CreepyStory

Я не знаю, происходит это все на самом деле или только мне кажется

Я не знаю, сколько времени прошло. Телефон говорит, что всего несколько часов. А мне кажется, несколько дней

Я смотрю на свой мизинец. Голубовато-синий. Покрытый бороздами почерневших кровеносных сосудов. Аккуратно срезанный у основания

Теперь у меня есть подруга. Иногда она ласкова со мной, иногда угрожает убить. Я люблю, когда она шепчет бархатным, глубоким шепотом: "У нас все получится. Нужно просто потерпеть. Ты такой храбрый. Я не знаю никого лучше тебя. Мы обязательно будем счастливы..." Обидно, что обычно эти трогательные признания заканчиваются просьбой открыть ей… Она говорит, что ей страшно. Что я - ее единственная надежда. И когда я молчу в ответ, она злится, воет, хрипит, обещает вырвать мне сердце. Моя бывшая почти так же реагировала на мое неловкое молчание в ответ на ее невыполнимые просьбы. А потом просто исчезла и перестала отвечать на звонки - устала от меня. Когда-нибудь и моя новая милая, но импульсивная, подруга устанет просить и замолчит. И тогда я останусь совсем один. Опять.

_____________________________________________________

Риелтор ушел. Кем бы ни было это существо, которое, будто зловещий фокусник, достает из рукава огромные лезвия, мне проще называть его риелтором. Тем более, что суть у них одна.

Риелтор ушел, оставив дверь приоткрытой. Я готов спорить на что угодно, что дергал ее на себя много раз, пока пытался вырваться на свободу. А его слова были просто очередным изощренным издевательством.

Или нет?

Или я действительно настолько туп, что много часов пытался выбраться из открытой квартиры?

В любом случае, я поклялся себе, что эта дверь никогда больше не закроется. Для начала просто положил стул перед дверью таким образом, чтобы спинка оказалась в проходе и не давала двери закрыться. Этого показалось мало и я вытряхнул из матерчатой аптечки содержимое, свернул ее в два раза и подоткнул под дверь. Дверь стала открываться довольно туго, случайный сквозняк не закроет.

А если кто-то снаружи?

Хотел выкрутить замок, но не нашел подходящих инструментов. Ни ножа, ни ножниц - ничего.

Пока возился несколько раз задел место, где совсем недавно был мизинец. Каждый раз будто молнией прошибало насквозь. Нашел среди разбросаных по столу лекарств парацетамол и цефтриаксон, проглотил по паре таблеток. Палец не вернет, но хоть что-то. Остальные лекарства, бинты и пластыри сгреб в рюкзак, чтобы были под рукой. Собрал со стола помятые, залапанные а теперь и покрытые мелкими бордовыми брызгами листики договора. У слова “подпись” красовались несколько особенно крупных капель. Свернул договор и тоже сунул в рюкзак. Кое-как остатками бинта протер пятна и брызги крови на столе.

Теперь нужно было найти палец и на всякий случай спрятать его в морозилку - слышал, что врачи умеют пришивать отрезанные конечности, если они не сгнили. Окинул взглядом пол, мизинца не было - видимо, куда-то закатился. Голос из-за двери №2 прервал мою истеричную уборку: “Милый, тебе наверно так больно… Иди ко мне, здесь ты забудешь про боль”.

Девушка.

До этого я как-то не задумывался, кто там - за дверью. А сейчас вдруг понял, что голос-то женский. Глубокий, низкий. Нежный. Может быть и правда там меня ждет свобода и счастье.

Очень хотелось ответить.

Я подошел к двери №2, погладил ее. Дешевая пленка, кое-где по краям уже отклееная. Теплая. Дверь немного подрагивала - будто дышала. Или мне показалось? Я потянулся к ручке, зацепил ее и взвыл от боли. Проклятый мизинец! Почему я лишился его именно сейчас, когда я так близок к любви всей моей жизни?

Осознав происходящее, я бросился в ванную. Открыл кран и начал жадно пить холодную воду, плескать ею в лицо. Нужно было успокоиться, прийти в себя и начать мыслить рационально.

Что мы имеем?

За дверью №1 какое-то странное искажение пространства, где я вижу собственную комнату и себя в ней. Если я открываю дверь, тут же появляется риелтор и наказывает за нарушение договора.

За дверью №2 неизвестное существо с гипнотизирующим голосом, обещающее счастье и свободу.

Входная дверь ведет на лестничный пролет, темный и неизвестно что таящий. Но, по крайней мере, туда мне выходить не запрещено. Запрещено покидать имение в неурочное время, но непонятно, что именно подразумевается под имением. Скорее всего, весь дом, а не только одна крохотная комната. С другой стороны, после всего случившегося совсем не хочется выходить из комнаты и совершать ошибку. За дверью бессмысленно все… Я уже в уборной - пора возвращаться.

Я вернулся в комнату и сел на диван. На глаза попался лежащий в углу палец. Будто сосиска в кетчупе, которую забыли вечером убрать в холодильник. Я истерично хохотнул. И понял, что устал бояться. Я просто устал. Мое тело больше не может впрыскивать в кровь лошадиные дозы адреналина. Ужасно ноет ладонь. Чувствую чудовищную слабость. Сколько я не ел? День? Неделю? Могу ли я доверять календарю в телефоне?

Не знаю.

Не знаю.

Не знаю.

Риелтор сказал, что у меня все есть для жизни. Нужно только следовать правилам. А правила объяснил.

Где мне брать еду?

Обычно за солью идут к соседям.

Входная дверь - единственный путь, который мне не запретили. Нужно пойти к соседям и попросить у них. Не соль. Немного еды. И немного ответов. Может быть, все не так уж плохо? Если я буду знать правила, я смогу им следовать. А потом обмануть.

Я посмотрел в черный провал двери. Всегда боялся темноты. С самого детства. Вставал в туалет и отчетливо видел во мраке силуэты чудовищ. Притаившихся. Дышащих. Ждущих. Хотелось отогнать мороки, хотелось быть взрослее. Но именно эта плотная, обволакивающая тьма казалась мне настоящей. Шагнув в пятно света я будто бы возвращался в придуманный кем-то и переданный рецепторами моему мозгу мир, в котором все просто и понятно. А из темноты продолжала смотреть на меня истина.

Теперь простой и понятной была моя комната, но чтобы жить я должен был ступить во тьму. Моя подруга будто бы прочитала мои мысли и прошептала: “Там ты не найдешь ничего, кроме боли и слез. Как же вы все наивны. Обречены. Спасение рядом, стоит только протянуть руку. Иди ко мне…”

Этот шепот только придал мне решительности. Я встал и направился к выходу из комнаты.

Фонарик слабо освещал запомнившиеся мне продавленные коричневые ступени, кое-как держащуюся и дребежащую мелкую плитку на лестничном пролете. Стены, до уровня шеи выкрашенные отвратительной зеленой краской, а выше - серой. Кривой цоколь, торчащий из стены, с почерневшей лампочкой. И три новых двери на лестничном марше, обитые знакомым пухлым дермантином. Я подошел к одной из них, с медным №5, прибитым ржавыми гвоздями над дверным глазком. Звонка нигде не было. Я постучал. Без ответа. Подождал. Постучал еще раз. Ничего. Я слегка толкнул дверь и она поддалась. Аккуратно открыл и увидел комнату, во всем повторяющую мою. Диван был заляпан красным. У дивана лежал рюкзак, как две капли воды похожий на мой. Похожий? Или мой? По полу разбросаны синие продолговатые предметы. Еще недавно я бы сразу не поверил, захотел бы посмотреть поближе. Но сейчас я четко понял, что это.

Пальцы.

Я захлопнул дверь.

Несколько раз вдохнул.

Нужно найти соседей.

Я подошел к другой двери с №5, прибитым ржавыми гвоздями над дверным глазком.

Открыл ее.

Холодно. Темная комната, в точности как моя, заметена снегом. Сугробы в углах, наледь на столе и диване. Вторая дверь приоткрыта. Темнота в проеме будто бы сгустилась, задрожала, расширилась.

Резким движением захлопнул дверь.

Я стоял на лестничном пролете и тяжело дышал. Оставалась последняя дверь. С медным №5, прибитым ржавыми гвоздями над дверным глазком.

Шаги на лестнице.

С верхнего этажа спускался кто-то. Длинный коричневый плащ - я видел этого человека с изъеденным оспой лицом когда первый раз пришел сюда! Я замешкался, хотел одновременно и бежать к себе в квартиру и двигать навстречу спускающемуся и хоть что-то спросить. Фигура приблизилась и в слабом свете телефонного фонаря я увидел лицо. Это не последствия оспы, это лицо, состоящее из зияющих розовых отверстий. Ни глаз, ни рта - только розовые дыры, будто пчелиные соты, покрывающие голову и шею. Я только со свистом вдохнул и замер.

Существо безразлично прошло в полуметре от меня и продолжило путь вниз. А я еще долго стоял, вжавшись в стену, не в силах пошевелиться. Эта рыхлая розовая пористая поверхность вместо головы застыла у меня перед глазами. Кажется, сам воздух замер в легких от ужаса. Я вдруг почувствовал, что задыхаюсь, и прерывисто, со свистом, вдохнул. Мало! Я вдыхал глубоко, как мог, но кислорода все равно не хватало и казалось, будто я не дышу, а только открываю рот для шипящего свиста.

Все так же неровно сипя, я попятился в свою квартиру. Споткнулся о лежащий в дверном проеме стул, кое-как доковылял до дивана и упал, продолжая часто и громко дышать. Стало полегче. Я отдышался и почувствовал чудовищную слабость. Теперь хотелось просто закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Лучше так, чем слушать голоса, бегать от монстров и ждать, пока зловещие резиновлицие уроды искромсают меня на маленькие кусочки.

Не знаю, сколько я пролежал. Может час, а может день. Телефон давно выжег свои жалкие 5%, да и верить ему уже просто не было смысла. Навязчиво ныла рука. И бурлил живот. Похоже, моя смерть не будет лёгкой - после всех ужасов я медленно и мучительно умру от голода. "Мне страшно… помоги мне… открой…" шелестело за дверью. Я решил, что хуже уже не будет, с кряхтение сел диване и ответил:

-Ты кто?

Тишина. Я спросил громче:

-Кто здесь?!

Молчание. Она столько часов подряд шептала свои навязчивые просьбы и вдруг умолкла. А потом послышались всхлипы. И уже не шепчущий, а нежный и грустный голос ответил:

-Я так долго тебя ждала… Почему ты молчал? Почему не открыл?

От такого напора я растерялся и промямлил в ответ:

-Мне нельзя…

Молчание. Встревоженный голос:

-Ты ещё здесь? Не обижайся, пожалуйста, я не хотела…

Видимо, ей плохо слышно. Я подошёл к двери, прижался к ее теплой, слегка вибрирующей поверхности. Сказал:

-Кто ты?

Вздох радости. И снова грустный голос:

-Ты опять забыл, милый?

Я вздрогнул. В этом месте я уже ни в чем не уверен.

-Что я должен помнить?

Снова вздох. И тихий, нежный голос, иногда замирающий, будто она делает вдох, чтобы не расплакаться:

-Прости, милый, я столько раз повторяла эту историю. И каждый раз приходится рассказывать снова и снова… Я уже путаю детали, теряю имена. А ты опять все забыл…

Я молчал. Хотя меня кольнула нотка раздражения - ненавижу, когда женщины упрекают меня в том, в чем нет моей вины. Я никогда не жаловался на провалы в памяти и мог бы рассказать историю своей жизни лет с семи и до злополучного звонка риелтору. Никаких белых пятен, разве что некоторые эпизоды особенно задорных гулянок. Так что провалы в памяти тут явно не у меня. Тем временем она продолжала:

-Мы жили как в сказке, долго и счастливо. Мы жили друг другом. Я учительница младших классов, ты инженер - образцовая советская семья. Мы так хотели детей. Когда все посыпалось и зарплату перестали платить даже продуктами мы решили сдать часть дома, чтобы было хоть что-то на еду. Твоя умная мама успела приватизировать дом, причем квартиры соседей-алкашей тоже оказались оформлены на нее. Мы договорились жить в одной комнате, маму поселить этажом ниже, а в остальные комнаты пустить студентов. Тогда ты подписал что-то с агентами по недвижимости. И запер меня здесь. Ты запер меня здесь. Я тебе надоела? Ты больше меня не любишь? Пусть так, тогда просто отпусти… Иногда ты приходишь и ничего не помнишь. Я рассказываю тебе эту историю снова и снова. Открой мне дверь, милый. Открой.

Я сидел, привалившись спиной к стене, и слушал ее нежный, ласковый голос. Как бы я хотел, чтобы это все было правдой. Хотя бы часть. Но ведь сначала она шептала что-то про свободу, про то, что с ней мне будет хорошо. Угрожала. Пророчила слезы и боль. А теперь вот эта слезливая история, еще и устаревшая лет на тридцать. А она все всхлипывала:

-Почему ты молчишь, милый? Неужели ты опять исчезнешь?

-Я устал. И скоро умру от голода. А если открою эту дверь - мне повезет, если отрежут только палец. Скорее, стану твоей жертвой. Ты меня распотрошишь, потом соберешь из кусков франкенштейна, вселишься в него и пойдешь гулять по городу. Кстати, советую пойти в макдак - там сможешь затеряться среди таких же.

Я хихикнул. Было странно вот так болтать с демоном, хотя я даже не был уверен, продолжаю ли я говорить или просто ненадолго отрубаюсь и все это происходит в полусне. Я думал, что ответом будут визги, попытки выбить дверь, проклятья. Но вместо этого я услышал грустный голос:

-Ты так любишь эту шутку про франкенштейна. Открой мне, я приготовлю что-нибудь поесть. Или сходи к маме, ты всегда к ней сбегал, когда уставал от меня. А ко мне, когда уставал от нее. Очень удобно, когда жена и мать живут рядом, но в разных квартирах. Правда, дорогой?

Действительно удобно. И, похоже, мне предстоит новая вылазка в подъезд. Не понятно, о ком она говорила, но стоило попробовать. Главное, действовать быстро и молиться снова не встретить пористого. Я немного подзарядил телефон - нужен был фонарик - проглотил порцию антибиотиков и поковылял в подъезд. Прошел мимо дверей с ржавыми номерами 6, 7 и 8 и двинулся по лестнице вниз. На первом этаже тоже было четыре двери в квартиры, лестница в подвал, перекрытая решеткой с висячим замком и зеленая дверь на улицу. Я стоял перед ней, поглаживал облупившуюся кое-где краску, отслаивающуюся маленькими кусочками, если поскрести. Не удержался, толкнул. Она легко открылась и с улицы ворвался поток свежего воздуха. Я осознал, насколько же душно в этом подъезде, в этом доме. Я вдыхал полной грудью морозный воздух ночного города. Можно было сделать шаг вперед и навсегда покинуть это проклятое место. Я посмотрел на свою перевязанную руку. Сначала нужно было выяснить, когда здесь неурочные часы.

Я еще несколько минут глубоко дышал этим запахом свободы. Свободы, которой у меня больше нет. Захлопнул дверь. Подошел к квартире №1 и постучал. Нет ответа. Подергал ручку - заперто. Подошел к квартире №2 и постучал. Сначала было тихо, потом послышались шаги. Дверь приоткрылась, в узкую щель дверного проема на меня смотрела испуганная женщина лет сорока. Я замялся, но все-таки поборол неловкость и тихо спросил:

-Мама?

-Третья квартира,-ответила женщина и захлопнула дверь. Я подошел к квартире №3. Трясущейся рукой постучал. Дверь распахнулась сразу, как будто меня ждали. Передо мной стояла седая, улыбчивая женщина в строгом костюме. Бабушкой ее не поворачивался назвать язык из-за по-деловому уложенной прически и аккуратного макияжа, хотя ей было явно за шестьдесят.

-Привет, сынок, проходи,-она взяла сумочку с тумбы у двери,-разогрей себе что-нибудь из холодильника. У меня встреча, прости. Потом поболтаем. Давно тебя не было, заходи почаще.

Она прошла мимо меня, застывшего с открытым ртом, и вышла в ту самую зеленую дверь, перед которой я только что стоял, не решаясь выйти. Я бросился вслед за ней. Если ей можно выходить, значит сейчас то самое время! Выскочил на улицу, хотел бежать в сторону парка. И не смог. Застыл в воздухе, неловко перебирая ногами. А через секунду меня швырнуло назад, в подъезд, ударило об стену, распластало по полу. Надо мной стоял черный силуэт, плохо различимый в темном подъезде.

-Глупая, глупая обезьянка,-уже не так раздраженно, как в первый раз, а скорее устало, произнес риэлтор. Свистящий звук в темноте, резкая боль в руке. Я оттолкнулся от пола в сторону квартиры №3, меня уже ни что не держало.Забежал в квартиру, захлопнул за собой дверь. Посмотрел на руку. Безыманный палец срезан под корень, кровь заливала руку и капала на пол. Я бросился в ванну, нашел аптечку. Ванна была копией моей и аптечка лежала в том же месте. И набор лекарств тот же. Забрызгивая кровью раковину с воем содрал старую, пыльную и бурую повязку. Рана на мизинце опухла и загноилась, любое прикосновение к ней будто вонзало тысячу гвоздей мне в руку. Кое-как забинтовал в несколько слоев, так что бинты бугрились и топорщились неопрятными огрызками. Проглотил горсть цефтриаксона с парацетамолом и глянул в зеркало. Оттуда на меня смотрел заляпанный кровью и какой-то грязью, небритый, осунувшийся, даже не бледный, а скорее синий человек, очень отдаленно похожий на меня.

Не стоило мне выходить из этого дома. Я знал, что не стоило, но все равно пошел. И теперь мне в очередной раз хотелось умереть прямо там. Лечь в ванну, включить теплую воду и перерезать вены. Но у меня не было даже бритвы, а мое потрепанное и израненное тело отказывалось сдаваться. Несмотря на жуткую боль в руке чувство голода на этот раз никуда не делось. Я как в тумане поковылял обратно в комнату, открыл холодильник. Кастрюля с какой-то жижой, то ли суп, то ли соус. Палка колбасы, какие-то овощи в пакете, что-то в упаковках - масло или творог. Я стал жадно есть из кастрюли, зачерпывая здоровой рукой будто ложкой, хватая мясо и картошку. Джек Лондон поведал мне, что нельзя наедаться до отвала после долгой голодовки, поэтому я заставил себя остановится и не съедать всю кастрюлю за раз. Сложил небогатое содержимое холодильника в пакет с овощами, попытался взять кастрюлю с остатками соуса и нести за одну ручку, прижав к себе, но не удержал и грохнул ее на пол. Соус ярко разбрызгался по полу, заляпал обои, холодильник. Кастрюля с грохотом отлетела в сторону. Но мне было плевать, я хотел уйти из этого места, пока не вернулась так называемая мама и не отобрала у меня всю добычу. Я выскочил в подъезд с пакетом и побежал с квартиру №5. Опять споткнулся о валяющийся в проходе стул, бросил пакет в холодильник и упал на диван. Голодная смерть на некоторое время откладывалась. Вместо нее пришел горячечный бред. Я вряд ли вспомню, какие видения меня посещали - какие-то огрызки воспоминаний, на которые накладывалось бесконечное шептание "открой, открой, открой…". И кто-то отвечал на это открой невпопад. А потом я понял, что отвечаю сам. Меня вырвало всем, что я успел съесть. Потом я будто летел или меня кто-то нес. Резиноволицые тетки в белых халатах с криво подведенными тушью провалами вместо глаз цокали надо мной. И все, пустота.

Я открыл глаза, лежа все на том же диване. Ужасно болела голова. Схватился за нее обеими руками, а затем резко отдернул одну, пострадавшую. Руке было больно прикоснуться к голове, но не так как раньше, будто по ней ударили молотом. Нет, было неприятно, но терпимо. Я посмотрел на руку - аккуратно перебинтована, пальцев по прежнему три. Ни грязи, ни крови.

Поднялся с дивана и пошел к зеркалу в ванной. Нет, посиневшее лицо, перепачканное кровью и грязью никуда не делось. Но теперь я был гол по пояс, а на локтях красовались синяки с дырками от инъекций.

Ну что ж, значит зачем-то я им нужен…

Нужно просто успокоиться и разобраться в правилах.

____________________________________________________

Прошло уже около трёх недель. Я хотел делать зарубки, но побоялся испортить мебель. Поэтому каждый день делаю 1 новую дырку в пакете от овощей. Глупо, но работает. А телефону веры нет - он постоянно путает даты.

Хожу к новой маме поесть. Не особо вкусно, зато сытно. Она всегда занята и убегает на какие-то встречи, как только я прихожу. Иногда болтаю с новоявленной бывшей за дверью. Она все крутит по кругу свою пластинку про нашу неземную любовь. Иногда выходит из себя и барабанит в дверь, тогда весь дом начинает ходить ходуном, а я прячусь в ванной. Иногда начинает угрожать и шептать замогильным голосом какие-то странные пророчества. Тогда я затыкаю уши и пережидаю. Но она быстро отходит и всегда извиняется.

Раз в неделю приходят две медсестры с неестественно бледными лицами и ярким макияжем. Я стараюсь их не разглядывать. Они всегда молча ставят мне капельницы, берут кровь, меняют повязки и оставляют лекарства с рецептом. Я несколько раз пытался с ними говорить - безрезультатно.

В целом жизнь моя стала вполне сносна, но ужасно скучна. Я бы, наверно, даже привык - человек ко всему привыкает. Но один вопрос не даёт мне покоя.

Что будет, когда пройдет ровно месяц и настанет время платить аренду?

Начало — Лагерь "Кристальное озеро" (часть 1)

— Это тебе что — доставщик пиццы? — удивлённо нахмурился Серёга.

— Вообще не смешно, Илюх. И мне не нравится весь этот разговор. И куда он ведёт, — Настя поворошила ветки в затухающем костре.

— Да чё вы ссыте все! — Илья пытался растормошить хотя бы пацанов. — В детстве вызывали небось и пиковую даму, и гномика, и других страшил. А сейчас что изменилось?

Не слушая больше чужого бухтения, парень вдруг вскочил, заорав во всю глотку. Зычный голос разнёсся, долетая до ближайших домиков и устремляясь дальше в чащу леса.

— Ау! Урод обожжёный, ты тут?! Вызываем тебя, вылезай из своей могилы и напугай нас, как следует!

— Заткнись идиот, — Ира ударила Илью по ноге, но тот продолжил, отбегая в сторону.

— Поднимайся, давай! Испугай этих слабачков! Чтобы надолго запомнили!

Илья быстро достал из заднего кармана мелкий предмет. Раздался тихий щелчок и в свете тусклого пламени блеснуло короткое лезвие.

— Ты что совсем? — Серёга ошеломлённо смотрел на ножик в руке друга.

Илья провёл лезвием по ладони, тут же выступила кровь. Парень размахнулся и несколько капель полетели в костёр. Тот вдруг неожиданно громко хрустнул — бревно, дольше всех лежавшее, наконец-то перегорело пополам и сломалось, выдав яркий сноп искр в воздух.

— Ух, ёпт! — испуганно вскрикнул Илья. Оглядел друзей — Серёга вскочил, сжав кулаки, Саня тоже, но на его лице не было признаков страха, лишь отрешённое выражение. Илья понял, что пора прекращать. — Да всё, всё, успокойтесь!

— Дебильные у тебя шутки, я уже хотел по морде вмазать, а то вдруг ты с ума сошёл, — Серый продолжал стоять, потом злобно сплюнул и сел обратно. К нему тут же прильнула Настя, успокаивающе бормоча на ухо.

— И стоил этот дешманский цирк порезанной руки? — спросила Катя, которая, по своему обыкновению, не влезала в словесные баталии. Достала из кармана платок. — Держи, а то кровь идёт. Он чистый, не переживай.

Илья лишь отмахнулся.

— А по-моему получилось круто. Видели бы вы свои рожи. У девчонок так вообще, чуть глаза не выскочили от испуга.

— Домой приедем, ты ещё получишь! — выговорила ему Ира. — Я чуть не поседела раньше времени.

— Так ты блондинка, всё равно не заметно. Ладно, я пойду до машины, там аптечка. А то вдруг на лезвии вредные бактерии были. Вернусь минут через десять. — Илья замолчал. Немного склонил голову набок и произнёс низким голосом. — Или меня прирежет маньяк в кустах. Которого я только что вызывал.

— Ты точно идиот, — пробормотала Ира. Подсела к Кате, вытащив из холодильной камеры пару оставшихся бутылок.

— Кстати, будь мы в фильме ужасов, то такой вариант самый логичный, — сказал Саня. — Обычно, когда кто-то отходит от компании, в каком-нибудь стрёмном месте - типа нашего - то назад уже не возвращается. Лежит с топором в башке и отдыхает.

Илья громко сглотнул и поджал губы. А затем снова широко улыбнулся.

— Ты заставил меня трухануть на несколько секунд. Молодец!

Подсвечивая фонариком дорогу, Илья пошёл по направлению к выходу из лагеря. Совсем чуть времени и его силуэт растворился в сумерках, будто мгновенно поглощённый темнотой.

— Ребята, а почему мы не подогнали машины ближе? — спросила тихо Катя, делая медленные глотки из бутылки. — Вот так ходить не особо удобно.

— Это к Илюхе вопросы, — ответила Настя. — Ему видимо в радость мотаться туда-сюда.

— Меня больше интересует другой вопрос, — Серёга быстро посмотрел в сторону, словно высматривая там что-то, затем опять перевёл взгляд на друзей. — С хрена ли лагерь вообще называется "Кристальное озеро"? Тут вокруг один лес. Сомневаюсь, что прямо здесь в чащобе расположилось озеро. С кристально чистой водой.

— Может Илюха соврал с названием? — сказала Настя.

— Неа, — ответил Санёк, — мы проходили мимо таблички. Ты, наверное, в тот момент отвлеклась на фотки. И очень сомневаюсь, что Илюха нарисовал её и втихаря поставил. Ещё один интересный вопрос в нашу копилку — за двадцать лет запустения, тут выросли слишком большие деревья. Обычно такая местность долго зарастает зеленью, чаще всего простыми кустами и сорняком. Но никак не высоченными соснами — им для этого требуется намного больше времени.

— Вы вообще верите в эту историю? — по лицу Иры было видно, что ей не нравится критика в адрес Ильи, но, в тоже время, она понимала, что все упрёки небезосновательны.

— Ну, твой парень мог свободно придумать всё, что недавно наплёл нам. Вообще не удивлюсь,— высказался за всех Саня, протирая очки. — Но лагерь реально заброшен — это факт. Неоспоримый. И второй факт — помните дедка в деревне, которую мы проезжали? Узнавали у него, правильно ли едем. Очень он побледнел и испугался, когда я сказал, куда мы направляемся. Так что не всё так однозначно.

— Значит веришь? А ты Насть?

— А я нет. Не в обиду сказано, но выдумка это всё. Да и вообще, что мы мучаемся, решаем правдивая ли история или нет. Гугл в помощь, как говорится!

— Точно, — хлопнул себя по лбу Серёга, самый первый вытаскивая телефон. Раздражённо нахмурился. — У меня нет интернета.

— Во прикол, — Настя даже недоверчиво потрясла свой мобильный. — У меня тоже... только час назад ватцап работал! Ну, хоть связь пока есть.

— У кого работает? — задал вопрос Саня. В свой телефон он лишь мельком взглянул.

Все покачали головами.

— Я это одна вижу? — прошептала Катя, толкая в бок Иру.

Девушка посмотрела в сторону и охнула, прикрыв рот. Тёмная массивная фигура стояла слишком далеко от костра, чтобы можно было её рассмотреть получше. Даже лица не видно — просто большая чёрная клякса у деревьев. Она не двигалась и нельзя даже было сказать точно — это обман зрения или всё же человек.

— Вы все умрёте, — утробным голосом произнес силуэт, оставаясь на месте. Но хотя бы стало ясно, что девчонкам ничего не померещилось. Ребята замерли, не решаясь пошевелиться.

— Это опять шутка? — пробормотала Настя, испуганная и сбитая с толку.

— Зря вы потревожили меня! — громко провозгласила фигура, делая размашистый шаг вперёд. Лицо стало немного видно, но успокоения это не принесло. Скорее наоборот — девчонки взвизгнули, рассмотрев обожжённые пятна. Капюшон не мог скрыть их все. Незнакомец был в старом балахоне, покрытом красными пятнами, в руках неизвестный держал большой нож — не мачете, но и этого было достаточно, чтобы запугать ребят.

— Илюх, харе прикалываться, — прошептала Ира. — Не смешно...

Фигура в капюшоне бросила какой-то мелкий предмет. Тот упал прямо рядом с Саней, почти коснувшись его ноги.

— Ааааа! — завопил парень, отталкивая непонятную штуку, стараясь отбросить эту мерзость, как можно дальше. На земле валялась отрубленная по локоть рука...

Фигура пришла в движение, резко рванула к ребятам, быстро преодолевая разделяющее их расстояние. Балахон зашелестел в воздухе, превращая незнакомца в чёрную кляксу.

Вот тогда все зашевелились. Саня матернулся, неуклюже бросив бутылку, которая просвистела мимо капюшона неизвестного, лишь чудом не угодив ему в висок. Катя рухнула с бревна и на корточках пыталась встать. Настя еле сдерживала позывы желудка, видя рядом с собой отрезанную конечность. Серый прикрыл свою девушку, не зная, что предпринять и как обороняться от непонятного чучела. И главное чем...

Ира, на свою беду, была ближе всего к незнакомцу. Тот схватил блондинку в охапку, зарычал чудовищно искажённым голосом. Взмахнул рукой с мачете, обрушив размашистый удар прямо в грудь девушки.

Ребята видели всё со спины. Как выгнулась дугой Ира, как рука этого чудовища провернула лезвие где-то у неё в районе живота. Девушка всхлипнула и развернулась, ноги подкашивались, она сделала пару шагов, шатаясь в разные стороны. Нижняя часть тела была вся залита кровью, которая продолжала лениво течь.

— По...помогите, — дрожащим голосом прошептала Ира. Из глотки вырвался стон и она упала на колени, придерживая руками живот. Выхаркала кровавый сгусток на землю.

Незнакомец положил ей на плечо своё страшное оружие. Капюшон до сих пор скрывал большую часть лица. К тому же тварь специально наклоняла голову вниз. Выглядело всё так, словно он извиняется перед ребятами за шокирующее убийство прямо у них на глазах.

— Умирать не так больно, поверьте, — незнакомец взмахнул мачете, словно на пробу. Прислонил лезвие к горлу дрожащей Иры.

— Не делайте этого, пожалуйста, — взмолилась Катя.

Таинственная фигура снова размашисто рассекла воздух своим ужасным орудием. Наслаждаясь беззащитностью ребят. Все понимали, что стоит им побежать и Ире конец. Саня единственный быстро пришёл в себя. Нахмурился, увидев очередные взмахи ножа, и неожиданно пошёл на убийцу, не слушая воплей друзей, раздающихся сзади.

— Погибать, так героем! — крикнул он, наступая на незнакомца.

Ира захрипела, вытягивая руки. Окровавленная футболка выглядела омерзительно.

Незнакомец хрипло зарычал, безуспешно пытаясь остановить Саню — нож не производил на того должного эффекта. Неизвестный выругался и удручённо склонил голову.

— Что меня выдало? — произнёс он обычным голосом. — Подкладка где-то вывалилась или маска сползла?

Друзья сзади замолчали, ошеломлённо слушая слова. Лишь Катя тихо всхлипывала, вцепившись в руку Насти, которая в свою очередь ухватилась за Серёгу. Это выглядело бы комично, находись ребята в другой ситуации.

— Нож твой хрень китайская, — Саня выхватил оружие из руки незадачливого маньяка, показывая остальным. — Болтается по сторонам, видно, что лезвие ненастоящее.

Ира выплюнула очередную кровавую кашицу на землю.

— Тьфу! Мерзкая штука, — и поднялась как ни в чём не бывало.

— Плюс у Иры заметно, что футболка не порезанная, а просто измазана красной фигнёй. Издалека это не так бросается в глаза, а вот вблизи сразу видно. В остальном всё круто.

— Вы... это реально шутка была? — сдавленным голосом спросил Серёга, вымученно улыбаясь. Поднял отрезанную конечность, оказавшуюся искусно сделанным из резины куском руки. — Это же муляж! Как я повёлся, дурак!

— Ир, от тебя такого я не ожидала... Илья ладно, но ты! — вторила ему Настя. — Я чуть двойню не родила прямо здесь!

— Да вы чего, ребята! — Ира оглядела разозлённые лица друзей. — Прикол жестокий, не спорю, но... Это же такой незабываемый опыт! Люди на всякие квесты ходят, хоррор - комнаты посещают, чтобы хватануть адреналина и острых ощущений. Платят большие деньги, а тут всё бесплатно!

— В чём-то вы правы, конечно, — сказал Саня. — Хватанул я адреналинчика на пару лет вперёд. И седых волос тоже.

— А я сейчас еле сдерживаюсь, чтобы этот долбо... звон... не хватанул кое-чего другого, — Серый, потирая кулаки, был настроен не так оптимистично. Отбросил в сторону муляж руки. — На сей раз по части дебилизма, Илюх, ты сам себя переплюнул.

— Я ещё камеру здесь заныкал, — Илья снял капюшон, а затем и маску. Обычная уродливая маска на Хэллоуин, только немного переделанная. Больше напоминающая обожжёную рожу Фредди Крюгера. Радостная морда самого Ильи блестела — не только от пота, но и от счастья за проделанную шутку. Он вытер испарину со лба. — Фух, ну и жарко в этом балахоне. Весь вспотел, как шлюха в церкви! — он увидел, что весёлый тон не слишком радует друзей. Скорчил серьёзное лицо. — Камера небось всё плохо записала, у нас же тут темно, как в одном месте, но аудио точняк чётко получилось. Хоть послушать можно будет ваши испуганные крики.

Илья подошёл к бревну, на котором ранее сидел с Ирой, наклонился и достал снизу мелкую камеру. В том месте была прямо подходящая по размерам расщелина, практически незаметная, если не знать, куда смотреть. Парень бережно обдул камеру от щепок.

— Позырьте пока, что там получилось. Мне отлить надо. Да и в костёр дровишек надо бы подкинуть, — он увидел на лицах друзей одно рассерженное выражение на всех. — Ладно, ладно, я урод. Кретин. Идиотина. Ещё куча разных выражений. Но вы мне потом ещё спасибо скажете за такую классную пугалку, обещаю!

— Иди уже отсюда! — воскликнул Серёга.

— До машины метнусь, весь маскарад скину. Вискарика возьму! — пытался подмазаться Илья. — И пару шоколадок девчонкам. Я ненадолго.

— Да, да... буквально на десять минут, как и в прошлый раз!

Не успел Илья отойти, как раздалось тихое шуршание у ближайших мелких деревьев.

— Да небось белка или лиса бегает, — предположил Саня. Он потихоньку подкидывал по очереди ветки в костёр.

Хрустнуло громче. Все силились разглядеть хоть что-нибудь, но пламя освещало лишь на пару шагов вперёд. Серёга неуютно зашевелился.

— Пойди проверь, — обратился Илья к нему. Голос у шутника был весёлый, но сам он не торопился двигаться.

У Серёги вытянулось лицо, он поджал губы, по лицу была видна борьба — показать себя неустрашимым героем или остаться тут рядом с костром. Он выбрал второе.

— Да это ветер, — небрежно бросил Серый. — И вообще, ты сам собирался к машинам идти. Вот и посмотришь заодно.

— И мне другую футболку захвати! — напутствовала своего парня Ира. Она так и осталась в окровавленной одежде, лишь накинула сверху куртку.

— Я вам бык что ли, всё тащить на горбу? — деланно возмутился Илья, прекрасно понимая, что деваться ему некуда.

— За твои шуточки ты вообще должен служить и повиноваться до приезда домой, — отрезала Настя.

— Понял, понял, — пробурчал себе под нос Илья. — Лучше бы я тихо - смирно сидел...

Он, продолжая бубнить себе под нос, побрёл вперёд. Луч фонаря выхватывал то маленький домик с выбитыми стёклами, то деревья, постепенно отвоёвывающие территорию у сухой потрескавшейся земли, то низкие кусты, еле-еле шевелящие своими веточками под лёгким ночным ветром.

Илья обернулся к ребятам, подойдя к месту непонятного шума.

— Никого нет. Ни животных, ни маньяков с мачете.

Перестав выделываться, он быстро пошёл вперёд. Балахон очень мешался при ходьбе — цеплялся за ветки или норовил попасть под ноги, замедляя движение. Илья его попробовал свернуть в клубок, но ничего не получилось — уж слишком громоздким был костюм. Там ещё и накладки мешались, расположенные на плечах, чтобы фигура казалась шире и массивнее.

Парень чертыхнулся и обмотал балахон вокруг себя, как громадный шарф. Было неудобно, жарко, но хотя бы двигаться стало проще. Дойдя до припаркованных машин, он с облегчением выдохнул, рыская в штанах в поисках ключа.

— Ну и где они?! — ключи никак не хотели находиться.

Сбоку зашуршали кусты и Илья, вздрогнув, выронил фонарик, который он держал кое как, из-за своих торопливых телодвижений.

— Кто здесь? — только задав вопрос, Илья понял, насколько глупо это звучит в данной ситуации.— Тут никого нет... Лишь я.

Тяжело дыша, он наклонился, поднял фонарик и стал шарить руками по балахону, выискивая, куда он мог запихнуть ключи.

Луч света зацепил кое-что... чего Илья точно не ожидал тут увидеть. Он недоверчиво нахмурился и направил фонарик прямо... на лежащее рядом с его машиной тело. Илья присел на землю, продолжая освещать половину туловища какого-то мужика в грязной одежде. Лицо того было посечено мелкими царапинами, в волосах застряли комья земли, словно мужчина много раз падал. Нижняя половина была заслонена бампером машины.

Илья тихо взвизгнул и вскочил. Руки тряслись, он прислушался... нет, дыхания нет. Это труп...точно...

— Вот дерьмо, — пробормотал он, пятясь назад. По направлению к друзьям, подальше отсюда.

— Угу, — сипло раздалось сзади.

Продолжение следует...

Иногда каждому хочется выйти из дома, воткнуть наушники, накинуть капюшон и пойти, куда глаза глядят. Закурить сигарету, затянуться терпким дымом, подумать обо всем. О, куда нас только ни заводило это самое «куда глаза глядят». Ноги сами несут нас в пустые районы новостроек, в эти рафинированные лабиринты панельных многоэтажек, где, если крикнешь — эхо поднимется до девятого этажа и будет метаться, запертое меж зданий. В какой-то момент мы поднимаем глаза и понимаем, что «куда глаза глядят» — это наше прошлое: район нашего детства, старая школа или двор. Место, в котором мы оставили безвозвратно частичку своей души и теперь обречены возвращаться сюда вновь и вновь в отчаянной попытке ее вернуть. Там, в тени разросшихся за годы деревьев мы видим на скамейке силуэты с бутылками пива, окруженные клубами сигаретного дыма. Когда-то это могли быть наши друзья и знакомые. Может быть, это и правда они… Но мы никогда не подходим.

Иногда «куда глаза глядят» заносит нас в будущее — какие-то торговые центры и магазины, которые, кажется, появились только вчера, пока мы спали. Сверкающие, новомодные, они как будто слишком ...новые. Будто мы безнадежно отстали от них. Мы заходим, осматриваемся, осторожно задаем вопросы, но никогда в них ничего не покупаем. И кажется, будто во всех из них работает один и тот же продавец — неизменно татуированный, модный, с приветливой улыбкой и чужими, незнакомыми глазами.

Иногда мы обращаем эти самые «глаза» внутрь себя, и тогда ноги уносят нас туда, где комфортнее всего быть наедине с собой — на грязные пустыри, в полузаброшенные скверы, на берег обмелевшей речки, где квакают лягушки и носится мошкара.

А куда мы попадаем, когда глаза глядят в никуда?

***

— Эй, братюнь, есть закурить?

Шакалята не оставят в покое, но попробовать стоит. Я надвинул капюшон глубже и сделал вид, что не слышу пронзающего воздух свиста. Он мечется от стен бетонной коробки — западня. Единственный выход — через ту самую арку, из которой и слышен свист. Поворачивать назад тоже нельзя — потеряешься во тьме.

— Слышь, оглох что ли?

Тычок в плечо заставил потерять равновесие. Наушники давно молчат — здесь слишком опасно, чтобы пренебрегать слухом.

— Че, самый борзый? — чья-то рука сдернула капюшон.

Надо мной вздымался болезненно-прыщавый подбородок. Лицо обдало тяжелым сигаретным духом. Подбородок и обкусанные губы — это не страшно. Даже сухие козявки, торчащие из ноздрей — это не страшно. Нельзя смотреть только в глаза.

— Я просто иду мимо, — промямлил я. «Придурок!» — обругал сам себя. Надо было говорить четче. Теперь точно не отцепятся.

— Эу, петуч, а ты чего морду в пол держишь? Тебе пацанам в лицо посмотреть западло?

«Западло». Верное слово. В глаза смотреть не «нельзя», в глаза смотреть «западло».

— Слышь, Жура, а мож ему в дышло разок прописать, а? — раздался гнусавый голосок откуда-то справа. Мелькнула в масляно-черной луже чья-то приземистая тень.

— Я просто иду мимо, — упорствовал я. Здесь главное — не поддаться панике, и тогда все будет хорошо. Ну, или, по крайней мере, не станет хуже.

— Ну и иди нахуй, чмошник!

По заднице прилетел мокрый, шлепающий пинок. Поддавшись инерции, я вырвался из гулкого плена арки и прошагал несколько метров. Ужасно подмывало оглянуться. Хоть уголком глаза, хоть самым краешком. В спину раздался улюлюкающий шакалий вой — несколько голосов драли глотки в унисон. Достигнув крещендо, вой рассыпался на нескончаемые гиеньи смешки. Оглянуться. Узнать, наконец, что же у них вместо глаз…

Мне хватило воли прошагать несколько метров, прежде чем я крутанулся на месте и с вызовом взглянул за спину, но там была только пустота. Как будто кто-то выключил эту часть аттракциона, убедившись, что посетитель уже идет к следующей. Вот, зачем нужен капюшон — через него попробуй оглянись.

Впереди встречала лесополоса. Узкая, она ширилась в стороны бесконечной чащобой, а единственный фонарь болезненным чахоточным лучом освещал лишь вход. Вдохнув поглубже, я шагнул в чащобу. Стоило сделать несколько шагов по раскатанной неведомыми гусеницами колее, как фонарь с тихим «звяк» погас за моей спиной. Нужно поторапливаться.

Меж деревьев плясали белесые, нездоровые тела, тут же исчезавшие, стоило направить на них прямой взгляд. Голые кустарники, канавы, разломанные скамейки, переполненные мусором урны. Как-то раз я заглянул в одну из них. С тех пор меня выворачивает при одном только взгляде на колбасу.

Бледные твари не отставали всю дорогу. Коротенькая тропинка через лесополосу уже давно никуда не вела и теперь петляла кругами, а я вместе с ней. Все хорошо, это неважно. Больше я на это не попадусь. Она закончится, когда настанет время. Когда поедет предпоследняя электричка. Оказавшись в лесополосе в первый раз я запаниковал и рванул через рощу. Обошлось парой царапин и ушибов, а вот пуховик пришлось оставить им. Не знаю, что будет, если поймать взгляд бледного. Если шакалята старались наоборот заставить тебя посмотреть в то, что им заменяло глаза, то бледные существовали лишь на самой границе периферийного зрения. Они не были невидимы, но им всегда удавалось как-то избегать прямого взгляда. А вот их длинные пальцы сложно не заметить, особенно, когда они ковыряются у тебя в пищеводе, пытаясь выудить остатки ужина. Я пытался прикормить этих созданий, но, похоже, их интересует лишь то, что уже находится во мне.

Оставаться на месте тоже нельзя — нагонит. Накроет душной волной и предложит стать частью себя — бесконечным ничем. Если ненадолго задержаться на месте, можно даже услышать шепот. Самое страшное — говорят тебе то, что ты уже и так знаешь, но боишься признать. Особенно болезненно было слышать правду про маму. После таких откровений сделать шаг назад захочется самому.

Вдалеке раздалось мерное постукивание. Электричка! Здесь нужно поднажать. Как бы далеко ты ни прошел, все равно опоздаешь. Еще ни разу я не успел на предпоследнюю. Впрочем, может, оно и к лучшему: иногда мне удавалось добежать до платформы буквально через пару секунд после отправления, и те, кого я увидел в окнах не выглядели счастливыми.

Бледные, то ли в насмешку, то ли пытаясь меня нагнать, тоже прибавили темпу. Я видел их скачущие тени то тут, то там. То и дело из-за деревьев высовывалась длинная фосфорно-белая лапа и хватала меня за локти. К счастью, одного лишь взгляда хватало, чтобы хватка ослабла. Тем не менее, на вылазки я обычно брал одежду попроще — не жалко, если порвут.

Уже взбегая по лестнице на раздолбанную бетонную платформу, я почувствовал, как мою шапку стаскивают прямо из-под капюшона. Оглянувшись, я успел услышать лишь злорадное хихиканье, да мелькнула в темноте стремительно удаляющаяся землистого цвета задница.

На платформе я, как всегда, был не один. Обычно здесь можно было встретить либо долговязого уродца с пережженными венами — он еще постоянно просит попить и фольгу, либо бабку в тряпье. Из ее тележки всегда воняет и подтекает что-то бурое, а она беспрестанно жалуется, что на рынке ей продали гнилые свиные головы. Хуже всех — печальный дед в пальто и с портфелем. Завидев его, следует схорониться под скамейкой или у билетных касс. Серый и скучный, со скрипучим бесцветным голосом, он как-то раз поймал на моих глазах менее удачливого путника и… Это сложно описать, не используя слова «яйцеклад», «лазанья», «плавится» и «вылупление».

На этот раз под пятачком фонаря — оазиса безопасности, где можно перевести дух — на скамейке лежал бомж. Я облегченно присел рядом и поспешил зажать нос. Пускай он воняет, но он хотя бы не пытается перекусить моей поджелудочной. Из-под газеты, прикрывающей лицо, торчала всклокоченная грязная борода, объятая безудержным броуновским шевелением — вши. Бомж закашлялся, к смраду немытого тела прибавилась сивушная вонь и запах гниющего кальция.

— Уважаемый, сигареткой не угостите? — вклинилась в кашель неразборчивая просьба.

— Я просто иду мимо.

Бомж вздохнул, закопошился в складках грязного пальто, извлек газетную самокрутку, засмолил. Когда он затягивался, под газетой что-то вздымалось, похожее на жабий пузырь. Курят здесь все, кроме меня. Пожалуй, я только потому и не начал, что если закурю — возможно, сделаю последний шаг к тому, чтобы стать одним из них.

Набираю грудью воздух, кашляю вместе с бомжом, вдохнув его дыму. Наконец, тьму над рельсами — а есть ли там рельсы? — пронзает луч электрички, толкая перед собой ветер. Состав со скрипом затормозил напротив, серый свет из окон вагона пролился на платформу. Я лихорадочно соображал — ехать лучше зацепом или внутри? С одной стороны, внутри теплее и спокойно, с другой — если нарваться на контролера…

Вынув руки из карманов я пощупал воздух, вдохнул полной грудью — нет, слишком холодно. Лампа фонаря над скамейкой замигала, подгоняя меня — пустота уже медленно вползала на платформу, готовая принять в свои объятия. Решившись, я впрыгнул в прокуренный тамбур и побежал по вагонам в конец состава — глядишь, успею доехать раньше. В крошечном окошке межвагонной двери на другом конце вагона раскачивалась долговязая тень. Черт! Придется поднажать.

Хлопая дверьми и зажимая нос — в переходах пахло мочой, я бежал против направления состава. Инерция сопротивлялась, толкала в грудь, но останавливаться было нельзя. Позади — контролер, впереди — пустота. Иногда на скамейках кто-то дремал, прижимаясь к стенке — то ли такие же путники как я, то ли те, кто остался обитать здесь. Здесь обитают, не живут.

Добежав до последней двери, я распахнул ее и… захлопнул обратно. Дальше бежать некуда. Безбрежное ничто радушно улыбалось, плескало в лицо солью, манило дразнящим ароматом свежеиспеченного хлеба, пахло сырой землей и почему-то водкой. Отпечаталась на сетчатке черными пятнами, точно солнечные лучи.

Усевшись на исписанную скамейку в углу, я поджал ноги, натянул капюшон на лицо и сделал вид, что сплю. Может, так пронесет.

Электричка тряслась по бесконечному полотну рельс, а за окном во тьме мелькали самоподобные, однообразные панельки и гаражи, гаражи и панельки. И голые деревья, увешанные гигантскими, с щенка, мухами. В это время они уже спят, а вот летом…

Разъехались дальние двери вагона, раздалось многоногое шарканье. Контролер. Нужно прикинуться спящим, отвернуться, не дышать. Может, тогда он пройдет мимо. Скорее бы доехать…

Влажное шарканье приближалось — точно кто-то тащил по грязному полу электрички авоську с осьминогом. Контролер был буквально в метре от меня, и воздух наполнила тяжелая рыбная вонь как от стухшей сайры в банке. Я постарался незаметно зажать рот, зажмурил глаза до боли и застыл.

Тонкие холодные усики ткнулись мне в веки, пощекотали подбородок. Каким-то шестым чувством я осознавал, что пузырчатая крупная голова контролера зависла в каких-то сантиметрах от моего лица, а все его глаза направлены на меня. Усики принялись мягко но настойчиво оттягивать мою ладонь от рта, ввинчивались между пальцев, провели по верхней губе, оттянули ее, проникая внутрь…

«Ма…кхе...ская» — откашлялся громкоговоритель, и контролер тут же потерял ко мне интерес. Стараясь не спалиться, я так сжался в клубок, что не заметил остановки. Вскочив с места, я рванул к разошедшимся со скрежетом дверям. Контролер невовремя обернулся, хлестнул одной из многочисленных ног по полу, и я рухнул на пол, подставив локти. Уродец уже размахивался для нового удара, но мне было не до этого — нужно срочно выйти. Кто знает, куда дальше везет эта электричка.

Перекатившись до дверей, я выпал на асфальтовое покрытие платформы. Контролер лишь безмолвно взвизгнул, когда двери закрылись. Я спрыгнул с платформы и отправился туда, где в идеальной тьме сверкали окна единственной на много километров многоэтажки. Пустота сжимала кольцо.

Через безбрежное поле я бежал, уже не оглядываясь. Я знал, что пустота прекратила играться с добычей и теперь охотится всерьез. За моей спиной исчезали целые пласты земли, поглощенные вечно голодным ничем.

Уже вбегая во двор, я остановился, услышав знакомый голос. Кто-то окликал меня по имени.

— Это ты?

На скамейке сидела девушка, на спинке, ногами на сиденье. Во дворе пустота буксовала, клубилась бессмысленным облаком, откусывала в нерешительности то от того, то от другого.

— Привет, Пустышка.

— Не называй меня так! — девушка обидчиво тряхнула крашеными в угольно-черный волосами. В руках ее поблескивала черными боками банка какого-то коктейля. Пустышка всегда пьет. И всегда курит. Мигнул огонек сигареты.

— Ладно, извини. Ну, как ты… тут?

— Ничего. Знаешь… Это даже хорошо, что… они со мной сделали. Не так больно.

— А было больно?

— Сам подумай. Их — шесть человек, злобные, узкоглазые, по-русски ни эшкельме… Кричи-не кричи — на стройке никого нет, только собаки воют.

— Слушай, Пу… Поля, но ведь это не конец света…

— Считаешь? — она усмехнулась. Худенькая, угловатая, похожая на птенца. Или слишком резко повзрослевшего ребенка. — Для кого как. Батя не выдержал… Да и у мамки глаза на мокром месте. Здесь лучше. Так…

Она взяла мою руку, направила туда, где под курткой должна была находиться плоская подростковая грудь. Рука сначала прошла куртку, потом холодную кожу и оказалась в пустоте выпотрошенной грудной клетки. Вытянув палец, я мог потрогать ее ребра изнутри.

— Так — лучше. Больше не больно.

— Нет, Поля.

— Это почему?

— Потому что, когда нам больно — это значит, что мы еще живы. И еще можем что-то сделать. А ты…

— Оставайся… — просяще протянула Пустышка. Ее пальцы сжали мое запястье. Она поставила банку с коктейлем на скамейку, достала сигарету и прикурила ее от бычка. Выплюнула почти докуренную сигарету, заменила новой. — Оставайся. Будем здесь… вместе. Будешь делать со мной то же, что и они… Хочешь?

— Поля, пусти…

Я с тревогой наблюдал за пустотой, что, кажется, наконец, нашла свою цель. Неуклюжими кольцами, точно переевший питон, она приближалась к нам, воздела слепую голову над скамейкой и Пустышкой, готовая обрушиться на нас волной.

— Оставайся… Пожалуйста! — с мольбой протянула девушка.

— Нет, Поля. Прощай. До следующего раза.

Я вырвал руку из ее холодной хватки за секунду до того, как серое ничто пылевым облаком, цементным порошком осыпалось на Пустышку, вычеркивая ее из реальности. Сплюнув через плечо, я приготовился к последнему рывку.

Пустота была хитра — подкидывала мне под ноги бортики песочницы, швыряла в лицо качели, пинала под пятки безхозными футбольными мячами, кусала в затылок. Еще шаг, еще… Распялив три пальца на правой руке так, точно собираюсь взять шар для боулинга, я прыгнул вперед, к подъездной двери. Пальцы легли на цифры замка — «три», «шесть», «восемь».

С звяканьем распахнулась дверь, и я влетел во тьму подъезда, ускользая из жадной хватки пустоты.

Ключ долго не попадал в замок — замерзли пальцы. Наконец, бежевый дерматин отъехал в сторону, в нос ударило смесью запахов кошачьей мочи, корвалола и вареного лука. Я хотел было прошмыгнуть к себе в комнату, но с кухни меня догнало сварливое:

— А шапку куда дел?

— Потерял.

— На тебя бестолочь, не напасешься. Куртку осеннюю — купи, компьютер — почини, интернет — оплати, а он шапками разбрасывается. Ну-ка дыхни! Курил?

— Нет.

— А от одежды тянет. Смотри у меня. Узнаю — зашибу нахрен. Иди, переоденься, скоро ужин.

Свет в комнате я включать не стал. Снял наушники, поставил на зарядку плейер, подошел к окну. Во дворе скрипели качели — Пустышка пересела на них. Мелькал во тьме огонек сигареты — какой же по счету за вечер?

Пустышка пропала, в окне отразился свет из дверного проема и дебелая фигура в нем.

— Ты переоделся? Иди к столу. И где ты шлялся, позволь узнать?

— Нигде, мама. Нигде.

***

Автор — German Shenderov

#6EZDHA

А в этих сраных Райка́х, оказалось, не так уж и плохо…

Старый ПАЗик подпрыгивал на пыльной дороге, я тряслась на заднем сидении автобуса, усиленно разглядывая проносящийся за окнами унылый пейзаж, потому что бабка, сидящая напротив меня, сверлила меня глазами, похожими на блеклые стекляшки. Подслеповато щурилась, приглядываясь, даже наклонялась, словно пыталась меня понюхать. Это было очень странно и неприятно. “Чудь белоглазая.” — почему-то всплыла старая обзывалка. А тут все такие. Белые волосы, глаза, как у призраков, с еле подкрашенной радужкой, говор такой, что вообще не понимаешь, что они трещат. Фразы, как пулеметная очередь. В кассе на вокзале два раза пришлось переспрашивать, чтобы понять, что она там окает.

Пока я стояла на остановке, ожидая автобус на Райки́, уже было понятно, с каким контингентом я поеду. Вокруг одни бабки. Пожилые женщины и совсем древние бабули, с какими-то кошелками, ящиками, сумками. Несмотря на июльскую жару, одеты они были в теплое, на ком-то стеганое пальто, толстые вязаные кофты, одна - просто вылитая баба Яга. В коричневом плюшевом салопе, платке в мелкий цветочек и валенках. Только метлы и кота черного не хватает.

Старухи шушукались за моей спиной, а одна даже громко сказала, что мол, видать зеленки-то немало ушло, аль с болота девка вылезла. Это они про мои волосы. Они зеленые, да. Для местных это шок, наверное. Не то, чтобы я такой провокатор, или хочу бросить обществу вызов. Просто в один момент мне захотелось иметь зеленые волосы. А если мне чего захотелось, я это обычно делаю. Может быть иногда и кляну себя потом за сделанный выбор, но так как он мой, и вроде осознанный, то все моральные терзания сводятся к выговору, с занесением в какие-то дальние закоулки сознания, и на этом все заканчивается. Потому что я собой довольна.

Вот и сейчас я пялилась на елки и осины, пролетающие за окном автобуса, а внутренний голос бухтел : “ Осспадя, Мамонтова, ну куда тебя несет? Что ты там забыла, в этой богом забытой деревухе? Какой фольклор? Там уже все носители местных обычаев спились и умерли. Что ты там найдешь? Частушки про “девки трахнули попа” или песенки про разудалого тракториста. А еще там сортир на улице.”

Наша дорогая преподша на факультете филологии, Дарья Васильевна Дрожкина -Тырц ( да кто ж ей сказал, что это будет удачное сочетание фамилий, когда она вступала в брак?) была непреклонна. На фольклорную практику надо ехать именно в Архангельскую область, в деревню Райки, Вельского района. А как расписывала...

— Живописная деревня на берегу реки Кокшеньга, там такие люди… Соль земли! Мы там были в прошлом году на Ивана Купалу, девочки, это просто рай на земле! — вещала Дрожкина, а девочки и пара студентов мужского пола слушали ее, приоткрыв рот, — Вот куда вы поедете. Я уже договорилась с деканом, вам все оформят.

— Дарья Васильевна, так там все вдоль и поперек прочесано уже, чего нам туда переться? — наш знайка Вадик как обычно, взял и ткнул в воздушный красный шарик, который надула нам преподша.

— Ты, Вадим, можешь и не ехать. Но учти, что диплом тебе писать лучше на самостоятельно собранном материале.

Дрожкина скривилась и продолжила свою речь, обещая чуть ли не утопическую пастораль в отдельно взятой деревне, приветливых местных жителей, готовых поделиться сакральными знаниями предков, и главное, что мы успеем на тот праздник, на который она не смогла попасть, а вот мы как раз на Ве́довки и успеем.

Короче, на Ведовки я поехала одна. Со мной должны были поехать еще Клячкина и Рудковский, но у Рудковского мама уже все купила и разрулила, сына поехал в Анталию, собирать присказки местных торгашей, видимо. А Кляча… Ну, у Клячи все как обычно - не понос, так золотуха. Позавчера она позвонила и стала ныть, что у нее депресуха, живот болит, в поездах одни пьяные едут и ей будет страшно, что лучше она готовый материал возьмет для диплома, статьи же есть, да там и собирать нечего. Колхоз вонючий и вообще, прощай немытая Россия, все равно в Испанию родители переедут на следующий год.

Ну и вот, в Райки я еду сама. Да, я упертая такая. А потом, интересно же. Про такой праздник - Ведовки, я вообще не слышала никогда. Может и вправду что-то самобытное, Дрожкина говорила, что только в том районе осталась традиция его отмечать. И все бы хорошо, если бы не долбанный старый автобус, набитый старухами.

Бабка всё продолжала ко мне наклоняться и в какой-то момент, дотронувшись до моей коленки, сказала:

— Ты, доча, старух не слушай, волосья-то хоть в красный покрась, дак все равно ж как у нас станут. Им-та завидно просто, давно молодых у нас не было. На Ведовки едешь?

— Ага. — умело поддержала я беседу.

— В первый раз-то, не боязно?

— А чего там у вас такого, страшного? — подумав, что бабка немного не в себе, я решила свернуть так чудесно начавшийся диалог. — Если что - я себя в обиду не дам.

— Ну-тко, смотрите на нее… — старуха поджала тонкие губы, покачала головой и отвернулась к окну.

И хорошо. Потому что остальные бабки стали оборачиваться, перешептываться, словно обсуждали мои слова и противно хихикать. За эти трясущиеся от смеха сгорбленные спины я их возненавидела просто. Тупые старухи, ничего в своей серой жизни не видевшие. Для них девушка в штанах и ботинках , да еще с зелеными волосами - событие, которое они будут обсуждать еще год. Через полчаса бабка, сидевшая напротив меня опять со мной заговорила. Да что ж ей неймется.

— А ты, доча, у кого остановишься -то? Ночевать где буш?

Я достала из рюкзака бумажку, которую дала мне Дрожкина-Тырц. Она там списывалась с какой-то женщиной, готовой приютить студентов, на бумажке был адрес и имя.

— Вот у меня записано, бабушка. Улица Сычий погост, дом 2. Аглая Ивановна. Там комнату для студентов сдают. А мне всего на два дня.

— Да кто ж тебя к Глашке-то послал? — охнула старуха, — Да еще и на Ведовки! Ты погоди, погоди… Лучше я тебя к Лешачихе нашей на постой определю. Там спокойней будет.

— Да ну что вы, мне адрес преподаватель дала наша. Она уже договорилась, не надо...

А бабка уже орала на весь автобус.

— Лидка! Лидка! До Лешачихи доехал кто? Девку, во, к Глашке послали на Ведовки, ты ж понимаш?

Лидкой оказалась та старушка в плюшевом салопе. Выправив из-под платка бледное ухо, она принялась натужно орать, переспрашивая, видно со слухом все плохо было. В конце концов было выяснено, что у неведомой Лешачихи сейчас постояльцев нет, и мне лучше поселиться у нее, в у той Аглаи сейчас не сезон. Как сказала бабка Лида, у Аглашки Ивлевой волки в огороде воют.

Что там за волки, я не поняла, но и жить на улице в названии которой есть слово “погост” тоже не хотелось. Может и к этой Лешачихе лучше будет. Бабки меж собой уже обо всем договорились, и та, что сидела напротив меня сказала, что отведет к хозяйке дома, а завтра сама Лешачиха на Ведовки пойдет и вот тогда, мол, ты , девка все и увидишь.

— Тебя, доча, как звать-то? — снова наклонилась ко мне старуха, втягивая воздух ноздрями. Да что ж она меня все нюхает, может пованиваю уже? Сутки в поезде Москва-Архангельск, да потом на дневной жаре торчать и в душном автобусе уже почти час - никакой дезодорант не спасет.

— Настя.

— А меня баба Стеша все зовут, и ты так зови. Ты, девка, меня держися, я ж вижу что в первый раз едешь. Ты к этим, — старушка кивнула на остальных бабок, — лучша не прибивайся, они тебя на два счета сжуют.

— Чем сжуют? — мне стало смешно от такого предупреждения. Беззубые старухи меня сжуют.

— Знамо чем. — и бабка ткнула пальцем куда-то себе между ног. — Всё мандой своей вытянут. Силы, молодость, радость, и не радость тоже.

Ошалев от такого предупреждения, и преисполнившись осознания, что баба Стеша точно сумасшедшая, я решила что надо ее отвлечь от такой темы и за одно собрать хоть какой-то материал по обрядовой поэзии. Может она присказки знает или песни, что на эти Ведовки поют.

— А скажите, пожалуйста, вот вы на Ведовки какие-то песни может поете или обряд какой есть? Я студентка, собираю фольклор местный. Расскажите про Ведовки вообще, что там делают?

Баба Стеша воззрилась на меня, как на слона в цирке, стала поправлять черный шерстяной платок, заправляя его за уши. Из-под платочка выбились серебристые пряди волос, завились возле висков. Она стала выглядеть как-то моложе, что ли, даже румянец проступил на восковых щеках.

— Дак чего... Ота завтра у нас Ведовки, это наш обычай такой. У нас, в Райках-то токмо и сохранился, поди. Завтра будем утрешнее тесто печь - косицы, а потом угощать всех, кто в дом зашел, а потом ужо в вечор-то на Кокше́ньгу пойдем, на берегу костры разводить, да русалок звать, песни поем, да… — бабулька все заправляла платок за ухо, словно он ей мешал слышать.

В душной, нагретой солнцем железной коробке на колесах стало невыносимо жарко, ветерок, хоть и залетал в приоткрытое окно, но облегчения не приносил. Удушающая вонь немытых старческих тел, ментоловой мази, которой бабки мазали поясницы и черт знает еще что, запах заплесневелого хлеба и куриного помета накрыла весь салон автобуса. Меня затошнило, а бабка Стеша все бубнила про свои Ведовки, про обряд, козлов, русалок, я стала дышать почаще, чтоб прогнать тошноту. Старуха, видимо, заметив это и немного помолчав, тихонько запела, похлопывая рукой по коленке :

медведь топтучий, нагони тучи,

дам меду, да овса кучу.

нагони туман, дам пирог румян.

отче громам Перуне,

силы Прави дарует.

медведь по небу гуляет, дождь призывает.

ой и на лапоньки капало, и на ушки капало

да на зубки кровь наша капала, ой…

Я, позабыв включить диктофон на смарте, слушала бабкину песню, как завороженная, вроде даже раскачиваясь, под мерное пение тонким, надтреснутым голоском. Когда на ушки медведя стало капать в третий раз, на небе сгустились тучи, где-то прогремел гром и пошел дождь.

Свежий ветер залетел в автобусное нутро, принес запах мокрой пыльной дороги, зеленых листьев и свежескошенной травы. Мне стало легче, а остальные бабки загомонили, стали оборачиваться, злобно зыркая в нашу сторону.

— Стешка, хорош, и так холодно! — крикнула одна из них, и достав из кошелки пуховый платок, укуталась им, как будто на улице был жуткий мороз.

Странно все это. Как будто из-за песни бабы Стеши дождь пошел. А может старухи совсем поехавшие. Скорее бы уже конечная.

В Райках целая делегация пожилых женщин провожала меня до моего временного жилища.

Приехали мы в деревню в полчетвертого, а до дома этой Лешачихи шли еще полчаса, хотя я сама дошла бы за 10 минут. Бабули все время останавливались переговорить с торчавшими из-за заборов головами в таких же цветастых платках, здоровались, обменивались новостями, кто-то передавал подарки, кошелки набитые чем-то кочевали из рук в руки, и ни разу я не увидела ни одного мужчину. Ни старого, ни молодого. Детей тоже на улице не наблюдалось, хотя, может дома сидят, сейчас такое время, даже в глухой деревне интернет есть. Играют, может.

Проходя мимо почерневших от времени деревянных домов, я разглядывала затейливые резные наличники в облупившейся зеленой краске, распахнутые окошки, в которых колыхались от ветра кружевные занавески, качали красными цветами герани, и нежились на солнце коты. Асфальта в деревне не было, а вдоль заборов сделали деревянные настилы из досок, так непривычно - словно по мосту идешь. Доски поскрипывали под ногами, пружинили, а у дома, где мне предстояло ночевать, я даже немного покачалась на доске, как в детстве, пока баба Стеша ходила к хозяйке договариваться.

А потом меня позвали знакомиться. Дверь в дом была такая низкая, что мне пришлось наклониться, заходя в него. В коридоре на полу тканые цветные половики, в большой комнате из мебели только стол, два стула, маленький буфет с посудой и швейная машинка на тумбе. Над столом красный тканевый абажур с бахромой, короче все, как и положено, по моему мнению, в деревнях.

Из дальней комнатки вышла маленькая старушка в длинном сером платье, а за ней выползла баба Стеша, как-то загадочно улыбающаяся.

— Вота, Настя, это Полина Степановна, поживешь у нее. — баба Стеша мелко засеменила к выходу, — А к Глашке не суйси, и тут хорошо. Поля, девка первой раз, дак ты покажи, да расскажи. Обустрой. Завтра-ча ужо увидимси.

Полина Степановна подслеповато прищурилась, разглядывая меня, потянула носом воздух, и, видимо, сделав какие-то свои выводы, молча повернулась ко мне спиной. Махнув рукой, мол, иди за мной, повела в комнатушку, что была дальше по коридору. Там она еще раз махнула рукой, типа, располагайся, и все так же молча вышла. Странная старуха. Немая может?

В комнатке тоже было не густо с обстановкой. Узкая кровать с панцирной сеткой, тумбочка, стул и шкафчик с покосившейся дверцей. На окне все те же кружевные занавески, явно связанные вручную, два горшочка с фиалками, и старая керамическая вазочка с отколотым горлышком. Пахло в доме приятно, то ли сушеными травами, то ли сеном.

Разложив свои вещи, плюхнулась на кровать, застеленную байковым одеялом. Сетка пружинила, матрас был мягкий, вышитые наволочки на двух подушках пахли свежестью … И через пять минут провалилась в сон.

Я стояла на краю берега, покрытого обледеневшей коркой грязи, у моих ног, под тонким слоем льда крутилась вихрями серая, мутная вода, заполнившая все пространство до горизонта. Тяжелые волны вздымались вдали, перекатывались медленно, словно это было желе из воды и пыли. Внезапно корка льда под моими ногами треснула, ботинки заскользили, и я, неловко упав, съехала в воду. Дикий ужас охватил меня: уйдя под воду с головой, понимая, что зимняя одежда намокла и тянет на дно, стала пытаться выплыть на поверхность. Но как только я выныривала, волна плотным студнем прихлопывала меня, отправляя опять туда, где нет воздуха, туда, где я точно умру. Уже понимая, что не могу вдохнуть, что умираю в этой серой мутной воде, так нелепо барахтаясь в попытках сохранить свою жизнь, я вспомнила о маме. И мне так стало ее жалко, до слез. Ведь мама будет рыдать на моих похоронах, ей будет больно. Уходя все глубже под воду, просто заливалась горькими слезами. Вода все сильнее сдавливала, пыталась продавить ребра…

Дернувшись, я открыла глаза. На моей груди, подогнув лапки калачиком, сидел здоровый черный кот, внимательно разглядывая мой нос зелеными глазищами . Фух, вот это сон… Так страшно и горестно мне давно не было. Спихнув кота, который возмущенно мявкнул, поняла, что очень хочу в туалет. Надо у бабы Поли спросить, где это. Наверняка на улице, ток куда топать?

Быстро глянув на экран телефона, выяснила, что уже 23.32. Вот это я поспала. На улице было светло, почти как днем. Удивительно. Белые ночи - все таки здорово. Не надо впотьмах шариться по чужому дому. А бабка спит уже, наверное. Ну да ничего, разберусь как-нибудь.

Осторожно ступая на цыпочках, чтобы не разбудить хозяйку, пошла по коридору к выходу. И дернул меня черт повернуться, проходя мимо двери в большую комнату.

Баба Поля не спала. Она сидела на стуле у окна и отодвинув занавеску, что-то увлеченно разглядывала на улице. Я застыла на месте, боясь, что половицы скрипнут. Потому что бабка выглядела как-то странно. Седые короткие волосы на голове ее торчали, как у ежа иголки, дыбом, руки отбивали неслышную дробь по подоконнику, рот кривился, уголки губ скакали то вниз, то вверх, обнажая крупные желтые зубы. Она что-то шипела, глядя на улицу.

— От шшаболды, от шшшаболды… — донеслось до меня.

А потом старуха вытянула шею вверх, словно черепаха. Маленькая голова с торчавшими во все стороны волосами закачалась на невероятно длинной морщинистой шее, напоминая шипящую кобру. Зубы скалились, тонкие губы шевелились, как бледные червяки, руки бабки стали колотить по подоконнику сильнее, отбивая какой-то рваный ритм. Это было так жутко, я почувствовала, что до туалета точно не добегу. Пол подо мной скрипнул, бабка резко обернулась. В момент втянув шею, она испуганно заморгала, досадливо сморщилась, завозившись на стуле.

— Тху ты, забыла про тебя! Чего, девка, проголодалась?

— Да нет, бабушка. А где у вас туалет? — почти выкрикнула я и,не дожидаясь ответа, рванула к выходу из дома.

— За теплицей… — уже на крыльце услышала.

Возвращаться было как-то стремно. Помаявшись на крылечке, осмотрела двор. Ну, ничего особенного. Напротив крыльца сарай какой-то, из таких же почерневших бревен, как и дом, справа массивные покосившиеся от старости ворота с калиткой, слева огород. По окнами кусты сирени да раскидистая старая пихта, положившая лапы прямо на крышу дома. Дом как дом. Но хозяйка дома меня пугала. Что у нее с шеей? Может у нее такое прозвище, Лешачиха, не даром?

Откуда-то вынырнул черный здоровенный котище, и стал крутится вокруг ног, подергивая хвостом.

— Чего тебе? Из-за тебя во сне утонула, так на грудь давил, лосяра! — прошептала я коту, и отодвинула его ногой, — Иди давай, мышей лови.

— Дуррра… — промурлыкал кот и, горделиво задрав морду, прошествовал к сараю.

Поежившись и посмотрев по сторонам, я зашла в дом, на ходу размышляя, не стоит ли мне сходить к врачу. Котов, говорящих гадости, не бывает, значит в ушах шумит. А может и бабка нормальная, а я - нет. Галлюцинации от переутомления. Ну, часто же со студентами усердными такое бывает. Кто-то таблетки потом жрет, а кто-то в петлю лезет.

Полина Степановна за это время накрыла на стол. Откуда-то появился казанок с дымящейся парком картошкой, засыпанной резанным укропом, тарелка с терпко пахнущими солеными огурчиками, большие ломти ржаного хлеба на деревянной доске, какие-то маленькие соленые грибочки в керамической миске, и блюдце с желтым сливочным маслом. У меня заурчало в животе.

— Настасья, поди! — приглашающе махнула рукой баба Поля, — Исти будем, я тож с тобой посижу.

Волосы старушки уже были причесаны, шея обычной длины, и вроде все нормально, но я все равно настороженно присматривалась к бабке. А она навалила мне из казана душистой картошки в большую тарелку, туда же щедро сыпанула грибочков, положила пару огурцов, и со сковородки, стоящей на печке, выловила кусок обжаренной домашней колбасы. Запах был такой вкусный, что эту колбаску я стрескала в первую очередь, с картошкой, заправленной маслом. Охренительно просто.

Хозяйка, хитро сощуривщись, улыбнулась:

— Тебе, девка, осмьнадцать-то есть?

— 23 скоро. А что такое?

— Ну эта хорошо. Вота мы с тобой на ночь-то, по румочке. Чтоб спалось тебе слаще.

Баба Поля достала из буфета старинные высокие рюмки, графин с светло-зеленой жидкостью и налила нам по сто грамм.

— Сама настойку делаю, на травках. Ты пей, не боися. — подмигнув мне, старушка лихо опрокинула рюмку в рот, крякнула и закусила грибочком.

Настойка обожгла рот, теплым клубочком скатившись по пищеводу. На языке остался привкус горьковатой полыни и холодком пробежалась мята.

— Ух! Вот это да. — чет мне стало сразу так хорошо и уютно. — Похоже на “Бехеровку”, только лучше.

— Это ты еще мою “чертову́шку “ не пробовала. Там и смородина, и малины лист, и брусника. Да потом, если захочешь остаться, научу тебя такую делать. Завтра Ведовки покажут, кто ты есть-то. Может и другое варить тебе предначертано.

— Да ничего я варить не собираюсь. Я местный фольклор приехала собирать. Песни там, обряды, присказки.

— Ага, ага… — закивала головой баба Поля, — Да вы все так приезжаете… А потом кто остался учится, а кто без памяти уехал.

Старушка хихикнула и налила еще в рюмки.

— Давай, Настасья, за мою душу грешну выпей, да спать иди. Белые ночи длинные, а у меня бессонница. Пока тесто на косицы заведу, пока напеку. Завтре такой день, такой день…

Опрокинув вторую рюмку и немного осмелев, я решилась спросить :

— Баб Поля, а вы кого там за окном шаболдами ругали?

Старушка зыркнула на меня цепким трезвым взглядом, поняв, что я все видела.

— У нас тут странно кое-чего, да ты не боись. Мы нормальней всех тех, в городах. Ты поймешь потом. — и помолчав, раздраженно добавила, — А шаболды-то - Лидка Беркина да сволочь Михалёва! Пошли раньше всех к Стешке, тесто ставить, а меня не позвали! Думали, я их не увижу.

Баба Поля убирала графин в буфет, еще что-то бурча про гадских подружек, а я думала, что женщины с возрастом не меняются. Лидка Беркина, надо думать, та старуха в плюшевом салопе, что слышит плохо, а Стешка - баба Стеша, я с ними уже была знакома. Две подружки пошли тусоваться к третьей, а еще одну с собой не взяли. Обидно же, понятно.

Я уже собралась пойти к себе спать, потому что в сон клонило неимоверно, видать настойка действовала, как баба Поля присела за стол, и подперев рукой щеку, сказала:

— Вота я тебе фольклору спою ночную. Когда белы ночи, спится плохо, так оно очченна хорошо действует.

— Да я сейчас, за диктофоном схожу, ладно?

Но баба Поля прошла в комнатку вместе со мной, усадила меня на кровать, и пока я включала запись на телефоне, велела ботинки “сымать” да укладываться. Сама она приоткрыла окно, присела на стул возле тумбочки, подвинув мои вещи.

Пока я раздевалась и укладывалсь на кровать, раскладывая подушки как мне удобно, старушка тихонько запела. Мотив был незнакомый, тягучий, похожий на колыбельную. И так мне стало хорошо. Запах трав приносил покой, подушки нежно поддерживали голову, одеяло уютно обволакивало тело, веки стали тяжелыми, глаза закрывались… А баба Поля пела что-то нескладное :

Как на небеси солнце красное

Закатается, западает

За тёмны леса,

За высоки горы

Тихо да крадучись.

Матушка вечёрня заря

Затухает, ветки качает,

Не гремит, не зашумит,

В белых одеждах ночь величает.

Так бы и Настя

Приутихла да приумолкла

Спала-почивала

С вечёрней зари да до утренней зари.

В последний раз с трудом приоткрыв глаза, я увидела, как баба Поля шепчет, стоя надо мной какие-то слова, ускользающие от сознания. “... Как лесную ведовку приму , ступень за ступенью поведу…” — расслышала я, и провалилась в сон.

Продолжение следует.

Фото Марчин Награб.

Мой паблик в ВК, приходите - Черные истории от Моран Джурич.

Оценивайте, комментируйте, мне это важно.

Обнимаю, ваша Джурич.)

1
- Наподдай ему, Джаред! Пудовый кулак устремился Мартину между глаз - парень успел рассмотреть кровь на сбитых костяшках, прежде чем те врезались ему в переносицу. Взгляд Марти затуманился и резко пополз вверх - теперь перед ним простиралось небо: безоблачное, синевой подобное морю. В следующую секунду чудесный вид загородила ехидная физиономия Джареда.

- Ну что, гомик, хватит с тебя? - усмехнулся он и наградил Мартина смачным плевком. Бедняга хотел утереть слюну с лица, но руки не слушались - одеревенели, точно у брошенной марионетки.

-Держу пари, ему это нравится! - загоготал Вуди. Рифленая подошва кроссовка опустилась Марти на руку и отдавила пальцы. Парень издал мышиный писк - на большее сил не хватило. Джаред сел перед ним на корточки.

- В следующий раз выпускай свою шавку без намордника, - вымолвил он, - Может, хотя бы она умеет драться?

Марти ничего не ответил - да и не смог бы: казалось, губы сшиты толстой нитью. Джаред подождал еще немного, но видимо понял, что диалога со своей жертвой у него не выйдет. Наконец, мерзавец убрал кроссовок с пальцев Мартина, подобрал спортивный лук и побрел к своему пикапу.

- Она уже ничего не сумеет! - прошипел Вуди, пнув бездыханное тело Красавицы, - Сучка сдохла! Ты чертов Робин Гуд, приятель!

Прихвостень Джареда засеменил следом, кинув напоследок что-то оскорбительное. Шона и Минди, которые со скучающим видом наблюдали за избиением одноклассника и убийством его собаки, составили живодерам компанию.

"Ненавижу" - промелькнула в мозгу Мартина единственная мысль, прежде чем он провалился в забытье.

2
"Новая выставка! Европейское искусство за гранью разумного! Не пропустите потрясающую коллекцию людских пороков!" - гласил громадный баннер, вывешенный над музеем истории.

Зал, где раньше стояли стенды с доспехами, почти год пустовал после разрушительного пожара. Ни один из экспонатов толком не уцелел, так что экскурсии прерывались на демонстрации орудий пыток времен зверств Инквизиции - а за полусожженными закрытыми дверьми гремели кувалды и жужжали дрели. Казалось, стоит распахнуть их - и взору предстанут не ремонтные работы, а реконструкция Преисподней.

Но вот настал торжественный момент, когда двери в отреставрированный зал были готовы вновь распахнуться перед посетителями. В маленьком городке, где развлечениями считались танцульки для пожилых ковбоев и концерты христианских рок-групп, весть о людских пороках, выставленных на показ, распространилась подобно чуме. Толпы зевак хлынули в величественное здание музея, построенное еще в девятнадцатом веке. Ребятишки в праздничных нарядах, расфуфыренные кокетки, работяги, обычно спускающие деньги на выпивку и карты, угрюмые старики в потертых пиджаках - всех интересовало, чем же их будут удивлять на этот раз?

Первыми выставку покинули самые слабонервные. Одной почтенной старушке стало плохо, и ее пришлось выносить на воздух. Разъяренные мамаши вытаскивали за руку плачущих детей, понося на чем свет стоит администрацию музея. Их мужья грозились пустить в ход кулаки, если деньги за билеты не будут возвращены в карманы честных трудяг. В ответ на резонный вопрос, что же они собирались увидеть на выставке людских пороков, невежи огрызались еще сильнее. Обстановка накалилась до предела. В конце концов, готовых к бою выпивох усмирял шериф Мэйнард Крисп с помощниками.

- Эй, Мэйнард, просто зайди туда и поймешь, чего народ взбеленился! - крикнул кто-то из местных.

Шериф жестом приказал ему успокоиться.

- Что там у вас, Ленни? Коммунистическая пропаганда? Или гейские штучки? - спросил он у билетера - рыжеволосого паренька с дурацкой бабочкой.

Тот пожал плечами.

- Сэр, я еще ни одного экспоната не видел вживую. Их выставили ночью, а я сижу тут с утра.

- Не против, если я сам посмотрю?

- Конечно, билет на взрослого стоит... то есть я хотел сказать: добро пожаловать!

Люди расступились, чтобы дать шерифу - немолодому мужчине с габаритами гризли, пройти в зал с людскими пороками. Чеканная походка гулом отдавалась в помещении - точно Крисп шел в последний бой. Мартин, который наблюдал за всем этим со стороны, лишь усмехнулся.

Шериф отсутствовал около минуты. За это время никто и и не пикнул - обескураженные местные ждали развязки. Наконец, Крисп вернулся. Красный лоб шерифа блестел от пота.

- Мистер Бассет, можно вас на пару слов? - позвал он хранителя музея.

Долговязый кудрявый старик, похожий на дирижера, обменялся с шерифом рукопожатиями.

- Что-то не так, Мэйнард?

Крисп указал большим пальцем через плечо, в сторону злополучного зала.

- Буду откровенен, Альберт - этому в нашем городе не место. Я такое дерьмо только в 'наме видал, когда разгребал останки гуков после бомбежки.

- Не преувеличивай, Мэнни... там было гораздо хуже.

- Возможно. Но здесь подобные вещи не нужны. Я не хочу, чтобы наш город пользовался дурной славой. Нас итак поминают добрым словом каждый раз, когда речь заходит о сожжениях ведьм и угнетении черномазых.

Бассет всплеснул руками, словно собирался толкнуть речь, но Крисп не собирался слушать.

- Нет, Эл. Завтра вы отошлете все экспонаты обратно в гребаную Европу. И давай считать эту тему закрытой.

Крисп развернулся и зашагал прочь из музея, сопровождаемый одобрительными возгласами. У самого выхода шериф встретился глазами с Мартином.

- А с тобой что? - прищурился Крисп.

- Упал с велосипеда, - отшутился Мартин и обнажил щербатые зубы.

Он прекрасно знал, что выглядит не ахти. Лицо казалось вылепленным из пластилина - опухшее, разноцветное. Нос вдвое прибавил в толщине, травмированные пальцы были перебинтованы, а ребра болели так, точно по ним прошлись дубинкой. Но Марти надеялся, что у Криспа и без него сейчас хватает проблем.

- Понятно... На днях загляни ко мне в кабинет. И маму с собой захвати.

С этими словами шериф похлопал Мартина по плечу и отправился восвояси. Убежденные в своей правоте люди тоже разошлись. Бедняга Бассет расплатился с Ленни, поцокал над выручкой в пару баксов, и бросил удрученный взгляд в сторону зала с людскими пороками.

- Молодой человек, я могу быть вам чем-то полезен? - спросил Бассет у Мартина - тот отирался неподалеку с "полароидом", - Боюсь, наша выставка закрывается раньше времени...

- Все в порядке. Я просто хотел сделать пару фотографий, если вы не против конечно.

Бассет просиял.

- Да-да, чувствуйте себя как дома! Приятно, что хоть у кого-то из местных осталось чувство вкуса!

Старик вручил Мартину один из ключей.

- Будьте так любезны закрыть зал, как закончите со снимками. Если что - я наверху. Мне предстоит долгий разговор с компанией грузоперевозок...

Бассет зашагал по крученой лестнице на второй этаж, но на полпути остановился.

- Скажите, а вы не хотели бы поработать здесь? Хотя бы на эту ночь. К сожалению, я не могу обещать вам хороших денег, но в ваши года я довольствовался и меньшим.

"Все складывается как нельзя лучше, а?" - мысленно подбодрил себя Марти.

- С удовольствием, сэр. У меня как раз туговато с финансами. Значит, сегодня музей полностью в моем распоряжении?..

3
- Да говорю тебе, детка, все будет отлично!

Джаред усадил Минди на капот пикапа и принялся покрывать ее поцелуями. Девушка отстранилась, чтобы слегка поубавить пыл ухажера, но тот был неумолим.

- Соглашайся, ну же! Вокруг никого!

- Я не смотрю! - подал голос Вуди, который во всю лобызался с Шоной в кабине.

Вдруг Джаред отпрыгнул от Минди, как кролик от змеи.

- Вот черт - это шериф!

Машина Криспа остановилась напротив пикапа. Боковое стекло опустилось, и шериф козырнул подросткам.

- Джаред Ирвинг и Вуди Майлз. Мои любимые школьнички. Вашим подружкам уже исполнилось шестнадцать, парни?

- С-сэр, мы ничего не делали... - пролепетал Вуди, - Только болтали о том, о сем.

- Майлз, ты бы ширинку застегнул для начала. Спиртным или дурью сегодня баловались?

"Только бы не заглянул в бардачок" - взмолилась про себя Минди.

Она то помнила, что вечером вся ее компашка собиралась выкурить по "косячку". И Вуди, чертов проныра, заранее закупился по такому случаю "травкой".

- Никак нет, сэр! - выпалил Джаред.

В присутствии властей, он всегда превращался в дисциплинированного кадета - зато потом храбрился за троих.

- А вчера?.. - ухмыльнулся Крисп.

Джаред замялся, но шериф уже переключился на другую тему.

- Что там произошло с Оуэнсом, а? Признавайтесь - вы его так обработали?

- Это Марти что ли? Да мы его пальцем не трогали! - заверил Вуди.

- Не верьте ему, он вечно строит парням подлянки! - добавила Шона.

"Бедняга... А ведь он их не выдал..." - подумала Минди.

Ей было жаль Мартина. Если бы не желание встречаться со звездой футбольной команды, девушка точно бы не сидела сложа руки, когда в собаку Оуэнса целились из лука. Кто же знал, что чертов Джаред Ирвинг спустит тетиву!

- Я одно скажу, ребятки... Узнаю, что это вы сделали - не видать вам колледжа, как своих ушей. Это понятно?

- Так точно, сэр!

Боковое стекло поползло вверх, и машина шерифа тронулась с места.

- Старый ублюдок, он у меня однажды схлопочет по роже! - буркнул Джаред, когда Крисп отъехал на приличное расстояние.

- Знаешь, а ведь это наш дружок Мартин его навел... – вымолвил Вуди.

- Черта с два! Сопляк бы не решился!

- А вдруг у Криспа просто нет доказательств? - предположила Шона.

- Да ладно вам, ребята! Его и так избили, зачем ему наживать себе новые проблемы? - вступилась Минди за Оуэнса.

Джаред прижал ее к себе.

- Детка, ты не знаешь трусов!

"Одного знаю..." - чуть не фыркнула Минди.

- Ленни говорил, что видел его в музее. Наведаемся к нему? - спросил Вуди.

Джаред расплылся в ухмылке.

- Да... Нанесем ему дружеский визит!

4
Солнце уже садилось, когда пикап с четырьмя подростками остановился возле музея.

"Надо же - прямо в срок!" - изумился Марти.

Все было по его сценарию. Череда дьявольски просчитанных совпадений складывалась в формулу идеальной мести. Осталось только насладиться представлением.

Мартин сидел за мониторами, на которые транслировались изображения со всех камер в музее. Рядом храпел Бассет - парень заварил ему чай со снотворным. Старик был не при чем - и Марти надеялся, что тот проспит до рассвета, когда все завершится.

В конце концов, учесть каждую случайность не получится.

Взгляд Мартина вернулся к залу, где должно было развернуться главное представление. В объектив попадали затянутый в костюм из человеческой кожи Эд Гейн и угрюмый Карл Панцрам. Та половина его лица, что уместилась в кадр, напоминала волчью морду. Всего лишь восковые фигуры. Интересно, заметит ли кто-нибудь надписи на еврейском у них на затылках?

Изображение сместилось. Теперь взору Марти предстала безногая обнаженная женщина, подвешенная на крючьях. Она была сделана так натурально, что из культей, казалось, вот-вот потечет всамделишная кровь. Внизу стоял тучный лысый амбал с туфелькой, поднесенной к носу – фетишист Джерри Брудос. Чуть дальше расположилась экспозиция, посвященная Джо Боллу и его аллигаторам-людоедам.

Несмотря на угрожающий вид всех этих товарищей – равно как и двух дюжин их коллег, они были не опаснее вывесок: «Осторожно! Злая собака»! Впрочем, всему свое время.

Надо лишь запастись терпением.

5
- Жуть...

Минди поежилась, представив, как игла со стенда вонзается ей в плоть. Раньше так вычисляли ведьм: искали у них на теле родинку или отметину, прокалывали ее, и если кровь не шла - разводили очередной костер. Суровые были нравы, ничего не скажешь.

"Интересно, а куда подевались другие экспонаты?" - изумилась она.

Когда девушка была тут в прошлый раз, на стенах висело куда больше орудий. Весь арсенал бесследно исчез.

- Эй, Марти! Ну где ты там? - звал Оуэнса Джаред.

Под спортивной курткой он прятал биту. А когда убедился, что в музее никого нет, принялся крушить экспонаты. Досталось и рыцарским латам, и витрине с копиями украшений вавилонских цариц, и причудливым шлемам самураев и гладиаторов. В пыточном зале Джаред от души влепил по "железной деве", но бита отскочила и треснула его самого по челюсти. Теперь обозленный парень искал Мартина, чтобы поквитаться с ним и за это.

- Джаред, милый, мы обошли уже весь музей! Я устала... Ну нет его тут, завтра увидитесь на улице и все решите! Поехали домой! - захныкала Минди.

Джаред не обратил на нее внимания, и девушка обиженно надула губки.

- Вуди! Эй, Вуди! На втором этаже никого?

- Там все заперто... - раздался скучающий голос.

- Вот видишь? Он узнал, что ты придешь, и сбежал! - решила подластиться к Джареду Минди.

- Черта с два! Я чую дерьмо в его штанах! - последнюю фразу он сказал чуть громче.

Прошагал в следующий зал, оглянулся... и обомлел. Минди вошла следом – и едва не вскрикнула.

- И это в нашем то городишке?.. - пролепетал Джаред, придя в себя.

Нагие дети. Наполовину освежеванные; расчлененные; выпотрошенные; сожженные. Головы, набитые в морозильник. Нагромождение женских тел. Рваные раны на мертвенно-бледной коже. Следы от удавки на хрупкой шее. Гвозди, вбитые в лоб. Стиснутые в ладонях рукояти скальпелей, кухонных ножей, мясницких тесаков, топоров, молотков и мачете. Безумные ухмылки на лицах маньяков. И – словно в насмешку - табличка с надписью: "Экспонаты руками не трогать!".

- Ого! Вот это кошмар! - присвистнул Вуди.

- Меня сейчас вырвет, - сказала Шона.

- Я... - у Минди перехватило дыхание.

- Минди? Эй, ты в порядке? - заволновался Джаред.

Взгляд девушки был прикован к звериной гримасе, скрытой под тоннами грима.

- Да что с тобой? - удивился Вуди.

- У нее коулрофобия, - поняла Шона.

- А по-человечески?

- Боязнь клоунов.

Шона взяла Минди за руку.

- Пойдем, милая. Выведу тебя на воздух.

- Нет-нет, я в порядке... Это же просто восковая фигура.

- Эй, а я его знаю! - воскликнул Вуди, - Джон Уэйн Гейси!

- Кто-кто? - переспросил Джаред.

- Ну тот педофил, который сфоткался с Розалин Картер! Неужели не слыхал о таком?

Джаред фыркнул.

- Вот этот клоун якшался с женой президента?

- Ага! А еще выступал на детских праздниках!

- Может, уйдем отсюда? - предложила Шона, - Если Крисп узнает, что вы тут устроили, нам всем не сдобровать!

Вуди отмахнулся.

- Погоди, я хочу и другие экспонаты посмотреть!

- Мой отец сел в тюрьму за изнасилование. Не хочу думать, что когда-нибудь сюда поставят и его восковую копию, - буркнул Джаред.

- Не надейся, приятель. Тут ребята из высшей лиги, - усмехнулся Вуди.

- Будь моя воля - расколошматил бы им физиономии! - воскликнул Джаред, взмахнув битой, - Один на один они бы точно спасовали перед моей алюминиевой подружкой! Только и могут, что слабых доставать!

Мартин аж подпрыгнул перед экраном от подобного лицемерия.

Джаред все петушился, и прекращать явно не собирался. Вуди фыркнул и зашагал вперед. Минди пошла следом – лишь бы уйти подальше от Гейси.

Со всех сторон на нее пялились детоубийцы и людоеды, садисты и психопаты. Кого-то она знала по документальным фильмам, о ком-то просто слыхала – ей не составило труда распознать в невысоком русоволосом очкарике Джеффри Даммера. Угрюмый косматый брюнет с пентаграммой на приподнятой ладони был Ричардом Рамирезом. Симпатичный мужчина, чья улыбка одновременно располагала к себе и пугала до чертиков – Тедом Банди. Аккуратно причесанный тип с внешностью нацистского офицера – Питером Кюртеном.

- Надо же! Как живые! - восхищался Вуди.

Он подошел к низенькому толстячку, вооруженному револьвером.

"Дэвид Берковиц" - гласила табличка над плешивой головой маньяка.

- Хм... - пробормотал Вуди.

Осторожно вытащил из восковой ладони оружие, взвесил в руке, осмотрел.

- Настоящий! - изумился Вуди, - Тут даже патроны есть!

- Эта штуковина тоже не из воска! - хмыкнул Джаред, крутанув биту.

Шона протяжно вздохнула.

- Рада, что вы нашли себе игрушки. Можно теперь отправиться по домам? А то мне не по себе…

- Хочу сыграть в бейсбол, - осклабился Джаред.

- Не надо, ты и так уже достаточно... - начала было Минди.

Но Джаред уже занес биту над головой какого-то психа.

И в этот миг раздался вопль Вуди.

Все обернулись к нему. Джаред от ужаса выронил биту.

Вуди валялся на спине, пытаясь отползти подальше от кошмара наяву. Левой рукой он сжимал поломанное запястье.

- Нехорошо брать чужое, - прошипел Берковиц, направляя дуло револьвера на Вуди.

- Нет, пожалуйста!.. - только и успел прокричать тот.

Палец толстяка сдавил спусковой крючок. Раздался оглушительный выстрел - Минди закрыла уши, в которых зазвенели колокола.

Там, где только что была нижняя челюсть Вуди, осталась бесформенная кровавая масса. Язык вывалился наружу, и закачался, как маятник.

- Промазал, - вздохнул Берковиц, и всадил в лицо Вуди еще одну пулю.

Зал пришел в движение. Маньяки всех мастей зашевелились.

- Бежим! - завизжала Шона и ринулась к дверям.

Дорогу ей преградила очередная восковая фигура. Пожилой джентльмен в старомодном костюме, шляпе-котелке - и с холодными глазами убийцы.

- Потрясающе, - вымолвил он.

Скуластое лицо исказилось в ухмылке.

- Негритосок я еще не пробовал.

Но Шона не растерялась.

- Отвали от меня! - разозлилась она и от души влепила старику между ног.

Тот даже не пошатнулся.

- Боль я люблю, милая. И запах мокрого влагалища тоже. Иди к дядюшке Фишу!

Шона попятилась и наткнулась на Джареда. Бедолага трясся, как смертник, усаженный на электрический стул.

Минди находилась дальше всех от выхода, и чувство обреченности сразу лишило ее способности к сопротивлению. Девушка съехала вниз по стене и плюхнулась на задницу. Больше ей не на что было надеяться.

- Не бойся, девочка. Никто тебя не тронет, - раздался елейный голос.

Маньяки расступились, пропуская к Минди чертового клоуна. В руках он сжимал биту Джареда.

- Ты уж прости меня, красотка, но я больше по мальчикам. Будь так любезна, опусти головку, чтобы я проломил твой череп.

Девушка повиновалась. Краем глаза она заметила объектив камеры, направленный прямо на нее.

- Прости, Мартин! Я не хотела, чтобы все так случилось! - взмолилась она, но страшный удар по макушке отправил ее в небытие...

6
Бассет кивнул в сторону кровавой лужи.

- И когда это успели разлить? Я же предупреждал, чтобы банки с сиропом не трогали раньше времени!

- Ничего, мистер Бассет. Я все уберу, - заверил Марти.

«Какой хороший парень!» - подумал Бассет с гордостью.

- Ну и коллекция у вас тут! - присвистнул грузчик.

- А толку то? - вздохнул Бассет, - Все равно ее придется возвращать на родину.

- Джимбо, ты глянь! - окликнул грузчика приятель, - Готов поклясться, что этих парней лепил какой-то псих! Тут мужик напялил лицо черномазой вместо маски! Придумают же такое…

- Эй, Марко, займись лучше делом! - огрызнулся Джимбо.

Но его коллега так заинтересовался восковыми фигурами, что позабыл обо всем на свете.

- Кажись, про этого я читал... Роберт Хансен, во! А разве он не на девок охотился?

Бассет прищурился. Худощавый очкарик, вооруженный луком, держал под пятой отрезанную голову какого-то бедолаги. Оба глаза были пробиты стрелами.

- Честно говоря, я в этом совсем не разбираюсь. А вот Мартин у нас настоящий спец!

Джимбо подошел к Бассету с какими-то бумагами.

- В смете указано, что отрубленных конечностей будет восемь. А здесь их раза в два больше! У аллигатора в пасти рука застряла! И в морозилке лишняя голова!

- Наверное, Ленни что-то напутал, - предположил Мартин, - Он рассеянный.

Бассет хлопнул себя по лбу.

- Кстати, ты не видел, куда делась книга по Кабалле? Она пропала со стенда!

- Все в порядке, мистер Бассет, я взял ее почитать, пока вы спали. Не волнуйтесь, верну в целости и сохранности.

- Ну слава Богу, а то я решил, что кто-то украл ее. Очень ценная вещь знаешь ли!

- Знаю, - улыбнулся Мартин, - Бесценная.

Мракопедия.

*ДАННЫЙ ТЕКСТ КРАЙНЕ ЕБАНУТ И НЕ СОДЕРЖИТ В СЕБЕ НИКАКИХ ОБЪЯСНЕНИЙ ПРОИСХОДЯЩЕГО*

Утро встречает меня лёгкостью в теле и запахом рамбутана. Это уже как-то необычно, ведь я не знаю его запах, и вообще, что это такое, но он всё равно упорно меня встречает. Я привык к запаху кофе, но, видимо, не сегодня. Сколько там времени? 9 утра.

— Женааааа! Как там завтрак?

Тишина. Наверное, готовит что-то из этого вонючего рамбутана. Тьфу, тухлятина какая-то. Ладно, подожду. Что там на улице? Хотя стоп, секундочку, улица подождёт. На окне жужжит муха. Огромная такая, синяя муха. Залетит такая в дом – и хрен выловишь. Летает без остановки, манёвры какие-то нереальные совершает. И жужжит, падла, громко, не то, что мелкие домашние мухи.

Но теперь-то у меня есть оружие? Да? Я правильно понял стремление открыть рот и высунуть язык? Правильно – язык мой теперь тонкий, как лезвие и быстрый, как… ну, точно быстрее мухи. Потому что одно движение, один выстрел, и вот она, муха – на моём языке, разрезанная на две ровные половинки. Язык втягивается обратно, и я смакую нежно-сливочные внутренности мухи. Чувствую сладко-ягодные нотки. Вот же дрянь такая, варенье наше жрала. Лапки ещё скребутся, крылья, постепенно ослабевая, пытаются поднять в воздух остатки своего хозяина и унести в безопасное место. Но всё, поздно. Теперь она – моя жертва, часть естественной пищевой цепи. Она что, не видела, в чью квартиру залетала? Как можно быть настолько безрассудным существом?

Блин, на вкус она точно лучше чем этот хренов рамбутан. Ну что за вонь, а? Стоп! Ещё одна муха! Теперь та самая, мелкая, домашняя. Сейчас испробуем. Ну нет, менее сочная, вкус не так выражен. Сдохла почти сразу – нет этого приятного ощущения победы над жертвой, нет борьбы. Я же не падальщик какой-то, правда? Вычёркиваем из меню.

Да что там жена затихла?

— Эээй! Любовь моя! – Сладко потягиваясь, захожу на кухню.

Жена лежит на столе, будто пластилиновая, будто на слепленную ребёнком фигурку случайно села бабушка. Даже вон следы ткани видны. Лицо, кстати, не тронуто. Лежит, следит за мной глазами, а в них – ужас. Да чего я сделал-то, я только встал!

— Чего смотришь? – Спрашиваю, - Это не я сделал! Или что… или ты… на родного мужа такое подумала? Ну ты, конечно, вообще. Что на завтрак-то?

Молчит.

— Ну чего молчишь, я же вижу, что голова на месте, рот цел, давай-давай, отвечай.

Тыкаю пальцем в щеку. Ну точно пластилиновая. Вмятина осталась, не выпрямляется. Жена косит глаза, пытается разглядеть щеку, кривит губы. Заплачет сейчас, что ли?

— Ладно, спокойно, щас исправим, - по-доброму ответил я, но закатил глаза. Ну а что она утро портит, а?

Словно глиняный мастер, начинаю надавливать то там, то тут. Правая щека превращается в подобие вскопанной грядки с ещё не разбитыми комьями земли. Ну и где мне взять грабли? Хотя, постойте-ка!

— Где рассчёска твоя? – Спрашиваю у жены, а она вращает глазами и ещё больше кривит рот.

— Ну и как я должен понять?

Ладно, махнул рукой. Потом исправим всё.

— Отдыхай пока, - говорю, - только скажи уже наконец, где завтрак?

Злобно щурится. Слепленные губы извиваются… так вот оно что! Беру нож, аккуратно вырезаю улыбочку своей жене. А она как заорёт! И голос ещё такой, не совсем человеческий. В целом-то, конечно, визг привычный, но будто что-то у неё внутри бурлит, клокочет и хрипит. И воздух как будто бесконечный.

— Кто ж тебя так, девочка моя? – Спрашиваю, а голоса своего не слышу. Орёт зараза, ни на секунду не умолкает.

Сжимаю её губы рукой. Да тьфу ты, что за безобразие… скульптор из меня никакой. Вместо губ – раздавленный цветок, весь такой помятый, надорванный кое-где. Эти цветы, когда нормальные, не испорченные – красивые до безумия, и насекомых вкусных к себе привлекают. Бывало, сидел у такого кустика часа три. Отвернуться не успевал, а уже приходилось работать языком. То журчалка, то жужжало, то жук-пестряк… ммм… а уж пчелу или шмеля поймать – особое удовольствие. Они-то сопротивляются, укусить пытаются. Только хрен вы что прокусить успеете, я вас в сто раз быстрее располовиню!

Сопит, зараза. Дышать трудно стало. Ноздри, что ли, задел? Да вроде нормально всё. Чуть криво теперь, но отверстия есть – не помрёт.

— Не помрёшь? – Спрашиваю, а сам-таки пытаюсь выпрямить носик.

Вращает глазами, будто загипнотизировать пытается. А вот интересно… если сама она пластилиновая, то глаза какие? А зрение как работает?

— Прости, но мне это нужно, - с грустью киваю я и слегка надавливаю пальцем на правый глаз.

Да – тоже пластилиновый. Сплющился теперь, и когда вращается, на секунду прям открывает доступ к мозгу, щель создаёт. Тыкаю во второй глаз, чуть посильнее.

— Сколько пальцев показываю? – Почему-то громко кричу я и сую ей в лицо два пальца.

Смотрит! Не вертит глазами, как обычно, а смотри!

— Ну ты моргни столько раз, сколько пальцев видишь!

Моргает один раз… и всё, веки слиплись! Ебучий пластилин! Пытаюсь пальцами растянуть веки, но она ж, как назло, вся пластилиновая, вместе с открытыми глазами – продавленные брови и ещё больше изуродованные щёки. Да и глаза – открыться-то открылись, но промятый череп на уровне бровей, видимо, прилепил глаза к чему-то там. К самому себе или к мозгу ещё. Не знаю. Стрёмно как-то. Смотреть-то смотрит, но во взгляде ужас какой-то, ненависть. Что ж, эксперимент не удался.

— Так завтрак-то где? – Спрашиваю я, громко и отчётливо.

Шипит. Чем шипит? Вообще не понять. Точно не носом. Так, секунду, щас наклонюсь. Глазами! Глазами, блять, шипит! Это что за существо блять такое?

Не, ну её нахрен, пойду в кафешку какую-нибудь.

Выхожу в подъезд, а там Иван Сергеич, соседушка. Добрый такой дяденька, лысый, но вечно в шляпе ходит. Кивает молча и пройти пытается.

— Привет, - говорю, - Иван Сергеич! Ты погоди, вопрос один есть.

— Какой? – Отворачивается он и глаза шляпкой прикрывает, боится чего-то.

— Ты представляешь, сегодня просыпаюсь, а у меня жена как пластилиновая! Лежит такая на столе, как будто раздавил кто. Я ей в щеку ткнул…

И вот я рассказываю, а сам боковым зрением-то замечаю, как рука соседа всё удлинняяяяяяяется, удлинняяяяяяется, и куда-то вниз ползёт.

— А с тобой-то что? – Не выдерживаю я и спрашиваю.

— Нормально, обычное дело, - на долю секунды выглядывает он из-под шляпы, и рука его мгновенно возвращается к нормальному размеру, утакскивая Ивана Сергеича вниз. Сразу же слышен звук открывающейся двери.

Не, ну нормально это вообще? Даже не дослушал и свалил, а я ведь о реальной проблеме говорил. Ну, сука, попросит теперь чего. Ага. Запомним.

Спускаюсь сам, выхожу на улицу. А эта гнида – это я щас про Иван Сергеича, если что – стоит и пиздит с другим своим знакомым.

— Иваааан Сергеич, - разочарованно говорю я, - ну друзья так не поступают. Что я тебе, гопник какой, что ли? Побил бы в подъезде да шляпу оторбрал?

А рука опять растёт. Далеко уже вытянулась, вот-вот вокруг дерева обовьётся. Подпрыгиваю (нифига себе, как я прыгать могу) и хватаю его за эту руку.

— Ну подожди, - говорю, - давай поговорим-то?

А этот урод руку свою отбрасывает, она опять сжимается, и я лечу в дерево. Бабах! Грудью приложился. Вроде больно, а вроде и как-то даже приятней стало. Наверное, зафиксировал врага, цель, жертву. Теперь надо любыми способами ловить.

Сосед-то уже скрылся, и хрен знает куда – может, и на крышу на руке своей забрался. Срываюсь с места и бегу к точке потери объекта из вида. Иван Сергеича давно нет, но знакомый его стоит и безразлично на меня смотрит.

— Где? – Кричу я и показываю ему оторванную руку.

Смотрит, изучает, будто даже принюхивается. Подношу руку поближе к его лицу. Ну точно – вдыхает на максимум.

— Ну? Учуял?

Ага, учуял. Выхватывает у меня руку, вгрызается в неё жутко-острыми зубами и убегает. Сука голодная.

Ну и что теперь? Где искать соседа? Можно, конечно, подождать у гнезда, всё равно вернётся же, жену с детьми не бросит. Но я ж так с голоду сдохну. Мухи – это, конечно, вкусняшка, но сколько мне их ловить надо, чтобы насытиться?

Пробежался вокруг. Само собой, нет никакого соседа. Ушёл. Стоп. А куда ушёл? Не на работу ли? А я ведь знаю, где он работает. Бегу туда. Сосед на месте, как и обе руки. Быстро, мразь, регенерирует, мне бы так. И зрение у падлы хорошее, сразу же замечает меня, стреляет своими руками и исчезает в неизвестном направлении.

Ну что я могу поделать? У него преимущество. Придётся ворваться в его гнездо и устроить там пиршество.

Кстати, а где моя работа? Я же не безработный, точно вот помню. Или моя работа – добывать себе еду?

Ну тогда ведь всё просто! Вот он, магазин. Вот она, еда.

— Добрый день, - приветствую я женщину, смотрящую в окно взглядом, который, кажется, готов сжечь всё вокруг.

— Угу, - отвечает она. Руки, упёртые в подбородок, не позволяют ей открыть рот.

Осматриваю витрины. «Треглав на колючем подносе». Что? Не, не так.

— Чего блять? – Как бы про себя, но достаточно громко бубню я, чтобы женщина услышала.

— Молодой человек, вам чем-то помочь? – Лениво выговаривает она и с надеждой на отрицательный ответ смотрит на меня.

— Это что такое? – А вот хрен тебе, а не отрицание.

— Ну это же очевидно. Сушёная шкура ежа, на ней три вида голов на ваш выбор.

— Ага, - киваю я, - а где, простите, можно посмотреть выбор?

— Ну вот же, для кого висит? – Показывает она двумя руками на стену, пытаясь максимально ясно намекнуть на мою тупость.

Читаю меню: Муравьи. Головы очищ. 150 шт в вак уп. 550р

— А в цену подноса входит одна голова муравья или все 150? – Уточняю я.

— Очень остроумно, молодой человек, - смотрит она на меня как на идиота.

— Не, ну вы же сами сказали «три головы». Или мне именно три штучки отсчитаете?

— Нет, - глубоко вздохнула женщина, - треглав включает в себя весь сгусток.

— Ну давайте тогда муравьёв, - кивнул я.

— Угу. Что ещё?

— А, ну да, три головы же.

Читаю дальше: Усачи. Больш дуб головы 5 шт 150р; ус-мут головы 5 шт 100р; ус ошей головы 30 шт 200р; ус подсол головы 10 шт 100р; ус мускус головы 1 шт 50р

— Давайте усачей, любых.

— Вы в курсе, что их в основном для украшения берут?

— А, ладно…

Пчела –листорез люцерн, голова 1 шт 500р

— А чего пчела такая дорогая?

— А вы пробовали их найти вообще?

— Ладно, давайте её.

— Угу.

Трубковёрт giraffa голова 1 шт с ш. 2500р

— Нифига себе, две пятьсот за трубковёрта?

— Угу. Деликатес.

— А что значит «с ш»?

— Молодой человек, вы когда-нибудь этого жука видели?

— Нет, а что?

— С шеей это значит, с шеей, - женщина уже смотрела на меня как на дикаря.

— Ну и его давайте тогда.

— Угу. Четыре двести с вас, - быстро постучав по калькулятору, назвала она цену.

— Как? Там же три…

— Молодой человек, а поднос посчитали? – Перебила меня женщина.

— А, точно…

Через несколько минут мне выдали что-то вроде деревяшки, обтянутой ежиной колючей шкурой. Где-то среди иголок были раскиданы заказанные мной головы.

Первый выстрел языком – промах. Ну как так? 150 голов муравьёв же. Второй выстрел – что-то есть, но слегка укололся. Хм, а что, в этом что-то есть. Имитация борьбы жертвы. Ещё выстрел – сразу несколько голов муравьёв.

А что, мне понравилось. Получилось будто настоящая охота. Жертвы прячутся, сопротивляются, протыкают мне язык… всё как взаправду. А уж какой трубковёрт вкуснющий оказался… вы бы знали. Однозначно стоит своих денег.

Но в целом-то что? Кучу денег потратил, но не наелся, вот ни капельки. Захотелось сходить домой, посмотреть, как там мой завтрак, но вспомнив жену… не, как-то перехотелось.

Вот как-то смотрю я на город – изменилось что-то. Дети бегают за какой-то извивающейся тряпкой, а когда ловят, прыгают в неё и исчезают. Это вообще что? Это точно из нашей природы? На пешеходном переходе стоит какой-то дед, который тормозит всех, кто не пропускает людей, вышвиривает их из машины, рубит топором и закидывает в кузов своего (наверное) автомобиля. Ладно, наказание – это понятно? Но вы же видите, дебилы, что делают с нарушителями, так почему продолжаете?

Под ногами ползёт какая-то лужа. Пытаюсь ей обойти, перепрыгнуть, но ей вообще плевать, всё время подстраивается под меня. Не выдерживаю и толкаю в неё первого встречного человека. Тот моментально с головой уходит под воду, и сама лужа наконец останавливается. Пиздец.

Как же хочется жрать. Хожу мимо ресторанчиков и кафешек – везде какие-то странные порции. То куски жареного мяса. Жареного, блять, мяса! То трава какая-то… А знаете, плевать. Я же охотник или кто?

Минут двадцать провёл в засаде, между двумя старыми почти разваливающимися домами. Очевидно, что тут обитает мало особей и на помощь вряд ли кто-то придёт. Дождался – идёт парнишка, лет двадцать. Выжидаю момент и стреляю. Удачно – точно в голову. Мой язык уткнулся ему в затылок и как бы растёкся по голове, обволакивая её. Парень пытается оторвать его, цепляет ногтями – больно, но в этом вся прелесть охоты. С лёгкостью подтаскиваю его к своему рту, который начинает расширяться и достигает размеров достаточных, для того, чтобы жертва прошла в желудок.

Заглатывание – особый процесс. Жертва кричит, бьёт руками и ногами по внутренностям, желудок растягивается до нужных размеров по мере вхождения в него жертвы. Казалось бы, что стоит схватить пальцами и порвать там всё? Ну вот что сложного? Видели ведь по-любому, как какая-нибудь чайка заглатывает целиком довольно крупную птицу? Ну вот и что стоит жертве взять и проклевать там все органы нахрен?

Вот и со мной так. Парень барахтается, царапается, кричит, но я жив-здоров, готовлюсь заглотить его до конца и насладиться перевариванием. Слабеет парнишка. Конечно, а что он хотел? У меня там такая кислота, что если бы случайно её на себя срыгнул – дыру бы прожгла сразу.

Валяюсь в кустах, раздутый, как питон, сожравший корову. Никаких больше подносов с муравьями – вот как надо питаться.

Ух ты блин, доброе утро. И не заметил, как уснул. Вроде, светло… а значит, либо сутки проспал, либо совсем чуть-чуть. Щас проверим. Срыгиваю большой комок. Кости, одежда, волосы, какие-то металлические предметы… Ну точно, больше суток проспал. Надо проведать жену. Уж за сутки-то можно восстановиться уже. Заодно и к соседу загляну.

— Милая! Как ты тут? – С порога кричу я и хмурюсь от отсутствия ответа.

Иду на кухню – пиздец. Теперь всё понял. Газ-то включен. Жарко в комнате стало, вот и растеклась до конца. Касаюсь плоской головы – дёргается! Живая! Умница моя, дождалась мужа, не сдохла раньше времени. Выключаю газ.

— Терпи, я скоро вернусь, мы тебя исправим.

А пока надо заглянуть к соседу.

— Иван Сергеич! – Долблю я его дверь ногой, - Друг ты мой! Ну что же ты так, а?

В квартире слышны возня и сдавленые разговоры.

— Ну я же слышу, Иван Сергеич, - кричу я и прикладываю всю силу. Дверь влетает, словно картонная.

— Ну вы чего, думали от хищника спрятаться в такой коробочке? – Надвигаюсь я на кучку существ, уже растянувших руки до каких-то неимоверных размеров.

Ух, суки хитрые. Стреляю языком, попадаю, само собой, в чью-то руку, тащу к себе. Открываю рот, заглатываю. Поначалу идёт неплохо – размер вполне удобный. Но блять, эти ебучие руки всё не заканчиваются. Ну должен же быть предел! Раздуваюсь, заглатываю, а руки заглатывают меня. Обвивают, сдавливают… вот же я идиот. Хотел хорошенько позавтракать, а в итоге сам сдохну.

Кое-как тащу всё это безобразие наружу. Стена рассыпается от соприкосновения со мной, и вот мы уже сползаем вниз с восьмого этажа. Рукам приходится слегка расслабиться, хвататься за перила, пытаться спастись самим и невольно спасти меня.

Доползаем до выхода, дверь и часть стены сразу улетают на улицу. Туда же выкатывается шар, состоящий из рук, продолжающих обвивать и сдавливать мой тело.

Визг – и давление слегка ослабло. Сквозь небольшую щель вижу, как тот самый голодный знакомый тащит за собой мелкое вытянутое существо – видимо, ребёнка. Иван Сергеич издаёт нечеловеческий вопль (ещё бы, блять, он был человеческим), и тоже отпускает меня, чтобы броситься на спасение ребёнка.

Нас осталось трое. Я, жена Иван Сергеича, и ещё один мелкий, вдвое меньше того, которого утащили жрать. С ним-то я справлюсь. Главное – добить взрослого. Усиливаю заглатывание, задействую мышцы по максимуму, обволакиваю языком голову, увеличиваю прилив кислоты – вот они, женские визги, наконец-то пошло переваривание. Эта мразь теперь быстренько сматывает свои «удочки», пытаясь вырвать их из моего желудка, схватиться за что-то с другой стороны и попытаться вытащить себя. Ребёнок пытается меня раздавить, но это выглядит просто смешно. Изо всех сил удерживаю руки внутри себя, а они явно уже горят в моей кислоте. Ну всё, всё, ты проиграла, хватит визжать и брыкаться. Ещё пара глотков, и всё – жертва внутри меня. Истерит, извивается, бьёт ногами. Но мы ведь это уже проходили, да?

— Эй, мелкий, - Обращаюсь я к ребёнку, всё ещё сжимающему меня своими ручками, - хочешь, чтобы тебя тоже съел?

Тот всё сразу понял. Ручки расслабились, втянулись в плечи, а само подобие человечка убежало в неизвестном направлении.

Ух… надо бы куда-то отползти. А то вернётся Иван Сергеич, а я не поворотливый, объелся тут, валяюсь. Вспорет пузо и глазом не моргнёт. И вот ползу, переваливаюсь с боку на бок, а внутри меня ещё живая жена соседа, что-то там кряхтит, слегка брыкается. Что? Не нравится тебе такси? Трясёт сильно? Терпи, ещё часов десять, и я тебя где-нибудь срыгну. Прополз метров 200, под недовольные взгляды местных жителей. Ишь ты, жрать он на людях удумал. На людях, ага. Да где люди-то, покажите! Что случилось вчера утром? Почему этот ебучий запах рамбутана поменял к хуям весь мир? Да я, блять, даже не знаю, как он выглядит!

Нашёл уютное местечко. Как обычно – в зарослях, высокой траве, чтобы пузо не торчало. Можно и расслабиться.

В ушах звенит что-то. И странно так – будто специально зовёт кто-то. Свистит, пищит или что там он делает, но зовёт куда-то. Как будто радиоволну мне в ухо передают. Вот смотрите – как телфонные гудки, когда занято. Тын, тын, тын… а? Слышали? Вот такие гудки, только быстрые такие, и словно имеют источник. Где-то рядом.

— Эй, ну подождите там, не видите, как меня раздуло? – Недовольно ворчу я, ковыряясь в ушах, - Щас, посплю немножко и приду.

Доброе утро! Иван Сергеич меня не нашёл, а останки его жены уютно расположились в покрытой утренней росой траве. Там же и я, но мне уже не до уюта, мне опять звонят прямо в мозг.

Да чтоб их… вращаюсь, как компас, пытаясь найти нужную сторону, куда идти. Вроде, туда, на мост. Сука, весь тротуар на мосту заняла какая-то старушка. Очки, размером с окна в моей квартире, огромный сгусток волос, завёрнутый в какой-то мерзкий шар, стекающая со всех сторон слизь и мерзкая чвякающая походка. И такая меееееедленная. Переваливается на одну сторону, осматривается, потом на другую…

Ну не жрать же мне её, чтобы быстрее пройти! Да и вообще, кому в голову придёт жрать ТАКОЕ?

— Извините, можно как-то протиснуться? – С улыбкой и дурацким смехом обращаюсь я к ней.

— Брбрброходби, - Булькает в ответ бабулька и слегка отклоняется в сторону.

Ну заебись. Щас «брбройдбу», ага. Вжимаюсь в перила моста, пытаясь не коснуться мерзкой слизи. Ага, щас. Это существо будто назло резко переваливается на другой бок, а я проваливаюсь в густое сопливое царство.

— Брбрбостби, сбинба забтбеклба, - она ведь извиняется, да?

Плевать, несколько секунд страданий, и она опять переваливается на другую сторону. Теперь уже я не осторожничаю – изо всех сил выплываю из смеси слизи, отходов жизнедеятельности и моих слёз. Нет, ну сами-то попробуйте, прежде чем осуждать.

Фу, ну всё. Теперь бы отмыться где-то. Подождите-ка… Прыгаю с моста, прямо в объятия чистейшей воды. Несколько минут барахтаюсь там, чтобы очиститься от грязи… и вдруг меня за ногу кто-то хватает. Именно хватает, вот прям рукой, точно чувствую. Плыву к берегу, эта хрень не отпускает и тащится за мной. Вылезаю на сушу – ну точно, рука. Хотя нет – симуляция руки. То, что держало меня за ногу, плавно растекается и становится прозрачным. Отовсюду вокруг – с мокрой земли, травы, из воды… лезет какая-то зеленоватая субстанция, которая, наконец, склеивается в подобие человека и начинает менять цвета, подстраиваясь под окружающую среду. Или просто пытается скопировать меня.

— Спасибо, мил человек, - тянет мне снова сформировавшуюся руку существо, - Три недели в воде пролежал. Застрял, представляете?

«Да иди ты в пизду» - Думаю я, брезгливо отходя в сторону, но всё же стараюсь улыбнуться и кивнуть – типа не за что, всё нормально. И я вообще-то тороплюсь, так что… Так что ничего. Машу рукой и убегаю.

Гудочки всё громче, а их местоположение всё более ясно. Воооон то ебанутое здание, висящее в воздухе. Нет, ну не торговый же центр, который рядышком стоит. Обычный такой. Неееет, это из вон той двери, которая нависает над землёй и тащит меня, тащит этим противным звоночком.

Словно я животное, сбежавшее из зоопарка, и меня теперь призывают каким-то свисточком, к которому я привык, на который я всегда прибегу, словно верный пёсик. Ну щас я вам покажу пёсика, я уже близко.

А здание действительно парило в воздухе. Я до последнего сомневался – ну как такое может быть? Я обошёл его со всех сторон, прогулялся под ним, но так и не нашёл ни одной опоры. Свисточек звенел уже до боли, но изучение такой небылицы стоило того, чтобы потерпеть.

Ну, вот и дверь. Высоковато, но я ж зверь, я ж способен на такое, что ух… Прыгаю и цепляюсь за стену. О такой способности своих рук я ещё не знал.

— Сука, прекращайте свой свист, я уже здесь! – Кричу я, открывая дверь…

А там – кровать. Точнее, нижняя её часть. Сверху, очевидно, кто-то ворочается, ёрзает, слышен чей-то голос. Я что, блять, подкроватный монстр какой-то? Рву матрас с лёгкостью, будто это бумага. Я же говорю – я зверь! Залезаю на верх. На самой кровати никого нет, но рядом стоит мужчина, одетый в какую-то рваную обвисшую одежду. И, сука давит на кнопку. И каждое его нажатие совпадает с писком в моих ушах.

— О, ты проснулся, - наконец додумался он обернуться, но продолжил нажимать кнопку.

— Ты нахуя это делаешь? – Киваю я в её сторону.

— Зову вас домой, - мило улыбается мужик, - вон вас сколько ещё.

Я осмотрел комнату. Да она огромна. Действительно. И вся заставлена кроватями.

— То есть, ты, - начал я так дерзко, как только мог, - зовёшь меня сюда этим ебучим свистком, как какую-то собаку?

— Ну почему сразу собаку, - всё так же мило улыбался мужчина, - не собаку, но… такого же верного друга.

— Какой я тебе верный друг? – Не сдержался я и перешёл на крик, - Какая собака? Быстро выруби свою пищалку!

— Не могу, прости, ты же видишь… - успел он указать на пустые кровати, когда мой язык расплылся по его голове.

— Стой, давай поговорим, подожди! – Теперь уже орёт мжичок, но я ловко обволакиваю языком его лицо, закрывая рот.

Притягиваю его к себе, пока он что-то мычит, и начинаю, как обычно, процесс заглатывания. Звон в ушах исчез, и обед стал вдвойне приятнее. Ну что ты там бубнишь, а? Всё, хватит, наигрался со своими питомцами, живодёр ебучий.

— Или ты думал, что я правда зверь какой-то? - Спросил я, надеясь, что он меня услышит.

— Нет! Всё не так! Отпусти меня, быстрее! – Вырывается его голос из моего горла.

— Не, не выпущу. Не хочу.

— Без меня ты не сможешь вернуться!

— Куда? Сюда? Типа домой?

Всё, захрипел. Кислота сделала своё дело. Быстрее надо было говорить. Может, простил бы засранца. Что ж. В такой-то тишине, да на такой-то кроватке… как не поспать-то, а?

Доброе утро. Тут всё так же тихо. Больше никто не пришёл. Нажать, что ли, кнопочку, позвать ещё кого-нибудь… А, ладно… времени нет. Мне ещё жену восстанавливать вообще-то. Сколько она там уже валяется, бедняжка. Открываю дверь-кровать. Стоп. А где асфальт? Внизу – только тёмная пропасть, и очевидно очень глубокая – так говорит моя звериная часть. А ещё моя звериная часть чует запах рамбутана из этой ямы. Да блять, почему рамбутана? Что это вообще такое? Может, это запах трупов, и эта яма как раз для них? Срыгиваю останки мужика.

— Эээй, ты живой? – Пинаю их ногой, - Что мне теперь делать-то?

Прогуливаюсь по комнате – только кровати и эти ебучие звоночки. Под каждой дверью темнота, звоночки, кажется, уже не работают. Мой, во всяком случае – точно. Сел на свою кровать, свесил ноги. Может, я действительно подкроватный монстр. И что бы там ни воняло рамбутаном – оно моё, для меня? Может, прыжок в неизвестность – это пробуждение какого-нибудь ребёнка? А пока я тут сижу, он рыдает и кричит во сне? Или нет. Но похуй. Я добрый, я попробую.