CreepyStory

— Лицом к стене! – вертухай лязгнул дверью камеры, отошел, скомандовал: – Пошел!

— Мир вашему дому, арестанты! — Леха Абзац поздоровался, огляделся. Восемь двухъярусных кроватей, стол, две скамьи. На веревках, натянутых меж шконками, сушились носки. Пахло несвежим бельем и махоркой, пованивало от дальняка. Зеки смотрели настороженно, оценивали.

— Кто старший?

— И тебе здорово, коль не шутишь! Я старшим буду, меня Гена Свекор звать. — отозвался с дальней шконки тощий дед с куполами во всю впалую грудь. — У тебя какая беда?

— Сто шестьдесят вторая, часть четвертая. Восьмера сроку, — бросил Леха небрежно, точно о погоде рассуждал. Сам оглядывал сокамерников. В основном, хату населяли обычные мужики, под решкой гнездились приблатненные — поближе к свежему воздуху, подальше от параши. — За гоп-стоп. Ну и терпилу слегка помяли.

— Погремуха есть?

— Леха Абзац кличут.

— Ну, Леха, вон твоя пальма — кидай вату, — кивнул авторитет на ближнюю к параше шконку. «Пальма» — это третий ярус, значит. Лоховское место. Леха хотел было возмутиться, но откуда ни возьмись в проеме меж шконками возник мелкий, Лехе по локоть, вертлявый паренек, весь забитый расплывшимися партаками.

— Эу, куда попер? Жди на вокзале, пока не позвали. Дядь Ген, это мы чё, фраеру прописку не устроим? Слышь, крендель, вилкой в глаз или в жопу раз?

— А у вас чертей бьют или как-то по-другому? — спросил Абзац, глядя поверх бритой башки на смотрящего. Тот рявкнул:

— Саранча, сдрисни! — после обратился к новоселу: — Не серчай на него, недавно с малолетки поднялся.

Саранча подчинился команде и пропал — растворился за развешанными на манер занавесок простынями. «Козырное место» — отметил про себя Леха. Не по масти. Запустив руку под простыни, Абзац вытянул Саранчу за щиколотку. Тот сполз с матраса, стукнулся башкой об край шконки, заверещал:

— Чё за беспредел? Слышь, фраер, ты в край обурел?

Смотрящий молчал — наблюдал за ситуацией. Одобрял.

— Не мороси. У меня, видишь, грудак какой, —Леха выпятил богатырскую грудь, раскачанную на самодельных штангах до размеров бочки. — Мне воздуха много надо. Да и во мне кило сто двадцать. Шконку проломлю, покалечу кого. Зачем оно надо? Давай махнемся. Ты на пальму, я — сюда. Замазались?

Саранча беспомощно огляделся, посмотрел на авторитета — тот делал вид, что погружен в чтение уголовного кодекса недавно почившей РСФСР. Паренек, поняв, что помощи ждать неоткуда, принял неизбежное.

— Чего б не махнуться? Урка урке помогать должен. Мы тут в одной лодке. Один за всех...

Саранчу понесло, но Абзац уже не слушал. Стянув матрас бывшего владельца шконки, бросил взамен свой, под него — пакет с мыльно-рыльным и прочими пожитками. Вынул заранее заготовленный кулек — чай со слоном, три пачки «Примы», кусок сырокопченой — и шлепнул на стол перед авторитетом.

— На общее, значит.

Гена Свекор одобрительно крякнул, забирая подгон.

— Вижу, пацан правильный, не первоход, — Абзац кивнул — уж кто-кто, а он точно пацан правильный. — Где чалился?

— Алексинская воспитательная. На шальную ходил с инкубаторскими, там и попался.

— Понимаю, на сиротский паек не разгуляешься. Кидай кости, — Гена кивнул на шконку напротив. — Чифирю с нами хлебни. Саранча! Метнись, добудь кипяток.

Тот, и правда похожий на прыгучее насекомое, схватил со стола кипятильник — самодельный из проволоки и изоленты — и понесся к розетке.

— Знакомься, — продолжил смотрящий, — Это — Прошмыра, Гагик, Академик, Коммерс, Бура, Поп. С Саранчой ты уже знаком.

Сокамерники по очереди кивали, когда Гена называл их погоняла. Из общей массы выделялись Коммерс, плюгавый дядька в очках с толстыми линзами, и Поп, дюжий детина с бородищей до пупа и черными непроницаемыми зенками. Отдельного внимания заслуживал и Академик — погремуха явно досталась ему в насмешку: маленькие глазки на широкой жабьей морде, вросшей сразу в плечи, казалось, наблюдали мир, как одну непостижимую загадку. Эдакий шкап жбан проломит и не почешется. Из блатных в камере были только Свекор, Саранча — шнырь, да Академик — бычара, остальные — как есть «пассажиры».

— Опущей в хате нет? — поинтересовался Абзац: законтачиться по незнанке не хотелось.

— Давненько не было, — отозвался Саранча.

В невинном, на первый взгляд, ответе была зашифрована грубая и опасная подколка. Пропустишь разок, и уже не отмоешься. Старшаки в приюте учили: «На киче нужно себя сразу ставить правильно — чтобы никто не думал, что ты терпила. Лучше сходу бей — ШИЗО приятней петушатника!»

Абзац поднялся, подскочил к Саранче — тот прикрылся, ожидая удара.

— Слышь, это чё за заезд? Ты мне за что-то предъявить хочешь?

— Я просто ответил... — оправдывался шнырь.

— Еще раз вякнешь — абзац тебе! — отрезал Леха. Надо бы садануть по печени за неуместную борзоту, но Саранча, кажется, и без того понял свое место. Остальные смотрели на Леху одобрительно. Он ухмыльнулся — на хату он заехал правильно.

***

Можно сказать, что Лехина судьба была предопределена еще до рождения. Мамаша-шалава понесла от залетного уголовника, который вскоре присел по «мокрой» статье. Мамаша после родов подсела на хмурый и успела за четыре года сторчаться до полного невменоза — ползала по квартире на карачках полуголая и выла, что отсосет за дозняк. Жуткие «колодцы» на сгибах локтей казались маленькими голодными ртами, требующими все новых подношений.

Последнее, что Леха помнил о матери – как та ковыряет язвы на ногах, а от неё самой воняет дохлой кошкой. Сердобольные соседи вызвали милицию, Леху забрали в «инкубатор» — сиротский приют — и матери он с тех пор не видел.

Леха рос крепким парнем. Старшаки в приюте его заметили, нарекли стремягой и окрестили немецким словом «Absatz» — от любимой Лехиной присказки, которой тот заканчивал диалоги и приступал к действию: «Абзац тебе».

Воровали «на шальную» — без плана и подготовки, что и где придется. Трясли мелочь с пионеров, шнифтили с витрин, базаровали на рынке, вертели углы — воровали чемоданы на вокзале, учились ширмачить, но Лехе никогда не хватало ловкости лазить по чужим карманам — куда легче двинуть в дыню, чтоб не барагозил, и обшмонать по-быстрому. Так он и погорел — выловил барыгу пожирнее, подкараулил в переулке. Думал, тот шуметь не будет — у самого рыльце в пуху. Терпила оказался не из простых — ходил с подкреплением. Зажали в угол, а Леха – не будь дурак – загнал бычаре перо под ребро, свалить не успел. Так он заехал на зону для несовершеннолетних. Там, в окружении малолетних преступников, он переждал развал Союза и танковый грохот под Белым Домом, откинувшись по Ельцинской амнистии в год своего совершеннолетия.

С малолетки Леха вышел уже полноценным уголовником — обзавелся вытатуированным перстнем с точкой — меткой сироты; цвиркал через дырку на месте потерянного в драке клыка; заимел сиплый бас после перенесенной пневмонии и не растерял природной первобытной мощи, несмотря на скудную пайку. Тонкости и понятия воровского мира были вколочены в мозг увесистыми ударами пахана.

На воле Абзац примкнул к банде себе подобных. Назвались Масловскими, принялись трясти лохов. Началась вольная жизнь. Было лишь вопросом времени, когда состоится следующая ходка на зону, теперь уже на взросляк — это Леха понимал и сам. Встряли по ерунде — прижали одного коммерса, а тот оказался то ли племянником, то ли зятем местного прокурора. Нашли Леху быстро, состоялся суд, и ему впаяли восемь лет строгача.

***

В колонии Леха Абзац устроился неплохо, что называется, «поймал тишину». С сокамерниками характерами сошелся, и даже излишне борзый Саранча теперь шестерил перед ним на задних лапах —то папироску подгонит, то карамелек к чайку. С вертухаями Леха внаглую перешучивался, в тюремном дворике отжимался на брусьях, в хате гонял чифири. Словом, чалился по кайфу.

Нашел среди заключенных кольщика — мутного типа по кличке Писарь — и заказал ему набить на плечо кота. Кот — значит «коренной обитатель тюрьмы» — рецидивист то есть. Писарь выполнил заказ без лишних заморочек — в телевизорной. Налепил бинт, закрепил пластырями — сказал поносить пару недель, чтоб зажило.

Через неделю пребывания в крытке Леху назначили дежурным по камере. По сути, это ничего не означало — дежурный по камере не должен был стирать белье, убирать со стола, или, упаси Бог, драить парашу. Единственной обязанностью было присутствовать при обыске камеры и — по неформальному соглашению зеков — если пупкарь находил запрещенку, дежурный брал на себя вину за всю камеру. Дабы не встрять по незнанке, Абзац спросил Свекра за нычки.

— Ну, срисовывай. Ничего особенного у нас нет — тут под решкой карты, здесь в матрасе заточка — это Саранчи. Там Поп крестик свой прячет — деньги, ценности по уставу под запретом...

— А он правда поп? — перебил Абзац.

— Кум его знает. Не разговаривает, только молится по ночам.

— Как он молится, если он немой?

— Молча, — отрезал Гена.

Под вечер пришел пупкарь — сегодня дежурил кряжистый, конопатый и злобный Степаныч. В хату влетел без приветствий, за ним — два вертухая. Рыкнул:

— Заключенные — на выход. Дежурный — остаться!

Прошмыра, Гагик, Академик, Коммерс, Поп, Бура и Саранча вышли, держа руки за спиной. Следом покинул камеру и Гена, со значением посмотрев на Леху — мол, не облажайся.

— Заключенный, представьтесь! — рявкнул Степаныч.

— Троицкий Алексей Николаевич, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, сто шестьдесят вторая, часть четвертая. Осужден на восемь лет строгого режима, — выпалил Леха на одном дыхании.

Надзиратель кивнул и ринулся хищно перетряхивать вещи зеков. Переворачивал матрасы, заглядывал под шконки, щупал стены, выворачивал висящие на веревке носки, аж покряхтывая от рвения. Нашел торчащую из ваты Саранчевскую заточку, зарычал от злорадства.

— Колюще-режущее! — торжествующе скалился пупкарь, воздев над головой обломок зубной щетки с вплавленным в нее лезвием «Спутник». — Заключенный, это чье?

— Мое, — не колеблясь, кивнул Абзац. «Шнырь херов, — думал он, ругая Саранчу, — не мог получше заныкать?»

— Точно? Заключенный Троицкий, вы никого не покрываете?

— Никак нет. Хлеб режем, колбасу...

— Правильный типа? Не стучишь? По понятиям жить хочешь? — ярился пупкарь. — Пять суток ШИЗО, заключенный. На выход!

— Можно я хоть вату заберу? — Абзац потянулся к своему матрасу.

— Обойдешься! Пошел!

Выходя из камеры, Леха почувствовал, как припертые лицом к стене сокамерники проводили его уважительными взглядами. В груди растеклось приятное чувство — не зря на себя взял, поступил как правильный пацан. Проходя мимо Свекра, Абзац уловил, как тот едва заметно отклонился назад, будто желая что-то сказать напоследок.

«Наверное, похвалит», — подумал Леха.

Вместо этого смотрящий одними губами шепнул:

— В карцере лясы особенно не точи. Тут у стен уши.

Леха кивнул на всякий случай, но сам ничего не понял — с кем точить лясы в одиночке?

ШИЗО — он же штрафной изолятор — находился в подвале. Заскрипела, покрытая глазурью «Кузбасслака», тяжелая железная дверь, и Леху втолкнули в узкий — два на полтора — карцер. Под ногами хлюпала натекшая с потолка водица, зарешеченное окно было заложено кирпичом; с потолка тускло светила забранная решеткой лампочка — «залупа». На отвисшей под углом наре гнил черный от плесени матрас. Вопреки ожиданиям, вместо похабных надписей, рисунков половых органов и криков души вроде: «Мама, я хочу домой» стены покрывала нетронутая штукатурка. Лишь под потолком красовалось выцарапанное: «Для прохода сгодится любое отверстие». Это явно была какая-то пошлая шутка, но Леха юмора не догнал.

— Слышь, начальник, ты меня в этом пердильнике утопить решил?

— Такой мрази в самый раз! — гавкнул в ответ пупкарь, и дверь захлопнулась. Леха присел на край нар, и те прогнулись под его весом, просев еще на пару градусов. Встав, Абзац ткнулся башкой в залупу, почесал затылок, вздохнул — эти пять суток обещали быть очень долгими.

Следить за временем в карцере оказалось непросто. Единственным способом отмерять сутки были приемы пищи. Баландер приходил трижды в день и каждый раз приносил одно и то же — полшлемки хрустевшей на зубах сечки. Спать долго на висящих под наклоном нарах не получалось — если лежать на спине, то рано или поздно скатишься на вечно мокрый пол, а если на животе — задохнешься от затхлой вони гниющего матраса. Очень скоро Леха потерял счет времени и теперь считал баланды. Когда ему принесли шестую, он сделал ложкой шесть засечек на стене — до свободы, каковой она может считаться в крытке — оставалось девять баланд.

К седьмой баланде Леха готов был выть волком и сдать не только Саранчу с его проклятой заточкой, но и всех Масловских кентов — лишь бы вырваться из сырого пердельника, но пацанская честь, впитанная с приютскими пайками, настаивала — нужно держаться. От скуки Леха по-настоящему сходил с ума — отжимался до изнеможения, скользя руками по мокрому полу; боксировал с тенью; вспоминал разные ситуации из жизни; пытался их переиграть, ведя с собой диалоги по ролям. К восьмой баланде ему начало казаться, будто кто-то даже отвечает. Испугавшись, что окончательно поехал крышей, он замолк и принялся напряженно вслушиваться. И действительно — за стенкой, к которой были прикручены нары, его кто-то звал. Улегшись на матрас, Леха приник ухом к стене и вздрогнул от неожиданности, когда услышал четкое:

— Эй, ты, оглох что ли?

Поборов нечаянный испуг, Лёха пробасил:

— Ты кто?

— Товарищ по несчастью, — насмешливо ответил голос. — Давно здесь?

— Третьи сутки. А ты?

— Давненько уж, со счета сбился. Что за беда?

— Сто шестьдесят вторая, часть четвертая. А ты?

— Сто пятьдесят шестая. Два года.

— Бывает...

— Мда...

Собеседники замолчали. Леха, и без того не слишком говорливый, за эти трое суток и вовсе отвык разговаривать. Тишину нарушил голос из-за стенки.

— Слушай, а давай поиграем, время скоротаем.

— Во что?

— А в загадки. Под интерес.

Леха задумался. Играть под интерес на зоне могло означать что угодно — на просто так, на деньги или даже на самого себя. Но возможность хоть как-то убить время в карцере перевешивала любые риски. Про напутствие Свекра он и думать забыл.

— Ну загадывай.

— Что съешь — мыло со стола или хлеб с параши?

Леха не удержался от смешка — такими загадками изводили первоходов на малолетке. Этакая проверка на вшивость и знание тюремной жизни. Ответы он знал наизусть.

— Стол — не мыльница, параша — не хлебница. Моя очередь. В жопу дашь или мать продашь?

— Жопа не дается, мать не продается, — неведомый собеседник тоже был не промах. — Жили два петуха на зоне. Одного ебали до обеда, другого после. Кому хуже?

— У кого очко уже, тому и хуже.

Так они обменивались загадками до десятой баланды, а, прервавшись на трапезу, продолжили. Разгоревшийся азарт не позволял уступить оппоненту, мозг кипел в попытках выдумать загадку позаковыристее.

— Вот тебе! — вскрикивал Леха, точно шлепая козырем по карточному столу. — Едешь ты на Камазе, а к тебе на капот запрыгнул черт и ломится в кабину! Что будешь делать?

— Нет у Камаза капота, — ответил собеседник и замолчал. Леха натужно прислушивался к звукам за стенкой — не уснул ли его товарищ по несчастью?

— Эй! — крикнул он. — Ты живой там?

— Сейчас! — отозвался оппонент. — Придумал. А скажи-ка, как говорит петушок?

Леха задумался. Вопрос явно был с подвохом, как и прочие тюремные загадки, но в этот раз он не знал правильного ответа. Кукарекать, конечно же, нельзя — пацаны не кукарекают, тем более, на зоне. Что тогда сказать? Что петух не говорит, пока не разрешат? Чухня полная —обиженные же друг с другом разговаривают. А что тогда?

И тут Леху осенило. От пришедшей в голову догадки у него даже выступил пот на лбу — как близок он был к тому, чтобы по глупости зашквариться! Ведь что бы он сейчас ни сказал — это и будет фразой «петушка», в том-то и хитрость! Любую его реплику оппонент обернет против него же, и единственным верным ответом на эту загадку будет... молчание. Леха сжал зубы и самодовольно ухмыльнулся — его на таком фуфле не разведешь.

— Ну что, не знаешь? — спросил сосед. Леха не ответил — ждал, пока оппонент признается в подвохе. — Эй! Не знаешь?

Леха молчал как на допросе.

— Не знаешь? Тогда ты проиграл, — сосед ненадолго замолчал, а потом так заорал, что стены в карцере затряслись, а Леха подскочил на месте. — Кукареку! Петушок говорит «кукареку»! Кукареку!

Это «кукареку» металось по пердельнику, отражалось от стен и вновь врезалось в Лехины барабанные перепонки, заставляя зажать уши. Оно множилось, разбивалось и собиралось вновь, наполняя карцер безумной петушиной радостью.

— Заткнись! Заглохни! Завали пасть! — выл Леха, но сосед не слушал, продолжая кукарекать на разные лады. Леха зажимал уши до боли в висках, набивал их гнилой ватой из матраса, но это не помогало, и залихватское кукареканье все равно проникало в мозг. Носом пошла кровь, на виске забилась жилка, и Леха принялся выть, чтобы заглушить какофонию.

Когда, наконец, глотку начало драть наждачкой, а жбан раскалывался от собственного воя, Леха замолчал. За стенкой тоже воцарилась тишина. Измотанный, он уснул, не обращая внимания на затхлую вонь матраса.

Проспал Леха долго, даже пропустил очередную баланду. Из-за этого освобождение из ШИЗО стало для него приятной неожиданностью — на целую баланду раньше, чем положено по его расчетам. Собеседник за стенкой больше с Лехой не заговаривал. Да оно и к лучшему — кто знает, что еще могло прийти в бестолковку этому безумному петуху. Выйдя из карцера, Леха расправил плечи, вдохнул поглубже — после ШИЗО даже темный и сырой коридор казался березовой рощей. Не сдержавшись, он оглянулся туда, где должна была находиться дверь изолятора его шизанутого соседа. Но... двери там не было. Более того — быть ей было совершенно негде: пердельник Лехи оказался последним в коридоре, а дальше начиналась глухая стенка. А с кем же он тогда перекрикивался? По Лехиной спине пробежала невольная дрожь.

***

Хата встретила Леху по-королевски — на столе его ждали бутеры с докторской, чашка чифиря и несколько конфет. Саранча, потупив взор, вручил пачку «Беломорканала». Гена Свекор одобрительно хлопнул по плечу. Замученный кукареканьем соседа и невозможностью нормально поспать в карцере, Леха наскоро перекусил и завалился в койку.

Проснулся он после уже после отбоя. Пахло потом, кто-то кашлял, скрипели койки, в стройный храп сокамерников то и дело вклинивалось какое-то хлюпанье.

Леха поднял голову и понял, наконец, что его разбудило. В тусклом свете залупы он не сразу разглядел чью-то белобрысую голову в районе паха. Чмоканье и хлюпанье издавала именно она, когда споро и умело заглатывала Лехин член. Тощий зад, красный от света лампы, покачивался над матрасом, тонкие пальцы наминали яички.

Расслабившись, Леха откинулся на подушку, собираясь насладиться столь приятным сном. Конечно же, это был сон — откуда взяться бабе в камере? Сквозь ресницы он лениво оглядывал блондинку и с разочарованием отмечал, что бывали у него бабы и посимпатичнее — эта была угловатой, дистрофичной, излишне бледной. Сальные волосы целиком скрывали лицо, но Леха был уверен, что и там все весьма средне. Под слишком большим лифчиком виднелась плоская, почти мальчишеская грудь.

Наконец Леха застонал и тут же прикрыл себе рот — не дай Бог услышат сокамерники. Блондинка поняла намек, ускорилась, и через несколько секунд Абзац выгнулся, закряхтел и излился в глотку ночной гостьи. Та подняла голову, открыла рот, позволяя молофье стекать на Лехины треники. Взглянув на блондинку, он судорожно сжал простыню и стиснул зубы, чтобы не закричать: все ее лицо было замотано грязными, окровавленными бинтами. Единственный глаз — левый — припух и был залепленный гноем, на месте второго зияла подсохшая мясная дыра. Открытый рот беззастенчиво демонстрировал голые десны, поблескивающие от его, Лехиного, семени.

Абзац инстинктивно подскочил на месте, саданулся о дно койки над собой и снова упал на подушку. Вновь подняв глаза, никакой блондинки он, конечно же, не обнаружил. А вот сперма была — просачивалась сквозь треники; в трусах тоже было мокро. Ну вот! Не хватало еще прослыть заядлым самолюбом.

Леха вскочил с кровати, быстро стащил с себя штаны с трусами и понес к ржавому крану над парашей. Застирывая одежду, он то и дело оглядывался — не спалился ли? Вроде, все ровно.

«Мокрые сны» у Лехи случались и раньше, но никогда не заканчивались ночными кошмарами. Списав это на нервяк после передержки в карцере, Леха развесил мокрые вещи на краю шконки и провалился в беспокойный, душный сон.

***

На обед в очередной раз давали «рыбное кладбище» — отвратительную похлебку, в которой вперемешку с подгнившей картошкой плавали переваренные кишки, кости и даже головы расчлененных рыбин. Аппетита это варево не вызывало никакого, поэтому Леха Абзац сидел и тоскливо ковырял обед, надеясь подкрепиться в камере чем-нибудь из недавней Коммерсовской передачки.

Сидевший напротив Гена Свекор тоже не притронулся к «братской могиле» в шлемке: блатному и вовсе незачем ходить в столовую — общак прокормит. Но здесь можно пересечься с другими зеками, пообщаться, да и вообще прощупать обстановку на киче.

— Слышь, отец, — не выдержал, наконец, Леха. — А не знаешь, есть тут белобрысые петухи?

— Тебе зачем? На светленьких потянуло?

— Да не… Короче, кажись, я здесь кого-то по своему делу встретил, — соврал Леха.

— Белобрысые, значит? Был тут один чертила — мотню отрастил, чисто как баба. Ну и хапанул от кого-то гнид — белые такие, крупные…

При этих словах у Лехи резко зачесалось в районе паха

— Слушай, а где он, этот чушкарь, сейчас?

— А ты зачем интересуешься? — вдруг подозрительно спросил Гена. — Мент что ли? Вопросов много задаешь. Нет его здесь больше, уж года два как.

Леха кивнул — больше интересоваться не стоило, можно нарваться на неприятности. Встав из-за стола, он направился к контейнеру с отходами — есть эту дрянь было невозможно. Почему-то после слов о вшах лобок у Лехи будто превратился в муравейник. Чесалось неимоверно. Наплевав на приличия, Леха встал в проходе меж столами и с наслаждением запустил руку в трусы. Под пальцами что-то лопнуло.

Вдруг кто-то толкнул его под колено. Держа одной рукой тарелку с «рыбным кладбищем», а другую — в причинном месте, Леха не удержал равновесия и неловко уселся на ближайшую скамью, врезался плечом в сидящего рядом. Выпучив глаза, он со зверским взглядом оглянулся, но никого поблизости не обнаружил.

— Извиняюсь, — буркнул Леха машинально, повернул голову и похолодел: рядом с ним сидел женоподобный пухляк с крупными губами, сальным взглядом и пластырем на сломанном носу. Но хуже того — его щеки расцвечивал лихорадочный, неестественный румянец, а глаза были густо подведены.

— Милости прошу к нашему шалашу! — звонко и бойко поприветствовал его Чебурашка, главпетух Димитровоградской ИК, лопоухий пацан с по-женски мягкими чертами лица. Лехин желудок скрутило спазмом, и он едва не струганул в собственную тарелку — по роковой случайности он приземлился за стол «обиженных».

— Сука, ты че вякнул? Абзац тебе! — резко встав со скамьи, будто желая всем продемонстрировать случайность своего приземления, Леха подскочил к Чебурашке, замахнулся, но в последний момент застыл: обиженных руками трогать нельзя — законтачишься. Вдобавок вертухаи уже поглядывали в их сторону, так что Леха опустил кулак. Но оставлять такую заяву безнаказанной тоже нельзя. К счастью, подобные вопросы Леха научился решать еще в приюте. Он как следует втянул носом соплей и с оттяжкой харкнул в тарелку главпетуху. Ухмыльнулся.

— Приятного аппетиту!

И ушел прочь. В паху продолжало неимоверно чесаться. На счастье, сегодня был не только рыбный, но и банный день.

Зеков построили во дворике — бетонный стакан десять на десять, накрытый сверху решеткой — устроили перекличку и отправили шеренгой в приземистое здание, расположенное во внешнем периметре. В баню Леха шел с удовольствием — водили туда раз в десять дней, но прошлый он пропустил из-за отсидки в ШИЗО и уже начал пованивать — так и в черти загреметь недолго. К тому же, если он и правда подхватил с матраса мандовошек, как раз можно будет протравить их в парилке.

Банный день вызывал оживление среди всех тюремных мастей — блатные гоняли шнырей за алкоголем и закуской; мужики бегали в поисках мыла; петухи фуфырились, приводили себя в товарный вид — сегодня можно будет как следует заработать. Мылись они отдельно, в своем петушином углу — одной шайкой на десятерых.

Впрочем, и для Лехи добыть шайку оказалось задачей непростой, ведь ему приходилось таскать все мыльно-рыльные и одежду с собой. Оставишь где — тут же найдется новый елец. Лавируя между мокрыми пятками, задницами и животами, Леха вертел головой и выискивал тазик. Найдя, следовало встать в длинную очередь голых мужиков, выстроившихся к единственному крану с горячей водой. Кран нехотя плевал тонкими струями, то и дело затихая, так что полную шайку приходилось набирать минуты по три. Очередь росла, а Леха, оказавшийся в конце колонны, все никак не мог добыть искомое. Не выдержав, он, наконец, подошел к дохловатому на вид первоходу, полоскавшему в тазике размякшую футболку.

— Слушай, одолжи по-братски! — прогремел Леха у того над ухом; бедняга аж подскочил. Абзац зря времени не терял и просто забрал шайку у незадачливого зека, пока тот хлопал глазами. По дороге выплеснул грязную воду вместе с футболкой.

Кругом полным ходом шла стирка— летели грязные брызги, слышалось довольное кряхтение и сопение; уголовники сосредоточенно приводили себя в порядок. Наконец, подошла очередь Лехи воспользоваться краном — он набуровил себе полную шайку горячей воды, сыпанул купленного в лабазе порошку, снял трусы. На швах и в самом деле обосновались отвратительные белесые гниды. Леха скривился, швырнул трусы за спину. Парилку, как назло, заняли блатари, и теперь по одному зазывали петухов. Можно, конечно, попросить пупкаря о прожарке, но тогда вся хата узнает, что он хапанул мандовошек, а это удар по авторитету. Лучше держать варежку на замке.

Подняв глаза, Леха кинул взгляд на петуший угол — разнообразные «Маньки» и «Зойки» дружно прихорашивались под строгим присмотром мамки-Чебурашки. Вдруг среди голых тел мелькнула знакомая блондинистая башка. Мелькнула да скрылась. Показалась чья-то соблазнительно подставленная задница, тонкие пальцы раздвинули ягодицы. С глумливой улыбкой забинтованная ночная гостья повернулась к нему, высунула язык и развратно облизнула пальцы. Вкупе с омерзением в Лехиной душе шевельнулись какие-то инстинкты, внизу живота наметилось напряжение.

— Зырь, братва! Абзац-то как петухов срисовывает! — с повизгиванием призывал Саранча. — Опять у нас после отбоя будет кружок рукоделия.

Леха прикрыл эрекцию тазиком, воззрился на сокамерников — те зубоскалили. Покатывался с хохоту Саранча, смущенно сдерживал смешок Коммерс, и даже Поп со Геной на пару тихонько похрюкивали. Чтоб не терять лицо, Леха и сам выдавил ухмылку, ответив:

— Уж больно горячи чертовки!

Этим он добился реакции уже в рядах петухов. Те заулюлюкали, закривлялись, демонстрируя Лехе свои прелести. Никакой блондинки среди них Абзац, само собой, не обнаружил.

Настроение у Лехи было ни к черту. Все тело зудело несмотря на избавление от зараженного белья. Сокамерники смотрели будто бы с усмешкой — видать, вспоминали случай в бане, или их веселили постоянные Лехины почесывания. Смурной, он ковырял краюху шибана и отправлял куски в рот. Хлеб был настолько влажный и недопеченный, что из него можно было не то что шахматы — Венеру Милосскую лепить. Вдруг что-то хрустнуло на зубах, крупное, плоское, похожее на кусок пластика. Вынув неведомый объект и рассмотрев его как следует, Леха с отвращением сплюнул остальное на пол. К горлу подкатило.

— Ты в хате-то не плюйся! — усовестил его Гена, но Леха не слышал — на ладони лежал самый настоящий человеческий ноготь. Желтый и обкусанный, он крошился в пальцах и, кажется, даже пованивал. Вскочив, Леха ринулся к параше, чувствуя, как съеденное рвется наружу, но застыл на месте — за шторкой уже кто-то сидел.

Неизвестный был гол, грязен и тощ; все тело покрывали иссиня-багровые синяки. Блондинистая шевелюра скрывала лицо, зато было отлично видно длинный — с локоть — язычище. Им опущенец старательно вылизывал генуэзскую чашу. Подскользнувшись от неожиданности, Леха полетел носом вперед — лицом прямо в парашу. Лишь врожденная ловкость позволила ему в последний момент ухватиться за торчащий из стены кран и не зашквариться. Обернувшись, он взглянул на сокамерников. Те застыли, как перед напряженным моментом в футбольном матче: законтачился ты случайно или по незнанке, статус твой менялся автоматически —из ровных пацанов в обиженные.

— Едва не зафоршмачился, — выдохнул Леха с облегчением — больше для них, чем для себя. Обернувшись к параше и собираясь дать по рогам чужаку, он обомлел — над генуей уже никого не было, однако, обычно грязный, фаянс теперь блестел чистотой.

«Как вылизанный», — мелькнула мысль.

***

Продолжение следует...

Автор — German Shenderov

#6EZDHA

начало тут: Совёнок. часть -4

Анна Леопольдовна стояла перед зеркалом и не верила сама себе. Зубы! Выросли зубы вырванные давно с корнем. Она столько лет копила себе на протезы, да всё откладывала: то на одно уходили деньги, а то на другое. И тут на тебе! Выросли за одну ночь, в том числе и тот, который выбила ей в той безобразной драке Гестапо, два дня назад. Старушка в который раз ощупала центральный верхний резец и застонала. Она ничего не понимала.

— Бабушка не плачь. Бабушка, тебе плохо? — услышала она за спиной и оглянулась. Там стояла Дашенька державшая на руках совёнка.

Пришлось улыбнуться.

— Нет внученька, всё хорошо. Иди на кухню, я тебе там манник испекла.

— Я попросила Угушку и он сделал тебе новые зубки. Хорошо ведь, вышло. Хорошо? А ещё волосы тоже и порезы, — с виноватым видом произнесла внучка переминаясь с ноги на ногу.

— Спасибо. Умница ты моя, — автоматически поблагодарила Анна Леопольдовна. Она сама не знала, что и думать. За два дня зубы не вырастают. И звук от зубов, когда щёлкаешь...Да и ощущения...Как будто они искусственные. Да ещё волосы эти…

Анна Леопольдовна со страхом и ненавистью покосилась на появившуюся новую прядь волос. У неё ведь целый клок из головы выдрали — на старости лет и такой позор!

Вечером, спать ложилась - не было их. А теперь есть. Рыжие и расчесать невозможно. Волосы липнут к расческе словно наэлектризованные. Да разве растут волосы за одну ночь?!! Да на сорок сантиметров сразу?!!

“Я схожу с ума. Это шизофрения! Это маразм”! — кричала старуха внутри неё! Все это только сон! Да, сон! Как тот - где она ела батарейки.

“Но почему, тогда внучка не удивляется происходящему? Неее, это что-то другое”, — возражала разумная пожилая женщина. Она сходила умыться, вытерла лицо и руки полотенцем, но радости не было. Вода больше не освежала. Хотелось другого, запретного. Тайком от внучки, она ушла в гараж и там ополоснула лицо из бутыли где хранилась незамерзайка. Только тогда она почувствовала долгожданное облегчение.

“Царапины от ногтей пропали, а кроме того начали пропадать морщины. Бородавки на затылке больше нет. Всегда ведь была, теперь нет. Должна быть логика, во всём и всегда должна лежать некая причина”, — размышляла она возвращаясь на кухню.

Некоторое время она наблюдала как внучка в понарошку кормит совёнка, а потом её взгляд неожиданно натолкнулся на зловещую куклу Венилопу усаженную в углу. Ей показалось, что кукла повернула голову. У Анны Леопольдовны кольнуло сердце. Нет. Показалось. Кукла не шевелилась, зато шевелился и курлыкал разными голосами Угушка.

— Баба-Ням. Даша - Ням. Няка. Няка. Няка.

А ещё был какой-то неясный шум. Скрипение или музыка? Анна Леопольдовна безуспешно обошла дом в поисках источника звука и всё пыталась припомнить. Она точно слышала этот звук прежде. Лет десять назад? Да нет, больше...Сыну купили первый компьютер для учёбы и он через телефон выходил в интернет. Очень похожий звук. Столько воспоминаний...В голове шумно...

Она пришла в себя на кровати в собственной комнате. Уснула. Искала-искала, чего искала? Зачем? Шум-то был убаюкивающий. Правильно сделала, что прилегла, возраст всё-таки. Давно уж не девочка.

— Бабушка...К тебе тётя Маша пришла, — просунув голову в приоткрытую дверь громким шепотом сообщила внучка .

— Где она? — хриплым голосом спросила Анна. Видеться с соседкой Шаповаловой ей не сильно хотелось. Или из-за проклятой Гестапо или по поводу своей пропавшей стиралки жаловаться пришла. Неужели даже на своей даче ей нельзя хоть немного побыть в покое. Собраться с мыслями.

— Я её в дом пустила, она мне конфетку дала.

— Пусть сюда идёт, — вздохнув разрешила Анна Леопольдовна. Не будет она с постели вставать. Невелики гости.

Марья Николаевна кротко поздоровалась входя в комнату и присела на стул возле хозяйки.

— Ну, как ты? Леопольдовна? Кости-то целы? Я всё гляжу-гляжу через забор, а ты не выходишь, — сочувственно спросила она.

— Жива, и на том спасибо, — проворчала Анна Леопольдовна приподнимаясь на локте и поправляя подушку.

— Ой! А у нас страсти творятся! Такие страсти! Петровский-старший пропал. Слышала?

— Да откуда мне, я после потасовки с Олькой и из дому-то не выходила, — безразличным тоном ответила пенсионерка.

— И она, жаба полоротая, тоже на улице не появляется. Может померла? Проверить, может сходить? После вашей-то драки, забор, у Борьки, весь всмятку. Новёхонький забор был.

— Я ему заплачу.

— А он не в претензии. Так и сказал — “Ни сколечко не обижен на Анну Леопольдовну и если она Гестапо насмерть ухайдокала, так ещё и коньяк занесу”.

Анна Леопольдовна тихо застонала от захлестнувшего чувства стыда. Ведь такой день чудесный, тогда был. Такой хороший. Ну зачем она в этот магазин попёрлась? Ну конечно. Сахара ей видите ли не хватало. Она закрыла глаза вспоминая.

В тот день, она мило пообщалась с Никодимычем, выпила, а потом попрощавшись с соседом, она вместе с Дашенькой долго гуляла по сосновому бору и собирала молодые шишки. Когда вернулись на дачу, Анна Леопольдовна обнаружила нехватку сахара отчего ей пришлось идти в магазин. Ну, магазин сильно сказано, так, автолавка одного из соседей. Федьки Балаболина. Он привозил товары первой необходимости и на заказ, а его жена торговала. Если лавка была закрыта, так всегда можно было постучаться к ним и попросить выйти. Сахару в автолавке оказалось совсем немного. Три килограмма. Анна Леопольдовна совершила покупку, спрятала пакеты в сумку и отправилась домой, но по дороге её с криками и воплями догнала Гестапо.

— Стой! Стой Комариха! Стой, падла проклятая! Убью!

Пенсионерка испуганно оглянулась. Гестапо всегда отличалась дурным нравом, но так угрожать? Какая вожжа ей под хвост попала?

Разъярённая баба неслась на неё с кулаками.

— Паскуда такая! Сахар весь в лавке скупила — думаешь я не знаю для кого сахар?!! Клинья к моему мужику подбиваешь! Сладеньким приманиваешь!

— Какой мужик? Ты чего? — пролепетала Анна, но та и не думала её слушать.

— Никодимыча обхаживаешь?!! Я видела как ты ему на озере зенки строила. На старости лет хвост задрала — коза паршивая!

— Мы друзья…

— Я вижу какие вы друзья! Исхлещу! В кровь исхлещу - сучка малообеспеченная!!!

Анна Леопольдовна не успела защититься и Гестапо вцепилась ей в волосы. Пенсионерка очень сильно испугалась и закричала от боли, а дурная баба и не думала успокаиваться. Она таскала её за волосы по всей улице, а потом с силой наподдала коленкой по лицу так, что Анна отчетливо услышала хруст. Рот наполнился кровью.

— Нет! Не бей бабушку! — раздался испуганный крик. Это кричала Дашенька ставшая свидетельницей безобразной сцены.

Дашенька даже бросила в Ольку камень чем только усилила её бешенство.

— Щас с ней закончу и тебе пизды пропишу, срака малолетняя! — пообещала она.

И вот тут Анна Леопольдовна испытала другой страх. Ладно её побьют, но внучку...Да она, за внучку, сама этой шлюхе глаза выцарапает!

— Не трогай её! — прохрипела она вцепившись в руки противницы. — Убью!

— Ты? Да что ты можешь, тварюшка шелудивая? Говна ты кусок! Харю тебе я поправила, теперь и пиздёнке твоей поправлю!

От гнева у Анны потемнело в глазах и она что есть силы крутанулась всем телом и через секунду увидела как Гестапо летит прямо в соседский забор. Грохот был такой словно по забору ударили двухпудовой гирей.

Пенсионерка ошалело уставилась на дело своих рук. Гестапо лежала некрасиво задрав ноги сжимая в руке пучок её волос и стонала.

— Так тебе и надо. Дура! — прокомментировала событие Дашенька.

Пенсионерка всхлипнула и подняла сумку. Сахар цел? Да какой, теперь, сахар?! Домой надо идти, приводить себя в порядок. Она сплюнула кровь на землю и вытерла рот рукавом.

— Убили…— простонала лежавшая у забора Гестапо. — Инвалида, до смерти чуть не убили...

— Живая? Да чтоб ты сдохла! Психушка конченая! — пожелала ей Анна Леопольдовна. Взяла Дашеньку за руку и ковыляя пошла домой. Она слышала как Олька рыдает и обещает засудить её, но и не думала оборачиваться.

Марья много о чём рассказывала. О таинственных пропажах, о смятении в дачном посёлке, даже о том что их всех тут полиция считает сумасшедшими и не хочет сюда приезжать.

— Некоторые, уезжать начали. Боятся. На маньяков думают. Раз Петровский пропал — значит кто-то следующий. Ты, на ночь-то, запирай всё. Мало-ли? — полушепотом докладывала соседка.

Анна Леопольдовна слушала-слушала, а потом не выдержала этот трёп и попросила соседку уйти ссылаясь на недомогание. С кровати она так и не встала. Осталась лежать. И всё думала о изменениях произошедших с её телом. Потом появилась Дашенька и доложила, что в отсутствии бабушки она сама приготовила пирожные, с микросхемами и полупроводниками. Бабушка, они очень вкусные! Бабушка — будешь?

Анна скосила голову на тумбочку возле кровати куда внучка поставила тарелку с её пирожными. В другой раз, она бы подумала, что внучка над ней издевается: на тарелочке стояли три тарталетки и вместо крема Дашенька использовала пластилин, в который воткнула радиодетали из дедушкиного сарая. Но сейчас, пенсионерке эти пирожные показались невообразимо вкусными. В животе предательски заурчало и рука сама потянулась попробовать.

почитать можно и тут: https://vk.com/public194241644

Яков надсадно пыхтел. Хирургическая пила задорно жужжала, отделяя от трупа всё новые и новые части. Было в расчленении собственного тела какое-то особенное исступление: вот он ты — живой, смотришь на собственную смерть, будто бы давным-давно раздал дворовым псам кости жуткой старухи и сломал об колено её косу. Но это всё самообман, всё ложь, вредная ложь! Даже почти бессмертный Яков Шпрут рано или поздно не проснётся.

Труп жутко вонял, любого другого уже давно бы вывернуло наизнанку, но тут ведь другая история! Свой труп, собственный; ведь не бывает же такого, чтобы тошнило от запаха собственного дерьма?

По суставам пилить легко — одно удовольствие. Лишь колени, тронутые артритом, закоченелые и ссохшиеся, поддавались с трудом. Пришлось повозиться и с черепом: чтобы добраться до мозга, Яков напряг свои дряхловатые мускулы, вложив в круговой надрез остаток старческих сил. Он словно кубок поднял отделенную от тела голову, пошурудил ножичком в глубине черепа, перерезая нервы.

— Свидимся позже, братец! — прокряхтел Яков, бултыхнув мозг в чан с уксусом. Осталось прибраться в подвальчике, пересыпать расчлененное тело хлорным порошком, упаковать его в брезент, а брезент в большой походный рюкзак. Всю эту радость — и хлорный порошок, и уксус, и хирургическую пилу, и даже брезент с рюкзаком — Яков купил у братьев Водичичией, таких же тайных полукровок. Ласло Водичич был аптекарем, Родан — охотником и оружейником. О природе их тайных силах Яков не знал, как и предпочитал не знать о даре Отцов у других болдырей. Много проблем, всегда слишком много. Однако Яков знал и то, что у Водичичей не было матери, их родил мужчина. От семени Отцов даже бесплодное чрево могло зацвести жизнью: так иногда и случалось после Ночи уродов. Каждый шошец старше сорока помнит историю, когда Георгий Водичич пропал несколько лет, а потом вернулся вдруг в отчий дом с близнецами. Говорил, что нашел себе в путешествии женку, да померла горемычная родами. А потом отец Георгия помер, да и сам он прожил недолго, оставив своим отпрыскам внушительное купеческое наследство. Братья были нормальными, в общем-то, мужиками, и Яков им завидовал: свой капитал он собирал мучительно, путаясь с сомнительными людьми, скупая и перепродавая краденное, беря в залог последние ценности нищенствующих.

Болдыри... Водичичи — болдыри. Он знал это по запаху, но уже которое десятилетие подряд старательно делал вид, что ничего не замечает. Он чувствовал, что и братья знают о его секрете, но даже в приватных беседах никто не осмеливался поднимать сию тему.

Яков дождался темноты, переоделся в дорожную одежду, купленную в соседнем магазине, и отправился в дорогу. По пути в Шершнявицу его остановил моторизованный патруль, но бричкой правили знакомые полицаи из «прикормленных», так что не беда.

Мешок тянул вниз, в горбу ныло фальшивой скрипкой, но Яков упрямо шагал прочь из города. Позади уже осталась унылая Шершнявица, замаячили мрачные пакгаузы порта. Река, кирпичные громады и лес крыш с замшелым шифером. Он устало брел вдоль причала, а на волнах мирно покачивались утлые дома-корабли нищих, соседствуя с приличными на вид рыболовными баркасами и паровыми баржами.

Желание бросить мешок в воду прямо здесь было нестерпимым. Но Яков наученный: разок он уже поленился донести свой страшный груз вверх по реке — к необжитому берегу, бросил труп в тёмном уголке порта. Хищные рыбы прогрызли мешок и останки всплыли. Кто-то из нищих даже опознал Якова. Началось следствие, но не передать словами, каково было удивление полицаев, когда целехонький Яков вернулся в свой ломбард. Стражи порядка успели уже набить карманы всякой всячиной, но пришлось их простить. Яков сделал вид, что ничего не заметил, а нужный человек приказал своим легавым псам оставить старика в покое. Все живы ведь, все целы? Ну, почти...

Через пару недель пропал кто-то из рабочих, его нашли с перерезанной глоткой в одном из пакгаузов. Вскоре нашелся и убийца: грязевой наркоман, польстившийся на серебряные зубные коронки несчастного докера. Надо ли говорить, что «зеленые мундиры» пытками добыли признание в еще одном убийстве?

Тогда Якову повезло, но не стоит слишком уж доверять шлюхе-удаче: она не умеет любить по-настоящему и ни с кем не остается надолго.

Вот уже остался позади порт, горели уютные огоньки, тихо шуршали на ветру спущенные паруса. Впереди, отражая свет луны, тянулся сквозь степь серебряный шнур реки Улиты и терялся где-то у горизонта, там, где убогий степняк молится своему богу-коню.

Колени горели огнем, в горбатой спине уже надрывался целый оркестр боли, но Яков заставил себя пройти еще версту — туда, где Улита обретала уверенное полноводье. Старик на берегу снял с себя рюкзак, достал из рюкзака мешок и, кряхтя и переваливаясь как утка, пошел к воде. Скрипела под подошвами галька, ноги оскальзывались на влажных водорослях. Яков чуть не упал, но все же сумел удержаться на ногах, зашел в воду и с силой швырнул мешок. Легкая плоть не желала тонуть, пришлось дать мешку уверенного пинка, чтобы поплыл дальше — к лихому течению.

Яков еще долго стоял на берегу, провожая собственный труп в последний путь. Снова. Вскоре злосчастный мешок пропал из вида, и Яков засобирался обратно.

Совсем уж стемнело, звезды блестящими росинками рассыпались по небу. Из-за полицейских прожекторов Яков уже и забыл, какова она — первородная синева далёких светил, не испорченная желтым светом электрических лампочек.

Вдалеке заплясало оранжевое пламя, светом своим очерчивая контуры больших походных палаток. Торговцы редкостями! Все не загонишь их в город, все сидят в своей степи. Борясь с желанием вернуться домой и как следует выспаться, Яков все же решил навестить старых знакомых. За редкости приходилось платить, пусть и с хорошей скидкой, а вот слухами товарищи всегда делились бесплатно.

Уже никуда не торопясь, Яков устало зашагал на свет костра. Подходя ближе, он заметил, что на пеньке возле очага сидит ссутулившийся человек. Был одет он в грязную голубую мантию, массивный бронзовый медальон в виде блохи заметно оттягивал его тонкую шею.

Встречая Якова взглядом, человек поднял огромную голову с круглым выпуклым лбом, устало улыбнулся и кивнул.

— Ты, Шпрут, выглядишь больно молодо. Дай угадаю: ещё одну проспал?

— Знаешь, я иногда жалею, что так много тебе рассказал. Пятнадцать лет в задницу, Лоб. Труп мой вон — поплыл рыб кормить. Что стряслось-то? Город весь шиворот навыворот.

Яков сел на свободный пень, потянулся и зевнул.

— Ночь уродов, Яков, будь она неладна… Сильно раньше срока случилась: стрелка тревожных часов на ратуше на пятёрке стоит. На пять лет раньше, получается. Говорят, что всё из-за парочки мелких болдырей, были тут у меня… И у тебя, кстати, тоже. Ты им одежду продал.

— Болдырей? — Яков наклонился и, кряхтя, потянул к огню морщинистые ладони. — С каких пор Отцам есть дело до своего последа?

— Я подарил мальчишке компас Отцов… Он же не работал, понимаешь? Я его тысячу раз проверял: и так — и эдак. Не работал… Просто безделушка. А полицаи пристрелили Кшиштофа. Его звали Акула… Ты его не застал. Город теперь в полной заднице и оправится нескоро, к нам никто не приходит за покупками. Это всё пыль, но Акула… Парнишку уже не вернёшь. Он пытался защитить этих детишек, пытался помешать полиции. И всё из-за меня… Прогони я их, не пусти я их…

— Ну-ну, Лоб, отпусти скорбь. Цверг-то живой?

— Живой… Но тоже пулю поймал. Сейчас в Азаревичах в больнице лежит.

— Так и то повод для радости! Вы оба на свободе; гильдия вытащила, поди что? Оба живы. Ну, парнишка погиб, жалко, конечно. Однако ж хорошую жизнь пожить успел. Наш брат-полукровка на улице редко до полутора десятков полных лет доживает. Сколько ему было?

— Двадцать два…

— О! Долгожитель! Всё лучше, чем грязь на улицах жопой протирать. Соберись! Сегодня нет ни одного динара, значит, завтра будет два. Кстати, остался у тебя тот порошок для быстрого горения пороха?

Лоб поднялся с пня, скрылся ненадолго в шатре, спустя некоторое время он вышел со свёртком вощёной бумаги и кинул оный на колени Якову.

— Держи вот, — Яков отсчитал монеты из кошеля, — двадцать с полтиной. Считай это добрым началом, а мне пора домой. Вымотала меня эта прогулка. Передавай привет Цвергу!

— И всё-таки ты мразь, Яков. В тебе даже для болдыря мало человеческого.

Шпрут лишь помахал на прощание шляпой и растворился в непроглядной степной ночи.

Оказавшись в уютном полумраке родного ломбарда, Яков спустился в заветный подвальчик, включил свет и присел на стул — отдохнуть. Старик прибрался на совесть, не пожалев хлорки, что, впрочем, не помогло полностью избавиться от трупного смрада.

— А вот и я, братец!

Яков пододвинул к себе чан, достал из уксуса мозги и приступил к трапезе. Каждый съеденный кусочек отдавал часть воспоминаний. Большинство воспоминаний были о рутине, но и в них находилось и много важного: люди, места, какие-то важные детали, открывающие полную картину того или иного события. Вот и пришли воспоминания о детях, которых упомянул в беседе Лоб. Мальчик с огромными ладонями, девочка, одетая как проститутка…

Яков каждый раз очень тяжело переносил воспоминания о собственной гибели. Это абсолютный ужас, к которому невозможно привыкнуть, даже если ты проспал жизнь несколько раз. Нынешний ужас затмевал все предыдущие: чистая смерть, чистое зло.

Яков упал со стула и вскрикнул. Воспоминание всплыло перед глазами и казалось настолько реальным, что не было сил совладать с собой. Старик обмочил штаны. Он буквально чувствовал, как из него предыдущего, того, что уже умер, тянут жизненные силы. Преодолевая страх, старик пытался всмотреться в свою смерть, увидеть лицо своего убийцы. Но видел он лишь сутулую спину уходящего по коридору худого человека, в руке он держал серебряную маску.

— Сдалась тебе моя детская безделушка, холера, — Яков вытирал со лба крупные градины пота. — Ничего-ничего, сочтёмся. Будь уверен…

Обычный скучный день в университете. Обычная пара по анатомии. Обычные препараты. Всё обычное! Александр сидел и буравил взглядом голову ребенка, на которой класс смотрел венозные синусы. Да что с этими препаратами вообще можно увидеть? Да уж, после стольких лет лежания в формалине и неправильного хранения они явно испортились.

- Почему только в этом классе такие ужасные препараты? То печень скрюченная, то… Вот!- Ругался Саша, указывая брату на лежащую голову.

- Вспомни кости в нашем универе. Они ни в каком кабинете нормально не выглядят.- Неторопливо ответил Паша, записывая что-то в тетрадь.

Вообще они оба были всегда «наполовину». Наполовину похожи, наполовину хорошо учились, наполовину прикладывали усилия. Некоторые преподаватели им оценки наполовину ставили! В общем – обычная жизнь братьев. Они завидовали другим университетам: там и программное обеспечение есть, и преподы не скучные. А тут… Сплошная скука.

Они не были лучшими в рейтинге и никогда на это не претендовали. Они не были супер известными на весь университет, просто иногда ставили сценки на каких-то мероприятиях. Но было кое-что ещё. Они оба обожали мистику. И за их вечные рассказы о паранормальном их прозвали Винчестерами. В принципе, с ними они были похожи. Да и «Сверхъестественное» пересматривали много раз. Но главное их отличие – медицинский халат и знание латыни на «отлично».

Преподаватель снова попросил группу отнести препараты в анатомический музей. Чего только там не было: и кучи разных органов, и кости, и изображения патологических изменений. Ребятам было безумно легко учить там анатомию. Они знали её «интуитивно», за что получали совершенно неожиданные оценки: от трёх до пяти.

Но, как и везде, в группе обязательно должна быть какая-нибудь заноза. О да, Евгения была той ещё занозой. Если кто-то знает что-то лучше, чем она, тот автоматически превращался в её врага. Но если оценку «пять» получала только она, то часто можно было услышать «тут кто как учит». Ага, конечно.

В музее иногда могли устраивать опросы, если это было необходимо для преподавателя. Саша долгое время отсутствовал в университете « по болезни», поэтому его вызвали отвечать здесь. Преподаватель будто издевался, задавая те вопросы,  которых и в лекции не было.

- Ладно, Александр, даю Вам пять минут на размышления.- Громко сказал анатом, отворачиваясь к стеллажам.

Парень вернулся к столу и начал дергать брата.

- Да не знаю я! Откуда он такие вопросы взял?!

- Понятия не имею. Блин, будто завалить хочет!

- У него это привычка.

В противоположном углу были слышны чьи-то шарканья, какой-то лязг. Но сейчас это было не особо интересно.

- Эй! Это твоя книга?- Обратился младший к старшему брату, оттягивая его за рукав халата.

-Не отвлекай! – Тот посмотрел на обложку.- Нет, не моя. Всё, мне некогда!

Павел рассматривал книгу. Переплет был пугающе старым: ощущение, что коже лет сто. Да и сейчас таких не выпускают. Он развернул её. Страницы были не то, что желтые – скорее уже коричневые. Края растрепались и чернели. А сама книга была полностью пустой. Паша решил проверить: может, это чья-то фамильная записная книга? Но нигде имени владельца не нашлось. Пролистав ещё пару раз, его зацепила страница с текстом, он медленно открыл её и увидел, как витиеватым почерком выписывается «Кровоснабжение головного мозга». И как это могло произойти? Младший несказанно удивился, снова перелистывая страницы, которые всё менялись и менялись. На каждой виднелся какой-то новый рисунок, какая-то схема, какой-то текст. Книга будто сама ожила! Изумительно! «Наверное, эта книга визуализирует то, в чем мы нуждаемся. Ничего себе! Интересно, она в единственном экземпляре?»

- Смотри, может, она тебе поможет!

Александр раздраженно взял книгу в руки. И действительно: он увидел некоторые важные определения и вопросы, которых он не знал!

- И где ты её взял? – Спросил Саша, радостно поворачиваясь к брату.

- Нигде. Она просто тут лежала.

Саша пожал плечами. Ему уже некогда разбираться откуда она и как в ней всё это появляется. И вот, полностью подготовившись, он пошел к своему преподавателю. Но на месте его не оказалось. В музее стало подозрительно пусто.

- Пойдём со мной. Поищем его в кабинете! – Прорычал старший, забирая вещи с собой.

В коридоре также царила тишина. Никого. Пусто. И странно. Братья зашли в кабинет, чтобы поговорить с анатомом, но его не было нигде. Вдруг, из лаборантской послышались громкие всхлипы, вой и скрежет. От резкости происходящего парней передернуло. Они стали отходить обратно к двери. Никто не знает, что именно там скрывается. Нечто начало тарабанить в дверь, выламывать её. Вскоре, она и вовсе слетела с петель. Теперь они увидели то самое уродливое нечто, монстра, отдаленно напоминающего человека.

Они выбежали из кабинета и ринулись к университетской лестнице. Саша судорожно пытался нащупать в рюкзаке ту самую книгу, которая помогла ему, но со страхом ахнул - её не оказалось на месте. Парни продолжали бежать по лестнице. Вот они добежали до предпоследнего пролета, ещё чуть-чуть и они добегут до выхода. Но тот так и не появлялся. «Ладно,- подумал Саша, крепко держа лямки рюкзака,- ещё один пролёт». И выход снова и снова не появлялся. Сзади слышалось склизкое топотание какого-то неведомого им чудища. Вдруг Саша остановился.

- Эта лестница бесконечна… Кажется, это оно сделало её такой!- Констатировал старший, поймав младшего брата, упавшего на последней ступеньке.

Паша оглянулся. Сверху, в нескольких пролетах от них, всё слышны до ужаса неприятные шаги. Младший медленно стянул с головы белоснежную шапочку с милым котенком на боку и замер. Почему рядом никого нет? Где все? Неужели все кончено? Паша прижал свой рюкзак к груди и снова посмотрел вверх. Из окна лился приятный, завораживающий солнечный свет. Он буквально в сию секунду выносил разум из старого университета на ясную, цветущую улицу. Паша, будто готовясь к смерти, уже начал прокручивать у себя в голове его детство, прошедшее на улицах шумного города. Как его брат часто выгонял его туда, в надежде поиграть на «плойке» дольше, чем младший. А обидно ему и не было - в отличие от старшего, Паша вырос экстравертом. Он даже истерично хмыкнул, представляя какое у него испуганное лицо, как дергаются его тонкие брови и как дрожат руки, сжимающие рюкзак и шапочку крепче. Всё-таки не зря с котенком взял!

Солнечный свет померк перед глазами Павла. Что ж, вот вам и конец! Их убьет какое-то человекоподобное существо. Ну, подумаешь, оно похоже на ребенка из банки с формалином. И Павла вдруг осенило! Точно ведь: это ребенок из банки, которую они видели в музее! Он повернулся к брату, который продолжал рыскать в сумке в поиске несчастной книги. Лицо его было напряженным. Он то и дело поворачивался в сторону чудища.

- Смотри,- проговорил младший,- это же тот самый препарат с музея! Мы его видели недавно, помнишь?

Саша присмотрелся. Действительно: все указывало на то, что это тело когда-то принадлежало ребенку, а не громадному монстру. И эта голова с отсутствием мозга внутри. Старший ухмыльнулся - кажется, этот товарищ ищет их одногруппников, которые ему как братья по разуму. Слава Богу он не староста - с ума сошёл бы.

- Надо как-то завести его обратно!- Констатировал Саша, собирая вещи обратно.- И нам придется отвлечь его.

Только он принялся за раздумья, как услышал рядом тихий и неприятный свист. Это Паша свистел через колпачок ручки, который нашел в кармане. Он тут же повернулся, наблюдая за реакцией «ребенка». Тот притих и уставился на испуганного Пашку.

- Продолжай свистеть, а мы поднимемся на этаж выше к музею.

Младший лишь утвердительно кивнул, продолжая свистеть в эту штуковину. Как он вообще додумался до этого? По-моему, таким в младшей школе занимались.

Парни проходили мимо монстра. Его взгляд сопровождал тот самый колпачок, издающий звук. «Это» потянулось рукой к нему, но Паша успел увернуться и быстро пройти мимо него на верхний этаж. «Надо пройти спокойно, иначе он разозлится».- Успокаивал себя парень, проходя выше. Они прошли со «свистом» еще немного, а затем мигом ринулись в музей. Неужели они так уверены в том, что всё там не превратилось в чудовищ? Старший медленно открыл дверь. Было тихо. Банки оставались целыми, все было на своих местах. Кроме одной. Она стояла на столе открытой. Кому вообще удалось открыть такую банку? Кому это нужно?

За дверью снова послышались шаги. Ну, подумаешь, вам нужно как-то придумать как впихнуть его обратно при этом не пострадав! Но помимо шагов было слышно ещё кое-что. Оно начало издавать не то визг, не то плач. И такой истошный, казалось, что он разорвет тебе душу прямо сейчас! Он будто бы звал кого-то. Кого-то, кто забрал бы его страдания. Короткими ногтями оно принялось раздирать дверь. Парни спиной чувствовали каждое движение по старому дереву.

И звук этот, переплетающийся с зовом «Мама! Мама!». Черт, да как он может говорить вообще? Саша взялся за голову. Этот плач как будто внедрился в его голову, пульсом отдавался по всему черепу, а потом и тело. Нет-нет-нет! Оно не может навредить им! Оно не живое - это просто препарат. Но от чего стало так тяжело, словно это - малыш, который ищет маму, чтобы та подула на ранку после падения. Саша повертел головой, отбрасывая все мысли. Он заметил, что рядом с ним уже никто не сидит, что музей уже не в таком приятном солнечном свете. О смене погоды передавали. Класс, начался дождь. Он грозно тарабанил по подоконнику, придавая и без того напряженной атмосфере ещё больше страха. Тут от каждого звука шарахаешься, еще и дождь! Некто посветил фонариком за стеллажами банок.

- Я нашел!- Послышался где-то в конце зала голос брата.- Я нашел эту чертову книгу! На ней точно были руны! Вот! Вот она!- Паша чуть не выронил её то ли от радости, то ли от тревоги.

Саша медленно встал с пола, рукой продолжая подпирать дверь. Они рыскали по всей книге, чтобы найти хоть заклинание для этого урода. И, как на зло, её нигде нет! Ни одна старая страница не имеет в себе чёртового содержания «Как изгнать дьявола из ребенка из банки». Черт! Оно снова истошно закричало и бухнуло руками по двери. Удар оказался таким сильным, что чуть не откинул братьев от двери. Как неожиданно, открылась нужная страница. Она была без подписи, но зато с подходящим рисунком! Тот же самый уродец с детским телом и без мозга. По двери бахнуло ещё раз. А затем ещё и ещё - с каждым разом оно будто увеличивало силу. Саша прижался сильнее к двери.

- Читай быстрее: что там?- Паша рассмеялся в ответ. Интересно, что такого смешного в такой ситуации? - Да что там?!

- Здесь написано,- Паша проговаривал это сквозь истерический смех,- что нужно петь колыбельную!

Саша выхватил книгу из рук. Прочитал строчки после описания «вида». И правда… Колыбельная?! Парни встали в ступор. Они не помнят ни одной, даже те, которые им пела мама. Зато они прекрасно помнят, как она ласково называла их «близняшками». Слишком приторно для таких брутальных парней, как они! В голову долго ничего не приходило. Стекло на дверях начало трескаться, осколки падали рядом. Ребята могли вспомнить только песню группы Fleur – Формалин, но вряд ли она бы сюда подошла. Она казалась им убаюкивающей, мягкой, хотя и пелось там совершенно о другом. Парни снова открыли книгу, перелистнули несколько страниц, но так ничего и не нашли. Но вдруг, их будто осенило. Однажды в книгах русского фольклора они нашли чудесную колыбельную, которую часто перечитывали, когда были в беспокойстве.

- Спи, дитя моё, усни!

Сладкий сон к себе мани:

В няньки я тебе взяла

Ветер, солнце и орла.- Начал старший, вспоминая, как он читал её в детстве.

- Улетел орёл домой;

Солнце скрылось под водой;

Ветер после трёх ночей

Мчится к матери своей.- Пели они почти беззвучно, но «оно», кажется, услышало. Крик, раздававшийся эхом по коридору, медленно затихал, руки уже не выбивали дверь с прежней силой.

- Ветра спрашивает мать:

— Где изволил пропадать?

Али звезды воевал?

Али волны всё гонял?

— Не гонял я волн морских,

Звёзд не трогал золотых;

Я дитя оберегал,

Колыбелечку качал! – Саша и Павел закончили. Их голоса дрожали от страха, а петь громко было будто бы стыдно перед таким громким чудовищем.

Парни аккуратно выглянули из зала музея. За дверью лежало маленькое, скукожившееся тельце. Было тихо. Ребенок лежал в естественной для себя позе с выпученными мутными глазами, сморившейся кожей серого цвета. В банке на него было жалко смотреть, а тут.

Ребята надели перчатки и вернули несчастного малыша на место. Банка, заваренная несколько десятков, а, может, и сотню лет назад, снова плотно закрылась. Братья поставили ее на место, туда, где такие же малыши, жизнь которых оборвалась по разным причинам, плавали в формалине. Да, все они теперь точно будут в вечном сне. Колыбельные так убаюкивают!

- Я и сам спать захотел, - засмеялся старший,- но, мне всё ещё нужно ответить на это гребаные вопросы! Где они все?

Тишина стала такой же гнетущей, как и в самом начале. Теперь, ты не знаешь чего от неё ожидать. Парни снова вышли из музея и аккуратно пошли по коридору. Вдруг, в конце него послышался тихий шёпот. Монотонный и очень тихий. Кажется, это была девушка. Паша махнул головой, подзывая брата пойти к ней. Возможно, ей нужна помощь!

Как только они подошли к углу девушка вскрикнула, а затем послышался звук вспыхивающего огня. Парни выглянули и увидели очерченный кровью круг с какими-то знаками внутри. Они оба читали об этом в книжках о ведьмах. Это рунические знаки. Перед ними ведьма. Девушка сидела к ним спиной, но голос её стал проясняться. Неужели! Та самая Евгения!

- Вот вы где. А я уже думала, что ко мне вы не придёте.

- Не надо с нами так сладко разговаривать. Откуда кровь? Что ты сделала с людьми?- Александр не узнавал себя. Его ноги подкашивались перед девушкой в белоснежном халате, но зато от монстра он браво туда-сюда бегал.

- Вы все заслужили это. Каждый, кто хоть раз насолил мне в жизни, получил свой подарочек.- Женя встала из очерченной пентаграммы. Весь перед халата был в крови, руки приобрели неестественный вид: длинные и когтистые пальцы, бородавки. Самая настоящая ведьма скрывалась за перчатками.- Никто не посмеет быть лучше меня! Вы все…- Она ненадолго запнулась, снимая с себя грязну одежду.- Вы все заставили меня страдать. Обрекли на долгое одиночество! Я вас ненавижу! Особенно вы – два счастливых идиота, которые незаслуженно получают похвалу и думают, что так и нужно. А меня всю жизнь травили! И я стала лучше, теперь, когда в моих руках такая сила, я заставлю всех страдать за содеянное.

Братья переглянулись. Неужели из-за давней злости на одноклассников она стала ненавидеть весь мир?

- Но ведь все не виноваты в действиях тупых людей, самоутверждающихся за счет остальных.- Пробормотал Павел, аккуратно подходя к коллеге.- Мы не хотим тебя трогать или причинять боль. Мы можем помочь!

- Никто и никогда мне не поможет!- Евгения достала нож. Она начала медленно проводить им вдоль своих рук, при этом бормоча какие-то заклинания. Книга в руках Сашки заискрилась, начала листать саму себя и открылась на странице «Ведьмины мешочки». Братья поняли. Она, может, и уйдет, но её проклятие останется.- Будьте же вы все прокляты!- Прокричала Женя, падая на кафель. Руки её все были в крови, лицо источало ненависть и обиду. Она долго дёргалась, тряслась, кричала и истерично смеялась в предсмертных агониях. И только испустив дух, её выражение лица стало более спокойным, умиротворенным. Она наконец-то обрела покой. Парни стояли в шоке. Ни один из них не осмелился подойти или заговорить. Они молчали и смотрели на тело девушки.

- А ведь она нравилась нашему Лёхе.- Начал Павел, присаживаясь возле стены.

- Кто бы мог подумать…

- Пошарься по карманам. Она нам явно оставила сюрпризы.

Паша и Саша тут же начали рыться в своих вещах. В рюкзаках они нашли те самые ведьмины мешочки. Они всегда наполнены какими-то травами, костями и чем-то ещё.

- В книге написано, что их надо сжечь рядом с ведьмой.- Сказал старший, поднимаясь на ноги.- Думаю, мертвая тоже считается.

Мешочки приятно пахли благовониями, хоть и приносили много вреда. Вскоре, из аудиторий начали выходить ученики и преподаватели с этими же мешочками в руках. У каждого своя история сегодняшнего дня и счастливым его не назовешь. Хоть Евгения и была заносчивой, она была человеком. Неприятно было терять её. Александр перевел взгляд на книжку, которую держал в руках. Все записи вновь исчезли. От искр на многих страницах остались чёрные пятна.

На руках Жени также остались чёрные пятна, глаза остекленели, тело начало опухать, разлагаться гораздо быстрее, а за рёбрами было видно гниющее сердце. Возможно, она и была человеком. Когда-то. Но не сегодня.

Начало здесь:

Кровь и Пепел - Вторжение. 1 - Пролог

АКТ IV. FERRO IGNIQUE

Велес – северная Италия, оперативная база Ордена, 16:00 по местному времени

Очередной транспортник набрал скорость, тяжело оторвался от взлетной полосы и взлетел, оставляя внизу кипевшую на аэродроме суету. Еще более десятка грузовых самолетов стояли готовыми к вылету, остальные лихорадочно заправлялись, брали на борт людей, технику, боеприпасы – и без промедления взлетали. Однако они не пропадали из виду, барражируя над авиабазой и дожидаясь остальных. Вся авиагруппа – транспортники с десантом, ганшипы и штурмовики прикрытия – пойдет одним строем, чтобы обеспечить успех высадке и создать максимальную плотность огня.

Велес, присев на ящик со снарядами для «Триария», десантируемой автоматической турели, бросил мрачный взгляд на темнеющее небо. Пелена еще не дотянулась до этой местности, но ее края уже виднелись на горизонте, в виде грязных, свинцово-серых туч над белоснежными шапками альпийских вершин. Операция началась с часовой задержкой – из Праги должны были прибыть основные силы командорства «Центр», в чьей зоне ответственности и находилась Женева. Совет магистров обсудил ситуацию и по всей видимости, принял решение о сдвиге времени начала высадки – для синхронизации прибытия боевых групп в Женеву. Боевая группа Велеса и Мары в числе прочих отрядов командорств «Север» и «Восток» будет вылетать отсюда, с оперативной базы Ордена. Она была создана на американской авиабазе несколько часов назад. Весь персонал эвакуировали, и сейчас военный аэродром со всей летной техникой находился в полном распоряжении Ордена. Велес и раньше понимал, что служит во влиятельной надгосударственной организации, но до этого дня не осознавал в полной мере ее возможностей.

Его группу объединили с группой Мары и усилили сводный отряд несколькими бойцами из «Востока». Один из них, седовласый араб со смуглым, изрезанным морщинами и шрамами лицом, был неплохо знаком Велесу. Сержант-командор приветственно махнул рукой своему старшему брату по оружию, и тот кивнул в ответ, узнав Велеса.

– Здравствуй, друг мой, – степенно изрек араб. – Жаль, что мы снова встретились при столь трагичных обстоятельствах…

– Приветствую, брат Аль-Каум, – почтительно отозвался Велес, заключив крепкое рукопожатие. – Я тоже рад тебя видеть. Наш вылет через двенадцать минут, ждем свободную полосу.

– Мне это уже ведомо, – хмыкнул восточный воин. – Мы же летим одним самолетом. Лучше скажи, что сам думаешь обо всем этом? – он вскинул взгляд в небо, с двумя десятками круживших в нем транспортников и штурмовиков.

– Если честно… у меня плохое предчувствие, – после паузы мрачно ответил Велес. – Слишком все сумбурно, у нас не было времени на подготовку и планирование операции. Свежих разведданных тоже толком нет, ситуация меняется чуть ли не каждые полчаса. Собраны мощные силы… Но какой от них толк, если что-то пойдет не по плану?

– У нас уже нет выбора, – тяжко вздохнул Аль-Каум. – Врата нужно закрыть любой ценой, даже если это будет стоить Ордену половины его братьев. Культ нас переиграл, и последствия сего тяжелейшего просчета мы обязаны искупить. Мне остается лишь вера в то, что сил трех командорств на это хватит…

– С лихвой хватило б и одного, но кое-кто в Ватикане повелся на наживку Культа! – раздался сзади язвительный голос. – Хотя я чуял неладное и довел свои подозрения до гросс-магистра Тина! Но мой голос не был услышан! А теперь Орден вынужден пожинать плоды своих близоруких решений!

– Ларан, друг мой, – Аль-Каум узнал говорящего, даже не оборачиваясь. – Будь сдержаннее и не спеши озвучивать свои незрелые суждения. Груз ответственности высок, и люди под его весом порой совершают ошибки. Брат гросс-магистр Тин – не исключение. Насколько мне ведомо, решение о пражской операции принималось коллегиально всеми магистрами, на основе огромного массива разведданных. Просчет был лишь в том, что мы недооценили коварство Культа.

– В любом случае сделанное уже не вернешь, и нам всем предстоит потрудиться, - примирительно развел руки Велес. – Всем вместе.

– Ты даже не представляешь, насколько прав насчет «вместе», – хмыкнул Ларан, скрестив руки на груди. – Меня приписали в ваш славный сводный отряд.

– А как же твоя боевая группа? – приподнял бровь Велес.

Ворон, сидящий на плече Ларана, хрипло и как будто насмешливо каркнул, покосившись на него черно-багровым глазом.

– Ах да, ты не в курсе, – усмехнулся хозяин птицы. – Позволь представиться. Сержант-командор Ларан, лучший снайпер командорства «Центр», и возможно, всего Ордена. И да, я обычно работаю один. Не люблю, когда кто-то крутится под ногами.

– Уверен, что бойцы моего командорства заставят тебя изменить свое мнение о собственных выдающихся способностях, – в тон ему ответил Велес. – Особенно Мара. Слышал о ней?

– О да, наслышан и даже знаком… правда не насколько близко, как того бы хотелось, – облизнул губы Ларан. – Опасная штучка. По статичным целям она работает чуть хуже меня, но вот ее навыки стрельбы по движущимся – просто поражают. До сих пор не понимаю, как она это делает… и пока не разберусь – не смогу назвать себя лучшим из нас двоих.

– Обычных людей нет и быть не может среди нас. Мы все владеем Даром, посему и являемся частью Ордена, – подытожил Аль-Каум. – Но нам пора, скоро вылет.

В тяжелый транспортник, стоящий на взлетной полосе, закончили погрузку автоматических турелей и боеприпасов. Полностью экипированные бойцы отряда Велеса уже поднимались по пандусу. Собеседники, не теряя времени, тоже разместились в грузовом отсеке. Ворон, не покидая плеча Ларана, вглядывался в новые лица, как будто изучая. Пронзительный взгляд птицы уперся в молодого парня, смотревшего на него не с меньшим любопытством.

– Ого, вот это да! Ничего себе! Он же инициирован, так ведь? – воскликнул тот. – Но как?! Животные-то не выживают!

– Мальчик, ты случаем, самолетом не ошибся? Или в Орден теперь детей набирают? – после паузы, вкрадчиво, но с угрожающими нотками в голосе поинтересовался Ларан. – Когда со старшими говоришь, представляйся и выказывай должное уважение. Во избежание, так сказать.

– Брат Хорс, оруженосец брата сержанта-командора Велеса, командорство «Север»! – вытянувшись, отрапортовал тот.

– О боже… неужели у Ордена все так плохо, что в серьезный бой уже кидают желторотых птенцов? – воздел глаза к потолку Ларан. – Хоть имя подходящее выбрали, для оруженосца – в самый раз! Дар-то какой у тебя?

– Я… я не знаю… – потупился Хорс. – Он пока не проявился…

– Осталось тридцать секунд до взлета, малыш. Если хочешь когда-нибудь узнать, что у тебя там за Дар, советую покинуть борт. Прямо сейчас. Потом будет поздно.

– Сержант-командор, я покину самолет лишь в составе всей сводной боевой группы или по приказу моего прямого командира! Никак иначе! – твердо отчеканил оруженосец, не отводя от него взгляда.

– Ларан, он на редкость упертый, видел бы ты его акколаду, – усмехнулся Велес. – Так что смирись уже, я и сам не в восторге.

– Детский сад… – вздохнул тот. – Будешь мне мешаться и докучать, лично скормлю тебя первой же оголодавшей гончей.

– Так точно, сержант-командор! – выкрикнул Хорс под гул турбин взлетающего транспортника. – И… насчет вашего ворона… я бы все же хотел узнать…

– Унгус. Ворона зовут Унгус, оруженосец. Да, он инициирован. И, предупреждая дальнейшие вопросы, уточню специально для тебя – инициацию с некоторой вероятностью может пережить любое достаточно разумное существо, будь то ворон, лошадь или собака. Именно поэтому мне совершенно непонятно, как ты прошел акколаду.

Парень, уловив неприкрытую издевку, напрягся и побагровел. Обстановку разрядил Аль-Каум, подводивший заточку на одном из своих бритвенно острых мечей:

– Ларан, будь снисходительней. Опыт и мудрость приходят лишь с годами. Все мы когда-то были такими, даже я, убеленный сединами старый лев…

– Сержант-командор Аль-Каум! Это же вы, верно? Больше никто в Ордене не носит сразу два меча! А зачем вам два?

– Один для людей, другой – для тварей, – хохотнул Ларан. – Передаю эстафету объекта тупых вопросов тебе, «о друг мой». Сам напросился!

Раздались сдавленные смешки, Велес улыбнулся, а где-то в глубине своего «Джаггернаута», не сдержавшись, хрюкнул Аркуд.

– Аллах дал мне две руки, так зачем же обделять вторую? – невозмутимо изрек Аль-Каум. – И твой командир меня прекрасно в этом понимает, – он кивнул на пару «Грифов», лежащих в кобурах Велеса. – Тем более, что этот меч – боевой трофей, добытый моей первой и самой значимой победой…

– Значит вы и в самом деле тот, кто убил Драко Волатуса?! – опять бесцеремонно перебил его оруженосец, сам того не заметив. – Даже не верится! Я говорю с живой легендой Ордена! – восхищенно прошептал он. – Сколько же вам лет?

– Больше, чем я мог и надеяться прожить, – вздохнул тот. – Но уверяю, мои мечи все так же быстры и точны, как и раньше.

– В семьдесят девятом, на своей первой операции в ранге рядового рыцаря, я повидал твои мечи в действии, – подтвердил Велес. Тогда ты за полминуты решил исход всего боя…

– Семьдесят девятый? – переспросил Хорс. – Дерзкое нападение и захват Культом двух верхних уровней штаба командорства «Восток»?

– О, наш оруженосец оказывается, начитан, – не преминул в очередной раз съязвить Ларан.

– Да. Именно там, в Мекке, мы и познакомились, – ответил Велес. – И я был весьма впечатлен. Лучшего мечника я пока не видел во всем Ордене. Держись рядом, и у тебя будет возможность дожить до его лет.

– Уже не будет. Надо было слушать умных людей и оставаться на базе… – Ларан, получив колючие неодобрительные взгляды от Аль-Каума и Велеса, не стал продолжать и сменил тему. – Может уже закончим наш милый вечер воспоминаний и обсудим план предстоящей заварушки?

– Ты прав. – Велес пихнул локтем сидевшего рядом в наушниках Гаврана. – Выключи музыку, ты на боевой операции.

Тот испуганно закрутил головой, сдернул наушники и поспешно спрятал их в одном из карманов разгрузки. Остальные бойцы тоже подобрались поближе.

– Итак. Место операции: комплекс зданий ЦЕРНа, это западный пригород Женевы, граница Швейцарии и Франции. Как вам всем уже известно, прошлой ночью там были открыты Врата. Цели операции: обезопасить зону высадки, начать закрытие Врат и удерживать оборону до исчезновения портала. В первой волне пойдет штурмовая авиация и дроны командорства «Запад». Тяжелых бомбардировщиков не будет, видимо к началу операции их перебросить не успевают. Артиллерийской поддержки не будет по этой же причине. После того, как отработают штурмовики, второй волной в дело вступают ганшипы и десант. Сначала сбрасываем «Триариев». Когда они развернутся на земле и расчистят зону высадки, начнется наша работа. Главные задачи нашей сводной группы – пробить дорогу отрядам, которые будут закрывать Врата, и обеспечение их безопасности на время закрытия.

– У нас на всю группу ни одной «Геммы»? – уточнил Ларан.

– Это не наша задача, – ответил ему Велес. Закрывать Врата будут другие. Впрочем, одну «Гемму» все же выдали, на всякий случай. Гавран, где устройство?

– Я положил его вон туда, – Гавран указал на рюкзак, стоящий в десятке метров. От этого инфразвука у меня аж скулы сводит.

– Какой расклад по силам противника? – прогудел молчавший доселе Аркуд.

– Данные постоянно меняются. На текущий момент точно известно, что Вратами прошел Пятьдесят седьмой пехотный, часть Двадцать восьмого, и, что самое неприятное, несколько когорт Первого Гвардейского. Также несколько часов назад был зафиксирован резкий скачок изменения диаметра Врат. Думаю, вы знаете, что это значит.

– Вратами прошел Высший… скорее всего легат одного из легионов, – мрачно озвучил общую догадку Аль-Каум. – Здесь мы бессильны…

– Ну, я бы не стал говорить за всех, – загадочно отозвался Ларан, положив руку на небольшой кейс, стоящий на полу. От металлического чемоданчика веяло холодом, а местами он даже подернулся тонким слоем инея. – На этот случай я получил должные инструкции и средства.

– Субъядерные патроны? – уважительно покачал головой Аркуд. – У нас такой роскоши нет, мы больше по старинке. Но теперь, по крайней мере, стало понятно, зачем у нас в группе второй снайпер.

– Что по Низшим седьмого ранга? – осведомился Аль-Каум. – Кастигаторы, драконумы, армаддоны?

– Кастигаторы – наверняка, но как единичные цели. В зоне высадки их вообще может не оказаться. А если и будут – они слишком заметны, ими займутся штурмовики и ударные дроны в первой волне. По драконумам: диаметр Врат сейчас – около пятнадцати метров. По расчетам, этого недостаточно для прохода даже молодого драконума со сложенными крыльями. Ему их просто срежет. Армаддон Вратами не пройдет тем более – по той же причине. Как только зона высадки будет зачищена от кастигаторов – воздух наш. Дальше держим оборону от легионеров, групп сангусов и наводим авиацию на уцелевших кастигаторов, если таковые останутся. После прохода штурмовиков там будет лунный ландшафт, незамеченным к нам уже не подобраться.

– Там ведь еще остались гражданские… обычные жители… – потрясенно прошептал Хорс. – Как же они…

– Очнись уже, оруженосец, – Ларан с силой хлопнул ладонью по матово-черному боку стоящей рядом трехметровой турели. – Раз дело дошло до «Триариев», которые различают лишь своих, орденских, то гражданских в зоне высадки уже заранее списали со счетов. Да и нет там уже никого, все либо выжаты до последней капли для расширения Врат, либо обращены.

– Хорс, как ни печально это признавать, но тут я полностью согласен с Лараном, - кивнул Велес. – Мы высаживаемся в самый центр Области Смерти. Тот, кто не из Ордена – враг по умолчанию.

– Вводная понятна, брат сержант-командор, – тяжело, с усилием выдавил из себя оруженосец.

– Вопросы есть? Проверяем оружие и экипировку, семь минут до высадки, – Велес сверился с таймером. – Наших «Триариев» пропускаем вперед, и сразу за ними.

Бойцы защелкали магазинами и затворами, приводя оружие в боевую готовность. Сидевшая поодаль Мара, так и не проронившая ни слова, даже не шелохнулась. Она смотрела на противоположную стену пустым взглядом, обращенным внутрь себя. Как будто прислушиваясь к чему-то. И Велес, задержавший на ней взгляд, вздрогнул от неожиданности, когда она подскочила и рванулась к нему. Мара врезалась в него всем телом, сбивая на пол, а в следующий миг большой кусок обшивки самолета на этом самом месте как будто выдрало. Воздух с ревом устремился в разлохмаченную дыру. В иллюминаторе мелькнул гигантский крылатый силуэт, с зажатым в лапе обломком. Транспортник, теряя высоту, устремился вниз, в плотные слои плывущей под ним Пелены.

– Драконумы!! – бешено проорал Ларан сквозь отчаянный гул турбин. – Говно твои расчеты!

– Всем! Покинуть борт! – Велес прыжком оказался на ногах. – Включить «Обереги»!

Пандус начал приоткрываться – пилоты понимали, что драконум сейчас пойдет на разворот, и отчаянно пытались выиграть лишние секунды для отряда рыцарей Ордена. Видимость упала – самолет шел внутри Пелены. Двигатели, набрав пепла, потеряли мощность и снижение перешло в падение. Тусклая вспышка впереди осветила пилотскую кабину – драконум выплюнул горящий сгусток, угодивший в один из штурмовиков сопровождения. Вторая крылатая тень прошла прямо под падающим самолетом, попутно оторвав одну из турбин. Казалось, что крылатый демон играл со своей добычей, не спеша добивать ее. На штурмовиках не было ракет воздух-воздух, и они не могли защитить ни себя, ни остальных.

Грузовой люк раскрылся уже более чем на метр, и бойцы посыпались в кромешную тьму. Ларан и Хорс выпрыгнули, за ними устремился Аль-Каум. Мара, сверкнув взглядом на Велеса, рыбкой нырнула в раскрывшийся проем, жестом показав ему четыре пальца. Аркуд, на ходу подхватив Гаврана, тоже выпал из транспортника. Велес, отсчитывая время, напоследок обвел взглядом грузовой отсек, чтобы убедиться, что он последний, немного замешкался – и чуть не лишился жизни. На исходе четвертой секунды огненный шар угодил в правое крыло самолета. Пол и потолок поменялись местами, Велеса, уже стоявшего на пандусе, с силой приложило о турель и выбросило наружу через дыру в корпусе транспортника.

Сознание вернулось к рыцарю за сто пятьдесят метров до поверхности земли. Он рванул кольцо парашюта, но купол не успел раскрыться полностью. Велеса спас густой хвойный лес, росший на гористом склоне. Ломая еловые и сосновые ветви, он наискосок пробил крону нескольких деревьев и тяжело приземлился на усыпанный хвоей подлесок. Секунд двадцать Велес приходил в себя, пока его организм устранял ушибы, ссадины, разрывы связок и мышц. Он поднялся на ноги одновременно с мощным взрывом, эхо от которого прокатилось по окрестным горам. Их самолет, набитый боеприпасами под завязку, наконец встретился с землей.

Велес проверил свой «Оберег». До границы области Смерти было еще более десяти километров, поэтому он отключил его, чтобы не привлекать внимания демонов инфразвуком. Сверившись с картой, рыцарь выяснил, что находится примерно в тридцати километрах южнее Женевы. Связь со штабом отсутствовала – висящая Пелена глушила все сигналы. Но и без связи, по мутным всполохам в темно-багровом небе, было предельно понятно – операция провалилась, едва начавшись. Демоны все же нашли способ переправить нескольких молодых драконумов через Врата, не отрезав им при этом крылья. И так как этого никто не ожидал, их хватило для уничтожения десанта и многих самолетов огневой поддержки.

Судя по мерцавшему на севере отблесками далеких взрывов зареву, большая часть штурмовиков все же успела отбомбиться по ЦЕРНу и ушла обратно на базы. Вернутся они с полным комплектом ракет воздух-воздух, но драконумы уже сыграли свою роковую роль, и даже их гибель толком ничего не изменит в сложившемся раскладе. Врата не уничтожить авиабомбами, здесь помогут лишь «Геммы». Но их теперь некому применять. Рыцари боевых групп частично погибли, выжившие же рассеяны по всей Южной Франции. Нужно собирать своих и отходить. Горы кишат сангусами и гончими, по дорогам идут когорты легионеров. Одно неверное движение – и вся его группа погибнет, даже не начав выполнение боевой задачи.

Рыцарь, не теряя времени, перевел свой «Спектр» в активный режим. Броня тускло замерцала – адаптивный камуфляж подстраивался под окружающий фон. Оба «Грифа» не пострадали и все так же покоились в поясных кобурах. Черный рыцарский клинок тоже был на месте – в заплечных ножнах. А вот его «Арч», штатный орденский крупнокалиберный автомат, остался в самолете. Велес тяжело вздохнул, обводя взглядом смутные очертания горной долины, раскинувшейся ниже. На противоположном склоне полыхали обломки их транспортника. Глухие взрывы оставшихся в грузовом отсеке боеприпасов раскатистым эхом гуляли меж горных отрогов. В нескольких километрах севернее рокотали роторные автоматические пушки – один из «Триариев» все же развернулся и сразу нашел для себя множественные цели. Наличие крупных сил демонов буквально под боком совсем не радовало.

Мягко и бесшумно ступая по опавшей хвое, Велес приступил к спуску. Склон был весьма крутым, и часто попадались почти отвесные скалы. Рыцарь старался не шуметь, зная, что в долине наверняка рыщут гончие, и что гораздо хуже, могут быть звенья сангусов. Поэтому передвигался зигзагом, выбирая дорогу под прикрытием деревьев или прячась среди скал. Примерно к середине спуска удобные тропы кончились, и рыцарь, толкнувшись от края очередного обрыва, спрыгнул на скалистый кряж пятнадцатью метрами ниже. Сервоприводы брони и встроенные на такой случай в экзоскелет демпферы смягчили прыжок. «Спектр» изначально и создавался с учетом подобных требований. Бронекостюм, помимо прочего, позволял при необходимости приземляться с высоты более двадцати метров или двигаться десятиметровыми скачками со скоростью автомобиля.

На тактическом дисплее замерцала новая отметка – в полукилометре отсюда находился кто-то из его боевой группы. Велес продолжил спуск, длинными прыжками перелетая от одной скалы к другой. Наконец склон стал более пологим, сосновый бор сменился дубовой рощей, и рыцарь перешел на бег, скользя между густыми деревьями. Отметка не двигалась, и последнюю полусотню метров он осторожно крался, заподозрив неладное. На поляне, среди ветвей и листвы, в неестественной позе лежало изломанное тело. Велес, оглянувшись, склонился над лежащим. Признаков жизни не было. Сложенный парашют так и лежал в ранце – этому несчастному повезло меньше, чем сержант-командору. Велес аккуратно перевернул его на спину, снял шлем с мертвого и вгляделся в лицо.

– Скимах… – рыцарь узнал своего бойца, штатного экзорциста боевой группы. Хотя «Обереги» использовались Орденом уже более полувека, но в каждом отряде по многовековой традиции всегда был хотя бы один экзорцист, владеющий искусством изгнания мортуса из тела носителя. На эту специальность подбирали бойцов с особым тембром голоса, который шлифовали до нужного состояния операциями на голосовых связках и изматывающими упражнениями. К концу обучения экзорцист, читающий специально подобранные древние ритуальные фразы, как бы служил «Оберегом» и себе, и всем, кто находился рядом. – Ты был смелым и отважным воином Ордена. Иди же сквозь тьму к свету, брат мой… – Велес прикрыл погибшему глаза и, вздохнув, выпрямился.

Бросив взгляд на дисплей в поиске новой отметки, рыцарь на секунду отвлекся – и едва не пропустил молчаливый, бесшумный прыжок гончей, подкравшейся к нему среди густых багровых теней. Оскаленная пасть твари мелькнула перед его лицом, но Велес уже уклонился, крутанувшись на пятках. Пистолет прыгнул в ладонь, и рыцарь отточенным на боевых симуляциях движением загнал пару пуль цибусу в загривок. Демон безжизненной тушей свалился в траву, а вокруг раздался инфернальный вой. Велес перебросил пистолет в левую руку и выхватил клинок. Не меньше двух десятков гончих кружили по темному лесу, выгадывая момент для решающего рывка.

Рыцарь усилием воли воззвал к своему Дару, вгоняя сознание в боевой режим. Сердце заколотилось в сумасшедшем ритме, движения стали быстрее, а воздух – как будто гуще. Первая тройка гончих, рванувших к нему с разных сторон, даже не успела понять, что их убило. Спустя миг еще пятеро демонов выскочило на поляну, отгоняя его к краю. Боек щелкнул – закончились патроны. Двух гончих Велес располосовал в полете, вбивая третьей в морду кулак с зажатым в руке пистолетом. Оружие застряло в остатках клыков, и выдернув руку, рыцарь змеиным перекатом ушел вбок от пары оставшихся – выиграв себе полсекунды. Для Велеса, действовавшего на своем пределе возможностей, это была целая куча времени. Он успел бросить клинок в одного из цибусов, выдернуть из кобуры второй «Гриф» и, уже падая на спину, высадить полмагазина в брюшину второго, пролетающего над ним. Тяжелыми пулями гончую буквально разорвало пополам и рыцарь еле успел откатиться от хлестнувшего потока едкой черной жижи. Из тьмы одновременно рвануло еще с десяток тварей, и Велес четко осознал, что сейчас, несмотря на броню, его разорвут на куски.

Опережая гончих на миг, по лесной поляне метнулась тень, отсекая их от своей жертвы. Тускло блеснули клинки – один орденский, второй – отлитый во мраке Абаддона многие века назад. Демоны взревели и бросились на новую цель. Это стало их роковой ошибкой. Аль-Каум – это был именно он – начал свой смертельный танец. Мечи порхали с ошеломительной скоростью, со свистом рассекая плоть и кости, отрубая когти, лапы, головы. Ни одного лишнего движения, ни одного удара впустую. Через несколько секунд все было кончено. Сержант-командор успел застрелить еще двух гончих, с остальными расправился его арабский друг. Выпав из боевого режима, Велес обессилено упал на одно колено, приходя в себя. Перед глазами плыли цветные круги, тело била мелкая дрожь. Его поддерживал лишь активный экзоскелет «Спектра», а встроенная медсистема вкалывала тонизирующие вещества, помогая быстрее восстановиться.

Тем временем Аль-Каум, даже не запыхавшийся, спокойно осмотрел поляну, склонился над телом мертвого экзорциста и чем-то щелкнул. Еле слышное гудение исчезло. Велес понял свою промашку и к своему стыду, вновь ощутил себя зеленым, неопытным оруженосцем.

– Друг мой, разве тебе не ведомо, что звук «Оберега» привлекает демонов? – поинтересовался Аль-Каум, помогая Велесу подняться на ноги. – Или ты специально искал славной битвы?

– Ведомо, ведомо, – хмуро признал правоту друга сержант-командор. – Моя ошибка, каюсь. Которая могла мне дорого стоить.

– Одна из, – мягко поправил его седовласый араб. – Если бы ты держался центра поляны, как я, или включил свой собственный «Оберег», то вполне справился бы и сам. А уж бросать свой меч во врага – вообще сущая глупость.

– Все, не продолжай, я сейчас сквозь землю провалюсь, – примирительно поднял руки Велес. – Главное, что жив остался. Спасибо, что выручил.

– Не стоит благодарности, – отмахнулся тот. – Одно дело делаем, общее.

– Кто-то еще из наших выжил? – сержант-командор вновь кинул взгляд на экран с тремя отметками – своей, Аль-Каума и мертвого бойца, так и лежащего в центре поляны.

– Хотелось бы верить, – задумчиво изрек араб. – В полете я видел парашют молчаливой воительницы из твоего отряда, она приземлилась у северного входа в сию долину. Остальных наверняка унесло дальше, минимум на десяток километров ближе к Женеве.

– Я видел бой как раз в том районе, – Велес указал рукой на север. – Один из «Триариев» развернулся на местности и дал жару демонам. Нужно добраться до этого квадрата и найти Мару.

– Бой уже затих, – прислушался Аль-Каум. – Либо кончились враги, либо они оказались «Триарию» не по зубам. Пойдем быстро, но тихо. Если в долине есть сангусы, то столь малыми силами можем и не отбиться.

– Тогда тем более нужно уходить отсюда, – подытожил сержант-командор, вытаскивая свой клинок из мертвой гончей. Вытерев его о шерсть цибуса, рыцарь загнал меч обратно в ножны. – Мы и так слишком нашумели.

(Ссылка на продолжение будет в комментариях)