Лига историков

В 1444 году османский султан Мурад II решил, что с него хватит. Да, на Балканах был один неприятный венгерский воевода, Янош Хуньяди, который пару раз чувствительно побил его армии. Но у султана были дела и в Анатолии, где бузил бейлик Караман. Мурад был практичным человеком. Он сел за стол переговоров и подписал с венгерским королем Владиславом Сегедский мирный договор.

Условия были отличные. Венгры получают 10 лет мира. Сербский деспот, из-за которого вся каша и заварилась, получает обратно свои земли. Все жмут друг другу руки. Мурад, довольный, что прикрыл европейскую границу, передает трон своему 12-летнему сыну Мехмеду и уезжает на заслуженную пенсию в Манису.

Казалось бы, живи и радуйся. Но при дворе двадцатилетнего короля Владислава (по совместительству являвшегося ещё и польским королем) сидел один очень деятельный человек — папский легат, кардинал Джулиано Чезарини.

Как только старый султан уехал, кардинал начал систематически обрабатывать Владислава: дескать, враг ушел, на османском троне сидит сопляк, верный же шанс! Король, который вообще-то клялся на Евангелии соблюдать мир, засомневался. На что кардинал авторитетно заявил, что клятва, данная «неверному», — это не то чтобы клятва, а скорее рекомендация. Грех клятвопреступления он, как представитель папы, берет на себя.

И вот армия крестоносцев — венгры, поляки, немного чехов, валахи — немедленно нарушила договор и двинулась на юг, к Эдирне, османской столице. Сербский деспот Георгий Бранкович, который только что получил обратно свои земли по этому самому договору, в новый поход не пошел. Он, видимо, что-то подозревал.

План состоял в том, что, пока армия шла по суше, христианский (в основном венецианский) флот должен был запереть проливы Босфор и Дарданеллы, чтобы армия Мурада не смогла вернуться из Анатолии. Но тут в дело вступили генуэзцы. У них не было никаких проблем с «неверными», у них была бухгалтерия. За приличную сумму (по дукату с головы) генуэзские корабли спокойно перевезли всю армию Мурада обратно в Европу. «Пенсионер» вернулся, и он был очень не в духе.

К 9 ноября 1444 года крестоносцы оказались у города Варна, где с удивлением повстречали противника. Сзади — Черное море и Варненское озеро. Спереди — втрое превосходящая армия османов. Путей к отступлению не было. На военном совете кардинал Чезарини предлагал засесть в вагенбург (крепость из повозок) и ждать флот. Но Хуньяди, который командовал армией, заявил, что прятаться — не вариант, надо драться.

10 ноября армии встали друг напротив друга. Мурад, по рассказам, приказал пронести перед войском тот самый нарушенный мирный договор, нанизанный на копье. Мол, смотрите, что делают эти христиане.

Битва была хаотичной. Правый фланг крестоносцев (где стояли в основном епископы и знать) османы смяли и утопили в болотах. Зато левый фланг (где стояли опытные рубаки Хуньяди) в ответ разгромил анатолийское крыло османов. Дело шло к ничьей, но тут 20-летний король Владислав решил, что он должен лично убить султана.

Увидев шатер Мурада, он собрал 500 своих лучших рыцарей (в основном поляков) и ринулся в самоубийственную атаку прямо туда. Опытные янычары расступились, пропустили конный клин внутрь, а потом сомкнулись, отрезав короля от остальных. Лошадь Владислава упала, и янычар по имени Коджа Хызыр немедленно отрубил ему голову. Эту голову тут же насадили на пику и подняли над полем боя.

Армия крестоносцев, увидев голову своего короля, дрогнула и развалилась. Хуньяди бежал. Кардинал Чезарини тоже, но его, по слухам, прибили в болотах свои же солдаты, позарившись на его золото.

Мурад, глядя на усеянное телами молодых рыцарей поле, якобы сказал: «Если бы с ними был хоть один старик, они бы не ввязались в это». После чего он снова отдал трон сыну и уехал догуливать пенсию. А туркам на Балканах больше никто всерьез не мешал.

***********************
Подпишись на мой канал в Телеграм - там доступны длинные тексты, которые я не могу выложить на Пикабу из-за ограничений объема.

А в TRIBUTE, на SPONSR или на GAPI ты найдешь эксклюзивные лонгриды, которых нет в открытом доступе (кому какая площадка привычнее)!

<...>
Одну способность только показывает большая часть учителей — обирать деньги.
Зло это всюду пустило глубокие корни; но нигде оно не обнаруживается так небоязненно, так нагло, с такими страшными притязаниями, как в духовных училищах, в духовных правлениях и консисториях.
Приводят мальчика в училище; отец должен его явить смотрителю и пятерым учителям. Явить — значит принести деньги.
При этом случае от беднейшего причетника требуется не менее двух руб. сер. смотрителю, и не менее рубля на каждого учителя.
Священник должен представить вчетверо или по крайней мере втрое.
Мы сказали: требуется и должен; так — тут не произвол их, и не средства, которыми они могут располагать, определяют сумму взноса, а воля того, к кому приносятся деньги.
И напрасны тут просьбы, напрасны даже слёзы: кто стоит на одном, что не в силах дать требуемого, тот выгоняется в толчки; a что последует за тем, увидим дальше.
Та же история повторяется после святок, после Пасхи, после ваканта, — непрерывно во всё продолжение курса.
Но зачем же дают?
Затем, что горе тому мальчику, отец которого когда-либо не выплатил назначенного: месть жестокая, неумолимая, зверская, преследует его с утра до ночи на каждом шагу.
Истязаниям несчастного, — и каким страшным истязаниям!… нет ни конца ни меры.
Скажем одно: в один и тот же день от двоих учителей ученику случается вытерпеть до 200 розог, самых безпощадных, потому что учитель стоит тут же и кричит: больнее, больнее!
Секущий из учеников хорошо знает, что за малейшее послабление ему грозит тоже казнь, и потому напрягает все силы удовлетворить учителя.
И этого мало: ученика, едва вставшего с полу, учитель хлещет — рукой, книгой, чем пришлось, по ушам, по голове, по щекам, вырывает у него целые клочья волос и пр. и пр.
И это на неделе повторяется два, три раза.
Жаловаться смотрителю ученики не смеют и думать; за жалобой неизбежно следует наказание от смотрителя, — не палачу-учителю, а тому же ученику. В деле грабежа они действуют общими силами и поддерживают один другого.
И кому же эти казни? Мальчику — от 8 до 14 лет!
Тут нисколько не помогают ни добрые успехи, ни прекрасное поведение: отъявленный негодяй пользуется и лаской и приветом от всех, если отец его и поит смотрителя с учителями всегда до упаду, и тащит им — от денег и до яиц, обильно; прекраснейший мальчик, но сын бедного отца, засекается, — именно засекается.
Не дальше, как два года назад в N училище двенадцатилетнего мальчика, таким образом наказанного и не за вину, а за то, что отец его не привёл учителю корову, который тот требовал, принесли на руках домой, и он на другой же день помер. И это дело не редкое.

Почему же несчастный отец не жаловался?
И почему не жалуются вообще на разбой и грабеж учителей и смотрителей? Скажем дальше.

И исчисленным поборам еще не конец. Это всё только по мелочам. Самый главный – при переводе из одного класса в другой, и особенно в семинарию. Вот, напр., как это делается. В 1855 году из... училища за месяц до экзаменов все ученики были разосланы по домам со строжайшим приказанием: принести по стольку-то (смотритель сам назначал цену), с предостережением таковым, кто принесет меньше назначенного, тот будет оставлен, кто совсем не принесет, – будет исключен. Высшая цена (на долю многих священников) была назначена 50 р. сер., низшая (на долю беднейших причетников) 5 р.

Что было делать отцам? Не представить назначенного – угроза исполнится без сомнения, и сыновей или исключат (а куда деться с мальчиком в такие лета!) или оставить в том классе, – а чего стоит пробыть лишних два года ученику (6-летнее обучение в училище делилось на 3 «класса» – по два года в каждом. – В.Ф.), не говоря уже о неизбежной мести. И некоторые, преимущественно отцы негодяев, поспешили исполнить требуемое. Большая же часть, особенно же те, которые решительно не имели возможности прислать назначенную сумму, или рассчитывали на то, что дети их вполне достойны перевода, явились к смотрителю.
Здесь начались торги, и некоторым сделаны уступки. Те же, которые осмелились ничего не заплатить и даже пригрозить жалобой, выгнаны от смотрителя со срамом. Какой же конец?
Дети первых переведены, дети последних или оставлены или исключены.

Нашлись однако же, которые в самом деле принесли жалобу семинарскому правлению.
Что ж!
Смотрителя вызвали для объяснения (объяснения!, когда нужно было сделать строжайшее исследование! Так у нас и всегда: попадется какой-нибудь бедняк, его задавят следствиями; наделает всех мерзостей человек денежный, его вызовут в губернский город, – для чего, понятно; тем все дело и кончается). Как и что он объяснял, неизвестно; но преспокойно возвратился в свой город и смелее прежнего продолжает свои действия.

Теперь о жалобах.
Почему не жалуются?
Вот, напр., отец засеченного мальчика приехал в город и в самом деле приготовил жалобу; но у него учатся еще два сына; принесши жалобу, нужно было бы сейчас же взять их из училища, иначе и им была бы не лучшая судьба; а он в своем-то городе едва может содержать их, – куда же бы он их дел?
Подумал, поплакал, погоревал и отдал на суд Божий.
Вот, напр., лет тому десять, жестокости смотрителя и инспектора N-кого училища сделались до того невыносимыми, что ученики стали бегать из училища.
Принесли жалобу семинарскому правлению.
Дело весьма важное; поехал исследовать сам ректор семинарии Что ж он сделал?
Провел целую неделю у смотрителя, не выходя из комнаты, а что делал, Бог знает.
Затем явился в училище, пересек жесточайшим образом учеников и донес, что ученики взбунтовались и что он прекратил бунт… Взбунтовались мальчики от 8 до 14 лет, даже и отцы которых, под жесточайшей тиранией, при миллионах несправедливостей, не смеют и помыслить о чем-либо подобном!…
Случилось даже однажды, что профессор (семинарии. – В.Ф.), посланный в N-ское училище, честно произвел следствие и обнаружил все мерзости смотрителя и учителей!
Что ж вышло из этого?
Смотритель поспешил побывать у ректора семинарии у письмоводителя архиерея – велено переисследовать. Понятно, что новое следствие вполне оправдало виновных. Следователя вытеснили из семинарии с дурным аттестатом. Кто ж осмелится после этого производить следствие строго-справедливо? К чем уже, значит, и жалобы? И еще ли после этого спросят: почему не жалуются?

Предположим даже, что жалобу, принесенную академическому правлению, приехал произвести исследование честнейший и благороднейший человек, и что (самое важное условие) он может, не опасаясь дурных для себя последствий, открыть правду.
Что он будет делать? Допрашивать учеников?
Но разве не сумеют заранее запугать мальчиков?
Разве осмелятся они, при официальном допросе, высказать, что-либо, еще не зная, что не останутся у них смотритель и учителя те же?
Разве осмелятся даже отцы их, при таком же допросе, высказать что-либо, вполне убежденные, что за это достанется детям их, если не в училище, так в семинарии.
(На наших глазах было: профессор риторики, – теперь кафедральный протоиерей, – жесточайшим образом гнал весьма хорошего ученика единственно за то, что отец его обличил смотрителя в утайке и хищении жалования бедным ученикам; не проходило почти класса, чтобы не обращался к ученику со словами: «А отец твой кляузник, доносы пишет; значит и ты такой же негодяй, такая же гадь, такой же разбойник…» и прочее, что срамно писать; наконец добился-таки что этого ученика исключили); а еще может достаться и им самим?
Но предположим, наконец, что все осмелились, и виновные наказаны; что же?
Явятся другие и будут продолжать то же, как и во всех других училищах, ни на волос не изменят своих действий, рассчитывая, и весьма вероятно, что не всякий же раз будут жаловаться, и не всякий раз будут приезжать подобные следователи.

Нет, никакая частная жалоба не поправит дела!

А пусть бы если не во все, то хоть в большую часть училищ были назначены ревизоры, и – светские, всенепременно светские, преимущественно из недавно кончивших курс университета; пусть бы они пожили в городе недели две-три, отнюдь не объявляя, кто они, расспрашивали учеников в квартирах, на улицах; пусть бы после этого заглянули раз пять в училища во все времена дня, особенно до классов и в конце классов, одевшись как можно хуже (conditio, sine qua non); пусть бы внимательно всмотрелись во все – от физиономии учителей и до их обращения с учениками, до их способа преподавания; пусть бы наконец, как простые путешественники, побывали по селам и порасспросили отцов виденных ими учеников о том, каково учиться их детям и как ведутся дела в училищах; – пусть бы только это сделалось!…

О, тогда увидели бы и узнали бы все, что́ такое наши училища! Тогда до последней буквы оправдалось бы все сказанное нами; дальше, – тогда узнали бы и то, чего еще и сказать мы не осмелились!…

Тогда, и только тогда, изучив в основании зло, можно бы вырвать его с корнем. До тех же пор, чтобы ни делали, все по-пустому; до тех пор самые благие распоряжения не принесут никакой пользы.

<...>

Описание сельского духовенства, автор: Иоанн Стефанович Беллюстин, священник,
Опубл.: 1858. Источник: Русский заграничный сборник. Описание сельского духовенства. Берлин, A. Asher & Co., 1858

https://azbyka.ru/otechnik/Ioann_Belyustin/opisanie-selskogo...

Иоа́нн Стефа́нович Белю́стин (Беллю́стин; 10 января 1819, Старица, Тверская губерния — 2 июня 1890, Калязин, Тверская губерния) — российский публицист, священник Тверской епархии.

https://azbyka.org/otechnik/Ioann_Belyustin/bellyustin-i-s-b...

1858 один из друзей Погодина издал в Лейпциге без согласия Б. (см.: Погодин М. П., Объяснение.– PB, 1859, май, кн. I; Барсуков, XV, 115–30) и без имени автора его кн. «Описание сельского духовенства» – страстное публицистич. произв., где Б. нарисовал картину глубокого социального унижения и бедности осн. массы рус. духовенства, с яростным негодованием обрушившись на церк. элиту, в к-рой он видел гл. виновника такого положения. Несмотря на запрещение к ввозу в Россию, «эта громкая книга... написанная... не чернилами, а кровью», получила распространение: «все интеллигентные люди... постарались е е достать... или прочитать...» (Певницкий В. Г., Записки...– PC, 1905, No 9, с. 542–43). Обер-прокурор Синода гр. А. П. Толстой назвал Б. «духовным Щедриным» (ЛН, т. 63, с. 198; др. отклики – Никитенко, ук.; ЛН, т. 63, ук.). Задаче нейтрализовать влияние книги (вскоре перевод на франц. и нем. языки) служили тенденциозная брошюра (А. Н. Муравьёва) «Мысли светского человека о книге Описание сел. духовенства» (СПб., 1859), в к-рой Б. обвинялся в клевете на рус. церковь, и составл. бывш. цензором Н. В. Елагиным сб. «Рус. духовенство» (Б., 1859), в свою очередь подвергнутые резкой критике Н. А. Добролюбовым (рец. на «Мысли...» и ст. «Заграничные прения о положении рус. духовенства»).
По сообщению «Колокола» (1859:15 апр.), Б. «чуть было не сослали на каторгу», и только заступничество одного из членов царской фамилии помешало этому. В дальнейшем церк. начальство дважды, в 1861 и 1875, отклоняло ходатайство прихожан о назначении Б. настоятелем собора.

По свидетельству как сторонников, так и противников Б., «Описание...» послужило толчком к преобразованиям в дух. ведомстве (см. Барсуков, XV, 130).
А самого Б. вывело на самостоят. дорогу в лит-ре. В 60-х гг. он печатался в «Ж-ле Мин-ва нар. просвещения», в «Рус. вест.», в газ. «Совр. летопись», «День», «Москва» и др. Периодом наиб, активной публицистич. деятельности Б. были 70-е гг. В 1871–72 он опубл. ряд статей в славянофил, ж. «Беседа», а затем становится пост, сотрудником демокр. «Недели» и либеральной газ. «Церковно-обществ. вест.», программа к-рой была ему (как и Н. С. Лескову, не раз сочувственно упоминавшему о Б.) особенно близка.

Андрей Николаевич Муравьёв "Мысли светского человека о книге: «Описание сельского духовенства»"
https://azbyka.ru/otechnik/Andrej_Muravev/mysli-svetskogo-ch...

Что касается до поборов учителей с учеников и до их истязаний, то, по словам автора, оные дошли до такой степени, что одному ученику от двух учителей случается вытерпеть в день до 200 розог, самых беспощадных, за то только, что родители ничего на заплатили учителю (стр. 11), учитель же тут стоит и кричит: больнее, больнее, и потом еще бьет мальчика в голову в рвет ему волосы, повторяя такие истязания по два и по три раза в неделю. Дикая сия картина могла только осуществиться в разгоряченном воображении писателя; и можно ли поверить ему на слово, чтобы родители засеченных мальчиков молчали потому, что у них учатся еще и другие дети? Как все это преувеличено и написано с ветра! Если бы, на основании таких жалоб, без поверки, писать новые для училищ уставы, то пришлось бы изменять их каждый день.
Источник: Мысли светского человека о книге: "Описание сельского духовенства" / [А.Н. Муравьёв]. - Санкт-Петербург : тип. Королева и К°, 1859. - 16 с.

Николай Васильевич Елагин, Русское духовенство
https://azbyka.ru/otechnik/Nikolaj_Elagin/russkoe-duhovenstv...
Источник: Русское духовенство : [Сборник] / [Сост. Н.В. Елагин]. - Берлин : Тип. К. Шультце, 1859. - XIII, 375 с.

Что касается до взяточничества учителей и начальствующих в духовных училищах, то оно, по словам автора, простирается до того, что отцы должны платить им после каждого возвращения детей в училище, даже в иных местах будто бы назначается сумма, какую они должны внести за детей своих при переводе их из одного класса в другой, так что на долю священника приходится уплаты до 50 рублей серебром. Иначе если он ничего не взнесет, то сына его исключают из училища, хотя бы он был отличный ученик как по успехам в науках, так и по поведению. А если взнесет отец неполную сумму, то оставляют сына его в том же класс еще на курс или над ним, несчастным, совершается страшная месть. Где видел автор подобное распоряжение – про то он знает. По крайней мере из нас, учившихся в духовных училищах, по крайней мере из отцов, воспитавших детей в духовных училищах, конечно никто не видел и не испытал подобных распоряжений. Да и кто может поверить этому? Стоит только взять во внимание бедный быт сельского иерея или даже прочитать про нищету сельского иерея, как она описывается самим автором, и каждый придет к заключению, что при такой крайней бедности никакой сельский иерей не в состоянии платить за перевод каждого сына из класса в класс, и притом платить сумму не малую, доходящую до 50 руб. серебром! И сколько есть, например, между знаменитыми нашими иерархами таких, которые, как дети бедных иереев и даже причетников, должны были воспитываться в крайней бедности! Как же им удалось, при таком распоряжении училищного начальства, успешно окончить курс учения и потом стать на чреду высокого служения? Или все они исключение из общего правила? Странно! И между тем автор не побоялся подтвердить свою сказку словами: «Сему свидетель Сам Господь!»

А зверское обращение учителей с учениками, описанное автором?
Читаешь и дивишься, как у него достало терпения изображать такие грубые картины.
Прочитайте в самом деле его описание и вы увидите, что учитель духовного училища это не современный нам человек, это не Христианин, нет, это какой-то дикий вандал, или нет, это какой-то бешеный зверь, без всякого разбора бросающийся на каждого для того только, чтобы уязвить его, нанести ему вред. Странное, неслыханное явление такой учитель, согласимся однако, что есть где-то такие учители, но отчего же этот самый зверь, вышедший из духовного училища и сделавшийся, например, законоучителем в каком-нибудь светском или военном учебном заведении, вдруг делается здесь таким кротким, таким любвеобильным, что, по общему отзыву питомцев, он добрее, нежнее прочих преподавателей, вступивших на поприще педагогическое из университетов и институтов?

Добролюбов Н. А.
Заграничные прения о положении русского духовенства(Русское духовенство. Берлин, 1859)

Н. А. Добролюбов. Собрание сочинений в трех томах

М., «Художественная литература», 1987
Том третий. Статьи и рецензии 1860—1861. Из «Свистка». Из лирики. Примечания Е. Буртиной

<...>
Жалобы эти могут показаться очень основательными тем, кто незнаком со всеми условиями, от которых зависит в России выход книг, трактующих о духовных предметах. Но стоит раскрыть нам Цензурный устав, и дело объяснится. Там мы увидим, что один из основных пунктов устава есть то, что не должно пропускать в печать ничего противного православной церкви.
Но этим дело не ограничивается.
Всякая книга и статья, трактующая о предметах духовных, не доверяется разрешению одного общего, гражданского цензора, а отсылается в духовную цензуру. Подробностей устава духовной цензуры мы не знаем; но на основании многих фактов, которых нам привелось быть свидетелями, полагаем, что он очень строг или очень неопределенен). Так, например, мы постоянно видим, что отзывы о лицах духовного звания смешиваются с мнениями о самой церкви и на этом основании, как противные православию, не пропускаются в печать, за весьма редкими исключениями.

<...>

Основам православия нисколько не повредит, если станут писать, например, о духовных консисториях, о существующих отношениях высшей духовной власти к низшему причту, об отношениях священника к прихожанам, об организации учебной части в духовных училищах

примечание:

В 1858 году за границей вышла в свет анонимная книга «Описание сельского духовенства» («Русский заграничный сборник», ч. 1, тетрадь 4, Париж, 1858). Она была написана по поручению М. П. Погодина его корреспондентом священником И. С. Беллюстиным в виде записки о положении низшего духовенства в России (об истории возникновения замысла и напечатания книги см.: Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. XV, СПб., 1901, стр. 115—130, а также «Объяснение» Погодина, опубликованное в «Русском вестнике», 1859, май, кн. 1, стр. 43—50).

Проникнув, несмотря на официальное запрещение, в Россию, «Описание» было воспринято здесь как одно из проявлений общественной гласности и произвело сильное впечатление. 16 июня 1859 года А. В. Никитенко записал в своем дневнике: «Вчера я прочел книгу, которая навела меня на грустные размышления… Ужаснейшая картина положения нашего духовенства! Говорят, эту книгу представляли митрополиту и другим духовным властям. Они разгневались и назвали все это клеветою» (А. В. Никитенко. Дневник, т. 2, Гослитиздат, 1955, стр. 31).
Особую нетерпимость к «Описанию» проявил близкий к руководящим церковным сферам А. Н. Муравьев. По свидетельству Н. Барсукова, он настоятельно обратился к митрополиту: «Прикажите непременно написать ответ на книгу о сельском духовенстве. Вы медлите, а книга сия, как яд, производит глубокие язвы в высшем кругу, и ей верят, как евангелию». Автором «ответа» был сам А. Н. Муравьев (см.: Г. Геннади. Справочный словарь о русских писателях и ученых, т. II, Берлин, 1880, стр. 352).

Примечание из книги: Н. А. Добролюбов. Собрание сочинений в девяти томах. Том четвертый Статьи и рецензии. Январь-июнь 1859. М.-Л., 1962, ГИХЛ

Физическое воздействие на духовных лиц, замеченных в пьянстве, было весьма распространено на Европейском Севере России. Основаниями для применения этой меры служили не только постановления Синода, имеющие общий характер, но и его адресные распоряжения, относящиеся к деятельности архиереев. Например, в 1729 г. Синод дал поручение епископу Устюжскому и Тотемскому Лаврентию наказывать за пьянство священников плетьми в архиерейском доме и брать с них письменное обязательство «впредь не пьянствовать и предерзостей не говорить», после чего ссылать на смирение в местный монастырь17.

<...>

Особенно это касалось поведения священников, которые по своим обязанностям должны были прививать народу кротость и благонравие. Закон требовал от них «сохранения благообразия под страхом жестоких истязаний». К порокам, за которые рекомендовалось применять «жестокие наказания», относились сон в церкви или на улице, пьянство, ссоры с местным населением, участие в кулачных боях, посещение кабаков, демонстрация «храбрости к питью», нарушение тишины на улицах18.
Однако, если судить по общему количеству и интенсивности распоряжений духовного правительства, можно сделать вывод, что активное применение телесных наказаний не давало должного эффекта.

<...>

Достаточно часто физические истязания использовали для наказания по обвинению в присвоении церковных денег священников, казначеев монастырей, инквизиторов и других должностных лиц, имевших непосредственное отношение к сбору финансовых средств.
Так, в 1722 г. по распоряжению Синода в Церковный приказ был отправлен секретарь Василий Федоров по делу о растрате им государственных сборов в размере 27 руб. 12 алтын (он взимал штрафы с нея-вившихся на исповедь).
На правеже он находился 15 недель, периодически подвергаясь битью плетью (по приказу судьи архимандрита Антония). Через четыре месяца он был отпущен на короткий срок для сбора денег, чтобы вернуть долг казне. В. Федоров обратился с просьбой в Синод о помощи, где писал, что «одержим скорбью» и просит простить его растрату. Синод в помощи отказал, постановив, что деньги нужно вернуть в казну в срок, в противном случае он будет отослан на галерные работы21.

<...>

Монах Игнатий за «разглашение им ложного видения» был лишен монашеского чина, после чего по определению Юстиц-коллегии его били на правеже, а по приговору вырвали ноздри и отправили на галеры22. Такое решение соответствовало постановлению Синода о ссылке на галеры «до конца жизни лиц, виновных в оглашении чуда для своего прибытка и ради славы»23. Церковное законодательство прямо указывало, что при отстранении от должности священнослужителей и церковнослужителей за клевету их первоначально «подобает истязать»24, а лишь затем отвергать от церкви.

<...>

Указ 1756 г. уточнил, что пытка по отношению к представителям духовенства возможна только после снятия с них сана26. Законодательство того времени не давало определения пытки, что порождало свободную трактовку многих указов, приводило к коллизиям и правовому произволу. Например, согласно указу Сената от 23.08.1742 г., несовершеннолетних, отправляемых в монастыри за уголовные преступления, запрещалось пытать, но разрешалось наказывать батогами и плетью, которые формально относились к числу средств, применяемых при производстве правежа27. Такие противоречия были нередки.

<...>

В XIX в. наметилась тенденция ограничения телесных наказаний. В 1801 г. от них были освобождены диаконы, в 1808 г. - жены священников, в 1811 г. - монахи, в 1835 г. -дети священников, в 1842 г. - чиновники, имеющие награды.

Пока Мишка Карась ждет отца у кинотеатра, тот сидит с Чусовым и продолжает положение вещей обсуждать:-В области зашевелились всякие недобитки. Последнюю неделю — так просто очень зашевелились! И есть достаточные основания полагать, что ваш Академик имеет к этому самое непосредственное отношение. Кроме того по нашим сведениям, в бандах серьезная нехватка оружия. Так что военный склад Чекан брал, видимо, для них. Во время беседы, Чусов спрашивает Гоцмана, что он знает про своего боевого товарища Виктора Платова.

И вот на показывают этого Виктора Платова, который приходит к старику Шелечу и пытается снять у него квартиру, что ему с трудом удается, уж больно старичок вредный оказался. Ну а Гоцман, после беседы с Чусовым, едет к кинотеатру, где ищет Мишку Карася, а потом отец и сын вместе идут смотреть кино. После окончания фильма, Гоцман отвозит сына до интерната. В управлении в это время столпотворение из за большого количества задержанных. Судя по количеству преступников в сериале, можно подумать что большая часть населения Одессы состояла из воров, а другая часть населения из милиции и военных.

Забрав у Тишака уголовные дела, Гоцман отправляется к Кречетову что бы он как военный прокурор оформил ордера на арест. Дальше Гоцман диктует Кречетову данные на преступников, а военный прокурор заполняет бланки на арест. На совещании у Жукова, Гоцман докладывает о высокой волне преступности что буквально захлестнула город, да так что органы правопорядка просто не справляются.

На совещании выясняется, что у начальника УГРО, бандитами был сожжен дом, при этом пострадала жена и Андрей Остапович сейчас у постели жены в больнице. Для того что бы хоть как то притушить разгоревшийся пожар бандитского беспредела, Гоцман предлагает, отпустить арестованных воровских авторитетов. Когда Жуков начинает орать на Гоцмана, слово берет Чусов и просит о разговоре наедине с маршалом. Полковник Чусов поддерживает Гоцмана, и говорит что авторитетов нужно отпустить под поручительство Гоцмана, и в случае чего Гоцман за это ответит. Так же Чусов предлагает Жукову свой план борьбы с преступностью.

На следующий день, авторитетов привозят к каким то развалинам, вокруг которых уже полно военных. Дав воровским авторитетам покурить, их ставят к стенке, подъезжает грузовик с пулеметом на борту, и пулеметчик дает несколько очередей поверх голов бандитов. После чего появляется Гоцман и толкает речь:-Теперь слушайте сюда и вбейте себе в мозг… Беспределу — ша! Погромы прекратить! На улицах должно быть тихо, как ночью в бане! Все вы вежливые, аж до поносу. Кто-то не понял? Тогда два шага в сторону, шобы не забрызгать остальных. Оружие, шо взяли на складах, — вернуть. И помните — еще полшага, и вы нарветесь на повальный террор. И у стенки мне тогда стоять вместе с вами. Так шо грызть буду всерьез. Ну шо? Договорились?.

Писка трусливо пискнул:-А шо договариваться? Вы ж сейчас отпустите, а потом обратно пересажаете. Гоцман с эти спорить не стал:- Пересажаю, Но по закону. Так шо имеете сказать? От стены отвернулся дядя Ешта:-По закону можно, Давид. Я согласен. У входа в управление Гоцман столкнулся с выходящим врачом Арсениным, у которого Гоцман поинтересовался, что делал врач во время убийства Роди.

Ну а Кречетов тем временем гуляет со своей актрисой, за ним так без палева следит племянник Штехеля, который потом бежит к дяде и докладывает о всем что Кречетов делал. Далее видно, что таким образом Кречетов выходит на связь со Штехелем - есть определенные жесты, которые подразумевают определенные действия.

Сделаю еще одно отступление. Приведу еще некоторые факты про украинских националистов из книги Подрывная деятельность украинских буржуазных националистов против СССР и борьба с нею органов Государственной Безопасности.

Когда главари ОУН бандеровцев и УПА увидели, что рассредоточение крупных банд на более мелкие группы не спасает их от разгрома, они приняли решение о роспуске УПА и о передаче остатков банд территориальным подпольным организация ОУН. В соответствии с этим решением сохранившиеся остатки банд влились в подпольные организации ОУН, образовав в них диверсионно-террористические группы и специальные вооруженные группы для личной охраны главарей оуновских организаций. Некоторые участники банд УПА стали главарями низовых звеньев ОУН.

В горных районах западных областей Украины, несмотря на роспуск УПА, некоторое время продолжали существовать отдельные банды, все еще считавшие себя отрядами УПА, обособленными от территориальных организаций ОУН.

До осени 1947 года банды УПА существовал на территории Польской Народной Республики. После убийства бандитами заместителя министра обороны Польской Народной Республики генерала Сверчевского польское правительство в 1947 году приняло решительные меры к ликвидации банд УПА и выселению их пособников в район Одера. В результате этих мероприятий банды УПА в Польше были ликвидированы. Одна часть этих банд, насчитывавшая около 1000 человек, просочилась через советскую границу на территорию Дрогобычской, Львовской и Станиславской областей и скрылась в лесах. Эти банды в конце 1947 — начале 1948 года были частично ликвидированы, частично рассеяны, а их остатки мелкими группами влились в территориальные организации ОУН бандеровцев. Другая часть вооруженных банд УПА пробралась в Чехословакию. Эти банды были ликвидированы органами государственной безопасности Чехословацкой республики, но значительное количество бандитов бежало в Западную Германию и в настоящее время содержится там на средства американской администрации.

Изменение тактики вражеской деятельности бандеровцев после разгрома УПА.

После разгрома бандитских формирований УПА бандеровцы в целях сохранения националистических кадров и продолжения борьбы против Советской власти провели организационную перестройку своего подполья и изменили тактику подрывной деятельности.

Изменение тактики вражеской деятельности, бандеровцев выразилось главным образом в том, что их организации ушли в более глубокое подполье, а открытые нападения банд на партийно-советский актив и прямое противодействие хозяйственно-политическим мероприятиям, проводимым в западных областях Украины, были заменены тайными убийствами, поджогами и скрытым саботажем.

Всю свою вражескую работу ОУН бандеровцев стала строить на соблюдении более строгой конспирации. Надо сказать, что оуновцы являются весьма опытными конспираторами. Многолетний опыт вражеской подпольной работы научил их хитро маскироваться. Все участники ОУН, начиная от рядовых членов и кончая главарями, имели и имеют в настоящее время специальные клички, под которыми они зачисляются в списки состава организаций и банд. Эти клички периодически меняются по указанию вышестоящих звеньев ОУН или при переходе участников подполья из одной организации в другую и из одного района в другой. В переписке «проводы» ОУН обычно обозначаются номерами, а области, районы и даже села — условными названиями или тоже номерами.

Бандиты-нелегалы стали укрываться небольшими группами по 3–5 человек в специально оборудованных и тщательно замаскированных убежищах — бункерах, называемых также схронами и краивками, которые тайно оборудуются в населенных пунктах, лесных массивах, на полях и пашнях. Это если вкратце по теме, вохвращаемся к сериалу

Гоцман проводит опрос своих же сотрудников, на предмет, чем они были заняты, в момент убийства Роди. На это раз настала очередь капитана Якименко. Когда Гоцман окончил опрос, заходит пьяный Кречетов, который успел уже где то нализаться, и Гоцман принимается с беседовать по этому поводу с ним. После разговора в управлении, Кречетов и Гоцман выходят на улицу, и там уже беседуют о женщинах.

Кречетов учит Гоцмана искусству обольщения. Ну а дальше, стоит значит Нора в очереди за хлебом, туда подкатывает Гоцман на машине с букетом цветов. Увидев Нору, Гоцман с глупой улыбкой протягивает ей цветы, от которых женщина отказывается, дескать с цветами в очереди не стоят. Тогда, Гоцман, в раздражении, силком сунул букет в руки Норы и сказал:-Вот что, Нора… Вот вам букет. Можете мести им улицу. А вечером, Нора, я жду вас перед оперным театром. Будем оперу слушать. Все! После чего сел в машину и уехал.

Уже вечером, Гоцман при содействии Тети Песи, Цили и Эмика, готовится идти в оперу на свидание с Норой. Давид Маркович, как же ж вы ужались!.. — Она со вздохом встряхнула пиджак и скептически оглядела проделанную работу. — Вы ж до войны какой были — загляденье! Какой вы были сочный! Ай-ай-ай… Ну, прикиньтесь.

Гоцман всунул руки в рукава рубашки, за его спиной раздался голос Цили:-Эмик, шо там с рыбкой? Эмика как ветром сдуло. Еще через секунду он растерянно возник на пороге с пылающей сковородкой в руках, потом снова метнулся на галерею с круглыми от ужаса глазами. С мокрой тряпкой в руках выскочила за ним Циля:-Брось! Нет, лучше поставь!. Циля мощными ударами тряпки загасила пламя и, распрямившись, с укором уставилась на мужа. Эмик ставя сковородку на перила растерянно пробурчал:-Я таки только на секунду отошел. Гоцман облачился уже в полный костюм, но не хватает галстука, тогда Эмик предлагает свой.

Эммик, тащит Гоцмана за галстук и выходит с ним на балкон приговаривая.:-Сейчас вы увидите. Что именно Гоцман должен был увидеть, он так и не узнал, потому что Эмик зацепил забытую на перилах сковородку. И чуть не сгоревшая рыба вместе с горелым маслом полетела прямо на Давида Марковича. После чего начался обыденный в таких случаях концерт, Эмик со слезами выкатывается во двор, за ним причитая выходят тетя Песя и Циля и начинают рыдающего Эмика успокаивать. Ну а дядя Ешта видя горе постигшее Гоцмана, предлагает ему костюм.

И вот Гоцман с цветами в руках в новеньком костюме в компании Кречетова направляются в оперу. За ними, опять не привлекая внимания, следует племянник Штехеля, который опять идет к своему дяде и делает ему доклад. Нора опять на свидание не пришла. Гоцман в раздражении бросает цветы в мусорную урну, топчет их ногами, после чего рассерженный уходит. А поздно вечером майор Довжик встречается с какими то подозрительными людьми.

Продолжение следует.....

При написании этой статьи использовались скриншоты сделанные мною при просмотре этого сериала .

Если вам понравилась статья, ставьте лайк, да и на канал подписываться не забывайте.