В лесу было прохладно. Он шёл вдоль дороги, чтобы не заблудиться. Близко, но не очень: так, чтобы движение машин было слышно, а его с дороги - не видно.
Заканчивались первые сутки, как Санька сбежал из дому. Там уже спохватились, наверное, мать плачет. Опрашивают соседей, кто видел его последним. Может быть, даже вызвали спецов с собаками.
Вряд ли они догадаются искать его здесь. Чтобы до этого додуматься, надо сперва понять, что он совсем не тот славный малыш, к которому все привыкли. Он стал взрослым. Давно уже. С тех самых пор, как мать впервые сказала ему: «Ну, и убирайся к своему любимому папочке!»
Отец бывал у них редко, наездами, хотя и жил неподалёку. Заезжал раз в год, а то и реже. Всегда громко говорил, курил и много смеялся. Обвинял мать в том, что она изнежила Саньку. В его, папкином, детстве, ребята жгли костры, а сам отец мог бы выжить неделю в лесу без еды, ну, летом, конечно. Мать кричала на него. А отец сетовал Саньке, что она не отпускает сына к нему даже на пару дней. Ничего, теперь, когда Санька вернётся, выживший в лесу один, папка будет им гордиться. Даже станет его уважать, ведь он вернётся таким же смелым и сильным, как и отец, не будет плакать от порезов и шрамов, даже не сморщится от боли.
Заходил папа ненадолго, часа на два, а то и вовсе на час. Дом наполнялся скандалом. В этот раз Санька прямо сказал матери: это она виновата, что отец не живет с ними. Если бы не ругалась постоянно, всё было бы хорошо.
Сказал и ушёл. Наверняка, мать уже созвонилась с отцом, думает, что это он спрятал сына у себя. Как бы не так. Санька уже взрослый. Неделю, может, в лесу не протянет, но пару-тройку дней – это вполне осуществимо. Отец будет гордиться, Санька докажет ему, что он такой же мужественный и что достоин своего отца, папа тогда сразу поймёт, что мать всё правильно делала. Тогда родители смогут помириться, и они снова заживут вместе счастливой семьей, как раньше.
За спиной брякал походный рюкзак, а в нём: несколько картошин, стащенных из кухни, спички, обёрнутые в полиэтиленовый пакет на случай дождя, соль, небольшая кастрюлька, ворох газет для розжига, бутылка воды. Своих денег у Саньки ещё не имелось, так что и еды в рюкзаке не было. Зато были распечатанные в школьной библиотеке чёрно-белые страницы с видами съедобных грибов и растений.
Грибов в рюкзаке было немного, так как Санька решил, что будет собирать только лисички, чтобы не отравиться. Насчёт остальных было не совсем понятно, какой из них ядовитый, а какой можно употребить в пищу. Утром он напал на полянку черники, но на него тут же напали комары: сидеть долго на одном месте стало невыносимо.
После полудня начал поднывать живот. Но Санька твёрдо решил экономить еду и спички и раньше ночи костёр не разводить. Во-первых, костёр нужно поддерживать всю ночь, чтобы не подобрались близко дикие звери. Хоть и рядом с трассой, но разве мало случаев, когда медведи выходят к автомагистралям? Во-вторых, ночью будет холодно, и нужно будет греться, а сейчас, днём, и так тепло, без огня, всё же лето на дворе.
Вечерело. Нужно было найти место для ночлега. Вот об этом он и не подумал. Где ночевать? Как? Шалаш построить или яму вырыть? Санька с тоской подумал о том, как хорошо сейчас было бы дома, после ужина, в мягкой постели. Он только теперь понял, насколько хороша его постель. Раньше он её просто не замечал. Даже теперь он не вспомнил бы, какого цвета боковые панели кровати и из какого они материала. Но вдруг всем сердцем и каждой клеточкой тела почувствовал далёкий уют собственной комнаты…
Санька сжал кулаки. Нет! Нельзя распускать нюни. Он не маленький! Нужно перетерпеть, пережить, тогда его семья снова станет нормальной. Горе потери помирит родителей, ну, прямо как в кино, и они в воскресенье все вместе держась за руки, пойдут в кафе. Папа будет шутить весь вечер и обнимать маму, а мама станет смеяться, смеяться...
Тут же Санька с тоской вспомнил, что даже ведь записки не оставил никакой для мамы. А ведь она сейчас с ума сходит, плачет. Хоть бы телефон бы взял, сейчас бы позвонил… Ничего, держал бы выключенным в рюкзаке, они бы его не вычислили ни по каким «джи-пи-эс».
На сердце стало совсем грустно, захотелось плакать от жалости к себе в темнеющем и ставшем неуютным лесу, от жалости к бедной маме, от жалости к отцу… Ведь они ни за что на свете не догадаются искать его здесь… Среди всех этих ёлок. Он и сам уже не знает, где он. С утра ещё можно было понять: конечная остановка городского автобуса. Но теперь прошли почти сутки и всё это время он шёл, шёл, шёл… Он бы и сам себя не нашёл сейчас…
И тут Санька впервые понял, что на самом деле заблудился. Машин не было слышно. В просветах между деревьями не мелькали легковушки. Куда бы ни смотрел, повсюду были деревья, деревья и деревья. Опускалась ночь.
Стало совсем страшно. Один, в лесу, без места для ночлега, вдалеке от людей, неизвестно, где, без тропинки и направления. Санька застыл на месте. Бежать было нельзя, впереди могла оказаться топь, свернуться в кольцо змея, разинуть пасть яма, попав в которую, легко сломать ногу, а то и шею. Множество опасностей таилось совсем рядом, в шаге от него. Санька застыл.
Стараясь совершать как можно меньше движений и производить минимальное количество шума, он достал спички, медленно скомкал газету и поджёг её. На несколько минут стало уютнее, но света было слишком мало, чтобы разглядеть хоть что-то в сумерках. Санька зажёг вторую, и вторая догорела. Третью. Осталась последняя газета. И только теперь он понял, что для костра нужны дрова, и он мог бы собрать их днём, пока было всё видно. Но теперь он останется без света и тепла в темноте, более того, любой зверь сможет подойти к нему близко. А ведь любой зверь в лесу лучше видит в темноте и гораздо лучше вооружён, чем Санька.
Какое-то время молча стоял, соображая, что бы предпринять. Затем стал шарить ногами по земле, пытаясь нащупать ветку или шишку, которая бы была пригодна для костра. Постепенно круг его поисков расширился, сам он осмелел, и скоро смог набрать внушительную горку хвороста для десятиминутного костра. Но без дров хилое пламя не спасёт на всю ночь от опасности. Топора у Саньки не было, исправить ситуацию могло бы поваленное бревно…
Действовать нужно было быстро. Он разжёг половину от всей своей кучки хвороста, выхватил сучок потолще и принялся обходить полянку вокруг, пытаясь осветить и найти что-то пригодное для длительного поддержания огня.
Ни бревна, ни чего-то другого, похожего на это, Санька не нашёл. Но зато разглядел словно бы огонёк невдалеке. Сначала он обрадовался и решил поспешить на свет. Но тут же заметил, что огонёк повторяет движения его горящей палки. Когда Санька поднимал свою палку вверх, огонёк невдалеке тоже стремился ввысь. Стоило опустить руку с зажжённой палкой, огонёк припадал к земле. Словно бы мальчишка стоял перед огромным зеркалом, которое отражало всё, что он делал. Саньке стало не по себе.
«Что бы это могло быть?» - подумал он, пятясь к своему костру. – «Можно ли подумать, что там стоит такой же мальчик и повторяет за ним, будто дразнится. Насколько велика вероятность того, что среди леса стоит одинокое жилье и люди заметили Санькин огонёк… Но, если бы это было жилье, там была бы собака? Она бы залаяла…
Но что же это тогда? Светлячок? Настолько разумный, что повторяет все движения человека?»
Костерок догорал, нужно было что-то решать: или оставаться на поляне, или двигаться в сторону огонька, надеясь встретить там человека.
Санька снова посмотрел в сторону огонька. Тот неровно подрагивал в темноте, казалось, цвет его менялся от белого в голубой, и обратно. Санька подпалил свою палку ярче и отвёл руку с ней в сторону: его огонёк был скорее рыжим, чем бело-голубым.
Мальчишка почувствовал, как по спине побежали мурашки. Он читал об этом, но читал, как читают детские сказки: пугаясь, но не веря. А вот теперь все образы из книжки приняли реальные черты.
«Мертвяк со свечкой», - пронеслось в голове.
Память выхватила из прошлого забытый рассказ о бесчинствах Ивана Грозного на Новгородской земле, когда царь повелел обнести частоколом поле за городом и созвал туда явиться многих людей, известных ему как знатных, и расставил их там, внутри того места. Сам сел на коня, взял в свои белые руки копьё и носился до вечеру соколом, поражая изменников. Так и сын его, и верные бояре вслед за ним делали. И в той скудельнице положили тогда тело на тело до двух тысяч человек с девятьюстами и оставили без молитвы, а сами вернулись в город.
Сказывали потом, будто над той скудельницей часто огни видали, словно бы те помаргивали.
Скудельницу разобрали, а бояр в общую яму закопали. С тех пор туда всех заложных покойников подхоранивали. Случись человеку замёрзнуть с перепоя, или тех, кого лихие люди по дороге убили, некрещённых младенцев и тех, которые с голоду умерли, – всех туда, пока доверху не наполнилась. А как наполнилась яма, засыпали мертвецов землёй.
И всё то время видели огни на том месте, а кто не боялся ближе подходить – то и мертвецов со свечками, которые стояли, просили за них молиться, чтобы черти с земли отпустили. И много об этом люди говорили.
Тогда поставили часовню над могилою и служили в ней несколько дней и ночей. Да всё равно долго ещё мертвяков со свечами встречали.
Саньку пробрало холодом, он поворошил почти догоревший костерок, достал картофелину из рюкзака и закопал её под тлеющие ветки. Из второй половины хвороста запалил новый огонь.
Неподалёку хрустнула ветка. Санька прислушался. Стало страшно. Он вскочил на ноги, не понимая, откуда ждать напасти, закрутился на месте, вглядываясь в темноту. Хруст повторился. В свете костерка показалось животное. Дух у Саньки перехватило, он хотел бежать, но застыл как вкопанный, ноги не слушались его.
К нему, слегка повиливая хвостом, подошла чёрная собака. Мальчишка выдохнул. Собака, а значит там, где огонёк, и вправду, люди.
Пёс не боялся костра, как положено диким зверям, значит, жил с человеком и знал, что пламя просто так не причинит вреда. Санька почувствовал, что ноги его стали будто ватные, колени подкосились, и он почти рухнул на землю.
Собака уселась перед костерком. Санька поворошил угли и достал картошину. Попытался разломить, но та была ещё сырой. Кое-как разрезал плод ножом и протянул половину собаке. Тут Саньке стало вновь не по себе. Собака была вроде бы обычной. Но она пристально смотрела прямо в глаза мальчишке, не моргая, и что-то странное было в её взгляде. Был он словно человеческим. По спине, в который раз за эту злосчастную ночь, пробежал холодок, вроде и не призрака увидел, а так это жутко - собака с человеческими глазами.
Санька поспешно отвернулся, но чувствовал, что псина смотрит прямо на него. Поднял глаза и снова уставился в эти самые глаза. Мальчишку разобрала такая жуть, что Санька попытался заговорить с собакой, словно стараясь задобрить её. И вдруг псина исчезла. Вот буквально только что сидела перед ним, на этом самом месте, и будто испарилась.
Санька вскочил. И тут же, неподалёку, словно из-под ног, выпорхнул филин с душераздирающим криком, похожим на плач младенца. Санька в ответ заорал. Что было мочи. Громко, матом. Он бежал сломя голову в темноту, выкрикивая матерные слова и удивляясь, откуда он их столько знает.
- Успокойся ты, - услышал он спокойный мужской голос.
Санька обернулся. Перед ним стоял человек. Самый обычный мужчина, в обычной одежде. Санька отметил только, будто где-то он его видел, этого человека, взгляд ему показался знакомым.
- Чего разорался? – снова спросил мужчина.
Санька внезапно расплакался, словно только и ждал, чтобы его спросили, как сигнал к началу слёз.
- Эх, ты, - пойдём я тебя чаем что ли напою, - и мужчина пригласил жестом следовать за ним.
Санька подхватил рюкзак и поспешил за встреченным мужчиной.
Оказалось, что до жилья человека мальчишка не дошёл буквально несколько метров. Меньше, чем через минуту, они подошли к полуразвалившемуся домику.
- А собака ваша? – спросил Санька.
- А чья же? – усмехнулся мужчина.
Они прошли в тёмную комнату, хозяин зажёг свечи. Дом не был похож на жилой. Однако вскоре в печке начали весело потрескивать дрова, в чайнике забурлила вода, и комната стала очень уютной.
Санька принялся разглядывать своего собеседника. Стрижен был тот как-то старомодно, такие причёски у мужчин обычно рисуют в мультиках по сказкам. Одежда, в темноте казавшаяся обычной, теперь явно представлялась странной – рубаха без пуговиц, странные широкие спортивные штаны. Ноги и вовсе были босы.
- А далеко отсюда до города? – спросил Санька.
- Как это? Вы живёте здесь и не знаете? – удивился мальчишка. – Как такое может быть?
- Утром узнаешь, - очень серьёзно, не в шутку, сказал Алексей. – ты чай попей и поспи маленько, перед утром я тебя в хорошее место отсюда отведу.
- А что за чай у вас такой вкусный? – не хотел заканчивать разговор Санька.
- Иван-чай, - ответил Алексей. – Такой часто в полях растёт, и у заброшенных домов, после пожаров, случалось видеть?
- Эх ты, ничего-то ты на свете белом повидать не успел, - вздохнул Алексей. – Такой чай у брошеных домов, знаешь, почему?
Санька снова замотал головой.
- К брошенным домам мёртвые ходят. В жилой-то дом их не пускают. Вот они у пожарищ собираются чаи пить. Им ведь умирать - страх неохота, они ещё пожить хотят. А что все живые делают? Чай пьют. Вот так и мёртвые, чаи гоняют, чтобы ощутить в себе жизнь.
- Грустно. А разве мёртвые не должны куда-то дальше уходить? В рай, например?
- Вроде и должны. Только не всех пускают. Кто прожил столько, сколько отмеряно, тех земля не держит, лети на все четыре стороны. А все, кто рано умер, те мотаются, мучаются.
- Как почему? Отмеряно, например, человеку сто лет прожить, а он при рождении умер. Так что ж с ним делать? Место ж уже на него записано на земле. Вот и мучается он. Слыхал, как рядом с тобой филин ухнул?
Санька кивнул с широко раскрытыми глазами.
Это младенчик, Федька, с войны тут. Тут деревенька стояла. Немцы лютовали. Всех пожгли. И Федьку. Остальные так мыкаются, а младенчику вроде как отпроситься можно. Раз в семь лет у места смерти он может показаться человеку и попросить, чтоб покрестили его. Если покрестят, так он человеком станет и свой век по-людски доживёт. А не покрестят – филином ухать ещё семь лет будет. Ты не покрестил, вот он и…
Санька удивленно развёл руками:
- Да никто не знает, - махнул рукой Алексей.
- Так что? Этот иван-чай, который пьём сейчас, он тот самый, который духи пьют?
- А я видел огонёк впереди, - шёпотом стал рассказывать Санька. – Я читал, что это мертвец со свечой мог быть…
- А кто ж ещё? – согласился Алексей. – До войны тут знатное богатое село было. Люди разные жили: кто в бога верил, а кто и предков почитал. А если уж начистоту говорить, то все люди местные и новых богов чтили, и старых не забывали. Случилась засуха, нет дождя, так по старому обычаю заложного покойника надо духам отдать. А на кладбище, возле часовни, на святой земле, был у них опойца зарыт…
- Кто-кто? – переспросил Санька.
- Опойца, ну, от пьянки человек помер: или замёрз по дороге в зиму с пьяных глаз, или тошнОтой своей задавился, такой, который смертью неправедной умер, в грехах. Так вот, вспомнили, что опойца на кладбище с людьми лежит. Раскопали - и в болото неподалёку скинули. Так велел обычай.
- И что? Дождь пошёл? – уточнил Санька.
- А куда б он делся? – усмехнулся Алексей. – Только вот теперь опойца тот по ночам со свечкой стоит, просит, чтоб за него бога молили, чтобы отпустила земля сырая.
- А зачем они вообще его на кладбище хоронили, если нельзя было так делать?
- Да это, давно его хоронили, тогда, видать засух не бывало, лет сто до этого. Просто в памяти осталось у деревни, что опойца у деревни лежит, барин…
- Так за сто лет, как они его откопали, там уж и костей не осталось, наверное?
- Как же не осталось? – засмеялся Алексей. – Опойцу земля не принимает, тело его нетленным нашли. Как живой лежал…
- Что ж тут странного, говорю ж, человек срок свой не выжил и помер неправедно, вот земля и не принимает. Был другой случай, не в этой деревне, так же мертвеца откопали, а тот, как спит, лежит - румянец во всю щёку горит, а лежит уже лет двадцать. Только тот умер проклятым. А был колдун ещё жив, который его проклял, так колдуна привели, колдун с него проклятие снял своё, вмиг покойничек в прах рассыпался, как и не было его. А то по ночам повадился младенцев губить…
- А вам не страшно одному в лесу жить? – тихо спросил Санька.
- А кого мне тут бояться? – удивился Алексей. – Я тут свой, местный…
Санька пригрелся, и, хотя разговор был о страшном, Саньку начало клонить в сон. Глаза его слипались, а за окном по-тихоньку светлело.
Вдруг невдалеке послышались голоса. Вскоре он различил и лай собак.
- Алексей, что это там? – спросил Санька.
Они вышли из дому и подошли ближе к людям, сгрудившимся неподалеку, которые стояли, словно окружив что-то на земле.
Санька узнал среди них мать и отца. Он ринулся к ним.
- Это за мной! – на ходу крикнул он Алексею.
Однако новый знакомец удержал его руку, не отпуская к родителям. Санька испугался, начал вырываться, он закричал:
Мать обернулась на его крик и застыла.
- Она не видит тебя, - тихо сказал Алексей. – Посмотри вниз…
На земле лицом вниз лежал мальчишка в такой же, как у Саньки одежде.
- Видимо, он упал и расшиб голову о камень,.. Потерял сознание, умер быстро,.. – скороговоркой просипел старый фельдшер.
Глаза Саньки застили слезы, он всё ещё кричал и звал родителей. Однако, никто его не слышал.
Мама плакала. Батя орал на неё, обвинял в том, что она плохо следила за сыном. Фельдшер скорой помощи, суетившийся тут, протянул отцу Саньки бутылёк с зелёнкой. Отец замолчал и принялся мазать бриллиантовой жидкостью небольшую царапину на руке, корчась от боли…
- Тут часовня неподалёку, - сказал Алексей. – Можно свечку раздобыть…
