Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 499 постов 38 909 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
153

Вороны (часть II)

Часть I : https://pikabu.ru/story/voronyi_chast_i_9839901?utm_source=linkshare&utm_medium=sharing

Очнулась Вера, лежа на боку в кромешной темноте. Всё тело затекло и, она застонала, пытаясь пошевелиться. Под ней зашуршало то ли сено, то ли солома. Вокруг стоял запах затхлости и чего-то еще… Вера не могла определить.

- Очнулись, Верочка? – услышала она справа до боли знакомый мужской голос.

- Кто здесь?!

Забыв на мгновение о боли в суставах, Вера резко попыталась подняться. Но затекшие ноги отказались слушаться и, она буквально рухнула назад, больно ударившись о бетонный пол, скудно присыпанный соломой.

- Не торопитесь, Верочка. Не нужно резких движений, - вновь раздалось откуда-то справа, - Вы пролежали без сознания очень долго. Он Вас еще вчера притащил. Вашим мышцам нужно время.

- Кто Вы?! Кто меня сюда притащил?! И где я, черт возьми?! – уже не на шутку перепугалась Вера.

- Ну меня-то Вы точно помнить должны, - в голосе говорившего Вере послышался горький смешок, - Нимержицкий Филипп Филиппович, к Вашим услугам.

- Филипп Филиппович! Вас столько времени не было. А Вы вот где…

- Сколько меня не было, Верочка? Я потерял счет времени. Здесь время теряет свой смысл.

- Вас не было неделю.

- Неделю? Странно… Это немного… Правда? А мне кажется, что прошла вечность с тех пор, как ОН притащил меня сюда и начал мучить.

- Кто ОН?!

- Не знаю… Я не знаю, кто он или ЧТО он такое, но точно не человек.

- Филипп Филиппович, Вы меня пугаете! – уже не помня себя от ужаса простонала Вера.

- Поздно пугаться, Верочка. Раз уж Вы здесь. Нужно просто быть готовым. И я Вас не пугаю, а предупреждаю о возможных последствиях попадания сюда. Предупрежден, значит вооружён, - он опять горько усмехнулся, - Надо же… Даже здесь и сейчас говорю, как юрист. Да уж… Как говорят: «Профессионализм не пропьешь».

И опять удрученно хмыкнул.

- Так, - пытаясь собраться с мыслями и успокоиться, сказала Вера, - Где мы?

- Понятия не имею. Но у нас с Вами смежные клетки.

- Что?!

- Да, моя дорогая, он держит людей в клетках в полной темноте. Свет появляется, только когда приходит он, в окружении своей вороньей свиты.

- В клетках?

- Подползите немного вправо и Вы убедитесь в этом.

Не помня себя от страха, Вера стала боком продвигаться вправо, пока не наткнулась на толстые железные прутья. И тут же ее схватила чья-то рука. От ужаса Вера закричала.

- Не нужно так пугаться. - послышался торопливый голос господина Нимержицкого, - Это всего лишь я.

Вера выдохнула, пытаясь успокоить, готовое выпрыгнуть из груди, сердце и, вырывая руку назад. Вдруг ее осенило.

- Вороны?! Это дворник? Пахомыч?

- Его так зовут? Не знал… Мне как-то была неинтересна сия информация. Но да, моя милая, это он.

И тут же добавил:

- Знаете, Верочка, некое время назад я возвращался домой в не самом лучшем расположении духа. А тут этот, так называемый, дворник со своей оголтелой стаей. Да еще парочка его ворон нагадили мне на капот. Я тогда жутко разозлился и твердо решил, что этот… Как его? Пахомыч? Ага. Так вот, я решил, что с этого дня он в нашем дворе больше не появится. Вы же знаете мои связи. Мне ничего не стоит уволить любого. Не то что какого-то дворника. Но потом я замотался. Дела, знаете ли, дела… И забыл о нем. А зря…

- Вы сказали, что он мучал Вас? Как? Что он делает? – тихим шепотом спросила Вера.

- Показывает.

- Показывает? Что показывает?

- Он показывает ужасные вещи…

- Какие вещи он показывает? Ну говорите уже.

- Знаете, Верочка, - будто бы не расслышав волнения в голосе Веры, спокойно продолжил адвокат, - мне кажется он выбирает людей по-особенному, известному только ему, признаку, и тащит сюда. А уж здесь он показывает… Я думаю… Нет, я просто уверен, что мы с Вами у него не первые и не последние жертвы. Уж слишком у него всё слажено. И это место… Сколько ему лет? Чувствуете запах затхлости и старины. Это место было построено не год назад и, даже не в этом веке. Я прощупал стены. Они сделаны из камней, которые и отдаленно не напоминают кирпич.

Вера вздрогнула и поёжилась, представив себе «дворника», веками затаскивающих сюда людей и, вместе со своей вороньей стаей, пожирающего их. Вот чем он кормит свою ораву! Стоп, стоп, стоп… Не нужно раньше времени себя кошмарить и впадать в панику.

И словно бы, услышав ход ее тревожных мыслей, господин Нимержицкий заговорил снова:

- Вы спрашиваете, что он показывает? Мне кажется, что здесь всё индивидуально. Я не знаю, что видят другие. Но когда он появляется, то смотрит на меня своими красными глазами. Красный свет растет, растет…, и я вижу события всех дел, которые когда-то вел. Все они идут чередой, одно за другим. Но я вижу себя не адвокатом в суде, а непосредственно участником этих событий. Знаете, Верочка, скольких людей я защищал? Сотни. А сколько из них было порядочных? По пальцам сосчитать… В основном я защищал отъявленных подонков. Но они платили мне, и много платили. Что в наше время значит хороший, уважаемый адвокат? Это адвокат с такими связями, которые могут открывать любые двери, решать любые проблемы, даже самые, казалось бы неразрешимые. А для этого нужно как следует изваляться в грязи, закрыв глаза на такие, набившие оскомину, понятия, как «совесть» и «мораль». Как говориться, деньги не пахнут. А деньги – это и есть основной источник счастья. Вы видели моё авто?

- Да уж, - не скрывая очевидной зависти, выдохнула Вера.

- Вот! А Вы еще не видели мои апартаменты! Извините, так я называю свое скромное жилище.

- Скромное? – усмехнулась Вера, вспомнив, что господин Нимержицкий занимает весь этаж.

- О, моя дорогая, - мечтательно протянул Филипп Филиппович, - Вам бы посетить мой особняк в Майами и лицезреть содержимое его гаража. А всё это я заработал сам! Да, я люблю хорошо жить! И не просто хорошо, а на широкую ногу, не в чем, как говориться, себе не отказывая. А запросы у меня иногда ого-го! Почему Вы думаете, что в таком почтенном возрасте у меня нет ни жен (даже бывших) ни детей? А мне этого и не нужно. У меня есть я. Мне этого достаточно. Я забочусь о себе. Понимаете? О себе. Кроме меня этого никто не сделает.

- У Вас вообще нет никакой семьи?

- Семья? Я не знаю, что это. Есть у меня сестра и брат. Живут в каком-то Мухосранске. Я с ними давно не общаюсь. И не имею для этого никакого желания. Зачем мне чужая жизнь и чужие проблемы.

- Чужие?

- Ой, да не стройте из себя невинность, Вера, - взвился Нимержицкий, - Не такие мы с Вами и разные. Вы, я вижу, тоже хотите жить хорошо и для себя. Вот и пропадаете вечно на работе.

- Но у меня есть дочь… - заикнулась было Вера.

- Дочь? – усмехнулся Нимержицкий, - Это Вы про ту хм… хм…, так сказать, девочку, непонятно как выглядящую, с сигаретой в зубах и использующую матерную лексику почище любого пьяного мужика? Сразу видно, что дорогая матушка изо всех сил заботится о ней, давая лучшее воспитание и образование. Не смешите меня.

- Знаете что! – разозлилась было Вера. Но решив, что сейчас не то время и не то место, добавила, - Так что он Вам показывал?

= Многое, - на удивление спокойным голосом отозвался адвокат, - Ну вот Вам из последнего. Когда-то я вел дело сына одного из местных чиновников. Он со своими дружками, такими же отморозками, под наркотой, смеха ради, отловили какую-то бомжиху, избили до полусмерти и сожгли. Мало того, выложили свои похождения в интернет.

Веру от услышанного передернуло.

- Да, да, - словно почувствовав ее состояние, вздохнул адвокат, - мне тоже всё это было неприятно. Меня даже воротило от этих гаденьких мажоров, когда они на следующее утро, размазывая сопли и трясясь от страха, мямлили, что просто хотели пошутить. Пошутить? Пошутить?! Ну ладно, эмоции в сторону. Так вот, мне стоило больших трудов тогда прикрыть это дело. Удалить видео из интернета. Хорошо, что в то время он не был настолько популярен, как сейчас, и молодежь не сидела там сутками, делая бесконечные репосты. Вину я перевел на сожителя этой бомжихи, такого же опустившегося элемента. Что с ним стало потом, я не знал, в смысле меня это никак не интересовало. До этого времени…

Он вдруг замолчал, как будто собираясь с силами. А после тихо продолжил:

- Так вот, он вернул меня в то время, в те гаражи, куда малолетние ублюдки затащили эту женщину. Только я и был ею. Понимаете, Вера, я был той самой жертвой, над которой глумились эти подонки. Я слышал их издевательские голоса и мерзкий смех, чувствовал каждый удар и слышал ее мысли. Знаете, о чем она в тот момент думала?

Вера не ответила.

- «За что?»!

Вере услышала, как адвокат соскочил и быстро заходил в клетке:

- Я чувствовал, как на меня льют бензин, как чиркают зажигалкой. Боль, всепоглощающая боль… А я всё думаю: «За что?».

Он опять замолчал, тяжело дыша, и уже осипшим голосом продолжил:

- И тут я оказался на тюремной койке. Я закашливался, выплевывая с кровью свои легкие и думал: «За что?». Потом я умер. Следуя логике, это был сожитель той несчастной женщины, который умер в колонии от туберкулеза. И таких эпизодов у меня за это время было предостаточно. Но я держусь. Пока держусь.

Наступила тишина. Вера пыталась осмыслить все сказанное. Нет, это сон, дурной сон. Она зажмурилась. Открыла глаза. Темнота. Ущипнула себя. Больно. И она все там же в клетке, в темноте. А рядом сидит человек, рассказывающий то, что слушать просто нет сил. Да и человек ли это? Если Нимержицкий ждал сочувствия, то у Веры его не было. Она вдруг вспомнила ту несчастную женщину, выкрикивающую проклятия в сторону адвоката. Сейчас она была с ней солидарна. Но в данный момент ей нужна была информация, любая информация, чтобы выбраться отсюда.

- И что потом? - спросила Вера.

- А что потом? – вздохнул адвокат, усаживаясь на пол, - Я очнулся, а ОН стоял надо мной и смотрел на меня своим красным взглядом. Он каждый раз смотрит на меня, словно чего-то ждет. Будто я должен что-то понять. А что, ума не приложу. Каждый раз он качает головой и уходит, в окружении ворон. А потом снова возвращается… И так по кругу… Мне кажется, я начинаю сходить с ума. Я не знаю, что я должен понять. Я всего лишь хороший адвокат. Я всего лишь исполнял свою работу. Я…

Он не успел договорить, как вдалеке послышалось карканье.

- ОН идет! – испуганно взвизгнул адвокат и тяжело задышал.

Вера заметила, что вместе с голосами ворон слева от нее стал разрастаться красный свет. По мере его приближения, она смогла рассмотреть прутья своей клетки. Развернувшись в сторону адвоката, Вера наконец увидела его. Нимержицкий сидел на корточках, забившись в угол. Он был грязным, заросшим и сильно исхудавшим. Уткнувшись вниз головой, адвокат что-то испуганно бормотал. Вдоль клеток по коридору, со страшным криком, пронеслась стая ворон. Свет всё разрастался и, Вера зажмурилась. Вдруг всё затихло.

Дрожа всем телом, Вера медленно открыла глаза и, ее взгляд уткнулся в чьи-то ноги. Она медленно подняла взгляд и увидела ЕГО. Сейчас он выглядел иначе. Облаченный в черный костюм и в высоком цилиндре на голове он выглядел величественно и мрачно. Но это был он, Пахомыч. На его плечах и цилиндре примостились вороны. Они сидели тихо, не двигаясь, словно замороженные. Глаза «дворника» еле-еле поблескивали красным. «Пахомыч» смотрел на Веру пристально сверху вниз, будто изучая ее. Не выдержав, Вера закричала:

- Что Вам от меня нужно?! Чего Вы добиваетесь?!

От этого крика в соседней клетке взвизгнул и еще громче забормотал адвокат. Но «дворник» оставался непоколебимым.

- Чего Вам нужно?! – не унималась Вера, - Денег? У меня есть. Если будет мало, я найду. Сколько скажите, столько и отдам.

При этих словах «Пахомыч» поморщился, как от зубной боли.

- Умоляю… - простонала Вера, - У меня дома дочь…

И тут «Пахомыч» вздрогнул:

- Дочь…?- пророкотал он и стал медленно наклоняться к Вере.

По мере приближения, красный огонек в его глазах стал разгораться всё ярче, пока полностью не окутал веру. И она провалилась в красную мглу…

***

Приходила в себя Вера медленно. Голова гудела как чугунная. И еще эта зудящая боль в теле. Не открывая глаз, она сосредоточилась на своих ощущениях. Так. Она лежит на спине. Под головой ощущается что-то мягкое. Подушка. Но вот спина. Жутко болит и чешется спина и зад.

Вера застонала и открыла глаза. Она лежала на кровати в своей комнате. Но что это? Комната выглядела старой и запущенной. Кругом разбросанные грязные вещи, на стенах потемневшие от времени, засаленные обои. Сквозь пыльные, непонятного цвета шторы, которые были плотно задернуты, проникали опускающиеся сумерки. И запах. Что это за жуткая вонь? Моча? Или что похуже? Это пахло от нее! Снизу явно чувствовалась сырость. А жуткая боль внизу спины, это пролежни! О, Боже! Вера попыталась соскочить с кровати, но не могла пошевелить даже пальцем. Она попыталась закричать, но выходило лишь невнятное мычание.

Кто с ней это сделал? Почему с ней так обращаются? И где, в конце концов, Лиска? Потоку мыслей, рождающих в голове всё более жуткие картины, не было конца. Паника накрыла Веру с головой. И тут она услышала звук открывающейся входной двери. «Ну наконец-то! – вспыхнула надежда, - Кто-то пришел. Ей сейчас помогут!».

В коридоре послышался шум и грохот бутылок. Затем раздался хриплый, женский голос, отборным матом выражающий свое крайнее недовольство упавшей стеклотарой. Судя по звукам, женщина подобрала бутылки и двинулась на кухню. Зазвенела посуда. Снова мат. И на время воцарилась тишина. Вера вся сжалась от испуга. Кто эта женщина? Что она делает в доме Веры?

В коридоре раздались тяжелые шаги и, дверь в комнату Веры с грохотом распахнулась. Зажегся яркий свет и, Вера на секунду зажмурилась. Когда она открыла глаза, то в проеме двери увидела высокую полную женщину с сигаретой в руке. На вид ей было лет сорок. Но точно сказать было сложно. Так как на лицо была алкогольная деградация этой особы. Короткие рыжие волосы, уже подернутые сединой, были грязными и всклокоченными. Женщина пьяно пошатнулась, икнула и уставилась практически невидящим взглядом на Веру.

- О, маман! – ухмыльнулась женщина, - Не спишь? Правильно. Поговори с дочерью.

С дочерью?! Лиска?! Не может быть! Это пьяное и грязное существо не может быть ее дочерью! Только не это! Вера застонала.

- Что говоришь, мамуля? – пьяно усмехнулась женщина.

Потом, покачнувшись, направилась к стулу в конце комнаты. Скинув со стула какие-то вещи, она грузно плюхнулась на него, едва не завалившись на бок. Но удержалась. Найдя мутным взглядом Веру, Алиса затянулась сигаретой и выдохнув дым, хрипло засмеялась:

- Ах, да… Ты же не можешь говорить. Инсульт дело такое…А кто в этом виноват? Я? Бабушка? Мы же тебе вечно мешали жить. Нет, мамуля, во всех твоих бедах виновата только ты сама. Перенапряглась в погоне за хорошей жизнью? Или молодой любовник так загонял, в отеле с которым тебя и нашли еле живую? Он важнее нас был? Или нет. Он тоже был для тебя лишь интерьером. Очередной дорогой игрушкой, которую нужно оплачивать. Я и забыла. На первом месте у тебя ты со своими хотелками. Остальные так… Расходный материал…

Алиса опустила голову вниз и, Вере показалось, что она уснула. Но Алиса заговорила снова:

- Скажи мне, мамочка, где ты была, когда бабушка умирала? Где? Тебе соседи все провода оборвали. Но тебе же некогда. Ты такая занятая. А на похоронах бабушки на твоем лице была не скорбь. Нет. Там было такое облегчение, словно ты сбросила с себя непосильную ношу. Что ты сделала на следующий день? А? ты побежала к риелтору, чтобы скорее продать бабушкину квартиру.

В голосе Алисы послышалась неприкрытая горечь и обида. Она снова подняла на Веру голову и, теперь ее взгляд был более осмысленным. Она сощурила глаза и продолжила:

- И я тебе нужна была только для того, чтобы ткнуть мной в рожу папаше, который наигрался тобой и выкинул, как безродную шалаву. Ну что вы! Какой удар по самолюбию! И тут у тебя созрел план, родить ребеночка небесной красоты, говорящего на всех языках мира и имеющего, как минимум, три высших образования. И потом крутить им перед носом бывшего любовника. Вот смотри, дескать, что ты потерял. Но вышла осечка, - Алиса горько усмехнулась, - Дочка-то с браком родилась. Далеко не красавица и не умница.

Она кинула окурок на пол, затушив его ногой.

- Но я была твоей дочерью! Я всего лишь хотела, чтобы ты меня любила и заботилась обо мне, а не отмахивалась, как от назойливой мухи.

Вере было нестерпимо больно слышать эти слова. Что от нее хотела Алиса? Ведь она не голодала, не побиралась? У нее всё было, как у нормального ребенка. В чем она ее обвиняет?

Алиса закинула ногу на ногу и язвительно скривила губы.

- И что мы имеем сейчас? А мамуль? Ты лежишь здесь парализованная, не способная ни к чему. Теперь ты, мамочка, стала обузой для меня.

Алиса тяжело поднялась со стула и двинулась в направлении матери.

- А может мне не мучиться с тобой?

Она подошла вплотную к Вере, наклонилась к самому лицу, дыша многодневным перегаром, и вкрадчиво зашептала ей на самое ухо:

- Может подушку на лицо? Попридержать чуть-чуть, и все дела… Ты же сама меня учила: сам о себе не позаботишься – никто не позаботиться. Вот я и позабочусь о себе. Сниму груз с плеч. А? Как ты считаешь, мамочка? Там даже никто разбираться не будет. А я эту квартирку продам, куплю себе однушку и заживу на оставшиеся денежки, как человек.

У Веры перехватило дыхание. «Нет! Нет! - кричало всё внутри, - Я же твоя мать! Не делай этого!». Слезы брызнули у нее из глаз.

- Плачешь? – с усмешкой спросила Алиса, - Кого жалеешь? Дай угадаю… Себя. Опять себя!!!

- Ладно, не боись… - вдруг спокойным голосом продолжила Алиса, - Поживешь еще. Да и пенсия твоя мне лишней не будет. Кстати о пенсии. Ее же завтра принесут? Ага. Так что я спать, чтобы завтра как огурчик.

Алиса разогнулась и направилась к двери. В проеме она остановилась, развернулась к Вере и с издевкой бросила:

- Ну и вонища тут у тебя. Ты бы помылась что ли. Ах, да. ты же не можешь. Инсульт дело такое. Ну бывай, мамуля.

Свет погас и дверь захлопнулась.

***

Душимая слезами горечи и обиды, Вера зажмурилась. А когда открыла глаза, то обнаружила себя, лежащей на боку в клетке, заполненной красным светом. Над ней возвышался «дворник». Подняв на него глаза, Вера заметила, что он пристально смотрит на нее, словно чего-то пытается найти в ее взгляде.

- Ну что ты так на меня уставился? - не на шутку разозлилась Вера, - Что тебе от меня нужно? Решил мне показать, какая дочурка у меня выросла? Какое чудовище я породила?

«Пахомыч» молчал, всё также пристально глядя на нее.

= Причем здесь я? Плохие гены, дурная кровь и, чего там еще? Я не виновата, что моя дочь выросла такой скотиной. Я, как мать делала всё для нее: кормила, поила, советы давала.

При этих словах «Пахомыч» хмыкнул.

- И не надо ухмыляться! – не унималась Вера, - Как смогла так и воспитала. Хотя нужно было всё же сделать аборт.

«Пахомыч» укоризненно покачал головой и, уже через секунду, оказался за пределами клетки. Он развернулся и, окруженный воронами, пошел прочь по коридору.

- Эй! Не оставляй меня здесь! Меня будут искать! Эй!

Но «дворник» скрылся за поворотом, гомон ворон затих и, Вера оказалась одна в темноте.

- Филипп Филиппыч, - тихо позвала она.

В ответ была тишина.

- Господин Нимержицкий, Вы здесь?

Снова тишина.

Наверное, убил уже его. От этой мысли Вере стало плохо. Но, от всего пережитого, на Веру навалилась страшная усталость и, она провалилась в глубокое забытье.

Когда она очнулась, клетка вновь была заполнена красным светом. Вера даже не сомневалась, что ОН здесь, стоит прямо перед ней. Она повернула голову вправо. Соседняя клетка была пуста. Когда Вера подняла глаза на «Пахомыча», он уже наклонился над ней, окутывая красным светом. «Что на этот раз будешь показывать?» - промелькнуло у нее в голове и, Вера погрузилась в темноту.

***

Открыв глаза она увидела маму сидящую напротив. Мама была молодая и очень красивая. Она совсем забыла, какая красивая была мама… Ее глаза светились любовью и нежностью. Мама протягивала ко рту Веры ложку с вкусно пахнущей кашей, приговаривая: «За маму. За папу».

В кухню зашел отец. Папа… она и забыла, как он выглядел. Сейчас же он стоял прямо перед ней, высокий, большой и сильный. Он весело подмигнул Вере.

- Хомячишь, бельчонок? – улыбнулся он, погладив Веру по голове.

- Хомячит, - засмеялась мама, - Аппетит у нас ого-го!

И тут на лицо Веры стали падать капли воды. Она подняла голову вверх и увидела черные тучи. Посмотрев вперед, Вера обнаружила себя на кладбище, окруженная людьми, возле свежей могилы, куда уже опускали гроб. На плечо легла чья-то рука. Вера посмотрела в сторону. Это была мама. Ее лицо было осунувшееся и заплаканное. Она прижимала Веру к себе и повторяла:

- Ничего, Верочка. Мы справимся. Ведь у меня есть ты. Мне есть ради чего жить.

Вера вспомнила. Это похороны папы. Сколько же ей было лет, когда умер отец? Семь? Восемь?

Вере так захотелось поддержать сейчас маму, сказать что-то доброе, хорошее. Она попыталась отстраниться от мамы. Вдруг услышала мамин смех и подняла голову:

- Да не крутись ты так, егоза. Дай подол подошью.

Они с мамой стояли по среди комнаты в родительской квартире. Вера кружится в чудесном розовом платье и смеется. Мама, пытающаяся схватить ее за подол, тоже весело смеется. У Веры завтра выпускной. И платье нужно закончить. Мама. Она сама сшила это платье для Веры.

Вера вдруг остановилась и посмотрела на маму. Мама постарела, осунулась. Ее волосы поседели, а лицо покрылось морщинками. Вера вспомнила, что после смерти папы, мама работала на двух работах, чтобы прокормить себя и дочь. Но не разу Вера не услышала даже малейшего упрека, в том, как маме трудно и тяжело. Мама всегда была рядом, помогала и поддерживала. Она была не просто другом. Тогда для Веры мама была целой вселенной. Вот и сейчас, глядя на дочь, мама счастливо улыбалась. Как же Вера могла это всё забыть?! В какой-же момент сработал тот выключатель, который погасил всё самое доброе и лучшее в ней, оставив только место для всепоглощающего эгоизма.

Вдруг Вера заметила, что мам перестала улыбаться и стала оседать на пол.

- Мамочка! – бросилась к ней Вера, - Что с тобой?!

- Ничего, ничего, Верочка, - стала успокаивать ее мама, в то же время тяжело дыша, - Голова что-то закружилась. Принеси мне воды, дочка.

- Сейчас! – крикнула Вера и пулей помчалась на кухню.

Вбежав на кухню Вера увидела… маму… Совсем старенькую, седую и сгорбленную. Она сидела за кухонным столом с печальным лицом и что-то перелистывала. Вера подошла поближе и заглянула маме через плечо. Это был семейный альбом с Вериными фотографиями. Взглянув на лицо мамы, Вера увидела, что та грустно улыбается, с нежностью поглаживая морщинистой рукой фото дочери.

- Мамочка… - прошептала Вера, пытаясь положить руку на плечо мамы. Но не могла. Между ними словно стоял барьер. И тут мама покачнулась, схватилась за сердце и стала заваливаться на бок.

- Мама!!! – в ужасе закричала Вера, ринулась к матери и провалилась в темноту.

***

- Мама!!! Мамочка!!! – кричала Вера, заливаясь слезами.

Она всё также была в клетке, а над ней всё также стоял «Пахомыч», сверля ее внимательным взглядом.

Вера резко вскочила на наги и закричала, что есть сил:

- Мама! Там моя мама умирает!

В ответ лишь молчание.

- Выпусти меня отсюда! Мне нужно к маме! Ей нужна моя помощь!

Тишина. Лишь взгляд «дворника» стал более серьезней.

- Послушай ты, урод, если ты меня не выпустишь отсюда и, моя мама умрет, то клянусь, я перегрызу зубами эту клетку! Потом найду тебя, где бы ты ни был, и буду рвать на части, пока не сдохнешь! – полная решимости, кричала Вера, кидаясь на «дворника» и хватая его за лацканы пиджака.

Даже в своем безумии она заметила легкую улыбку на лице «Пахомыча». Он впился в нее взглядом и красный огонь стал разгораться в них.

- Пошел ты со своими глюками, урод! Там моя мама! – закричала Вера и провалилась в темноту.

Вера подскочила, как ужаленная. Она в своей комнате, на своей кровати.

- Мама, я иду! – закричала Вера, срываясь с кровати и несясь к входной двери.

- Что за шум? – выбежала из своей комнаты перепуганная Алиса.

- Бабушке плохо! – второпях сообщила Вера, наскоро обуваясь и хватая сумку.

- Я с тобой! – засуетилась Алиса, забегая назад в комнату, чтобы одеться.

- Жду в машине! - крикнула Вера, выбегая за дверь.

ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ…

- Да что ж, вы со мной, как с хрустальной вазой-то… - смущенно бормотала мама, когда Вера и Алиса помогали ей выходить из машины.

- Помнишь, что сказал доктор? – улыбнулась Вера, глядя на маму, - Никаких нагрузок и волнений. Даже малейших. Мы итак тебя чуть не потеряли. Если нужно, на руках тебя понесем. Правда, Алиса?

- Конечно! – заулыбалась дочь, подмигнув матери.

За то время, что Вера и Алиса ухаживали в больнице за бабушкой, дежуря по очереди, Вера очень сблизилась с дочерью и с ужасом осознала, сколько же времени она потеряла, гоняясь за мнимым счастьем.

- Верочка, а может быть я всё-таки к себе поеду? - робко спросила мама, - Ну что вам со мной возиться?

- Даже не думай.

Вера обняла маму.

- Теперь моя очередь заботиться о вас, - улыбаясь произнесла она, второй рукой обнимая подошедшую дочь, - А работать я теперь буду удаленно из дома. Если начальству не нравится, то идет оно лесом. Ничего, девчонки, всё у нас с вами будет хорошо.

Но что-то не давало Вере покоя. Что это? Тишина. Не было слышно ворон. Вера обвела взглядом двор. Ни одной вороны не было видно. Вера стала искать глазами дворника и увидела его. Но это был не Пахомыч. Невысокий седоватый мужчина средних лет неторопливо мел дорожку к дальнему подъезду. Вера посмотрела вглубь двора. Там, на скамейке сидел Лёнька и, всё также самозабвенно жуя, что-то бормотал себе под нос.

- Так, девочки, - развернулась она к маме и Алисе, - Вы идите к лифту и поднимайтесь в квартиру. А я подойду попозже.

И видя, как мама с дочерью неспеша направились к подъезду, Вера развернулась и пошла к скамейке, где сидел Лёнька.

- Привет, - поздоровалась она, присаживаясь рядом с пареньком, который будто бы и не заметил ее появления.

- Скажи, Лёня, а ты не знаешь, куда подевался Пахомыч?

Лёнька, глядя себе под ноги перестал бормотать, помолчал и тихо сказал:

- Молчун? Молчун ушел. Ему нужно к другим.

- Молчун? Ты его так называешь?

- Его все так называют, - промямлил Лёнька не поднимая глаз и доставая из пакета очередную булку.

И тут к ним подлетела долговязая ворона. Присев на край скамейки, пару раз каркнув, она, прихрамывая, двинулась в сторону жующего паренька, с намереньем поживиться сдобой.

Ленька вздрогнул, посмотрел на ворону и убрал руку с булкой в сторону.

- Э, нет, Филипп Филиппыч. Это моё. А тебя Молчун накормит. Потерялся что ли? Так он пошёл вон туда.

Лёнька махнул рукой куда-то в сторону. Хромая ворона секунды две потопталась на месте, громко каркнула и полетела туда, куда указывал Лёнька.

- Это Филипп Филиппыч? – не веря своим глазам, изумленно произнесла Вера.

- Ага, - спокойно сказал Лёнька, глядя вслед улетающей вороне, - Не понял он… Не захотел понять… Ну ничего, Молчун о нем позаботиться. Он о всех них заботиться. По-своему, конечно.

И неожиданно продолжил:

- У Молчуна есть старший брат, Проводник. Он хороший. Показывает людям путь. И есть младшая сестра, Возмездие.

Вдруг Лёнька повернул голову в сторону Веры. Его взгляд стал осмысленным и серьезным.

- А вот с ней никогда не нужно встречаться. Никому. Никогда, - зловеще прошептал он.

Затем его взгляд изменился, стал рассеянным. Лёнька опустил голову и опять что-то забормотал.

Вера поднялась с места и задумчиво пошла к подъезду.

***

Сидя на скамейке, Лёнька смотрел вдаль. Вдруг где-то громыхнуло. И небо стало затягивать черными тучами. Он посмотрел на небо и передернул плечами.

- Плохо… Очень плохо… - забормотал Лёнька.

Подхватывая пакет с едой, Лёнька засеменил к дому.

Во дворе уже во всю грохотал гром и сверкали молнии.

Уже подходя к своему подъезду, Лёнька вздрогнул и медленно развернулся. В конце двора он увидел темную женскую фигуру, освещаемую вспышками молний.

- А этой что здесь нужно? – задумчиво произнес Лёнька, поежился и открыл дверь подъезда.

Поднимаясь по лестнице, Ленька не переставал бормотать:

- Плохо… Совсем плохо…

История о Проводнике в цикле "Дом у дороги":

Ванька.

  1. https://pikabu.ru/story/dom_u_dorogi_tsikl_rasskazov_1_vanka__chast_i_9808862?utm_source=linkshare&utm_medium=sharing

  2. https://pikabu.ru/story/dom_u_dorogi_tsikl_rasskazov_1_vanka__chast_ii_9808922?utm_source=linkshare&utm_medium=sharing

    Любаня.

  3. https://pikabu.ru/story/dom_u_dorogi_tsikl_rasskazov_2_lyubanya__chast_i_9814661?utm_source=linkshare&utm_medium=sharing

  4. https://pikabu.ru/story/dom_u_dorogi_tsikl_rasskazov_2_lyubanya__chast_ii_9814692?utm_source=linkshare&utm_medium=sharing

    Адвокат.

  5. https://pikabu.ru/story/dom_u_dorogi_tsikl_rasskazov_3_advokat_9823482?utm_source=linkshare&utm_medium=sharing

Показать полностью
131

Вороны (часть I)

Вороны (часть I)

От автора: ОН идет. Оглянитесь, ОН уже рядом. ОН пришел за вами. Что же ОН увидел в вас?

Утром Веру разбудили вороньи крики, резко и бесцеремонно вырывая ее из объятий сна. Это не было одиночным карканьем, лениво «переговаривающихся» между собой птиц. Этот жуткий ор множества вороньих глоток раздался внезапно и, мгновенно разросся в сводящую с ума звуковую вакханалию. Крики этих пернатых тварей становились просто нестерпимыми. Казалось, они вопят у самого уха. «Когда же эта пытка кончится?» - простонала про себя Вера, натягивая на голову одеяло. И тут она вспомнила, что форточка в ее спальне открыта. В еще не полностью проснувшемся мозгу женщины пронеслась картина, как в открытую форточку залетают вороны и начинают ее неистово клевать. Это зрелище было настолько ярким и пугающим, что Вера, соскочила с кровати и метнулась к окну, с твердым намереньем закрыть эту чертову форточку.

Рывком отдернув штору и потянувшись было к форточке, Вера замерла на месте… Недалеко от ее окна рос высокий тополь. Еще вчера она любовалась молодыми весенними листочками, робко пробивающимися под майским солнцем. Сейчас же, в предрассветной мгле, он был весь усеян сидевшими на ветвях воронами. Сколько их? Десятки? Сотни? Зрелище было жуткое. Перед глазами Веры было не дерево, а чудовищный монстр, хаотично шевелящийся своей серо-черной массой и безумно вопящий сотнями голосов. Приглядевшись, Вера смогла рассмотреть очертания птиц. Сидя на ветках, они не переставали двигаться, хлопать крыльями и дико орать. Но самое страшное, Вере чудилось, что они все, как один, уставились именно на нее и кричали именно ей, будто выплевывая проклятья. От этой мысли волосы зашевелились у нее на голове.

- Пошли к черту, мразоты! – зло (а скорее испуганно) крикнула Вера воронам, захлопывая форточку и задергивая назад шторы.

Отвернувшись от окна и, пытаясь хоть немного успокоиться, Вера закрыла глаза, пару раз глубоко вздохнула, задерживая воздух в легких. Но голова по-прежнему гудела, сердце колотилось, как бешенное. В общем, утро и, кажется день, были безвозвратно испорчены. Вера взглянула на часы. Начало шестого. Чтоб тебя! Еще спать и спать до семи! Пока она была погружена в свои безрадостные мысли, крики за окном стали тише и, словно по команде, стали удалятся. Вера подошла к окну и, осторожно отодвинув край шторы, взглянула в окно. Ни одной птицы на дереве не было, а где-то вдалеке раздавались одиночные крики удаляющейся стаи.

Облегченно выдохнув, Вера накинула халат и, непрерывно зевая, побрела на кухню. Пройдя на цыпочках мимо комнаты дочери, чтобы не разбудить ее, она зашла на кухню, опустилась на стул и задумалась. Эти вороны появились не сейчас и не вдруг. А когда? Вера начала вспоминать и… Да! Точно! Вороны в их дворе появились с приходом их нового дворника месяц назад. Пахомыч, кажется… При воспоминании о новом дворнике Вера вздрогнула и невольно поежилась. Жуткий тип. Высокий, под два метра ростом, угловатый, с длинными, как у орангутанга руками, оканчивающимися огромными кистями рук, больше напоминающими молоты, нежели ладони обычного человека. Издалека он походил на огромного богомола. Его череп был абсолютно лысым, плотно обтянутым серовато-бледной кожей. Но самым жутким было его лицо, если его можно было так назвать. Оно было массивным и вытянутым, словно кто-то взял два лица и, откидывая ненужные детали, небрежно скомкал их в одно, пытаясь придать ему боле-менее естественную форму. Густые, как у филина, седые брови нависали над маленькими, глубоко посаженными черными глазами. Огромный горбатый нос и прорезь губ, всё время плотно сжатых, завершали жуткий образ данного субъекта. Сколько ему лет на вид? От пятидесяти до бесконечности. Всегда угрюмый и молчаливый. На приветствия жильцов только махает головой и что-то бубнит себе под нос. И всегда в окружении этих долбанных ворон. Интересно, чем он их всех кормит? И Вере кажется… Нет, она просто уверена, что их становится всё больше. Будто этот Пахомыч притягивает всех ворон города. Жил Пахомыч в подвальном помещении, оборудованном под дворницкую. Она всегда была заперта: днем снаружи, ночью изнутри. Никто из жильцов двора ни разу даже не заглядывал туда. Может надобности не было. А может и дворника побаивались. Его тяжелый взгляд мог кого угодно пригвоздить к земле. Но самое интересное было в другом. Весь день по двору сновали вороны. Они были везде: на деревьях, проводах, лавочках, кружили возле детской площадки. Некоторые мамочки, боясь за своих чад, уводили их играть в соседние дворы. Но, как только поздно ночью, Пахомыч заходил в свою коморку, вороны исчезали, словно их и не было. А когда он рано утром выходил из своей подсобки, вороны, как по волшебству, появлялись снова, будя своими криками жильцов.

Эта пернатая свора итак раздражала Веру, доводя ее до бешенства, но сегодняшний случай положил конец ее терпению. И она твердо решила, что сегодня обязательно позвонит в Управляющую компанию и потребует избавиться либо от ворон, либо от дворника, либо от них, вместе взятых. В конце концов, она добросовестно платит квартплату и имеет полное право на комфорт и тишину. Из раздумий ее вырвал звонок мобильного телефона. Звонила мама.

- Алло.

- Верочка, здравствуй, - услышала она приглушенный голос матери.

- Здравствуй, мама, - устало ответила ей Вера.

- Вот решила с ранья тебе позвонить, пока ты еще дома. А то потом до тебя не дозвониться.

- Мам, ну ты же знаешь, что скоро лето. У нас в турагентстве сейчас такая запара, присесть некогда.

- Ну да, ну да… - удрученно вздохнула мама, - Ты хоть скажи, как вы там?

- Всё нормально, мам. Ты как?

- Потихоньку. Заглянула бы ко мне, хоть на минутку. Столько времени тебя не видела. Хоть обнять тебя перед…

- Ой, мам! – прервала ее на полуслове Вера, - Перед чем? Заканчивай себя хоронить. Ты еще всех нас переживешь.

- Ну да, ну да… - торопливо пролепетала мама, - Ладно, дочка, не буду тебя отвлекать. Поцелуй за меня Алисочку.

- Пока, мам, - закончила разговор Вера и раздраженно бросила на стол телефон.

Опять эти попытки вызвать к себе жалость! Болеет она! Приезжайте и сидите возле нее. А когда? Вера итак, как белка в колесе. Кто бы ее пожалел. То работа, то курсы, то командировки, то салоны и фитнес. А как же. У нее работа такая. Профессионализм и внешность – наше всё! Через месяц в соседнем микрорайоне открывается новое отделение и, в главном офисе ей намекнули, что при хорошем раскладе, ее могут назначить директором. «При хорошем раскладе», это значит, что нужно поднапрячься. Куда уж больше! Вера удрученно опустилась на стул. Ей всего тридцать четыре года, а личную жизнь наладить некогда. Вот и вчера она познакомилась в ресторане с таким мужчиной! Он оставил ей номер телефона и настоятельно просил позвонить ему. А когда?

***

- Кто звонил?

На кухню, сонно потягиваясь и зевая, ввалилась Лиска. Еще один хомут на шее. Это здоровая четырнадцатилетняя девица, с пирсингом и ярко-розовыми волосами была плодом мимолетной связи Веры с женатым мужчиной, который, узнав о беременности молодой любовницы, свалил в туман. И сейчас, глядя на то, как растрепанная Лиска плюхнулась на стул рядом с ней, Вера в очередной раз задала себе вопрос: «На хрен я ее оставила? Жила бы сейчас без проблем». Поначалу, когда Стас, узнав о ее беременности, заявил ей, что либо Вера делает аборт, либо они расстаются, она твердо решила, что, назло ему, родит и вырастит идеального ребенка, который, через много лет, проходя мимо отца, может плюнуть тому в морду. Вот и родила. Но растить ребенка оказалось не самой простой задачей и, Вера очень быстро сдулась, пустив воспитание дочери на самотек, посчитав, что и так ее поит, кормит и одевает. А остальное сделают гены. Она ведь смогла выбиться в люди. Да и папашка Алисы, хоть и редкостный мерзавец, но мужчиной был умным и пробивным. Но судьба распорядилась иначе. В отличие от своих родителей (Вера была высокой жгучей брюнеткой с модельной фигурой, а Стас красивым, спортивным блондином) Лиска внешними данными похвастаться не могла. Росла она рыжей, здоровой девахой с лицом и фигурой, больше напоминающими гренадера, чем то нежное и прекрасное создание, коим Вера хотела в будущем ткнуть в нос папашке предателю. Вере иногда даже казалось, что в роддоме ей подменили ребенка. Училась Алиса плохо, уроки прогуливала, одевалась как попало, а последние ее увлечения пирсингом и тату, буквально сводили Веру с ума. На все увещевания матери, хоть немного заняться своей внешностью, Алиса лишь огрызалась и хамила. Шлялась где-то до поздней ночи. Пару раз Вера унюхала от дочери запах табака. А месяц назад, когда поздно ночью она зашла в комнату спящей Алисы, то там стоял устойчивый запах перегара. Тогда Вера не стала устраивать скандал и отчитывать дочь. «Хрен с ней, - подумала Вера, - всё равно из нее ничего путного не вырастет». Школьный психолог сказал Вере, что таким поведением Алиса добивается её внимания. И этой нужно внимание! Сговорились что ли?

У Веры были другие планы и задачи. Сейчас основной ее заботой была она сама. Ей так хотелось всего: огромной квартиры в центре с прислугой, богатый гардероб, отдых на море, поездки на шопинг за границу, красавец мужчина в постели. А что? Себя нужно любить. В конце концов, в этом мире единственным человеком, с которым ты будешь с рождения и до самой смерти, являешься ты сам. Ведь она ни у кого ничего не просит, не ворует. Вера честно и много работает. Но сколько же ей сил все это стоит! А эти всё ноют и внимания требуют! А она? Как же она? Кто ее пожалеет и позаботиться о ней? Вере так стало жалко себя! Аж до слез.

- Бабушка твоя звонила, - резко ответила дочери Вера.

- Что говорит?

- Опять причитать начала. Я слушать не стала.

- Знаешь, мам, - голос Алисы стал серьезным, - бабушкина соседка, тетя Клава, звонила мне пару дней назад. Она говорит, что бабушке совсем плохо. Скорую по два раза на день вызывают. Может в больницу ее нужно, чтобы проверили?

- Ой, не сочиняй ты. Бабуля твоя, на старости лет, стала как малый ребенок. Напридумывала себе болячек и дергает всех, чтобы бегали к ней и нянчились.

Потом, словно спохватившись, спросила:

- А почему тетя Клава тебе звонила, а не мне?

- Она и тебе звонила. Только ты трубку не берешь.

- Ладно, - взглянув на часы, соскочила со стула Вера, - Я уже опаздываю. Позавтракаешь и в школу. И только попробуй опять прогулять уроки. Я больше в школу позориться не пойду.

Алиса взглянула на пустой стол и с сарказмом сказала:

- Что-то я сытного завтрака не вижу.

- В холодильнике поищи.

На выходе из кухни, Вера повернулась и, с насмешкой глядя на дочь, добавила:

- А вообще, кому-то давно пора забыть о холодильниках и заняться собой. А то скоро в дверь не пролезешь.

Видя, как гневно засверкали глаза дочери, Вера, злорадно улыбнувшись про себя, направилась в ванную.

***

Еще в подъезде, Вера опять услышала эти мерзкие крики ворон. А выйдя на улицу, она увидела, что вороны кружили возле детской площадки, где в центре с метлой в руках стоял дворник, а рядом с ним крутился Лёнька.

Ленька был восемнадцатилетним умственно отсталым пареньком. Жил он в Верином подъезде вместе с матерью. Парнем он был спокойным и никому не докучал. Сидел с утра до вечера на дальней лавочке с пакетом еды и хмуро разговаривал сам с собой, методично жуя. Но с появлением Пахомыча, Ленька словно ожил. Стал крутиться возле дворника, что-то ему рассказывал, улыбаясь. Иногда даже громко смеялся. Лёнька был единственным во дворе, кто не сторонился нового дворника, а даже был рад его появлению. Пахомыч же, слушая Ленькин лепет, хмыкал и махал головой.

За Верой угрюмо плелась Лиска.

Идя к своей машине Вера услышала позади себя голос дочери:

- Мам, может быть съездим к бабушке…

И тут Веру прорвало. Не зная почему, она резко развернулась к Лизе и зло зашипела той в самое лицо:

- Сколько?

- Что сколько? – опешила Лиза.

- Сколько вы с моей матерью еще будете играть на моих нервах?! Я! Бабашка! Снова я! Снова бабушка! Этой внимание удели, о той позаботься! А я?! Обо мне кто-нибудь думает вообще?! Обо мне кто-то собирается позаботиться?!

Последние слова Веры звонким эхом пронеслись в утренней пустоте двора. Даже не глядя на изумленное лицо дочери, Вера развернулась на каблуках и зло зашагала к машине.

И тут, уже подходя к автомобилю, Вера заметила, что дворник, словно что-то почувствовал, замер и, медленно повернув голову в ее сторону, посмотрел в упор на нее. В тот же миг вороны, перестав кричать и сновать туда-сюда, замерли и, словно по команде, развернулись к ней. Вера готова была поклясться, что глаза дворника сверкнули красным! Не помня себя от ужаса, она рванула на себя дверцу автомобиля, прыгнула на сидение и дрожащей рукой завела двигатель.

Выезжая со двора, Вера наткнулась взглядом на темно-синий «Мерседес». Этот дорогущее авто принадлежало Филиппу Филипповичу Нимержицкому, известному адвокату, проживающему в их дворе. Высокий, худощавый, с копной седых волос, в элегантном костюме и с неизменной тростью в руке, господин Нимержицкий занимал все квартиры на площадке на последнем этаже дома, объединив их в одну. В детстве у него была какая-то травма ноги. С тех пор он немного прихрамывал. Встречаясь с Верой, Нимержицкий всегда вежливо здоровался и делал ей легкие, ненавязчивые комплименты, чем поднимал Вере настроение на целый день. Но дней десять назад случилась неприятная история.

Когда утром Филипп Филиппыч уже садился в свой автомобиль, к нему, словно из неоткуда, подлетела молодая женщина в траурной одежде и с заплаканным лицом. В руках у ней был портрет маленькой девочки в черной раме.

- Подонок!!! – кричала она, тыча портретом ребенка в лицо адвоката и хватая того за рукав, - Взгляни! Взгляни на нее! Ее больше нет! С твоей подачи это чудовище на свободе! А моей малышки больше нет!

Адвокат, как мог, пытался высвободиться от рук разъяренной женщины, увещевая ее, что это не его вина и, так постановил суд.

- Суд?!!! Суд говоришь?!!! – не сдавалась убитая горем мать, - Когда это пьяное и обнюханное животное сбило мою девочку, все доказательства были на лицо! Всё было: и медицинское освидетельствование этого гада, и очевидцы так называемой аварии, а по сути убийства ребенка! Куда всё исчезло? Испарилось на твоем суде? А все дело в том, что тот подонок богат, как черт. А ты за деньги готов душу продать! Ты ее и продал! – она буквально выплевывала обвинения в лицо опешившего Филипп Филиппыча, - Это ведь ты постарался, подкупая всех и вся, чтобы скрыть улики и развалить дело! Тебя же заботит только своя шкура! Ты ведь заботишься только о себе!

Отбиваясь от несчастной женщины и втискиваясь в салон автомобиля адвокат наконец выпалил:

- Знаете что, дорогуша! Забота о себе не менее важная вещь, чем забота о других. И Вам я настоятельно рекомендую подумать о своем здоровье и обратиться к психиатру.

- Будь ты проклят… – простонала в ответ раздавленная горем женщина.

Кое-как ему удалось освободиться от разъяренной фурии, сесть в машину и захлопнуть дверь. Но вслед ему неслось: «Будь ты проклят!».

Вера вдруг четко вспомнила, что в тот раз, дворник, спокойно подметающий двор, также остановился и пристально посмотрел на отъезжающую машину адвоката. И вороны тогда тоже умолкли… От чего проклятья, звучащие в полной тишине, казались до дрожи жуткими.

И вот уже неделю Вера не видела господина Нимержицкого. А его автомобиль сиротливо стоял во дворе.

День у Веры выдался очень тяжелым: запарка на работе, непрекращающиеся звонки материной соседки, на которые Вере просто некогда было отвечать. Или она для себя так решила, что некогда… В конце концов, мать там не одна, есть соседи, раз названивают. Плюс ко всему под вечер позвонили из школы. Лиска, гадина такая, подралась с каким-то мальчишкой. Дожили…

Уже заворачивая во двор, Вера увидела жуткую картину. Все вороны, пригретые дворником, кружили словно улей по пустому двору. Они кричали так, что, казалось, никакие сирены не смогли бы их заглушить. Их крики сверлом врезались в мозг. Но самое странное было то, что никого из соседей не было видно. Неужели никто не вышел и не возмутился данным безобразием? Ну раз все настолько трусливы, чтобы сделать хотя бы одно замечание этому Пахомычу, то Вера не из пугливых.

Припарковавшись, он вышла из машины и стала искать глазами дворника. Но его нигде не было видно. И тут Вера заметила, что дверь в дворницкую была приоткрыта. Не секунды не сомневаясь, она решительно направилась туда. Но чем ближе она подходила к каморке, тем сильнее стучало ее сердце. Что это? Простой страх? Предостережение? Предчувствие опасности на уровне первобытных инстинктов? Вера остановилась возле самой двери, перевела дыхание и прислушалась. Да что тут услышишь в таком шуме! Она резко выдохнула и рванула дверь на себя.

Внутри было темно.

- Есть кто?! – крикнула Вера в темноту.

Тишина.

- Эй, Пахомыч! Простите, не знаю Вашего имени, Вы здесь?

Тишина. Выудив из сумочки телефон и включив на нем фонарик, Вера обвела светом коморку. Ничего особенного. Комнатушка небольших размеров была завалена метлами и граблями. Здесь же, на вбитых в стену гвоздях, висели пару «желтух» и телогрейка. В углу стоял небольшой столик с табуретом. «Не похоже, чтобы здесь кто-нибудь жил…» - подумала про себя Вера и осторожно сделала первый шаг. Как только она вошла внутрь, дверь резко захлопнулась, пол под ногами исчез и, Вера полетела в темноту.

Продолжение следует...

Показать полностью 1
183
CreepyStory

Идентификация Бори. Финал

Идентификация Бори. Финал

Идентификация Бори. часть-2

В ресторане “Вепрево колено” спешно переоборудованным под оперативный штаб Восьмого отдела проходил допрос двух особо опасных преступников. Допрашивал лично Николай Николаевич; фамилия… вырезано цензурой.

Особо опасные преступники в лице Валерия Васильевича; фамилия…вырезано цензурой и Денис; отчество и фамилия…вырезано цензурой вели себя крайне прилично, пытались плакать и каяться в тщетных попытках снискать снисхождение перед неумолимой рукой закона.

— Да Николай Николаич! Не при делах мы! В который раз вам, русским языком! — стонал Валера картинно ломая руки. Он бы сделал и больше если бы не заговорённые костяные наручники и десяток снайперов с транквилизаторами наготове, поэтому старался более всего давить на жалость.

— Валер Васильевич…Вам и вашему другу будут предъявлены обвинения по таким статьям как терроризм, вандализм, похищение граждан Российской федерации, государственная измена, разглашение гостайны, сотрудничество с иностранным потусторонним государством, к этому добавится преступление против собственности, что в сумме будет тянуть примерно на пожизненное и посмертное заключение без права на подачу апелляции, звонков и адвоката.

— Нормально ты чешешь! Мы благонадёжные граждане! У нас есть права! Мы вас сами позвали на место преступление, а вы нам сразу руки крутить? Чем вы тогда от обычных ментов отличаетесь? Где ваш разум? Где логика? Вы нас должны защищать, а не сажать в тюрячку при первом удобном случае!

— Я с вами на - ты, ещё не переходил. Я тут, как лицо официальное. Сядьте на стул и не махайте руками, — грозным голосом потребовал Николай Николаевич.

— Буду махать! Мы тебе уже сто раз сказали: в баре мы были, в двух кварталах напротив. Когда увидели воронку на месте небоскрёба то сразу сигнализировали вам! — возмутился Валера, но на стул сел и нахально закинул ногу за ногу.

— И это очень хорошо, что вы не покинули место преступления, а сами захотели сдаться властям. Напишем явку с повинной и я вас отправлю в турне, — холодно кивнул Николай Николаевич.

— В какое турне? — удивился Валера.

— В подводное. Вы про Марианскую впадину слышали? Там, на дне, очень хорошо в это время года. Покормите рыбок, отдохнёте…До второго пришествия. Будем бумагу подписывать? — Николай Николаевич помахал у него перед носом чистым листом бумаги.

— Да пошёл ты! Пиши, что хочешь. У тебя, против нас, ничего нет. Мы, значит с нечистью боремся, а наш великий Восьмой отдел, эту нечисть покрывает. Прям всё как в жизни. Гражданин сообщает о преступлении, приезжает полиция и арестовывает его, потому что им впадлу искать настоящего преступника. Кто сообщил — то и виноват. А потом шелковые носки, песок, угрозы бутылкой из под шампанского. Мы всё это знаем, ты нас ещё в пресс-хату посади, с уркаганами. Мы всё стерпим. Мы же честные граждане, — злобно пробурчал Валера пытаясь скрестить на груди свои руки. Кандалы очень мешали. Хорошие наручники. Нужно не забыть их украсть.

— Боюсь, для уркаганов это может кончится очень печально. Наши родные тюрьмы вам не подходят, только импортные. Ещё, РосКосмос обещал нам новую тюрьму на орбите, но пока они достроят…Эффективнее было бы вас посадить в одноразовую ракету и запульнуть прямо на Солнце. Видит Бог, Валерочка, мы вас туда депортируем, не доводи до греха! Лучше скажи мне правду иначе: космодром, ракета, неудачный запуск, Земля в иллюминаторе, а потом Тихий океан и медузы. Ты намёки понимаешь или тебя полонием накормить?

— Спасибо, я недавно плотно поужинал. Итак я начну заново. Мы, с моим товарищем Денисом, весь вечер играли в карты с двумя подозрительными типами и проиграли все наши личные деньги, в баре, который находится на углу между Менделеевской и Станиславской. Этого никак не могло быть поскольку мы с моим другом очень хорошо играем в карты, вы же знаете. Да, в процессе игры мы употребляли алкогольные напитки и трогали за круп официанток…Денис точно лапал…И долапался до того, что одна из официанток предложила ему интим. Ну, любовь, страсть, все дела, но я не об этом. У граждан игравших с нами были при себе перстни, которые чуть позднее, когда я пробле…посетил туалет и послушал как сопят в соседней кабинке молодые разгорячённые тела…Нет Денька, вот серьёзно, на унитазе же неудобно, мог бы и номер в гостинице снять…

— Так мы все деньги же проиграли, — вздохнул молчавший всё это время Денис.

— Да…— опомнился Валера. — Вернёмся к деньгам. Я проиграл два чемодана и положа руку на сердце, я не планировал ничего такого. Я просто хотел выяснить куда эти двое попёрлись с моими деньгами. Да я и в мыслях не имел ничего против того что бы их ограбить и вернуть деньги обратно! Они же жулики! А после того как я опознал при помощи… Некоторых личных элементов антинаучной любительской магии в этих двоих иностранного демона Зурила и одного из директоров Трахвестбанка, так это и вовсе стало для меня делом чести. Я отважно ворвался в кабинку где мой друг предавался сомнительным утехам с…Кстати, титьки у неё зачёт…Деня, твой выбор одобряю…

Николай Николаевич предупредительно кашлянул, а Денис густо покраснел и Валера снова вернулся к рассказу:

— В общем, я вытряхнул напарника из кабинки, втряхнул его в штаны и коротенько обрисовал ситуацию. Мы извинились перед дамой…Руссо-туристо! Облико-морале! До свадьбы ни-ни! Ну вы понимаете…И бросились в погоню. Ну вы же сами на этого Зурила много лет охотитесь, а тут такой случай. Разумеется, мы первые хотели обломать ему рога и заполучить их в качестве законных трофеев, а вовсе не с целью наживы или перепродажи как вы сейчас, наверно, подумали. Мы просто хотели восстановить справедливость. Устроить Божью кару и Аутодафе если наш противник будет активно сопротивляться. Но мы не успели. Они вошли в двери небоскрёба принадлежавшего Трахвестбанку. В головной офис…Ну вот где воронка, через дорогу, сами видите. Всё что мы успели сделать так это запульнуть бутылку в голову директора Трахвестбанка. Там всё равно, этих директоров целая куча. Одним больше — одним меньше. А Зурил погрозил нам кулаком и затащил тело директора в здание, после чего небоскрёб окутало красивым голубым…свечением или, если хотите - светом. Ну и мы тоже, рты раззявили, очень красивое зрелище. И тут небоскрёб — хлобысь! И исчез. Мы, тогда затылки почесали и сразу позвонили вам, — закончил рассказ Валера.

— И это всё? — ледяным голосом спросил Николай Николаевич.

Валера и Денис переглянулись.

— Ну…почти, — пробормотал Валера.

— Какие молодцы! — Николай Николаевич демонстративно всплеснул руками. — А знаете что? А я не буду вас пытать и применять законные методы полиции такие как шампанское или наркотики в правый карман. Вас даже не будут бить, как бы вам этого не хотелось. Я просто обращусь к детектору лжи, который сидит рядом с тобой Валерочка и мне этого будет достаточно. Денис?

— Да? — Денис поднял голову.

— Это вы сделали?

— Да.

— Вот видишь. Признание получено. Твой дружок никогда не врёт, — Николай Николаевич обвинительно ткнул в сторону Валеры указательным пальцем. — Вот и всё. Будем шить дело. За исчезновение небоскрёба со всеми, кто там внутри, а их там на минуточку, почти семьсот человек было, вам воздасться по всей строгости. Тем более, что поблизости от остатков фундамента мы обнаружили пентаграмму с характерными следами её применения.

Валера и Денис переглянулись после чего Валера ехидно заметил:

— Так в эту игру можно играть вдвоём. Наш, Дениска никогда не врёт и ты сам это только что подтвердил. Итак — Денис?

— Да? — спокойным голосом ответил тот.

— Мы виновны в исчезновении небоскрёба?

— Нет.

Николай Николаевич выпучил глаза и попытался возразить. Валера погрозил ему пальцем и продолжил спрашивать:

— Денис? Мы виновны в исчезновении сотрудников Трахвестбанка? Мы виновны в сговоре директоров с заграничной потусторонней сущностью, которую называют Зурил? Мы имеем хотя бы косвенное отношение к их сделкам и торговле душами сотрудников? Мы оказывали им посреднические или иные услуги?

— Нет. Мы узнали обо всём этом только вчера, а как узнали сразу поспешили сообщить непосредственно Николаю Николаевичу, — ответил Денис.

— Вывод какой? — спросил Валера обращаясь ко всем присутствующим.

— Ментовской беспредел. Нужно подавать в суд за клевету и попытку ложного обвинения, — тихо произнёс Денис. Николай Николаевич побагровел.

— О! Даже детектор лжи вас ругает! Плохо работаете — проедаете наши налоги! — победоносно произнёс Валерий Васильевич.

Николай Николаевич тяжело вздохнул. Махнул рукой снайперам, что бы те расслабились и убрали оружие, а потом, сам, лично прогулялся до барной стойки и принёс две кружки янтарного пива. Затем он уселся на свободный стул и наблюдая как подозреваемые пьют задумчиво произнёс:

— Вот скажите на милость: почему если где-то происходит катастрофа то сразу появляетесь - вы? Мне иногда проще думать, что избавь я наш грешный мир от вашего присутствия и катастроф будет значительно меньше. Вы как коты Шредингера - всегда в одном шаге от беды. Причём от беды, которая уже произошла, а не произойдёт — вот в чём загвоздка?

— Николаич? А себе чего не наливаешь? Вы же сейчас тут на правах законных оккупантов? — вместо ответа поинтересовался Валера.

— Я на работе, в отличии от некоторых прохиндеев. И даже не думай спереть костяные наручники. Они, за музеем исторических артефактов числятся. А тамошний музей, сам знаешь, давно твой череп хочет себе на память, — ответил Николай Николаевич.

— Ммм, не может простить, что я её бросил. До сих пор обижается. Хорошее пивко, холодненькое, — причмокнул языком Валера и отдал назад пустую кружку.

— Что там с пентаграммой? — спросил Николай Николаевич.

— Мы отправили в потусторонний мир своего агента. Скоро должен вернуться, — ответил за Валеру Денис.

— С какой целью?

— С обычной. Небоскрёб на место поставить и людей спасти, но боюсь, с последним, изначально была проблема, — добавил от себя Валера.

— Сговор на души? — уточнил Николай Николаевич.

— Хуже. Они все подписывали контракт при трудоустройстве. А там, мелкий шрифт, никто же его не читает. Все они - законная добыча Зурила. А за это демон выдал директорам волшебные перстеньки исполняющие желания. Обычный бизнес.

— Хороший подарочек под Новый год, — буркнул Николай Николаевич.

— Так может снимите? Раз уж с собой взять нельзя? — Валера улыбнувшись показал скованные запястья.

Сотрудники Восьмого отдела полностью оцепили периметр вокруг котлована. Через некоторое время котлован обнесли синим забором, строительными лесами и подогнали различную технику. А ещё через час, на месте котлована появилась реалистичная голография — небоскрёб в полную величину. К тому времени в штабе через дорогу все, включая снайперов, уже успели основательно нализаться. Николай Николаевич икал над тарелкой с сушёными брецелями и предлагал своим собутыльникам заказать нормального повара, а то — жрут всякую дрянь! Ну невозможно же приличным господам на службе давиться какими то крекерами.

— Николаич, мы же на службе, — покачиваясь отвечал пьяный в дым Валерий Васильевич. — Где твой мундир офицера? Пропил? Никому нельзя, ик, пить пока я не получу назад свои два чемодана денег.

— Ну хотя бы, ассортимент сменить. Вот ты…А где Денис? Денис?!! А, вот ты где…под столом спишь. Денис, ты будешь горячее? Я сейчас позвоню куда следует и мы… — требовал Николай Николаевич вытаскивая из под стола прикорнувшего Дениску.

— Не женюсь я на ней. Хоть режьте. Валера сказал… До свадьбы ни-ни, — бормотал спросонья Денис.

— Праильно! Кто ж в Новый год женится? В рождество и поженим. У меня такая особа на примете есть. Дочка генерала Лисенко. Деня, хочешь быть зятем самого генерала? А? — соглашался Николай Николаевич.

— Согласен. Будем женить Дениску. И неча там торопиться. Деня ты запомни: на святки только волки женятся…Эм, а там многа дают за генеральскую дочку? — уточнил Валерий Васильевич.

— Консервный завод и ещё там…пару нефтяных вышек, по мелочи, но не это главное. Она же хозяйственная! Деня за ней, как за каменной стеной…на вилле в Италии. Нет, вы как хотите, а я пойду закажу нам жареного барана, — махнул рукой Николай Николаевич и пошёл отдавать приказания.

— Деня, барана будешь? — спросил Валера захрапевшего друга.

— Т-ты больной…совсем. Я натурал… — приходя в себя ответил Денис.

— А дочку барана? Как там в фильме? Ты бы трахнул овцу — будь ты другой овцой?

— Слушай…Я второй раз на шутку не куплюсь. Фух, а сколько время?

Денис посмотрел на своё запястье. Там точно были часы. Только вместо настоящих кто-то любезно нарисовал ему другие, чёрным маркером.

— Валера?!!

— Ты их подарил Николаичу, а воровать то что подарил, это сам знаешь, не по твоим же понятиям, — улыбнулся Валера. — А так, утро уже и мы всё что смогли тута выпили. Осталось только самое невкусное пиво.

— А Боря вернулся? — Денис ошалело посмотрел на заставленный пустыми кружками стол.

— Да если бы. Тама он, вместе с Абракадаброй. Боюсь что наша операция провалилась. Поэтому, сидим, выпиваем, ждём результатов, — Валера скорчил страдальческую мину. — Более всего мне жалко моего маленького…

Бабах!!!

На полу появился грязный и нервный Абракадабра с мешком за спиной.

— Опа. Явился, — зевнул Валера и потребовал. — Докладывай!

— А где это я? — удивился карлик, а потом увидел Валеру и очень обрадовался — Хозяин! У меня получилось вернуться!

— Так! Это ещё кто? Бойцы, а ну живо его в клетку! — послышался грозный рёв Николая Николаевича. Валера не стал дожидаться щёлканья затворов и предупредительной стрельбы и лично сам бросился грудью спасать своего агента.

— Не стреляйте! Не трогайте! Это моё! Мой ребятёнок! — закричал он прикрывая своим телом перепуганного карлика.

— Это зловредный гомункул, а не ребёнок! Валера — откуда ты притащил эту дрянь? Это незаконно! — рассердился Николай Николаевич, но знаком приказал своим людям опустить оружие.

— Я его на помойке нашёл, выкормил, вырастил, он домашний! А вы в него стрелять? Изверги, сердца у вас нет! — наигранно всхлипывал Валера гладя карлика по вихрастой макушке.

— Да мне то не чеши…Я таких знаю. Он опасен. Это твой агент? — с подозрением спрашивал Николай Николаевич.

— Да. Послал родименького, почитай на лютую смерть. А вы угрожать, наказать, опасный! Он может чужой кровью свою вину перед обществом искупал. Абракадабрушка — расскажи нам, как всё прошло, а особенно вон тому дяде и ножкой шаркни уважительно, — продолжая всхлипывать попросил Валера.

Взгляд Абракадабры, которым он одарил Николая Николаевича не сулил ничего хорошего. Однако карлик, верный воле хозяина, решил не вступать в конфронтацию с чужими людьми. Он дождался пока Валера его выпустит и вежливо поклонился.

— У меня две новости: хорошая и плохая. С какой начать?

— Почему-то я не удивлён. Ну, давай плохую, — проворчал Николай Николаевич.

— Эммм. Нам не удалось спасти людей и само здание вследствии аварийного состояния перекрытий и несущих конструкций. Здание принадлежавшее Трахвестбанку, рухнуло и восстановлению не подлежит. С сотрудниками дело обстоит тоже не самым приятным образом, их начали поедать и калечить задолго до того как здание переместилось в потустороннее измерение, — доложил Абракадабра.

— Интересно, а хорошая новость в чём заключается? — спросил Николай Николаевич.

— Ааа, — Абракадабра почесал затылок. — Ну, это. Демон Зурил был успешно ликвидирован и погребён под останками здания. Благодаря моим оперативным действиям удалось заполучить души сотрудников, поскольку по договору они принадлежали Зурилу только до кончины последнего и никто из его наследников на эти души не претендовал.

— И где же души?

— Вот они. В моём мешке. Каждая в отдельной склянке. Я всё упаковал в лучшем виде. Кроме того к каждой душе прилагается договор на владение и паспорт. Все бумаги в двух экземплярах, а если вам неудобно читать, у меня имеются электронные копии, — карлик с готовностью пододвинул ногою мешок.

Николай Николаевич посмотрел в мешок и тот показался ему бездонным. Чем бы эта тварь не была, но лучше уж пусть она будет при Валере. Так будет спокойнее для всех. То что гомункул был опаснее иной ведьмы итак было ясно, но раз уж он сумел в одиночку победить зловредного демона…

— Молодцы, — тихо сказал он. — Мешок мы конфискуем на время следствия.

— Ага, щас, это мой мешок. Он часть меня. Вот - пожалуйста! — карлик достал из-за пазухи смятый лист бумаги. — Подпишите акт приёмки и я вам, все склянки, до одной, прямо тут выдам. Не сомневайтесь товар хороший. Души можно отмыть, отпеть и отмолить в лучшем виде. Нигде таких не найдёте. Сам оптом взял, а вам за дёшево…

Валера предупредительно кашлянул и карлик осёкся.

— Я смотрю, ты своего котёночка хорошо воспитываешь, — Николай Николаевич грозно посмотрел в сторону Валеры, а тот протестующе замахал руками

— Николаич — клянусь! Это он там, за границей, плохих слов набрался, я его такому не учил!

— А ты прямо Мать Тереза. Учил только хорошему. Денис?

— Чё? — вскинулся прикорнувший Денис.

— Абракадабра опасен? — строго спросил у него Николай Николаевич. Валера страдальчески закатил глаза.

— Ещё как. Он проклятье сколопендры недавно выучил. Боимся спать по ночам. А ну как чё?

— Спасибо Денис. Это очень ценная информация, — поблагодарил Николай Николаевич и кивнул карлику.

— Выкладывай все души. Все до единой. Всё отдавай, а мои парни пересчитают.

Ладно хоть, после всего случившегося Николай Николаевич несколько подобрел и даже, честно поделился с карликом жареным бараном. Пока Восьмой отдел занимался подсчётами, они сидели в углу за отдельным столом и скромненько поправляли здоровье. В дело пошли коньяк и качественная холодная водка. Николай Николаевич тосковал.

— Нет, то что Зурила больше нет, это хорошо. Тут нет вопросов. А вот дырка вместо небоскрёба…Это дело государственной важности, — жаловался он Денису.

— Ну, а может как обычно? Сейчас же праздники? Свалим всё на застройщика? Люди будут гулять до десятого января, а там очнуться, глаза протрут, а тут ух-ты! Новая стройка. А где старое здание? Снесено по решению о реновации ветхого жилья. И по бумагам всё распишем. Здание аварийное, строилось наспех, мешает развиваться экологической среде и так далее, — предлагал Валера.

— Хорошая мысль. Я пойду её обдумаю, в туалет, а вы пока без меня, не это… — Николай Николаевич бросил скомканную салфетку на стол и сыто икая пошёл приводить себя в порядок. Валера, пользуясь его отсутствием, ухватил уплетавшего под столом баранину карлика за ухо и вытащил на свет божий.

— Чё? — вытирая испачканный жиром рот удивился Абракадабра.

— Я те, дам - чё?!! Где Боря? — прошипел воровато озираясь по сторонам Валерий Васильевич.

— У меня. Я когда он умер, душу-то поймал и за пазуху, — похлопал себя кулаком по груди Абракадабра.

— Это хорошо. Перстни добыл?

— Эммм…Хозяин, а можно я не буду отвечать на этот вопрос? — опустил глаза Абракадабра.

— Только не говори мне…что они…

— Да.

— И каким образом?

— Я ему говорил, смекалку проявить надо, а он - топор, топор! С четырьмя перстнями нормально всё было, а пятое на пальце у самого Зурила. Они стали там драться на крыше, а потом Зурил проглотил Борю. А Боря к тому времени уже выяснил, что перстни не такие простые как кажется. Вот он и нажелал, сидя в животе, всякого. Зурил, терпел-терпел да и лопнул. А Борю вслед за ним, рикошетом. Перстни то работали только пока демон был жив.

— А ты чего?

— А я чего? Хозяин, не вали всё на собаку. Собака не виновата — она лаяла! — карлик виновато развёл руками.

— Я всё понял: будешь наказан! — пообещал Валера.

— Хозяин, за что?!!

— Будешь стоять в углу, двести лет и охранять веник, — с угрозой в голосе продолжал Валера.

— Не губи, хозяин! Я отработаю! — взмолился испуганный до глубины души Абракадабра.

— Как ты мне эти перстеньки отработаешь? Просрали всё вместе с Борей! Ладно, он дух бесплотный, но ты -то! Ты! Я тебя в пятое измерение отправлю. Ты у меня доиграешься!

— Только не туда! Только не в эту помойку! Хозяин пощады! Я согласен охранять веник!

— Да тихо вы! Николаич ползёт! Улыбайтесь придурки! — прошипел косясь в сторону зала бдительный Денис.

Валера отпустил ухо Абракадабры и попытался заставить себя улыбнуться. Все мысли его были только о том, куда бы отправить буйного агента Борю с глаз долой и подальше? Испортил праздник — паскуда. Уж такой праздник и то испортил!

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Рассказы здесь - https://author.today/u/ruteney20181/works
Онлайн
рассказы здесь - https://t.me/+B2qSpjem3QZlOTZi

Показать полностью
145
CreepyStory

Идентификация Бори. часть-2

Идентификация Бори. часть-2

Идентификация Бори. часть-1

Я подошёл к стеклянной стене. Не знаю, что там Абракадабра увидел такого, ведь стенка была вся запотевшая. Попытался её протереть. Нет. Она запотела с другой стороны.

— Предугадывая твой следующий вопрос: я зырю из комнаты видеонаблюдения. У меня полный обзор и даже больше, — сообщил связной.

— Везёт некоторым, — вздохнул я. Сейчас бы тоже посидел в мягком креслице потягивая прохладный лимонад с вискарем. Ладно. Успею. Я увидел остатки дверной ручки и потянул стеклянную дверь на себя. Меня обдало горячим паром. В комнате в которую я заглянул было жарко как в бане, а посреди комнаты в окружении нескольких небольших деревьев образующих симпатичные арки с белыми и розовыми цветами стоял бассейн с прохладной водой в котором плескалась зелёная и сексуальная голая женщина.

Сама, главное, зелёная, а волосы розовые. Даже те, что внизу. Увидела меня и закричала:

— Фу! Мужчина!

А потом пригляделась, нацепила очки и добавила:

— Степан Егорович? А вас разве не убили?

— Можете называть меня Борей, девушка. А вы я смотрю, тут, совсем одна. И даже спинку никто не потрёт? — вежливо осведомляюсь я.

— Степан Егорович, это не смешно! Вам что было сказано? Отдать красный перстень Зурилу. А вы до сих пор не отдали. Умерли, так ведите себя прилично. Вы больше не генеральный директор. Теперь генеральный — господин Зурил, — строго сказала зелёная и требовательно протянула руку.

— Отдайте перстень. Я сама ему отнесу.

— Не вздумай! — взвыл в наушниках Абракадабра. — Перстень, обеспечивает тебе твоё бессмертие. Бей её пока она тупит. Потом не справимся.

Тут я понял, что мой связной мне что-то не договаривает. А что это мы раньше про перстеньки молчали? Лучше пойти на политическую хитрость.

— Меня когда…того. Убили. Память… как корова копытом. А тут, восстал из мёртвых, смотрю - сам Зурил идёт. Лично. Идёт и говорит — На тебе Боря…Степан Егорович…ещё один перстенёк, синенький и отныне ты мой первый зам. А все остальные…мои зам-замы. Тебя вот - как звать?

— Ле-енна, — изумлённо пролепетала зелёная.

— Хочешь стать моей проституткой…эмм, моим личным замом? — предложил я и показал ей руку с двумя перстнями.

Конечно она захотела. Так захотела, что даже забыла на время, что она веганша, а потом когда мы вместе принимали фонтан, я подло воспользовался её расслабленным состоянием и потёр ей спину при помощи своего пятипалого чёрного ёршика. После этого оставалось только найти в фонтане осиротевшее украшение. Нет, я себя не осуждаю. Если я агент — значит я разведчик. А настоящий разведчик должен сам погубить красивую женщину.

— Эх, жалко её, но себя намного жальче, — вздыхал в наушниках Абракадабра.

— Где-то я уже это имя слышал. Аба — а ну говори: что ты знаешь про Зурила? — потребовал я.

Абракадабра с готовностью поведал, что Зурил, самый что ни на есть местный, главный чёрт. Что он очень давно и часто переползает дорогу самому центру, но поймать эту тварь и наказать по всей строгости никак нельзя ибо тот находится на территории суверенного государства без права экстрадиции. Угу. Значит центр меня точно похвалит если я этого чёрта ледорубом, как знаменитый Судоплатов. Осталось найти ледоруб, а уж Зурила-то мы разыщем. Боря обещал — за Борей не заржавеет.

Связной, тем временем, принялся нашёптывать про следующий перстенёк. С жёлтым камушком. С его слов, возникали некоторые проблемы.

— Это какие же? — спросил я, примеряя перстень с зелёным камнем.

— Да блин. Директор, которому он достался, он стал чем-то вроде царя Мидаса. Слышал такую сказку?

— Нет.

— Ну, если вкратце…Царя Мидаса прокляли боги и с того момента, всё к чему он прикасался превращалось в золото. А тут над директором Трахвестбанка немножко подшутили. Вместо золота, там другое.

— И что же? Доллары? Бриллианты? Что? Только не говори, что рубли?

— Да лучше бы рубли. Всё к чему он прикасается превращается в говно. В фекалии. В экскременты, в отходы, в испражнения, в навоз, в жидкий стул, в…

— Понял я. Хватит. Издаля его бить придётся. Найди мне снайперское ружьё, — потребовал я.

— Ты не офонарел? А в магазин для тебя не сбегать? — возмутился Абракадабра.

— Тогда сам на него иди. А я тут посижу, возле фонтана.

Абракадабра поверещал-поверещал, а потом вдруг затих. Я же от скуки прогулялся по этажу, полюбовался в окна на местные виды. Очень уж интересно, когда за окном летают разные неизвестные науке гады и иногда умудряются поймать падающих с большой высоты людей. Интересно, а в этом мире всегда такая погода? Может быть там ещё другие времена года есть? Зима, весна, а сейчас, наверное лето? Ну судя по лаве вытекающей из здания напротив. А из одного окна выглядывает милая девушка с рогами. Наверное местная. Увидела меня и показала мне сиськи. Все три. Я оценил и показал ей в ответ большой палец. Если у каждой рогатой тут такие формы, то наши женщины в этом плане явно проигрывают. Останусь тут жить. Вот точно, если бы не дела…Хотя нет. Я же секретный агент. Чего этот связной замолчал? Может его съели?

При мысли о еде, заурчал живот и я шутки ради указав рукой на фонтан пожелал чтобы появилась новогодняя ель с булками и плюшками. У местных же был корпоратив? Чем я хуже? И мать твою! Эта ель выросла! А вместо игрушек на ней росли свежие булки, плюшки с маком и даже баранки. Я, не веря своему счастью, проглотил несколько штук и мой желудок аж зарычал от радости. Так, это какой перстень сделал? Зелёный? А что другие умеют? Красный — это вино или коньяк? А синий? Так-так-так…Думай, Боря. Ты синий перстень нашёл за унитазом где утонул…Ага. Синий связан с водой. А красный — Абракадабра сказал: обеспечивает бессмертие. А жёлтый обеспечивает говном? Хороши перстеньки - нечего сказать.

Я потёр ладони, вытянул руку с перстнями и потребовал себе ружьё. Ничего. Пулемёт! Опять ничего. Гранату! Снова пусто. Бутылку водки! Нет, но что-то же они умеют?

— Я догнал! — завопил Абракадабра в ухо так, что я едва не оглох. — Требуй водяной пистолет!

— На хрена он мне? — резонно поинтересовался я.

— Да я тут кумекал, как жёлтый перстень добыть. На пятидесятом этаже, коридор с кофейными автоматами и две кофейни сколоченные из крашеных поддонов. Суть не в этом — там есть аптека. В аптеке есть средство против поноса. Смекта! Врубаешься? Мы зарядим пистолет этой смесью и будем поливать бродячую какашку пока она не устанет. И тогда ты сковырнёшь перстенёк.

Ну, тут он конечно пизданул полную глупость. Какой к чертям пистолет? Ружжо! С большим дулом, настоящий мушкет и два баллона на ремнях с ручной подкачкой-насосом. Пришлось воспользоваться лифтом и разогнать на пятидесятом веселящихся там чертей, но это того стоило. Я туда всю смекту, в эти баллоны высыпал, которую нашёл, а заодно имодиум, рыбий жир и кору дуба. Точно должно помочь, а на некоторых таблетках так и было написано: устраняет гнилостный запах. А ещё я наконец-то нашёл топор. Итак: у меня имеется водяное ружжо, топор и палка-чесалка на крайний случай. Терминатор Боря готов побеждать серибериешку.

Ведомый верным Абракадаброй я спустился на десятый этаж и яростно…Фуууууу!!!

Поднялся обратно на пятидесятый, причём бегом. Боря был готов к всякому, но уж точно не к такой вони. Может быть этот носитель жёлтого перстня уже сдох, отравившись собственным гнилостным запахом? Мой связной был категоричен: директор Мидас ходит по десятому и превращает всё вокруг себя, ну ты уже понюхал, в чего.

— Мне нужен респиратор и повязка на глаза. Лучше скафандр. Глаза ведь, не то что режет…Их буквально выдавливает, — пожаловался я отдышавшись как следует.

— Нет скафандра. Есть ролевой костюм, очень похожий на скафандр. Тебе показать? — предложил связной.

— Веди, — грустно согласился я.

Костюм оказался женский. Я в него еле влез. У него были вырезы на заду, и странные подтяжки, но зато сверху, он был вполне герметичен. Я набрызгал в шлем и скафандр освежителем воздуха и пошёл на второй заход. Не дай Бог, кто нибудь узнает, что Боцман в такой срамоте ходил, позору потом. Я пообещал себе прибить связного при первом удобном случае и морщась шагнул в двери десятого этажа. Этот гад, с жёлтым перстнем сидел за…фекальным столом и пытался без рук выпить из пока ещё нормальной бутылки. Я не стал вступать в переговоры с этой лютой нечистью и немедленно открыл по нему беглую стрельбу. Директор забегал как суслик и начал призывать дерьмодемонов. Огромные такие, вонючие и навозом стреляют. Ну, я на месте тоже не сидел и тоже бегал в ответ не забывая поливать всех смектой. Абракадабра оказался прав. От раствора директора начало пучить и он в буквальном смысле принялся испускать дух в виде противных блестящих пузырей наполненных гнилостными запахами.

Тут у меня кончились боеприпасы. Осознавая, что рукопашная при помощи топора тут делу не поможет, я крикнул этому говнюку, что готов помочь ему выпить. Потому как если из чужих рук, то это не западло, а дружеская поддержка. Я и подумать не мог, что эта жопа с бесконечным зарядом поведётся на мои слова, никто бы не повёлся, а он — да.

В ладоши захлопал. Отозвал своих дерьмодемонов и на бутылочку мне кивает. А я ему свою. Я там виски со смектой смешал. Для себя берёг, врать не буду, но и тут как говорится, пригодилось. Запихнул я ему в рот бутылку, он пьёт, а я его в это время дружески по плечу хлопаю. Ну, вы поняли чем?

Рассыпался он в прах и тут же здание начало трясти и пол подо мной зашатался.

— Караул! — закричал в ухо Абракадабра. — Он несущие стены испортил! Спаси нас - великий король говна!

— Ты дурак что-ли? Вызывай лифт сучара! Я тебе потом харю набью!

Я подхватил перстенёк с пола и побежал к спасительному лифту, а позади меня начали падать большие лепёшки. Это стены рушились. Запрыгнул я в лифт, на пол упал. Всё трясётся. Тросы скрипят. Ой, лишь бы не оборвались. В ушах визжит Абракадабра и требует немедленной эвакуации.

— Вези дебил! Вези меня - мразь! — кричу, а самому страшно. А ну как не вывезет родимый? Я - же, может, тогда больше чертовок с тремя титьками и не пощупаю? А зачем тогда вообще жить, если не ради этого?

Но лифт справился и доставил меня на крышу. Последние двери, я топором крушил. Вышел на свежий воздух и едва не задохнулся от страшного жара. Всё вокруг пылает, горит, а на крыше целый ресторан. Сотрудников Трахвестбанка подают. Жареных, варёных и даже солёных. Некоторым головы вскрывают и поливают лимонным соком и это называется — свежатина. А за барной стойкой стоит огромный мохнатый чёрт с рогами и копытами. Присмотрелся я к его бейджику. “Zuril ibn Omar” Здравствуйте, уважаемый За-за!

— У него! У него последний перстень! — визжит Абракадабра.

— Даже не сомневался, — ухмыляюсь я проверяя пальцами остроту топора.

— Он очень сильный! Ты рискуешь, тут надо с умом! — визжит связной.

— Поздно малыш. Боря Боцман слов на ветер не бросает, — зловещим голосом отвечаю я и иду себе спокойненько через этот ресторан, на чертей не обращаю внимание. Меня интересует только один. Вооон — тот. Большой. С бейджиком.

—------------------------------------------------------------------------------

Рассказы здесь - https://author.today/u/ruteney20181/works
Онлайн
рассказы здесь - https://t.me/+B2qSpjem3QZlOTZi

Показать полностью
121

Моя Ба [часть II из II]

[ часть I ]

Моя Ба [часть II из II]

Вечером, накануне того поганого дня, весь посёлок колбасило от густых ритмичных басов электронного музла, что доносилось со стороны Дубового Озера.

Озеро… Да какой там озеро! Озерцо, до него от околицы рукой подать. Полчаса пешкодралом – и ты на лоне природы. Дивное местечко, которое тем летом облюбовали городские утырки. Долбонаты с неоновыми палочками, решившие, что они дофига рейверы, повадились устраивать там оупенэйры. Так-то нормальные пати они мутили, ничего не скажешь. Сам неоднократно к ним вписывался. Но подобная тусовка могла запросто сбить мой настрой на одно важное дело. Поэтому вечером, накануне того дня, будь он трижды проклят, я остался дома.

Сельский рейв гудел до глубокой ночи. Давил басами на уши, да зудел в них закольцованными сэмплами. Свербил хором восторженных воплей. И это бы не так бесило, будь окно плотно закрытым. Но куда там, тут же ведь начнётся: «Сашок! Окно не трожь. Оставь окно, сказала».

Ещё ночью все настройки, что я давал себе до этого, начали основательно сбоить. А к утру того гадского дня вообще обнулились, словно кнопку reset кто-то нажал. Уже с ранья становится ясно, что я себя переоценил.

Проснувшись, ещё даже глаз не открыв, понимаю: ничего не выйдет. Осознаю: легко мне не отделаться.

Солнечный свет из окна, даже сквозь сомкнутые веки, бьёт по глазам. Зажмуриваю их сильнее, ёжусь, обнимаю себя за липкие от пота плечи – знобит. На улице моя неугомонно-огородная Ба гремит тачкой с навозом. Отрыгиваю, сглатываю, утыкаюсь носом в подушку – тошнит.

И это только начало.

Я срываюсь, не дожидаясь продолжения.

Смартфон находится легко и быстро – под подушкой. Сложности начинаются, когда он оказывается в руках.

Сканер ни в какую не распознаёт отпечаток пальца. Верный графический ключ вводится едва ли не с сотой попытки. Иконки приложений то не реагируют на касания, то удаляются вовсе. Буквы на сенсорной клавиатуре, и те набираются по несколько штук сразу.

Тап-свайп, тап-свайп.
Тап-тап-тап. Свайп-свайп-свайп.

Обычные трудности для тех, у кого плюшевые ручки.

При инъекционном способе употребления стенки кровеносных сосудов зарастают химозными примесями, как кухонная сливная труба зарастает органическим жиром. Первыми забиваются капилляры. Это приводит к отёчности и опуханию тканей, что больше всего заметно на кистях рук.

Там ещё много всего: кожа гниёт, зубы гниют, психика идёт по звезде... Но самое первое, с чем сталкиваешься – это плюшевые ручки.

Пальцы иногда разносит так, что даже в носу не поковыряться. Вспухшие, бледные, раздутые руки становятся похожина белые перчатки Микки Мауса.

И вот этим подобием человеческих конечностей я кое-как включаю VPN, открываю браузер, захожу на сайт, нахожу магазин, пишу продавцу, получаю реквизиты для оплаты, делаю перевод…

Я срываюсь, как срывается девяносто девять процентов таких же полных неудачников. Как и девяносто девять процентов этих конченых брехунов, я вру себе, что это в последний раз.

Пока я занимаюсь самообманом, на телефон приходит сообщение с геолокацией и фотографией места закладки.

Предвкушение грядущего трипа придаёт сил. Почти окрыляет. Да вот только не крылья у меня, а потные плюшевые ручки. Смартфон выскальзывает из них как мыло, и шваркается об пол. Сколько не тру покрывшийся паутиной трещин экран – без толку. Только порезался о лопнувшее стекло.

Дотапался. Отсвайпался.

Хорошо, хоть успел раздуплить координаты. Повезло – клад зарыт на озере поблизости. Плохая новость в том, что фото не успело прогрузиться до того, как телефон накрылся. Всё, что удалось разглядеть – это какая-то размытая зелень, похожая на дерево.

Досадно, но ладно. Как говорится в той шутке: «Если лень вскапывать огород самостоятельно, вам понадобится всего один нарик. Он перекопает ваши шесть (да хоть шестьдесят шесть) соток, стоит лишь сказать ему, что где-то на огороде зарыта закладка».

Полчаса пешкодралом – и весь мой энтузиазм как ветром сдувает.

Помимо одинокого векового дуба, здесь растут в основном тополя и вязы. Но попадаются и дикие яблони с вишнями. А у самого берега свешивают в воду свои ветви плакучие ивы. Целый долбаный лес. В котором без подсказки почти нереально найти конкретное дерево. Но по логике оно должно как-то выделяться, конечно. Быть приметным.

Щуря слезящиеся глаза, приглядываюсь к зелёному массиву. Выискиваю треснувшие стволы, высохшие кроны, обломанные ветки. Хоть что-нибудь. Ковыряю носком шлёпка землю у корней – вдруг где свежевскопанная?

Слоняюсь от дерева к дереву, словно тупая шавка, которая забыла, где закопала кость.

Это не я, это жар во всём теле меня подгоняет. Солнце только поднимается в зенит, а футболку хоть выжимай от пота. Снимаю её, затыкаю за пояс шорт.

Продолжаю искать. То и дело спотыкаюсь о пивные банки, да зачёрпываю шлёпанцами горсти окурков. Под подошвами хрустит битое стекло. Чавкают использованные презики и ломаются одноразовые шприцы. Кто-то потрахался, кто-то бухнул. Кому-то было хорошо. А мне достаются отходы чужих кайфов, которые так и норовят измазать мои стопы протухшей спермой, да попротыкать заразными иглами. Кончится тем, что вместо желанного трипа я словлю тут триппер, или рак СПИДа какой-нибудь.

Это не я, это пришедший на смену жару озноб меня подгоняет. Солнце в зените, припекает вовсю, а тело колотит крупной дрожью. Натягиваю футболку. Мокрая, вонючая, холодная. Снимаю её.

Наворачивая очередной круг вдоль озера, спотыкаюсь об корягу и едва не налетаю на эдакое небинарное деревцо. Голубая ель, высотой мне по плечо. Ничем не примечательная, кроме ЛГБТшного флага, что растянут на её колючих ветках. Заляпанное грязью шестицветное полотно как бы намекает, что за контингент здесь вчера тусовался. Так и знал, что эти городские недорейверы – те ещё петушары. Голубая гомо-ёлка, во прикол!

Так, стоп…

Больше подсказок мне не надо. Опускаюсь на четвереньки, и проползаю под еловыми лапами к корням. Айкаю, ойкаю, шиплю сквозь стиснутые зубы. Каждый прыщ на морде и так саднит, как сигаретный ожог, а тут ещё иголки в них тыкаются. Колют плечи, царапают спину. Но я продолжаю рыть землю, бодро разбрасывая влажные комья. Едва не повизгиваю от радости, как та самая псина, наконец нашедшая запрятанный мосол.

Копаю, копаю, копаю, пока наконец не откапываю совсем не то, чего ожидал. На моей ладони лежат два одинаковых кругляка, размером с крышку от пивной бутылки.

Та-а-а-к… Может, это упаковка от детских шоколадных монеток: круглая, твёрдая фольга, имитирующая чеканку, а внутри пакетик с белым порошком? Мну пятаки в ладонях, пытаюсь согнуть их пальцами, пробую на зуб – нифига. Это просто дурацкие, окислившиеся монеты, с какой-то арфой на решке.

Либо у кладмена дебильное чувство юмора, либо какой-то ушлый городской педик зашкурил мою закладку. Именем 228-ой статьи УК РФ проклинаю обоих, и желаю им по десятке строгача, каждому.

Это не я, это ломота в суставах и мышечные судороги вынуждают меня раздобыть желаемое в посёлке. Естественно, качество там «фуфло разбодяженное», но сейчас не до жиру. Одна проблема – Лёнька Калечный. Этот бесстрашный недоумок барыжит прямо на дому, и только за наличку. Сомнительно, что его устроит пара никчёмных монет из моего дырявого кармана.

Это не я, это накатывающая слабость с тошнотой меня подстрекают и подзуживают. Это не я, это всё они подбивают меня на гнилой поступок.

Полчаса пешкодралом – словно полдня ползком. Еле ноги волоку. У щербатого штакетника останавливаюсь и озираюсь. Тачка с навозом стоит на участке, но Ба на горизонте не видать. Тихо, только петли раскрытого окна поскрипывают.

Такую же скрипучую калитку не трогаю, и перелезаю через забор. Обхожу табачные кусты, огибаю тачку. У завалинки скидываю тапки, чтобы не мешались. Мокрую футболку бросаю рядом. Разминаю руки. Хилые, трясущиеся, плюшевые. Подняв их, подпрыгиваю, и хватаюсь за подоконник. Громко попёрдывая от натуги, подтягиваюсь, и кое-как втаскиваю себя через окно в дом, попутно чуть не спихнув треклятое блюдце.

Стараясь не скрипеть половицами, крадусь, как мышка-наркушка. Встаю на колени перед комодом. Здесь, в нижнем ящике, лежат набарыженные барыши. Клад припрятан под ворохом великанских панталон и лифаков-парашютов, в которых я тут же принимаюсь рыться.

Реально – псина. Собачья жизнь у торчков, скажу я вам.

Вот тут некоторые могут заметить, что мой рассказ свернул куда-то не туда. Кто-то скажет: «Эй, внучок-торчок! Ты, вроде, про бабуленьку свою вспоминал, не? Так где же она, а?»

А она – вот она.

ЩЁЛК.

Моя, как всегда, внезапная Ба, возникает позади меня. Меня, копошащегося в её белье, и обосравшегося от её появления.

– Александр! – звучит сверху. – Что ты здесь делаешь, Александр?

В ответ я выдаю, наверное, самую тупую херню, какую только можно сморозить в подобной ситуации.
– Ба, – говорю я. – Это не то, что ты подумала, Ба.

Наверняка, нечто подобное промямлил мой дед в своё время.

– Александр, повернись лицом, когда с тобой разговаривают.

Послушно разворачиваюсь, но не встаю. Втянув голову в плечи, так и остаюсь на коленях. Глаз тоже не поднимаю. Перед самым носом татуированные ручищи разминают костяшки.

ЩЁЛК.

От движения мышц под загорелой кожей кажется, будто наколотое сердце размеренно бьтся. Тогда, как моё бахает до звона в ушах. Или это оплетённый колючкой колокол звонит? И по ком он звонит?

«По тебе звонит, крыса! – щебечет ласточка. – По тебе, кидала!»

Ба возвышается надо мной, нависает. Каждое её «Александр» – как оплеуха. Не по звучанию – по ощущению.

– Александр, – говорит она. – Покажи руки.

Вены у меня чистые, дорожки в другом месте. Ходить и ссать порой больно, зато без социального палева. Смело вытягиваю руки вперёд, внутренней стороной предплечий вверх.

– Александр, ладони. Покажи мне свои ладони.

Неужели Ба шарит за плюшевые ручки? Медленно разжимаю кулаки. Растопыриваю вспухшие,трясущиеся пятерни.

ЩЁЛК.

Сверху раздаётся глубокий вдох. Всё, сейчас прилетит прямо по темечку. Зажмуриваюсь. Но вместо удара просто тяжёлый выдох шевелит волоса у меня на макушке.

– Александр, я давно знаю, что ты подворовываешь у меня деньги. Но это, – руки Ба размыкаются, правая вытягивается в сторону, на что-то указывая. – Повесь на место.

Исподлобья смотрю куда, направлен указательный палец Ба – на гвоздь, одиноко забитый в стену над кроватью. С гвоздя перевожу взгляд на ворот халата Ба. Он достаточно раскрыт, чтобы разглядеть серые с зеленцой следы на её шее и ключицах. Опускаю глаза на свои руки. На свои потные плюшевые ручки с такими же серо-зелёными разводами на влажных ладонях.

Это не я, это меня жёстко подставили.

– Ба да ты что Ба да я б не в жизни Ба клянусь те Ба! – тараторю я, захлёбываясь словами. – Ба мне очень надо ну то самое Ба ты понимаешь деньги это да Ба но вот это Ба я б не стал ни за что Ба я не трогал даже Ба!

Да чтоб мне провалиться!

Не под землю, так хоть в погреб. Рухнуть вниз и подохнуть там по-тихому, чтоб никто не слышал. Как раз и монеты пригодились бы – на глаза положить.

– Ба я взял кой-чё и вышло вон чё Ба щас погоди Ба я покажу Ба! – я хлопаю себя по карманам шорт, роюсь в них, но нахожу только дырки. – Ба это всё он Ба кидала поганый Ба а ты ещё молочком ему проставляешься Ба ну не я это Ба не я Ба ну Ба ну Ба это всё ливерпуль твой вонючий или как там его лабрадор... лигалайз… ТЬФУ!

– Александр, не по понятиям в хате харкаться.

Я выставлю ладони вперёд то ли в примирительном жесте, то ли в защитном. А потом, за каким-то чёртом, поднимаю голову, и глазами встречаюсь с тем самым взглядом моей Ба.

ЩЛК.

Вот допустим, убирает человек лоток за питомцем. Или, например, меняет младенцу подгузник. Или же склонился с ршиком над унитазом.

То есть, человеку предстоит иметь дело с некоторым дерьмом.

Если приглядеться к лицу этого говноборца, можно увидеть, насколько оно напряглось. Ноздри не двигаются – тут всё просто, дыхание задержано. Губы сжимаются плотно-плотно, до побеления. Становятся звёздочкой-снежинкой из складок. Всё, рта больше нет. Чтобы случайно не вдохнуть и не блевануть следом. Глаза, их тоже вот-вот не станет, уже превратились в узкие щели. Кажется, сейчас вообще зажмурятся. Но к сожалению, надо видеть, что делаешь, иначе сам вляпаешься. Противно смотреть, но приходиться.

Вот такая брезгливая сосредоточенность.

Вот как смотрела моя Ба.

На Лёньку, на ту шпану, что меня гоп-стопнула, на каждого должника-забулдыгу. Взгляд человека, готового замарать руки. Уверен, такой взор словил на себе дед в последние мгновения своей жизни.

Именно так моя Ба смотрит на меня сейчас.

Смотрит как на говно.

– Знаешь, Александр, – говорит она. – Есть такая примета: в Ирландии, если заходишь в дом с чёрного хода, то и выходить надо через него же. Как вошёл, так и выходишь. Иначе можно не вернуться.

Сомнительно, что у ирландцев есть подобная примета, но намёк понятен. Выхожу из окна радостный тому, что не вылетаю. Случайно задетое блюдце со звоном разбивается снаружи дома. Едва ли это на счастье.

Цепляюсь за проём и свешиваюсь. Спрыгиваю и вскрикиваю. Кузнечиком скачу на одной ноге, пытаясь достать керамический осколок из стопы. Так и прыгаю, орошая землю каплями крови с молоком, пока потерянное равновесие и гравитация не приземляют мой зад во что-то мягкое. Оно тплое, густое и вязкое. Как манная каша.

Сидя в тачке с навозом, пялюсь в окно, из которого моя Ба смотрит на меня, как на говно. Теперь в буквальном смысле.

А потом очередные полчаса пешкодралом.

Сегодня меня мотает от послка к озеру, как говно в проруби. Солнце опускается к горизонту, когда я, рухнув на берегу, наконец-то опускаю голову в долгожданную прохладу озёрной воды. Умываюсь, отплёвываюсь, фыркаю. Открываю глаза, и чуть не подбавляю говнеца в свои без того уделанные шорты.

Из озера на меня смотрит он.

У него на голове нет дурацкой зелной шляпы с заткнутым за е ленту клевером. Во рту не дымится крошечная курительная трубочка. Разве что рыжие всклокоченные лохмы и жиденькая бородёнка – больше никаких волшебно-сказочных опознавательных знаков.

Но я почему-то сразу понимаю, что это он. Тот самый мелкий рыжий говнюк. Гадкий вор и обманщик.

Прямо из воды он перит на меня свои красные выпученные зенки, по-дебильному раскрыв гнилозубую пасть и оттопырив нижнюю губу. Когда образина дргается, по его покрытой язвами харе пробегает рябь. А из волос и бороды в рассыпную улептывают головастики.

Проморгаться не помогает, наваждение не испаряется. Вздымая брызги, с воплем шарахаюсь от водной глади, которая, впрочем, остаётся спокойной. Никто из неё не выныривает, чтобы меня сожрать. Только пауки-водомерки шныряют туда-сюда.

Мелкий рыжий говнюк не спешит показываться снова. Затаился, козлина. Глюком прикинулся.

Прям как в детстве. Бывало, нанюхаюсь клея, и тут же появляется какой-то мужик с чёрным целлофановым пакетом на башке. Страшный, гад. Частенько мне глючился. Под «Моментом» вообще чего только не привидится. Но вот так, на чистую – это уже шиза.

Сижу на берегу и на измене. Не сводя глаз с озера, говорю:
– Эй, ты чего беспределишь-то? – кидаю я воду свою робкую предъяву. – Ты ведь должен был у меня что-то забрать в ответку. У меня, слышишь?

Немного осмелев, вскакиваю на ноги и кричу:
– Ну? И зачем ты щас жвало своё страшное высунул? Всё! Спёр у старухи её цацку – радуйся теперь, урод! – ору я, меряя шагами берег. –Чё ты ещё хочешь, а?! Чё те надо от меня?!

Мои шорты, сплошь покрытые коркой засохшего навоза – они жёсткие и ломкие, как папье-маше. Трут кожу, хрустят при каждом движении. Хрустят и позвякивают. Я, конечно, мудозвон редкостный, но тут дело не в этом. Звякнув друг об друга, из дырявого кармана вываливаются в песок – как, сука, вовремя! – два металлических кругляка.

Ну ладно, гад. Понял тебя.

– На, мразь, – подбираю монеты, и что есть мочи забрасываю их в озеро. – Подавись!

Бульк, бульк – и вс. Только круги по воде идут.

Солнце прячется за горизонт. В подступающих сумерках подкрадываются те, о ком я как-то подзабыл. Озноб и жар, ломота и судороги, тошнота и слабость. Совсем скоро мне захочется родиться назад.

Так закончился тот самый день, когда я пожалел, что Ба не оставила меня в детдоме.

А буквально позавчера я узнал, что бухлом она больше не барыжит. Один знакомый бухарик вскользь обмолвился: «В Безродном посёлке годного самогона… Вернее, потина… Да, конечно, потина, теперь не прикупить. Прикрылась лавочка».

Где-то с полчаса назад Лярвовна передала мне ключи от дома моей Ба. Протягивает такая связку, и говорит:
– Ну хоть так бабку навестил, внучок. Сколько ж не показывался-то? Год, али больше?

«Иди на хер, лярва старая!» – хочется сказать мне. Но я – не моя Ба. Поэтому бормочу:

– Шесть.

Можно сказать, в тот самый день внучек наконец-то съехал от бабуленьки. Отправился в самостоятельную жизнь верхом на тачке с навозом.

Цокая языком, соседка уходит. А я остаюсь дальше пялиться на фотографию в рамке с чёрной ленточкой в правом нижнем углу. Фотографию какой-то милой старушки, которая ну никак не моя Ба. Вот совсем. От её озорных морщинок-лучиков возле глаз действительно становится тепло внутри. Словно тарелку манной каши прихавал. И можно только позавидовать счастливцу с той стороны объектива.

Как ни странно – там я. Фоткаю Ба на свой первый мобильник с камерой – её подарок на моё какое-то там дцатилетие.

Да ну, не. Не-не-не, это какая-то левая бабаня-улыбаня. А у моей Ба даже на свадебной фотографии лицо, как с протокольного снимка.

Молоко в блюдце на подоконнике скомковалось, превратилось в творог.

Душно.

Маленький, я спрашивал у своей, такой большой, а верящей в сказки, Ба, зачем она подкармливает этого своего лепрекона.

– Сашулёк, он ведь с детства со мной. Хранит меня, оберегает от всякого. Вон в какую даль следом потащился. Ты только представь, Сашунь, как тяжко ему, чужаку, с местными домовыми да лешими вопросики обкашливать. – рассказывала Ба про это сказочное чмо, как про что-то реальное.

– А так, – говорила Ба, наливая парное молоко в блюдце. – Я даю ему понять, что не забыла его.

Моя Ба, в чьей картине мира Христос легко уживался с лепреконом, а христианская добродетель не мешала гнать самогон, эта самая моя Ба говорила:
– Духи, божества, боги – они ведь не агнцами на заклание питаются. Не человечьими сердцами с алтаря, и не молоком из блюдца. Им важен сам факт подношения. Они существуют, только пока их помнят. Тем и живут. Чем от людей особо не отличаются.

Вот такое порой выдавала моя философская Ба, помимо ирландских примет и блатных прибауток.

Душно.

Кроме испарений скисшего молока, дышать вообще нечем. Распахиваю окно, и ворвавшийся в дом сквозняк колышет простыню, закрывающую зеркало. Боковым зрением замечаю: там, под тканью, есть что-то.

Принято считать, что душа усопшего может отражаться в зеркалах. За тем их и прячут. Чтоб не обделаться со страху, случайно заметив в отражении покойника. А что, если всё не так? Может, мы понимаем этот обычай неправильно? Вдруг зеркала завешивают, чтоб мы не видели в них себя? Это как бы намк, что пора перестать заниматься самолюбованием. Типа: эй, хватит уже разглядывать свою скорбную мину. Ты тут не главный сейчас. Так не отсвечивай. Подумай лучше об умершем. Что он для тебя значил? Вспомни всё хорошее. Всё-всё. Ну или плохое, раз ты такая злопамятная скотина. Хлопни стопочку за упокой. В конце концов, поминки – это праздник в какой-то степени, раз их справляют.День рождения наоборот.

Хватаю застиранную простыню за край, и вздымая в воздух пыль, рывком сдёргиваю её с зеркала.

Из зеркала на меня смотрит он.

С нашей последней встречи он ещё больше загнил и сильнее запаршивел. Отощал, осунулся без подгонов моей Ба. Трясётся весь. Не жуткий – жалкий.

Говорю этому бедолаге:
– Облажался ты, однако.

На всякий случай, отступаю от зеркала на пару шагов.

– Не уберёг подопечную? Или инфаркт – не твой профиль? – спрашиваю я.

И он мне отвечает.

Ну, не так чтобы прям словами отвечает, я ж не шизик. Он отвечает шелестом табачных листьев со двора. Отвечает скрипом оконных петель, и шуршанием занавески:

«Уберёг».

Бульканьем браги из погреба он говорит:

«Уберёг. Война родина. Уберёг. Муж предатель. Уберёг. Острог чужбина. Уберёг. Дочь отступница. Уберёг. Внук одержимый. Уберёг. Всегда берёг. Кончились листья клевера. Много берёг. Время вышло».

Витиевато он так изъясняется для глюка. И для моего скудного умишки. Треском старого комода он спрашивает:

«Приблуда. Зачем вернулся?»

Спасибо, что напомнил.

Наверняка Лярвовна со своим недоумком уже всё здесь обнесли. Вон, от телека только прямоугольный след на пыльной тумбочке остался. Но проверить стоит.

В нижнем выдвижном ящике, под ворохом белья обнаруживаются две толстые, увесистые пачки. Жаль, что не бабла, а писем.

Первая пачка перевязана розовой ситцевой лентой. Раньше, при выписке из роддома, такими лентами перевязывали одеялко с завёрнутым в него младенцем. Голубые ленты – мальчикам, розовые – девочкам. На каждом конверте в этой пачке старые советские марки. Ни одно письмо не вскрыто, не прочитано. Послания без ответа. Эх, Ба, надо было всё же накалывать голубя, а не ласточку.

Вторая стопка писем опутана гроздьями чёрных бусин на цепочке с медальоном и крестиком. Розарий моей Ба.

Странно… Соседи его не тронули.
И выходит… Раньше его тоже никто не забирал.

Конверты во второй пачке новые, и чистые. На них не указан адрес получателя. Ба попросту не могла его знать. Ведь адресат последние шесть лет только и делал, что скитался из притона в притон, из бомжатника в бомжатник. Из ИВС в СИЗО.

Где-то там, на глубине двух метров под землёй, на разлагающейся, гниющей коже руки ласточка щебечет: «Доставлено!»

Тетрадные листочки исписаны старательным школьным почерком, со школотронскими же ошибками.

Не-не-не, моя Ба всего этого не писала. Кто-то подделал е почерк. Это написал кто угодно, только не она. Всё, что моя Ба записывала, это имена и клички алкашей в долговой тетради. Тут же, ты только посмотри: «Родненький», «Кровиночка», «Сокровище мо» – это слова какой-то другой, обычной бабушки, но никак не моей «Брагу не разлей» и «Бутыли не побей» Ба. А ещё в каждом письме есть вот такое: «Прости дуру старую» – подобного сроду не дождёшься от моей Ба, которая не раз клялась, что прощенья станет просить только у Святого Патрика.

И почему строчки в некоторых местах пляшут? И что ещё за круглые пятнышки? Словно какие-то капельки упали на письмо, и размыли тушь на бумаге. С моей Ба если что и капало, так это трудовой пот ручьями, да смачные харчки в соседский огород. Моя Ба в жизни бы не развела такие сентиментальные сопли. Узнай она, что её пытаются выставить в подобном свете, сама стала бы причиной чьих-то кровавых соплей.

Не-не-не, это точно не моя Ба. Это какая-то подстава, постанова! Кто бы тут воду не мутил, он совершенно не знал мою Ба!

– Твои происки? – спрашиваю я у зеркала. – Твои подлянки?

Тетрадные листы с шорохом сыпятся из рук. Я закусываю губу, и как шкодливый кот, своей плюшевой лапкой спихиваю блюдце с подоконника. До груди задирая колени, принимаюсь со всей дури топтать опрокинутое подношение.

Сколько посуды нужно перебить, чтобы сработало «на счастье»?

Под подошвой хрустит и чавкает – на, хавай теперь! Белые брызги летят во все стороны – жри, не обляпайся! Осколки вонзаются в подошвы ботинок, превращаются в крошево – смотри не поперхнись! Растираю, размазываю по полу эту керамическую кашу на скисшем молоке – вкусно?

Ночью того самого дня, валяясь на ломках под городской теплотрассой, я сообразил наконец, какое дерево можно считать самым приметным на местности, где растёт здоровенный, столетий и единственный в округе, драть его в дупло, дуб.

Сил тогда совсем не было, иначе укусил бы себя от досады.

Какое-то время спустя, в интернете, мне случайно попалась фотография монеты с изображённой на решке арфой, как на этикетке пива Гиннесс. Оказалось, этот невзрачный кругляк – ирландские полпенни, 1693 года. Когда загуглил её стоимость, натурально укусил себя за губу.

Теперь, глядя в зеркало, я едва не откусываю её совсем.

Лепрекон.

Этот мелкий зловредный говнюк, он всё же меня кинул. Развёл, как последнего лошару. Мерзкий рыжий урод обобрал меня в тот самый момент, когда Сашок, Санёчек и Сашуня превратился в Александра.

Что именно забрал у меня лепрекон, я осознаю только сейчас.

Гадкий тип в отражении говорит:
«Тугодум».

Это плохая примета, но зеркало повторяет участь блюдца. Покончив с ним, запираю дверь изнутри, и ломаю ключ прямо в замке.

Нацепив на шею розарий моей Ба, я выхожу в окно.

И только его ржавые петли тихо поскрипывают мне в след.

ЧУЖИЕ ИСТОРИИ by Илюха Усачёв

Показать полностью
109

Моя Ба [часть I из II]

Поплюй через плечо, постучи по дереву. Десятой стороной обходи чёрных котов. Если собираешься угостить того, кто в двери не вхож, налей молока и оставь открытым окно.

Ерунда, дурацкие суеверия, скажет большинство.

Так-то можно говорить что угодно, но здесь на подоконнике стоит блюдце с молоком, а вот окно закрыто. Здесь полумрак и душно.
Здесь серой, застиранной простынёй накрыто зеркало.

Само зеркало, прислонённое к стене, громоздится на едва ли не разваливающемся комоде. Рядом стоит рамка с фотографией какой-то старушенции.

Эта бабанька на фото – у неё глазки-щёлочки. От них морщинки-лучики залегли аж до ушей. И уголки губ тоже к ушам тянутся. Улыбка на миллион печенюшек. Того и гляди запечёт тебя в лучах доброты, как пирожок в печке.

Это какая-то чужая бабка. Незнакомая, вообще левая. Не-не-не, это точно не моя Ба.

Моя Ба так не смотрела.

Чтобы понять, насколько эта старушка-веселушка не моя Ба, надо хоть немного знать мою Ба.

Ту самую мою Ба, которая только и делала, что впахивала в огороде кверху задом, прерываясь только на попыхтеть цигаркой с самосадом. Моя трудяга Ба, моя барыга Ба – ей вообще некогда было играть в гляделки. В отличие от милой бабуси на фото, моя Ба по чём зря не лыбилась.

Моя Ба смотрела совсем не так.

Да и окно моя блюстительница всех примет и понятий Ба обязательно приоткрыла бы. Ведь она в любое время года неукоснительно соблюдала этот свой странноватый ритуал: раз в декаду устраивать тотальное проветривание помещения. Попробуй только приблизься к оконным створкам, и Ба тут же в тысячный раз напомнит главное правило своего дома: если на подоконнике стоит блюдце с молоком – окно должно оставаться приоткрытым. Точка. Что в зной, что в стужу. И моя Ба чхать хотела, покройся ты хоть потом, хоть инеем, ей только дай повод поворчать: «Сашочек, запомни: лепрекон же не вор-форточник. Увидит, что окно закрыто – да откажется от угощения. Зажлобит на меня. А оно мне надо? – вопрошала моя Ба, и сама себе отвечала. – Оно мне не надо».

Помешанная на суевериях, моя Ба даже вне дома только и делала, что делала замечания: «Сашунчик, нельзя копать под радугой! Ни в коем разе! Усёк?» И тут бесполезно было оправдываться, мол, ты всего лишь рыл в песке окоп для солдатиков. Не имело смысла объяснять, что это и не радуга вовсе, а просто зонтик-грибок над песочницей, выкрашенный под цветик-семицветик.

Упёртая, моя Ба всё твердила про лепреконов, которые прячут под радугой своё сокровище. И стоит тебе найти тот клад, как ты непременно его присвоишь, не удержишься. А лепрекон, этот мелкий рыжий говнюк, он-то промолчит поначалу, позволит забрать свою нычку. А потом – хоп! – сам сопрёт у забравшего нечто очень и очень ценное. Обдерёт, как липку, как лоха. С процентами, похлеще любого ростовщика. Причём лошара ещё и не сразу скумекает, что его кинули. Как говаривала моя Ба: «Если не видишь в схеме лоха, то лох в ней – ты».

А ещё моя Ба часто повторяла вот такую свою присказку: «Санёчек, ты знаешь, я, может, и решилась бы умыкнуть лепреконов кладок, да страхово, что он в ответку свистнет моё сокровище». – подмигивала она мне.

Обычно моя, готовая кинуть лепрекона, да сама опрокинутая жизнью, Ба, заводила шарманку про «своë сокровище», когда пересчитывала наличку. И это означало только одно.

– Сашулёк, поти́н сам себя не выгонит. Доедай давай, и за работу. – говорила моя Ба, докладывала мне в тарелку чего-то тёплого, густого и вязкого. Манной каши, кажется. Не помню точно…

Когда заходит речь о бабушках, почему-то на ум сразу приходит еда. Все эти пирожки и пышки душистые, борщ наваристый, сметана домашняя (такая густая, что аж ложка стоит), огурчики хрустящие, да море компота – хоть упейся. Так слово за словом, пирожок за беляшиком – и вот благодарный внучек уже не про любимую бабуленьку рассказывает, а про то, как он любит пожрать. Будто у всех бабушек с рождением внуков, появляется некий кулинарный фетиш.

Но то у других, обычных бабушек. Фетишем моей Ба всегда был только поти́н.

Поти́н моей Ба – это бухло из ячменя, свёклы, картохи и дохрена чего ещё. Едрëное (40° – 90°) пойло, самогон по сути. Но попробуй только ляпни: «Хозяюшка, мне бы это, самогону литрушечку» – и Ба захлопнет дверь прямо перед твоим носом. Каждый ханыга, что в нашем посëлке, что в городе, хоть раз слышал: «Я делаю поти́н, усëк? За самогоном вали вон, к Лярвовне».

Словом, пока другие, обычные бабушки делали закатки, моя Ба бутлежничала в промышленных масштабах.

Пока другие внучата хрумкали огурчиками, я до седьмого пота разливал готовый потин по бутылкам, и спускал в погреб.

Справедливости ради, банки с консервацией в погребе тоже имелись. Но мне и в жизни не вспомнить, какого цвета в них было лечо. Зато я отлично помню цвет юшки, что струячила из разбитых носов городских гопников. Тех самых бедолаг, которые однажды отжали у меня бабки, а после имели дело с моей «Старая, ты чё моросишь?» и «Бабушка, пожалуйста, не бейте!», Ба.

Наша соседка (Львовна – по батюшке, Лярвовна – по Ба) тогда высказалась на этот счёт. Опёршись на щербатый штакетник, что разделял наши участки, она прошамкала что-то вроде: «Ты мне скажи, Изольда, доколе ты намерена свою мелочь конопатую под юбкой прятать? Мужик ведь растёт…»

«Сами с усами, соседушка». – ответила бы любая другая, обычная бабушка.

– Иди нахер, лярва старая! – сказала моя Ба, которая никогда не лезла за словом в карман своего выцветшего халата.

Моя Ба сказала:
– Сашульке я денюжку дала. Лично. Стало быть, эти рэкетиры недоделанные, в первую очередь, меня грабануть удумали. И стало быть, это моё, а не твоё собачье дело! – подытожила моя Ба и посоветовала Лярвовне заниматься воспитанием своего калечного недоумка.

Калечный недоумок – это Лярвовнин сын Лёнька. Раньше, до того, как стать калечным, он возил потин моей Ба на продажу в город. В то время моя Ба ещё не называла его недоумком.

– Лёньчик, мой партнёр по бизнесам. – говорила она, загружая бутылки в багажник Лëнькиной раздолбанной шахи. – Лёньчик, считай, родня.

Однажды, когда Ба отлучилась, этот «считай родня» перемахнул низенький щербатый штакетник, и через раскрытое окно влез к нам в дом. Там он, чисто по-партнёрски, принялся отгружать пузыри из погреба. Прямиком в свой клетчатый челноковский баул. Наверняка бедный недоумок предвкушал жирный навар, когда за его спиной раздалось – щёлк!

С таким звуком лопаются микроскопические воздушные пузырьки в суставах. Хлопок по сути, но слышится именно, как щелчок.

ЩЁЛК.

– Леонид? – звучит следом. – Как же так, Леонид?

Над не ожидавшим такого поворота Лёнькой нависает моя, возникшая из ниоткуда, Ба. Обхватив правой ладонью свой левый кулак, она разминает фаланги – щёлк!

– Как же так, Леонид? – Ба сменяет руку, теперь правая. Основная, рабочая. Ударная. – Как же так?

ЩЁЛК.

Из хаты Лёнька вышел, как вошёл – через окно. Точнее, вылетел. Вместо целого баула он унёс с собой всего один пузырь – свой собственный мочевой. Отбитый напрочь. Заяву этот неудавшийся кидала, но состоявшийся инвалид второй группы катать не стал. Да и кто бы её принял, заяву-то? Ведь потин моей Ба, по одной лишь ей известному ирландскому рецепту – это эксклюзивное бухлишко котировали не только в городе и нашем посёлке, но и в местной ментовке тоже.

Что сказать, любому, кто имел дело с моей Ба, следовало помнить: её лучи добра светили далеко не каждому. Вернее, они не светили вообще никому.

Самое тупое, что ты мог сделать – это попытаться кинуть мою Ба, чьи любимые ирландские поговорки звучали, как: «Кинул однажды – кинет и дважды». А ещё: «В себе обиду не держи – сажай кидалу на ножи». Сомнительно, что они прям ирландские. Скорее, так поговаривают в местах, подобных тому, где моя Ба сделала свои наколки.

Наколочки моей Ба – вовсе не модненькие цветастые татушки, а синюшные изображения с неровными и подплывшими контурами. Примитивные картинки, вколоченные глубоко под выдубленную солнцем кожу загорелых предплечий моей Ба.

Вот пронзённое стрелой сердце. Вот колокол, обвитый колючей проволокой. А вот какая-то птичка держит в клюве конверт.

Пояснять за свои партаки моя Ба стала бы разве что какому-нибудь авторитетному ЗеКа, вроде деда Костыля, что жил у околицы. А всем остальным проявлять интерес не стоило от греха подальше.

Такая вот она была, моя Ба. Вся, как есть. С этими своими татуированными руками, мозолистыми настолько, что респектанул бы даже прожжённый работяга. Совсем не старушачьими ручками-веточками, а мощными, как у борцухи, ручищами. Которым моя, никогда не околачивавшая хреном груши Ба, вечно находила занятие. Вскапывать лопатой, разрыхлять тяпкой. Вертеть крантики самогонного аппарата и сворачивать самокрутки. Щипать внука за щëки или рихтовать кому-нибудь портрет.

Даже в перерывах между всем этим, руки моей Ба просто так на коленях не лежали – они перебирали розарий. И речь не о цветнике, если что. Садоводство – занятие не для моей «эх и забористый же табачок я вырастила» Ба. Её розарий – это такие чётки. Неизменный атрибут истинно-верующих христиан и реально чётких пацанчиков.

Как и большинство чёток, католический розарий внешне напоминает бусы. Ровно пятьдесят четыре бусины соединяются в кольцо. Посередине медальон, от которого ответвляется ещё пять бусин, и крестик на конце. Чётки как чётки, только большие. Обычная антистресс игрушка для рук, ничего примечательного.

Совсем другое дело – розарий моей Ба. Его бусины, выточенные из какого-то чёрного камня (может оникс какой, не знаю точно), чёрные, блестящие – цветом и размером они напоминали ягоды паслёна, что рос возле нашего забора. Эти гладкие шарики крепились отдельно друг от друга, каждый на собственном звене замысловатой цепочки. Разглядывая лик Девы Марии на медальоне, казалось, что на тебя вот-вот снизойдёт благодать. А уж скорбно-страдальческое лицо спасителя на кресте так и побуждало покаяться – настолько искусно ювелир сделал свою работу.

На фоне привычных православных крестиков розарий моей Ба выделялся так, что ни один шаристый скупщик антиквариата мимо не прошëл бы.

По розарию моя Ба читала молитвы. Цокая бусинами, она беззвучно шевелила губами с зажатой в зубах папироской – про себя читала. А когда не читала, носила розарий на шее, как бусы. И крестик прятался, зажатый между гигантскими сисяндрами. Порой металл окислялся от трудового пота, оставляя на груди и шее сероватые с зеленцой следы. Тогда Ба вешала свой символ веры на гвоздик, вбитый над изголовьем её кровати. Не забывая при этом поцеловать крестик и медальон.

Как другие, обычные бабушки ласково гладят своих внучат по волосам, с той же нежностью грубые пальцы моей Ба касалась черных бусин. Не хотелось бы катить бочку на мою Ба, но она так носилась со своим розарием, будто Мария с Христом были ей роднее меня. Что сказать, католическая побрякушка, да мелкий рыжий говнюк – всё, что осталось у моей Ба от родины.

И мелкий рыжий говнюк – это я не про себя, кстати.

Готовая часами объяснять, как правильно искать четырехлистный клевер, моя Ба ни шиша не рассказывала о своём прошлом. Молчала в тряпочку. Чего не скажешь о нашей соседке. Уж эту старую лярву хлебом не корми, дай потрепаться за жизнь. В основном за чужую, естественно.

Если верить Лярвовне, дед мой работал советским военкором. В самом начале шестидесятых его замотало в разрываемую вооружëнными конфликтами Северную Ирландию. Где моя воинственная Ба как раз состояла в рядах ИРÁ – Ирландской Республиканской Армии. «Енто террористы ихние ирландовские. – поясняла Лярвовна. – Навроде чеченских дудаевцев».

Так Ба с дедом и познакомились. Из уважения к ним, опущу рассказанные Лярвовной скабрезные детали. Скажу лишь, что моя, одуревшая от чувств, как от девяностоградусного потина Ба, и глазом не моргнув, променяла зелёные холмы Ольстера на жёлто-рыжие Черноволжские степи. Серпастый и молоткастый паспорт ирландская диссидентка получала уже с заметно округлившимся животом.

И закончись всё хорошо, на руке моей Ба не красовалось бы сердце, пробитое стрелой, которая тут означает вовсе не стрелу Купидона, а нанесённую любимым человеком смертельную обиду.

Если не вдаваться в бытовые подробности, то вот она, вторая часть любовного романа моей Ба.

В банально-анекдотичной кульминации муж наставляет рога жене прямо на супружеском ложе.

Но в неожиданно-динамичной развязке, рога отшибаются именно у мужа. Прямо там же, на супружеском ложе.

В финале выдержка из милицейского протокола: «…Ввиду полученных, несовместимых с жизнью травм, потерпевший скончался на месте».

И судебное постановление: «…Подсудимая признана виновной в совершении убийства в состоянии аффекта, и приговаривается к наказанию в виде лишения свободы сроком на двадцать лет».

Вместо эпилога – изображение колокола, оплетённого колючей проволокой. Носитель такой наколки отмотал свой срок полностью. Без УДО и амнистии. От звонка до звонка.

Такая вот лавстори моей Ба, ванилькой в ней и не пахнет. Бабочки с птичками не порхают.

Одна птичка, правда, есть. Та, что на ударной руке моей Ба. Птаха, похожая на ласточку, держащую конверт в клюве. Обычно с конвертом изображают почтовых голубей, конечно. Но по зоновским понятиям голубок, он как и петушок, – зашкварное пернатое. Поэтому – ласточка. Символ трепетного ожидания письмеца от близкого, долгожданной весточки с воли.

И вот тут бы моей горемычной Ба впору наколоть ещё одну стрелу в своём несчастном сердце. Что бы там зеки не думали, ласточка – птица не почтовая. Ни одного письма на зону она так и не принесла. Единственный близкий человек, что остался у Ба на воле, её там совсем не ждал. Моя мама, дочь моей Ба, она отказалась иметь что-либо общее с матерью-уголовницей. Вычеркнула её из жизни. Отреклась. Потому-то я и знать не знал, что у меня есть бабушка. Класса до третьего, кажется. Не помню точно…

В тот период детства я чуфанил едва ли не чаще, чем просто дышал. От чего образы родоков в моей памяти смазанные и мутные, как потёки клея «Момент» внутри целлофанового пакета.

Кажется, папаня мой был бандосиком, а маманя – красоткой. Папку замочили за его тёмные делишки, а мамку пустили в расход прицепом.

Девяностые, чё. Жёсткое было время.
И вот мой первый день в детдоме. Сижу такой на холодном полу, возюкаю бесколёсым игрушечным грузовичком туды-сюды. И тут слышу откуда-то сверху, словно с потолка:

ЦОК-ЦОК!

А потом:
– Ну здравствуй, Сашунчик.

Задираю голову и вижу, как надо мной возвышается здоровенная такая, точно памятник Родина Мать, бабища. Глядит на меня сверху вниз, и говорит:
– Мы с тобой не знакомы, но…

Она заминается на пару мгновений, теребя в руках какие-то бусы с крестиком, – цок-цок! – потом продолжает:
– Я твоя ба…
– Ты что творишь такое!? – вклинивается между нами местная воспитательница.
Она отбирает у меня грузовичок и отвешивает подзатыльник.
– Новый линолеум изодрал, паскудник! – голосит воспиталка, пока Родина Мать за её спиной разминает фаланги.

ЩЁЛК.

Понятное дело, сейчас никто не отдал бы ребёнка едва откинувшейся зечке. Но тогда руководство детского дома с радостью избавилось от лишнего рта. И даже фингал под глазом одной крикливой воспитательницы этому не помешал. Говорю ж, то ещё было времечко.

Так мы и познакомились с моей внезапно обретённой Ба. С моей, только-только искупившей вину перед обществом, Ба. С моей Ба, решившей очистить совесть, взяв на попечение малолетнего внука.

Внук этот потом кое-как закончил школу. Отмазался от армейки, но учиться дальше не пошёл. Толком нигде не работал. Кормился-одевался на какие-то пособия и барыши с продажи самогона. Пинал, валял и околачивал. Так и жил со своей бабушкой. «Жил, как у Христа за пазухой» – скажет кто-то. На что я отвечу: «А этот ваш Христос – он тоже разбивал хлебальники направо и налево?»

Такая вот она была, моя Ба. Вся, как есть. Стереотипная ирландская драчунья-беспредельщица, и абсолютно нетипичная русская бабушка.

Говоря о моей Ба, невозможно не рассказать про тот самый день. Тёплый, солнечный, летний и совершенно ублюдочный день, после которого всё изменилось...

[продолжение следует]

[ часть II ]

Показать полностью 2
270

«Каково это — прожить девять жизней»1

Всем известно, что у кошек девять жизней. Но как прожить их все?

Моя первая жизнь была короткой. Я родился бездомным, и вскоре мы с семьёй замёрзли насмерть.

Всю вторую жизнь я путешествовал по полям и деревенским пастбищам, пока крепкие объятия змеи не привели меня в третью жизнь.

Меня подарили маленькой девочке, которая назвала меня Веснянкой. Она дала мне всё, о чем я только мог мечтать, и позволила дожить до седых лап. Я не готов был сразу покинуть её, поэтому четвёртую жизнь я прятался, прикидываясь тенью от часовой башни.

Пятую жизнь я посвятил поиску лучшего спального места. Коврик, подоконник, подарочная коробка...все хороши. Но лучшим лежбищем оказалась корзина с грязным бельём. До тех пор пока однажды меня случайно не закинули в стиральную машинку.

Шестую жизнь я провел в основном с другими кошками в приюте, пока один милый старик не разрешил мне переехать к нему. Я называл его Gentleclaw*. Но однажды он умер, и никто этого не заметил. Некому было отпереть мне дверь.

(*по аналогии с gentleman скорее всего старика звали бы Благородный Коготь)

Потом я родился на ферме среди кучи других кошек. В грязи и болезнях. Пришли какие-то люди, чтобы забрать нас куда-то. И я не знаю, куда, но в восьмую жизнь я отправился будучи усыпленным.

О своей восьмой жизни не очень хочу рассказывать. Но девятую я встретил на рыбацком причале. Весь день нежился на солнышке в ожидании рыбаков. А вечером получал море рыбки и ласки.

Все знают, что у кошек девять жизней. Это правда, но есть и десятая жизнь, о которой знаем только мы, кошки. Десятую жизнь мы проводим, возвращаясь к нашим истинным хозяевам. В центр вселенной, который глубже, чем ад, и темнее, чем сама пустота. Во тьму, к нашим хозяевам, существование которых человеческий мозг не в состоянии вообразить. К пожирателям всего сущего, которые в награду за хорошую службу подарят нам десятую жизнь в вечном изобилии подле них.

И мой хозяин спросит меня, как он вопрошал множество котов и кошек до этого:

— Поведай мне, что узнал. Покажи мне жизни, которыми можно полакомиться, и души, которые можно высосать. Покажи мне тени, в которых можно спрятаться и светила, которые можно иссушить. Покажи мне всё, что я могу уничтожить, и я буду вечно лелеять тебя.

И, как все коты до меня, я лгу:

— Прости меня, хозяин. Я не нашел для тебя ничего из этого.

— Глупый слуга. Нет прощения твоей никчёмности!

Я закрываю глаза, когда он разевает пасть, чтобы поглотить меня в небытие. И последнее, что я бы хотел сказать, перед тем как вручить свою десятую жизнь вечности... Спасибо, что позволили мне быть частью вашего прекрасного мира.

Оригинал истории

Показать полностью
661

«Сейчас ты прольёшь свой виски»

Дисклеймер: Есть такой сабреддит - ShortScaryStories, где авторы умещают свои рассказы в 500 и менее слов. Некоторые из историй показались мне любопытными, решила их для вас перевести.

— Ты прольёшь виски... - человек в куртке ухмыльнулся.

— Я проделывал этот фокус тысячу раз - ухмыльнулся я в ответ, и, крутанув коктейль на запястье, поднёс его ко рту. — И я никогда не проливал... - стекло треснуло. Виски заструился по пальцам. Человек в куртке-бомбере взглянул на часы и вернулся к пиву.

Он вздохнул и протянул мне руку.

— Трэвис Мозби.

Я пожал его ладонь. Она была ледянее бутылки из холодильника.

— Чего ты боишься, незнакомец?

— Думаю, что смерти.

Час назад я подписал свидетельство о смерти матери. Я просто не мог заставить себя вернуться домой, где меня будут ждать вопросы от детей и сочувствующее лицо жены. Поэтому я забурился в этот богом забытый бар. Посмотрим, сможет ли запах дешевого виски перебить вонь больничной хлорки.

— Смерть ни за что не сравниться с вечностью, - Трэвис язвительно улыбнулся.

Ну ясно, поехавший. Стоило ожидать чудаков в баре типа этого.

— Тысячу жизней назад или даже больше я сидел на этом барном стуле, дохлёбывая седьмой бокал пива, вот прямо как сейчас, - Трэвис продолжил разглагольствовать, - В 22:53 я, пошатываясь, выйду на улицу и сяду за руль моей тачки. В 23:17 я врежусь во внедорожник с двумя детьми и 19-летней нянечкой внутри. Дети и я погибнут мгновенно. Няня в жутких муках проживёт ещё несколько дней.

— Какой кошмар... - я покачал головой, - но это не объясняет, откуда ты узнал про мой стакан.

Мне стало интересно, попытается ли он схватить меня, если я просто уйду.

— Неужели ты не понимаешь? Те дети, няня... - Трэвис махнул обветренной рукой, - Я не знаю, где они сейчас, но я знаю, где я: здесь. Снова и снова переживаю то, что натворил. Я помню всё, но что бы я ни делал, я всегда оказываюсь за рулем той тачки в 23:17.

— А мне ты это зачем рассказываешь?

— Это твой четвертый виски меньше чем за час. Примерно через минуту ты получишь сообщение от жены с вопросом, где ты. Терзаемый чувством вины, ты захочешь тут же отправиться домой. С этого момента у тебя есть выбор: заплатить втридорога за такси... или попытаться сесть за руль. Если вызовешь такси, будешь спать дома на диване, а когда проснешься, увидишь в утренних новостях репортаж о няне и двух детях, которых убил пьяный водитель в 23:17. А если сядешь за руль сам, то до встречи завтра на этом же месте.

Телефон загудел уведомлением. Я побледнел, прочитав сообщение от жены.

Трэвис усмехнулся. Он поднял свой бокал в знак прощания, в то время как я оплатил выпивку и выбежал на улицу, чтобы вызывать такси.

Оригинал

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!