Ближе к полуночи повалил снег. Свет фонарей стал еще тусклей, в подворотнях, словно живые, зашевелились уродливые тени.
- Так кто ты такая? – наконец решился спросить Павел, с опаской оглядываясь по сторонам, - почему должна спать и, причем тут река?
- Наслушался… - девушка грустно улыбнулась. Мохнатые снежинки липли к ее одежде, оседали на голых плечах и волосах, но не таяли, укутывая хрупкую фигурку серебристым плащом. Только глаза на фоне этой белизны горели двумя темными огнями и казались еще ярче и выразительнее.
- Русалка я. В общем-то, такая же нежить, как и ты.
Она поймала его ошарашенный взгляд и хитро сощурилась.
- А ты думал русалки это длинноволосые красотки с рыбьими хвостами, заманивающие мужиков обнаженной натурой? Ну, извини, какой умерла такой и осталась.
- Давно? – только и смог выдавить из себя Павел.
- Лет десять. Может больше. У нас тут время по-особенному течет…. А может и не во времени дело, просто спешить некуда. Соблюдай правила, питайся и – целая вечность у тебя впереди…
- Питаться чем, кровью?
- А я-то думала, ты быстрей соображаешь, - язвительно хмыкнула русалка, - тебе можно и кровью, конечно.… Ну, да ладно, начнем по порядку.
Она снова взяла его за руку, увлекая в ближайшую подворотню, и потащила мимо тонувших в снегопаде «панелек».
- Знаешь, Город это такая штука… Он полон человеческих страстей, пороков и низменных желаний. Эти страсти нас и порождают. Безразличие - Псов, жадность - Крыс, злоба - упырей...
- А русалок? – перебил Павел.
- Неразделенная любовь, - ее взгляд на миг обжег холодной мерцающей пустотой.
- Погоди, так ты что, ты сама что ли?..
- Утопилась? Да. Молодая была - сам видишь - бестолковая, - девушка виновато улыбнулась, - но сейчас не это важно. Когда реку покроет лед - я уйду, такие правила. До весны мне выходить нельзя. Да и кто его знает, что будет весной.… Но ты останешься. Зима – самое ваше время, упыриное. Понимаешь? Ночи длинные. И поэтому я должна успеть все тебе объяснить.
Павел промолчал. Новый мир, частью которого он так внезапно стал, никак не хотел укладываться в голове. Все происходящее казалось странным розыгрышем с очень дорогими спецэффектами.
- Мы все – нежить, - русалка не замечала его растерянности, - мертвые, холодные, жаждущие тепла живых человеческих душ. И – да – мы может легко забрать такую душу вместе с кровью или плотью, но есть и другой вариант. Помнишь, что «пес» говорил про страх?
Павел вспомнил сводящий с ума «аромат» и изумленно воззрился на спутницу. Она согласно кивнула, подтверждая его догадку.
- Эмоции это тоже проявления души, и мы можем ими питаться. Страх, гнев, зависть – каждому свое. Не так «сытно», конечно, но Город может утолить аппетиты самых изысканных гурманов. И это позволяет не слететь с катушек.
- А это им не навредит? Я имею в виду – людям.
- Может и навредит, но не так сильно, как разорванное горло, - мертвая неформалка невесело усмехнулась, - вся проблема в том, что устоять перед соблазном очень не просто, а упырям в этом плане еще тяжелей. Сегодня ты повел себя как человек, заступился за невинную жертву, но стоит раз попробовать крови, и от человечности не останется следа. Ты просто не сможешь остановиться. Ты станешь монстром – без мыслей, без памяти, без выбора – не способным думать ни о чем другом. Конечно, все найдутся те, кто посчитает это даже за плюс…
- Но ты так не считаешь?
- Я? Я другое дело. На меня ровняться не стоит, - она замялась, а потом резко сменила тему.
- Узнаешь это место?
Они свернули в маленький дворик в окружении серых девятиэтажек – детская площадка, граффити на стенах, голые кусты, сиротливо торчащие над черными «кляксами» клумб – и Павел, конечно, узнал.
- Да это же мой двор!
Быстро сориентировавшись, он рванул к знакомой двери подъезда, но неожиданно сильная хватка девчонки удержала его на месте.
- Погоди ты! Тебе все равно не войти без приглашения. Помнишь, я говорила про правила? – Мне нужно хотя бы поговорить с ними, - упирался Павел, - они же волнуются, ищут…
- Ищут. Целые сутки уже ищут, но не найдут, и так будет лучше для них. Чаще всего первые жертвы упырей это их родные, не забывай об этом.
Павел сдался и неуверенно отступил назад.
- Зачем ты меня сюда притащила?
- Давай-ка присядем, - мягко сказала она, - и немного подождем.
- Чего? - Павел тяжело бухнулся на ближайшую лавочку, даже не потрудившись стряхнуть с нее снежные холмики. Задрал голову вверх, пытаясь хоть что-то высмотреть в черных проемах родных окон и, вдруг вздыбился, как настоящий хищник.
В детской шевельнулась занавеска, такая знакомая, с плюшевыми мишками на голубом фоне, но вместо миленькой детской мордашки в обрамлении светлых кудряшек, к стеклу прижалась какая-то косматая образина с всклокоченной головой и зелеными кошачьими глазами, злобно сверкавшими из-под косматых бровей.
- Это еще кто?!
- Тот, кто будет о них заботиться, в меру своих сил, конечно, - русалке снова пришлось приложить усилие, чтоб удержать его на месте, - домовой это, еще от старых хозяев остался.
- Значит и домовые…
- Да. Не все питаются негативом. Для кого-то важнее любовь и домашний уют, - девчонка уселась рядом и добавила совсем тихо, - жаль мы не можем выбирать.
Домовой пристально взглянул на упыря, словно давая понять, что нечего ему больше делать в их доме, а потом занавеска вернулась на место. На несколько долгих минут в стылом воздухе повисла тишина, а потом Павел спросил:
- Он был хорошим человеком? Тот, из-за кого ты решилась на самоубийство.
- Я не знаю, - просто ответила русалка, - хочется верить...
- Ты никогда не искала его после?.. После смерти.
Девушка тихонько рассмеялась.
- Следовала по пятам неотрывной тенью, да только какой в этом смысл? Он и при жизни-то меня не замечал…
Павел придвинулся ближе и обнял ее за плечи. Только сейчас он заметил, что бледная кожа русалки не просто кажется прозрачной – через нее действительно просвечивали черные кусты и спинка лавочки.
- Я скоро уйду, - шепнула девушка и в голосе ее прозвучала благодарность, - лед сковывает реку – я чувствую, но время еще есть. Пойдем, тебе еще многое надо узнать.
*
По опустевшим улицам деловито сновали Крысы – быстрые, юркие, необычайно крупные. Они почти всегда ускользали от прямого взгляда, но Павел заметил, что передвигались грызуны совсем по-человечьи, на задних лапах. Во тьме хищно сверкали маленькие черные глазки, длинные носы жадно нюхали воздух, цепкие ручонки доставали из складок бурой шерсти блестящие монетки и бережно выкладывали их на свежевыпавший снег.
- Позарится человек на такую денежку – к вечеру больше потеряет. Или подберет себе какую-нибудь «невезуху», - уже по привычке пояснила русалка. Павел только кивнул, ничему больше не удивляясь.
За ночь они обошли, чуть ли не весь город. Неутомимая девчонка таскала его какими-то одной только ей известными тропами и закоулками, и он увидел столько разных существ – странных, страшных, почти сказочных, или вовсе не поддающихся никакой логике – что голова шла кругом. Но неумолимо приближался рассвет, и любопытство постепенно сменялось апатией и отрешенностью. Даже русалка занервничала, заторопилась.
На остановке стоял сухопарый мужичонка в потертом плаще и заляпанных грязью ботинках. Он пританцовывал от холода, нервно дул на ладони и с надеждой поглядывал в ту сторону, откуда должен был показаться первый утренний автобус, а на плечах у него сидела древняя старуха. Жалкие лохмотья едва прикрывали ее наготу, седые космы развевались на ветру, высохшие конечности больше похожие на обтянутые кожей палки, крепко сомкнулись вокруг шеи жертвы. Во лбу у старухи, прямо над переносицей, горел один единственный матово-черный глаз.
Русалка потянула Пашу в сторону, огибая жуткую «наездницу» по широкой дуге и снова шмыгнула в какой-то проулок.
- «Бабуля» на старости лет, совсем слепая стала, - на ходу пояснила она, - прыгает на всех без разбора, и жрет без меры…
Павел хотел было спросить, кто она вообще такая, но не успел.
- Жанка, ты что ли?! – бойкая рыжеволосая девица, выскочившая из подъезда, чуть не сбила их с ног. Вся какая-то остренькая, угловатая, она схватила русалку за руки и закрутилась вокруг нее, как будто стоять на месте ей было категорически противопоказано.
- Ой, а это кто? Какой симпатичны-ы-ый!
- Летка! Ты прям, как с неба свалилась... – русалка не казалась обрадованной встречей.
- Ага! - девица весело расхохоталась, запрокинув голову. Ее яркие, почти алые волосы развивались на ветру, словно ожившее пламя костра.
- Свалилась, родная моя! Вчера и свалилась! На одного, тут… - она неопределенно махнула рукой куда-то за спину, - тоже красавчи-и-ик!.. Почти, как твой! Ой, да не куксись! Упыри не в моем вкусе, ты ж знаешь.
- А ты, что такой молчаливый? – обратилась девица уже к Павлу, - новенький что ли? Жанка, признавайся, где откопала? Да что ты так смотришь? Погодииии…. Да это он что ли? А он знает?
Она вдруг ахнула, театрально прижав ладошку ко рту.
- Улетаю, улетаю. Весной расскажешь…
И впрямь сорвалась с места, словно комета с бушующим огненным хвостом.
- Летавица, - пожала плечами русалка, - они все такие безбашенные.
- Так значит, имя у тебя все-таки есть…
- Разве это так важно?
- А чего я еще не знаю?
- А чего не положено, того и не знаешь, - вдруг огрызнулась она, - все тебе расскажи. Придет время – сам вспомнишь.
И тут же, как будто оттаяла.
- Пора нам, Паша. Ночь на исходе.
*
Их путь замкнулся на набережной – Павел сам не заметил, как так вышло. Солнце еще не показалось, но предрассветная мгла уже не была такой густой и беспросветной. Ветер стих. На воде, в лучах поблекшей луны, тускло мерцали островки тонкого льда, русалка смотрела на них с тоской и обреченностью. Павел легонько обнял ее, она на миг благодарно приникла к его груди, но тут же отстранилась.
- Скоро рассвет…. Здесь недалеко есть пара заброшек – найдешь, где отлежаться?
- Солнце может меня убить?
- А ты что кино про вампиров не смотрел? – съехидничала она и тут же снова стала серьезной, - на самом деле не все так просто. Жаль, я не успеваю рассказать...
- Мы больше не увидимся, да?
- Вряд ли, - тонкие прозрачные пальчики нервно теребили лоскут майки, плечи заметно дрожали.
- Но почему?
- Я сама так решила. Давно решила и долго к этому шла. Ничто не предопределено, Паша запомни это. Даже у таких как мы всегда есть выбор.
- И что ты выбрала?
- Покой.
- Но ты же говорила, что мы обречены скитаться вечно… - Павел не успел даже договорить.
- Не забывай меня, - шепнула девушка на прощанье и растворилась в туманной дымке.
А потом он все вспомнил.
Ноги сами вынесли его к маленькому дворику, где он, накануне, пришел в себя. Место разыгравшейся трагедии, навсегда перевернувшей его жизнь. Нет – лишившей жизни.
За обшарпанными мусорными баками, там, где лежал его труп, примятая листва еще сохранила очертания человеческого тела. Тот же сладковатый запах гнили витал в воздухе.
Павел был еще жив, когда его притащили сюда. Он еще верил, что все обойдется, когда убийцы, ногами закидывали его тело мусором…. И он легко нашел тот закуток между домами, где встретил их. Место, где все началось.
Русалка говорила, что прошли сутки, прежде чем непреданное земле тело поднялось упырем, но, по какому-то удивительному совпадению, не смотря на ранний час, они снова были там.
- Э, мужик! – пьяный голос эхом отразился от грязных стен. Конечно, они его не узнали, - закурить есть?
Павел, молча, шагнул навстречу двум замершим в проулке фигурам. В голове заметались мысли: «Разве можно оставлять этих ублюдков в живых? Сколько еще людей от них пострадает? Разве мы, а не они настоящие паразиты в бетонном теле этого Города?»
«Даже у таких как мы всегда есть выбор», - всплыли в памяти слова Жанки. Нет, не Жанки. Женьки Сергеевой. Он вспомнил непозволительно много. Даже то, что было давно утеряно в глубинах памяти еще при жизни.
В том году Павел уже оканчивал школу, а она только переходила в девятый класс. Это он прозвал ее «Жанкой» в их неформальской тусовке, в честь героини любимой песни. И в тот же вечер она призналась ему в любви. А он? Он повел себя, как настоящий «джентльмен» изо всех сил постаравшись не рассмеяться ей в лицо. Впереди маячила совсем взрослая жизнь, куча дорог и возможностей, а она была всего лишь глупой малолеткой.
О том, что Женя погибла, он узнал спустя почти год.
- Утонула, - сказала ему мама, - гуляла по набережной, соскользнула с парапета…
Он даже подумать не мог, что эти два события могут быть как-нибудь связаны. А спустя какое-то время Павел встретил Ларису, и жизнь завертелась совсем в другой плоскости…
Порыв ветра из-за спины донес до его ноздрей терпкий аромат злобного возбуждения. Кто-то подходил сзади. Кто-то готовый ударить в любую секунду. Павел чувствовал это слишком хорошо. А еще он чувствовал, что на востоке уже затлел и угрожающе быстро разгорался бледно-розовый рассвет.
Так есть ли у него выбор?
*
Холодный шар солнца почти скатился за горизонт, погнав по городу липкие тени и заставив сиять стекла городских высоток. Вставший у берегов лед, еще совсем тонкий и прозрачный, тоже сиял, и потому зависшая под ним русалка не боялась быть замеченной. Она лежала на спине, отдавшись течению, и прижавшись к своему «хрустальному окну» ладошками, словно пытаясь вобрать в себя последнюю порцию тепла этого мира. Вокруг головы разметались черно-розовые пряди волос, легонько касаясь восково-белых щек. Впереди ждала только тьма и безмолвие, еще совсем недавно такие желанные, а теперь…
Она помнила, как впервые осознала себя такой. Как, равнодушная ко всему, лежала на дне и пялилась вверх, туда, где сквозь мутную толщу воды пробивались солнечные лучи. Чувствовала, что раки выедают спину, а пошевелиться лень было.
Потом раздуло ее – всплыла в ночь. Волны ласково качали свое «новорожденное» дитя, по набережной сновали редкие прохожие, теплые, живые, суетные, и вдруг так тоскливо ей стало. Вспомнила, из-за кого оказалась тут. Искренне попыталась возненавидеть его, но не смогла. Так же, как не смогла потом губить невинные души, подобно своим новообретенным «кумушкам» да «сестричкам». Все только ходила посмотреть на него. Осенью, когда темнело рано, с работы до дома провожала. По ночам под окнами тосковала. Видно, как была непутевой при жизни, такой и осталась.
Конечно, надо было как-то существовать. «Щипала» понемногу эмоции, то у загулявшихся допоздна парочек, то у приходящих перед рассветом рыбаков. Очаровывала сильный пол одним взглядом, заставляя влюбленных ссориться, а желавших расслабиться на природе – все чаще нырять в бутылку. Но до конца дело не доводила. А потом и это опостылело.
Несколько раз юная русалка даже пыталась убить себя снова. Бросалась под машины – они с ревом проносились сквозь призрачное тело, прыгала с моста на острую гальку – даже боли не чувствовала. А такое губительное для всей нежити солнце… Проклятые инстинкты мертвого тела заставляли ее позорно зарываться в донный ил, едва первые рассветные лучи касались глади воды. Но она все-таки нашла способ.
От долгого голодания тело стало совсем тонким и прозрачным. Иной раз казалось – налетит ветер посильнее и унесет ее куда-нибудь в вышину, подальше от загаженных пляжей, осклизлых камней и гниющих водорослей. Но что-то внутри не пускало, давило несъемным грузом.
Окрестная нежить посмеивалась над малахольной. Кто-то даже жалел.
- Добрая ты, но глупая, - сказала ей однажды знакомая кикимора, бывшая выпускница психфака. Ее еще в девяностые утопили, в затоне возле крутых берегов, но дисциплину свою она помнила хорошо.
- Надо просто разобраться в проблеме, понять, что тебя здесь держит, а потом отпустить…
Разобраться-то было не сложно, а вот как отпустить?
На лед упала серая тень, заслонив собой свет. Девушка встрепенулась, скользнула в свинцовую муть, выглянула оттуда пугливой рыбешкой. Человек в сером пальто перегнулся через парапет и смотрел на лед, сквозь него, но видел только тяжелую толщу воды.
Он приходил сюда почти каждый вечер, с тех пор как Жанка, так неосторожно, позволила увидеть себя – бледную, костлявую, с запутавшимися в волосах водорослями. Она почувствовала на себе его зачарованный, почти одержимый взгляд, и тут же вновь скрылась в темной пучине, еще не зная, чего ожидать от такого внимания. Но он не представлял для нее угрозы – всего лишь бедный художник, живущий в своих собственных грезах. А она, очень скоро научилась отводить людям глаза, и порой, от скуки, наблюдала, как он подолгу всматривается в быстрые воды реки, выискивая ее среди волн.
Иногда художник вдруг начинал говорить, словно чувствовал, что она где-то рядом. Рассказывал, как жаждет сплести на холсте насыщенные черные и розовые тона с холодным мерцанием ее глаз и мраморной кожи. Признавался в любви и просил не мучить.
Иногда она возникала на периферии его зрения и ускользала вновь, играя. Но выполнить просьбу не могла – жалко было.
Русалка смотрела, как в редких полыньях над самыми глубокими омутами, еще перекатываются свободные от ледяного плена волны. Ее время почти вышло. Она голодала так долго, что никакие человеческие эмоции уже не помогут ей пережить бесконечно долгую зимнюю спячку, но возможность обрести покой в черноте небытия больше не радовала.
Теперь, когда Паша так внезапно ворвался в ее сумрачный мир, когда нуждался в ней, как никогда не нуждался при жизни…. Разве можно теперь отпустить?
Жанка выплыла на глубину, дождалась, пока лед посеребрило тусклым светом луны и, отринув последние сомнения, покинула воду. Маленькие ножки в ярких кедах легко скользили по искрящейся дорожке, не причиняя тонкому ледяному зеркалу никакого вреда.
- Здравствуй, художник.
Сгорбленная под серым пальто спина вздрогнула и распрямилась. Мужчина уставился на нее взглядом безумца, которому удалось доказать всему миру, а главное самому себе, свою правоту. Столько грусти и нежности было в этом взгляде.
Она крутнулась перед ним, показывая себя во всей красе.
- Ты звал меня, ты искал меня... Что ты скажешь теперь?
Он молчал, но тело его било крупной дрожью.
Она легонько коснулась его руки. Обожгла щетинистую щеку могильным холодом поцелуя.
- Пойдем, я расскажу тебе все, что ты хотел знать. Ты увидишь целый новый мир, какой не мог даже вообразить. Разве хоть что-то держит тебя здесь?
Художник не сопротивлялся, даже не дрогнул, когда лед предательски затрещал под тяжелыми кожаными ботинками. Русалка чувствовала, как неведомая до сих пор сила, медленно наполняет ее, чем дальше они отходят от берега. А когда лед треснул и разошелся, когда ее спутник оловянным солдатиком скрылся в мрачной пучине, и вмиг напитавшееся водой пальто тяжелым якорем потащило его на дно, ее тело вновь приобрело прежнюю плотность и цвета. Она больше не была призрачной тенью, стремящейся раствориться в пустоте и безмолвии. Она готова была терпеливо ждать весны, она надеялась вернуться к своему любимому и разделить с ним вечность в лучах холодных огней никогда не засыпающего Города.
Ночью лед покрыл реку полностью.
