Пистолет и хорошая девочка
— Эй! Я кому сказал? Стой, сука! — я слышу, как голос надрывается, срывается в визг.
— Да, пошел ты… — бросаю не оборачиваясь.
— Стой, тварь!
Он хватает меня за левое плечо, рюкзак скользит с правого. Разворачивает. Вижу перед лицом пистолет. Дыхание замирает, поясница леденеет, внутри желудка расползается бурлящий кипяток, подбородок ползет вверх, плечи назад, ноги шагают ему навстречу, рюкзак раскачивается и бьет меня по правому колену. Теперь я плохо вижу пистолет — он всего в паре сантиметров на уровне лба, расплывается в черное пятно. Я смотрю, как дрожит его рука, как лицо исказилось капризной гримасой, смотрю в его суженные глаза. Он делает шаг назад.
— Ложись!
Крик почти у самого уха. Рука с пистолетом взлетает. Хлопок. Все тонет в резком оглушающем звуке, он расходится звоном по коридорам школы, мне на плечи падают кусочки пластика из навесного потолка. Два тела падают на пол. Грохот. Возня. Мой приятель из параллельного класса сидит сверху на стрелке, заломил ему руки за спину, тот вяло вырывается и постанывает. Школа взрывается хлопками дверей, топотом ног в коридорах. Я вижу пистолет на полу. Поднимаю. Металл еще теплый, рукоятка ложится в ладонь успокаивающей тяжестью. Мои руки быстро прячут его в рюкзак.
За десять шагов до выхода, уже у лестницы, меня хватает завуч.
— Что случилось? Стрельба?
Я киваю.
— Ты там была?
Киваю.
По спине расходится дрожь — мне кажется, это вибрирует рюкзак.
— Все живы? Ты знаешь, кто стрелял?
Я киваю, чувствуя, как уже готова разрыдаться, губы дрожат.
— Там есть тот, кто видел?
— Да. Коля! — выдавливаю я из себя, горло будто стиснуто удавкой.
— Ну хорошо! Беги домой, отдохни… ох… такой стресс, для нас всех…
Она обнимает меня, я чувствую, как ее руки касаются лямок рюкзака.
Ночь. Предки улеглись. Я выползаю из-под одеяла, зажигаю фонарик, достаю из рюкзака пистолет — кладу на подушку. В голове я слышу бабушкин голос:
— Ты моя хорошая… Хорошая девочка!
Я думаю: надо отнести его директору школы. Придется объяснить, зачем забрала, но это несложно, буду кивать — как сегодня. По позвоночнику поднимается горячая волна, та же самая, что толкала мои ноги вперед сегодня… Я беру пистолет в руки, подношу окружность дула себе ко лбу. Холод расползается, дергает скулы словно за ниточки.
— Не… ты че, сдурела? Директрисе его отдавать? Подумай лучше, кому в школе его можно толкнуть?
Холод ползет по плечам, голос продолжает:
— Да, ты права! Палево. Не надо в школе. Кому в школе у Славика можно загнать?
Я верчу в руках пистолет. Щелкаю туда-сюда предохранителем. Прячу в рюкзак, залезаю под одеяло, гашу фонарь.
Утро разлетается по квартире криками. Быстро одеваюсь, прошмыгиваю в ванную вместе с рюкзаком, крадусь к входной двери. Вижу, что бабушка и мама на кухне уже перешли от криков в стадию демонстративного молчания.
— Ты куда, хорошая моя? Поешь! Я блинчиков напекла… — бабушкин усталый голос пытается меня обнять.
— Мне пора, — я закидываю рюкзак на плечо.
— Погоди, сейчас с собой тебе соберу.
Бабушка уходит копошиться на кухню. В коридор выходит мать.
— И че? — лицо зареванное в красных пятнах, смотрит на меня усталыми глазами.
Молчу.
— Ты во сколько вернешься?
— В шесть… наверное, — голос запинается.
— А время сколько?
Я оборачиваюсь на тиканье часов за спиной: 9:32.
— Ну…мне ко второму уроку, а потом у нас сбор по КВН. Наверное в шесть, семь…
Она вздыхает и уходит в спальню. Пока мои пальцы зашнуровывают кроссовки, бабушка выходит с контейнером, лезет мне в рюкзак.
— Дай! Я сама.
Мои руки суют контейнер в рюкзак. Губы чмокают бабушку в шершавую щеку, говорят «спасибо», руки поворачивают ключ в железной двери. Я слышу как хлопает дверь, скрипит кнопка лифта, как мой голос произносит: «К черту!». Суетливые ноги сбегают вниз по лестнице, пролет за пролетом, перескакивая ступеньки. Хлопок подъездной двери — я вырвалась. Воздух выплескивается из легких.
Девять тридцать, а мне ко второй смене, в час первый урок, значит, надо где-то перекантоваться три часа. Отсюда на маршрутке до школы восемь остановок, это двадцать пять минут, значит, у меня около трех часов. Пешком до школы где-то час. Пойду пешком, через парк.
Солнце облизывает тротуары, укладывает на пешеходные зебры кривые тени домов. Парк совсем пустой. По дороге до моей лавочки я встретила только бегуна, тетку с собакой и дядьку-эксгибициониста. Проходя мимо него, подумала: было бы забавно припугнуть его пистолетом?
Уселась. Открыла рюкзак, достала контейнер. От бабушкиных блинов пахнет сливочным маслом, я вспомнила ее шершавые руки на моих щеках и плечах. Блин застрял в горле. Когда я вернусь домой, ее уже не будет. Они окончательно разругаются уже через час точно. Бабушку я не увижу теперь долго, а мать будет ждать меня или с подружками и шампанским, или с корвалолом на тумбочке. Лучше бы первое. Ладно, сейчас не об этом. Надо избавиться от пистолета и успеть хотя бы на второй урок. Закрываю контейнер. Убираю. Достаю плеер. Запихиваю его в задний карман джинс, усики наушников продеваю под кофтой, задеваю ребра слева — саднят.
Вставляю наушники, внутри черепной коробки капают звуки, скачут, набирают ритм, мужской голос хрипит:
Негодяй и Ангел сошлись как-то раз
За одним и тем же столом.
Негодяю пришло четыре туза,
А Ангел остался с вальтом.
И он отстегнул свои крылья от плеч
И бросил на зелень сукна;
И небо с улыбкой смотрело на них
Сквозь муть и плесень стекла.
Ноги несут меня в школу Славика. Поднимаясь по широким ступеням гимназии, я натыкаюсь на его одноклассницу.
— Хэй! — она напрыгивает на меня, мы обе чуть не падаем со ступеней. Ее рыжие кудри щекочут мне шею, я смеюсь.
— Привет!
— Ты как здесь? У нас через час репетиция! Приходи!
— Круто. Ладно! Я зайду! А ты знаешь Черного?
Отступает на шаг от меня, смотрит исподлобья:
— А зачем тебе Черный?
Я раздумываю, не сказать ли ей правду, мы же все-таки подруги… Открываю рот, чтобы ответить, но она уже скачет вокруг меня.
—Ты что, влюбилась? Влюбилась! Влюбилась! Вон даже покраснела!
Я молчу.
— Ладно! Познакомлю. Но он популярный, не знаю, клюнет ли на тебя…
Я молчу.
— А пошли прямо сейчас!
— Пошли.
Она спускается со ступеней, обходит школу, идет во внутренний двор к футбольному полю. Я лихорадочно вспоминаю всё, что я знаю о Черном. Ни хрена не знаю. Знаю, что его отец прокурор, видела его на той неделе в казино, когда папаня, которому было велено забрать меня на ночевку в выходные, потащил меня с собой. Его отца зовут, кажется, Виталий Петрович. Вспоминаю, как он хвастался своим сыном, который учится в одиннадцатом классе тридцать второй и ужасно популярен. Говорил, полгорода знает его по кличке «Черный». Вот и всё. Мы приближаемся к группе парней, самый высокий и накачанный — кудрявый блондин.
— Эй, Черный!
Блондин поворачивается на оклик моей подруги.
— Чего тебе, рыжая? — светлые кудряшки пляшут вокруг его голубых прищуренных глаз.
— Тут с тобой познакомиться хотят! — она указывает на меня.
— Ну привет! — он ухмыляется.
— А почему Черный? — смотрю в глаза.
— А ты не знаешь? — он смеется. — Значит, ты хорошая девочка…
Я поворачиваюсь к подруге:
— Ты иди, я приду через час на репетицию.
Она мне подмигивает и уходит.
— А тебя как зовут? — Черный подошел ко мне вплотную, положил руку на бедро.
— Можем поговорить наедине?
Трое парней рядом захихикали.
— Ну пошли!
Он берет меня за запястье и тянет за собой. Тянет к обшарпанной двери на заднем дворе школы, мы проходим в узкий коридор, потом сквозь мужскую раздевалку при спортзале. Еще одна дверь, лестница в подвал, еще коридор, еще дверь, мы попадаем в большую комнату.
Темная. Вытянутая. Похожа на коридор, мигает синим и красным светом: три телевизора, приставки, пацаны на кожаных креслах-мешках, по углам большие коробки, по комнате разбросаны ящики с алкоголем, в воздухе запахи сигарет и пива. Среди пацанов я узнаю чувака из моего класса — Гошу. Он любит поиграть в покер на математике на задней парте. Черный свободной рукой хватает бутылку из одного ящика и утягивает меня в небольшую комнату. Закрывает дверь.
Отпускает мое запястье. Протягивает мне квадратную бутылку с черной этикеткой: «Jack Daniels No.7».
— Понятно, почему «Черный?».
Я чувствую, как руки холодеют, воздух в легких дрожит, выходит смешком:
— Понятно. Ты бутлегер! Школьный бутлегер… Ха-ха.
— Что?
— Бутлегер — торговец алкоголем, как в романе «Гэтсби».
— В каком романе?
— Забей. Это литературное.
— Ааааа. Литературное…— взмахивает ладонями, как будто открывает книжку. Смеется:
— Бутлегер! Круто звучит.
Я оглядываю комнату, справа в углу куча ящиков с бутылками, слева болтается тренировочная груша, еще правее стол. Подхожу к столу. Снимаю рюкзак, расстегиваю, достаю пистолет, кладу на стол.
— Вот!
— Ха! Волына! Ни хуя себе! Чья?
— Была одного мажора из моей школы, теперь твоя.
— Ха!
Он берет пистолет, достает магазин.
— Одной не хватает. Стреляли из него?
— Да, один раз при мне, в моей школе.
— Хуево. Кто?
Я называю имя и фамилию. Он смеется.
— Заябись!
Хватает меня за талию кружит по комнате, ставит.
— Отличный подгон, кисунь. Что хочешь взамен?
Я морщусь:
— Чтобы ты меня не лапал.
— Ой, принцесса! Ладно, ладно, — отступает на шаг, поднимает руки, ладони хитро смотрят на меня.
— Как тебя зовут?
— Неважно, — бурчу и смотрю в пол.
Он смеется.
— Буду звать тебя Алисой! Ты приносишь чудеса! Ха-ха. Иди. Найду тебя на днях.
— Нет.
Он вздрогнул и нахмурился:
— Что значит «нет»?
— Не найдешь. Это моя цена за волыну. Не хочу тебя больше видеть.
Он подскочил одним прыжком, как пес, вонзил кулак в полуметре от меня. Тонкая стена застонала, на пол посыпались ошметки краски и гипсокартона. Я смотрю, как в углу раскачивается боксерская груша. Он дышит как соседский бульдог после прогулки на жаре, булькающе, хрипло. Вижу краем глаза, что кулак все еще буравит стену. Молчу.
— Ладно, как хочешь!
Отряхнул кулак.
— Серый! — крикнул в сторону двери.
В комнату зашел невысокий прыщавый парень в черном капюшоне.
— Проводи нашу гостью до музыкального класса.
Серый кивает. Я забираю свой рюкзак со стола. Серый выходит из комнаты — и я за ним. Через склад-игровую, через подвал, через мужскую раздевалку, на задний двор, вдоль футбольного поля, по дорожкам к главному входу, по ступенькам школы, через коридор, на второй этаж. Серый машет рукой в сторону двери с табличкой «Актовый зал — 2». Кивает и уходит. Я смотрю на рыжеватую фанерную дверь. Сердце стучится в ребра. Разворачиваюсь.
Ноги выносят меня из здания школы, руки вставляют кругляши на черных канатиках в уши, в голове завывает мелодия, и мужской голос тянет слова:
Я смотрю в темноту, я вижу огни.
Это где-то в степи полыхает пожар.
Я вижу огни, вижу пламя костров.
Это значит, что здесь скрывается зверь.
Кроссовки несут меня в сторону моей школы. Уже почти у входа, меня ловит Колян, толкает в сухой сиреневый куст. Я отбиваюсь:
— Ты че?
— Где пистолет?
— О чем ты?
— Ты не брала пистолет?
— Нет, конечно, ты сдурел, что ли?
— Бля!
Он начинает ходить туда-сюда. Взмахивает руками, трет лицо, морщится. Сыплет словами:
— Вся школа на ушах! Меня вчера! Бля! Затаскали по кабинетам. Прикинь! Решили, что пистолет у меня! Я не знаю, где он… Менты рыщут по классам. Дурдом!
— Я когда уходила — видела, как ты сидишь на этом дебиле, а пистолет лежал справа!
Он рассмеялся, схватил меня за плечи.
— Круто! Скажешь это директору?
— Конечно!
Хлопает по плечу:
— Пошли прямо сейчас!
— Пошли! Ты мой спаситель! Спасибо тебе!
Он расправляет плечи и смеется.
— Ты хорошая девочка! Прости, что я засомневался.
Я толкаю его плечом и смеюсь.
Школьный день скатался в комок из учительского бубнежа и шелеста страниц. Я много кивала и улыбалась. Дорога домой в маршрутке вытрясла последние силы. Двор гудит суетой, подъезд обнимает прохладой, руки поворачивают ключ в двери. Я слышу голоса в зале, смех, звон посуды. Фух! Без корвалола в этот раз. Тихонько разуваюсь, и прошмыгиваю в комнату. Желудок урчит. Вспоминаю, что в рюкзаке — контейнер с бабушкиными блинами. Забираюсь с ногами на диван, расстегиваю рюкзак.
В коридоре звонит телефон, я слышу, как с хрустом открывается дверь из зала, как голос матери игриво бурлит:
— Да? Я слушаю… Хм. Не знаю! Может, и можно! Семь часов, она должна уже быть дома…
Дверь в комнату распахивается.
— О! Ты дома. Ну молодец.
Протягивает мне трубку:
— Тебя какой-то Влад, говорит, одноклассник.
Я молча киваю и беру трубку.
— Ты ответишь?
От поясницы вверх по позвоночнику расползается озноб, я пытаюсь вспомнить ощущение спокойствия от теплого металла в ладони, чтобы голос не дрожал:
— Отвечу. Закрой, пожалуйста, дверь.
— Ты голодая?
— Нет, спасибо. Я попозже поем.
— Ну как хочешь…
Хмыкнула и ушла. Я встаю, тихонько закрываю дверь, чтобы не было хлопка.
Беру трубку:
— Да?
— Привет, Алиса…
В висках застучало. Черный!
— Ты где взял мой номер?
— Это не так уж и сложно, кисунь...
— Ты обещал, что не будешь меня искать.
— Я обещал, что ты меня не увидишь, — он смеется. — Не видишь же? Че за наезд?
Я молчу.
— Але? Ты тут?
Молчу.
— Ладно, не бычь! Запиши мой номер.
Диктует цифры.
— Записала?
Молчу.
— Звони, если что.
В трубке убаюкивающе заныли гудки. Есть расхотелось. Я засыпаю под звон смеха, бокалов и урчание живота. Просыпаюсь от хлопка входной двери. По комнате расползся оранжевый рассвет. Я прислушиваюсь к шуршанию в глубине квартиры. Шаги с кухни в ванную, из ванны в спальню, из спальни на кухню, из кухни в спальню. Тишина. По коридору расстилается урчащий храп. Можно вставать. Крадусь на кухню, нахожу батон на столе и колбасу в холодильнике, делаю бутерброды, сую их в полиэтиленовый пакет. В ванну — принять душ. Одеться. Забрать пакет с бутербродами с кухни, сунуть в рюкзак, обуться, ускользнуть. Пока лифт едет вниз, я достаю бутерброд и жадно его кусаю. Выхожу из подъезда с набитым ртом и вижу Серого. Еле проглатываю кусок.
— Ты че тут? Меня караулишь?
— Ага, — он бросает бычок себе под ноги и закуривает вторую.
— Мне велели до школы тебя проводить, — смотрит в сторону.
— Мне не нужна охрана!
— Это не мне решать, — он пожимает плечами и смачно затягивается.
— Позвони Черному и скажи, что мне не надо.
— Сама ему звони. Я не буду.
— И я не буду.
— Тогда не делай мне мозг и просто пошли…
— Хочешь бутерброд?
— Давай!
Я достаю пакет, протягиваю ему, застегиваю рюкзак и бегу в сторону остановки. Он следует за мной, быстро догоняет.
— Эй, принцесса, не так быстро.
Останавливаюсь.
— Я не принцесса!
— Да ну! А ходишь с охраной!
Он начинает хихикать и опирается ладонями на бедра, чтобы отдышаться. В его карих глазах пляшут озорные чертики. Мне тоже становится смешно. Когда подходит маршрутка, он залезает первым и протягивает мне руку:
— Поднимайтесь, Ваше Высочество!
Я беру его за руку — ладонь горячая и шершавая. Он утягивает меня на задний ряд сидений, роется в карманах, передает мелочь за проезд, протягивает мне наушник. Маршрутка трогается.
В ухо мне истерически кричит знакомый голос: «я на тебе как на войне…».
— Агата Кристи? — я смеюсь.
— Да, ну и что…
— Как тебя хоть зовут, Серый?
— Денис… — он улыбается кривыми желтыми зубами.
Маршрутка тормозит на остановке у парка.
— Мы выходим! — я дергаю ручку и выскакиваю из маршрутки.
— Эй, ты куда? — он спешит за мной.
Я бегу в сторону больших облезлых букв ЦПКиО.
— А тебе… какое… дело? Ты охрана! Охраняй!
Я слышу, как как он смеется, спотыкается, снова смеется и бежит за мной.
