-Да и странность есть одна, - немного помолчав, добавил он. -Я не говорил об этом Славе (по той фамильярности, которую ученый позволил себе по отношению к майору Куракову, Семен понял, что тот хорошо знаком с его начальником), но мы будто найти то место не можем. Вот вроде по всем признакам стоим мы в том месте на берегу озера, да только никаких следов, что там совсем недавно был высоченный идол, нет.
«Как вернули шигира обратно в родные места, так сразу неладное началось. Лучше стоял бы себе и дальше под электрическим светом в стеклянном куполе в музее!» - подумал про себя Семен.
-Разберемся, - вместо этого вслух произнес он. -И не такие дела распутывать приходилось.
На самом деле, на первый взгляд, выпавшее на его долю дело выглядело самым сложным из тех, что ему доводилось прежде вести (и, как показали последующие события, таким оно и оказалось) – уж слишком много в нем таилось неизвестных переменных. Однако было одно обстоятельство, которое могло бы помочь разобраться ему в событиях, представлявшихся безумной круговертью человеку несведущему в таежной жизни – а лесная жизнь подчинялась своим законам мироздания, отличным от тех, что царили в задыхавшихся от бетонной пыли шумных городах: до шестнадцати лет Семен, в ту пора звавшийся Сотром, жил в мансийской деревне, почти не контактировавшей с «цивилизацией». Об этом обстоятельстве было отлично известно майору Куракову… Ведь, в конце концов, именно благодаря его ходатайству, Сотр, решивший сменить имя на более привычное для своих коллег, оказался на службе в КГБ.
Ходатайство же это появилось на свет благодаря оказанной Сотром советской контрразведке помощи в тысяча девятьсот сорок третьем году в поимке заброшенной немецким командованием в глубокий тыл противника поисковой группы Аненербе, заинтересовавшейся тем самым идолом, что теперь бесследно пропал.
Правда, была одна вещь, которая могла бы поколебать уверенность майора Куракова в безошибочности своего решения направить именно Нелюбина разбираться в загадочном деле, знай он о ней: в последнее время Семен все чаще ловил себя на мысли, что все меньше помнит о своей «таежной» жизни, представляющейся ему, порой, ярким, но все же сном. Будто пронизанный химическим дымом город, где он жил уже пятнадцать лет, навевал на него забвение, стараясь убедить, что за закованными в бетон смрадными пределами нет ничего стоящего. Однако стоило Семену оказаться в родных местах, как морок дымного города начал развеиваться, обнажая под собой почти позабытый жизненный опыт.
-И все же, - немного осмелел Бахтияров, обратившись к Семену, -как вы узнали про иттарму? Про то, где я ее нашел…
Семен немного помолчал, не зная, стоит ли делиться с малознакомым ему человеком частью своей биографии. Спустя минуту размышлений, когда собеседник уже потерял всякую надежду на ответ, решил, что все же стоит: в конце концов, Бахтияров был действительно заинтересован в культуре манси, и рассказанная Семеном история могла бы немного пополнить его копилку знаний, которыми тот с радостью делился с другими.
-Какое-то время я жил в этих местах, - начал комитетчик, ловя на себе изумленный взгляд Бахтиярова, -и был знаком с охотником, вырезавшим иттармы для усопших. Не то, чтобы само по себе это умение было из ряда вон выходящим, ведь почти каждый в моей родной деревне худо-бедно мог вырезать вместилище для души из куска дерева, однако именно Нярох был способен наделить куклу неуловимыми чертами, придававшими ей пугающе живой вид, - Семен не стал добавлять, что отличительной особенностью вышедших из-под ножа Няроха иттарм были наполненные смесью воды и брусничного сока полые каналы внутри деревянных тел, от создания которых сам охотник всячески открещивался – дескать, это настоящая кровь, появлявшаяся от слияния души с искусно выполненным вместилищем.
-Была у нас даже легенда, - продолжил Семен с таким видом, будто забывшись начал разговаривать сам с собой вслух, стирая пыль с завалявшихся в углах сознания воспоминаний, - что руки его направляет сам злобный Куль-отыр, к которому в логово Нярох угодил во время одной из своих вылазок за дичью. Дескать, Нярох не растерялся и попросил Хозяина нижнего мира наделить умением, всегда его привлекавшим, взамен на служение на земле темным замыслам Куль-отыра.
Одно я знаю точно: Нярох никогда бы не стал общаться с жителем «каменного капкана» - так он называл города. Поэтому я сразу понял, что вы берете столь качественные иттармы не у него самого (сомневаюсь, что он жив – ведь тогда ему должно было бы быть около ста пяти лет, - хотя родители в детстве мне говорили, что последователи Куль-отыра могут жить гораздо дольше обычного человека), а с Каменного лога, где хоронили жителей нашей деревни.
-Вы правы, - признал Бахтияров после небольшой паузы, когда Семен замолчал, -не стоит заниматься популяризацией культуры малых народов, похищая ритуальные предметы с недавних захоронений…
Наконец спутники достигли входа в парк, где единственным обитателем в то время был охранявший его сторож – остальной персонал милицейский следователь, как только узнал о предстоящем прибытии коллеги из вышестоящего ведомства, велел не пускать, до завершения разбирательства. Проследовав прямиком к приземистой сторожке, Бахтияров сильно постучал в дверь, досадуя на то, что старый Тепан не заметил вошедших на территорию посетителей.
-У вас же есть ключ от двери? – спросил Семен.
-Да, конечно, - растерянно пробормотал ученый, доставая связку ключей. -Куда же мог запропаститься этот старый лентяй?!
Когда дверь была открыта, Нелюбин велел Бахтиярову оставаться на улице, и не входить в сторожку, пока он не разрешит. Расстегнув шинель, на которой отсутствовали знаки различия, не обращая внимания на изумленный возглас Бахтиярова, он выудил из наплечной кобуры табельный «Макаров» и, сняв его с предохранителя, осторожно перешагнул порог.
В небольшом выстуженном помещении, обставленном с воистину спартанской простотой, царил легкий беспорядок. Узкая кровать, на которой взрослый мужчина мог поместиться только если на боку, была небрежно застелена; на столе под квадратным оконцем, едва вмещающим солнечный свет, стояла грязная посуда, словно обитатель помещения, ныне отсутствующий, быстро заканчивал свою трапезу, куда-то торопясь; на полу перед дверцей стоявшей в углу буржуйки, еще хранившей в своем чугунном теле слабые остатки тепла, лежал пепел.
-Ну, что там? – нетерпеливо выкрикнул Бахтияров с улицы.
-Сообщу, когда разберусь! – рявкнул недовольный вмешательством Семен, с силой захлопнув дверь и задвинув изнутри щеколду.
На первый взгляд, ничего подозрительного внутри не было, однако комитетчик тщательно обследовал все углы и простучал стены, надеясь найти тайник, способный пролить свет на загадочную историю, разворачивающуюся в этих урманах. Ничего не обнаружив, он пошел было к двери, чтобы запустить внутрь сгоравшего от нетерпения Бахтиярова, однако не дойдя пары шагов хлопнул себя по лбу, словно вспомнив о какой-то очевидной вещи, которую забыл проверить.
Вернувшись к печке, Семен отворил дверцу и, аккуратно орудуя взятой с кованой подставки кочергой, начал ворошить золу и обугленные останки поленьев, не прогоревших до конца из-за слабой тяги. Почти сразу же найдя то, от чего хотел избавиться пропавший сторож, в спешке не проверив состояние огня в печи, Семен выудил обгоревшую записную книжку в толстом кожаном переплете с красной звездой на лицевой стороне. Бегло пролистав записи Тепана, большая часть которых не представляла никакого интереса для следствия – львиную долю страниц занимали бытовые заметки, адреса различных организаций и обрывочные мысли сторожа по поводу будущего, ожидавшего парк (весьма мрачного, по мнению автора сих умозаключений), - Нелюбин, дойдя почти до конца блокнота, наконец наткнулся на то, что могло пролить свет на произошедшее с туристами.
«Сегодня я встретил Видящего!» - было написано большими буквами на всю страницу и подчеркнуто несколько раз. Следом за этим, несомненно, знаковым для Тепана событием, изложенным на бумаге, шел написанный убористым почерком перечень действий, которые должен был сделать сторож в определенные дни. Эта своеобразная инструкция была написана на редком диалекте мансийского языка – очевидно для того, чтобы затруднить расшифровку, попади она не в те руки. Несмотря на то, что в родной деревне Нелюбина говорили на другом диалекте, гораздо более распространенном и изученном филологами, он пусть и с трудом, но все же понял, о чем шла речь в тексте, благодаря знакомым словам, общим для его и Тепана диалектов, и осведомленности о произошедших событиях.
«Ясно одно» - начал размышлять Семен, продравшись сквозь дебри незнакомых слов, - «кто-то, представляясь Видящим, разыгрывает свою карту, пользуясь доверчивостью Тепана, с радостью выполняющего все его приказы, даже если нужно разрубить иттарму в выставочном павильоне. Вот только какова цель злоумышленника? Неужто отпугнуть возможных посетителей от парка? Единственный способ это узнать – последовать за Тепаном».
Из своей прошлой жизни, жизни в качестве Сотра, Семен знал, что неизменно скрывавший свое лицо под маской из кедра Видящий считался у многих представителей его народа полубогом, способным читать предсказывающие будущее знаки созданного Мировым скульптором шигира – того самого идола, что пропал ныне с Гадючьего озера. Раз в несколько лет Видящий приходил в любой павыл и выбирал себе ванынхума – помощника, - при этом никто не мог отказаться от выпавшей ему чести, хоть служба под началом Видящего и означала быструю старость и смерть от тяжести знаний, полученных от шигира. Уверенность же Семена в том, что под личиной Видящего скрывается самозванец, появилась не на пустом месте: много лет назад он своими глазами видел, как закутанную в медвежьи шкуры фигуру расстрелял один из членов группы Аненербе.
-Он там? – накинулся на Семена Бахтияров, стоило ему выйти из сторожки. -Живой?
-Ушел ваш сторож, - усмехнулся Семен, пожав плечами. -Испугался чертовщины, что вокруг парка творится, да и излишнее внимание со стороны властей ему тоже оказалось не по нутру. Можете нового искать.
-Этого еще не хватало, - пробормотал Бахтияров растерянно. -Что думаете делать дальше? – спросил он, когда увидел, что Семен направился в сторону чуть заметной, звериной тропы, когда-то проходившей по нынешней территории Хорын павыла.
-Пойду, прогуляюсь, - сухо ответил Нелюбин, недовольный излишним любопытством, проявляемым к его расследованию со стороны ученого. -А вы лучше поисками нового сторожа займитесь, - с этими словами он нырнул в тайгу.
Наверное, впервые за много лет Нелюбин был по-настоящему напуган. Куда там темным сырым подвалам брошенной пятиэтажки, где он как-то раз искал безумного маньяка, или полный лихого люда барак, в недрах которого пряталась банда фальшивомонетчиков – ночная тайга и ее обитатели могли напугать куда сильнее. Вот уже с полчаса Семен лежал в щели между отколовшимся от скалы валуном и стылой землей, в то время как совсем рядом с ним бродил медведь, недавно пробудившийся от зимней спячки и оттого сильно голодный.
Загнанный в угол комитетчик уже не один десяток раз проклял себя за то, что пошел в сторону Мохового оврага один, надеясь нагнать ушедшего туда – как то следовало из записей в блокноте, - Тепана. С того момента, как солнце нырнуло за горизонт, в лесу резко стемнело; одновременно с этим округа наполнилась сонмом различных шорохов, скрипов и выкриков ночных птиц. Поначалу Семен даже думал, что темнота будет ему на руку: тропу он продолжал неплохо различать благодаря своему острому зрению, в то время как ничто не мешало ему отойти в сторону и затаиться среди поросли, заметь он что-нибудь подозрительное. Однако когда поблизости начал раздаваться вполне человеческий стон боли, перемежающийся с холодившим кровь в жилах звериным рычаньем, Семен отчаянно пожалел, что не взял с собой хотя бы Худякова с Дыбенко, которых до того момента считал лишь обузой, не говоря уж о ком-то из своих коллег.
Когда издававшая жуткие звуки темная громада вышла на тропу, где растерянно застыл Семен, он понял, что лучший способ спастись от голодного медведя, определенно имевшего какие-то проблемы с голосовым аппаратом – затаиться в укромном месте, нежели пытаться отпугнуть его с помощью табельного пистолета. Медленно начав отходить в сторону, стараясь остаться незамеченным, вскоре Нелюбин побежал со всех ног, продираясь сквозь острые ветки – зверь, тяжелое дыхание которого раздавалось все ближе, заметил чужака. Когда Семен в последней отчаянной попытке спастись начал доставать пистолет, отлично понимая, что с этим слабосильным оружием шансы его малы, он заметил впереди себя скалу высотой чуть выше окрестных сосен с круглой аркой посередине. Под скалой лежал отколовшийся под воздействием природных сил валун, упавший таким образом, что под ним образовалась узкая щель – туда Нелюбин и закатился, благодаря все сверхъестественные сущности за то, что места под камнем оказалось достаточно, чтобы туда пролез человек, но недостаточно, чтобы туда смог просунуть лапу медведь настолько далеко, чтобы достать до своей жертвы.
Правда, первоначальное облегчение вскоре сменилось тревогой: ночная температура резко упала, «лежанка» в виде холодной земли и каменного «покрывала» едва ли добавляли тепла, а медведь и не думал уходить – сторожа свою добычу, он ходил перед валуном взад-вперед, тяжело дыша и периодически издавая звуки, похожее на старческое бормотание.
Прождав какое-то время, Семен решил попробовать отпугнуть хищника, пока не замерз окончательно. Выудив из кобуры пистолет окоченевшими руками, выглянув из-под камня он направил его было в сторону медведя, однако тот, увидев оружие, с удивительным проворством, неожиданным для столь грузной туши, метнулся в сторону, распознав угрозу.
«Стреляный» - с досадой решил Семен. «Небось, будет меня тут караулить до скончания века! Одна надежда – что Бахтияров все же заподозрит неладное, и пошлют за мной кого».
С этими неутешительными мыслями начавший дрожать от холода Нелюбин сгруппировался настолько сильно, насколько позволяло узкое пространство его укрытия, в жалкой попытке согреться. Осознав, что ни один из тех способов, которыми жители городов надеются отогнать хозяина леса в случае неприятной встречи, в его ситуации не сработают, будучи сомнительной эффективности даже в более благоприятных условиях, Семен от безысходности начал рыться в памяти, пытаясь вспомнить приемы, используемые манси для отпугивания медведя.
Перед глазами тут же поплыли картины из детства – будто память только и ждала, когда ее хозяин приоткроет заржавевшую створку чулана, где хранились связанные с жизнью среди «лесных людей» образы прошлого. Семен ярко, почти как наяву увидел пляшущих вокруг огромного костра людей в берестяных масках, пытающихся умилостивить убитого ими накануне медведя; плавно растаяв, видение Медвежьего праздника сменилось двумя старыми охотниками, вешавшими на себя мешочки с растертым багульником, отпугивавшим косолапого, в угодиях которого они захотели наловить дичи. Краем сознания Семен понял, что перестал чувствовать холод и хотел было пошевелиться, чтобы, насколько это было возможно, попытаться согреться, однако тут на него накатила волной сонливость, полностью смывшая все тревоги за свою жизнь.
Семен будто переместился в прошлое на семнадцать лет назад, вновь став Сотром. Его, как и остальных мальчишек, достигших двенадцати зим – всего семь человек, - согнали на крутой берег возле пробегавшей прямо за павылом реки Змеевки, что вытекала из Гадючьего тумана. Стоя среди сверстников, Сотр слышал, как один из мальчишек, стоявших рядом с ним, молил Нуми-Торума о том, чтобы приплывший по Змеевке на лодке-долбленке Видящий выбрал именно его в качестве ванынхума – помощника. Однако большая часть угрюмых ребят стояла, как и он сам, молча, недоверчиво глядя на фигуру в лузане из крапивной кудели, чье лицо скрывала маска из коры кедра, с прорезями для глаз и носа.
От стариков Сотр слышал, что прежде фигура Видящего почиталась у его соплеменников наряду с низшими богами и сама, в свою очередь, считалась наделенной божественной искрой. По поверьям, живущий в чаще шаман, с помощью шигира – трехметрового идола из лиственницы, - мог читать будущее: благодаря ему, «лесные жители» вовремя узнавали о близящейся опасности, и успевали либо перебраться на новое место подальше от разливающейся реки, либо схорониться под камнями так, что кровожадный чужак не заметит, либо прокопать широкую канаву на пути лесного огня, идущего в сторону павыла. Его воля беспрекословно исполнялась; подчиняться ему считалось за счастье. Ну а быть избранным ему в помощники и вовсе считалось невероятной удачей: семье, член которой безвозвратно уходил в чащу к Видящему, в деревне обеспечивался почет и уважение, а соседи ежемесячно приносили родителям ушедшего в лес дары.
Но теперь ситуация изменилась. Все чаще лесные жители неизбежно контактировали с «большой землей»: кто-то переехал жить в «бетонные капканы», другие ушли добровольцами на войну с нацистской Германией - а потому вера в Видящего все больше иссякала и держалась, по сути, лишь благодаря авторитету стариков. Ну а когда в павыл возвратился с фронта отпущенный командованием в отпуск за боевые заслуги Шакул – двоюродный брат Сотра, - вера молодого манси в Видящего окончательно пошатнулась.
Шакул приплыл в павыл по Змеевке на несколько дней раньше шамана; с ним было двое молчаливых фронтовых друзей, точно так же отличившихся перед командованием, как и он сам. Фронтовик много чего рассказал: и про беспощадные бои, и про зверства немцев, и про разрывы снарядов над головой. Но больше всего из рассказов Шакула Сотра восхитили рассказы о больших городах, несмотря на испещренную вражескими бомбардировками внешность, сохранивших свое величие. Он, все больше убеждаясь, что «бетонные капканы» были построены Мировым скульптором, раз за разом просил брата вновь и вновь повторить свои рассказы о высоких красивых домах, поражавших своим видом привыкшего жить в приземистой избе человека; об увенчанных огромными золотыми крестами церквях, где люди молились о скорейшей победе; о широких мостах, перекинутых через бурные непокорные реки.
Шакул, во время того, что сам он упорно называл «отпуском», часто куда-то отлучался со своими боевыми товарищами, в точности никому в павыле не сообщая маршруты своих вылазок, в ответ на недоуменные вопросы неопределенно отвечая что-то о желании показать гостям округу. Однако по порванной обуви, грязной одежде и исхлестанным острыми ветвями лицам, изможденным после очередного перехода, Сотр понимал, что «отпускники» ползают по таким лесным трущобам, куда не каждый манси сунется по своей воле.
Как назло, в день, когда приплыл Видящий, Шакул в очередной раз отлучился со своими товарищами – уж он-то, повидавший жизнь в большом мире, сказал бы свое слово против заплесневелых верований! Но нет – никто не заступился за Сотра, когда Видящий указал на него своим скрюченным пальцем, избирая его в качестве ванынхума.
-Что, тяжела жизнь вортолнута? – ехидно прошамкал старушечий голос совсем рядом. -Сидел бы себе в избе у очага, так нет же – решил шкурой косматой обрасти!
В ответ раздалось угрожающее медвежье рычание.
-Ах, ты еще огрызаться будешь! – зло проговорила старуха. -Пошел вон отсюда, иначе шапку себе из твоих жил сплету!
Странный «диалог», происходивший поблизости от Семена, заставил его вынырнуть из обманчиво мягкого плена сновидений, перенеся из юного, полного энергии тела в окоченевшее, сжавшееся на мерзлой земле. С вялым равнодушием он понял, что если бы его сон не был потревожен еще какое-то время, то он бы так и умер двенадцатилетним Сотром, избранным Видящим в качестве своего помощника.
«Впрочем, все равно мне осталось недолго» - подумал Нелюбин, не чувствуя ступней. «Теперь уж либо пан, либо пропал».
С трудом собрав остатки сил, он выполз из-под валуна, держа перед собой пистолет, показавшийся ему теперь жалкой игрушкой. Каждое мгновение ожидая смертельного удара когтями, Семен медленно осмотрелся; поляна перед подернутыми изморозью скалами пустовала, словно зверь прислушался к увещеванью загадочной старухи. Оглянувшись на имевший форму трапеции выход горных пород, он заметил в нижней части каменной глыбы отсветы огня, горевшего в глубине грота с низким входом, не замеченного им во время своего беспорядочного бегства от медведя.
В тот момент, когда Семен, напряженно прислушиваясь, приблизился к гроту, откуда-то сверху послышался тихий шорох. Вместо того, чтобы поддаться слепому любопытству, порой становящемуся для людей гибельным, и попытаться разглядеть в кольцеобразной арке того, кто стал причиной звука, похожего на скрежет когтей по камню, он доверился умудренному сотнями лет выживания инстинкту, резко метнувшись в сторону как раз в тот момент, когда медведь прыгнул на него из своей засады в скале. Зверь, рухнувший с высоты третьего этажа не на мягкое человеческое тело, а на твердую каменистую поверхность, зарычал от боли и, пока он силился встать на лапы, Семен выпустил весь магазин в косматого хищника, сильно вздрагивавшего от каждой из восьми пуль.
-Повезло тебе, что не прижилась на нем еще шкура, - усмехнулась старуха, вышедшая из грота на шум. -А не то твой пугач ничего бы не сделал ему… Ну, заходи, погрейся, а этот пусть тут лежит – я из него все же совью себе шапку на следующую зиму.
Семен, все еще не пришедший в себя после смертельной схватки, пошел в пещеру вслед за старухой. Несмотря на потрясение, он не смог не отметить странный вид ее одежды: похожая на малицу рубаха с накинутым на плечи платком, широкие штаны и даже высокая обувь навроде няр, были сшиты из толстых волокнистых нитей, слегка пожелтевших от времени – ни шкур, ни камуса, ни сукна обитательница грота в пошиве одежды не использовала. Незнакомка посадила гостя на нагретый камень возле коптившего потолок костра, на котором в ржавом котелке булькало отвратительно пахнувшее варево, сама же расположилась на лавке, продолжив то, от чего ее отвлек шум снаружи – шитье.
-Ты не сильно-то принюхивайся, - усмехнулась она беззубым ртом, перемешав гадкую похлебку деревянной ложкой. -Она, может быть, пахнет и не очень, однако как попробуешь, так за уши тебя не оттащить будет!
-Спасибо, - подавив рвотный позыв, отозвался Нелюбин, -я лишь согреюсь чуть, да дальше пойду.
-Ну-ну, - хитро усмехнулась старуха. -А ты куда направлялся-то, в такое время? Или не знаешь, что ночью в лесу своя жизнь, где человек – чужак?
-До Мохового оврага шел я, когда медведь на меня напал, - протягивая руки к костру ответил Семен. -Кстати, не подскажете, как мне теперь пройти до него? Я пока убегал, так совсем ориентацию в пространстве потерял…
-Неужто и ты решил в него прыгнуть, чтобы там шкурой звериной обрасти? – удивилась незнакомка. -Чем это вас жизнь вортолнута привлекает? А ну поведай без утайки!
При этих словах что-то шевельнулось в памяти Семена. Он вспомнил, как когда-то давно лежал возле пыхавшего жаром чувала, а в соседней комнате отец, полагавший, что младший сын давно уже спит, рассказывал матери о том, что пристрастившийся к мухоморным отварам Порунь случайно упал в Моховый овраг.
«Теперь нужно будет медвежьи капканы вокруг павыла ставить – не дай бог попробует вернуться в своем новом обличье…» - сетовал отец.
-Ничем, - задумчиво ответил застывшей в ожидании старухе Семен, догадавшись, что теперь ему нет смысла идти в Моховый овраг – ведь это Тепан лежал мертвый перед входом в грот. -Вы мне лучше поведайте, не видали ли вы в окрестностях девятнадцатилетнего рыжего парнишку… - и он описал внешность пропавшего Пети Васильева.
-Видала, конечно, он на берегу Гадючьего тумана лежит, где сосна трехзубая растет, - последовал ответ после небольшого молчания. -Больше тебе скажу: как почки на деревьях начнут набухать, так я из него себе начну сарафан шить – пряжа уже заготовлена! – старая безумица кивнула на дальнюю стену грота, где стояло два больших веретена с той странной белесой нитью, из которой была сшита ее одежда.
-Тан-варп-эква, - прошептал одними губами Семен. -Прядущая жилы…
-Ну, так меня тоже называют, - облизнув губы, согласилась ведьма. -Раз знаешь мое имя, значит знаешь, что тебя ждет.
-В детстве меня часто пугали тобой, - пробормотал Нелюбин. -Многие у нас по-настоящему боялись тебя, оставляли дары в чамьях… А всего-то и надо было, что сдать тебя в дом для умалишенных! Ничего, как закончу дело, так и тобой займусь!
-Ты, видать, совсем закостенел, живя в бетонном капкане, - осклабилась старуха; в это время тень, отбрасываемая ею на стену позади, начала менять свои очертания, увеличиваться в размерах, обрастать рогами – спустя несколько мгновений, всю неровную стену занимал огромный силуэт рогатого чудовища.
-Многое из того, чем тайга живет, позабыл, - продолжала ведьма, с усмешкой наблюдая за реакцией растерянного Семена, бросавшего взгляд то на нее, то на стену. -А ведь тут свои законы мироздания.
-Замолчи! - рявкнул Нелюбин, взяв себя в руки и сумев оторваться от морочной тени. -Один уже испытал на себе законы, которыми я живу, - он с угрозой продемонстрировал пистолет. -Так теперь вон, бездыханный на морозе лежит. И ты, коли не хочешь судьбу его повторить, лучше скажи мне, где старика, столь же безумного, как и ты, Видящего называемым, мне найти?
-Ах, так это ты! – догадалась ведьма; темный силуэт позади нее разом сжался, став обычной тенью прижимаемой к земле годами старухи. -Это о тебе вся тайга гудит! Так и быть: не буду твои жилы на веретено наматывать…
-Где он? – вновь повторил свой вопрос утомленный круговертью безумных событий Нелюбин.
-А прямиком рядом с тем молодцем, что на сарафан мне пойдет, его и найдешь, - деловито ответила Тан-варп-эква, начав чертить путь к озеру сажей на стене. -На том самом месте, где ты когда-то предал свою судьбу. Жаль, конечно, что такой пряжи лишаюсь, однако не могу же я самому посланнику богов отказать? – добавила она, обращаясь сама к себе, глядя в спину уходящему прочь из грота Семену.
