CreepyStory

Здравствуйте, дорогие пикабушники. Ситуация следующая : я начинающий игродел, буквально недельку назад довел до ума свою первую игру. Потратил на нее я больше полугода жизни и миллиарды нервных клеток.

Разумеется, никакой агрессивной рекламы и доната в игре нет, очень повезет, если я заработаю на разовый проезд в метро. Да и не в деньгах дело, я действительно постарался сделать что-то качественное, добротный хоррор на вечер с каким-никаким, но сюжетом и собственной атмосферой. Масштабом, разумеется никаким и не пахнет, но в игру вложена душа, как бы банально это не звучало. Я не заинтересован в том, чтобы содрать с вас бабки, я лишь хочу, чтобы кто-то оценил мои старания. И не важно, негативной или положительной будет эта оценка.

Со вступлением закончили, теперь, собсна о самой игре.

Играть тебе предстоит за малого парнишу, восьми лет, родители которого оказались ну прям трушными трудоголиками. В следствии чего, они задерживаются 3 дня подряд на работе до ночи. Как оказалось, мальчик зря боялся, ведь в первую же ночь к нему явилась добрая фея, нежно спела ему колыбельную и заботливо уложила мальчика спать.

Разумеется, хуй там плавал. Никаких фей, только лютые страхоебищные существа, желающие высосать сучью душонку главного героя. Каждую ночь - новый уродец, со своими особенностями и слабостями. Только от тебя зависит, дождется ли мальчишка своих родителей или растворится во тьме одной из ночей.

Пока игра доступна только на Play Market.

При создании вдохновлялся Five Nights at Freddy's, любителям подобного стопудов зайдет.

Всем, кто прочитал, огромнейшее спасибо за уделенное время и внимание.

Если у кого-то есть какие-либо вопросы, завайте их в коментах, на все отвечу)

Часть первая

Когда мне было 20 лет, я устроился на работу, чтобы зарабатывать карманные деньги, компенсируя свою неуспеваемость в местном колледже. Стипендия была не высокая, поэтому не удивительно, что многие из студентов подрабатывали где-то в свободное от учёбы время.

Моим новым работодателем была одна из тех компаний по уборке жилых помещений с полным спектром услуг. Я не буду говорить и перечислять все услуги предлагаемые компанией, так как по ходу истории вы сами всё поймёте.

Настоящее название организации вам мало что скажет, и чтобы было понятнее я буду называть её Clean shit или по другому "уборка дерьма". Думаю это название вполне подходящее.

Я стал "чистильщиком" и был одним из двух типов людей, которые трудились там.

Одни студенты, нуждающиеся в дополнительных деньгах, совмещающие учёбу с работой как я, и 40-летние неудачники, которым было все равно, в каком дерьме возиться в течение дня, главное чтобы хватало заработка на посиделки в баре, заливаясь дешёвым пивом всю ночь напролёт.

В этой профессии также было много достойных людей, но они, как правило, не задерживались надолго.

В отличие от других подобных компаний, КлинШит нанимал только тех, у кого и выбора особо не было: бывшие заключённые, алкоголики, студенты и не только. Потому что такие всегда были согласны работать за копейки, и выполнять всё что скажут.

Виды работ по уборке были самыми разными.

Самый распространенный — после пожара на кухне. Как правило, это была какая-то выспавшаяся домохозяйка, которая поставила на плиту разогревать свой завтрак, а затем засыпала на диване.

Срабатывала дымовая, пожарная сигнализация, дети, испугавшись, просыпались и будили маму, после все благополучно выбирались из дома. Затем приезжали пожарные и заливали все водой и пеной, оставляя после себя колоссальный беспорядок в виде чёрных от дыма потолков, залитых водой стен из гипсокартона, мебели, разбитых стаканов и посуды.

Как только пожарный эксперт осматривал место происшествия, домовладелец звонил в КлинШит, а я одевал комбинезон, садился в свой служебный фургон и отправлялся в путь, чтобы провести день, вытирая сажу с окон, собирая в мешки горы разбитой посуды, остатки обгоревшей мебели и засасывая оставшийся пепел в самый мощный промышленный пылесос.

На следующий день приезжала бригада мастеров по ремонту и устраняла оставшиеся последствия.

Редко, но были случаи когда некоторые сотрудники отказывались выполнять что-либо худшее, чем уборка после пожара или после затопления жилого помещения, но мне всегда нравилось решать более сложные задачи. Начальство конечно не оставило это без внимания и в итоге мне всё чаще и чаще приходилось браться за самую отвратительную работу.

Например, каждые пару недель нашу компанию нанимали для уборки мест сцен самоубийства.

Все не так плохо, как вы могли бы подумать.

Обычно к тому времени, как я приезжал на место, следователи уже заканчивали свои дела, тело уже не было, полицейские задавали свои вопросы, опрашивая соседей, а группа криминалистов уже изъяла все улики.

В этот момент у домовладельца обычно оставалось немного больше, чем плохие воспоминания и пятно на полу, и моя работа заключалась в том, чтобы оттереть это самое пятно.

Более подготовленные из них почти не оставляли беспорядка, выбирая ванну для своего последнего отдыха, прежде чем порезать запястья или проглотить горсть таблеток. И только темная полоса на стенках ванны показывала последнюю отметку находящийся в ней до этого жидкости, но обычно не было никаких признаков и намёков на то, что конкретно там произошло.

Тем не менее домовладелец обычно заставлял меня вытаскивать и выбрасывать ванну, оставляя пустое помещение, чтобы установить новую или поставить душевую кабину.

Думаю, им не понравилась бы идея принять душ или ванну в том же месте, где любимый человек лежал мертвым и разлагался часами, днями, может быть, даже неделями, прежде чем его обнаружили.

Они нанимали именно нас, потому что в моем районе сотрудники многих постоянных подрядчиков не могут дотронуться до ванны с трупом или где он лежал из-за правил гигиены труда.

Однако некоторые из мертвых были менее вежливы. Люди, которые ложились в кровать, в том числе многие пожилые люди, выбирающие естественный уход, оставляли после себя довольно большой беспорядок на простынях и матрасе из-за различных жидкостей, которые имеют тенденцию выходить из тела после смерти. Кровь и рвота были довольно частыми добавками от "резаков и передозировщиков" соответственно. Передозировщиками я называю тех людей, которые отравились таблетками и препаратами, ну а резаки вы сами понимаете.

Очистка включала в себя немногим больше, чем завернуть все в полиэтиленовый пакет и вынести его для надлежащей утилизации биологически опасных отходов - и это услуга, которую КлинШит предоставляла за отдельную сумму и причём не малую.

Бывали и действительно грубые люди. Сумасшедшие, шизики, и наркоманы. Те, кто решил свести концы более быстрым способом и приставил дуло к виску или засунул в рот. После таких, как правило, было много работы и тратилось больше времени на уборку. Я избавлю вас от мельчайших подробностей, потому что это просто жесть.

Но не хуже того беспорядка было выражение лица супруги или родителя, который имел несчастье обнаружить тело и увидеть своего любимого человека в таком состоянии. Одно могу сказать точно. Такие люди уже никогда не будут прежними внутри.

Теперь, если все это заставит вас пересмотреть свой профессиональный выбор в отношении карьеры уборщика и возможно, вы еще раз подумаете, когда я расскажу вам эту историю.

Я проработал в КлинШит на тот момент уже около года, когда однажды рано утром меня отправили на работу. Мой босс не сообщил никаких подробностей, только прислал в смс адрес и номер заказа с пометкой «полная чистка подвала», добавив, что кто-нибудь объяснит мне подробности, когда я приеду на место.

Расплывчатые инструкции всегда были плохим знаком. Я подготовил один из больших контейнеров с полным набором рабочего снаряжения и отправился в путь. Это место было трудно найти, дом находился в стороне от проселочной дороги, в лесу на окраине города. Навигатора у меня не было, а качество связи на смартфоне оставляли желать лучшего.

Немного поплутав и пару раз свернув не на ту дорогу, я решил, что попал в нужное место, когда заметил одного из моих товарищей по уборке, Курта, ожидавшего на подъездной дорожке возле своего авто.

Не было ничего не обычного в том, что нас порой вызывали прямо из дома на работу в выходной день. Курт был другим чистильщиком нашей компании, 40-летним лоботрясом, без семьи, детей и часто налегающим на спиртные напитки.

Но как бы то ни было, Курт был достаточно надежным и предпочитал оставаться трезвым, по крайней мере, до тех пор, пока работа не была полностью сделана. Он курил сигарету, а какой-то нарядный тридцатилетний парень в костюме и галстуке, держа в руке папку, кричал и возбужденно махал ему рукой.

Я узнал этого парня: это был агент по недвижимости местного банка, который часто нанимал КлинШит, чтобы сделать отчужденные права выкупа более презентабельными, прежде чем выставлять дом на продажу.

Подобные работы были одними из самых худших, хотя запекшаяся кровь там встречалась редко. Вместо этого нам приходилось иметь дело с горами мусора, разбитого стекла, использованных шприцов, поранившись об которые можно было подцепить какую-нибудь болезнь или работать без света и водопровода, потому что местные наркоманы вырывали провода и трубы, чтобы продать их на металлолом, а то и вовсе рисковали быть застреленными недовольным бывшим домовладельцем, который намеревался отомстить тому бедолаге, стоявшему на «его собственности» по приказу «этого долбанного банка».

Я почти почувствовал облегчение, когда узнал, что этот дом — совершенно другой случай.

Немного забегая вперёд.

Примерно шесть месяцев назад выяснилось, что несколько исчезновений людей по всему штату были делом рук местного психа, который использовал свой подвал в своих злодеяниях.

Кроме того, полицейские уже нашли парня, свисающего с потолка того самого подвала, так что, по крайней мере, преступника больше нет. Полицейским посчастливилось выйти на след, когда одной студентке колледжа удалось вырваться из рук психопата и она чудом избежала похищения.

Копы имея информацию о том, как выглядит маньяк начали масштабный розыск по всему штату. У них также появилось несколько зацепок именно в этом районе, от продавцов круглосуточных магазинов, которые не раз видели похожего по описанию человека и чьи рассказы были подтверждены видеозаписями с камер наблюдения.

Они начали обыскивать местность, и наткнулись на этот дом вблизи леса. Поняв, что входная дверь заперта и внутри никого нет, я полагаю, они стали осматривать придомовую территорию, как вдруг один из копов увидел в окне подвала жуткую картину. Когда они вломились в дом и спустились в подвал, то поняли что свисающий на верёвке привязанной к балке человек подходит под описание чудом спасшийся студентке.

В полиции пришли к выводу, что психопат, окончательно слетел с катушек и накинул на себя петлю.

Агент по недвижимости обернулся, когда услышал, как мой фургон подъехал к уединенной подъездной дорожке, и выразил облегчение, прежде чем снова покраснеть от волнения. Он уже кричал на меня еще до того, как я въехал во двор зажавшись между Civic Курта и серебристым купе агента.

Я спокойно вышел, подошел к задней части фургона и начал разгружать оборудование, пока он бормотал о том, что они наняли нас и оплатили работу несколько недель назад, что-то о дне открытых дверей до которого осталось два дня и что-то о судебных процессах. Видимо это были его мысли в слух.

Агент:

- Все хотят денег, но работать никогда не торопятся. Ленивые иммигранты!

- Я приехал сюда, как только мне позвонил мой босс, сэр.

- Начинайте живее! Я потеряю деньги если вы облажаетесь и не успеете в срок!

Хотелось послать его куда подальше, но я стерпел и этот му*ак повел меня, и Курта по тропинке, выложенной каменной плиткой, к двери, затем по коридору и на кухню, где находился вход в подвал.

Он попытался повернуть ручку, но, дверь не поддалась.

Я собирался вызваться добровольцем, и открыть дверь, как вдруг заговорил Курт.

- Подождите, дайте мне попробовать, думаю я и сам смогу открыть её для вас, сэр!

Агент выглядел необычайно облегченным, и не задумываясь отступил ко входу в кухню, словно готовый при первой возможности бежать быстрее к своей Audi.

Я инстинктивно приготовился, когда Курт резко толкнул дверь и она распахнулась.

Я отшатнулся, глаза заслезились, желудок и горло начали бороться за то, в каком направлении должен был пойти мой полу переваренный завтрак. Я подавил эту борьбу и смахнул слезы, когда услышал, как Курт хрипит, пытаясь дышать через свои прокуренные легкие. На мгновение я даже позавидовал его выжженным пазухам, так как он, казалось, почти не беспокоился, в то время как я был на грани потери сознания.

Прежде чем я смог полностью прийти в себя, я услышал, как агент крикнул, что нам нужно успеть до 10 утра завтрашнего дня, как раз к тому времени, когда приедут строители, чтобы превратить эту помойку в подвале, в уютную игровую комнату или еще какое-то дерьмо.

А потом, с громким выхлопом мощного купе, этот му*ак надавил на педаль газа и умчался.

Темнота, как густые чернила каракатицы, окутывала переулок. Задумчиво подмигивал треснувшим плафоном недобитый фонарь вдалеке. Входить в эту темень было всегда страшновато, даже несмотря на то, что я люблю ночные прогулки, особенно в безлунные ночи. Тишина, одиночество, тьма, что может быть прекрасней? Прекращается извечная городская суета, исчезают толпы с улиц, город затихает и погружается в ночной торпор. Самое время для меня. Люблю вот так ночью прогуляться по городу. Людей нет, машин тоже почти нет. Последнее время, конечно, и людей, и машин сильно больше стало, но, как правило, поздним вечером всё остается таким же, как и многие годы назад. Люди боятся темноты. И того, что в ней бесшумно бродит. Меня не боятся, хотя я тоже люблю бесшумно бродить в темноте. Ну да, я странный, мне всю жизнь это говорили.

Не видно было ни зги, но я всё равно знал, что в глубине переулка должен кто-то быть. Обязательно должен, ведь на перекрёстке был Знак. Для обычного человека он не выглядел бы чем-то особенным, просто самая обычная нечитаемая загогулина, криво и косо выцарапанная на штукатурке. Граффити и граффити, чего в нём особенного. Вообще, наши должны благодарить графитчиков, ведь именно благодаря последним Знаки совершенно теряются в море бессмысленных потуг на самовыражения бесталанных варваров. Впрочем, кто знает, может быть, именно из практики писания Знаков, вполне вероятно, и произошла традиция малевать всякую малопонятную хрень на стенах. Разница только в том, что каракули на стене выведет маркером любой сопливый дегенерат, а вот Знак выведет лишь человек особого толка, способный понять значение Знаков, прошедший долгое и довольно мучительное Посвящение. Ходят слухи, что Знаки способны творить только те, в чьих жилах течет кровь древних Змеелюдей, а таких очень мало. В старых книгах написано, что Змеи с человеческим родом контактировали очень редко и неохотно, а потомство от них и того реже получалось. Да и побили Змеев в стародавние времена почти под корень, уж очень страшное они делать умели.

Проклиная темноту и безответственную молодёжь, расколотившую освещающие когда-то улочку фонари, я направился в переулок. Нужная мне дверь находилась в самом конце, за строительными лесами, которые тут стоят уже третий год, и мусорным баком, который иногда перемещается на другую сторону переулка, поэтому я двигался медленно и осторожно, почти наощупь, дабы не познакомиться с этим баком поближе. Иногда под подошвами хрустел какой-то невидимый мусор, прогремела пустая пивная банка. Вот и нужная дверь. Не зная, что это именно дверь, можно запросто пройти мимо: выкрашена она той же краской, что и стена, наличников нет, как нет и никаких отверстий, положенных нормальным, добропорядочным дверям, и тем не менее я стучу, и замираю в ожидании. Ждать обычно приходится долго. Прошлый раз, помнится, стоял тут не менее двадцати минут на морозе, и страшно замёрз.

На этот раз, однако, ждать пришлось недолго, минуты три, может быть, четыре. Дверь бесшумно отворилась, изнутри ни звука и так же темно, как снаружи. Понять, что дверь открылась, можно только по току чуть более тёплого воздуха, и легому шуму удаляющихся шагов. Перешагнув через высокий порог, ощупью нашариваю ручку двери и аккуратно закрываю её. Изнутри тяжёлый засов, сработанный так, что двигается абсолютно бесшумно. Придерживаясь рукой за стену, иду вперед, коридор дважды поворачивает, и становится светлее. На стенах тусклые светильники, дающие света ровно столько, чтобы было видно хоть что-то. В глубине коридора таится ещё одна дверь, на этот раз самая обычная, с массивной медной ручкой, на которой выгравирован ещё один Знак. Я касаюсь его рукой, Ничего вроде бы не происходит, но ручка поворачивается, и я попадаю во внутренние покои. На моём запястье вытатуирован другой Знак, и я знаю, что без этой татуировки войти бы я не смог. Не знаю, как это работает. И вообще мало кто знает. Одно слово, магия. А среди людей магов нет, да и не было никогда, не людское это дело. Попытки-то, конечно, были, только кончались плохо. Люди от занятий магией с ума сходят, а то и чего похуже. Один вон, в Лондоне, в начале 18 века прочитал кое-что такое, чего читать не велено, да и превратился незнамо во что. До сих пор про него вспоминают, а ведь нашли-то его тогда и уничтожили довольно быстро, но натворить делов он сумел. Да что говорить, даже нанесение Знаков очень сильно влияет. Я до Посвящения оливки не ел и вообще не понимал, что это за гадость, а сейчас что? За уши не оттащишь. Куплю килограмм, и сьем килограмм. Два куплю, сьем два. Большее количество не пробовал покупать, боязно чего-то. Не слышал об отравлении оливками, но в медицинские справочники в качестве прецедента попадать не очень хочется.

Алхимик, как всегда, сидел в своём кресле возле окна. Рядом на столе уютно горела калильная лампа. Всегда хочу его спросить, как он ухитряется сохранить столько антиквариата, все эти годы, да всё забываю. На столе, как обычно, сотни разнокалиберных пузырьков, на полках таинственные приборы из гнутого хитрым образом стекла и меди, а в последние годы добавились еще приборы из сверкающей нержавейки. Как всегда, сперва он долго меня разглядывает, изредка что-то бурча себе под нос, иногда подходит, выбираясь из своего кресла, оттягивает веко, оценивает цвет белков моих глаз, а может, и совсем другое что-то. Как-то, помню, заставил меня сплевывать в пузырек, унёс его куда-то, долго не появлялся. Вернулся мрачный. Объяснять ничего не стал, на вопросы не ответил. Да я особо и не спрашивал, исстари повелось, что Алхимики -- народ странный и опасный, очень себе на уме, и иметь с ними дело следует крайне осторожно и осмотрительно. Ибо были прецеденты. Каспара Хаузера бес попутал подшутить над горбуном-алхимиком, и что с ним стало? То-то же. Молчи погромче и целее будешь.

Но сегодня он весел, насвистывает что-то себе под нос. Дернул меня за ухо, постучал по суставам, довольно чувствительно саданул основанием ладони по спине. Жестом ткнул на стул у стены, я долго думать не стал и сел, положив перед этим пустой флакон на край стола. По договору я обязан возвращать флаконы, не знаю уж, по какой причине, но, видимо, это нужно. Даже разбитые. Вплоть до последнего самого маленького осколка. До сих пор помню, как ползал с лупой и пинцетом, собирая крошечные кристаллики, когда не в меру любопытная тогдашняя моя пассия ухитрилась найти флакон и выронила, в испуге, увидев, что я её заметил. Хорошо хоть, он был пуст.

Прихватив флакон, он почти бесшумно скрывается за боковой дверью. Я, хоть и замёрз порядком, не делаю попыток придвинуть стул ближе к камину, хотя искушение сильное. Хозяину это не понравится, а что такое, когда алхимик недоволен, знают все. В наших кругах новичкам рассказывают историю, как один не слишком удачливый клиент без спроса потрогал чучело птеродактиля, висящее в кабинете алхимика, так потом лет триста мучался. Алхимик ему такое снадобье соорудил, что бедняга, большой любитель противоположного пола, ни к одной женщине не мог прикоснуться, сразу белел и в обморок падал. Урок был понят правильно, Гильдию Алхимиков и раньше-то уважали, а после этого случая зауважали ещё больше.

Спустя недолгое время хозяин мастерской вернулся, и вожделенный флакон, завёрнутый в пергаментную бумагу, лег в мою ладонь. Но, против обыкновения, алхимик после этого не вернулся в своё любимое кресло, а направился к шкафчику, занимающему место под окном. Достав оттуда пузатую бутыль и два довольно кривых стакана, он налил прозрачной жидкости в оба, а один протянул мне. Выжидательно уставился. Я глотнул, и горячий комок пронёсся по пищеводу, в нос ударил тонкий можжевеловый аромат. Джин. Крепкий и отменно хороший, давненько я такого не пробовал. Мастер, не мешкая, налил ещё. Сам он пил мелкими, почти незаметными глотками, и себе второй раз наливать не стал. А я без раздумий взял стакан, отпил сразу половину и блаженно замер, крутя его в руке. Неровное, чуть зеленоватое стекло... Какой, интересно, это век?

-- Я слышал, вы иногда беретесь за небольшие подработки, мастер, -- сказал Алхимик. Он расслабленно откинулся в кресле, обнимая пузатый стакан пальцами, на вид излучая благодушие, но напряженный взгляд, которым он пытался меня не сверлить, говорил иное.

--Для друзей я иногда могу выполнить небольшие поручения, если это в моих силах, -- в тон ему откликнулся я.

-- О, если вы возьмётесь, то всегда можете на меня рассчитывать, как на своего друга, -- сказал Алхимик, и в его словах на этот раз отчётливо читалось волнение. -- поверьте, мастер, если вы будете испытывать нужду во мне, то вам ни в чём не будет отказа. Разумеется, если это в моих силах, -- произнес он и с усмешкой посмотрел на меня.

Я замер, обдумывая услышанное. Вернее, не столько обдумывая, сколько пытаясь сообразить, во что же он меня хочет втянуть. Но, в любом случае, цена, которую он предлагал, была велика. Настолько велика, что рискнуть стоило бы в любом случае, невзирая ни на что.

-- Я слушаю вас, мастер, -- произнёс я, допивая остатки джина. Алхимик немедленно вскочил, и, перемещаясь удивительно проворно для своей довольно тучной комплекции,  подлил мне ещё.

-- У меня есть одна дальняя родственница, -- сказал он, усевшись обратно, -- и мне хотелось бы, что бы за ней, ну вы понимаете, кто-то присматривал. Она молода, ветрена, а я не желаю, чтобы юная девушка попала в плохую компанию, и я подумал, может быть, человек с вашими умениями смог бы мне в этом помочь? Девочка очень похожа на мою покойную жену, и я к ней очень привязался.

У Алхимика дрогнул голос, и я его вполне понимаю. С возрастом, как ни крути, становишься сентиментальным. Сам грешен, знаю, о чём речь.

-- Я желаю защитить её от опасностей этого мира, и не мне вам рассказывать, досточтимый мастер, какими они могут быть. -- Алхимик откинулся в кресле и сквозь прищуренные веки вперил в меня взгляд.

Я глотнул ещё джина и наконец-то почувствовал, как уходит сковывавший тело холод. И причина была вовсе не в спиртном. О Древние, и всего-то? Какие-то 60, может 80 лет, необременительной работы, и это в обмен на благосклонность мастера гильдии Алхимиков?

-- О чём разговор, мастер. Я возьмусь.

Даже не представляю, что бы со мной стало, если бы я отказался. Вполне возможно, что я бы просто вышел отсюда, как ни в чём ни бывало, а мастер-алхимик продолжил бы поиски нужного ему специалиста, а может быть, всё было бы иначе. И об этом думать совсем не хочется. Я помню взломанные в 17 веке тайные покои Якова Брюса, простоявшие замурованными 160 лет. Твари, закованные там, были всё ещё живы и голодны, и что они претерпели за всё то время, боюсь представить. Даже не все из низ сошли с ума, были и такие, которые смогли сохранить рассудок...

Алхимик улыбнулся и требовательно протянул руку. Я сперва не понял, а потом вытащил из кармана завёрнутый в пергамент флакон и протянул ему, а затем наблюдал, как он осторожно откупоривает его и помещает внутрь крошечным пинцетом крупинку какого-то вещества, которое достал из одного из пузырьков на столе. Я искренне понадеялся на его память, ведь ни у одного из этих пузырьков не было этикетки, а сквозь тёмное стекло было не разобрать, что внутри. Память, знаете ли, вообще странная вещь. Иной раз отлично помнишь то, что происходило десятки лет назад, а то, что было вчера, вспомнить не можешь, как не силишься. А я ведь намного моложе Алхимика. Не удивлюсь, если он динозавров видел, вот как я его сейчас.

За обсуждением деталей как-то незаметно кончилась бутыль джина, кстати, тоже старинного стекла. Любит алхимик антиквариат, уж не знаю почему. Может быть, ему современные вещи кажутся недостаточно основательными? На это вся обстановка мастерской прямо так и намекает. Если табурет, так им убить можно, если стол, так не поднять. Стакан, который я держу в руке, я мог бы кистевым вывертом отправить в лоб алхимику, отчего он бы если бы не отдал Древним душу, то уж точно бы не очухался несколько часов. Разумеется, делать этого я не собираюсь, я же не враг себе. Но станан совсем не зря так тяжёл. Эх, не дурак был мастер, который его делал, совсем не дурак. Что-то явно знал о тогдашних посиделках в кабаках, не иначе.

Спустя полчаса я покинул келью мастера-алхимика тем же путём, как и попал в неё. Но идти мне было сильно проще, потому что я обрёл возможность видеть в темноте. Не знаю, как алхимик этого добился, но подозреваю, дело именно в той добавке, которую он внёс напоследок.

Полчаса ходу быстрым шагом и я уже дома. Привычная тишина, незастеленная постель. По комнате в беспорядке валяются разные вещи. Ну да, это не кабинет алхимика, где всё десятилетиями на своих местах, такая уж у меня натура. На автоответчике непрочитанное сообщение от шефа. Ну да, мне ведь всё же приходится ходить на работу, как и делать все прочее, что делают обычные люди. Как обычно, в выражениях шеф не стеснялся. По его мнению, я был абсолютно бесполезным работником, от которого одни неприятности. Был бы я помоложе, наверное, обиделся бы, ведь свою работу я делал всегда честно и с полной отдачей, но платили мне за это мало и довольно нечасто. Не умею я задницы лизать, да и учиться этому не хочу, пусть этим делом займутся те, кто имеет к такому почтенному и древнему занятию особую склонность. Последнее поручение шефа, не связанное с основной работой, было неоплачено вот уже полгода. Причём он это объяснял каким-то детским лепетом про то, что ему якобы "неудобно" выставить счёт заказчикам, а на самом-то деле он просто хотел меня проучить. Он-то, дуралей, считает, что я живу на те деньги, которые он мне платит, ну так пусть и дальше так думает, а я и не спорю. Наоборот, всесильно такое впечатление поддерживаю, и живу очень скромно. На какие доходы? А есть у меня доходы. Которые я не особо афиширую. Да при моём образе жизни другое и невозможно. Чем скромнее живешь, тем меньше привлекаешь внимания. А это очень важно, не привлекать внимания. Богатство, оно для дураков.

Люди рано или поздно заметят человека, который живет на широкую ногу, запомнят, начнут обсуждать. А там и выяснится, что он никогда не болеет, да и выглядит что-то очень молодо для своего возраста, да и вообще странный, не общается ни с кем. Подозрительно. В своё время таких, как я, изгоняли из племени, сажали на колья, жгли на кострах. Но мы научились быть незаметными. А как иначе? нас люди ненавидят. И есть за что.

Много у меня таких начальничков было. Я человек простой, в начальники сам не лезу, делаю свою маленькую работу честно и хочу за это денежку на хлеб насущный. И всё время находятся хитренькие, как им кажется, ребята, которые думают, что урвать своё (и, самое главное, не своё) надо сегодня, а завтра будь что будет. Живут одним днём, как, в общем-то, и большинство людей. Настанет время, и я найду детей и внуков моего начальника. К тому времени он, вероятно, будет уже при смерти, но я всё так же буду свеж и полон сил. Флакона хватает на 60-70 лет, и этого мне вполне хватит, чтобы не только выполнить взятые на себя обязательства, присмотреть за родственницей алхимика, а в свободное время ещё и отплатить всем своим обидчикам. Недаром ведь говорят: хорошо смеется тот, кто смеется последним. И я посмеюсь, видят Древние Боги, я посмеюсь.

У Отца Амадея есть секрет.


В Майнхольдской церкви трудно дышать. Старое, ветхое здание не только пахнет прелой древесиной, но и тающим воском от свечей, ладаном и чем то ещё, что дразнит нос, то и дело вынуждая чихнуть.

Внутри царит вечный полумрак. Через узорные витражи окон не проникает тусклый свет. Норфельд всегда в сумерках, сменяемых темнотой ночи. Только свечи своими маленькими огоньками и освещают это место, редко принимающее гостей. Лишь один Отец Амадей и живёт тут. Нет монахинь, нет послушников, даже катары и те предпочли катакомбы города захудалой церквушке, стоящей слишком глубоко в подобравшейся к Майнхольду чаще.


Отец Амадей стар. Суставы уже не те, что в молодости, на плечах лежит невидимый груз, заставляющий горбится под его весом. Седые волосы на висках и затылке окаймляют лысину, покрывшуюся старческими пятнами, а длинная, не ухоженная борода добавляет старику лет. Он проводит много времени в будке исповедальни, раз за разом повторяя молитвы Престолу, но не получая на них ответа. Вера и надежда – все, что осталось у старика. Церковь – и ту он не сможет назвать своей.

- Здравствуй, Отче, - доносится из соседней кабинки знакомый до боли голос. Не было звука шагов, не скрипнула дверь кабинки, не хрустнули доски ветхого сидения.

-Уходи… - не открывая глаз прерывает молитву Амадей, сглатывая слюну. Снова Он.

- Отче. Это Ваша работа, отпускать грехи. Я хочу покаяться, - отвечает невидимка. В его голосе звучит насмешка – снова злодей пришёл глумиться над стариком.

-Нет тебе прощения. Ждёт тебя только ад и погибель! – выпаливает Амадей, начиная усерднее молиться. Четки в его руках быстрее отсчитывают молитвы. Вновь пальцы касаются символа веры. Значит, пятьдесят раз. Священник повторяет молитву пятьдесят первый. Невидимый гость терпеливо дожидается её конца.

-Отче, я убил человека. И знаете, мне это, как обычно, понравилось. Это была девушка, на вид, а точнее, на вкус, ей было тридцать. Как думаете, она хорошо прожила жизнь?

-Уходи, умоляю, оставь меня.

- У неё был на шее символ Престола. Думаю, она часто приходила сюда. После смерти она попадёт в райские кущи? Значит, я сделал благое дело?

-Как ты смеешь оправдывать себя, нечистый? – Амадей рычит это, но затем выдыхает, берет себя в руки. Нельзя гневаться, иначе Он победит.

-Ну а что? Скажете, что жить тут – хорошо? Теперь она будет вкушать самые лучшие фрукты и овощи, не знать страха. Может, её выживание кончилось, а настоящая жизнь началась? – в голосе слышно, что говорящий сам не верит в то, что говорит. Он лишь злит священника, знает, что Амадей не согласится, хочет вывести его на спор и из себя. Для этого он приходит сюда раз за разом.

Амадей лишь склоняется, прижимает руки, сжимающие четки ко лбу, да бормочет себе молитву за упокой души мертвой девушки. Не знает её имени, но знает, что убийца не лжет. Он вообще никогда не лжет. Лишь, порой, недоговаривает.

- О, это Вы, Отче, правильно делаете. Перед смертью она не молилась. Она лишь кричала, сейчас, - он прочитает горло, хоть Амадей и сомневается, что у гостя вообще есть тело, и в следующий миг из соседний кабинки доносится истошный женский вопль, - прошу, не надо, оставьте меня, умоляю! Вы же меня знаете, я никогда ничего плохо не делала, не надо!

Крики женщины вызывают у сердобольного Амадея слезу, которую он не смахивает, позволяет ей, как и многим до неё, скрыться в бороде.

-Так что, отпустите мне грехи?

-Сгинь, попади! – не выдерживает Амадей, вскакивает с лавки и его гнев вызывает лаящий хохот у невидимки. - Изыди, Изыди, Изыди!

Священник кричит, беснуется, чувствует, как кровь кипит как масло на сковородке, шипит. Хохот, под который он продолжает изгнание отдаляется, но Амадей сомневается, что это сила веры изгнала злого духа, а не он ушёл сам, по своей воле.

-За что мне все это? – сил бороться нет. Злость начинает брать верх, и Амадей уходит в свою келью так быстро, как позволяют ему его больные ноги.

В тесной комнатушке в подвале старик падает на колени перед нарисованным на стене символом. Оглядывает свое обиталище – оно все и списано словами «Изыди», «Сгинь», «Сдохни», «Гори в аду».

Со старых плеч на пол падает ряса, Амадей берет восьмихвостую плеть и со всех сил стегает себя по спине. Концы плети рассекают кожу, на которой уже не осталось места без шрамов.

- Да хранит меня свет, да хранит меня свет, - стискивая зубы от доли бормочет старик, повторяя это с каждым ударом. Вера и надежда – все что у него осталось, но Престол ещё ни разу не ответил


* *
Под колёсами кареты перестают стучать булыжники мостовой. Деревянные, о кованные колеса съезжают на грязь проселочной дороги, а за окнами, в последний раз проплывают каменные стены домов.

Карета покинула не дружелюбный, путающий Норфельд, и выехала в предместья.

Август аккуратно отводит шторку на окнах в сторону, глядит в окно. Там, снаружи, под серым пологом бесконечных туч раскинулось пшеничное поле до тонкой полоски темно-зелёного леса на горизонте. Инквизитор помнит это место из детства. Когда-то, когда ещё солнце светило над этим местом, они с ребятами часто играли тут в прятки, дразнили уродливые чучела. Рожь была цвета золота, а в ветер была похожа на море. Теперь же рожь казалось грязной, песочной. Без блеска она только больше вгоняла в уныние. И старое чучело вращаясь от ветра, напоминало об уродливых ночных тварях.

- Чего киснешь, малец? – из воспоминаний инквизитора грубо выдерживает лунарх. Мужчина, сидящий напротив, развернул платок и вытащил сваренное вкрутую яйцо. Два не сильных удара им о подлокотник, и Рихтер начинает считать с яйца скорлупу.

-Вспомнил старые добрые деньки, - хмурится Август. Малец Эдди и его Крысы не выходят у парня из головы. Бедные детишки, которым достался тяжёлый выбор и, вне зависимости, тяжелое детство. Никто не должен так расти, - как думаешь, кем вырастут Крысы?

Рихтер на это лишь пожимает плечами. Скорлупу он завернул в платок и аккуратно убрал в ящик рядом с сиденьем. Однако, по одному виду Августа было ясно, что его такой ответ не устроил.

-Ну смотри. Тут я вижу два варианта.

Рихтер показывает напарнику два пальца, указательный и средний. Указательный он загибает сразу же.

-Первый. Мальчишки и девчонки взрослеют. Идти им некуда, как жить правильно – не знают. Начинают занимать пустые дома, мародёрить, грабить. Часть из них умирают по ночам. Часть ловим мы и отправляем… по адресу.

- Разве так правильно? Кто их научит, как надо?

-Нэн.

-Чуланом и молитвой?

Рихтер после этой фразы наклоняется вперёд, опирается локтями на бедра. Выглядит грозно, и спрашивает тихо, вкрадчиво. От этого его больше не по себе.

-А ты, малец, хочешь мне сказать, что Священное писание и молитвы – плохое пособие?

-Нет, я не… - осекается инквизитор, примирительно поднимая руки. Ляпнул, не подумав. Но Рихтер тут же широко улыбается, хлопает парня по плечу, и откидывается обратно на сиденье.

-Ты бы видел свое лицо! – сквозь глумливый смешок говорит мужчина, - да я сам терпеть не могу все это.

-Лунарх!

-Хей. Я не хотел быть церковником. Я вырос в приюте ещё до Темных Времен, и Нэн тогда была такая же конченная. Только вырос, так сразу решил – вера мне не нужна. И пошёл в жандармы. Кто бы мог подумать, что такое детство с послужным списком мне так пригодиться.

-Позвали в лунархи?

-Да, почти сразу же. Я рекомендовал взять Абигор-палача, но он пришёлся не ко двору.

-Расскажешь?

-Да, а что рассказывать? Я ловил всякую мразь, её судили, если сильно провинился, то встречал Абигоров топор. А по первости у нас тут целая компания была против ведьм. Девок рыжих жгли пачками. Вот он и сказал, что с него хватит и ушёл. Не хотел грех на душу брать за не виновных.

-А ты?

-А что я? Я остался. Кормят вкусно, работа – да такая же.

- Рыжих девок ловить? – почти плюнул Август. Рихтер в его глазах терял авторитет с огромной скоростью. На вопрос Августа лунарх смерил парня убийственным взглядом и рыкнул.

-Если детишек режет рыжуха – то так тому и быть. Понял?

Август ответил кивком. Остаток пути проехали в молчании, погруженные в свои мысли.

Майнхольд выглядит не приветливо. Это небольшое озеро, вдоль которого строят приземистые избы, крытые дерном. Домов, от силы, двадцать, все с огородами. Пахнет сыростью пресной воды, скотом. В деревне тихо. Даже слишком, для деревни.

Первым из кареты выбирается Август, и его сапог тут же, почти по щиколотку, увязает в грязи. Выругавшись, Август тут же посторонился, давая выйти старшему товарищу, так же увядшему в грязи. Однако Рихтер отнесся к ситуации куда проще.

-А где люди? – озираясь, спрашивает у лунарха Август.

-Откуда я знаю, я приехал с тобой. Пошли искать.

-Кого?

-Да кого угодно. Но лучше – местного инквизитора. Зовут Томас.

-Тебе виднее, - вытирая сапог о траву пожимает плечами Август, - я тут никогда не был.

-Не много потерял. Самое Примечательно тут – это лесные озера и самая старая церковь в Норфельде.

-Ну да, не много.

Напарники направляются в путь, вдоль дороги. Уж лучше шаркать по траве, чем вязнуть в грязи. Никого нет. Только собаки на цепях лают за худыми заборами.

-Нам бы таких, - даже с некой завистью говорит лунарх, и Август не может с ним не согласится. Псы – огромные, шерстяные волкодавы, и инквизитор даже не сомневается, что счёт у этих убийц уже идёт на десятки. К деревне слишком близко подобралась кромка леса. Наверняка оборотни с волками любят сюда наведываться.

-Интересно, что будет, если оборотень укусит такую тварь? – будто читая мысли Августа, говорит Рихтер вслух, а затем прыскает от смеха, - А если оборотень в волчьей форме переспит с таким псом? Какой получится волколак? Или пёсолак?

-Рихтер… - тяжело выдыхает Август. Порой ему сложно понять этого мужчину.

Спустя несколько минут прогулки по практически мёртвом Майнхольду, они, наконец, слышат голоса. Тягучее песнопения доносится откуда то из леса, и, недолго прошествовав на звук, напарник видят церковь. Ту самую, самую старую.

Что ж, по ней видно, что титул она заслужила честно. Старые, ветхие доски почти чёрные, в тени деревьев, поросших вокруг. Она более приземистая, чем готичные церкви и соборы Норфельда, а точнее их руины – вампиры сожгли и уничтожили всё, что хоть как-то касалось веры, изгоняя монахинь и священников в катакомбы, где они ютятся до сих пор.

Крадучись Август и Рихтер подходят к церкви. Голоса все громче, и молебен становится хорошо различим. Хор голосов усилен лесным эхом. Они заглядывают внутрь, но там пусто. Рихтер хлопает парня по спине.

-Посмотри, что и кто там, а я пока осмотрюсь здесь.

-Это же просто церковь.

-Когда научишься доверять чуйке – поймёшь. У меня мурашки по коже от этого места.

Август не спорит. Лесная церквушке и правда нагоняет жути. Странный страх, источник которого не понятен. Кивнув, Август идёт в обход церкви.

За ней инквизитор и находит скромное население Мейнхольда. Человек тридцать стоит посреди кладбища. Многие могилы поросли травой и кустарником, а надгробия, сделанные из простых досок, подгнили без ухода. Люди, стоящие скорбно склонив головы, монотонно поют молебен. Получается это у них складно – несмотря на то, что свежих могил не так много, за последние годы они стали напоминать слаженный хор. У выкопанной могилы стоят двое, священник и мужчина средних лет с бородой-топором, еле сдерживающийся, чтоб не забиться в истерике. Слез он не сдерживает. Тело, видимо, уже в могиле. Августу не хватило духа и хватило ума не вмешиваться в церемонию, поэтому он остался следить из-за угла.

Когда пение молебна кончилось, священник, молящийся беззвучно, одними губами, погладил мужчину по спине, а затем осенив священным знамением паству, отпустил майнхольдцев, сам взяв в руки одну лопату, а вторую дав оплакивающему, сказав коротко: «время прощаться».

Среди толпы Август не заметил никого в инквизиторской форме. Казалось бы, кому, как не представителю церкви обязательно нужно присутствовать в такой момент. Но нет. Люди развернулись и пошли к селению, и Август, отойдя подальше, подловил одного из жителей.

Им оказалась старуха, ветхая и горбатая. Черты её лица были изрезаны глубокими морщинами, а из-за прищура не видно было глаз. Горбунья кашляла, и, после, вытерла брузнувшую с губ слюну рукавом.

-Ам… здравствуйте? – неуверенно спросил Август. Проходящие мимо майнхольдцы смеряли его взглядом, но не останавливались. Ну инквизитор и инквизитор. Подумаешь, невидаль.

- Привет, сынок, - бабка оказалась дружелюбно, - чего хотел-с?

-Я ищу инквизитора местного, вы его должны знать. Зовут Томас.

-Так, а чего его искать? – старуха усмехнулась, и, медленно повернувшись показала пальцем на неприметное, гнилое надгробие, находящееся поодаль от кладбища. Там таких было три, - вон он, лежит.

Это ошарашило Августа. На миг он растерялся, но постарался взять себя в руки.

-А что случилось?

-Тю. Сам в мундире, а не знаешь, кого, да почему отдельно хоронят? Сумоубився он. Пояс на балку, петлю на шею и вниз с табуретки. Одни только ножки дрыг-дрыг.

Августу показалось, что старуха над ним издевается. Или, возможно, просто по старости глупеть начала, бывает. Понадеялся на второе.

-Давно хоть?

-Полгода так точно, да и шут с ним, все равно как с козла молока. Непутевый был.

-И не доложил никто?

-А чего докладывать? У нас Отец Амадей есть! – говорит старая с любовью и фанатичным придыханием, - он у нас живой святой! Защитник!

-А подробнее?

-А чего тебе подробнее говорить? Отец Амадей – настоящий святой. Оборотни нас трогать перестали, лес оставили. В озере рыба завелась большая, какой раньше не видывали. От болячек исцеляет. Вот, годину как, Хоуп, девчонку спас. Скосила бедняжку лихорадка какая-то, хворь. Так Отец Амадей её в церковь забрал, три дня и три ночи за неё молился и отмолил. Живехонька девка! А красавица какая, и умница! Не то что ваши шаболды городские.

-Спасибо, Кристинья, дальше я сам.

От незнакомого голоса Август даже подпрыгнул. Он не слышал, как старик подкрался сзади. Амадей, хоть и был стариком, но все же нельзя было его назвать крепким. Спина ровная, широкие плечи. На вид ему было точно к шестидесяти, и Август даже пожелал выглядеть в его возрасте так же.

-Уважаемый инквизитор, думаю, вы тут ищете Томаса?

Голос Амадея был мягкий, тягучий как мед, глубокий. Август сначала кивнул, но затем замотал головой.

-Нет. Судя по всему Томаса я нашёл, - Август кивком головы указал на надгробие, - я ищу человека. Последнее, что о нем слышно было, это то, что но вернулся сюда, на родину, вместе со своим другом.

-Я понял. Инквизитор… - Амадей взял паузу, чтоб дать парню возможность представиться.

-Август, - воспользовался этой возможностью парень.

-Август. Может, поговорим внутри?

Священник ещё до согласия юноши легко кланяется ему и заходит внутрь. Там пахнет ладаном и сыростью.

-Скажите, Август, а где ваш спутник? – старик держит руки, сцепленные в замок у груди, неспешным шагом проходит к одной из многочисленных лавок, стоящих в два ряда и садится за одну из них. Такого вопроса инквизитор не ожидал. Более того, если по приезду Майнхольд ему не понравился, то теперь вселял настоящую тревогу.

-Какой спутник?

-Простите. Не подумайте, что я плохого мнения о вас, но вы молоды. Очень сомневаюсь, что вы бы поехали сюда один.

Священник улыбается уголками рта и прикрывает глаза. Старик будто хочет, чтоб Август считал его каким-то подозрительным. В поведении Амадея Август чувствует наигранность и фальшь, но в чем именно остаётся для молодого инквизитора загадкой.

-Что ж, Отец Амадей, вы правы, я не один и с напарником. Сейчас он занят своей частью расследования. Может, вернёмся к цели моего визита?

-Конечно.

- Итак, мы ищем двух молодых людей. Имена Марк Джериксон и Рудольф вам о чем то говорят?

-Ммм, Рудольфа я знаю. Славный парень, хоть и с изъянами. А вот Марк нет, мне не знаком. Рудольф вернулся в отчий дом. Жил, как я понимаю, в приюте, и вот настало время блудному сыну…

-Один? – перебил Амадея Август. Старик поджал губы, но на грубость не ответил.

-Да, один. А должен был быть с кем-то?

-Собственно с Марком. Он не упоминал его? Может, в исповеди?

-Август, может вы и инквизитор, но тайна исповеди – священна. Я буду говорит только о том, что знаю… из менее личных источников.

Инквизитор зарделся. Он припомнил Рихтера и подумал: «может, надавить на старикашку?». Амадей явно не боялся парня, как должен был. Даже проявленное уважение было скорее игрой или, что хуже, насмешкой.

-Слушай, ты… - начал было Август, но его гневно тираде не суждено было прозвучать. Из боковой двери, ведущей в подобные помещения вышел Рихтер. Август осекся, и тут же перевёл взгляд на старика. Тот не был удивлён. Ни капли. Как сидел, сложив ладони на бедра, так и сидел. Когда лунарх вышел в проход между лавками, Амадей поприветствовал мужчину взмахом руки.

-Нашёл Томаса? – когда Рихтер подошёл к Августу, он казался напряжённым.

-Да. Лежит в могиле.

-Убили?

-Повесился.

Новость ещё больше напрягла лунарха. На его виске забилась жилка. Он повернулся к Амадею.

-Я - лунарх Рихтер. А вы, как я понимаю, отец настоятель.

-Верно.

-Прошу простить за беспокойство. Мы останемся здесь на несколько дней. Можете помочь?

-Ну, дом Томаса свободен. Думаю, инквизиторам там будет комфортнее, чем в избе крестьянина, не так ли?

-Именно, - прежде, чем Август хотел оспорить слова священника, согласился Рихтер, - Пошли, пацан.

Лунарх схватил Августа за локоть и потащил его прочь из церкви. Амадей их провожать не стал. Уже за воротами инквизитору удалось вырвать руку из цепкой хватки.

- Какого черта? Я так и не выяснил ничего толком!

-Погоди, пацан. Дело тут… не чистое.

Рихтер выглядел взведенным, как пружина. Впервые за всё недолгое знакомство перед Августом предстал не расслабленный, хоть и деловой мужчина, а напряжённый лунарх.

-Ты что-то нашёл, да? Только не говори, что еще один труп.

Рихтер ответил не сразу. Он стоял, замерев и не моргая, тщательно обдумывая следующие шаги.

-Рихтер?

-Нет, не детей. Тут другое. У Амадея есть секрет.

-У старика? Да ну?! – выпалил Август. Дед, конечно, казался подозрительным, но и Майнхольд в целом навевал странные чувства. Одно из них Август мог назвать с точностью – тревога. Напряжение Рихтера усугубляло его.

-Что ты собираешься делать?

-Я? Я буду разбираться с этим делом. А ты ищи Марка и Рудольфа. Что узнал у Амадея?

-Что Рудольф пришёл один. Без Марка.

-А про самого священника?

-О нем больше: местные, кажется, считают его святым. Он лечит больных, и рыбу в озере завёл. Или как то так…

Рихтер снял висящий на плечах китель, но лишь затем, чтоб надеть его и застегнуть пуговицы. Выглядел Лунарх серьезно: даже те пугающие огоньки, что зажигаются у инквизиторов, взявшихся за дело, зажглись в глубине глаз.

-И с чего мне начать? Мне то что делать? – спросил у уже уходящего Рихтера Август. Лунарх замер, обернулся, и инквизитор с трудом проглотил подступивший к горлу ком.

-Ты инквизитор или кто? Разберись, пацан, потом доложишь. – сказал мужчина, отправившийся на поиски дома Томаса, оставляя инквизитора наедине с холодком, пробежавшимся по спине.
Август стоял перед церковью с добрую минуту. Что делать? С чего начать?Где искать Рудольфа, и если он и правда тут, то как ему удаётся убивать детишек в Норфельде? Расчленяет средь бела дня и возвращается? Дорога-то не близкая…

Кстати, о дороге. Август щёлкнул пальцами и быстрым шагом двинулся обратно, туда, где их, под фонарём, ждёт карета.

Хоть жители и вернулись в избы, деревня не «ожила». Большей частью майнхольдцы сидели по домам: дневные дела, видимо, оставили на потом. Все такая же, мертвая и мрачная деревенька. Август не мог избавиться от ощущения, что кто-то смотрит на него. Волосы на затылке встали дыбом.

Карета стояла на прежнем месте, и даже возница сидел все в той же позе. Будто бы спал, но дыхание под кучей одежды было не увидеть.

-Хей? – окликнул его Август. Странная фигура делала его робким. Вместо ответа возница медленно повернул в сторону инквизитора голову. По-прежнему за высоким воротником и треуголкой лица и глаз возницы было не видать.

-Нужно вернуться в Норфельд. Передай кому-нибудь из инквизиторов, что нужно доставить Нэн из приюта на допрос. Но не трогать, до нашего с лунархом возвращения. Понял? А утром – обратно. Будем тебя ждать.

И снова Август получает однозначный, молчаливый ответ. Возница щёлкает поводьями и вороные тут же начинают шагать по дороге. Инквизитору даже приходится отпрыгнуть, чтоб шипы на оси колёс не задели его по ногам.

-Урод… - под нос бурчит юноша вслед карете.

Теперь, когда дело сделано, Августу снова надо решить, что же делать дальше? Изначально он планировал по расспрашивать прохожих, но таковых на улице попросту нет. Поэтому выбор падает на дом, стоящий недалеко от озера: на заднем дворе виден даже простенький причал с лодкой и рамой для сети. Туда инквизитор и направляется.

Изба выглядит… ужасно. Здание на столько ветхое, пропитанное сыростью и погрызенное временем, что кажется, будто вот-вот рухнет, достаточно чихнуть погромче. Но и отступать инквизитору не следует. Он трижды стучит в дверь, а затем заходит внутрь – там не заперто. Просить приглашения войти в дом тоже не приходится – не в норфельдских традициях. Теперь.

-День добрый, хозяева! – громко говорит парень, - меня зовут Август, и я – инквизитор.

Последние слова греют душу парня. Он ещё не привык называть себя так.

Внутри халупа выглядит ничуть не лучше, чем снаружи. А в чем-то и хуже. Август жалеет, что не взял с собой надушенный платок: внутри воняет рыбой, потрохами и стариками. Сыро, и кажется, что вместе с влагой этот запах цепляется к одежде, оседает на коже. На стенах и под потолком висят сети, у стен стоят удочки, и практически везде видны рыболовные снасти. На приветствие Августу никто не отвечает, и парню сначала кажется, что дома никого нет, но затем из глубины дома раздается громкий стук. Август тут же идёт на стук, на всякий случай положив руку на рукоять посеребренного меча.

Звук доносится из кухни, где парень и находит хозяев дома. Оба они заняты делом, в молчании.

Живут тут, оказывается, старик и бабка. Старая седовласая женщина стоит перед рабочим, кухонным столом, и, по началу, не обращает внимания на гостя. Из деревянной кадки она достает мёртвую рыбину, со шлепком кладет её на деревянную дощечку, и после, отработанных годами движением, отсекает ей голову – стук ножа и услышал Август. После она вмпарывает рыбине голову и таким же мастерски движением вытаскивает из тушки пороха, которые летят в миску, уже наполовину полную.

Слева от входа на кухню, за обеденным столом сидит старик. Худой, как скелет. Видимо, раньше он был крепким мужчиной, но теперь, когда старость взяла верх, дряблые мышцы под покрытой пятнами кожей висят как одежда не по размеру. Перед ним три тарелки, и, увидев содержимое, Август едва не отскакивает прочь.

В одной из тарелок шевелятся уродливые черви – настоящий «салат» из дождевых, коричневый червей, красных мотылей и белесых опарышей. Старику даётся с трудом взять одного из них, чтоб нанизать червяка на крючок, и положить во вторую тарелку, где доживают последние моменты приманки. В третьей тарелке ничего жуткого – маринованные мальки, которых дед, нанизав очередного опарыша на крючок, отправляет в рот. «Надеюсь, он не перепутывает тарелки»: - с брезгливостью думает Август.

-Добрый день… - начинает заново Август, но бабка перебивает парня.

-Да слышали, чаво надо то? – будто бы лает старуха беззубым ртом. От такой нападки Август опешил, но быстро взял себя в руки.

-Я ищу двух человек. Одного зовут Марк Джерриксон, а второго знаю только имя – Рудольф.

Бабка оборачивается к старику, но тот, видимо, на столько поглощен процессом, что даже не слушает гостя.

-Слышь, старый, а Рудольф это не задохлик, который с приюта вернулся?

-Он самый… - дед хрипит, и кужется, что каждое его слово – последнее.

-Ну был один. Думается мне – подох он.

Слова эти будто выливают на Августа ведро холодной воды. Как умер? Не может быть? Это – тупик?!

-Почему думается? – проглотив ком спрашивает Август. Перед его носом начинает летать муха, и Август безуспешно пытается отогнать её.

-Тык ясное дело. Все дети пропали, и молодёжь тоже одна за другим мрёт и мрёт. Сегодня вон Алиску схоронили. Хорошая девка была.

-А её, случаем, не расчленили? И все зубы на месте?

Старуха смотрит на Августа, как на идиота. Всего миг смеряет его презрительным взглядом, а после возвращается к обезглавливанию рыб.

-Совсем чудной. Глотку ей перегрызли. Оборотни или волки, пойди разбери.

-Не всесильный наш Амадей… - тихо выдыхает старик, и бабка взрывается руганью.

-Рот свой замолчи! Много б ты понимал, хрен бесполезный. Отец Амадей нас всех защищает, единственное святое, что тут осталось! Да кабы не он все бы тут подохли с голоду или волки бы погрызли. А не то, так от болячек по-подыхали бы!

Старик на это молчит. Даже мускул не дрогнул – не впервой от старой упрёки слышать.

-Дети пропали. Вместе с Рудольфом. А вы мне не опишите Рудольфа? Может, приметы какие у него есть? Отличительные черты?

-А то как же. Худой как вот этот старый пень, - отвечает старуха и отрубает голову очередной рыбе. Так сильно, что голова слетает со стола и закатывает под стол, но бабке как будто плевать, - Немощный и чудила какой-то. Домой вернулся, а где живёт – не помнит. Как даже лопатой копать забыл. Вот что город с нормальными людьми делает.

-Ещё что-то?

Тут, прожевав малька берет слово старик.

-Было кое-что. Рожа у него вся исполосованная была. То-ли когтями, то ли ножиком.

-А да. Я ещё подумала, что ему граблями кто—то по мордам заехал. «Красавчик». – старуха усмехается и дед тоже. От такого единения Августу не по себе. Вообще это место хотелось покинуть, как можно скорее.

-А он не говорил, что планирует уехать в Норфельд?

-А ты думаешь мне до недомерка дело есть? – бабка явно начинает злиться, и старик, с трудом повернув к Августу голову, зловонно выдыхает:

-Шёл бы ты, парень, подобру-поздорову.

-А то что? – с вызовом говорит Август. Старичье держит его за сосунка. А он, между прочим, инквизитор. Надо привыкать ставить людей на место. Однако на его вопрос бабка перехватывает нож, и громко, оглушительно громко свистит. Десяток секунд ничего не происходит, но затем раздается цоканье когтистых лап на чердаке. Ещё через миг к бабке, обойдя Августа проходят четыре огромных волкодава.

-Ты узнал, что хотел, парень. Выйди вон. – дед говорит, подняв в сторону слабую руку. Без этого движения старая бы уже спустила псов. Пятясь, Август выходит.

* * *
Друзья, привет. Продолжение части - в комментариях. Пожалуйста, комментруйте! Критика помогает мне работать над ошибками. Спасибо, за теплые отзывы под первой частью!
Так же в комментах вы найдете ссылку на печальную историю инквизитора Томаса.
Так же выхожу в график: в паблике https://vk.com/norfeld_tales по пятницам, на пикабу - по воскресеньям. Всем спасибо за ожидание!

В дверь грубо постучали, да так сильно, что откуда-то сверху отвалился застарелый пыльный кусок паутины.

— Ну? – Раздался недовольный голос из подъезда.

— Чего ну? – так же недовольно ответил Алексей, хозяин квартиры. – Заходите, открыто.

Дверь небрежно распахнулась, достала до стоявшего рядом шкафчика, а потом с громким хлопком закрылась.

— Как вы тут живёте, Алексей Генадич? – Олег был человеком грубым, иногда агрессивным, но всё же иногда заботливым. – Всё в пылище, паутине, небось ещё и плесень завели. Я прав?

— Прав-прав, Олег Викторович, - Алексей побоялся бы подпустить его к своей ванной, - но у кого ж её нет-то?

— У меня, - гордо кивнул Олег, - Всего-то нужно почаще проветривать. А вы тут что? Закупорились, как в бочке, и сидите, организм травите.

— Олег Викторович, - нахмурился Алексей и отгородился рукой от неприятного разговора, - давайте я вам лучше кое-что покажу. Ну то, зачем вас позвал.

— Да, кстати, - Олег, проходя мимо большого зеркала, провёл по стеклу пальцем и округлил глаза, - вы почему именно меня-то позвали?

— Потому что вы… точнее, ваша квартира… - Алексей замялся, - Она как бы… в общем, смотрите сами.

Алексей затащил Олега в комнату и повёл в дальний её угол. Вокруг царил неприемлемый для чистолюбивого Олега хаос. Шторы, точно так же покрытые паутиной и пылью, были наполовину оторваны и свисали как попало. Казалось, к ним вообще не прикасались много лет. По всей комнате были разбросаны какие-то коробки, фантики, пакетики, часто ещё содержащие в себе нечто, когда-то бывшее съедобным. Вокруг люстры, словно специально забрызганной серой грязью, кружил десяток мух, видимо, влетающих из подъезда. Единственным адекватным местом комнаты был компьютерный стол. Клавиатура блестела, очевидно, из-за частого использования. По той же причине, на столе тоже почти не было пыли. По краям были разложены пачки чипсов и прочей вредной еды и расставлены бутылки с разноцветными напитками.

— Мама дорогая, - Олег качал головой, осматривая комнату, - вы ещё и питаетесь так, будто завтра помереть собрались.

— Может и помереть, - с серьёзностью в голосе ответил Алексей, - вот посмотрите, что это, по-вашему?

Алексей брезгливо указал пальцем на большое грязно-серое пятно, сантиметров пятьдесят в диаметре, кое-где совсем почерневшее и, кажется, даже стекающее вниз.

— Ну вот, о чём я и говорил, - Олег удовлетворённо закивал головой, - уже и спите напротив плесени. Пожалейте лёгкие, друг мой. Ну так и что, - в свойственной ему манере Олег резко нахмурился и поменялся в голосе, - ради такой ерунды меня звали? Это вам специальную службу нужно вызывать, а не занятого человека беспокоить.

— Да подождите, - поспешил Алексей вернуть заботливого Олега и схватил подготовленный стакан с водой.

— Да вы тут ещё и пьёте беспросветно, судя по всему! – Начал возмущаться Олег, но Алексей не дал ему договорить, брызнув водой на пятно.

Обои, как и должно быть в такой ситуации, быстро потемнели от жидкости, приблизившись по цвету к пятну. Брезгливый Олег отпрянул назад, боясь, что хоть капля этой мерзости окажется на его одежде. Он уже открыл рот, чтобы грубо призвать соседа к осторожности, но так и застыл, лишь слегка расслабив губы.

Пятно стало довольно быстро сохнуть, будто превращая в пепел обои, которые, словно над пламенем, быстро взлетали к потолку. То же самое происходило и с самой стеной. Пусть и медленнее, но область пятна стружкой осыпалась на пол, через мгновения улетая от малейшего потока воздуха. Олег так и не закрыл рот, когда пятно «прожгло» стену насквозь.

— Это… Это что вы себе позволяете, Алексей Генадич? – Олег всплеснул руками и, забыв про брезгливость, бросился к стене, - Это что вы мне тут устроили? Это кто теперь за ремонт заплатит?

— А вы загляните в дыру, Олег Викторович, - загадочно произнёс Алексей, - посмотрите, как преобразилась ваша квартира.

Олег со смесью отвращения и недоверия взглянул на Алексея и, кряхтя, нагнулся к дыре. Осторожно, стараясь не коснуться даже кончиками волос, он слегка просунул голову в стену.

— Это что ещё за фокусы? – Завопил Олег и едва не ударился головой о стену, когда с возмущением бросился к Алексею.

— Какие фокусы? – Тот развёл руками, - вы же сами всё видели! Вы думаете, я мог такое придумать и осуществить? За этой стеной что находится?

— Квартира моя! – Всё больше повышая голос ответил Олег.

— И что я по-вашему сделал? В чём фокус?

— Да почём мне знать! – Обиженно, но громко и отчётливо ответил Олег и уже смелее заглянул в дыру, - Ну и как ты её нашёл вообще?

— Так она не первая, у меня уже три таких, - невозмутимо ответил Алексей.

— Три?! – Воскликнул Олег и снова отбежал от стены, - где остальные?

— На кухне обе.

— Показывайте!

— А зачем? До сих пор думаете, что это фокус? А давайте, я предложу вам расширить дыру и пролезть туда. Тогда ведь все сомнения исчезнут?

— Вы в своём уме? – Вытаращился на парня Олег, - Кто в здравом уме полезет в такое…. Место?

— А вот я хочу полезть, - Расправил грудь Алексей, - но одному, знаете ли, страшновато.

— То есть… - у Олега сбилось дыхание от возмущения, - вы хотели позвать меня? Меня? Вы не шутите?

— Ну смотрите сами, - Алексей эмоционально направил руки в сторону стены, - дыра ведёт в вашу квартиру!

— А на кухне что?

— На улицу! А мы как бы на четвёртом этаже!

— И там в дырах нет ничего? Просто улица?

— Есть, - неохотно согласился Алексей, - но мало ли что? Вдруг там пол тоненький или ещё что?

— А тут, значит, пол не тоненький! – Сорвал голос до визга Олег.

— Ну тут мы если и упадём, то всего на этаж ниже.

— Это ты молодой и здоровый лоб! – Олег задумался и посмотрел на стол, - Ну или просто молодой. Тебе пара синяков а я себе всё переломаю.

— Ладно, - вздохнул Алексей, - вы правы. Кого-нибудь из друзей позову. Извините, что потревожил.

— Подожди, - поморщился Олег, разрываясь между желанием зайти и страхом, - давай ты первый. Идёт?

— Идёт! – Радостно воскликнул Алексей и тут же достал откуда-то пятилитровую бутылку воды.

— Ты собрался мне всю стену испепелить? – Не упустил Олег момент злобно побурчать.

— Так это же чтобы вам легче было пройти, – Улыбался Алексей, поливая стену, начиная с высоты своего роста.

Вода, достигнув дыры, тут же запустила реакцию «сжигания» - обои отлетали тонкими лепестками, а сама стена рассыпалась то уже знакомой стружкой, то отваливалась целыми кусками. Весь процесс занял не более минуты.

— Ну, иди, - спрятался Олег за спиной Алексея, - только осторожно.

— Да само собой, - ухмыльнулся Алексей и аккуратно потрогал поверхность, - ну, что я могу сказать. Твёрдая.

Ещё несколько нажатий на пол, и вот Алексей уже стоит на той стороне, раскачиваясь и балансируя, так как страх провалиться всё ещё никуда не делся. Олег потоптался перед входом пару секунд, но, довольно решительно вошёл внутрь, что-то шепча себе под нос.

В это время Алексей уже трогал пол руками.

— Ты с ума сошёл? – Бросился к нему Олег, почему-то сдавленно шепча, - Зачем трогаешь? Быстро смой водой!

— Наощупь похоже на пыльный подъездный пол, - рассказывал Алексей, открывая бутылку с водой, - такое, знаете, шершавое, грубое…

Струя воды омыла руку Алексея и полилась на пол. В то же мгновение, в местах соприкосновения воды с поверхностью, появились тёмные бугорки, стремительно растущие во все стороны.

— Отойди, быстро! – Скомандовал Олег и оттащил парня на несколько метров в сторону.

Только в этот момент они смогли полноценно оглядеться. То, что через дыру напоминало просто серую пустую комнату, оказалось огромным пространством, ограничивающимся где-то очень далеко. И невозможно было понять – это стена или серый горизонт.

— Лёша, пойдём домой, - затрясся пожилой Олег Викторович, - давай заделаем стену и забудем, прошу тебя.

— Так вы же дома! – Бодро ответил Алексей, не теряя исследовательского интереса, - Мы же через вашу стену и зашли.

Олег с ужасом смотрел на бугры, пусть и замедляющие свой рост, но достающие уже примерно до колен.

— А что, если… - перехватил его взгляд Алексей, аккуратно подошёл к буграм и брызнул на них ещё воды.

Резких движений не произошло, но бугры стали снова расти быстрее, периодически отращивая тонкие «конечности», тут же зарастающие новыми.

— Ладно, удовлетворённо кивнул Алексей, - Олег Викторович, вы идите в дом, а я прогуляюсь. Может, всё-таки дойду до куда-нибудь.

Олега долго уговаривать не пришлось. Он, даже как-то слишком быстро и ловко для своего возраста, обошёл всё ещё растущие бугры и скрылся в квартире. Алексей осмотрелся, решая, в какую сторону ему идти, но решить не успел – из квартиры раздался испуганный крик Олега.

Алексей со всех ног бросился на помощь и, пробегая мимо растущих бугров, ставших уже похожими на снеговика, зацепился за них открытой бутылкой и выронил её.

Олега он нашёл у входной двери. Она, как и вообще всё вокруг, включая окна и предметы, тоже покрылась грязно-серым налётом.

— Открывайте же! – Начал судорожно дёргать дверную ручку Алексей. Дверь не поддавалась.

— Ну как же так? – Держался за голову Олег, - Жил себе и жил спокойно, а теперь тут и помру. Тьфу!

Слюна старика попала в плесень на двери, которая моментально отреагировала уже знакомым образом.

— Окно… - пробубнил Алексей и бросился в комнату.

Стёкла, хоть и были полностью покрыты серой массой, должны были поддаться. Но ни попытки открыть, ни разбить – ни к чему не привели. Плесень будто знала, куда будет нанесён удар, и за долю секунды до соприкосновения образовывала густую «подушку», поглощающую любой удар.

Олег в отчаянии швырял в окно все попадающиеся предметы, которые тоже были покрыты плесенью, что ещё больше смягчало удары. Наконец дело дошло до чайника – он с глухим ударом отскочил от стекла, жидкость мелкими каплями покрыло окно и медленно стекала, открывая серую бездну среди ещё различимого синего неба на сухой части окна.

Из туалета раздался треск. Олег и Алексей одновременно заглянули за дверь и увидели, как унитаз развалился на две половины, и из его недр полезла бесформенная серая статуя.

— Олег Викторович, - уже паническим голосом говорил Алексей, - стойте тут, следите. Я пойду за телефоном, попытаюсь кого-нибудь вызвать. А вы, если что, кричите, хорошо?

Олег лишь безостановочно кивал, с ужасом глядя в туалет. Алексей пошёл в комнату, громко приговаривая, что всё будет хорошо, но всё же чего-то и пугался и слегка вскрикнул.

— Придумал! – Уже спустя несколько секунд Алексей оказался рядом с Олегом и загадочным шёпотом сказал, - Нужен шланг! Где взять шланг?

— У вас есть, - едва слышно ответил Олег, - вы же мне каждый сезон его на дачу даёте, дорогой такой, с насадками всякими.

— Точно! – Хлопнул себя по лбу Алексей, - ну вот куда я мог его положить?

Алексей суетился, открывал шкафы, заглядывал под них, осматривался.

— В кладовке обычно же. – Ещё тише промямлил Олег и кивнул в её сторону.

Алексей снова хлопнул себя по лбу и наконец побежал в ванную с тем, что искал.

Ещё несколько секунд, и из ванной вылетела струя воды, видимо, из самой мощной насадки.

— Лёша, ты чего творишь! – Панически прижимался к сухим поверхностям Олег.

— А? Чего? – Звучал голос Алексея. Шум мощного потока воды, бьющего в стены, заглушал остальные звуки.

Алексей весело подпрыгнул и побежал в комнату, заливая водой всё вокруг.

— А телефон? – Верещал Олег, - Ты нашёл телефон?

— Нет, он тоже в этой штуке! – Громко, но спокойно ответил Алексей, выбегая из комнаты и весело меняя режимы на насадке шланга.

— Лёша, остановись! – Старик сполз по стене и закрыл голову руками.

— Вы испачкались, Олег Викторович! – Бодро заявил Алексей и направил струю воды в сторону спины старика.

∗ ∗ ∗

Свет пробивался через идеально чистые стёкла, а из открытого окна веяло приятным ветерком. Мебель была вычищена до блеска, паутина исчезла – в общем, в доме царили аккуратность, свежесть и чистота.

— Ну вот мы и навели у тебя порядок, - дружелюбно улыбаясь, похлопал Олег по плечу Алексея.

— Дааа, - довольно протянул парень, - Без тебя так бы и провёл вечность в этой серости.

— Не желаешь ли по такому поводу пригубить? – Спросил Олег, сделав акцент на последнем слове.

— Отчего бы не пригубить? – Весело усмехнулся Алексей, принял у старика стакан с водой и вылил его себе на голову.

Рассказ по мартовской  теме "Загадочные послания"

Шестое чувство, вещий сон, внутреннее зрение, интуиция. Называйте, как хотите. Есть страждущие передать, есть те, кто передаёт. А ещё есть тот, кто карает нарушивших молчание, ибо молчание не грех, а необходимость, сохраняющая равновесие.

Проход не открылся. Юрка шарил глазами по сырым обшарпанным стенам, опускался на четвереньки, ощупывая в полутьме скользкие холодные ступеньки. Опять вставал, шёл вперёд, выставив руки перед собой, но всякий раз пальцы натыкались на твердынь в виде всё той же шершавой стены. Сердце набирало обороты, казалось, только рёбра мешали ему выскочить из груди. К горлу подкатилась волна пожирающего страха. Такого раньше не было!

Парень сполз по ступенькам вниз и оглянулся. Всё тот же мрачный серый пейзаж: коробки кирпичных зданий, узкие улочки, разбегающиеся в разные стороны мимо странных коробок и лёгкие светлые тени, несколько минут назад обступавшие его со всех сторон. Не люди, а тени, или полупрозрачные оболочки, сохранившие очертания человеческих тел. Совсем недавно они тянулись к нему, протягивая клочки бумаги, на которых были выведены имена, адреса и… предупреждения.

Один, только один клочок он мог вынести и доставить по назначению, а потом оставить адресата наедине со своей судьбой. Сегодня он даже не рассмотрел, чьё послание легло ему в ладонь. Юрка давно старался не смотреть в безжизненные лица и не слушать шёпот, сливавшийся в единый умоляющий ропот. Они всегда провожали его почти до ступенек, ведущих к выходу, и останавливались только у незримой черты, переступить которую имел право только он, Юрка. Сейчас тени испуганно сбились в одну бледную массу и медленно отплывали назад, уступая дорогу тем, кого парень никогда здесь не видел. Из каждого тёмного угла, из каждой трещины на кирпичной кладке стен слышался шорох, нарастающая возня, скрежет и тяжёлые сиплые стоны, леденящие кровь.

Из-за угла появилась шестилапая тварь. Длинные человеческие руки, согнутые в локтях, росли прямо из плоского тела, которое они ловко несли, семеня наподобие гигантского паука. Две сросшиеся головы с десятком маленьких глаз поминутно щёлкали  человеческими зубами, насаженными на вытянутые челюсти. Юрка задохнулся от ужаса, попятился и застыл, поняв, что со всех сторон его окружают десятки тварей, созданных самой преисподней. Первая пара рук паукообразного существа оттолкнулась от земли, поднимая бугристое тело и выставляя брюхо. Его середина разошлась, и несколько рядов загнутых когтей выросло из мясистой щели. Когти втягивались и вытягивались, словно готовились втянуть свою добычу в паучье чрево.

Совсем рядом что-то дробно застучало, и Юрка увидел, как по ступенькам вниз скатываются несколько круглых предметов, похожих на мячи. Вырезанные, как на Хэллоуин, тыквенные головы остановились около парня, парализованного ужасом. Внутри загорелся огонь, вырываясь из пустых глазниц и ощерившихся в ухмылке ртов. Раздирая жёлтую корку, наружу полезли длинные тонкие языки, покрытые ядовито зелёными присосками. Они вытягивались, извивались и сплетались вместе, истекая чёрной жидкостью, выплёвываемой присосками.

Парень закрыл глаза, моля о том, чтобы душа покинула тело раньше, чем твари разорвут его и попробуют на вкус. Но ни языки, ни когти, ни другие, таящиеся в темноте, не подступали ближе и не трогали парня, будто чего-то ожидая. Всё насторожилось, смолки все звуки, даже Юркино сердце, казалось, остановилось, забыв вытолкнуть кровь в напряжённое тело. Среди наступившей тишины раздались шаги, твёрдые, неспешные, человеческие шаги.

***

Юрка проснулся от боли, разливавшейся над бровью под пластырем. Маленький несчастный случай на работе. Обработка, пара швов, плюс ко всему обещание, что шрам будет еле заметен. Да и не болело сразу так, а сейчас, будто раскалённую спицу над бровью загнали. Поморщившись, Юрка приподнялся на локте, на подушке увидел маленькие тёмные пятнышки. «Во сне задел, наверное», - подумал, осторожно выбираясь из-под одеяла, чтобы не разбудить жену. Прошлёпал в ванную, уставился на себя в зеркало. Да, видок неважный: веко припухло, бинт под пластырем разбух, налился сукровицей, под глазами набрякли мешки, а в голове работало сверло пожирающей боли. Обезболивающее прокатилось по пищеводу, оставляя горький противный привкус. Перед глазами пронеслись события вчерашнего дня.

***

- А мне что делать прикажешь? В доме уже два часа воды нет, а у меня, кроме тебя один сантехник, и тот на вызове. Устранишь протечку в квартире и всё.

Юрка, второй месяц работающий сантехником в местном ТСЖ, пожал плечами, соображая, что раз течет, то значит на полу, возле локации протечки, имеется лужа. А по ней уже можно определить, где именно течет. Дальше уже дело техники: хомут на место протечки и все в порядке.

- Ну, надо, так надо, – утвердительно кивнул он головой.

Дверь квартиры открыла немолодая взъерошенная женщина.

- Ну, наконец-то! Вот, соседи на работу позвонили.

На Юрку пахнуло сыростью и старостью. Такой запашок обычно стоял в квартирах одиноких пенсионеров, но женщина, явно не относилась к этой категории.

- Квартира бабушкина. Месяц, как схоронили. Хотела сдать, а вот теперь ещё и ремонт. Так вы посмотрите? – женщина раздражённо показала в сторону ванной комнаты.

Тусклый свет лампочки выхватил потрескавшуюся плитку, ванну, покрытую грязным налётом, мятый алюминиевый таз с протухшим тряпьём, мутное заляпанное зеркало и лужу воды на полу. Лужа натекла из-под ванны, значит, течь именно здесь. Юрка присел и сунул руку в темноту, морщась от едкой вони. Всё в липкой грязи и ржавчине. Пальцы нащупали влажный участок трубы. По идее, менять здесь надо всё, а хомут – это так, временная залипуха. Где-то у пола должен быть вентиль, перекрывающий подачу холодной воды. Перекрыть, и поставить хозяйку в известность, что мелким ремонтом здесь не обойдёшься. Вентиль почти поддался, когда в трубах что-то застонало, забулькало, зашипело, и в лицо Юрке ударил плевок бурой жижи. От неожиданности он дёрнулся, отпрянул назад, взмахнул руками, поскользнувшись на полу. Пальцы попытались за что-нибудь ухватиться. Это что-нибудь оказалось грязным полотенцем, болтавшимся на крючке около зеркала. Раздался треск рвущейся ткани, на Юрку посыпалось содержимое стаканчика, стоявшего на полочке. В довершение всего, зеркало не выдержало внезапного натиска и грохнулось на распластавшегося парня, чиркнув острым краем над бровью. Грохот и звон осколков заставил хозяйку влететь в ванную. Юрка сидел, привалившись к стене, и прикрывал ладонью глаз, сквозь пальцы текли кровавые струйки, заливая спецовку и капая в ржавую лужу на полу.

Порез, в общем-то, оказался небольшим, хотя и глубоким. В поликлинике, куда его довезла сама хозяйка квартиры, дело сделали быстро, не забыв отметить, что могло быть и хуже. Юрка позвонил на работу, вкратце сообщил о случившемся, сказав, что работа так и не была доведена до конца. Представил вытянувшееся лицо начальника и дяди Бори, второго сантехника, которому придётся всё доделывать самому. Домой решил сразу не ехать, не хотелось слышать дотошные вопросы жены. Поехал к родителям, которые жили в частном секторе на окраине города, поехал, потому что на душе скребли кошки от какого-то мрачного предчувствия. Вроде, ничего особенного не произошло, на работе всякое бывает, а вот плохо как-то на душе и всё.

Мать по своему обыкновению всплеснула руками, заохала со словами: «Как же тебя так угораздило!» Кинулась в кухню, загремела посудой, а вот отец сразу осунулся и странно побледнел. На скулах заиграли желваки, кончики пальцев нервно задрожали.

- Ну, чего вы так расстроились? Живой, здоровый, а это всё заживёт, - отшучивался Юрка, сидя уже за столом.

- Как заживёт, так и посмотрим, - мрачно ответил отец, катая шарики из хлебного мякиша.

- Болит? – сочувственно спросила мама.

- Не особо, - ответил Юрка, уминая домашние оладьи с мёдом.

Тогда не болело, сейчас всю голову разрывало и крутило до тошноты, под пластырем пульсировало и жгло, а в ушах стоял шум, похожий на невнятный приглушённый лепет. «Ничего, сейчас таблетка подействует и отпустит», - утешил Юрка сам себя, опускаясь на краешек ванны.

***

Звонок в квартире среди ночи удивил и напугал Юрку. Прошло больше недели, о досадном случае он уже не вспоминал. Дом, семья, работа, закрутило по самую макушку, а тут.

- Юра? Извини. Знаю, что разбудил. Ты приезжай сейчас, поговорить надо, понимаешь?

Отец пил редко. Даже под действием алкоголя всегда был сдержан и несловоохотлив, всегда будто прятался за ширмой, не распахивая душу, не пуская в свой мирок ни родных, ни чужих. Сейчас он плаксиво тянул слова и шумно дышал в трубку.

- Что-то случилось? Мама? У вас всё в порядке?

- У нас всё в порядке. Приезжай, поговорить нужно, сынок, очень нужно.

Во-первых, отец никогда не называл его «сынок», во-вторых, не говорил «по душам» под хмельком, в-третьих… Да что там в-третьих, отец вообще никогда так не говорил, это больше всего настораживало и пугало Юрку.

***

На столе стояла полупустая бутылка водки и нехитрая закуска, пальцы отца перебирали ворох старых, пожелтевших от времени фотографий.

- Приехал?

- Приехал. Мама где?

- Где, где, на смене, где ей ещё быть.

- А это по какому поводу? – Юрка показал на заваленный стол.

- А это, Юра, по поводу нашего с тобой разговора. Думал, тебя стороной обойдёт, а не хрена не обошло.

Отец в сердцах хлопнул по столу кулаком и ткнул Юрке под нос одну из фотографий.

- Вот это дед твой, царство небесное. Внимательно посмотри.

Деда Юрка не помнил. Сейчас с фотокарточки на него смотрело суровое лицо старика, морщинистый лоб которого пересекал шрам, напоминавший перевёрнутую единицу.

- Посмотрел? А это прадед. Карточка послевоенная, плохонькая, а всё равно видно.

Мужчина в стареньком пиджачке, увешанном орденами и медалями, щурил добродушные глаза и улыбался с фотографии странной улыбкой. Один краешек губы поднялся вверх, а другой неподвижно застыл, от его края до самой щеки тянулся шрам, похожий на ту самую перевёрнутую единицу.

- Всю войну прошёл, и ранения были, и контузии, а эта отметина – памятная. В аккурат, перед войной получил, что-то на заводе у них там случилось, вроде, стружка металлическая отлетела. Думаешь, случайность?

Мельком посмотрев на фотографию, Юрка пожал плечами, не понимая, куда клонит отец.

- А вот это я, родитель твой собственной персоной.

Курносая улыбающаяся рожица десятилетнего мальчишки, обритого наголо, весело пялилась на Юрку. На правой стороне этой лысины красовался внушительный шрам, напоминавший злосчастную цифру.

- Не замечал никогда? Ну да, под сединой не видно. А на себя давно в зеркало глядел? Так глянь, может, заметишь закономерность.

Глядеть на своё отражение Юрка не собирался. Розоватый, легко зудящий шрам над бровью он видел по несколько раз на день. Но только сейчас до него дошло, что же напоминает этот заживший порез.

- Готов правду выслушать, сынок?

- А надо?

Парень не понимал, какую правду может рассказать отец посреди глубокой ночи, да ещё и после изрядной порции водки.

- Правда в том, что ты письмоносец в седьмом поколении, - шумно выдохнул отец. – Молчи, не перебивай, а слушай. Разговор на эту тему у нас первый и последний. Объясню, как смогу. Ты в шестое чувство веришь? А в вещие сны? Нет, конечно, такая дребедень тебе в голову, скорее всего не приходила. Я тоже не верил до поры до времени, а письмоносцем стал в десять лет с хвостиком. Каково сопливому мальчишке узнать, что ему неизвестно сколько, с той стороны письма живым носить!

- Письма с той стороны живым носить? – пришла очередь шумно выдохнуть Юрке.

- Послания, вести, записки, письма, называй как хочешь. Смысл один – мёртвые просят передать живым, чаще всего родственникам, предупреждение. Мол, так и так, в такое-то время туда не ходи, в этом месте дорогу не перебегай, в эту машину не садись, с этим человеком не общайся, на эту работу не устраивайся, в общем, много всего. Точнее сказать не могу, я этих посланий не читал. Тебе бумажку сунут с именем и адресом, твоё дело – передать по назначению. Указанное лицо прочитать с той бумажки ничего не сможет, да и про тебя сразу забудет. Знать, что там написано – твоя привилегия, это, в случае, если сам прочитаешь.

Человек, конечно, что-то почувствует, сон увидит, остерегающий голос услышит, может, видением накроет. Там, сынок, совсем другие силы в игру вступают. Верить или не верить, и вообще право выбора только за этим человеком. В том случае, если письмецо ты прочтёшь, то знать будешь наверняка, о чём предупреждение. Только, вмешиваться нельзя! Слышишь, нельзя! Ты – письмоносец, не ангел-хранитель, не медиум в трансе и не спасатель! На тебе теперь печать, позволяющая входить на другую сторону и выходить оттуда живым. Она как охранный документ и спасает, и обязывает.

- От кого спасает? – машинально спросил Юрка.

- Совсем дурак? Думаешь, на той стороне одни мёртвые? От того, что там обитает, у меня волосы дыбом вставали. Там свои стражи и свои законы. Берёшь, передаёшь, и уходишь.

А теперь, сынок, мой совет послушай. Ты эти письма не читай, нечего тебе в чужую судьбу заглядывать. Изменить ты её при всём своём желании не сможешь, а в дерьмо вляпаться - это вот запросто. Впрочем, весь наш род по мужской линии в этом дерьме давно крепко сидит. Запомни, тебе придётся научиться не только письма носить, но и молчать. В нашем деле молчание - это главное. Я тебе уже сказал, что на той стороне свои законы, нарушишь, жестоко поплатишься. Мой отец, твой дед мне о черном человеке с той стороны рассказывал. Сам я его никогда не видел, но знаю, что среди нас, его называют палачом молчания. Вроде, как языка у него нет.

От слова «палач» Юрку всего передернуло.

- Казнит он что ли?

- Не знаю, встречаться не приходилось и тебе, сынок, не советую. Вот ещё что. Отец с сыном на эту тему один раз говорит, и только после того, как метка появится. Значит, время твоё пришло, а моё закончилось.

- А что, сила предупреждения всегда срабатывает?

Отец задумчиво покачал головой.

- Думаю, два-три раза из десяти, сам знаешь, людям некогда верить и прислушиваться. А если бы не срабатывала, за каким хреном мы бы тогда с той стороны послания носили?

- Ну и как на ту сторону попасть?

- Да просто, она сама запускает и выпускает по своим правилам. Главное, эти правила не нарушать.

- Мама знает, кем ты на той стороне подрабатываешь?

- Об этом должны знать только мужчины рода. Ещё вопросы есть?

Вопросов не было, так же, как и веры во всё услышанное. Червяк сомнения возился внутри и рвался наружу. Приехать на другой конец города среди ночи, чтобы выслушать бред о случайном шраме и тайном жизненном предназначении – это уже слишком.

***

После того разговора прошло около месяца. Отца Юрка видел за это время пару раз. Тот по своему обыкновению был молчалив, странной темы больше не касался. А вот у парня язык чесался. Пропустив через себя несколько раз тот ночной разговор, Юрка понял, что вопросы есть. Хотел вывести отца на продолжение, но вспомнил резкие, как отрезанные слова: «Разговор на эту тему у нас первый и последний». В жизни ничего особенного не происходило, но как оказалось, не всё так просто.

***

Он захлёбывался в собственном крике. Его, минуту назад устанавливавшего никелированный смеситель воды в маленькой кухне стандартной однушки, подбросило вверх, как пробку от шампанского. Мелкая сетка трещин на стене налилась багровым свечением и разошлась, затягивая Юрку в образовавшийся провал. Лицо обдало сырым сквозняком, а через минуту он уже стоял на ступеньках, выходящих из мрачного здания в полутьму узких пустынных улочек. Нет, пустынными они не были. То тут, то там, замелькали белые тени. На Юрку смотрели, его ощупывали, белые полупрозрачные руки протягивали сложенные, смятые, скомканные бумажки. «Сынок, дочке передай», - проник в сознание еле слышный шёпот. – Друг у меня там… Мужу! Сыну! Брату! Жене!» Шёпот буравил мозг, голова закружилась, листочки замелькали перед глазами белыми мотыльками. Повинуясь какому-то непонятному порыву, Юрка схватил первый попавшийся бумажный листок и бросился назад к ступенькам, над которыми уже расходились багровые трещины. Опять хлопок, дуновение сквозняка и та же кухня в однушке, в которой ждала его незаконченная работа. Хозяин квартиры его отсутствия даже не заметил, зашёл в кухню, что-то пробубнил и вышел, прикрыв за собой дверь. Дрожащими руками сантехник развернул послание.

«Улица Заводская, дом номер 6, квартира 11. Зимакову Илье».

На обратной стороне листка стали проступать крупные буквы. Читать их он уже не стал. Сейчас всё это для него было новым, непонятным и пугающим.

Молодой человек ещё долго топтался у подъезда указанного дома, размышляя, положить ли в почтовый ящик, оставить у двери или позвонить и отдать лично в руки.

Дверь открыл полноватый лысеющий мужчина.

- Зимаков Илья?

-Гм. Точнее, Илья Петрович, - мужчина насмешливо оглядел рабочую спецовку и сумку с инструментами. - А вот службу спасения от потопа сверху мы не вызывали.

Юрка растерянно замялся, протянув обитателю квартиры сложенный бумажный листок.

- Это вам, - сказал он, не глядя незнакомцу в глаза.

Он не знал, что будет дальше, просто повернулся и пошел прочь. За спиной раздался звук закрывающейся двери и щелчок замка.

***

Его всегда затягивало на другую сторону, когда он был чужой квартире. Обычно, это случалось один раз в неделю. Хлопок, сквозняк и мрачные улицы, где не было ни солнца, ни луны, ни фонарей, ни света в окнах кирпичных коробок. Вечные сумерки и сотни страждущих передать послания. Были здесь и другие. Юрка их никогда не видел, но каждой клеточкой тела ощущал чужое присутствие. Иногда ему казалось, что прямо со стен на него пялятся холодные фосфоресцирующие глаза, а бетон под ногами колышется бурой живой массой, превращаясь в водянистую хлябь. Под ногами начинало чавкать, а в навязчивый шёпот врезались мучительные стоны и вопли потусторонних тварей. Только спасительная твердынь знакомых ступенек отгоняла страх и вселяла уверенность, что сегодня его отпустят, и он доставит послание по указанному адресу.

Посланий этих Юрка никогда не читал. То же шестое чувство подсказывало, что знать их содержание ему не нужно, его работа только доставить и уйти, не думая, не вспоминая не вмешиваясь. Неизвестно сколько бы продолжалась эта молчаливая доставка, если бы…

«Улица Западная, дом номер 4 квартира 8. Сусловой Ане».

В этот раз на обратной стороне листка стали проступать не буквы, а очертания незатейливого детского рисунка. Смешные машинки, разбросанные по полоске дороги, и светофор с аккуратно выведенным зелёным глазом. Глядя на этот рисунок, Юрка вспомнил своего трёхлетнего сынишку, ловко орудующего цветными карандашами.

Звонок в квартире прозвучал долгой заливистый трелью. Дверь открылась, и на Юрку посмотрели большие голубые глаза девчушки лет десяти.

- Здравствуйте.

- Привет, егоза. Мне нужна Суслова Аня. Это, наверное, твоя мама. Она дома? Ты можешь её позвать?

Девочка смутилась и после минутной паузы серьёзно сказала:

- Мама умерла два года назад. Папа сейчас на работе, а бабушка отдыхает. А Суслова Аня - это я.

От подступившего волнения спина Юрки покрылась липким потом: «Чёрт! Это предупреждение для неё. Что она может увидеть, вещий сон, услышать голос матери? Она же совсем ребёнок, как она может понять его смысл!» Дрожащими пальцами он протянул листок девочке:

- Ну, кроха, значит это тебе.

Ватные ноги еле вынесли Юрку из подъезда. В груди бушевал огонь чувств: «Какой выбор может сделать десятилетний ребёнок, что она может услышать? Почему предупреждение пришло именно ей, а не отцу, не бабушке? И почему он, Юрка должен молчать, когда может дать хоть какой-то намёк родственникам девочки! Так, на листке нарисована дорога, машины, и светофор. Значит, возможно, ребёнок попадет в аварию. Именно об этом её хотят предупредить. Чёрт, знать бы когда это должно произойти. Но ведь он только доставлял, с получателем потом никогда не виделся, дальнейшей судьбой не интересовался, вообще ни во что не вмешивался. Вернуться? Поговорить с бабушкой, или лучше встретиться с отцом. Всё-таки лучше с бабушкой она всегда рядом с внучкой, тем более, пожилой человек. Должна же она, в конце концов, понять!»

Со смутным чувством надежды Юрка повернул назад, потоптался немного у двери и решительно нажал на кнопку звонка. Пожилым человеком, который должен всё понять, оказалась худая женщина в ярком старомодном платье и копной густо окрашенных волос, аккуратно уложенных в прическу. Тонкие губы, подведенные помадой морковного цвета, и надменный властный вид не предвещали ничего хорошего.

- Ну, - выжидающе спросила она, оглядывая Юрку.

- Понимаете…

- Не понимаю! Что вам нужно? Я не вызывала мастера. Соседей снизу мы не заливали, у нас нигде не капает и не течёт.

- Да нет, дело не в этом. Понимаете Анечке, вашей внучке, грозит опасность. Думаю, всё связано с дорогой, с машинами. Не спрашивайте, откуда я это знаю, просто…

Брови женщины удивлённо полезли вверх.

- Теперь понимаю, выпить не на что! Решил на чувствах сыграть!

- Да нет же, - попытался оправдаться Юрка

- А ну пошёл вон отсюда, пока я полицию не вызвала! В душу мне решил залезть, думал, если я дочку потеряла, так теперь мне можно внучкой по сердцу резать! Нажрутся всякой дряни, а потом людям жить мешают.

Голос женщины стал пронзительным и визгливым.

- Пошёл вон, я тебе сказала!

Вслед Юрке ещё долго неслась ругань разбушевавшейся грынзы. Из подъезда выполз озлобленный и опустошенный. «Оплевали – обтекай», - ругал он себя за импульсивный порыв к необдуманному разговору.

***

«Слышал, сегодня девочку на улице сбили, на пересечении Горького и Западной. Она дорогу со своей бабушкой переходила, на зелёный свет, между прочим. У нас на работе целый день только об этом и говорили. Бабушка у неё ещё такая модная. Говорили, какой-то придурок на зелёный свет выскочил. Ребёнка ударом далеко на обочину отбросило, а бабке этой хоть бы хны», - жена нервно помешивала зажарку на сковородке.

Мужчина тяжело опустился на стул. Нет, на работе он об этом не слышал.

«Зря, всё зря», - проскрипел Юрка зубами, вспоминая ясное лучистые глаза десятилетней девочки.

Устранять очередную протечку в одной из квартир, молодого сантехника сегодня направили ближе к вечеру. В последнее время чувствовал себя он неважно, надеялся, что сегодня придёт домой пораньше и отдохнёт. А нет, унитазы и краны требуют внимания к их персонам.

На удивление, лифт в этом подъезде работал. Нажав на кнопку с цифрой пять, Юрка устало привалился к стене и закрыл глаза. Из оцепенения его и вывел громкий хлопок и знакомый сырой сквозняк. Пол кабинки покрылся трещинами, и парня, будто насильно впихнули в вязкий промозглый туман.

***

Высокая фигура в чёрном  балахоне проследовала мимо шестилапого существа и, пнув языкастую голову, оказавшуюся на её пути, остановилась около Юрки. Складки капюшона скрывали лицо, но в том, что это человек, не было никакого сомнения. Обыкновенные руки, покрытые морщинами, держали ручку нелепого потёртого жёлтого чемодана.

Клочок бумаги, который парень до сих пор сжимал в кулаке, внезапно вспыхнул, опалив ладонь, и заставил Юрку вскрикнуть от боли. Тлеющие искры бумажного клочка поднялись вверх и впились раскалёнными иглами в шрам над бровью, похожий на перевёрнутую единицу. Кожа сморщилась, лопнула и расплылась по лбу лоскутом глубокого ожога, освобождая владельца от проклятой метки. Боль вперемешку с ужасом захлестнула, но эта боль была ничем, по сравнению с той, что обрушилась на Юрку второй волной. Незнакомец что-то извлёк из распахнутого зева чемодана. По виду это что-то напоминало предмет средневековых пыток – зубчатые щипцы, предназначение которых, оставлять человека без органа речи.

«Я просто помочь хотел! – закричал Юрка, пятясь назад. - Они же не понимают суть этих посланий!»

Человек откинул капюшон, и на парня посмотрели бездушные глаза, в которых ничего не отражалось. На подбородке красовался рубец стянутой кожи, отчего уголки губ опустились вниз, превратив лицо в маску вечной печали. Незнакомец покачал головой и медленно раскрыл рот, являя на обозрение жалкий обрубок на месте языка. Потом поднял вверх палец, приложил его к губам, показывая жест молчания, и вплотную подошёл к своей жертве, держа наготове страшный предмет.

Глаза палача вперились в лицо Юрке, рука со щипцами поднялась и застыла, ожидая удобного момента. Трясясь от панического ужаса, плохо соображая, парень сделал попытку к бегству из зоны предстоящей пытки. Он резко отпрыгнул в сторону и бросился туда, где мутным светлым облаком сгрудились оболочки тех, кому он недавно пытался помочь. Тщетно. Шестилапая тварь опять поднялась, выставляя когтистое брюхо, и из раззявленного чрева вырвался плевок мутной слизи. Слизь окатила парня, мгновенно застывая, превращаясь в крепкие оковы и лишая возможности попытки к бегству или сопротивлению. Палач несколько раз прищёлкнул в воздухе ржавыми щипцами, потом резко выбросил вперёд руку и со всей силы сжал пальцами Юркины щёки. Щипцы бесцеремонно ухватили кончик вывалившегося языка, который мгновенно стал багровым. Мучитель аккуратно потянул эластичный орган речи на себя, не обращая внимания на яростные подёргивания и мычание несчастного. В воздухе что-то блеснуло и щёлкнуло. Кровавый кусок, не долетев до земли, исчез в пасти твари, жалобно поскуливавшей у ног своего хозяина. Парень больше не кричал, не бился. Безумными глазами он смотрел на растворяющиеся светлые тени, раскрыв рот, из которого пузырилась кровь вперемешку с густой слюной.

Палач уходил той же твёрдой неспешной походкой. За ним, как преданный пёс, семенила шестилапая тварь, оставляя следы человеческих ладоней с длинными растопыренными пальцами. Тыквенные головы ещё долго вертелись около распростёртого парня, слизывая с земли не успевшую впитаться бурую жидкость. Живым клубком, отталкивая друг друга, языки метались у лица человека, отыскивая очередное пятно. Они исчезли за углом серой коробки здания только тогда, когда трещины на стене разошлись, пропуская свет с другой стороны.

***

Полоумного немого Юрку можно часто встретить на улочках частного сектора, затерявшегося на окраине города. Местные давно привыкли к этому растрёпанному мужику с улыбкой идиота. Ползая на коленях в траве под заборами домов, он с увлечением ловит мелких пауков и сажает пленников в смятую замусоленную коробку из-под хозяйственных спичек. Набрав с десяток, он подбегает к прохожим и трясёт коробкой перед носом, несвязно мыча и пуская пузыри, как младенец. Иногда, на него находит: завидя почтальона, прикреплённого к данному району, он бросается к нему, машет руками и мотает головой, поминутно прикладывая палец к губам. Жилы на шее вздуваются, а застарелый шрам от ожога, сожравшего бровь и половину лба, наливается багрово-синюшным. В такие минуты всегда появляется отец Юрки – молчаливый сгорбленный старик, взваливший заботу о сыне после трагических событий.

Двенадцать лет назад Юрку нашли в подвале одной из пятиэтажек, густо разбросанных по микрорайону в северной части города. Оказалось, сюда он был направлен своим начальником, исполнительным директором ТСЖ для устранения очередной протечки в квартире. До квартиры сантехник так и не дошёл, как оказался в закрытом подвале, тоже никто объяснить не смог. У сотрудника полиции, прибывшего по вызову жильцов, в нервном тике задёргалось веко. Парень лежал на бетонном полу сырого подвала и издавал гортанные мычащие звуки широко открытым ртом. Всё тело опутывала грязная липкая паутина, от которой шёл отвратительный гнилостный запашок. Волосы, спадающие на лоб, твёрдой коркой слились с глубокой раной от ожога неизвестного происхождения. Лицо Юрки отекло, исказив черты до неузнаваемости. Самое страшное, у парня до корня был отрезан язык. Распухший обрубок слабо кровоточил, а вот крови на полу почти не было. Складывалось такое впечатление, что страшная пытка происходила в другом месте, но никак не здесь, не в подвале.

Расследование никаких результатов не дало. После длительного лечения из полной прострации парень так и не вышел. Тонкие струны его души где-то внутри лопнули, превратив человека в полупустую оболочку, живущую в своём мире. Жена ушла, забрав сына, так и не смирившись с горькой действительностью. Произошедшее сильно подкосило здоровье матери, и она тихо угасла, оставив сына и мужа одних. Теперь это была боль отца. Её истоки он знал, знал причины и знал, что это ещё не конец.

- Дедушка, как вы тут? – долговязый подросток с едва начавшим пробиваться пушком над верхней губой, залетел в комнату и плюхнулся на диван рядом с пожилым человеком. – Телевизор смотришь, и что говорят?

- Говорят, в Москве кур доят, а по телевизору показывают. Проведать нас зашёл?

- Ага. Отец всё так же? Видел, во дворе опять своих пауков ловит, – подросток кивнул в сторону окна.

- Так же. Плохого не делает, пускай ловит. Чай будешь? – старик с любовью посмотрел на внука и тут же осёкся. – Чего это? Это как так?

- Да ничего серьёзного, дед. Памятная отметина от встречи с дверью соседского гаража, по причине стоявшего на пути и не замеченного мной домкрата, – отчеканил подросток, потирая скулу. – Ерунда, чуть-чуть рассёк, уже зажило почти.

«Мммммм,» - на пороге комнаты показался Юрка. В его глазах промелькнуло удивление, настороженность и страх. Из упавшей на пол коробки, во все стороны бросились врассыпную мелкие пленники. Сам Юрка засеменил мелкими шажками к сыну, почёсывая изувеченный лоб и с умоляющим видом прикладывая  палец к губам.

На левой скуле мальчишки в центре сходящего зеленоватого синяка, красовался небольшой шрам, напоминающий перевёрнутую единицу.