчивый и, главное, зачем сел ему на хвост. “Лексус” ехал за ним до самого дома. Во дворе Артём запарковал “паджеро” на привычное место, вышел из машины, сунул ключ в карман джинсов. Прислонился бедром к разогретому крылу внедорожника и снова вытащил сигареты, дожидаясь, когда “лексус” доползёт следом. Легковушка остановилась в паре метров от “паджерика”. Из неё выскочил мужчина — тот самый, которого он видел на кладбище. Он выдохнул с явным облегчением и поспешил к Тёмному.

— Здравствуйте! Вы простите, пожалуйста, что я за вами ехал… — он резко умолк и прижал ладонь к груди.

Его лицо на мгновение исказилось гримасой боли. Мужчина шумно вдохнул, убрал руку и торопливо продолжил.

— Позвольте мне всё объяснить…

Руки он старался держать на виду, чтобы не провоцировать и не нервировать. Выжидающе посмотрел на Артёма.

— Неужели навигатор заглючил? — с усмешкой спросил Тёмный.

Мужчина слабо улыбнулся и покачал головой.

— Я с вами ещё на кладбище после похорон хотел поговорить, но вы с кем-то разговаривали. Потом отвернулся. На минуту всего! А вы уже уехали. Меня Алексей Романович Север зовут, я в МГУ преподаю.

Он болезненно поморщился и снова потёр грудь.

— Сердце… Не то уже… — сбивчиво объяснил он. — Ну да бог с ним. Вы же Амиров Артём?

— Допустим, — кивнул Тёмный.

— Даже не знаю, как толком начать, — мужчина запнулся и сцепил пальцы, явно не зная, куда деть руки. — Я никогда ни во что такое не верил, пока вот сам не столкнулся. Мне Евгений обещал помочь. Сказал, что у вас есть люди знающие. Только вот видите, как получилось…

"У вас…" - мысленно повторил Артём.

Значит, Женька Грач что-то ему про контору выболтал.

— Понимаете… С моим сыном произошло несчастье. Он сам не свой стал. Я его уже и к наркологам возил. Думал, может, мой Сашка оступился… Но всё чисто. А Саша всё рвётся куда-то, говорит, что голос его зовёт. Руки на себя пытался наложить.

Алексей Романович горестно опустил взгляд. Рассказывать ему было тяжело — Тёмный по глазам видел. А ещё начинал понимать, к чему тот клонит.

— Я уж и в больницу его положил, нашёл хорошего психиатра. Ничем не помогли. А Саша с Женей в одном доме жили. Он мне и сказал, что я не там ищу. Я уже в таком отчаянии был, что всему был готов поверить. Мы с ним разговорились. Он говорил, что работает в какой-то организации, которая помогает таким, как Саша… Жертвам, на которых проклятье наслали.

Тёмный про себя усмехнулся. Вот так Грач, добрая душа — взял и выложил, о чём они подписку о неразглашении давали.

— Он обещал найти человека, который сможет проверить Сашу и сказать, проклятье это или нет, но вот… — Алексей Романович не договорил и умоляюще посмотрел на Артёма.

— А я причём? — сухо спросил Тёмный.

— Понимаете, Женя же мне почти ничего не рассказал. Я на похороны-то наугад приехал. Подумал, что там могут быть его коллеги. Вас увидел и узнал. По телевизору несколько лет назад показывали… Вы как никто другой должны понять, как это.

Взгляд у Тёмного стал холодным и колючим.

— Как это — что? — сухо спросил он.

— Потерять кого-то, — тяжело ответил Алексей Романович. — Помогите ему. Прошу вас!

— Я проклятья не снимаю, — отрезал Артём. — Это вам на “Битву экстрасенсов” надо или на вокзал. Там таких снимателей много бродит.

Он с силой сжал в руке пачку сигарет. Оттолкнулся от внедорожника и, тяжело чеканя шаг, пошёл к подъезду. По пути, не глядя, нашупал брелок и поставил “паджеро” на сигнализацию. Её звук и возглас Алексея Романовича прозвучали одновременно.

— Артём, пожалуйста! — с мольбой повторил мужчина, но Тёмный не обернулся.

Швырнул смятую пачку в урну возле двери, вытащил ключи из кармана джинсовки и ткнул брелком в замок домофона. Он злился. Сначала Васильич с отпуском поднасрал, теперь этот страждущий объявился. Вот она, цена того, что его рожа когда-то на телевидении засветилась. Не хватало ещё, чтобы такие Алексеи Романычи к нему вереницей потянулись.

Здравым смыслом Тёмный даже сквозь эмоции понимал, что сильно преувеличивал. После давнишнего сюжета про единственного выжившего в подмосковной резне на него только заказчики налетели как мухи на говно. Жестокая расправа и последующее чудесное спасение сделали мало кому известного на тот момент архитектора-дизайнера очень востребованным и популярным.

Артём грохнул входной дверью. Квартира встретила привычной пустотой. Сквозняк раздувал занавески как чёрные паруса — Тёмный опять забыл закрыть окно. Он посмотрел на улицу. “Лексус” уехал. А небо слегка потемнело. Погода портилась ещё быстрее, чем настроение Артёма. Сквозь неприятное раздражение упорно проступало ощущение, что он уже встречал имя этого Алексея Романовича Севера. Покопавшись в памяти, Артём вспомнил — он слышал про его сына. Он взял из холодильника банку тёмного пива и сел за ноутбук. Первый же запрос подтвердил догадку. Александр Север. Тридцать три года, всего на год младше Артёма. Совсем недавно был успешным актёром с многообещающей карьерой. Тёмный снова порылся в памяти — на днях он смотрел фильм с его участием. А где-то полгода назад по всему городу висели рекламные плакаты и растяжки с фотографией Севера.

Человек, которого Тёмный видел в фильме, разительно отличался от попавшего в объективы журналистов поехавшего алкоголика. Артём прочитал, что у Севера начались проблемы с головой. Актёр приходил пьяным на съёмки, неадекватно себя вёл. Может, успех слишком сильно вскружил ему голову, или Север не выдержал внимания к публичной персоне. Не он первый сломался и точно не последний. Но Тёмный понимал, что Алексею Романовичу проще было поверить в порчу, чем в то, что его сын собственными руками сломал карьеру и жизнь.

В комментариях к новости о замене Севера на другого актёра стоял вой фанаток. Одни рвались спасать и спрашивали, где его найти, вторые просто негодовали. Кто-то особенно упоротый желал Северу поскорее сдохнуть, а комментаторы тут же угрожали зарыть агрессивного “доброжелателя”. Артём закрыл вкладку браузера и уже к вечеру забыл и про спившегося актёра, и про его отца.

Вспомнить про них ему пришлось через несколько дней. После серьёзных и недвусмысленных напутствий Васильича он не рискнул соваться в штаб, поэтому выбор у него был небольшой — либо рвануть куда-нибудь действительно отдохнуть, либо уйти в работу. Тёмный остановился на втором варианте и с головой ушёл в проект для будущей кофейни. Не самый сложный заказ, но её владелец упёрся, что ему нужен проект только от Артёма Амирова — как будто собирался его имя в долбаной рамке повесить.

Из привычной рабочей концентрации выдернул долгий сигнал домофона. Тёмный его проигнорировал — доставку он не ждал, а все остальные могли идти, откуда пришли. Через несколько минут позвонили во входную дверь. Потом постучали — да так, что Артём всё-таки поднялся из-за рабочего стола и пошёл открывать с твёрдым намерением объяснить незваному гостю, что так делать нехорошо. Когда он открыл дверь, увидел раскрасневшегося Алексея Романовича. Выглядел тот совсем потерянным — растрёпанный, в помятом пиджаке. В глазах сквозь нездоровый блеск проглядывало отчаяние.

— Артём… — выдохнул мужчина.

На его лице промелькнуло усталое облегчение. Он схватился рукой за косяк и умоляюще посмотрел на Тёмного.

— Вы позволите?

— Я уже всё вам сказал, порчи не снимаю, — холодно отрезал Артём.

Алексей Романович как-то затравленно оглянулся на пустую площадку. Глубоко вдохнул.

— Он пропал, — сказал он так, словно его слова должны были всё объяснить. — Сашенька мой. Я всё обзвонил. Больницы, полицию, морги — нет нигде. Он накануне сам не свой был. Говорил, что его что-то зовёт… Потом вроде успокоился, я домой поехал, а он, видимо, только и ждал….

— Ещё раз говорю, меня это никак не касается, — произнёс Тёмный.

Он потянулся закрыть дверь, но Алексей Романович сначала схватился на неё, а потом как-то обречённо вздохнул и неловко грохнулся на колени.

— Артём! Я вас умоляю, помогите! Я машину свою отдам, только помогите!

Он пошарил в кармане. Тихо чертыхнулся, сунул руку в другой карман и вытащил ключи со значком “лексуса”. Протянул их Артёму.

— Не сам он такой стал! — торопливо продолжил Алексей Романович, глядя на Тёмного снизу вверх. — Его какая-то гадина загубила. Может, позавидовал кто. Может, поклонница. Он мне не сразу рассказал, ему долго какие-то подарки странные приходили. А как перестали, так он и умом тронулся. Артём, умоляю, я его один растил. Спасите его…

По щекам мужчины потекли слёзы. За его спиной открылась соседская дверь. Вышедшая оттуда женщина многозначительно посмотрела на стоящего на коленях Алексея Романовича, перевела взгляд на Тёмного и мимо лифта поспешила на лестницу, словно стала свидетельницей чего-то странного или непристойного.

Артём тяжело вздохнул. Угораздило же вляпаться. Первым порывом было оттолкнуть от двери мужика вместе с его щенячьим взглядом, душещипательной историей и ключами от “лексуса”, которые он по-прежнему протягивал, словно думал, что всё можно купить. Тёмный с трудом сам себя убедил, что тогда старшего Севера хватит удар, а его самого потом заколебут вопросами. Ему в общем-то было наплевать, если Алексей Романович отправится вслед за Грачом, но остатки чего-то человеческого не давали вести себя как последний мудак.

— Хорош хернёй страдать, — процедил сквозь зубы Артём. — Если ваш сын убежал, полиция его быстрее найдёт, чем я.

— Не найдёт… — тихо ответил Алексей Романович. — Или отыщут, когда уже поздно будет.

Он снова ухватился за косяк и с усилием поднялся на ноги.

— Позвольте мне рассказать. Пожалуйста. А если после этого вы всё равно скажете, чтобы я ушёл, то уйду и больше никогда вас не побеспокою.

Тёмный смерил хмурым взглядом мужчину и посторонился, пропуская его в квартиру. Пока шёл вместе с ним на кухню, шевельнулось чутьё, что вляпался в малоприятную историю. Алексей Романович рассказывал долго, старательно припоминая все важные, на его взгляд, детали. Ближе к трагической развязке Артём начал понимать, почему этим делом заинтересовался Грач. В съехавшем с катушек актёре не было ничего удивительного. А вот видения, о которых говорил его отец, даже в пересказе выглядели странно и смутно знакомо. Тёмный записал номер телефона Алексея Романовича и отправил того домой, пообещав попробовать разобраться в свалившейся на его сына чертовщине.

Оставшись один, Артём первым делом позвонил штабному координатору — попросил поискать и отправить ему дела про пропавших людей, которые перед исчезновением говорили про видения и некий зов. Через пару минут перезвонил Васильич. Тёмный покосился на дисплей телефона и тяжело вздохнул — быстро его сдали.

— Ты опять за своё? — вместо приветствия накинулся на него шеф. — Ещё неделю не можешь жопе сена дать?

— Миш, да чего ты вскинулся? — спокойно ответил Артём. — Я как в поликлинике. Только спросить.

— Того, что я велел тебе штабные дела даже не нюхать.

— Да это же старые глухари. Мысль у меня одна есть, хочу покрутить, пока отпуском наслаждаюсь. В штабные я не лезу.

— Вот и дальше не лезь, — по-отечески посоветовал Васильич и отключился.

Дела Артём всё-таки получил. Информации в них оказалось хрен да маленько. Видимо, поэтому Михаил и дал добро отправить. Тёмный внимательно прочитал пересказ видений троих людей. Они никогда не были друг с другом знакомы, жили в разных городах, но каждый из них перед своим исчезновением говорил, что их звал голос. Требовал куда-то вернуться. Ещё все они упоминали про огромное, застилавшее солнечный свет дерево. О нём же младший Север рассказывал отцу.

История актёра стала проще и сложнее одновременно. Артём поверил, что Северу кто-то мощно поднасрал и навёл проклятие. Определив болезнь, лечить пациента было бы проще, но всё осложнилось тем, что этот пациент сбежал на зов из видений, а как и где его искать, у Тёмного пока не было ни одной здравой догадки. Только досада внутри шевельнулась — если бы он не мудака включил, а перенаправил Алексея Романовича к Михаилу, всё могло бы быть по-другому. Выписали бы какого-нибудь кудесника из Питера, и Сашка уже лечил бы нервы и отмывал своё имя от позора, а не шастал хер знает где по лесу.

Артём снова мысленно прокрутил события. Отец актёра рассказывал, что у Сашки долгое время была крайне навязчивая поклонница. Среди толпы фанаток она слишком сильно выходила за рамки адекватности. Дарила странные подарки. Алексей Романович припомнил рассказ сына о свежем свином сердце с приложенной открыткой “Это может быть моё, только скажи.” Писала огромные письма-признания, приходила на каждую премьеру и автограф-сессию. Как это обычно бывает у некоторых фанаток, мечтала стать той самой единственной. Но не стала. Алексей Романович честно признался, что не знает всего разговора сына с ней, но после этого она притихла, а Сашка — поехал крышей. Зацепка была откровенной хилой, но других Тёмный пока не нашёл. Да и не стоило раньше времени списывать со счетов силу женской обиды. Он вспомнил про комментарий, где кто-то желал Северу поскорее сдохнуть. Артём добрался до ноутбука и заново нашёл новость про замену актёра. Потом позвонил Алексею Романовичу и попросил прислать номер арт-менеджера его сына и предупредить о его звонке.

Светлана оказалась серьёзной женщиной с уставшим голосом. Несмотря на все проблемы с Севером, она не сказала о нём ничего плохого. Навязчивую поклонницу она вспомнила быстро. Светлана назвала и имя, и даже её адрес. Как выяснилось, они уже “пробивали” странную девушку, когда её поведение стало приносить слишком много проблем. На вопрос, как она выглядит, пообещала прислать фото. Артём поблагодарил её за информацию и перешёл к следующей части плана — навестить загадочную Лену, которая приносила своему кумиру свежее свиное сердце и перемотанных скотчем белых голубей.

Самая преданная фанатка жила на другом конце Москвы. Спустя час Артём стоял возле двери её квартиры и надеялся, что Елена окажется дома. Он нажал кнопку звонка. Через несколько минут дверь открылась, и Тёмный увидел девушку с фотографий.

— Здравствуйте, Елена.

— Здравствуйте, — сдержанно сказала та. — А вы кто?

— А я к вам, — в тон ей ответил Артём. — Поговорить о господе нашем Александре Севере.

Девушка шутки не оценила и посмотрела на него как дурака, но Тёмного это совершенно не смутило.

— Нет, я понимаю, Север — мужик видный, красивый. Был бы женщиной, сам бы запал, но он один, а вас таких много. Разве за отказ он заслуживает того, что ты с ним сделала?

— О чём вы говорите? — с раздражением спросила Лена.

Ответила она быстро, почти без заминки, но Артём увидел, как на её миловидном лице промелькнул страх человека, которого застали на месте преступления.

— Что я несу? — с холодной улыбкой переспросил Тёмный. — Очень неприятную информацию о том, что вы находитесь под подозрением в причинении вреда жизни и здоровью Александра Севера. Пока я пришёл неофициально, поэтому давайте опустим любезности.

Он вытащил из заднего кармана удостоверение сотрудника ФСБ и продемонстрировал его Лене. С “ксивой” Артём, конечно, рисковал. Им под угрозой штрафов и увольнений запретили светить корочки. А выдали их на совсем крайний случай, когда нужно избавиться от ненужного внимания полиции или ДПС. Один умник уже вылетел из конторы за то, что решил побыковать и прикрыться удостоверением и засветил его не перед теми людьми.

— Что-то ты не похож на сотрудника ФСБ, — сквозь зубы процедила девушка.

От злости она перешла на более близкую дистанцию. Тёмный ответил тем же.

— Когда мне показали твою фотографию, я подумал то же самое, — он холодно улыбнулся. — Вроде бы не похожа на дуру, а человека загубила.

Лена невольно вздрогнула. На её лице Тёмный увидел страх. Он уже не сомневался, что это она связалась с какой-то ведьмой, из-за которой Север потерял рассудок. Девушка обожгла его злым взглядом и с силой рванула на себя дверь. Артём предвидел такое развитие событий. Быстро выставил ногу, блокируя дверь, и шагнул вперёд. Лена в страхе отступила назад.

— Я сейчас вызову полицию, — сбивчиво пробормотала она. — Если ты не свалишь отсюда.

— Вызывай, — кивнул Тёмный.

Он мельком глянул через плечо и закрыл за собой дверь. Лена по-прежнему стояла перед ним, бледная и перепуганная.

— Номер подсказать? — продолжил Артём. — Только учти, если вызовешь полицию, все вместе поедем в отделение.

— Это ещё за что?

Лена почти выкрикнула фразу — зло и бессильно. Тёмный в ответ только криво улыбнулся и пожал плечами.

— Думаешь, не найду, за что? — ровно произнёс он. — Но если ты хочешь вечер провести дома, давай опустим часть, где ты ничего не помнишь и не понимаешь. Просто скажи, кто тебе помог отомстить Северу, и что вы сделали. Скажешь — и я уйду. Тебе даже ничего не будет, всё это дерьмо останется только на твоей совести. Ну а если дальше будешь играть в дуру, то и я начну решать вопросы по-другому.

После короткой паузы и полного ненависти взгляда Лена заговорила. Артём узнал, что её навели на некую женщину из села в Тверской области, которая якобы за определённую плату может решить такую проблему. Проблемой, надо полагать, был другой человек. Никаких контактов этой женщины не было. По словам Лены, она дождалась колдунью в деревне и отдала ей фотографию Севера с автографом актёра.

Тёмный ушёл, не прощаясь — с мыслью, что с такими фанатами врагов не надо.

На следующий день он побросал в машину самое необходимое. Заехал в магазин и купил пару бутылок виски — в качестве валюты для деревенского населения. И на свой страх и риск поехал в штаб за очень необходимой вещицей, без которой он эту чёртову бабушку будет до второго пришествия искать.

У их штабного техника были золотые руки. А ещё у него на шее сидела семья из беременной жены и двоих детей, на которых ему постоянно не хватало денег. На это Артём и рассчитывал, когда приехал в штаб и сразу же пошёл в Витькину подсобку. Техник, как обычно, ковырялся во внутренностях из микросхем и проводов. На звук шагов он оторвался от своего пациента.

— Тёмный, какими судьбами? Тебя же шеф отлучил от штаба до конца июня, — техник пристально оглядел его с головы до ног, вытирая тряпкой руки.

— Здорово, Витёк, — Тёмный пожал протянутую руку. — Да я так, мимоходом. Мне бы коптер одолжить на пару дней. На природу хочу сгонять.

Техник смерил его скептическим взглядом.

— В фотографы решил податься? — беззлобно усмехнулся Витёк. — Васильич в курсе?

— Давай не будем беспокоить его такими мелочами, — отмахнулся Артём. — Я всё верну, он даже не заметит. А с меня причитается.

Техник неодобрительно покачал головой, но поднялся из-за стола и пошёл в смежную комнату, где хранилось штабное оборудование.

— Мне нужен тот, с которым я в последний раз ездил, — крикнул вдогонку Тёмный.

В ответ из помещения показался Витька. Без квадрокоптера. Он прислонился плечом к косяком и сложил на груди руки.

— Военный дрон, чтобы на природу съездить? Ты никак за гнездовьем кукушек собрался через тепловизор наблюдать?

— За кабанами, — с нарочитой серьёзностью ответил Артём. — Через тепловизор и ПНВ. Ночные же звери.

— А если раздолбаешь? С меня потом башку снимут и по статье уволят. Он стоит как моя годовая зарплата.

— Как всегда, расписку напишу, но ты не свети её раньше времени. Если вдруг что, покажешь Васильичу, а всё остальное я на себя возьму. Официальная версия: я взял его для выезда по поручению Михаила Васильевича. Тебе десятку прямо сейчас скину. Детям на шоколадки. И ещё столько же, как вернусь. Мне на пару дней, не больше.

Витька оттолкнулся от двери, подошёл к столу и вытащил из ящика бланк с ручкой. Положил их перед Тёмным.

— Заполняй. Твоё счастье, что он на техобслуживании. Я его просто раньше сделал. Напишешь — подъедешь к боковому входу.

— Золото, а не человек, — ухмыльнулся Артём и склонился над столом.

Он написал расписку, убрал её в ящик и зашагал обратно к машине. Подъехал к боковому выходу. Там уже ждал Витька с увесистым чемоданом. Он положил его в багажник.

— А теперь вали отсюда, пока кто-нибудь не вернулся.

— Спасибо, Витёк, — Тёмный махнул ему рукой.

Он задержался ещё на минуту, чтобы скинуть технику обещанную десятку и выставить на телефоне координаты деревни, затерявшейся в глубинке Тверской области.

“Поехал Артём в Артёмухово…” — мысленно усмехнулся Тёмный.

Звучало как начало бородатого анекдота. Подъехав к воротам, он глянул в зеркало заднего вида — в штабе по-прежнему было тихо. Повезло ему — почти все уехали на поминки Грача. Сегодня был девятый день после похорон. Никто не помешал. На дорогах тоже на удивление оказалось свободно. Часа не прошло, как Артём выбрался из вечно забитой пробками столицы и погнал по М-9 на северо-запад. До места назначения навигатор показывал всего пять с половиной часов. С остановками на заправках и внеплановыми пробками они превратятся в шесть а то и семь, но Тёмный никуда не торопился. Возможность вырваться даже на такое сомнительное дело стала для него глотком свежего воздуха.

продолжение здесь

Мы подошли поближе и нерешительно позвали:

- Сергей Иванович, с вами всё в порядке?

Ответа не последовало, поэтому  мы просто открыли дверь и вошли  в спальню. Свечи на табуретке возле кровати не горели. Окно открыто. И это уже начинало меня раздражать. Дождевая вода нещадно залила пол. Холодно. Зябко. Жутко. Простыни на кровати смяты, а одеяло сброшено на пол. Полыхнувшая зарница разожгла в небесах за окном яркую дугообразную полосу. Я увидел комья грязи, возле кровати и возле окна. Свеча в руках неожиданно потухла. Твою-то мать...

Казанова закрыл окно. Мы ещё раз позвали моего тестя, но без толку. Затем обыскали все комнаты наверху, включая мою с Наташкой спальню, заглянули  в ванную. Включённая лампочка на потолке  мигала, точно сигналила некую безумную азбуку Морзе. На кафеле с цветочными узорами чернела засохшая капелька крови. Так могло бы быть при кровотечении из носа. Но дальше следовал большой вопрос и никаких следов. Все вещи тестя оказались на месте в спальне. Даже мои зимние тапки с мехом внутри, что я дал ему, чтобы не мёрзли ноги, нашлись в комнате за мини-шкафом с маленькими полками. Итак, не мог же Сергей Иванович ускользнуть из дома в одной пижаме. Или всё же мог?

По пути назад мы решили, что сначала  всё расскажем Наташке и Лешему. Инга тоже должна знать. А вот истеричной Светке ни к чему бередить неустойчивую психику. Вот только как сказать обо всём тёще? «Вот так запросто!» - хихикнул внутренний голос.

Мы таки посетили маленькую кладовку с инструментами, находившуюся под лестницей. Вооружились топориками и молотками. Наконец, мы оказались на кухне. Тихие голоса. Тепло. Ласковый уют, создаваемый синеньким огоньком включённой плиты, и запах травяного чая. Обыденность и успокаивающий комфорт.

«Нужно бы поставить кофе», - посетила мысль. Заряд кофеина хоть чуток, да поможет морально настроиться, перед тем как оповещать тёщу.

- Саш, а Саш, чего ты такой хмурый? - шутливо попыталась подобраться ко мне жена. Я погладил её по голове. Она затихла и побледнела, наверное, что-то читая в моих глазах.

- Что случилось? - совсем другим тоном спросила она, нервно запуская пальцы в волосы.

- Сергей Иванович исчез, - хрипло выдавил из себя я и перевел взгляд на сидевшую за столом тёщу. Чашка чая выпала из её рук и покатилась по столу. Клавдия Петровна резко встала со стула и вдруг снова, покачиваясь, села, как если бы её ноги вдруг потеряли устойчивость. Женщина застонала:

- Нет, о господи, нет…

Её дрожащие ладони скрыли лицо. Всё  тело женщины затряслось мелкой дрожью. Она плакала беззвучно.

Я вдруг почувствовал себя трусом и подлецом одновременно. Жалость к тёще встала в горле комом. Зная её склочный характер, я ожидал совсем другой реакции. Чего угодно. Грома и молнии. Удара по лицу. Крика и обвинений, но не этого.

Шумно вдохнув, Клавдия Петровна отняла от лица ладони и, враз собравшись, снова нашла в себе силы встать. Гордо расправив плечи, с запавшим бледным лицом, она уставилась на нас с Наташкой неким целеустремлённым взглядом, поджала синеватые губы и объявила:

- Хватит бездельничать! Давайте все вместе поищем моего мужа. И - немедленно, слышите меня, немедленно звоните в МЧС, в полицию, хоть в ФСБ звоните, чёрт возьми,- выдохнула она и покраснела, тяжело дыша, уставилась на меня.

Я растерялся и неуверенно отчеканил, стоя по струнке, как в армии:

- Конечно, Клавдия Петровна, сейчас мы с Лешим и Казановым всё организуем и пройдёмся вокруг дома.

- Я пойду  с вами, - решительно сказала Наташка.

- Я тоже, - растерянно произнесла Инга, замершая на пороге кухни.

- Ни в коем случае, - упёрся я, подбираясь к стоящему возле микроволновки, редко использовавшемуся  радиотелефону. По закону подлости, и у него тоже закончилась подзарядка. Матюгнувшись про себя, я уточнил ранее опущенные детали.

Мы с корешами заставили женщин вооружиться и оставаться в гостиной. Вопреки нашим стараниям, Светка тоже всё узнала. Общая возня и шепотки вырвали её из крепкого сна. И, кое-что услышав, женщина тут же стала задавать вопросы.

Пришлось срочно заваривать ей травяной чай с ромашкой и капать на сахар валерианку. Зато дамы переключили всё внимание на подругу, временно позабыв про нас.

Наша мужская тройка прочесала дом, не обнаружив ничего нового.

Мы битый час дружно кричали в тёмный подвал, куда ещё не провели  электропроводку, с  крутой, недоделанной лестницей да частично земляным полом. Глупо туда соваться – есть риск свернуть себе шею.

Отчаявшись, мы закрыли на задвижки все окна и двери. Снова зажгли камин. Вставили запасные батарейки в то ли перегоревшие, то ли отсыревшие фонари.

Затем наша тройка удальцов, одевшись как можно теплей, подобрав себе то, что подходило из моих вещей из гардероба в спальне, вооружившись топориками и фонарями, в дождевиках выбрались из дома, чтобы прочесать близлежащую территорию.

Всегда осторожный Казанова предложил, что лучше всего кому-то (то бишь ему, конечно же) ехать на машине и светить по пути фарами, а остальным идти рядом и  кричать. Увы, смеяться мне или плакать – не знаю, но  его дороженный мерс не завёлся. Дружбан в сердцах матюгнулся, стукнул по капоту и с надеждой подошёл к моей «ниве». Я, стараясь подавить нервный смешок, неторопливо вставил ключ в зажигание и повернул его. Тишина. Затем проделал эту манипуляцию снова. Моя верная, пусть и старенькая машинка не издала ни звука. Теперь мне уже было совсем не до смеха.

«Нива», старая, добрая, езженая-переезженная нива, никогда  ещё не подводила меня, даже в лютый мороз заводилась с первого поворота ключа. А тут что выходит? Облом. Не иначе чёрт меня дёрнул проверить капот. Двигатель был вырван с корнем, только зияли оборванные провода. Шок - это ещё слабо сказано. Колени мои задрожали, и я чуть не шмякнулся пятой точкой на землю. Холодный ветер тут же сорвал мой капюшон, заполз за воротник. На душе стало тошно и неожиданно страшно. Кто-то, значит, шутил. Значит, всё всерьёз. «Да хватит уже сомневаться!» - ехидно твердил внутренний голос-червячок.

Смех Казановы с бульканьем стих, едва зародившись в горле. Он тоже проверил свой мерс и разглядывал ту же картину: двигатель вырван с корнем и нигде под ногами не валялся.

Леший, как заправский идиот, всё пытался придумать рациональное объяснение событиям, но сквозь усилившийся вой ветра мы едва расслышали, что он там лопочет. Я прислушался к своему внутреннему голосу и вместе с ним погрузился в раздумье. Разве Сергей Иванович мог ни с того ни с сего ошалеть и провернуть с нами такое вот дерьмо?

Мы с внутренним голосом на пару разом покачали головой. Подозвав к себе рыскающего в одиночестве по темноте, пока ещё не успевшего (явно по глупости) как следует испугаться Лешего, мы рассудили, что в дом пока возвращаться рано, но и поиск команды из нас троих в такую погоду и темень – явная бесполезная трата сил.

Ветер заглушал крик, а пешим ходом по грязи, против ветра и лупящего в глаза дождя, пусть даже с фонариками, - всё равно лежащего  тестя, не заметим, например, в той же неприметной канаве. Посовещавшись, мы вдруг осознали простую, но важную истину: нужно срочно  вызвать помощь.

Леший и я бегали быстрей, чем  забросивший спорт офисный планктон Казанова. Поэтому было ясно, кто отправится в деревню. Казанова же должен был оставаться на стреме в доме и защищать женщин, а если хоть одна телефонная батарея чуток подзарядится, то с помощью инета или простым звонком ему следует вызвать подмогу.

Казанова уже почти зашёл в дом, как его осенила идея. Он крикнул нам ждать его и  быстренько притащил мой телефон с подзарядным устройством. С победоносной улыбкой непризнанного гения он предположил: вдруг у кого из деревенских старожилов не вырубило, как у нас, электричество, и тогда я смогу сам подзарядить телефон и  немедленно связаться с полицией. Я улыбнулся в ответ. «Эх, Казанова, действительно чёртов гений».

Я взял свой телефон с собой. Мы с Лешим чуток передохнули, собравшись с духом, постояв на веранде. Затем двинули вперёд, взяв только фонарики и топорики, да мой телефон с подзарядным устройством, обёрнутый в целлофановый пакет, тут же заброшенный в карман ветровки.

Стоило выйти за привычный глазу участок, как исчез высокий, местами не доделанный забор, и ветер швырял дождь прямо  в лицо. Бежать, даже пригнув голову, без риска убиться не получалось, да и идти быстрым шагом тоже не выходило. Стоило чуток поднять голову, как ливневый поток тут же заливал глаза и ноздри, грозя утопить.  Проклятый ветер на открытой дороге, казалось, задувал со всех сторон сразу, наверное,  собирался подбросить нас кулем в воздух, но мы упорно сопротивлялись его потугам и медленно шли вперёд. Так он просто играючи почти сбивал с ног.

БАМ-БАМ-БАМ! Ритмичный стук и непрекращающийся шелест дождя напрочь  глушили все звуки – и, чтобы что-то услышать, приходилось почти что кричать. Мы с Лешим на пару шли цепочкой и, когда по пути видели очертания кустов и канавы, то внимательно приглядывались, подсвечивая туда-сюда фонариком, и громко звали Сергея Ивановича по имени.

Наш общий голос сливался с дождём и звучал по-настоящему глухо и оттого жутко. Увы, моего тестя нигде не было видно, и только противно чавкала грязь под ногами. Хлюп. Хлюп. Чавк-чавк.

Наконец, мы добрались до колонки, за которой находилась первая по пути от нашего дома маленькая хатка. Тусклый свет фонарика едва пробивал потоки льющего с неба дождя. В хате все ставни закрыты. Собачья будка пустует, и шустрая псина, которую я часто видел клянчащей что-то съестное возле продуктового магазина и мусорных баков, когда ездил в дом с ремонтом, куда-то исчезла. Не слышно её писклявого заливистого лая. Тихо. Только наши глухие и надрывные крики отчаянно пытаются прорваться сквозь пелену дождя.

Так и драли горло, устав и не дождавшись ответа, да барабанили в калитку тоже без толку. Затем решительно перескочили через небольшой заборчик и постучали в дом.  Снова нагло скалящаяся в недоброй ухмылке ночная тишина. Никто нам так и не открыл.

Я не помнил всех деревенских поимённо, кроме  шустрой бабки Маланьи, торгующей своими огородными разносолами на рынке. Ну и ладно. Пришлось не солоно хлебавши топать дальше. Следующий дом тоже оказался пуст. А вот в окне бабки Маланьи тёплым янтарным светом горела керосинка.

Мы кричали со двора,  и, наконец, где-то в её старой, ещё довоенной с виду хате хрипло затявкала собака. Бабка  шустро открыла дверь, крепко держа в руках остро заточенный серп. Мы опешили и попятились, чуть не зацепившись за просевшую ступеньку.Маланья цокнула  языком, выставляя напоказ щербатые зубы.

Леший первым пришёл в чувство и чуть пискляво, но выдавил из себя:

- Добрый вечер. Мы… - замямлил он, зачарованный блеском серпа.

- Заходите, чего уж там, - сказала бабуська, прищурившись как следует, осмотрев нас, на пару минут став похожей на  сморщенную сливу. Из-за спины Маланьи резво выглянула лохматая мордочка мелкой собачонки, которая тут же зарычала.

- Тыц, Куська, - сказала бабка собаке и слегка  пихнула её ногой, возвращая в дом.

Мы вошли в предбанник, дальше  в хату Маланья пока не пускала. Внутри, за закрытой, обитой мягким войлоком дверью, по-родному уютно всем телом ощутилось тепло - и в ноздри ударил запах хвойной смолы. Наверное, она топила печку еловыми поленьями.  

- А ну, молодежь, руки из карманов вынуть! - резко сказала Маланья, наставив на нас серп, опять огорошив и заставив раскрыть рты от неожиданности. Затем бабка ловко обыскала нас, даже не запыхавшись, и только тогда, удовлетворённая проведённым осмотром, впустила  в хату. На самодельной полке под разлапистой вешалкой сиротливо стоял старый дисковый телефон.

- Трещит гад, - сказала она, указывая на телефон длинным пальцем, - и телевизор тоже не пашет, – продолжила разговор. - Радио вот час назад как заглохло. И знаете, добрые молодцы, - прошептала бабка, точно делясь с нами страшным секретом, - я слышала крики на соседнем дворе. Орали дико, точно кабана резали. Только вот не вышла я с хаты, побоялась. Куська и то вот хвост поджала. Не к добру это, скажу я вам, - вздохнув, выговорилась Маланья. - Ох, не к добру, – повторила она.

- Можно у вас подзарядить телефон? - выслушав её и переждав пару секунд, когда бабка снова посмотрит на нас, попросил я. - Мы позвоним в город, вызовем полицию, у меня это… тесть пропал, - я кашлянул, уточняя.

- А у меня кошка ещё вчера, как дождь начался, пропала. Ох, выла где-то в огороде окаянная. Хоть уши затыкай. А ты, милок, - обратилась бабка к Лешему, точно и не слышала мою просьбу, - чаю липового с мёдом не хочешь?

Леший застенчиво улыбнулся и, пожав плечами, сказал, что с удовольствием выпьет чаю.

Пока мой обаяшка кореш согревался чаем, я подзаряжал смартфон, радуясь, что зарядку удалось впихнуть в настенную розетку. И, пока телефонная батарея потиху оживала, я спросил у бабки, ласково поглядывавшей на Лешего, точно на родного сына:

- У вас тут много народа живёт? Или больше просто выкупленные дачи-участки приезжих, городских?

- Эх, сынок, местных немного, десяток едва наберётся. Сивой, местный забулдыга, через пару домов живёт. Пару моих товарок-одногодок живут через два дома. Продавщица сельпо, старая дева Алка, с матерью-инвалидом в кирпичном домишке проживает. Да давным-давно отлучённый от церкви поп в самой дальней хате из всех тутошних хат кротом нелюдимым обитает, а остальные дома, - зевнула она, - так, дачи. - Либо просто пустуют, брошенные, да ещё недострой кругом, - пояснила Маланья и, снова смачно зевнув и наконец более приветливо глянув на меня, неожиданно предложила  чаю.

Чай согрел, придал сил. Леший без стеснения заедал мёдом. Сластёна. Наконец чуток подзарядился телефон. Я сразу позвонил в полицию. Равнодушный  оператор сообщил, что сеть перегружена и все звонки перенаправляются на автоответчик. Я позвонил в МЧС. В ответ услышал то же самое дерьмо. Я в сердцах выругался про себя, сжимая кулак. Тестя нужно найти. Я задал бабке прямой вопрос:

- Так, сколько деревенских мужиков поможет мне в поисках Сергея Ивановича за солидное вознаграждение?

- Если добудитесь их, голубчики, - не то крякнула, не то усмехнулась бабка, - то за водку не откажут высунуть свои носы из хаты даже в такую, прости Господи, срань мокрячью, - сказала Маланья и погладила свою Куську по чёрной макушке.

- Благодарим, Маланья, - сказали мы с Лешим в унисон и поспешили покинуть хату.

- Кстати, бабка, добро не забудем, - застопорился я у порога и добавил, протягивая ей свой телефон с подзарядным: - А можно, мой телефон ещё чуток на подзарядке побудет, пока по деревне бегать будем?

Она взяла телефон, кивнула и  заперла дверь.

Дождь слегка уменьшился, а вот ветер никак не сбавлял напор. Мы с Лешим включили фонарики и поспешили обойти дома остальных соседей. Нам чертовски сильно требовалась помощь.

Снова нарвались на пару пустующих домов: неужели снова дачи? Да не верю. Хоть пусть мы видели дома смутно, почти что в кромешной темноте да при тусклом свете фонаря, с виду они совсем не походили на дачи, тем более на недострой.

Мелкие покосившиеся хатки и такой же прогнивший забор могли быть либо просто  нежилыми, либо являлись пристанищем деревенских обывателей.

Мы, как могли, ускорили темп и, сопротивляясь ветру, пёрли дальше.

Сивой, или как его там звали, дверь не открыл. Он на всю громкость слушал в хате  музыку. Старые, совсем ещё довоенные песни. Бухает, наверное – переглянувшись, подумали мы и вошли в дом. К удаче, дверь была не заперта.

В хате разгром, а сквозь единственное незаколоченное окно свищет ветер. И пусто кругом, хоть шаром покати. Мы выключили стоявший на табуретке у железной кровати магнитофон-радиоприёмник. Обыскали весь дом и даже в сарай заглянули. Всё, что нашли, – следы когтей на мокрых, точно заиндевевших стенах. И размытые широкие следы на полу, в комьях грязи.

Бред какой-то. Переглянувшись, мы с Лешим поспешили до следующего дома.  Происходило что-то не вписывающееся ни в какие рамки. Куда в здравом, даже в пьяном уме можно было уйти в такую погоду?

По пути следовали один за другим пустые дворы и ни единой будки, из которой бы нам вслед зарычала сраная шавка. В обычную пору здесь пешим ходом вообще не пройти – мигом облает разношёрстная свора, не разбирая чужих и своих. Поэтому я утром в выходные дни тут и не бегал. Только в сторону тихой и спокойной Камышовки.

Мы обошли все пустующие с виду дома стороной. Нигде не горел свет. Как вымерли все, причём разом. Усталость злобно играла по взвинченным нервам.

Дом попа-расстриги находился в самом конце дороги. Он заметно отличался от всех домов в деревне. Затейливые рисунки на стенах точно из русских народных сказок: рыбки, морские города, русалки, кони, богатыри на мощных лошадях с развевающейся гривой. Сделанные вручную лебеди из шин и пластиковых бутылок, а также украшения из стекла на клумбах, на крепком и ладном заборе и навесе над парадной дверью.

Мы  громко постучали в деревянную калитку. Мужчина в куртке с капюшоном на голове вышел из дома, заметно покачиваясь, точно пьяный. Высокий и тощий, с всклокоченными волосами и заскорузлой бородой, он буркнул нечто, сродни не то неясному вопросу, не то приветствию. Затем рыгнул, укрывая рот рукой, - и жестом дал понять: мол, заходите в дом.

Внутри было удивительно чисто и обставлено по-спартански скупо. На стенах  красивые иконы. Полка, плотно  уставленная книгами.  Выбеленная известью печка.  Окрашенные в неброский цвет стены. Чистый дощатый  пол, и ни в едином углу ни следа паутины, ни соринки.

На  столике расставлена нехитрая снедь. Картошка да огурцы, крохотный брусок сала да большая, почти пустая бутылка самогонки.

Я всё разглядывал то хату, то мужика да  думал, стоит ли просить его о помощи. В состоянии ли хмельной поп нам помочь?

Леший всё пялился то на люстру, то на красиво размалеванный потолок. Наконец бывший священник покряхтел и спросил, зачем пожаловали. Я вздохнул и рассказал ему всё разом –  как про тестя, так и про незваных гостей. Мужик взялся за голову и сказал:

- Эх, а я думал, помощь по хозяйству какая нужна, и вдруг ещё самогоночки или водки мне за то перепадёт. Но, видно, на всё воля Божья.

- Так вы поможете нам или нет?! - воскликнул я, начиная терять терпение.

- Вишь, сынок, когда  водочки нет, сил нет. Каб водочка на столе была, так сразу  принялся бы я за дела, - усмехнулся бывший священник собственной нелепой шутке и внезапно, чуть помпезно представился, протягивая нам  жилистую руку: - Анатолий. Но, можно просто Толик.

Я сказал, что водка есть дома.

- Ну, тогда я соберусь, что ли, - хмыкнул священник и юрким ужом стал суетиться по хате, собираться.

Вскоре мы втроём выбрались на улицу, Леший со священником потащились ко мне домой, а я зашёл снова к бабке Маланье за телефоном – и очумел, когда разглядел, что…

Окна в её хате были разбиты, а в комнате гулял себе раздольно ветер, от собаки Куськи остался только хвост, да ухо, да пятна крови на полу, и скрученный в бараний рог серп. Меня заколотило от гнева, злобы и всё усиливающегося страха.

Снова взгляд впечатался в царапины на стенах. Я выругался, когда обнаружил, что мой телефон раздавлен, как жук, по полу. Штекер с корнем выдернут вместе с розеткой. Твою ж мать. Холод прошёлся по позвоночнику, я буквально ощутил чей-то пристальный взгляд. Но вокруг только влажные, едва покрытые налётом  изморози стены. И всё же... Я пулей  выскочил из хаты и поспешил за Лешим и бывшим священником вдогонку. Не чувствуя ни ветра, ни капель дождя, злобно бьющих в лицо.

Вернувшись в дом, мы попали в самый разгар переполоха. Все взволнованные и на ногах, даже малая Ленка.

Наташка взяла меня за руку и, точно заговорщица, прошептала мне на ухо: мол,  наверху не всё ладно, и мне нужно всё это увидеть самому. Я только кивнул, глядя в её обеспокоенное лицо с нервно поддёргивающимся веком левого глаза.

Казанова стоял в гостиной и выглядел так, точно получил обухом по голове. Бледный, потный, взъерошенный, он  глушил коньяк прямо из бутылки, как воду. На нас не смотрел и криво так, психованно улыбался.

Леший пытался узнать, в чём все-таки дело. Но пока не преуспел. А вот поп Анатолий сохранял спокойствие, выжимал рукава своего свитера прямо на пол и грел руки возле камина. Инга и Светка, обнявшись, сидели на диване, укрывшись плёдом, рядом с задумчиво смотревшей в стену Клавдией Петровной, гладившей по голове Ленку. Дамы то и дело затравленно всхлипывали, точно мышки-норушки, обсуждающие проделки злющей и страшной кошки.

Инга и Светка да невменяемый Казанова снова идти наверх отказались.

Наташка  выпила стопку коньяка для храбрости, предложила мне и Лешему для разогрева. Поп не дал, выпил за нас двоих сам, вытер рот, хыкнул и сказал: мол, пошли.

Лестница скрипела при каждом шаге. Ковёр хлюпал, разбухший от воды. В разбитое окно голодно и зло свистел ветер. А вот стены были исполосованы, точно по ним провели гвоздём длинную тонкую линию. Ведущая в мастерскую дверь точно прогнила изнутри. Мягкая, как пластилин, раскрытая нараспашку, она почти прилипла к стене. Но дело было даже не в этом…

- Оно тёплое, - сказала Наташка, указывая на серо-белую штуковину, которая походила на гигантский футбольный мяч, заброшенный в угол.

- Ели это то, о чём я думаю, то оно стало больше, - отрешённо сказал я. Леший тяжко вздохнул, вытаращил глаза и тут же взялся за голову.

Поп  враз позеленел и тут же помянул разом и  чёрта, и всех святых, затем подошёл к штуковине и что-то на неё сыпнул.

Серый дымок взметнулся вверх, от жалобного воя, прокатившегося по комнате, волосы встали на затылке дыбом. Наташка шмыгнула мне за спину. Я моргнул, инстинктивно отступая в сторону.

Бывший священник бросился вон из комнаты с ором:

- Нечистая сила, батюшки, караул!!!

Дым оставил в комнате запах протухшей рыбы и жжёной, точно от горького миндаля, горечи, вызывая рвоту. Фонарик с тихим шипением погас. Повеяло холодком.  Фонарик мигнул и вновь включился, как если бы в кинокадре возникла секундная пауза. А штуковина  в углу, мать твою, просто исчезла.

- Уходим, - сказал я, затем повторил уже громче, схватил Наташку за руку и потащил её прочь из мастерской. Леший впал в ступор - и мне пришлось прокричать у него возле уха, чтобы он снова включился в жизнь.

Сердце в груди билось, как проклятое. Я, здравомыслящий человек, не мог, объяснить себе произошедшего. Столкнулся с иррациональным явлением, как в штампованных телепрограммах. Но нужно как можно быстрее найти помощь. Нет, нужно бежать из дома. Инстинкт подстёгивал, тревожно вопил о нависшей над всеми опасности.  Как вовремя.

Мы бегом спустились вниз. Истошно визжал кто-то из женщин в гостиной.

Так. Светка визжала, а Инга крепко сжимала в руках нож. Как оказалось, исчезла Ленка. Вот так запросто исчезла из гостиной, только что бывшая у всех на виду. Как по волшебству.

За окном, снова точно усмехаясь над нашими бедами, забарабанил усилившийся дождь. А зарницы полыхали  одна за другой, рисуя в небесах ослепительные зигзаги.

Мы снова переворошили весь дом. Инга тряслась и рыдала, заламывая руки на пару со Светкой, впавшей в ступор от шока. Женщина всё говорила, что мельком видела на стене, над диваном, где спала Ленка, тень мужчины с длинными руками.

Наташка опустошала запасы валерианки в аптечке. А тёщу, принявшую снотворное,  уже ничто не могло разбудить

Паника сковала весь дом, заполнив его удушающе тягостной атмосферой. Леший, я да пьяный вдрызг, но уже лучше соображающий Казанова мерили шагами комнату. Никто из нас не находил себе места. Только поп сидел за столом на кухне в одиночестве и всё что-то думал да втихую попивал то кофе, то водку.

Я несколько раз порывался вновь выскочить на улицу и сделать хоть что-нибудь. Да, вот поп притащил с кухни водку, нарезал колбасы и налив себе стопку, гакнул, закусил колбасой и стукнул кулаком по дорогому журнальному столику, сказал:

- Ну, что, бедокуры, рассказывайте всё мне снова в деталях и  по порядку, не утаивая больше никакой чертовщины. А вдруг чем и помогу, - твёрдо добавил он. Что-то в его тоне было обнадёживающее.

Он слушал нас всех сразу, всё и кто что видел, не перебивая, иногда поддакивая и неразборчиво хмыкая. Его глаза ясно блестели, видно, что он пребывал в своём уме и твёрдой памяти, а водка на священника действовала стимулирующе, подстёгивая мышление. Наташка, не знающая, чем себя занять, просто заварила кофе и принесла поесть, парой подносов опустошив холодильник, Леший выдохся первым и просто стал нервно жевать все, что попадало под руку, в том числе сало, которое дико не любил, но он, похоже, совсем извёлся и не соображал, что делает. Меня стал душить истерический смех, и я жадно пил кофе, одну чашку за другой, не в силах остановиться. А Наташка хрустела мятными леденцами. Казанова же, точно Молдер из «Секретных материалов», состроил заумный вид и видно по пьяни выдвигал абсурдные предположения, одно за другим.

- Итак, как я понял, - бодро сказал Анатолий, - все странности в доме начались, когда шкаф установили в мастерской. - Затем добавил, чем и вовсе  сбил нас с толку: - Соль в хозяйстве есть?

- Конечно, на кухне, - нахмурившись, сразу ответил я.

- Нужно осмотреть шкаф, а там будет видно, - загадочно оборонил поп  и первым направился к лестнице на второй этаж.

Опять наша тройка эдаких мальцов-удальцов сопровождала отлучённого от церкви попа в мастерскую. Забыл упомянуть, что, когда нервничаю, на ум приходят дикие и абсурдно-комичные мысли. А вот женщины остались в гостиной, крепко держа в руках топоры, ножи и фонари. Обещали громко кричать, если что-то произойдёт.

На полпути наверх поп сказал, что нужно взять с собой соль, и я замыкавший цепочку, в храбром одиночестве потащился на кухню. Не ощущая страха, наверное, от избытка кофеина, я твёрдо держал в руке нож и нещадно чадящую свечу.

Соль нашлась в нижнем кухонном шкафчике. Я взял непочатый килограммовый мешочек и снова потащился вверх по лестнице, к ждущим там друзьям и отлучённому от церкви попу.

Итак, шкаф стоял себе спокойно на месте. А в комнате фонари не работали, и только коптящая свеча дала возможность разглядеть на полу потёки воды, грязь и отчётливые следы мужских ботинок, предположительно размера эдак сорок четвёртого.

Это явно был  кто-то пришлый. В деревне великанов не водилось. Я бы, наверное, заметил: столько месяцев самолично ремонтировал дом. Хотя если он одиночка, да  ещё нелюдимый.… То… Снова в голове сумбур.

Анатолий громко сказал:

- Поехали! - и, открыв пакет соли зубами, щедро сыпнул себе на руку, затем перекрестился и бросил соль на шкаф. Шших. Соль зашипела и с дымком исчезла на поверхности шкафа. Раздалось протяжное, неохотное: «Скрип», и дверца шкафа отворилась сама по себе.

- Что это?- тонко, как-то по-детски, спросил Казанова, и все кроме попа отступили в сторону.

Я  нервно фыркнул. Наташка  резко вцепилась мне в плечи. А из шкафа показался длинный нос, затем и всё лицо, на котором, точно острые зубья капкана, блеснули зубы. Дверь в мастерскую захлопнулась у нас за спиной, а должна была от  такого сильного толчка вообще развалиться на части.

Выпростав руки вперёд, из шкафа в мастерскую выбрался мужчина. Огонёк свечи совсем затрепетал, рисуя на стене контуры его кособокой тени.

Широченные плечи ещё больше расширились, а глянешь прямо: вот он - всего метр с кепкой. Совсем не страшный.

Он выкатился из шкафа гладко и стремительно, точно шар по маслу. Наташка взвизгнула и ногтями пребольно впилась мне в плечи.

Мужчина ухмыльнулся – и вдруг остро  запахло прогорклым жиром. Свеча почти погасла, а на его руках вмиг  блеснули острые когти, как у хищного зверя.

- Кто ты такой? - спросил я. Жуть накрыла с головой, сдавливая кишки в тугой узел, примораживая ноги-истуканы к полу.

Мы все замерли, превратившись в зачарованные монолиты. Свеча снова мигнула и едва трепетала, потухая, а поп возьми да швырни всю соль на карлика. Хлопок. Треск. Зловоние и последующий за всем истошный визг боли. Поп во весь голос заорал:

- Заклинаю святым духом, прочь изыди, нечистая сила!

Всё стихло и исчезло.

Внизу завопили.

Я первым оказался у двери и, толкнув её, выбежал на лестницу. За мной, как ошалелый, следовал Казанова, поп да  Наташка. А Леший поскользнулся  в луже и чуть не угробил нас всех, едва не столкнув с лестницы.

В гостиной Инга и Светка толпились возле лежащей на диване Клавдии Петровны. Лицо женщины в свете свечей выглядело неестественным – пепельно-серым.

- Что с тобой, мама. Мамочка! - всхлипнула Наташка и бросилась к матери.

Инстинктивно я схватил вырывающуюся  жену и крепко прижал её к себе. Внутри всё звенело, разрывая на части. Опасность. Опасность. Наверное, жена сама поняла, что не всё ладно, как следует разглядев свою мать в свете свечей, – и больше не рвалась от меня прочь, как резвая псина с цепи.

С  тихим звуком кожа моей тёщи вспучилась мыльным пузырём и просто стекла с кости, обнажая мышцы, сухожилия да черепную кость. Затем она вся внезапно растеклась по дивану зловонной серой слизью. Наташка закричала - и вдруг, прикрыв рот рукой, забилась в истерике. Я сжимал её крепко, как мог, шепча что-то ласковое.

Над диваном зияло круглое заиндевевшее пятно.

Она отобрала у дочки рисунок и, смяв его, выбросила в мусорное ведро. Ленка заревела. Наташка оперативно достала из шкафчика солонки и перечницы в виде котят и сахарницу – маму-кошку. Забавный наборчик она как-то купила в подземном переходе у какой-то пришлой тетки, пребывая в плохом настроении после неудачного зачёта. Наборчик здорово выручал, когда  в гостях были малые детки. Кошачья семейка разом прекращала все истерики и капризы. Что произошло и сейчас.

Я отпил глоток крепкого кофе, понимая, что яичницу и тосты придётся готовить самому, после того как вся орава налопается каши. Сладкая каша (я чуть вслух не издал брезгливое: «Бе-бе!»)  тарелке вызывала отвращение.  

Слова Лешего в общем гаме застали врасплох. Гудело кем-то снова включённое радио. Диктор механическим голосом, внушающим оцепенение, настойчиво рекомендовал не пользоваться электроприборами и вообще не выходить на улицу.

Тесть пил крепкий чай, почти чифирь, и тихо шипел сквозь зубы какие-то ругательства.

- Что? - переспросил я Лешего и тотчас глянул в окно. Брезент навеса угрожающе трепетал на ветру, грозя вот-вот улететь в небеса вместе с ветром.

Блин, с машинами от капризов погоды ничего не станет, но вот шкафу точно будет кирдык. Эх, организуем-таки спасательную экспедицию. Уговорив Казанову сотрудничать, я обещал ему несколько партий в покер, в который я, кстати, всегда проигрываю, да бутылку водки из холодильника.

Собравшись с духом, мы надели дождевики и вышли на улицу, покидая уютный,  тёплый дом. Ветер буквально сбивал с ног. Не стоит, вообще, и говорить про неожиданно холодный для летней поры дождь, к тому же до минимума снижающий обзор видимости.

С горем пополам, поднатужившись и кряхтя, мы втащили шкаф в гостиную, открыв настежь французские окна. Наташка предусмотрительно скрутила ковёр, подстелив целлофан. Жаль, что в сарае места для шкафа нет из-за штабелей дров.

Как мы будем тащить эту громадину на второй этаж, я, честно сказать, был без понятия. Вот только закрыв оконные двери на защёлку, избавляясь от  мощного ветра, все разом вновь почувствовали облегчение. А меня зазнобило.

На улице было дико холодно, точно в один момент, вытеснив лето, наступила поздняя осень.

- Может его разобрать, - предложил Казанова. Я кивнул.

Наташка поглядывала исподлобья, ещё не определившись: злиться ей на нас или, наоборот, радоваться нашей предприимчивости.

Позавтракав, все снова разошлись по спальням, предполагая, что на сытый желудок  можно доловить прерванный сон.

Наташка направилась в мастерскую, решив дать добро на нашу самоволку, тем более что мы торжественно обещали ей после нескольких картёжных партий собраться с силами и,  акклиматизировавшись, таки затащить шкаф на второй этаж.

За окном гремело и грохотало, свет мы не включали, как рекомендовали по радио,  поэтому просто сидели и резались в карты при свечах, водрузив всё необходимое на небольшой кофейный столик. Вчерашние шашлыки шли под водочку на ура. Удача как раз повернулась ко мне лицом, подарив  козырные карты.

Вдруг с грохотом разбилось одно из французских окон. Влетевший  в комнату ветер потушил все свечи, обдав нас моросью и холодом.

Карты слетели на пол, как и книги с полки. Оконная дверь трепыхалась, как бабочка на ветру, на остатках петель. Резкий протяжный скрип дёргал нервы на пару с неутихающими, яркими до рези в глазах всполохами молний. Насмешливо грохотал гром.  Вся игра и настрой оказались сорваны. Всё под ноль.

Пришлось топать в кладовку под лестницей за фанерой и прибивать её вместе с досками, предназначенными для полки, сооружая на месте французского окна своеобразную заплатку.

Во дворе неслись потоки воды, смывая каменистую крошку и побеги цветов на единственной клумбе, что мы успели разбить подле веранды. Просто жуть.

Радио шипело помехами, телевизор не работал и был выключен сразу же, как спустилась узнать, в чём дело, вымазанная масляной краской Наташка.

Интернет в телефоне и вовсе вёл себя странно. Зависал, как проклятый, несмотря на безлимит.

Итак, с приходом Наташки мы решили заняться шкафом.

Загрохотало по крыше. Уцелевшее стекло французского окна царапала россыпь мелкого града.

Наташка снова зажгла свечи и принесла несколько фонарей, что работали на батарейках. Со скуки и от происходящего за окном к нам спустилась Светка и Инга, а Ленка наверху возилась с раскрасками. Отдохнувшие женщины заметно посвежели.

- Что вы тут возитесь впотьмах, а? - спросила Светка.

- Увидишь, - сказал я.

Дамы сели на диван, устроившись удобно, точно на представлении. А мы сгрудились вокруг шкафа и с помощью отвёртки стали откручивать петли, чтобы сделать его полегче и оттого пригодным для последующей транспортировки наверх.

Вытащив ящики, мы безуспешно возились с дверными петлями. Они точно нарочно не поддавались, несмотря на наше кряхтение и все приложенные усилия. Майка и надетая поверх толстовка насквозь пропиталась потом, точно я несколько часов подряд  качал железо в тренажёрке.

Не прошло и часа, а мы втроём уже были как выжатые лимоны, но шкаф таки общими потугами оказался наверху, в мастерской.

- Ух, ты! - сказала Наташка, принеся нам горемычным трудягам прохладной газировки. Она зажгла свет, чтобы увидеть во всей красе шкаф. С хлопком лампочка взорвалась.

- Чёрт! - шикнул Казанова.

- Ты это видел? - странным голосом произнёс Леший.

- Чего? - ответил я, думая: понесло кореша с пьяну.  

Наташка выпустила бутылку газировки из рук, уставившись на шкаф. Вспышка молнии за окном осветила на дверцах витиеватый рисунок, похожий на морскую волну. Я моргнул, протёр глаза. Рисунок пропал.  Наверное, игра света.

- А ну-ка, неси фонарик, - сказал я, обращаясь к Наташке.

Она точно не слышала. Ощупывала поверхность шкафа, как некую драгоценность. Казанова вытащил из кармана спортивных штанов свой навороченный айфон, включил фонарик и направил на шкаф. Белый свет оживил чёрную поверхность дверей, рисунок проступил снова ярко-серебристым мазком, а потом дверь шкафа неожиданно скрипнула - и что-то звучно то ли заскреблось, то ли  щёлкнуло внутри.

Мы, не сговариваясь, отступили в сторону от шкафа. Казанова, снова чертыхнувшись, чуть не выронил из рук айфон.

На пару секунд в доме стало удивительно тихо. Только грохотал бьющий по крыше дождь да завывал ломящийся в окно ветер. Наташка нервно сцепила пальцы на подоле сарафана.

Наш общий азарт первооткрывателей неожиданно угас, сменившись безотчётной тревогой. Все замерли в молчании, будто чего-то ожидая.

- Чего это вы застыли столбом? - задала вопрос Инга, заходя в мастерскую из коридора с  фонариком в руках. За ней робко следовала Светка. - Как мыши затихарились тут. Чем  занимаетесь?

- Брр, ну и холод у вас. Хоть бы окно закрыли, - поёжившись, добавила Светка и одёрнула кофточку.

- Раз молчим, значит, мы сейчас сами посмотрим, - бодро произнесла Инга и направила фонарик на шкаф.

- Ничего себе! - выдохнула она, любуясь возникшим узором, а потом, открыв дверцу шкафа, замерла на месте, посветив внутрь.

Внезапно яркий свет фонарика поблек до мутно-жёлтого, тусклого и далёкого, словно прорезывающегося из-под толщи воды. Треск, шипение – корпус фонарика посекли  мелкие острые трещины, и он, посветив ещё секунду-другую, просто затух. Темнота затопила собою всё, маслянистой чернотой вытекая из щелей и углов.

Инга дотронулась до дверцы шкафа, резко открывшейся в её сторону. А затем с глухим «пуф» внутренняя перегородка шкафа, точно от невидимого толчка, рухнула прямо на женщину, придавив её к полу.

В возникшем невесть откуда шипении мне послышался глухой смешок. Сердце ёкнуло, предательски взмокли ладони.

Визг жены я бы не спутал ни с чьим другим. Светка ахнула, отступив на шаг. Кореши, недолго думая, поспешили на помощь Инге. Айфон Казановы полетел на пол. Включённый фонарик резал темноту краткими снопами белого света. И, наверное, я первым из присутствующих увидел на полу возле шкафа это. Неопознанное. Круглое. Белесо-серое. Что это, мать твою за ногу, такое?!

Внутри всё взвыло, взревело пожарной системой оповещения. Мысли исчезли. Инстинкт требовал сейчас же уносить отсюда ноги. Но. Но я просто не мог.

Я моргнул и продолжал оцепенело стоять столбом и просто смотреть. Затем тяжело вздохнул и потянулся к Наташке, схватил её за руку и чуть силком не потащил в коридор. Она упёрлась. Да что с ней такое?

Наконец, совместными усилиями Ингу поставили на ноги. Панель, выпавшую из шкафа, оттащили в сторону. Я выдохнул.  Все разом увидели то, на что я пару минут пялился в одиночестве. Опешили. Озадачились, точно не верили своим глазам. А затем испугались.

Думаю, кореши сразу протрезвели. Инстинктивно отступили прочь от шкафа. А несчастная Инга оказалась к штуковине ближе всех. Она тихо пискнула, как затравленная мышь.

Светка первой промычала:

- Ребята, может, не стоит это трогать?

Как будто кто-то из нас изъявлял желание взять округлое нечто  в руки.

Инга помотала головой, словно таким образом приводила в порядок собственные мысли.

- Нужно больше света, - сказала она.

- Со светом во всём доме творится какая-то херня, - пробурчал Леший, почесав затылок. Казанова, наконец, включил мозги и выдавил из себя:

- Светка права. Нужно  не торопиться и обдумать, как поступить.

- Согласен, - сказал я и сжал руку Наташки, давая ей понять, чтобы она ни в коем случае не занималась самодеятельностью.

- Давайте просто уйдем и дверь закроем, на всякий случай, ладно?! - стараясь держать себя в руках, отчеканила Инга.

Из коридора раздались голоса Клавдии Петровны и её подкаблучника мужа.  Звонко рассмеялась крошка Ленка. И мы, точно сговорившись, цепочкой покинули мастерскую, и Наташка, повернув, щелкнула округлой ручкой, закрывая дверь.

- Давайте чаю, что ли, попьём, - предложила жена, когда мы все вместе собрались на кухне. Теща в энный раз поинтересовалась, когда, наконец, закончится стихийное бедствие.

Сергей Иванович изволил сообщить, что ему по графику уже пора обедать. Ленка попросилась к маме на ручки и закапризничала, заявив, что ей тут с нами скучно-прескучно.

- Сейчас книжку почитаем, порисуем, солнышко, хорошо?! - ласково сказала Светка и взяла дочку на руки. Ленка качала головой, не соглашаясь на все уговоры матери. Назревала очередная истерика.

Казанова на пару с Лешим начали паясничать перед малышкой, строить рожицы и кривляться, точно заправские клоуны. Ленка смотрела, смотрела на их представление и захихикала.

Интернет в телефоне едва тянул, то и дело зависая. Телевизор больше не включали, как и всё электрическое в доме, потому что, даже несмотря на поставленные на место пробки в подвале, всё равно иногда сама по себе искрила проводка. Мы боялись за дорогую технику.

Поэтому по очереди чуток баловались имеющимися в наличии телефонами, прекрасно зная, что если разрядятся все аккумуляторы, то в критической ситуации и до МЧС будет не дозвониться. Приходилось довольствоваться скупыми заходами Вконтакте и просмотром фотографий.

От ужасного воя ветра, играющего на оконном стекле злобную арию металла, было стрёмно. Радовало лишь то, что внезапный циклон обещал развеяться к утру. Свечей в доме явно недостаточно, для того чтобы разобрать, например, коробки и тем самым, например, сделать что-то полезное для дома. Ведь я терпеть не могу безделья.

Но, растягивая лимит собственного терпения, приходилось пить чай да слушать разговоры в стиле «бла-бла-бла», просто ни о чём, главное – не о погоде. Клавдия Петровна не принимала матерщины и похабных шуточек, на которые был горазд  Казанова. Я хлебнул остывающий чай, признавая, что его шуточки могли скрасить стремительно уходящий из-за тёмных небес день.

Так что было скучно-прескучно, как заявляла трёхлетка, снова занявшаяся рисованием  ярко-розовых, точно леденцы, мультяшных зверюшек, устав от чтения вслух матерью русских народных сказок, найденных у нас в одной из коробок.

Я глянул в окно. От изгибов зарниц можно и ослепнуть. Поспать, что ли? Да, совсем  рано ещё. Что я потом всю ночь буду делать, если сон собью? Значит, будем сидеть и  куковать.

Напившись чая, слегка подняв настроение, заедая непогоду грудами сладостей, шоколада и конфет, мы дружно скучковались  в гостиной. Никому не хотелось разбредаться по спальням. К тому же в доме невыносимо холодно. Брр. Разве это нормально для лета?

Наташка снова вернулась на кухню и занялась готовкой, утащив Ингу и Светку в помощь.

В гостиной затаились лишь наша тройка да Клавдия Петровна с мужем. Теща нервно куталась в плёд,  который периодически сползал на пол, словно не мог удержаться на её острых плечах. Сергей Иванович кивал в ответ на её стенания о погоде, холоде и  взыгравшей головной боли, с переменным успехом погружаясь в дрёму, сидя напротив неё, в моём любимом кресле.

Думаю, мне повезло, что у тёщи болела голова, иначе Клавдия Петровна точно взъелась бы просто так, точно зловредная старая псина, рычащая ни за что ни попадя.

Вот я и сидел на тахте – рядом кореши в моих тёплых  вещах. Сидел и подумывал про дрова в сарае, поеживаясь, поглядывая в окно на царящий там беспредел ветрища и ливня. Собачий холод в доме требовал срочных мер.

Как погрузился в дрёму – не помню. Кажется, всего на секунду закрыл глаза - и накрыло сонной одурью. Темное небо угрожающе низко зависло над горизонтом. Вокруг тихо и ужасно душно. Широкий зигзаг молнии разветвляется рогатыми изломами во все стороны. Слепит глаза жутким бело-синим светом. Моргаю – и оказываюсь в чьём-то укрытом сумраком доме. Ни света, ни пламени свечи в окне, только со всех сторон меня обступает практически кромешная тьма.

Ощущение, что я был здесь раньше, сильное, как толчок в грудь. Мысли – испуганные светом мотыльки, такие же рассеянные. Ноги сами несут меня куда-то всё время, петляя, а руки то и дело упираются в трухлявую древесину стен. В этой комнате темнее, чем во всём доме, но я тут не один. Вспышка нездоровой, отливающей синевой молнии за окном кособоко изворачивает тени. Стол в самом центре комнаты округлый, блестит, точно полированное зеркало. На нём разложены монеты. Горы монет рисуют спирали, восьмёрки, треугольники и кресты. Мне боязно, холодно, и я не решаюсь даже моргнуть, не то что сделать шаг в сторону, понимая, что оказался в западне. Кажется, сделаешь лишний вдох, пошевелишься – и обнаружат. Трепещу, превратившись в статую, - и наблюдаю. Вспыхивают молнии за окном: раз, другой, третий, но вдруг начинают постукивать зубы, потому что я не слышу рокота грома.

Смех, противный и мерзопакостный, навевает мысли о связке гадюк в сырой яме. И, что хуже всего, я узнаю этот тембр, этот голос мужчины, держащего в руках то ли свиток, то ли манускрипт. Он медленно разворачивается, и пальцы мужчины, точно крылышки жуков, шелестят, обводя крупные буквы, рисунки и символы, похожие на фигурки, выложенные на столе из монет.

Внутри меня зреет вопль. Ещё одна вспышка молнии проходит сквозь стекло и разливается по столу синим пламенем, скручиваясь тугими искорками в монетах. Теперь света достаточно, чтобы отчётливо видеть всё. Леопольд Мафусаилович, тот чувак, что продал мне шкаф, кружит со свитком в ликующем танце вокруг стола. Хихиканье - и в одной руке у него, как у треклятого фокусника, появляется белый голубь, связанный проволокой; израненные лапки птицы сочатся кровью. Неестественно длинные пальцы чувака, как лапки паука, суетливые. Они гибко сжимаются вокруг голубя, превращая его в комок слипшихся требухи и перьев. Мгновение дикой пляски - и вот Леопольд у стола, поливает кровью монеты. Он шепчет слова, гортанно рычит, и каждая прочитанная буковка свитка загорается красным. Визгливая песенка полоумного прорезает гортанное шептание, и я содрогаюсь, когда вдруг понимаю сокрытый внутри смысл. «Пир. Пир. Скоро. Настанет желанный пир. Птенец пробудился... Он сам, сам добровольно монетками договор скрепи-л! И нас в дом пустил». Шипение - и монеты исчезают в идеально ровном круге синевы на столешнице.

Мои волосы становятся дыбом. Ошалелое сердце колотится и трепещет, грозя вырваться на свободу. В момент откровения осознаю, что песенка безумца была про меня.

Болезненный толчок возвращает меня в реальность. Я вскакиваю с тахты, как ошпаренный, обвожу корешей безумным взглядом - и от обиды хочется грохнуть кулаком о стену. Я абсолютно ничего не помню, кроме отчаянного чувства, что должен сделать что-то важное. Только невыносимая тревога сжимает своей безысходностью. На все последующие вопросы друзей пришлось отшутиться и вернуться к насущным проблемам.

… Чёрт с ней, с погодой. Вместе с друзьями даже в лихолетье  не пропадём. Поэтому я заставил-таки Лешего оторвать свою задницу от мягкой тахты, а глаза – от экрана уже мигающего телефона, у Казановы же пришлось отобрать бутылку коньяка и почти на пальцах объяснять, чего я от него хочу. Кореш  заревел недовольным медведем, но всё же уступил.

Итак, мы снова натянули успевшие высохнуть дождевики и, обмотавшись на всякий пожарный верёвкой, открыли кухонную дверь и вышли во двор, где сразу же едва не свалились под напором ветра.

Ветер бил сплошным дождём в лицо, перекрывая дыхание, напрочь лишая обзора. Пришлось наклонить голову. Пока в ряд гурьбой дошли до сарая, поскальзываясь в потоках воды, выдохлись, словно бы прошёл не один час.

Оказавшись внутри, я сразу понял, что здесь кто-то побывал. Инструменты были разбросаны по полу. Коробки  и баночки с гайками и шурупчиками опрокинуты, словно что-то второпях разыскивали, да не нашли, а затем со злости всё разворошили. Единственное, что осталось на месте, – это аккуратно сложенные дрова у стены.

После того как я достал с железной полки маленький фонарик и включил его, сразу обнаружил на полу почву с травинками и комок земли, похожий на отпечаток подошвы.  Вот гадство!

- Здесь кто-то явно хозяйничал, - озвучил Казанова мои подозрения. Входная дверь пронзительно скрипнула от напора бьющего снаружи ветра.

- Дерьмо! - с чувством высказался я.

- Любопытные соседи? - предположил Леший. За что сразу захотелось его стукнуть.

Я направился за дровами. Сграбастал в кучу несколько тонких поленьев. Друзья, больше  ничего не говоря, присоединились ко мне.

Проклятый дождь гремел по шиферной крыше, точно набат.

В сарае было промозгло и стрёмно. Но, несмотря на пренеприятнейший путь обратно, нам хотелось уйти отсюда как можно скорее.

Вернувшись, мы сразу растопили камин. В воздухе вкусно пахло стряпнёй, вызывая обильное слюноотделение. По подоконнику забарабанили белые дробинки града, и мы поняли, что, промокнув под дождём, ещё легко отделались.

Лишённый солнечного света, день быстро перетёк в  ранний вечер, а затем из-за ещё более сгустившихся тяжёлых свинцовых туч, с проступающей  в глубине нездоровой зеленью, замер в тревожном ожидании ночи.

В интернете мы не нашли сведений об улучшении погодной  ситуации утром. И эх, начальнику мне тоже дозвониться не удалось.

Казанова прикусил губу и совсем приуныл: видимо, и его попытки связаться хоть с кем-то из родственников и знакомых оказались плачевны.

Совсем стемнело. Я согрелся, но из-за необъяснимого смятенья  в душе просто мерил шагами гостиную да коридор, затем решил наведаться на кухню. Узнать, когда нас всех наконец-то накормят.

Кастрюльки и сковородка с закрытой крышкой стояли на плите. Барышни сидели за столиком и устало потягивали вино, заедая нарезанным сыром. Ленка  не обращала на тёток внимания, усердно рисовала.

- Кхм, - прокашлялся я.

- Это ты милый, - рассеянно сказала Наташка и, скупо улыбнувшись, наконец-то поинтересовалась, голоден ли я.

Еда была сытой и простой. Жареная картошка с мясом, салат из огурцов и помидоров да вытащенное из недр холодильника молоко.

Как мы ни старались, но батареи телефонов подчистую разрядились. Поев, мы снова скучковались в гостиной, где от весело трещавшего разожженными дровами камина шло спокойствие и тепло. Когда все заняли сидячие места, то есть диван, кресла и тахту, мне в голову пришла замечательная идея принести парочку раскладушек с чердака. Но, поскольку я расслабился и согрелся, двигаться с места не хотелось. Я мечтал о горячей ванне, а затем долгом и спокойном сне, но без электричества бойлер не работал. Холодная вода не внушала энтузиазма. Делать, было нечего. Игры в карты, шарады и домино уже всем осточертели.

Пару раз Казанова с Лешим выходили покурить на веранду, но быстро возвращались обратно. Мокрые и продрогшие, как собаки.

Дерьмовый день всё никак не подходил к концу, а я всё ожидал, когда, наконец, все угомонятся и разлягутся спать.

Тёща всё пила и пила чай, наливая из большого термоса, да заедала  конфетками, пытаясь якобы незаметно подлить себе в чашку то коньяка, то ликёра.

Трещал себе камин. Дровишек на газете подле становилось всё меньше.

Леший с Казановой снова предложили мне сыграть в картишки либо в домино, чтобы хоть как-то сдвинуть с мёртвой точки время. Заодно поделились мыслишками о планах на завтра и соображениями о том, что будет, если дождь за ночь не утихнет и если машины не заведутся. От их предположений мои глаза уже смыкались. Я зевал, не в силах присоединиться к их партии в домино. Только прислонился головой к спинке дивана, с горем пополам поджал под себя ноги и закрыл глаза.

Громкие, переходящие в визг женские голоса слились в унисон, прервав мои сонные грёзы. Я пришёл в себя в дурном расположении духа, изрядно встревожившись.

Как объяснил мне позеленевший Леший, пока мы тихо сидели в гостиной, девчонки успели спиртными напитками поднять  на максимум боевой дух и снова забрести в мастерскую, якобы разобраться с находкой. Дурынды!!!

Шкаф так и стоял себе, зловещий и мрачный, а вот круглая штуковина с пола исчезла. Бесстрашные дамы обшарили всю мастерскую, заглянули во все углы, как заправские ищейки, и, только не разыскав, позвали нас. Мне сразу захотелось их придушить, не разбираясь, кто прав, а кто виноват. Затейницы, такое учудить после всего случившегося!!! Хватило ума. Просто нет слов.

Вооружившись фонарями, я, Леший и Казанова поднялись на второй этаж, заглянули в мастерскую, конечно же ничего не обнаружив, кроме влаги на полу и мокрого, будто бы подтаявшего, округлого пятна на стене, внушающего беспокойство и резвый взвод бегущих по коже мурашек. Единственное окно в мастерской было крепко закрыто. На потолке не оказалось потёков. Как странно.

В гостиную вернулись понурыми и угрюмыми. Вот так  разом испортилось всё настроение. Пришлось нашим дамам сказать малообнадёживающее: мол, рано или поздно пропажа  найдётся.

Дрова почти закончились – и, как ни странно, кроме гостиной в доме так и не потеплело, поэтому пришлось всем обустраиваться здесь же. Расстелили на ковре матрасы, уступили диван Клавдии Петровне и ее мужу, а на тахте устроилась Светка с дочуркой.

Злобный шквал белой пелены дождя обрушивался на стёкла, гремел, стекая по карнизу, а осерчавший ветер визжал, точно ополоумевшая карга.

Я проснулся от холода и неприятного тихого, но повторяющегося звука. Открыл глаза. Прислушался, и вот снова через свистящий храп пробивалось неопределенное, посвистывающее и звякающее. Клац. Клац. Клац. Как если бы кто-то крался по полу, поджимая коготки.

Бух. Что-то тяжёлое глухо падает откуда-то сверху. Книжка с полки? Но шкаф далеко, а услышанный звук близко. Как же темно. Паника стискивает сердце, мешая логически мыслить. Вдоль позвоночника ползёт холодок, во рту сухо.  Не решаюсь подняться, хоть это по-детски глупо, но мне ведь страшно. Прислушиваюсь, не в силах заставить себя пошевелиться. Подозрительного клацанья  больше не слышно.

Неужели все спят? Я слышал лишь тихое посапывание малой Ленки да размеренное дыхание Наташки, свернувшейся на соседнем матрасе рядом со мной. Вот только не храпела тёща. Во сне она всегда издавала раскатистый храп, похожий на синхронное мычанье коров в сарае. Сейчас же просто зависла неуютная тишина.

Моргнув, я снова только закрыл глаза, как услышал тонкий, исторгаемый на одной  испуганной ноте детский крик. Я слышал его всего мгновение, точно находясь в полусне, точно крик был просто помехой на задворках сознания. Нет же, это не сон! – неожиданно пришло понимание. Сашка, тревога. Очнись, мужик!

Тотчас сердце кольнуло, ускорив свой бег под действием скачка адреналина. Ленка! Я отбросил  в сторону одеяло и, потянувшись, наощупь взяв заметно оплывшую свечу с журнального столика в центре гостиной, зажёг её рядом лежащей зажигалкой и мельком, второпях осмотревшись, покинул гостиную. Посмотрел на запястье, проверил на часах время. Глухой час. Всего полвторого ночи.

Я  практически не расставался с водонепроницаемыми часами – подарком жены на первый прожитый совместно юбилей. Не снимал их, ни когда бегал, ни когда принимал душ. Они мне всегда пригождались в те первые рабочие смены, когда мы с ещё не устаканившейся фирмой часто колесили по стране в поисках строительной подработки.

Шумно вновь забарабанило по стеклу. С резким скрипом хлопнуло открытое настежь окно в коридоре.

Какая нелепость. Ветер, правда, не мог же щеколду отодвинуть?

- Ленка! - позвал я в коридоре. – Ленка, ты где? - позвал громче и не услышал ответа. Может быть, её крик мне почудился. Какая успокаивающая и одновременно простая мысль.

Но на мокром из-за открытого окна полу коридора, в свете свечи, я видел следы маленьких ног и рядом - расплывшиеся от сырости комья земли. Я вздрогнул. Нахлынувший, точно лавина в горах, страх, смыл всё разом - и неверие в происходящее, и сонливость.

Кто-то снова без спроса осмелился побывать в доме, даже несмотря на  неприемлемую для прогулок погоду. Тяжёлый вдох чуток замедлил бухающее в груди сердце.

Тихонько скрипнула дверь мастерской - и тут я увидел лежащую на полу сломанную – нет, вырванную с корнем из двери ручку. За дверью, возле порога, на полу, в своей лёгкой пижаме сидела Ленка. Точно крохотный растерянный комочек с растрёпанными кучеряшками и бледным, как накрахмаленное полотно, личиком.

- Там, - сказала она, показывая на шкаф. – Та-ам, - повторила девочка с затравленным всхлипом.

Я перешагнул через порог и взял её на руки. Озябшее крохотное детское тельце, доверчиво обвившее мою шею своими ручонками, воззвало к дремавшему инстинкту защитника. На миг я ощутил, что значит быть отцом, что это вообще такое. Ответственность, нежность, забота.

Ленка снова всхлипнула, и я подавил в себе звериный порыв разобраться со всем этим сейчас же. Вдруг ночной гость прячется в шкафу? Но я закрыл дверь мастерской, для надёжности приставив к ручке этажерку, примостившуюся в углу. Теперь без предупреждающего шума чужак не выберется, разве что прыгнет в окно мастерской и бесхлопотно свернет себе шею, как следует прокатившись под небольшим уклоном по грязи.

Я отнёс Ленку в гостиную, под крыло как ни в чём не бывало спящей матери, - и тихо стал будить Казанову и Лешего.

- Где мой муж?! - спросонья в темноте раздался хриплый старческий голос, который я сперва не узнал, но чуть истерично не подпрыгнул на месте. Оказывается, это просто Клавдия Петровна проснулась.

- Э, - неопределённо произнёс  я.

Она встала с дивана в своём ночном балахоне, точно костлявый призрак викторианской эпохи. В волосах гигантскими пластиковыми шершнями выпирали бигуди. Как всегда, услышав мой голос, инстинктивно проснулась Наташка и села на  матрасе, щурясь и оглядываясь по сторонам.

- Мама, в чём дело? - строго и хрипло с полусна произнесла она.

- Где мой муж? - прокаркала тёща. Ленка, не сумевшая разбудить свою мать, тихонько всхлипнула. Я вспомнил, что Сергей Иванович, в отличие от остальных, всё же лёг на втором этаже, поближе к туалету. Страдающий от частого мочеиспускания, он не хотел никого тревожить своими многочисленными  ночными вылазками.

Мы его устроили со всеми удобствами в одной из спален, накрыв парочкой тёплых одеял в придачу, чтобы он не замерз. Неужели тёща об этом позабыла?

Сейчас разволновавшаяся Наташка всеми правдами и неправдами пыталась убедить мать, что с отцом  всё в порядке. Я же украдкой объяснял Лешему, что в доме незваные гости. Казанова, узнав, в чём дело, сквозь зубы чертыхался из-за того, что оставил дома свой ПМ.

Я как бы невзначай предложил сходить вместе в кладовку, чтобы вооружиться инструментами. Нужно проверить дом, не пугая наших женщин. От паники в такую погоду уж точно не будет толку.

Малышка не подвела: уставшая, она снова заснула, устроившись у матери под боком, так и не рассказав ей о своих ночных похождениях. Но вот тёща не на шутку разошлась и упорствовала, настаивая, что с Сергеем Ивановичем, как подсказывает ей чуткое сердце, случилось что-то плохое.

Я дал знак Лешему и Казанове: мол, оставайтесь в гостиной, а мы с Наташкой и тёщей в придачу таки проверим спальню, где разместился её муж.

Теща, встав с дивана, квохтала и держалась за вдруг разболевшееся сердце, поэтому наш план пришлось изменить. Наташка в сопровождении Лешего потащила мать на кухню, где в аптечке были запасы валерианки, чтобы успокоить её взыгравшие нервишки. Мы с Казановой направились на второй этаж, по пути захватив  и спрятав в рукавах кофт ножи из кухонного набора. Так, на всякий случай.

Часть третья

Но, стоит встретиться с ним взглядом, замрёшь на месте, на пару секунд утонув в серых глазах, пронизывающих насквозь искрометным добром, как солнечный лучик воду в колодце, и сразу то первое впечатление его нарочитой мрачности пропадает; ведь нутром знаешь, что он действительно хороший парень. Такие чудаки, как Леший, он же Лёшка Пасечников, по жизни не предают.

Мы дружим уже лет восемнадцать, прикину: с двенадцати лет ходим, что не разлей вода, а значит, считай, пробежало больше, чем половина моей жизни: в конце января с размахом планирую в собственном новом доме отмечать юбилей.

Он зевал всю дорогу, не в силах комфортно устроиться на сиденье, чтобы подремать. Мельком глянешь на кореша, увидишь, как длинные тощие ноги Лешего упираются в приборную панель, и, как ни крутись, ему высоченному и нескладному в «ниве» не развернуться.

И всё же он не отказал поехать со мной в глухомань, к чёрту на кулички. Вот это ценю.

Дорога за городом – сплошные колдобины да выбоины в прохудившемся асфальте. Бух-бух, снова и снова проваливаешься в очередную яму. Куда тут расслабишься, разве что отвлечёшься музыкой.

Мы дружно на пару щёлкали радио, бурчали, пока не находили прогоняющие сон мотивчики. А Леший отбивал ритм, постукивал по коленям пальцами, вынуждая меня присоединиться к его подпеванию Кипелову.

Моего терпения выносить его раскатистый бас хватало минут на пять, а затем я тоже начинал тянуть нашу любимую: "Я свободен".

За окном чередой проносились зелёные поля да смешанные леса. Стволы тянущихся к свету берёз с раскидистыми кронами, ольха и выродившийся орешник, одинокие пятачки сосен, холмы с синеватой чернотой леса, уходящего к горизонту, и редкие, чаще заброшенные домишки – остатки былых деревень. Ещё реже попадались амбары да скотоводческие фермы.

Стремительно таяла утренняя прохлада, в  летний денёк незаметно подкрадывался полдень, а раскалённая монета солнца, точно подброшенная щелчком, взлетала к зениту, изжаривая голубизну небес беспощадным зноем.

Возле искусственных водоёмов паслись разномастные коровы, в надежде спастись от прожорливых слепней.

Мы взмокли. В раскрытые окна влетал иссушающе жаркий воздух, точно от включённого на полную мощность обогревателя.

Незаметно выпили бутылку минералки, не раз вытирали лбы и переднее стекло салфеткой, расчищая от налёта пыли. Казалось, вместе с залетевшим ветром пыль оставалась везде: на руле, на приборной панели, на коже и на одежде. Так и пролетали один за другим однообразные в своих пейзажах за окном километры.

Радио давно заглохло, вырубленное Лешим на какой-то неудобоваримой театральной постановке.

Мой смартфон держал всего одну полоску зарядки, а на дороге за час езды мимо нас не пронеслось ни одного автомобиля. Точно мы действительно ехали  в некое оторванное от цивилизации место.

Ещё пара  километров выщербленного лютой зимой  шоссе до чётко обозначенного на карте поворота. Там, за леском, должна находиться Петровка. И, как назло, мотор чихнул, затем заглох, едва мы подкатили к чахлым кустикам, росшим у прилеска.  Дальше остатки асфальта исчезали в глинобитной колее.

Пришлось выходить из машины, матюгаться да давиться от злости тёплой минералкой. Что с двигателем – непонятно. С виду под капотом всё нормально: ни дыма, ни потёков, ни пара, а вот же «нива» не заводилась. Хренотень какая-то.

Многозначительно переглянувшись с Лешим, который нахлобучил на самый лоб бейсболку, я сцапал с заднего сиденья затёртую рыболовную панаму да взял из бардачка деньги и смартфон, закрыл машину. Вздохнул и, собравшись с духом, точно попутным ветром подгоняемый усиливающимся недовольством да прущей изнутри злобой, повесил через плечо сумку и первым ступил на едва различимую тропинку, змеюкой скользящей в тёмном лесу, будто бы даже вовсе не хоженном человеком.

С каждым шагом вглубь невыносимо звонко пищали кусачие комары, и вокруг головы проносились тучи кровососущей мошкары. Воняло прелыми листьями и какой-то едва различимой гнильцой, но стоило подуть ветру, как она пропадала. И больше ни единого признака жизни вокруг: ни звука, ни треска, ни затаённого щебетанья птицы где-то в глубине леса. Только корявые деревья с покрытой мохом корой, плешивые пни с россыпью поганок да громоздкий исполин-папоротник, через который буквально приходилось пробираться, раздвигая его руками.

Наконец, мрачный лес остался позади. Мы вышли на предгорок с заброшенными домами, с покосившимися заборами, гнилой просевшей крышей да выбитыми стёклами. Впереди уходила длинная, заросшая бурьяном дорога на холм, где за высоким тёмным забором смутными очертаниями угадывался выступающий за ним огромный домина.

Мы шли вперёд, молчали - и то и дело у меня возникало чувство нереальности происходящего, будто заблудились и попали совсем в другое место.

По пути возле обветшалого дома стоял запущенный колодец со сломанным журавлем.  Рядом огромный вековой дуб с редкими листочками, расколотый надвое молнией, и стылая тишина вокруг: ни кошки, ни собаки, ни хлопанья крыльев пролетающей в небе птицы, даже солнце здесь точно проходило сквозь сумеречный фильтр, выгибая из предметов на землю неестественно глубокие тени.

Корявый знак на чёрном деревянном столбе с оборванными проводами указал, что мы всё-таки пришли по адресу. "Петровка". Красные буквы на белом фоне таблички давно выцвели, точно потёки гуаши от дождя.

- У меня мурашки бегут по коже от этой деревеньки, - хмыкнул Леший и поёжился.

Я кивнул, нутром ощущая стрёмность этого безжизненного места. А сам нарочно бодро сказал:

- Не боись, чувак, раз здесь что-то продаётся, значит - и живые  люди  найдутся. Топаем дальше, - показал я рукой в сторону холма.

Леший вздохнул.

На небо потихоньку набегали тучи.

Мы взобрались на холм, изрядно вспотев. Открыли поржавевшую калитку с пиками наверху и по практически вросшим в землю плиткам подошли к  массивной двери, на которой вместо привычной ручки было железное кольцо. И только собрались постучать, как дверь открылась сама. Из тёмного проёма выглянуло носатое, какое-то скособоченное лицо, что сразу и не различишь, мужчина это или женщина.

Крупные узловатые пальцы вцепились в дверь, придерживая её. Резкий неприятный голос, точно рык животного, вырвался из тонкой прорези рта.

- Заходите, хозяин уже вас заждался, - обронил  определённо Он, а не она, и сразу скрылся в темноте, только мелькнули неестественно широкие плечи на низкорослом теле.

В доме было сумрачно, даже несмотря на лёгкие воздушные шторы, и чисто, но нос всё равно засвербел  от запах пыли, старости и запустения. Что выглядело не иначе, как странно. Всё сверкает и блестит, откуда бы тогда запаху взяться?

Мебель в доме добротная, старинная и даже чуток помпезная, подходящая больше женскому будуару, чем обыкновенному деревенскому дому. Высокие потолки украшал затейливый узор и лепнина, а  сверкающие хрустальные люстры с диковинными узорами  морд экзотических химер и всевозможных гадов ползучих, наверное, стоили целое состояние.

- Электричества в доме нет, - пояснил наш провожатый, внешностью и пёстрой одеждой напоминающий карлика-силача из цирка. Предупредив, что в коридоре темно,  сопровождающий открыл перед нами дверь и зажёг масляную лампу.

Я моргнул, избавляясь от наваждения, что идём вечность, точно в пещере, а стены ослизли, и потолок сочится влагой - и прямо над головой что-то шуршит в гигантском коконе-паутине. Стук в дверь привёл меня в чувство. Рядом стоял Леший. Я моргнул. Всё снова в норме.

Жёлтое пламя сквозь ламповое стекло в руке карлика освещает паркет и дощатые стены. Очень тёмная, почти чёрная дверь, тоже с бронзовым  кольцом вместо ручки. Брр. Откуда-то повеяло сквозняком. Я вздрогнул. Карлик (нет, называть его так - грубо, лучше просто низкорослый мужчина) постучал кольцом в дверь три раза. Прогрохотало. Тук-тук тук.

- Войдите, - глухо отозвался кто-то изнутри, точно болел простудой и кутался в шарф.

Мужчина в полосатом костюме и вязаной шапочке сидел за письменным столом у окна и, несмотря на воздушную кружевную штору, внезапно показавшуюся мне плотной паутиной, будто бы прятался в тени. В камине едва полыхал огонь, большими красными глазками тлели за оградой угли,  а воздух в комнате оказался неприятно спёртым. Я сразу почувствовал себя неуютно и начал потеть. Напротив зеркала на треножке, в дальнем конце комнаты, то ли ещё чего-то занавешенного чёрной тканью стоял шкаф. Он ничем  эдаким не выделялся из подобных предметов мебели, но сразу же целиком и полностью увёл моё внимание от хозяина к собственной персоне. Двухстворчатый, на  крепких ножках. Старинный, с ящиками внизу и дверцами на петлях, он почти касался потолка, напоминая древесного исполина. Шкаф просто был. Просто заставлял смотреть на себя, оценивать слегка грубоватые контуры и в то же время великолепную работу плотника.

Леший стукнул меня в плечо, приводя в чувство. Я очумело посмотрел на него. Мужик за столиком что-то говорил.

- Здравствуйте, - сказал я и извинился за рассеянность.

- Ничего страшного. Такое уж шкаф иногда производит впечатление, - сухо сказал мужчина и, отодвинув стул, выбрался из-за стола. Он был высок. Хрупок в кости, узкоплеч и болезненно тощ, напоминая живой портрет Кощея Бессмертного. В своём костюме и этой простенькой шапочке продавец выглядел чересчур экстравагантно. Костистая ладонь, протянутая  мне для рукопожатия, была бледной и сухой.

- Леопольд Мафусаилович. Можно просто Лео, - с хрипотцой сказал он.

- Александр Скворцов, можно просто Саша, а это Алексей, - ответил я, выдавливая из себя улыбку. Кожа на его лице была странной, без явных мимических морщин и пор, а вот глаза производили ещё более отталкивающее впечатление. Чёрные топи, в которых едва проступали искорки зрачков, глаза словно были покрыты маслянистой плёнкой, гипнотически затягивающей в свою глубину.

- Очень приятно, - сказал он и спросил: - Вы принесли деньги?

- Конечно, - сказал я и вытащил из сумки тугой  крупный мешочек, наполненный под завязку монетами. Даже представлять не хочу, на какие ухищрения пошла Наташка, чтобы разменять несколько тысяч рублей на копейки.

- Прекрасно, - улыбнулся он, едва раздвинув серые губы.

Брр. Меня пробрало. Леопольд протягивал руку за мешочком, я тупо смотрел на шкаф и вдруг чуть не закричал, различив сбоку от мебели, на красивых обоях, неожиданно мокрое пятно, точно исходящую слизью дыру. Моргнул - и снова всё было в порядке. Я что сегодня – перегрелся на солнце?

Пока я стопорил, Леший спрашивал Леопольда, можно ли разобрать шкаф, чтобы перетащить его в прицеп машины.

- О погрузке можете не волноваться. Герасим! - прохрипел тот.

Наш сопровождающий, в длинной цветастой рубахе, подвязанной поясом, и в широких брюках, усаженных в сальные туфли, с обтрёпанными носами, размера эдак сорок пятого  вихрем ворвался в комнату. Никогда не страдал бзиками, вроде предчувствий, а тут как накрыло. Я с тоской посмотрел на мешочек, лежащий на хозяйском столе, на узкий рот Леопольда, и вдруг захотелось забрать деньги и бежать, просто бежать из дома. Голова закружилась. Леший нервно смеялся в ответ на шуточку хозяина дома. Я снова  вздрогнул, когда посмотрел на пол, враз потемневший и позеленевший от расползшегося по нему белесого грибка и мха. «Наверное, я точно спятил!» - скоростным поездом пронеслось в мозгах.

- Сашка, я не верю, что этот лилипут Герасим сможет вытащить шкаф в одиночку из дома, - шепнул кореш мне на ухо.

- А-а? - отозвался я, приходя в себя и злясь, оттого что, скорее всего, заболеваю. Пол под ногами был нормальный. Светлый паркет золотился, точно натёртый воском. Я ощутил, как на лице выступил пот. Хотелось хмыкнуть: вдруг представилось, как Герасим, сидя на корточках, тщательно и кропотливо натирает паркет щёткой.

- Может, чаю? - радушно предложил Леопольд и добавил, что по ломоте в костях предчувствует приход грозы.

- Не-а, - я покачал головой, чувствуя, как меня мутит.

Шустрый Герасим уже перевернул шкаф набок. Почему-то шкаф выглядел меньше, а комната больше. Как и дверь стала просто дверью для великана - расширилась в обе стороны раза в два. Леший, точно зачарованный, слушал, как тараторит Лео, вещая про подвиги Герасима, в трёхлетнем возрасте таскающего гирьки. Я с глупым выражением лица пытался уловить суть разговора. Обрывки слов проносились мимо уха. На лоб капнуло, и я вытер воду, озадаченно посматривая на сухой потолок. Ощущение неправильности происходящего смущали. Да что со мной сегодня не так?

- Пошли, кореш, что-то ты снова завис. Точно чаю не хочешь? Лео, такой забавный, - сказал он, когда мы второпях прощались.

Тяжёлый, маслянистый взгляд Леопольда, брошенный нам напоследок, наверняка будет преследовать меня в кошмарах. Он помахал нам рукой - и пузырём вздулось и хлопнуло  нечто сокрытое под его пиджаком со спины. Шапочка на голове Леопольда чуток приподнялась, обнажая лысую снежно-белую кожу. Ж-жууть. А ну его. Мне просто нужен свежий воздух. И всё снова будет тип-топ.

Тучи сгустились, затянув небеса фиолетово-чёрной пеленой. Воздух буквально звенел от электричества. Пахло озоном и грозой. Я глубоко вздохнул. Полегчало. Во дворе Герасима не было. Мы переглянулись с Лешим и погнали пешкодралом в сторону заброшенной деревеньки. Происходило невероятное. Гм, грубо выражаясь, карлик либо спрятал шкаф, либо оказался суперменом и удивительным образом дотащил его на плечах (ага, не поверю, пока не увижу воочию) к нашей «ниве». «Это сколько, примерно, тащить метров?» - прикидывал я, задыхаясь от бега и останавливаясь на опушке, перед тем как зайти в беспросветный лесной мрак.

Герасим не выглядел утомлённым. Скорее торжество проступало на его свинячьей, чуток разрумяненной харе. Он без спроса отодвинул брезент с прицепа и самолично впихнул туда шкаф. За одно это хотелось его придушить и хорошенько намять бока.

- Фух, - выдохнул я, собираясь с мыслями и беря себя в руки. Что это сегодня творится со мной? Так и в психа легко превратиться.

- Мужик, ты крут, - балагурил с Герасимом простодушный Леший.

Разуй глаза, кореш, с типчиком что-то не так! Тут же захотелось крепко встряхнуть кореша, взяв его за шиворот футболки, как куль с мукой.

- Спасибо, дальше мы сами управимся, - выдавил из себя я, на корню обрывая новый вопрос наивного Лешего. Обидно, когда друг в ответ смотрит на тебя так, точно хочет покрутить пальцем у виска.

Герасим молча кивнул и, слегка пожав плечами, размял шею, затем скользящей, странно отвлекающей глаз походкой почти скрылся из виду в лесу.

Леший открыл машину и из собственного, затёртого и  местами залатанного походного рюкзака, который таскал на все случаи жизни, вытащил плитку шоколада да крикнул:

- Эй, погоди, Герасим! – побежал вдогонку.

Я топнул ногой от злости, затем стал накрывать шкаф брезентом, стараясь, чтобы ткани хватило на весь объем, да жёстко подвязывал верёвкой, стягивая края. Уже всё сделал и  вдруг вспомнил про Лешего, оглянулся: запыхавшийся друг выбегал из леса с отстранённо-потерянным видом, точно испытал лёгкий шок и обалдел при этом.

- Эй, да в чём дело?! - воскликнул я.

Болезненно резко над лесом сверкнула зарница, рассекая изломанной линией небо. Грохнуло - и с пушечным залпом хлынул оглушающим потоком дождь.

Леший вскочил в машину, взял бутылку минералки и стал жадно пить. Бледный, как поганка, теперь он напоминал привидение.

- Всё в порядке, в порядке, - точно пытаясь убедить себя, а не меня в этом, повторял он и  вдруг замолчал, затем сказал, жадно хватая ртом воздух: - Я просто увидел… Нет, показалось….

Я отобрал у него минералку и выпил всю, что осталась, хмыкнул, отмечая про себя, что, похоже, моя разыгравшаяся от перегрева «болезнь» с проявлениями галлюцинаций заразна.

Так мы и просидели в машине, молча, каждый погружённый в свои невесёлые мысли, пару часов кряду, пока гроза не переросла в моросящий дождь. За это время я вздремнул, накрывшись ветровкой и прислонившись к спинке сиденья. Кажется, едва погрузился в сон, как приснился настоящий  кошмар.

Мне снилось, что я вышел из машины в грозу, потому что Леший пропал. Белый шквал дождя промочил насквозь одежду и полностью лишил слуха. Я едва ли что-то видел, но точно знал, что кто-то, или что-то находится рядом.  Шаг вперёд в темноту – и тонкие пальцы коснулись моего плеча, крепко сжали, точно и  не пальцы это были вовсе, а  когтистая птичья лапа. Я обернулся, придушенно вскрикнув, а ноги точно вросли в землю. Продавший нам шкаф Леопольд  Мафусаилович без своей вязаной шапочки враз потерял сходство с человеком. Скрывавшийся под ней, неестественно вытянутый череп с пульсирующими наростами, в которых копошилось что-то сизое, червеобразное со жгутиками, помимо воли приковывал к себе взгляд. Тук-тук-бух. Моё сердце в груди буквально разрывало клетку из ребёр. Страх смешался с отвращением, а ноги… ноги были мне неподвластны.

Леопольд разом оказался так близко, что я ощутил гнилостный смрад его дыхания. Он осклабился и что-то прошептал, нависая надо мною тощим, ужасающим гигантом, точно стоял на ходулях. Мужчина едва раскрывал рот, а его слова-иглы буравили моё сознание,  при этом издавали отчётливое  шуршание, сравнимое разве что с сыплющимся песком на бумагу. Я заорал и отчаянно попытался улепетнуть прочь, и вдруг сквозь БАМ-БАМ-БАМ! - залповую очередь дождя – услышал и, наконец, разобрал смысл слов, таящийся  в его приглушённом шёпоте. «Скоро, скоро птенец проснётся, и тогда он будет выбирать, кого оставить себе, а кого сожрать!»

Я резко очнулся. Колотясь от страха. Весь потный и резко озирающийся по сторонам, не в силах отделаться от гнусного отпечатка сна. Страх душил, перекрывая дыхание. «Это был всего лишь сон, чувак, - повторил несколько раз про себя. – Всего лишь чёртов сон. Хах!» Леший на соседнем сиденье тихонько похрапывал. Дождь закончился. Чёрные небеса посерели. Я мысленно скрестил пальчики на удачу и повернул ключ зажигания.

Мы вернулись ко мне домой, почти в восемь вечера. Голодные и злые да неспокойные, что всё так, наперекосяк, обернулось. В довесок в доме были гости. Хотя мы  с женой ещё не собирались праздновать новоселье.

Серебристый мерс Казановы находился под тентом.  На заднем дворе дымился мангал. Из раскрытых окон кухни ветер приносил аппетитные запахи жареной курицы, копчёной рыбы и выпечки.

Я припарковался возле сарая, в котором, кроме инструментов, хранили разве что дрова да  инвентарь для огорода.

Едва мы с Лешим выбрались из «нивы», как на потные лица сразу прилипла вечерняя мошкара, кружившая возле старой яблони, доставшейся нам вместе с участком. В животах синхронно заурчало.

Перед тем как сказать всем «привет», до жути хотелось в душ. Смыть с себя пот и усталость, все негативные впечатления от поездочки, а там можно и набить брюхо, и если всё приготовленное Наташкой окажется таким же вкусным, как витающие вокруг  аппетитные запахи, то все накопленные обиды сразу исчезнут.

Мы с Лешим вошли в дом через кухню, ибо не хотелось вот так, кислыми рожами и неприглядным видом пугать гостей, а там и от разговоров «о том о сём» будет не сбежать ни под каким благовидным предлогом. Удача на диво была к нам благосклонна:  незаметно удалось проскользнуть, практически крадучись, на цыпочках, на второй этаж.

Мне досталась большая ванна, а Лешему душевая кабина, так сказать, по блату в честь дружбы.

Освежившись, я рылся в шкафу в поисках чистых вещей для себя и для Лешего и был пойман с поличным Наташкой, которая подкралась ко мне из-за спины и резко хлопнула  по плечу, чуть не доведя до инфаркта.

На невысказанный вопрос она сразу сказала, что нежданно, точно сговорившись, приехали все сразу: её родители, также Казанова и Инга со Светкой с трёхлетней дочкой Леной, но стоит пояснить, что визит тёщи для меня - своеобразная горькая пилюля, которую даже визит балагура Казановы не был в силах подсластить.

Я выбрал старые джинсовые шорты, севшие из-за стирки, и майку без принта для тощего Лешего. Сам же в отместку плохому настроению натянул треники и майку-алкоголичку, что просто на дух не выносила тёща.

Спустившись вниз, мы присоединились к общему веселью, умудряясь шутливо уклоняться от навязчивых вопросов, при этом усиленно налегая на еду.

В меню были танцы, караоке, креплёное вино, коньяк и  сочные шашлыки.

Новый дом погрузился в сонную тишину далеко за полночь. Шкаф оказался позабыт до утра.

… Мне было зябко и одновременно душно. На груди что-то лежало. Тяжёлое и холодное, оно не давало вдохнуть. Усилием воли я напрягся и попытался проснуться. Не смог. Сердце пропустило удар, а затем затрепетало, ускорив свой бег, точно испуганная выстрелом лошадь. Голые пятки лизнул холодный воздух от ветерка, задувающего в спальню из распахнутого из-за жары настежь окна.

" Я не сплю, не сплю!" - понимание ошпарило, словно кипятком, и со скрежетанием зубов я проснулся.

Темно. Наташка лежит рядом со мной на кровати, как всегда заграбастав себе всю простыню. Больше в спальне никого. Вот только на  коже груди образовалось липковато- холодное, как от растаявшего кубика фруктового льда, пятно.

Я вздрогнул, посмотрел на прикроватные часы со светящимися зелёными цифрами. Половина четвёртого утра.  Ещё несколько часов до семи, то есть привычному для меня подъёму в утреннее время суток по выходным дням. Вот только весь сон как рукой сняло. Внутри  гнилой ягодой зрело чувство: в доме что-то не так. Но что?

Пол, где кончался ковер, был холодный. За раскрытым окном темноту вдалеке пронзали тонкие вспышки молний. А моя голова, несмотря на принятые на ночь стопки коньяка, оставалась ясной.

Зевнул, потянулся и решил попить кофе, чтобы взбодриться окончательно. Спустившись по очень холодным, точно покрытым инеем, ступеням лестницы, я с удивлением закрыл поскрипывающую дверь чёрного хода на кухне.

Включив свет, заметил грязь на полу возле холодильника. Слипшиеся травинки и комочки земли, а также влажные, едва различимые пятна на стенах наводили на беспокойные мысли. Что-то протекает. Нужно разобраться.

Я замел мусор на совок щёткой и подумал о мышах или других грызунах, покрупнее, побольше. О кротах или крысах с хищно поблескивающими глазами. Брр.

Закипела турка, с пенкой разливая в воздухе запах кофе. Большая кружка с сердечком, подарок-финтифлюшка от Наташки на день святого Валентина, оказалась единственной чистой среди горы посуды, забившей столик и раковину. Я налил её доверху и медленно, в задумчивости стал потягивать кофе.

В суете хлопотливых будней я ценил такие вот мгновения уединения, когда можно осознать, чего достиг в жизни, - и чего ещё хотелось бы получить для полного счастья.

Я вымыл всю посуду к пяти утра, зевнул и, решив наплевать на странную погоду, пугающую далёкими молниями в небе, и неспешно идущую в нашу сторону грозу,  подумал, что ещё успею пробежаться.

Обувшись в кроссовки, напялив на себя толстовку, что, как переехали в дом, сразу  обустроилась на полке над крючочками в прихожей, и снова обратил внимание на округлые пятна на стенах, едва приметные, точно блестевшие от изморози. Я не прикасался к ним, просто потрогал стены, оказавшиеся ненормально холодными. На полу возле двери тоже была влага. Вздрогнул и предположил, что в  доме  барахлит кондишин.

На улице было безветренно, а воздух сам по себе окружал плотным коконом – и, точно наэлектризованный, вызывал при движении на коже отчётливые мурашки. Не помню, чтобы хоть когда-то в жизни ощущал подобное.

Я побежал привычным маршрутом выходного дня, на холм, к речушке Камышовке, через редколесье осин и берез с понурыми  мелкими елями. Туда и назад, как раз получается ровно три километра. В целом, выходит немного, но бег помогает поддерживать форму, да и настроение поднимает, особенно когда знаешь, что в собственном доме, помимо твоей воли, находится сварливая (куда без этого?) тёща.

Сегодня либо день не задался прямо с утра, либо... Бежать было стрёмно. Всё казалось, что в тихом лесочке есть кто-то, кроме меня, - и это вовсе не зверь, не птица, а кто-то разумный, наблюдавший исподтишка, притаившийся, например, за стволом вон той далёкой берёзы.

Зябко, а подбежишь, стискивая от тревоги зубы, – и никого. Глупо. Глупо. Никогда не страдал паранойей, а тут разом – как навалилось.

Местами еловую кору в лесочке пронзали резкие царапины и там и сям, а в папоротниках и кустарнике запутались клочки шерсти, висели на листве, будто приклеенные.

Кто бы так мог из местных зверюг пообтрепать бока? Белка, лиса-сестра или кабан.

Я бежал, чувствуя, как  внезапно с сильным, точно штормовым порывом ветра, меняется наэлектризованный воздух, разбивается душная плотность и на лицо падают первые капли дождя.

Нужно было спешить. Прибавив скорость, я вовремя оказался у ворот дома. На траве валялся, хлопая на ветру, брезент с прицепа «нивы».

Я затормозил, схватил брезент и, отдышавшись, заглянул под тент, где стояла «нива», напротив мерса.

Шкаф был выставлен на всеобщее обозрение. Если это была очередная неудачная шутка проказника-затейника Казановы, то мне сейчас совсем не смешно. А если это приходили мужики-алконавты из деревни и втихаря проверяли себе, что да как, пока все спали?.. Ага.

Собственные мысли злили и одновременно пугали. Ладно, разберемся.

Остервенело завыл ветер. Враз потемневшее до черноты небо злыми ухмылками пронзили яркие спицы молний. Жутко загрохотало, словно издал рык великан и сразу в недовольстве затопал ногами - и в одно мгновение без предупреждения, точно хляби небесные разверзлись, обрушив вниз сплошной поток воды.

Наташка вставала в шесть и всегда пила зелёный чай, прежде чем заняться йогой. Её я застал на кухне зевающей и сонной, стоящей возле плиты.

- Ты ночью ничего не слышал? - спросила она, поглядывая на залитое дождём стекло.

- Не-а, - покачал головой я.

- Похоже, синоптики снова облажались, - вздохнула она.

Радио на холодильнике противно запиликало, объявляя об оранжевом уровне опасности.

- Может, мне просто что-то приснилось, и теперь от этого как-то не по себе, - накрутив на палец пепельную прядь, выбившуюся из пучка на затылке, продолжила Наташка: - Но я была уверена, что ночью скрипело окно в коридоре.

Закипел чайник, и жена залила кипятком пакетированный зелёный чай в чашке.

- Чего сам так рано встал? - ласково спросила Наташка, затем, подойдя ко мне, чмокнув в щёку, поблагодарила за вымытую посуду. Снова крякнуло радио, с завыванием вещая уже  о критическом уровне опасности и необходимых действиях. Наташка прикусила губу и, выслушав монотонный голос диктора, щелчком вырубила его. Я буркнул сквозь зубы что-то невнятное по поводу погоды и, разминая, повертев из стороны в сторону шеей, направился в душ.

Леший и Казанова, пробуждённые непогодой, выглядели, как взъерошенные черти, выскочившие из табакерки.

Казанова до десяти утра не принимал ничего, кроме кофе и сигарет. Леший мог хомячить в любое время всё что угодно, списывая это на ускоренный обмен веществ.

Я же на завтрак предпочитал яичницу и тосты с джемом, но сегодня всем проснувшимся была сварена овсяная каша с изюмом и чёрствые булочки с корицей на десерт.

Угрюмая теща, притащившись на кухню, щурилась и жаловалась на головную боль и жёсткий матрас да на погоду, разбередившую её старые кости. Сергей Иванович - то бишь мой тесть, тоже с утра выглядел не ахти: невыспавшийся, бледный, с тёмными кругами под глазами. Он говорил, что ночью, едва погружался в сон, как слышал  протяжный скрип половиц в комнате, будто кто-то то замирает на месте, то снова крадётся, да без остановки свистит-храпит себе паровозом Клавдия Петровна. К тому же половину ночи он никак не мог согреться, всё ворочался и кряхтел, хотя укрывался и спал в пижаме и хлопковой фуфайке.

- Нужно вам кошку завести. Пусть обживает новое место, - улыбнулась, сглаживая острые углы, никогда неунывающая оптимистка Светка. На кухню следом за ней вбежала такая же, как мать, живая батарейка Ленка. Вихрь кучеряшек, пухлые щёчки и проказливая улыбка - и уже с утра в руках карандаши со смятым альбомным листком. Вот несёт матери очередной шедевр.

Я видел, как украдкой вздохнула Наташка, раскладывая по тарелкам кашу. Эх, нам бы такую дочурку или сыночка, а то и двоих. Вот только врачи разводят руками, и остаётся лишь верить, что когда-нибудь и у нас с женой будет настоящая семья.

Девочка, как угорелая, бегала вокруг мамы и всё норовила всунуть рисунок ей в руки. В тонком кимоно с восточным рисунком зашла бледная и отёкшая от недосыпа и избытка солёного на ночь Инга.

Лена засмотрелась на женщину, и рисунок упал на пол. Я увидел там мелкого субъекта с круглым, напоминающим снежный ком лицом. Субъект находился в странной позе – с выставленными вперёд руками, а плечи казались непропорционально широкими к телу.

Я хотел улыбнуться, но смешок так и не вырвался изо рта, замер, отозвавшись гадкой дрожью в столбе позвоночника. «Да это же карлик, чёртов карлик, Герасим из Петровки! - отчётливо появилось в мыслях. - Как Ленка могла нарисовать его, никогда  прежде не видев?» Может, просто совпадение. Как говорят, детская фантазия  безгранична.

Второй ошибкой Шапкина было отсутствие маскировки для Глюк. После происшествия с миром духов она не смогла вернуться к образу девочки, так что оставалась драконом. Маленьким, словно игрушечным. Именно в таком виде их и поймал детский врач со второго этажа. Доктор был энтузиастом, он кипел идеями и сыпал предложениями. К примеру, идея привести к больным детям аниматора была его личной. Хоть он и говорил с акцентом, а также путал слова, Федя все равно понял, что у него опять проблемы.

— Да я просто мимо шел! — под конец попытался выкрутиться Шапкин.

Не помогло. Его впихнули в палату, где лежали на кроватях три ребенка. Может под гномьим районом подразумевался детский сад? Федя прижался спиной к двери и застыл. Глюк на его руках прикинулась ветошью, даже моргать перестала.

— Это дракон? — спросил мальчик с обеими руками, закованными в гипс.

— Нет, — ответил Шапкин.

— Да, — сказала девочка с ногой на вытяжке.

— Нет, — добавила Глюк.

Они помолчали, оставаясь каждый при своем мнении. Разговор как-то не задался. У Феди в сумке на плече все еще лежала колба с кровью, ему некогда было разбираться с детишками. Он выглянул в коридор и столкнулся глазами с тем инициативным врачом, разговаривающим с кем-то дальше по коридору. Взгляд советовал вернуться обратно. Федя закатил глаза.

— Ладно, дети, — сказал он. — Меня зовут Федя Морковкин, а это собачка Соня. Она немного болеет, давайте пожелаем ей здоровья.

— Это дракон, — повторил парень с гипсовыми руками.

— Будь здолова, Соня! — воскликнул третий ребенок — мальчик в огромных очках.

— Спасибо, — сказала Глюк.

— А что она умеет? — спросила девочка.

То есть говорящего дракона им было мало? Еще нужно показать, что умеет делать говорящий дракон. Федя поразился тому, как странно устроены дети. Он предложил Глюк походить по полу на задних лапах и она, к его удивлению, это сделала. Потом попрыгала по шкафам под одобрительных хохот, опрокинула мусорное ведро, сбросила на пол кучу полотенец со стула. В общем Глюк вела разрушительную деятельность, а дети хихикали. Им казалось, раз не они все роняют, то это ничего. Шапкин стал собирать мусор, как ответственный человек и пропустил момент, когда Глюк оттолкнулась от его груди лапами, чтобы прыгнуть на лампу под потолком. Федя упал боком на колбу, разбил ее и почувствовал, что его уносят три реки. Одна, которая была, как белый день, вторая темная, как ночь.

— А волны третьей были пламенем, — пробормотал он.

Мир духов, в который он попал, напоминал кино на порванной пленке. Зрение фокусировалось на центре, а по бокам было темно и как-то рвано. Все было синее: небо, земля, воздух, призрачные фигуры вокруг. Федя решил, что тут нет никакой растительности, никаких других цветов. Просто пустое место, наполненное разговорами. Ничего конкретного он не услышал, но был ужасный фоновый шум. Шапкин опустил взгляд на руки и увидел, что они становятся прозрачными, словно он тоже превращается в духа. Поскольку это расследование, а Федя на месте преступления, то он должен собирать информацию.

— Извините, пожалуйста, хотел спросить…

Его голос звучал глухо, а речь была медленной, словно он пытался говорить под водой. Вокруг так же шумело и клубилось. Он не мог отличить одного духа от другого — просто абстрактные клубки синего тумана. Кажется, они говорили сами с собой, но все сразу. Как и говорила Лия, их нечего было бояться, потому что им все равно. Однажды они умерли и попали сюда, чтобы ничего не понимать. Когда их вызывали, они ненадолго могли приобрести прежнюю личность, что-то сказать, но потом возвращались обратно и становились никем. Шапкину стало интересно, кто создал это место. Или может оно возникло само собой, чтобы душам было куда попадать?

— Ау! — крикнул Федя наугад.

Он попытался встать, но словно бы превратился в кисель. Тогда он просто подумал, что встает и идет дальше. Это было похоже на то, как ты смотришь в объектив фотоаппарата и приближаешь какую-то точку увеличением, только вместе с взглядом и сам туда попадаешь. Шапкин куда-то перемещался, не встречая сопротивления. Только бесконечный гомон и полупрозрачные голубоватые тени. Он начал улавливать какие-то слова вокруг себя. Там были воспоминания, сожаления, упреки и даже проклятья. Обстановка в целом была депрессивная, а Федя не любил долго предаваться меланхолии и ныть (всего пара часов, не дольше).

— Кто ты такой?!! — заорали вдруг за спиной. — Что ты тут делаешь?

Голос был очень высокий, поразительно визгливый. Федя как-то вывернулся назад и посмотрел на того, кто орал. Этот дух был в человеческой форме: толстый лысый коротышка в строгом костюме. Парень выглядел осмысленно, но настроение у него было паршивое. Федя прикинул как ответить на этот вопрос. Сказать, что случайно попал, потому что порезался об колбу с чужой кровью? Или лучше без подробностей: он шел, шел и пришел. Вообще глупо будет. Надо сохранить баланс и намекнуть, что Шапкин расследует убийство (пусть будет так). Но он опять не подготовился заранее, так что мысли его перепутались.

— Да так… — забормотал Федя. — Это самое…

Разговор прервался, потому что его вытянуло в мир живых. Над ним склонилась Глюк и дети. Все чего-то ждали.

— Я же говорил, что он не умер, — сказал парень с гипсовыми руками.

— Столько клови, — добавил мальчишка в очках.

— Ничего не вижу.

Девочка не могла встать с кровати, поэтому потребовала, чтобы все разошлись и показали ей труп. Глюк обнюхивала Федю, пока он поднимался со стоном. Под мышкой было мокро и больно. Видимо, он действительно порезался.

— Я тоже был в мире духов, — сказал он.

— Круто, да?

Глюк выглядела возбужденной, еще бы, никто в здравом теле туда не попадал.

— Ты видела там мужика в костюме?

— Нет, — удивилась дракоша. — Там были только пустые души и я.

Федя задумался. Еще одно странное явление в череде прочих странностей. Вообще никакой логической картины у него не складывалось. Какой-то мужик находится в мире духов, ходит там и разговаривает. Если спросил Федю, что он там делает, то считал, что никто к нему не придет. А может, придет только по приглашению? Как Кракатук! Жаль, что Глюк его съела. И еще Шапкина терзал вопрос, почему Кракатук хотел напасть на Лию. Специально? Или она была случайной жертвой?

— Пора смываться, — сказала Глюк.

Федя схватил полотенце и размазал кровь по полу. Ему не хотелось, чтобы кто-то так же, как он, попал в иной мир. Забрав остатки колбы (с остатками крови) и грязное полотенце, они с Глюк встали возле двери. Предварительно сыщики договорились с детьми о диверсии. Вот если нужно совершить диверсию, то надо брать детей. Они не бояться переигрывать. Мальчик в очках завыл на такой ноте, что даже у Шапкина сердце сжалось от жалости. Девочка смогла зарыдать натуральными слезами, а парень в гипсе подошел к окну, борясь с задвижкой. Что он хотел сделать, Федя не понял, но ему вдруг показалось, что это попытка отвлечь внимание выбросом во двор.

«Затем случилось следующее, дорогой, Иван Иванович», — скажет через пятнадцать минут Шапкин. — «Мальчик справился с задвижкой и прыгнул на подоконник. Я прыгнул за ним следом, потому что не хотел смотреть, как гибнет молодая жизнь. Я схватил его в тот момент, когда в палату забежал перепуганный доктор-инициатор. Вы знаете, что половина тела, закованного в гипс, плохо скоординирована? Вот, считаю, что именно поэтому мои действия привели к тому, что мальчик вывалился за пределы здания. Но я был начеку, поэтому смог удержать его за ноги!».

А теперь вернемся в текущий момент.

— Положи его на пол! — крикнул доктор.

Он еще что-то закричал на иностранном языке. Федя не понял ни слова, но обиделся, потому что это явно была нецензурная речь. Доктор растопырил руки и стал продвигаться вперед маленькими шажками, словно хотел схватить Шапкина и выкинуть его в окно вместо мальчика.

— Я ничего плохого не хотел, — сказал Федя.

«ВСЕ ТАК ГОВОРЯТ», — сочувственно вздохнул внутренний голос. Дети продолжали рыдать, ведь диверсия с их точки зрения продолжалась. К тому же они ни за что бы ни признались, что заодно с психопатом, который хочет убить их друга. Глюк сидела возле двери, открыв пасть. Она вообще не знала, что делает Шапкин. Шапкин и сам иногда не знал, что делает. Его вело по жизни провидение!

— Вы опять за старое?

Спокойный голос Ивана Ивановича пролился бальзамом на бедную душу Феди. Он чуть не крикнул «дорогой вы мой, человек», но мешали ноги мальчишки, болтающиеся возле уха. Парень, кажется, застрял. Доктор обернулся и тут следователь шлепнул его по лбу раскрытой ладонью. Раздался грохот, потому что док упал на пол.

— Не волнуйтесь, это просто гипнотический сон. Когда проснется, вы скажете ему, что случилось в последние десять минут. Учтите, он примет за правду любую фантазию, так что постарайтесь не переусердствовать.

— Пелеуслесл… — постарался повторить незнакомое слово мальчик в очках.

— Хорошо, — ответила девочка слишком быстро.

Кажется, она уже придумала идеальное вранье. К тому времени Шапкин уже втянул ребенка в палату. Самозванный сыщик весь покрылся потом, а его нервная система объявила бойкот.

— Я сейчас все объясню, — сказал Федя.

— Потом, — оборвал его Иван Иванович. — Кровь у вас? Идем в подвал.

— Тут такое дело…

Шапкин как-то замялся, потому что не мог сразу озвучить то количество косяков, которые успел сотворить за один день. Он явно пошел на рекорд.

Вместе они побежали по лестнице вниз. Глюк помалкивала, пока Федя пересказывал все последние события. Иван Иванович сказал, что обгоревшая медсестра в порядке, хоть и пришлось немного поколдовать с памятью.

— Так вы можете стирать память? Зачем же столько проблем! — возмутился Федя.

— На каждое стирание нужно заполнить формуляр. Там двадцать восемь страниц, Шапкин! И, учитывая произошедшее, сдавать отчет будете вы. Что вы вообще делали в детском отделении?

— Не знаю, Иван Иванович, мне кажется, я проклят.

— Это вряд ли. Просто вы сначала делаете, а потом думаете.

Федя сник, ведь такие слова он слышал с самого детства. Но ничего поделать не мог, в нем жил кто-то слишком импульсивный.

Подвал в поликлинике был странноватый. Там либо делался ремонт сейчас, либо не делался сто лет. Стены частично были кирпичные, частично панельные. Никаких пластиковых покрытий или хотя бы краски Федя не заметил. По стенам вились трубы, некоторые из них были такие широкие, что по ним могла бы ползать Глюк. Что-то капало и шипело. Шапкин постарался держаться подальше от страшных стен.

Вдруг одна из широких труб заурчала и затряслась. Потом послышался грохот, словно что-то внутри этой трубы быстро перекатывалось. Металлические заклепки чуть не вылетели из пазов. С трубы посыпались фиолетовые искры, похожие на эффект от телепортации Лии. Это были колдовские трубы! Федя понял, что тот человек, к которому они шли, не только анализами занимался. Он в прямом смысле был подпольный колдун.

И оказалось, что даже не человек.

Шапкин сделал шаг в комнату, где делались анализы крови, а потом выскочил оттуда пулей. За две секунды, что он был в помещении, он успел рассмотреть только огромное скользкое тело, покрытое зелеными глазами и псевдообраз милого седого мужчины. Кто это был? Осьминог? Кальмар? Федя всегда их путал, потому что в банках с морепродуктами из запчасти могли выглядеть одинаково.

— Шапкин, знакомьтесь, это доктор Патылицин Виктор Петрович. Заходите, он не кусается.

Доктор и Иван Иванович рассмеялись, словно это была старая шутка.

— Я только сейчас узнал, что вы брали кровь у Бродяги-разбойника. Интригующе! Мы как-то не удосужились завести в больнице своего человека на приеме, жаль, что вам пришлось напугать бедную Марью Павловну. Принесу ей потом коробку халвы, — сказал Виктор Петрович глубоким приятным голосом.

Переборов страх и трепет, Федя тихо вошел в комнату. Патылицин все еще походил на жителя морских глубин. Его черное и словно лоснящееся тело медленно перекатывалось щупальцами, множество глаз закрывались и открывались. Почему Федя так легко теперь видел настоящую природу колдунов? Но усилием воли можно было передвинуть фальшивый образ вперед и уже говорить с кем-то, похожим на человека.

— Колба с кровью разбилась, вот, — сказал Федя, приподняв руку.

По всему боку расплылось темное кровавое пятно и не вся кровь принадлежала Кракатуку. Это была его первая травма на колдовской службе, так что Шапкин не знал порядок действий. Жаловаться на боль как-то не хотелось.

— Пресвятые угодники! — воскликнул Виктор Петрович.

Он бросился к Шапкину, усадил его на высокий процедурный стол и начал раздевать. Федя одновременно чувствовал прикосновение рук, но еще было мимолетное ощущение чего-то, напоминающего теплый шланг. Ощущения перемешивались, но в целом были нормальными.

— Да не очень-то я и пострадал, — попытался бравировать Федя.

Он опустил голову и чуть не упал. Рана была отвратительная и из нее все еще бежала кровь. Иван Иванович скромно отошел подальше от места оказания первой помощи, Глюк тем временем нашла что-то в мусорной корзине и принялась жевать.

— Я был на том свете. Это из-за крови Кракатука? — спросил Шапкин.

— Не так все плохо, молодой человек, — весело ответил доктор. — На вид тут понадобиться всего два стежка, ничего страшного.

— Он и правда был в мире духов, док, — вмешался Иван Иванович.

Последовала непродолжительная пауза, во время которой Патылицин пытался переварить информацию. Значит, такие путешествия правда возможны.

— Так, давайте что там осталось от крови Бродяги. Удивительно, что физические характеристики вообще имеют какое-то значение.

— Что вы имеете в виду? — заинтересовался Федя.

— А то, что кровь это просто кровь. В ней могут быть вирусы или бактерии, она сама по себе может иметь разные свойства, но магия в крови не циркулирует. Это духовная энергия, не имеющая физического воплощения в теле. Сейчас вы говорите, что кто-то живой проникает в мир духов, куда не попадает ничего живого, вы меня ставите в тупик своими теориями.

— У нас нет никаких теорий. Просто предположение, которое к тому же подтверждается! Если бы с кровью Кракатука все было в порядке, она бы на меня никак не подействовала.

— И то верно, — согласился доктор.

Он завершил штопку на Шапкине, потом подготовил оставшуюся в колбе кровь к анализам. Что они искали? Пожалуй, что что-то необычное. Федя поморщился, потому что пластырь на боку мешался, а рана под ним болела. И еще ему уже хотелось домой, может быть, пельмешков сварить и попросить Емельяна организовать вечерний звон стаканами под радио Ретро ФМ. А теперь надо было ждать, пока там кровь не расщепиться на плазму и что там еще.

— Хмм, — протянул Патылицин, глядя в микроскоп.

Он что, просто смотрит на кровь глазами? Федя хотел тоже посмотреть, потому что при виде микроскопа его возраст всегда скатывался к отметке «двенадцать лет, плюс-минус», но опять застеснялся.

— Что-то не так? — спросил Иван Иванович.

— Я бы сказал все. Это кровь мертвеца, но вы взяли ее едва ли полчаса назад.

— Как вы это поняли?

— Она не сворачивается, фибрина вообще нет и… Мне тяжело объяснить это в двух словах. Почему он двигался, интересно?

— Доктор, я умру? — спросил Шапкин, напуганный заявлениями Виктора Петровича.

— Конечно нет, мой хороший, у тебя еще целая жизнь впереди.

Патылицин заворковал над бедным Феденькой. Он постарался его успокоить, но Шапкин уже настроил мозг на фантазии. Он представил, что со временем у него посинеет лицо и тело, начнут отваливаться конечности, он будет хрипеть и медленно двигаться. Куда ему идти? Где жить? Придется попросить зомби-бабку подвинуться в холодильнике. Надо купить морозильную камеру побольше, чтобы удобно разместиться.

— Погодите! — воскликнул Шапкин. — Зомби-бабка же ходит! И Анатолий тоже!

— Какая зомби-бабка? — опешил Иван Иванович.

Они переглянулись с доктором, подозревая, что у Шапкина очередной нервный припадок.

— Это его домашнее зомби, — подала голос Глюк. — А Анатолия я сама не знаю.

— Это зомби с моей работы, — сказал Федя.

— А, вот вы о чем. У зомби нет крови, она постепенно заменяется протовеществом, вроде протоплазмы у призраков. Зеленая такая субстанция, почти не пахнет. Со временем, когда душа полностью переходит в иной мир, тело теряет способность мыслить. Видимо, у вашей, как вы сказали, зомби-бабки, нет души, — пояснил доктор.

— А у Анатолия пока есть, получается. Он иногда анекдоты рассказывает. Правда, несмешные.

— В общем, я бы понял, если бы это был оживший труп. Однако сейчас все выглядит так, словно мы имели дело с живым существом, обладающим кровью мертвеца. Поэтому он мог проникать в мир духов.

— Виктор Петрович, есть предположения? — спросил Иван Иванович.

— Никаких.

— Я так и думал. Что ж, пора собирать народ. Это не тот случай, который можно умалчивать. Шапкин, вы теперь наш приглашенный эксперт. Как ваш первый день на новой должности?

— У меня что, будет зарплата?

Иван Иванович и доктор расхохотались. Федя улыбнулся краем рта, чтобы поддержать внезапное веселье. Но на душе у него скребли кошки. Он все еще отчетливо помнил синюю дымку загробной «жизни». Неужели после смерти он станет бормочущей душой? Это было несправедливо и очень грустно.

(продолжение следует)

Сейчас он еле переставлял призрачные темные щупики, похожие на ножки паука-сенокосца. Не так давно на него постоянно наступали мокрицы и многоножки, а он не мог вытеснить их сознание, потому что они были тупые. Бегают, едят мух, копаются в земле, спят. И ни о чем не думают! Некому было проводить ритуалы, так что Мастер должен был как-то договориться с «телом». А он, по правде говоря, плохо договаривался. Проткнуть кому-то грудь когтем или высосать мозги через нос — это вот да, но дипломатия — не его стезя. Мысли Мастера не передать в тексте, ведь он давно не разговаривал человеческим языком. Впрочем, там не было приличных слов.

За три месяца тараканья тень смогла добраться до гаражного кооператива, ведь от него за версту несло темной магией и располагался он у кладбища. Везде лежал снег, стало тяжелее держать форму, но Мастер буквально потирал лапки в предвкушении захвата чьего-то тела. Наверняка тут кто-то пал на дно и жаждет отдать свои бренные останки ему — дорогому господину!

— Анатолий! Толя, у тебя все в порядке? — кричал через гаражную дверь управляющий похоронным бюро Валентин. — Открой дверь, мы волнуемся!

У Анатолия вообще все было в порядке с тех пор, как он умер. Вот просто все раз и наладилось, только настроение теперь было не очень. Оказалось, что жизнь играет новыми красками, когда смотришь на нее со стороны. Так что Анатолий не открывал сегодня дверь. Был вторник, а значит, пришла пора лечь на пол и думать о вечности. Он расстелил половик и лег на спину. Под потолком висела белая пластиковая корзинка с резиновыми сапогами. Анатолий притворился совсем мертвым, чтобы проверить как он будет проводить вечность на одном месте, если его таки загонят в могилу.

«Иии-хаа-иии-хаа», — вот примерный перевод мыслей Мастера, когда он пробрался в гараж Анатолия. Тень встала на задние ножки и протанцевала до уха ожившего трупа. Внутри было тесновато, но Мастер все равно первый раз почувствовал себя хорошо после неудачной попытки подселения в Шапкина. Он напрягся и установил мысленный контакт с Анатолием.

Дальше будет примерный перевод с мысленного общения на общепонятное.

— Привее-ее-еет…

Анатолий промолчал, потому что терпеть не мог, когда кто-то с ним здоровался, а дальше молчал. Хочешь что-то сказать? Так говори. Мастер обдумал следующую фразу.

— Тебе скушшшно?

Черт побери, зря он так начал. Похоже на запрос интимных услуг. Мастер продолжил, исправляясь:

— Одинооооко? Ты всех ненавидишшь? Хочешь отомссстить?

Толик был тертый калач, так что ждал, когда появятся какие-то предложения и прояснят ситуацию. Но для того, чтобы собеседник понял, что он на связи, сказал:

— Нет.

Мастер необоснованно занервничал. Он очень хотел зацепить это тело, но не знал какую модель поведения выбрать. Возможно, этот экземпляр еще сохранил любовь к ближним? Надо было рискнуть.

— Значит ты помнишшь их, помнишшь! Сейчас им требуется помощщь, только от тебяяя зависит их жииизнь! Просто позвоооль мне ссстать…

— Дальше ты попросишь мой счет? Я не разговариваю с мошенниками, — оборвал его Анатолий и прекратил выходить на связь.

Мозг мертвеца (и без того высохший) может в любой момент скукожиться еще больше.

— Аллё? — спросил Мастер, но не смог добиться больше ни-че-го.

Он бегал кругами по черепу Анатолия, пачкал все микроскопическими темными кучками, орал писклявым злодейским голоском, а потом устал и улегся за ухом Толика, размазывая по лицу сопли из сажи.

***

А Федя на другом краю города готовился играть роль. Актер из него, как все прекрасно уже поняли, был посредственный, но никто больше не хотел проходить диспансеризацию с Кракатуком. У магов, оказывается, не было своих собственных больниц, они просто интегрировались в общество. В четвертой городской было несколько магов из окружения Белой Чародейки, но до них еще нужно было дойти.

— Запомни, это твой дядя Семен, — сказал Емельян.

— Ему плохо с воскресенья, — добавила Тата.

Шапкин нахмурил брови, повторяя про себя информацию. Их легенда гласила, что Федя — любящий племянник, который привез в больницу дорогого дядю. Да, в выходные была скорая, они и дали эту справку для сбора анализов. Нет, он просто спит после успокоительного. Стационар не нужен, мы просто хотим узнать, что с ним.

— А если они начнут спрашивать сколько ему лет и где живет, работает? Что мне сказать?

— Это не важно, там наши люди, придумай что-нибудь на ходу, — отмахнулся Емельян.

— Вот ты сказал, придумай на ходу, а я не придумаю нормально, нужно заранее! Всегда так бывает. Встану столбом и скажу, что у него глисты.

Емельян сел на табурет и напряг фантазию, но он никогда не был силен в таких делах. К ним подплыла Елизавета Ивановна во всей своей призрачной красе.

— Слушай сюда, салага. Это твой дядя — Семен Аркадьевич Шапкин, он брат твоей матери. Они давно не виделись, никаких других близких родственников у него нет. На пенсии, планировали дать инвалидность, но пока не получилось.

— Инвалидность по какой причине? — уточнил загипнотизированный Федя.

— У него только одна рука, если присмотреться.

— Точно! Я и забыл.

— Гипертоник, много пьет, поэтому еще и сердце шалит.

— Так нельзя говорить. Могут не поверить, начнут проверять. А я обязательно проболтаюсь!

— В его возрасте это стандартный набор. Еще про аллергию какую-нибудь добавь.

Федя смирился, что всего заранее не спланируешь. Но с ним шла Глюк, так что он немножко успокоился. Она опять накинула маскировку, а Кракатука посадили на инвалидную коляску. Выглядел он отвратительно, едва дышал и еле шевелил оставшейся рукой. Решили, что он не будет буянить, а если будет, то Глюк его покусает.

До больницы поехали на такси, потому что нужно было тащить еще и коляску. Таксист очень странно посмотрел на Глюк, потом рявкнул Шапкину, что тот сам будет платить штраф, если их остановят.

— Какой штраф? — спросил Федя у дракоши.

Он положил Кракатука на сиденье, головой к своим коленям.

— Видимо, нужно было заказывать машину с детским креслом.

— На кой черт… А, твою мать, старушка, что у тебя за маскировка?

— Чтобы не привлекать внимание и внушать доверие. В зеркале видно. Если смотреть боковым зрением, тоже.

Шапкин приподнялся, чтобы рассмотреть Глюк через зеркало заднего вида, хотя уже и догадался что к чему. Рядом с ним сидела очень мрачная девочка лет трех в ядовито-зеленой шапке с помпоном.

— Почему ребенок? — застонал Федя шепотом.

— Дети не выглядят угрожающе.

— Тогда сделай лицо попроще, от твоего взгляда еда в желудке прокисает. Боже, как я объясню, что таскаю с собой ребенка в больницу?

— Скажи, что я тоже болею. Мне нравится, когда кровь берут из пальца, я уже так делала. Приятно потом на ранку давить.

Глюк рассмеялась, и звук этот прошелся волной мурашек по спине Шапкина. Кракатук на его коленях заплакал, таксист попал колесом в выбоину. Лучше бы она продолжала молчать.

В больнице их встретил администратор, которому было до лампочки абсолютно все в этой жизни. Рыжий и небритый. Если бы в данный момент случилось наводнение, он бы порадовался, что не нужно дорабатывать до конца смены.

— Слушаю вас, — сказал парень так, словно говорил «заткнись навечно».

— Мы по справке. Вот, дядюшку привез, — замямлил Федя.

Кракатук полулежал в инвалидной коляске, открыв рот. На плечо лились слюни, один рукав красноречиво пустовал.

— Родственник? — спросил администратор с удивлением. — Не очень-то вы похожи.

Штирлиц был близок к провалу. Мысли Шапкина лихорадочно заметались. Никто не должен был такое спрашивать! «Придумай что-нибудь на ходу».

— Да меня усыновили, — сказал он. — Я не знал до двенадцати лет, а потом гляжу, у мамы есть родимое пятно на шее, у дяди есть, а у меня нет. Так и догадался, спросил в лоб и вот. Знаете, дети ведь все подмечают, от них не утаишь ничего. Да… Ксюша? — спросил Федя у дракона.

Глюк как-то засомневалась, что маневр с родимыми пятнами был удачным, но все же улыбнулась краем усатого рта. Федя до сих пор не верил, что ее видят не как разноцветную рептилию. Администратор, который до этого момента не замечал столь низкого человека, перегнулся через стойку и посмотрел на «Ксюшу».

— Ваша девочка? — спросил он.

«А ТЫ КАК ДУМАЕШЬ, ОСЕЛ? ПРОСТО НА УЛИЦЕ ВСТРЕТИЛАСЬ ТРЕХЛЕТКА И ПОШЛА СЛЕДОМ, А?», — разорался слишком напряженный внутренний голос.

«Тшш, тшш», — подумал Федя, пытаясь успокоиться.

— Да, дома не сиделось, говорит, можно мне с вами. Ну и как откажешь?

— В садик не отводите? — спросил администратор, заполняя какой-то обходной лист. — Вот, тут распишитесь.

— Ой, какой садик, там же зараза одна. Сопли каждый второй день.

Федя почувствовал в себе нереализованный отцовский инстинкт, он даже потрепал Глюк по макушке. Кракатук тревожно зашевелился, икнул и выдохнул небольшой столб огня. Дымок поплыл по коридору, но администратор был поглощен заполнением бумаг. Шапкин подумал, что бюрократия либо приведет к гибели цивилизацию, либо спасет человечество, третьего не дано.

— У… Семена Аркадьевича есть хронические заболевания? Да, нет, какие. Пьет? Сколько? Каждый день, через день, по праздникам? В семье кто-то болел онкологией? Какой у него стул?

Голова Феди стала легкой-легкой, он что-то отвечал, но уже не понимал что. Кто составляет эти вопросы? ЦРУ?

— Я спросил, у вашего дяди какой стул?

— П-почему это важно? — не выдержал Шапкин.

— Не знаю, нам все важно. Ну, что там?

— Глисты.

Ну вот, Федя так и знал, вот так и знал, что этим все кончится. Администратор как-то сочувственно посмотрел на Кракатука и начал говорить что-то вроде «у меня есть одна хорошая таблетка…», но тут в коридор выбежала лохматая медсестра. Взгляд Шапкина вновь раздвоился, он увидел розоволосую невысокую девушку, почти подростка и обличье просто усталой медсестры. Взгляд с нее словно сползал, а мозг выдавал одну фразу «совершенно обыкновенная». Видимо, это была одна из младших сестер Белой Чародейки.

— О, вот и вы. Дальше я сама, нас ожидают, — быстро сказала она администратору.

Тот сразу потерял интерес к происходящему. Забрали и ладно, одним делом меньше. Девушку звали Дашей, она собиралась стать врачом.

— Хочу хирургом или неврологом стать. Вообще, меня тут звали на скорую. Как думаете, идти?

Она непринужденно болтала, пока они шли по длинному коридору, среди каталок и низких скамеек. Федя вдруг почувствовал ответственность, ведь у него спрашивают мнение по такому сложному вопросу. Вдруг он одной фразой повернет жизнь этой девчушки иначе? И придет она к нему, когда Шапкин будет лежать на смертном одре. Скажет, что он поломал ей всю жизнь, потому что сказал, что надо на скорую (или не надо). Как он теперь умрет, зная, что негодяй?

— Знаешь, никто тебе не подскажет лучше, чем ты сама. Это твоя жизнь и только тебе ее жить!

«ПОЗДРАВЛЯЮ, ВЫ ПЕРЕРЕЗАЛИ КРАСНЫЙ ПРОВОД», — сказал внутренний голос. Раздались слабые аплодисменты. Сложный момент, Федя вспотел. Скажи подростку, чтоб сам думал, и будешь выглядеть мудрым и опытным. Услышала бы она, что он сам свою жизнь слил в трубу!

— Да я знаю, — вздохнула Даша. — Единственное, не хочу колдовать. Это не для меня. Тетя Лия уговаривает, а я не хочу.

— Почему?

— Мне кажется, что у меня призвание спасать людей.

Даша посмотрела на него огромными сияющими глазами, и он понял, что это врачебный фанатизм. Надо говорить «угу».

— Угу, — сказал он.

— Вот здесь берут кровь. Почему мы берем кровь у придорожной нечисти, кстати? Он реально чем-то болеет?

— Это и предстоит выяснить, — загадочно ответил Шапкин.

В процедурном кабинете сидела огромная женщина с добродушной улыбкой. Вообще Федя подумал, что если кто-то не захочет сдавать кровь, то она заставит. На двери кабинета кто-то написал черной ручкой: «оставь надежду».

— Кто это к нам пришел? — протянула она, делая «Ксюше» козочку пальцами.

Глюк приоткрыла рот, в котором сверкнули острые треугольные зубы. Федя поспешил убрать псевдо-дочь за спину, подтолкнув коляску с дядюшкой. Женщина засомневалась, что с пациентом все нормально, ведь он почти не шевелился.

— Мы сами отнесем в подвал, — заверила ее Даша. — Нужно всего ничего. Это по просьбе!

Она указала глазами вверх и потрясла колбой, в которой можно было уместить литр чая. Федя подумал, что Кракатуку хана. Женщина вытянула его тощую белую руку из рукава и повязала жгут. Поработать кулачком Кракатук не мог, поэтому Федя стал массажировать его предплечье. Он впервые слышал, что у представителя колдовского мира можно брать кровь на анализы. Причем это была его идея!

Большая дама протерла ваткой кожу, поискала пальцем вену и воткнула туда иголку шприца.

«Конец нам», — успел еще подумать Федя в то мгновение, когда Кракатук распахнул глаза и заорал.

Он заорал и выпустил столб огня изо рта и носа. Глюк постаралась перехватить огонь на себя, но получилось лишь частично. Женщина, пытавшаяся забрать кровь, упала на спину, прикрывая лицо. Кажется, теперь ей понадобится парик и хороший мастер по бровям. Даша бросилась к ней на помощь.

Из руки Кракатука все еще торчал шприц, а Федя подумал, что они пришли сюда с определенной целью, так что нужно работать. Он спихнул существо с каталки на пол и сел сверху, постаравшись придавить его дергающиеся ноги. Кракатук был в шоке, он плохо понимал где находится и что происходит.

— Проклятье, я ничего не вижу, надо сбрасывать кожу! Этот гад меня задел, — возмущалась Глюк.

Она схватилась руками за морду и стала сдирать обожженную кожу. Видимо, для нее это была обыкновенная процедура, но поверженная на пол медсестра впервые видела, как трехлетняя девочка отдирает себе лицо. Конечно, она начала орать вдвое сильнее, но в обморок не упала. Почему люди только в кино в обморок сразу падают?

Федя сосредоточился на наборе крови. Он похлопывал Кракатука по плечу, говорил «ну-ну», вобщем, всячески старался сделать его жизнь чуть более выносимой. Шприц был соединен с колбой длинным шлангом, так что Шапкин остановился только тогда, когда Кракатук перестал двигаться.

«Нене, давай не помирай, у меня уже норма на год выполнена», — подумал Федя.

Впрочем, Кракатук и не думал помирать, он просто собирался с силами. Псевдо-дух сбросил Шапкина одним резким ударом, поднялся в воздух и набрал полную грудь воздуха. Наверное, хотел тут всех испепелить. Глюк не дала ему закончить представление, потому что успела на тот момент оценить обстановку. Она распахнула пасть, словно бы увеличившись в пять раз, и проглотила Кракатука. Федя обнял колбу с кровью, потому что это единственное, что осталось от свидетеля. Да, теперь жертва перешла из разряда преступников в свидетели. Посмертно.

— Все видели? Не я его убил! — сказал Феденька, указав пальцем на пустое место, где раньше сидел «дядя».

Да, все видели. Все очень хорошо это видели. Даша часто дышала через приоткрытый рот, ведь она впервые наблюдала за деятельностью Шапкина и еще не совсем привыкла к тому, что все идет мимо плана. Медсестра с опаленными бровями, кажется, не могла поверить своим глазам. Как людям реагировать на такие вещи? Попытаться найти объяснение или забыть все, как кошмарный сон? Это каждый решает сам для себя.

— Давайте позовем полицию, — предложила шокированная женщина.

Федя подумал, что реакция, конечно, логичная. Если ты не знаешь, как справиться с ситуацией, то пытаешься найти того, кто справится. Полицейские же жили в мире бесконечных вопросов.

— Да, конечно, — пообещал Федя, поднимая телефон к уху.

Иван Иванович ответил на звонок сразу же, словно ждал проблем. Шапкин в общих чертах обрисовал ситуацию и добавил между делом, что Кракатук их покинул. Он так и сказал «он покинул нас», словно парень просто вышел в магазин.

— Ладно, — смирился Иван Иванович, — кровь у вас? Несите на анализ, пока я еду. Так и знал, что придется. Как чувствует себя Глюк?

Дракоша вела себя немного странно, насколько мог судить Федя. Она замерла, словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям.

— Кажется, Кракатук был испорчен или что-то вроде того. О нет, ее тошнит!

Не было никакого желания видеть то, как тошнит дракона, но Глюк как-то смогла перетерпеть. Через минуту она немного приободрилась, а потом с громким хлопком исчезла в голубоватой дымке. Федя не знал нормально ли это, ведь Лия почти так и перемещалась. Но тут закричала Даша, так что он понял — не нормально. Впрочем, Глюк снова появилась, вместе с хлопком. Запахло озоном.

— Очешуеть, — сказала она. — Я была в мире духов. Там ужасно шумно!

— Как это возможно? — спросила Даша.

— Элементарно. Она ведь съела Кракатука, а он тоже переходил грань, являясь живым.

Федя немного поумничал, ведь он сейчас исполнял обязанности детектива. Только платить ему никто не собирался. Если с организмом Кракатука что-то было не так, то они обязательно должны проверить кровь. Шапкин бодро вскочил на ноги.

— Сейчас сюда приедет следователь, оставайтесь на месте и все ему расскажете, хорошо?

Даша вместе с пострадавшей медсестрой кивнули. Федя вышел из кабинета, потом снова зашел, взял на руки Глюк и уточнил куда идти. В подвале на анализах работал один из колдунов, так что ему не надо будет слишком много выдумывать.

(продолжение следует)