Оборванным воспоминанием колыхалась на ветру чудом уцелевшая штора. Белая пыль позёмкой припорошила побитую мебель. На полу, среди осколков стекла и бетона, розовел женский тапочек. У пролома в стене сломанной куклой в бронежилете и каске раскинулось тело с развороченным лицом.
Смотреть на себя не хотелось, также не появилось желание плакать, стенать: «Нет! Только не это!» Его сотни раз убивали, он убивал — геймеры... они такие. Культ смерти прочно вошёл в жизнь его поколения, пустил корни в массмедиа, в брендах-трендах. Ха, даже на его трусах скалились черепа. Фронт воспринимал как очередную компьютерную войнушку. Казалось, то, что случилось сейчас, лишь часть игры, и его всего лишь отбросило на прежний уровень.
Взрывная волна тряхнула стены. Ель сделал то, что категорически запрещено, — выглянул из окна. Напротив, через заваленный подбитой техникой проспект, в одной из уцелевших высоток кутался в чёрный дым верхний этаж. Рот оскалился в злорадной ухмылке — снайпера накрыло! Штора колыхнулась и… прошла сквозь плечо.
Заверещал, завизжал, как девчонка — только сейчас дошло, что УМЕР! Кто он теперь? Призрак, дух, душа? Как это называется, твою мать? Сейчас черти из пола появятся и утащат в ад или ангелы унесут на небеса? Подождал — ни тех, ни других не было.
«Надо идти домой», — Ель не понял, это мысль его или кто-то подсказал.
Склонился над своим телом, чертыхнулся — штаны в промежности намокли. «Лежу, будто лезгинку танцую — руки раскинуты, одна нога согнута. В скрюченных пальцах бинокль. — Через силу бросил взгляд на кровавое месиво под каской. — Блин, в закрытом гробу хоронить будут».
— Ну, я пойду. Надеюсь, тебя скоро заберут. — Елисей махнул себе на прощанье и, не оглядываясь, ушёл.
При выходе наружу обдало жаром, еле устоял на ногах — с противным хрустом сквозь него в подъезд забежали бойцы родного подразделения. Пока приходил в себя, подумал глупое: «Сейчас меня найдут, а я обоссанный и без лица. Стрёмно». За полгода боевых действий что только не видел! Понимал, мокрые штаны — последнее, о чём нужно переживать, но в глубине души надеялся, что с ним такого не случится.
Вообще, Ель чувствовал себя как обычно, не считая неприятных мгновений у выхода из подъезда. Ноги сами шли куда-то, по привычке обходя препятствия. Пригибался, продвигался перебежками, стараясь держаться укрытий.
За спиной кто-то насмешливо окликнул:
— Эй, корректировщик, от пули прячешься?
Ель вздрогнул, оглянулся и обалдело уставился на бойца, одетого в форму вражеской армии. Шеврон на рукаве нагло бил в глаза яркими красками. Хотел схватиться за оружие, но его не было. Непонимающе осмотрелся по сторонам — почему враг спокойно ходит по занятому взводом Еля району?
— Не кипишуй, — враг приподнял руки, показывая, что безоружен, — я такой же, как и ты.
— В смысле? — затупил Ель.
— В смысле, — передразнил враг, — мертвяк! Я тоже мертвяк. Ты корректировщик вон из той четырёхэтажки, да? — рука с шевроном показала в конец улицы.
— А ты откуда знаешь? — Ель начал надеяться, что жив и видит дурацкий сон, потому-что такой кринж может быть только во сне.
— А я тот снайпер, что завалил тебя! — враг глумливо загоготал.
— Тебя тоже завалили, — и выразительно кивнул в сторону дымящегося чёрным здания. Захотелось выматериться, убить гада, но заливаться красивыми идиомами он не умел, а гад и так был мёртв. Накатила усталость... Ель сел на покосившуюся скамейку — здесь ещё недавно шумел листвою сквер, схватился за голову и завыл.
Снайпер присел рядом, терпеливо ждал. Когда вой стих, заговорил:
— Ты ничего не понимаешь, потому-что умер первый раз. Неопытный ещё.
— А ты типа опытный, — огрызнулся Ель.
— Ага, это моя десятая смерть, последняя, — пояснил, увидев изумлённый взгляд собеседника, — я прожил десять жизней, и это мой предел. Таких, как я, называют Отжившими. Теперь путь один, — он показал глазами на небо, — но перед этим я обязан помочь тебе, новичку, вступить во вторую жизнь, потому что убил тебя. Такое правило.
— Откуда ты это знаешь? Есть устав мертвых, какой-то свод законов?
— Нет устава, просто знаю, и всё. Ты когда умер, что почувствовал?
— Домой захотел, будто кто-то сказал, чтобы я шёл туда... домой, — подумав, ответил Ель.
— Так же и у меня. Кто-то или что-то направляет. А тебя посылают домой, потому что там новая жизнь зародилась. Повезло тебе — есть кровные родственники. Наверное, среди них беременная.
— Не знаю, — пожал плечами Ель. — Есть старшая сестра, но у них с мужем много лет ничего не получается, по врачам бегают.
— А где ты живёшь? — вспомнил главное снайпер.
— Если на карту страны посмотреть, то где-то в середине, чуть внизу.
— Далеко идти, — загрустил снайпер, — но можно добраться на поезде.
— Ну да, благодаря тебе, козлу, мы теперь мёртвые, невидимые и можем ехать бесплатно на любом транспорте, — зло пошутил Ель.
— До поезда ещё добраться надо. Идём, время не ждёт. — Снайпер встал, кинув прощальный взгляд на разрушенную улицу. Показал Елю на бредущих, оглядывающихся в недоумении безоружных солдат:
— Смотри, такие же бедолаги, как мы. Теперь будут скитаться, пока тела для подселения не найдут.
Рядом, в переулке между домами, сотнями слезинок на раскалённой сковороде города заклацала, затрещала перестрелка.
Глава 2
На горизонте солнце, напитавшееся пролитой за день кровью, медленно опускалось в лиловые облака.
Ель и снайпер шагали по безлюдной, разбитой улице частного сектора. Бои давно перешли в центральные районы. Тишина отсекла воюющий город, как инородное тело. Легкая дымка окутала крыши и сады. Тоска глядела со всех сторон окнами брошенных домов. У снесённых ворот задрал вверх три колеса детский велосипед, в траве под уцелевшим забором опрокинулась на бок лейка с нарисованным цветком на жёлтом боку, на верёвке серело забытое полотенце. Бесприютные собаки, поджав хвосты, разбегались при виде парочки мертвецов.
Разросшиеся черешни закрыли собой руины одного из дворов. Зелень листьев спряталась под красно-спелым, сочным, никому теперь ненужным богатством. Ель вспомнил сад у родственников в деревне, забаву местной ребятни — на ветки с сучками навешивали слоями ягоды и получались, похожие на виноградные, черешневые кисти. Ходили с ними по улице, ревниво сравнивая, у кого больше, медленно объедали, поплёвывая косточками.
Снайпер, рассматривая деревья, сказал задумчиво:
— Мы в детстве из черешни виноградные кисти делали.
Оба вздрогнули от неожиданности — закуковала кукушка. Это было настолько жизнеутверждающе, что Ель забылся и, запрокинув голову, крикнул:
— Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? — считал вслух, посматривая на скептично улыбающегося снайпера. — Сорок, мне жить ещё сорок лет! Ну что, обломался? Это всё-таки сон. Я и раньше так думал, а теперь убедился. Проснусь, классный сценарий для игры напишу, на конкурс отправлю. Веди меня, Сусанин, куда вёл. Мне даже интересно, что дальше будет.
Приподнятое настроение выплёскивалось в насвистывание заводного мотивчика. Ель куражился, пританцовывал. Снайпер молча шёл рядом.
— Что молчишь? Расскажи что-нибудь интересное из своих десяти жизней.
— Я не веселился, как ты. Если так хочешь, слушай.
Когда это было, лет триста назад? Он шестнадцатилетний батрак, сирота. Работал в поле, об острый камень порезал ногу. Сгорел от гангрены за несколько дней, потом скитался с такими же неприкаянными мертвецами, прислушивался к внутреннему голосу, ничего не понимая. Однажды увидел, как один из собратьев по несчастью вселился в новорожденного. Наблюдал, как дрались мертвецы за место в теле ребёнка, понял, что нужно держаться особняком и высматривать, выжидать возможность, которая появилась лишь через несколько лет.
Кем он только не был! Даже женщиной, матерью пятерых детей. И всегда умирал молодым. Ни разу до сорока̀ не дожил. В одной из жизней угас от холеры восьмилетним ребёнком. Постоянные войны, голод, болезни. Годы, потраченные на поиски новых тел. Блин, как всё осточертело! Сейчас бы уже отмучился, отлетел туда, откуда нет возврата, так судьба злодейка подсунула Новичка. Веди теперь, устраивай ему следующее бытие. Тьфу, невезуха.
— А тебе сколько лет? — спросил вдруг внимательно слушающий Ель.
Снайпер не сразу очнулся от воспоминаний:
— А, что? Тридцать, а тебе?
— Двадцать. Ты, наверное, женатый, след от кольца на пальце видно.
— Да, у меня есть жена и сынишка. Даже не знаю, где они и что с ними. Связи нет.
Ель попытался проявить участие:
— Хм, если ты действительно умер, то им выплатят компенсацию.
Снайпер сжал губы в тонкий шрам, отмахнулся:
— Скорее объявят пропавшим без вести, чтобы не платить.
— А что не свалили, как другие?
— На «свалить» нехилые бабки нужны. А что сам не свалил?
Ель раздул ноздри, вскинул подбородок:
— В моей семье самый важный праздник — День Победы, потому что все служили, воевали. Прадед, дед. Отец вообще кадровым офицером был. Болел много после ранения на Второй чеченской. Умер. Я тогда ещё маленьким был. Когда повестку получил, мама расплакалась, хотела отмазать — я в семье поздний ребёнок, со старшей сестрой разница в пятнадцать лет. Но сам ни одной минуты не сомневался, идти или нет.
— Патриот какой! Герой! — ухмыльнулся снайпер. — Сидел бы сейчас где-нибудь в Грузии, вино пил, с девками гулял.
Разговор прервал вкрадчивый голос:
— Доброго вечерочка, солдатики.
Оба вздрогнули, огляделись.
— Не желаете зайти, отдохнуть, помощь получить? — голос шёл со стороны куста сирени, росшего у обочины дороги. Среди веток вспыхнули два жёлтых огонька, пропали, снова появились.
— Мать твою, говорящий куст с глазами, — охнул снайпер.
«Точно, сон», — ещё раз убедился Ель.
— Сам ты куст! — из полумрака листвы вышел здоровенный чёрный мейн-кун, — Топайте за мной, — кот снова нырнул в листву сирени.
Снайпер и Ель переглянулись, пожали плечами и, раздвинув ветки, оказались в чистом, ухоженном дворе абсолютно целого, свежевы̀беленного дома под соломенной крышей.
Глава 3
На порог вышла старуха, высокая, сухая, горбоносая. Распущенные волосы серыми крыльями лежали на вышитой домотканой рубахе. Из-под длинной юбки выглядывал ортопедический ботинок. Голубые глаза холодными льдинками упёрлись в гостей. Мертвецы оробели.
Кот с интонацией дворецкого объявил:
— На̀вей привёл. Две штуки. — С восторгом добавил, — Отживший убил Новичка. Редкий случай!
Хозяйка дома переменилась в лице:
— Спасибо, Баю̀ша. — Отодвинулась, пропуская чёрную тушу кота Баюна в дом.
— Ваш кот разговаривает — такое только в сказках бывает, — удивился Ель.
— Тише, Баюн услышит, оскорбится. Потом мало не покажется, — старуха зловеще улыбнулась гостям, сверкнув железными зубами.
«Бывшая зэчка, — рассматривая раритетную фигуру, решил Ель. Он читал где-то, что раньше на зоне вставляли железные коронки. — Ногу там же, в местах заключения, повредила. У зэков жизнь тяжёлая. А кот у неё странный. Надо всё запомнить, пока сон не закончился. Получится о-очень крутой сценарий, может, даже премию получу».
— Проходите в дом! Кормить-поить не буду, оно вам ни к чему, а вот помощь за требу малую окажу.
— Простите, чем вы нам можете помочь и что такое треба? — вежливо поинтересовался Ель.
— Треба — это приношение, а помогу быстро добраться туда, куда путь держите.
— В смысле, приношение. У нас ничего нет.
— Ну как же нет, а память? От каждого по одному светлому воспоминанию, вот и треба будет. Да что же мы во дворе стоим, стемнело уже, проходите.
До сих пор молчавший снайпер подозрительно прищурился, заломив бровь:
— Как так получилось, что ваш дом остался цел и невредим во время обстрелов. Наша бригада на прошлой неделе проезжала через эту улицу. Соломенная крыша — редкость. Я бы обратил внимание.
— Мой дом здесь всегда был, есть и будет, — со сталью в голосе ответила хозяйка, — видят его лишь те, кого я или Баюн хотим в гости позвать. — Смягчившись, добавила: — Ну же, проходите.
Через полутемные сени они вошли в просторную комнату. Обстановка горницы поразила. Мебели, собранной здесь, было место в музее — на гнутых ножках, украшенная вензелями и завитушками — подобное роскошество гости видели только в кино. Большой ковер покрывал почти всё пространство пола. В красном углу, вместо иконы, пришельцем из других миров висел плоский экран телевизора. Под ним, на вычурном столике чернел дисковый телефон.
— Требу, требу! — раздался сбоку голос Баюна.
Ель и снайпер обернулись. Справа от входа стояла большая печь с лежанкой. Оттуда выглядывала наглая кошачья морда. Баюн не то скалился, не то улыбался.
Старуха согласно кивнула:
— Да, воспоминания! Пусть каждый вспомнит что-то светлое из своей жизни.
В её руках появилось блюдце.
Ель вспомнил, как под Новый год папа принёс высокую ёлку. Вся семья наряжала пахнущую хвоей красавицу. Когда дело дошло до украшения верхушки, папа вручил маленькому сыну звезду, объяснил, что нужно делать, поднял его на руках до самого верха. Ель очень волновался, насаживая игрушку. Длинные иголки пружинили, руки тряслись, но он справился.
«Королевич Елисей звезду зажёг! Ура!» — крикнул папа. Мама и сестра захлопали в ладоши и тоже крикнули «Ура!»
Все дни, что ёлка стояла в гостиной, Ель под любым предлогом подбегал к ней, чтобы полюбоваться на «свою» звезду… Весной папа умер.
Что вспомнил снайпер, неизвестно, но у старухи на блюдце появились два расписных пряника. Один был в форме звезды, другой — кораблика.
— Вот и треба, — удовлетворённо сообщила старуха.
— Можете позвонить своим близким, сообщение оставить, — предложил с лежанки Баюн.
Снайпер вскинулся, заволновался:
— А если связи нет? На известный мне номер сотню раз звонил, и никакого ответа. Соцсети заблокированы.
— Какие такие сѐти-номѐра? Ничего не знаю, — завредничал Баюн. — От нас можно позвонить по одному номеру — шесть нулей.
Старуха предостерегающе подняла палец:
— Можно оставить короткое сообщение.
— Да, да, — продолжал умничать Баюн, — абонент обязательно получит его сегодня или через месяц, а может, через полгода, но получит. У нас всё по-честному.
Снайпер и Ель тупо уставились на телефон.
— Уф-ф, держите меня семеро! — зафыркал Баюн. — Молодёжь! Не знаете, как пользоваться дисковым телефоном. Позор!
— Ну ладно, ладно, Баю̀ша, не волнуйся так, давление подскочит, — проворковала старуха и показала, как набирать номер.
Снайпер прижал чёрную трубку к уху, к чему-то прислушался, сглотнул комок в горле и севшим голосом сказал:
— Оксана, я тебя очень люблю… и Тарасика люблю. Обязательно скажи Тарасику, что я его люблю. Обязательно скажи…
— Ну, всё, всё. Лимит! — старуха с трудом вырвала трубку из сжатых пальцев снайпера.
Ель прокрутил ноль шесть раз, в трубке затрещало, запиликало. Сквозь шум помех сварливый бесполый голос проговорил:
— Чего молчим? Время идёт. Наговаривайте сообщение!
Ель запаниковал. Кому и что сказать? Маме, сестре, Ленке? Дурак, конечно, маме. Блин, язык онемел. Но это же сон! Выдохнул, успокоился и выпалил то, что обычно говорят мамам:
— Мам, я тебя люблю и очень скучаю. Передавай всем привет.
— Вот и ладненько! — пробормотала старуха. Видно было, что ей не терпится избавиться от гостей. — А теперь ты, Новичок, представь то место, куда тебя тянет, и отправляйся со своим провожатым в путь дорогу, — она показала на печь.
— Что смотрите? Полезайте в устье, сначала Новичок, за ним Отживший! — скомандовал Баюн.
— Куда? — в один голос спросили не ожидавшие такого поворота гости.
— В печь залезайте. В устье, вовнутрь, там просторно, увидите проход. Будете идти по нему, никуда не сворачивая, и придёте в нужное место. — Баюн, объясняя процесс перемещения, так разнервничался, что соскочил с лежанки.
— Лезьте уже, уходѝте, — замахала руками старуха, — а то Баюна моего угро̀бите. Вон, как нервничает, сердечный.
«Это сон, — напомнил себе Ель, — не надо сопротивляться. Главное, всё запоминать!» — и залез в это самое «устье», вслед за ним протиснулся снайпер.
Если бы они решили вернуться и выглянуть из печи, то очень удивились бы тому, что творилось в доме под соломенной крышей.
Старуха сняла ортопедический ботинок, с облегчением выставив костяную ногу. Разломила трѐбные пряники. Баюн ударил лапой по пульту телевизора. Экран вспыхнул голубым, и Тиль Линдеман в строгом костюме запел: «В далёкий путь товарищ улетает…».
Старуха и кот проглотили по половинке от каждого пряника, раскинув руки и лапы в стороны, взлетели к потолку.
«…любимый город в синей дымке тает…», — с приятным акцентом выводил Тиль.
Обитатели дома под соломенной крышей представляли себя самолётами.
— Забористая треба получилась! — восторженно выкрикнула старуха.
— А то! Кто эту парочку привёл? Я привёл! Кто молодец? Я молодец! — прорычал в наркотическом угаре Баюн.
Описа̀в несколько кругов по комнате, оба зависли перед телевизором, подпевая Тилю дуэтом: «Любимый город другу улыбнётся — знакомый дом, зелёный сад, весёлый взгляд».
