CreepyStory

Весной мы с женой и дочкой въехали в новую квартиру. Не то чтобы роскошь в наших краях, но вполне неплохая двушка в когда-то разрекламированном ж/к. Надоело мотаться по съёмным углам, а тут и цена вполне по силам. Бывшая владелица переезжала в другой город и сделала неплохую скидку. Я бы даже ремонт не делал, на полу качественный ламинат, на окнах новенькие стеклопакеты и даже балкон застеклён, но у Маши разыгралась дизайнерская жилка и понеслось. Обои, двери, кухня, туалет и ванная - всё сметено креативом. Удивительным образом осталась нетронутой люстра в зале. "Вписывается в интерьер", - решило начальство. В общем, жизнь в своём гнёздышке началась. Дочке, правда, пришлось поменять школу, но это не конец света, третий класс всего.

Через месяц меня отправили в командировку, налаживать производство на новом заводе где-то у чёрта на куличках. И затянулась командировка на три месяца. Думал совсем одичаю, но ежедневная видеосвязь с семьёй поднимала настроение. Из плюсов была хорошая премия, обещанная начальством, так что, было за что горбатиться.

Вернулся я в середине лета. Дочка у бабушки, и жена, подготовившись, с нетерпением меня ждала. Вечером, когда лежали на диване, дошло дело до разговоров. Рассказала мне про новый проект на работе, про то, что старого руководителя отдела подвинули, что в бухгалтерии одни змеи, что Ленку муж на Бали вывез, и какая лохушка Оля. В общем, всё, что я знать не хотел, но деваться было некуда. Вдруг в люстре заморгала лампочка. Оказывается уже месяц периодически моргает. Совсем уже без мужика в доме непорядок. Заменив лампу я нырнул обратно под одеяло.

Спустя неделю мне сообщили, что на новом заводе опять какие-то проблемы и нужно ехать их разгребать, иначе не выйдем к сроку на плановые мощности. У меня отпуск на следующей недели, да и есть ещё кому этим заняться, поэтому ехать я отказался. Вечером стала мигать новая лампочка . Похоже дело в люстре. Я конечно не электрик, но кто мне помешает снять её и посмотреть, что там да как. В свободный день я решил провести операцию по вскрытию люстры. Впрочем, после всех махинаций с ней, я действительно понял, что не электрик, так как ничего необычного не нашёл. Жене сообщил прекрасную новость, что после отпуска у нас будет новая люстра и всей семьёй мы улетели отдыхать.

В первый день работы меня огорошили тем, что премии мне не будет. Видите ли, я, в ответственный момент, отказался помочь компании. Скандал в кабинете директора был жуткий, ещё бы три месяца пахать за спасибо. И ладно бы там проблема была серьёзная, нет, всё само через неделю решилось. В общем, отношения с начальством стали натянутыми. Дома, вместо того чтобы поддержать меня, Маша несла какую-то чушь про то, что очень хочет свою машину и может мне кредит взять, раз денег заработать не смог, и каким-то образом разговор вышел на то, что я не смог помочь её маме на даче из-за своих поездок. Высказав всё, что думаю про её хотелки и мамашу, получил несколько разбитых тарелок. Моргающий в комнате свет уже бесил, новая люстра продолжила дело старой. Видимо, дело в проводке. Психанув, я просто выкрутил одну из ламп.Новые проекты на работе стали проходить мимо меня. Похоже хотят посадить меня на голый оклад, наказывая за своенравие. Пока ехал домой, за забытыми утром бумагами, думал, не стоит ли найти другую работу. Решил отложить эти мысли на месяцок. Ключ повернулся в замке и я зашёл в квартиру. На полу две пары обуви. Жены и чужая мужская. Дальше всё  в тумане. Крики, я вышвыриваю какого-то мужика за дверь, слёзы, невнятные оправдания, жена собирает вещи и, забрав с собой пришедшую со школы дочку, уезжает. Замкнутый в четырёх стенах, я остаюсь один на один с пустотой.

Спустя месяц ко мне заехал мой старый друг Андрей. Давно мы с ним не виделись, за многое успели выпить, в том числе за мой развод. Маша ещё несколько раз пыталась прийти поговорить, но у меня не было сил её слушать. Что-то внутри меня сломалось. Андрей мне посочувствовал, но, посмотрев на скопившиеся пустые бутылки, посоветовал завязывать с зелёным змием.

"От этой морзянки можно эпилептиком стать" - с укором сказал он, глядя на мигающий свет. Три оставшиеся лампы попеременно отбивали чечётку. Морзянка. Ну, с пьяну-то, чё бы и не посмеяться. Я залез в интернет, а Андрею выдал листок бумаги и ручку. Д-У-Й старательно вывел под мою диктовку Андрей. Посмеявшись, мы бросили это занятие. Такси подъехало за Андреем уже в третьем часу ночи и я снова остался один. Махнув рукой на раскиданный мусор я взял телефон. В браузере осталась открытой азбука Морзе. Немного потупив глядя в неё, я понял, что перепутал буквы Й и Ю. Придвинув к себе листок я исправил запись и продолжил её. Д-У-Ю-Щ-И-Й-Т-Ы-С-Л-Е-Д-У-Ю-Щ-И-Й-Т-Ы-С-Л-Е-Д-У-Ю-Щ-И-Й-Т-Ы-С-Л-Е-Д… Ручка упала на пол. За секунду протрезвев я почувствовал как по спине пронеслись мурашки. Что за бред? Перепроверил. Не верю. Ещё раз. Опять то же самое. Свет будто издеваясь стал мигать медленней, словно желая чтобы я точно ничего не перепутал. Что за чертовщина? Неужели белочку поймал? Выключив свет я так и просидел без сна до самого утра.

Несколько дней я как сумасшедший следил за люстрой. Всё так же. Одно и то же сообщение бесконечно повторяется по кругу. Может это розыгрыш? Тупая шутка какого-то идиота? Выломав потолок до кабеля я искал издевающееся надо мной устройство. Ничего. Может узнать у прошлых хозяев, что происходит? Дозвонившись до риэлторши, которая занималась квартирой, я услышал в ответ, что номера клиентов - это корпоративная тайна. Ладно, зараза, пойдём другим путём. По соседям. Есть тут одна взбалмошная любительница совать нос в чужие дела.

Купив какой-то тортик в ближайшем магазине я постучал в квартиру тремя этажами выше. Дверь открыла отвратительно ярко накрашенная пенсионерка с фиолетовой химкой на голове. Получив презрительный взгляд в ответ на приветствие, я стал нести какую-то чушь, извиняясь за недавно сказанные в её адрес слова. Не помню уже как, но мне удалось вывести её на разговор. Услышав вопрос про старых соседей она расплылась в хищной улыбке.

Раньше в моей квартире жила семья из трёх человек. Глава семейства, по словам соседки, порядочный был человек и профессия благородная - моряк. Денег зарабатывал прилично и всё в семью, да дочку умницу вкладывал. Правда дома бывал не часто. А жена его та ещё вертихвостка, как муж в рейс, так она к другим мужикам в объятия. Уж каких только скандалов у них не было, а семью он всё таки хотел сохранить, ради дочки, да и дома чтобы ждал кто-то. И вот однажды, вернулся он из рейса раньше, а жена в постели с его старым другом. Такой крик на весь дом стоял, неделю обсуждали. Вышвырнул он обоих, в чём мать родила, на улицу. А эта сучка, в порыве, взяла да и ляпнула, что дочка не от мужа. Ну не дура ли, ну нагуляла так молчи. Это-то для мужика последним ударом стало. Выгнал он всех и запил по-черному. И вдруг пропал. Нашли его, когда квартиру с полицией вскрыли. Висел прямо на люстре. Как она ещё выдержала?

На ватных ногах я ушёл, не став слушать дальше. Меня трясло, никогда ещё я не испытывал такого смятения. Это не может быть правдой. Это не должно быть правдой. Но что же это тогда? В горле пересохло, словно после длительного бега. Дрожащими руками я открыл дверь квартиры и прошёл на кухню. Осушив стакан воды я налил второй и вышел в коридор. Взгляд мельком прошёлся по злополучной комнате. Стакан выпал из ослабевшей руки и разбился вдребезги. Кабель, свисающий с потолка, скрутился узлом и теперь, прямо посреди комнаты, висела петля. Пятясь назад я поскользнулся и рухнул на пол. Не обращая внимания на порезы от битого стекла, я ползком добрался до входной двери.

За окном уже давно настоящая зима, и в окнах соседних домов рано зажигается свет. Теперь я живу в съёмной однушке, уехал подальше от этой квартиры и больше никогда туда не возвращался. Бывшая жена сейчас сама занимается её продажей. Та история подарила мне немало седых волос, но зато с тех пор я и капли в рот не брал. Сегодня пришёл с очередного собеседования, обещают хорошую должность, в общем, жизнь потихоньку налаживается. Вот только лампочка в комнате стала мигать.

У подножия Альп, близ Локарно, в Верхней Италии, находился старый, одному маркизу принадлежавший замок, который теперь, когда едешь от Сен-Готарда, видишь лежащим в развалинах; замок с высокими и обширными комнатами, в одной из которых некогда на соломе, подостланной для нее, старая, больная женщина, подошедшая к двери, прося милостыню, была уложена из сострадания хозяйкой дома. Маркиз, который по возвращении с охоты случайно вошел в комнату, где он обыкновенно оставлял свое ружье, с неудовольствием приказал женщине подняться из того угла, где она лежала, и перебраться за печку. Женщина, в то время как она подымалась, поскользнулась клюкою на гладком полу и опасно повредила себе крестец, настолько, что хотя она еще встала с несказанным трудом и, как ей было приказано, наискось пересекла комнату, но со стоном и оханьем опустилась за печкой и скончалась.

Несколько лет спустя, когда маркиз по причине воины и неурожая оказался в затруднительных материальных обстоятельствах, к нему прибыл флорентийский рыцарь, который хотел купить у него замок из-за его красивого местоположения. Маркиз, который очень интересовался этой продажей, поручил своей жене поместить гостя в вышеупомянутой, оставшейся пустою, комнате, очень красиво и роскошно отделанной. Но как смущены были супруги, когда среди ночи к ним явился рыцарь, бледный и расстроенный, клятвенно уверяя, что в комнате - привидения, причем нечто, невидимое глазу, с шорохом, словно оно лежало на соломе, поднялось в углу комнаты, ясно слышными шагами, медленно и с трудом перешло комнату и со стоном и оханьем опустилось за печкой.

Маркиз, испугавшись сам хорошенько не зная чего, высмеял рыцаря с притворной веселостью и сказал, что он сейчас встанет и для его успокоения проведет с ним ночь в той комнате. Но рыцарь просил любезно дозволить ему переночевать в его спальне на кресле и, когда настало утро, велел запрягать, простился и уехал.

Это происшествие, которое получило широкую огласку, отпугнуло в высшей степени неприятным для маркиза образом нескольких покупателей; и, так как среди его собственной домашней челяди странно и непостижимо распространился слух, будто в комнате в полуночный час кто-то бродит, он, дабы решительным действием положить этому конец, решил сам в ближайшую ночь исследовать это дело. Поэтому он приказал поставить свою кровать в названной комнате и, не засыпая, дождался полуночи. Но как потрясен был он, когда на самом деле с боем полуночи он услыхал непонятный шорох; казалось, словно человек поднялся с соломы, которая зашуршала под ним, наискось прошел через комнату и среди стенаний и предсмертного хрипения опустился за печкой. Маркиза на другое утро, когда он явился, спросила его, как прошло обследование; и, так как он бросил вокруг себя испуганный и нерешительный взгляд и, заперев дверь, стал уверять, что разговоры о привидении отвечают действительности, она испугалась, как еще ни разу в жизни не пугалась, и попросила его, раньше чем он предаст оглашению это дело, подвергнуть его еще раз хладнокровной проверке. Однако они действительно совместно с верным слугою, которого взяли с собой, услыхали в следующую ночь тот же непонятный жуткий шум; и только настойчивое желание отделаться во что бы то ни стало от замка побудило их подавить в себе в присутствии слуги ужас, который их охватил, и приписать происшествие какой-нибудь безразличной и случайной причине, которая, несомненно, может быть обнаружена. На третий день вечером, когда оба, для того чтобы добраться до основной причины этого дела, с бьющимся сердцем снова поднялись по лестнице в комнату для гостей, случайно перед дверью ее оказалась дворовая собака, которую спустили с цепи; таким образом, оба, не отдавая себе ясного отчета, может быть, с неосознанным намерением иметь при себе, кроме себя самих, еще третье живое существо, взяли собаку с собою в комнату. Оба супруга, при двух свечах на столе, - маркиза, не раздеваясь, маркиз со шпагой и пистолетами, которые он вынул из шкафа, - садятся около одиннадцати часов каждый на свою кровать; и в то время, как они по возможности пытаются занять друг друга разговорами, собака, поджав голову и лапы, ложится посреди комнаты и засыпает. Но вот в самую полночь снова слышится ужасный шорох; кто-то, кого не может видеть человеческий глаз, подымается на костылях в углу комнаты; слышится, как солома под ним шуршит, и при первом шаге - топ! топ! - просыпается собака, подымается внезапно с полу, настороживши уши, и с рычанием и лаем, точь-в-точь как если бы на нее наступал человек, пятится и отходит к печке. При виде этого маркиза со вставшими дыбом волосами бросается вон из комнаты; и в то время как маркиз, схватившийся за шпагу, кричит: "Кто там?" - и так как никто ему не отвечает, словно безумный, рассекает воздух во всех направлениях, она велит запрягать, решив немедленно уехать в город. Но не успела она собрать и уложить кое-какие вещи и выехать за ворота, как уже видит, что замок со всех сторон объят пламенем. Маркиз, доведенный ужасом до высшей степени возбуждения, взял свечу и, так как жизнь ему опостылела, с четырех концов поджег замок, повсюду обложенный деревянной панелью. Напрасно посылала она в дом людей спасти несчастного; он уже погиб самым жалким образом, и доныне еще лежат его белые кости, снесенные поселянами, в том углу комнаты, из которого он приказал подняться локарнской нищенке.

Мной двигал эгоизм, однако я надеялась, что гостья, которая явиться на обед, не подведет.

Она приложила определенные усилия, чтобы выглядеть презентабельно, хотя это и свелось к тому, что она заплела несколько жестких косичек и стряхнула грязь с одежды, прежде чем шагнуть из неосвещенного тоннеля в наш дом. В Шахте даже малозначительные действия имеют большой вес.

Муж считал по-другому.

- Тебе не удастся выжить, - отчеканил он. - Помяни мое слово.

Выражение лица гостьи не утратило своей решимости, при этом ее пальцы, покрытые струпьями и ссадинами, сильнее впились в ткань мешка, который она держала в руках.

Увы, муж был прав. Даже мне было очевидно, что от гостьи, явившейся к обеду, осталась тень человека, которым она некогда была. Осунувшееся лицо, темные круги под глазами, россыпь гноящихся царапин на лице. Она помылась, но отчаянье не смоешь водой.

- А вы и есть тот самый Герберт Говард? - поинтересовалась она. - Страж выхода на поверхность?

- Кто же еще? - в раздражении бросил Муж.

Пришедшая на обед гостья продолжила без колебаний.

- Благодарю, что пригласили на обед, - ровным голосом сказала она, как если бы ей предложили войти. Словно до этого она с боем не прокладывала себе путь из Шахты на поверхность, не протискивалась через дверь, не вступала в этот старый, тесный дом в штольне.

- У вас очаровательная семья.

Трое Детей, сидевших на диване в гостиной, уставились на нее пустыми глазами.

- Вина? - поинтересовалась я и, пока самообладание не покинуло женщину, вложила в ее руку бокал. Она сильно удивилась, как будто бы я протянула ей нож, а не стеклянный сосуд. Рубиновая жидкость заиграла. Она отставила бокал чуть в сторону. Не пригубила.

Впрочем, вино и не было отравлено. Я убеждена, что каждый приходящий к нам на обед гость должен войти в дом, а его глаза должны привыкнуть к свету. Несмотря на то, что светильники чудовищно мерцают, их абажуры выцвели от времени, у наших гостей должна быть возможность рассмотреть мебель, обитую сатином, посуду, расписанную вручную, а также чуть потускневшее серебро. Полюбуйся нами - Семьей из Штольни.

У них должна быть возможность ретироваться.

- Ты вламываешься ко мне в дом, - прохрипел сквозь стиснутые зубы Муж. - И отвергаешь мое гостеприимство.

Гостья, пришедшая на обед, помедлила.

- Я с радостью составлю вам компанию за обедом, - вслед за этими словами она сделала глоток вина. Заметила мою улыбку.

- Я - Мэлоди, - представилась женщина. - Как вас зовут?

- У нее нет имени, - рявкнул Муж, стрельнув глазами в мою сторону и заставив меня сжаться. У каждого здесь своя роль.

- Я - Жена, - ответила я шепотом.

****

Стряпать я никогда не умела.

Трапезу открывала похлебка из репы приправленная мышьяком и салат из огурцов и помидоров. Мужу не нравились ситуация, когда гостям приходилось подавать и второе.

Гостья окидывала взглядом стол, наблюдая, как Муж и Дети методично хлебают мутноватый суп. Она не знала, что он был отравлен или то, что мышьяк безвреден для Семьи, но кое о чем она могла догадываться. Пока они ели у нее не прекращало урчать в животе.

Но я не бездушная тварь. И вот она заметила, что я не притронулась к ложке, а ела вилкой салат.

Муж тоже это заметил.

- Выкидыш шахты, - громыхнул он. - Постоянно ломятся ко мне в дом со своими просьбами. Мы из тех семей, которые ценят спокойствие.

Это было не совсем так. Развлекать гостей было не очень-то приятно, но позволяло отвлечься. Появлялась крохотная надежда.

- Извините, не в моих правилах навязываться, - ответила гостья, но вся ее поза говорила об отсутствии какого бы то ни было сожаления.

Затем она накинулась на салат, не отличавшийся первой свежестью и отдававший кислинкой. Скорее всего, она не ел ничего хоть отдаленно напоминающего свежую еду вот уже несколько месяц.

- Говорят, что у вас есть то, что позволяет выйти из Шахты, - с набитым ртом произнесла женщина.

- Так-то оно так, - подтвердил Муж. - Но я тебе этого не дам. Сколько ты в шахте? Всего пару месяцев? А может быть три?

- Шесть.

- Жалкий результат. Ты, наверное, и всех пальцев не успела от рытья переломать. Вероятно, и друзья хорошие в Шахте у тебя остались. Ты даже не догадываешься, до чего может дойти жестокость Надзирательницы.

Члены Семьи сидели за столом не шелохнувшись. Когда Муж заводил разговор о Надзирательнице, ничем хорошим это не заканчивалось. Как по команде Дети отложили в строну ложки и взяли ножи для мяса.

- Я знаю, что такое жертва, - едва слышно парировала гостья.

В эту секунду Муж сбросил с себя лицо.

Она не обращала внимания на швы, покрывавшие овал лица и подбородок. Она не замечала, что некоторые части его тела были плотью, другие - нет. Под маской Мужа были и шестеренки, и сочащееся кровью мясо, и омертвевшая кожа, и булавки с винтами, скреплявшие воедино это существо, которое могло ночи напролет глотать суп с мышьяком.

На губах Мужа заиграла хищная ухмылка.

Пришедшая на обед гостья отпрянула от стола, пошатнувшись и уронив стул, встала на ноги и закрыла рукой рот, чтобы не опорожнить желудок. Из комнаты она кинулась в кухню.

Я хотела было последовать за ней, однако Муж повернул ко мне свое обнаженное лицо.

- Сиди, - приказал он, и я повиновалась. Я была никчемной Женой, но выучила, что надо подчиняться его командам.

До меня доносились удары и дребезжание запертой двери, находившейся в конце кухни, пока гостья безрезультатно боролась с ее ручкой. Я наблюдала, как Дети положили ножи на стол, а их пустые, мерцающие лица стали отражением неприкрытого естества лица Мужа. Они были первоклассными мимиками, эти Дети, эти безукоризненные создания-заготовки, которых редко услышишь, но обязательно увидишь.

Вернувшаяся гостья побледнела, но присутствие духа не утратила.

- Что ты можешь знать о жертве? - размеренно, смакуя слова так, чтобы мы услышали каждый щелчок и треньканье его разъятой челюсти, сказал он. - Ты все еще целая.

Он упустил из виду, с чем гостья вернулась из кухни, пока на нож мясника не попал тусклый свет. Одним решительным и быстрым движением она прошлась по второму суставу безымянного пальца левой руки. Он без всяких проблем отделился.

- Теперь уже нет, - выдохнула она.

****

Сыпать отраву в блюдо из рыбы не требовалось. Даже будучи мертвым, ядовитый и клыкастый шахтенный угорь сохранял свою токсичность.

Мы подождали пока у гостьи, явившейся к нам на обед, остановиться кровь. Пока она прижимала салфетку к изуродованной руке, вокруг ее тарелки образовалась липкая клякса. Оттирать это пятно не придется; скатерть и так насквозь пропитана красным.

Гостья покачнулась на стуле, но удержала равновесие.

- Подавайте проклятую рыбку, - процедила она сквозь зубы.

Я отделила голову и хвост, а потом разрезала угря на шесть равных кусков, пользуясь ножом мясника, который до этого был у нее в руках. Первым свою порцию получил Муж, затем гостья, Дети и, наконец, я. Рыба выглядела не лучше экскрементов, плавающих в канализации, и при этом воняла как гниющий труп.

- Ты же отдаешь себе отчет, что если не съешь, то я тебя убью? - буднично спросил Муж.

- Да, - едва слышно ответила она и подняла вилку.

Мы ели аккуратно. Шахтенный угорь - коварное создание. Его кости того и гляди норовили застрять в наших глотках. По всему телу рыбы были хаотично разбросаны мешки-ловушки с ядом, а тело покрывали острые, беспощадные, длинные шипы, доставлявшие серьезное неудобство. Несмотря на годы тренировок, я так и не смогла научиться есть шахтенного угря и при этом не испытывать боль.

Может быть, поэтому Муж так любил это блюдо.

- Выкидыш шахты, - произнес он, с хрустом перемалывая кости угря. - Тебе говорили, как я стал таким?

Гостья промолчала. Она изо всех сил старалась проглотить крошечный кусочек угря.

- Я был здесь, когда эта Шахта представляла собой неглубокую выработку в горе. У Надзирательницы в те времена был только один кнут. Я был первым, кто внес свое имя в журнал, первым, кто начал копать, первым, кто изучил туннели как свои пять пальцев. Ночью мне снились медные жилы, а утром я уже копал как помешанный. Мы подошли близко, я это чувствовал. С кончика языка готово было сорваться eureka. Я даже не заметил, как глубоко мы зашли, пока не смог оттуда выбраться.

- Не мог или не захотел? - уточнила наша гостья.

Мой Муж переломил угрю хребтовую кость.

- Не перебивай. Я торчу в этой штольне не одно десятилетие. А знаешь почему? Потому что я умолял Надзирательницу отпустить меня обратно к семье. А эта сука только рассмеялась мне в лицо.

Он начал тыкать вилкой в ядовитые мешочки угря, расплескивая их содержимое. Меня перекривило. Придется потом повозиться с уборкой.

- Я пытался сбежать, но Надзирательница изучила меня слишком хорошо. Я говорил ей, что хочу домой. Она же смеялась и отвечала «Ты не этого хочешь, Херби. Это иллюзия». Она наказала меня в назидании другим. Она рвала меня на куски, пока остальные смотрели и запоминали. Вот почему ты знаешь мое имя, выкидыш Шахты.

Муж показал пальцем на гостью, при этом в его голосе слышалась гордость.

- Позже, значительно позже, когда мы остались одни, она собрала меня вместе. И знаешь, какие слова она сказала мне? «Ты прекрасно поработал, Херби. Считай, что тебя повысили».

Муж с размаху хлопнул руками по столу, и мы подпрыгнули.

- Сука, думала, что это повышение. Блевотный дом. Тупые дети и бесполезная семья.

Моя рука плотнее сжала нож для рыбы. Застаревший, почти изживший себя гнев стал нарастать у меня в горле. Но я затолкала его обратно, проглотив кусок отравленной рыбы.

- И, - продолжил Муж, - эти жалкие слабаки все продолжают приходить ко мне на обед, всегда умоляя отдать им ключ для выхода на поверхность.

- Так почему вы не покинете это мест? - полюбопытствовала пришедшая на обед гостья.

- Потому почему и ты, выкидыш Шахты.

Он не стал ничего объяснять. Ему было это не нужно. Каждый в Шахте мечтал разбогатеть, eureka терпеливо ждала на кончике языка. Даже у меня.

Гостья смотрела, не отрываясь, а Муж смеялся колючим смехом.

- Не удивляйся и не думай, что здесь ты какая-то особенная, - Муж облокотился на спинку стула и выплюнул последнюю кость шахтенного угря на скатерть. - Мы все здесь исполняем свои роли. Скажи мне, - с напором произнес он, - почему ты должна без всяких препятствий покинуть это место?

- Я оставила там троих детей.

- И что?

- Богатство это еще далеко не все, - вклинилась я в разговор. - Вам снились рубины?

- Соль, - вздрогнув и повернувшись ко мне, произнесла она. - Достаточное количество соли, чтобы сохранить пищу на поколения вперед.

Муж тоже обернулся на мои слова, его взгляд сочился ядом. Я отвечу за свое непослушание позже.

Но это того стоило. Гостья воспользовалась секундной сменой темы и поменяла свой подход.

- Мне говорили, что чтобы получить ключ мне надо будет принести основное блюдо, - отчеканила она.

- Что же подходящего может быть у тебя к моему столу? - скривился он.

Гостья наклонилась за мешком, который принесла с собой из Шахты. Одним плавным движение она вытащила отрубленную голову Надзирательницы. Она кинула ее на стол, и она покатилась, остановившись напротив Мужа. Постепенно его бескожее лицо растянулось в подобие улыбки.

- Я провела собственное исследование, - прибавила она.

****

Довольно давно гость, пришедший к нам на обед, не оставался с нами на основное блюдо. Как правило, все они умирали за супом, бывало давились костью, а бывало, что Муж крошил их черепа на кусочки от скуки или в припадке ярости. Трясущимися руками я водрузила голову Надзирательницы в центр стола. Но не она была тем самым блюдом.

- Что это такое? - с удивлением спросила гостья, когда я поставила перед ней тарелку с жареным мясом.

- Несколько гостей, которые приходили на обед, но не засиделись так долго, как ты, - огоньки заплясали в глазах мужа. - Скажи мне, выкидыш Шахты, будешь ты есть своих товарищей?

Гостья помешкала. Затем ножом для мяса она отрезала большой кусок и нарочито медленно поднесла вилку к губам.

- А как по-вашему я могла продержаться так долго? - ответила она, пережевывая пищу.

Муж ухмыльнулся.

- Не надейся, что я так просто отдам тебе ключ.

- Как насчет сделки? - задала она вопрос.

- Тебе нечего предложить.

- Это так, но я могла бы помочь исполниться вашей мечте. Вся эта медь. На поверхности у меня есть связи. Я могла бы завербовать сюда еще сотню мужчин и женщин. А это еще сотня работников для Шахты. Только представьте, какой это прогресс.

- Ты сможешь бросить сотню людей к тем, которые уже пребывают в заточении внизу, серьезно? - спросила ее я.

Она поймала мой взгляд.

- А ты нет? Ради того, чтобы выйти наружу?

Я не ответила.

Я знала, что жить в штольне лучше, чем в Шахте. Кто-то откуда-то снизу то и дело приносил еду, а на моей шее не чувствовалось дыханья Надзирательницы. Но лучше всего было в те летние часы, когда полоска света брезжила из-под двери, располагавшейся на кухне, хотя это и не продолжалось дольше десяти минут. Удивительно как мало нужно человеку для выживания. Пожалуй, что именно благодаря чаяньям и мечтам Шахта всегда была забита под завязку.

- Не обращай внимания на Жену, - посоветовал Муж. - Она не знает, что мелет. Давай к делу.

Битый час муж вместе с гостьей обсуждал ее план. За это время я пару раз наполняла их бокалы вином, оба раза расплескивая жидкость из-за нервного напряжения, но им было все равно. Она с остервенением торговалась за свободу, даже когда Дети рассвирепели, а их лица стали лицами ее некогда оставленных детей. Во время повисавших в разговоре пауз они просили ее вернуться домой своими тоненькими, сладенькими голосами. Гостья лишь крепче стискивала зубы, не глядя в их сторону, и продолжала стоять на своем.

И вот муж рассмеялся и хлопнул руками по столу. Он встал и снял пиджак, затем - рубашку. Он отбросил нагрудную пластину, явив свое омерзительное нутро. Поржавевшие механизмы, треснувшие кости, чернильного цвета органы; пальцами по очереди он поддевал каждое ребро и с нечеловеческой силой дергал вверх, отверзая грудную клетку.

Именно из этой полости, отломив от тела, он достал костяной ключ. Это был маленький, хрупкий предмет, открывавший дверь, расположенную на кухне, и после поворота ломавшийся в замке.

Горделиво и медленно, с распахнутой грудной клеткой Муж обошел вокруг стола и положил костяной ключ перед ней.

- Спасибо, - на выдохе сказала она.

Хотя нет, - уголки ее губ поползли вверх. - Осталось кое-что еще.

В этот момент гостья схватила нож для мяса и вонзила в грудь Мужа.

Он широко распахнул глаза от удивления. А потом повалился на стол, разметав столовое серебро, стаканы и тарелки.

- Наконец-то, - с облегчением и глядя на меня, произнесла женщина. - Он заткнулся.

- Это ненадолго, - добавила я. - Его невозможно убить. Я пыталась.

Пораженная гостья, приоткрыв рот, заморгала. Мне не суждено было узнать, какие слова она бы подобрала к своей ошарашенной физиономии. И вот она уже рухнула на пол.

****

Я сказала правду: вино не было отравлено. Лишь капелька снотворного. Гостья глубоко дышала, лежа на затертом коврике. И я знала, какие сны она видит.

Мне хотелось верить в то, что ее соляной дворец был прекрасен и высок, а в нем то и дело раздавалось eureka. В обозримом будущем это будет ее последний приятный сон. Совместная жизнь с Мужем подобна хождению по острию ножа. Он как никто другой подходил для роли Стража, его буйный нрав и вспышки гнева никогда не менялись.

А вот Жены менялись.

Я подняла костяной ключ и прижала его к груди.

Дети внимательно за мной наблюдали с противоположной стороны стола, лица их были стерты. В них не было осуждения.

- Прости, - бросила я гостье, которая приходила к нам на обед. - Ты еще не отбыла свой срок.

Я верила, что во внешнем мире у нее есть дети, но я не верила, что они стали причиной, по которой она искала выход наружу. Ни один человек не приходит в Шахту или не уходит отсюда из-за кого-то - только из-за себя.

Что касается меня, то мне когда-то снились забытые города и мерещилась слава их открытия во чреве Шахты. Глупо, конечно, но ночью эти сны все еще преследовали меня.

Гостья хорошо соображала, однако не пробыла в Шахте достаточно долго, чтобы понять: убийство Надзирательницы или Мужа предполагает краткую передышку, но она длится недолго. В Шахте роли не меняются, меняются лишь некоторые игроки. А сама Семья из Штольни была такой же древней как сама Шахта.

Я поцеловала Жену в макушку и пожелала ей удачи. Многие годы назад я была гостьей, пришедшей на обед, а женщина, которая тогда была Женой, резала мясо.

Зажав ключ в руке, я бросилась к двери на кухне. Я просунула его в замочную скважину и провернула до хруста. Когда ручка двери провернулась под моей ладонью, я почти зарыдала. Мне пришлось надавить на дверь, чтобы она отрылась, всего чуть-чуть, только чтобы мне выскользнуть наружу. До того как она закроется за моей спиной.

Я ушла не оглянувшись. Ведь впервые за много лет я видела нечто большее, чем серебряная полоска солнечного света.

Не стоит думать, что я какая-то бездушная тварь. Хотелось бы пожелать Жене, чтобы следующий гость, который придет на обед, достиг своей цели как можно скорее.

Автор: А.Т. Гринблэт

Оригинальный текст: https://www.nightmare-magazine.com/fiction/the-family-in-the...

Труп Кармилы с раскуроченной головой лежал на полу, под ним быстро растекалась лужа крови. Вот и вся любовь, подумал Саня. Ещё вчера они ходили под руку, обнимались, дышали свежим горным воздухом, ещё минуту назад они сидели друг напротив друга, а теперь она мертва, даже одуматься не успел. Причем убита она была мерзко, жестоко. Наверняка очень больно. И теперь Саня сам был под прицелом той же винтовки незнакомца. На секунду он вспомнил, что Кармила ему лгала с самого начала. Но Кармила была всё же ближе, знакомей, чем этот странный мужик с винтовкой. Мужик не собирался его убивать. Он изначально охотился на Кармилу. Кто он? Он смог отключить морок, а значит он не из простых людей. Не из спецслужб.

Главы: https://vk.com/topic-170046450_47141975

Саня ещё раз глянул на пистолет, лежащий на столе, но подумал, что рисковать не станет. Если дёрнется – ему точно не жить. Саня ощутил на себе беспомощность. Что он вообще решает? Ничего! Каждое действие его продиктовано обстоятельствами. Всем что-то от него нужно и каждый использует его в своих целях!

В дверь постучали.

— Я захожу! – предупредили с той стороны, а потом ручка щёлкнула и дверь открылась. В комнату вошёл мужчина с длинными волосами, собранными в пучок, и самурайской катаной за спиной. Это ещё что за…

— Приветствую, — сказал он и остановился на пороге. – Мы не опасны для тебя, Саня, главное не нервничай.

— Не дёргайся! – напомнил мужик за окном.

— Котёл, не дави на него, — сказал длинноволосый. – Он сейчас запутан, ему нужно поскорей успокоиться, чтобы понять, что к чему.

— Давай, объясняй быстрей, у нас мало времени, — сказал Котёл.

— Саня, — начал длинноволосый. – Меня зовут Ильёй. Мы с Котлом были посланы Свободным Человеком сюда, чтобы спасти тебя от этой рыжей ведьмы. Она наверняка ввела тебя в заблуждения. В которые верила сама. Но сомневаюсь, что она рассказала тебе ВСЮ правду. Очень сомневаюсь. Мы знаем, что ты ждёшь своего… друга. И он действительно придёт сюда очень скоро. Но… Но-но-но…

Длинноволосый заторопился и запнулся, собираясь с мыслями.

— Для начала. Что она тебе сказала? Она говорила про некий «рай»? Который собирается достичь при помощи твоего друга?

— Да… — неуверенно ответил Саня.

— А сказала ли она, как именно она собирается этого достичь?

Саня задумался.

— Она… она сказала, что это за гранью моего понимания… — ответил он дрожащим голосом. Ноги стали ватными.

— За гранью! – рассмеялся Илья. – Может, частично так оно и есть! То, что она хотела провернуть – действительно за гранью понимания. Но вот «КАК» она собиралась этого достичь – это вполне себе… понимаемо!

— Давай прямо, — поторопил Илью Котёл.

— Когда твой друг пришёл бы сюда, — сказал Илья. – Она бы застрелила тебя прямо у него на глазах. Вот «КАК» она собиралась достичь «рая»! Именно на его глазах!... Спросишь, зачем? Какой в этом смысл? Ведь твой дружок уж точно бы разобрался с Дарьей – или как она перед тобой представилась — за две секунды? Спросишь, ведь, да?

Саня медленно кивнул.

— А дело в том, что твой друг – это не обычное существо. Оно – чрезвычайно порочное существо! Наверняка Дарья при тебе называла его Богом! Наглая ложь! Он не Бог! Он наоборот – самое злейшее зло! Сатана, Дьявол. Что угодно, но уж точно не Бог! И он обладает такими силами, о которых и не подозревает. А если бы Дарья убила тебя у него на глазах – существо лишилось бы последней опоры в этой жизни, его душа окунулась бы в глубинное непринятие. И расцвела. И что бы тогда было – неотвратимая мировая катастрофа. Которую даже Свободный Человек не смог бы остановить.

В помещении ненадолго воцарилась тишина.

— Что за катастрофа? – спросил Саня.

— Раскрывшееся Олицетворение Жизни! Проявление! – ответил Илья. — Мы сами его активировали, заслав к его логову Олицетворение Изнанки. Но мы не подозревали, что всё повернётся так... Уж не обижайся на нас, мы сами этого не предвидели! Старуха из Иконы оказалась на шаг впереди. Нам повезло, что удалось убить Дарью, прежде чем она убьёт тебя на глазах у Олицетворения Жизни… Нам пришлось действовать очень быстро и стремительно. И мыслить оригинально. Ведь если бы мы погнались за самим Олицетворением Жизни – у нас совсем не осталось бы шанса. Человечество было бы уничтожено Проявлением, захвачено им в искусственный рай навечно.

— Но ведь разве это плохо – искусственный рай?.. – неожиданно для себя осмелел Саня.

— Парень, — поднял ладони Илья. – Речь идёт о твоей смерти, ведь тебя могли убить. Ты бы не попал в их рай! Но даже нашей участи нельзя было бы позавидовать! Ведь мы были бы обречены, оказавшись бесконечно далеко от Господа и от Истины, скрывающейся в слиянии Жизни и Изнанки…

— Вы из какой-то очередной секты? – спросил Саня. – Я ничего против вас не имею. Просто отпустите меня и моего друга…

— А вот это – нет! – помотал головой Илья. – Этого никак нельзя допустить. Твой друг принадлежит Свободному Человеку. Он его дитя. Дитя, которое необходимо уничтожить, чтобы Жизнь и Изнанка слились в своей новой форме!

— Что за форма?

— Это… А вот это тебе уже так с ходу и не объяснить! Но ты можешь примкнуть к нашему Культу и Свободный Человек тебе всё покажет! Ты всё поймёшь!

— Кто такой этот Свободный Человек?

— Он отец твоего друга. Друг тебе разве о нём не рассказывал?

— Нет… Он не помнил своего отца…

— Тем не менее…

— Этот грёбаный мудак, — раздалось со стороны окна. – Накачал своей генномодифицированной кончой куриное яйцо! И не одно! С десяток! И посадил их на границу Изнанки! Так вылупился твой сраный дружок!.. ПИЗДЕЦ! Мать вашу, я сам не верю в то, что говорю!... Джермундаев – просто конченный! КОНЧЕННЫЙ!

Котёл рассмеялся истерическим смехом.

— Все совершают ошибки в начале пути! – оправдал своего духовного лидера длинноволосый. – Только методом проб и ошибок можно постичь Истину! Мы спасли человечество от худшей участи, всё благодаря гениальному Свободному Человеку! Старуха из Иконы опередила его на шаг? Тогда он опередил её на два! Ещё полчаса назад он смог через Изнанку всё разузнать, увидеть нити судьбы. Конечно, это едва ли не стоило ему разума... Заглянуть за борт вселенной не каждый сможет. И одна из нитей судьбы вела к тебе, Саня. Твоя смерть – последний ключик к ритуалу Проявления.

— Это… хорошо или плохо?...

— Пока существует твой дружок – нам нужно, чтобы ты был жив! – ответил Илья. — Тебе не повезло оказаться спусковым крючком. Так что, мы вынуждены тебя надёжно спрятать до тех пор, пока правительство не разберётся с детищем Свободного Человека само. Потому что нашими силами это сделать вряд ли получится. По-крайней мере, пока что.

— Вот значит как… — сказал Саня. Ему тут же полегчало.

— Ты всё понял? Тебе нужно идти с нами, — сказал Илья. – Мне жаль, но тебе нужно избегать своего друга. Иначе ненароком тебя могут убить и всё человечество вдруг окажется в самой страшной ловушке.

— И куда мы направимся?

— За добрую сотню километров отсюда, к нашему убежищу, где ты окажешься в полнейшей безопасности, где мы даруем тебе наше учение. Саня, это твоя судьба! – Илья, кажется, впал в эйфорию от осознания того, что смог завербовать нового культиста.

— Но ведь сейчас сюда придёт Олег. Он сможет вычислить нас буквально по запаху, — сказал Саня, не понимая, зачем рассказывает о способностях своего друга.

— Не вычислит! Мы пришли сюда телепортом – телепортом и уйдём! – радостно воскликнул Илья.

— Телепортом? – поперхнулся Саня. – Серьёзно?

— Сейчас ты всё увидишь собственными глазами! – радовался Илья. – Благодаря сочетанию различных углов – мы можем сокращать пространство-время в точку. И даже без всяких волшебных слов! Передовая наука! Тебе ещё многому предстоит научиться!

— Давайте уже скорее!! – рявкнул Котёл. Он уже опустил ружьё. – Иначе мы не успеем и человечеству пиздец! И тогда даже оказавшись в раю – я отрежу яйца Джермундаеву! За свою Виолу!

Илья тут же изменился в лице, но кивнул.

— Да, надо бы поторапливаться, мой друг, — сказал Илья. – Идём.

— Хорошо, — кивнул Саня и направился к двери.

Но едва Илья отвернулся – Саня тут же резко подскочил к столику и схватил пистолет Кармилы. Предохранитель. Одна мысль в голове. В каком положении пистолет не стреляет?

— Берегись! – крикнул Котёл.

Саня щёлкнул предохранителем и отскочил к стене, чтобы из-за окна его нельзя было увидеть. Громыхнуло ружьё, пуля пробила деревянный пол. Илья резко развернулся.

— Не стреляй в него!!! – провизжал длинноволосый. Через секунду в его живот, грудь и в плечо толчками вонзились пули. Илья завалился на спину.

— С-С-СУКА!!! – заорал Котёл и закинул руку на подоконник, в попытке забраться, но тут же отпустил – Саня выстрелил. Промазал. Но этого было достаточно, чтобы напугать бугая.

— Я ТЕБЯ ДОСТАНУ!! – раздалось из окна, а затем бугай куда-то направился, судя по удаляющимся шагам.

Руки у Сани дрожжали. Четыре пули. Сколько ещё в магазине? Или в обойме? Чёрт, неважно! Тупая мысль. Тупая! Только что он вальнул человека. И это было ужасно. Культист корчился от болей на полу и захлёбывался собственной кровью. Он что-то пытался сказать, но разобрать Саня ничего не смог.

Пойти с ними! Сейчас же! Ага! Разбежались! Когда лучший друг уже на подходе! Уничтожение человечества… Да кому вообще упёрлось это человечество? Сборище лживых обезьян, пытающихся друг друга обмануть, обделить, урвать кусок побольше! Саня уже давно разочаровался в человечестве, но окончательно разочаровался он в нём сейчас. Когда он узнал, что его возлюбленная, лучшая девушка его жизни – хотела его предать и пристрелить на глазах у настоящего друга. Годы унижений, преследование спецслужб, а теперь ещё и эти культисты! Теперь-то уж он точно не может представить себя на стороне мерзкого человечества! Хватит с него! Олег решил всех уничтожить? Тогда он ему в этом поможет! Выложится на полную! Придумает гениальный план! Но убитыми должны быть все, без остатка! Люди – это тупиковая ветвь эволюции. Саня возненавидел всех.

За домом слышались шаги. Не-е. Они не станут его убивать. Котёл стрелял ему в ноги. Его задача – взять в плен живым. Иначе они себе же вставят палки в колёса. Достаточно лишь спрятаться за угол и ждать. Если сектант сунется в комнату – тут же поймает пулю. Задачка у культиста не из лёгких!

Саня, кажется, уловил идею, общую мысль. Он соединил услышанное от Кармилы и от Ильи – и теперь понимал, что вокруг Олега существуют две противоположные секты, философии. Вполне возможно, они знают очень много, гораздо больше, чем он сам. И что они разбираются в ситуации лучше него. Но Саня не собирался умирать и не собирался, чтобы убивали его единственного друга. Единственного, кому можно довериться в этом мире. Поэтому они с Олегом должны объединиться. Обязаны! И уничтожить всех своих врагов.

***

Котёл отошёл за тёмный сарай и выцеливал окна. В доме горел свет и если сосунок захочет выглянуть наружу, то получит! Или не получит… Котёл понимал, что сейчас находится под штормом эмоций. Они утихнут и оставят после себя только поступки. Нежелательные поступки. Этого ублюдка нельзя убивать. Даже пусть он уйдёт вместе со своей тварью! Так будет хоть какой-то шанс, что не произойдёт Проявления. Чёрт! Ну какого хрена Илья не отобрал первым делом пистолет со стола! Какого хрена сам Котёл опустил ружьё? Подумал, что дело в шляпе. Илья складно говорил. Лично его такие речи убедили бы. Но что теперь… И как выкурить сосунка? А время поджимает. Нужно спешить. Дерьмо!

Но тут Котёл задумался. Слишком долго он страдал в этой жизни. Потери, лишения. Смерть Виолы… Так ли плох этот «искусственный рай»? Зачем нужна Истина, когда можно просто на века избавиться от мук? От этих душевных ран, от кошмарных сновидений, преследующих его по ночам… Пусть это будет ложь, зло и порочность – это будет вечное счастье. Пусть и далеко от Бога, но кому вообще нужен этот Бог? Уж точно не ему. Ему нужна Виола. И в его персональном раю наверняка будет жить Виола.

Вдруг на душе стало странно легко. Легко и спокойно. Чёрт возьми! Так вот он же путь! Вот она – дорога к выходу! Просто убить Ломича! Спровоцировать Проявление! Создать рай!

Котёл вытащил гранату из-за пазухи. Один точный бросок – и этот урод будет нашпигован осколками. А когда Тварь увидит своего искалеченного мёртвого друга…

Котёл опустил ружьё, выпрямился и направился к разбитому окну.

— Чтож, уродец! – крикнул Котёл. – Я тебя даже в чём-то обожаю!

Бугай рассмеялся. На глазах проступили слёзы счастья. Неужели он волен над своей судьбой? Неужели скоро всё хорошо закончится, и он увидится с Виолой?

Котёл выдернул чеку и замахнулся.

Что-то треснуло, просвистело. Огромная лиственница, вырванная с корнем из земли, вылетела из леса и с жуткой силой ударилась в спину, оттолкнула, послышался хруст позвонков, в глазах потемнело и сверху придавило стволом. Последнее, что ощутил Котляров – как осколки разорвавшейся под ним гранаты разрывают его на части…

Павел постарался избавиться от насмешки в голосе:

- Я – атеист. И предупреждал об этом отца благочинного. Я не смогу дать заключение об одержимости, вы же это понимаете?

Игумен, высокий седой старик в резкими морщинами у рта, сердито ответил:

- Никто не говорит о том, что отец Василий – бесноватый. Слухи разносятся невоздержанными на язык трудниками да монахами, которым строже надо соблюдать обеты. Ваше дело – дать вердикт, есть ли у старца признаки душевной болезни и, по возможности, назначить лечение.

Павел посмотрел на благочинного, который сверлил психиатра тяжелым взглядом:

- Отец Дионисий, вы писали, что старец ведет себя неподобающе. В чем это выражается и как давно началось?

Отец Дионисий, щекастый пухляк, сокрушенно покачал головой:

- Началось, может, пара месяцев как. Сначала слова на проповеди забывал. А то как-то замер на анафоре и минут пять на руки смотрел. Прихожане перешептываться стали, потом уж диакон успокоил всех – перенапрягся мол, старец. Ну и, в конце концов, случилось вот что…

Дионисий взял со стола планшет, потыкал в экран и передал Павлу. Любительская съемка запечатлела крещение младенца в богато обставленной купели – белоснежные стены подсвечивались золотом окладов, резные подсвечники придавали месту особую роскошь. Священник, сухонький седой старичок, окунув ребенка в воду, произнес причитающуюся молитву и передал мальчика крестной. Замерев на полминуты, он повернулся к лампаде, снял ее с подвеса, взял свечу и подошел к плотному лысоватому мужчине с квадратной челюстью – очевидно, отцу младенца. Крестные и гости молча наблюдали за стариком – видимо, решили, что это часть ритуала. Быстрым движением священник вылил лампадное масло отцу на голову и поджег свечой. Церковь наполнилась криками и шумом, запись прервалась.

Павел вернул планшет благочинному:

- Понятно.

Дионисий потер лицо руками:

- Вы не представляете, чего нам стоило замять это дело. Отец ребенка – владелец завода по переработке леса, он имеет колоссальное влияние. Заказал индивидуальное крещение для своего сына, позвал гостей, и тут... Такое! Хорошо хоть пострадал не так фатально – телохранитель сразу набросил на него покрывало с иконы.

- Отец Василий вообще как участвует в жизни церкви? Он проводит богослужения, крестины, отпевания? В общем, не могло ли то быть результатом перенапряжения? Насколько я знаю, порой молитвы читаются всю ночь.

Игумен замахал руками:

- Что вы, что вы! Литургию он совершает только во время праздников, а уж крестины и отпевание… Просто тут такой случай, очень уважаемый человек, большой жертвователь. Ну, мы и попросили его…

Благочинный начал осторожные объяснения:

- Понимаете, отец Василий, он… как бы это лучше сказать… вроде путеводной звезды нашего монастыря. Он начал восстанавливать тут все в девяностые, и теперь в обитель едут со всей России. Старец имеет… как бы это… Вы ведь неверующий… ну, в общем, имеет славу святого. Он принял строгую схиму – сложил полномочия настоятеля и удалился в келью для молитв. Но просителей принимает – налагает руки, исцеляет, дает мудрые советы.

- Короче, душевное здоровье отца Василия крайне важно для репутации монастыря? – прямо спросил Павел.

Лицо игумена побагровело, а благочинный смущенно покивал головой:

- Вы правильно поняли, Павел Романович. Помогите нам.

- Хорошо, я попробую. Давайте посмотрим на вашего старца.

Павел встал, и вместе с ним поднялся и благочинный, вызвавшийся проводить психиатра до кельи святого.

Проходя через монастырский двор, Павел обратил внимание на изящную деревянную церковь, украшенную куполами-луковицами со снятыми крестами. Здание опутывали многоярусные леса, по которым сновали рабочие.

- Вот, восстанавливаем, реставрируем, - пояснил Дионисий, – деревянная церковь 18 века. Его преподобие игумен Феофан хлопочет, меценатов выискивает. Из захудалого скита вон чем стали.

Проделав путь от настоятельского дома к братскому корпусу, благочинный с Павлом поднялись на третий этаж. Дионисий махнул рукой вперед, проходя по длинному коридору:

- Весь последний этаж отдан инокам, тут у отца Василия особо уединенная келья.

Около кельи старца обнаружился плечистый монах, восседающий на табуретке.

- Как нынче здоровье батюшки, брат Аркадий? – елейным тоном спросил благочинный.

- Все хорошо, спокойно, бормочет что-то иногда. А так тихо, не буянит, - пророкотал Аркадий.

Погромыхав ключами, Дионисий открыл замок, но переступать порог кельи не стал. Осторожно отворив дверь, Павел увидел того самого сухонького старичка из видео, высовывающего седую макушку из-за кровати. Василий прятался от гостей, пригнувшись за матрасом. На одеяле были аккуратно разложены массивный наперсный крест, толстенький томик Псалтири и небольшая икона Богородицы.

Благочинный опасливо глянул на старика, и, даже не поздоровавшись с ним, попятился вглубь коридора:

- Ну, вы тут беседуйте, беседуйте. Потом доложите отцу Феофану.

Психиатр фыркнул про себя – хорош святоша, наверное, опасается, чтоб и о его голову лампада не разбилась. Вон как резво убежал.

Павел затворил за собой дверь, сел на единственный стул в келье и обратился к старцу, стоящему на коленях сбоку от кровати.

- Почему вы прячетесь? Чего-то боитесь?

Отец Василий встал с колен и сел на аккуратно заправленное одеяло.

- Себя боюсь, я уж натворил дел. Вас, небось, игумен позвал. В дурдом меня спровадить? Про лампаду-то, поди, рассказали уже?

- Рассказали. А кстати, почему вы это сделали?

- Бесы искушают, морок наводят.

- Вас к этому подтолкнули бесы?

- Кто ж еще.

- Вы их видите?

Старец сцепил худые руки:

- Вижу. И слышу.

- Как они выглядят?

- Вы же мне не верите. Зачем вам знать, как они выглядят.

- Я верю в то, что вы их видите. Так как же?

- Почти как люди, в этом весь ужас.

- Почему же вы решили, что они бесы, если они как люди?

- Их лица черны, а дыхание нечисто. Они пробрались мне под кожу!

Отец Василий засучил рукава и принялся неистово скрести ногтями предплечье. Павел обратил внимание, что кожа на его руках покрыта блестящей пленкой.

- Что это у вас? Похоже на ожог?

- Кипяток. Я лил кипяток на руки.

- Зачем же вы это делали?

- Хотел вытравить их!

- Вы чувствуете их под кожей?

Старик не ответил, обнял себя за плечи и мелко затрясся.

- Отец Василий, расскажите подробнее о них – что говорят вам, почему вы не можете противиться их воле?

- Я могу, но не знаю, сколько еще продержусь. Они отравляют все, к чему прикасаются, они отравляют меня. Они нашептывают страшные вещи, страшные.

- Что именно?

- Говорят, черная кровь беса и нечистоты из нужника – вот чем буду причащаться люди вместо святой крови Христовой.

Психиатр сделал несколько пометок в блокноте, пробормотав еще слышно под нос:

- Скверно, галлюцинации всех типов…

Старец закачался в крошечной амплитуде и указал на потолок:

- Бесы, бесы!

На потолке красовались грязные черно-коричневые потеки, очевидно, от давнишней протечки. Павел поморщился – заперли стрика в сырой угол, приставили охрану, и на этом вся забота о «путеводной звезде монастыря», очевидно, закончилась.

В ходе беседы отец Василий продолжал твердить о бесах и раздирать руки, запутался на вопросах о дате и дне недели. Павел сделал необходимые пометки, попрощался со стариком и вышел из комнаты монаха. На втором этаж, где жили послушники, где игумен распорядился выделить келью для психиатра. Павел разложил вещи из сумки, достал ноутбук и задумался. То, что эти два дельца, игумен и благочинный, не столько озабочены здоровьем старца Василия, сколько его влиянием на жизнь монастыря, он уже понял. Состоятельные жертвователи готовы идти только к святому, чье имя имеет вес. И эта чушь с одержимостью… не дай Боже начнут свои отчитки, что усугубит состояние старика, чей разум и так затуманен религиозным бредом.

Павел сполоснул руки и лицо и отправился в трапезную, которую еще утром показал благочинный. На раздатке высокий худой мужчина налил ему супа и щедро отмерил капусты с грибами.

- А мясо есть какое-нибудь? – грустно спросил Павел, глядя на густую вермишелевую похлебку.

- У нас всегда постное. По большим праздникам только рыба бывает, - с сильным акцентом ответил кухонный работник. – Меня Мурад зовут, что-то я вас тут не видел. Вы новый трудник? Сейчас зачастили… Как отправишь на кухню чаны чистить – через день сбегают. Они-то думают благодати тут насшибать, – Мурад рассмеялся, но тут же прикрыл рот ладонью.

- Я – Павел. А вы тут как оказались? Кто вы по национальности?

- Таджик. Покрестился.

- Вот как… что ж вас заставило?

- Отец Василий помог, спас мне жизнь – прямо сказать. Меня в Заринск женщина из Питера привезла. Сказала, тут ферма рядом с городом, условия хорошие, даже договор делают на зарплату. Ну и оказался в настоящем рабстве – у меня даже цепь на ноге была! А про ферму она не соврала – вот на ней я и батрачил пять лет, пока чудом каким-то не вызволили. Остался на улице – денег нет, документов нет, здоровье ни к черту, меня на этой ферме хуже свиньи кормили. Бродяжничал, пить начал. И женщину ту встречал на улице – ей ничего не было, на хорошей машине до сих пор ездит, улыбается.

Проснулся как-то утром под трубами, чую – хана мне пришла. В глазах все двоится, ноги ватные, мутит. И думаю – что я, как собака под трубами, что ли, подохну? Пойду к людям, может, хоть похоронят меня по-человечески. Ну и пополз к монастырю, на четвереньках шел. Меня охранник гнал, ой ругался… На счастье мое отец Василий выходил из ворот, увидел меня. Распорядился занести, вызвать врача. Вот так я и остался. Креститься – он не настаивал, говорит, хочешь, так оставайся, тут есть работники миряне. А благочинный, псина, все шипел – выгнать меня надо, я мол, мусульманин, порчу им тут все благолепие своей нерусской рожей.

Мурад понизил голос:

- А теперь говорят, мол, бесноватый отец Василий. Про это игумен с благочинным не разрешают трепаться, но слухи-то ходят.

Павел пожал плечами:

- Не знаю. Я паломник, только приехал, не в курсе.

- Ха, паломник. И келью тебе в монастыре дали? Тут только богатеньких селят, а ты что-то не похож на олигарха. Машинка-то у тебя – тьфу.

Павел взял поднос и отошел от разговорчивого трудника – игумен с благочинным твердо попросили его скрывать, кто он такой и с какой целью приехал. Паломник мол, молюсь, и все тут.

В своей комнате он бросился ничком на кровать. Дернул же его черт принять это предложение! Но, с другой стороны, за такую сумму ему несколько месяцев пришлось бы горбатиться в больнице со своими шизофрениками. Ну и что делать? Дедку нужно обследование в стационаре, анализы, в конце концов, консультация психолога нужна, по-хорошему-то… Но они ясно дали понять, что вывозить старика из монастыря – потеря лица. Пойдут разговоры в городе, потом – дальше… Кто понесет деньги в монастырь, в котором единственный святой – сумасшедший? А народу-то много и не надо, начнут болтать, мол, бесами одержим. У них же все просто – где святость, там и бесы.

Павел взял телефон и позвонил благочинному – его просили действовать не через секретаря, а обращаться напрямую к Дионисию. Через десять минут Дионисий и психиатр сидели в приемной игумена, который непрерывно ерзал на кресле.

- Ну, что скажете, Павел Романович? – напряженно спросил Феофан, стянул скуфью с головы и промокнул пот на лбу.

- Пока ничего хорошего не скажу. Не знаю, что там с бесами, а вот острый психоз, бредовый синдром и галлюцинации всех типов у вашего старца имеются. Диагнозов никаких предполагать пока не могу – надо обследовать отца Василия у невролога, сдать анализы и сделать МРТ мозга. Вы понимаете, эти симптомы на что угодно могут указывать – хоть на опухоль в мозгу, хоть на старческую деменцию, хоть на обострение шизофрении, каковая у него всю жизнь могла вяло протекать. Что вы от меня-то хотите, я не понимаю? Что вот я тут появился, махнул палочкой, дал пару таблеток и опа! Он здоров?

Павел понимал, что начал заводиться, но не мог уже остановиться – его, атеиста до мозга костей, сильно раздражали эти дельцы от мира торговли духовностью.

- Погодите. – Феофан выставил вперед ладонь. – Анализы он сдавал – все, какие смогла взять передвижная лаборатория. Да неужели у человека с опухолью будет все в порядке по анализам?

Павел пожал плечами:

- Вполне может быть. Впрочем, давайте анализы, я посмотрю.

Благочинный протянул ему кипу бумаг:

- Тут и нейротест есть.

- Хорошо. Давайте говорить прямо – что вы от меня хотите? Полного излечения? Сразу говорю – это маловероятно при любом диагнозе.

Феофан потер указательные пальцы друг о друга и неожиданно жестко произнес:

- Маловероятно значит маловероятно. Все в руце Божьей, если болезнь не миновала и святого, значит таково его испытание. Вера его крепка, если Бог не исцелит – значит, никто не исцелит. Но нам нужно думать об иноках и прихожанах, для которых монастырь – единственная духовная опора. Мы не можем лишить людей такой поддержки. Бог действует через старца Василия, пусть даже тело его в немощи, и нам нужно, чтоб он и дальше был сосудом, через который благодать божья переливается в этот мир.

- Да не заговаривайте мне зубы! Вы хотите, чтоб я сделал его овощем, который будет просто налагать руки на головы ваших состоятельных прихожан и не поджигать их при этом?

Феофан устало прикрыл глаза:

- Вы можете называть это как вам угодно. Наша благая цель от этого не станет хуже. Со своей стороны я могу предложить вам удвоить сумму.

Павел вздохнул, прижал бумаги к груди и коротко мотнул головой:

- Мне нужно подумать.

В келье он просмотрел анализы старика – в целом все в норме, насколько это может быть для пожилого человека. Даже слишком хорошо в таком возрасте. Но все равно, это ни о чем не говорит.

Павел взял телефон в руки – поток сообщений от Леры, и все с оттенком недовольства. Он все понимал – красивая молодая девчонка вышла за провинциала по большой любви, но быт и безденежье могут убить самую сильную страсть. Ей все хочется – шмоток, поездок, развлечений… А у него что? Ипотека и старый рыдван, гляди того развалится? Если он согласится на условия игумена, по крайней мере, они смогут позволить себе съездить на море, а не торчать в пыльном городе который год… Павел сжал щеки ладонями, пытаясь торговаться с совестью. Ладно, по крайней мере, он постарается не навредить старику. Врач он в конце концов или нет?!

Павел сделал заказ медикаментов на планшете и позвонил благочинному, без прелюдий сказав только одно слово:

- Я согласен.

Через два дня, когда пришли лекарства, Павел сообщил Дионисию, что поедет в Заринск забрать заказ на почте. Выезжая из монастырских ворот, психиатр увидел молодую непривлекательную женщину, ругающуюся с охранником.

- Да пусти ты, черт! И как мне теперь его увидеть, если он службы не служит, а?!

Девушка рвалась за шлагбаум, а немолодой толстый охранник толкал ее своим пузом в сторону пустыря. - Нельзя на территорию монастыря женщинам, нельзя! Как первый раз, ей-богу!

- Да не нужен мне твой монастырь! Я хочу поговорить с отцом Василием! Мне очень надо!

- Правила такие! Нельзя у нас тут женщинам! И отец Василий болен – сто раз тебе говорено, заканчивай сюда таскаться, Наталья!

Девушка обреченно опустила руки и отступила от шлагбаума. Когда Павел проезжал, он поймал ее взгляд, дрожащие губы говорили о том, что она вот-вот расплачется. Завернув за угол монастырской стены, психиатр хотел набрать скорость – дорога тут была получше, но в зеркало увидел, что Наталья бежит за машиной и машет ему рукой. Он остановился и подождал, пока запыхавшаяся девушка поравняется с ним.

- Ой.. Спа… Спасибо, что остановились. Подкинете меня в Заринск, а то все ноги сбила, пока сюда дошла.

- Да конечно, садитесь.

Он подождал, пока Наталья отдышится и спросил:

- А почему вы так рвались в монастырь? У вас важное дело к отцу Василию?

- Я ходила раньше на службы, которые вел старец. А сейчас говорят – заболел, никого не принимает. Но он же сам просил меня кое-что сделать для него! А на территорию монастыря женщинам нельзя, только в надвратную церковь, в нее вход с пустыря.

- А что ж он вас просил сделать для него, если не секрет? – Павел посмотрел на ее щекастое лицо с белесыми бровями в зеркальце заднего вида.

- Да какой там секрет! На исповеди накрыл меня епитрахилью, только я рот открыла, чтоб во грехах покаяться, а он тихо так говорит – передай мол, записку Юрию Иванычу.

- Кто это – Юрий Иванович?

- Да журналист московский. Поселился тут лет десять как, говорят, изобличил там в столицах кого-то, кого не надо, его так турнули, что еле ноги унес. Что-то о коррупции во власти писал, да видать, зубы сломал.

- И что дальше было?

- Я записку в карман юбки положила, а когда выходила, с отцом Андреем столкнулась, чуть не упала, он меня подхватил. Сунулась дома-то в карман, а записки нет! Это отец Андрей вытащил, точно! То-то он прижался, когда я падала, я еще нехорошее про него подумала.

- А что было в записке?

- Так откуда я знаю! Не посмотрела, не успела.

- Понятно. Покажете, где живет Юрий Иванович?

- А кто вы вообще такой? – вдруг насторожилась девица. – Машина то у вас не больно хорошая, неужто паломник? Тут с недавних времен богомольцы такие, ого-го, с телохранителями приезжают.

Павел чертыхнулся про себя – и эта про машину!

- Я врач. Лечу отца Василия.

- Вот как! А что ж с ним такое? Давно уж службы не служит, да и не пускают к нему никого. Я ведь и мужа посылала, думала, может, ему скажет, что надо передать журналисту, так и его не пустили!

- Старость. Давление, знаете ли, сердечко пошаливает. Ничего, вылечу, - он подмигнул Наталье в зеркало. – Так покажете мне, где живет журналист?

- Хорошо, – улыбнулась девушка такой доброй улыбкой, что лицо ее неожиданно стало почти хорошеньким.

Павел высадил Наталью у ее дома, а она подробно объяснила, как найти в городе Юрия Иваныча. Психиатр забрал коробку, набитую медикаментами на почте и отправился к журналисту.

Нужный дом отыскался в квартале, застроенном желтыми облезлыми двухэтажками. Павел сразу ощутил тоску и одновременно радость, что смог выбраться из подобного места.

На звонок долго не открывали, и психиатр уже хотел уйти не солоно хлебавши, как дверь распахнулась, и на пороге возник изрядно помятый мужчина лет пятидесяти. От него несло перегаром, и отекшее лицо и мешки под глазами давали недвусмысленно понять, чем он был занят в ближайшие дни.

- Кто? – коротко спросил журналист.

- Павел, психиатр из Москвы, приехал дать заключение по состоянию отца Василия, – решил выложить сразу все карты Павел.

Если с коррупцией боролся, и не сломали – сволочью такой человек быть не должен. Взгляд журналиста тут же прояснился, и он отошел, пропуская гостя в квартиру. Хозяин предложил Павлу чая, поставив не самую чистую кружку около своей немудрящей закуси, состоящей из соленых огурцов и черного хлеба. Квартира у журналиста была на редкость неопрятная – одеяло без пододеяльника комом валялось на кровати, грязная одежда свалена прямо на пол, стол уставлен мутными стаканами и тарелками с остатками еды.

- Записка говоришь… - проговорил Юрий Иванович, утерев губы после нескольких глотков. – Если честно, не знаю, что в ней могло быть. Что-то, очевидно, связанное с делом, которое он мне поручил.

- Что за дело?

- А почему я тебе должен рассказывать? Ты кто такой, хер с горы тут выискался!

- А кому еще расскажете? Игумен и благочинный не заинтересованы в здоровье старика, им бы только баблишко рубить на его имени. Я ж вам честно все выложил. Вокруг старика явно интриги плетутся, записка еще эта…

- Ладно, – журналист, прихрамывая, подошел к видавшему виду серванту и вынул тощую папочку с надписью «Дело». – Вот. Тут то, что он просил.

Павел раскрыл папку – сканы медицинских карт, заключений, диагнозов. «Елисеев Михаил Игнатьевич, 1960 года рождения… Поступил с жалобами на спутанность сознания, голоса в голове. Ярко выраженные бредовые идеи – утверждает, что бесы живут под его кожей… Аудио, визуальные, тактильные псевдогаллюцинации… Шизофрения параноидная форма непрерывный тип течения, назначения… галоперидол… Выписан… Устойчивая ремиссия. Авдеев Антон Георгиевич, 1963 год рождения… стойкие слуховые псевдогаллюцинации, психические автоматизмы, бредовые идеи… Считает, под кожей передвигаются бесы… Самоповреждения, резал ножом руки, капал горячим воском… Назначения… Галоперидол Шизофрения параноидная форма непрерывный тип течения. Выписан через 15 дней терапии… устойчивая ремиссия… Планкин Сергей Олегович… Самоповреждения, воткнул нож себе в щеку, шизофрения, ремиссия…»

- Что это? Кто эти люди? Тут досье на пятерых мужчин.

- Священники. Монастырские священники. Отец Василий попросил выяснить, с каким диагнозом и куда их госпитализировали. За последний год из монастыря было госпитализировано семь человек. Двое – с вполне невинными болезнями, если так можно выразиться, аппендицит одному вырезали, у второго пневмония. А остальные пять были отвезены в психоневрологическую больницу Заринска и получили все причитающееся им лечение. Причем ранее никто из этих священников никогда не наблюдался у психиатра и не имел диагноза по психиатрии. Все они были выписаны с позитивной динамикой и более в поле зрения врачей не попадали.

- Сильно. У всех настолько поздний дебют шизофрении? Ладно бы еще один… Поздняя шизофрения – редко, но бывает. Но пять человек?! У них там что, эпидемия? Это нонсенс.

- Хех. Еще бы.

- И лечение – у всех галоперидол… Сейчас есть более эффективные нейролептики… Впрочем, провинция, это как раз не удивительно.

- Почему вы не отнесли бумаги отцу Василию?

- Так не пускают, сволочи! С недавних пор туда вообще никого не пускают, только паломников на машинах ценой в пять моих халуп! – журналист махнул рукой на выцветшие обои.

Ссылка на первую часть:  Пацаны (1 часть)

Рассказ по апрельской теме "Подземелье"

«Учителя» уже не было два дня. В последнее время он всё чаще и чаще уходил надолго, оставляя пацанов одних. Появлялся всегда неожиданно, будто забегая по какому-то делу. Надолго никогда не оставался, так же тихо исчезал, иногда в компании Щербы и Цыганёнка.

- Сенька, а ты когда-нибудь привидение видел? - спросил Лёнька, жуя кончик полусгнившей соломинки.

- Неа, а ты?

- И я не видел. Говорят, они больше на кладбищах. Днём в могилах прячутся да за крестами, а по ночам к людям приходят, пугают и кровь сосут.

- Тюха ты! Привидения кровь не сосут, так пугают просто. - Сенька о чём-то подумал. - Иногда даже помогают.

- Как это? Они же привидения!

- Так они при жизни людьми были, дела у них, значит, остались незавершённые. Хорошим людям помогают, плохих пугают.

- Ааааа, - понимающе протянул Лёнька. - Я тоже, когда умру, привидением стану. Буду помогать тебе, Щербе, Цыганёнку, а Кузю так напугаю, дристать будет со страху, только крикните, а я раз - и тут как тут.

- И когда ты умирать собрался пугальщик? Мы же с пацанами на юга собирались, а ты чего захотел!

***

Старик вздрогнул от неожиданности, когда лоскутное одеяло затрещало, голова лежащего на тюфяке запрокинулась, а тело выгнулось в припадке боли. Слабые дрожащие руки заметались по сторонам, по подполью прокатился душераздирающий крик.

«Начинается», - прикусил губу дед и поспешил к выходу, зная, что сейчас ничем он не сможет помочь. Только перевернув здесь всё к едрене матери, изломав и опустошив тело, приступ сойдёт на нет.

***

Щербу сбил с ног яростный удар тяжелого Кузиного кулака.

- Куда дел, сука?

Огонек папиросы описал дугу и застыл около лица Щербы.

- Я тебе скинул, зажилить хочешь?

Рука Кузи пробежалась по карманам Щербы, и ничего не найдя, хлестнула его по щеке. Ворвавшийся Цыганенок вцепился в Кузю, пытаясь его оттащить от друга, а Сенька кинулся на обидчика, молотя того по груди и хрипя от захлестнувшей злости.

- Не надо! Не надо! - Лёнька захлопал широко раскрытыми от ужаса глазами, пытаясь понять, что же происходит в этой мешанине дерущихся. Кузя пыхтел, матерясь и отплевываясь, топча пальцы вцепившегося ему в ноги Щербы. Сильный толчок в грудь заставил отлететь Сеньку на несколько шагов. Мальчишка зацепился за какое-то барахло, не удержался и повалился боком, ударившись головой о край деревянного ящика. Ящик жалобно заскрипел и перевернулся, показывая окровавленный угол с приставшим к нему клочком русых волос. Сенька не закричал, не ойкнул, так и остался лежать на боку, уткнувшись щекой в разрастающуюся багровую лужицу.

Кузю Лёнька больше никогда не видел. Исчез он так же тихо, как и появился когда-то в стенах этого подвала. Цыганёнок тоже исчез. Проскользнул вслед за Кузей в лаз, прикрытый фанерой, шумно дыша и отплёвывая кровавую слюну. Может, он и возвращался, только пацанов там уже не было. Лёнька долго плакал, держа за руку друга, стонавшего на грязном полу. Щерба тихо скулил в углу, баюкая руку с переломанными пальцами, когда где-то снаружи раздались голоса, и в узком проходе показалась чья-то голова. «Ну и вонища»! - стальной голос прогремел совсем рядом, а в подвале появлялись всё новые и новые люди. Крепкая рука подняла Лёньку за шиворот, тряхнула и вытащила на свет. Немного погодя появился громко орущий Щерба. Он плевал, пытался укусить и пнуть человека, который крепко держал его. Как выносили Сеньку, Лёнька не видел. Он просто оглянулся в поисках друга, но вокруг были только взрослые, чужие, суровые лица.

Вместе со Щербой и десятками таких же беспризорников Лёнька попал в детский приемник-распределитель. Здесь их пути со Щербой разошлись.

«Господи! Завшивевший какой»! - тёплые мозолистые руки стащили с Лёньки лохмотья. - Ох, всё как белыми нитками прошито, гниды засели». Полная женщина с опухшими ногами, все раскрасневшаяся от пара, поднимавшегося от лохани, долго терла Леньку, причитая и цокая языком. А потом был тёплый суп, от которого Лёнька язык проглотил. Да и было с чего: картошка, лучок, даже пшено! Руки тетки Марьи долго гладили бритую Лёнькину головку, по-матерински что-то напевая над мальчишкой, проваливающегося в сон.

Вот так и попал Лёнька к этой женщине. У неё своих двое было, а любви, ласки, да скудной еды и на него хватило.

***

Кто же знал, что эти девяностые такими окажутся, Предприятия закрывались, а те которые держались ещё на плаву, занимались черт знает чем. Прилавки продуктовых магазинов зияли голодной пустотой. Деньги обесценились, да и жалкие пенсионные крохи давали с чудовищной задержкой. Общественный транспорт был парализован и ковылял еле-еле за счёт облезлых сыплющихся трамваев и автобусов. Люди озлобились, маленький городок накрыла волна грабежа. Участились разбойные нападения на стариков и одиноких прохожих. Квартирные кражи стали делом обыденным. Воровали всегда и везде, но что можно украсть у одинокой пенсионерки, кроме фарфоровых балерин, заботливо расставленных на полочке, вязаных салфеток и похоронных, наивно припрятанный среди страниц старых книг или в ворохе заштопанного белья. В последнее время в СМИ всё чаще стали появляться шокирующие новости, приправленные не менее шокирующими снимками.

Фотографии голодающих больных из местной психиатрической больницы были размещены на страницах какой-то газеты. Наткнулся на них Тюха случайно, перелистывая замусоленную газетёнку, оставленную кем-то на скамейке около сберкассы. Немой упрек обществу: трое дистрофических пациентов с выпирающими птичьими ребрами. Высунутый наполовину язык, застывшие в нелепой позе руки, гримаса боли на изможденном лице. Это лицо смотрело прямо на Тюху, впиваясь в душу пусть постаревшим, изменённым временем, но чем-то неуловимо знакомым. Всматриваясь в эти черты, Тюха ощущал, как всё беспокойнее колотится сердце. Он это, Сенька! Хотя... Нет, он! Возраст, та же родинка над верхней губой, над которой грязно посмеивался Кузя.

«Твою мать! Он же все эти годы рядом был», - задохнулся старик, стараясь успокоить разбушевавшееся сердце.

***

«Дохнут, как мухи! За последние три месяца уже девятнадцать вынесли. А что ты хотел? У нас персонал зарплату месяцами не получает, а на этих вообще финансирования нет. У нас здесь в основном кто? Одинокие и никому не нужные, передачи носить некому, кормить и лечить нечем, - пожилая толстозадая тётка нервно махала шваброй по заплёванному грязному коридору. - Кто у тебя тут?»

Не дождавшись ответа, махнула рукой: «Ты к врачу иди, с ним и разговаривай».

Тюха долго и сбивчиво объяснял, запинаясь, теряя мысль, повторяя одни и те же слова по несколько раз.

- Если я вас правильно понял, то Найденов Семён Иванович является вашим братом? Хм, интересная история получается. Нет у него родственников. Я за двадцать лет своей работы ни одного посетителя к нему здесь не видел.

Врач снял очки и посмотрел на Тюху усталыми глазами.

- Случай довольно тяжёлый. Травма головы со всеми вытекающими последствиями, нижняя половина тела частично парализована. Во время болевых приступов приходится изолировать. Взять на себя ответственность за такого больного - это вам не шутки. Где же вы всё это время были, брат?

- Жил! - с вызовом ответил Тюха, положив газету с фотографиями на стол.

Мужчина сразу обмяк, руки забегали, перебирая бумаги.

- Ну, всем сейчас нелегко, да и документы нужны будут, сами понимаете.

- Так ты черкани что надо, я соберу. Лучше уж дома, чем здесь с голодухи.

***

Грохот под полом прекратился только за полночь, а старик сидел и ждал, уткнувшись носом в столешницу. «Поднять бы да перенести наверх, в комнату. Наверно, опять на полу скрючился. На сколько сил еще хватит?» - подумал он в наступившей тишине.

С трудом откинув тяжелую крышку, старик насторожился. Посторонний звук раздался не снизу, а со стороны окна, выходящего в палисадник. Кто-то осторожно и настойчиво пытался раскрыть створки, которые удерживал слабый крючок с внутренней стороны. Створки от времени рассохлись, образовалась приличная щель, Откинуть крючок при таком раскладе не составляло большого труда. Закрыть крышку дед не успел. В соседней комнате слабо звякнуло, в темноте раздались крадущиеся шаги. Дед метнулся к стене и щелкнул выключателем. На пороге комнаты застыл худощавый парень лет двадцати. Странное выражение лица, расширенные зрачки, воспаленные белки глаз, дрожащие руки и характерный запашок не ускользнули от внимания деда. Такие идут на всё ради барахла, которое можно сбыть. Манят их стариковские пенсии, представляющие лёгкую и верную добычу. Этот знал наверняка, куда и зачем шёл.

Промелькнувший страх в глазах худощавого сменился злостью. Он сделал шаг вперёд, выставляя руку.

- Деньги где?

Хрипловатый голос задрожал, худощавый нервничал.

- А чего один, без подельников, или за окном ждут?

- Деньги где?

Переведя взгляд с открытой крышки на старика худощавый усмехнулся.

- Иди, откапывать заначку, не за огурцами ты же туда среди ночи лазил!

Ответить дед не успел. Худощавый в один прыжок оказался рядом и ударил Тюху наотмашь, стараясь загнать вниз, за припрятанной там, по его мнению, пенсией. Удара дед не ожидал. Нога зацепилась за скомканный половик, руки, описав дугу, цапнули воздух. Старик неуклюже повалился на спину, ударившись плечом об раскрытую крышку подполья. Внизу раздался жалобный стон, будто боль Тюхи передалось кому-то ещё. По ступенькам заскребло, и за край ухватились морщинистые пальцы, таща за собой высохшее тело. Парень вытянул шею, уставившись на выползающую мумию.

- Пердун старый, ты кого это в погребе держишь?

В его голосе уже не было уверенности. Костлявые руки крепко впились в щиколотки и дёрнули худощавого на себя. Горло издало не мучительный крик, к которому привык дед, а осмысленное, до боли знакомое слово: «Пацаны»! Впервые за прошедшее время в глазах появился проблеск чего-то человеческого. Скользнув взглядом по распластавшемуся старику, серое лицо попыталась улыбнуться, выжимая из себя надрывное: «Тюха»!

В этот момент худощавому удалось высвободить ногу и пнуть выползающего. Голова дернулась, лицо исказилось в гримасе, крупные рубиновые капли окропили затоптанный пол. «Не надо»! - прохрипел Тюха, поднимаясь на локти. Его глаза встретились с глазами Сеньки, как будто не было прожито больше полувека, как будто не было скитаний, боли, больницы, а был тот самый знакомый и ставший тогда родным подвал. Вторым пинком Сеньку отбросило к краю подполья. Его пальцы ещё пытались за что-то ухватиться, но немощные ноги не давали опоры и тянули вниз.

«Пацаны»! - прохрипел он ещё раз, падая в чёрное окошко подполья.

Тюха не понял, что произошло. Густой сумрак, подступивший из каждого угла, окутал комнатёнку. Наэлектризованный воздух стал давить чудовищной тяжестью, царапая горло, проникая в лёгкие мелким шершавым песком. Парень схватился за грудь, закашлял, стараясь выхаркнуть душившую его тьму. Всё кругом завертелось в бешеном круговороте. Внутри у деда всё сжалось в плотный комок, когда перед глазами промелькнули знакомые лохмотья и разъярённые бледные лица Цыганёнка и Щербы. Худощавого подняло вверх и с силой швырнуло на доски пола. Его придавило, прижало тяжёлым грузом, а чья-то невидимая сильная нога ударила по растопыренным пальцам. Захрустели костяшки, худощавый взвыл, пытаясь отползти к порогу. Его ещё раз подняло вверх и ударило об стену, заламывая назад руки, сгибая пополам. В глаза деду бросился самодельный, грубо сколоченный стол, выставивший острый край навстречу худощавому. В голове зашумело, перелистывая страницы с образами Сеньки, Цыганенка, Щербы и Кузи.

«Не надо, пацаны!» - закричал он что было мочи, толкая ножку стола. Стол медленно отъехал в бок, а морда худощавого встретилась с досками пола, оставив на нём пару зубов.

***

Сумрак медленно расходился по углам, оставляя обитателей дома одних. Худощавый забился в угол и хныкал как ребёнок, стреляя испуганными глазами по сторонам и вытирая рукавом кровь из разбитого рта.

Тюха рывком раскрыл дверь в коридор: «Пшёл вон, гнида»!

Превозмогая боль, он наклонился над лазом в подполье, всматриваясь в темноту.

- Сенька, Сенька, живой?

- Ну, ты и Тюха, - продребезжал слабый голос.

По телу прошла радостная благоговейная дрожь.

Через час начнёт светать. Наступит день, в котором сегодня не будет ни боли, ни криков, ни этого подполья. Сегодня Лёнька и Сенька будут говорить только о своём, кому-кому, а Лёньке есть о чём рассказать. В его рассказе не будет места Кузе и худощавому. Такие как они, не знают истинную ценность прожитых лет и вечную силу, которая называется друзьями.