За Правду

Когда говорят, что православная церковь – духовная скрепа России, намекают на то, что когда-то давно православие действительно «скрепляло» общество. Проблема только в том, что не упоминается, как скрепляло. Черта оседлости, убийства еретиков и иноверцев, законы империи, устанавливающие православный культ как обязательный – про это забывают. Сказка же такая: все было на Руси прекрасно. Люди православные из-за того, что уж очень им всем полюбился древнееврейский фольклор и бородатые мужики с бижутерией.

Все жили в гармонии, их (большинство населения) даже не смущал тот факт, что торговали людьми (русскими и православными). Нет, православие защищало от бессмысленных бунтов. Торгуют людьми, и что? Это испытание от бога.

Идиллию нарушили проклятые большевики, скрепа куда-то вдруг исчезла. А после крушения СССР возникла идея ее «возродить», чтоб снова жители России принимали православие со всеми прочими невзгодами.

Однако идиллии никакой не было. Православие всегда держалось на штыках. И в данном случае можно обратить внимание на то, как простой народ реагировал на отдельные выходки православной церкви в период, когда православие было обязательным культом для низших сословий (большинство населения).

Как и сейчас, православная церковь была крупной корпорацией, которая все время расширялась. В эпоху «святой Руси» это относилось к земле. Доходило до того, что церкви (в начальный период правления Ивана Грозного) принадлежала почти треть всей земли. Активно строились церкви и монастыри.

С монастырями – отдельная история, поскольку крестьяне боялись, что рядом вдруг построят монастырь, так как в таком случае их могут передать, и они станут монастырскими крестьянами, то есть будут выполнять работу за монахов и еще будут им платить за право жить и работать на них же.

Задача церкви, по утверждению Писарева:

«Накоплять огромные земельные и денежные богатства, быть эксплуататором по отношению к сельскому населению, и отдельным представителям церкви владеть большими личными средствами и крепостными людьми».

Монастырских крестьян было несколько миллионов. Они обязаны платить оброк, отработать барщину и выполнять все виды работ для монастыря. Церковь была коллективным помещиком, причем крупнейшим.

Усугублялось все еще тем, что церковь считалась самым страшным эксплуататором, поскольку крестьян не только заставляли платить то, что они «обязаны», но еще помимо этого вымогали деньги и заставляли работать сверх меры. Монастырские крестьяне Амвросиево-Новоспасского монастыря жаловались, что управитель монастыря «держит их в цепях и железах недель по пяти и больше».

Как монахи отравляли жизнь населению:

«Монастыри не осваивали незаселенные, пустынные области… Не крестьянин шел за монахами, а монахи продвигались на север по проторенным уже путям народной колонизации. Основатели монастырей селились близко от городов и сел, обычно в двух-трех верстах от населенных «весей», у проезжей дороги, занимая «пустыни», служившие обычно пастбищами, охотничьими угодьями, местами рыбной ловли для окрестного населения. Монастыри внедрялись в уже существующие крестьянские волостные миры, постепенно осваивали их земли и превращали окрестное население в феодально зависимых людей».

Периодически крестьяне старались не допустить появления паразитов на их земле:

«Борьба с монастырским землевладением толкала трудовое население на «святотатственные» действия, воспитывала в них дух вольнодумства. Крестьяне сознательно сжигали построенные Антонием Сийским церкви, натравливали собак на «преподобного» Герасима Болдинского и его учеников, украли колокол с церкви, построенной Кириллом Новоезерским, дочиста обобрали монастырь Григория Пельшемского. Особой остроты и напряженности достигла классовая борьба крестьян против монастырей в XVI веке. Она сделалась столь ожесточенной, что крестьяне не останавливались перед физическим уничтожением «преподобных» игуменов и их ближайших сотрудников. Были убиты келейник Арсения Комельского, Агапит Маркушевский с двумя старцами, Адриан Ондрусовский, Адриан Пошехонский со старцем Давидом. Эта борьба оказала сдерживающее влияние на дальнейшее развитие монастырей-вотчинников».

Но в основном в этом сражении они проигрывали, так как монахов защищало государство, а крестьяне зачастую и людьми-то не считались. Подобные ситуации свидетельствуют о том, что с повальной духовностью были некоторые проблемки, работало это дело не всегда, точнее никогда, если бы не царские или княжеские войска.

Проблема крестьянина в том, что он не может добиться того, чтобы локальный конфликт перерос в нечто большее. Взбунтоваться может пара деревень, но вряд ли больше, так что подавить такое – задача несложная для войск.

А до восстания крестьяне иногда пытались обращаться к царю:

"Крестьяне Архангельского собора с. Завидова Клинского у. царю Петру Алексеевичу... Бьют челом бедные и беспомощные и до конца разоренные сироты твои, Клинского уезду Архангельские вотчины села Завидова крестьяне староста Климко Матвеев да выборные Афонка Ларионов, Климко Андреев, Митка Ефтифеев, Куска Епифанов, Панка Кондратев и все крестьяне. В прошлых, государь, годах владели нами, сиротами, твоими, того ж Архангельского собору власти и протопопы вообще, и всякие оброки мы, сироты твои, платили на вообще ж. А ныне, государь, мы, сироты твои, разделены в мелкие поделы. И по тому, государь, разделу священники [и дь]яконы накладывают на нас, сирот твоих, многие лишние оброки и столовые запасы. И для своих всяких прихотей они, священники и дьяконы, к нам всяких прихотей, сиротам твоим, приезжают и людей своих непрестанно присылают. И таких своих накладных оброков и столовых запасов на нас, сиротах твоих, правят смертным платежом не против прежнего. А прежде, государь, сего мы, сироты твои, таких накладных оброков и столовых запасов никому не плачивали. И мы, сироты твои, от такого их накладного оброку и столового запасу и всяких нападков и от безвременного и смертного правежу разорились вконец без остатку. И таких их накладных оброков нам, сиротам твоим, платить невмочь".

"Крестьяне Архангельского собора с. Ильинского Кашинского у. царю Петру Алексеевичу о снятии с них прибавочного оброку… А как, государь, мы ж, сироты твои, отданы в Архангельский собор, и бывший протопоп Федор с братией наложил на нас в прибавку деньгами восемьдесят один рубль тринадцать алтын две деньги, да для косьбы указали брать с нас и ныне берут в подмосковную вотчину десять человек работников. А как в прошлом в 204-м году протопресвитер Петр Васильевич с священниками разделили нас, сирот, меж себя по поделям, и они, священники, ключарь с братией наложили вновь же прибавочный оброк: бараны, сыры, яйца, грузди, рыжики, грибы, ягоды, брусника, клюква. И ради тех столовых запасов приезжают они, священники, к нам сами и присылают людей своих и из тех припасов бьют нас на правеже смертным боем, и для своих приездов велят готовить про себя обеды, и берут с нас подводы. И оттого мы, бедные, разорились вконец".

Как же отреагировал мудрый государь на такую челобитную? Очень просто:

"Велено… села Ильинского старосте и выборным крестьянам по росписи за их противность и непослушание учинить наказание: бить вместо кнута батоги нещадно". "Такая же участь постигла земледельцев Завидовской вол., Клинского у.".

Такой исход предсказуем, поскольку поп для крестьян - хозяин, а крестьяне должны выполнять любую работу, никаких прав у них нет.

Еще характерный пример жалобы на попов:

"Преосвященному Варсунофию, митрополиту Сарскому и Поддонскому, бьют челом сироты великих государей дворцового села Богданова Вяземского уезду церкви Троицы живоначальной староста церковный Ивашко Лаврентьев. Жалоба, государь, мне той же церкви на попа Максима Федорова. В нынешнем, государь, во 193-м году марта в 12 день зазвал к себе он, поп Максим, меня, сироту, в дом и учел у меня церковных денег просить. И я, сирота, тех денег ему не дал, потому что миром давать мне не велели. И он, поп Максим, меня, сироту, бил за то и увечил и голову мне проломил до крови. И многих нашу братю бьет… Да он же поп Максим чинит не против твоего святительского указу: от венчанья берет с первоженцов по рублю да по пуду меду".

В ту пору немногие могли обличать церковь. Буквально единицы. Монах Вассиан Патрикеев один из таких, он писал:

"Вместо того чтобы питаться от своего рукоделия и труда, мы шатаемся по городам и заглядываем в руки богачей, раболепно угождаем им, чтоб выпросить у них село или деревеньку, серебро или какую-нибудь скотинку. Господь повелел раздавать неимущим, а мы, побеждаемые сребролюбием и алчностью, оскорбляем различными способами убогих братий наших, живущих в селах, налагаем на них лихву за лихву, без милосердия отнимаем у них имущество, забираем у поселянина коровку или лошадку, истязуем братий наших бичами или прогоняем их с женами и детьми". "Наши же предстоящие, владея множеством церковных имений, только и помышляют о различных одеждах и яствах; о христианах же, братиях своих, погибающих от мороза и голода, не прилагают никакого попечения; дают бедным и богатым в лихву церковное серебро, а если кто не в состоянии платить лихвы, не покажут милости бедняку, а до конца его разорят. Вот сколько нарядных батогоносных слуг стоят перед ними, готовые на мановение владык своих! Они бьют, мучат и всячески терзают священников и мирян, ищущих суда перед владыками".

Этого монаха заточили в монастыре, он почти сразу там и умер. Князь Курбский считал, что его «уморили». Монахи и попы многократно демонстрировали свою «нравственность», что людей в большей массе от них воротило (можно вспомнить фольклор).

И когда говорят о православном народе, то всегда нужно помнить: никакого выбора у этого народа не было. Зато как только он появлялся, эти же самые крестьяне утверждали, что никакие церкви им не нужны. Вот в годы революции 1905 года на сходе крестьян Ольховской волости Царицынского уезда заявляли:

"Церкви не нужны, их следует обращать на другие полезные учреждения: школы, больницы".

Вот что говорилось в 1906 году, то есть задолго до «проклятых большевиков», прямо на совещании Всероссийского крестьянского союза:

"У нас живется все-таки страшно тяжело. Например, в нашем селе много лет идет тяжба с попами. Сколько ни сыплем денег, куда-то проваливаются. Говорят, священники служат посредником между людьми и богом, а на самом деле они служат посредниками между начальниками, полицией и нами и только спешат содрать побольше с крестьян".

И в годы первой русской революции 1905 года один поп в церковном издании признал:

«Духовенство не пользуется никаким влиянием, ненавидимо и презираемо народом, служит в глазах его олицетворением жадности, корыстолюбия. Духовенство деморализовалось до потери значительной части не пастырского только, но и человеческого достоинства».

Но это скорее исключение. В основном попы обвиняли во всем «не тот народ». Очевидно, что никакой такой духовности, которую стоит возрождать, в принципе никогда не было. Если власть действительно хочет вернуть «былые деньки», то вместе с пропагандой РПЦ она должна задействовать полицию и армию, дабы вынудить людей отправлять культ.

Что нельзя отнять у человека? Его сущность! Она всегда проявляет себя, стремится себя проявить во всём, что делает человек, в его поступках, стремлениях, в том, к чему он искренне предрасположен.

Где нет человеческой сущности, нет и человека!

От куда появился человек? Из животного мира. Он создал общество в котором и рождается, где и формируется, где становится человеком. Это заняло много времени. Так значит человек во-первых это животное? Да, конечно, животное, но какое? Общественное, разумное, обладающее сознанием, чтобы отражать действительность и мышлением, чтобы эту действительность понять, увязать между собой отдельные элементы и наконец преобразовать в соответствии со своими потребностями. Мышление очень связано с языком. Чтобы общаться и решать какие-либо значимые задачи нужно координировать действия большого количества людей. Человек разумный понимает что он делает, почему и к чему это приводит. Результатом становится обеспеченность человека жизненными средствами в полном объеме, а это дает ему возможность развиваться как личности и тем самым развивать общество, где он существует и действует. Таким образом общество развиваясь и увеличивая возможности производства жизненных благ создает и способствует так же развитию внутри себя личностей, двигающих вперёд общество в целом. Какая хорошая картина. Общество даёт всё необходимое человеку, делает его Человеком, а он в свою очередь отдает свои силы, знания и умения в тех пропорциях, что получил, обратно обществу, иногда приумножая их. Вот такой взаимный процесс самовоссоздания и эволюции человеческого общества.

Каждый член общества трудится на общие цели и от этого имеет всё, что ему нужно. А песня, как известно, ему строить и жить помогает.

Другое дело, когда особенно хитрая часть этого общества всеми правдами и неправдами, а чаще с помощью грубой силы подчиняет весь общественный процесс своим целям. В этом они молодцы! Это еще нужно суметь так организоваться и сплотить вокруг себя достаточное количество сил и с помощью этих сил управлять всей общностью людей.

Человек это животное разумное, говорящее, трудящееся – в обществе. Это его сущность! Так куда же деть эту сущность, если внешние условия сжимают и сковывают её.

Трудится в обществе это нормально, естественно для человека. И получать все необходимые блага от общества тоже естественно.

Вот вы работаете и весь процесс труда принадлежит вам. А так же то место где вы трудитесь и конечно результат труда, те блага, которые вы создаете собственными руками, принадлежит вам. Да и всё жизненное пространство, где вы живёте ваше, включая реки, озера, моря, поля, леса и дороги идущие по ним. В этом случае вы не только чувствуете себя человеком, но и являетесь им!

А если вы приходите в чужое место, вам дают чужие средства производства, вы участвуете в не вашем деле и результат от вашего собственного труда тоже не ваш. При этом вы можете спокойно поменять одно не ваше дело на другое такое же, не ваше. И в общем всё равно, что и где вы делаете. Разве это похоже на разумных людей трудящихся в обществе? Или больше похоже на царство хаотично двигающихся неразумных частей чего-то.

У крупных собственников средств производства, капиталистов, всё замечательно. Это же их дело и процесс производства их, и конечный результат общего труда тоже их. Они даже могут получить уважение в угнетаемом ими обществе, могут реализовать себя как личности и выглядеть вполне привлекательно. Правда тоже, что им приходится продолжать тратить большие силы и значительные средства на сплочение вокруг себя большого количества лиц, поддерживающих такое положение вещей. Могут, совсем обнаглев, использовать главный и проверенный свой инструмент - грубую силу принуждения, рискнув превратить её даже в открытую террористическую диктатуру. Что в общем дешевле и прямее обычной диктатуры буржуазии, через парламент.

А что же с человеческой сущностью?

Человек, отстранённый от участия в управлении и сознательном формировании общественного производства, где он являлся бы хозяином, теряет естественный интерес к общественным вопросам и заботам. И куда, в этом случае, устремляются его интересы и помыслы? Человек это животное разумное, говорящее и трудящееся в обществе. Вычеркнув "трудящееся в обществе", получим животное разумное и говорящее! Ну и какие у разумного и говорящего животного могут быть заботы? Поспать, поесть, побыть в тепле, совершить половой акт и одеться. Да еще и вынуждают работать из-под палки!

Так долго выбирались из животного состояния и вот шаг назад!

Так что же с человеческой сущностью?

А сущность его перво-наперво в общественных отношениях. Человек только тогда является человеком, когда сознательно трудится в обществе, а это он может делать только когда общество целиком принадлежит человеку, а человек обществу. А общество это все люди вместе до последнего.

Во время капиталистического способа производства человек находится в прехождении, но не только. Как известно ещё и в возникновении. Но чтобы возникнуть из ничто, нужно разрешить противоречие между общественным характером производства и частным характером присвоения.

Движущей силой способной изменить ситуацию является рабочий класс, потому что именно он выражает интересы всего общества. Кто больше всего заинтересован в развитии предприятия, в появлении новых рабочих мест, в обновлении станков, оборудования и остальных средств производства, расширении этого производства, роста экономики? Да трудящимся на этом самом предприятии или заводе в первую очередь. Рабочему классу, создающему всё богатство общества. А что же собственник? Как ни странно, наоборот, он выводит прибыль и накопленные амортизационные фонды, предназначенные для обновления оборудования из предприятия, перераспределяет их вне породившего их завода. Получается крупные капиталисты высасывают прибыль с собственных предприятий, т.е. являются простыми паразитами на теле общества, грабят собственных рабочих и за счет их труда становятся всё жирнее и жирнее. А что происходит с телом, когда оно поражено большим количеством паразитов? Оно болеет, слабеет и наконец может совсем погибнуть без должного лечения.

Собственники средств производства умело окружают себя хорошо пригретыми, сильными, умными и привилегированными людьми, мотивированными на служение крупному капиталу.

Что бы изменить ситуацию рабочему классу нужно сплотить вокруг себя еще большие силы, получить симпатии большого числа населения, зажечь революционный задор в массах и приготовиться стать еще более грозной и сплочённой и самоорганизованной силой, способной свергнуть власть капитала и установить власть пролетариата.

В этой сложной задаче, есть могучий помощник - это уже разработанная и успешно опробованная на практике и потому верная Марксистско-Ленинская теория и сама сущность человека!

Мне пришло в голову, что, хотя я и не большевик, однако не мог согласиться со своими родственниками и знакомыми и безоглядно клеймить все, что делается Советами только потому, что это делается Советами. Никто не спорит, они убили трех моих родных братьев, но они также спасли Россию от участи вассала союзников.

Некогда я ненавидел их, и руки у меня чесались добраться до Ленина или Троцкого, но тут я стал узнавать то об одном, то о другом конструктивном шаге московского правительства и ловил себя на том, что шепчу: "Браво!". Как все те христиане, что "ни холодны, ни горячи", я не знал иного способа излечиться от ненависти, кроме как потопить ее в другой, еще более жгучей. Предмет последней мне предложили поляки.

Когда ранней весной 1920-го я увидел заголовки французских газет, возвещавшие о триумфальном шествии Пилсудского по пшеничным полям Малороссии, что-то внутри меня не выдержало, и я забыл про то, что и года не прошло со дня расстрела моих братьев. Я только и думал: "Поляки вот-вот возьмут Киев! Извечные враги России вот-вот отрежут империю от ее западных рубежей!". Я не осмелился выражаться открыто, но, слушая вздорную болтовню беженцев и глядя в их лица, я всей душою желал Красной Армии победы.

Не важно, что я был великий князь. Я был русский офицер, давший клятву защищать Отечество от его врагов. Я был внуком человека, который грозил распахать улицы Варшавы, если поляки еще раз посмеют нарушить единство его империи. Неожиданно на ум пришла фраза того же самого моего предка семидесятидвухлетней давности. Прямо на донесении о "возмутительных действиях" бывшего русского офицера артиллерии Бакунина, который в Саксонии повел толпы немецких революционеров на штурм крепости, император Николай I написал аршинными буквами: "Ура нашим артиллеристам!".

Сходство моей и его реакции поразило меня. То же самое я чувствовал, когда красный командир Буденный разбил легионы Пилсудского и гнал его до самой Варшавы. На сей раз комплименты адресовались русским кавалеристам, но в остальном мало что изменилось со времен моего деда.

- Но вы, кажется, забываете, — возразил мой верный секретарь, — что, помимо прочего, победа Буденного означает конец надеждам Белой Армии в Крыму.

Справедливое его замечание не поколебало моих убеждений. Мне было ясно тогда, неспокойным летом двадцатого года, как ясно и сейчас, в спокойном тридцать третьем, что для достижения решающей победы над поляками Советское правительство сделало все, что обязано было бы сделать любое истинно народное правительство. Какой бы ни казалось иронией, что единство государства Российского приходится защищать участникам III Интернационала, фактом остается то, что с того самого дня Советы вынуждены проводить чисто национальную политику, которая есть не что иное, как многовековая политика, начатая Иваном Грозным, оформленная Петром Великим и достигшая вершины при Николае I: защищать рубежи государства любой ценой и шаг за шагом пробиваться к естественным границам на западе! Сейчас я уверен, что еще мои сыновья увидят тот день, когда придет конец не только нелепой независимости прибалтийских республик, но и Бессарабия с Польшей будут Россией отвоеваны, а картографам придется немало потрудиться над перечерчиванием границ на Дальнем Востоке.

В двадцатые годы я не отваживался заглядывать столь далеко. Тогда я был озабочен сугубо личной проблемой. Я видел, что Советы выходят из затянувшейся гражданской войны победителями. Я слышал, что они все меньше говорят на темы, которые занимали их первых пророков в тихие дни в "Кафе де Лила", и все больше о том, что всегда было жизненно важно для русского народа как единого целого. И я спрашивал себя со всей серьезностью, какой можно было ожидать от человека, лишенного значительного состояния и ставшего свидетелем уничтожения большинства собратьев: "Могу ли я, продукт империи, человек, воспитанный в вере в непогрешимость государства, по-прежнему осуждать нынешних правителей России?"

Ответ был и "да" и "нет". Господин Александр Романов кричал "да". Великий князь Александр говорил "нет". Первому было очевидно горько. Он обожал свои цветущие владения в Крыму и на Кавказе. Ему безумно хотелось еще раз войти в кабинет в своем дворце в С.-Петербурге, где несчетные книжные полки ломились от переплетенных в кожу томов по истории мореплавания и где он мог заполнить вечер приключениями, лелея древнегреческие монеты и вспоминая о тех годах, что ушли у него на их поиски.

К счастью для великого князя, его всегда отделяла от господина Романова некая грань. Обладатель громкого титула, он знал, что ему и ему подобным не полагалось обладать широкими познаниями или упражнять воображение, и поэтому при разрешении нынешнего затруднения он не колебался, поскольку попросту обязан был положиться на свою коллекцию традиций, банальных по сути, но удивительно действенных при принятии решений. Верность родине. Пример предков. Советы равных. Оставаться верным России и следовать примеру предков Романовых, которые никогда не мнили себя больше своей империи, означало допустить, что Советскому правительству следует помогать, не препятствовать его экспериментам и желать успеха в том, в чем Романовы потерпели неудачу.

Оставались еще советы равных. За одним-единственным исключением, они все считали меня сумасшедшим. Как это ни покажется невероятным, я нашел понимание и поддержку в лице одного европейского монарха, известного проницательностью своих суждений.

- Окажись вы в моем положении, — спросил я его напрямик, — позволили бы вы своей личной обиде и жажде мщения заслонить заботу о будущем вашей страны?

Вопрос заинтересовал его. Он все серьезно взвесил и предложил мне перефразировать вопрос.

- Давайте выразим это иначе, — сказал он, словно обращался к совету министров. — Что гуще: кровь или то, что я назвал бы "имперской субстанцией". Что дороже: жизнь ваших родственников или дальнейшее воплощение имперской идеи? Мой вопрос — это ответ на ваш. Если то, что вы любили в России, сводилось единственно к вашей семье, то вы никогда не сможете простить Советы. Но если вам суждено прожить свою жизнь, подобно мне желая сохранения империи, будь то под нынешним знаменем или под красным флагом победившей революции — то зачем колебаться? Почему не найти в себе достаточно мужества и не признать достижения тех, кто сменил вас?

©Александр Романов "Книга воспоминаний", 1933 г.

Почему то думал, что Байден не придёт на дебаты ...

Пруфы1, Пруфы2