Перун не спал почти сутки, обдумывая все и сопоставляя имеющиеся факты. Вывод, к которому он пришел, оказался неутешительным и, впрочем, одним единственным, который мог все объяснить. Мара, богиня смерти, вернулась. Ледяная богиня, как иначе ее называют. Никто другой не способен на такое. Ему бы сразу следовало догадаться об этом, но вот как-то не додумался. Да и как тут додумаешься? Изменения погоды? Это можно объяснить естественными причинами. Первые жертвы? Так нет предела человеческой изобретательности и изощренности. Особенно, что касается убийства себе подобных. Последний же случай поставил все на свои места. Ни у одного смертного не хватит ни сил, ни возможностей, чтобы сотворить нечто подобное. А Мара способна. Но как? Громовержец был уверен, что она, как и многие другие боги, исчезла навсегда. Выходит, он ошибался, и богиня вновь явилась в этот мир. Причем явилась не такой, какой была прежде. Мара не убивала людей никогда. Она любила и жалела их, в ее сердце не было места злу, но что-то изменилось, и она начала убивать невинных. С каждым разом все больше и больше. Если это продолжится в дальнейшем, то Перун просто будет вынужден ее убить. Правда, он все же надеялся, что она здесь не при чем. Но если все же это она, то… Впрочем, для начала ее нужно найти, а вот как – вопрос сложный.
Как оказалось, вопрос получился не только не сложным, но прямо до безобразия простым. Через пару дней поиск богини разрешился сам собой. Едва открыв дверь своего подъезда, Перун почувствовал леденящий холод, в лицо дохнуло студеным ветром. Все лестничные пролеты вплоть до самой его квартиры были покрыты наледью, выкрашенные в зеленый цвет стены серебрились инеем. А у самых дверей его ждала гостья: та самая старуха, что наблюдала за ним около магазина. Теперь же она несколько изменилась, стало моложе лицо, разгладились некоторые морщины, но тем не менее она по-прежнему казалась старухой. Вместо черного сарафана на ней было надето белое льняное платье, вышитое зелеными и синими цветами, завязанное на талии золотым поясом. Она стояла, скрестив руки на груди, и с насмешкой смотрела, как поднимается по ступеням Перун.
- Ну здравствуй, братец, - поздоровалась она, когда бог остановился не более, чем в метре от нее. Мелодичный голос никак не соответствовал полустарушечьей внешности.
- И тебе не хворать, сестрица. С чем явилась? Покаяться решила?
- А ты, смотрю, не удивлен. В дом пригласишь или тут будем разговоры разговаривать? Я бы и сама вошла, конечно, да больно ты опасливый стал, понавешивал оберегов да рун защитных понарисовывал. Не сдюжить мне пока с ними.
- Пойдем, - Перун повернулся к сестре спиной, тем самым демонстрируя, что он ничуть ее не боится, отпер дверь, гостеприимным жестом пригласил войти внутрь. Мара с достоинством кивнула в знак признательности и с видом владычицы мира прошла в квартиру. Она безошибочно нашла гостиную, удобно и абсолютно по-хозяйски устроилась в мягком кресле, пока бог раздевался и готовил чай на кухне.
- Угощайся, чем богаты, - Перун поставил на журнальный столик поднос с чашками чая, вазочки с конфетами и вареньем.
Мара с опаской взяла чашку, принюхалась, потом сделала маленький несмелый глоток, недовольно сморщилась и поставила чашку обратно.
- Современная гадость. Квасу или сбитня попить было бы хорошо, но понимаю, что сейчас их настоящих не найдешь. Смутное время.
- С чем пришла? – Перун демонстративно отхлебнул чая, зажмурил глаза от удовольствия. Отличный чай, натуральный.
- Не поверишь, братец, но соскучилась, - рассмеялась богиня. – Забвение, знаешь ли, длится мучительно долго и там даже поговорить не с кем, а родственнички помогать и не стремились вовсе.
- Я думал, ты пропала навсегда, - честно признался Перун. – Также, как пропали наши отец и мать. Да и многие другие.
- Думал он, - презрительно скривилась Мара. – Благими намерениями… Или как там сейчас модно говорить.
- О, забавная вышла история. Знаешь ли ты, мой дорогой брат, что нет никого страшнее брошенной и оскорбленной женщины? По сравнению с ней, даже ты несколько меркнешь. Так вот одна девица, Дарья ее, кажется, звали, рассталась со своим любым. Да не сама рассталась, а он от нее ушел. И гадостей еще наговорил к тому же. А девичье сердечко ой как любило подлеца этого. Так сильно, что жизни без него она не представляла. И надо же такому случиться, что изучала эта дева славянских богов, то есть нас с тобой, брат. И вот, представь, так страстно она умереть захотела, хоть и виду не показывала никому, что нашла стародавний обряд для вызова Ледяной богини. Знаешь, искренняя вера и отчаянье, оказывается, могут вернуть из пучины небытия и забвения.
- Ты убила ее, - мрачно резюмировал Перун. – Ее и многих остальных. За что? Ты забыла заветы пращуров наших, кои завещали нам беречь Явь? Ты должна в смертный час подносить человеку свою чашу, дабы он испил из нее, а потом прошел по Калинову мосту через реку Смородину в твое царство, где дух его будет жить покойно и счастливо, коли заслужил того. Ты же убиваешь невиновных, лишая их посмертия.
- Невиновных?! – голос богини прозвучал звериным рыком, но она взяла себя в руки. – Они все повинны предо мною. Потому что забыли. Вспомни, братец, кому приносили жертвы и кого восхваляли? Да считай всех богов, кроме меня! Конечно, богиня смерти, черная и ужасная! И никто и подумать не хотел, что в их последний час только я буду рядом, я утешу и приласкаю, укажу путь истинный. Никто не пёкся о смертных так, как я! И какова же награда? Меня забыли раз и навсегда! Когда по рекам поплыли наши идолы, а воды окрасились кровью жрецов и волхвов, про меня даже не вспомнили. Какое-то время еще тайком почитали тебя сотоварищи, а мне не оставалось ничего иного, кроме как медленно истаивать, постепенно уходя в никуда. Ты не представляешь, как тяжело наблюдать за своей собственное постепенной гибелью! И это больно, брат, очень больно. И раз со мной поступили так жестоко, почему же я не могу ответить тем же? Ты вот, смотрю, очеловечился, многих сил лишился. Но ты жил! А мне сейчас остается только убивать людишек, чтобы вернуть свою мощь и величие. А потом я верну себе Правь. Во что бы то ни стало.
- Тела из морга зачем похитила? – Перун сжал кулаки, стараясь не взорваться вспышкой гнева. – Твоя же работа.
- Моя, - с улыбкой подтвердила богиня. – Стар ты стал, братец, с памятью все хуже, да? Мне же нужны маары. Немного, но нужны.
Вот оно что. Кто такие маары громовержец прекрасно помнил: слуги-призраки сестры. Раньше они блуждали по ночам, проникали в дома к людям и шептали их имена. Само собой, тот, кто откликался на этот зов, потом умирал. Но и приходили они далеко не ко всем, а в основном к тем, у кого нить судьбы вот-вот должна была прерваться. Теперь же, видя, насколько зла Мара, можно предположить, что ее слуги станут вести себя совсем по-другому.
- Пришла-то все же зачем? Поглумиться?
- Как ты мог обо мне так подумать? Мне просто надоело смотреть, как ты мечешься аки птах в клетке, пытаешься душегуба поймать, а не выходит ничего. Скучно мне от этого стало, братец. Вот и решила сама к тебе явиться, чтобы ты понапрасну не изводил себя. Теряешь хватку, родственничек, теряешь.
- И ты правда думаешь, что я отпущу тебя восвояси за все твои прегрешения?
- Ой, а что ты сделаешь? В кандалы меня закуешь? В темницу бросишь?
- Если понадобится, то я тебя в порошок сотру, - громыхнул Перун. – За решеткой тебе все равно делать нечего, она тебя не удержит.
- Вот сейчас ты прав, как никогда. Ни одна клеть меня не сдержит. Как и ты не сможешь меня уничтожить. Силенок не хватит, надорвешься. Да ты не переживай особо. Еще пара-тройка сотен людишек – и я наберу полную силу. Ах да, только я не обещаю, что потом вам станет легче жить. Потому что кроме владения Правью, я планирую обратить весь мир в царство льда и холода. Мне кажется, он этого заслуживает.
- Не позволю! - Перун рывком поднялся со своего места. На месте зрачков закружились белые молнии. Сжатая в кулак рука поднялась, окутанная фиолетово-синими разрядами, готовыми сорваться в любую секунду. В нем закипал гнев. То, что перед ним была единоутробная сестра, ничего не значило. В первую очередь она являлась убийцей, а с ними у него всегда был разговор короткий.
- О, да ты не все силы потерял? Так, может, пойдешь вместе со мной? Будем властвовать над Правью, Явью и Навью. Хотя, кому я это предлагаю, моралист несчастный… Жаль, очень жаль. Извини, брат, но мне пора бежать. Надеюсь, ты не забыл, как я люблю детей? У них столько жизненной энергии!
Фиолетовая молния метнулась в богиню, но попала лишь в кресло, прожгла в нем приличную дыру. Там, где мгновенье назад сидела Мара, никого не было. Богиня смерти испарилась, словно ее и не было здесь. Действительно, сильна. Перун вынужден был с этим согласиться. Но, великий Род, как же она изменилась! Сколько злости и ненависти к людям, сколько презрения. И дети… Прежде Мара в самом деле любила детей и горькими слезами оплакивала каждую ушедшую преждевременно душу. Сейчас же она собиралась с их помощью выкачивать энергию для восстановления сил. Сколько детей у них в городе? Да, это не столица, но и здесь находилось четыре школы и десятка два детских садиков. Везде выставлять охрану? Банально не хватит людей. Запрашивать помощь у руководства? К такой авантюре он вообще готов не был. Во-первых, руководство само собирается им нагоняй давать. Во-вторых, расскажи он, что городу угрожает агрессивно настроенная богиня, с ним церемониться никто не станет, спишут в утиль и хорошо, если в психушку не запихнут. Как же предотвратить жертвы? Еще и эта взявшаяся у сестры неуемная тяга к абсолютной власти. Неужели не понимает, что стремление к абсолютной власти не заканчивается ничем хорошим? История знает много примеров тому. Видимо, все же придется образумить Мару по-плохому, раз добром она не желает решать дело. Не хочется, но если она не оставит ему выбора… К тому же, однажды он уже проходил такое, сражаясь с собственной дочерью, Деваной. Кстати, та тоже хотела править всеми мирами, горда была чрезмерно, вся в мать. Хорошо, что вовремя одумалась, не дошло до смертоубийства. С Марой же, скорее всего, придется биться насмерть. Главное, вовремя найти нерадивую сестру. Найти – и остановить.
На несколько дней в городе воцарилась подозрительная тишина. Не только Мара не объявлялась, но и обычных человеческих преступлений не было. Перуна эта благостная тишь не обманывала. Он явственно чувствовал, что это затишье перед бурей, которую он, громовержец, может и не пережить. Будь жив отец, великий Сварог, он бы обязательно помог, в его силах сомневаться не приходилось. А если бы еще и Алатырь-камень остался целехонек, то проблема в виде свихнувшейся богини решилась бы в мгновение ока. Раньше отец ударял по этому камню молотом и из разлетающихся искр рождались новые боги и ратичи – небесные воины. Алатырь-камень был центром мироздания, на нем росло Древо Рода, он мог исцелять, наделять силой. Он источал живительные воды, а на его поверхности были начертаны Законы Мирозданья, мудрость богов и их заветы, что оставили они для своих потомков. Лишь воспоминания о нем теперь остались. Камень либо разрушил кто-то неимоверно сильный, либо он тоже канул в забвение, ушел под землю, забытый всеми.
Сгоряча Перун рассказал все Нестерову, человеку, которому доверял больше всего. Дмитрий поинтересовался психическим состоянием Сварожича, но, когда тот движением руки заставил гореть лампы в кабинете ярче солнца, а электрический чайник едва не расплавился, поспешил забрать свои слова назад. Сняв фуражку, он с опаской дотронулся до копны рыжих волос, торчащих сейчас во все стороны, посмотрел в зеркало. Среди шевелюры появилось несколько седых волосков, но лучше уж легкая седина, чем тяжелое заикание. Дмитрий надолго задумался, стоя возле зеркала, а потом неожиданно повернулся к богу.
- Скажите, Перну Сварожич, а вы уверены, что ваша сестра посредством всех этих смертей обретет силу?
- А ты в этом сомневаешься? Или додумался до чего?
- Честно говоря, сомневаюсь, - лейтенант почесал кончик носа. – Мне кажется, она просто одержима и не видит очевидного. Она же богиня смерти и задача ее – переправлять души в свое царство. Соответственно, именно это давало ей всегда силы. Конечно же, и вера наших предков. Что мы имеем на данный момент? Мара делает все наоборот – убивает простых смертных. Логично, что никаких сил она и не получит. Нет, какие-то способности у нее определенно есть, они не могли исчезнуть безвозвратно, но, чтобы стать полноценной богиней… Нет, не выйдет.
- Но она же вернулась, - Перну с сомнением покачал головой. – Значит, набирает силу.
- Да ничего это не значит, - отмахнулся Дмитрий. – Вы же сами сказали, что из небытия или откуда там ее выдернул обряд и истовое желание умереть нашей самой первой жертвы. Для нее это, можно сказать, случайность, не более, чем совпадение.
- Все равно, чтобы мне сразиться с ней, ее требуется найти. Где, как? Ждать, пока она весь город обратит в ледышку? А вдруг ты ошибаешься, и она в самом деле с каждым разом будет становиться все сильнее и сильнее?
- Значит, чем быстрее мы решим эту проблему, тем лучше. Перун Сварожич, ведь есть же какие-то заклинания или же заговоры, чтобы обратиться к вашей сестре? Убитая Дарья что-то же использовала?
- Есть, конечно. Обратиться можно к любым богам. Только я не смогу ее позвать. Если заговор или призыв будет читать бог, это не сработает.
- А кто сказал, что призывать будет бог? – Нестеров хитро прищурился.
Перун ненадолго замолчал, а потом на его губах появилась жесткая улыбка. Он понял, чего хотел Нестеров. Конечно, они рисковали, но это было стократ лучше, чем ждать, пока разразится та самая буря.
Все же они немного не успели. Мара опередила их, выполнив свою угрозу. Один из детских садиков превратился в эдакий ледяной сказочный дворец, ослепительно поблескивающий в скупых лучах солнца, изредка проглядывающего сквозь толстую пелену облаков. Смотрелось это безумно красиво. Снаружи. Внутри же… Перун, проходя замерзшими и выстуженными коридорами, с трудом сдерживался, чтобы не спалить что-нибудь первое попавшееся. Хотя бы для того, чтобы выплеснуть гнев. Обычно неунывающий Дмитрий тоже был чернее тучи. Сердце обливалось кровью, когда он видел крохотные фигурки улыбающихся малышей, играющих, бегущих по своим неимоверно важным детским делам, но застывшим навсегда во льдах. Их было не так уж и много. Сказывалось то, что большинство ребятишек из этого садика грипповали и сидели по домам, лечились, но и того, что увидели полковник и лейтенант, хватило с лихвой. Девять. Девять славных беззаботных девочек и мальчиков ушли безвозвратно. Человек – не бог и не богиня. Раз ушедши, он уже никогда не вернется назад, потому что нет дороги с обратной стороны Яви. Погибли и все те, кто в этот злосчастный день работал в садике: воспитатели, повара, медсестра, логопед. Весь персонал, включая даже дворника, обратился в промерзшие насквозь ледяные изваяния.
Когда они вышли на крыльцо, Нестеров дрожащими руками полез в карман, долго пытался достать сигарету из пачки, потом еще дольше шаркал колесиком зажигалки. Пальцы не хотели слушаться, словно он увидел труп в первый раз. Правда, в первый раз не было так страшно, обидно и жалко одновременно. Потрясенный до глубины души увиденным зрелищем, он в несколько жадных затяжек прикончил сигарету, достал вторую.
- Сварожич, а что вы планировали с сестрой делать?
- Честно, Димитрий, я об этом не задумывался. Хотел действовать по обстоятельствам.
- Я вам так скажу… Если у вас не получится или, извините, не хватит духу, то я сам отправлю ее в Навь, ад, преисподнюю или еще куда подальше. Потому что после всего содеянного права на жизнь она не заслуживает.
Громовержец молчал, понимая, что его подчиненный прав. Да он и сам понимал, что единственный шанс прекратить все это – уничтожить Мару. Убить сестру…
Ночная тишина нарушалась лишь металлическим позвякиванием, когда ветер раскачивал из стороны в сторону ржавые цепи в старом опустевшем промышленном здании на территории давно брошенного завода, находящегося в паре километров за чертой города. Не горели свечи, не была принесена в жертву кровь или еще что-то более отвратительное. Лишь на белом снегу углем были кру́гом начертаны пять знаков богини: развернутый вершиной вниз треугольник, символ воды, косой крест Мары, а также Летняя и Зимняя Мара. В центре этого условного круга стоял коленопреклоненный Дмитрий. Он старался не обращать внимания на стужу, пробирающуюся под одежду, не замечать бряцанья цепей. Как заведенный, он повторял вновь и вновь слова древнего обращения к Маре, подсказанные одной знающей ветхой старушкой.
Мара-Марушка, хозяюшка-матушка,
Дозволь ныне тя величати,
Не расточати, но собирати,
Приди к нам, день твой блюдущим,
Приди к нам во нощи радеющим,
Приди с вьюгами морозными,
Приди со слугами грозными,
Приди, мати, да не с горями,
Приди, мати, да не с хворями,
Приди, мати, блага да лепа,
Приди, мати, мягка да добра,
Приди, укрой Землю шубою белою,
Приди, сбереги в полях семя до времени,
По рекам мосты мости ледяные,
По берегам кре́пи возводи крутые,
Подумалось, что со стороны он сейчас выглядит, как последний псих, но он сразу же поспешил избавиться от этих мыслей. Нельзя отвлекаться. Необходимо сосредоточиться на Маре, на ее образе, на желании увидеть несравненную, великую богиню, властительницу мира Нави. И он все шептал и шептал нужные слова, даже когда зубы начали стучать от холода, а губы дрожали, посинели окоченевшие пальцы. Время тянулось предательски медленно, а коварная Мара все никак не хотела появляться. В какой-то момент лейтенант подумал, что все это напрасно и никакой сумасшедшей богини не существует, а Перун просто показал ему обыкновенный фокус с электричеством, не более того. Нет, Сварожич никогда не обманывал, ни к чему ему это.
- Какие проникновенные слова, молодой человек. Давненько я таких не слыхивала, - мелодичный голос раздался за спиной совершенно неожиданно. Дмитрий медленно поднялся с колен, неспеша обернулся, уже догадываясь, кого он увидит. Мара изменилась. Теперь на ней был черный бархатный кафтан, расшитый драгоценными камнями, лицо помолодело, став невероятно красивым: тонкая линия губ, правильный овал лица, кожа настолько белоснежная, что казалась прозрачной, выразительные глаза. И все это в обрамлении черных, чернее ночи, волос. Нестеров невольно залюбовался, вздохнул и поспешил отвести взгляд. Таких женщин он еще не встречал, несмотря на то что его девушка тоже была очень красива. Но Мара была притягательна какой-то особенной, холодной красотой, которая не дана простым смертным.
- Спасибо, я старался, - как можно спокойнее произнес он.
- Зачем звал, мой милый друг? Ищешь смерти али печаль какая на сердце твоем?
- Печаль. Да еще какая, - подтвердил лейтенант. – Печаль по тем детям, которых ты убила.
- Вот оно что, - протянула разочарованно богиня. – Я-то думала, кто-то искренне захотел меня увидеть, а ты, выходит, обыкновенный сыскарь. Обидно.
Богиня всмотрелась в парня, лицо ее исказила злобная гримаса.
- Так ты еще и братцу моему служишь! Он настолько боится, что подсылает ко мне человека? Опрометчиво. Опрометчиво и глупо. Жаль, но придется тебя убить. Хотя бы для того, чтобы досадить брату.
Мощный ледяной вихрь ударил в грудь Дмитрия, отбросив его на десяток метров, словно тот и не весил ничего, а был невесомой пушинкой. Мара удовлетворенно кивнула, глядя, как скорчилось и осталось неподвижно лежать тело в снегу. Молодой дурак. Погиб не за что. Может, попробовать сделать его своим слугой? Нет, пожалуй, не стоит.
Услышав голос Перуна, богиня кошкой метнулась в сторону и только потом развернулась. Громовержец стоял, опершись правой рукой на рукоять вонзенного в землю двуручного меча, по лезвию которого пробегали оранжево-голубые искры. В левой ладони зажата небольшая, зловеще потрескивающая, молния. Бог был одет в просторную рубаху почти до колен и кожаные штаны. Он не стал брать даже шлем, и сейчас его волосы развевались на ветру, сами похожие на небесные молнии.
- Как это подло, братец! – разъяренно зашипела Мара, глядя на оплавленную разрядом землю на том месте, где она еще недавно стояла.
- Тебе ли говорить о подлости. Вспомни детей, которых ты убила. Но я пришел не за тем, чтобы спорить с тобой. Одуматься, я так понимаю, ты не желаешь?
Ответом ему послужило метнувшееся вперед щупальце, сотканное из тьмы. Перуну сдвинулся чуть в сторону, и снаряд, выпущенный богиней, врезался в раздолбанную “буханку” за спиной. Железо застонало от попадания и начало истончаться, оплывать, как расплавленный пластилин. Второе щупальце бог отбил клинком. Странное дело, лезвие не разрушило тьму моментально. На несколько секунд щупальце плотно обвило лезвие, борясь с клокочущей небесной энергией. Перун даже почувствовал, как руку уводит куда-то в сторону, но уже в следующий миг жгут тьмы распался на множество безвредных нитей, горящих на лету.
Мара яростно зарычала, на лице не осталось и капли красоты, и бросилась вперед, на ходу превращаясь в белую волчицу трех метров в холке с горящими рубиновыми глазами. Никак не ожидавший такого Перун, едва не пропустил удар когтистой лапой, но все же успел увернуться. Вот даже как? Ледяная богиня нашла способ возвращаться к звериной сущности? Что ж, не одна она способна на такое. Гневный клёкот эхом отрикошетил от стен здания, заметался по бывшему заводу. Крылья взбивали воздух, поднимая вверх огромного грациозного орла. Перун надеялся на то, что ему достанет сил, чтобы справиться с сестрой в этом обличье. Если же он не успеет… Впрочем, об этом было лучше не думать.
Высоко поднявшись, он увидел, как на земле мечется в бессильной злобе богиня. Орлиный клич прогремел в ночной тишине, и Перун камнем ринулся вниз. Когти птицы вцепились в загривок волчицы мертвой хваткой, а клюв принялся терзать податливую плоть. Снег быстро окрасился в багрянец, но волчица исхитрилась со всего размаху впечататься спиной в стену близлежащего здания. Откуда-то сверху посыпался металлический хлам, барабаня по телам богов в звериной ипостаси. Двухметровый прут насквозь пробил крыло Перуна, но не зацепил волчицу. Орел вскрикнул от боли почти по-человечески, слегка ослабил хватку, но этого хватило, чтобы Мара вывернулась и придавила гордую птицу к земле, жадно потянувшись оскаленной пастью к шее врага. Клекот и рычание слились в одну кошмарную симфонию. Никто не желал уступать друг-другу. Орел щелкал клювом, не давая Маре совершить смертельный укус, бил здоровым крылом, но понимал, что силы быстро покидают его. В то же время богиня не выглядела слишком усталой, пусть он и изрядно потрепал ее. Клюв сжался на лапе волчицы, тисками сдавливая ее. Наполненный болью вой – это богиня выдернула лапу, срывая с нее шерсть, кожу и мышцы практически до кости. И ударила в ответ. Нет, она не вцепилась в горло соперника, до которого тщетно пыталась дотянуться. Вместо этого она вгрызлась в и без того уже пострадавшее крыло. Пронзительный хруст, казалось, должны были услышать на много километров вокруг. Перун как-то разом сник, перестав сопротивляться. Снова вой. На этот раз торжествующий, победный. Сейчас ее зубы сомкнутся на шее брата, и никто больше не помешает ее планам.
Шесть выстрелов прозвучали один за одним. Мара зарычала. Кто посмел вершить ей правосудие?! Перед ней, пошатываясь, стоял Дмитрий, целясь одной рукой снизу вверх из пистолета. Второй он держался за ребра, морщась от ежесекундной боли.
- Какой глупый мальчик, - сокрушенно покачала головой Мара, возвращаясь в человеческий облик. Волосы растрепаны, по шее течет кровь, одна рука висит вдоль тела. Она, прихрамывая, приближалась к лейтенанту, который так и не выпускал бесполезный пистолет.
- Неужели ты и в самом деле думаешь, что сможешь убить меня вот этой игрушкой?
- Нет, конечно, - Нестеров вымученно улыбнулся и указал куда-то за спину богини: - Он сможет.
Предчувствуя беду, Мара обернулась. И в это момент фиолетово-багровая молния врезалась ей прямо в лицо. Богиня, подвывая и закрыв лицо ладонями, рухнула на колени. А от стены к ней шел Перун, и двуручный меч уже был занесен для последнего удара.
- Пощади, - Мара внезапно убрала ладони от лица, превратившегося в одну сплошную сожженную маску. На месте глаз страшно чернели провалы. – Пощады прошу у тебя, брат. Вспомни, мы ведь одной крови!
- Пощады? Ты поздно вспомнила о крови, Мара. Не помня заветов – не поминай родства нашего. Пощады… Ты никого не пощадила, обезумев. Нет. Я клялся защищать Явь. И я исполню свой долг. За всех тех, невинно убиенных, кого ты забрала. Прощай… Сестра…
Двуручный меч рассек воздух, с легкостью пройдя сквозь шею богини. Остро запахло озоном и жженым мясом. Нестеров брезгливо поморщился: голова Мары прикатилась аккурат к его ногам. Перун же, обессиленно застонав, опустился прямо в снег. Лейтенант подскочил к нему, попытался поднять, но бог оказался для него слишком тяжел.
- Перун Сварожич, вы чего? Плохо? Скорую? Помочь чем?!
- Не суетись так, Димитрий. Живы будем – не помрем. Рука, чую, сломана в нескольких местах да по телу аки катком асфальтовым проехались. Ничего, друг, переживем. А, как думаешь?
- Конечно, переживем, Сварожич! – широко и искренне улыбнулся парень. – Зря мы что ли все это пережили?
Перун благодарно кивнул, а потом поднял взгляд в стремительно очищающееся от туч небо, на котором уже проглядывали звезды. Он смотрел долго, будто пытаясь рассмотреть там что-то.
- Я вернусь, - голос его звучал грозно и уверенно. Он обращался к небу. – Слышишь? Я обязательно вернусь! И Правь снова возродится, и боги вернутся, чтобы дать покой и процветание этой земле. Слышишь? Это говорю тебе я. Я – прародитель грома, грозный Перун!
