- Очень жаль, что ты меня не понимаешь.
- Штука печали в том, что ты давно не общаешься с нормальными людьми. Вон, погляди. Большинство жаждет спокойной жизни. Это мы волей судьбы оказались за гранью. Когда мы исчезнем, мир только вздохнет с облегчением. Ему не нужна революция на небесах. А только кусок хлеба и вера в завтрашний день.
Я говорил это и сам в себе сомневался. А если Первый прав, и где-то сейчас в иномирье собираются, условно говоря, армии зла? А я вместо того, что сделать свой вклад, уже битый час разглагольствую на довольно абстрактные темы.
- Может ты и прав, - вдохнул модификант. – Мир меняется постоянно. Не знаю, к худу или к добру. Твой путь, Аркадий, только начался. Выживешь – будешь делать добрые дела вон для них. Но запомни мои слова: ты еще устанешь от бесплодности своих попыток. Человека не переделать, мир не изменить. Я тебе указываю на подлинную опасность, а ты мне всё про то, чтобы море водой поливать, либо с ветряными мельницами воевать. Да и при встрече со смертью каждый по-иному поет. И душу продаст, и брата подставит, и крови выпьет жадно.
У меня заболела голова. Неумолимая несгибаемая логика робота. Но самое страшное в том, что я понимал: он прав. В глубине своего сердца я видел тот же хаос и клубящуюся тьму. В этой жизни я встречал крайне мало этого самого добра, о котором вещал так уверенно, и тем более любви. Возможно я скорее поверю в загибоны Первого - он, по крайней мере, побывал за гранью, - нежели в красивые мифы о потерянном рае и всему, что идет рука об руку с идеей возвращения, всем громким словам, за которыми всегда обман, насилие и деньги.
Но, как не парадоксально, нечто внутри ровно с такой же силой противилось подобному выбору и восставало, буквально крича: подними голову и сражайся, тупица! Какова бы ни была природа зла (сам человек, влияние других миров, богов или хаоса – о, зеркало души!), кто-то должен стать той стеной, что оградит простых людей от этих холодных и жестоких истин. Если использовать аналогии, неприятные аналогии, пусть корова беспечно пасется на лугу, пока позволяет время. Ей ни к чему знать про забой скота. А человеку – о смерти.
- И не забывай, Аркадий, про свободу выбора, - решил дожать модификант, бесстрастно глядя, как мимо бегут дети. – Уж это-то ты не будешь отрицать?
- Свобода для большинства населения, лишенного твердого нравственного стержня, развратна, - сказал я, закуривая. - Но всё это пустое философствование. Абстрактно и забавно, пока абстрактно.
- Не поверишь, но революции часто начинаются с разговорах на кухнях, насквозь реальных, хоть и заполненных ажурными словопостроениями. Видишь ли, для всякого творца свобода – основополагающее понятие. Только тогда он способен по-настоящему дерзать. Да, Авессалома отпустили, позволили сбежать. Иначе оттуда не уйти просто так. Не поверишь, но его труд важен для человечества. Речь, как минимум, о продлении жизни. Да, сначала это не будет достоянием всех, а только избранных. До тех пор, пока не произойдет революция в сознании, и то, что раньше казалось невероятным, прочно займет своё место в умах. Не знаю, как телефон, ракета или ядерный синтез. Да, жестко и жестоко. Но, видишь ли, медицинские эксперименты нацистов и военно-полевая хирургия позволили науке сделать огромный скачок и спасать жизни впоследствии бесконечно. При сравнительно небольшой жертве.
Первый поймал мой злобный взгляд и заткнулся. Мне очень захотелось ему втащить.
- Всё, что я вижу, так это то, как тебе крепко промыли мозги, - полилось из меня на эмоциях. - То, что Булкина выпустили на свободу, мы предполагали. Вольный, мать его, художник! Знала история уже одного художника! Шайка злобных пидарасов! Ты сам-то себя слышишь? Что у вас за гнилая контора такая?! Видишь ли, не так давно я виделся с Дашей, и от неё узнал, какова цена «бессмертия». Поэтому ссать в уши мне не надо. Корпорация получит бонус, но делиться ни с кем не захочет, а будет сосать кровь с простого человека, как всегда было, есть и будет. Уж ты-то не настолько наивен, чтобы верить в мир во всем мире? Революция на небесах, мать его! Свобода, сука, выбора! И всегда есть те, кто в пролете. Всегда есть те, кто платит. Не сломаешь, типа, - не построишь? А, может, с миром-то всё нормально? Это с вами беда?! Голоса в голове и раздутое эго…
Модификант замолчал. Он не производил впечатления человека, который способен задуматься. Я всё больше склонялся к мысли, что его мозги реально обработаны. Снова захотелось заглянуть ему под головной убор.
Видит Бог, этот товарищ (несомненно, дитя сложной судьбы) крайне интриговал меня. Вероятно, нечто сродни тому, как брать на руки ядовитого паука, у которого вырвали ядовитые железы, но заново отрастающие, – и неизвестно, когда тварь цапнет всерьез. Я никак не мог взять в толк, обработан он так в лаборатории, или же действительно верит в свои слова и философию. Даже, скорее, не верит, а знает. Это как если бы я принялся настойчиво доказывать, скажем, Светлане или родителям про то, как побывал на Ночной стороне. Бесполезный труд. Пока сам не увидишь, не поверишь. Пока не познаешь, не согласишься. В этом смысле, я прекрасно понимал аналогию, вводимую модификантом про тех, кто горел на солнце, как бы пафосно это не звучало. Рыбак рыбака видит издалека, потому и стороной обходит.
- Я тебя понимаю. Но ты не совсем прав. Вышло так, что Авессалом освободил Морбида и использовал его против корпорации. Нет больше её, они ушли.
- И то хлеб, - брякнул я.
- Но мы еще тут, и намерены использовать Книгу во благо.
От его наивного вранья (не важно, самому себе или мне) меня пробрало до самой печенки. Я захохотал в голос. Абсурд! Солнышко светит, природа оживает, птички поют, люди семьями гуляют в парке. А маньяк убеждает меня в том, что он действует во благо всего этого, что нас сейчас окружает!
- Ты же понимаешь, что мы этого не позволим?
- Конечно. Всё честно. А мы не позволим её уничтожить. Пусть судьба нас рассудит.
Оставалось только в который раз за день вздохнуть. Очень хотелось сказать «о-хо-хо» и передвинуть пару электродов в голове модификанта.
- Почему Авессалом с помощью того же Морбида не уничтожил вас или не нанял людей? Уж не спелись ли вы всей шайкой-лейкой? Уж больно вам всем на руку крушение корпорации, если это правда.
- Так что бы я ни сказал, ты разве поверишь? Он приходил, но нас не застал. Умеем мы, знаешь ли, быть незаметными. А вот про корпорацию ты прав. Теперь у нас больше свободы. Но сути дел это не меняет.
У меня снова мелькнула мысль о программе в голове. Одни только сплошные ассоциации с роботом, закинутым на другую планету и лишенным связи. Всё, что ему остается, это тупо выполнять команды, пока не сядет батарейка. Впрочем, подумал я, а чем другие люди от него отличаются? Только тем, что в их мозгах не копались так явно, как в лабораториях корпорации? Но ведь копались же…
Что я действительно понял, так это то, что в горле у меня пересохло, и я предложил Первому прогулять до магазина, чтобы выпить по пиву. Удивительное дело, но он согласился.
Вернувшись в парк с пивом, спрятанным в пакеты, мы продолжили нарезать круги и вернулись к разговору.
- Ладно, - вздохнул я, но уже как-то легче. - Я так-то понял примерно, о чем речь. И мы, и вы заняты общим делом, только подход разный. Если убрать все жутики и странные метафоры. Снова возвращаемся к старому разговору. Говоря твоими словами, муравьи должны убить мальчика с лупой и жить спокойно. А корова - сожрать человека.
- Да. Волноваться не о чем. Убийца в другой жизни станет жертвой. Как вариант.
- Популярная теория, но бездоказательная, – кривая усмешка исказила мои губы вместо улыбки. – Есть выход лучше. Ломать руки или вовсе отрубать. Ну, мальчику с лупой. Не запрещать же лупы!
Первый засмеялся, напомнив о скрежете ржавых давно не используемых деталей.
- Забавно. В этом есть смысл. Но кто будет рубить?
- Так мы и будем! Не преследующие личную выгоду люди, а чтущие только букву закона, который вроде бы как и слеп, но во многих случаях и слепой увидит зло. Зло это может быть настолько очевидно, что обыватель готов линчевать убийц без суда и следствия. Инстинкт – он такой. Или вовсе ввести новых опричников с полномочиями.
- Ага. А чего стесняться? Время полумер прошло, если по улицам свободно разгуливают такие как Авессалом. Если бы у него была отрублена рука и отрезан нос за его грехи, всем сразу было бы понятно, что за человек перед ними. Никто не захотел бы с ним иметь дел. Ибо, как говорится, на лице всё написано.
- Мы зашли в тупик, не находишь?
Я усмехнулся в свою очередь.
- Видимо так и должно быть, когда каждый прав, а толпа не жаждет тирана.
- Sic semper tyrannis! – ляпнул Первый невпопад. Похоже, пиво не пошло его электродам впрок.
Мы прошли мимо молодой мамаши с коляской, в которой плакал младенец. Усталая женщина обреченно трясла погремушкой. Я вполне мог допустить, что собственное дитя может так достать до икоты, что захочется его задушить подушкой. Но получить от этого кайф и повторить – вот это уже вне доступной мне правды жизни. Это именно та грань, что незримо отделяла меня от Первого.
- Зачем ты всё это мне говоришь? К чему эти попытки меня переубедить? Расскажи Старику. Я-то просто участник событий.
- Ну, может, надеюсь, что ты еще на развилке пути, а, может, просто тебя испытываю? – скрежетнул своим зловещим смехом Первый. Что-то он развеселился с пива-то.
Разговор окончательно меня утомил. Хотелось домой, к простым и понятным радостям вроде горячего ужина.
- Ладно, - понял моё состояние модификант. – Проехали. Итак, какой план? Вы же помните, что нам нужна Книга.
- А вы помните, что мы собираемся её уничтожить?
- Посмотрим, кому повезет.
- Значит, ждать ножа в спину?
Первый внимательно посмотрел мне в глаза.
- А от вас? Разве нет? Всё честно. На том и договоримся. В одном мы точно совпадаем: Булкина надо покрошить.
- Ха-ха, - согласился я с такой забавной формулировкой. - Я или, скорее всего, Старик позвоним.
Ответом мне был вежливый кивок.
- При всей нашей похожести мы удивительно не похожи, - вздохнул модификант. – А жаль. На прощание процитирую тебе, Кадмий, Карла Юнга, хорошо?
- «Человек становится просветленным, не воображая образы света, а делая тьму осознанной. Последняя процедура, однако, неприятна и потому непопулярна». На этом разреши попрощаться. Неизвестно, как и когда мы теперь встретимся. Но, удачи тебе! Тебе есть, о чем подумать.
Первый развернулся и неторопливо побрел по аллее. Из толпы к нему присоединился Креозот. Я вздрогнул. Скорее всего, от прохладного ветра. Высока вероятность, что через какое-то время мы схлестнемся насмерть. А, собственно, из-за чего? Добро, зло, свет и тьма… чтоб вас всех! В чем корень зла, какова подлинная причина, завязка всех этих событий, у которых вряд ли будет красивый финал? Бессмысленные вопросы.
В животе заурчало от голода. Но вместо того, чтобы двигать домой, я взял ещё пива и долго сидел на берегу реки, пока окончательно не продрог. Тихие воды древней реки отражали фонари набережной. Через мост двигались вереницы транспорта, автобусы были набиты людьми, возвращающимися с работы. Мир продолжал вертеться, пока всего-то несколько человек играли в свои теневые игры…
Квартира пропахла приятными запахами готовящейся еды. Светлана порхала на кухне, напевая. Готовить она любила.
Простой и спокойный вечер – это всё, что мне сейчас было нужно.
- Что-то случилось? – спросила девушка, оценив мой слегка потерянный вид.
- Всегда что-то случается, - ответил я, махнув рукой в сторону. – Не переживай.
Часть меня властно требовала перехода на Ночную сторону, где всё однозначно и понятно, но время ещё не пришло.
Настал день, когда раздался звонок Старика. Он радостно поведал мне, что завтра состоится моё посвящение, - мол, я дозрел, а уже послезавтра грядет сама акция по разгрому секты. Что за посвящение и куда, я не спросил. И не потому что не было интересно. Просто Железный Старик имел обыкновение говорить самое важное только тогда, когда считал, что время пришло. А пока он молчал. Либо считал, что я и так понимаю.
До сего времени мы были погружены в тренировки по рукопашному бою. Парни также натаскивали меня по стрельбе. Патронов извели столько, что болела рука, но к концу практикума я вполне уверенно поражал мишень, и на перезарядку уходило всё меньше секунд.
Даша, как и обещала, присылала нам фотографии загородного Центра, где так активно строились сектанты, с подробным описанием коммуникаций и систем охраны. Единственное, что оставалось недоступно, это подземный комплекс, бывший некогда простым подвалом под жилым домом, разросшийся вглубь и вширь, и служащий для проведения обрядов. Не то, чтобы туда у Дарьи не было доступа. Проносить внутрь телефоны и т.п. никому не позволялось.
Не знала она, так же, где хранится Книга. К этому дню все мы были прекрасно в курсе, что это за литература такая, и какой ценой написана. Понимали мы и тот факт, что Авессалом близок к её завершению, для чего была назначена дата и подготовлены жертвы. Лично мне этот момент не давал покоя. Нутром я чувствовал, что есть некая закавыка, но оформить её в претензию я не мог. Скорее всего, либо не хотел замечать очевидного, либо просто доверял тем людям, которые и заварили эту кашу.
Я бы предпочел забросать Центр «Бессмертных братьев и сестер» коктейлями Молотова, не дожидаясь никакого часа Икс. На это мне справедливо возражали, что внутри могут быть дети и неофиты, по глупости своей едва вступившие в секту. Тогда как самые главные и ужасные вполне могли скрыться, ибо свои имена и лица держали в тайне. Авессалом неплохо подстраховался, как я понял со слов Даши. До завершения Книги никто его тронуть не смел, так как только Булкин мог связываться со своим потусторонним источником. А уже после обряда гуру планировал отбыть в свой мир, чтобы править там безраздельно, пока здесь у нас его ближайшие ученики, набравшиеся достаточно сил и мудрости, продолжают продвигать учение о победе над смертью, и сам великий учитель рулит всем из тени.
И последнее: Даша, без утайки рассказав про то, какой ценой пишется эта Книга, а также достигается здоровье и долголетие адептов, навсегда подвела черту нашим и без того «никаким» отношениям. Надежды на то, что пребывание в секте пройдет для неё как месячный курс кройки и шитья полностью незамеченным, больше не было. Она всё поставила на одну карту, ведомая заботой о Вике. Я же теперь слышал и видел одно: как её непомерно раздутое эго реализовывало свои амбиции и загоняло чувство вины в смрадный позабытый всеми чулан. Факт, что она обратилась ко мне только тогда, когда по-настоящему прижало, и Авессалом возжелал себе одаренную супругу, а прислуживать этому демону у неё явно не было никакого желания.
И, конечно, она клялась и божилась, что в обряде с принесением жертв ни разу не участвовала. А как узнала, так глаза и открылись. Но терпела ради дочки.
А вот что ожидало Вику, мне было интересно. Лапкина уверяла, что «лечение» дало результат, и дочери больше ничего не угрожает. На справедливый вопрос, почему тогда не сбежит, Даша сказала, что у Булкина руки длинные, и длинные не буквально, а скорее метафизически, и что сначала неплохо бы угомонить «великого учителя».
Что делать с Авессаломом я не представлял, но Леонид велел не переживать: мол, это уже его забота. Нам следовало сначала разобраться с физической оболочкой некроманта, а после уже либо закрывать «дыру» в иной мир, либо же и вовсе прогуляться туда и «навалять» тамошнему демону – и делов-то! Как пожурить соседского сорванца.
По итогу план был простой: в нужное время мы с парнями заходим в подвалы, щемим сектантов и уничтожаем Книгу. Старик нас прикрывает на случай непредвиденных обстоятельств. Первый с Креозотом в это время «наводят суету» на поверхности, отвлекая на себя охрану и особо ретивых сектантов. Очевидно, что они надеялись перехватить нас с Книгой на выходе и забрать её, но на этот счет у нас было иное мнение.
Времени до сего действа оставалось не так и много.
Ночью я спал как младенец, насосавшийся грудного молока. Нервничать, даже понимая, как подвешено наше будущее, я уже не мог. Хотелось бы соврать, что нервы закалились так, что стали похожи на толстую проволоку, но дело было в том, что я жутко устал. Без меры радостный от того что выпал, наконец, полностью свободный день, без тренировок и муштры, я провел его в рок-клубе, заправляясь пивом в компании друзей и Светланы. Очень хотелось побыть вдалеке от треволнений мира и почувствовать себя простым человеком с нормальными желаниями помимо разгрома инфернальной секты.
Утром за мной заехали Странники, веселые и возбужденные. На вопрос, что меня ждет, они только сказали, что мне понравится.
Так, с шутками и прибаутками, мы и приехали к Леониду. Дом у него был огромный, места хватало. На участке стояла баня, присутствовало несколько грядок, и был разбит фруктовый сад. Дом стоял на пригорке, последний в населенном пункте, откуда открывался потрясающий вид на узкую ленту реки и заливные луга на другом берегу.
Вот в эту реку мы и ныряли, распаренные в бане. Железный Старик не пожалел денег и накрыл шикарный стол со спиртным и закусками, шашлыками и пирогами. Вот уж чего я точно не ожидал. Веселились мы как в последний раз.
Банные процедуры с вениками и нырянием в реку перемежались, хм, настоящей попойкой, ломая все мои представления о Ночных Странниках. Ели и пили, что называется, от пуза.
В какой-то момент Леонид потребовал внимания.
- Пришло время прикоснуться к сакральному славянскому знанию, Аркадий, - сказал он, задорно улыбаясь. - Не нужны нам Авессаломы и Кастанеды с их пейотами, не нужны нам будды и шамбалы, а лекарство нужно нам от тоски древнерусской же!
«От тоски» Старик нацедил нам из огромной бутыли по стакану самогона на морошке, который мы все тут же и выпили, не поморщившись.
Леонид вышел на край своего участка, чтобы открывался добрый вид, и загудел трубно голосом, подражая, как мне мнится, пению волхвов или сказителей древности:
- Ой вы, гой еси, добры молодцы! А не показать ли нам силушку богатырскую?
К тому времени мы закончили с баней. Старик и Странники переоделись в белые косоворотки и темные льняные шаровары. Подобный же комплект одежды был выдан и мне.
Кто-то из парней включил запись на CD-проигрывателе с раскатистыми переливами гармони и веселым треском балайки.
- Бой не в злобе! – напомнил Леонид и пояснил мне: - Бьемся на кулаках в полную силу, двое надвое. Поехали!
Себе в напарники он забрал Яшу Короеда. Раззадориваясь, бойцы приседали и били себя в грудь. Кое-как, поймав волну, к ним присоединился и я. Сделать после нескольких стаканов это было легко. Думать о том, что я попал в какую-то языческую секту, мне не хотелось. Не до того было.
Когда Старик дал отмашку, мы сошлись в кулачном бое. Полетели смачные удары, кость ударила в кость и брызнула первая кровь. Все, премного довольные собой, разошлись по сторонам. Мощная волна эйфории медленно и уверенно поднимала меня над землей.
- Забудь ты про свой бокс! – крикнул Старик. – Хлесткий удар должен быть. Как плетью.
Он прошелся по молодой траве, извиваясь и нанося удары в воздух одновременно обеими руками, показывая как надо.
- А ну-ка, навалились все разом!
Мы втроем атаковали вроде бы тщедушного хоть и бодрого пожилого человека. Леонид играючи сбил наши руки, извернулся и каждому подарил по смачной оплеухе, раскидав нас как детишек, переплясавших на утреннике и перепивших забродившего яблочного сока.
- Ну-ка, еще раз, робятушки! Да веселей, веселей! Эх, размахнись рука! Раззудись плечо!
Железный Старик прошелся вприсядку, будто молодой танцор. Легко вскочил и встретил нашу атаку быстрыми хлесткими тычками, наносившимися из абсолютно не предсказуемых свободных стоек.
Вспыхнули искры в голове и мир накренился.
С гудящей головой я лежал на земле, не обращая внимания на текущую из носа кровь, и, раскинув руки, смотрел в чистое небо, заслонившее собой всё мироздание и режущее глаз первозданной сияющей голубизной. Мне казалось, что я, как птица, парю в вышине. Птица вольная, птица хищная. Изнутри рождался счастливый смех, который не нужно было сдерживать или как-то подталкивать, подпитывать извне. Он шел от истоков, он означал подсоединение и слияние с самой Жизнью. Сложной, опасной и трудной, но непознаваемо прекрасной. И ничего более желалось, как только жить, жить и жить. Так, как хочется. Так, как и должно. Свободным настолько, насколько это возможно.
Да, Авессалом и все прочие «радости» жизни – всё это никуда не делось, но уже не цепляло абсолютно. Я принял мир таким, какой он есть, увидев его без прикрас, узрев своё место в нем. Познав своё право быть собой и действовать свободно. Следовало сделать всё, что от меня зависело, в создавшейся ситуации с сектой. Прочее было не важно. Во всяком случае, не сейчас. А, впрочем, и никогда, кроме как в узкой точке пространства и времени. Мир стал пронзительно ясен.
Я парил один в вышине, но твердо, образно говоря, стоял на ногах. Земля ощутимо холодила потную спину, словно сурово ласкала уставшего землепашца после страды, намекая лично мне на гармоничное слияние духа и тела.
Леонид понял моё состояние.
- Вот это и есть, Аркаша, лютое славянское самадхи. Запомни это чувство. С ним горы свернешь.
А потом мы все сели за стол, полный закуски, и вскоре он закружился, как колесо, унося меня в далекие дали. Пользуясь тем, что я уже изрядно пьян, Старик всё подливал и подливал, приговаривая, чтобы я не забывал сакральную мантру древних волхвов: «нах» и «пох». Погружаясь в темное синее море морошкового самогона, я слышал счастливый смех друзей, и мне было так хорошо…
С утра ожидаемо раскалывалась голова, мутило, а мир конкретно сузился до необходимости как-то поднять тело с кровати, чтобы хотя бы попить воды. Видит Бог, сам Иловайский встал бы сейчас из гроба, чтобы сказать: «это конец русской истории».
За столом в одиночестве сидел и пил чай с баранками вечно бодрый Старик. Рядом стояла трехлитровая банка, полная мутного рассола, в котором плавали ветки укропа и несколько огурцов.
- Худо. – Не то утвердительно, не то вопросительно бросил он через плечо, услышав, как я заворочался и закряхтел, с трудом дыша. – Это и есть беспощадный русский дзен, Аркаша. Счастлив то, кто его познал. Попей рассольчику, восстанови баланс электролитов.
Кое-как я добрел до стола и выпил мелкими глотками соленую целительную жидкость, а уж после потопал в туалет, чтобы справить нужду и ополоснуться. Попытки понять хоть что-то про дзен ни к чему не привели. Ну, да. Дзен можно испытать, а вот чтобы понять – никогда. А беспощадность его русской разновидности пропитывала каждую клеточку организма, и не было милее мысли об избавлении. Это мне было яснее ясного.
По возвращении меня ждал стакан самогона и тарелка дымящегося нажористого супа с торчащей из овощей и жирного бульона мясной костью.
- Давай, - велел Старик. – Полечись, поешь и поспи ещё. И завязывай с алкоголем. Сейчас, и в принципе. Ночь будет трудной. Конкретна эта, да и вообще.
Меня не пришлось упрашивать, и к концу трапезы я чувствовал, что кровь бодрее потекла по венам. Меня мгновенно разморило, и я лег обратно в постель. От живота расходилось приятное тепло.
Проснувшись часа через два, я почувствовал себя значительно лучше. Сердце дернулось, как испуганная птица, когда вернулась память и ощущение времени. Интересно, сколько у меня еще его было, прежде чем мы поедем на дело?
Я увидел лежащую рядом грязную косоворотку и задал вопрос Леониду, который, прикрыв глаза, сидел на скамейке:
- Так что, вот так в косоворотках и поедем?
Старик открыл глаза, задорно усмехнулся и подмигнул мне.
- Вообще-то я пошутил. Мы тебя разыграли вчера. Запомни, Аркадий: никого не слушай. Даже меня! Парадокс жизни в том, что каждый считает себя правым. И, в определенном смысле, так оно и есть.
- И Авессалом? – сам собой вырвался вопрос.
- И он тоже. Иначе бы за ним люди не тянулись. Но это не наш путь. Наш же - начинается с доверия самому себе. Себя слушай, и точка. Ошибайся, учись – всё это твоя жизнь, и твой опыт. Совет нужен? Подскажем. Но выбор ты делаешь сам, и сам же берешь ответственность за свой выбор. Жить, идти по Пути и встречать смерть – только тебе одному. И только это имеет значение. И в этом же главный критерий истины: не верь, когда говорят «слушайте меня» или «делай так». Никто из живущих «там» не был, потому и верить некому. Это только твой Путь, и только твой. И спросят с тебя.
Я не стал уточнять, кто именно спросит. Вроде, как-то интуитивно понимал.
- А зачем тогда это всё было вчера? Косоворотки эти, самадхи?
Я, конечно, слегка запутался, но решил поразмыслить позже, будучи железобетонно уверен, что это время у меня обязательно будет. Что ж, допустим, Булкин прав – имеет, так сказать право на свои зловещие опыты. А люди, которые ему доверились, что с ними? Переложили с себя ответственность, выходит?
Леонид гортанно рассмеялся, будто печную трубу прочистил.
- Урок, наглядный. Не понравилось разве? – Мужчина вздохнул. – Мне казалось, что тебя проняло? Стоило только показать куда, а ты уж тут как тут! А если я тебе завтра скажу крапивой стегать себя, тоже согласишься?
Я промолчал, размышляя, и просто покачал головой. Это вызвало новый взрыв смеха.
- А зря. Это весело и полезно. Что делают дети, когда позволяет ситуация? Играют. Что сказал Христос? «Будьте как дети». Ты – это ты, и точка, в какие бы одежды не рядился. Просто не принимай косоворотку за суть. Потому как в следующий раз оденемся в кимоно. – Он снова подмигнул. - Такие вот игры… в тени.
- В тени? – у меня возникло острое чувство дежа вю.
- Ага, - нагло, как кот, успевший своровать и сожрать всю сметану, ухмыльнулся Старик. - Потом догонишь, Аркаша. Такова цена свободы в нашем свободном от свободы мире. В целом-то понял?
- Ну и славно! Свободен, как говорится. Отдохни пока, время ещё есть. Или на реку сходи, ополоснись. Ребят подождем. А я оружием займусь…
Я уже закрыл глаза, как меня дернуло спросить:
Старик не удивился этому вопросу.
- В общем плане? Зависит от уровня сознания. Так-то, в чем ценность добра, если нет противовеса? Как тогда жизни высекать искру? Болезни, смерть, нищета, потери, обман, насилие – в определенной точке, согласись, это трудно назвать добром. А вот для духовного человека картина будет иной. Для него зло только одно: невежество, омраченность сознания, принятие игры теней за реальность, своей тени - за самое себя. Но ты не прыгай пока так высоко. Мысли ясно, живи просто. Совершенствуйся в том, чем занимаешься. Будь собой, не обманывай себя, и ты не пройдешь мимо, когда зло случится в твоей жизни. Не перепутаешь, как бы «в общем» не выглядела картина мира. Булкин угрожает тебе лично и твоим близким. Одного это достаточно, чтобы среагировать. Не говоря уже про смерти людей и нарушение законов бытия.
- Хм, - отреагировал я глубокомысленно.
- Ага. На самом деле, именно «в широком» смысле я одобряю его опыты. Это интересно как феномен, как сдвиг парадигмы мышления, как революция, как расширение границ познанного. Но Вселенная однозначно дает понять, что лавочку пекаря Булочкина пора прикрыть.
- Я не понимаю: зачем было ждать? Столько жертв!
- Э-э-э, да, а-ха-ха, да чтобы не скучно было! – он вскинул руки в шутливом защитном жесте. – Шучу! Книга должна быть написана.
Мозг мой тогда превратился в кисель, и соображал слабо, иначе я бы сразу увидел определенную закавыку. Но тогда пропустил мимо ушей.
- Не понимаю, - тяжело вздохнул я и откинулся на подушки. Голова кружилась.
- И не надо. Просто делай своё дело. Только великое эго, - смех, - стремится разобраться со всеми большими делами в мире, не способное донести окурок до помойного ведра. Наша задача уничтожить секту. Она свою роль сыграла. Попутно нужно освободить твоих близких. Всё. Поспи лучше.
- Сомневаюсь, что тебе бы захотелось принять участие в опытах Авессалома.
Старик хмыкнул и скрестил руки на груди.
- Я на своем месте, а ты на своем. Кто-то играет роли палачей, кто-то – жертв. А если бы, да кабы…
Не сказать, чтобы мне понравилась эта реплика. Слишком уж она перекликалась с тем, что вещал не так давно маньяк Первый. А Дашина идея о «революции на небесах» уже не казалось такой дикой. Как мне все эти люди стали дороги с их правдами!
Меня, конечно же, слегка мучили подозрения, чему крайне способствовало похмелье. Но сомнений, хм, в своей роли у меня не было. Я и верно на своем месте. К тому времени мне не составляло труда отделять внутреннее чувство обязательного свершения от потока мыслей, личных хотелок и прочего.
Я завалился, наконец, спать.
Хватит думать, ей-богу, пора делать.
