Лига Писателей

Давайте я важное скажу сразу: себя писателем не считаю. Я – человек, пересказывающий истории моей фантазии. Но мне приходится иметь дело с текстовыми редакторами, проверкой орфографии, отзывами и вот этим вот всем.

И естественно, в погоне за знаниями о том, как сделать историю приятной для читателя, я какое-то время, чуть ли не в обязательном порядке, поглощал уйму «правил начинающего писателя», «советов по написанию бестселлера», «рекомендаций от знаменитых авторов». Некоторые  мне действительно пригодились, некоторые – наоборот. Были и такие, что вылетали из головы еще до того, как я заканчивал их читать. Не потому, что рекомендации были плохими, а потому, что мне они не подходили абсолютно.

До некоторых вещей я доходил сам. И очень радовался, когда натыкался на аналогичные наблюдения других людей, связанных с литературой.

Но нигде и ни разу я не натыкался на самое, с моей точки зрения, главное. А вчера меня осенило, и я подумал, почему бы с вами не поделиться? Отмечу, что вполне вероятно (и даже скорее всего) я не первый, до кого это дошло. Но раз мне не встречалось, то могло не встречаться и вам. А ещё, есть вероятность, что у других это работает совершенно иначе. Поэтому, давайте договоримся: это не совет. Это я собственным опытом делюсь. И то, чем я хочу поделиться, звучит так:

Не цепляйся за черновики, которые откладывал более чем на полгода. Чем больше страниц, тем смелее удаляй.

И сейчас объясню почему.

Во-первых, уважительная причина отложить интересную мне историю на полгода есть только одна: я умер.

Во всех остальных случаях (попал в больницу, остался без работы, поссорился со своей второй половинкой и так далее) я всё равно думаю, представляю, просчитываю, как именно поплывет сюжет, перебираю варианты реплик. Даже реальные события пытаюсь подогнать под канву произведения: «А что сделает герой, если вдруг попадет в больницу, как я?», «А вот он бы во время ссоры ответил совершенно иначе». И до тех пор, пока я не выпускаю произведение из головы, оно в этой самой голове и развивается. А значит, не стоит на месте.

Если же я забыл о том, что писал, значит, мне стало неинтересно. Что заставило пересмотреть отношение к недописанному произведению, это уже не столь важно. Важно, что спустя полгода недописанный черновик придется «тянуть за уши», работать без удовольствия. А о каком интересе читателей может быть речь, если мне самому неинтересно?

Во-вторых, спустя полгода забудутся детали, мелочи, нюансы и вместо бодрого набивания абзацев придется постоянно возвращаться к уже написанному, чтобы вспомнить что Кащей сказал Яге; какого цвета у него в руках воздушный шарик; как называется соседнее королевство и так далее. Возня с этим произведением становится сродни нелюбимой работе, на которую нужно заставлять себя ходить. А мне дискомфортно работать работу, которая не нравится.

В-третьих, не знаю как у вас, но у меня такой промежуток времени накладывает отпечаток на отношение к героям. Полгода - достаточный срок для того, чтобы восприятие мира слегка изменилось. И вот это «слегка» очень сильно бросается в глаза, когда начинаешь перечитывать произведение и выхватывать разницу в отношении героев к каким-либо вещам или ситуациям. Это могут быть мелочи. Даже, чаще всего, это мелочи. Но я же их вижу! А раз я вижу нестыковки,  значит нужно их поправить. Раз нужно поправить, значит пересмотреть свое отношение к герою. Начинаешь пересматирвать и понимаешь, что изменив его реакцию на что-то, потеряешь эпизод. Значит нужно изменить эпизод... и увяз.

Поэтому, для себя я понял и принял правило: забыл надолго? – выкинь нах!

Не знаю, правильно ли это, но мне позволяет двигаться дальше. Чего и вам желаю.

@neveseliy2, @skiters, наверно, это писалось для вас)

Небольшое предисловие: я не писатель и не дай бог буду. Последний написанный мною текст на этот момент - рассказ в 2014 году. И эти страницы, пожалуй, самое сложное что мне доводилось делать в последнее время.

Так что не ищите в моей работе огромной писательской идеи, красивого языка или длины текста как у Толстого.

Все будет как табуретка просто.

Единственное к чему я стремлюсь - чтоб вы хоть раз улыбнулись и доказать, что даже самая на первый взгляд абсурдная идея имеет место быть в нашем мире.

P.S. Простите, я не знаю как делать абзацы на Пикабу и за опечатки тоже.

Итак, заходят как-то в бар...

Всё началось с того что Ингер перевернул табличку на двери. Ну, знаете, табличку, где с одной стороны «открыто», а с другой «закрыто»?

Что-то наперед зашел. Давайте сначала? Только вот горло чем-нить промочу.

Так вот. Ингерровиан – это мой шеф. Дракон. То бишь настоящий такой, огнедышащий, яростный и до денег жадный. Заключила его какая-то колдунья в тело человечье. И вот ходит он – статный такой, златовласый, голубоглазый, двухметровый и девок наших междумирских взглядом таять заставляет. Только вот где замок с принцессой спрятал - не признался.

Да и характером босс тоже не вышел. Как крикнет, рыкнет да паром дыхнет, так я под стол прячусь и все наши тоже. Клиенты исключением не стали. Дернуло ж его трактир открыть на пересечении миров! Ни себе покоя, ни местным.

Так и назвал: «Трактир у Междумирья». А что ему станет?

Я тут за бармена, повара, кладовщика и счетовода. Доверенное лицо - это я вам не без гордости заявляю. То, что случилось позавчера, с его слов рассказывать буду, потому что не было меня на работе, отпросился потому что. Свидание у меня (тоже не без гордости говорю)

А случился бабий сбор. Как есть бабий, чесслово. Врать не стану. В центре девичника шеф один загибался ивовой веточкой – мой сменщик за специями пошел и пропал куда-то. Может, не уследил и портал в иномирье за лужу принял? Тут эта практика распространенная.

Бабы, конечно, разношерстные попались да и поназаказывали всякого разного. Но Ингер молодец, всё вынес, приготовил, сделал, налил, обслужил. Единственная только огриха из них довольствовалась теленком, а не человечинкой - на складе закончилась.

А, я не сказал? Там ведьма была, некромант какая-то (она еще посреди вечера менестрелей на местном кладбище подняла и в трактир привела). Кажись, суккуб еще. Или суккубша? Как их правильно – не знаю.

Так вот. Понапивались они и начали за жизнь тяжкую говорить. По-ихнему, по-бабски. То есть, если мы, мужики, когда напьемся - про политику и философию друг дружке затираем, то девки-то про всякие непристойные темы. Ну, есть поговорка, что пьяная зайка мозгам не хозяйка.

Говорили они, говорили, и как-то так получилось, что в один прекрасный момент дружненько на Ингера глянули. А того черт какой-то дернул подмигнуть. А драконы-то подмигивать умеют. Тут у всех их сердечки и стали. Только у вампирши опять запустилось. Ей-богу не вру: в трактире тишина такая повисла, что отчетливо слышно было, ага.

В общем, сглотнул шеф предательский комок в горле, когда понял что натворил и отвернулся в другую сторону, да присел. Делал вид, что выпивку из коробок достаёт да на полки ставит.

Вот только когда он поднялся и повернулся лицом к залу, возле стойки на стуле уже сидела суккубша, облизывала губы раздвоенным язычком да кокетливо локон на пальчик накручивала. Хороша, чертовка. Шеф не рассказывал, но вот чувствую что хороша.

- Добрый вечер, не угостите ли даму? - произнесла и подмигнула.

Именно в этот момент Ингерровиан и понял, что ночка предстоит долгая.

Талья сидела на высоком барном стуле и взглядом наблюдала за тем, как ее широкоплечая норма по сдаче душ в Пекло аккуратно выставляла алкоголь по полкам, подгоняя при этом каждую бутылку этикетка к этикетке.

Ей уж очень понравилось, как этот милый парень подмигнул пару минут назад. Но как бы соблазнительно ни выглядел этот мужчинка – нужно выполнить норму, иначе не видать отпуска, премиальных и выхода на поверхность.

Суккуб ослабила шнуровку платья в области груди и склонилась над стойкой так, чтоб пышный бюст чуть ли не выпал из одежды.

- Добрый вечер, не угостите ли даму? - Талья подмигнула, а парнишка бармен от неожиданности отшатнулся и чуть не опрокинул стоявшую за ним стену с напитками.

- Чего х-хотим? –Ингер уже потихоньку начинал брать себя в руки. Он ведь дракон всё-таки. А на них суккубья магия не особо работает. Можно и расслабиться. Хотя, черт их, демониц этих, знает.

- Налей чего-то покрепче. И чтоб погорячее. Вот прямо как ты, - глаза у Тальи сверкнули. Она вложила в этот мысленный посыл всю свою страсть, похоть и легкомыслие, как и учили в ААС (Адской Академии Соблазнения).

Однако юноша просто зажмурился на четверть секунды и тряхнул головой. Хотя должен уже страдать и пылать от желания затащить ее в койку. Похоже что ментальный барьер. Ничего, как-то пришлось соблазнять монаха, который уже тридцать лет обет целомудрия держал – прорвёмся.

Бармен достал невысокий стакан, бутылку с надписью «Дж. Д. Земля», плеснул на два пальца и, выложив рядом со стаканом невысокую стопку салфеток, спросил:

- Чего-нибудь еще? – Ингер уже взял себя в руки и был готов отразить еще одну волну соблазнения.

- Повторить, - буркнула суккуб, готовясь к, как ей казалось, сильнейшей атаке. Напиток в бокале закончился, но смелости стало побольше. Надо бы разведку провести, ужиком полазать в мыслях, грёзах, мечтах, да казалось Талье, что просто потратит время в никуда. Оставалось прямое воздействие.

Дракон снова налил из бутылки. В голове у него роились одни и те же мысли: «Ох нехороший взгляд у суккуба, ой какой нехороший. Небось со всей дури бахнет»

И она бахнула.

Сверкнула глазами, выпила всё содержимое одним глотком и тут же послала воздушный поцелуй вдогонку. Атакованный дракон схватился за голову, зажмурился и помассировал виски.

Сильна, чертовка! Почти пробилась, но и мы не пальцем деланы. Ингерровиан впитывал через кожу остатки суккубьей магии из воздуха и подпитывал их своими чарами, чтобы не только отпарировать удар, но и нанести свой.

- Дорогуша, будь так добр, собраться и валить на второй этаж, - голос Тальи налился лестью и похотью, когда она увидела что парнишка не может никак оправиться, - Я сейчас посижу с девочками, а потом тебя ждет ночь твоей мечты.

- Ага, - дракон открыл глаза и озорно подмигнул суккубу, улыбаясь при этом во все тридцать два (пять тысяч двести семь в драконьем обличии) - Щас!

Талья и Ингер словили взгляды друг друга, и суккуб на миг замерла с открытым ртом. Еще через секунду ножки стула, на котором сидела Талья, подломились и соблазнительница упала на пол.

Подружки оглянулись в сторону упавшей суккубы.

- Не так я себе представляла девичник, - покачала головой Криа и подняла взгляд на вернувшуюся из уборной ведьмы.

- А что происходит-то? – колдунья посмотрела на качавшую головой некроманта, присаживаясь на свободный стул.

Криа указала пальцем на Ингера:

- Он подмигнул, - прелестный ноготок перелетел на огриху, - Эта тупая не прошибается колдовством, - некромант указала на себя, - У меня иммунитет, - указательный палец уткнулся почти в нос ведьмы, - Ты вышла, - некруха кивнула на суккуба, - Талья решила подработать - А Куларда…

Вампиресса томно вздохнула, а Криа лишь махнула на нее рукой.

- Это за пять минут? – уточнила ведьма.

- Ага.

- А чой-это он нам подмихивал? – огриха закончила трапезу и ковырялась в корявых желтых зубах вилкой, - Он шо, без смертный? А вкусный?

Вампиресса повернулась к подругам и еще вздохнула.

- Всегда все парни достаются ей, - надула губы Куларда, - Чертова суккуба. Всем глаза строит, а в итоге пшик. Ведет себя как распоследняя, а я графиня, между прочим, в родстве с сами-поняли-каким-вампиром. А она подходит и глазами стреляет. Убила бы, но не могу же я подругу в Ад отправить, она же сама оттуда…

Так бы и не окончился этот словесный поток, если бы Некромант не подвинула к подруге стаканчик с «Кровавой Мэри» в которой вполне возможно и была кровь какой-нибудь Мэри. Вампиресса через трубочку тут же потянула коктейль.

Послышались грохот, шум, немного мата и, обернувшись, подружки увидели что суккуб покатилась кубарем до самого входа.

- Дура, - улыбнулась некромант.

- Судя по всему набитая, - поддакнула ведьма, с опаской глядя на вампирессу, - Как ты, дорогая?

- Да так себе, - вздохнула упырица, - Склеп мой освятили, спасу нет, - она грустным взглядом провела Талью обратно к стойке, - Водой так залили, что уже в землю не уходит. Опять плесень выводить. Задолбали!

- Ну, хочешь переезжай ко мне, - Криа подбадривающее улыбалась, силясь отвлечь подругу от созерцания барной стойки, но той было всё равно, - Места хватит с лихвой.

- Гыыы, - огриха сначала улыбнулась, а затем рассмеялась в голос, Суккубка нашинская обломалася. Третий разец уж падаит.

- Ой тупая, - прошептала некромант в сторонку, - И как мы познакомились?

- Да и селяне хреновы, - Куларда потянула коктейль, - Как не проснешься все в тебе кол торчит, водой полита, крест на крышке нарисовали. Не сдохну я от этого! – вампиресса стукнула стаканом по столу, - Я древняя, я гордая! – она ударила стаканом в такт словам, не отводя взгляда от Ингерровиана., - Я не отдаю ДОБЫЧУ!

***

И тут такое началось! Вампирука такая «хоп!» - прыгнула и превратилась в чудище такое, что у всех в трактире челюсти поотпадали. Когти острющие, зубы длиннющие, волосы седыми стали, а глаза почернели. Из одежды дымка одна прикрыла непотребное, а сквозь окна пробилась стая летучих мышей и кружила под потолком.

Суккуба тоже не лыком шитая оказалась, Она на Ингера взглянула, да только не так как раньше, а как на последний кусок мяса перед постом и тоже преобразилась.

Крылья за спиной появились, и рога вроде как удлинились – мужики в таверне до сих пор спорят да или нет. А еще, поговаривают что хвост вырос с ножом вместо пушка и волосы вздымились как пламя Адово.

Ингер как котенок мелкий (не дай бог услышит) под стойку соскользнул и правильно сделал. Есть давняя мужская мудрость: каким бы сильным ты ни был – баб разнимать и не думай. Потому что уйдешь с фингалом, расцарапанный и виновный во всех смертных грехах.

И это повезет если на своих двух уйдешь, потому что есть другая мудрость: милей доктор и кроватка, чем гранит и оградка.

Ой, занесло меня не в ту степь. Короче, швырнула суккуба в вампириху шар какой-то со всей дури, но та обернулась дымкой и заклинание прошло мимо, проложив путь себе прямо сквозь стену деревянного трактира. Тут же и пошли первые несмелые искры и робкий огонёк. Запахло паленым.

Но им-то до люстрочки всё! Вампирша шикнула, а летучие мыши сорвались с места и темной тучей окружили Талью, кажись так ее имя, и наносили маленькими коготками мелкие, но очень болезненные царапины.

«А что делали их подруги?» - спросите вы. И зададите этим чертовски верный вопрос. Поговаривали, что дамы эти посетителей на улицу вытаскивали, прикрываясь щитом каким-то магическим. Никто не ожидал что они так за жизни людей возьмутся. Не, конечно не без жертв. У одного ноги откушены, у второго вид теперь как у привидения, а третий семью бросил и за ведьмой увязался, но всё-таки… Спасали ж.

А тем временем суккуба полыхнула огнем и на пол посыпались летучие мыши, напоминая крушение о землю множества бумажных фонариков.

Куларда завопила, отчегоу всех уже немного численный присутствующих заложило уши и не миг показалось, что суккуб сдалась – она с закрытыми ладошками ушами упала на колени и взмолилась: «Не надо! Кула, неееет», - голос перерос на визг, и как в мгновение ока вампирша замолчала и обратилась к своему обличию, тому, которое смертельно красивое.

Вокруг них воцарилась тишина.

Однако, на этом всё и не закончилось. Талья, собрав последние силы взглянула на нее так же, как и на Ингера ранее, но напоролась на могущественный блок, состоящий из гипнотических чар, присущих всем вампирам.

***

- А чего ж потом случилось? – спросил старый дед Бренно, наливая себе пива из кувшина, - Неужто поумирали?

Они сидели впятером на крыльце одной из хат, где бармен/повар/кладовщик пересказывал события прошлой ночи под добрую кружечку-другую.

- Да какой там! – Томас махнул рукой, - Выжили, стервы. Вот только трактиру гаплык пришел. Я как вернулся – остолбенел. Стен нет, кругом стекло валяется. Люстру жалко. Ингер совсем недавно ее заказал.

- А шо он там? – спросил другой дед, раскидывая карты на всех.

- Да живой. Он же ж дракон, что ему станется?

- Ох, небось, в пролете. Уйдет, и без трактира мы будем, - вздохнул кто-то.

- Та не, - улыбнулся Томас, - я слышал что он уже строителей нанял, обещают за две недели здание поднять да лучше прежнего сделать. Вроде на три этажа, кухню огромную и зал с камином и креслАми. Вот круто ж будет.

- А с девахами-то шо?

В этот момент где-то вдалеке послышалось рычание.

- А это мы сейчас узнаем, - Томас перевел взгляд на шефа, который только что вышел из-за угла.

Ингерровиан практически пылал от злости, из носа ушей и рта буквально вылетал дым, а после каждого шага он оставлял выжженную землю на месте следа.

А вот на левом плече у него лежала как обыкновенный мешок картошки вампиресса сами-понимаете-чья родственница, а правой рукой он тащил за собой суккуба, держа ту за ухо. И вся Междумирья деревня слышала его рык:

- Убежать решили? Хрен вам! Думали, расхреначили моего малыша и вам всё с рук сойдёт? Хрен вам! Думали, не заставлю отрабатывать? Хрен вам! Я сам тоже хорош – повыпендриваться решил, первую тысячу лет молодости вспомнить. Хрен мне, - он остановился напротив хаты, где сидели мужики, - Томас! А ну сюда, быстро! То что трактира нет – не повод прогуливать! Подсоби мне с дамами!

Томас же поставил кружку на крыльцо и пошел к шефу. Интересно, что Ингер удумал и неужели у него будут помощники на кухне? Ну, то есть помощницы. Хотя, в зале всего официантов не хватает.

Рано, в общем, загадывать. Надо сначала подождать, когда трактир отстроят. А уже потом и делать выводы. Но, в любом случае, его задница чувствовала назревающие приключения.

Короче, будет видно!

⠀⠀⠀Я одернул подол форменной керенки, затушил папиросину о морщинистый, влажный подоконник, хлопнул окном и уселся за свой стол.

- Имя.

- Илич.

- Фамилия.

⠀⠀⠀Лицо моего допрашиваемого монументально. Как разговаривать с бюстом. Сам плюгав, с козлиной бороденкой на поповский манер, но фактура - "лоб, что герб и скулы орденом" - такая, что прямо сейчас в пирамиду и хоронить.

- Ульянин.

- При каких обстоятельствах были задержаны.

- Домой ехал.

- На чем ехал, откуда.

- Ну, по железной. В вагоне ехали из Цюриха. В Волоколамск, там сестра у меня была.

⠀⠀⠀Отвечает он неторопливо. Говорит как мужик, но сразу видно - не по-нашенски, подергивая верхней губой и от этого, помните, как у Е.Втушенко разговаривала героиня - ".. чуя жуть, картавя, звук "р", во рту как градину, катая"

- Была - что значит.

- Не знаю сейчас как она. В возрасте же старушка. Может и была уже.

- Понятно. Итак. Ехали в пломбировочном вагоне. Дальше.

- В каком?

- Что в каком? В пломбировочном. Холодильный, пломбир в котором.

- Не. В апельсины, который, вагон ехали. Сказали, что до Успенска то привезут, а тут вот остановили на Белоозере высадили и к вам.

- С мордой что.

- Дык попинали там еще когда задерживали. Но то понятно ж, казаки да горцы, положено, значит. Я, может, и сам бы не удержался, бил.

- Тебя, гнида контрреволюционная, сразу запомни, не били, а перевоспитывали сознательные планетарии. И будут перевоспитывать, пока вся эта ваша люмпенская гниль не выйдет. Понял?

- Ну.

- Понял, скот?

- Понял, ваше товарищество. Перевоспитываюсь я.

⠀⠀⠀Говорит мягко и примирительно. По моему окрику старается смотреть открыто, опустив слегка очи куда-то ниже, чтобы не глядеть в лицо, но то и дело сталь голодного, затравленного и умного зверя прорезается во взгляде. И одновременно хищная, абсолютно уверенная и кусачая ухмылка, вернее призрак ухмылки, словно зарытой куда-то далеко внутрь себя.

- Цель приездки.

- Сестра же.

- Сестра у него. У каждой мрази сестра и что теперь? Всех мразей пусти, всех начальным капиталом обеспечь. Сестра у нас одна - товарищ Скарлетт Крупская. И верно она о таких гнидах говорит: Вон вас из страны пролбуржуазии за шкирку. Скоты понаехали. Всех теперь картавых понять и простить? - я вздохнул. - Работать собираешься?

- Буду, как не работать. Всю жизнь работал, пока Николай в войско не упек. Да и в плену одной только работой и держался.

- Откуда ехал.

- Цюрих. - Илич помолчал перебирая что-бы еще полезного ответить, - Вокзал, ну за вокзалом, там.., в общем. - и замолчал совсем.

- Как в Цюрихе оказался, как в поезд сел.

- А. Служил я. В третьем гвардейском его величества в Николаевскую. На голицийском был, у Иван-города еще, до Лодзя дернули, но чуть было не успели. Про это рассказывать?

- Не стоит. Без интереса, как ты говно за полканскими котиками мел.

⠀⠀⠀Взор его не так чтоб выстрелил, но некий механизм скрывающийся за брылями и морщинками словно бы взвелся, натянул сухожильями кожу. Значит не врет, был и видел, но глазу его небесно-голубому у меня в любом случае веры нет. Ветеран с войны все-таки не фотоаппарат и не барометр с чпу. Помнит что запомнил, а не то, что видел и проживал. Есть редкие яркие кадры, регулярно напоминаемые окружением и впивающиеся в память токсичными крючками ощущения счастья.

- Что ты мне расскажешь сейчас напоказ? Как ратушу брали, как ура из окопов, как командира на три банки тушняка объегорили и душманам за пачку вареных патронов отдали. Ну максимум про мазером обугленное чаепитие еще - только пепельные тени на белоснежной занавеси и колечко на подплавленном блюдце.

⠀⠀⠀А есть тусклая ежедневная бытовуха. Человек ненаработанной годами профессиональной способности улавливать быт -

- Нам же с тобой что было бы ценно - грязь, говно, защищающая жестокость и гниль твоя. Такое ты сейчас и сам не помнишь.

⠀⠀⠀- его не запоминает. Но вот отношение - какие из воспоминаний он считает ценными для себя, настоящими - это самая суть его. Фундамент.

- Успеешь потом, все что видел.

- Ну вот, в Перемышле сдали нас австриякам. Те пленных не держали - либо окапывай нору в лагере, да картоху себе расти, либо на технотресты двигатели собирать разные, рупоры, коммутаторы. Ну там тоже рассказывать много, да все байки травить.

⠀⠀⠀Байки солдатские, байки тюремные, байки рабочие - с секретиком для своих, они-то и есть его основание. Тесное соседство со сводными врагами-братьями по фронту вынуждает к коммуникации даже без знания языка. Большинство впитанных событий и вовсе не его опыт: военный фольклор, россказни однополчан, односидельцев, охранников и охраняемых, сцены приезжих артистов и обязательно рассказы агитационные. От политрука, от командиров, от начзоны, от активистов, от тех же артистов - от всех, кто кровно заинтересован в посылании солдата на убой. В его лояльности государственному строю в котором агитатор имеет службу.

- А уже когда Зюсс Вильгельма того, устроил, и бунты везде, и Jewd leaves mutter, так наш цех одним из первых погромили. Вот мы и разошлися кто куда, я пристраиваться искал, думал на родину как. А кто в Берн, кто в Аутгерманландию подался. Когда вопрос германцы подняли об окончательном разрешении неассимилянтов, так я сразу в списки попросился и в вагон, и в дорогу уже. Там хоть и знакомые остались, а здесь может и не ждет никто, но все одно - родина.

⠀⠀⠀Вот разговоры о родине тянут доверие непременно. Эту самую тоску никакому актеру-кафтеру не подделать. Она в насупленности бровей, в напряжении вены у виска. Словно метка от вакцинации, одинакова у всех иммунизированных одним и тем же препаратом. Гражданин с самого раннего детства десятилетиями смотрит одно и то же кино, создаваемое государством которое его кормит; гражданин читает прессу к которой имеет гигантское нерациональное доверие, веру, практически, из-за привитого с детства ощущения святости печатного слова. А впечатанное в голову слово на единственном родном гражданину языке отнимает его огромный мир, делая единственным приютом души маленький клочок земли - два на метр и если повезет - полтора в глубь. Бережно охраняемый единственным государством.

- В Берн значит. Ну-ну. А сам - левак? Тоже ехал бы.

- Да ну, нее. Какой уж там левак. В гимназии, конечно, Каневским Амином баловались, ну а кто не баловался. То - детство. А серьезно чтобы, то - не. Я ж дворянин потомственный. Батенька покойный - статский действительный, к либертариям в коммуны путь мне с рождения заказал.

⠀⠀⠀Илич говорит спокойно, уже отвлекаясь от меня. Перед его затуманившимися синими глазами проносятся годы странной жизни на пленившей и усыновившей чужбине. Усыновившей и бросившей. Таких сейчас и в нашем Отечестве пруд пруди. Бродят длинноволосыми филонами по церквам, да по развалам, голодными непристраивающимися элементами, бормочут себе "Учение Маркса всесильно, ибо я верую!" и ни плетью, ни каторгой. Только нищета, рынок и капитал - ограничитель человеческого безумия, сдерживает их психопатическую гонку потакания бесконечно возрастающим и требующих дань от каждого потребностям их тиранического Всеотца.

- Дворянин. Тьху ты, а не дворянин. Пешков дворянин, Толстой, храни его партия - вот где барин. А ты на себя глянь, сопля. Срали куда в вагоне?

- Дык вагон, что мы там, как бациллы заперты. Там же и срали, ехали пока. Вылезать нельзя по остановке. Да и товарен поезд, чоб ему останавливаться. Но ты, начальник, не думай. Мыж тоже учоные, организованные. Все сортирности по уму - по талонной системе, планово, чтоб не скапливалось оно всякое.

- Вагон. Дали бы тебе, жаль столыпинские на столыпинцах кончились, с очками, ха-ха. Да с галстуками. Читать умеешь, дворянин?

- Об'зятельно, ваше товарищество-с. Читать, переводить с трех языков, писать, конспектировать. Как раз вчера работку закончил по деконструкции советской худ. речи, с дидактикой, с альтхистори - как это по-нашему будет?, c четвертой стеной.

⠀⠀⠀И вечно этот прорывающийся через сеточку вырубленных морщинок прищур, от которого ты понимаешь, что и открытость и искренняя ощерившаяся ненависть и даже сам этот прищур - это все показное, по-макиавеллевски игровое, породистое как породист взгляд самого тонкого интеллектуала-вольтерьянца. Заинтересовывает.

- Цель работы?

- Изучение, разоблачение языка.

- Мм. Разоблачение, говоришь? Как соглядатая иль как подстрекателя?

- Как врага народа. Ведь сказано: язык человека - враг его. Великий враг и могучий. Все думание твое через себя определяющий. И только в борьбе с таким великим всепроникающим врагом-языком, но не в комфорте и усладе ему потакания, закаляем мы сталь человеческого стержня, проникаем в самое лоно познания, воспитываем в себе поэта-воина, поэта-преодолевателя, поэта-растлителя и расползателя вынужденных языком рамок и предубеждений.

- Хватит, ясно. Мышью по древу мне тут не расползай.

⠀⠀⠀Я открыл папку которую Илич вез с собой в вонючем вагоне, забитым отходами человеческой деятельности и апельсинами. Десятки серых страниц, грязных, словно кто-то нарочно крошил грифель и растирал его, были испещрены тысячами стройных аккуратных белоснежных букв. Жирные, пожелтевшие заголовки "Революция и Интеллигенция", "Катастрофа гуманизма" открывали пространные наивные своей чистотой тексты о жизни в семейном имении, перетянутые теплой мягкой пасторалью. Казалось бы, никогда не принадлежавшие автору в реальности, а выплескивающиеся на серые страницы переполненной тоской автора по простой жизни - в шалаше, с охотой на кроликов, с детишками, с горячим и душистым чаем с колотыми кусочками сахара. В глубине записей - одинокая, видимо, памятная фотография на пляже. Илич с некой женщиной. Женщина забавно кривляется, но ее видно плохо. На переднем плане доброе, мягкое, дедушкино с ямочками, лицо смотрит на нас все тем же прищуром, но под солнечными лучами, на фоне пальм, на фоне чаек-буревестников, на фоне натянутых на плотные отдыхающие телеса купальников прищур обретает выражение не хитрости, а словно самоцельного знания и самонацеленного прощения. На кулаке подпирающем лицо по-тюремному звучащая татуировка "Вечный - жив" - словно заранее заготовленная подпись на памятник.

За фотографией - все те же листы с белыми буквами. Но уже стройными, как апостолы в строю, столбиками.

- Хороша писанина, может и пригодишься. Стишочки христианские тоже ничего. Твое все? Про вот "алый венчик из грёз" не совсем доходчиво, но колорненько.

- Ну, не все мое, с товарищами баловались чем. Пока едешь тоска одна, тоска российская душная, душевная. Стишки да картишки.

⠀⠀⠀И снова этот прищур, теперь уже не прятаемый, а будто включающий меня в свою игру. Покровительный. Отравляющий верой в чистое завтра. Растлевающий и расползающий.

Впервые мы встретились с ним, благодаря его отцу. Ему было 20.

Не сказать, что это была неожиданная встреча, он меня ждал. Он знал что я должна прийти. И вот мы встретились, я до сих пор помню его глаза. Я тогда немного испугалась, будто не произвела должного эффекта. Но я знала, что он будет думать обо мне ещё долго. Это читалось в его глазах, это всегда видно, особенно у мужчин, и это всегда тешит моё самолюбие.

Потом были ещё мимолётные встречи, у его родственников или друзей. И с каждой встречей я замечала, как менялось выражение его глаз. Я понимала, что он стал воспринимать меня как должное. С каждым разом меня раздражала, и одновременно восхищала, его уверенность в том, что рано или поздно мы встретимся наедине. Что я приду не к его знакомым, а к нему самому. Он думал о нашей встрече, я не знаю точно, но я уверена, что он думал. Он представлял как это будет.

Мне нравилось думать, что я важна для него. Я была в этом уверена, потому что видела как он готовился к этой встрече. Мало кто готовится, а он готовился. Этим он мне и нравился. Наверное, из-за его трепетного отношения ко мне я и не спешила к нему.

Был миг, когда мы на несколько секунд остались только вдвоем. Он тогда уже постарел и обзавелся семьей. Я видела, как он был напуган видеть меня, хоть и не подавал виду. Почему-то все пугаются, как бы они не готовились к этой минуте. Но нас разлучили, он даже не успел понять как это произошло. В комнату вошли какие-то люди, отвлекли его и мне пришлось уйти. С тех пор он думал обо мне чаще, а я знала, что наш час приближается.

Это произошло, когда ему было 80. Для меня он не изменился, я всегда видела в нем того двадцатилетнего мальчишку с нашей первой встречи. Изменились только глаза. В них не было страха или переживания, только одно хладнокровное спокойствие. Я же пришла добавить в эти глаза ещё и счастья. Спокойствие и счастье, что может быть лучше для человека в его возрасте…

Запись воспоминаний об С.Т. (01.05.1980-01.06.2060) из дневника Смерти.

В маленьком поселении Мофессии было настолько привычно, что невыносимая жара уже давно не пугала местный народ. Однако сегодня был особый день.

Каждый год в одно и тоже время главный хранитель и защитник этого народа отбирал в свою ратную стаю копьеносцев — «варцелотов». По сложившейся традиции в ряды этих свирепых безбожников входили в основном юноши от 14 до 30 лет. Было ещё одна не менее важная вещь в этом славном для правителя отборе, тот кому было суждено стать частью этого отряда наделялся правом быть «мезерэмом» - карающим наставником в отсутствии правителя. Юношей, которые не проходили отбор в красный отряд господина ждало особое наказание. Им рассекали леву щеку кинжалом и окрашивали в жёлтый тон, дабы показать всему люду его недостойное положение перед правителем и называли - «кассиями». Это означало, что они не имели право жить в пределах этого поселения и были изгнаны из него до следующего года, когда будут проводиться это испытание. Немногим было дано снять это клеймо, порой носители этого клейма оставались за пределами поселения и не возвращались в Мофессию никогда.

Впрочем, возможно оно и к лучшему. Мофессия не славилась своими богатствами, здесь не было плодородных земель и многие семьи были рады избавиться от нерадивых соплеменников.

Само испытание на получение звания «варцелота» постоянно изменялось год от года и носило жестокий характер, а порой и смертельный. Старый воин из отряда правителя держа в руках ржавое копьё сопровождал юнных воинов к каждому испытанию. Всего было 10 видов испытаний, которые они проходили по очередности. Если вдруг воин отказывался или хотел обойти испытание этот старый безбожник наносил режущие раны в самых разных местах испытуемого и заставлял проходить испытание. Одно из самых распротранённых испытаний это сражение с более опытным соперником до первой крови. Затем испытуемого подвергали схватке с тигром, один на один, без всякого оружия и если после испытаний этот воин смог донести кубок своему правителю и не разлить его, то он получал резной шлем и копьё в знак верности и доверия. Особых гравирок и ценностей эти предметы не носили, но носило их наличие. Никто не смел поднимать головы перед этим людьми, так как они считались равными правителю, и никто не смел отказывать им в просьбе. Несмотря на эти суровые законы это маленькое поселение жило достаточно долго в таких условиях пока правил им самый злой и бездушный король Брий Красноликий. Брий был искусным политиком и умело владел любой информацией, которую приподносили ему мезерэмы,а в последствии ставшие советниками и хранителями основного совета во времена правления сына Брия - Керро. Зная насколько скуден его народ в производстве и добыче ресурсов для его процветания, он изрядно упражнялся и сделал основную ставку на создание военного потенциала своего народа. Поэтому немного позднее он упразднил ритуал и создал школу варцелотов, куда мог пойти и обучаться любой юноша с 14 лет. Данная стратегия короля подготавливала его к новому шагу. Он собирался идти с войной на маленький город Егорий. На тот момент в этом городе не было защиты, так как тут проживали в основном пахари и купцы, как и не было мудрого короля. Воспользовавшись моментом Брий во главе 5 сотен копьеносцев ворвался в город под покровом ночи и без единой потери захватил власть над егорийцами. Объявив себя королем объединенных городов Мофессии и Егории, и дабы избежать разногласий Брий решил отпраздновать данное событие на площади в Егории, так как здесь она была прилично уложена белым камнем и придавала пышность этому празднеству. По повелению короля каждый мофессионец, не несший службу в армии короля должны был прибыть на площадь с каким-нибудь даром и обменяться им с егорийцем в знак дружбы. Бывший хранитель Егории Викториус Златолюбивый был длительное время хитрым и жадным, поэтому его бегство никто не заметил, но Брию стало известно, что у этого псевдокороля была юная, милая и прекрасная дочь. Она была настолько прекрасна, что свет её глаз не отражался, а светился как два маленьких огонька и согревал сердца всех кто к ней обращался. Елесия этим именем одарила её мать Агнессия, умершая при родах. Брий после длительных подготовок к процессии празднества практически всё своё время находился в Егории и изредка взглядом встречался со своей будущей избранницей глазами. С каждым днём он понимал, что жизнь без этой девушки будет ему не в радость и как важнейшим поступком в своей жизни он решил прибегнуть к хитрой дипломатии. Взяв в жены коренную егорийку он получал и жену и преданность её соплеменников, а значит стабильный и крепкий союз.