CreepyStory

Начало: Соломенные люди, часть 1

* * *

Кулаки с хлюпающим звуком погружается в лицо. Запястья сводит от боли, но я не останавливаюсь. Она не доставляет мне ни малейшего дискомфорта. Я слишком, долго ждал, выслеживал, таился. Я жаждал насладиться каждым мгновением, даже болью. И той что принадлежит мне, и той, что истязала жертву.

Парень уже мёртв. Ещё несколько минут назад он перестал дёргаться. Как же сильно он перепугался, когда оказался здесь, в этом затхлом вонючем подвале. Пришлось постараться, чтобы затащить его сюда. Парень был весь на нервах из-за пропажи той девчонки. Всё ходил в полицию, надеялся, что её найдут. Но такие трудности меня только раззадоривают.

Кулак последний раз погружается в кровавое месиво, образовавшееся на месте лица. Всё, мне надоело. На сегодня я достаточно поразвлекался. Теперь можно и передохнуть. Я медленно поднимаюсь на ноги и беру с пола грязную тряпку. Тщательно вытерев руки, я бросаю её на бездыханное тело. Теперь нужно прибраться за собой, и заняться более интересным делом.

Звериный инстинкт уже давно подсказывал мне, что кто-то рыщет по моему следу. Подбирается ко мне. Уже, можно сказать, дышит в спину. Что ж, тем интереснее этот танец. Охотник становится жертвой – обыкновенная история. И у меня уже есть подозрения, кем является этот самый охотник.

* * *

Дождь. Шум проливного дождя наполнил собой весь мой мир. Он ворвался столь внезапно, что я даже вздрогнул от неожиданности. Затем пришло ощущение того, как тяжёлые капли, настойчиво барабаня по волосам, стекают ручейками за шиворот куртки. Затем появилось промозглое ощущение промокшей насквозь одежды и боль в коленях долгого стояния на них.

- Как...?!

Я неловко вскочил на ноги, растерянный и перепуганный. В голове всё путалось. Образ истекающего кровью Коли, чьё лицо походило на скорее на фарш, вызвал у меня сильный позыв в животе, с которым я не сумел совладать. Согнувшись пополам, я исторг из горла поток желчи, и ещё долго после этого пытался отдышаться.

Кислый привкус на губах немного отрезвил меня, привёл мысли в порядок. Правда, я тут же в ужасе заметался по сторонам, пытаясь понять, как и где я оказался. Прежде чем мир померк во мраке я точно помнил, как избивал того маньяка, что гонялся за мной с ножом. Я совершенно точно помнил это, всё ещё ощущая жжение в разбитых костяшках. Правда, когда я посмотрел на них, то едва вновь не осел на мокрую землю. Кулаки выглядели совершенно целыми.

Я яростно затряс головой, словно бы пытаясь сложить обрывочные воспоминания во что-то осмысленное. Это место… оно как-то странно влияло на меня. Похоже, от всего пережитого мой собственный разум начинал уже сбоить. Образы умирающих друзей, провалы в памяти, шевелящиеся пугала из соломы – имелось лишь одно рациональное объяснение всему этому.

Уняв дрожь в теле, я решил осмотреться по сторонам. Меня окружал всё тот же лес. Только теперь закат сменился глубокой ночью. Слабый свет от звёзд выхватывал из зловещего мрака безмолвные стволы деревьев. Вдобавок к этому, я оказался в какой-то яме, прямоугольной и достаточно широкой, чтобы в ней могли развернуться несколько взрослых людей. Совершенно один.

Сбитый с толку, я лихорадочно прошёлся по дну ямы, надеясь понять, что же, в конце концов, произошло. Что она тут делает? Почему я видел так явственно видел образ умирающего друга? И куда же подевался убийца с ножом? Наверное, я таки сумел одолеть его, а потом сознание моё помутилось. Будучи в невменяемом состоянии, я побрёл, не разбирая дороги, пока, наконец, не свалился в эту яму. Потом, судя по всему надолго сознание, и за это время зашло солнце и пошёл дождь.

Собрав разрозненные фрагменты, в которые превратилась моя память, в более-менее стройную картину, я решил, что пришло время двигаться дальше. По глубине яма доходила до середины груди. Влажная земля предательски осыпалась и обваливалась большими комьями, пока я, кряхтя и отдуваясь, пытался выбраться наружу. Мои пальцы буквально впивались в раскисшую почву. В шуме дождя мерещились чавкающие шаги за спиной, а струи стекающей влаги напоминали холод мертвых пальцев, смыкающихся на моей шее.

Каким-то чудом я сумел вытащить себя на поверхность, но едва я встал, чтобы двинуться дальше, как тут же замер на месте, так как узрел кошмар, который надеялся позабыть навсегда. На дереве, росшем прямо передо мной, покачивалось пугало. Дождь успел намочить сухую траву, но фигура, что странно, всё равно держала форму. Я отступил назад, затравленно озираясь, и в этот момент пугало подняло правую руку, точь-в-точь повторяя уже виденное мной ранее движение. Но мой испуганный крик так и застрял в горле, потому что соломенная фигура умудрилась поразить меня ещё больше, чем прежде. Едва движение закончилось, как промокшая насквозь солома на кончике поднятой руки вспыхнула, словно бы совершенно сухая трава.

Это оказалось чересчур для моего измученного сознания. Я крутанулся на месте и бросился бежать, чудом не угодив обратно в яму. Но, моё бегство оказалось бессмысленным, потому что спустя десяток шагов на моём пути выросло ещё одно соломенное пугало. Словно бы порождение кошмара, которому нет конца, оно тоже вытянуло руку, а затем её кончик сам собой вспыхнул, совершенно не обращая внимания на влагу, напитавшую её. Где на краешке сознания, которая всё ещё пыталась сохранить крохи рациональности, мелькнула мысль, что раз мокрая солома без малейшего труда загорелась, значит дело нескольких секунд, чтобы заполыхало и остальная солома, но, к своему удивлению, выяснилось, что ровные языки пламени оставались лишь на кончике руки и совершенно не собирались расползаться дальше.

Не представляю, каким чудом моё сердце не разорвалось в груди, настолько надсадно оно стучало по рёбрам. Стараясь более не смотреть по сторонам, я побрёл дальше, но то и дело натыкался на проклятые пугала, висевшие на деревьях. И всякий раз, когда я оказывался рядом, пугала начинали шевелиться, а концы их беспалых соломенных рук разгорались огнём.

Так бы и брёл я вперёд, не разбирая дороги, если бы не обратил внимание на одну особенность, связанную с этими соломенными фигурами. Постепенно в их движениях стала просматриваться интересная закономерность. Складывалось впечатление, что они словно бы указывали мне дорогу. В конце концов я обернулся назад и взглянул на огненную вереницу у себя за спиной. От увиденного меня одновременно осенило пониманием и окатило ледяным душем страха. Они действительно указывали мне дорогу. Поднятые соломенные руки все как один устремлялись в какую-то точку, скрытую в лесной чащобе.

Глубоко вдохнув и непрестанно твердя себе, что это форменное безумие, я направился туда, куда указывали соломенные фигуры. Вскоре путь привёл меня к очередному пугалу, которое также как и остальные висело на дереве. Его рука с филигранной точностью повторила движение и вспыхнула пламенем. Я уже собрался было пройти мимо, но моего слуха коснулся слабый шёпот, который я едва различил за шумом дождя:

- Раскайся.

Я затравленно осмотрелся вокруг, не понимая откуда исходит голос, так как меня окружали лишь соломенные фигуры.

- Раскайся.

На этот раз шёпот послышался куда ближе. Он долетел откуда-то слева, но как я ни вглядывался в темноту, разгоняемую лишь слабыми огоньками от соломенных фигур, разглядеть ничего не удалось.

- Раскайся.

В одно единственное мгновение источник звука переместился на диаметрально противоположную сторону. Сбитый с толку, я озадаченно посмотрел на соломенную фигуру, висевшую на дереве. Она более никак не шевелилась, но мне мерещилось, что из глубины соломы за мной кто-то наблюдает.

- Раскайся.

Теперь меня до самых костей проняла дрожь, потому что на этот раз сомнений у меня не осталось - шёпот долетел от этого самого чучела. Теперь я явственно понял это. Спешно отойдя на несколько шагов я крикнул, стараясь перекрыть дождь:

- Что вам нужно?!

Несколько секунд наступившего безмолвия сопровождались лишь гулкими ударами сердца, а затем из глубины леса заструился тихий шёпот:

- Раскаянье.

- Отстаньте от меня! – завопил я висевшей напротив соломенной фигуре. – Я ничего не сделал! За что вы меня мучаете?!

- Раскайся, - снова донеслось отовсюду разом.

С яростным рыком я бросился к дереву и сорвал с него ненавистное пугало. Объятая пламенем рука погасла, едва коснувшись земли, а я, совершенно потеряв над собой контроль, начал рвать фигуру на части. Сухая трава летела во все стороны, устилая собой землю, и лишь когда от пугала ничего не осталось, пелена слетела с моих глаз. Я обнаружил, что стою на коленях и надсадно хватаю ртом воздух в окружении соломы. В голове продолжало пульсировать монотонное «Раскайся», «Раскайся», «Раскайся», и я уже не понимал, издают ли эти голоса те жуткие пугала, развешанные по ветвям, или слова звучат лишь у меня в голове.

- Что вам от меня нужно? – прошептал я, хватаясь за свою голову, которая уже, казалось, начинает распадаться на части. – Что?!

«Раскайся, раскайся, раскайся» эхом отразилось внутри. С трудом поднявшись с земли, я зашагал вперёд на предательски подрагивающих ногах. Меня уже нисколько не волновало, куда я иду, потому что в сознании не осталось никаких иных помыслов, кроме отчаянного желания сбежать это этих проклятых шепотков, неустанно твердивших мне одно и тоже. Крючковатые деревья проплывали мимо меня в мареве полузабытья, но даже несмотря на это в мрачных ночных кронах мне мерещилось зловещее шевеление.

Шаг за шагом я вяло переставлял ноги. Сознание грозило вот-вот покинуть мою раскалывающуюся на части голову. Я уже потерял счёт времени, когда внезапный мощный порыв ветра ударил меня в спину. Он оказался настолько внезапным и сокрушительным, что неверные колени отказали и подкосились. Лишённый сил я рухнул во влажную прелую листву. Ослабевшее сознание окончательно перестало цепляться за реальность, и окружение смазалось до совсем уж малоразличимой субстанции без времени и пространства. Спустя бесконечность мне удалось разлепить веки и приподнять голову. Прямо передо мной, в каком-то десятке метров возвышался огромных размеров дуб. Своими разлапистыми кронами он застилал налившиеся чернильной синевой небеса, а ствол его выглядел таким массивным, что казалось вот-вот проломит землю под собой. Но внимание моё привлёк не он, а другой предмет.

Очередное жуткое соломенное пугало висело в ветвях, мягко покачиваясь из стороны в сторону. Кто-то нарядил его в джинсы и синюю толстовку с капюшоном, а там, где полагалось быть лицу находились элегантные очки в тонкой оправе. При взгляде на них дыхание моё перехватило в ту же секунду, а в пересохшем горле вырос ком. По нервам словно бы пропустили ток, от которых у меня снова появились силы, а в голове прояснилось. Я медленно поднялся с земли и прошептал дрожащим голосом:

– Откуда это у тебя?

Пугало в ответ лишь насмешливо покачнулось на ветвях. Мои кулаки сами собой сжались. Судорога закипающего гнева пробежала по всему телу, от головы до самых ног.

– Откуда это у тебя?! – яростно бросил я в издевательское соломенное лицо, нацепившее очки. – Это принадлежит ему! Не тебе!

Не помня себя, я ринулся вперёд и сорвал с пугало с ветвей. В голове снова помутилось, я накинулся на него, намереваясь рвать и метать, драть и грызть до тех пор, пока и солома, и одежда и сами эти очки не превратятся в осколки, в забытое воспоминание, в ничто. Но едва я вырвал клок засохшей травы из того места, где полагалось находиться лицу, как меня парализовало в приступе удушающего ужаса. Оттуда, сквозь пожелтевшие обломанные травинки, на меня смотрело лицо. Настоящее, человеческое лицо. Посиневшее, мертвенное и знакомое до дрожи в каждой клеточке тела.

* * *

Миска полная шашлыка со стуком встала на стол.

– О-о-о, – протянула Света с ухмылкой, – да ты, Коля, сегодня сам себя превзошёл.

Друг заговорщически подмигнул моей девушке и первым наколол кусок мяса на вилку. Усевшись рядом с Настей, Коля позволил ей стащить источавшее дым и сок мясо себе на тарелку. Света оказалась права, и шашлык получился просто изумительным. Коля не просто превзошёл самого себя, а задал, пожалуй, недостижимую планку. Под мерный стук ножей и вилок сама собой потекла размеренная трапеза, перемежавшаяся пустой болтовнёй. О прошлом, о настоящем, о будущем.

– А у тебя как дела? – спросила Света, поворачиваясь к Вадиму.

В изящных очках Вадима отразились лампы наружного освещения, когда он взглянул на неё. Обычно весь такой деловой и официальный, сегодня он оделся как-то нетипично просто для себя: джинсы и толстовка.

– Да нормально, – он пожал плечами. – Бизнес идёт. Надеюсь, скоро откроем точку в соседнем городе.

– Никогда бы не подумал, что ты будешь владельцем сети кофеен, – хмыкнул я, приобнимая Свету. – Ты ж ненавидишь кофе.

Вадим в ответ развёл руками, признавая своё бессилие перед превратностями судьбы.

– А у вас как?

Света провела по моей ладони пальцем, прежде чем сказать:

– А мы решили съехаться.

Стол всколыхнулся от её слов. Коля с Настей тут же заухмылялись, друг протянул руку и крепко пожал её со словами «Поздравляю!». Вадим же несколько секунд пристально смотрел на нас своим типичным взвешивающим взором, а затем кивнул:

– Отличное решение. Вам давно пора.

– Первым делом, – назидательно начал Коля, обращаясь ко мне, – сразу дай понять, что носки всегда лежат там, где им самое место.

– А место им в ящике для носков, – грозно нахмурилась на него Настя и подкрепила свои слова, ткнув друга локтем в бок. – Ничего, Свет, не опускай руки. Они неплохо дрессируются.

Коля закатил глаза, а затем подмигнул мне.

– Ну что, значит у тебя будете жить? – спросил он меня.

– Нет, блин, у Светы в общежитии, – съязвил я в ответ. – Конечно у меня. Но если всё пойдёт хорошо, то я планирую обменять её на другую.

Глаза Коли расширились.

– Это на ту, которая возле озера?

Я ухмыльнулся.

– Ага. И знаешь, что это значит?

Тут Света резко села, вывернувшись из-под моей руки.

– Ооо, нет. Только не это. Насть, тут сейчас начнутся разговоры про рыбалку. Пошли воздухом подышим, а?

Подруга охотно согласилась, понимая, что разговор, который сейчас начнётся за столом, ничего интересного не сулит, а длиться может битый час. Девушки быстро выбрались на волю и зашагали прочь по дорожке в скрытых в темноте ворот.

– Так вот, – оживился Коля, едва Света с Настей скрылись из вида, и подался ко мне. – Я думаю, нам нужно опробовать ту блесну…

Над ухом раздался мягкий кашель. Мы с Колей обернулись на звук и лишь теперь поняли, что Вадим всё это время сидел рядом. Он извинительно улыбнулся нам обоим и указал вслед ушедшим девушкам.

– Чутьё подсказывает, что я тут тоже лишний, – промолвил он, вставая из-за стола. – Так что и я пойду-ка, покурю.

Вадим забылся очень быстро. Увлечённые близкой нам обоим темой, мы с Колей всё спорили и спорили о наживках, крючках, приманках и прикормках. Опомнился я лишь в тот момент, когда задел локтем нож и смахнул его со стола.

– Жди гостей, – заметил я, поднимая его, покрытого землёй вперемешку с жиром. – Пойду помою.

Оставив Колю в одиночестве, я зашагал по дорожке в сторону ворот, едва-едва различимых в далёком свете, падавшем из окон дома. Свою дачу, на которой мы собрались тесной дружной компанией, я считал никак не меньше, чем своей гордостью. Просторный участок, ухоженный и обустроенный по всем современным стандартам цивилизации. Дома имелись и электричество, и водопровод, и вообще всё что душе угодно, но мне было лень идти в него, лишь для того, чтобы помыть нож. Ещё разуваться придётся, ведь Света утром драила полы с таким остервенением, что малейшее грязное пятно на них воспримет никак не меньше, чем повод для личной вендетты. Поэтому я и направился к входным воротам, возле которых имелся небольшой рукомойник.

Тщательно отмыв нож под струёй холодной воды, я решил проверить, как там Света с Настей. Отворив калитку, я ступил на широкую безлюдную улицу, и осмотрелся по сторонам. На небольшой стоянке, смотревшей на берёзовую рощицу, рядком стояли три машины: моя, Коли и Вадима. Рядом с ними проступал один-единственный человеческий силуэт, в котором, приблизившись, я узнал Настю. Облокотившись на капот Колиной машины, она настолько увлеклась созерцанием яркой и полной луны, что вздрогнула, заметив моё приближение.

– А, это ты, – выдохнула она облегчённо. – Ну ты и напугал меня. Чего с ножом шастаешь по ночам?

Я подошёл ещё ближе.

– А где Света? – поинтересовался я, осматриваясь по сторонам.

Настя повела плечами.

– Ей стало холодно, и она ушла за кофтой.

– А Вадим где? Он вроде за вами пошёл, покурить хотел.

Настя удивлённо поискала его глазами.

– Да вроде был здесь. Наверное, тоже обратно пошёл, – и добавила. – Что-то и я замёрзла.

С этими словами она отстранилась от машины и направилась в сторону ворот. Я проследил за Настей до того момента, как она скрылась за калиткой и задумался. Света вполне могла проскользнуть мимо меня в темноте, пойдя к дому по другой дорожке, что тянулась на противопложном конце участка. А вот куда запропастился Вадим, я решительно понять не мог. Постояв ещё немного, я заметил, что до сих пор так и не отнёс вымытый нож обратно.

Вернувшись к столу, я обнаружил там только Колю и Настю. Они тихо ворковали о чём-то в объятьях друг друга и ни Светы, ни Вадима за это время так и не видели. Тогда я решил проверить дом. Войдя в полутёмную прихожую, я сразу услышал шаги на втором этаже. Поднявшись по лестнице, я замер на последней ступени, так и не сойдя с неё. Внимание моё привлекли два хорошо знакомых мне голоса. Светы и Вадим разговаривали о чём-то между собой, но отсюда разобраться смысл их разговора мне не удавалось. Уже чуть тише я приблизился к двери, что вела в спальню, и остановился.

– …уже всё решено, – услышал я непреклонный голос Светы.

– Послушай! – шипел Влад кричащим шёпотом. – Ну послушай же! Ещё не поздно. Мы ещё можем вернуть всё назад.

– Нет, Вадик, – лёгкие ступни Светы прошлись по комнате. – Как прежде уже ничего не будет.

– Но мы же могли…, – начал было возражать он, но осёкся.

– Хватит, – судя по тону Света уже начинала злиться. – Я не знаю, что ты там себе навоображал, но никаких «нас» никогда не было. Никакие «мы» даже в проекте не существовали. У вас с Мишей были одинаковые шансы, и я выбрала. Ты не в моём вкусе.

– Я не верю. Нет, не верю. Ты это специально, потому что я выбрал работу. Я помню, как мы в Питере… признай, тогда мы едва не поцеловались…

Света заливисто расхохоталась.

– Мы с тобой только разговаривали, Вадик. Только и всего. Я не знаю, с чего ты реши… Отойди от меня!

Последние слова она выкрикнула так громко, что меня буквально стегануло по нервам. Я с размаху распахнул дверь и залетел внутрь. Передо мной застыла немая сцена. Бледная Света, испуганно прижавшаяся к шкафу, и раскрасневшийся Вадим, тяжело дышавший в трёх шагах от неё. Ещё секунду они смотрели друг на друга, а затем разом обернулись ко мне.

- Ой, Миша! – Света воскликнула настолько фальшиво, что её тонкий, ломающийся голос, казалось, оцарапал воздух. – Ты меня искал, да?

Она усиленно старалась не смотреть на Вадима, но её глаза нет-нет, да съезжал на него. Вадим же не сводил с меня каменного взора из-под своих изящных очков.

- Вон отсюда! - рявкнул я.

Вадим дёрнулся, на мгновение решительность на его лице поблекла, но затем снова вернулась, крепче, чем прежде. Он открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но тут же закрыл его. Затем повернулся к Свете, намереваясь что-то сказать уже ей, но и этого не сделал. В конце концов, он стремительно прошёл мимо меня и скрылся на лестнице.

Ещё не успели затихнуть его шаги, а я уже стремительно пересёк комнату, направляясь прямиком к Свете. Перепугавшись, она вжалась в шкаф и залепетала неразборчиво:

- Прости меня, я не думала, что он…

Начавшийся было поток оправданий прервался в тот момент, когда я крепко прижал к себе её.

- Он тебя не тронул? – спросил я тихо.

Свету мелко затрясло.

- Нет. Когда мы с Настей вышли за ворота, он увязался за нами. Всё ошивался рядом, пока мы на стоянке болтали. Наверное, искал момент, когда я окажусь одна. Потом я замёрзла и пошла в дом за кофтой. Я даже и подумать не могла, что он увяжется следом. А он всё это время крался за мной. А потом зашёл в комнату, запер дверь и стал говорить всякое…

- Тихо-тихо, - моя ладонь мягко скользила по Светиной спине. – Теперь всё позади. Я его к тебе теперь и на пушечный выстрел не подпущу.

В этот момент на лестнице зазвучали торопливые шаги. Спустя несколько секунд в комнату спешно вошли Коля с Настей.

- Там Вадик…, - начала Настя, тыча пальцем себе за спину.

- Таким злым я его ещё никогда не видел, - признался Коля. - Что тут случилось?

Я уже собрался было рассказать друзьям о случившемся, но не смог и слова промолвить, так как злость сдавила горло мёртвой хваткой. Мне отчаянно захотелось продолжить прерванный разговор с Вадимом и высказать ему всё, что думаю. Я уже шагнул в сторону выхода, собираясь претворить желание в жизнь, но мягкая ладонь Светы стиснула моё запястье.

- Пожалуйста, - всхлипнула она сдавленно. – Не надо. Пожалуйста. Прошу.

Тут лица Коли и Насти прояснились. До них начал доходить смысл случившегося. А я же разрывался на части, не зная, что делать.

- Пошли, - промолвил я, наконец. – Там мясо стынет.

В полном молчании мы спустились вниз и уселись в беседке. В таком же молчании мы сидели некоторое время за столом. Никто не притрагивался к еде и выпивке. Оцепенение рассеялось в тот момент, когда за забором резко взревел мотор и взвизгнули покрышки. Мы разом повернулись и прислушались к тому, как шум автомобиля удалялся от нас с каждой секундой.

- Уехал, - прошептала Настя.

- Пусть катится куда подальше, - процедил я сквозь зубы, наливая вино, но на следующее утро пожалел о сказанном. Потому что вместе с утренней сводкой новостей в мою жизнь ворвался ужасный и неоспоримый факт: мой друг умер.

Автомобиль Вадима обнаружила случайная пожилая пара, проезжавшая мимо. Его машина съехала в кювет с асфальтовой дороги, тянувшейся по среди леса, и врезалась в дерево. Но самое жуткое заключалось в том, что тела внутри не оказалось. Дверь и салон покрывали следы крови, цепочка из капель тянулась в лес и там терялась. Конечно же спасатели пытались найти его. Они облетали лес на вертолётах, отправляли поисковые команды, но всё оказалось без толку. Раненый Вадим ушёл в лес и где-то там сгинул без следа. Именно такую версию приняли в полиции и закрыли на этом дело.

(продолжение следует...)

10

Аркадий Степанович меня больше не караулил, так что я без проблем вернулся в лабораторию сна. Понаблюдал за врачом, который рассматривал бегущие кривые на мониторах, и пошёл в кровать. Полежать, подумать.

Разведка не принесла желаемого результата, поскольку я толком не смог никуда попасть, а учитывая новые обстоятельства, ночной визит тоже мог накрыться медным тазом. С другой стороны – я выяснил, что есть ещё как минимум одно ублюдочное создание. И оно не просто может меня учуять, оно меня ощущает. Хотя, возможно, это совпадение, и ему просто приснился плохой сон? Кошмару приснился кошмар. Интересно, кто кого больше напугал.

«Однажды в тёмном переулке встретились Николай Валуев и Мэрилин Мэнсон – обосрались оба».

Мда. Было бы смешно, если бы не было так... как есть.

Каким образом Семён умудрился вляпаться во всё это?

Пока мы росли, я старался приглядывать за ним, ведь я старший брат. Не давал лазать по гнилым гаражам, учил играть в футбол на пустыре за домом, защищал во дворе. Хотя после того, как он покалечил тех двоих... Наверное, я скорее пытался оградить окружающих от таящейся в нём силы...

Позже вытаскивал его пьяного из баров, заминал драки, извинялся и уводил Семёна от греха подальше, только бы не увидеть больше тот остекленевший взгляд и жуткую улыбку.

А потом... потом я уехал. И бросил его.

Прошёл уже год со дня смерти, и всё время меня не оставляло едкое чувство вины. Я понимал, что это глупость, мы уже взрослые люди, поэтому каждый должен отвечать сам за себя.

Да. Бла-бла-бла.

Только вот я не робот, и жить по простым логическим законам здравого смысла получается далеко не всегда.

– Михаил?

Я приоткрыл один глаз и убедительно зевнул.

– Что, уже всё? Я только-только придремал.

– На самом деле вы спите чуть больше часа. Хотя по вашей энцефалограмме этого не скажешь.

Он начал снимать с меня датчики с проводами.

– В смысле?

– Я бы сказал, что ваш мозг отнюдь не дремал. Волны спокойствия начались лишь под конец. Да и то перед этим вы умудрились испытать сильнейший стресс!

– Даже это было видно? – ляпнул я и тут же прикусил язык.

Столько лет занимаюсь оперативной работой – и такие проколы!

Да я бы сам с собой теперь в разведку не пошёл. Но, слава богу, сомнолог не обратил на это внимания.

– Представьте себе! Вы словно чего-то очень сильно испугались. Что вам снилось?

Освобождённый от пут, я сел на кровати, свесив ноги, и задумчиво покачал головой.

– Да ничего такого. Жена снилась, бывшая. Но она красивая была, чё мне её пугаться?

– Ну не скажите, – усмехнулся доктор, – женщины они такие, могут, если захотят.

Вернувшись в сопровождении медсестры к себе на этаж, я зашёл в палату к Борису, где они с

Артёмом резались в шашки, поставив между своих кроватей стул.

– А вы чего не в общем зале?

Артём двинул шашку и не поднимая головы зло ответил:

– Да надоели рожи эти дебильные, ходят слюни пускают. Достали!

Я удивлённо посмотрел на Борю, но тот лишь подмигнул и махнул рукой: «Забей, мол».

– Садись давай к нам. Куда водили?

– Да офигеть, Борь, не поверишь – в лабораторию сна!

– Етижи пассатижи, – шутя перекрестился он, – и чё ты там делал?

– Спал, что там ещё можно делать?

– Ага, значит ты спал, и на тебя смотрели, как ты спишь?

– Ну да, я же хожу во сне, вот и наблюдали, показания снимали какие-то.

– Вот я те скажу Миш, ты ток не обижайся. Поколение ваше избалованное. Тебя бы к нам, на домну, пару смен отстоять. Так ты бы потом ночью единственное, куда смог сходить, – сталевар хохотнул, – эт под себя.

– Борь, а у тебя немцев в роду не было?

– Ну нет вроде, а что?

– Да гуманизм твой концлагерями отдаёт, вот что.

– Не, ну правда, – поддержал меня Артём, – ты так говоришь, будто любого дурака можно физическими нагрузками вылечить...

– Вылечить, не вылечить, но угомонить точно. Тебе когда до обеда нужно две тонны угля перекидать, поверь, не до всяких там пиздостраданий головных будет! Трудотерапия!

Борис важно поднял указательный палец, потом опустил его на свою шашку, сдвинул её в дамки.

– Ещё два хода, и ты проиграл. Веришь, паникёр? Расставляй заново.

– Верю, – вздохнул Артём и начал расставлять плоские шайбы фигур по клеткам.

– Ра-а-а-асплеска-алась синева-а-а, – запел он вполголоса.

И на этот раз рядом не было санитара, который оборвал бы наш дружный смех.

11

За ужином я вскользь поинтересовался у Бориса насчёт его выписки. На что тот только пожал плечами.

– Хрен его знает, Степаныч пока молчит, а дочка, сучка...

Ну и так далее. Кто же тогда завтра будет минус один? И почему сегодняшняя выписка никак не обозначена в ежедневнике?

Хотя это могло быть закрашено чёрными карандашными штрихами прощания с Ниной Михайловной. А выписать могли любого из остальных трёх десятков пациентов. Не сошёлся же свет клином на нашей четвёрке.

Но интуиция говорила мне, что это не так. А я привык ей доверять.

Перед отбоем меня ждал сюрприз. Медсестра пришла с обычным набором препаратов и в сопровождении любезного Аркадия Степановича.

– Мы обсудили с Олегом Александровичем результаты сегодняшней процедуры, – говорил он, пока я глотал таблетки и на меня цепляли датчики, – и это очень необычно. Судя по всему, ваш мозг продолжает бурную деятельность, пока тело отдыхает.

– Да что вы? И как быть? Это ведь можно как-то... я не знаю... успокоить или остановить?

– Посмотрим, дорогой мой, посмотрим. Вы необычный пациент.

Главврач наклонился, поправляя мне на голове сетку проводов.

– Очень необычный.

И вроде улыбнулся, как всегда, но в прищуренных глазах я прочитал приговор. А ещё – его полную уверенность в своей безнаказанности. Он отечески похлопал меня по плечу и пошёл к выходу.

Так быстро в своей жизни я ещё никогда не думал.

– Аркадий Степанович, а вам не звонили?

Доктор остановился в дверях.

– Что? А должны были?

– Ну да, подруга хотела ко мне приехать, когда я тут обустроюсь. Просто она у меня судья, и там с графиком беда, минимум на неделю вперёд всё планирует. Да и родителей надо предупредить будет, что она прилетит.

– Прилетит?

– Из Москвы, я же оттуда к вам приехал.

– Но в личном деле вы указали...

– Адрес родителей в Челябинске, всё верно. Но живём-то мы с ней в Москве, а я подумал, зачем вам её адрес?

– Логично, – натянуто улыбнувшись ответил главврач, – но позвольте, Михаил, как же вы с такой подругой опасались полицейских, которые что-то там припишут вам по пропавшим бомжам? Так вы, кажется, говорили?

– Да ничего я не опасался, – насупившись, буркнул я, – вам самому бы хотелось, чтобы жена ваши проблемы разгребала?

– Так она ваша жена?

– Нет ещё, но в следующем году хотели пожениться. Надеюсь, второй раз последний будет.

– Понимаете, Михаил, у нас разрешены посещения только семьи или ближайших родственников. Боюсь, я не смогу одобрить такой визит.

– Аркадий Степанович, – я чуть приподнялся, насколько позволяли провода и кожаные манжеты, – я верю, что у вас получится найти общий язык с федеральным судьёй из Москвы.

И вот теперь улыбался уже я.

Он явно оценил мой намёк, молча кивнул и вышел.

Я откинулся на подушку, прикрыв глаза. Думаю, своим отчаянным враньём я купил себе немного времени. Степаныч, конечно, упырь (или вурдалак, или хер его знает кто), но не идиот. Ему тут разъярённая фурия, да ещё и в погонах, точно не нужна. Начнёт меня пробивать, возможно, даже завтра. К этому я был готов.

По адресу прописки действительно значились престарелые пенсионеры с сыном Михаилом. Более того, если он туда приедет, ему всё подтвердят. Вот если начнёт соседей опрашивать, тут может выйти неувязочка, но сомневаюсь, что до этого дойдёт.

Медсестра включила прибор, укрыла меня одеялом и ушла, выключив свет.

Что же делать с этим проклятым пауком внизу? А ещё стена с непонятным деревом и неизвестной толщины. Как всегда – одни вопросы. Впрочем, я уже привык. В комнате что-то ярко блеснуло, заставив открыть глаза. По потолку ползали синеватые всполохи света с улицы. Очень интересно. Я «заснул» и уже через несколько минут изучал вид из окна. Мигая синими маячками, на парковке стояли два одинаковых чёрных мерседеса в сопровождении нескольких пузатых внедорожников. Охрана, скорее всего. Неплохие покровители у Аркадия Степановича. Я вспомнил его телефонный разговор. Значит, тоже упыри. Ещё это объясняло такое щедрое финансирование. Ведь смертность у них была выше нормы, значит, чтобы не сильно цеплялись, нужно создать образцово-показательное учреждение. Вот, мол, смотрите, у нас тут и капсулы депривации, и лабы всякие, и оборудование новейшее, специалисты. А в подвале так вообще коллайдер стоит, только маленький, ага.

Сюда можно и комиссию по случаю привезти, похвастаться.

И вот покойники, которые выходят за рамки обычной статистики, уже не так сильно мозолят глаза.

Да и сами понимаете, экология у нас такая...

Что-то начинало потихоньку складываться в общую картинку.

Примерно час спустя, когда затихли звуки пересменки, я выглянул в коридор и обнаружил абсолютно пустой этаж. Оно и понятно, все внизу. На всякий случай проверил снотворную заначку. На месте. Хорошо. Пусть полежит пока.

Пробежался до примеченной кладовки, отпер дверь и вернулся обратно к себе в палату. Разобрался с замком, затем отстегнул манжеты на руках и ногах. Снова спустился на первый этаж, но уже в компании собственного тела. Залез в комнатку, устроился в углу и накидал на себя весь хлам, который там был. Маскировка так себе, но от быстрой проверки спасёт. Дверь запирать я не собирался, потому что понятия не имел, что меня ждёт внизу и как быстро придётся уносить ноги в случае чего.

Снова лестница, ещё четыре пролёта, и я стою перед входом в логово паука. Вряд ли он сейчас спит, столько гостей. Пустые палаты находились примерно по диагонали от входа. В принципе, если я сразу рвану в ту сторону, скотина не успеет очухаться. А оттуда сразу в стену со странным рисунком. План был шикарный, но не пригодился. Так как по ту сторону было пусто. Слава богу.

Баба с возу – кобыле легче.

Только стена и рисунок дерева были на месте.

Я сделал шаг в плотный камень, с небольшим усилием – ещё один, и оказался в широком коридоре, который на удивление был неплохо освещён вполне современными плафонами по бокам стен. Прошёл вперёд, где виднелись арочные проходы в соседние помещения. Две больших комнаты, сплошь уставленных стеллажами с книгами и одна поменьше, но явно жилая, обитая тёмными деревянными панелями. Несколько мягких кресел, ещё тлеющая сигара в чугунной пепельнице с затейливой резьбой. На большом круглом столе в окружении пустых рюмок стояла початая бутылка дорогого коньяка.

Поминали, что ли?

Дальше коридор поворачивал направо и метров через двадцать заканчивался ещё одной полукруглой аркой, только гораздо выше. Подходя ближе, я начал различать негромкий гомон человеческих голосов. По пути уже не было ламп, да они были и не нужны. Потому что оранжевый свет вполне ясно указывал дорогу. Дойдя до выхода, я осторожно выглянул наружу и буквально уронил челюсть на пол.

Я смотрел на огромных размеров круглый зал, фактически пещеру, уходящую амфитеатром вниз. В самом центре, окружённая восходящими каменными кольцами, стояла чаша размером с фонтан, словно на какой-нибудь городской площади. Она была заполнена примерно наполовину буро-зелёной жидкостью. В чаше закруглённым конусом, погруженным на треть в эту жижу, возвышался странный продолговатый монумент, источавший оранжевое сияние. Из его верхушки тянулись уже знакомые мне нити, закрывая собой почти весь потолок. По бокам на небольших пьедесталах расположились полукругом четыре глубокие каменные ванны. Две из них пустовали, а остальные плотно окутаны мерцающей цветной паутиной.

Практически все нижние ступени амфитеатра были заняты тварями, которые в своём уродстве могли бы посоперничать с самыми жуткими экспонатами кунсткамеры.

Но это полностью меркло по сравнению с тем, что я увидел буквально в нескольких метрах от себя.

Спиной ко мне на одной из верхних ступенек в одиночестве сидела призрачная, еле различимая фигура моего младшего брата.

12

Наверное, уважаемый доктор-сомнолог многое бы отдал, чтобы посмотреть сейчас на волны моей мозговой активности. Я стоял, словно проглотив многотонную рельсу, которая пригвоздила меня, как жука, к месту. Бессмысленный хаос роился в голове, не давая сосредоточиться на чём-то одном.

Я рад? Конечно.

Я в шоке? Безусловно.

Я верю в то, что вижу? Скорее да.

Надо же как-то отреагировать. Как?

Подбежать и обнять? Не получится.

Заплакать от радости? Увольте, но я не кисейная барышня.

Поэтому…

Поэтому я просто подошёл и сел рядом.

Семён повернулся и посмотрел на меня с грустной улыбкой.

– Я боялся, что ты придёшь за мной.

Бледные линии его фигуры подрагивали неровным тусклым мерцанием. Казалось, одно неверное движение – и призрачные контуры надломятся, разлетаясь сотней осколков по сумраку пещеры.

– Нам сказали, что ты умер. От сердечного приступа. Даже урну с прахом твоей жене выдали.

– Расстроилась?

– Ну, не обрадовалась, конечно. Но по-моему, вздохнула с облегчением. Достал ты её алкашкой своей, я предупреждал.

– Да знаю, сто раз предлагал, давай разведёмся, не будет со мной нормального счастья. А она меня идиотом обзовёт и уйдёт плакать в ванную.

– Любовь зла, полюбишь и тебя.

– Ой, не зуди... А ты не знаешь, – он замялся, – у неё...

– Не знаю, но вроде бы нет. Я по прилёте на кладбище заехал, к родителям. Тебя же рядом похоронили, и там цветы свежие стояли, так что думаю – нет.

– Вот дура-баба, жила бы себе дальше, да радовалась, что ярмо с шеи соскочило.

– Или ты дурак.

– Или я...

Мы замолчали ненадолго. Твари, сидящие у подножия чаши, угомонились и замерли. На некое подобие сцены выполз знакомый мне паук, таща на горбу замотанное в белую простыню тело.

– Как они смогли тебя схомутать? Неужели ты не их не видел?

– Видел, конечно, но меня же с белочкой сюда доставили. Я думал, всё, допился совсем. А потом, когда ветви начали забирать мою энергию, и я смог нормально, просто так, заснуть... Мне вообще стало наплевать. И однажды я проснулся уже здесь.

– Ветви? Ты про оранжевую паутину?

– Ага, ты пока не понял, что это?

– Да, знаешь ли, некогда было, – язвительно ответил я, – тебя искал и от упырей отбивался.

– Тогда разрешите вас познакомить. Алексей, это последнее в мире семя Древа Жизни. Древо Жизни – мой старший брат Алексей.

– Чего-о-о-о-о? – изумлённо протянул я.

– Про Иггдрасиль слышал когда-нибудь?

– Ну, чё-то знакомое, то ли у Толкиена было, то ли ещё где.

– У скандинавов. Они так представляли себе нашу вселенную, если вкратце.

– Какое-то оно слишком кровожадное для древа жизни. Да и с этими вот, – я кивнул в сторону толпы уродов, – не вяжется.

– Не всё так просто. Оно питается энергией одних людей, отдавая её другим. Тем, кто пьёт его сок. Дарит им силу, долголетие, здоровье, но меняет их. Каждого по-своему. Зависит от... от тьмы у тебя в сердце. Не знаю, как точнее объяснить.

В это время на сцену поднялся глазастый Аркадий Степанович в сопровождении ещё двоих человек. Хотя как – человек...

Один был приземистый, невероятно жирный, на толстых коротких ногах, он практически нёс перед собой длинные руки с широкими мощными ладонями, доставая локтями почти до земли. Второй – на высоких ногах, которые росли у него из... плеч! Туловище болталось между ними, словно живой маятник. Пара рук торчала из-за спины и ещё две короткие ручонки росли в районе паха. Толстяк аккуратно снял тело со спины паука, положив его на пол. «Ноги из плеч» начал ручками разворачивать простыню.

– Жесть какая, – я не мог оторваться от происходящего. – Значит, они стали такими, потому что лакают ту зелёную жижу?

– Да, со временем они будут меняться ещё больше, пока окончательно не утратят человеческий облик, как тот паук.

– Но почему их не видно в обычной жизни?

– Магия Древа. Каждый из них носит талисман. Какую-нибудь вещицу, смоченную в его соке. Браслет, крестик, не важно. Правда вот на таких, – он махнул в сторону паука, – уже не работает. Они даже говорить не могут.

– Сколько же им всем лет?

– По-разному. Степаныч это место ещё перед революцией нашёл. Семя тогда почти погибло, но он по старым рукописям как-то умудрился разобраться, что к чему. Потом двух братьев подтянул, открыли приют для юродивых. Начали откармливать потихоньку. Не знаю, зачем им ещё народ понадобился. Может, чтоб управлять всем проще было, а может, самолюбие тешат. Не знаю. Но пить из источника им не дают, кроме самого первого раза, что-то вроде инициации. После уже только с веток слизывать разрешают, когда семя ветви распускает.

Я пытался как-то переварить всё рассказанное братом, но пока не понимал одного:

– Слушай, а ты сам-то откуда это всё знаешь?

– На своей шкуре познал, – усмехнулся он. – Ты же понимаешь, что я лежу в одной из тех ванн? Так вот, семя – считай, растение. В ваннах располагается как бы почва, необходимая для роста и постоянной подпитки энергией. А оранжевые нити, которые ты видел по всему зданию, это ветви. Ими оно... – Семён задумался на секунду, – ими оно добывает энергию, чтобы вырабатывать сок. Ну, как ты поливаешь цветы, примерно так.

Я ошалело смотрел на Семёна.

– Ну, допустим...

– И это растение – оно разумно. В определённых границах, конечно. Я, можно сказать, нахожусь с ним в некотором симбиозе. Оно не даёт умереть физической оболочке от истощения, чтобы мозг продолжал функционировать, вырабатывая нужную ему энергию. А я могу читать всю его память и знания. Ты не поверишь, сколько ему лет. Просто не поверишь!

Мне показалось, или я услышал восхищение?

– Погоди, Сём, получается, ты просто обычная батарейка для него?

– Э-э-э нет, братишка. Батарейка лежит рядом со мной и кончится сегодня или завтра. А я аккумулятор, тяну его уже год. Поэтому столько знаю.

Гордость? Теперь мне послышалась гордость в его словах?

– Бежать не пробовал?

– Ты смеёшься? Посмотри на меня, сил хватает еле-еле сюда забраться и по библиотеке побродить иногда. Скучновато, конечно, но книги спасают, да и сплю я теперь отлично.

Я не мог поверить тому, что говорил мой брат. Казалось, он был полностью доволен положением вещей. Бред какой-то.

– Я тебя вытащу отсюда.

– Погоди, Лёх, зачем? Куда мне возвращаться? Опять к бутылке? Снова сходить с ума, пытаясь справиться с тем, что сидит у меня внутри? Ты думаешь, это жизнь? Помнишь тех двоих бедолаг, которых я покалечил в детстве? Я ведь тогда ребёнком ещё был, а теперь... Я вырос, брат... И я сам себя боюсь. А эта дрянь забирает почти всё себе. Это как... как... Как будто у тебя внезапно прошёл зуд, который всю жизнь тебя доставал.

Я молчал, не зная, что ответить.

Внизу Аркадий Степаныч поднял на руки тело уборщицы, положил его в одну из пустующих ванн. Повернулся к монументу и что-то прокричал. Оранжевая сетка на потолке померкла, разноцветная паутина начала оседать с двух других ёмкостей, переползая в ту, где лежала Нина Михайловна. Краем глаза я заметил, что силуэт брата стал гораздо чётче и больше не мерцал.

– Братья и сёстры! – главврач обратился к сидящим тварям, словно к своей пастве. – Давайте простимся с одной из нас! Я знаю, вы любили её так же, как и я!

В голове всплыл недавний разговор двух медсестёр у дежурного поста. Ну да. Обожали прям.

– Нина надолго останется со мной, как самое лучшее воспоминание. И навсегда – в наших сердцах!

Оратор из него был так себе. Он снова посмотрел на монумент.

– Кха-снэ такк'а пур но тил'са! Миа'кл-нот силут кин'та!

Паутина вспыхнула неожиданно слепящим светом, и весь зал наполнился низким вибрирующим гулом.

– Что за тарабарщина? – спросил я, морщась от неприятной вспышки. – Бабка тоже что-то такое несла перед смертью.

– Так это ты её? – Семён посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. – Это язык Древа. Я сам в нём пока не особо разобрался. То ли заклинания, то ли просьбы. Но оно их слушается, расцветает по графику, тела поедает и всё в таком духе.

Из ёмкости с трупом уборщицы сквозь цветные сполохи заструились сизые дымные ленточки.

– Оно его сжигает?

– Нет, кости дымятся, так бывает.

Он сказал это так обыденно, так... безразлично. Меня замутило.

Толстяк подошёл к другой ванне, вынул оттуда соседа моего брата и тоже опустил в переливающееся марево, стараясь не касаться тонких нитей.

– А этого почему? Он ведь живой ещё!

– Ну я же тебе говорил, кончился почти. На поддержание его жизни стало уходить больше энергии, чем он давал. Думаю, поэтому, да и кандидат мог новый появиться...

Он вдруг осёкся.

– Я надеюсь, это ведь не ты?

– Вряд ли, но я там шороху навёл немного, по-моему, главврач меня начал подозревать.

– Степаныч чует таких, как мы, Лёш. Особенных. Не тяни, уходи отсюда.

Я увидел, как силуэт брата резко померк. По потолку снова разлилось оранжевое небо. Корни этого проклятого дерева накрыли цветным саваном каменное ложе Семёна. Он сморщился, как от боли, но быстро взял себя в руки. И тут меня разобрала злость. На его безразличие, инфантилизм, на желание сгнить потихонечку в своём каменном гробу, пока я там разбиваю себе лоб, в попытках разобраться в происходящем.

– Значит так, младший, – я встал, – я тебя вытащу, хочешь ты этого или нет. И место это разнесу к ебене матери, понял меня? Устроили себе столовую из людей, а ты и рад тут сдохнуть, лишь бы полегчало. Нихера ты не вырос, как был ребёнком, так и остался. Только бухать научился. Нашёл выход, тоже мне, мученик. Всё, я пошёл, пока эти ублюдки там собираются. Вернусь и уедем в Москву, там придумаем что-нибудь. Доступно объяснил?

Семён несколько секунд оторопело смотрел на меня, потом усмехнулся и кивнул.

– Как скажешь... старший... Как скажешь.

13

Вернувшись в палату, я ещё долго стоял, пялился в окно, успокаивая взвинченные нервы. Похоронить брата, потом выяснить, что он жив, для того чтобы узнать, что жить ему, собственно, и не хочется.

Господи, где же я так нагрешил?

Ещё это грёбаное дерево, плодящее больных уродов. Откуда оно вообще здесь взялось на мою голову? Как сказал Семён, главврач отбирал в каменные кормушки людей вроде нас, особенных. Я вспомнил Бориса с его непробиваемыми победами в карты, шахматы и шашки.

«...я просто знаю, как лучше сходить, чтоб тебе, подлецу, поднасрать».

Думаю, я догадываюсь, кто будет следующим кандидатом для древа. Предупредить бы его, а смысл? Это ничего не изменит, сделать я всё равно пока ничего не могу.

Пока.

Сколько тварей было сегодня там внизу? Навскидку – около сорока. Часть приехала с мигалками, остальные, очевидно, жили в домиках на территории больницы. Работали по очереди, приползая пожрать раз в неделю по ночам. Один я с ними не справлюсь. Как вариант, можно свалить и вернуться с подмогой, но...

Учитывая стоявшие под окном мигалки, Степаныч запрётся в подвале и позвонит куда следует. Пока мы будем его выкуривать, приедет какой-нибудь ОМОН да всех нас повяжет.

Надо работать изнутри.

Сейчас в моём распоряжении только Артём и Борис, негусто. Мне нужен ещё как минимум курьер снаружи. Или можно рискнуть, сгонять в город самому. Я никогда ничего не планировал без организации хороших, крепких тылов. Челябинск – мой родной город, в котором к тому же я провёл пару крупных дел в своё время. Должники мне помогут, в этом я не сомневался.

Значит, начнём собирать маленькую армию здесь, в стенах богадельни. Армию Дамблдора.

Я хмыкнул про себя. Уже шучу, хороший признак.

Но как убедить хотя бы этих двоих? Допустим, доказать, что я могу выходить из тела, можно, хотя и не очень хочется, конечно. Но вариантов нет, придётся. А вот каким образом заставить их поверить в окружающих упырей? Хороший вопрос.

Я начал мерять комнату шагами, заложив руки за спину. Говорят, в ногах правды нет. Возможно, но идеи иногда приходят неплохие.

Бросил рассеянный взгляд на еле заметный узор из трещин, бегущий по стене, вспомнил остекленевший взгляд сползающего на пол санитара с двумя ртами, и тут меня осенило. Если получится, я смогу им показать ублюдков во всей красе.

А нет, ну...

В худшем случае в дурке станет на одного дурака больше. Лес рубят – щепки летят.

Завтра днём поговорю с Артёмом. Борис мне чем-то импонировал, и я не хотел ставить на нём первый эксперимент. По результатам будем корректировать складывающийся в голове план.

Держись, Аркадий Степанович, я иду за тобой.

продолжение следует...

– Осторожнее, – воскликнула Марина, ткнув пальцем на дорогу.

Я, отвлёкшийся было на сидевших на заднем сиденье Колю с Настей, резко переключил внимание на крутой поворот, стремительно надвигавшийся прямо на нас и плавно завёл в него машину. Друг в этот момент рассказывал очередную забавную историю из своей врачебной практики, и Настя то и дело заливалась смехом. Умел он рассказывать истории, что ту сказать.

– А далеко ещё? – поинтересовалась Настя, с любопытством рассматривая осенний пейзаж за окном. Её короткие рыжие волосы по яркости могли посоперничать с осенней листвой.

– Ещё пару часов и будем на месте, – ответил я, наслаждаясь окружающими видами не меньше неё.

Когда Марина в первый раз намекнула о желании отправиться в небольшое путешествие, я отреагировал на это весьма прохладно. Свой короткий отпуск мне хотелось провести в районе дивана, наслаждаясь заслуженным бездельем. Но Марина, на правах самого виртуозного манипулятора, которого я когда-либо знал, использовала в своих грязных целях девушку моего лучшего друга. Шаг за шагом цепочка выстраивалась, чтобы, в конце концов, через Настю и Колю добраться до меня.

Теперь же я нисколько не жалел об этом. Поздний октябрь оказался просто изумительным. Тёплый и солнечный, он окрасил деревья в багрянец и золото, наполнил воздух запахами прелой листвы и свежести. Говоря по правде, я уже предвкушал тот момент, когда мы доберёмся до небольшого домика, затерянного по среди всей этой красоты, о котором так живописно и рассказывала Марина.

– Марин, а расскажи про этот домик поподробнее, – попросил я её, продолжая сосредоточенно выруливать на петлявшей между деревьев дороге.

– Да что про него рассказать-то? – пожала она плечами и поправила высокое горло тёплого белого свитера. – Домик как домик. Вроде мои прадедушка и прабабушка его строили. Я давно там не была, с того момента, как…

Коля умолк. Как и Настя. На некоторое время в машине повисла тяжкая тишина. И хотя на лице Марины не дрогнул ни один мускул, я всё равно понимал, что ей тяжело говорить о своей погибшей матери – последнем родном человеке, который у неё оставался.

– А почему они решили построить свой домик вдалеке от всех?

Марина моргнула, словно бы приходя в себя после тяжкого воспоминания, и провела рукой по своей копне чёрных волос.

– Честно говоря, я и сама толком не знаю, – пожала она плечами. – Бабушка особо не рассказывала про них. Один раз обмолвилась только, что они всегда были нелюдимыми и предпочитали уединение.

Бутылки в багажнике звякнули, когда колесо попало на очередной ухаб. Звук отдался приятным эхом у меня в душе, а запах жаренного на огне мяса, казалось, защекотал ноздри.

– А до ближайшей деревни и правда десять километров? – спросил я, борясь с подступившим чувством голода.

–Точнее четырнадцать, – поправила Марина. – Так что вы сами понимаете: связь так себе, удобства во дворе, а из отопления только печка. Зато есть колодец.

– Ну всё подруга, – усмехнулась Настя, – не томи. Мы уже поняли, что место отличное. Скорее бы добраться туда, едем уже пятый час.

– Кстати, – прищурилась Марина и схватила мой телефон, лежавший в нише на приборной панели, – пятый час едем и ни одной фотографии, – несколькими движениями она активировала фронтальную камеру. – Ну-ка, покажите, как мы едем отдыхать!

Девчонки расплылись в широких улыбках, Коля как всегда скорчил на своём широком лице рожицу, а занятый вождением я только и смог, что бросить сосредоточенный и нахмуренный взгляд в камеру.

Марина продолжала развлекаться с телефоном, фотографируя нас и так, и эдак, а дорога меж тем стелилась и стелилась вперёд. Казалось, это могло длиться целую вечность, и первым не выдержал Коля.

– Может, остановимся? – робко спросил он. – Хотя бы минут на десять.

Я и сам чувствовал потребность размять ноги, так что спустя пару минут машина мягко съехала с дороги и остановилась на обочине. Наша группа, разделившись и тут же разбежалась по сторонам: девочки направо, мальчики налево. Вскоре мы с Колей вернулись к машине и остановились в ожидании наших дам.

Как это водится, Марине и Насте требовалось больше времени, и, чтобы скоротать время, у на с Колей завязался разговор о всякой всячине, который постепенно скатился к обсуждению дальнейших жизненных планов.

– А как у вас, вообще, дела? – поинтересовался друг, задумчиво рассматривая окружающий лес.

– Да потихоньку, – кивнул я. – Двигаемся. Вот думаем, наконец, окончательно съехаться с Мариной.

Друг многозначительно и важно кивнул, отправляя тем самым невербальный посыл: всё идёт в верном направлении.

- Это правильно, - он хлопнул меня по плечу. – Я рад, что ты оставил ту историю позади.

Мой лучший друг обладал просто непередаваемым чувством такта, я всегда знал это, но напоминание о Свете и Вадиме всё равно отозвалось внутри тупой болью. Я уже хотел было ответить ему что-нибудь, отшутиться или как-то ещё увести разговор в сторону от неприятной темы, но за меня это делал пронзительный женский крик. Острым лезвием он рассёк ленивый покой, продрав по нервам электрическим разрядом.

– Марина?! – крикнул я, в отчаянии рыща глазами среди деревьев.

Все мои помыслы в одно мгновение выветрились из головы. Омерзительное, липкое ощущение беспомощности капля за каплей заполняло сознание до краёв. Я не знал, что делать, я не понимал, куда бежать. Но одно я знал точно: только что из глубины леса долетел полный страха и боли крик Марины.

– Туда, – Коля дёрнул меня за рукав куртки, увлекая за собой. – Крик долетел оттуда.

Всё ещё туго соображая, я направился вслед за другом, и мы стремительно углубились в лесной массив. Вскоре дорога вместе с автомобилем скрылась из вида. Дыхание от стремительного рывка быстро сбилось, и мы с Колей остановились, чтобы перевести дух. Едва справившись с собой, я набрал в грудь побольше воздуха и собрался снова позвать Марину, но меня опередил ещё один женский крик, на этот раз Насти.

– Настя?! – лихорадочно позвал её Коля. – Настя, ты где?!

Снова раздался крик, затем плач и хруст ломаемых веток.

– Туда, – ткнул я пальцем, – живей!

Мы снова бросились в бешеную погоню и вскоре настигли источник звука. Настя бежала навстречу нам, взъерошенная и обезумевшая от ужаса. Одна.

– Что случилось? Где Марина? – испуганно спросил Коля, заключая девушку в объятья.

Настя тут же вцепилась в него с такой силой, словно бы вот-вот упадёт в бездонную бездну, а затем окончательно разразилась надсадными рыданиями.

– Там…, – едва различимо всхлипнула, – там… Марину…

– Где? – я резко подскочил к ней и дёрнул за плечо. – Что произошло?

Настя не ответила. Продолжая всхлипывать, она с видимым усилием оторвала руку от Коли и показала в том направлении, откуда пришла. Я тут же сорвался с места, оставив позади Колю с Настей. Бежать пришлось не очень долго. Место жуткого действа показалось спустя пару сотен метров. Обломки густого кустарника и перепаханная вокруг него земля говорили сами за себя. Ещё несколько минут назад тут разворачивалась ожесточённая борьба.

Внутренности скрутил болезненный спазм. Я заметался из стороны в сторону, начал лихорадочно рыскать глазами в поисках хоть каких-то зацепок, намёков на дальнейшую судьбу Марины. Наконец, мой взгляд привлёк клочок белизны, колыхавшийся на ветке. Приблизившись, я узнал в нём обрывок пряжи. Кусочек мягкого белого свитера, который сегодня утром надела Марина, утепляясь перед поездкой.

За спиной захрустели листва и ветки.

– Что тут…? – послышался опешивший голос Коли, но я не дал ему договорить.

Вскочив на ноги, я бросился к Насте, испуганно прятавшейся за спиной друга. Без лишних церемоний оттолкнув его в сторону, я вцепился в девушку, от чего та скривилась от боли.

– Что здесь произошло?! – рявкнул я, встряхивая её. – Говори!

– Отстань от неё! – Коля тут же вырос рядом и попытался высвободить Настю. Наконец, он справился со мной и оттолкнул в сторону. – Ты ей больно делаешь.

Отступив на несколько метров, я и зло посмотрел на них двоих.

Почему ты бросила Марину? – процедил я сквозь зубы.

– Сначала успокойся, – Коля шагнул вперёд, прикрывая собой Настю и расправляя плечи, – а потом мы поговорим…

– Нет, он прав, – тихо перебила его Настя. – Я и правду бросила её одну.

Я промолчал, пытаясь совладать с тяжёлым дыханием.

– Я… я плохо помню, – запинаясь, прошептала девушка и втянула голову в плечи. – Мы спокойно болтали с Мариной, собирались возвращаться к машине, но тут мне померещилось какое-то движение среди деревьев. Я уже хотела сказать об этом Марине, но тут на неё напал какой-то человек.

– Человек? – недоумённо спросили мы с Колей хором. – Какой человек?

Настя ещё больше сжалась.

– Я не знаю. Кто-то. Он выскочил из-за дерева и повалил Марину на землю. А потом я закричала и бросилась бежать.

Мои кулаки сами собой сжались. Кто-то напал на Марину и утащил неизвестно куда. От одной мысли об этом меня буквально сотрясло в бессильном гневе и страхе за её жизнь.

– Нужно её отыскать, – сказал я.

– В этом лесу? – Коля обвёл рукой густые деревья, обступавшие нас со всех сторон. – Как?

Я не знал как, но чувствовал, что дорога каждая минута.

– Нужно звонить полицию, – робко подала голос Настя. – Только мой телефон в машине остался.

Я пошарил по карманам, но и своего телефона тоже не обнаружил. Как и Коля. Единственным решением оставалось возвращение к машине, и после непродолжительного поиска своих следов, мы двинулись обратно, благо что наследить успели с избытком. Только вот путь к машине показалась мне куда более долгим. Лес перестал казаться мирным и спокойным. За каждым деревом мерещилось движение, в каждом шорохе таилась опасность. Яркий солнечный день закладывал глубокие тени в древесных корнях, и мы каждый раз с опаской вглядывались в очередные чернильные глубины. От всего этого мои нервы натягивались словно струна, и когда сквозь деревья пробился блеск автомобильного кузова, я выдохнул с неимоверным облегчением. По мере приближения к черте, леса я всё с большим трудом сдерживал себя, и последние метры преодолел уже бегом.

Лишь подобравшись к машине, я понял, что с ней что-то не так. Первым моё внимание привлёк багажник. Я совершенно точно помнил, что никто не трогал его, но сейчас крышка стояла распахнутой настежь. Затем моё внимание переключилось на многочисленные глубокие порезы, густо покрывавшие салон. Обивка усеивала сиденья и приборную панель. На заднем пассажирском сиденье, покрытый ворохом поролона, лежал какой-то предмет, и я распахнув дверь, достал его.

– Мой телефон, – радостно воскликнула Настя, но тут же испуганно отпрянула. – Что с ним?

Я внимательнее осмотрел аппарат. Гнутый, растрескавшийся корпус пробили чем-то широким и острым насквозь.

– Проверь, там ещё мой должен был лежать, – шагнул ко мне Коля, а затем испуганно попятился назад. – Ребят?

Проследив за взглядом друга, я ощутил волну ужаса прокатившуюся по всему телу. На противоположном краю дороги стоял человек. Одетый в бесформенный чёрный балахон, крепкий и высокий он беззвучно наблюдал за нами. Из-под капюшона на меня смотрело абсолютно невзрачное лицо, на котором, тем не менее, играла леденящая кровь ухмылка. Мужчина молча шагнул к нам и поднял правую руку, затянутую в кожаную перчатку. Внутри у меня всё содрогнулось, когда я увидел в ней поблёскивающий сталью широкий нож.

– Бежим! – крикнул я, срываясь с места, и помчался в лес.

* * *

Дождь. Сегодня ночью опять льёт дождь. Тяжёлые капли стучат по лужам, заглушая шаги. Хорошо, очень хорошо. Одинокая женская фигура спешит вдоль по тротуару, время от времени осматриваясь по сторонам. Я совершенно спокоен, я точно знаю, что она меня не видит, ведь темнота – моя стихия. Я сливаюсь с ней, растворяюсь в ней, становлюсь ею.

Я мягко скольжу вслед за ней, время от времени укрываясь в тёмных переулках. Девушка всякий раз не замечает меня, но всё равно чувствует, что кто-то совсем рядом. Тревога заставляет её ускорить шаг, но у загнанной жертвы уже нет шансов. Едва девушка скрывается за углом дома, я бросаюсь в очередной переулок. Я знаю, что девушке придётся обойти этот дом. Я же пойду более коротким путём.

Какая уже это по счёту жертва? Я не помню. Количество мне не важно. Я за ним не гонюсь. Всё что мне нужно – это видеть их лица. Послушные и лишённые жизни. Я – властитель, а Смерть – мой венец. Я – крадущийся хищник среди бетонных кущ. Тень от тени. Я знаю свою добычу, предвижу наперёд её поведение, предчувствую гибель. И сегодня она свершится. На этой самой ночной пустынной улице, поливаемой шумным дождём.

Я вылетаю из переулка и сталкиваюсь с девушкой. Вскрик и она, падает на мокрый асфальт.

– Простите, пожалуйста, – говорю я перепуганным голосом. – Вы не ушиблись. В этой темноте совсем ничего не видно. Давайте я вам помогу.

Я протягиваю руку, и девушка ещё до конца не придя в себя, принимает её. Одной рукой я крепко стискиваю небольшую ладонь, а второй - горло. Поначалу она ничего не понимает, а затем начинает биться и хрипеть, пытаясь вырваться из моей стальной хватки. Я же ловко прижимаю её к земле и вдавливаю в асфальт. Вскоре она окончательно затихает и лишь короткие рыжие волосы колышутся, тревожимые дождём.

* * *

Я резко открыл глаза. Образ мёртвой Насти, распластанной на мокром асфальте, никак не хотел покидать сознание. Следующее, что я вспомнил – жуткую фигуру в балахоне и безумную погоню. Освежившиеся в памяти воспоминания заставили меня немедленно вскочить с земли и испуганно осмотреться. Мне казалось, что чёрная, бесформенная тень с ножом вот-вот накинется на меня.

Лишь спустя несколько секунд я понял, что нахожусь в одиночестве. Меня всё также окружал густой лес. Только вот за моей спиной вверх вздымался крутой склон обрыва, густо поросший травой. Не без труда из расплывчатой памяти удалось выудить воспоминания о том, как я свалился в него. Втроём мы убегали от маньяка с ножом. В горячке погони я потерял друзей из вида, а затем опора ушла из-под ног. А дальше всё, тёмный провал. Видимо, я хорошенько приложился головой.

– Коль?! Настя?! – крикнул я изо всех сил, даже не заботясь о том, что меня может услышать кто-то кроме них.

На зов ответила лишь тишина. Нахмурившись, я осмотрелся в поисках хоть каких-то следов своих друзей. Ничего. Тут был только я. Неужели тот псих схватили их? Совсем как Марину?! Или… Я задрожал всем телом. Воображение принялось рисовать ужасные картины, от которых начинало подташнивать, и лишь неимоверным усилием воли мне удалось отогнать дурные мысли.

Чтобы занять свою голову хоть чем-то полезным, я осмотрел склон обрыва и стал прикидывать, насколько реально вскарабкаться по нему наверх. Первой же попытка показала всю бессмысленность этой идеи. Склон поднимался слишком высоко и круто, а трава клочьями вырывалась из земли. Я чудом уцелел, свалившись с него в первый раз, и второй раз такое падение может стоить мне свёрнутой шеи. С другой стороны, углубляться в чащобу тоже казалось не самой удачной идеей, ведь здешних мест я не знал.

От раздумий меня оторвал шорох, долетевший из глубины леса. От этого звука сердце подпрыгнуло к самому горлу, а в голове сразу ожили образы человека, медленно надвигающегося на меня из-за деревьев. Только вот на этот раз путей к бегству у меня не оставалось. Я стоял на месте, сжатый словно пружина и всматривался в пространство меж древесных стволов, но ни единого признака движения не замечал.

Шорох снова повторился, и хотя его источника я так и не увидел, мне показалось, что он находится где-то совсем близко. В конце концов, я заставил себя осторожно двинуться на звук и посмотреть, что же там такое шуршит. Отойдя на десяток метров, я остановился и снова прислушался. Шорох повторится, и я прошёл ещё с десяток метров, затем ещё немного и вскоре оказался подле толстенного разлапистого дуба, росшего в одиночестве на небольшой прогалине, свободной от деревьев. Остановившись прямо под ним, я прислушался. Шорох раздался снова. На этот раз прямо над головой.

С лёгкой дрожью в теле, я медленно поднял голову и обомлел от увиденного. Прямо надо мной, в кронах дерева висела предмет, который я меньше всего ожидал обнаружить в этом месте. На высоте около пары метров над землёй висела соломенная фигура человека. Размерами она походила на взрослого мужчину. Кривые, тонкие ветви дерева, удерживавшие её на весу, пробивались сквозь солому в районе груди и живота. Не смотря на безветренную погоду, ветви покачивались вверх-вниз, из-за чего казалось, что соломенное пугало вот-вот зашевелится и слезет с ветвей.

Необъяснимая дрожь проняла меня проняла от одного взгляда на соломенное пугало. Я не понимал причин своей тревоги, но от одного взгляда на него мне хотелось уйти куда подальше. Кто его здесь повесил?! А главное – зачем? Наконец, я тряхнул головой и отвернулся от странной находки. В любом случае, не это сейчас самое главное. Приоритетной задачей оставалось отыскать путь из этого леса.

Осмотревшись по сторонам, наконец, я выбрал направление и двинулся прочь от дуба. Я не представлял, куда конкретно иду. Всё что мне хотелось на данный момент – это просто двигаться, ощущать, что я снова руковожу своими действиями. Лес, вне сомнений, имел границу, отыскав которую я смогу сориентироваться и направиться дальше.

Но мой запал очень быстро иссяк. Внутри нарастало чувство, что за мной пристально наблюдают. Я всё чаще стал замечать за собой, что то и дело останавливаюсь и подолгу озираюсь по сторонам. Видимых признаков движения я не замечал, как ни старался, но навязчивое чувство, что здесь есть кто-то ещё всё равно не покидало меня.

В какой-то момент моего слуха коснулся шорох. Раздался он совсем рядом, и я ощутил неприятный холодок, пробежавший вдоль спины, так как звук живо напомнил мне шелест тревожимой сухой соломы. Я затравленно огляделся, и когда мой взгляд упал на очередной дуб, возвышавший в нескольких метрах, моё дыхание прервалось на несколько секунд.

В кронах дерева покачивалось соломенное пугало. Поначалу я даже решил, что заплутал и вышел к тому же месту, но, присмотревшись к дереву внимательнее, убедился, что оно отличается. Это нисколько не успокоило меня, а даже наоборот, ещё больше ввергло в смятение. Слишком уж похожими оказались обе сцены. Такой же дуб на прогалине, такое же соломенное пугало в его кронах. Жуткий диссонанс выбивал из равновесия. Я даже решил, что это какая-то галлюцинация, и осторожно подошёл к соломенной фигуре. Растворись она в воздухе в этот момент, я бы вздохнул с облегчением. Но к моей всё нарастающей тревоге, она осталась на месте, неумолимо убеждая меня, в своей реальности.

Стоя под деревом в нерешительности, я метался между догадками, что же мне делать дальше. Теперь и необдуманный путь сквозь лес казался не такой хорошей идеей. А вдруг психопат с ножом, похищение Марины и эти соломенный чучела как-то связаны. Вдруг тут у него логово, и этот маньяк нападет на тех, кто имел неосторожность остановиться близ его жилища? Хотя такие размышления и выглядели хоть сколько-нибудь логичными, я всё равно не понимал, при чём здесь эти пугала. Хотя, с другой стороны, в голове у сумасшедших каких только навязчивых идей может не поселиться. Вот и развешивает свои соломенные поделки по всему лесу.

Вдохнув поглубже, я протянул руку и коснулся соломенной ноги. Сухая трава оказалась твёрдой, хрупкой и колючей. Фигура выглядела совершенно обыденно. В иной ситуации я бы даже не обратил на неё внимания, кабы не странные обстоятельства её появления. Я постоял ещё немного, ощупывая под пальцами мягкую солому, пока, наконец, не убился в реальности предмета и его совершенно безвредности, а затем отступил на шаг назад. И едва я сделал это, как странное пугало напрочь разбило все мои предыдущие впечатления о нём.

Жутко содрогнувшись всем телом, соломенная фигура подняла правую руку и вытянула её, словно бы указывая направление. Движение получилось медленным и размеренным, абсолютно спокойным, словно бы такое движения для неё являлось чем-то естественным и простым. Лишь слабый треск ломающихся сухих травинок нарушал тишину. Вытянув руку куда-то мне за спину, фигура замерла, словно бы никогда и не шевелилась.

Страх парализовал меня, пригвоздив к месту. Я смотрел на безобидный с виду предмет, сызнова отказываясь верить в его существование. Сознание твердило и твердило, что такого не может быть, что пугала не умеют шевелиться, что они неживые. А затем внутри меня сломалась какая-то плотина. Я крутанулся на месте и, захлёстываемый животным ослепляющим ужасом, бросился прочь, не разбирая дороги. Меня абсолютно не волновало, в какую глушь вели меня ноги. Мне просто хотелось оказаться как можно дальше от этого кошмарного места с его кошмарным обитателем. Я мчался вперёд, едва успевая уклоняться от попадавшихся на пути стволов и перепрыгивать через торчавшие из земли корни.

В конце концов, прыткость подвела меня. Зацепившись за корень, я кубарем полетел вперёд, набирая за шиворот куртки сухую траву и листья. Удар об землю выбил воздух из лёгких, и я некоторое время просто лежал на земле, раскрывая рот словно рыба, выброшенная на берег. Мне потребовалось время, чтобы восстановить сбитое дыхание, и когда я справился с этой задачей, мне, наконец, удалось перевернуться на спину.

Лёжа на холодной земле, я пытался примирить в голове тот факт, что ещё недавно вёл машину, предвкушая весёлый отдых вдали от цивилизации, а уже спустя каких-то пару часов спасаюсь от психа с огромным ножом и неведомо каким образом шевелящихся соломенных пугал. Вопросы один за другим проносились в голове, порождая лишь страх, панику и новые вопросы. Что за маньяк гоняется за нами? Для кого здесь висят эти пугала? Правда ли они шевелятся или это жестокая шутка моего воображения? Куда запропастились Настя и Коля? И что же случилось с Мариной?

При мысли о совей девушке, внезапный порыв ужалил меня словно пчела. Дыхание восстановилось, я резко сел. Смутное чувство подталкивало вперёд. Влекомый деятельным порывом, я поднялся с земли. Но едва я утвердился на ногах, как мой взгляд остановился на узкой полоске свободного пространства, видневшейся меж деревьев. Ещё мгновение назад там что-то мелькнуло, в этом у меня не имелось сомнений. Я ещё более пристально осмотрел окрестности и радостно вскрикнул, когда в просвете между деревьями на долю секунды скользнул проблеск белизны.

– Марина! –позвал я во всю глотку. – Марина, стой!

Но белый свитер снова пропал из вида, и тогда я бросился следом. Скорее всего она в шоке, размышлял я на ходу, и поэтому не услышала меня. Хотя это и не столь важно. Главное Марина спаслась от маньяка, что похитил её. Она жива, а больше меня ничего не волновало. Правда, как оказалось, шок нисколько не поубавил её прыти, и нагнать девушку мне никак не удавалось. Белый свитер маячил впереди, странным образом ни приближаясь, ни удаляясь.

– Да как так? – раздражённо бормотал я себе под нос всякий раз как улавливал промельк белизны впереди.

В голове просто не укладывалось, как Марина так шустро умудрялась преодолевать такие расстояния. Да ещё и беззвучно, так как я не слышал ни хруста веток, ни шороха ломаемой листвы. Зато прекрасно слышал себя: и сухой треск веток под ногами, и шум разгребаемых ногами листьев, и своё надсадное дыхание вкупе с ухающим сердцем в груди. В конце концов, я окончательно выбился из сил и ухватился за ствол ближайшего дерева, решив потратить несколько секунд, чтобы восстановить сбитое дыхание.

Придя в себя, я снова принялся выискивать марину. К моей, просто безграничной, панике больше её свитер больше не появлялся, но я упорно твердил себе, что она не могла далеко уйти. Марина, наверняка, ранена и не понимает где находится. Она должна кружить где-то рядом, хотя я всё равно ничего не слышал.

Внезапный хруст ветки за спиной заставил меня подпрыгнуть на месте.

– Марина! – радостно воскликнул я, оборачиваясь. – Как я рад тебя…

Остаток фразы комом застрял в горле. Дыхание перехватило, едва я увидел его, стоящего в десятке метров от меня. Рослый, в чёрном балахоне, с глубоко надвинутым капюшоном. При первой нашей встрече я толком не рассмотрел его, слишком уж был напуган. Сейчас же я пребывал в настоящем ужасе, но беспомощный разум, словно бы издеваясь, подмечал в мельчайших подробностях грубые, рубленые черты лица, смотревшего на меня из-под полумрака капюшона.

Не знаю, сколько времени мы так простояли, глядя друг на друга. Мужчина изучал меня пристально и взгляд его не предвещал ничего хорошего. Наконец, его черты исказила кривая ухмылка. Правая рука, скрывавшаяся до этого под полой балахона, поднялась, и я едва не рухнул на колени от внезапного приступа бессилия, охватившей всё тело. Блеск ножа внушал особенный ужас на фоне толстой чёрной перчатки, сжимавшей рукоять. Мужчина многозначительно посмотрел на меня, а затем на нож, после чего слегка постучал рукоятью по дереву.

Глухой перестук отдался громом в ушах. Нервы словно бы ударило током, подстегнув весь организм к действию. На какое-то мгновение я решил, что нужно бежать, но тут же понял, что это будет означать мою верную гибель. Тогда я замер на месте, каждый мускул, каждый нерв в моём теле напрягся словно сжатая пружина. Не увидев ожидаемой реакции, незнакомец, похоже, потерял терпение и шагнул ко мне. Всё также криво ухмыляясь, он поигрывал ножом, по мере приближения, как бы невзначай пробуя лезвие на остроту. Я же стоял всё также неподвижно, стараясь сохранить бесстрастие на лице, в то время как под маской спокойствия разыгрывалась настоящая буря. Варианты спасения, один нелепее или безумнее другого, сменялись со скоростью стремительно мчащегося поезда. Это лишь распаляло пожар отчаяния, полыхавший внутри, но я с упорством обречённого искал спасение.

Решение пришло внезапно и спонтанно. Нас разделяло метра два, не больше. Я буквально наблюдал внутренним взором, как мужчина делает последний шаг и коротким взмахом вонзает нож мне в живот. И ровно в тот момент, когда нога мужчины поднялась для этого последнего, рокового для меня шага, я нырнул вниз и загрёб обеими руками листву с земли, а затем со всей доступной мне яростью метнул горсть ему в лицо.

Поначалу незнакомец не понял, что произошло. Он отшатнулся назад, и лишь затем с яростным рыком вцепился в лицо, пытаясь очистить глаза, нос и рот от забившихся в них грязи. Я же не стал дожидаться следующего момента и с яростным воплем бросился на рослую фигуру и всей своей массой постарался сбить её на землю. Мужчина грузно повалился на спину, а я, меж тем, уселся ему на грудь С новым воплем ярости я начал молотить его кулаками по выглядывавшему из-под капюшона лицу. Удары сыпались и сыпались, костяшки быстро содрались, покрывшись кровавыми ссадинами, а руки заныли. Но я всё равно обрушивал один за другим удары на столь ненавистное лицо.

(продолжение следует...)

-- А дальше начинается территория их общины… -- писатель поправил очки, и указал пальцем в сторону холма. Сумерки стремительно поглощали лес.

-- Это хорошо, -- сказал Лернер и остановил фургончик на обочине грунтовой дороги.

-- Они не пропускают на свою территорию чужаков, -- говорил писатель. – Непосвящённых они вежливо просят уйти.

-- А если мы не будем уходить? – тут же набычился Гипсокартон.

-- Тогда они спустят свору собак.

-- Много собак? – спросил Лернер.

-- Не считал, -- признался писатель. – Может с десяток…

-- Собак мы перестреляем, -- отмахнулся Гипсокартон. – Ты лучше скажи, как у них с охраной и вооружением?

-- Не видел у них никакой охраны, -- ответил очкастый. – Оружие вряд ли есть. Даже собаки – не кусаются. Жители общины мирные. Они не станут никого убивать.

-- Как скучно, -- Гипсокартон вдруг достал из под пальто пистолет-пулемёт и вышел из фургона.

Писатель испугался.

-- Вы что, собираетесь их убивать?

-- Еретики должны быть уничтожены, -- сказал Лернер. – Таков приказ Отца.

-- Но зачем?

-- Они украли Книгу и должны поплатиться за это.

-- Это как-то… неправильно.

-- Привыкай, -- сказал Лернер и в свою очередь вытащил из под сиденья укороченный автомат калашникова. – Тебе нет пути назад. Ты уже познал конечную истину. И только мы можем помочь тебе справиться с болью всезнания. Ты станешь одним из нас.

-- Окей, -- кивнул очкарик и снова поправил окуляры. – Жалко ребят… Они все такие счастливые и гармоничные. У них не община, а земной рай.

-- Им не хватило смелости прочитать Книгу до конца. Они глупцы. А ты – сиди здесь и не высовывайся. Мы скоро вернёмся, -- сказал Лернер, повернулся назад и крикнул в салон. – Выдвигаемся, парни!

Из фургона высыпали вооружённые люди в красных черепообразных масках.

Ссылка на предыдущие главы: https://vk.com/topic-170046450_48339328

***

Жека перевёл почти все деньги богача на свой биткойн кошелёк. Дофига денег. Жека даже не верил своим глазам. А он то поначалу строил какие-то замысловатые схемы! Чуть ли не стал содержанкой. Но тогда он ещё не знал механизма Пульта и полагал, что в его распоряжении имелось только лишь одно тело – тело красивой девушки. Вот и действовал соответственно… Но сейчас… Жека вдруг осознал, что если они одолеют культистов, если при этом их всех не посадят в тюрьму за убийства, если-если-если… Если всё пойдёт как надо, то он наконец-то начнёт жить безбедно, на широкую ногу. Хватит на всё. И тогда Жека уедет в Норвегию. Или в Японию. Куда угодно! С такими-то деньгами… Пульт – это совершенное оружие. При помощи него можно не только заиметь бездонный кошелёк, но и, например, захватить власть над целым государством! Много идей влетало в голову Жеки, пока он покидал шикарный особняк богатея. Та соска долго не могла отстать с расспросами, куда это он намылился на ночь глядя. Жека отбрехался, мол, за пивом в красное-белое… Интересно, такие богатеи вообще ходят в красное-белое?

Жека выгнал из гаража ярко-красный полосатый «додж».

-- Роди меня обратно! – восторженно воскликнул он и решил немного прокатиться по городу…

Хоть Жека не умел водить, однако руки знали, что надо делать. Главное – это не задумываться над самим процессом, а просто делать, как бы на автомате, ничего не осознавая. Иначе – всё. Моторная память мигом куда-то пропадает. Жека не гнал, держал небольшую скорость, никого не обгонял и не выскакивал на встречку. И надеялся, что этого достаточно, чтобы не остановили менты – правил дорожного движения он не знал. Да и одолевали сомнения насчёт трезвости богатея… Слишком уж Жеке было хорошо. И вряд ли это обычная радость, как Жека думал поначалу. Но что это было – Жека понять не мог, такого он никогда не пробовал…

Перед точкой встречи с Сегой Жека остановил «додж», направив видеорегистратор в другую сторону. Затем разбил телефон об асфальт. Пережёг симку зажигалкой, а оставшиеся обломки телефона скинул в канаву. И погнал дальше пешком, прикидывая нет ли здесь камер видеонаблюдения. Вроде не было...

-- Жека, ты? – неуверенно спросил Сега.

-- Да.

-- Нифига, мажор! Вот это повезло!

-- Теперь уже не мажор! – расхохотался Жека.

-- Ты его полностью ободрал?

-- Типа того.

-- И как много?

-- Дохуища! Хватит на стволы, броники и коптеры. И ещё останется на две толпы элитных шлюх! – Жека достал Пульт.

-- Куда будем девать его тело? – спросил Сега.

-- Пусть здесь валяется. Думаю, не простудится.

-- А если он нас вычислит? Ты нигде не спалился?

-- Даже если и спалился, кто вообще в это поверит? Что можно сознание переключать в тело другого человека каким-то рычажком… А биткоин-кошелёк мой никто не запалит. Короче, всё чётко.

Жека щёлкнул Пультом и оказался снова в своём теле. Богатей шлёпнулся на асфальт. Да, он определённо был под чем-то. Голова у Жеки заработала ощутимо яснее. Тогда Жека прикинул, где мог проколоться, пока был в теле объёбыша…

Когда они вернулись к гаражам – все спали, кроме Рябины и Игоря. Первый всё так же продолжал медитировать, а второй просто сидел на скамейке и ждал.

-- Как всё прошло? – сразу спросил Игорёша.

-- Хорошо всё то, что хорошо кончается, -- ответил Жека.

-- Ничто никогда не заканчивается, -- философски заметил Игорёша. – Такое бывает только в книжках, когда герои побеждают зло и всё у них становится хорошо, и живут они долго и счастливо. В жизни одно сменяется другим, другое – третьим. Негативные эмоции неизбежно сменяются позитивными – и наоборот. Всё течёт. И даже в смерти нет конца…

-- Это я сегодня уже осознал, -- передёрнуло Жеку. – После смерти нас всех ждёт полная задница.

Игорь вдруг внимательно присмотрелся к Жеке, заглянул в глаза.

-- Вот оно что, -- кивнул он. – Я помню, как почти две тысячи лет скитался по Изнанке, прежде чем снова удалось вырваться оттуда и заполучить эту инкарнацию.

Игорь показал на себя, а Жека чуть ли не уверовал – он же не говорил ничего про те пространства, куда его закинуло после смерти… Он всё понял одним лишь взглядом.

-- То есть ты тоже был там? – спросил Жека. Игорь кивнул.

-- Но тогда что-то не вяжется. То место вообще никак не похоже на классический ад с чёртиками и котлами.

-- Потому что наши представления о мире ложны. Ты должен был понять это, едва оказался в тех пространствах, которые реальней этой реальности.

-- А если ты внатуре Иисус, то почему ты попал в этот самый ад? А не в рай?

-- Иисус? – ничего не понял Сега.

-- Это не ад, -- хмыкнул Игорёша. – И не рай. Хотя в чём-то ты прав. То место может быть страшнее ада. Но так же и прекрасней рая…

-- Прекрасней? – усмехнулся Жека. – Я видел ваших ангелов. И страшно представить, какие там тогда демоны!

-- Всё просто, -- ответил Игорёша. – Они никакие.

-- Я теперь никогда не забуду этого. Мне это будет сниться в кошмарных снах… Это перекрыло даже кошмарные сны про убийства культистов!

Игорёша расплылся в улыбке.

-- Писание искажено. Переврано. Я учил людей совершенно другому. Описание ада – это земная фантазия. Да и вообще, хватит слов. Ты, наконец, готов, Женя. Твой момент настал, -- Игорь поднялся.

-- В смысле настал? – попятился Жека. Шизофрения – заразная штука. А ещё буйные пациенты всегда нападают совершенно внезапно, их поведение невозможно предсказать.

-- В том, что теперь ты способен понять то, что я тебе сейчас преподам.

-- Что преподашь?

-- Начну с практических моментов, -- ответил Игорь. – Тебе нужны навыки концентрации, чтобы более полно использовать Пульт. Я могу прокачать твою концентрацию в короткие сроки так, что ты, вселившись в собаку, больше никогда не будешь залезать на сучек! Если, конечно, сам не захочешь…

-- Чё, бля…

-- Концентрация поможет тебе не заблудиться в Изнанке, -- продолжал Игорёша. – Концентрация позволит тебе выбирать, на что обращать своё внимание там. На страшные адские муки. Или на неземное блаженство.

-- Я не совсем понимаю…

-- Слушай, слушай! – вдруг повысил свой голос Рябина.

-- А, я понял, -- не без сарказма фыркнул Жека. – Ты хочешь мне просветление подарить типа?

-- Совершенно верно, -- серьёзно сказал Игорь. – Я хочу показать тебе, какое было моё учение на самом деле. Две тысячи лет назад на Голгофе. Или на пять веков ранее под деревом Бодхи… Или бесчисленные века назад, когда только-только моё зерно откололось от Первоначала, которое некоторые ещё называют Брахмой…

-- Чувак, -- сказал Жека. – Твоя шизофрения прогрессирует. Я бы на твоём месте обратился к врачам, серьёзно. Ты уже не отдаёшь себе отчёта…

А вот Сега расплакался.

-- Я знал! Я знал! Учитель! – воскликнул он. – Чувствовал!

Игорь подошёл к Жеке почти вплотную.

-- Не веришь мне, да? – спросил он.

-- Нет, -- фыркнул Жека.

-- Тогда давай поспорим, что ты необратимо изменишься этой же ночью в лучшую сторону. На косарь.

-- У меня этих косарей…

-- Зассал?

-- Ладно, блять. Уговорил, -- плеснул руками Жека. – Давай поспорим. Мозги мне промывать будешь?

-- Ты чуть ли не сошёл с ума от боли в автокатастрофе. А потом чуть ещё раз не сошёл с ума от страданий в аду. Ещё у тебя назревает тревожное расстройство на фоне последних событий. Твоё сознание уже травмировалось. Но я научу тебя, как излечиться.

-- И как?

-- Концентрации у тебя нихуя нет. Значит будешь медитировать на боль. Она сильно притягивает внимание и ты не столкнёшься с притупленностью или отвлечением – главным врагом медитации на первых ступенях.

-- Я не буду медитировать…

-- Ты поспорил на косарь. Так что делай, чё я тебе говорю. Или ты зассал? – спросил Иисус.

-- Ладно, блять…

Игорь вдруг вытащил доску с прибитыми к ней гвоздями. И положил на землю.

-- Тогда садись, если не зассал.

-- На гвозди? – ужаснулся Жека. – Ты чё, рехнулся?

-- Садись!

-- Я же очко себе проколю!

-- Не проколешь. Они густо наколоты, вес равномерно распределится. Но будет больно – это точно.

-- И чё…

-- Садись! Или гони косарь!

-- Ну ты и гад! – сказал Жека. – Я сяду на эту доску только ради того, чтобы доказать – ты шизофреник!

Игорёша лишь расхохотался. Жека сел жопой на доску с гвоздями и почувствовал не только сильную боль, но и абсурд всей ситуации…

-- Ну и? – крякнул Жека.

-- Сиди дальше! И сконцентрируйся на боли.

-- Заебись… И чё дальше?

-- Отринь свои желания и привязанности! – могучим голосом воскликнул Игорь. – Всё состоит из влечения-отвращения! Пронаблюдай это, чтобы прозреть, мой ученик! Гвозди – это отвращение. А для влечения мы сейчас позовём…

-- Другую доску? Но только не с пиками точёными? – предположил Сега.

-- Нет, -- ответил Игорь. – Для этого мы позовём…

***

У проститутки Светы рабочий день не задался с самого начала. К полудню, едва она оклемалась после предыдущей ночки, её вызвали на дачи. На целый день. И пообещали солидную оплату. Какие-то чрезмерно горячие парни…

«Опять эти шашлычники на отпуске…» -- буркнула проститутка, напялила чулки и поехала на такси.

На месте её встретили двое. Какой-то качок и негрила в рэперской кепке. Они уже выставили во дворе мангал и нанизывали на шампуры мясо…

-- Красавица, -- первым обратился к ней качок. – Зачем ты так нарядилась сексуально? Так опрятно, красиво и аккуратно?

«Вот тупица» -- подумала проститутка, но, мило улыбнувшись, ответила:

-- Всегда в этом езжу на свою работу!

-- Ёу, -- вмешался в разговор негр. – Мы же тебя сильно замараем, ю ноу? Конкретно замараем, запачкаем курточку, ножки и личико. У тебя сегодня будет слишком много работки, за много money! На весь день, камон?

-- Ничего страшного, мальчики. Я постираю, не первый день работаю…

-- А с виду и не скажешь, -- оценил качок проститутку предельно надменным взглядом.

-- Да, не похоже, ёу!

-- Вы мне льстите…

-- Сама напросилась. Раз уж ты такая опытная, то мы не дадим тебе отдыхать, -- добавил качок. – Даже пяти минут.

-- Дима, ёу! – возмутился негр. – Немного дадим ей отдохнуть, камон. Иначе она умрёт от остановки сердца, ю ноу?

Дима задумался, но кивнул. Света напряглась. Неужели нарвалась на сатириазисовых?! Похоже они относятся к тем, чьим орудиям перезарядка не требуется. Так их ещё и двое… тяжёлая будет смена. Действительно замарают с ног до головы.

-- Ладно. Немного дадим отдохнуть. А то действительно она на следующий день ходить не сможет. Даже стоять. Даже лежать.

Света поперхнулась.

-- Ты пока присаживайся, -- по-джентльменски обратился качок. Он придвинул стул ближе. – А мы пока отойдём поговорить…

Света села, а они отошли поговорить. Но недостаточно далеко. Она могла слышать всё, о чем они говорят…

-- Какая-то она так себе… -- прошуршал качок. – Не находишь?

-- Ю ноу. Но за такую цену, ёу, она должна уметь ВСЁ! Профессионально!

-- Думаешь не стоит её выгонять? Попробуем? А если она не вывезет?

-- Да ты посмотри, ёу, на её рваные чулки, камон. Сразу видно, что тёлка работящая, ю ноу?

-- Ю ноу…

-- Давай ещё дунем?

-- Давай.

Света кашлянула, явно намекая, что тоже хочет. Но парни её нагло проигнорировали.

-- Тебе, -- сказали они. – Не нужно. А то обленишься. Можем дать тебе только «кримпай». Будешь?

-- Без резинки – оплата дополнительная! – тут же возмутилась Света.

-- Эй, я тоже хочу кримпай, ёу! – не обратил на проститутку никакого внимания негр. Он насупился и уставился на качка красными накуренными глазами. Света удивилась ещё сильнее. Сатириазисовые гомосеки-наркоманы!

-- Ладно, жри, -- качок фыркнул и отдал негру пачку печенья «CreamPie». – Там на дне осталось две печеньки, на всех не хватит.

-- Обожаю их жрать понакуре! – гыкнул негр и принялся чавкать. А качок повернулся обратно к Свете и спросил:

-- А в смысле «без резинки» -- оплата дополнительная?

-- В прямом! – сказала Света. Ей не хотелось подцепить чего-нибудь от этих глиномесов.

-- Но у меня нет резинки. В смысле, мы могли бы натянуть шланг по диаметру…

-- Шланг?

-- Ну да, -- сказал Дима. – У меня есть в сарае… Натянем на лопату и руки мозолить не будет.

-- Не нужно шланг! У меня есть с собой резинки! – остановила его проститутка и достала из сумочки целую пачку.

Дима нахмурился и наклонился поближе.

-- Так это же гандоны… Ты их чё, на лопату натянешь? Ну-у… как знаешь…

-- Лопата?! Проникновение нестандартными предметами тоже отдельно оплачивается!..

-- Какого хера, блять?! – вдруг во двор влетела высокая блондинка с большими… боеукладками. – Это чё за шлюха?! Это чё за «проникновения нестандартными предметами»? А?!

Блондинка налетела на качка и принялась отвешивать тому люлей.

-- Эй, Эллада, ты чё? Успокойся! Успокойся!

-- Я т-те покажу, проникновение! Гад! Сволочь! Изменить мне удумал, урод!

-- В смысле «изменить»?! – качок перестал убегать от блондинки и похлопал своими непонимающими обкуренными глазами. – Я даже и не думал!

-- Ю ноу, Эллада, -- добавил негр. – Это просто женщина на час! Мы в интернете посмотрели. Всё чётко!

-- Женщина на час?...

-- Ну не мужчину же брать! Мыж не гомики…

-- Она дорогая, значит профессиональная, ёу. Она вскопает огород за день! А мы пока будем жарить шашлыки и кайфовать! Дима всё рассчитал! Он прораб!

-- Да, Рэпчик! Я всё рассчитал! – подтвердил качок.

-- Вы чё, дебилы?! Вы позвали проститутку копать огород? Совсем уже мозги высохли?! Чёртовы укурки…

-- Так это проститутка, ёу?! Так вот чё она такая нарядная пришла на работу! – додумался Рэпчик.

-- Я не буду ничего копать! – воскликнула Света. – Я сюда приехала ебаться!

-- Никто тебя ебать не будет! – крикнул в ответ Дима. -- За такие-то деньги! Ты должна копать как два экскаватора!

Наркоманы ещё долго гонялись за Светой по огородам, пытаясь заставить её копать грядки… И вот она оторвалась от придурков, вернулась домой, смыла пот и приготовилась к следующему вызову. Позвонили только ночью… Звали к гаражам. Опасно, но деньги были нужны…

Когда она приехала на место, то подумала, что оказалась посреди психушки.

На доске с гвоздями сидел в позе лотоса парень, рядом с ним так же сидел другой и что-то бубнил себе под нос. И бомжеватый бородач – что то вещал. Он нарисовал мелом на стене гаража формулу «Количество страдания=фактическая боль*на сопротивление ума этой боли».

-- Как видите из формулы! – восклицал Игорёша. – Боль никуда не исчезнет, нет! Но если вы прекратите сопротивляться боли, то страдание исчезнет! Умножение на ноль – даёт ноль! Это – главная истина! Твоя концентрация и умение противостоять боли увеличатся в разы! А теперь – стриптизёрша! Танцуй!

Света даже не удивилась. Она просто поняла, что день её не задался с самого утра. Странный день…

-- Ладно, -- сказала Света и сбросила с себя курточку…

КЛИК-КЛАК

Что ж, послушай в очередной раз.

Как оказалось, кое-что можно было сделать.

Сначала мамочка кое-что придумала.

Из самых лучших побуждений, естественно. С самым благим умыслом, конечно же. Ни в коем случае не ради личного спокойствия, или в угоду своему родительскому собственническому эгоизму. Нет-нет. Всё только, чтобы спасти свою безмозглую, заблудшую доченьку. Только ради неё.

Потом мамочка кое-что сделала.

Какое-то дремучее таинство. Какой-то запретный и забытый ритуал. Некий тёмный обряд провела она над своей непутёвой дочуркой. Чтобы оградить и защитить её, само собой. Чтобы ничто и никто в этом мире не смог навредить ей. В особенности, она сама. Она сама – это дочурка, естественно. Мамочка разве может причинить вред своему чаду?

И оно сработало. Даже более, чем. Теперь, во что бы эта бедоноска не вляпалась, это не имело никаких последствий. Запрещённые вещества теперь не уничтожали ее изнутри, не разрушали печень, сердце, мозг. Ни один сексуальный партнёр не мог заразить её ЗППП. Да что там, её не брала ни одна зараза, а любые травмы заживали стремительно, буквально на глазах.Абсолютная неуязвимость – мечта любого отщепенца.

Один нюанс. Чёрная магия - она, как сильнодействующие препараты, имеет массу побочек.

Очень скоро эта тупица смекнула, что напрасно доверилась своей сердобольной мамочке.

Любая, даже самая тяжёлая наркота, стала с эффектом небытия. Бухло стало с никаким градусом. Даже чай стал со вкусом ничего, а еда – никчёмности. Секс как отсутствие, сигарета после – как пустота. Испарились ощущения, чувства, эмоции, желания.

Жизнь со свойствами чёрной дыры.

Суицид мог бы избавить от мук, но порезанные вены моментально срастались, а лошадиные дозы снотворного не вызывали даже дремоту.
Всё существование этой доверчивой идиотки свелось к бесполезным и бесконечным актам самоистязания в тщетных попытках почувствовать хоть что-то. Хоть на секунду, хоть на мгновение.

Ощутить хотя бы что-нибудь.

Бу-бу-бу-бу-бу-уже сил нет это слушать.

Тут должна быть сцена с заламыванием рук и припаданием на колени. Это должна быть истерика поехавшей социопатки, озлобленной на свою мать и весь белый свет в придачу. Но нет. Всё тот же монотонный бубнёж.

– Боль, стыд, страх. – бубнит Вика. – Даже это бы меня устроило.

Бубня свой спич, Вика перерывает горы бумаг и папок, которыми завален весь стол. Тот самый, слишком большой и слишком вычурный для кабинета главврача задрипанской психбольницы. Вика ищет проклятый дневник.

Надеюсь, не найдёт.

Не то, чтобы мне обидно, что не я тут главная героиня. Просто достало уже слушать эти чужие истории. В жопу мамочку, доченьку и их семейные драмы.

В дверь кабинета стучат с той стороны.

Тем временем, Вика хозяйничает в самом кабинете подобно шкодливому ребёнку. Копошится в бумагах, просматривает книжные полки, обыскивает ящики стола. Всё разбрасывает и раскидывает по полу.
Возле моих ног фотография. Десять на пятнадцать, кажется. Фотки на бумаге – анахронизм похуже кроссвордов. На нём молодая женщина с рыжими волосами, забранными в высокую причёску. Одета она в вечернее платье, а рядом седой мужик с лицом алкаша. Блин, это что, Ельцин?

В дверь уже не стучат, а барабанят. Вика ускоряет поиски, а я подкатываюсь на коляске к столу.

Ещё фото. Опять она. В компании Алибасова и первого состава «На-На». Вот она с генералом Руцким, с молодым Березовским, не сильно старым Кобзоном. А фифа, похоже, была элитной проституткой. Среди вороха бумаг натыкаюсь глазами на выцветшую, потёртую афишку. На ней все та же рыжая вытянула к объективу ладонь с растопыренными пальцами. Под изображением надпись:

ТОЛЬКО ТРИ ДНЯ.
ЕДИНСТВЕННАЯ ИСТИННАЯ НАРОДНАЯ ЦЕЛИТЕЛЬНИЦА…

Низ афиши оторван.

Понятно. Хуже, чем проститутка. Шарлатанка.

Тут и там её лицо. Везде она. Многовато же внимания этой особе уделяла главврач психиатрической лечебницы.

В психиатрических лечебницах запрещены многие личные вещи. Будь то мобильники, или наушники, и вообще любые гаджеты. Сигареты, зажигалки. Нельзя носить ремни и обувь со шнурками. Само собой, запрещены колюще-режущие (никаких ножей во влагалище! Ясно тебе, Ви?). Под запретом так же любые бьющиеся предметы, в том числе зеркала. Когда долго не смотришься в зеркало, начинаешь забывать, как ты выглядишь. Поэтому я не сразу понимаю, что это за мадама на фотографиях.

А потом ка-а-а-ак понимаю.

Обухом по голове – очередная дурацкая метафора.

Сейчас даже не пытаюсь собрать паззл. Просто роняю лицо в ладони.

– Какая пошлость. – бормочу я. – Это я… Я сраный Тайлер Дёрден. Какая банальщина.

– Настоящая банальщина в том, – говорит Ви, хотя её, мать её так, никто не спрашивал. – Что тебе на ум не пришел стивенсоновский Мистер Хайд, или на крайняк, кинговский Джон Шутер. Нет же. Ты вспомнила только этот попсовый кружок любителей мыловарения. Вот это реально – пошлость.

Ви по другую сторону стола. И я ищу глазами, чем бы в неё запустить, чтобы показать, настолько мне важны её замечания.

Дверь сотрясается от тяжёлых ударов, а на стол и пол с шелестом сыпятся распечатанные скриншоты каких-то изотерических и конспирологических сайтов из даркнета. Подшивки журналов «Великие тайны 20 века», «НЛО», «МИФ». И везде, везде мелькает моя рыжая морда.
Наконец, из-под груды бумаги показывается чёрная, потёртая обложка без надписи. Нашла-таки.

– Да и не Дёрден ты вовсе. – Вика раскрывает дневник, достаёт из него ещё две фотографии, и суёт их мне под нос. – Ты не полноценное альтер-эго, а так, набросок. Заготовка личности, которой хотела казаться одна старая ведьма.
Я хочу спросить «Ведьма?», но почему-то лишь выдавливаю:
– Старая?
– Старая.

Первое фото – старинный жёлто-коричневый дагерротип. Моё лицо на изображении вполне узнаваемо, хоть и слегка размыто. А вот держащий меня под руку Распутин вышел очень чётко.

Охренительно старая ведьма.

– Как видишь, с тобой она обошлась ещё хуже, чем со мной. – говорит Вика. – Она тебя выдумала.

Я хочу спросить: «Кто она?», но лишь шепчу:
– Выдумала?

Второе фото – полароидный снимок. На нём я запечатлена всё в том же бальзаковском возрасте. Только за руку меня держит не мистический друг царской семьи, а маленькая девочка в салатовой панаме и ободранными коленками. Видать, у неё с самого детства привязанность к зелёному на голове. И к ранам на теле тоже. Эта маленькая шкодина, что стала большой заразой, говорит мне:
– Но мамочкой я тебя называть не буду. Даже не проси.

Двери вот-вот вышибут, всё ломятся и ломятся. А я всё получаю и получаю очередным обухом по своей бедной голове. Самое паршивое, что некому сделать мне укол.

Вика прижимает к груди дневник.

– Кажется, нам стучат. – говорит она, когда дверное полотно срывается с петель.

Дверь с грохотом падает на пол, взбивая в воздух бумажный листопад моего о-о-очень длинного досье. В дверном проёме застыли два санитара. По их лицам видно, что они, мягко говоря, взволнованы. Эти двое кажутся мне знакомыми, только в прошлый раз, когда я их видела, они выглядели… не знаю… моложе, что ли. И в прошлый раз у них не было оружия. А сейчас есть, и оно направлено на нас.

Один из них, держа меня на мушке, косит глаза на второго и говорит:
– У них не получилось! Ничего не вышло! –его голос и пистолет в руках подрагивают. – И что нам теперь делать? Что делать!?

– Не истери. – отвечает второй. – Значит, сами. По-старинке, по плану «Б».

– Не истери?! У тебя что, склероз? Ты забыл, что она сделала? Как я могу не истерить, твою мать? – Первый весь прямо на взводе. По-любому наломает дров.

На меня выпучены две пары глаз и направлены два черных дула. Вика вклинивается между нами, загораживает меня спиной, и говорит:
– Отвалите по-хорошему. Вы понятия не имеете, с чем связались.

И тут паникёр начинает ломать дрова.

– Мы связались?! – орёт он. – Мы связались?! Сама отвали по-хорошему, шалава, а не то следом пойдешь!

Санитар лягает пациентку ногой в живот. Согнувшись, та отлетает назад, падает у моих ног. А в голове у меня снова щёлкает. Опять щелбан изнутри черепа. Еле успеваю прикрыть рот рукой. С силой затыкаю себя, запечатываю. Не позволяю чужим, чудовищным словам вырваться наружу. Проглатываю их, словно подступившую к горлу рвоту.
В этот момент стоящая на четвереньках Ви поднимает голову.

– Вот значит, как. Всё настолько просто? – говорит она, глядя мне в глаза. И отвернувшись обратно в пол, добавляет. – Какая же я тупая.

Чокнутая Брокколи поднимается. Она вытягивает руки и кладет их прямо на стволы направленных на нее пистолетов, затыкает ладонями дула. Санитары, видать, настолько в шоке от такой наглости, что не могут проронить ни слова. А полоумная капуста, стоя ко мне спиной, говорит через плечо:
– Гляди. Они хотят меня обидеть.

То ли Вика вдруг дёргает руками, то ли санитары, не сговариваясь, одновременно спускают курки, но два выстрела звучат почти синхронно, оглушительно громыхают в тесном пространстве. Вика резко разворачивается на пятках на сто восемьдесят, одновременно разводя руки в стороны. Сквозные раны в кистях, словно кровоточащие стигматы. Вика подносит продырявленные ладони к лицу, и глядя на меня прямо через эти кошмарные дыры, говорит:
– Смотри. Они сделали мне больно.

Я этого очень не хочу, но у меня вырывается:

– ДА ЧТОБ У ВАС РУКИ ПООТСЫХАЛИ, ДЕРЬМОГЛОТЫ!

Поначалу ничего не происходит. Как с Бакарди. Только к запаху порохового дыма примешивается сладковатый запашок тлена.

Выронив пистолет, тот санитар, что истерил, хватает себя за запястье. Его кисть сначала бледнеет, а потом чернеет. Раздувается, как перчатка на бутыли вина, и тут же сдувается, испуская гнилостный смрад, будто эту перчатку проткнули иглой.

Колликвационный некроз, влажная гангрена.

Кажется, теперь я знаю, откуда я это знаю.

Кожа, мышцы – все ткани усыхают прямо на глазах. Обезвоживаются, мумифицируются. А потом высохшая, тонкая, как ветка, конечность ломается, крошится и сыпется прахом сквозь пальцы пока ещё целой руки санитара. Все стадии разложения на ультра-ускоренной перемотке.

С другой рукой происходит то же самое. Как и с руками второго санитара. Я гляжу только на их руки, стараюсь не смотреть на лица. Это как отводить глаза от культей ампутантов, только наоборот.

Вот бы ещё не слышать, как они кричат.

– Уже всё? Можно открывать?

Вика всё так же стоит, закрыв глаза ладонями. Само собой, её руки в полном порядке.

Она оттаскивает тела скулящих санитаров с прохода, кладет дневник мне на колени и со словами, что мол, пора выбираться из этого дурдома, выкатывает коляску в коридор.

КЛИК-КЛАК

Если вы читаете мой дневник… Эй, а какого хрена вы читаете мой дневник? Да не важно. Проехали. Если до этого вы читали внимательно, то уже обо всём догадались. Если же нет, то вот, что получается.

Вам по-любому они встречались. Все эти старикашки в социальных сетях, следящие за модой, старающиеся быть в тренде хайпующие пенсионеры – они только всё усугубляют, нагружая своё и без того изношенное сознание всё новой и новой, зачастую бесполезной, информацией.
Эйджизм там, не эйджизм, но будем честны. Молодёжь не считает молодящихся старпёров клёвыми. Скорее, кринжовыми.

При всём своём откровенно порнушном образе, Бакарди была далеко не пустышкой. Как там она говорила? «Великая загадка людской природы – человеческая психика». И человечество при том совершенно не туда смотрит. Не на то тратит силы. Люди ложатся под нож пластического хирурга, чтобы продлить свою молодость. Мы мажемся омолаживающими кремами, колем в себя ботокс, стволовые клетки, и ещё чёрт знает что, с одной лишь целью – отсрочить старость. Получается паршивенько, но получается. А вот с психикой так не прокатит. Крем от морщин не поможет от болезни Альцгеймера, а подкрашенная седина не спасет от деменции.

Суть в том, что сознание хоть и не материально, но подвержено изнашиванию и повреждению, как и наши бренные тела.

Тренды, названия брендов, имена блогеров, народы Ближнего Востока, ники тиктокеров, период правления Лжедмитрия Второго, хайп, вайб, суеверия народов Ближнего Востока.

Всё запомнить.

Когда перестали говорить на албанском? Когда рэперы стали носить скинни? Тогда же, когда анекдоты стали мемами, или когда вместо табака стали курить мыло?

За всем уследить.

Это даже не крупицы никчёмной инфы. Это настоящие угли, что прожигают разум насквозь, делая из него решето, через которое утекает самое главное. И вот ты помнишь, за что ДиКаприо наконец-то дали Оскар, но не помнишь, как оказался под душем с половником в руках. Короче, если вы понимаете, что я тут нагородила, у меня для вас не очень хорошие новости.

А теперь представьте, что происходит с психикой того, кто значительно превысил срок жизни, отмеренный обычному человеку. Что творится с его сознанием?

Взять условного Эдварда Каллена. Однажды этот красавчик, впав в маразм, просто забудет закрыть за собой крышку гроба. Или, ни с того, ни с сего, надумает отведать чесночного супа. Уверена, если вампиры и существуют, они едва ли доживают до сотни лет.

Эдвард Каллен… Ох. Похоже, Ви права. Я действительно банальная.

Ладно, ещё пример. В некоторых версиях сказки ведьма, что решила слопать двух детишек, с виду вполне себе молодая женщина. Но маленький мальчик всё же как-то уболтал её самой залезть на противень. И она залезла. Что это, если не старческое слабоумие?

Если вы до сих пор не поняли, то вот, что происходит.

Одна старая, охренительно старая ведьма успешно сохраняла молодое тело на протяжении многих лет. И однажды в этом молодом теле появилась Я.
Современная девушка в тренде, как она себе её представляла. В моменте, в потоке, в ресурсе, вот это вот всё. Думаю, даже мои псевдо-феминистские загоны – это её представление о сильной и независимой деве своего времени. Да вот беда, получилась эта дева дефективной, с целым букетом ментальных расстройств. Ну а что ещё могло породить старческое, болезненное, изъеденное летами сознание?

В общем, вот такой вот складывается паззл. В нём не хватает лишь одного сегмента.

КЛИК-КЛАК

– Приём, приём. – это она, Вика. Недостающий кусочек паззла, что трясет меня за плечо. – Опять где-то летает наша мушка? Очнись, нас тут встречают.

Кажется, я задремала. Глаза слезятся, вернее глаз. Второй давно заплыл напрочь. Сквозь влажную пелену вижу лишь яркие, дрожащие пятна света то тут, то там. Потираю, покрытые мурашками плечи. Ёжусь. Тру глаз и вижу их. Встречающих.

Мы на улице. Моросит мелкий, косой осенний дождь. За спиной у нас парадные двери лечебницы. Перед нами на просторной лужайке прилегающей территории собрались все её постояльцы вместе с персоналом. Толпа человек под сто.

Вон Никита-Лук, он держит в руках швабру, рядом Репа-Елена Антоновна с лопатой. Вон Рустам-Кукуруза и Стас-Баклажан, у каждого по тяпке.

У одних в руках ножки от столов и стульев. У других стулья целиком. Некоторые держат грабли, лопаты и просто черенки от них. Кто-то стоит со стойкой капельницы наперевес.

Это Огурец-Сергей, он сжимает оторванную от ограды арматуру. А это Катя-Капуста, она опирается на вилы.
Вот Владимир Николаевич-Помидор и Лейсан-Свёкла.

Целое овощное ополчение.

Где-то здесь должно быть хозпомещение, там, конечно, нашлись и грабли, и тяпки, и лопаты. Но где, где они умудрились раздобыть вилы и… факелы?

Те мерцающие пятна света, что я сперва увидела – несколько человек держат палки с намотанными и подожжёнными тряпками – натурально факелы.

Позади толпы возвышается то, зачем они здесь собрались. То, что ожидает меня. То, что ожидает каждую ведьму – костровище со столбом посередине. Тот самый «план Б, по-старинке», о котором говорили санитары. И не поленились ведь дрова рубить.

Похоже, это всё-таки история про ведьму из пряничного дурдомика. А Миша – бедный, тупой Гензель, который не смог.

Вот Лена-Тыква, Чеснок-Николай, Лешка-Кабачок, Стас-Баклажан, Максим-Кукуруза, Лейсан-Свёкла, Семён-Перец, Ирина Анатольевна-Редиска.

Я едва узнаю их всех. И это не из-за подбитого глаза.

Небо поливает усиливающимся дождём эту полоумную инквизицию. Барабанит каплями по плешивым черепам, обтянутым кожей в старческих пятнах. Мочит редкие, седые космы. Словно по руслам, влага ручейками бежит по глубоким морщинам, которые покрывают их осунувшиеся лица. Насквозь мокрая, прилипшая к тощим телам одежда свисает с костлявых плеч, как тряпка со швабры. Отяжелевшая от воды ткань заставляет их измождённые, дряхлые тела горбатиться.

Они все, все они состарились.

Кто-то на десяток-другой, а кто-то намного сильнее. Вон, Кате-Капусте по виду уже за восемьдесят. Опираясь на вилы как на посох, она едва на ногах стоит. А Огурец-Сергей ещё старше, аж согнулся весь под весом арматуры, еле держит её трясущимися от тремора руками.

Сморщенные, высохшие, гниющие овощи.
Одной Брокколи всё нипочём.

– Ну и даёт наша мушка. – она окидывает взглядом толпу, потом переводит взор на меня. – Вот только не надо так округлять глаза. Неужели галик настолько растворил твои мозги, что ты не заметила, как за пару недель помолодела лет на десять?

КЛИК-КЛАК

То самое мамочкино предназначение, её высшая цель, на алтарь которой она себя положила, если в двух словах – помогать людям.

Её дар.

Она могла излечить любого страждущего от любого недуга. От угревой сыпи до лейкоза финальной стадии. Требовалось лишь немного веры. И денег. Не без этого. Ведь надо было на что-то содержать свою тупорылую, бедовую дочь.

В любых паранормальных эманациях работают те же законы, что и во всей вселенной. Ничего не появляется из ниоткуда, и не исчезает в никуда. Энергия, жизненная сила, которой мамочка делилась с болезными, не была бесконечной, её требовалось восполнять.

Её проклятье.

Нелицеприятный момент именно в способе восполнения. Если одним словом – это секс.

Энергия страсти, сила желания. Инстинкт самовоспроизведения настолько мощная вещь, что порой затмевает даже основной инстинкт самосохранения. Паховые чакры любви, сексуальная магия. Но не станем вдаваться в эту фрейдистско-эзотерическую галиматью. Откровенно говоря, мамочке было начхать на «Предназначение», это служило просто отмазкой перед совестью. Всё, что её по-настоящему интересовало – это вечная молодость. И она всё охмуряла и соблазняла разных мужчин и женщин, высасывая их жизненные силы досуха.

Но вот однажды мамочка начала стремительно увядать, за дни старея на годы.

Однажды она забыла, как своим даром пользоваться. Забыла своё предназначение. Забыла, кто она.

В один прекрасный день она забыла дорогу домой.

Спустя какое-то время доченька нашла мамочку в стенах старейшей в Черноволжской области психоневрологической клиники. Но объяснить, что это её мамочка, и забрать её домой не представлялось возможным. Ведь матери и дочери ну никак не могут быть одного возраста.

Неизвестно, что там вытворяли с мамочкой наркоманы в том притоне, где её обнаружили, но из древней, сухой старухи она превратилась в привлекательную молодую женщину около тридцати.

БЗЗЗ…

Бззз
Огурец во мне.
Бззз
Тыква на мне.
Бззз
Свёкла подо мной.
Бззз
Лук сзади меня.
Бззз
Кукуруза во мне.
Бззз
Я не муха. Я – форменная овощная блядь.

БЗЗЗ…

– …Однако, ну и шлюшка наша Мушка.

Вика садится передо мной на корточки, говорит:
– Так, а теперь ты.

Периферийным зрением вижу, как толпа вытягивается в шеренгу и начинает нас окружать.

– Ты где там, алё? – Вика стучит мне по лбу костяшками пальцев. – Всё, хватит. Вылазь давай.

Хоть и в глаза заглядывает, но обращается уже не ко мне. Я же кручу головой, наблюдаю, как овощи медленно берут нас в кольцо.

– Эй, – Вика хватает меня за подбородок, поворачивает лицом к себе. – Если тебя сейчас прибьют, я тебя и в Аду достану, ясно? Так что лучше помоги мне, пока не поздно.

Интересно, кто из нас попадёт в Ад? Я или старая ведьма? Что до Вики – она и так уже там. Можно было бы сказать ей, насколько мне на всё это пофиг - на неё, на мамочку, на их заморочки, на дурдом, который стал домом престарелых. И дело даже не в галоперидоле.

Совсем не в нём.

Просто старая ведьма выдумала по-настоящему конченую похуистку. «Мне абсолютно на всё насрать» – вот, что можно было бы сказать, но мне в лом разводить тирады. Мне спать охота.

Положив на мои голые, продрогшие колени треклятый дневник, Вика листает страницы. Пожелтевшие, ничем не исписанные, чистые листы.

Конечно же, никакой это не дневник.
Здесь вообще всё вокруг не то, чем кажется.

Живое кольцо потихоньку сжимается.

На одной из страниц небольшая пометка. Что-то среднее между иероглифом и руной.

– Вот. Это моё имя. – Вика тычет пальцем на каракулю. – Здесь, на этой странице, должно быть то, что нужно. Помоги мне. Как это работает? Что я должна сделать? Что…

Булыжник попадает Вике прямо в лицо. На дневник закапала кровь. Зажав нос ладонью, Вика гундит:
– Ну бот. Беня обять обижают.

Смотрю туда, откуда прилетел камень. Там Катя-Капуста наклоняется за следующим. Согнувшись, она кряхтит и напевает: «Мало, мало половин…». У меня вырывается:

– ДА ЧТОБ ТЕБЯ НАИЗНАНКУ ВЫВЕРНУЛО, ХУЕГЛОТКА!

Катерина охает и хватается за живот. Упав на четвереньки, она выпучивает глаза и часто-часто дышит ртом, как роженицы при потугах, да скулит по-собачьи. Больше не поёт. Уползает прочь, виляя окровавленным подолом ночнушки, из-под которого тянется и волочится за ней следом сизо-красный шланг кишечника.

Травматический пролапс прямой кишки. Теперь я точно знаю, откуда я это знаю.

От живого кольца отделяются ещё несколько человек. С разных сторон, одновременно. Наизготовку со своим импровизированным оружием, устремляются к нам. А изнутри моей черепушки уже вовсю скребут старые когтистые пальцы.

– ЧТОБ ВАС ПОПЕРЕЕБЛО И ПЕРЕКОСОЁБИЛО!

Множественные переломы разной степени тяжести и нарушения опорно-двигательного аппарата, соответственно.

– ЧТОБ ВАМ ШКУРУ ДО МОСЛОВ ПОРАСЧЁСЫВАТЬ.
– ЧТОБ ВАШИ ПОТРОХА ЧЕРВИ ПОЖРАЛИ.
– ЧТОБ!... ЧТОБ!... ЧТОБ!...

В шуме дождя слышны стоны, вопли, причитания и моё надсадное дыхание с одышкой. С каждым выкриком, с каждым проклятьем моё тело меняется. Вижу, как грудь, моя упругая, стоячая грудь оттягивается до живота, который сам рыхлым бурдюком свисает над седой мочалкой лобковых волос. Едва успеваю рассмотреть, как на ногах змеятся вены, а на венах вздуваются варикозные шишки, как перед единственным зрячим глазом всё расплывается и становится нечётким – зрение падает. Чувствую, как скрючивает спину, вжимая вовнутрь грудную клетку – это растёт горб. Из-за подскочившего давления в голове стучит пульс, сквозь который слышится Викин голос на повышенных:
– А ну стоять всем! – она выставляет руки в стороны. – Хуже будет!

И овощи слушаются. Замирают на месте. Нерешительные, напуганные. Лучше бы и дальше сидели на грядках, да не рыпались. Глупое старичьё.

Сама Вика стоит, уставившись на дневник. Словно не видела ни разу. На чистой жёлтой бумаге, там, куда попала её кровь из носа, начинает что-то появляться.

– Неужели всё настолько просто? Какую же тупицу ты вырастила. – говорит Ви. – Хотя, ты ведь особо и не растила, да?

Она опускается на колени, ощупывает пах. Хмыкает:
– Твой ритуальный кинжал… Что ж, надеюсь, получится и без него. – Вика пожимает плечами и кусает себя за кисть. Прямо впивается в неё зубами.

Кровь из прокушенной раны бежит по предплечью, и с локтя капает на эту поганую книгу. Постепенно страницы заполняются вязью из пиктограмм и символов. Вика шевелит губами, ведя пальцем по строчкам.

Мне почти не слышно, что она там бормочет – слух ухудшился. Да и язык тоже не понятен. Едва ли он вообще известен кому-либо из обычных людей. Но он точно знаком одной охренительно старой ведьме. И она подхватывает эти древние, забытые во всём мире слова мёртвого языка. Вторит им. А я покорно разеваю рот.

– ВЕГМО ПРОБУРЬЕ! ВЕГМО, КРОВИЕ УБО! ВЕГМО, БЫ ПРИЧЕ ВЫНИМАТИ! ВЕГМО!

С каждым словом я выплёвываю выпадающие из дёсен чёрные прогнившие пеньки зубов.

– ЧЛЕВЛО ВЫСТРУБИЕ ЗАВЛА! АТМ ПРОГОРЛОСТО, АТМ СРЫГНЕ! МЕРТВОУТРОБИЕ ЛОЖНОО ДЫ ЗЫБЕ! АТМ, ВАЛУОН! АТМ, НАГИБО! СГУСТО ДЫРИЕ СМАГМО! ВЫПОТРОХО ЫТ ВЫСТЕГАТИ! АТМ ПРОРВИЕ ВЫЕ! АТМ ПРОРВИЕ ВЫЕ! АТМ ПРОРВИЕ ВЫЕ!

У меня уже заканчиваются зубы, когда Ви прекращает читать. Она смолкает и… И ничего не происходит.

Вокруг неё не появляется сверкающая аура. В неё не бьёт столп света с небес. Никаких волшебных спецэффектов. У нее просто идёт кровь.

Идёт и не останавливается.
Вика глядит на кровоточащий полумесяц укуса.
– Ай... – шепчет она. – Больно!

Потом подставляет лицо мелким каплям дождя. Размазывая воду и кровь по лицу, говорит:
– Влажно... Озоном пахнет. И мокрой землёй. Эх, сигу бы. Хоть какую-нибудь. Эй, народ, есть курить у кого? – Вика оглядывается по сторонам, потом подскакивает к одуревшим овощам, дёргает их за руки, хлопает по плечам. – У тебя есть сигарета? А у тебя есть? Блин, ну вы и уроды все, смотреть противно. Слышь, дай сигарету! Ого, это что у тебя, кость из ноги торчит? Жесть, конечно! А сига есть? А у тебя? Фу, не. От тебя воняет. Ты что, обосралась? Блин, ну и стрём. У вас тут пенсия-пати, да? Тыц-тыц-тыц, типа? А ты почему ревёшь? Дискотека же, давай-давай! И закурить дай, ну?

Вика больше не бубнит. Она возбуждённо тараторит, как дитё в парке развлечений.

Вот, что происходит.

В вечерних, дождливых сумерках на лужайке возле старой психлечебницы собралась в круг толпа стариков, вооружённая вилами, лопатами и факелами. Внутри круга на инвалидной коляске сидит старуха. Такая древняя, что непонятно, мумия это, или ещё живой человек. Ещё внутри круга, в свете факелов, кружится и пританцовывает молодая девушка. Она то галдит восторженно, то звонко смеётся, запрокинув зелёноволосую голову.

Увидев подобную картину, волей-неволей начнёшь сомневаться в своей нормальности – настолько безумно это выглядит. Дополнительного сюра происходящему добавляет существо, что ковыляет сквозь толпу, подволакивая ногу. Психи с воплями шарахаются от него едва ли не в рассыпную. Не удивительно, ведь это существо – настоящее исчадие. Монстр из пекла.

Тварь останавливается перед Викой. Спина прямая, подбородок приподнят. Руки в карманах того, что раньше было медицинским халатом, а теперь почерневшие лохмотья, которые больше состоят из прожжённых дыр, чем из ткани. Кружевное бельё сгорело прямо на теле, осыпалось пеплом, а косточки бюстгальтера вплавились в обгоревшую кожу. Правый силиконовый имплант лопнул от температуры, и грудь обвисла закопчённым мешочком.

Вика надавливает на левую, уцелевшую титьку пальцем и говорит:
– Ахах! Похоже на большую тефтелю!

Не стану умничать, какой степени тут ожоги и сколько процентов кожи поражено. Как выжила, она точно не расскажет – гиалуроновые губы спеклись и слиплись. Рот превратился в жареный пельмень. Единственный звук, что от неё исходит, это дождевое «кап-кап» по запечённой корке на безволосой голове.

Зато Вика трещит без умолку, не заткнёшь:
– Ну и страхолюдина же ты! Просто мрак! Тут уже ни один пластический хирург не вывезет! И как же от тебя воняет! Ну ладно, ладно! Ты ведь сына потеряла! Иди пожалею! Иди сюда, угрёбище!

Заключив этот шашлык на ножках в объятия, Вика прижимает его к себе и приговаривает:
– Фууу, как противно! Просто отвратительно! Как же мерзко! Гадостно! Дрянско! Ахргх!…

Вика вздрагивает и ослабляет хватку. Бакарди при этом выскальзывает из её объятий, и кулем валится на землю. Глядя то ли на нее, то ли себе на грудь, Вика выкашливает красный сгусток. Нарисованное на её свитшоте сердце прямо на глазах становится больше. Увеличивается, растёт. Расползается тёмно-бордовым пятном на всю переднюю часть толстовки. Это сердце, с надписью «Self made», теперь оно пронзено двумя кинжалами. И только один из них нарисованный. Второй же, всаженный по самую рукоять, недавно точно так же торчал в шее одного санитара.

Пошатнувшись, Вика падает у моих ног, рядом с неподвижным телом матери этого самого санитара.

На этот раз в голове не щёлкает, а грохочет. Кажется, череп вот-вот разорвёт изнутри. Древняя ведьма выталкивает меня прочь, отстраняет от пульта управления. Теперь я просто наблюдатель. От меня ничего не зависит. Решает только она.

И она вопит так, что вокруг сотрясается воздух:

– ДА ЧТОБ ВАМ ВСЕМ ПРОПАСТЬ! ЧТОБ ВАМ ПРОВАЛИТСЯ, ВЫБЛЯДКИ! АТМ ГНЕВЛО! АТМ УРВО! АТМ!... АТМ!... АТМ!...

ВЫКЛ

финал в комментариях