Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 499 постов 38 909 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

159

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
684

Собака перестала лаять1

48 часов. Нет ничего важнее первых 48 часов. Я смотрю на стрелки, что обреченно несутся по кругу. Три минуты, и от надежды не останется и следа. Где же ты, братишка?

Поначалу я ждал его к шести. Он иногда задерживался после школы у своего друга Митьки. Мишка да Митька. M&M я их еще называл. Тот жил совсем рядом с нами, в соседнем доме. К себе брат Митьку звал редко. Еще бы! У Митьки дома бабушка, добрая да ласковая, и борщи, вкусные да горячие. А у нас что? Я до вечера в институте, а мама… Нет, мама у нас хорошая. Просто работает много, да еще и вахтой. В общем, я за старшего.

В шесть реклама по телевизору резко прервалась выпуском вечерних новостей. Это-то меня и отрезвило. Я оторвался от готовки. Оставил подгорать любимые Мишкины котлеты. Макароны к тому времени как раз уже разварились.

— Миш? — позвал я брата. Глупо, конечно, но так уж работает наш мозг. Старается избегать странность происходящего. Ищет, где бы срезать, как бы объяснить.

«Прячется?» — подумал я тогда. Он любил так делать. В этом мы были похожи. Помню, во втором классе я напугал родителей до смерти. Банальная история. Верхняя полка шкафа, полотенца, простыни. Уснул. Искали меня долго, в итоге так и не нашли. Пришлось помочь им, вылезти. Ух и отлупил же меня тогда отец! Это дело он любил. Я прятаться, а он после меня бить. Наверное, хорошо, что после рождения брата папка ретировался подальше от нас. Спасибо ему за это.

— Миш, вылазь! Есть пойдем, — я брата за прятки никогда не ругал. Наоборот, даже поощрял. Пыль за диваном и шкафом он протирал на отлично. А под кроватью и вовсе можно было не убираться.

— Миш? — я как раз туда заглянул. Пол блестел, почти сверкал. Только вот Мишки там не было.

Странное чувство — тревога. Она как эхо, как надвигающийся поезд, про который ты знаешь — он прибудет по расписанию. Остается только подождать.

— Миш, ну вылазь, блин! — я приправил голос щепоткой гнева. Верный способ отпугнуть тревогу — начать злиться.

Между холодильником и стеной расстояние было не больше двадцати сантиметров, но туда я тоже заглянул. Мишке хоть и исполнилось недавно семь, на вид больше пяти никто не давал. Маленький он был, крохотный. Ручки тоненькие, ножки худенькие. В этом мы отличались. И сейчас, и в детстве я выделялся упитанностью. Раскрашены мы тоже были по-разному. Мишка, он как солнышко: светленький, бледный, голубоглазый. А я вот «весь в отца», как говорила мама. Почему в отца, непонятно. Мама ведь тоже была кареглазая, смуглая.

«И что же это папка от нас ушел?» — думал я иногда с сарказмом.

Нет, за холодильником никто не прятался. На полках тоже. За диваном — пусто.

«Прибытие поезда ожидается через десять минут», — я не планировал впадать в панику так быстро. Какая ерунда! Подумаешь, задержался у Митьки на полчаса.

Котлетки на кухне совсем развонялись. Выключив под ними огонь, я схватил со стола сотовый.

«Сразу надо было ему звонить», — поругал я себя. Но так уж работает наш мозг.

Гудки раздавались с равными интервалами, но иногда мне казалось, что с последнего прошло слишком много времени, а следующего еще не было.

— Алло? — говорил я неуверенно, а в ответ все тот же гудок.

Набрал еще раз. Ноги от волнения понесли меня из кухни в гостиную. Ну или в зал, как называла ее мама.

«Поезд прибыл», — а вот и паника!

Левое ухо, то, что было свободно от моего гудящего мобильника, услышало другой. Мишкин. Из его комнаты.

Если бы я сначала позвонил, то, может, и не испугался бы в ту секунду так сильно. Подумал бы, что: «Ага, Мишка, прячешься!». Но эту стадию я уже прошел. Мишки не было дома. Не было его ботинок, его синей курточки. А сотовый был!

В комнату к брату я ворвался как ураган. Звук доносился из шкафа. Туда пятью минутами ранее я уже заглядывал и теперь не понимал, каким образом мне удалось не заметить Мишкин рюкзак. Может, из-за цвета? Этот портфель из темно-коричневой кожи мы с мамой купили ему на первое сентября в этом году.

— Как у шпионов! — восхищался Мишка.

До этого был сезон супергероев, а еще раньше — период динозавров. Но на шпионах Мишка застрял совсем надолго.

«Хочу как у Штирлица, хочу как у Штирлица!» — клянчил он.

Ну Штирлиц, так Штирлиц. Купили, подарили. И если бы только этим и закончилось! Дальше пошли шифры.

— Яка текабяка прикавекатствукаюка! — выводил Мишка сквозь смех.

— Чего? — я играл тупицу.

— Тыка дукаракак! — Мишка не останавливался.

— Сам ты дурак! — пришлось его приструнить.

Он тогда расстроился, что, оказывается, его супершпионский тайный шифр давно уже всем известен. Пришлось рассказать ему про азбуку Морзе. Я тогда не думал, что Мишка втянется. Надеялся, поиграется чуток да и бросит. А он — нет.

— Точка, точка, точка, тире, тире, тире… — когда слова еще ладно. Потом в ход пошли постукивания. Руками по столу, ногами по полу.

— Ну хватит, а! — я, конечно, возмущался, хоть и редко. Один раз — тогда в лифте, когда мы поднимались вместе с соседом сверху. Миша, увидев в его лице зрителя для своего нового таланта, принялся настукивать по панели лифта.

— И Вам добрый день! — ответил ему мужчина. А как звать его, я и не знал. Мы с соседями в целом не очень общались.

Я отключил вызов.

— Миша! — крикнул я зачем-то.

Страх — он как свет. Его нельзя потрогать, и сам по себе он не существует. Страх лишь излучается, а вот от чего именно — выбирать тебе. Кто-то боится темноты. Кто-то пауков. А кто-то — обычного школьного портфеля.

— Миша! — мой голос дрожал.

Я набрал другой номер. Митькин. Вернее, его бабушки.

— Миша у Вас? — в обычной ситуации я бы сначала поздоровался, но назвать ее такой язык не поворачивался. — Как нет?

Портфель, на который я смотрел, засмеялся.

— Миша! — закричал я уже в который раз, когда положил трубку.

В ответ лишь тишина — второй источник моего страха. Я оглядел Мишкину комнату. Больше ничего не глумилось надо мной. Разве что немного помятая постель. На столе валялись листки с морзянкой, но это обычное дело. А рядом… Рядом стоял стакан. Его я тоже не заметил, пока искал брата.

Ведь я искал брата, а не этот дурацкий стакан, который, в ту самую секунду, когда я его коснулся, был все еще слегка теплый. Теплый! Из института я вернулся в 17:30. Горячий чай остывает минут за 50. Значит, с Мишей мы разминулись на жалкие десять минут!

Столько же у меня ушло, чтобы одеться и выскочить на улицу. Еще за минут пятнадцать я успел обежать весь наш дом — старую пятиэтажку, и несколько соседних. Заглянул в ближайшие магазины. Пусто. Вернее, многолюдно, но Миши среди всех этих чужих лиц видно не было.

Я бежал, а когда останавливался, слышал биение сердца. Тогда я начинал идти, но удары не становились тише. Бывало в моей жизни такое, когда случалось сильно испугаться. А потом все налаживалось, проходило, и я думал: «Ну что же ты, балда, зачем?» Хотелось вернуться и не тратить время на пустые волнения. Теперь же, вспоминая эту мудрость, я не мог заставить себя ей следовать. Не мог и все!

Во дворе, где я в тот момент находился, зажглись фонари.

«Семь вечера!» — завопил я про себя. Почти час я потратил впустую. А дальше… Дальше все как всегда. Полиция, поиски, опросы. Пока патрулировали дворы, поймали парочку закладчиков. Плохие у нас дворы, нехорошие. А как Миша пропал, мне они стали видеться еще мрачнее и зловещее. И как я брата отпускал сюда гулять?

Всю первую ночь я провел на ногах.

— Отдохни, сынок, — советовал мне майор. Как он представлял себе это, я понятия не имел. Но в квартиру я несколько раз поднимался. Взять вещи брата для поисков. И себе для обогрева. Соседи, с которыми я пересекался в подъезде, мне сочувствовали. Кто-то словом, кто-то делом.

— Держись, — подбадривал меня тот, что жил сверху. Даже обнял. Крепко.

А за что держаться-то — не сказал. За надежду? А на что? Что Мишка просто убежал и скоро вернется? Он, конечно, мальчик со странностями. Чудно́й, как говорила мама. Взять хотя бы снова морзянку. Когда Миша научился ее не только воспроизводить, но и улавливать, мы все выдохнули. Прекратились постоянные постукивания. Зато начались те самые странности.

— Собака морзит! — разбудил меня брат посреди ночи. Было это неделю назад.

— Чего? — возмутился я.

Собачий лай нас тогда и вправду доконал. Взялся из ниоткуда, без предупреждения. Спать мешал жутко! И главное — непонятно из какой квартиры. То ли снизу, то ли сверху. Думал, встречу в подъезде кого-нибудь с собакой, так и узна́ю. Но этого не случилось. Обзванивать квартиры я тоже не решился. Мы с соседями в целом не очень общались.

— Собака морзит! — повторил брат, когда я поднялся.

— Миш, она лает просто. Иди спать. — ответил я.

Да, чудно́й он, Мишка. Придумал же такое! Но чтобы сбежать? Нет, это не про него.

В шесть утра, когда я наконец вернулся домой, было еще темно. На улице и в квартире. Только в комнате у Мишки горел свет. Ночник в виде беленькой у́точки, торчащей из розетки. Миша, он ведь темноты боялся очень. Мы с ним даже комнатами поменялись, чтобы только ему к ванной поближе быть. Бывало, засижусь до ночи, а из коридора топот — Мишка в туалет скачет, обгоняя страхи. Куда он такой сбежал бы, а?

Плакать мне в жизни приходилось редко. В детстве немного, в школе, когда случалось подраться. Над фильмами иногда. Но зайдя в то утро в комнату к брату, я разрыдался. Увидел ее пустую, и как полилось. Мысли, идеи и догадки, где же он может быть, что же с ним случилось, атаковали меня. Я же не первый год живу, многое знаю. Про мир, про гадость. И все это начало мне видеться вокруг Мишки. Будто поглотило его в моих фантазиях. Страшно.

А ведь я тогда еще ничего матери не сказал. Думал, может, все же убежал. Может, найдется. Не нашелся.

— Пропал? — было ее первое слово после моего признания.

— Да.

— Выезжаю, — второе, и мама бросила трубку.

Поезд, груженный тревогой, стоял на путях в моем сердце и не думал двигаться дальше. А тот, что вез маму, мчался где-то в тысячи километрах от нашего города.

На вторую ночь я все же поспал. И не только из-за неимоверной усталости. Собака перестала лаять. Спасибо ей за это. Снился мне, конечно же, Мишка. Во сне я тоже искал его, только там он, в конце концов, нашелся. В шкафу на верхней полке. Проснувшись, я первым делом заглянул туда, хоть и знал — бесполезно все это. Так и оказалось. Жестокая реальность!

И вот от бесценных 48 часов оставалась лишь минута. Если за следующие 60 секунд дверь не откроется, и за ней не окажется Мишки, то по статистике вероятность его нахождения упадет до звонкого нуля. 58… 59… 60. Все.

Я грохнулся на колени. Думал, только в фильмах так бывает — драматично. Но нет. Я заплакал. Тревогу уже всю разгрузили, и на ее место приехал поезд с безысходностью. Мне всегда казалось, что безысходность — зверь довольно безобидный. Я не знал, что у нее такие клыки.

Оттащив себя в комнату к Мишке, я сел за стол. Руки, меня не спрашивая, начали шарить по поверхности, ползать. Что они хотели отыскать, я не знаю. Но так уж работает наш мозг. Пытается занять себя, отвлечь от важного. Глаза тоже не отставали.

«СПАСИ», — зацепились они.

А сверху — точки и тире. Я взял в руки этот клочок бумаги, успокоил их наконец. Но прочитав следующую строчку, я вновь задрожал.

«МЕНЯ. СПАСИ МЕНЯ», — было написано дальше.

Я вскочил на ноги. Снова тревога. На этом текст заканчивался, оставались лишь тире да точки.

— Что за черт? — спросил я у листка. Он мне, естественно, не ответил.

Зато алфавит висел рядом, прямо перед столом.

— Тире, тире, тире — это О, — я вертел головой. То вверх, то вниз. Записывал буквы.

— Тире, точка — Н. Тире, тире — М. Точка — Е.

Чем дальше я продвигался, тем страшнее мне становилось.

— Тире, точка — Н. Точка, тире, точка, тире — Я. ОН МЕНЯ…

«Какая глупость! Это просто детские игры», — мысль крутилась в голове, но остановить меня она была уже не в силах.

— ОН МЕНЯ УБЬЕТ, — прочитал я. Букву Т я тоже расшифровал, хоть, итак, было понятно, что это за слово. Наверное, как и с шестьюдесятью секундами, я все еще пытался надеяться.

Я не верю в призраков. Я не верю в духов. И во все паранормальное, хоть и люблю книги и фильмы про всякое мистическое. Но тогда, впиваясь глазами в жуткие строки, на секунду я не сомневался — я верю. Да еще как!

— Миша! — закричал я снова. Начал оглядываться.

Наверное, поэтому никогда не иссякнет поток поклонников потустороннего. Армии ясновидящих и их обожателей. В моменты уязвимости мы все подвластны их влиянию. Разум и здравый смысл не может удержать нас от падения. Падения, вызванного горем. А горе — оно никогда не закончится.

Вот и я купился. Жуть проникала до самых костей. Как холод, как мороз. Я застучал зубами.

— Где ты? — мы снова играли в прятки. Только теперь — если Мишку не найти, он не вылезет из-под тумбочки с радостным воплем победителя. Не выпрыгнет из за шторы. Не вернется обратно. Никогда.

Я медленно вздохнул и чуть быстрее выдохнул. Это еще не конец.

«ПОМОГИ МНЕ», — еще одна строчка.

В этом году декабрь не был суров, как мог бы. Топили тоже неплохо. Но пот, льющийся со лба, принадлежал лишь страху.

— Тире, тире — М. Точка, точка — И. Тире, тире, тире, тире — Ш.

Я боялся идти дальше. Не хотел поднимать головы. Но буква А уже встречалась раньше.

ПОМОГИ МНЕ МИША

Нет, это письмо предназначалось не мне. Его написал брат, и он же являлся получателем.

ОН БЬЕТ МЕНЯ И НЕ КОРМИТ УЖЕ НЕДЕЛЮ

МИША

ТЫ СПАСЕШЬ МЕНЯ?

Я чувствовал, что карандаш начинает исчезать в моих руках. Конечно, он был на месте. Просто мои пальцы совсем онемели.

ОН ОТРЕЗАЛ МОЙ ХВОСТ

ОН БЬЕТ МЕНЯ

КОГДА ТЫ СПАСЕШЬ МЕНЯ

МИША

ПРИХОДИ СЕЙЧАС

ПОКА НИКОГО НЕТ

Я ЗДЕСЬ…

Поверх слов я видел лицо моего брата. Моего маленького братика, который обожал котят, щенят и всех четвероногих. Который был как солнышко. Светлым и добрым.

НАВЕРХУ

Вот почему я не встретил его на улице. Вот почему мы не пересеклись во дворе. Миша даже не выходи́л из подъезда!

— Собака морзит… Собака морзит… — повторял я себе. Тому себе из прошлого, который как последний дурак проморгал все на свете. — Идиот!

В одних тапочках я выбежал на лестничную площадку. Десять ступенек — раз, десять ступенек — два. И вот я уже стою у двери. Преисполненный животным безумием я зачем-то звоню в звонок. Позволяю себе постучать кулаками, когда через секунд тридцать никто не открывает. Пинаю дверь ногами. Наконец, она сдается.

— Что? — выглядывает голова соседа. Того самого, который обнимал меня. Крепко. Того самого, который…

«Понял морзянку в лифте…» — вспоминаю я про себя, и от сомнений не остается и следа.

— Где Миша? — я дергаю дверь на себя, не позволяю ее захлопнуть. Сосед этот — всего лишь старик. Мерзкий, дряхлый и… В одном лишь халате.

— Проваливай! — кричит он мне. Тянет ручку двери. Огромное пузо обнажается, когда он начинает переступать из стороны в сторону. В бороде я вижу кусочки яичницы.

— Где Миша?! — мне страшно. Мне страшно, что я потерял так много времени. Что ничего уже не исправить.

Бью его по роже. Глупая мысль, но мне совсем не хочется касаться этого урода. Я замахиваюсь ногой и попадаю ему прямо в живот. Кажется, что моя стопа погрязнет в нем и застрянет. Но вместо этого мерзавец падает на пол. Я бью его дальше. Он стонет и кричит. Мне все равно.

«Только бы не было поздно…» — все мои мысли.

Я прохожу в квартиру. Она воняет. А может, мне все это просто кажется. И следы крови на полу. Может, это просто мое воображение.

— Пожалуйста… — я говорю уже вслух.

Может, и детский ботинок, который совсем как у брата, мне тоже мерещится. И курточка. Синяя. Может, это просто совпадение.

— Пожалуйста!

Я не верю в бога, но в тот момент мне хочется, чтобы он существовал. Чтобы он был таким, каким его описывают — защитником и благодетелем.

Дверь в спальню чуть приоткрыта. Свет в ней выключен. Только тьма, как черная дымка, пытается вылезти наружу.

— Он ведь боится темноты! — кричу я зачем-то, даже не замечая, что заикаюсь. Я не знаю, пот льется у меня по щекам или слезы?

Я захожу. Нащупываю на стене выключатель.

— Пожалуйста… — успевают прошептать мои губы, прежде чем закричать.

Показать полностью
80

Бездна Челленджера 4 После смерти Часть2

Бездна Челленджера 4 После смерти Часть2

Прошу прощения, замотался по работе, чуть было не забыл про текст. Извините за позднюю выкладку еще раз.

Автор: Волченко П.Н.

Ссылки на предыдущие части:

Бездна Челленджера ГЛУБИНА Рассказ 1 Часть 1из2

Бездна Челленджера Глубина Рассказ один, часть 2 (завтра будет новый рассказ по этой же серии)

Бездна Челленджера Подъем с глубины Рассказ 2 часть1

Бездна Челленджера Подъем с глубины Рассказ 2 часть 2 (будет продолжение серии в третьем рассказе)

Бездна Челленджера Начало конца часть1 рассказ 3

Бездна Челленджера Начало конца 2 часть (завтра новый рассказ серии)

Бездна Челленджера 4 После смерти Часть1

Белохалатник торопливо распахнул незаметную створку в стене лифта, там были полностью закрытые дыхательные маски с фильтрами, наподобие противогазов. Торопливо выдернул ближайшую, натянул на голову, потом выхватил еще две, протянул Саре, наемнику.

- Что делать? – лифт стоял, не двигался, белохалатник нервничал, наемник, так и державший маску в руках, нахмурился.

- Ты тут лучше знаешь. Я про то, что за забором могу рассказать, а тут…

- Да-да, - торопливо закивал белохалатник, голос его из-за маски стал глухим, - согласно регламента, при нештатной ситуации, когда есть возможность заражения, коммуникации останавливаются. Система вентиляции рубится на сектора, происходит блокировка как на этажах, так и…

- Дальше, кто что может?

- Доступ к разблокированию есть только у предписанных регламентом сотрудников: военизированный состав, относящийся к аварийным ситуациям, руководители подразделений, и…

- Ты руководитель?

- Что вы? Я простой исследователь и…

- Я тоже к аварийным ситуациям не отношусь. Тогда что… Ждем?

- Ждем, - кивнул белохалатник и тут же, - А может это из-за нее тревога. Вы сказали…

- Тут связь есть?

- Да, - белохалатник торопливо, вдавил кнопку на панели лифта, загорелся красный индикатор.

- Сбежавшая у нас, ее опознал… - глянул на наемника, тот тихо сказал: «Деннис Катмен», - Опознал участник операции по захвату Деннис Катмен. Она не опасна. Напугана. И…

Лифт вздрогнул, пополз вниз.

- Вот! – обрадовался белохалатник, - Вот и разобрались! Видите, ничего страшного!

- Ничего страшного, - Деннис глянул по сторонам, быстро, торопливо стал натягивать маску, - если ничего страшного, почему мы вниз.

- Ну…

- Не, друг, так дела не делаются. Она сверху сбежала, нас туда бы надо, - он выдернул пистолет из кобуры, снял с предохранителя, взвел курок, - Что-то тут не так.

Они следили за панелью. Минус третий, минус четвертый, но лифт не останавливался. Вместо этого они слышали приглушенный отзвук стрельбы. И чем ниже, тем он становился громче, яростнее.  Вот и предпоследний этаж уже пробежал, остался только… Стала отъезжать в сторону створка лифта и по ушам ударил громкий, уже ничем не приглушенный тяжеловесный стрекот крупнокалиберной канонады.

В кабину влетел солдатик, тот самый, что был раньше в своем прозрачном аквариуме у входа, что пропустил Мела какие-то часа три четыре назад в лабораторию. Заскочил, нажал на кнопку нулевого этажа, а троица: Сара, белохалатник, наемник – уставились туда, в коридор, где меж трассерами, искрами, вспышками автоматической стрельбы, в красном аварийном свете, на них надвигалась целая армада чудовищ.

- Давай, давай, - орал солдатик, торопливо набирая свой код доступа на панели, потому как лифт, в угоду регламенту не хотел подчиняться лишь простому нажатию кнопки этажа. Панель пиликнула зеленым индикатором, солдатик торопливо приложил руку к панели для идентификации личности, створка лифта стала закрываться, медленно, неторопливо и… Сара решилась.

Она выскочила из лифта, наемник дернулся за ней.

- Не дури, сдохнет! – крикнул солдатик, и всё – створка закрылась, лифт неторопливо полетел вверх, дальше от этого пальбы, от тварей.

А Сара осталась тут, под грохот канонады, в прямом, длиннющем коридоре с высоченным потолком, и на нее надвигалась целая толпа лохматых, черных, жутких тварей. Двигались они ломано, рвано, но как-то неутомимо, не обращая внимания на то, что из их тел вырывало черные клоки, разбрасывало, разматывало. Но что самое страшное, это то, что твари в коридоре – это было ещё не все, они нескончаемым потоком шли, выдвигались из дальних ворот, что были далеко-далеко, метрах в трехстах от нее. И где-то здесь… Где то здесь был Дима.

Сара торопливо глянула по сторонам. Что тут вообще есть? Что? Бросила взгляд в сторону, там, в закутке у стены стояли машинки, наподобие тех, что гоняли по полям для гольфа. Вот только, как сунешься под эти пули, как… Как?!

Но все же – побежала к машинкам этим, заскочила в одну, ни крыши, ни лобового стекла, вместо ключа – кнопка для завода. Нажала, сдала назад, вывернула, уставилась на надвигающуюся на нее армаду мертвецов, и, закричав от ужаса, от страха, вдавила педаль газа, понеслась под пули.

Мимо гулко, яростно, проносились невидимое, горячее, смертельное, обдавая ее жарким ветром, вот с крыла ее маленькой машинки, разлетелся, разбрызгался белый пластик, и вот уже твари. Она зажмурилась, вцепилась в руль, сжала зубы, завывая как-то не человечески, страшно, по звериному.

Почувствовала удар, еще, завыл натужно электродвигатель ее маленькой машинки, продираясь, пробиваясь через затор тел, мотнуло, переехала через кого-то – дальше, дальше. Злой осой просвистела пуля, обожгла плечо, и вот – ровный гул снова, она открыла глаза, вовремя – вывернула  руль. Похлопала по плечу – ничего, только одежду зацепило, кожу обожгло. Объехала стоявшее перед ней нечто черное и сгорбленное, большое, будто два человека встали друг другу на плечи.

И дальше, дальше, пригибаясь, пытаясь уменьшиться в размерах, потому как вокруг, над ней, по бокам, звонко и ярко высвечиваясь искрами, клевали злые пули. Вот ворота, из которых прут твари, и… Вывернула руль, машинка ее едва не завалилась, не перевернулась на бок, поднялись колеса слева, и тут же снова упали, машинку качнуло.. Встала, остановилась за воротами.

Сара выпрыгнула, подбежала к воротам, прижалась, вжалась в стену, потому как оттуда, из ворот, всё выходили и выходили твари, едва ли не потоком перли. Но она видела, видела, когда проносилась мимо, кто там стоит, стоит и ждет, и мимо него потоками, обтекая с двух сторон прут твари. Там стоял Дима. Стоял спокойно, недвижно, будто так и надо.

Попыталась выглянуть, и тут же снова спряталась за небольшим выступом колонны, перли твари, она боялась, она очень боялась, что ее заметят, и пойдут… пойдут сюда.

***

- Дима, - далекий отзвук, почти неслышимый, где-то на самом краю сознания. Он даже не двинулся, ни единый мускул не дрогнул. Он уже не был им, он растворился в грибнице, на его побледневшей коже уже проступала чернота нитей, он чувствовал их пульсацию, и глаза его, до толе бледные бельма, теперь зарастали черной тьмой, как у других зараженных. Он переставал быть.

- Дима, - снова голос, уже громче, но всё одно – никакой реакции. Это уже было простым, ничего не значащим, словом. Он должен стоять тут, пока не затихнет грохот, пока не  замолкнут турели, и смертельный шквал свинца остановится. Тогда-то ему можно будет выйти и…

Промелькнуло что-то белое там, за выходящими, он повернул голову, увидел человека в белом халате, в маске дыхательной, полной, не видно лица за блеском стекла. Человек бежал к нему, вот, пуля разворотила, разбрызгала черным идущего к ней возрожденного, отбросила в сторону, и он не успел ухватить ее. Да, откуда-то он уже вспомнил – это она, и крик этот: «Ди-и-има-а-а!» - протяжный, знаком, голос – знаком. Он сделал шаг вперед, а ту, в белом, уже обступали, ловили, комкали вокруг нее черные тела пространство, схлапывались.

Он сделал шаг, еще шаг к коридору, где ярилась свинцовая метель, еще шаг.

Та, в белом, вырывалась из черных рук и снова крикнула:

- Дима!

И он побежал к ней, расталкивая тела, те податливо расступались, падали, подхватил, вырвал ее из многих жадных рук, обнял.  И их оставили.  Те, другие – пошли дальше, выполняя заданную программу, а он снова вспоминал себя, вспоминал кто он есть такой вообще.

- Дима, мне сказали ты погиб, мне…

Он бросил взгляд в сторону, где стояла маленькая машинка, он еще не помнил всего, он только знал, что ее надо спасать, что это – Сара, и она почему-то очень важна. Болью отзывалась пульсация грибницы в нем, рвала его, но всё равно – преодолевал он это, снова брал свое тело под свое же управление. Потащил ее к машинке, сам уселся, нажал на кнопку, и погнал машинку прочь, вперед. Мимо проносились многочисленные ворота, и…

Пальба затихла! Оглянулся, увидел вдали турели. Их стволы светились  багровым цветом, дымились, исходили белым струйками – всё. То ли боезапас вышел, то ли сдохли сами стволы.

Они гнали вперед, а там, позади, твари рвали створки лифтов, слышался скрежет металла – они пробьются, они точно пробьются, разорвут  препятствие, и полезут вверх, он это знал наверняка.

Взгляд в сторону,  надпись на воротах – знакомая. Слышал. Тормознул, выпрыгнул. Да, этот номер Мэл тоже называл. Только вот самого Мэла нет, нет его руки, чтобы приложить к панели.

Все же подошел. Ввел код. Послушно загорелась зеленым светом панель, куда надо приложить ладонь. Нет нужной ладони, нет руки. Что делать? Через пару секунд ожидания заметил надпись, горящую наверху тем же зеленым светом: «Внутренняя коммуникация».

Ткнул в нее пальцем. Закричал:

- Открывайте! Спасите!

И… Створка ворот поползла вверх.

Он кивнул Саре, та послушно проползла в зазор, сам бросился следом, и тут же створка поползла вниз, опустилась.

- Доктор Мел, - голос из громкоговорителя, - почему вы без маски? Вы заражены? Пройдите пожалуйста в отсек очистки. Вы… Понимаете.

- Да-да, конечно.

- Где мы? – подала голос Сара.

- Это… А вы собственно кто? Доктор, кто это?

- Я не знаю… Ну не бросать же ее было!

- Что у вас с лицом. Док… Доктор?!

- В коридоре… неудачно упал… Да меня лучше сразу… к тварям. Я похоже уже всё… - сглотнул, торопливо оглядывался, - ее спасите.

- Хорошо. Только всё равно в очистку сначала. Оба.

- Конечно, - всё таки увидел слева дверь, на которой стоял значок биологического заражения, наверное туда. Взял Сару за руку, сделал шаг.

- Вы куда, там же зверинец!

- Простите, - но тут же его прошибла мысль -  зверинец, - бросился к двери, торопливо стал вбивать пароль, замок пиликнул, ввалился во внутрь, Сара за ним. Тут была жуть, царство кошмара. То, что он видел до того ни шло ни в какое сравнение, с местными тварями. В плексиглазовых камерах ютились жуткие, совершенно уже не похожие на людей зверюги. Огромные, сросшиеся из многих, больше похожие на лохматых спрутов.

- Док! Вам туда нельзя! Док!

- Заткнись! – рявкнул Дмитрий, шагнул к ближайшей, ввел пароль, прозрачная дверь распахнулась, и он вошел к жуткой твари.

Тут же завизжала сигнализация, проблесковые маячки заполошным красным светом замельтешили, Сара вжалась в стену, в угол. Через эту какофонию звуков пробился голос того неизвестного по громкой связи:

- Я вызвал охрану. Не знаю, что вы…

Дмитрий не обращал внимания, он вошел, влился в этого осьминога, чувствуя, как грибница в нем жаждет этого прикосновения, коснулся. Поверх него, позади него оплелась, сомкнулась черная плесень, он оказался в твари, он почувствовал зачем она такая. Это было перерождение, симбиоз множества отдельных частей, как португальский кораблик, как физалия – сплетение из разного многого, чтобы получить новое, одно, мощное, с новой целью.

Выпростался из твари, побежал к следующей, а тварь уже ломилась, наваливалась на мощное стекло и то дрогнуло, покрылось мелкой сетью трещин, осыпалось звонким дождем. И следующая такая же.

- Что вы, что вы… что вы делаете! – надрывался, орал неизвестный в микрофон.

В динамике громкой связи затрещало, послышался другой голос – видимо тот, кто говорил, был не один. Уже вторая гигантская тварь взламывала стекло своего аквариума, рвалась наружу, Сара визжала, вдавливалась в угол, под стол, а гигантский осьминог из людей уже то ли шел, то ли перетекал к дверям из этой комнаты, к общим воротам.

- Что теперь. К лифтам? – голос по громкой, видимо забыли отключить микрофон.

- Ты видел по камерам что там? Ты видел?

- А куда?

- В метро… Блин! Микрофон! Отключи!

Щелкнуло, пропали звуки.

- Дима, - закричала Сара, - Дима.

Тот остановился, замер, снова приходил в себя. Она смотрела на него и ей было страшно – Дима не был уже человеком, лицо исчерчено чернотой линий, черные глаза.

- Что… - голос не его, мертвенный.

- Метро, тут есть метро и…

Он сделал шаг к ней, не человеческое движение, как у тех тварей. Будто изламывался, а не шел, ей было страшно, но…

- Они убегают. Тут есть метро.

- Понял, - мягко отстранил ее, к двери, на себя рывок, точно – код. Набрал, снова рывок – нет, тогда толчок – дверь распахнулась и они увидели двоих в белых халатах, в масках, и поднимающуюся створку воротины перед ними.

Дима в нечеловеческом рывке, бросился вперед, облапил, охватил одного из них, прижался лицом к его маске, второй выхватил пистолет, выстрелил, пуля прошила плечо Димы, вырвалась наружу красновато-черным фонтанчиком. Уже сейчас грянет второй выстрел, но  из дверного проема выпросталась лиана, жгут черный, охватила стрелка, рывком сдернула с места. Приглушенной маской крик ужаса, стрельба уже там, за дверью, только что он сможет сделать этим слабосильным пистолетом – ничего.

- Где метро, - рычащий, нечеловеческий голос Димы.

- Там, в конце…

- Веди.

Рывком сдернул с пола белохалатника, уже несутся к электрокару, гудит электродвигатель.

- Сюда.

Выпрыгивают, сбегают вниз по ступеням. Стоит великое множество малых вагончиков. Бегут к крайнему.

- Дальше? – рычит зло Дима.

- Садимся и едем. Там просто.

- Ясно, - и Дмитрий сдергивает с него маску, отталкивает и белохалатник, как рыба беззвучно хватает ртом воздух, он уже заражен – он уже не жилец, и он это прекрасно понимает.

Они с Сарой заскакивают в вагончик. Тут и правда всё просто. Одна единственная кнопка. Нажимает, рывок, скрежет, и их вжимает ускорением в сидения. Маленький вагончик мчится сквозь черноту тоннеля куда-то прочь. Далеко-далеко отсюда.

***

Был закат. Они лежали на взгорке, в отдалении от города. Красный шар солнца уходил за линию горизонта, всё было багровым, всё стало кровавым. Больше никто оттуда, из темноты тоннеля метро наверх, не выберется. Дмитрий завалил люк всем, что нашлось в той малой комнате эвакуации. Шкафы, приборы – всё это он навалил сверху на люк. Пускай они остаются там, в своем царстве.

То, что там никто не выживет – это  было понятно и для него, и для Сары. Ей было очень жаль ту медсестру, что помогла ей сбежать. Но  тут ничего не поделаешь. Конечно сам великий и могучий заказчик – сбежит. С этим тоже ничего не поделаешь: сядет на свой вертолет, когда поймет, что тут всё – партия проиграна, и исчезнет в неизвестном направлении в лазурных далях. А они… что они теперь.

Сара приподнялась на локтях, она всё так же была в маске, спросила глухо:

- Дим, и что теперь?

- Завтра, Сара, все завтра. Я устал. Спи.

- Тут? Наверху? Под небом?

- Да. Не бойся. Завтра разберемся.

Он положил руки под голову, уставился в высокие, набрякающие черными красками ночи, небеса. Всё завтра. И он знает уже, что будет завтра. Он это знает…

***

Медленно подъезжали к городу, и чем ближе, тем страшнее было это приближение. Город, издали был всё еще такой же, но чем ближе, тем больше прорастал он чертами апокалипсиса. Разбитые машины на дорогах, завалы, разбитые стекла-окна зданий, чернеющие провалами, закопченные от пожаров стены домов. Мертвые тела на улицах, и тишина. Гремящая тишина.

Въехали на улицу, где их обступили стены высоток. Бредущие твари, они будто чувствовали, что там, в машине есть тот, кто им неподвластен, не интересен – просто проходили мимо, или провожали их не то что взглядом, а движением всего тела. Местами были связки из черных недвижных тварей, крысиные короли нового времени, и от них, от этих связок, от этих жутких черных осьминогов, в стороны разбегалась сеть, паутина, этакие вьюнки черных нитей грибницы.

- Мало, этого мало, - твердил себе под нос Дима, а Сара даже не смотрела в его сторону. Ей было страшно на него смотреть. Он был жуткий, он уже не был похож на человека. Бледный как смерть, весь в черных пульсирующих жгутах, непроницаемая тьма в глазах. Не человек, лишь какой-то странной, жуткой силой воли не обратившийся в одну из тварей.

Поворот, и вот жуткая улица, как будто взятая из какого-то фильма ужасов, вся оплетенная черными вьюнками, что стелются по земле, взбегают, карабкаются вверх по стенам, и чем дальше, тем больше, тем чернее и страшнее.

- Пошли, - он остановил машину, вышел.

- Зачем? Я не хочу, - она давилась слезами, - Дим, мне страшно, мне очень страшно.

- Сара, ты мне нужна… это… это тяжело. Я без тебя… я не смогу держать это… Я должен быть… Я должен знать зачем и без тебя… - речь давалась ему уже с трудом, - Я должен знать зачем я это всё, зачем я еще человек. Я потеряюсь без тебя. Ты мне нужна.

Она вышла из машины, он взял ее за руку, и они пошли по этой черной улице, переступая через толстые жгуты-щупальца этой жуткой грибницы. Шагали вперед, к чернеющему вдали высокому шпилю небоскреба. И чем ближе подходили, тем лучше Сара видела, что там, внизу, у его основания – огромное нечто, обложившее всё здание.

- Мне страшно, - она сжала руку Димы крепче.

- Я с тобой. Не бойся. Нас не тронут.

- Я устала.

- Чуть-чуть осталось.

Шпиль был близко, перед ними. Весь снизу он был оплетен, облеплен валом в котором угадывались тела, сколько их тут было? Сотни? Нет – много больше. Наверное-  тысячи. Тысячи почти мертвых тел, обратившихся в одну большую, громадную связку, кучу, что поднималась этажа до третьего, до четвертого, пустившая корни по земле, в стороны и вверх. Пульсирующая, страшная. Мертвецы, что были в основании, слабо, еле заметно двигались. Взбрыкивали, извивались жгуты, щупальца, взбирались, ползли вверх. Все было наполнено тихим шорохом, гулом, будто многие и многие тысячи умирающих тихо сипят, едва слышно подвывают, и еще кругом эта черная пыль спор, под которой уже не видно асфальта, все было кругом черно, и только небо над головой было все таким же прозрачным, ярким.

- Зачем, Дим, зачем здесь всё это… Зачем это? – она тяжело дышала, устала, еще и маска – душно, давит.

- Это следующий этап. Объединение для заражения. Оно из глубин, и чтобы подняться выше, пробиться через – надо выстреливать споры вверх. Надо… - ему тоже было тяжело, но не от усталости, а от того, что он себя сдерживал, сдерживал в себе это.

- Всё.  Стой здесь. Дальше – нельзя. Стой…

Он отпустил ее руку, сделал шаг вперед, другой, третий, обернулся – поднял руку, улыбнулся, жутко было видеть эту чистую, искреннюю его улыбку на уже каком-то совершенно нечеловеческом лице. И пошел дальше, поднимаясь вверх по этим телам, будто взбирался на гору, выше, выше, и вот его уже не угадать, не разглядеть в море черной плесени, среди жгутов-змей лиан грибниц, не видно.

Она ждала. Он  не сказал ей уходить, поэтому она ждала, не отступала. Смотрела на черное, взмывающее вверх месиво.

- Дима… Дима… - тихо повторяла себе под нос, текли слезы, только их нельзя было утереть, мешала маска, - Дима…

И вот вся эта жуть пришла в легкое движение, будто пошла вся она рябью, забилась, затрепетала. И от краев, к центру будто на обратной перемотке при падении капли в воду, пошли волны. Сначала малые, все корни, все эти нити, вздрагивали, вздымались в единой волне, и волны становились выше, пульсировали чаще, сбегались к центру, к этой черной высотке и вот дохнуло, с громким взрывом, сипением воздушным, ударом ветра из вершины в небо выстрелило огромное черное облако спор. Оно расширилось, разметалось по всему небосклону, понеслось под дуновением ветра и всё стало черным и тут – внизу, и там – в небесах. Это было как выброс вулкана, как извержение пепла, как дым, это было – глобально, циклопично, невероятно исполинское зрелище  – это было ужасно…

И тут же вся эта чернота стала выцветать, белеть, будто прогоревшая в белую сажу бумага, истончаться, осыпаться. Жгуты бились в конвульсиях, иссыхали, падали с высот кусками, обрывались, разлетались в клочья, в пыль, пока летели вниз. Этот нереально огромный, титанических размеров споровый мешок из десятков тысяч тел, погибал. Проседала гора, осыпалась внутрь себя – всё превращалось в пыль, всё превращалось в тлен.

- А так… Так разве…

И тут процесс пошел еще быстрее, куча уже не проседала, она ссыпалась в себя, воздух наполнился мелкой пылью, маску залепляло, ничего не было видно, по ногам, по телу ее били корчащиеся в агонии щупальца грибницы, всё вокруг обратилось в пыльный ад, где кругом было движение, смерть, и ничего не увидеть, ничего не различить.

Она закричала, упала, сжалась в комок, и так и лежала, жмурясь, ревя всхлипывая. И вроде всё, и вроде стало тихо, и только тихий шелест, будто в огромном лесу среди листопада, тихий, ласковый шелест.

Поднялась на ноги, пыль рассеивалась, сходила на нет и она пошла вперед, к зданию, не зная на что надеясь. Шла, вглядывалась, из под ног взметался серый прах, оседал медленно, нехотя. И… Что это?

Увидела, побежала вперед скорее, легкое движение – вроде бы… вроде бы. Да!

Подбежала, стала отбрасывать, раскидывать пыль, что полностью погребла под собой живое, двигающееся.

- Дима, Дима… Ты… - ухватила руку, потянула, и снова раскапывать,  голыми руками разбрасывать медленно оседающий прах. Достала, вытянула, да – он, да, дышит, тихо только, еле-еле. И лицо его уже чуть подернутое живым румянцем, изборождено ввалившимися шрамами, страшное, но уже живое лицо.

Похлопала по щекам, но только лишь голова моталась из стороны в сторону. Она уселась в пыль, в прах, положила его голову к себе на колени, гладила по голове, по груди и всё повторяла:

- Дима, Димочка, не умирай, пожалуйста, ты только не умирай…

- Ты… ты чего в маске, - она даже не услышала его голоса поначалу, а потом вздрогнула, опустила взгляд, увидела его глаза, карие глаза, обычные, живые карие глаза.

- Живой, ты живой…

- Куда я денусь… - сглотнул тяжело, - с подводной лодки. Ты… Сара… ты чего в маске.

Она уставилась на него непонимающе.

- Это… это теперь всё. Это теперь со спорами – смерть этим всем, этому… Феноптоз… - закашлялся, отер рот запыленным рукавом, - Не слышала? Самоубийство… суицид генетический. Теперь всё… Я посплю немного. Чуть-чуть… Устал очень…

Он закрыл глаза.

А по-над миром неслось облако спор. Черное и страшное. Расползалось в стороны. Легкое, воздушное, разлеталось, как пыль от взрыва вулкана, в стороны на многие и многие сотни километров и оседало. Заражало такие же огромные, невероятные споровые мешки устремленные ввысь, сплетенные из тысяч тел, и изрыгалось новым извержением, извергалось и тут же сообщество их породившее - погибало, иссыхало, осыпалось в пыль, и неслось дальше облако, дальше, через моря, через океаны, через горы.

Где-то там, вдалеке, за много сотен километров отсюда, от города этого мертвого, потерпел крушение вертолет, из него выбрались несколько человек. Среди них был и заказчик. Они упали в городе, на его окраине, рядом с огромной свалкой из машин, черных тел, уже успевших сплестись. И только выбрались, их тут же охватило черными жгутами, притянуло, втянуло. Мудрые жгуты не заморачивались на то, чтобы содрать маски, они давили тела, рвали их, пускали в них тоненькие нити, микроскопические корешки, что сосали из живых еще тел кровь, органику, иссушали их, заражали. И к тому времени, когда облако новых спор достигнет их, и заказчик, и свита его – уже иссушатся, уже сгинут. Только Сара и Дима никогда об этом не узнают.

Дима спал, Сара гладила его по волосам, и утирала слезы. Маска валялась рядом в пыли. Всё закончилось.

Показать полностью
32

Смерть - двигатель жизни

ЯНВАРЬ.

Смерть – двигатель Жизни!

В дверь кто – то настойчиво звонил и стучался. Громов попытался спрятаться под одеялом. Тщетно. В темноте этой пуховой берлоги, долбили басы и барабанили слова:

«Surprise! You're Dead…»

(слова из песни группы «Faith no More»).

Сон как рукой сняло. Удивляло одно – включить радио, кроме кошки, было некому.

«Значит, я забыл выключить его вчера. Вот – осел! Началось в колхозе утро», – подумал Громов.

Звонки и стуки не прекращались.  Громов заставил себя подойти к двери.  Он понял, что все равно придется открыть, тем более такому, уж чересчур настойчивому «гостю».

–  Сейчас, сейчас. Минуту. Не ломитесь так…

«О, Боже! Неужели опять эти газовики неугомонные? Год только начался, а они все лезут и лезут!».

Громов уже три месяца не платил по счетам. Естественно, накопились задолженности и набежали пени. На кухне из динамика смеялся в припеве солист:

«U – A – Ha – ha! Open your eyes…».

«Не дождетесь!», – подумал Громов и посмотрел в глазок.

С другой стороны, на него смотрел чей– то глаз. Громов отшатнулся от двери.

«Что за шутки! Может ткнуть отверткой этому уроду?»

Из-за двери женский голос ответил:

–  Даже не думай. Открывай живо.

Громов послушно открыл. Перед ним на пороге стояла очаровательная мадам в мятой черной шляпке.

Она прислонила палец к губам и пропела такт раздававшейся песни:

–  Сюрприз! Я к вам.

Потом приложила палец к губам и сказала: «Ш – ш – ш!».

Девушка «прошла» сквозь Громова прямо на кухню.

–  Эй, эй, вы куда? Барышня, стойте!

Но его как будто не замечали.

– У – а – ха– ха, – девушка подпела вместе с радио. – Сюрприз. Ты мертв!

–  Что происходит? –  Громов выключил радио.

–  Ничего. Перевожу слова тебе. Зря выключил. Песня хорошая. Итак…

Незнакомка подошла вплотную и провела рукой по голове.

–  Хорошенький…

–  Уберите руки, – возмутился Громов. – Вы кто?

–  Я? Догадайся? –  улыбнулась незнакомка.

Громова насквозь «прожигали» два огненно– карих «кошачьих» глаза.

–  Вы по поводу показаний счетчика?

–  Почти, – девушка громко рассмеялась на мотив недавней песни. – Собирайтесь. Нам пора.

–  Да что происходит? – Громов недоумевал от наглости и напора незнакомки. – Объясните.

Незнакомка не обращала на него ни малейшего внимания. Она достала из желтого портсигара тонкую сигарету, щелкнула пальцами, из которых пошел огонь, сделала затяжку, и выпустила клуб ароматного дыма в его лицо. Громов опешил и выдавил:

–  Вы что себе позволяете? Уходите быстро отсюда.

–  Мы уйдем вместе, малыш.

Громов сжал кулаки. Такой наглости он давно не встречал. Он старался быть спокойным, но руки непроизвольно начали дрожать, дыхание сбилось. Он весь покрылся испариной.

«Вот это сон! Приснится же такое!».

–  Нет, дорогой. Это не сон. Это Явь, а точнее – Правь, – прервала его мысли таинственная мадам. – Ты мертв. С чем тебя и поздравляю. Сюрприз!!! Та – дам!

Незнакомка опять рассмеялась.

–  Ах, да. Простите покорно. Забыла представиться – Мара. Можно просто – Маруся.

Девушка красиво протянула ему левую руку. Громов робко протянул свою в ответ и нежно сжал кисть. Его обдало холодом.  На пальчиках, поверх черного лака, красовались маленькие черепки серебряного цвета.

–  Громов.

–  Я в курсе.

–  Мара!? Та самая, о ком я подумал? – Громов опустил глаза в пол.

–  Та самая, дядя. Адресами не ошибаемся.

–  Я заметил.

–  Приятно навестить умного человека.

–  Искренне тронут.

–  Да ладно, не кисни, писатель. Выше голову. Самое веселье впереди.

Девушка села на подоконник и подмигнула.

–  Ох, устала я сегодня. Громов, ты хоть кофе предложи даме?

И дама выпустила очередную порцию дыму в лицо Громову.

–  Бутерброд сделать?

–  Благодарю. Не стоит. Я пост соблюдаю…

Незнакомка опять громко засмеялась.

Громов молча насыпал в «турку» молотые зерна.

–  Вам покрепче? И сколько сахара?

–  Делай как себе.

– Значит, у меня нет выбора, – философски заметил Громов.

–  Выбор всегда есть, пока ты еще тут. И не надо нервничать. Я не кусаюсь.

Незнакомка щелкнула зубами. Громов отпрянул к стене. Она наблюдала как нервничает писатель.

–  Да не бойся. Впереди новая жизнь, новые приключения.

Девушка затянулась и затушила сигарету о свою руку!

У Громова глаза стали еще шире.

«Во даёт, барышня! Это точно не сон!».

–  Я еще не такое могу.

Незнакомка неожиданно взлетела на шкаф и улеглась.

–  Вуаля, маэстро. Ущипни себя. Итак. Шутки в сторону. Вари кофе, писатель.

Громов ущипнул себя за ухо. Незнакомка лежала на полке и курила. Затем он подошел к плите и включил газ.

–  А ты мне сразу понравился, писака. Ничего, что на я «ты»?

И не дождавшись ответа продолжила.

– Ты похож на потрепанного медведя. Помятый, небритый и такой большой. А глаза почему красные? Опять пил? Понятно! Это нормально. А глаза у тебя красивые, но грустные! Я таких люблю. Мужик должен быть большой. А то бывало придешь к какому – нибудь хлюпику, а тот еще меньше от страха становится. Да еще ныть и плакать начинает. Фу. Противно. А ты молодец, держишься достойно.

–  Благодарю за комплимент. Очень вовремя, – пытался пошутить Громов.

–  Не во что. А как ты хотел? Какой толк от тебя? Не работаешь давно.  Даже твой Ангел на тебя обиделся. Сидит уже год в этом проклятом баре «Преисподняя» и пьет с чертями. Все про тебя говорит и жалуется, что ты обленился. Надо ж было так себя запустить. Ты в зеркало себя видел?

–  Давно не смотрю в него, – буркнул Громов.

–  А ты посмотри, посмотри напоследок, герой вчерашних дней. Надо же так себя запустить!

В это время на кухню зашла черная кошка Громова и зашипела на него.

–  Видишь, даже кошка тебя испугалась.

– Это она вас.  Наверно... Хотя… Вы правы. Я сам виноват.

–  Естественно. Не я же. Все. Аля – улю, гони гусей...

–  И что мне теперь делать?

Громову захотелось курить.

–  Муравью член приделать. Сливай воду и туши свет…

Незнакомка опять громко рассмеялась. Потом достала сигарету, прикурила и протянула ему.

– Шантарам. Не парься. Что – нибудь придумаем. Я сегодня добрая.

Громов закурил. В голове поплыло.

Незнакомка спрыгнула со шкафа и взяла кошку Громова себе на руки. На удивление та прижалась и замурлыкала у нее на плече.

–  Эх! Нравишься ты мне, Громов. Ведь ты не такой, как все. Все это знают, даже черти.

–  Я в курсе. Но зачем? Я же мертвый. Какой смысл сейчас что – то менять?

–  Жизнь прекрасна и удивительна! А ты себя уже в покойники записал. Быстро же ты сдался. А может я передумаю. Удиви меня, маэстро. Мы, барышни, такие переменчивые.

–  Все шутите?

Незнакомка игриво улыбалась.

–  Я похожа на шутницу?

Незнакомка поменялась в лице. Потом грозно добавила:

– Следи за кофе, сейчас вода кипеть начнет.

Громова пробил холодный пот. Он молча разлил кофе. Потом посмотрел в окно и затянулся. Кухня была, как в тумане.

–  А можно вопрос?

–  Валяй.

–  А что можно с собой взять?

Незнакомка поправила шляпку.

–  Библию и Талмуд. А лучше возьми книгу этого дурака…как его, забыла – Чарльза…Знаменитого идиота, который написал «Жизнь после смерти». Заодно и сравнишь.

–  А если серьезно?

–  А если серьезно, то ничего. Все, что нужно тебе выдадут. Будешь ТАМ свои сказки чертям рассказывать, да байки за демонами записывать.

–  Ясно. Пойду оденусь. А вы пейте кофе.

Все это время Громов беседовал в халате. Он поставил пустую чашку и хотел уже выйти…

–  Стоять, сказочник! – приказала Смерть грозно. –  Что ты все ёрзаешь и суетишься? Не зли меня. Я могу и передумать. Халат тебе к лицу.

–  Простите.

–  Живи непрощенным.

Мара подошла к окну и сказала, не глядя на Громова:

- Дел, кстати, у тебя недоделанных сколько! Пальцев не хватит. Долги опять же. А ты мечтами живешь.

Громов покраснел. Его отчитывали, как мальчика, перед самой смертью. Ему стало так обидно, что он готов был провалиться от стыда.

–  Да. Долгов полно. Но зачем же так добивать?

–  Гордый значит? Ишь какой! А кто тебе правду скажет кроме меня?

Мара выпустила очередную порцию голубого дыма из носа и стала похожа на дракона.

–  Мне бы хотя бы пару лет. Долги раздать. То да сё. Не хочу свои проблемы на близких вешать. Да и детей жалко. Поднять бы чутка их до окончания школы.

–  Долги у всех есть. Без долгов нынче никак. Без проблем только бесы и вампиры живут. И то, как сказать. А вот с детьми, конечно, плохо. Дети – наше все. Ты, вроде, даже драку хотел устроить на свадьбе у своих внуков?

–  Есть такая мечта. – Громов улыбнулся.

–  Пары лет тебе точно не хватит. Долго жить задумал? А? Путешествовать, в Крыму пожить, книги писать. А потом под «сюрпризы» попал. И все просрал.

–  Под какие сюрпризы?

–  Високосного года. Слыхал?

–  Немного.

(Громов хорошо знал теорию «високосного года»).

- А разве это правда?

–  Сам решай. Ты же сам Джинна выпустил. Помнишь, надеюсь? И теперь он пьет тебя, да искушает.

–  Вы про колокол из заповедника?

–  О нем самом. Хитрый ты. Сам все знаешь, понимаешь, а выводы не делаешь. Ладно. Заваривай еще кофе. Расскажешь пока мне, как долги отдавать будешь. А я твои сказки послушаю и прикину, как тебе помочь.

Громов заварил еще кофе, попросил сигарету у незнакомки, и начал рассказ.

Он шепотом исповедовался Маре о своих неизданных произведениях, недописанных книгах, нереализованных планах, амбициях и рухнувших надеждах.

Маре понравился план выхода из кризиса. Она поверила, что он раскаялся и во всем виноват сам. Это было чистосердечное признание.

Клубы голубого дыма вытекали, словно туман, из ее острого носика и, заполняли кухню приятным благовонием. Это было похоже на спиритический сеанс.

–  Неплохо, неплохо, маэстро. Убедил, – перебила его Мара. –  Принеси–ка мне листок. Черкану за тебя «маляву» куда надо. Посмотрим, может и прокатит.

Громов вырвал из блокнота лист. Мара достала из своей сумки гусиное перо. Она внимательно слушала его и выводила на листе красивые руны.

–  Странно, Громов, что тебя до сих пор не печатают. Мне лично почти все понравилось, кроме опуса про чёрта. Отредактируй. Пора с ним заканчивать – мешает он тебе. Завтра навещу твоего Ангела. Пора его тоже в чувства привести и вернуть к тебе. Пропадешь без него.

–  А зачем он мне уже? Я же почти мертв!

–  Почти, да не совсем. Мы еще за порог не вышли. Успеешь еще червей накормить. Замену сделаем.

Она хитро улыбнулась.

— Вот зайду к твоему соседу, на первый этаж и…

Она сложила аккуратно листок и дунула на него. Записка исчезла.

–  Своим скажу, что не застала тебя. А ты больше незнакомым девушкам дверь не открывай, кроме меня, естественно. Рано еще тебе к нам.

–  А у вас не будет проблем со мной?

–  Будут, конечно. Но ты ж не подведешь меня и никому не скажешь. А?

–  Могила.

–  Фигила, – передразнила она.  – Хватит грех наводить. За языком следи и за словами. Они материальны. Итак, всех демонов всполошили.

–  А как я вам буду сказки передавать?

–  Ты, главное, пиши. Не твоя забота. Я все узнаю и твоему Ангелу передам – как и что. Держи босяцкий подгон на память.

Мара протянула гусиное перо.

— Оно волшебное. Как напишешь, так и будет. Дарю. На день рождения.

–  Благодарю. Я не достоин…

–  Дают – бери. Ты лучше себя в порядок приведи и впредь не ленись больше. И запомни - будешь мне каждую неделю по сказке присылать. Забудешь – вернусь без стука. Тогда уже точно заберу с собой. Сделаю из тебя Шахерезаду.

Громов не верил своим ушам. Сама Смерть давала ему шанс. Такое он даже в своих сказках не мог придумать.

–  Эх! Нравишься ты мне, Громов! – Мара провела холодной рукой по его небритой щеке. – Ну да ладно. Засиделась я у тебя. Целоваться не будем. А то мало ли что. За кофе спасибо. Поживи еще. С долгами помогу. Главное, работай над собой. Богов не гневи – достанут оттуда. Меня не провожай. Ложись и спи до обеда. Считай, что это сон был.

Незнакомка дыхнула на него голубым дымом. Подарила воздушный поцелуй, потом прошла сквозь него, и хлопнула дверью.

У Громова сразу начала кружиться голова. Захотелось спать. Глаза сами закрылись.

Словно пьяный, Громов дополз до кровати и отрубился.

Когда он проснулся, был уже вечер. В ногах мурлыкала его кошка Лилит. «Приснится же такое! Допился дурак! Уже смерть стала сниться».

Громов умылся и пошаркал на кухню. На столе стояли две чашки, а в пепельнице лежала гора окурков от дамских сигарет.

«Бред какой – то! У меня уже неделю гостей не было. Откуда окурки?»

На холодильнике, среди сувенирных магнитиков, висел стикер:

«ДЕРЗАЙ и ПОМНИ!».

От утреннего шока отвлекали только голоса за окном. Внизу, около подъезда, мерцали огни «Скорой помощи». Санитары вынесли черный мешок и загрузили сверток в машину.

Под окнами кричала и плакала соседка тетя Таня. Вокруг собралась толпа любопытных старушек и детей. Громов догадался, что в черном мешке увозили соседа с первого этажа – Михалыча. Это был щуплый инженер, лет шестидесяти, который любил гордиться, что «всю жизнь проработал на родном заводе».

«Неужели, это был не сон!».

Еще не веря до конца в происходящее, Громов решил собраться и навести порядок. Стикер на холодильнике стал похож на икону из рун. Он выпил еще кофе. Появилась бодрость.

Писатель разложил черновики, тетради, закурил трубку и сел дописывать книгу.

В эту ночь слова сами ложились на бумагу, и он не мог остановиться до самого утра. У Громова начался творческий запой. Ему очень хотелось жить.

В конце января, на одной маленькой кухне, сидел уставший Ангел – хранитель, и беседовал с черной кошкой. Она смотрела, как он водит по воздуху гусиным пером, словно дирижёр, и слушала его шепот:

–  Кто взял – верни! Бога не гневи. По имени называть не буду, но достану оттуда, где трава не растет, птица не летает, зверь не крадется, вода не льется. Ключ, замок, язык...

– Муррр, – ответила кошка.

–  Понимаешь? — сказал он кошке. – Это у вас девять жизней. А тут такое дело…

За окном, в отражениях луны и фонарей, летали огромные снежинки. Они были похожи на маленькие, белые цветы и напоминали подснежники. Чудесные «звездочки» порхали, танцевали, разбивались о стекла, таяли и пели:

«Снегопад, снегопад!

Если женщина просит…»

Только Ангел и кошка понимали их.

Показать полностью 2
10

Зверь. Заражение в Каире. Глава 5

Все предыдущие главы на моей странице в серии «Зверь».

Илен провалился в пустоту. Там, во тьме сознания, он встретил маму. Она прижимала его щеку к своей, гладила по волосам и говорила, что любит его. Мальчик вдыхал аромат ее чистой кожи, ни с чем не сравнимый родной запах матери. Когда она была рядом, Илен был по-настоящему счастлив. Сильна отцовская любовь, но ничто не сравнится со связью матери с сыном.
Илену снилось, как мама говорит ему слова, которые всегда грели его душу:
– Сейчас я принесу своему родному мальчику чай и хлеб с вареньем.
Это была его самая любимая часть дня. Не сам чай и не хлеб с вареньем радовали его, а ласковые слова матери, обращенные к нему. Он всем сердцем чувствовал, что за этой готовностью принести ему чай, кроется многое.
Тут была вся материнская любовь и желание отдать ему все, что угодно, включая жизнь. Он бы спал так всю вечность. В конце концов, это и был рай для него. Когда есть рай, жизнь уже не нужна. Хочется побыстрее попасть туда, к родным людям, которых уже нет.
Потому Илен был очень несчастлив, когда проснулся. Он нашел себя лежащим на диване в какой-то огромной стеклянной комнате.
Сквозь стекло он увидел знакомое лицо. Оно было красивое, но с ним были связаны неприятные воспоминания. Прошла минута до того, как он вспомнил, кто это. Девушка по имени София что-то вонзила ему в шею перед тем, как он потерял сознание. Илен тут же закричал:
– Что вам от меня нужно?! Где моя мамочка?!
На его глазах выступили слезы. София не знала, что ответить. По ее реакции Илен понял, какой неуместный вопрос он задал.
Он еще не до конца отошел ото сна, в котором мама еще была жива. Девушка поняла это. Она улыбнулась и подошла к стеклу. Стоящий рядом мужчина предупредил ее:
– Не подходите так близко!
– Но ведь это стекло невозможно разбить. Он ничего не сможет сделать, – отвечала она.
– Мы этого не знаем, – ответил мужчина, лицо которого тоже было знакомо Илену. – Мы понятия не имеем о том, на что он способно это маленькое чудовище.
– Не называйте его так, – возмутилась девушка.
– При всем уважении, доктор, я буду называть его так, как считаю нужным. Этот мальчик – зверь, самый опасный из всех зараженных. Он сломал руку моему коллеге.
– Он потерял родителей, а ваши люди наверняка его спровоцировали.
– Его провоцирует болезнь. Вскоре мы с вами убедимся в этом, – отрезал солдат.
– Мистер Фархади, прошу вас, давайте оставим эту тему. Я хочу поговорить с мальчиком, – наконец Илен услышал его фамилию.
Этот солдат теперь его заклятый враг. А ведь мальчик ему доверился. Он обещал ему показать убийцу матери, а вместо этого показал отражение в зеркале.
«Дешёвый трюк подлого человека. Ничего, придет время, я разорву тебя на куски», – думал Илен, с ненавистью глядя на него.
– У нас нет времени на разговоры. Люди ждут, – ответил солдат. – Тащите все это на сцену! Пора начинать!
Толпа военных взялась за стеклянную комнату, в которой находился Илен и куда-то покатила ее. Мальчик не понимал, что происходит. Его ослеплял свет, он слышал крики толпы. Прошло немало времени до того, как он понял, что стоит на какой-то огромной сцене. Тысячи людей смотрели прямо на него.


Мистер Фархади подошел к микрофону.
– Мой родной Каир, ассаламу алейкум! Перед вами мальчик девяти лет. Мы здесь, чтобы стать свидетелями ужасающего феномена этого вируса – зараженные стали обладать невероятной физической силой! Это, друзья мои, вызывает серьезные опасения. Сейчас мы вам продемонстрируем, на что способен этот монстр.

Показать полностью
83

Ткач: прогулка по ночному городу, опасная профессия и чёрный тюльпан

Ткач: прогулка по ночному городу, опасная профессия и чёрный тюльпан

Стоптанные, но крепкие ботинки ступали по мокрой брусчатке перепрыгивая через кучи лошадиного дерьма, огрызки яблок, комки намокшей обёрточной бумаги, раздавленную копытом мышь, сломанный гребешок и другой мусор оставшийся на улицах города после долгого, шумного дня.

Конечно, не так я планировал провести сегодняшний вечер. Приглашение на приём графини Вудвилл – подруги детства, всё ещё лежало в кармане. Виктория наверняка расстроится, не увидев меня среди гостей.

Пронёсшийся мимо кэб подпрыгнул на заполненной грязной водой выбоине из-за чего кучер – бывший боцман ругнулся, забористо припомнив морского дьявола и его супругу, а кое-как удержавшийся на сидении пассажир – средней руки лавочник, торговавший зонтами и перчатками, только по-детски ойкнул пожалев, что не вернулся домой пешком до темноты.

В конце концов можно было воспользоваться предложением Чарльза Грейстока – отличного парня хоть и банкира, и посетить знаменитый «Эмпедокл» - старейший из закрытых клубов метрополии за членство, в котором бьются (и не всегда в переносном смысле) отпрыски известнейших фамилий империи.

Грин-стрит закончилась и я, втянув носом обычную для рынка вонь, прибавил шаг раздавая удары тростью оказавшимся на пути дерущимся за протухшую рыбу, свиные уши, говяжьи потроха крысам и облезлым котам, глаза которых светились в темноте зелёными ведьмиными огоньками.

Густой туман назойливо цеплялся за мои ноги и в довершении всего сверху начал моросить мелкий противный дождик. Я ненавидел этот город с самого детства, но вынужден был раз за разом возвращаться сюда. Даже когда продал родовое поместье, закрыл все счёта в банках, не смог отвязаться от него навсегда. Город словно притягивал меня. Но если раньше я боялся его, то теперь презирал.

Несущий службу констебль в шлеме, суконная поверхность которого была покрыта мелкими капельками влаги, узнав меня вскинул руку к виску и вытянулся в струнку. На секунду наши глаза встретились.

Бедняга был болен и страдал от чахотки, даже в жёлтом пятне газового фонаря лицо его было бледным. Он не тешил себя напрасными надеждами и сейчас думал о жене и сыне которые будут голодать после его смерти. Надеялся отправить их в деревню к брату в апреле. Ох уж эти надежды! Я-то знал, что мужчина умрёт ещё до нового года. Печально, но факт. Номер полицейской бляхи остался в моей памяти. Кивнув полисмену, я просто проследовал дальше.

Так что же подтолкнуло такого человека как я совершить ночное путешествие по городу, который он ненавидит? Просто, мне дали одно деликатное поручение… не то чтобы я был кому-то обязан или должен, нет. Всё дело было в том, что человек обратившийся ко мне за помощью, наверное, напомнил мне меня самого. Безумно вспыльчивого и одновременно отважного, высокомерного и донельзя избалованного, но раздавленного горем аристократа вдруг понявшего, что его состояние и положение в обществе ничто против замыслов мерзкой старухи называемой судьбой.

Олдинг-стрит встретила занавешенными окнами, раскачиваемыми ветром скрипучими качелями и жадными, пронзающими взглядами из каждой подворотни.

Когда одна из групп грабителей уже готова была выскочить из своего укрытия и окружить меня, я, опередив их всего на пару секунд, раздавил в кулаке картонный коробок заполненный пылью фей. Подбросив содержимое над головой, я сумел осветить себя облаком запорхавших в воздухе золотистых частичек заставив тем самым преступников замереть на месте. Некоторые из них даже стянули с себя головные уборы и сделали нечто вроде поклона в мою сторону. Будто я мог их рассмотреть.

Пронизывающий холодный ветер заставил поднять повыше воротник плаща и надвинуть на глаза цилиндр. Осталось совсем немного, ещё пара поворотов по узким улочкам трущоб и перед взором моим развернётся окончательно заброшенный жителями города квартал и площадь святой Елены, которая и является конечной целью. Достав из кармашка жилетки на груди золотые часы-луковицу, я убедился, что время сейчас самое подходящее - половина третьего ночи, тварь определённо не сможет устоять.

Топ-топ-топ! - дорогу мне неожиданно перегородил размытый силуэт. Я не почувствовал от него никакой угрозы, скорее наоборот: растерянность и заботу. Мгновение и незнакомец приобрёл форму превратившись в невысокого субтильного мальчишку в засаленной кепке и курточке с короткими рукавами.

- Сэр, мистер Фицкларенс, - без вступлений громким шёпотом произнёс молодой Кромвель, прижимая стянутую с головы кепку к груди. – Поверьте, вам не следует туда ходить. В последнее время на Свамп-стрит опасно. Там люди исчезают. Без следа!

Обогнув мальчишку справа, я улыбнувшись потрепал его по волосам.

- Но мистер Фицкларенс, я серьёзно! – раздалось мне вслед.

Ловко брошенный мной за спину золотой соверен приземлился прямо в вытянутую ладонь беспризорника.

- Спасибо Брайн. Ценю твою трогательную заботу, - негромко произнёс остановившись на месте, но не оборачиваясь я. - А сейчас отправляйся по своим делам и не вздумай следовать за мной.

Подросток шустро застучал деревянными подошвами по выщербленной мостовой. Я знал, что он не посмеет ослушаться приказа.

А вот и площадь, с накренившемся постаментом, на котором воздев руки к небу замерла статуя святой просительницы. Всё тело Елены покрыла ржавчина и мох. И раньше, и сейчас, она вызывала у меня раздражение. Просить, ожидать милости на коленях много-много дней, голодать и проливать слёзы… Пффф! Могла бы потратить это время с пользой. Даже самый слабый человек опасен если полон решимости и не намерен отступить.

В нескольких шагах от статуи на земле лежала целая куча цветов. И не каких-то там цветов, а роз из лучших цветочных лавок города. Некоторые уже пожухли, другие были совсем свежие. Наклонившись я разглядел на камнях тёмное пятно всё ещё пахшее железом. Бедная девочка, что же она испытала перед смертью…

Не оглядываясь вокруг, да и смотреть тут особо было не на что, я вынул из-под одежды прекрасный чёрный тюльпан и опустившись на колени возложил его к месту смерти Бекки Дадли. Теперь только ждать и надеяться, что штаны мои не промокнут полностью.

Так зачем же я согласился выполнить это поручение? Только ли из-за того, что Аарон Дадли – безутешный брат погибшей сестры напомнил мне самого себя? Ха! Определённо нет. Я не был хорошим человеком и это факт. Спорить с ним бессмысленно. И чего только ваш покорный слуга не творил в этой жизни. И ведь я уже почти отказал юнцу, но в последний момент вспомнил о своём старом принципе – если можешь помочь - помоги.

Позади раздались сначала еле-еле различимые, вкрадчивые шажки, а затем, когда тварь поняла, что она услышана, шаги стали шаркающими, по-змеиному тревожными. Зато, кажется, я понял с кем имел дело.

Рука, обтянутая тёмно-красным кружевным атласом с не по-человечески длинными, худыми пальцами, стремительно протянулась из-за моего плеча подхватив чёрный тюльпан.

- Пришшшёл принессссти сссоболезнования? – прошелестел глубокий женский голос. - Глупооо!

Серебряный браслет на моём правом запястье немедленно нагрелся, наполняя тело ожиданием атаки существа за спиной. Нага, а это была именно самка рептилии-оборотня, считалась очень опасным противником. Скорость её удара отправила на то свет много отличных охотников. Но мы-то дело другое.

Медленно повернув голову, я увидел высокую женщину с чёрной вуалью, спадающей на лицо. Только огромные миндалевидные глаза каким-то непонятным образом просвечивали сквозь сеточку ткани. Ничего себе маскировочка, в такой можно и в город выходить. Что наверняка она уже и делает.

- Приплыла на корабле из Восточной Африки в прошлом году? – с ухмылкой произнёс я, поднимаясь с колен и отряхиваясь. – Изгнали из гнезда за преступление или просто не способна выносить потомство?

- Шшшшш! – раздалось разъярённое возмущение позади и нага буквально вырвала трость из моих рук отшвырнув её в сторону. Отлично отшлифованная палка из железного дерева постукивая заскакала по мостовой.

- Ктооо ты? – от глубокого контральто заложило уши. – Охххотник?

В тот же момент тварь с силой развернула меня к себе рванув за правое плечо левой рукой увенчанной десятисантиметровыми обсидиановыми когтями, а правой отбросила с лица вуаль продемонстрировав мне заполненную острыми зубами пасть и скуластое лицо (морду) с кожей пергаментно-жёлтого оттенка.

- Сколько времени ты жрала крыс и бродячих псов, чтобы превратиться в человека? – подмигнул твари я из-за чего она кажется вообще сошла с ума от гнева на что и был мой растёт.

Нага вдруг перестала обращать внимание на мои руки возжелав только одного – горячей крови. Челюсти её лязгнув метнулись к горлу.

- Умриии оххотник!

- Я не охотник, а ткач, тварь… - без глупой бравады бросил в ответ я.

Крак! – в следующий миг левая рука, затянутая в чёрную лайковую перчатку, разбила о голову наги пузатый стеклянный фиал с густой синей жидкость внутри.

Аааххшшш! – вопль снова ударил по барабанным перепонкам словно впиваясь острой иглой в мозг, но стиснув зубы я сделал шаг в сторону увернувшись от когтей сбивших с головы цилиндр.

Заполнявшая фиал жидкость разъедала лицо твари вместе с кожей и костями. Теряя зрение, она, сложившись смертельным веретеном, так что тёмно-красный шлейф платья свернулся позади в спираль, бросилась на меня врезавшись в ещё больше накренившуюся статую святой чтобы тут же получить несколько ударов кинжалом из дамасской стали в затылок.

- Ткаччч… ткаччч! Кто такой ткаччч?

- Тот кто не дышит вам в спину, ибо нить вашей жизни и так всегда в его руках.

Наблюдая за судорожно подёргивающейся у ног рептилией, я не торопясь достал из-под одежды тонкий бронзовый свисток и набрав в лёгкие воздух дунул в него.

Постороннему наблюдателю показалось бы что свисток сломан, но нет. Те для кого он предназначался услышали призыв.

Расплывчатые, зыбкие фигуры (сегодня они выбрали одно из самых скромных своих воплощений) возникнув будто бы ниоткуда покорно замерли вокруг.

- Мы слышим тебя Ткач, чем тебе помочь, - раздался справа глубокий приятный голос одного из клевретов. - Приказывай.

Спрятав свисток под сорочкой, я указал жестом на замершую на земле тварь.

- Отрубите наге голову и сожгите тело развеяв прах в океане.

- Мы можем забрать себе сердце? – раздалось вкрадчивое слева.

- Да, это ваша плата.

- Слушаемся, - произнёс хор голосов.

Подняв с земли обронённый тварью чёрный тюльпан, я возложил его на прежнее место и взяв протянутые клевретами цилиндр и трость посвистывая двинулся обратно на Олдинг-стрит. Поручение выполнено.

Где-то там впереди, с волнением и часто бьющимся сердцем, меня ожидал юный Брайн Кромвель…

Показать полностью 1
75

Тёмная половина

От автора

Всем привет) Меня зовут Андрей Зверев, я диктор, чтец ЭКСМО и ЛитРес. Хочется в список скиллов добавить "писатель", так что упражняюсь в прекрасном по мере сил))) Это конкурсный рассказ для сообщества Городские сказки  По условиям конкурса рассказ должен соответствовать возрастной маркировке 12+ , так что весёлого бухача, разнузданного секса, затейливой расчленёнки и прочих элементов особого цинизма (которые я, честно говоря, скорее люблю, чем нет) пытливый читатель здесь не найдёт. Тем не менее, надеюсь, что вас порадует лёгкий юморок, небольшой урок итальянского и элементы мистического хоррора. Есть мнение, что можно раскрутить рассказ на что-то покрупнее - так что буду рад обратной связи, пожеланиям, предложениям, вашим мнениям, и любого рода и степени жёлчности критике. Спасибо за внимание!

– Оленька, ты ещё не готова? Ну как так?! – всплёскивает руками бабушка. – Одевайся скорее, на электричку опоздаем.

– Одеваюсь, одеваюсь!

Опоздать нам никак нельзя, потому что именно сегодня… Но… Лучше давайте с самого начала!

Меня зовут Оля. Родителей своих я не помню. Погибли они в пожаре, когда мне три года было. С тех пор меня бабушка воспитывала. Бабушка у меня не простая, она – волшебница, одна из самых сильных. В нашей семье все такие.  Есть чародеи, которые лечить могут, есть такие, что стихиями управляют, кого-то звери да птицы слушаются, а мы, Марьяновы, универсалы. И подлечить можем, и дождик наколдовать, и костёр силой мысли разжечь, и ещё много чего. Я тоже сильная, только нужно научиться этой силой пользоваться. Так бабушка сказала, после того, как пятилетняя я впервые способности магические проявила, тот дуб на лесной опушке молнией шандарахнув.  После этого бабуля основательно взялась за моё обучение.

– Сила наша – это прежде всего ответственность, – любила она повторять. – Без ответственности не волшебница ты, а беда ходячая. Такие бедовые силу во зло используют, чтобы до власти да богатства дорваться, или служат тем, кто дорваться хочет.

– А зачем же тогда сила нужна? – спрашивала я, глазками хлопая.

– А чтобы в мире равновесие поддерживать через помощь людям и светлое знание, – объясняла бабушка. – Потому что зла в этом мире и так полно с начала времён, его творить ума много не надо. А вот чтобы чего-то хорошее сделать, да за просто так, без помыслов корыстных – это не каждый может. Тут характер нужен. Потому прежде всего самого себя познать надо и тёмную свою половину усмирить.

– А если у меня её нет, – говорила я, – тёмной половины-то?

– Тёмная половина, внучка, это тебе не веснушки, – грустно улыбалась бабуля и целовала меня в конопатый нос, – она у всех есть.

В общем, бабушка моя старалась из меня настоящую волшебницу сделать. Слово «ведьма», как нас обычно называли, она не любила. Хоть и не обижалась. Чего с дураков взять, говорила обычно, им что ведьма, что волшебница, что ворожея – один чёрт.

Так и жила я с бабулей в кирпичном двухэтажном домике на краю посёлка городского типа, премудростям всяческим колдовским обучаясь да программу начальных классов средней школы осваивая, пока мне десять не исполнилось. А там повезла меня бабушка в город.

Пришло время в магическую гимназию поступать.

***

Я волнуюсь, конечно, и даже побаиваюсь немножко. С одной стороны – радостно, что скоро жизнь моя изменится, что в большом городе жить буду, а с другой – а ну как не сдам я этот дурацкий экзамен? Всю дорогу, пока ехали в электричке, бабуля меня успокаивала.

– Первый этап вообще ерунда – математика и русский! Ну что ты, слово «парашют» неправильно напишешь или пять на пять перемножить не смогёшь?

– Смогу, конечно! – возмущаюсь я.

– Ну и всё!

Бабуля легкомысленно машет рукой и добавляет:

– Non preoccuparti, piccolina! Sei bravissima.

Типа, не волнуйся, малявка! Ты у меня умница.

Любит она иногда родной язык вспомнить, хоть и давно уж ей русская речь такой же своей стала. Но, всегда говорит ба, мы не должны забывать о своих корнях. Вот и меня как-то между делом научила. Потому я в такие моменты сама не замечаю, как автоматически на итальянский переключаюсь.

– È una parola! – отвечаю. Мол, легко тебе говорить!

***

Бабуля моя, Джульетта Карловна, сто с лишним лет назад, когда совсем молоденькой ведьмочкой была, сбежала с родной Сицилии. Сбежала, потому что какой-то злой дядька, «мафиоза» по-итальянски, хотел бабулечку против её воли в жёны взять. Она пыталась его отговорить по-хорошему, мафиозу эту, а тот ни в какую! Хочу, орёт, кара мия, чтобы ты была моей и всё тут!

Как там, она говорила, его звали?! М-м-м… То ли Дон Кабанини, то ли Дон Карнавале…

Короче, она тогда со стихиями ещё не очень хорошо управлялась и вместо ледяного душа, чтобы пылкого дона остудить, заморозку наколдовала. Такую сейчас «шоковой» называют.

И вот стоит она у себя во дворе, смотрит на запечаталённого в ледяной глыбе в момент наивысшей ажиотации да бешеной жестикуляции Дона Козлини этого и гадает, что будет, когда он оттает. По-любому выходило, что ничего хорошего! У них на Сицилии каждому известно было – мафия не прощает ни отказа, ни, тем более, шоковой заморозки! Собрала она вещички по-быстрому и с первым паромом на материк в Неаполь умотала, а уж оттуда её след, как говорится, и простыл. Или остыл. Не важно, в общем. Поспрашивала в порту, какой корабль отходит пораньше да подальше, и села, особо не вникая. Так и оказалась в Москве. Сначала не понравилось: всё чужое, холодно, страшно и снег, прости господи… Революция, опять же. А потом язык выучила, самовар с валенками купила, обвыклась и затянула её Россия-матушка. Всерьёз и надолго.

Времена были интересные, так что бабулины приключения на этом только начинались. Хотя она редко чего рассказывает. Говорит, что мала я ещё. Так, иногда фотоальбомы старые вместе рассматриваем. Запомнилась мне фотка, где она в чёрной кожаной куртке с наганом в руке стоит, а рядом красавец-военный – белый китель, грудь в орденах, а усищщи – мамочки мои, как их забыть! – одной рукой её обнимает, а другой саблей вверх тянется. Вроде как салютует. И улыбаются оба счастливые! А на обороте той фотокарточки надпись поблёкшими чернилами «Юле от Сёмы на долгую память!» И сердечко, стрелой пробитое, нарисовано.

***

В общем, доехали мы. Идём через ж/д вокзал, а со всех сторон таксисты зазывают. Бабушка одному их них – высокому темноволосому парню крепкого телосложения – наши сумки в руки:

– Отвезите нас, пожалуйста, молодой человек, по адресу улица Звёздная, дом семь.

– Отчего ж не отвезти, – смеётся тот, – любой каприз за ваши деньги.

– Средствами располагаем, не волновайтесь! – улыбается Джульетта Карловна. Любит она иногда как-то смешно выразиться, мол, это её веселит.

Сели мы в «Ладу Калину» строгой серой масти, да помчались покорять мою альма-матер будущую.

– В гости приехали? – спрашивает таксист, поглядывая на нас в зеркало заднего вида.

– Учиться, – говорит бабушка и добавляет с гордостью, – в школу для одарённых детей.

Поглядывает на меня со значением. Помню, помню – обычным людям про чародеев знать не положено. Для их же блага. Меньше знаешь, крепче спишь.

– Здорово! – одобрительно кивает таксист и продолжает мечтательно – Эх, школьные годы… Золотое время! Помню, как мы с пацанами классе в пятом или шестом, сейчас уже как скажешь-то, да и не важно это, короче, сбежали мы с уроков сразу после большой перемены, как пообедали, и понеслись на речку, решили первое в том году купание устроить, а уж конец учебного года был, май месяц, вода тёплая, и мы такие портфели побросали и давай…

Таксист тараторит без остановки и что-то есть в его голосе… Убаюкивающее…  Кресло подо мной будто пластилиновое становится, я проваливаюсь куда-то вглубь него, в уютную мягкую, как вата, дремоту, из которой не хочется возвращаться… Краем глаза вижу, что бабушка уже отключилась и похрапывает, свесив голову на грудь. Чувствую: что-то не так, неправильное что-то происходит. Но голос таксиста словно плюшевый молот вбивает меня в сон всё сильнее и сильнее. Подушечку бы мне… Ладно, бабушка тоже подойдет. Последнее, что я вижу, прежде чем положить голову ей на колени и улететь в мир грёз – это отражённые в зеркале сплошь угольно-чёрные глаза таксиста.

***

– Чего тебе нужно от нас, демон?!

Слышу бабушкин голос, едва разлепив веки. Оглядываюсь. И куда это мы попали? Какое-то серое пустое здание без окон. Склад, наверное, или что-то вроде того. Только в углу, где мы с бабулей на диване продавленном очнулись, кое-как всё обустроено. Стол, несколько стульев, холодильник старый облупленный. Мы по рукам и ногам связаны, а таксист, который совсем не таксист, сидит, гад, напротив нас и скалится довольно. Глазища чёрные-пречёрные, черты лица уж и не очень человеческие – как-то огрубели и заострились, что ли. Зубы, кстати, тоже. Заострились, в смысле. Видимо, расслабился демон за неимением необходимости личину удерживать. Ага, вон и кожа зеленоватым отливать начинает.

– Спокойно, ведьма… Скоро объявится Хозяин и всё узнаешь!

Голос у него уже не такой приятный и совсем не успокаивающий.

То, что нас связали на совесть, я сразу поняла, как только конечностями шевельнуть попыталась. Следующим на ум пришло, естественно, колдовством воспользоваться. Только вот ничего не получилось. И только повнимательнее взглянув на бабушку, я поняла, насколько серьёзно мы влипли! Сейчас на её шее, и на моей тоже, ошейник из голубоватого металла красовался. Ночной кошмар любого чародея! Двимерит! Тот самый, который способности магические блокирует!

– Бабушка! – пищу испуганно.

– Очнулась, – смотрит на меня ба, – Ничего не бойся, всё будет хорошо!

Легко ей говорить: «Не бойся!» Меня ещё ни разу демоны не похищали. Да и не-демоны тоже, если на то пошло. Очень трудно мне сейчас не бояться, особенно магии не чувствуя!

Тут воздух перед нами задрожал и в клубах вонючего дыма, от которого у меня глаза заслезились, появилась высокая фигура в чёрном балахоне. Из-под темноты капюшона глаза белым неживым светом мерцают.

– Приветствую тебя, Хозяин! – таксист-демон вскочил со стула и опустился на одно колено, склонив голову с проклюнувшимися рожками. С каждой минутой в нём оставалось всё меньше человеческого.

– Ты славно поработал, Храпос! – прокаркал жуткий гость и сбросил капюшон, скрывавший его лицо. Лицо неупокоенного мертвеца. Так в ужастиках всяких зомби показывают. Мертвенно-бледное, покрытое шрамами и гноящимися язвами – оно вызывало отвращение и ужас. Я даже зажмурилась.

– Ну вот мы и встретились, ведьма! Теперь тебе не уйти!

– Сабнак! – прошипела бабуля.

Ни разу не слышала столько злости в её голосе!

– В этот раз ритуал состоится, – в хриплом голосе Сабнака слышится торжество, – и кровь одной из сильнейших ведьм этого мира откроет адские врата!

– Будь ты проклят, отродье! Помогите!!! – сейчас по испуганному голосу бабули не скажешь, что она одна из сильнейших.

– Кричи! Кричи сколько хочешь, Джульетта Катарина Мариани! – насмешливо рычит демон. – Здесь тебя никто не услышит!

Я всё ещё сижу, зажмурив глаза и вжав голову в плечи. Звук тяжёлых шагов. Тошнотворный запах гниющий плоти и голос демона совсем близко.

– Открой глаза, дитя!

Открываю. Чудовище это возле меня стоит и пальцем своим когтистым мою голову за подбородок приподнимает. Потом наклоняется ко мне близко-близко. Так близко, что я вижу, как в его гноящихся лишённых век глазах копошатся мелкие червячки.

– Знаешь, кто я, девочка? – Говорит безгубым ртом.

Мамочки, сколько ж у него зубов!

Я с тошнотой борюсь и головой мотаю – с чего это я ужас такой знать должна?

– Мдааа… – Сабнак покачивает головой, будто всерьёз опечалившись. – Чувствую себе несколько уязвлённым. Ты ей не рассказала, ведьма?

Он поворачивается к бабушке.

– Чего не рассказала? – выдавливаю из себя. Бабушка выглядит растерянной. Не может подобрать слов. Редкий случай.

– А того, что твои мама-папа подохли, любимую бабулю защищая… Её-то они тогда у меня отбили, да только вот силёнок не хватило, чтобы самим выбраться…

Меня начинает колотить дрожь. А Сабнак продолжал делиться воспоминаниями:

– Да-а-а, они помешали мне, сорвали ритуал, но дорого заплатили за это! Я убивал их медленно. Первой была твоя мамуля. А папулю я заставил смотреть! О да, он не пропустил ни одной секунды! – захохотал демон. – Знаешь, что удивительно? Кожу я сдирал с мамули, но папуля, наблюдающий за этим, кричал ничуть не меньше!

Демон продолжал издевательски хохотать, расписывая новые и жуткие детали убийства моих близких. Меня трясло всё сильнее. В какой-то момент хриплый голос Сабнака отдалился, я слышала его словно сквозь плотную завесу, уже не разбирая слов. Глаза мои не различали ничего вокруг от переполняющих их слёз. Страх, боль, ярость и ненависть плавились внутри меня, превращаясь в огромный раскалённый сгусток, который становился всё больше и больше, пока наконец ему не стало тесно во мне и он не вырвался наружу. И направила я его на тёмную фигуру Сабнака.

Я закричала, не узнавая своего голоса. Кажется, в нём было не больше человеческого, чем в пленивших нас демонах. Я не заметила, как зажмурившись от боли, теряет сознание бабушка. Не видела, как падает, дергаясь в конвульсиях Храпос и вскоре затихает, уставившись мёртвыми глазами в потолок. Я даже не заметила, как двимеритовый ошейник в один миг раскаляется докрасна, чтобы тут же рассыпаться пеплом, не оставив на моей коже и следа. Как лопаются стягивающие мои руки верёвки. В те мгновенья прояснившимся взором я видела только рухнувшего на колени Сабнака, словно придавленного невидимым прессом. Вокруг него закручивался искрящийся вихрь, лишая магии, ломая волю, вытягивая жизненную силу демона, который уже не мог сопротивляться. Никаких заклинаний, я била по нему чистой силой. Её источником было новое для меня чувство – ненависть. Сабнак словно раскалялся изнутри. Кожа дымилась, по телу демона пробегали искры. Я видела, как его мёртвые бельма взорвались огнём. Воя от боли, он потянулся когтистыми руками к выжженным глазницам. Мгновеньем позже всё тело демона заполыхало синим пламенем. Я знала, что он умирает. Умирает по-настоящему, навсегда! Развоплощается...

Какая-то часть меня – та самая тёмная половина – радовалась, испытывая удовольствие от вида его страданий. «Так тебе и надо! Получай! Получай!!!» кричала я, упиваясь внезапно обретённым могуществом. Потом мне стало страшно. Страшно и мерзко. Это ведь не могу быть я! Я не получаю радости от чужой боли. Или всё-таки…

Угасала ненависть, злость отступала, я сознательно загоняла мою тёмную половину обратно в глубокий колодец, из которого она выбралась. Вместе с этим, я почувствовала, как уходит и недобрая сила, ещё недавно переполнявшая всё моё существо. И тогда я собрала то, что осталось и обрушила на Сабнака последний удар! Яркая фиолетовая вспышка – и от демона осталась лишь кучка пепла.

***

Естественно, в гимназию мы опоздали. Но, учитывая обстоятельства, нам разрешили сдать экзамены в другой день. Сам директор подошёл к нам и сказал, что будь его воля – он бы принял меня и без них. Всё-таки, побороть двимерит немногим чародеям удавалось, по пальцам все известные случаи пересчитать можно. Но – правила есть правила, вы же понимаете!

Мы, конечно, понимали. Да и было чем время занять, если честно. С бабушкой разговор у нас получился долгий. А начала она с извинений, что всю правду скрывала. Всё ждала, когда я подрасту, да подходящий момент представится.

Ну и вот, представился…

В общем, мои мама с папой настоящими героями, как оказалось, были. Семь лет назад не только бабушку, но и весь мир от большой беды спасли.

– Как ты в этот раз, – сказала бабушка.

«Точнее, мы, – поправила я её мысленно. – Я и моя тёмная половина».

Показать полностью
383
CreepyStory
Серия Сучьи погремушки

Сучьи погремушки часть - 4

Сучьи погремушки часть - 4

Сучьи погремушки часть - 3

Ванька не считал себя религиозным человеком. Да, по инерции, часто употреблял имя господа всуе, но все же так делали, значит в этом нет ничего предосудительного. Просто ещё одна сельская традиция. А кого ещё поминать? Президента? Государственный строй? А они есть? Может все они обнулились давно, с голодухи? Или вот это ещё слово, которое старики любят: — “Отрицательный рост”. Тут, только у Толстопятовых, этот отрицательный рост и увидишь. А из власти - одни Рубилы.

“Мы, живём среди обломков прошлого, — говаривал, бывало, Ванькин дедушка. — Доедаем и проедаем, то что осталось, а как всё закончится, одичаем окончательно и от скуки будем строить новую цивилизацию, потому как скучно людям без организации жить. Вождь людям нужен. Пример. Пусть как Ленин в гробу, но пример, на который все будут равняться и песни про него петь”.

В Кулагино Ванька возвращался темнее тучи. Раненых детей посадили на повозку, целые и здоровые побежали вперёд оповещать и рассказывать о случившемся. Серёга управлял психами и старался никому не смотреть в глаза. Чудом беды избежали, чудом уберегли всех от гибели.

Парень поглядывал на Ленку Каликину, которая шла впереди, вместе с сестрой и подружкой и трещала без умолку как сорока, хвастаясь трофейным электрошокером, а сам всё думал, вспоминал, заново переживая бойню, устроенную карликом возле башни. Он вспоминал как орал бешенец требовавший, чтобы дети спустились и сдались, угрожая убийством заложника. Вспоминал как бросил в него бомбу, а затем зарубил топором. Как бросилась на него стая собак и их отвлёк на себя псих, поющий про Барбару Стрейзанд (вовремя его Серёга выпустил - ничего не скажешь) и как он начал стрелять по ним звягой. Самое страшное, это дети. Как им удалось уговорить их остаться в укрытии? Это же уму непостижимо! Да ещё собаки…Как они умирали…Это же врагу не пожелаешь. Выли, скулили, тщетно пытались найти у людей помощи, ползли на брюхе и виляли хвостами. Они сразу поняли, что на просеку пришла смерть. Звяга это сама смерть. Быстрая и жестокая.

А когда всё закончилось и сдохла последняя собака, ему пришлось в одиночку стаскивать их туши в одну кучу, подальше от опоры и сжигать. Туда же, в костёр, полетел и Серёгин маркер, а детям было сказано, что они применили оружие бешенцев. Кажется, они поверили и даже не догадались, что против собак использовали местную, православную звягу. Звягу же только ночью видно, как она в темноте светится, а днём-то, её - шиш. Хрен - увидишь, пока не вляпаешься. Звездец просто! Спасения нет. Да ещё укусы…Что теперь думать? Бешеные были собаки или нет? Соберут ли Рубилы денег на вакцину? Дети же. Соберут, конечно. Не денег, а товаров, сколько Нижний попросит. А те, не будут, дирижабль ради детей гонять. Вас же не просили рожать, угу? Как - ни будь сами. Или платите: сколько мы скажем. Значит они вгонят в долги Рубил, а те, соответственно, заставят детей расплачиваться. Ничего личного, деточка. В кредит, можно сказать, тебе лекарство выпишем. Такова жизнь. Жизнь, она сама по себе и есть кредит который берёшь у Бога. Захотел дал — захотел забрал с процентами. Монополия.

К тому времени как дошли до ворот, на селе, все уже знали о нападении. Их ждали. Бледные и собранные Черепановы торчали на вышках с только что выданными снайперскими винтовками, а на въезде стояли сами Рубилы при карабинах и с мотоциклами. Ванька поздоровался, вкратце обрисовал ситуацию, сообщил об успешной ликвидации нападавших и о том, что собаки, возможно бешеные. Старший Рубила Пётр Иванович Прохоров, тут же приказал везти детей прямо в больницу — врачам уже про них сказано, езжайте детишки, остальное не ваша забота, а все, кто целые - по домам.

Ванька тоже было хотел пойти домой, но Прохоров как услышал, рявкнул на него, что бы тот не выё..выёживался, а тоже отправлялся к врачу. Нет, у нас лишних людей Ваня, не еби…не нарывайся, пожалуйста на скандал. Так и сказал: с уважением, но только сочно и в красках.

С врачами, на селе, всегда было туго. При любой власти. Врач — существо интеллигентное, почти как балерина. Ходит на цыпочках, всегда в белом и крутит фуэте. При безвластии, и того хуже. Из города не назначат, из центра не привезут, калачом не заманишь — вот и приходилось передавать профессию по наследству, а обучаться либо на людях, либо самостоятельно, благодаря сохранившимся видеоурокам. А дедушка, ещё на каких-то ЭГЭ-шников грешил, говорил: что с таким образованием вырастут только коновалы. В Кулагино было три взрослых врача. И ещё пятеро Запахов. В запас настругали. Дети учатся оказывать первую помощь, а взрослые делают всё: от стоматологии до помощи при родах.  Муж и жена Бокаревы и древняя старуха Никитишна, она же бывший хирург, распоследний на всю округу.

Никитишна лично Ваньке руку осматривала. Щурилась, нюхала, затем, ещё раз обработала раны и где смогла наложила швы.

— Из жилок коровьих, рассосётся и не заметишь, — бормотала она. — Кости целы, я это и без рентгена чую, верь слову, но ежели собака была бешеной, то уж прости. Год проживёшь, в лучшем случае. Нету у нас, дорогих лекарств. Даже от диабета нет. Тетрациклин и димедрол тебе, внучек, вколем.

— Это я и сам знаю, спасибо. О детях, позаботьтесь пожалуйста, — отвечал Ванька.

— Да уже всех проверили, теперича, надо с советом решать, с городом по рации связываться. Вакцина от бешенства, тоже не даёт стопроцентный результат, знаешь-ли, а нынче, так делают, что и доверия никакого нет. Словно в Индии живём. а не в России. Старую бы вакцину, довоенную. Да только, негде такую взять. Жизнь нонча сложная.

Ванька вышел из хирургического кабинета, в общую комнату. Хороший дом сельчане для врачей сделали, не пожалели леса. Большой дом. Три десятка кроватей. Стерильные операционные и холодильники от Толстопятовых. Сами, где надо украли и врачам за их тяжкий труд поклонились — возьмите пожалуйста, не побрезгуйте, уж что есть. Вот поэтому, у Бокаревых, все инструменты и есть, и даже зубоврачебное кресло. Конечно, если зубы вставлять, то это в Успенское езжай, но с лечением и удалением больных зубов — всё в порядке. Из Райцентра привезли — хвастался Бокарев, дрались за него с Макарихой. Ну так ещё бы вас не обеспечивали. Это раньше, когда государство было, на врачей было всем насрать, для каждой болезни свой врач имелся, а нынче без врачей не проживёшь. Как и без ветеринара. Хочешь мяса, хочешь, чтобы твоя коровка меньше болела — идёшь к ветеринару. В Нижнем, к примеру, даже аптеки есть и провизоры, которые тебе могут лекарство на коленке состряпать, а на селе лекарствами не разбрасываются. Что людям пропишут, тем потом и скотину мажут - если останется. Все лекарства: наперечёт. Все знают, у кого - что и занимают, от случая к случаю. Такова сельская жизнь. Без арбидолов и кагоцелов, как завещала великая врач-гомеопат Малышева.

Тут сидели пострадавшие от собак дети. Их оказалось пятеро. Все весёлые, перевязанные, все рвались в бой и желали показать супостатам — “Кузькину мать”. Кроме них, тут находились и их матери. Они ругались, утирали слёзы, потому как все уже знали от Ленки Каликиной, что собаки бешеные и вот Прохоровские, первыми сдохнут, а следом, и Градовские, потому как дрались шибко, и на топоры понадеялись, а надо было сразу тикать. Эту Ленку, за её слова — убить мало! Лучше бы её Бешенцы забрали, честное слово. Всё село бы тогда от радости в пляс пошло. Наговорила егоза Каликинская, наболтала лишнего. Довела матерей до слёз. Надо будет её собственной мамке пожаловаться, пусть профилактику проведёт. Стебанёт хорошенько непутёвую дочь вдоль вонищи, мож, та и примолкнет.

— Покушай. Поешь сыночка. Больно тебе? Лёшенька, завтра дома сидишь…

— Ну, маааааам! Не хочу есть! Не буду!

— Я тебе по мамкаю! Я тебе по мамкаю! Отец из Райцентра вернётся — всю жопу тебе ремнём! Кто-ж под зубы-то подставляется? Ротозей — слепошарый!  — ласково выговаривала мать сыночку.

— Я чё тебе, токсик какой? Мам, не строй из меня обиженку! По-хорошему говорю: отдай Папкин топор! Я двух собак завалил и ещё одной попал в лапу, а Ванька их на костре спалил. Маааам! Мы без трофеев остались.

Матери на Ваньку смотрели с неудовольствием. Растравил детей. Спас, но завёл не на шутку. Были бы трофеи — они бы не так бунтовали. Зачем собак спалил? Почему не снял с них ошейники? Толстопятов был рядом, ну конечно. Значит с Серёгой разделил всю добычу. Себя-то, умники, не забыли. Ваньке пришлось пообещать трофеи, снятые с бешенцев подарить детям, но только после того как их осмотрят Рубилы и только тогда пацаны притихли. Минуты на две. А затем, начали спорить кому достанутся электрошокеры.

“Дед не пришёл, — огорчённо подумал Ванька. — Внук, на краю могилы, а самый близкий и любимый человек сидит поди на завалинке и самогон хлещет. Покусали собаки, эка невидаль. Чай не триппер приволок, а обычное бешенство, чё, собственно, слёзы лить?”

Вот так люди становятся взрослыми. Такое оно настоящее чувство, когда понимаешь, что никому ты не нужен и не на кого рассчитывать, кроме как на себя.

Он вздохнул, присел на свободную койку. Маячивший у двери младший Остродубов, деловитый и загорелый мальчишка, восьми лет от роду, приволок ему его берестяной рюкзак. Ванька кивком головы поблагодарил его, а затем, предложил разделить с ним хлеб. Достал краюху, шприц с салом и засапожным ножом отделил долю для Остродубова. Сидевшие на соседних койках, малолетние исчадия ада, сразу же начали облизываться. Боевая еда от самого боевого запаха, она же в сто раз вкуснее мамкиных пирожков. Ванька добродушно кивнул — налетайте мол, победителей не судят. Хлеб и сало пропали в мгновение ока. Пришлось доставать мешок с сухофруктами, а ушлые матери уже вовсю подкладывали на койку свою домашнюю снедь.

“Выпей настойки, Ванюшко. Сегодня можно. Не побрезгуй. Плюшки утрешние. Ешьте - детишки. Ум отъешь и жопу в кровь исчешешь. А вот кому мяса варёного, да с заморским лавровым листом?” — бабы же, ну что ещё скажешь. Накормить пацанят, это же такая радость, а Ванька тоже пацан, сиротинушка наша родимая. Мамку-то, кто помнит ещё? Галька, ты же помнишь? Вместе на мародёров ходили. Боевая семья. Бойцами жили — как бойцы сгинули. Зато вон какой молодец уродился. Никто не скажет, что он чужой. Наш. Кулагинский. А ещё брат с Зарубы вернётся, так и вовсе у вас жизнь наладится. Рубилою станет, а рубила - главный кормилец в семье.

Ели, веселились, закусывали, Ванька про обиду на деда и думать забыл, но вдруг заревели ревуны. Завыло над селом протяжно - тревожно и все замерли, начали переглядываться. Никак враг у ворот? Правду говорят люди — беда не приходит одна.

Ванька рюкзак подхватил и ходу на улицу. Рана, почти не чувствовалась. Кровь закипела. Троих уложил сегодня и ещё, дай бог, столько же уконтропупит. Домой бы только заскочить, бомб всего пара штук осталась. Но к его удивлению, это было не нападение. Свои возвращались. Повеселилась молодёжь на Зарубе. Четыре трактора въехали в село один за другим и встречать их выбежало всё сельское население. Однако лица у чертей были не радостные. В телегах лежали трупы и раненые. Женщины и старухи заревели, узнавая своих сыновей. Ванька в числе первых бросился к телегам, искал брата, спрашивал, но черти отводили глаза и твердили одно - “Собаки”.

У Ваньки потемнело в глазах от горя, а Рубилы коротко переговорили с парочкой чертей, затем велели родственникам забирать мертвецов, а раненых всех в больницу. Кто может помочь — помогайте с перевязками, а сейчас - расходись народ! Вечером в клуб. Будем решать. Там соберёмся. Там каждому дадим слово. И все понимали: слезами горю не поможешь, беда пришла, а с нею новые проблемы и эти проблемы нужно решать. Ванька, в числе прочих, бросился помогать раненым. Лишь бы про Вадьку узнать…Где же он? Рубилы ругались, но не гнали его. Он показывал бинты и клялся, что ему уже лучше. Запах бегал как угорелый, таскал парней, помогал укладывать их на койки. Везде одно и тоже: укусы. Вырванные куски мяса. Паника, что собаки бешеные и как теперь жить? Кроме Ванькиного брата, недосчитались ещё двоих.

— Это собачники…много…Бегите! На нас идёт Божья стая… — бормотал в горячке один из чертей.

— Опять эта стая, — проворчал Ванька. — Да сколько же их?

— Дохренища! — скрипя зубами от боли пожаловался другой чёрт с перевязанной ногой, которому он помогал устроиться на койке. — Напали на нас со всех сторон. Если бы не Хомутовские…

— Так, все здоровые - сдаём кровь! — крикнул появившийся в дверях врач Бокарев. Он увидел Запаха и добавил. — А ты, Ванька, пошёл вон отсюда. Твоя кровь, нам без надобности.

— Я помогу! — вскинулся тот.

— Я тебе тоже. Лечебный пендель. А ещё лечебная затрещина, очень хорошо помогает. Вали говорю: у нас дел полно, а ты тут, только мешаешь!

Ванька поплёлся на улицу. Возле больницы его ждал дед. Посмотрел на внука слезящимися красными глазами и сказал хрипло.

— Нету Вадьки…

Не то спросил, а не то произнёс утвердительно, но в обоих случаях страшно. Ванька опустил голову.

— А я…Сам, к Савве пошёл. Думал…Лекарства возьму. Заходился туда-сюда. Думаю,: чего ж я дурак тебя послал, лекарства же холод любят. А тут мелкота его прибежала, напали - говорит…Собаки. Внучек…Отдай Бокареву свёрток. Отнесь. Нам-то, уже без надобности.

Ванька заплакал. Столько всего произошло за день. Убивал, защищал, носил, бегал, помогал…Всё что угодно, только... Только сейчас он понял, какая это всё бессмысленная суета. Брат. Брат пропал. Никто не хочет говорить. Все отмалчиваются. Неужели нельзя сказать правду. Что с ним? Убили? Растерзали собаки? Что? Ушёл на гулянку и не вернулся. Отдыхать ведь поехал, не на войну, а на самую великую для молодёжи радость — настоящим мужиком стать. Никого больше не осталось, только дед. Больше никого.

Дед закряхтел. Неуклюже обнял своего внука, стал успокаивать.

— Ну чего? Чего нюни распустил? Ничего же ещё неизвестно. Может - жив Вадька. Ты не ной. Я же не ною. Ты посмотри сколько мне лет, я уже столько всего видел. Может он лесом ушёл и сам потихоньку воротится. Пропавшие, это же не всегда насовсем. Есть надежда…

Ванька не нашёл в себе сил отнести свёрток, дед усадил его на лавочку и сходил сам. Побыл там минут пять и вернувшись, сунул Ваньке под нос старую армейскую фляжку.

— Накось, хлебни. Совсем ты, у меня мужиком стал.

Ванька открутил крышечку и хлебнул ядрёного горького зелья. Выпил и зачихал. Снова потекли слёзы вперемешку с соплями.  Анисовая, с чесноком и укропом. Дед не столько пьёт такую, сколько больные колени смазывает. Выхлоп после неё такой, особенный, дьявольский — не надышишься после неё.

Дед присел рядом.

— Чёрт Прохоровский мне шепнул: взяли в плен Вадьку нашего.

Ванька обрадованно зашмыгал носом.

— Щас мы сходим домой, поедим, отдохнём, а вечером на собрание, — продолжал дед. — Соплями твоими тут ничего не решить. Решать будет общество, рубилы да темнилы, а наше дело маленькое: подавать патроны и не рассусоливать. Усёк?

— Угу, — Ванька кивнул и позвал. — Деда?

— Что тебе, пустобрех?

— Я сегодня троих убил.

— Насмерть?

— Ага. Толстопятовы называют их - бешенцы. Собаки бешеные у них.

Дед покосился на его перебинтованную руку.

— Это собака тебя?

— Да. Никитишна, зашивала.

— Угу. Паршивые дела…— дед покачался на лавочке, потом хлопнул себя ладонями по коленям и приказал. — Ладно Иван Васильевич, пошкандыбали домой. Поесть тебе надо…В первую очередь отдохнуть и поесть.

Подавая ему руку Ванька подумал, что возможно впервые за последние несколько лет дед назвал его не абы как, а по имени - отчеству. Неужели он действительно признал его мужиком? Неужели он действительно стал ему ровней?

Показать полностью
76

Бездна Челленджера 4 После смерти Часть1

Бездна Челленджера 4 После смерти Часть1

Автор Волченко П.Н.

Еще раз хочу сказать спасибо двум моим меценатам: @72dron и Буковой А.

Ссылки на предыдущие части:

Бездна Челленджера ГЛУБИНА Рассказ 1 Часть 1из2

Бездна Челленджера Глубина Рассказ один, часть 2 (завтра будет новый рассказ по этой же серии)

Бездна Челленджера Подъем с глубины Рассказ 2 часть1

Бездна Челленджера Подъем с глубины Рассказ 2 часть 2 (будет продолжение серии в третьем рассказе)

Бездна Челленджера Начало конца часть1 рассказ 3

Бездна Челленджера Начало конца 2 часть (завтра новый рассказ серии)

Хлопающий звук вертолетных лопастей. Крики людей. Кто-то выпрыгнул, протянул руки, ему передали тело Димы, Сара проводила взглядом пыльные его ботинки, что пропали из виду там, за границей вертолета. Сама она была словно в трансе, тяжело было разгибать шею, мутило, было плохо, раскалывалась голова и от звуков и от мельтешения, и вообще от всего.

- На выход, - раздался сверху голос, перед собой она видела только военные штаны, высокие ботинки, поднять голову выше – не было сил. Попыталась подняться, ноги подкосились, упала на холодный пол. Захотелось прижаться к его прохладе, заснуть. Не дали.

Ее подхватили под мышки чьи-то сильные руки, потянули прочь из вертолета. И вот уже снаружи, тащат по крыше какого-то здания, видит как отдаляется от нее вертолет, потом дверной проем, звук эха шагов  того, кто ее тащил, дверь захлопывается громко, и всё – звук лопастей отрезает, становится почти тихо, только звук шагов по лестнице, дыхание над головой.

Ниже-ниже по ступеням, ее ноги бахаются о каждую ступеньку, соскальзывают с  той, что выше, бухают об ту, что ниже. Голову мотает, плохо. Она закрывает глаза, становится проще. Боль не уходит, но тошнота отступает. Снова скрип двери, голос над головой:

- Эй, Стив! Куда ее?

- В шестую сказали.

И снова ощущение движения, снова дыхание, снова дверной скрип, а после падение. Просто отпустил ее тот, кто тащил, не уложил, а выронил, и она упала, больно, тяжело приложившись затылком об пол.

- Ты бы ее на койку что ли…

- Сама залезет, - злой, чуть усталый голос. Звук шагов, хлопок двери, тихое «пик» магнитного замка. Тишина. Сара не открывала глаз, ей было плохо, всё  то время, что прошло с того момента, как их закрутило в воздухе, бухнуло о землю, с того времени, как погиб Дима, она была как в каком-то кошмарном сне, от которого не могла очнуться. Ее куда-то тащили, ее везли, забрасывали в вертолет – всё как в тумане, размыто, безвременно, скомкано. Только сейчас – покой, тишина, сон…

Она не видела, не слышала, когда в ее то ли комнату, то ли камеру, зашли двое. Один в простой, обыденной одежде, второй в военке.

- На койку, - приказал тот, что был в обыденной одежде, зевнул, скучая, глянул по сторонам, на голые стены, тут не было окон, тут было тоскливо, тут было неуютно.

Военный легко, без натуги, поднял Сару, бережно уложил на койку, и только тогда тот, что был в простой одежде, приступил к осмотру. Не торопясь, как-то даже скучая что-ли, он раздвинул пальцами ей веки, заглянул в один, потом в другой глаз, распахнул рот, осмотрел слизистые, ватными палочками взял на анализ ДНК, распорядился:

- Позови Эшли, она знает что делать, - вышел. Военный следом, снова закрылась дверь, снова пикнул замок.

Сара с трудом повернула голову на бок, мутило страшно. Ее вырвало желчью, стало чуть-чуть полегче, во рту кисло-горький вкус – противно, но без разницы. Закрыла глаза, и почти сразу провалилась в черную бездну сна.

***

Тело, накрытое простыней, везли по верхнему этажу двое. Один в форме и тактических перчатках толкал каталку, за ним следовал белохалатник в аккуратных очках с золотой оправой. Тот, что катил, говорил как то противно, упрашивающим голосом, что так не шел его крупным габаритам:

- Не знали на какой машине, да и вообще – где он. А их там было, не знаю, под сотню.  Как тут аккуратно то и…

- Я вас услышал, только сами понимаете, что за доклад не я отвечаю, мое дело – только его состояние, анализы образцов. Поэтому…

- Нет – это же я не потому что… просто. Поймете и…

Вошли в грузовой лифт, белохалатник нажал на самую нижнюю кнопку, ввел пароль внизу, на панели, лифт дернулся, быстро заскользил вниз. Военный всё мялся, думая, то ли снова завести тот же разговор, то ли молчать. Хоть и сказал ему этот белохалатник, что ничего он не решает, все же оставалась надежда, что поймут, не выкинут их с товарищем в мир, где сейчас выжить – та еще проблема. А выкинуть – вполне могли. Это раньше пугали увольнениями, деньгами или еще чем-то, а теперь – просто отпустить. Красиво, гуманно, но весьма и весьма летально.

Створка грузового лифта бесшумно отъехала в сторону, перед ними залитый ярким белым светом высокий коридор. И абсолютно нет ощущения, что сейчас они где-то глубоко-глубоко под землей, на минус осточертенно этаже. Прямо у лифта что-то наподобие пропускного пункта, где сидит в аквариуме скучающий солдатик, под потолком же пара пулеметных турелей, и смотрят они прямо на них, вернее даже на него одного – на «виновника» торжества, из-за которого этот, с подводной лодки, должен сейчас попасть в морг, а не выше, туда, где расположился еще живой материал.

- Вперед, - скомандовал оробевшему бойцу белохалатник, кивнул солдатику в аквариуме, тот тоже кивнул этак лениво, и снова уставился в экран своего смартфона. Боец послушно покатил каталку вперед, с опаской поглядывая за следующие за ним стволами турели. Краем глаза он увидел площадку, справа от входа на которой вряд устроились маленькие, юркие электрокары.

Коридор казался бесконечным, он все убегал и убегал вдаль, по сторонам, вместо привычных дверей, были вполне себе такие ангарные автоматические ворота. Все закрытые, на каждых написан номер, рядом панели кодовые, да еще и сканер для руки под ними.

- Нам сюда, - белохалатник зевнул, глянул на часы, - спасибо. Дальше я сам.

- А я?

- А вы – на поверхность.

Боец развернулся, и, почему-то боязливо, скоро, спрятав голову в плечи, поспешил обратно к лифту. Страшно ему было тут, даже не так – жутко. Ему всё казалось, что там, за воротами этими с номерами, таится такое… такое… нет, об этом лучше даже не думать!

Белохалатник проводил его взглядом, и только когда тот поравнялся с аквариумом у лифта, ввел пароль, приложил руку к панели. Воротина перед ним с механическим гулом заскользила вверх, и он вкатил тело в свое царство мертвых.

Кивнул встречному сотруднику, этого, вроде, Морти зовут, новенький, перевели, когда старый Дженкинс заразился.

- Да, Мэл, слушаю вас, - с готовностью остановился Морти, глянул на каталку, на укрытое тело.

- Вези в двенадцатый бокс, раздень, и в анализатор.

- Простите… куда?

- Ах, да… - вздохнул, - Тубус такой стеклянный. Туда.

- Хорошо.

Морти перехватил каталку, отправился вдаль по коридору, а Мэл пошел на свое рабочее место. Бойцу он, конечно же соврал, в его судьбе он конечно же мог принимать участие. Но не сильно хотел выслушивать его нытье. Поэтому сейчас он намеревался высказать руководителю проекта всё то, что он думает об этом безмозглом наемнике и его напарнике, а уже потом заняться мертвецом. В принципе, то, что носитель иммунитета, погиб – не было таким уж фатальным. Тело доставили оперативно, глобальных изменений произойти не должно было. Но всё же… всё же должна быть хоть какая-то этика! А не валить наглухо, а потом извиняться – так дела не делаются!

Он уселся за компьютер, вздохнул, нажал на вызов Вика – своего начальника, пошел гудок скайпа, чернота экрана сменилось на полное, лоснящееся от жира и пота лицо. Потен он был не от загруженности, не от дел, а из-за того, что был жирен он до безобразия.

- Да.

- Там бойцы мне тело доставили…

- Я в курсе, к делу.

- К ногтю бы. Мозгов у них…

- Исполнительные. Тупые, но исполнительные. Я скажу, но кадровый вопрос сейчас…

Тем временем Морти завез тело в двенадцатый бокс, сдернул с него простыню. Пред ним предстало жуткое, сплошь заляпанное кровью тело. От лица толком ничего не осталось. Сплошная корка спекшейся крови, мясо, налипшая гравийка, пыль.

- Экаж тебя, друг, уделало, - он развернулся к металлическому столику, где лежали инструменты, взял ножницы, щелкнул ими пару раз в воздухе, снова к телу, - ничего, сейчас разденем, обмоем – будешь, как новенький.

Острые ножницы легко взрезали одежду, вот уже и рубашку можно сдернуть за рукава, штанины одну и другую тоже взрезался, взялся, чтобы перевернуть тело и отшатнулся. Показалось, что перед ним не мертвец, что живой это человек. Дыхание показалось. Снова подался вперед, нагнулся над телом, прислушиваясь, пытаясь уловить легкий звук дыхания. Показалось? Нет?

***

Сара пришла в себя, открыла глаза. Было уже легче, хоть и голова раскалывалась от боли. Села на койке, посмотрела на руку удивленно, там, на сгибе локтя красовался пластырь. Значит, пока она спала у нее взяли кровь на анализ. Да и вообще. Она была уже почище, обмыли губкой что-ли, переодета в нечто наподобие ночной рубашки.

Кое как поднялась, прошлепала босыми ногами до двери, провернула ручку, потянула – конечно не открылось. Приложила ухо к двери, прислушалась. То ли звукоизоляция была хорошая, то ли там, за дверью, и правда тихо было – ни единого звука не уловила.

Глянула по сторонам, в ее палате было пусто: голые стены, отсутствие окон, лампы дневного света под потолком, койка и мусорное ведро под ней, и рядом, там же, под койкой, поблескивает холодно утка.

Присела на корточки, вытянула ведро заглянула. Бумажка от лейкопластыря, игла от шприца в пластиковом колпачке. Это, видимо, когда кровь у нее брали. Она достала иглу, сняла колпачок. Обычная игла. Хорошая игла. Острая. Задвинула ведро обратно, иглу сжала в кулаке, снова улеглась на койку, уставилась в потолок. Зачем ей игла – еще не знала, но думалось – вдруг пригодится.

***

Мэл, успевший и поговорить на тему наемников, и наслушавшийся от своего руководителя рекомендаций по проведению анализов, и даже чуток поиграв в пасьянс, в конце-концов поднялся, потянулся. Надо идти работать. Морти все еще не появлялся, не заходил, но оно и не странно, сделал свое дело, да и свалил по другим предписанным делам.

Мэл, поправил очки, отправился к анализатору. Там, как и должно было быть, лежало тело, только этот балбес положил его лицом вниз.

- Хоть обмыть додумался, - зло буркнул под нос Мэл, подошел к прозрачному тубусу анализатора, поднатужившись, начал переворачивать тело, и тут же отпрянул, потому что увидел не ободранную физиономию мертвеца, а того самого Морти, с выпученными глазами, с нелепо распахнутым ртом.

- Твою мать, - отступил, споткнулся о свои заплетающиеся ноги, бухнулся на задницу, - Черт! Твою мать…

Тут же его кто-то сграбастал, хотя почему кто-то? Обхватил шею, сдавил, хрипатый, словно голос мертвеца, просипел в ухо:

- Будешь орать, убью.

- Понял-понял, - попытался он закивать, но мешал локоть под подбородком, сглотнул, - не буду кричать.

- Хорошо. Ты кто? Где мы?

- Я – всего лишь наемный работник и…

Рука, охватывавшая шею резко и больно сжалась, так что Мэл захрипел, забился, выстукивая каблуками об пол.

- Еще раз, кто ты и где мы?

- Мэл, я Мэл. Патологоанатом. Это исследовательский центр.

- Чей?

- В смысле?

- Государственный? Частный? Военный? Чей?

- Частный.

- Ясно. Как тут что устроено? Пропускная система. Пароли и…

- Да-да, именно так. Каждая лаборатория пароль и отпечаток руки.  И…

- Это морг? Подвальный этаж?

- Конечно.

- Что тут еще есть? Ну?

- Ничего. Это морг. Что тут еще…

- Не ври, - перед глазами его заблестел лезвием скальпель, - у вас еще тут должен быть интересный морг для интересных мертвецов. Инфицированных. Не ошибаюсь? И вообще – много чего должно быть, если я хоть что-то в этом понимаю.

- Да, конечно есть… - снова сглотнул, взгляд его был прикован к  холодному блеску скальпеля, - И остальное тоже есть, но у меня доступ только до нескольких секторов…

- Каких?

- В274, В282, А116, - он торопливо перечислял, Дмитрий запоминал.

- Я тебя понял. Пошли, - рука отпустила, но тут же ухватила его за шиворот, дернула вверх, - пошли. Выход где?

- Там…  - он пошел вперед, а позади шел этот, из под простыни, - Вот.

- Открывай.

- Сейчас? – он с трудом сдержал радость, что рвалась из него. Сейчас они выйдут в коридор, и это будет всё. Он заорет, бросится вперед, солдатик в аквариуме услышит и всё будет хорошо. Всё будет просто великолепно!

- Нет, блин, завтра. Открывай!

Мэл торопливо набрал комбинацию, но в тот момент, когда уже потянулся рукой к панели, чтобы идентифицировать личность, его снова резко обхватили, оттащили обратно и острая сталь скальпеля единым взмахом взрезала его горло.

Он облапил шею руками, но все одно, видел, чувствовал, как кровь толчками бьет в ладони, меж пальцами, льется. Хрипел, хватал воздух ртом, пытаясь что-то сказать, пролепетать – тщетно. Ноги подкосились, упал бы, но его поддержали, сел, уставился вперед, до сих пор не веря, что это всё – это смерть. Тот, кто убил его, сел напротив на корточки, уставился в глаза, и Мэл тоже в свою очередь смотрел на этого страшного человека.

Лицо изодранное, едва ли не до мяса, разорванная нижняя губа, в прорехе видны зубы, а главное – это глаза. Белесые, будто бельма, лишь зрачки чернеют в них. Острые, тонкие, внимательные. Еще чуть-чуть, и он обмяк, завалился назад, умер.

***

Сара делала вид, что спит. Она лежала с закрытыми глазами, в ее кулаке пряталась хищная, острая игла. Да, это всего лишь игла, всего лишь, но… Она надеялась, что для начала этого хватит. А потом... Об этом лучше не думать, потом все будет по обстоятельствам.

Она то и дело задремывала, но тут же вздрагивала, просыпалась, торопливо сжимала раз-другой кулак, чувствовала, что нет, не потеряла иглу, не выронила, и снова лежала, снова ждала.

Вот пикнул магнитный замок, послышались шаги. Жаль, нельзя открыть глаз. Если это женщина – шанс есть, а если мужчина, или того хуже, кто-то из военных – всё бесполезно. Но нельзя открывать глаза, нельзя подавать вида.

«Я сплю, не бойся, я сплю» - повторяла она в мыслях раз за разом. Скрипнула койка, кто-то уселся рядом, послышалась какая-то возня, щелкнули застежки, наверное пластиковый медицинский чемоданчик открыли. Шарится – самое время. Сара открыла глаза – женщина, повезло. Склонилась над открытым оранжевым ящиком аптечки, или как она там у них называется, выискивает что-то.

Сара резко села, ухватила женщину за голову приставила иглу к глазу:

- Тихо! Не ори, - Сара дышала громко, тяжело.

- Хорошо, - тихо, срывающимся голосом сказала женщина.

- Что у тебя там есть? – мысли скакали в голове, что ей может помочь, выпалила, -  Снотворное. Сильное. Есть?

- Да.

- Показывай.

- Игла. Я…

- Нет, так доставай. Да вывали ты из своего ящика всё! Где?

- Вот, - она через плечо показала ей маленькую склянку с прозрачной жидкостью в ней.

- Кетамин, - прочитала на наклейке, - Сильное?

- Да.

- Вкалывай себе.

Женщина подняла из вороха всякого медицинского, что было рассыпано на простыне, шприц, умело и быстро набрала жидкость в шприц, спросила:

- Вы мне ничего не сделаете?

- Нет. Это чтобы ты не…

- Я поняла. Вот. Вам пригодится, - она достала из кармана пластиковую карточку, - это для двери. И для лифта. Лифт слева от входа. Пойдете, увидите. Только я не знаю, как покинуть здание. Как началось, мы не выходим, а внизу – солдаты, наемники. Извините, мне никогда не нравилось то… то, что мы делаем. Тут хорошо платят.

- Я понимаю, - она убрала руку с иглой от ее лица, - простите меня тоже. Я вам не могу полностью доверять.

- Конечно, - голос женщины стал увереннее, спокойней.

- Тот… Тот с кем мы прилетели. Тело, его…

- На нижний минус увезли. Я там никогда не была. Там лаборатории, зверинец, и остальное. Я слышала, говорили, что у него должен быть иммунитет. Поэтому... Только он всё равно мертв. Вам туда лучше не соваться, там… я не знаю, что именно, но всё самое опасное там. И туда только по коду можно и идентификации. Ищите другое.

- Спасибо. Теперь колите.

- Хорошо. Только это ненадолго, кетамин быстро срабатывает и недолго держит. Минут на пятнадцать – не больше, но я дам вам час. Потом мне надо будет вернуться, или за мной сами придут. Я подниму тревогу, если не…

- Я поняла. У меня час. Колите и снимите халат.

- Хорошо.

Встала, сдернула порывисто с себя халат, глянула на голые ноги Сары, стянула мягкие, удобные белые сабо, поставила на пол, после немного приподняла подол водолазки, на прищеп взяла себе кожу на боку, вколола туда иглу шприца, надавила на поршень. Села на кровать, уже закрывая глаза, сказала:

- Удачи.

- Спасибо.

Сара торопливо обулась, накинула на себя халат, взяла карточку с покрывала, часы с руки спящей сняла, застегнулась, и пошла на выход. Замерла у двери, вдохнула выдохнула для решимости, сказала сама себе:

- Сара, ты сможешь, - приложила карточку к панели, пикнул замок, дверь открылась.

***

Подтащил тело к секционному столу, легко забросил его на холодную, стальную поверхность, обернулся, глянул на инструменты, взял пилу, покрутил ее и так и этак, любуясь тем, как играет яркий белый свет на острых гранях.  Развернулся к телу, приложил зубья пилы к правой руке Мэла, и уже изготовился сделать первое движение, чтобы резануть, отпилить руку, как замер на мгновение, выпустил пилу, та бессильно звякнулась об пол, и будто даже в блеске своем потеряла.

- Что я делаю, что делаю… - отступил от мертвеца, замер, только сейчас осознав, что он натворил. Два тела. Один, удавленный, в анализаторе, второй, вот, перед ним, с распахнутым горлом, - Это же не я, я так не могу… не умею…

Если бы он сейчас видел свое отражение, если бы он мог видеть сейчас свои глаза, он бы увидел, как снова обретает цвет радужка его глаз, как снова лицо его из мертвенно бледного расцветает, наливается румянцем живых красок. Он словно оживал, оживал и осознавал то, что успел натворить.

И так же он осознавал, вспоминал то, что было только что – это были не его, чужие воспоминания. Сам он только-только появился в своем теле, а что было до этого? Кто им руководил? Живые воспоминания были только о том, что они с Сарой несутся по пыльной грунтовой дороге. Вокруг пальба, взрывы, оглушающее рычание мотора, и грохот, откуда-то снизу, полет, чувство, как его, не пристегнутого, мотает по салону, сбрасывает с сиденья, а после – удар, и стремительно, в одно мгновение, скакнувшее к нему лобовое стекло. Нет, не стекло к нему, - это он сам вылетел наружу, и всё – чернота. То, что было после – словно виденный фильм, чужое – не его. Как он открыл глаза, увидел склонившегося над ним чуть растрепанного медика с бейджиком «Морти Стивенсон» . Как рванул, как стал душить, действовать. И потом, затаился, ждал. И… как в памяти отпечатался момент ввода пароля на панели, когда Мэл вводил цифры. И всё это было не человечески расчетливо, холодно. Так просто не бывает, будто бы он мог эти воспоминания, как записи, достать из мозга, как видеоролики с облачного хранилища, посмотреть снова в любую секунду, с той же четкостью, с которой увидел тогда. Это всё был не он. Он сам… он, наверное, умер тогда, погиб тогда на трассе, а теперь, что это? Как это? Это… Это оно? Оно – тот вирус, споры, грибок – что бы то ни было, оно взяло над ним управление, раскачало организм, и теперь вот – он есть, он снова есть и живет. Как это всё возможно?

Дмитрий сглотнул, отступил еще на шаг от стола. Нет. Отпилить руку… он попросту не сможет! Не наберет в себе столько сил и решимости для этого, да и поможет ли это? Что замысливал организм в нем, как он собирался все это… Это сделать?

- Что тут? Где я? – он оглядывался, осматривался, будто не находился тут ближайшие полтора-два часа, - Морг? Какой? Тот?

Это те наемники, это те – заказчик. Значит, если он там, где думает, в этом морге, в этом оборудовании, тут, среди всех этих дверей, отсеков, должны быть и те – зараженные мертвецы. А то, что он сейчас видел, то через что он прошел, подсказывало – смерть носителя, еще не значит смерть в полном смысле этого слова. Это нечто, что угнездилось, изменилось в его теле, способно на многое, на большее. И что-то подсказывало, что эти, эти «как-бы» умершие – могут ему еще пригодиться. Сам того не замечая, он снова отторгался от себя, снова лицо его блекло. Будто включилась программа выживания. Он отступал в сторону, его снова захватывало нечто, сидящее в нем.

Он сдернул как куклу со стола труп Мэла, торопливо зашагал, потащил его за собой по полу к ближайшей двери, не к выходу из отсека, а именно к двери, коих тут было великое множество.  Как ни странно, но на двери была только панель для пароля, для отпечатка ладони не было. Отпустил руку мертвеца, набрал код, пикнуло, дверь открылась – какое-то оборудование, склянки всякие – не то. К следующей двери, те же действия, открыл – тут великое множество пластиковых склянок, в которых в мутновато-желтой жидкости плавают различные образцы – опять не то.

Следующая дверь, повтор действий, пикнувший замок, открытая дверь – вот оно. Высокая стена холодильников. Множество квадратных, поблескивающих металлом, дверц на этой стене – там, внутри, на выкатывающихся ложах – мертвецы.

Распахнул дверцу, вытянул тело. Черное, пораженное грибком, с паклями проросшей на нем плесени, кожа уже ввалившаяся, почерневшая, растрескавшаяся. Потянулся к мертвецу, ожила, встрепенулась плесень, поднялась к его руке. Раньше такого никогда не видел, не бывало, но это он только отметил, где-то фоном пролетела эта мысль. Все его, именно его – Димы, мысли были мелкими, незначительными. Дмитрий пропадал, отступал, снова уже белые буркала глаз смотрели с его лица.

Он опустил руку к чуть заметно двигавшейся плесени, она охватила его ладонь, ласково, нежно, мягко. Дотронулся до того, что было там, под ней, под плесенью – к коже, где были споровые мешки, где раньше пульсировала жизнь этого непонятного грибка, выпустившего корни, грибницы на поверхность кожи. Притрагивался и чувствовал жизнь в этом угнездившемся в теле организме. Чувствовал, как оно отзывается на прикосновение, снова пошла легкая пульсация на тонких венках-жилах грибниц, и он словно бы слился с этим существом  через касание, смог с ним не то, что общаться, а ощущать его, быть с ним, быть им, отдавать приказы, а вернее даже задавать программу действий.

Мертвец на лежанке, вздрогнул, руки его, до того вытянутые вдоль тела, потянулись к груди, скрючились ослабшие пальцы, он снова жил. Не за счет себя, не за счет человека, а за счет заразы. Эти поганцы, эти грибницы как-то уж очень хорошо, быстро усваивали опыт друг-друга, как дугезия японская – черви, что при поедании друг друга не только передавали питательные вещества, но еще и память. Только тут – не надо было поедать, достаточно было прикосновения, отдачи каких-то микроскопических частиц, от кожи, от… от грибницы, что была и в нем в самом, только он ее не видел, не чувствовал. Ранее не чувствовал, а сейчас – шла в нем пульсация, новая, как биение сердца, или как боль от нарыва. И это было по всему его телу, а может даже уже и не его. Он больше был похож на зрителя, чем на хозяина.

Открыл следующую дверцу, выкатил тело. Это не столь высохшее, не столь обросшее – девушка, молодая, лет этак двадцать пять от силы ей было. Но вот так все сложилось, так жизнь закончилась. Снова руку на плесень, найти жгуты грибницы, снова приказать, ощутить, почувствовать отклик.

Следующая дверь… следующая…

***

Сара торопливо шла по коридорам первого этажа, поглядывала на часы, что она взяла у медсестры. Уже скоро поднимется тревога, начнется переполох, но не видела она пути, не могла найти куда бежать. Окна, забранные решетками как из нутрии так и снаружи, охрана при выходах, да и не идет к этим выходам никто, разве что такие же, как и охранники - ребята при оружии, да в форме цвета хаки. Похоже наружу выбирались только военизированные команды, а все остальные – жили и работали тут, внутри.

Коридоры, люди, коридоры… Она уже устала от всего этого мельтешения, да еще и не проходящая головная боль. Снова стало мутить, тошнить, хорошо, что в ее желудке было пусто, всё что можно было выблевать – уже осталось там, наверху, в ее палате без окон, с голыми стенами, где сейчас придет в себя медсестра, нет – она уже давно пришла в себя, только ждет, и с минуты на минуту – выйдет. И тогда…

Снова лифт, она замерла около него на мгновение, скользнула в голове мысль. Там, внизу, где-то, Дима. Говорят, что он мертв, но она в это не хотела верить, да что там – просто не верила. Не думалось, что он, тот, кто прошел через такую череду испытаний, мог так просто взять и погибнуть. Нет – не верила, просто не верила.

Шагнула к лифту, мимо нее прошел какой-то белохалатник, нажал на кнопку, тут же створка грузового лифта распахнулась. Он глянул на нее вопросительно, сказал:

- Заходите?

- Да-да, - торопливо вошла.

- Вам куда?

- Мне… - начала она говорить, когда они услышали:

- Подождите-подождите, - к ним торопился военный, его лицо было Саре вроде бы чуть-чуть знакомо, может быть… может быть тогда, когда ее везли, она могла, он мог быть одним из…

Военный заскочил в лифт, сказал:

- Минус третий, пожалуйста, - усмехнулся, - Сейчас в арсенал, а после снова на выход.

- Хорошо, - белохалатник нажал на кнопку, снова глянул на Сару, - А вам?

- Минус, - скоро глянула на панель, - пятый.

- Глубоко вам, - нажал, а Сара всё боялась, что вдруг и там, за две кнопки до самой нижней, тоже потребуется код, пароль,  идентификация. Нет, ничего страшного не случилось. Створка лифта закрылась и они заскользили вниз.

Военный мельком взглянул на нее, отвернулся, и тут же, через секунду, снова уставился на Сару. Пристально уставился.

- У вас ссадина на лбу. Вы где так?

- Не заметила, об дверь и… - сглотнула, чуть испуганно взглянула в его сторону.

- А вы в каком отделе работаете?

- Я фельдшер, и… - не знала что сказать.

- На меня посмотрите. Посмотрите, я сказал! – он хватанул ее за руку, белохалатник рядом испуганно отпрянул к стене лифта, - Это же ты. Из Китая тебя везли.

-Я… я… Эшли, я медсестра и…

- Я тебя запомнил, - уже белохалатнику, - на минус четвертый, пожалуйста, нажмите.

- Штаб?

- Штаб, - он держал ее за руку крепко, не отпускал. Больно было.

Мигнул свет, стал красным, раздался записанный голос:

- Внештатная ситуация. Внештатная ситуация. Просьба всем находиться на своих местах. Удерживать позиции. Одеть средства СИЗ. Внештатная ситуация. Внештатная ситуация.

***

Дмитрий, или то что раньше им было, вышел последним. В коридоре уже громыхали, стреляли пулеметы, плевались раскаленным свинцом по бредущим, бегущим к ним телам. Только теперь это были уже другие, не обычные инфицированные мертвецы. Это было новое, страшное, то, что невозможно было уничтожить не спалив это дотла. Пока оставалась в этих телах, сохранялась сеть грибницы, тонких этих жгутиков, ниточек, корешков – всё было бесполезно.

Дима же тащил тело Мэла в другую сторону, туда, где были отсеки, на которые распространялся его доступ. Глянул на ворота, вот – сюда есть доступ.

Оттарабанил на клавиатуре код, приложил руку мертвеца, ворота стали подниматься, рядом, по бетону, высеча искру, с противным звуком, свечкой ушел к потолку рикошет.

«Быстрее-быстрее!» - кричало сознание Дмитрия, таящееся в теле, но сам он – был спокойным. Стоял, ждал, словно робот, и было даже чувство, что пройди навылет через него крупнокалиберная пуля, разорви в мясо его внутренности – тело не умрет, будет жить, будет действовать. Щель под воротами стала достаточно большой, упал, вполз, затащил за собой Мела. Уже изнутри бахнул по большой красной кнопке, воротина пошла вниз.

Было холодно, тело рефлектроно нахохлилось, поежилось, развернулся, изуродованное лицо ощерилось злой улыбкой.

Это был уже конкретный, стопроцентный морг. Длинные, уходящие вдаль проходы, широченные шкафы, или как их обозвать, словно стены убегающие вдаль. И все это были тела, там, внутри, за великим множеством створок, там были мертвецы. Много. Очень много.

На шкафах шли какие-то обозначения, в дополнение к буквам и цифрам была еще и цветовая индикация. Там – слева, превалировал зеленый цвет, справа – все больше и больше квадраты наклеек под цифрами и буквами, становились краснее, багровей.

- Ясно.

Торопливо вправо, открыл, выкатил. Да, это уже не просто инфицированные, это уже конкретно изменившиеся. Сплошь проросшее тело, покрытое богатой сетью черных нитей, от тканей толком ничего не осталось – будто скелет, облепленный черной плотью, закутанный в черное же размочаленное полотнище плесени.

Руку на тело. Отзыв.

К следующему ряду. Выкатить, руку на тело – отзыв. Все было механично, сознание размазалось в череде страшных действий. Оно, темное в нем, создавало свою армию.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!