CreepyStory

Вторая часть

Когда возвращаюсь домой, вечер уже накрывает небо темно-синей простыней. Занавески в кухне колышутся от задувающего в форточку ветерка, на столе скучают забытые кружки с остывшим чаем. Приподняв крышку кастрюли, я не нахожу внутри ничего и устало плетусь в гостиную. Глеб устроился в кресле, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Глядит на меня исподлобья — злится, что опять пропадала весь день.

— У меня выгодное предложение, — говорю, не дожидаясь обвинений. — Давай ты сегодня готовишь ужин, а я целый вечер не буду обзывать тебя буханкой Глеба.

Не отвечает. Уловив что-то незнакомое, я замираю и прислушиваюсь к ощущениям. В окно видно утонувший в сумерках кусок двора с качелями и парковкой. Гостиная залита тусклым светом старенькой люстры. Столик, диван, ковер на стене — все как прежде, но при этом каждая деталь будто вопит об опасности. Это ведьминское чутье.

С упавшим сердцем я догадываюсь:

— Ты выходил.

Глеб подается вперед, торопливо выдыхая:

— Всего на минуту! Я думал, что мало… что этого не хватит, чтобы… Просто хотелось подышать, погода хорошая и солнце… А они… они появились сразу, они поняли…

Стены раздаются вширь и теряются вдалеке, мебель тает в воздухе. Нет больше провонявшей гостиной с тараканами и плесневелыми обоями, только голая сырая почва под ногами, растянувшаяся до горизонта. Серое небо перекатывается над головой тяжелыми тучами. Глеб корчится на земле, прижимая ладони к лицу, а над ним застыла Марфа. Одета в грубое холщовое платье, непослушные седые волосы топорщатся в стороны. Глаза маслянисто поблескивают, лицо собралось миллионом морщин, изображая издевательскую улыбку:

— Как же я по тебе скучала.

Все мое нутро леденеет и крошится, ребра сжимаются в болючий ком, даже вдохнуть не получается.

— Только… Только отпусти его, — шепчу хрипло. — Я сделаю все, что захочешь, только Глеба не тронь. Отпусти прямо сейчас, хорошо? Я не буду сопротивляться, я…

— Ты убила Нонну, — непреклонно отвечает Марфа. — Она предлагала мирное решение, она предлагала вариант без жертв. Ты сама отказалась.

— Я не…

Она щелкает пальцами. Голова Глеба с хрустом отрывается от тела и откатывается, разбрасывая красные брызги. Глаза теряют осмысленность, из разинутого рта вываливается язык. Обездвиженное тело обмякает, шея хлещет кровавым фонтаном, пропитывая землю.

Я кричу так, что горло разрывается от боли, а потом вдыхаю и кричу снова. Глаза застилает пелена слез, все размазывается пятнами. Сердце разгоняется до немыслимого ритма, пуская по жилам ледяную неизбывную черноту. Скуля и захлебываясь слюнями, я падаю на колени и бессильно сжимаю кулаки.

— Ни одна ведьма не имеет права идти против других ведьм, — говорит Марфа. — Существовать отдельно — пожалуйста. Но не предавать свой род. Таков древний закон, и нарушение жестоко карается.

Поднимаю голову и смахиваю слезы рукавом. Марфа так и стоит над телом Глеба, буравя меня выцветшими старческими глазками. На мгновение воспоминания путаются, подменяя друг друга. Заснеженная деревня, ночь и горящие окошки. Лера точно так же лежала в луже крови, Марфа точно так же всем своим видом демонстрировала ледяное спокойствие, как будто совсем не причастна ко всему этому.

Гнев взрывается внутри как граната, в один миг вышибая все мысли и доводы, оставляя только алое кипящее месиво. Смотрю на себя будто со стороны: пальцы движутся ровно и отточено, выводя руны. Плотная волна раскаленного воздуха вырывается вперед, но Марфа разбивает ее одним взмахом. Взметается с земли пыль, хлопают складки платья.

— Единственное, что ты сейчас можешь сделать — перейти на нашу сторону, — говорит она. — Любое другое решение — смерть.

Выкрикиваю заговор, и снизу, разбрасывая комья грязи, вырываются извивающиеся корни. Цепкими щупальцами они спутывают ноги Марфы и устремляются вверх, но мгновенно чернеют и иссыхают, когда она хлопает в ладоши.

— Глупая девочка, как мало ты знаешь. Я научу тебя. Такая сила нуждается в огранке. Ты сможешь творить великие дела.

Прикусив губу, вскидываю ладони вверх. В черных тучах слышится мощный раскат грома. Секунда — и на нас обрушивается холодный ливень. Одежда тяжелеет от воды, тугие струи размывают густеющую кровь рядом с Глебом. Щелкаю пальцами, и яркая молния бьет в землю у ног Марфы, оставляя глубокий кратер. Щелкаю снова, но новая молния тоже промахивается. Еще, еще и еще. В ушах звенит от грохота. Мелькают белые вспышки, не способные охватить границы раскинувшейся кругом пустоты. Почва разворошена и взбита. Очередная молния почти попадает в цель, и Марфу отбрасывает как тряпичную куклу. Подол платья задирается, обнажая костлявые ноги, мокрые волосы налипают на лоб, в глазах мелькает тревога.

Приподнявшись на локтях, она выкрикивает кому-то:

— Довольно игр! Я устала.

Меня хватают за плечо, поворачивая. Константин, тоже промокший насквозь, с бесстрастным лицом поднимает ладонь, и между пальцев собирается алое свечение. Нельзя мешкать. Я бью его кулаком в грудь, выплевывая заклинание. Вспыхивает зеленоватый свет, хрустят ребра, рубашка марается кровью. Хватка на плече ослабевает, Костя отшатывается и взмахивает руками, едва сохраняя равновесие.

Новая волна испепеляющего гнева сметает все опоры в голове, окончательно погребая сознание под завалами безумия. Сколько я мечтала, как окажусь с ним лицом к лицу, сколько грезила о возможности отомстить за Леру.

Пока Костя ощупывает грудь, я мизинцем черчу перед собой символ — тот самый, которому он когда-то научил меня по дороге в деревню. Помню это лучше всего остального, хотя использовала лишь однажды: прямая, прямая, полукруг, петля, еще прямая, круг. И завершение — линия сверху вниз. Вот и все.

Но едва успев вспыхнуть желтым, символ гаснет словно обесточенная неоновая вывеска.

— Это же магия чернокнижников. — Константин улыбается криво и неловко, будто давно разучился. — На меня она не подействует.

Что-то незримое подхватывает меня, поднимая в воздух. Дыхание сбивается, руки инстинктивно хватаются за пустоту. Вся ярость выходит одним выдохом, оставляя только растерянность. Костя наклоняет голову, и я взлетаю выше, тратя все самообладание на то, чтобы не завопить от ужаса.

— Твоей силы хватит, чтобы раздавить нас обоих одним кивком, — говорит Костя. — Но в силе нет смысла, если не умеешь ее использовать. Не сопротивляйся. Так или иначе все произойдет как должно.

Кое-как совладав с дезориентацией, я прижимаю ладони друг к другу. Земля под ногами Кости расходится трещинами, он отскакивает в сторону, теряя надо мной контроль, и я падаю с трехметровой высоты. Плечо прошивает боль, в глазах темнеет. Слабость наваливается тяжелым камнем, в ушах поднимается гул. Ливень сходит на нет, словно кто-то резким движением перекрыл кран. Едва улавливая приближающиеся шаги Константина, пытаюсь вслепую нарисовать руну по грязи, но он хватает меня за руку и тянет, заставляя подняться.

— Не сопротивляйся, Ксения.

Его лицо совсем близко — можно различить каждую пору, каждый волосок в бровях, каждую морщинку в уголках рта. Глаза совсем не блестят, лицо ничего не выражает. Он будто робот, надевший человеческую маску. Упорно и бессердечно движущийся к заданной цели.

— Как бы ты ни старалась, все давно завершено.

Неожиданная мысль мелькает в замутненном сознании спасительным огоньком. Запускаю руку в карман джинсов, нащупывая бархатный мешочек. Такой холодный. Непослушные пальцы с трудом распускают тесемку.

— Ты можешь только усложнить, но не помешать, понимаешь? — продолжает он.

Медленно вынимаю Глаз Авеля. Главное, чтобы Константин не заметил движение раньше времени.

— Поэтому просто иди за нами, и мы…

Когда вскидываю руку, Марфа выкрикивает заклинание. Запястье хрустит, боль смыкается ледяными клыками, из ладони выстреливает струя крови. Пальцы разжимаются, выпуская Глаз, Костя ловко подхватывает его.

Хмыкает:

— Что ж, это многое упрощает.

И прижимает камень к моему лбу.

Чувство, будто кто-то приник ко мне жадным ртом и выпил одним глотком досуха. Отстраняюсь от Кости. Глаз Авеля налился ярким желтым светом, таким горячим, что даже на расстоянии двух шагов я ощущаю жар. Короткие блики отрываются от камня как светлячки и тают в воздухе, оставляя запах степных трав и морской соли.

Марфа хохочет. Смотрю на ладонь — сквозная дыра кровоточит, оголенные сухожилия пульсируют, рваная кожа кажется пластилиновой. Это должно зажить за секунды, но секунды уходят, а рана даже не уменьшается.

— Ты больше не ведьма! — говорит Марфа. — Довольна? Это только твоя вина!

Неверяще качая головой, я вывожу здоровой рукой простейшую руну ветра, но она не призывает и легкого дуновения. Отчаяние отравляет меня до самого костного мозга, слезы сжимают горло. Зажмуриваюсь, прижимая к груди раненую руку. Боль и тоска жалят раз за разом как разозлившиеся скорпионы, не давая собраться с силами даже для глубокого вздоха.

Голос Марфы доносится словно сквозь километры тумана:

— Заберем c собой. Вытащишь из нее все, что знает про Азу.

Константин что-то произносит, и я проваливаюсь во мрак.

***

Легкий сквозняк обдувает лицо, на закрытые веки ложится теплый луч. Слышно, как где-то неподалеку кудахчут куры и тявкает пес. Пахнет сеном и сырой древесиной. Воспоминания возвращаются по цепочке, и поначалу кажется, что все было лишь сном. Не могла же я взаправду так легко проиграть, испортить все в один момент.

Глеб.

С трудом открываю глаза. Я в старом сарае. Стены сложены из полусгнивших досок, в щели заглядывает утреннее солнце. Единственное окошко заколочено, под слоем соломы на полу угадывается куриный помет. Покосившаяся дверь приоткрыта, в проем видно, как снаружи кто-то суетливо носится туда-сюда.

Сажусь. Рука перевязана куском ткани с узором из рыжих колосков — наверное, оторвали от ненужного платья или простыни. Джинсы грязные, спутанные волосы спадают на лицо. Неловко откинув с глаз навязчивые пряди, я осматриваю себя, выискивая новые раны или переломы. Вроде все цело. Не могли же они просто оставить меня в открытом сарае.

Кряхтя, поднимаюсь на негнущиеся ноги и шаркаю к выходу. Дыхание свистит в горле, слабость набилась в кости мокрой ватой. Чем ближе к двери, тем сильнее кружится голова. Шаг, еще шаг. Сердце аритмично бьется как сумасшедшее, виски пульсируют, желудок скручивается в болезненном спазме. Шаг. Перед глазами роятся черные мураши. Нет. Не получится.

Догадка заставляет поднять голову. И правда — на потолке мелом нарисован знак, напоминающий цветок с треугольными лепестками. Руна пленника — она приковывает человека к одному месту, если он оказался там против воли. Значит, я привязана к сараю. Если переступлю порог, свалюсь замертво. Даже если его унесет ураган или сожжет пламя, я умру. Вывести меня отсюда может только тот, кто привел.

— Твари, — шепчу.

С трудом вспомнив нужное заклинание, произношу его вслух, но руна не стирается. Черт. Это ведь простейшая магия, доступная даже самой чахлой ведьме.

— Сучий Глаз Авеля.

Доковыляв обратно до угла, опускаюсь на пол. Сердце выравнивает ход, слабость понемногу отпускает, но легче не становится — все нутро горит и гудит как большой пожар. Невольно запускаю руку под кофту и царапаю грудь, будто так можно добраться до самого больного и вырвать с корнем. Сначала Лера, теперь Глеб — и все из-за меня, из-за этого дурацкого дара, который ко всему прочему умудрилась так нелепо профукать. Бесполезная, бессмысленная, никчемная.

Я прижимаюсь лбом к полу, задохнувшись от накативших рыданий, когда дверь неожиданно отворяется.

— Проснулась? — равнодушно спрашивает Константин.

Вскидываю голову, торопливо утирая глаза тыльной стороной ладони.

— Плакать — это нормально, — говорит он. — То, что с тобой случилось, сломает кого угодно.

Опускается на корточки и протягивает мне глубокую тарелку с горячим варевом. Густой пар вьется вверх, ноздрей касается аппетитный запах бульона.

— Ты правда думаешь, что я вот так просто съем вашу отраву? — говорю сдавленно.

Усмехается:

— Если бы мы хотели тебя убить, нашли бы гораздо более простые способы.

Молчу. Пожав плечами, Костя ставит тарелку рядом со мной и садится прямо на пол, расслабленно вытягивая ноги. Одетый в растянутую красную футболку и потасканные спортивные штаны, он напоминает деревенского простачка из тех, кто любит шататься по соседям и докучать байками. Образ портят разве что неживые глаза и угрюмое лицо, будто вырезанное из сухого куска дерева.

— Зачем вам меня кормить? — спрашиваю. — Чтобы была жива и могла рассказать про Азу?

— Ничего не нужно рассказывать, мы уже знаем все, что тебе известно.

— Как?

— Ритуал весьма легкий, но доступен только чернокнижникам. Если простым языком, я залез к тебе в голову и взял то, что мне нужно. Не переживай, это безвредно.

Значит, еще и Азу сдала. Как будто мало всего остального.

— Что она вам сделала? Почему так хотите поймать?

— Это вопрос к Марфе. Я всего лишь делаю то, что она просит.

— Я бы так не сказала. Заставлять меня убить Леру она точно не просила.

Он долго рассматривает меня, неподвижный и безэмоциональный. Огромный человекоподобный булыжник, не способный даже на тысячную долю понять, что я чувствую. Так трудно его ненавидеть — все равно что со стеной бодаться.

— Я не заставлял убивать Валерию, — говорит наконец. — Я просто спасал тебя, ты сама прекрасно понимаешь. Если бы не я, в ту ночь погибла бы ты, а не она.

— И для чего? Ты пошел против воли Марфы, так ведь? Какой в этом смысл?

— Смысла здесь нет. Просто считаю, что ты больше достойна жизни.

Невольно повышаю голос:

— Все достойны жизни одинаково! Никто не должен умирать по чужой воле.

— К сожалению, мир устроен совсем не так.

Перевожу взгляд на похлебку. Тускло отблескивает черенок ложки, угадывается под маслянистой пленкой куриная голень. Голод засел внутри сосущей пустотой, но я скорее язык откушу, чем прикоснусь к тарелке.

— А Плакальщица? — спрашиваю. — Тоже из-за тебя? Ведьмы не могли найти ее целую вечность, а тут появился ты, и все сразу стало так замечательно.

— Из-за меня, — спокойно кивает Константин. — Это очень сложная история, если подумать. Первые ведьмы стерли из своей памяти почти все, что знали о Плакальщице, чтобы не было соблазна разбудить раньше времени. Ей предстояло зреть очень долго. Спеть и наливаться силой. Таким образом, подробности о Плакальщице были известны только чернокнижникам и потомкам людей, которые в свое время бились на стороне ведьм — их сделали своего рода хранителями. Они передавали тайну из поколения в поколение.

— И почему чернокнижники не помогли ведьмам раньше?

— Ведьмы не просили. Они ведь не знали, что нам все известно. Только Марфа догадалась, потому и сотворила меня.

— Чернокнижников создают ведьмы — значит, вы им должны служить и все рассказывать, поэтому…

— Нет. Ведьмам известен ритуал по созданию чернокнижников, но это ни к чему нас не обязывает, хотя, опять же, именно они и привели нас в человеческий мир. Вообще, этот ритуал за всю историю использовался лишь дважды — когда первые ведьмы призвали первого чернокнижника и когда Марфа повторила это, наделив способностями меня. Но на протяжении веков чернокнижники существовали отдельно и подобных себе создавали сами, используя иные обряды, недоступные ведьмам. К слову, эти обряды тоже невероятно сложны — потому со временем чернокнижники и вымерли.

Из-за стен слышится плеск воды, стучит топор, отчитывает кого-то сварливая старуха. Деревня живет своей деревенской жизнью, пока я здесь, в вонючем сарае, веду диалог с тем, кто сделал из меня убийцу сестры.

— Откуда ты вообще узнал про Плакальщицу? Ты ведь раньше был обычным человеком, да?

— У чернокнижников общая память. Что знает один — знают остальные. Вне зависимости от времени и места. Неважно, живы другие или нет. Я обрел знания в ту же минуту, когда обрел дар. Они просто появились вместе с силой.

— И как ты ее нашел?

— Для этого понадобилось обратиться к нынешнему хранителю. Это не самый простой момент, между прочим — хранителям известно, что Плакальщица погубит мир, поэтому они никогда не рвались раскрывать ее место. Но ведьмы и тут все предусмотрели — тот хранитель, что в свое время выполнит долг, может загадать любое желание, и оно будет исполнено.

Поднимаю вопросительный взгляд на Костю. Он меланхолично разглядывает потолок, продолжая:

— Мне повезло. Нынешняя хранительница тайны — молодая женщина. Недавно родила. С помощью ритуала определения вероятностей я подгадал момент, когда нужно постучать в дверь, чтобы она отвлеклась. Младенец упал со стола, а безутешная мать бросилась вскрывать убежище Плакальщицы, чтобы просить о воскрешении.

Выплевываю с отвращением:

— Значит, из-за тебя еще и ребенок умер!

— В конечном итоге он жив — желание-то исполнилось.

— Зато сколько других теперь может погибнуть.

— Это уже отдельная тема.

Мы долго молчим, глядя друг на друга: он с равнодушием, я — изо всех сил выражая отвращение. В конце концов, не дождавшись новых вопросов, Константин поднимается и кивает на суп:

— Поешь. Голод ничего не сделает лучше.

Когда он уходит, я уговариваю себя держаться, но уже через двадцать минут пододвигаю тарелку и жадно зачерпываю ложкой, глотая остывшую похлебку и ненавидя себя. Картошка с мясом встают поперек горла, но я зачерпываю снова и снова. Силы еще пригодятся: незачем изводить себя, когда в любой момент может понадобиться бежать без оглядки.

Доев, отползаю в угол и обнимаю себя за колени. Я паук в банке. Сколько ни карабкайся, сколько ни старайся, а выползти не получится. Пока жестокие дети не наиграются и не выпустят. Или не убьют со скуки. Пусть. Уже не уверена, что мне вообще нужна свобода. Теперь некуда идти. Не к кому.

Дрема успевает затуманить разум, и я не знаю, сколько проходит, когда дверь сарая снова распахивается, визжа несмазанными петлями. Незнакомая женщина в косынке и куртке грубо заталкивает девочку с мешком на голове.

— Вот, посиди пока с подружкой!

Девочка падает. Руки у нее связаны за спиной кожаной лентой с вышитой медными нитками вязью. Из одежды — испачканные брюки и черная футболка. Женщина упирает руки в бока и смеется, обнажая кривые зубы:

— Вот и попалась! Такой конец не достоин первых ведьм, да? Ничего, мучиться недолго будешь — Марфа сказала, казнь на закате.

Она уходит, от души хлопнув дверью. Убедившись, что не вернется, я подползаю к девочке и сдергиваю мешок. Рассыпаются по плечам светлые волосы, щурятся от света глаза.

— Аза!

— А ты ждала кого-то другого? — кряхтит она, усаживаясь удобнее.

— Я развяжу!

Но едва касаюсь ленты, пальцы обжигает резкая боль, словно в кожу впились раскаленные спицы. Вскрикнув, отдергиваю руку.

Аза глядит хмуро:

— Это же лунный шнурок, разве не узнала?

— Настоящий? — бормочу, торопливо копошась в памяти. — Его чтоб сделать, надо пять… или семь ночей сидеть над ведром с молоком и читать заговор? Ой, не над молоком, над простоквашей! Это же этот лунный шнурок, да? Он… Он не дает связанной ведьме использовать магию, а развязать его можно только в полнолуние на… кладбище вроде? Или на могиле самоубийцы?

Аза подозрительно хмурится.

— Я узнала, узнала! — говорю, отворачиваясь. — Просто думала, что это из тех сложных ритуалов, которые никто не проводит на самом деле.

— Эта сука смогла провести обряд по созданию чернокнижника, — отвечает Аза. — Уж лунных шнурков у нее целый сундук, наверное. Почему тебя не связали?

— Я… Просто я…

Она вертит головой, пока не находит руну. Лицо удивленно вытягивается:

— Ты что, не можешь с ней справиться? Прочитай разбивающий заговор, тут делов на пять секунд.

— Да тут не так… Просто… ну…

— Глаз Авеля! Конечно, как еще они могли с тобой справиться.

Голос Азы звучит настолько разочарованно и безнадежно, что я не решаюсь поднять глаза. Руки невольно сжимаются в кулаки, плач сдавливает горло. Чувствую себя отличником, притащившим домой дневник с двойкой.

— Глеб, — говорю невнятно. — Он вышел, и они нас нашли. Я пришла, а Марфа там, и я… Костя…

— Надо было переместиться сразу. Куда угодно. Запутать след, придумать что-то, а потом…

— Там был Глеб! Я не могла его бросить!

— Марфа в любом случае его не отпустила бы! Надо думать о себе!

— Я не могу думать только о себе! Я же не ты!

Она подается вперед, неуклюже переминаясь на коленях. Вечное напускное безразличие и снисходительность испарились без остатка. Растрепанная, перекошенная от злобы, Аза выглядит живой как никогда раньше.

— Из-за того, что ты не можешь думать о себе, теперь весь мир коту под хвост. Святоша недоделанная. А муженька своего, дай угадаю, так и не спасла, да ведь? И сама подохнешь с остальными, если Плакальщица проснется, ты же теперь обычный человек. Что, не так уж полезно думать не только о себе, а? А?

— Ой, пошла ты нахер.

Выдохнув, Аза опирается плечом о стену. Солнечные лучи падают сквозь щели в досках на ее волосы, подсвечивая золотом. Ноздри раздуваются, грудь ходит ходуном, к щекам прилил румянец.

— Правый карман, — говорит. — У меня там сигареты и зажигалка.

Не трогаюсь с места. Выдержав долгую паузу, она добавляет сквозь зубы:

— Пожалуйста.

Шмыгая носом, я шарю у нее в кармане пока не нащупываю мятую пачку и холодный металл зажигалки. Аза жадно хватает сигарету губами, и я трясущимися пальцами поджигаю с третьей попытки. Зловонный дым поднимается вверх. Мы долго сидим в тоскливой тишине, а потом, немного остыв, я спрашиваю:

— Почему они не использовали Глаз Авеля против тебя? Зачем этот дурацкий шнурок?

— Глаз может вместить силу только одной ведьмы. Марфа, наверное, и рада была бы высосать из меня все, но твою силу слишком жалко выбрасывать в пустоту. Скорее всего, ее собираются использовать для пробуждения Плакальщицы.

Помедлив, я невольно понижаю голос до шепота:

— А ты правда из первых ведьм?

— Правда.

— Так вот почему страж позволил нам уйти из хранилища!

— Я думала, ты прям там и догадаешься, — хмыкает Аза, пуская дым носом. — Обижаешься еще, когда называю тебя глупой.

— Я бы догадалась, просто голова другим забита. Нельзя думать обо всем сразу.

— Ну да, ну да.

Массирую переносицу пальцами, убеждая себя не ввязываться в новую ссору. В голове настоящая свалка, никак не получается разгрести.

— Ты говорила, что считаешь Плакальщицу глупой легендой, — вспоминаю. — Как так? Вы же, первые ведьмы, ее и создали?

Аза перекатывает сигарету из одного уголка губ в другой. Лица почти не видно из-за дымных завитков.

— Первые ведьмы — это тебе не дружный школьный класс и не единый часовой механизм. Так же, как и нынешние, мы существовали отдельно друг от друга. Были одиночки, были разные группы с разными убеждениями. Большинство объединяла ненависть к человечеству — именно они и придумали Плакальщицу. Но я не одна из них, поэтому знала об этом только понаслышке. И никогда не верила. Думала, это просто попытка утешиться фантазиями о будущем возмездии. Проигравший любит воображать, как однажды красиво отомстит за поражение. Только вот такие мечты обычно мечтами и остаются.

— Значит, ты с самого начала была против ведьм?

— Я не против ведьм. Но и не против людей. Никогда ни с кем не боролась, но порой приходилось ставить палки в колеса и тем, и другим. Таких как я было немало, но всех со временем перебили свои же.

— Не понимаю. Если не против ведьм, почему перебили свои? И зачем ставить палки? Что это за позиция вообще?

Аза выплевывает дотлевший до фильтра окурок и откидывает голову назад. Глаза прикрыты, ресницы подрагивают.

— Ведьмы — дочери Природы, забывшие наставления матери. Ослепшие и оглохшие из-за гонений.

— Что это значит?

— Если нас меньше, если люди нас теснят, не давая править всей землей — значит, таков мировой устой. Значит, так задано самой природой. У каждого свое место. Мы должны были смириться и уйти в тень, где жили бы и потихоньку процветали. Но ведьмы считали, что тот, кто сильнее, достоин быть венцом мира. Им не нужен был свой уголок, им захотелось всего и сразу. Потому и начались войны, породившие еще большую ненависть с обеих сторон. Мы, немногие, пытались вразумить своих и сохранить порядок, но, как видишь, не вышло.

— Неужели сдаться и страдать — это правильно?

Аза невесело усмехается, не поднимая век:

— Вот именно так ведьмы и рассуждают. Словно их лишают чего-то, отрывают мясо кусками, мучают вовсю. Но дело в том, что нам ничего не принадлежит, поэтому не надо разевать пасть на чужое. Природа дает каждому свое: рыбы плавают, птицы летают. И все довольны. Ведьмы тоже вели бы счастливую жизнь, если бы приспособились. Но они выбрали бороться, и результат налицо — за тысячелетия почти извели собственный род.

Повисает тишина, разбавляемая только лаем соседского пса да мужским хохотом неподалеку. Травят анекдоты, наверное. Хоть кому-то весело.

— Как нам выбраться? — спрашиваю.

— О, это легко. Первый вариант — ты становишься обратно ведьмой и убираешь эту детсадовскую руну. Второй — ждем полнолуния и надеемся, что под сараем закопан самоубийца, чтобы получилось развязать лунный шнурок.

— По-твоему, это смешно?

Открыв наконец глаза, она поворачивается ко мне.

Автор: Игорь Шанин

(Окончание. Начало здесь Подъезд)

в предыдущем посте история заканчивается на пропаже в подъезде Леночки и обращении ее мужа за помощью в розыске к полиции...

...он вернулся домой и начал звонить в полицию. Там рекомендовали подождать и, уж, если действительно не вернётся, подать в розыск.

Игорь настаивал сделать это немедленно.

– Слушайте, – нервничал дежурный, – столько раз жёны с мужьями ссорятся и уходят из дома, а потом возвращаются, это – обычный случай, погуляет и вернётся.

– Вы должны отреагировать на моё обращение! – не унимался Игорь.

– Хорошо, сейчас к вам приедут, зафиксируют данные, говорите адрес…

– Улица Зелёная, дом 9, квартира 42*...

...На самом деле, своим соседям Игорь рассказал не всю историю целиком, оставив для общего ознакомления только официальную версию.

Правда же была в том, что, как только он сделал шаг за порог, устремившись вслед за Леночкой, он буквально упёрся во что-то непонятное, словами это трудно было описать, больше напоминало сгущённый теплый воздух, так бывает, когда входишь с морозного дня в жарко натопленное непроветриваемое помещение.

Но эта волна горячего воздуха была одновременно и липкой и упругой, и запах, этот запах сводил с ума, сладкий, приторно-сладкий с металлическим оттенком. У Игоря моментально закружилась голова. С ног до головы его прошиб пот. Одновременно с этим он ощутил такой ужас, что все мышцы в его теле мгновенно напряглись, заставив его вытянуться и одеревенело застыть на долю секунды в неудобной позе.

Возможно, именно это и спасло ему тогда жизнь, потому что, не владея собой, он не удержал равновесия, и со всего маху, плашмя, ввалился в дверной проем квартиры. В ту же секунду оцепенение прошло, и он резко захлопнул за собой дверь.

Сердце бешено стучало в ушах, но тело расслабилось, и он почувствовал мокрое тепло в районе паха. Понятно, такое негероическое происшествие свое он не стал рассказывать соседям.

Заявление о пропаже Леночки он тоже не подал, два дня он провел взаперти на остатках хлеба, яичнице и сладком черном чае. Мысль о том, что нужно выйти в подъезд бросала в мелкую дрожь, поднималась температура.

Через два дня из заточения его вызволил сосед квартиры напротив, которому срочно понадобилась отвёртка. Бледный, с ввалившимися глазами Игорь затянул его к себе и рассказал все злоключение последних дней.

Сосед из квартиры напротив не отличался склонностью к мистицизму и более был расположен к активным действиям. Он предложил немедленно установить суточное дежурство на лестничных пролётах, для чего в квартире Игоря и был через несколько минут организован штаб по планированию борьбы с возможным маньяком. Он же, сосед из квартиры напротив, вызвался дежурить первым

Второе дежурство выпадало Игорю, а далее миссию перехватывал третий этаж, 43, 44 и 45-я квартиры.

С шести часов вечера сосед из квартиры напротив занял пост, обложившись термосом и бутербродами, удобно устроившись на военной телогрейке. Все это Игорь мог наблюдать через дверной глазок. Он смотрел, не отрываясь, на соседа. Прошло несколько часов, а тот сидел как ни в чём не бывало, уткнувшись в планшет.

Ещё через четыре часа после начала дежурства к Игорю стало возвращаться самообладание. Убедившись, что с соседом ничего не происходит, он начал забывать свой недавний ужас и даже стал удивляться, отчего же сам он так напугался.

Совершенно придя в себя ещё через некоторое время, он решился выйти перекурить на лестнице:

– Ну что, Санёк? На западном фронте без перемен? – начал он шутливый диалог, устраиваясь рядом с соседом на телогрейке.

Однако сосед из квартиры напротив настолько был увлечен действием внутри планшета, что не ответил.

Игорь заглянул в экран, тот был тёмен, судя по всему, устройство разрядилось.

– Спишь, солдат! – рявкнул Игорь, пародируя своего бывшего прапора и хватив соседа по затылку.

В ответ голова соседа совсем поникла, будто провалилась в грудную клетку. Аккуратно, уже догадываясь, что случилось что-то нехорошее, Игорь оттянул голову соседа назад за волосы и моментально отшатнулся. Перед ним сидела мумия человека, высохшего, словно кем-то выпитого до дна, желтая, скукоженная, с чёрным зияющим провалом рта, навсегда застывшего в беззвучном крике.

Игорь метнулся прочь и запер за собой дверь.

Утром на лестничной клетке не было ни планшета, ни мумии, ни даже телогрейки.

В дверь Игоря постучали. Это стучал сосед сверху, узнать, когда Игорь планирует заступать, и как прошло дежурство Санька. Игорь так и не открыл. Услышав стук в свою дверь, он сиганул с балкона, и, хотя этаж был вторым, Игорь не смог выжить после падения.

На этом дежурства закончились. Однажды, потеряв главнокомандующего, ворох смельчаков рассыпался и продолжил свои скучные повседневные дела, забывая за суетой недавние страхи.

Некоторое время, проходя по лестницам подъезда еще встречались друг другу соседи, но все реже и реже, пока Андрей, наконец, не остался совсем один. Чтобы не сойти с ума, он взял за правило каждый день записывать любые мелочи, казавшиеся необычными. Но этих мелочей становилось все больше и больше, и вскоре его дневник стал похож на бред сумасшедшего, а не здорового человека, пытавшегося бороться с неизвестным злом…**

«Сегодня ночью в подъезде что-то нестерпимо выло, кидаясь и грохоча лестничными перилами, – сделал очередную запись в своем дневнике Андрей. – В шуме можно было различить разные голоса, как будто все они жужжали в общем неразличимом хоре, однако, я явно слышал голос Леночки. Она умоляла Игоря о чем-то, о чём, я не разобрал. Голос был слишком жалобный, я едва сдерживал порыв выйти ей навстречу.

Чтобы не поддаться овладевающему безумию привязал себя, пока был в памяти, к трубам в ванной толстой бечевкой, только тогда перестал бояться отключиться.

В прошлый раз я очнулся только в тот момент, как уже занес ногу над дверным плинтусом. Отчетливо помню, привиделось, будто Леночка стоит у моей двери и просит впустить ее. Как только я открыл дверь, она захохотала и увернулась от меня, делая несколько шагов назад и маня меня рукой. Я было подался за ней, и в этот момент очнулся. Что-то, непонятно что, подступало к моему горлу из темноты подъездного нутра.

Ужасно боюсь, что в следующий раз не сдержит меня либо бечёвка, либо труба.

Надо придумать способ зафиксировать себя как можно крепче.»

Вечером того же дня:

«Что-то съел, ужасно крутит живот. Вызвал скорую. Диспетчера со времён моей молодости стали на порядок вежливее. Болтали со мной, успокаивали. Боюсь, что врачи не смогут добраться до меня, не смогут пройти подъезд. Надо постараться дойти до низу, подождать их приезда там. Сам не могу, тяжело. Пытаюсь сдвинуться и ничего не получается, как будто что-то держит меня. Весь как-то странно распух.

Леночка говорит, что в городе заражена вода, побочные эффекты – вплоть до галлюцинаций. Рассказывают, люди видят не пойми что, и это сопровождается головокружением и повышением температуры».

И еще позже:

«Это была очередная галлюцинация. Бечёвка не подвела. Тело болит от врезавшейся в него веревки. До утра - около часу.»

Андрей заварил кофе, надо было как-то проснуться. Горячий душ сильными струями разогнал кровь, сердце начало ровно биться, готовое к новому дню. Крепкий напиток придал уверенности и энергии для того, чтобы быстрее ветра проскочить три этажа вниз. Сегодня он дал себе слово, что попытается вновь пробраться в квартиру первого этажа, чтобы обосноваться теперь там, навсегда минуя необходимость передвижения по подъезду.

Первый этаж – самый близкий к выходу, открывающий возможность попадания в жилище через балкон, в обход подъезда, казался Андрею единственным возможным решением выжить в сложившейся ситуации. Он неоднократно предпринимал попытки залезть в открытое окно 37-й, однако, как только приближался к спасительному проему, здание непостижимым образом исчезало из поля зрения, как будто таяло в воздухе. Стоило сделать шаг назад, и оно вновь появлялось на том же самом месте, абсолютно реальное и вполне ощутимое. Это было ещё одной загадкой, которую Андрей силился разгадать каждый день. Он совершенно не помнил, кто именно занимал этаж, как исчезли эти люди из жизни дома, но ведь очевидно, что они были. Пытаясь вспомнить их, Андрей, как казалось ему, различал в сознании неясные образы и контуры, однако, как только пытался подобраться к ним ближе, чтобы тщательно разглядеть и запомнить, терял их в то же мгновение. Андрей полагал, что, если удастся вспомнить обитателей нижней части дома, ему удастся-таки проникнуть в жилые помещения первого этажа. Как только люди, жившие там, перестанут исчезать из его памяти, так же исчезать перестанет при приближении и часть здания.

Он спрашивал в ЖЭКе, но архив ЖЭКа сгорел в прошлом году при невыясненных обстоятельствах. Спрашивал у жильцов соседних домов, однако никто не мог припомнить ничего, кроме той информации, что там действительно кто-то жил.

Из-за странного, загадочного и всеобщего провала в памяти, Андрею приходилось преодолевать ежедневно дорогу смерти, вырывая у недр зла, обитавшего в подъезде, каждый новый день, как награду. Он смотрел на лица скучавших вокруг людей и презирал их. Как можно было так пренебрежительно относиться к великому дару – целому дню на земле, который приходится отвоёвывать в жесточайшей борьбе с неизвестным притаившимся врагом. Презирал их и завидовал им.

Нет, сначала он, конечно, пытался пожить у друзей. Когда пропал сосед из 43-й, он даже домой возвращаться не стал, купил в магазине зубную щётку, смену белья, букет цветов и через час звонил в дверь старой знакомой. Анна была не то, чтобы хороша или умела расположить к себе. Но у нее было одно выгодное свойство: ни с одним мужчиной она не могла ужиться, а потому ее трёхкомнатная квартира всегда оставалась открытой для бывших кавалеров. Они навещали её, когда некуда было податься или просто по причине тоскливой пьяной грусти. Анна же была довольна тем, что все, когда-то покинувшие её, к ней же возвращались, чем доказывали её превосходство над соперницами.

Ему даже не пришлось выдумывать причину своего внезапного появления, цветов было вполне достаточно.

Анна жеманно приняла букет:

– А ты похорошел, я давно тебя не видела…

Андрей, действительно, за эти два месяца с начала странных событий, сильно окреп. Бросил курить и много времени посвящал физической подготовке. До этого он не мог и двух этажей пройти, чтоб его не начала одолевать одышка. Сейчас же он птицей взлетал к своей двери, практически на одном вдохе.

Иначе было не выжить. Выбор небольшой: либо застрять в переходе и повиснуть на перилах, либо домчаться до квартиры, которая непонятно почему оставалась неподвластна этому, там, за дверью.

Хозяйка распахнула перед Андреем давно забытый мир уюта, спокойствия и женской неги. Ночью, перед сном он даже задумался: "А почему бы и нет?", – представляя себя в роли жениха. Во всяком случае, до тех пор, пока не прояснится ситуация с их подъездом.

Утомлённый и разнежившийся в безопасности он уснул.

Снился странный сон, будто его рвали на части тысячи одинаковых рук, ужас сковывал все члены, в ушах звенело. Однако, боль и ужас дробились на миллионы осколков, потому что весь он состоял из каких-то кусочков. Полностью себя обнаружить во сне было никак невозможно. Андрей только тем и занят был, что, продираясь сквозь уродливые видения, выискивал собственные части, находя их в разных местах родного подъезда: где-то была рука, где-то нога, волосы нашлись под ковриком соседа из 45-й.

Он понимал только одно, нужно как можно быстрее найти и собрать себя целиком, чтобы покинуть проклятое место, пока удушливый, надвигающийся сладкий запах, не настиг его. Не хватало только глаза и нижней челюсти, как вдруг он понял: то, что настигало его и от чего он бежал, стоит совсем рядом.

Он замер, понимая, это, возможно, его последние минуты, но верх взяло любопытство.

Андрей медленно стал поворачивать голову, борясь с собственным ужасом, чтобы обернуться и узнать, кто же преследует его.

Ещё немного и он увидел это…

Громкий крик пронзил воздух. Услышав его, он даже не понял, что кричит сам. Нечто смотрело прямо ему в глаза.

Андрей в ужасе вскочил на кровати: «Что? Что именно он увидел?!» Ведь это было что-то до боли знакомое, совсем родное, но почему, почему это так напугало его?

Он силился восстановить в памяти увиденный во сне образ, видение было где-то совсем рядом, на кончиках ресниц. Андрей почти уловил его, но каждый раз, приближаясь и чувствуя, что вот-вот узнает привидевшегося, он терял его.

Нервничая, стал расхаживать по квартире взад и вперёд, машинально поставил кофе, настроил душ.

Почему он так хорошо знает расположение всех комнат, откуда ему так хорошо известно, что и где лежит на кухне, кроме одного: где Анна?

Потому что он проснулся дома! Это было просто и элементарно. Но как он здесь очутился, ведь он прекрасно помнил вчерашний вечер: цветы, красный-красный борщ, другого Анна бы и не сделала, у неё все было на высшем уровне…

Неужели и это был сон? Неужели вчерашнего вечера не было?

"Что делать?" – заметался переполошенный разум, пытаясь вырваться из загадочного круга невыносимого фарса действительности.

Андрей потянулся к телефону. "Стоп! Куда ты собрался звонить? – задал он сам себе вопрос. – Анне? И что ты скажешь ей? Как дела? Был ли я вчера у тебя? А если не был?"

И тут Андрей в ужасе схватился руками за голову и почти взвыл:

– А вдруг был?!

Соседи справа глухо ударили в стену в знак того, что ранним утром не стоит напрягать голосовые связки так сильно. Они всегда делали ему замечание и всегда барабанили в стену, если к моменту их отдыха Андрей позволял себе хоть сколько-нибудь шума.

– Как вы достали! Моя квартира! Моя! Делаю что хочу! – Андрей схватил чугунную сковороду с плиты и со всей силы ударил по кафелю стены, разделяющей его с соседями из сорок пятой. Ещё и ещё раз. Плитка потрескалась в нескольких местах. Сковорода полетела в угол.

Андрей как-то оплыл и растёкся на полу, всхлипывая, словно маленький ребенок:

– Там никого нет, их тоже нет, с кем, с кем я спорю? Я схожу с ума?..

Соседи из 45-й были вполне милые люди: Оксана и Гоша. В принципе, не так уж и сильно они мешали. Просто были повёрнуты на здоровом образе жизни: не ели мяса, рано ложились спать.

Он однажды был у них дома. Всё уставлено маленькими статуями будды. Комната пропахла благовониями. Детей у них не было. Не до этого им, наверное, было: они постоянно мотались по всему свету, разыскивая учителей, которые приведут их к просветлению. Когда случалось встретиться с ними в подъезде, они смешно так складывали ручки у груди и немного кланялись. Кто только над ними не потешался за это. Потом, правда, так делать стали все.

Он прекрасно помнил то утро, когда Оксана, стоя внизу под балконом, уговаривала Гошу сбросить ключи от велосипедного замка. Тогда уже подъезд проглотил и Леночку, и соседей с первого этажа, поэтому Оксана боялась лишний раз подниматься за ключами, возвращаться – плохая примета. Гоша не сдавался, его очень многое смешило в этой жизни. Вот и в этот раз он потешался над женой, заставляя пройти несколько метров по ступеням наверх:

– В горы, значит, подниматься было не страшно, скорпионов жрать – пожалуйста… Что случилось–то?

– Ты сам знаешь, – выкрикнула снизу Оксана, понижая голос

– Что это я такое знаю?

– Ну? На весь двор сообщить?

– Хорошо, давай я, – сказал Гоша и крикнул, что было силы, – моя жена боится привидений!

Оксана отвернулась и быстро пошла прочь, оставив попытки воспользоваться велосипедом.

– Да погоди ты, сейчас я принесу тебе твои ключи! – крикнул Гоша и бросился догонять её.

Он, кажется, единственный, не боялся того, что живёт в подъезде.

Натянув наспех халат и взяв в руку ключи, побежал, перепрыгивая через ступеньку, вниз.

Один из прыжков Гоша не рассчитал и рухнул кубарем, пересчитав бетонные ступени всем, что имел, растянувшись у мусоропроводной трубы.

Там его и нашла через несколько минут Оксана, вернувшаяся, чтобы доказать мужу, что она вовсе не трусиха, и заставить его извиниться за обидные слова.

Андрей услышал крики в подъезде, в его дверь тут же заколотили. На пороге стояла Оксана.

– Гоша! Гоша! – кричала она, когда Андрей открыл ей. – Скорую, надо срочно! Ему плохо!

Андрей посмотрел в подъезд и увидел Гошу. Тот уже не смеялся и не шутил, на лице застыло изумление, рот слегка приоткрыт, брови приподняты, халат распахнулся, обнажив крепкий торс. Пояс халата чудным образом обвил шею.

Андрей метнулся к телефону в прихожей, начал набирать ноль три и вдруг понял, что разом, мгновенно и неестественно всё поглотила какая-то невесть откуда возникшая тишина. Только что в подъезде раздавались женские вопли и вдруг стихли, оборвавшись на выдохе. Он взглянул на то место, где только что была Оксана.

От нее оставалось не так уж и много: раскрытые от ужаса глаза и бледные контуры тела. Вся она как-то постоянно менялась, как будто утекала в трубу огромного пылесоса, расположенного сразу за ней.

Андрей с силой схватил то, что до этого было Оксаной, и рванул за волосы к себе, внутрь квартиры.

Только что удерживаемое в руке со вздохом упало на пол и с чавкающим звуком впиталось в ковёр.

Это было две недели назад, он помнил события того дня прекрасно. Но что же тогда сейчас стучало в его стену. Андрея осенила догадка: "Может быть! Может быть, это был только сон. Такой же мерзкий и противный, как сегодняшней ночью! А Оксана и Гоша просто уезжали в свою очередную Индию, и я не заметил, как они вернулись! Конечно! Конечно, так и есть, вся эта ахинея просто приснилась! Такого не может быть на самом деле!"

Андрей радостно выскочил в подъезд и стал трезвонить в 45-ю, готовый обнять и расцеловать того, кто ему откроет.

За дверью мешкали, и Андрей принялся стучать. Дверь от хлопков ладонью тут же открылась, и он прошёл внутрь.

"Нет, они не уехали. И этот чудовищный кошмар был не во сне, а наяву», – записал он в своем дневнике следующим вечером.

"В комнате было пусто, по-прежнему пахло благовониями. Я задел маленькую фигурку Будды, и он весело стал раскачивать головой, как будто заливаясь от смеха.

Я позвал их, никто не ответил. В квартире было пусто, но я не решился проходить. Сон это или нет, а ведь явно слышался стук в стену. Я поспешил уйти. При выходе на полу нашел тетрадь. В ней – записи аккуратным почерком, должно быть, писала Оксана. Никогда не думал, что она работает врачом. Однако, вот, что там было записано:

.......«Пациент – сирота, родителей своих не помнит, имя получил в детдоме.

Жалобы на безысходное одиночество, связанное с потерей близких людей и знакомых.

На фоне одиночества, в результате неумения принять того факта, что люди могут не только появляться в жизни, но и исчезать из неё по разным причинам, будь то отъезд, ссора или какие-либо другие, пациент ищет объяснение происходящему в окружающей действительности, объясняя расставание действием невидимой силы.»....

"Удивительно близок показался мне этот несчастный, описаннный коротко Оксаной, так и не сумевший пережить одиночество. Разве может быть у человека причина навсегда потерять друга, кроме смерти или другого загадочного обстоятельства?

Я тоже не знал ни отца своего, ни матери, и так же как и он, не мог никогда понять, есть ли они на самом деле или нет. Вроде есть, если я есть. А как думаю о них, исчезают, не думаю – опять есть…»

Страшная догадка осенила Андрея.

– Боже мой, – он схватился обеими руками за большое зеркало в прихожей и уткнулся в холодную поверхность горячим лбом. – Боже мой! Я сошёл с ума. Леночка, ведь это моя первая любовь в школе! Игорь! С ним мы сидели за одной партой! А зло? Кто в роли зла? Врачи! Тупица! Те, кто тебя разлучили со всем миром, ограничив все связи и контакты, это вселенское зло – врачи!

Андрей захохотал, сползая на корточки. Все объяснилось до смешного просто. Он пациент психбольницы, вечно убегающий от врачей и никак не расстающийся с собственным прошлом.

На душе стало легко. Всё стало на свои места.

«Надо просто принять помощь тех людей, которые работают над моим излечением. Что там? Таблетки. Ну да, пусть будут таблетки. Капельницы? Пусть будут капельницы,» – он встал и подошёл к двери. – «Скорее, как можно скорее, только бы вылечиться!»

– Ста-ять! – скомандовал Андрей сам себе! – Нет-нет, морок, опять морок. Допустим, Игоря и Леночку я знал давно. Допустим, их смерть я не смог пережить и вообразил, что их сожрало что-то в подъезде. Но Оксана? Гоша? Это бред! Это только в моем воображении. Нееет, врёшь, не возьмёшь, тварина! Если это всего лишь сон, всего лишь бзик воспалённого сознания, то надо просто проснуться, очнуться, вскочить, упасть, что угодно! Резко сменить положение! Упасть! Да! Упасть! Во сне всегда так, снится, что падаешь и просыпаешься!

Андрей резко развернулся и со всего маху прыгнул с балкона.

Тело грузно, плашмя хлопнуло оземь. Вздрогнули и засуетились окрестные зеваки. Коты брызнули в сырость подвалов, подальше от места происшествия.

***

– Нет, нет и нет, – повторяла Ольга Петровна. – Самоубийство – грех, и никакого оправдания для него нет. Тот, кто это сделал, попросту слабак. Да поставь ты чемодан уже! Иди к машине, скажи грузчикам, чтобы занесли холодильник и мебель…

Александр Иванович резко, с шумом впечатал поклажу в цементные клетки лестничной площадки и бросился вниз к мужикам. Терпеть поучения жены было невыносимо, даже в такой счастливый день их новоселья она не могла удержаться.

Ольга Петровна, оставшись одна на лестнице торжественно вставила ключ в дверной замок их собственной однокомнатной квартиры номер сорок пять, пусть и вторички, но все же своей, со счастливым номером «45», цифры которого в сумме давали девятку, число удачи, с которой можно будет начать новую жизнь…

Спасибо, что прочитали!

рассказ бесплатно здесь https://www.litres.ru/ekaterina-konstantinovna-gliken/podezd... или вот тут https://mybook.ru/author/ekaterina-gliken/podezd-5/

На пикабу текст несколько изменен, благодаря конструктивной критике читателей:

- суть не изменилась, добавились несколько предложений, но надеюсь, читать стало комфортнее, за что большое спасибо **Gennadiy78.

- и большое спасибо *sulfuracid, благодаря которому из текста на пикабу исчезли некоторые фактические ошибки

Запах гниения

Я довольно неплохо помню своё детство, оно не было радостным и его никак нельзя назвать счастливым. Рос я хилым и болезненным, у меня было отставание в развитии – до четырёх с половиной лет я не разговаривал, лишь произносил непонятные звуки. Самое яркое воспоминание моего детства до сих пор вызывает у меня мурашки по телу и липкое ощущение страха, как обычно бывает, когда человек встречается с тем, чего не может объяснить.

Моя мать растила меня одна и целыми днями работала, оставляя меня с бабушкой. По её словам, в то время она уехала в другой город и приглядывала за мной, конечно же, бабуля.
Она была уже довольно пожилая и с трудом ходила. Я помню её доброе морщинистое лицо и уже блеклые голубые глаза. Она носила смешные платки в горох и халаты в цветочек, пахло от неё всегда чем-то вроде парного молока или свежего хлеба. Я любил залезать к ней на колени и слушать её уже приглушённый, но всё равно приятный голос. Она рассказывала мне много интересных историй, но к сожалению, я их не запомнил конечно.

В тот день бабуля ушла в магазин и оставила меня ненадолго смотреть телевизор, хотя она не была его сторонницей, но видимо посчитала, что он должен меня отвлечь. Помню, что её долго не было и мне было очень страшно, ведь я, как и все маленькие дети очень боялся, когда взрослые задерживались.
Когда я уже начал хныкать, бабуля вернулась, но без каких-либо покупок. Хоть ей и было тяжело ходить, но она никогда не показывала виду, когда же она вернулась, было заметно, что ей очень больно. На её глазах были слёзы, и я сам заплакал, но она стала меня успокаивать и в конце концов я уснул.

Следующие дни я стал замечать странности, но в том возрасте, конечно же, не связывал их между собой, я просто отмечал, что что-то изменилось в её поведении.
Она практически не разговаривала со мной, лицо её было злое и искажённое, а ещё… от неё стало странно пахнуть, сладко так, но между тем жутко неприятно.
Она исправно варила мне каши и укладывала спать, но когда я хотел залезть к ней на колени, то был отруган. Я помню, что тогда долго плакал от обиды.

Запах от неё усиливался, и я даже сейчас содрогаюсь, настолько отвратительный это был аромат.
Помню, что бабушка с трудом, вытягивая слова и при этом жутко кашляя, разговаривала с матерью по телефону, говорила, что всё хорошо.

А как-то утром, я проснулся и понял, что бабушки нет, я ходил по дому и искал её, а потом долго плакал, у меня случилась настоящая истерика. Тогда впервые я заговорил и первым моим словом было - бабушка. Соседка, услышав мои визг, настойчиво трезвонила в дверь, узнать в порядке ли всё, видимо она и позвонила моей матери.

Через несколько часов приехала мама и на её лице я видел растерянность и непонимание.
В тот день она оставила меня у соседки и её долго не было, лишь к вечеру она вернулась и весь вечер прорыдала. А потом ходила печальная и одевалась только в чёрное.

Больше я не видел свою бабулю, но когда вырос узнал, что на самом деле произошло:
Оказывается, когда бабушка пошла в магазин, в одной из тёмных подворотней на неё напала стая собак. Одичавшие шавки загрызли её и затащили за мусорные баки, именно в тот день, когда мать вернулась, мусорные баки вывозили и обнаружили полусгнившее тело моей бабули, ведь тогда стояла жара…

Моя мама утверждала, что сама оказалась в полном шоке, когда осознала – она ведь разговаривала с бабулей, когда та уже была мертва. И после этого мать долго ходила в церковь и часто брала меня с собой, мы ставили много свечей за её упокой и даже приглашали батюшку осветить нашу квартиру.

Я не знаю, как объяснить всё произошедшее. Но уверен, что бабушка не хотела мне зла. Лишь этот ужасный приторный запах гниения человеческого тела до сих пор не оставляет меня в покое…
👇👇👇
https://youtube.com/channel/UCwr_wZGASsST_Cr3YV18b9A

Итак... Чуваку 20 лет. Ни тактики, ни стратегии не изучал. Судя по всему - учился на повара-промоутера. Но работать пошол в охрану. Ибо денег охранник получает дойуха больше...

Зажевав на работе сухарь с чьей-то вялой подошвой и ногтями, под рассказы уборщицы, решил сыграть в деффектива (а хуле! Макар-то есть!) Заглянул за "запретную" дверь и охуел от созерцания дрочева и корчева. (Про Макар забыл нахуй! Какой там ебануть обойму в двух-с-половиной ублюдков с ручными пилами. Ога!!!)

Дальше больше. Надо добивать статус деффектива! Затарился снотворным и пургеном (хотя денег нет нихуя. наверное местная аптека в долг раздаёт) и решил смешно вырубить местную архивную моль Валентину, заочно назначив ей галлоперидоловый сон и анальную кару.

Въебав лужоной глоткой поллитру спецыфическаго чаю, Валентине вдруг Взбледнулось и она побежала спать на унитаз.

Ах, ДА! Наш деффектив стопудово знал, что все ему нужные бумаги ханяцца в архиве! Ранее сожранная подошва дала ему +100 к ясновидению и +50 к рентген-зрению... Не даром был приведён в действие план "ССМ"- "Спяще-Срущая Моль"!

Ну естееессственна все договора храняцца в общем архиве. Прям, блеать, рядом с документами на Чебурашку. Прям открыл ящик - а там хуяк! Вы слушали маяк! Вот вам Чебурашка. Вот вам ЧЕЛОВЕЧИНА! Поставки в кафе-за-углом вот по такой цене!

Такое популярное кафе в психушке! Вся молодёжь города там! А почему нет?

!.........................

- Дорогой, давай сходим в кафе?!

- Конечно дорогая! Куда в этот раз? В "Макаренко" или в "Белые столбы" ебанём?

- Неееть! ) Давай лучше в "Кащенко"! Там, говорят, новые "подошвы" завезли...

.............................занавес.......................

НИХУА!

А вот это вот вступление... ШЭДЭВР, блеать!

Бомжевище. Сонный ноющий папаша. Пацан 14 лет!!!!!!!!!!!!!!! готовит чефирок и канючит чтоб батя поведал ему неведомую хуйню, от которой он постоянно ноет... И судя по всему - это вечное нытьё являецца причиной того, что жывут они в бомжевище. Но, сука, с дубовым!!! столом эбических размеров. Прям разорившыеся графья-феодалы, блеать... Настолько охуевшие голубые крови, что даже прислуги не осталось, чтоб мусор выгребать из под стола... (хотя прислуга, может, пошла в расход. ибо папаша пристрастился к сухарям с копчёными подошвами)))

Тут-же вопрос... Аффтар! Ну-ка, блеать, 32-14 сколько? 18... Не??? Какого хуя это пацан делает в хате нашего "супергероя"... Это, блеать, "залёт" к нему переехал? Или что?

Герою 20 лет... И он, судя по всему, ещё только отрывался от мамкиной сиськи... Только-только начал, в свои 20, усиленно ныть и делать неуверенные шажки в сторону работы... А тут нате выньте! Оказывается в 18 он уже что-то где-то настругал...

Резюмэ: "Л" - Логика. В рассказе отсуцтвует нахуй... А могло бы палучицца... Наверное.

Русалка. Часть первая

Русалка. Часть вторая

Русалка. Часть третья

Русалка. Часть четвёртая

Русалка. Часть пятая

Русалка 2. Ритуал (часть первая "Погоня")

Русалка 2. Ритуал (часть вторая "Поместье")

Кровь застыла в жилах.

Опасаясь привлечь к себе внимание неизвестного, Маша медленно попятилась назад. Двигалась максимально осторожно и бесшумно. Пока не прижалась спиной к холодной поверхности ближайшей стены. Мысленно проклиная дождь - за несвоевременность, мужа - за нерасторопность, а себя лично – за наивность и тупость. За то, что согласилась переждать непогоду в этом кошмарном, отвратительном доме! Да и ещё, как выяснилось, с натуральными психами внутри.

В том, что человек за сундуком прибывал в невменяемом состоянии, сомнений не было. Его бесконечное бормотание и резкие, хаотичные движения говорили сами за себя. А предположение, что он, возможно, здесь не один и именно по этой причине не возвращается Сергей, окончательно привело девушку в состояние дикой паники.

Наверное, стоило немедленно спуститься вниз, пока её не заметили. Выскочить на улицу. И уже там, снаружи, дождаться супруга. А ещё лучше позвать кого-нибудь на помощь. Вот только ноги, словно пустили корни в грязную поверхность старой лестницы, и слушаться категорически отказывались.

Незнакомец в свою очередь был настолько увлечён, что никоим образом не отреагировал на её появление. Он настойчиво продолжал ковырять твёрдую поверхность сундука и в ближайшее время покидать своё укрытие явно не планировал. Осознав это, Маше, наконец, удалось взять себя в руки и тихо спуститься на пару ступенек вниз. А вот на следующей, к несчастью, носок шлёпанца зацепил что-то небольшое, вроде осколка кирпича. Пересчитывая ступени через одну, с оглушающим стуком, тот полетел вниз. От досады Маша бесшумно выругалась, больно прикусила губу и, зажмурившись, машинально присела на корточки.

На этот раз, прячущийся за сундуком, человек, среагировал мгновенно. Резко замер в одном положении, прекратил бормотать, и внимательно прислушался. Внутри заброшенного здания мгновенно воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь шумом дождя снаружи, да шелестом листвы, методично забрасываемых в окно ветвей близрастущего дерева.

Стараясь лишний раз не шуметь, Маша исключила какое-либо движение и даже задержала дыхание, но сердце стучало так громко, что, казалось, не услышать его попросту невозможно.

Незнакомец же, вопреки ожиданию, своё укрытие не покинул, а, наоборот, ещё больше затаился.

Прошло около минуты, прежде чем насмерть перепуганная девушка не выдержала и решилась приоткрыть глаза, немного приподняв голову над уровнем перекрытия этажа.

Именно тогда над поверхностью крышки сундука возникла копна взлохмаченных волос. Медленно передвинулась к краю, задержалась, а затем показалась и остальная часть грязной растрёпанной шевелюры. Ещё через секунду, очередной разряд молнии осветил бледно-серую кожу давно немытого лица.

От неожиданности Маша раскрыла рот и чуть было не вскрикнула. Потому как теперь два, до жути перепуганных, покрасневших от усталости, женских глаза, переполненные смесью страха и удивления, неотрывно смотрели ей в ответ.

Выглядела незнакомка скверно, но в том, что это была именно женщина, Маша не сомневалась. Робко выглядывая из-за сундука, та чутко прислушивалась, щурилась и сильно морщилась, пытаясь рассмотреть в темноте причину своего беспокойства. Правда, судя по всему, как не старалась разглядеть ничего не могла.

Убедившись в этом, Маша облегчённо выдохнула и собралась осторожно продолжить спуск, но резко передумала, услышав хриплый старческий голос, громогласным эхом внезапно разнёсшийся по этажу:

- Не стоило тебе приходить сюда… - неприятный и какой-то безжизненный он определённо не принадлежал прячущейся за сундуком, женщине.

Голос звучал из коридора за углом, а вместе с ним донёсся и мерный стук приближающихся каблуков. Испуганно вытаращив глаза, Маша машинально повернула голову в их сторону.

- Простите, барин… я… я не хотела… - тихо, практически шёпотом, больше похожим на писк загнанной в западню, мыши, произнесла прячущаяся за сундуком женщина. Её глаза быстро наполнились слезами. Она вдруг стала излучать настолько осязаемые страх и беспомощность, что Маша вконец обезумела от разыгравшейся перед ней картиной. Разом прекратив думать обо всём, кроме как о немедленном возвращении мужа.

- Ну что ты, милая, - слова прозвучали приторно нежно. Одновременно из-за угла выплыла чёрная тень, похожая на клубящееся облако тёмно-коричневого дыма. Двигаясь плавно и размеренно, в прямом смысле слова паря над полом, оно устремилось в направлении женщины.

В центре облака едва различимо проступал мужской силуэт, одетый в старомодный сюртук и чёрную цилиндрическую шляпу. Возраст определить было сложно, но он наверняка был выше среднего. В одной руке мужчина держал трость, а вторая была согнута в локте и убрана за спину.

– Ангел мой, не стоит так сильно пугаться. Да, ты ослушалась и, бесспорно, заслуживаешь наказания. Но, ведь твой опрометчивый проступок послужит в назидание остальным. А, значит, в какой-то мере сможет считаться благим и даже оправданным. С другой стороны, я всех предупреждал. У любого действия всегда бывают последствия. Так что…

Дорогие читатели осталось всего две главы до завершения рассказа. Надеюсь вам понравилось!

Автор Феликс Бэк

Первая часть - ссылка

Вторая часть - ссылка

Дополнение ко второй части. - ссылка

Приятного прочтения!

Глава 6.

Из палаты, в слезах, выскочила девушка. Она робко подняла взгляд на двух медсестер за стойкой администратора, затем выскользнула из коридора на лестничную клетку.

— Странная она. Муж ее почти неделю тут лежит, а она первый раз заявилась.

— Мне Аля по секрету сказала, что она головой немного поехала, после всего этого. Я конечно все понимаю, но говорят…

— Так, не наше это дело и обсуждать нечего! — опомнилась одна из сплетниц, увидев как в коридор зашли двое. Мужчина лет пятидесяти и женщина младше лет на десять. Они приблизились к стойке.

— Добрый день. Где мы можем найти палату Шелкова Никиты Юрьевича?

— Палата номер семь, по коридору и направо. — ответила одна из медсестер. — для посещения мне необходимо записать ваше имя. У вас есть документ?

— Чернов Владимир. — протянул мужчина водительское удостоверение. — А моя спутница Ковалева Эльвира.

Медсестра записала данные в журнал и, мило улыбнувшись, вернула документы.

— Кем являетесь пациенту? — спросила вторая медсестра.

— Мы коллеги. — бросил мужчина и они быстрым шагом зашли в палату, захлопнув за собой дверь.

— Ну и духота тут. И воняет. Спирт, моча, еще бог знает что. И это платная палата, боюсь представить, что в бесплатных. — прошептала женщина.

— Поимей совесть, все таки твой босс лежит. — высказался мужчина, взяв пульт от кондиционера. Он настроил температуру - двадцать градусов по цельсию.

— Бывший. — поправила женщина.

— Даже в таком состоянии он по-прежнему владелец компании «Шел-ин продакт»

— За этим мы здесь, нет? — женщина подошла поближе к больничной койке. — Чтобы он не задерживался в этом мире.

— Успокойся. Давай присядем, мы же пришли в гости! Веди себя прилично.

— Никита Юрьевич, с вашим бизнесом, так сказать, все в порядке. В надежных руках. — присев, обратился он к человеку на койке.

— Нахер ты с ним общаешься? Он почти труп. — прошипела женщина, но увидев взгляд ее коллеги, резко замолкла.

— Приходится работать с невеждами, Никита Юрьевич. Так уж вышло, что наши дорожки разошлись. Мне правда очень жаль. Помните, вы говорили, что только судьба принимает самые важные решения в жизни. Я долго думал об этом, Никита Юрьевич. Этот инцидент, страшная трагедия, она не дает мне покоя. А вдруг это знак? Я знаю, вы не верите в знаки. А я вот верю. Знаки это моя жизнь. И я в них кое-что понимаю.

***

Ник шел по темному туннелю, как ему казалось, не меньше часа. Пару раз он останавливался почти без сил, садился на холодный пол и закрывал глаза. Но отдохнув, Ник находил в себе еще немного топлива, и шел дальше. Колено перестало стрелять острой болью, идти было немного легче.

Сначала вдали туннеля замерцал желтый свет. Сыщик сразу вспомнил о тех, кто его сюда запихнул. Однако переживал сыщик совсем недолго, ровно до того момента, как наткнулся на первый изуродованный труп. Внутренности вывалились из огромной рассеченной раны, бедолага истек кровью и умер, пытаясь вставить кишки обратно. Ник схватил факел со стены, сначала обогрев промерзшие до костей пальцы, и осмотрелся. Этот парень был здесь не один, если судить по количеству крови на полу и стенах. От такой картины Нику стало не по себе и он пошел прочь.

Тела он обнаружил уже на выходе, их было семь. Кто-то обезглавлен, кто-то остался без нижней части туловища, кто-то без рук. Некто или нечто расчленило их прямо в пещерах, а затем стащило в одну кучу снаружи. С одной стороны, взвешивал сыщик, где-то поблизости бродит невероятной силы опасный убийца, а с другой стороны Нику не пришлось придумывать план, как вернуться в церковь через кучу головорезов. Но если этот опасный убийца и есть тот таинственный голос из пещеры, то сыщику нечего было бояться. По крайней мере пока.

Путь до города дался без особых усилий, но к концу пути Ник почувствовал, как энергия окончательно его покинула. Еще чуть-чуть и он свалился бы обессиленно на землю, и неизвестно, кто бы его еще первым нашел, жуткие жильцы, священник или какие-нибудь хищники. Он с огромным трудом добрался до цели.

Стоя у порога церкви, все эти мысли уже не казались такими пугающими, как во время пути. Ник постучал в деревянную дверь, обойдя здание. На его удивление, она быстро открылась, заскрипев не смазанными петлями и из темноты выглянуло лицо священника. “Слава богу жив. Мы тебя так ждали. Заходи.” — буркнул он негромко и исчез обратно в полумглу помещения.

Внутри чем-то пахло. Ник готов был поклясться, что уже сталкивался с этим запахом, но нет, на ум ничего не приходило. В конце концов он списал все на усталость. От нее плечи неимоверно стонали, спину ломило. Хотелось только одного - прилечь.

— Ты вернулся! — сначала Ник услышал детский голос, только потом заметил, что девченка уже в паре метров от него. Она вцепилась в него и обняла.

— А куда ж я денусь. Там делов-то было.

— Не оставляй меня больше. Тут очень страшно.

— Что ты такое говор…— изумленно попытался спросить сыщик, но его перебил священник Владимир.

— У нас тут нападение на церковь было. Остатки местных, сброд, решили забрать себе церковь под убежище. Пришлось пошуметь, ну и пострелять. Катюша жутко перепугалась, но она была в безопасности, уверяю.

— Хорошо, спасибо вам за помощь, отец Владимир. Мы уйдем завтра, вы разрешите остаться еще на одну ночь?

— Это ради бога, оставайтесь, тем более куда ты в таком состоянии пойдешь. Отоспись, а я разбужу с утра.

И Ник наконец-то лег на лавку. На твердую, неудобную, но ему было без разницы - через минуту он уже вырубился.

Владимир разбудил его затемно. По громко тикающими, настенным часам Ник определил время: 4:08. Рановато, задумался Ник.

“Уходить вам надо, нехорошее назревает. Всю ночь шорохи вокруг церкви слышал, пока что затихли. Думаю, для вашей же безопасности, надо идти бы вам.”

Ник быстро пришел в себя ото сна, обдумал услышанное и решил, что им действительно пора.

Через пол часа они были собраны и готовы выдвигаться. Девчонка проснулась с великим трудом, однако собралась довольно быстро. Все еще с заспанными глазами, она поглядывала на Ника. Сыщик пожал руку Владимиру, затем Владимир потрепал Катю по голове, растрепав и без того взъерошенные волосы. Через минуту за их спинами захлопнулась дверь.

Ник прислушался. Тишина. Солнце еще не взошло, утренний холод ловко пробирался через одежду. Становится все холодней, решил сыщик. Катя получила в подарок от священника фуфайку, потрепанную, но не дырявую и очень теплую, а Нику ничего кроме вязаной кофты по размеру не налезло. Но это уже лучше, чем просто кожаная куртка. Напоследок Владимир отдал свой фонарь, это был очень щедрый подарок, решил сыщик.

У Ника созрел план. Он рассказал обо всем Кате. О том что она ключ к выходу, и что она единственная может открыть его. Она согласилась помочь, но по глазам ее было видно, что она сильно перепугана.

Его терзали сомнения, но выбирать не приходилось. В этом мире им оставаться нельзя — смертельно опасно, впрочем, его план тоже был рискованным. Он собрался вернуться на рудник с Катей и спуститься в шахту. Если девчонка сможет открыть проход, то выведет себя и его в свой мир. Если там вообще есть проход, но это их единственная зацепка.

Внезапно послышался шорох. В следующий момент в затылок сыщику прилетело что-то твердое. Ник быстро развернулся и увидел щуплого парнишку в лохмотьях вместо одежды. За ним стояли еще двое оборванцев. Видно было, что они боятся Ника, опасаются приближаться к нему.

— Убийца, — выкрикнул тот, что швырнул камень. — Ты уничтожил наш город, ты убил наших детей! Ты Дьявол, ты зло!

— Убийца. Убийца. Дьявол. — заверещали двое вслед за своим предводителем.

В Ника полетели камни. Ребята были не самыми меткими, но пару раз сыщику хорошенько досталось. Он ринулся к щуплому и повалил его на землю. Остальные разбежались. Пары кадров хватило, чтоб вправить мозги на место. Пацан успокоился, закрыв лицо руками и зарыдав.

Ник уже почти встал, как из ниоткуда явилось человек семь. Они толпой набросились на сыщика, нанося несильные, но частые удары по лицу и в живот, кто куда попадал. Они хором кричали: убить убийцу детей, убить его!»

В это время Катя со слезами на глазах колотила в дверь церкви, умоляя священника помочь им. За дверью никто не отвечал, но девочка колотила и колотила, в надежде что им помогут.

Ник сопротивлялся. Его удалось свалить с ног, но он тут же вскочил, несмотря на то, что кто-то из нападавших ударил в поврежденное колено. Сыщик уже не обращал внимания на боль, думал лишь о том, чтоб защитить девочку. Когда он смог вырваться из круга, он увидел как к Кате приближаются двое. Он рванул к ним и снес обоих с ног, вцепился в одного из них и начал бить. Бил до того, как не понял, что превратил его лицо в отбивную. Он задрал голову вверх и увидел, как остальные нападавшие с ужасом уставились на него. Похоже, он забил на смерть их главаря, а без него они не знали, что делать. Но Ник ошибся.

Двое из толпы достали тряпки, намотанные в шар. Один чиркнул зажигалкой и комья вспыхнули. В ту же секунду они полетели на сыщика и девочку. Остальные подхватили и принялись зажигать свои «шары» с тряпками.

«Тряпки Молотова, мать их» — успел подумать Ник, оба горящих шара упали рядом с ними, остальные полетели Мимо них. Сыщик услышал бьющееся стекло. Он сразу понял, что огонь попал внутрь церкви. Ник схватил девочку и со всех сил побежал прочь оттуда, пока остальные были отвлечены начинающимся пожаром.

Уже далеко от города, он первый раз остановился отдышаться, поставил девочку на ноги. Она все это время была с закрытыми глазами и стоит невнятно бормотала себе под нос. Ник оглянулся назад — в небе пылало зарево. Горела церковь. Он ощупал свои ранения, осмотрел Катю и убедился, что она не пострадала. Затем они продолжили путь. Вскоре повалил густой черный снег. Он крупными хлопьями ложился на широкие плечи сыщика, а Катя ловила их руками. Ник уже и забыл то время, когда он был таким же беззаботным, как она.

Когда они дошли до вывески, Ник вспомнил то кровавое месиво у входа внутрь и предложил Кате закрыть глаза. Взял ее на руки и двинул к шахтам. Правда приблизившись к месту, он встал как вкопанный. Трупов не было. Крови не было. Снег не успел бы засыпать все за такое короткое время. С этим разберемся потом, если надо будет, подумал сыщик и нырнул в низкий, полузаваленный проход.

Луч фонаря выхватывал отрывки пещеры, но и тут не было крови и кишок, с которыми попрощался один из бандитов. Неужели Нику померещилось. Может это все действие неправильно принятого препарата? И тут в голову ударила еще одна мысль. В голове она звучала голосом журналиста из пещеры. — «Здесь все подстроено. Все! Это эксперимент! Нет выхода.»

Ник отмахнулся, черт бы побрал эти мысли, отбросить все, спуститься вниз.

— Уже можно открыть глаза? — прошептала Катя.

— Уже можно. Можно даже идти пешком, на самом то деле. Тут не так опасно, как я думал. Только все равно ничего не видно. Держи фонарь и освещай, это важное задание, поняла? Только будь рядом со мной.

— Хорошо. — девочка взяла в руки фонарь, и, несмотря на то, что он был немного тяжелым для нее, она уверенно держала его прямо по движению.

Дорога по петляющим в разные стороны туннелям на это раз не показалась Нику такой долгой, даже несмотря на то, что девчонку иногда приходилось водружать на плечи, или брать на руки, когда она сильно уставала.

«Это здесь.» — Сыщик взял фонарь в свои руки, осмотрел знакомый грот. Упавший камень, открывший дорогу дальше, тоже был здесь. Он нарочно не светил вниз, чтоб ненароком не нарваться на придавленное тело журналиста.

Они на месте. Сердце Ника колотилось как бешеное, и он боялся даже представить, что чувствует ребенок. Он возненавидел себя в тот момент.

— И что дальше? — спросила Катя удивленно. — тут нет никаких дверей.

— Я не знаю. — ответил Ник растерянно. — Надо подумать. Нечто прошептало мне, чтоб мы пришли сюда, к нему. Так что будь аккуратнее.

“Будь аккуратнее. Будь аккуратнее, Ник.” - голова сыщика резко взорвалась от чужих, вкрадчивых мыслей. Нечто вышло на контакт снова, значит оно - не плод больных фантазий. - “Ты привел ее. Теперь вам нужно спуститься ниже. Еще ниже. Вернись в туннель и увидишь слева небольшую лазейку. Это единственный путь, выбора у тебя нет. Чтобы открыть выход, должна пролиться черная кровь.”

Ник очнулся. Оказалось он был без сознания, а Катя била его по щекам. Опять это случилось.

— Ник, проснись, Ник — визжала девочка, ее голос отражался от неровных стен пещеры, по-странному искажая его. Увидев, что сыщик открыл глаза, она успокоилась.

— Все в порядке, — прокряхтел Ник вставая на ноги, и тут из него вырвалось, — это все из-за лекарств.

— Ты болеешь? — спросила Катя, потрогав лоб сыщика. Ник улыбнулся.

— Я уже выздоровел, — успокоил он девочку. — Кажется, я знаю, куда нам нужно.

Продолжение следует. В самом скором времени ожидайте заключительную главу. Всем спасибо за внимание, от вас надеюсь на плюсцы и коментцы!