Лига Писателей

В мутный отель на затерянном отшибе заселился отец Вейри Фейритеил, курящий Вайт Лаки-Страйк одной рукой и доедающий вчерашний доширак без помощи столовых приборов другой. Он схватил ключи у стойки регистрации своими жирными пальцами, обвитыми мелкой лапшой и поднялся по шаткой лестнице с зеленым паласом в номер на второй этаж, в комнату 0Б. Рядом с апартаментами Вейри была вонючая подсобка, из которой как раз выходил уборщик, он посмотрел на отца и перекрестился. Должно быть набожные подсобные рабочие в захудалом отеле это не редкость. Свет в коридоре постоянно моргал как полицейский стробоскоп и начинал выбешивать уже спустя минуту пребывания там. Возможно, если бы там затеять пьяную тусовку с богатейшим набором препаратов — то местечко вполне и сгодилось, но для последнего прибежища усталого скитальца — строение было убогим говном. Вейри вставил ключ в замочную скважину и начал там всё разрабатывать, дергать и нервно водить туда-сюда. Дверь, в экстазе отпирания, поддалась и со скрипом открылась. Поистине шикарный вид встретил отца. Застарелая закупоренная там месяцами вонь ударила нового жильца в нос и почти срубила нокаутом. Вейри собрал комок харкоты, но не сплюнул — он был джентльменом... последние пару часов. В остальном же, номер был почти симпатичным. Старые разводы, от бог знает чего, на паласе, матрасе и на стенах, тусклый свет, но вишенкой на этом низкосортном торте была ванная комната со следами былой жизни, которую, видимо, необходимо было задабривать жертвоприношениями. Вейри вошёл, закрыл дверь за собой в этот склеп и положил вещи на кровать. Затем он скинул куртку и закатал рукав рубашки. Достал из сумки набор полевого медика со всякими затейливыми предметами, нашёл там шприц и какую-то склянку. Набрав оттуда треть шприца он вколол содержимое в свою единственную торчавшую вену на уставшей руке, изуродованной ужасным шрамом. Потом он отложил веселенький набор доктора Пилюлькина и достал из сумки банку с белым порошком, подошёл к двери и насыпал его длинной дорожкой поперёк входа. Вейри присел на край кровати, опустил лицо в ладони и сидел так пару минут, думая о всяком разном, пока из перекошенного рта медленно вытягивалась в длинную ниточку слюна. Быть может эта ночь здесь окажется спокойной. Быть может здесь подают зеленый чай с чабрецом и сигаретой на завтрак. Быть может старые кости найдут покой на этих желтеющих простынях со следами плесени на краях. Или это будет ещё один ад на земле.

По дорогам ночного Мадбурга колесил на стареньком мотоцикле Бэдли Фейритеил с безумным взглядом, но в модных сапогах и красивой кожаной куртке с красным воротом. Мотоцикл пердел чёрным едким дымом, унося своего наездника в местную чернеющую ночь. Гнилой Мадбург распростёр свои объятия и дороги для Бэдли. Ему достаточно было учуять хотя бы вчерашний тонкий ароматический след Вейри, чтобы снова начать свою охоту. Бэдли остановился у одной закусочной, заглушил мотор, слез и пошёл в сторону входа под большой сияющей неоновой табличкой — Открыто 24 часа. Пока он неспешно перебирал ногами, вокруг воцарилась ужасающая тишина. Бэдли достал из кармана своей куртки пачку Блэк Лаки-Страйк, засунул одну сигарету в рот и начал поджигать её спичкой. На руке Бэдли был ужасный шрам, начинающийся у локтя и заканчивающийся на кончиках грязных пальцев.

Бейри Фаррел докурил финальную сигарету. Он поставил точку и принялся пристально вглядываться в пространство между последними строчками, будто там было что-то важное, но ещё не видимое. Будто-то всё, что было написано — не имело ни малейшего смысла без тайного шифра, который скрывался в белой бумаге. Слеза из правого глаза упала на первую страницу письма. Бейри был хорошим человеком, достаточно было спросить про него у кого-нибудь из его окружения или даже людей, которые однажды с ним пересеклись в этой жизни. Но последние пару недель всё переменилось слишком кардинально — а обычно так и бывает, когда находишь свою оторванную половину во вселенной, бесконечной но крошечной, как пригород Мадбурга. Когда ты становишься целым на какое-то время, чувствуешь свою значимость и прилив бодрости. Когда ты останавливаешь вращение всего мира и спокойно стоишь, наслаждаясь тёплым чувством в своей груди. Бейри обрёл себя целого, себя постоянного. Пусть идут к чёрту все, кто отрицает любовь. Пусть все те, кто даёт любви срок — тихо молчат в присутствии двух сердец, бьющихся в унисон. Пусть ненавистники сожрут вчерашний испорченный йогурт и подумают над своим поведением, борясь с ужасным приступом диареи на холодном унитазе, где не будет стульчака, а туалетной бумаги всего два сантиметра. Бейри летал от счастья. Но его полёт медленно подходил к концу, а посадка обещала стать ужасной катастрофой, которую бы потом долго мусолили по всем главным новостным каналам Мадбурга.

Великая любовь приносит великие испытания на кончике языка. Она страстно целует тебя, а потом закусывает губу... и когда ты уже почти расслабился, то в груди появляется покалывание, а в голову начинают приходить разные идиотские мысли. Бейри уже вытер губы после слюнявого поцелуя, он даже уже перешёл на третью ступень, где его ждал петтинг от этого великого чувства, которое все зовут — любовь. Вот только никто не давал гарантии, что на руках любви не будет наждачной бумаги. Даже самые матёрые страховые агенты с небес не в силах вычеркнуть пункт с разбитым сердцем из перечня возможного ущерба, обнимая своим крылом и смахивая пот со лба страхуемого, пока тот колеблется, держа в трясущихся руках перо и флакончик с кровью из артерии.

Иногда молния бьёт в дерево и расщепляет его надвое. С Бейри произошло нечто подобное. Любовь рассекла его катаной от макушки до кончика ануса одним быстрым ударом. Все негативные стороны стали Бэдли, а все надежды и мечты стали Вейри. Отныне было только одно место, но его занимали двое.

Со временем, в неравной борьбе — добро начинает увядать. Вейри не хотел становиться тенью самого себя и бежал прочь от Бедли, которым двигала лишь неутолимая жажда самоуничтожения. В этом мире время бежит спринт, оно не щадит медленных и тех, кто решил просто передохнуть. Время подчиняет внутреннюю природу, оно вытягивает жилы и приводит всё к одному знаменателю, пытаясь выровнять все неровности по какой-то только ей ведомой причине.

Бейри Фаррел любил Роуз всем сердцем. Они пили пиво и ели картошку фри в закусочной с огромной неоновой табличкой — Открыто 24 часа. Дальше по дороге находился старый мотель, затерянный среди тумана. В этом мотеле сердце Роуз остановилось. Сердце Бейри сжалось в маленький угольный комок. Они были одним целым, живя друг для друга, но время забирает себе трофеи чаще среди счастливых — так оно веселиться больше, на пару с любовью. Бейри без Роуз уже не мог быть целым, он распадался в страдании, он перерождался.

Вейри Фейритеил посмотрел на дверь, он понял, что Бедли уже стоит за ней. Вейри выхватил из кармана пистолет и выстрелил три раза в сторону Бедли. Тело за дверью упало на пол. Слишком часто зло побеждает. В этот раз оно снова одержало победу. Ведь не бывает абсолютной любви и абсолютной ненависти. Все мы лишь половинки чего-то большего. Мы можем искать, дай Бог, нам найти.

Еще один мой относительно старенький рассказ то ли в духе Бредбери, то ли это просто лирика внутреннего мира, которую надо куда то записать и спрятать в стол. Во всяком случае, тегом "хочу критики" я пытаюсь спросить, кого-нибудь привлекают нынче подобные жанры ?

То ли сон, то ли явь… Теперь воспоминания детства начали прятаться среди снов, и уже порой не отличить, где правда, а где сновидение. Словно дети играют в прятки в старом парке, и чтобы их найти, нужно прорваться через дикие заросли и колючие ветки, сквозь высокую траву, да через черные зеркала луж, в которых видишь свое взрослое отражение. И быстрый легкий бег уже не поможет, потому что споткнешься, зацепишься. Но медленно и вдумчиво двигаясь к цели, я забываю куда иду…

То ли сон, то ли явь…

Не каждому придет в голову отправиться ночью в лес и залезть на самое высокое дерево, чтобы посмотреть на мерцающие огни города на горизонте. А я отправился, очарованный и полный решимости. Это очень страшно, но у подростка своя логика. Там же огни города! И уже большинство сверстников скажет: подумаешь, огни. Назовут психом, который гуляет по ночам в лесу и обязательно найдет приключения. Но я знал, что в лесу никого нет из тех, кто, по мнению скептиков, может создать для меня эти самые приключения. В ночном лесу только деревья и ночь.

Деревья и ночь… А тогда еще была луна. Почти полная. Ее свет плавно опускался на лес и вязкими каплями серебра стекал с веток сосен на землю. Лес дышал спокойно и равномерно, словно в глубоком сне, и обычные ночные шорохи и скрипы не нарушали тишину, а наоборот, создавали ее. Я старался идти бесшумно, чувствуя себя лишь тенью в свете луны — такой нечеткой, обманчивой. Только сердце стучало громче обычного от страха и волнения. Я становился туманом, сливался с другими танцующими тенями, растворялся в сиянии на опушках, и вновь сотканным силуэтом пропадал среди тяжелых стволов полувековых сосен. Я уже не мог отличить — сплю я или нет…

То ли сон, то ли явь…

Дерево было заветным. Оно пряталось в роще среди таких же сосен, но лишь оно одно позволяло подняться над лесом и увидеть далекие горизонты сторон света. Я выскочил из тени и коснулся шершавой коры. Дерево еле ощутимо вздрогнуло, приветствуя меня. Качнулись ветки, беззлобно заворчал из рощи задремавший ветер. Что-то заскрипело, заговорило, но свет луны успокоил проснувшихся, и снова стало тихо, да так, что зазвенело в ушах.

Я подпрыгнул и уцепился за сук, подтянулся, и начался мой подъем. О, я знал каждую ветку и мог бы с закрытыми глазами забраться на верхушку пятью различными путями. Но этой ночью дерево оказалось другим — одни ветки пропали, другие появились. Мои руки хватали воздух, но я не падал — лунный свет словно тащил меня в верх. И в последний момент под ногой находилась опора или под руку попадался надежный сук.

Я поднимался, взлетал в другой мир. Сумрак, разбавленный лунным светом, оставался внизу. А передо мной открывались просторы. Тут были другие ветра, другое небо, другие краски. Во все стороны от меня вдаль уходил ковер леса. Сверху на нем лежало что-то туманное, искрящееся, воздушное, ночное. У меня не хватало таланта, да и слов, чтобы описать увиденное. Небо было звездное, и оно внимательно смотрело на меня лунным зрачком. Пристально и внимательно, будто я был не маленькой точкой в бескрайней текстуре леса, а кем-то очень важным, способным нарушить покой и привести с собой новый день.

Я вдохнул ветер. Тот же ветер, что по утрам влетал в мое распахнутое окно и трепал страницы рукописей, смеялся над нелепыми строчками моих попыток описать его. Тот же, но иной. Во рту остался привкус тумана с сосново-ночным ароматом.

И на горизонте на западе я увидел зарево города и его огни. Новогодняя гирлянда, огоньки, рассыпавшиеся вдоль линии. Там кипела ночная жизнь: кто-то не спал, бодрствуя в полуночном ритме. В мерцании можно было уловить движение машин на далеком шоссе. Протяни руку — и город у тебя в ладони. Так близко. И так одиноко было здесь, на вершине старой сосны, которая затерялась среди тысяч деревьев, среди десятков рощ и опушек, среди миллиардов звезд. Только ветер и деревья.

Одиночество это наркотик, от которого трудно отказаться. Я вспомнил, зачем меня тянуло сюда, и никому никогда не объяснишь, что творится у тебя в душе. Приходится прикрываться чудесными видами на город. Но почему я вспоминаю об этом только здесь на крыше леса?

То ли сон, то ли явь…

А потом что-то случилось. Так в летний жаркий день вдруг на мгновение слышишь запах осени. В симфонию тишины ворвался новый аккорд: низкий и минорный. И на открытом пригорке внизу у дерева произошло движение. Зашуршали кусты можжевельника, затрещали сухие ветки на земле. Из тени на пригорок вышел зверь. Он выглядел большим, и очертания его были не ясны. Лунный свет искажал его форму, тени скользили по его туловищу, и только два его глаза были черными провалами, чернее самой темной ночи, слепые и безжизненные. Зверь фыркнул и замер. Пустые глазницы уставились на небо, зверь изучал луну. И время застыло. Ветер наткнулся на преграду, замер в полете, звездное мерцание превратилось в тонкие линии-лучи на небосводе, зарево города стало пятном-градиентом, над которым повисла покрасневшая луна.

Внезапно зверь тяжело вздохнул и отвернулся от небосвода. В тот же миг все вернулось на свои места, и я потряс головой пытаясь сбросить наваждение. А чудовище неожиданно издало стон. Этот звук, похожий одновременно на скрип старого колеса и на вой зимней бури за окном, пронзил округу неведомой тоской и болью. Стон прошел сквозь меня, и я познал свою обреченность. Он просто еще раз вздохнет, и я исчезну. И все вокруг изменится.

То ли сон, то ли явь…

Но зверь посмотрел на меня. Он проник в самые глубины моего сознания, и я понял, что зверь невероятно стар и невероятно силен, и ему ничего не стоит стереть с лица земли не только мое дерево вместе со мной, но и весь лес. Я приготовился броситься в бессмысленное сражение со всемогущим противником, и либо проснуться в холодном поту, либо остаться навеки лежать под сосной. А зверь вдруг отвернулся и уставился куда-то во тьму зарослей.

Я начал спускаться вниз, поспешно, неловко. Я исцарапал руки и лицо, измазался смолой, больно ударился о ветку. А зверь молчал. Он не шевелился, только лунный свет кружил вокруг его черного тела. Мне показалось, что он уже не живой, что он умер на этой полянке, и стон его был последним звуком, которое издало это существо.

Спустившись на нижнюю ветку, я приготовился спрыгнуть на землю, но что-то удержало меня. Я вспомнил чувство обреченности, нахлынувшее на меня несколько мгновений назад. И еще я вспомнил, что не знаю, сон ли это или явь…

Почему-то возникла уверенность, что как только я коснусь земли, зверь прыгнет на меня тенью еще более темной, чем ночная тень и пожрет меня. И я умру. Или, если я сплю, то, наверное, проснусь где-то в другом месте седым стариком с воспаленными от бессонных ночей глазами, среди разодранных черновиков и неоконченных рукописей.

Зверь не шевелился, может, он разрешает мне быть здесь? — в ночном лесу, на высоком дереве, под звездным куполом с серебряной луной. И я буду вечно наслаждаться наркотиком одиночества на этой продуваемой ветрами вершине моего мира? Дракон времени мудр, он не торопится и никогда не ошибается. Он знает, что никакого выбора нет. И не важно: сон это или явь.

Но, черт побери, как хочется рвануть и, пробежав мимо ошеломленного чудовища, скрыться в лабиринте лесных тропинок и раствориться в лунном сиянии глубокой ночи.

Тридцатилетний герцог Вожник Каргелсон-Богель и его лучший друг и лакей Ван-Нильсен из Лейпцига выходят в метель из поезда. Вожник поручает Ван-Нильсену откупорить бутыль со вкусным шампанским. Но когда острая снежинка впивается в горло Ван-Нильсену и начинает неистово терзать плоть, а нога непроизвольно соскальзывает в левую сторону, в тот самый миг — рука же направляет горлышко бутылки прямо в височную зону головы мистера Абдулы Бхгарвати — молодого индуса китайского происхождения, стоявшего в зоне поражения — пробка вылетает словно пуля, но никого не убивает. Раненых же насчитывают с десяток, не меньше. Крики, едкий дым и горы обмякших тел, измазанных в копоти и наваленных от взрыва в ровную кучку. Троих барышень в состоянии лёгкой комы и чуть-чуть замаранных панталонах приходится вывозить вертолётом. Но всё, что произошло тогда на вокзале, даже близко не имеет ничего общего с дальнейшим. Я хочу поведать вам о странной телеграмме в местном почтовом отделении, за которой за день, до тех злополучных событий, пришли двое совершенно разных людей, объеденных одной идеей — украсть пятьдесят килограммам соевой простокваши в веганском пабе, что находился в двух минутах и пяти секундах от отделения почты.

Одним из этих «двух» был хорошо известный мне человек — Джи-Джи Бедай Снуз — великий путешественник в прошлом, у которого пеликан на Амазонке откусил обе стопы. А второй был бомжом из гетто краснокожих, который дрался на палках за кусок хлеба и виски с колой. Второго все звали — Ликёром. Ликёр в молодости был ниндзя, но после того, как он пьяный, за рулём такси сбил на трассе лося — он навсегда остался бездомным, так как машина в которой он спал — не подлежала восстановлению.

И вот, на почте около окошка выдачи писем и посылок, стоит на деревянных протезах стоп, мистер Снуз, а в десяти сантиметрах и тринадцати миллиметрах от него стоит Ликёр и ужасно потеет. Их план был выверен до последней детали. Они точно знали, что необходимо для того, чтобы закончить бомбу — 50 килограмм соевой простокваши. Их подельник — доктор Кабернаж Моданис Третий, утративший лицензию врачевателя в длительном запое и одном мерзком инциденте со свиньёй и черепашкой, отправил вчера важные данные заказной телеграммой. В пригороде Яйценхоффа готовился теракт. Но об этом ни Джи-Джи, ни Ликёр, ни Кабернаж не знали совсем ничего.

Надо сказать, что брат Ликёра — мистер Бород Очей, состоявший в гвардии её Величества и служивший три месяца близ Мошонис-тауна, где в то время шла партизанская война между людьми и человеками, начал подозревать Ликёра в чём-то незаконном. В воскресение Бороду приснился вещий сон, в котором Ликёр мазал стены сиротского приюта овсянкой и пел национальный гимн Хренвилля, покуривая крепкие папиросы «Майлд Эйнус». Бород изучал чёрную магию и был отличным сказителем снов. Он запалил ароматическую свечку, сваленную из ушной серы, заплёл дреды в хвост на бок и сел за колоду карт, чтобы прочесть будущее.

Тем временем на почте ситуация становилась всё горячее — прорвало батарею. Ликёр стал потеть так сильно, что стоявший впереди джентльмен, поскользнулся и упал мордой в пол, разбив дорогой модный монокль.

Ликёр запаниковал и подбежав к работнику почты, стал угрожать ему вилкой, на которой из трёх зубчиков были отломлены два, что придавало ей хищный и одновременно нелепый вид. Мистер Снуз хотел успокоить своего товарища по преступному плану, но внезапно у него отстегнулся правый протез стопы. Ликёр ткнул почтмейстера в колено вилочкой, схватил пачку телеграмм со стола и бросившись, словно булыжник, прямо в витрину — разбил её и кинулся наутёк. К сожалению, в украденной стопке посланий, которую Ликёр запихал в свой грязный карман, нужной не было. Доктор Кабернаж Моданис Третий в день отправки укололся морфином и перепутал адрес доставки, из-за чего нужная телеграмма не попала в почтовое отделение. Мистер Снуз подхватил с пола деревянную ступню и ускакал вслед за Ликёром.

Миссис Беатриччи Плежо шла по узкому проходу с ветром рыбьей требухи, как вдруг из-за угла на неё обрушиваются двое сумасшедших спринтера. Ликёр и Снуз покрытые соусом из кильки и чешуей, оставляют за собой дурно пахнущий след, по которому был отправлен отряд полицейских. Парочка бедолаг нервно пытается замести следы и прячется на старом чердаке колокольни. И вот, сидя среди голубиных испражнений и вслушиваясь в крики на улице, Ликёр и мистер Снуз выстраивают дальнейшие действия.

Проворачивать тёмные делишки лучше ночью — так сошлись во мнении парочка неудачных авантюристов. Ликёр вышибает дверь паба, а Джи-Джи, с зажжённой лампой в руках, ищет бочку с божественным нектаром. В сумраке Снуз натыкается на похожую ёмкость — решено брать. К сожалению, похищенная цистерна заполнена отнюдь не соевой простоквашей, а старым свиным салом и изюмом со свеклой. Эта смесь совершенно не подходила для создания бомбы, которую Снуз, Ликёр и Кабернаж Моданис Третий собирались изготовить для подрыва в старой шахте на отшибе Яйценхоффа, в которой когда-то добывали золотую руду. Снуз нашёл там слиток, весом семь килограмм двадцать пять грамм, о котором услышал от пьяного Ликёра, который какое-то время жил в шахте и всё там успел рассмотреть. К сожалению, от услышанного у Снуза случился обморок, с последовавшим приступом диареи. На помощь тогда пришёл бывший доктор Кабернаж, который тоже вписался в авантюру по добыче золотого комка.

И здесь мы подходим к самому интересному. В той самой телеграмме, которую так неудачно отправил Кабернаж своим друзьям золотодобытчикам, было написано следующее - «Бочку с квашеной дрянью не привезли в срок. Она забродила. Ждёт погрузки на вокзале».

Поезд приезжает в срок. Тридцатилетний герцог Вожник Каргелсон-Богель и его лучший друг и лакей Ван-Нильсен из Лейпцига выходят в метель из поезда. В двадцати метрах от них дежурит Бород Очей, уверенный, что колода карт не ошиблась и на вокзале действительно готовится теракт. Выстрел. Пробка летит в лицо Абдулы Бхгарвати. Бород Очей реагирует и стреляет в направлении звука. Пуля попадает в бочку соевой простокваши. Взрыв. Занавес. Конец.

Навеяно рекламой как говориться.

Писатель я конечно так себе, люблю в заметки писать все что приходит в в голову. За маты прошу простить пишу  как есть.

Да  и пост как говориться первый.  Цель данных не складных строк,  сделать нас всех чуточку добрей, и если после прочитанного совершиться хоть одно благое дело то уже не зря!

Посмотри, что с вами стало,

Вам вскружил голову обычный ширпотреб!

«Баленсиага», «Дольче», «Гучи»,

Кроссовки за шестьдесят блядь косарей!

А что вы скажите такого?

Могу позволить я такой.

На самом деле тут все просто...

Хотите вы привлечь внимание людей, (Которым похуй)

Но не к себе, а к вашим шмоткам,

В сумме за 200 косарей.

У кого «айфон» десятка во всей блядь ленте новостей,

Ваши ебучие рекламы,

Где сидите вы на съёмной хате,

В чужой блядь тачке,

И громко заявляя.

Я поднялся на «ХренБэт»!

У вас из всех щелей понты,

И на показ все ваши цацки,

А за душой то чаще только тряпки.

Нет, не говорю я именно про вещи.

А про отношение к ним, хочу я донести!

Есть в жизни и другие вещи, которые нельзя купить.

Вот хочешь ты крутым казаться.

Увидеть восхищения людей.

Не надо круто одеваться,

На трассе, на «гелике» под 200 разгоняться,

Над слабым тоже не нужно издеваться,

И за счёт женщин самоутверждаться.

Не стоит жизнью ради «лайков» рисковать.

В нашем не самом добром Мире,

Достаточно лишь просто помогать.

Да помоги любому ты ребёнку!

И старику ты помощь предложи!

Те, кто остались одиноки, те кто больны!

Ведь твои шмотки сносяться с годами,

И деньги на тот свет не заберёшь!

Ведь помощь простому человеку,

А уж тем более ребёнку,

Не говоря и о животных,

Что беззащитней всех и нас слабей.

Ты просто помоги чем можешь,

Я уверяю от этого в душе всегда теплей!

Так будь крутым альфа самцом или крутою ты девчонкой,

Что бы когда такой как я,

Крича про этот ширпотреб,

Вы просто, про себя могли бы вспомнить...

Как согрели своей «гучи», бездомного зимой!

Он не поймёт, что та за куртка, что вы отдали ему.

Его согреет изнутри, от вашей доброты,

И просто, что не прошли вы мимо.

Вы вспомните как отдали голодному обед,

Помогли вы бабе Люсе,

Заехали вы в дом сирот,

Да и ещё и кровь вы сдали!

А сдачу с "мерина"

Отправили в благотворительный вы фонд,

Но лучше лично на лечение в руки передали!

А вещи копятся годами вы забываете про них,

Но добро что совершили,

Остаётся навсегда,

Во всех сердцах,

Что своей душой вы согревали.

Начинается эта история совершенно чудесно! Как вспоминаю ту пору, меня до пят пронизывает дух тех времен, 1983 год, мне 6 лет, жара, каникулы!

Родители решили покрасить пол во всей квартире и, чтобы не угореть от испарений краски (раньше половая краска сохла несколько дней), решено было съездить к моей двоюродной тётке в гости, в областной центр, за 100 км от дома.

Только представьте: ты - ребёнок, неизбалованный особо благами цивилизации настолько, что даже поездка на электричке для тебя событие настолько масштабное, что ночь накануне проходит без сна!

А размышления о том, что тебе разрешат пить газировку из автомата или - еще круче - купят мороженое в кафе "Мороженое"! Просто взрыв мозга!

Но я не об этом, рассказать я хотел об одном случае, из разряда тех, когда тебе, ребёнку, приходится понять, что большие, строгие, сильные и непоколебимые взрослые тоже могут бояться, и то, что они далеко не всё могут объяснить и не от всего тебя защитить.

Доехали мы в тот раз благополучно, погуляли вдоволь по городу, и ближе к вечеру нас встречала моя тетка, весёлая, почти круглая фигурой и крайне позитивная и симпатичная женщина, в её квартире уже вкусно пахло ужином, и нас отправили мыть руки.

Поужинав, мы собрались вокруг телевизора, мне на десерт была выдана коробка розовой пастилы, и я, не отрывая взгляда от диковинного по тем временам голубого экрана, сосредоточенно поглощал лакомство.

Почувствовав, что мои руки от сахарной пудры стали липкими, я отправился в ванную. На обратном пути, проходя мимо дивана, который стоял в углу комнаты, я краем глаза заметил фигуру, женскую, которая на нём сидела.

Я подумал, что это мама устала, наверное, и решила посидеть на мягком диване. Повернув голову, я увидел, что диван пуст...

Особого внимания я на это не обратил поначалу, мало ли, чего привидится, и я со спокойной душой вернулся к просмотру телека.

Вспомнив про свой "глюк", я решил взглянуть на диван еще раз. Удивительно, но силуэт женщины никуда не делся, если смотреть искоса, он был виден достаточно отчётливо, лица не разобрать, но платье в сиреневый цветочек было видно достаточно хорошо.

Но стоило посмотреть в то место прямо, видение исчезало...

Так я и посматривал время от времени в ту сторону, пока мама не заметила это и не спросила, что я там разглядываю. Я ей всё и рассказал, про силуэт женщины в платье и как надо скосить глаза, мама посмеялась надо мной, и я почти забыл про это всё, переключившись на телевизор, как вдруг услышал вскрик матери.

Она смотрела на диван, потом она встала и подошла к нему ближе, затем попросила тетку тоже посмотреть искоса на диван... Тетка ответила, что тоже видит, "как будто женщина сидит".

Отец подтвердил её слова, он видел тоже... Правда, он отнесся к этому с иронией и сказал, что это просто складки покрывала так легли. Он подошел, встряхнул покрывало и расстелил его ровно, после чего вернулся к просмотру телевизора.

Раздался вскрик! На этот раз кричала тётя, за ней и мама, вскочил на ноги отец, я, скосив глаза, увидел силуэт женщины в сиреневом платье, но теперь она СТОЯЛА ВОЗЛЕ ДИВАНА!

Я глядел на отца и думал, что вот сейчас он во всём разберётся и всё мне объяснит, но он стоял с белым лицом, вцепившись рукой в спинку кресла, и молчал.

Дальше произошло самое странное, правда, никто, кроме меня, этого не увидел, родители и тетка в один голос утверждали, что призрак женщины просто исчез.

Я же видел, как она протянула руку в мою сторону и быстро, секунды за две, пронеслась прямо сквозь меня. Повернувшись, я увидел, как она исчезает за балконной дверью, как будто тает в горячей воде льдинка.

Страха я не испытывал, все произошло слишком быстро, взрослые включили везде свет и несколько раз обошли все комнаты. Призрака нигде не было. Спустя какое-то время меня отправили спать, я подозреваю, что взрослые решили разбавить испуг алкоголем, я бы на их месте поступил так же...

Эту ночь и следующие за ней сутки я не запомнил, потому что ночью я своими стонами разбудил мать, и она, придя меня успокоить, почувствовала у меня сильный жар. Градусник, скорая и до сих пор непонятное мне решение везти меня в родной город на машине теткиного знакомого. По рассказам мамы, почти всю дорогу я пробыл в бреду, ничего связного не говорил, только стонал и мычал, меня постоянно тошнило, хотя жар прошел.

Пришел в себя я в больнице, чему очень сильно удивился, вся ночёвка, скорая, врачи и поездка напрочь выпали из памяти. Выписали меня быстро, по-моему, дня два я провалялся, правда, чувствовал себя неплохо, только саднило горло от прошедшей тошноты.

Вариант с отравлением был и до сих пор остаётся основным объяснением моей хвори, хотя я не ел ничего, чего бы не ели мои родители, даже пастилой я поделился с ними и точно знаю, что они её тоже ели.

Рассказал я свою версию про то, куда делся призрак и как он прошёл сквозь меня, только через пару недель и в очередной раз увидел поразившие меня в тот вечер бледные, беспомощные лица моих казавшихся мне тогда несокрушимыми родителей.

История написана мной, ранее публиковалась ТУТ

Эта короткая, но жуткая история случилась со мной, нормального объяснения я придумать не смог, хотя прошло 3 года.

Как-то летом сошлись звезды, и два моих друга детства оказались одновременно в моих краях. Созвонившись, было решено встретиться у меня на даче, посидеть под шашлычок и водочку, а на следующее утро ехать на рыбалку.

Надо сказать, вечер удался, хоть я и не пил, ибо завтра за руль. Сидели допоздна, вспоминали детство, юность, рассказывали друг другу о нынешней жизни.

Наутро я встал первым и разбудил друзей. Снасти, наживка и провиант были заготовлены с вечера, поэтому мы быстро собрались и выехали.

На часах не было еще и четырех утра, середина августа, и было довольно темно. Большая часть пути шла по трассе, остальная - по грунтовке довольно хренового качества, моя видавшая виды Нива с этой задачей справлялась не единожды, но в этот раз подвела: в утренних тенях не заметил я ухаб и бодро влетел туда передним колесом, машина заглохла и отказалась заводиться.

Авто не подавало признаков жизни и на попытки завести не реагировала.

Вышли покурить, солнце поднималось, и с каждой минутой становилось всё светлее, после того как все варианты ремонта в полевых условиях были испробованы и не принесли результата было принято решение машину оттолкать с дороги на обочину, чтобы не мешала проехать другим, и двигать пешим ходом, до места оставалось меньше двух километров, место людное, может, кто и вывезет обратно.

Выдвинулись, отошли от машины метров 200, как вдруг услышали отчаянный женский крик...

К слову сказать, местность была открытая, в километре уже виднелись деревья, растущие вдоль озера, с другой стороны, километрах в четырех, был сосновый лес, вокруг было поле, на котором из-за жары вся трава пожухла и легла. Со стороны леса и слышался крик.

Первая мысль была, может, женщина заблудилась в лесу. Он, хоть и не большой, но всякое бывает... Но крик был отчаянный, так не кричат, чтобы привлечь внимание, мы, не сговариваясь, развернулись и двинули в ту сторону, пробегая мимо машины, скинули возле нее вещи и бегом побежали навстречу крику.

Первым неладное заметил я, остановившись, как вкопанный, я остановил друзей. Дело в том, что, судя по громкости вскриков, а они были примерно раз в 5-10 секунд, мы уже должны были видеть эту женщину, во-вторых, крики были такие... как сказать... Слишком отчаянные! Так не кричат долго, один, два раза... Но чтобы вот так часто и громко, у женщины должны быть мощные легкие. Было в этом крике что-то неестественное, как будто запись какая-то.

Мало того, после того как мы остановились, стало ясно, что крик приближается!

Знаю себя, я далеко не трус, без ложной скромности, анонимно в интернет врать не вижу смысла, и про своих друзей с уверенностью могу сказать то же самое. Но когда мы поняли, что до крика остаётся не более 100 метров, а, несмотря на то, что уже вполне светло и поле ровное, как стол, и даже если бы эта женщина ползла по пластунски, мы бы её уже хорошо рассмотрели.

Но никого не было видно. Мы, не сговариваясь, развернулись и дали дёру по направлению к машине, тогда я впервые понял, что выражение "от страха волосы шевелятся", - правда!

Добежав до машины, гораздо быстрее чем бежали до этого, мы запрыгнули в неё, заблокировали двери и закрыли окна, я нашарил монтировку под сиденьем... Крик приближался...

Сжав монтировку в руке, я приготовился вбить в землю любого монстра и как последний дебил заорал что-то типа: "А ну иди сюда, тварь! Сейчас я тебе башку оторву!", сдабривая этот посыл отборным русским матом.

Крик прекратился в нескольких шагах от нас, и эта тишина была еще страшнее, в ней мне мерещилась настороженность, какую можно наблюдать у хищника перед прыжком...

Но в течение получаса ничего странного больше не произошло. Еще через несколько минут со стороны озера с утренней зорьки поехал мой сосед по даче, он-то и отбуксировал нас домой.

Долго мы обсуждали произошедшее, много гипотез выдвигали, но все они звучали неправдоподобно. В итоге, было решено об этом никому не рассказывать.

История написана мной, ранее публиковалась тут