Толчея начиналась уже от на выходе из метро. На Мариенплатц яблоку негде было упасть, оттого они, похоже, и висели на манер украшения на козырьках рождественских палаток. Компанию яблокам составляли связки корицы, «тросточки» леденцов, еловые ветви и мерцающие гирлянды. Диана проскользнула мимо двойной коляски, застрявшей на сходе с эскалатора, поднырнула под разлапистой елью у здания ратуши и вклинилась в очередь к палатке с едой и напитками.
– One cup, please, – обратилась она к щекастой баварке за прилавком. Та кивнула, приняла десятиевровую бумажку и погрузила половник в исходящее паром ароматное варево.
Немецкий Диане не давался. Кое-как она научилась понимать, чего от нее требуют в учреждениях, что говорят в магазине, в банке или на почте, на работе. Да и практиковаться ей было особенно не с кем; клиенты дальше стандартных «биг мак и большую картошку» и «оплата картой» обычно не заходят. С английским Диана более-менее освоилась и теперь прикидывалась одной из тысяч туристок, что приехали в Мюнхен на рождественскую ярмарку.
Баварка отдала ей небольшую кружку со свежеприготовленным глинтвейном. Аромат кружил голову, а покатые бока приятно грели руки через тонкие перчатки. Теперь стоило занять место получше, чтобы посмотреть на знаменитый ежегодный Krampuslauf.
О параде она узнала случайно – в расписании неожиданно появилось несколько выходных, и Диана отправилась на муниципальный сайт – сверяться с календарем государственных праздников, чтобы спланировать походы в магазин: на Рождество Мюнхен вымирал на долгие три, а то и четыре дня.
Фотография с чертями, идущими через центр города сразу привлекла внимание. Парад Крампусов как раз совпал с одним из выходных. С одной стороны, нужно было закупиться продуктами, привести себя в порядок, да и в целом отдохнуть от вони многократно вскипяченного масла и пожухшего салата. С другой — все-таки такое зрелище бывает лишь раз в год, а кто знает, сможет ли она и дальше оплачивать жилье в Мюнхене: с января цены на аренду должны были подскочить. В итоге она решилась — в магазин сходит после смены, а сегодня посмотрит хотя бы одним глазком на знаменитое рождественское шоу.
Вклинившись в толпу, уже выстроившуюся вдоль маршрута грядущего парада, Диана цедила мелкими глотками засахаренный до паточной густоты глинтвейн и тыкала замерзшими пальцами в экран смартфона: гуглила, что такое эти самые Крампусы. Википедия сообщала, что Крампус на самом деле всего один – звероподобное чудище, злой брат-близнец Санта Клауса, приходящий к детям, которые плохо себя вели уходящем году. Европейский черт стегал их розгами и подкладывал вместо подарков под подушки уголь.
– Что ж, хоть здесь справедливость.
Сама же Диана получала уголь с самого рождения, независимо от поведения. Мать начала подкладывать ее под своих хахалей, едва Диане исполнилось одиннадцать. Первым был дядя Толя – мелкий, юркий, бывший сиделец. Он судорожно дергался над ней, покряхтывая, а Диана задыхалась от тяжести, от боли, от вони гниющих зубов. Перед глазами, как тавро, отпечаталась синюшная татуировка – преклонивший голову Иисус и подпись «Спаси и сохрани». «Икона» оказалась глуха к молитвам: не спас, не сохранил. Ни сегодня, ни завтра, ни через год. Куда ближе и понятнее ей была другая татуировка на животе уже другого, безымянного «отчима» – ехидный черт с полной лопатой угля.
Став постарше, Диана по мнению матери «созрела», и с тех пор работала на трассе. Новогодние праздники ассоциировались у нее не с подарками, а с холодом и подвыпившими компаниями. Грубые руки, сальные взгляды, гнусные смешки, похотливые слюнявые рты и пальцы-пальцы-пальцы. Иногда она просыпалась посреди ночи от ощущения, будто те еще ползают по ее бедрам и ягодицам, будто фантомные черви. Первый и единственный подарок на Новый Год Диана сделала себе сама. Отработала всю ночь – с восьми вечера почти до шести утра. В тот раз клиенты попались щедрее обычного, и скопившаяся сумма приятно топорщила сумочку. Скоро должны были появиться мать с отчимом и забрать деньги. Все до последней копейки уйдет на выпивку, как обычно. А следующим вечером мать снова придет в ее комнату, будут пьяная ругань, побои и уговоры. И ей снова придется выйти на трассу. И так целый год. Из года в год. До самого конца. Эта мысль придала ей решительности. В ту ночь Диана поймала машину – какой-то дедушка на дряхлом «Фольце» пожалел ночную труженицу, пустил к себе погреться. Она, не глядя, сунула ему едва ли не четверть заработанного за ночь и сказала:
Стоило ей отъехать, как телефон взорвался трелью – они с матерью разминулись буквально на минуту. Диана выключила телефон и больше никогда не слышала ненавистных голосов. Теперь она была сама по себе.
Морок нахлынувших воспоминаний сдуло порывом ледяного ветра, принесшего с собой звон хриплых колокольцев. Сгрудившаяся по обе стороны улицы толпа синхронно выдохнула гомон: «Идут, идут!»
Действительно, звон бубенцов нарастал, а подкреплял его какой-то грохот, точно кто-то бьет половником по ведру. На огороженной невысокими барьерами колее появился первый крампус. Рогатая тварь ревела, колотила палкой по ржавому ведру, подпрыгивала, отчего бубенцы звенели, что сумасшедшие. Маска с раззявленной пастью и жуткими желтыми глазами была выполнена столь натурально, что лишь застывшие, мертвые черты лица позволяли разглядеть фальшивку. Ряженый с головы до ног был покрыт кудлатой, в колтунах, шерстью. В густое марево ароматов подогретого вина и рождественской выпечки бесцеремонно вклинилась резкая козлиная вонь. А за первым крампусом, будто за пастухом, следовали новые и новые. Горизонт ощерился рогами, зарос лесом вздетых над головами розог. По толпе прокатилась волна копошения и возни: все доставали смартфоны и фотоаппараты, подталкивали детей поближе к зрелищу, те канючили и снова ныряли за родительские спины.
Ряженые шли неспешно, разрозненной толпой; останавливались, тряся бубенцами и колокольцами, шлепая в шутку тех, кто пытался перевалиться через барьер. Слова им заменяли резкие животные выкрики, заглушенные масками. Диана, повинуясь всеобщему порыву тоже достала телефон и принялась снимать. Зачем? Для кого? Вряд ли ей будет, кому показать эти фотографии.
А посмотреть было на что! Ряженые полностью вжились в роль, настолько, что от их неестественных, нечеловеческих движений становилось действительно не по себе: в этих резких взмахах – не руками, лапами – в этих прыжках, в этом остервенелом рычании чувствовалось какое-то глубинное, сатанинское веселье, точно лишь в этот единственный день в году чертям даровано право ходить средь людей. В глазах рябило от разнообразия костюмов – черная, белая, бурая шерсть; торчащие повсюду рога – кривые и загнутые или, наоборот, острые и торчащие, отчего становилось не по себе, когда очередной крампус нагибался, позируя для фото – кажется, вот-вот боднет. Гремели цепи, звенели бубенцы, свистели розги, проходясь по спинам тех, кто уж слишком нагло лез к ряженым фотографироваться. Натужно выпученные глаза и свисающие языки придавали им сходство с висельниками. Группки крампусов разделяли плечистые мужики в желтых жилетах.
«Наверное, полиция», – подумала Диана, – «Следят за порядком».
Рожи у детин были похлеще, чем маски у ряженых – квадратные подбородки, мелкие глазки. На поясе у каждого висело что-то похожее на телескопическую дубинку. Заныло предплечье – Диане однажды досталось такой «за непокорность» от одного особенно взыскательного клиента. Неведомо откуда, к странным мужикам в желтом проснулась жгучая неприязнь.
«А если я влезу в парад, что вы сделаете? Дубинкой меня огреете?» – со злостью подумала Диана и, будто желая досадить желтожилетчикам, действительно обошла барьер и оказалась в толпе ряженых, вызвав смятение. Двое застыли на месте, будто не зная, что делать, а следующие уже напирали; образовалась толчея. Оказавшись в центре внимания, Диана почувствовала себя максимально глупо. Нужно было как-то оправдать свое присутствие, и тут на удачу над ней навис особенно крупный крампус с одним обломанным рогом и гнилостной вонью из пасти. Недолго думая, Диана выхватила смартфон и вжалась в шерстяной покров, как вжималась в угол дивана, когда очередной «отчим» желал расслабиться за ее счет. Тяжело дохнуло мускусом и сырой землей. Ловя в фокус камеры себя и нависающую над плечом жуткую рожу, Диана поймала себя на мысли:
«Как у маски может пахнуть из пасти?»
Крампус подыграл – обхватил когтистыми лапищами, занес прутья над Дианиной задницей.
«Это мы уже проходили» – усмехнулась она мысленно.
Щелк! Кадр. Еще. Еще. Еще. Диана убрала телефон, но крампус не спешил раскрывать объятия, наоборот, кудлатые оковы смыкались на ребрах все сильнее; стало нечем дышать. На меховой воротник капнуло что-то вязкое, вонючее.
Остальные ряженые уже ушли далеко вперед, а крампус все не желал отпускать. Веселье толпы сменилось раздражением – сколько, мол, можно тратить времени на одну дуру. Какая-то мамашка решила воспользоваться ситуацией и подослала своего отрока в лыжных штанах сменить Диану в объятиях крампуса. Сама же мамашка нетерпеливо крутила в руках телефон. Но ряженый не обратил на ребенка ни малейшего внимания; ухо Дианы обжигало кислое горячее дыхание.
– Hey! Weg von ihr! Lass! Lass los!
С двух сторон подскочили желтожилетчики и принялись высвобождать Диану из лап однорогого. Тот же, едва потеряв хватку, цеплялся снова и снова. Диане вдруг стало смешно: морды у этих детин были такие напряженные, точно они обезвреживают бомбу, не меньше. Наконец, крампуса оттащили. Публика зашлась аплодисментами – еще бы, такое представление! А вот у Дианы сердце пропустило удар: на краткое мгновение через улюлюканье и рев толпы ее слуха коснулся мерзенький, до боли знакомый треск. Такой издавал дешевый шокер, которым дядя Рома – он был следующим после дяди Толи – наказывал ее за непокорность. Крампус дернулся – едва заметно, но уже через секунду переключился на маленького зеваку, и довольная мамаша защелкала камерой.
Диана не совсем понимала, что произошло. В мозгу это мелкое, ничего не значащее происшествие почему-то отложилось как нечто важное, осязаемое. Буквально. Диана до сих пор чувствовала на себе жар этих мохнатых лап, но по-другому. Не как липкие прикосновения клиентов или болезненные – отчимов. Было в них что-то родственное и… просящее?
Пока очередные группы ряженых шли, развлекая толпу, размахивая розгами и приглушенно рыча сквозь маски, Диана прокручивала в голове этот эпизод. Почему крампус в нее так вцепился? Хотел что-то сказать? Предостеречь? Или просто был пьян в стельку? Еще эти слюни…
Тем временем в толпе наметилось какое-то беспокойство. Меж туристов сновали желтожилеточники с каменными лицами. Вдалеке раскатилось эхо полицейской сирены. По рядам туристов прокатилось веселое, беспокойное:
– Ein Krampus ist entkommen! Krampus ist auf der Fluch!
Cлово «Fluch» отдалось в памяти легким мандражем и дешевыми полицейскими телешоу с RTL-2. «Побег» – подсказали короткие, урывками, уроки из бесплатного приложения «Немецкий для начинающих».
«Крампус сбежал?» – перевела Диана, – «Наверное, какая-то часть представления».
Но если все это – часть шоу, почему мордовороты в цыплячьих жилетках такие нервные? Чтобы подогреть толпу? Но туристы, кажется, и так пищат от восторга. Странное напряжение, повисшее в воздухе, передалось Диане. Ряженые больше не развлекали. В их дерганых, почти паралитических движениях, в якобы «звериных» рыках, больше похожих на стоны, ощущалась какая-то натужность, неестественность. Будто ряженых кто-то заставлял прикидываться рождественскими чертями.
«Интересно, им за это вообще платят?»
Настроение праздновать и развлекаться смыло, будто холодной волной. Запоздало догнало осознание: а ведь все эти туристы, все эти примерные папочки и мужья поедут лизать хищным взглядом обочины трасс, едва кончатся праздники; грубые пальцы, еще вчера трепавшие сынишку за щеку, будут шлепать по ягодицам и щипать за соски очередных несчастных дурех. По телу под пуховиком прокатилась судорога.
«Хорошим детям – подарки, плохим – уголь. Все честно!» - усмехнулась Диана.
Сдав кружку и получив назад залог – двухевровую монетку – она спустилась в метро. От пересахаренного глинтвейна першило в горле, приторная сладость не желала сходить с языка – почти как привкус латексных презервативов «с клубничным ароматом». Она всегда задавалась вопросом: зачем мать покупала именно такие, ведь «дегустировать» предстояло ей. Почему-то в преддверии Нового Года воспоминания о той, оставленной в далеком прошлом всплывали особенно часто, точно казалось, что в двенадцать часов тридцать первого декабря время вдруг обратится вспять, и она рухнет обратно в свою прошлую жизнь, в чрево кошмара, а ее условная свобода окажется лишь долгим муторным сном.
До своего общежития Диана добиралась битые полтора часа: сначала выпала из расписания нужная электричка, потом автобус встал в пробку на развязке из-за снежных заносов. Завтра нужно будет ехать на смену, а сейчас надо зайти домой, взять сумку и сбегать за продуктами пока магазины еще открыты. Потом она, может быть, позволит себе перед сном бокал вина.
«Ага, щас» – поправила она себя – «Банку пива – максимум».
Дорогущая кружка глинтвейна явно не вписывалась в ее месячный бюджет. Лишь оказавшись перед дверью в свою квартиру – девятиметровая однушка с туалетом, душем и малюсенькой кухонькой в коридоре – она поняла, что где-то посеяла ключи. Похлопав себя по всем карманам и перетряхнув сумку, Диане пришлось признать, что месячный бюджет сократился еще на пятьдесят евро – именно столько будет стоить новый экземпляр. Остается надеяться, что местный хаусмайстер еще не начал свой традиционный «файерабенд» – с шнапсом и включенным на полную громкость телевизором.
Кое-как она достучалась до пожилого поляка. Тот открыл дверь, сразу скорчил недовольную мину, молча выслушал сбивчивую и корявую речь Дианы, долго ковырялся в гремучем ящике, шипел «курва». Наконец, выудил нужный ключ, но не отдавал, пока Диана не достала из кошелька хрустящий полтинник. Никакого счета или чека он, разумеется, не выдал.
С напрочь убитым настроением она вернулась к комнате, вставила ключ, отперла, открыла дверь и… застыла на пороге. В маленькой комнатушке кто-то был. Она поняла это на неком животном уровне, уловила каким-то шестым чувством, осознала раньше, чем ноздрей коснулась тяжелая козлиная вонь. В темноте стукнули копыта, звякнули хриплые колокольцы. Дыхание перехватило, воображение уже рисовало гигантское, покрытое шерстью чудовище, что едва-едва умещается на этих утлых девяти метрах; разъяренное, голодное… Рука, наконец, нашла выключатель. Желтые глаза испуганно заморгали. На пол со звоном сверзилась банка «Нутеллы». Крампус – черный, однорогий, с цепями и копытами – сидел на кухонной столешнице и облизывал пальцы длинным красным языком.
«Даже слишком длинным для человека»
– Эй! Ты чего здесь? Как ты сюда попал? What are you doing here? You understand?
Ответ на один из вопросов со звяканьем приземлился на пол – рядом с огромным шоколадным пятном.
– Ты что, вытащил у меня ключи? Это… Это ты! С обломанным рогом!
Крампус не дал себя рассмотреть – в один прыжок преодолел расстояние до дивана и спрятался за ним, отодвинув его от стены на добрый метр.
– Эй! Ты зачем туда… А ну вылезай! Слышишь? Это частная собственность!
Страх сменила ярость. Этот пьянчуга облапал ее, залез в карманы, украл ключи, забрался в ее квартиру, обшарил холодильник, разбил банку «Нутеллы», которую Диана хотела съесть на Новый Год, укрывшись пледом, а теперь еще и играет в прятки!
– Ты издеваешься что ли? А ну вылезай! Прочь! Пошел вон! Или я зову полицию! Слышишь?
В ответ из-за дивана раздался угрожающий рык. Так рычат собаки, когда у них пытаются отобрать миску. Запоздало до Дианы дошло – в ее квартире находится незнакомый, непредсказуемый и возможно опасный безумец. Разумеется, безумец, ведь кто еще настолько сживается с ролью, забирается в чужие квартиры и ест нутеллу пальцами из банки, забравшись на столешницу с копытами… С копытами? Странно, но Диана не могла вспомнить, что носили на ногах прочие ряженые.
– Уходите, или я позову полицию. Polizei! – добавила она на немецком. Рык повторился.
Диана решила не испытывать судьбу и выскользнула в общий коридор. Осторожно закрыла за собой дверь, достала мобильник. На всякий случай заперла дверь снаружи. Теперь предстояло самое сложное – объяснить экстренной службе на чужом языке, что в ее квартире находится посторонний. Трубку взяли почти мгновенно:
– Notruf Polizei, München, halo?
– Halo, – машинально ответила Диана и замялась. Слова мешались в голове в некий бессмысленный суржик из русского, английского и немецкого, теряя значение буквально в ту же секунду, как слипались с остальными.
– Halo? Polizei Notruf, was kann ich für Sie tun? – поторопили в трубке.
– Halo, – снова поздоровалась Диана. Нужно было что-то говорить. Всплыло первое слово, пришедшее на ум. И слово было, – Krampus.
– Krampus? – недоуменно переспросили на том конце.
– Ja. Krampus. I have a Krampus in my home, – кое-как сориентировалась Диана.
На том конце замолчали. Было похоже, что оператор отключил микрофон, чтобы проржаться. Или созывает коллег, чтобы те послушали диалог с городской сумасшедшей. Но когда полицейский, наконец, заговорил, его голос был предельно, даже как-то слишком серьезен.
– Bitte, bleiben sie dran. Sagen Sie Ihre Adresse.
Слово «адрессе» Диана поняла и быстро продиктовала номер дома и улицу. Зачем-то добавила «фифс флор».
– Okay, der Polizeiansatz ist in weniger Minuten bei Ihnen. Bleiben Sie draussen.
Трубку положили. Диана осталась одна в коридоре в странном смятении. Где-то загудели трубы, смыли унитаз, зашумел телевизор. За дверью ее комнаты звякнула кастрюля. Что-то упало.
«Ну отлично. Он мне сейчас всю квартиру разнесет. Где эта чертова полиция?»
На самом деле, полицию пришлось ждать не так долго – уже через две минуты на лестнице раздался дробный топот. В коридор влетели двое крупных мужиков – оба в желтых жилетах, точно таких же, как и у тех, что на параде. В руках у одного была какая-то длинная палка с петлей на конце – такие используют службы отлова собак. Оба нависли над Дианой, один пробасил:
– So, du hast gerufen? Ist das die Wohnung? Mach auf!
Диана замешкалась; второй, не дожидаясь, принялся дергать ручку. Заметив в ее руках ключи – бесцеремонно вырвал их и вставил в замочную скважину.
Ее оттеснили плечом в сторону. Тот, что отпирал дверь, снял с пояса длинную палку с двумя заостренными электродами на конце. От одного вида шокера заныли зубы. Детина с петлей на палке поднял над головой три пальца. Убрал один. Второй. Хрясь!
Дверь они распахнули с такой силой, что вырвали одну из петель. Тут же из квартиры раздались какие-то возня и грохот. Оба желтожилетчика ввалились внутрь, зажужжал шокер, по ушам ударил чей-то болезненный визг.
– Halt! Da! Halt ihn auf den Hals! Schnell! A, du, Arsch! Er beißt!
Пыхтели желтожилетчики. Не удержавшись, Диана заглянула внутрь квартиры. Теперь там царил настоящий хаос. Шкафы кухни обрушили на пол, телевизор съехал с комода, повсюду валялись осколки люстры; свисающая на проводе лампочка всему придавала желтушный, слегка безумный оттенок. Оба стража порядка сидели верхом на крампусе. Один затягивал на его запястьях пластиковые хомуты, другой затянул петлю на шее у бедняги так, что у того вместо крика выходил натужный непрерывный сип. Наконец, ряженый был зафиксирован. Его рывком подняли на ноги и вытолкали из квартиры. Уже повернувшись к Диане спиной, один из детин бросил:
Квартира была разгромлена. В отчаянии Диана уставилась на уничтоженную обстановку, а в голове судорожно щелкал счетчик: телевизор – триста, кухня – четыреста; выломанная дверная петля – минимум двести, и то если старый поляк согласится сработать «по-черному». По всему выходило, что дешевле просто собрать вещи и сбежать – даже залог явно не покрывал всех разрушений. За спиной вновь раздался омерзительно-громкий треск. Диана с раздражением взглянула на желтожилетчиков. Те не спешили уходить – вместо этого они по очереди тыкали в беднягу-крампуса шокером. Того дергало и подбрасывало, он метался от стенки к стенке, а полицаи с гаденькими смешками гоняли его по кругу, тыкая в него электродами и не забывая натягивать петлю. Кажется, ряженый даже обмочился, и теперь печально елозил мокрой шерстью по собственной луже, а садисты и не думали останавливаться.
– Эй! – почему-то Диане стало ужасно жалко этого беднягу. Что он по сути натворил? Забрался к ней в дом и съел банку «Нутеллы»? Теперь ее это даже не сердило – банка «Нутеллы» – цветочки по сравнению с тем разгромом, которые устроили желтожилетчики. Праведная ярость требовала поступка, – Эй, а ну прекратите! Он же не животное! Эй!
Садисты продолжали развлекаться. Следующее действие было импульсивным. Когда сковорода уже опускалась на плоскую фуражку желтожилетчика, Диана запоздало подумала – «А ведь это нападение на сотрудника полиции. Три года тюрьмы или депортация». Но было уже поздно. Двухметровый гигант рухнул как подкошенный, лицо второго глупо вытянулось. Диана с рыком бросилась к нему и нарвалась на целую стену боли. Казалось, весь ее организм крутит, сжимает и выворачивает. Сжатые до предела зубы затрещали, позвоночник выгнуло дугой, сердце пропустило несколько ударов, а в ушах стоял оглушительный, всеобъемлющий треск. Детина вынул из ее плеча жала электродов, и Диана рухнула, как подкошенная в лужу мочи, оставленную крампусом. Конечности продолжали непроизвольно подергиваться, диафрагма судорожно сокращалась.
Краем уха она слышала какую-то ругань и препирательства этих двоих – ударенный сковородой быстро пришел в себя – но теперь не понимала не слова. Тот, второй, вяло оправдывался, тыкал в нее пальцем, разводил руками и вообще явно был в этой парочке младшим по званию. Первый же, получивший по голове сковородой, орал, махал руками, указывал то на Диану, то на квартиру, наконец, плюнул, положил ей на шею два омерзительно-холодных пальца. После ее, как оленью тушу, кто-то закинул на плечо и она отключилась.
Сознание к ней вернулось уже в машине. Ее то и дело подбрасывало на ухабах, от чего Диана то и дело стучалась головой об какую-то бочку. Внутренности фургона меньше всего наводили на мысль о полицейской машине. Больше всего это было похоже на какой-то передвижной офис не то охотника, не то таксидермиста: на стене висели разных размеров ножницы, шила, катушки. В контейнерах на полке в большом количестве лежали рога и копыта.
«Они охотятся на крампусов?» – мелькнула глупая мысль. Диана огляделась. Однорогий крампус, действительно, выглядел пойманным – беднягу скрутили в какую-то страшную, анатомически невозможную позу, из тех, что можно отыскать в категории японского порно. Кажется, это называлось «шибари». Запястья Дианы тоже были зафиксированы; пластиковый хомутик болезненно врезался в кожу. На счастье, оба желтожилетчика оказались в кабине, и через жужжание двигателя до Дианы доносились приглушенные голоса. Изверги над чем-то весело похрюкивали. Наверняка, шло обсуждение того, какая судьба ждет ряженого и Диану. Почему-то от их веселья ее прошибло холодком. Нужно было выбираться. Она осторожно подползла к крампусу, зашептала:
– Эй, ты! Ты понимаешь меня? Кто они? Что происходит?
Скрученный в бараний рог ряженый не отвечал, лишь тяжело хрипел, прижатый носом к полу. Желтый глаз – настоящий, не нарисованный – дико вращался в глазнице.
Но сейчас было не до детских страхов.
– Ты хочешь выбраться отсюда?
Натужное сопение и возню Диана приняла за положительный ответ.
Первым делом нужно было избавиться от хомутиков. Это как раз было легко. Поработав на трассе, научишься и не такому – благо, природная гибкость позволила завести руки под ягодицы, а там – дотянуться каблуком. Теперь оставалось лишь резко выпрямить ногу и – свобода!
Крик еле удалось сдержать – сжатыми зубами, закушенной до крови губой. Хомутики едва не сняли кожу с кистей, запястья кровили, но руки теперь были свободны! Ножницами она легко перерезала пластик, сковывавший щиколотки. Крампус же, увидев ножницы в ее руках, задергался, вроде как даже попытался отползти прочь.
– Эй! Эй, не бойся! Я тебя развяжу! Не бойся, слышишь?
Крампус, кажется, понял ее, затих, лишь продолжал пристально наблюдать за ее движениями черным горизонтальным зрачком. Подсознание, некий древний, рептильный инстинкт буквально вопил: «Это не человек! Это зверь! Хищный зверь!» Но почему-то даже это пугало ее меньше, чем двое ублюдков за рулем. Однако, прежде чем перерезать последние путы, Диана все же спросила:
– Ты же меня не тронешь, верно?
Крампус лишь задушенно хрипел. Плевать! Щелчок ножниц, и черная тень взметнулась ввысь, распушилась, став, кажется, еще больше, массивнее. Воздух наполнился душной козлиной вонью, мускусом и углем. Жуткий монстр навис над Дианой, расправил плечи. Лишь сейчас она поняла, насколько тот огромный – выше Дианы, выше своих конвоиров, выше елей… Единственный рог чудовища упирался в потолок фургона, а голова его все равно оставалась неестественно наклоненной. Огромные лапы распахнулись для объятий, и прежде чем Диана успела что-то предпринять, прижали ее к жесткой вонючей шерсти. Сопротивления крампус как будто и не заметил, лишь облапил ее сильнее, будто от чего-то прятал. А следом тяжелое, с железной набойкой, копыто выстрелило в сторону кабины, пробив перемычку насквозь. Последовал еще удар и еще, пока все в кабине не превратились в кровавую кашу.
Вдруг Диану буквально оторвало от пола – машину повело на сторону и все замельтешело в ало-черной круговерти. Скрипел метал, звенело стекло. Фургон явно куда-то падал, все его содержимое каталось от стенке к стенке, и только Диана оставалась крепко зафиксированной в объятиях рождественского черта.
Наконец, все прекратилось. Крампус разжал объятия, и Диана рухнула прямо в сугроб. От машины мало что осталось – покореженная груда металла свисала с отбойника на высоте нескольких метров. Все, кто остался в машине были, без сомнения, мертвы. Холодный ветер заставил поплотнее запахнуть пуховик. Диана огляделась – кругом не было не души. Вздымались на фоне ночного неба безразличные сосны, кружились в воздухе белые хлопья, покореженный фургон свисал с края невысокого серпантина.
– Где мы? – голос Дианы почти потонул в вое ветра, но ряженый – а ряженый ли? – услышал. Ткнул когтистым пальцем куда-то вниз, перед собой.
С края склона открывался совершенно волшебный вид. На секунду Диана даже забыла обо всем произошедшем в последние часы и жадно пожирала глазами зимнюю сказку: уютные, почти пряничные домики сгрудились вокруг замерзшего кипенно-белого альпийского озера; меж крыш висели ниточки мерцающих гирлянд, а на площади рядом с церковью вздымалась красавица-ёлка. Сказочная деревушка казалась картинкой с открытки, не хватало только стоящего рядом святого Николауса и оленя. Но рядом был лишь крампус.
– Ты… хочешь, чтобы мы пошли туда, да?
В ответ крампус покачал головой, боднул воздух единственный рогом – куда-то в сторону леса, после чего зашагал по хрустящему снегу.
– Эй, мне пойти с тобой, да? Или… Эй?
Какой-то необъяснимый порыв заставил Диану отвернуться от вида-открытки и потопать следом за зверем, утопая по колено в снегу. Путь оказался недолгим. За узкой полосой леса перед ними выросла ограда. Написанное на табличке Диана прочесть не смогла, зато легко расшифровала стилизованную молнию.
– Он под напряжением? Это от диких зверей, да?
Крампус не удостоил девушку ответом. Просто надавил грудью на натянутые тросики. Раздался треск, запахло паленой шерстью, но рождественский черт не дрогнул, а продолжил двигаться вперед, пока тросики, подобно тонким струнам не полопались под его натиском.
«Но почему же он тогда…?»
Мысль Диана закончить не успела. Из темноты перед ней вырос громадный темный сарай. Заколоченные окна, укрепленные стены – все выдавало в этом строении что-то зловещее, некую дрянную тайну, спрятанную внутри. Крампус подвел ее к какой-то неприметной дверце сбоку и одним ударом копыта сбил навесной замок. Вновь боднул воздух – заходи, мол.
– Что там? Зачем мы сюда пришли? Что там?
Ответа снова не последовало. Оставалось лишь выяснить самой.
Первое, что Диана почувствовала – дикую, невыносимую вонь. Так могло пахнуть в ночлежке для бомжей, в палате для безнадежно больных, в стухшем на жаре деревенском сортире. Не сразу глаза привыкли к полутьме, а когда тени все же отступили, вернулись в уголки глаз, Диана не удержалась – ахнула.
На сколько хватало обзора – ее окружали крампусы. Покрытые шерстью, рогатые, хвостатые, они беспорядочно толпились в стойлах, мычали, неуклюже толкались, тыкались рогами в стены, будто слепые котята. От бедняг воняло нечистотами. Здесь были они все – кучерявые, белые, с загнутыми рогами и с прямыми – все увиденные ею на Мариенплатц.
Сопровождавший ее крампус, недолго думая, ловко вскочил на край одного из стойл и запрыгнул в толпу кудлатый чертей, та сразу его поглотила.
– Эй, ты куда? Зачем ты меня сюда привел? Какого…
Вдруг со стороны входа что-то громыхнуло. Диана совершенно машинально юркнула в какой-то небольшой закуток. И вовремя – в амбар ввалился крупный мужик с огромными ножницами; такими на фермах стригли овец. Крампусы тут же пришли в нездоровое возбуждение: замычали, заблеяли, стараясь вжаться в стены.
Пришедший же, не обращая на них никакого внимания, степенно скинул пуховик, повесил на гвоздь шапку, взял с притулившегося сбоку верстака перчатки. Пощелкал ножницами и бесстрашно шагнул прямо в стойла. Рождественские черти принялись шарахаться от него, как овцы шарахаются от волка. На щекастой раскрасневшейся морде здоровяка проявилось нечто вроде азарта. Вдруг резким движением он выхватил из толпы одного из крампусов, саданул его в бок не весть откуда взявшимся шокером, положил на колено и принялся… потрошить.
Продолжение - в комментах
