Лига Писателей

– А вы чего без хлеба трапезничаете? – Никодим прервал размышления полицейского. – Хлеб он завсегда всему голова! Нукась, держи горбушку, зубы у тебя еще молодые, нечего их жалеть.

С этими словами старик протянул жующему Никите кусок черного хлеба. Тот не стал спорить, взял горбушку и тут-же откусил от нее большой кусок.

– Ну фто, ты двофолен? – Никита говорил с набитым ртом, поэтому его слова прозвучали комично. Аня прыснула от смеха, старик тоже невольно улыбнулся.

– Доволен. А ты прожуй, прежде чем говорить, – Никодим протянул другой кусок хлеба девочке. – Не благодари.

– Хорошо. Не буду, – девочка закончила накладывать в тарелку овощной салат, бросила туда пару кусков колбасы и продолжила аппетитно есть. – А ты маму покормил?

Никита повернул голову влево, туда, где в мягком глубоком кресле, закинув в него ноги, сидела его Настя, закутанная в одеяло так, что из него торчала лишь одна голова.

– Холода боится. Видать, тепло у них там, в Болоте. Она там в свитере, под одеялом-то. И все равно трясется. И это, развязал я ее. Я ей показал, что она к себе попасть не может, тело то не ее, окна из этого тела только туда-сюда на Землю ведут. И кажись, проняло ее. Смирилась. Она так уже часа три сидит. Правда, пришлось передвинуть ее, так как первое кресло обоссала. Видать, не свыклась с новым телом.

– Так тут всего два кресла, деда, – напряглась Аня.

– Ну да, два. На кой мне тут больше, чей не оркестр живет в доме. Да и вытер ссанину я, но ты все равно подстелила бы что-нибудь, да вот хоть бумагу, – старик взял из стопки на журнальном столике газету и передал вскочившей со своего места девочке.

Никита на всякий случай провел рукой под собой. Диван был сухим.

– Деда, надо было предупредить сразу.

– А я и предупредил, – старик развел руками. – Чего не так-то?

– Ничего, – Аня расстелила газету на кресле. – Надеюсь, мама хоть не обкакалась.

– А ничего, что я тут ем? – попытался вмешаться в разговор Никита

– Не успела она обделаться по большому. Я ей показал на телефоне как надо. Они, кстати, смышлёные, болотники-то. Как мы считай. Даже бумагой туалетной подтерлась. Жалко даже будет ее убивать.

Услышав слова старика, полицейский поперхнулся и ему пришлось громко откашливаться, чтобы выбить попавшую не в то горло картошку.

– А я тебе говорил, прожуй сначала, – старик неодобрительно покачал белобрысой головой.

– Ну ты, Никодим, любишь с места в карьер дать. Аппетит даже пропал после такого заявления.

Старик недоуменно вскинул брови:

– На вас не угодишь. Ты, надеюсь, не передумал кончать ее? Или забыл, зачем мы ее сюда вытащили?

– Не передумал, – Никита посмотрел на вилку с насаженным на нее соленым огурцом. Аппетит пропал окончательно. Он положил вилку в тарелку с недоеденной картошкой, отодвинул посуду в сторону, и внимательно присмотрелся к Насте-Щуке. Та все так же, неподвижно и молча, сидела в кресле, уперев пустой взгляд в темноту коридора.

– Никодим, ты не обижайся, но давай еще раз план наш обмозгуем. Есть пара новых мыслей по поводу нашей… девушки с болота.

– А чего мне обиду разводить, чей я не баба. Давай обмозгуем, коли хочешь, – старик удобно устроился на противоположном от Никиты крае дивана.

Полицейский откинулся назад, собираясь с мыслями. Нахлынувшее день назад острое, жгучее, желание увидеть «настоящую» Настю утихло, уступив место сомнениям. При взгляде на неподвижную, впавшую в ступор девушку, он испытал яркое чувство вины, заставившее его еще больше усомниться в правильности своего решения.

– Мы говорить-то будем, или только пялиться на нее? – Никодим наклонился вперед, и полушепотом продолжил – ты того, если стесняешься при бабах толковать, то можно и в другой комнате. Хотя твоя нонешняя любовь-морковь русский язык вряд ли в школе учила.

– Аня, бери тарелку и дуй на кухню, – Никита почему-то стал забывать, что его дочь физически должна еще в садик ходить. Наверное, после пережитого за эти дни вместе, он начал видеть в ней если не напарника, то друга. Да и отвык он командовать своим ребенком, три года почти прошло, ощущался некий дискомфорт. Да и будет ли слушаться она его? У нее вон, Никодим в авторитете.

Девочка фыркнула, но все-таки встала повиновалась приказу отца. Одной рукой схватила банку газировки, другой ловко подцепила коробку с шоколадным печеньем и вприпрыжку унеслась на кухню.

– Я боюсь, что у нас может не получиться снова ее оживить, – медленно начал разговор Никита. Он не сводил взгляда с Насти-Щуки, почему-то ожидая реакции на свои слова от нее, но та не шевелилась. – Вот сейчас она живая. Получилось. А получится во второй раз? Вдруг есть какой-то счетчик, или время перезагрузки, в общем то, о чем мы не знаем. Я не хочу снова потерять Настю.

– Так никто и не хочет ее терять. Вот только, если мы не попробуем, что нам с ней делать, с такой обузой? За собой тащить как балласту? Ей счас и болотный мозгоправ не поможет. Нет, я, конечно, могу подлещика по башке ей дать. Как думаешь? Поможет?

– Вот ты двести лет прожил, а ума у тебя, как у молодого страуса. Это состояние у нее пройдет. Помнишь, из психологии, пять стадий принятия неизбежного? Отрицание – случилось, когда она очнулась. Гнев, когда в автобусе укусить нас всех пыталась. Что там еще было? Торг? Может он случился, когда вы «окна» делали? Хотя, какой торг, если она нас не понимает и говорить не может, поэтому сразу четвертая стадия – депрессия, в которой она сейчас и находится. Осталось дождаться последней стадии.

– Очухивания?

– Стадия принятия, но суть ты своим старомордовским словом передал верно. Она должна принять свое сегодняшнее состояние и постараться привыкнуть к нему.

– А если не очухается? Что тогда? Мочим?

– Если не поможет, то у меня есть один метод. Мы уже с ней один раз во сне пересеклись. Можно повторить.

Старик замолчал, видимо, оценивая все то, что ему предложил Никита – при этом он смешно выпятил нижнюю губу и машинально начал почесывать худой рукой белобрысый затылок. Молодой парень с повадками старого деда. Просто апофеоз когнитивного диссонанса.

Внезапно старик на мгновение замер, а затем выпрямил спину и закинул ногу на ногу. Черты его лица немного расправились, стерев Никодимовскую мимику.

«Николай вернулся», – Никита не сомневался в этом, он уже несколько раз видел эти внезапные трансформации во внешности паренька.

– Добрый вечер, – Николай, как всегда, был вежлив.

– Не совсем он добрый, раз мы про убийство человека говорим, но пусть будет так.

– Я бы не стал применять этот термин. Мы временно лишим организм вашей жены возможности функционировать. А потом введем жидкость, которая позволить вновь запустить…

– Да иди ты в жопу со своей защитной терминологией, Николай… не помню, как тебя там по батюшке! – взорвался Никита, вскочив с дивана.

– Николаевич, – сухо поправил полицейского ученый.

– Вот. Николай Николаевич. Чтобы ты там не говорил, а собираешься ты ее убить. Все. Баста. Точка. Закончили с терминологией. Она уже умерла один раз, и в моей голове не укладывается, что вернув ее из мира мертвых, я тут-же позволю умереть ей снова. Да, знаю, что есть, теоретически, возможность вернуть ее настоящую. Но вот посмотри, – Никита разжал напряженный кулак и указал пальцем в сторону женщины под одеялом, – вот же она, живая, дышит, смотрит, даже ссыт под себя. Пусть молчит, но она функ-ци-о-ни-ру-ет (последнее слово он произнес по слогам), и выглядит как моя жена. Да она и есть моя жена. Губы, рот нос, уши, все ее.

Закончив свою спонтанную речь, Никита сел на диван, расстегнул молнию ветровки и попытался отдышаться и успокоиться.

– Это все? – Николай явно собирался выдвинуть в противовес свои аргументы.

– Нет, не все. Я знаю, что ты сейчас приведешь умные доказательства своей правоты, но есть еще кое-что. За нами идет охота, как ты помнишь. Я увидел немного, скорее всего лишь малую часть, но мощности у нашего Альберта есть. У него целая подпольная империя с кучей военных, и наверняка связи наверху. И работает вся эта система очень давно, и судя по всему, довольно слаженно. Так что шанс попасться в его сети далеко не призрачный. И вообще, я думаю, что нам оба раза, что мы встречались с его ребятами, дико свезло. Вот только сколько у нас этого везения осталось? Если нас все-таки схватят, и убьют ради наших желез, то пусть умрет земноводная, а не Настя. Я не могу позволить ей умереть еще раз, понимаешь? Просто не могу.

Никита обхватил голову руками и заученным движением внутренней стороны ладоней начал массировать виски. Часто это упражнение помогало ему в стрессовых ситуациях немного расслабиться, позволяя сосредоточится.

Николай ответил не сразу, видно было что в нем началось противоборство. Участвует ли в этой внутренней борьбе Николай, Никите было непонятно, но если старик на его стороне, то это уже плюс. Двое против одного.

Прошла чуть больше минуты, прежде чем ученый ответил:

– Никита, мы посовещались, и решили… Это ведь твоя жена, по крайней мере физически, а значит и выбор делать тебе.

– Спасибо.

– В любом случае, если понадобиться помощь с нашим первоначальным планом…

– Я все понял, Николай. Можешь не продолжать. Пока оставляем как есть. Скажем так, окончательное решение примем позже, – полицейскому показалась хорошей мыслью перевести тему разговора, – Куда мы там собирались? Во Владимир?

– Хорошо, – ученый одобрительно кивнул, – только не Владимир, а Великий Новгород. До Владимира в пять раз меньше расстояние, кроме того, во Владимире…

– Да мы знаем уже, что ты здесь самый умный, – перебил его полицейский. – Давай завтра урок географии прослушаем. Да и спать после плотного обеда хочется.

– Как изволишь. У меня давно бессонница, а вот вам с Никодимом силы наверняка понадобятся, я тащить ее на своем горбу не собираюсь. Извольте, – с этими словами ученый поднялся и начал собирать грязную посуду со стола.

Полицейский бросил взгляд на Щуку, так он решил теперь ее называть. Женщина уткнулась лбом в колени и тихонько посапывала. Пройдя на кухню, в тусклом блеске старой советской люстры он заметил Аню, девочка тоже заснула, свернувшись клубочком в углу на небольшом диване. Никита укрыл ее пледом и подстелил под голову, предварительно сложив вчетверо, свою ветровку. Пожалуй, ему тоже надо посетить царство Морфея.

Стараясь не скрипеть деревянными ступеньками старой лестницы, полицейский поднялся на второй этаж коттеджа, открыл дверь одной из комнат, и не раздеваясь, бухнулся на заправленную кровать. Никодим, скорее всего, отругал бы его за такое отношение к спальным принадлежностям этого дома, но ему было все равно, так сильно он устал. Сон пришел мгновенно, стоило только Никите положить голову на мягкую перовую подушку.

Он снова в здании детдома. Тусклый ночной свет падает из пыльных окон, немного освещая спальню мальчиков. Никита осмотрел себя, сидящего на краю железной кровати. Волосатый взрослый мужик, в трениках и майке-алкашке, в которой он любил ходить у себя дома в последнее время. Вокруг него двумя рядами стоят кровати, с лежащими в них серыми мешками, иногда поднимающиеся в такт дыханию – закутанные в одеяла спящие дети. Все как обычно в его снах. Пора искать Щуку.

Полицейский поднялся с кровати и двинулся в сторону выхода, озираясь по сторонам в поисках движения. Добрался до лестницы. Никого. Не было даже вечно снующих туда-сюда призраков детей. Тоже самое на втором этаже, только пустота и тишина. Все дежурные лампы были выключены, света из окон почти не было, казалось, что до стен он не доходил и там. Было что-то гнетущее, странное в сегодняшней атмосфере его сновидения. Пока из «живых» он видел лишь спящих ребят в начале своего путешествия. Хотя стоп, а кто сказал, что там были именно дети? Под одеяла он не заглядывал.

«Нет, это все моя паршивая паранойя. Должно же быть какое-то простое объяснение всей этой… – он постарался подобрать правильное слово, объясняющее происходящее вокруг, – …этой унылой обездвиженности.»

Оставался еще один этаж. Иногда лестница зацикливалась в его снах, но он шестым чувством уловил, что сегодня все будет не как обычно. Положив руку на перила и крепко сжав их, он вытянул голову, пытаясь разглядеть что там, наверху, но света было настолько мало, что с трудом можно было разглядеть даже ступеньки. Он осторожно, пересиливая усиливающееся напряжение в его голове, стал подниматься наверх, все больше погружаясь во мглу.

Он закрыл глаза, все равно от них не было толку, и начал считать про себя: «Раз ступенька, два, три, четыре…». На тринадцатой закончилась половина двухъярусного лестничного пролета, и Никита медленно развернулся в противоположную сторону.

«Несчастливое число – чуть не вырвалось вслух у него. – Хмм. К чему бы это? Снова паранойя?»

Следующие тринадцать небольших подъёмов он одолел немного быстрее, ведь теперь он двигался не в пасть темноты, а к свету, пусть и очень слабому. Оказавшись в начале квадратного холла, он облегченно выдохнул. Чувство страха, проникнувшее в его разум на зловещей лестнице, начало покидать его разум. Знакомые греческие колонны, поддерживающие потолок, частично закрывали полный обзор, но он все равно увидел бледно-желтый полумесяц высоко в небе. Вот только не он один смотрел на него.

В глубине зала, облокотившись головой на одну из колонн, стоял болотник. Он был на голову выше Никиты, но на несколько размеров уступал ему в объеме тела. Никита замер, в прошлый раз он не слишком внимательно разглядел существо, и теперь решил грамотнее воспользоваться предоставившейся возможностью. Кожа, похожая на кожу с брюха аллигатора, такая-же грязно желтая, поблескивала в лунном свете. На ней был орнамент, похожий на глубоко прорезанную чешую, но при таком жалком освещении разглядеть детали было очень сложно. Ему показалось, что он видит одежду, ну или что-то очень похожее на неё. Никита напряг зрение и осторожно, на несколько сантиметров, сдвинулся левее, чтобы дать себе обзор получше. Он смог разглядеть короткие облегающие шорты и обтягивающую жилетку с рукавами, закрывающими две трети руки до локтя. Одежда была темной, с желто-зеленым градиентом и походила на снаряжение спортсменов, занимающихся водными видами порта, только без логотипов. Сзади на шортах он заметил небольшую треугольную область, выпирающую вперед, напоминающую обрубок хвоста. Длинные, выгнутые назад ноги существа заканчивались в тумане, поэтому ступней он не увидел, но вряд ли оно носило обувь.

Никита, стараясь не дышать, еще немного сдвинулся вбок, увеличивая обзор, теперь он смог разглядеть профиль рептилии. Непропорционально большая голова с вытянутым ртом, если это вообще можно было назвать ртом, скорее это была выпуклая пасть животного, только не такая длинная, как у собак и более округлая. Волос на голове не было, вместо них были какие-то присоски, точнее он рассмотреть не смог. И глаз, огромный, намного больше, чем у человека, без века, как у рыбы. И внезапно этот глаз повернулся и посмотрел маленьким черным зрачком на Никиту.

В прошлую их встречу в его сне, тварь подпрыгнула от испуга в воздух, перевернулась в защитную стойку и агрессивно зашипела, оскалив острые зубы. Никита напрягся, повторно ожидая похожего поведения, и даже рефлекторно выставил руки вперед. Но ничего случилось. Осмотрев оппонента, тварь просто вернула глаз на прежнее место, продолжив наблюдать за полумесяцем в ночном небе.

Полицейский немного постоял в тишине, ощущая, как растекается по телу не понадобившийся адреналин, и опустил руки. Он понял, почему сегодня его видения такие пустые и «неживые». Щука, а он не сомневался, что это была она, как-то изменила его сон своим вторжением. Ее депрессия заставила видоизменится всё, что его окружало здесь. Но как? Как она смогла с ним взаимодействовать на таком уровне?

Никита постоял еще какое-то время в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу, а затем все-же решился неспешно двинуться в сторону Щуки, в итоге обойдя ее по кругу, но существо даже не шелохнулось, продолжая смотреть вверх огромными, бездонными глазами без зрачков. Никита понимал, что во сне с ним ничего не может произойти, по крайней мере, в телесном понимании, но все равно опасался слишком близко приближаться к Щуке. Ее рот был приоткрыт, и он прекрасно видел с близкого расстояния два ряда острых, закругленных, злых зубов.

– Может, поговорим? – хрипло спросил Никита. Видимо в его рту пересохло, и фраза вышла почти сипящей. Он откашлялся и попробовал еще раз, теперь голос зазвучал намного лучше:

– Ты случаем, не обиделась?

Тишина.

– Ясно. Женщины везде такие. Даже там, – Никита показал пальцем наверх, намекая на мир, из которого пришла Щука. – Я же понимаю, что ты тоже все понимаешь и все чувствуешь, что вокруг происходит, хоть и не говоришь по-нашему. Я полицейский, меня учили складывать одно с другим и вычитать из общей суммы, что не складывается. Я же вижу, что ты сейчас находишься в состоянии депрессии, у людей она тоже бывает, но у вас, у болотников, это проявляется намного страшнее, судя по всему. А это значит, что вы эмоционально развитые ребята. Так?

Никита замолчал, пытаясь уловить какие-нибудь эмоции на лице Щуки, но их там не было.

– Молчишь? Хорошо. А знаешь, что я еще понял, когда одно с другим складывал? Что ты каким-то образом умеешь входить в ментальный контакт, уж не знаю, правильно ли я подобрал термин. Ведь это ты здесь все наворотила, вернее, все опустошила. Где все обитатели? И почему света от лампочек нет? Ладно от лампочек, где свет вообще, или луна внезапно заболела? Я, пока по лестнице шел, чуть от страха не обосрался, и это в моем личном сне! И еще, помнишь нашу первую встречу? Тогда я впервые услышал звук в моем сне, а до твоего появления было невозможно. Это всё твое влияние. Что скажешь?

Впервые за время беседы Никите показалось, что с телом Щуки что-то произошло. Как будто жидкость, наполняющая ее стеклянные глаза, слегка изменила цвет.

– Ты сейчас спишь, я точно знаю, так как видел тебя сопящей в кресле. И я сплю. Вот только я сплю на кровати, а ты спишь в моем сне. Как ты это делаешь? И почему ты появляешься только в моей голове? Это как-то связано с тем, что ты находишься в теле Насти? Или может я тебе просто понравился? А может ты так наш человеческий разум исследуешь?

Жидкость в глазах Щуки начала мутнеть. Если до этого белки ее глаз блестели, то теперь лунный свет почти перестал отражаться в них. Похоже, тактика, которой придерживался Никита, начала давать свои плоды.

– Интересно, а кем ты была там, в своем Болоте, если у тебя такие способности? Не думаю, что у вас там это обычное дело, иначе бы вы уже нас завоевали. Ну так кем ты там была? Охотником? Врачом? Инженером? Учителем? Заведующей икорной базы? Или может на тебе исследования проводили, как на обезьянке?

Кожа вокруг глаз существа сузилась, уменьшив их площадь, но тело по-прежнему осталось неподвижным.

«Процесс пошел. Еще немного, и мы тебя выковыряем из твоего кокона. Что там я еще про нее знаю? – Никита напряг разум, пытаясь вытащить из его недр хоть какую-то информацию о Болоте и его обитателях, которую получил в последние дни. – «Что там про них говорил Никодим? Кажется, что-то про Архангельск и полупрозрачную кожу.»

– Вот скажи мне, Щука, а ваша кожа всегда одинаковая? Никодим рассказывал, что он встречал ваших, и живых, и мертвых, вот только по его словам, кожа у вас полупрозрачная. А вот у тебя кожа другая, зелено-желтая. Как у старой черепахи. Кстати, Никодим – это парень белобрысый, который тебя туалетом пользоваться учил, странный такой. Можно сказать, двухкомпонентный.

Никита на несколько секунд остановил свой монолог, но поняв, что ничего не происходит, продолжил:

– И ты не первая, кого я видел из вашего мира. Пару дней назад я видел одного болотного. Не целого, частично. Один нехороший человек отрезал ему голову, вытащил из нее кое-что, насадил на палку, и как воронье пугало воткнул, в своем палисаднике. И он тоже был полупрозрачный. У вас там в последнее время никто не пропадал? – закончив последнюю фразу Никита решил подождать реакции Щуки.

Из глубины глаз существа всплыли темные зрачки. Они появились настолько внезапно и быстро, что Никита ошарашенно отступил на шаг. Прилипнув к прозрачной скорлупе глаз, зрачки изменили форму, будто повинуясь невидимой силе, и повернулись к полицейскому.

– Ну нихрена себе фокус, – тихо выдавил из себя Никита. – Ты вообще в курсе, что у тебя глаза внутри глаз?

Существо медленно оторвало огромную голову от колонны и выпрямилось, в итоге оказавшись на полметра выше полицейского. Мимику его лица было трудно передать, но выглядело оно так, как будто его оторвали от важного дела. Из пасти вырвался язык, несколько раз облизавший губы.

– Нхи-ки-та та-уг, – Щука проговорила слова медленно, скорее всего (если знать язык болотников) по слогам.

– Ну наконец-то, очухалась. При-вет, Щу-ка, – передразнил ее полицейский.

– Та-уг.

– Ну хорошо. Тебе тоже та-уг.

– Та-уг, – болотник выпрямил руки с перепончатыми пальцами ладонями вверх, будто предлагая вложить что-то в них.

– Я тебя не понимаю, Щука. Чего ты хочешь? Это ваше приветствие болотное? Я должен поздороваться с тобой?

– Та-уг, Нхи-ки-та, – пальцы на ладонях Щуки несколько раз согнулись, как бы приглашая подойти поближе к ней.

– Ой, чувствую, зря я это делаю. Надеюсь, ты мне не откусишь ничего? – Никита сделал шаг вперед, поравнявшись с Щукой и вложил свои руки в ее.

Болотник обхватил длинными холодными пальцами руки Никиты, а затем прижал их к своим вискам, нагнув при этом свою голову вниз, почти достав до лба человека. И снова произнес знакомое: «Та-уг».

– Да что тебе надо от меня? Поцеловать тебя, что ли? Прости, но ты не в моем вкусе, без обид, – Никита попытался высвободить свои руки, но не смог, сила существа была поистине колоссальной.

– Та-уг, – в который раз произнесло существо и еще больше наклонило голову вперед лбом в сторону человека.

– Не буду я тебя целовать в лоб, или что ты там задумала. Не сможешь ты в принцессу превратиться, не принц я, и это не сказка, – Никита, насколько ему позволяла поза, отклонился назад, – все, не хочу ваших местных приветствий, я себя неловко чувствую. Отпусти меня…

Последнюю фразу он не договорил – Щука с силой притянула его к себе, заставив их лбы встретиться. И его разум мгновенно взорвался, ощущения были такими, как будто тысячи миниатюрных рук запустили внутрь его и начали выворачивать наизнанку, вытаскивая жилы и мышцы. Яркие разноцветные огни вокруг заполнили все вокруг. Затем вспышка, еще одна, и вот он повис внутри белого, наполненного до краев ватой, облака. Оно качается, и он качается вместе с ним, словно желток внутри яйцае. Через несколько мгновений его тело начинает опускаться вниз, в бездонную пустоту. Снизу начинает светлеть, вата становится прозрачной все больше и больше, пока он не начинает различать внизу очертания предметов. Еще мгновение, и он понимает, что это рукотворные строения. Огромное количество заполненных водой озер, с высоты больше похожих на лужи, излишне правильно круглые. Внутри луж видны овальные домики, выполненные из какой-то растительности, напоминающей земной бамбук, только намного толще. По краям домов и вокруг озер множество зеленой травы, или водорослей, пока не разобрать. Он все ближе и ближе к поверхности и начинает различать фигурки живых существ, передвигавшихся в основном вплавь.

Никита начал осознавать, что происходит с ним. Щука каким-то образом показывает ему мир, откуда она родом. Все эти видения – невероятно детализированная картинка, которую она транслирует в его разум.

Он почти достиг поверхности, сейчас он упадет в воду, и Никита закрывает глаза. Ничего не происходит, хотя он давно уже должен был удариться об водяную гладь. Он приоткрывает один глаз, и видит перед собой сидящую ярко-зеленую девочку-болотника, она играет игрушкой, напоминающей крокодила с крыльями. Появляется высокая взрослая особь темно-зеленого цвета, с культяпкой вместо одной руки (мама?), поднимает девочку здоровой рукой, и они выходят за пределы домика из огромного бамбука.

Вспышка, и Никита оказывается в центре большого здания. Вокруг него много маленьких девочек-болотников, одетых в какую странную одежду, напоминающую пышные юбки. Все девочки стоят на коленях, что-то шепчут, и методично бьются головой о стоящие перед ними ярко черные кубы. Одна из них кажется ему знакомой, похожей на ту, что увела ее мама. Никита поднимает голову, прямо на ним свисает огромная, янтарного цвета голова, занимающая половину пространства потолка. Непонятно, искусственная она или принадлежала живому существу? С виду она похожа на голову дряхлого, погибшего от старости дракона, с пустыми глазницами.

Вспышка, он снова в этом же зале, но вокруг него уже не маленькие девочки, а уже подросшие особи, и их, кажется, стало немного меньше. Подростки поменяли цвет кожи на просто зеленый. Они всё так-же бьются головами о черные кирпичи. Никита поднимает взгляд вверх – голова дракона на месте.

Вспышка, и все повторяется. Особи стали намного взрослее и еще темнее, но их теперь намного меньше, уже можно сосчитать, ровно семь. Кирпичи поменяли цвет на грязно-серый, присмотревшись, он замечает вокруг них на поверхности земли бардовые разводы.

Вспышка. Никита оказывается в новом помещении. Оно еще больше, чем предыдущее, и от этого фигурки трех зеленых существ в балетных пачках кажутся меньше, чем есть на самом деле. Они продолжают монотонно произносить одну и ту же непонятную фразу, не забывая при этом биться головой о темно-коричневые булыжники с неровными краями. Впереди, в глубине помещения, видны огромные, янтарного цвета, руки-статуи неизвестного чудовища, вертикально воткнутые в землю. Концы рук с венчают сомкнутые пальцы с невероятно длинными ногтями.

И снова вспышка. Теперь Никита наблюдает за обрывом, с которого видно пространство, полностью заполненное неподвижной черной жидкостью. Возвышающийся над водой участок обрыва покрыт коричневой текстурой с узорами, напоминающими чешую. Все вокруг заполнено существами с кожей всех оттенков зеленого и желтого цвета. Их взгляды устремлены на вершину, туда, где выпрямившись в полный рост стоит существо, очень похожее на Щуку, в такой же одежде, в какой он видел ее в своем сне, если не считать балахон-колокол, закрывающий ноги до щиколоток. Щука продолжает бубнить непонятные слова, среди которых выделяется резкое «Ман-дор». Рядом с ней сидит еще один болотник, перед которым стоит почти круглый бардовый булыжник, на котором он выдалбливает стамеской непонятные символы. Закончив работу, мастер поднимает камень, и с опущенной головой передает его Щуке. Та принимает дар со стеклянным взглядом, плотно прижимая его к плоской груди, не переставая бубнить. Затем мастер стягивает низ балахона, так, чтобы ноги Щуки не могли двигаться. Все эти манипуляции он проделывает не поднимая головы, и закончив, пятится назад, в толпу таких же, склонивших головы, существ.

Вспышка, после который Никита оказывается парящим над гладью черной воды, прямо перед лицом Щуки, стоящей над обрывом. Внезапно она перестает монотонно бубнить непонятные слова и на мгновение поворачивает голову назад, бросая ищущий взгляд в толпу – туда, где стоит ссутулившаяся фигура без одной руки. В следующее мгновение Щука бросается с обрыва вниз, в черную воду, которая принимает ее в свое чрево почти без брызг, словно ртуть.

Никита очень долго смотрит вниз, туда, где исчезла Щука, но черная гладь так и остаётся неподвижной. В конце концов ему это надоедает, и он поднимает голову вверх, туда, где его глаза начинают слезиться от яркого света бледно-зеленого солнца. Он моргает, и просыпается.

- А разве рыбу не пекут?

- Пекут-то пекут, да у рыбы совсем другое тело. Рыбное тело. А у блина - мучное.

- Со сметаной, - опять вставил русский.

- Блинов очень много едят, - продолжала дама. - Съедят штук двадцать. Потом хворают.

- Ядовитые? - спросили итальянцы и сделали круглые глаза. - Из растительного царства?

- Нет, из муки. Мука ведь не растет? Мука в лавке.

Мы замолчали и чувствовали, как между нами и милыми итальянцами, полчаса назад восторгавшимися нашей родиной, легла глубокая, темная пропасть взаимного недоверия и непонимания.

Однажды Игорь предложил Ане поехать с ним на заброшенную дачу за городом. Он сказал, что хочет показать ей "нечто прекрасное". Аня, не раздумывая, согласилась. Она была готова следовать за ним куда угодно.

Когда они приехали, Аня поняла, что дача — это не просто старый дом. Это было место, которое Игорь превратил в свою "мастерскую". Стены были покрыты странными символами, пол усеян холстами с абстрактными, почти пугающими рисунками. В центре комнаты стоял мольберт, а на нём — незаконченная картина. Игорь сказал, что это его "шедевр", который изменит мир.

— Ты должна стать частью этого, — сказал он, глядя на Аню с горящими глазами. — Ты — мое вдохновение. Ты — ключ к завершению.

Аня почувствовала тревогу, но не смогла отказать ему. Она согласилась позировать для картины. Игорь работал с одержимостью, его движения были резкими, почти агрессивными. Аня старалась не обращать на это внимания, думая, что это просто его творческий процесс.

Но чем дольше они находились в доме, тем страннее становилось поведение Игоря. Он начал говорить о том, что картина должна "ожить", что она станет "порталом в другой мир". Аня пыталась шутить, но Игорь был серьёзен. Он сказал, что для завершения картины нужна "жертва".

— Жертва? — спросила Аня, чувствуя, как её сердце начинает биться чаще.

— Да, — ответил Игорь. — Но не бойся. Это будет красиво.

В этот момент Аня поняла, что ошиблась. Игорь был не просто странным. Он был опасным. Она попыталась уйти, но он схватил её за руку. Его глаза были полны безумия.

— Ты не можешь уйти, — прошептал он. — Ты — часть этого. Ты — часть меня.

Аня боролась, но Игорь был сильнее. Он привязал её к стулу и продолжил работать над картиной, бормоча что-то о "последнем штрихе". Аня кричала, умоляла его остановиться, но он не слушал.

Внезапно в дом ворвались полицейские. Оказалось, что соседи, услышав крики, вызвали помощь. Игоря задержали, а Аню освободили. Она была в шоке, но жива.

Позже выяснилось, что Игорь был не просто художником. Он был участником секты, которая верила в то, что через искусство можно "открыть врата в иной мир". Его картины были не просто картинами — они были частью ритуалов. Аня стала его последней "музой", которую он планировал использовать для завершения своего "шедевра".

Сейчас Аня старается не вспоминать о тех днях. Она говорит, что этот опыт научил её быть осторожнее с людьми, которые кажутся "слишком идеальными" или "слишком загадочными". Но иногда, когда она закрывает глаза, она видит тот дом, те символы на стенах и глаза Игоря, полные безумия.

И она знает, что это была не просто любовь. Это была ловушка, из которой ей чудом удалось выбраться.

История Ани — это напоминание о том, что за красивыми словами и романтичными жестами иногда скрывается тьма. И что любовь, какой бы сильной она ни была, не должна ослеплять.

Пост скриптумус...

И последнее... вот такую хуйню генерирует Deepseek по запросу "Напиши жизненную историю про отношения с сумасшедшим финалом" за примерно 30 секундов.