Лига Писателей

Цикл реинкарнаций моей души

«Реинкарнация №8 «Джомодан»»

«Поиск своего предназначения» Часть первая

Автор – Доктор Н.Д.Н.

Жанр: мистико-биографическое безумие

Возрастные ограничения 16+.

Внимание в строках содержится не нормативная лексика

Глава 8 «Чудо»

Летний ветерок с легкостью ворвался в открытое на распашку окно. Мне было приятно чувствовать его у себя на боках. Он обдувал мое нагретое от прямых солнечных лучей тело. Я балдел от этого чувства. Я чувствовал себя котом, который балдеет от этих прекрасных моментов. Я даже хотел замурлыкать от удовольствия. Под напорами неугомонного шалуна, ветки деревьев растущие возле дома так и хотели проникнуть в комнату и казалось раскидистая ветка хотела поздороваться со мной за руку. Мол приятель давай как настоящие мужики пожмем друг другу лапы. Вот, вот держи краба. Я мысленно представлял, что тяну к дружелюбному приветствию невидимую руку как у людей. А она как будто издеваясь, пружинила назад наружу и скрипя ехидно повторяла: - не поймал! Держи краба, не поймал, ха-ха! И это повторялось снова: Держи краба, не поймал, ха-ха! Меня это веселило. Глупые деревья. Вы всегда растете на одном месте и не видите в радиуса километр ничего. А я хоть и без ног, но уже побывал во многих местах. Я умнее Вас всех взятых. Но хотя я слышал, что Вы благодаря корневой системе можете обмениваться информацией и благодаря этому Вы знаете, что творится в каждом уголке Земли, кроме пустынь и океанов. Но хотя там тоже есть Ваши информаторы такие как Перекати-поле и водоросли.

Я бы все бы отдал на свете, чтобы стать человеком. У меня нет ног и рук. Были бы ноги и руки, я бы подбежал к окну и схватил твою огромную пять мой друг. А потом бы не отпускал, и посмотрел потом кто из нас бы смеялся. Но чудес не бывает и нет того прекрасного волшебника, который бы исполнил мои желания. А та рыбка в аквариуме, которая набирая ртом, растворенный кислород в воде, будто хочет что-то сказать, вовсе не золотая и не исполняет желания мечтающих чемоданов.

Как вдруг кто-то будто бы откликнулся на призыв молящегося. Под дуновением ветра в комнату внесло голубо-золотистое облако. Облако начало принимать различные формы. То это был круг, треугольник, ромб и наконец оно замерло в прямоугольной форме. Теперь я отчетливо созерцал облачно-дымной формы старинный саквояж.

- Здравствуйте! Вы меня из рядно напугали.

- Не бойся мой друг я тебе не причиню ничего плохого, я дух твоего предка. Я твой прапрапрадедушка. Я пришел на твои мольбы. Я могу помочь тебе. Могу исполнить твое желание. Я услышал, что ты хочешь стать человеком. Зачем тебе это?

- Мне скучно лежать на шкафе. Меня Петрович давно ни куда не берет с собой. Я здесь лежу без толку. Мне скучно. Я чувствую себя бесполезным. Я не служу хозяину и поэтому не исполняю свое предназначение. А если бы я был человеком, то я пошел бы сейчас гулять и радовался жизни. Пошел в гости к другу Антону Дмитриевичу. Посидели с ним. Пива бы выпили. Я пиво никогда не пил. Сходили в гараж, козла попотрошили. Я видел, как то козлов, но я не знаю как его потрошат. А козлы бывают разных видов. Тот, что у Антохи в гараже, еще называется мотоциклом, вот они его и потрошат, а потом и гоняют на нем как-то. За рога что ли держаться. Вот чтобы я сделал, если был бы человеком.

- Если я тебя превращу в человека, то у тебя будет много проблем. Давай я лучше тебя сделаю бездонным чемоданом, в который может поместиться все на свете: кровати, дома, машины, самолеты, поезда, эти вот козлы которых потрошат и самое главное люди, нации. Проглотишь подобно Чудо-юде Рыбе-киту все на свете. Тебя будут бояться. Поклонятся, почитать тебя. Ты станешь повелителем всего человечества, в тебе будут города, государства, страны, ты будешь наблюдать за всем. Ничего от тебя не скроется. Ты будешь в курсе всего. Ты будешь повелителем всего человечества. Если войдешь во вкус или тебе наскучит это, то можешь поглотить землю, планеты, солнце, солнечную систему, галактики, вселенную. Ты станешь богом. Тебе будут поклоняться все и всё. Ты станешь черной дырой. Ты будешь оружием уничтожающим все на своем пути. Разве не к этому стремится человек. Человек эта низшая форма всего живого. Это гадкая букашка, которая не в ладах сама с собой, и не может договориться даже с представителями своего вида. Отсюда все войны и все беды человечества. Человек паразит, живущий на Земле, готовый уничтожить все что имеет. Вошь, ничтожество. Он выпивает все соки, убивает мать-землю, планету в знак благодарности за то, что она его создала, вырастила, выкормила. Это не благодарное дитя. Я тебе даю возможность исправить это. Установить баланс. Установить равновесие. Исправить все. Соглашайся. Вот в этом твое предназначение. Ты создан не для службы невеждам, не для помощи двуногим. Ты должен поработить их. Показать кто на самом деле господин. Думай, решай у тебя есть время. Проучи человечество. О тебе будут слагать истории, легенды. Тебе будут поклоняться. Тебя будут бояться. Ты будешь высшей формой существования.

- Но мне этого не надо. Для того чтобы господствовать я должен сам понять человека изнутри. Побыть в его дерматине. Поносить его подкладку. Люди не такие плохие.

- Зачем? Я тебе даю высшее, могущество, все сразу. Вспомни как твой хозяин тебе не за что наказывал.

- Он делал это бессознательно.

- Ты так думаешь?

- А можно побыть Петром Петровичем? Так я смогу понять мотивы его поступков и если я пойму что он зло, то я приму твое предложение и порабощу всю вселенную.

- Хорошо. Слушай. Когда Петрович к тебе прикоснется, произнеси следующее: – меняемся местами во славу всех хранителей вещей, во славу отцов-сундуков основателей, для справедливости грядущей. Для вселенского баланса.

- И что тогда?

- Немного терпения друг мой и ты все увидишь сам.

С этими словами призрак исчез. Я был в непонимании происходящего. Толи это мне показалось или это очередной трюк этих подлецов деревьев. Смотрите я вам скоро устрою!

Через некоторое время в комнату зашел Петрович. Осмотрев все вокруг, его взор остановился на мне. Он подошел. Встав на цепочки ног. Заботливо снял меня со шкафа. В этот момент я решил действовать и произнес то заклинание, которое мне рекомендовал мой прапрапрадедушка. И тут началось волшебство. В считанные секунды Петрович издал непонятный вопль. Он выронил меня из рук. Его ноги стали умещаться, руки начали втягиваться во внутрь тела, как будто кто-то изнутри втягивает воздух. Все его части тела стали утрачивать костную ткань, приобретая при этом бесформенные черты. Он весь сморщился, лицо его приобрело болезненную гримасу. Со мной стали тоже происходить чудеса. Из моих боков стали вытягиваться бесформенные овалы. Казалось, что невидимая сила вцепилась в мои края и с силой пытается вырвать клок из моего тела. Мое тело напоминало комок пластилина или теста. Невидимый повар при этом пытался вылепить какую-то форму напоминающее человека. Данные процесс превращения длился около пяти минут. И вот результат. Я превратился в Петра Петровича. А Петрович превратился в чемодан. Первое что я сделал взглянул на свои руки. Да это были именно они. Человеческие руки, которые имели по пять пальцев на каждой. Я заботливо положил Петровича-чемодан на шкаф. Далее молнией понесся в прихожую и взглянул в зеркало. В зеркале стоял Петрович. Я встал боком. С боку я выглядел как Петрович. Меня не отличить от Петровича. Я и есть Петрович. В двери раздался звук прокручующегося ключа. Я замер. Дверь открылась и на пороге стояла Светлана.

- Что налюбоваться на себя не можешь? – небрежным тоном сказала она, - я с сумками тяжелыми поднимаюсь, а он здесь красуется. Финист-ясный сокол. Давай сумки хватай.

Я понял, что чудо произошло, я вылитый хозяин. И его жена то есть теперь моя, не замечает разницы. Получилось. Прапрапрадедушка был прав.

Я подошел к ней, боясь произнести слово. Я еще не пытался начать говорить. А вдруг мой голос меня выдаст. Взяв сумки я понес их на кухню.

- Что притих? – продолжала супруга, - ты куда-то намыливаешься что ли, а то стоял у зеркала смазливым личиком торговал? Прихорашивался. А? Куда я спрашиваю? Чего притих?

- Да это, так посмотрел разочек, а то сегодня еще не разу не смотрел туда. – начал оправдываться я, вспоминаю манеру общения Петровича.

- Я там яйца купила, поставь их в холодильник – выкрикнул команду командир в юбке.

- Яйца? Что такое яйца?

- Ты что с Луны упал и не знаешь, как они выглядят?

- При чем тут Луна, меня только что со шкафа Петрович снял и он даже не ронял меня – автоматически в оправдания выпалил я и тут я прикусилязык – что я несу, я и есть Петрович.

- Ты что мелишь, отец родной?

- Яйца? Как они выглядят? – гадал я. А вот они, наверное. Держал я в руке прямоугольный предмет сделанный видимо из картона. Я решил открыть его. Открыв его и бац, все содержимое белого цвета высыпалось на пол.

В кухонное пространство забежала Светлана: - Я тебе сказала, что бы ты яйца достал, а ты взял соль. Ты что болен? У тебя что руки из жопы выросли?

- Нет, из боков прапрапрадедушка вытянул.

- Ха-ха, скажи своему дальнему родственнику, которого я только на фото видела, чтобы он тебе их на место вставил. И сходи к нему на могилу и передай, что гены он отвратительные после себя оставил.

- Я все исправлю. Я полез в сумку и достал предметы овальной формы и положил из пакета на стол. Эти предметы с ходу на столе начали исполнять изумительный танец, перекатываясь вокруг своей оси. Я заворожено смотрел на это.

Ты что, лови их. – неистово закричала хозяйка.

Но было уже поздно, это и были именно яйца, которые покатились к краю стола и с высоты упали на пол. При соприкосновением с полом раздался звук треска, скорлупа разбилась и содержимое бело-желтой жижи расползлась в разные стороны. На нас с моей судьбоносной второй половинкой смотрели пять пар желтых кривых глаз. Я остолбенел и произнес тихо – Гоголь-моголь.

- Какой гоголь-моголь. Руки твои дырявые. Я тебе сейчас сама гоголь-моголь устрою. Ты что специально это сделал. Мне мама говорила сразу, как только увидела тебя в первый день, что ты мне всю жизнь на зло будешь делать. – с этими словами кухарка зарыдала.

Я не знал, что делать.

- Уйди отсюда, от греха подальше, а то сейчас специально, мне на зло, сосиски в окно выбросишь. Я за ними в очереди час простояла. Уйди с глаз долой. Иди на улицу. Остынь.

Я повиновался приказу и вышел из квартиры. Я много раз спускался вмести с Петровичем по лестнице, но при помощи своего хозяина. В этот раз я делал все это сам. Как это было не обычно. Ходить это целое искусство. Я даже и не думал что это так сложно. Я спускался медленно, держась за перила. На втором этаже меня обогнала соседка Мария Степановна со словами: - Петя, еще двенадцати нет, а ты уже зажрался, как свинья?

-Я еще не кушал баба Маша, вот яйца разбил дома.

- Ах, вот почему Петруша ты спускаешься медленно? Больно, наверное? Иди в больницу срочно. Яйца для мужика это очень важно. Без яиц в наше время, мужик ни кому не нужен.

Выйдя на улицу, я вдохнул летний воздух полной грудью. Как хорошо быть человеком, если не считать некоторых недоразумений. Под кроной тенистого Вяза местные мужики играли в домино. Один из них задорно крикнул: - Рыба!

- Где рыба? Я не вижу никакой рыбы? – подойдя поближе произнес я, осматривая при этом весь стол и еще заглянул под него, - Вы обманываете товарищи, никакой рыбы нет?

Тамбовский волк тебе товарищ – задорно ответил один мужик с расцарапанным лицом.

- С волками я не знаком, тем более с Тамбовскими.

- Вот Петрович дает. – сказал один из мужиков пройдясь ладонью по своим загорелым рукам.

- Я Вам ничего еще не давал. Что я Вам дал? – в недоразумении продолжал я.

- Ну да, мужики, сегодня солнце шпарит не на шутку. У него наверное солнечный удар – раздалось из-за стола и все дружно начали гоготать. – Давай Петро замахни с нами рюмашку – жестом, одни из соседей произнес, показывая указательным пальцем на рюмку портвейна стоящую на столе и протер себе рукой потную лысину.

- Что?

- Тяпни говорю. Замахни. Вдарь. Ну как еще тебе объяснить, человеку с Луны. – хохотал заядлый игорк.

- Я не с Луны я со шкафа.

- Ха-ха, человек со шкафа, опрокинь рюмаху говорю, ха-ха.

-Опрокинь, опрокинь – синхронно и дружно закричали игроки.

Чтобы не выделятся из толпы, и не быть раскушенным, что я недавно был превращен из чемодана в Петровича, я сделал, что они говорят. Я взял со стола рюмку и опрокинул ее. Портвейн разлился по гладкой столешнице, создав при этом хмельное озеро в котором плавали корабли, состоящие из доминошных костяшек. Все присутствующие за столом замолчали и некоторые из них вскочили, матерясь, так как искусственное озеро вышло из берегов и охладило колени наших моряков.

- Вот те рыба нах! Ты бля, что творишь? Я тебе сейчас двину. – заорал на меня один из потерпевших, у которого лысина снова облилась потом словно утренней росой на траве. При чем недокуренный чинарик выпал у него изо рта. Траектория падения дымящегося бычка была направлена на бедро соседа. При шипящем столкновении с оголенной частью волосатой ноги, волосатый мужик вскочив с криками и ударил коленом столешницу с низу. Брызги портвена оросили лица всех присутствующих. Все встали с синхронным криком: - Бля!!!

- Петрович иди домой по добру по здорову, иначе мы тебе шас такую рыбу устроим – сказал один из мужиков ели, ели сдерживая свою злость.

- Простите ну вы же сами сказали мне: опрокинуть рюмку, вот я и опрокинул. – оправдывался я.

На меня зло смотрели все присутствующие. Смысла не было дальше оправдываться. Я понял, что я совершил не обратимый поступок и не дожидаясь продолжения разговора пулей побежал домой, боясь, что меня могут сейчас избить, причем при помощи ног. А эту боль я помню отчетливо с того раза когда Петрович вымешал на мне злобу.

Когда я поднимался по лестнице то я думал: - вот сейчас приду домой, сниму Петровича со шкафа и буду пинать, пусть поймет, что это такое.

Забежав в квартиру, я целенаправленно пошел устраивать экзекуцию Петровичу. Зайдя в комнату я остолбенел. Светлана полуобнаженная лежала на диване. Она вся сияла. Она напоминала обнаженную Данаю с картины Рембрандта из коллекции Эрмитажа. Эту картину я видел в энциклопедии, которую бывало Петрович втихаря с вожделением разглядывал, когда Светланы не было дома. Она была прекрасна, даже прекрасней той матери Персея, которую изобразил Рембрандт на своем полотне, по мотивам древнегреческого мифа.

- Ты куда такой взволнованный идешь? – спросила моя Даная.

-Да вот хочу чемодан наказать!- нерешительно сказал я.

- Ты, что ему же больно будет?

- А ты от куда знаешь, что мы, ой он чувствует боль?

- Да ладно Петруша не волнуйся. Зачем он тебе нужен. Пожалей его. Он же живой. Приляг радом со мной отдохни. Выпусти пар. Раздевайся.

Я повиновался. Начал процесс сбрасывания оков, так как я чувствовал себя дискомфортно в людской одежде. Чемоданы же не носят одежду. Где вы видели чемодан в одежде? Мне было не привычно носить её. Сняв майку, носки, брюки, я замер в ожидании.

- Снимай последний отберут – сказал цыпленок игриво.

Я повиновался моему командиру. Я снял семейные трусы. После чего Светлана закричала в испуге: - Что это? Что?

Я посмотрел на область ниже живота своего человеческого тела. О боже, что я увидел. Ниже пупка и выше колена красовалась не обычная прямоугольная чемоданная застежка. Она была иная. Красивая. Я таких ни у кого еще не видел. Ни у одного чемодана такой застежки не было. Она сияла очаровательным блеском. Лучи солнца отражались в ней. Она сияла как безумный бриллиант. Она притягивала мой взгляд. Я стоял и зачаровано смотрел на эту красоту.

- Что это? Что? – не успокаивалась Светлана.

- Это великолепная прекрасная застежка – не отрывая взгляда от застежки ответил я.

- Я вижу, что это застежка. А где твое мужское достоинство? – Светлана не унималась.

- Светлана Владимировна, а Вам это не нравится. Посмотрите, какая красота. Где Вы еще увидите такое, смотрите, как она переливается всеми лучами солнца. Ни у одного чемодана такой нет – ответил ей я, заняв позу бога красоты – Аполлона, как на древнегреческих статуях. Не правда ли какая красота. Где-то у меня еще должна быть вторая такая же. Где она интересно спряталась – начал я заглядывать себе за спину, а потом искать между ног.

- Ты что идиот. Какие застежки. Где твои мужские гениталии? Куда ты их дел? Кто у тебя их скрутил? Они вчера у тебя еще были в наличии.

- А как они выглядят? – продолжал я. Ведь я же не разу не видел Петровича голым. – Сейчас пойду искать, где-нибудь выпали. Может в подъезде, а то я так быстро убегал от доминошников, наверное, по дороге и потерял. Может где-то на этаже втором выпали – решил я смягчить гнев моей Афродиты.

- О боже, что происходит. Мне же мама говорила, что ты по внешнему виду идиота напоминаешь. Говорила мама не выходи за него. А я дура, не послушала. Надо было за Гришу выходить замуж он, по крайней мере, ни при каких условиях гениталиями не раскидывался бы. Дура я, дура – рыдала облаченная Данная в простынь. – это наверное соседка Маринка тебя сглазила, она мне всегда говорила какой у тебя статный супруг. А у нее бабка колдунья. В деревне живет, заговоры знает. Тогда бабы рассказывали, что она одному мужику вместо достоинства хобот слона пришпандорила, так он ходил по улицам города ночью и хоботом девок, незамужних насиловал, которые жили на третьем и выше этажах. С улицы дотягивался до пятого этажа члено-хоботом. Милиционеры поймать не могли его три месяца. А поймали его, когда он пришел невинности лишить дочь генерала милиции Боброва В.И. Славу богу генерал был начеку, все ночи не спал, в засаде, под столом караулил. А это, когда хобот сунул в форточку, генерал возьми и пальни по нему из табельного оружия, именного пистолета. Насильник как от боли заорет, тут его и сцапали. А теперь он сидит в «Крестах». А после отсидки, будет в цирке выступать заморском. Уже делегация из Японии приезжала с предложениями. Или ходят слухи сделают из него спецагента КГБ по кодовым названием «человек-хобот». И отправят его в Америку, мстить американцам. Вот такое будет секретное оружие. А у тебя вместо достоинства застежка, кому она на хер нужна? Вот если бы хобот был, другое дело. Иди ищи и без хобота не возвращайся – выпалила как пулемет Максим Медуза Горгона.

Я вышел в коридор и вздохнул.

- Как сложно быть человеком, говорят рыба, а её нет, говорят опрокинь, а это не то, достоинство есть да не то. Хобот нужен. Может принять предложение прапрапрадеда и стать бездонным чемоданом. Да нет уж. Хватит с меня. Наверное, потом проблем не оберёшься. Поглотишь людей, а у них в головах фиг знает, что и потом еще и крякнешь не на роком. С ума сойдешь. А нахер потом сумасшедший чемодан Петровичу нужен будет. Да дед был прав, люди - это зло. Ну вдруг откуда-то раздался бешенный громкий стук. Стучали откуда-то сверху. Стук напоминал раскаты грома. Он становился все сильнее. И тут я проснулся. Не ужели я спал. Я никогда до этого не видел сны. Плохой сон. Он наверное мне сулит какие-то проблемы. А эти раскаты грома был стук в деверь. И я понял, что к нам в гости кто-то пришел.

Конец первой части. Все права защищены законом. Охраняется Законом РФ об авторском праве.

(Опять приходится повторять посты, так-как , во-первых, я не выкладывал эти главы в Лигу,а во-вторых, у меня не на долго появился корректор и он привёл в порядок мои "художества" уже после первой публикации в Пикабу. Ну и тем нескольким людям которым понравились предыдущие главы моей книги, будет проще читать по порядку)
И снова здравствуйте, жители Пикабу.
У всех карантин, а у меня работа. Поэтому, только сейчас дошли руки, наконец-то, закинуть очередную часть своей книги на суд общественности. Желаю всем приятного чтения и здоровья (как физического, так и психологического) в эти неспокойные времена.
Немного информации - над некоторыми словами я поставил звёздочку, так как в будущем в конце книги будет список слов, понятий и терминов которые я хотел бы разъяснить по-подробнее, но при этом не хочу отвлекать читателя от сюжета. Но так же, в скобках, иногда буду пояснять или давать перевод слова, которые важны для понимания сюжета на данный момент. Пол итогу у меня будет отдельно бестиарий и список терминов и понятий.
Приятного чтения

Глава 2. «Давным-давно»
Основное население Земли 0.1 составляли орки*, эльфы*, гномы*, карлики*, гоблины*, тролли* и представители народов Волны (как они сами себя называют) или Водный народ. Ещё существуют сотни других разумных Существ и тысячи менее разумных, мы бы их назвали животными, но сложно использовать это понятие к мантикоре, ёкай или к прочим йотунам.
Эльфы с гномами постоянно конфликтовали с орками и гоблинами. Так издревле повелось, и с чего началась вражда, уже никто не помнит. В течение продолжительного времени война шла с переменным успехом. Специфики конфликту добавлял тот факт, что свободно передвигаться по миру Земли 01(самоназвание Ав'лой) практически невозможно, так как она густо населена всевозможными, не особо дружелюбными флорой и фауной. Шанс попасть в гости на обед в качестве закуски увеличивается прямо пропорционально расстоянию от крупных поселений.
Со временем перевес окончательно перешёл на сторону «орков и компании». Этому способствовало сразу несколько факторов. Во-первых, орки были намного более плодовиты, чем эльфы с гномами, быстрее росли до половозрелого возраста и были более износоустойчивы. Во-вторых, каким-то образом они умудрились заключить перемирие с народом Й'аж или Стаи - это объединение полуразумных существ: кентавров*, минотавров*, кунов*, ругару*, бастетов* и многих других. Вместе с орками, гоблинами и троллями это сборище представляло серьёзную опасность для всех остальных мирных жителей Ав'лой. Когда же разношёрстная компания «плохих парней» наконец-то обо всём договорилась, они двинулись в сторону ближайших крупных поселений «хороших ребят». Следующие полторы сотни лет была только война. Может быть, орки бы и победили раньше, если бы не их кровожадный характер и общая нетерпеливость в целом. Да и их сопартийцы тоже не отличались разумностью и взвешенностью принимаемых решений. Грабить, убивать, разрушать - это их тема. Продумать поставку провизии из тыла на фронт, организовать походный лагерь с выставлением охраны по периметру и тому подобное - с этим было всё очень плохо. Они постоянно грызлись между собой, маленькие стычки переходили в конфликты, а попытки поставить во главе всей банды кого-нибудь одного всегда приводили к ещё большим распрям и кровопролитию. Но всё равно их общее число, сила армии и кровожадность делали их очень большой угрозой, которая рано или поздно могла погубить весь цивилизованный мир. Как часто бывает, общая угроза объединяет народы и именно в тяжёлых условиях жизни, практически перед лицом смерти, рождаются герои и происходят события, которые изменят не только ход войны, но и весь будущий мир.
На окраине Видимого предела*, недалеко от самой его южной границы спокойно существовало круговое поселение Н'таг. Здесь жили в основном только степные эльфы, очень небольшое количество полуросликов и карлики. В лучшие годы численность населения не превышало 300 тас'нииг(слово, которое используют , когда хотят посчитать количество особей обоих полов и разных видов). Так бы и жили они в спокойствии, пасли скот, добывали соль из океана, выход к которому был недалеко, если бы чисто случайно на них не набрёл небольшой разведывательно-диверсионный отряд орков, кентавров* и бастетов*. Этот отряд особо ничего не искал и скучал от безделья, поэтому был очень рад набрести на такую лёгкую добычу. Хотя все круговые поселения и были укреплены стенами и рвом, а местное ополчение могло за себя постоять, их всё же обучали сражаться против редких, неорганизованных набегов кочевников, а также против местной дикой фауны, но никак не против подготовленной, обозленной, оснащенной и, что самое главное, мотивированной армией.
Нападение было неожиданным, почти перед самым рассветом. Толком не успев даже отреагировать, местный гарнизон полёг в первой же атаке, а остальные мирные жители уже не могли ничего противопоставить ворвавшимся в город захватчикам. Началась резня. Дикие степные племена бастетов практиковали поедание поверженных врагов, орки упивались самим процессом убийства, кентавры отлавливали всех тех, кто пытался убежать в степь, самых сильных связывали и сбивали в кучу. В социальном строе кентавров рабы считались основной рабочей силой. Всех слабых и раненых отдавали на съедение бастетам или на забаву оркам. В самом центре поселения внутри самого большого здания, доме местного правителя, забаррикадировались все воины, которые успели отступить и мирные жители, сумевшие спастись, пока захватчики пытали и издевались над их менее везучими соплеменниками. Положение было безнадёжным. В то же время снаружи творилось полное безумие. Озверевшие от запаха крови и безнаказанности захватчики творили ужасные вещи. На центральную площадь согнали всех, кого не захотели уводить в рабство кентавры и не успели сожрать бастеты. Посчитав что оставшиеся в живых и забаррикадировавшиеся в доме правителя никуда не денутся, орки и члены Стаи решили отметить победу. Разграбив всё поселение, они достали весь алкоголь и провизию, который смогли найти, и принялись безудержно злоупотреблять местными алкогольными напитками. Параллельно практиковались в стрельбе по живыми мишеням, орки насиловали эльфиек, а бастеты пугали оставшихся в живых подробностями того, как будут их разделывать и какие части эльфа или полурослика самые вкусные. Среди пойманных был молодой эльф Белек. Ему было всего лишь 69 лет, что по меркам эльфов считалось отрочеством, и он даже ещё не прошёл ритуал Выбора, по результатом которого ему бы напророчили его будущую профессию. Проще говоря, он был никем и ничем. Просто молодой эльф, у которого в данный момент убили всю родню. Отца он потерял ещё во время атаки, мать съели, а любимую девушку, которую он даже ещё не разу не целовал, насиловал здоровенный татуированный орк.
Сознание Белека помутилось, все звуки как будто ушли на задний план. Он видел лишь тело своей любимой, которое в конвульсиях билось под тяжестью грязного орка. Белек встретился взглядом с девушкой и увидел в них чистейший ужас и боль. В следующую секунду её взгляд остекленел и глаза медленно закатились за верхние веки. Молодой эльф с ужасом заметил здоровенный тесак, который орк вогнал эльфийке прямо в сердце. Видимо он закончил своё дело и жертва была ему уже не интересна.
То, что Белек почувствовал в следующий момент, в скором будущем маги-учёные будут называть Рау'даус (примерный перевод - черпание). Юный эльф, преисполненный ужасом, горем и ненавистью, сам того не ведая, силой мысли открыл канал в другую реальность, ту самую, где существует чистая энергия Первых богов, и называется этот мир – Эфир. «Зачерпнув» оттуда энергию Эфира, Белек выплеснул её во все стороны от себя с неимоверной силой. Существа, находившиеся вблизи от него, в ту же секунду превратились в пар, те, что были на расстоянии десятка метров, вспыхнули как спички и рассыпались в пыль. Те, кто стоял ещё дальше, были отброшены в разные стороны словно детские куклы, которые разбрасывает ребёнок в истерике. Их изувеченные тела бились об стены домов, заборы и остовы разрушенных строений. Не выжил никто.
Закрывшихся в доме правителя эльфы и полурослики почувствовали, как по их убежищу что-то ударило, а с потолка посыпались труха и солома. Когда утихли крики испуга, выжившие заметили, что снаружи стало как-то тихо, не было слышно криков захватчиков и пытаемых ими жертв. Старший по званию трёхсотлетний эльф Хетек, начальник караульной службы, аккуратно отодвинул специальную доску, с помощью которой можно было увидеть всё, что происходило снаружи. Он не увидел ничего, кроме пыли, которая туманом застелила всё видимое пространство. Собравшись мужеством, Хетек с помощью подчинённых убрал засов и открыл ворота. Аккуратно, строем, они вышли наружу и стали медленно пробираться в сторону центральной площади. Всё это время стояла почти гробовая тишина, только лишь плач нескольких детей, из тех что спаслись и спрятались в доме правителя, да звуки горящих домов неподалеку. Ещё несколько минут, пока отряд двигался в сторону площади, они видели только дым, пепел и песчаную пыль, как вдруг начали замечать валяющиеся трупы захватчиков. Всё они были в ужасном состоянии. Особенно удивил Хетека изломанный труп орка, практически перерубленный пополам от сильного удара о столб с указателями и останки кентавра, нанизанные на шпиль одного из домов. Старый вояка, который когда-то служил в столице эльфов, воевал во всех крупных войнах за крайние 200 лет, убивал множество монстров в пустынях Суаб'пуам и болотах Хав'айав, не ожидал, что удивится чему-то в этой жизни. Но то, что он видел в данный момент, заставляло его пересмотреть свои убеждения. Покрепче вцепившись в копьё и щит, Хетек дал сигнал своим воинам идти дальше. Пыль понемногу улеглась и стало понятно, что они уже на площади.
Медленно из завесы песка и дыма начали проглядываться очертания домов, стоявших по диаметру центральной площади. Хетек и воины с изумлением увидели такую картину: почти в центре площади было ровное и чистое место, а песок, который должен был устилать всю землю вокруг, превратился в стекло, как будто один из древних Истинных драконов, из тех что умели дышать огнём, только что дыхнул сюда своим пламенем. Круг из битого стекла диаметром примерно в десять шагов заканчивался и переходил в большую территорию обожжённой земли. Местами встречались кучки обгоревших костей, пепла и золы. Пока отряд медленно пробирался к эпицентру катаклизма, под их ногами был мерзкий хруст костей, обгоревших до состояния уголька. Дома на окраине площади были, все как один, покосившиеся и казалось, что скоро развалятся. У стен каждого из домов валялись груды переломанных тел орков, бастетов и кентавров, а сами стены обильно украшены их внутренностями и кровью. Среди тел захватчиков попадались и окровавленные останки жителей поселения. Посреди всего этого лежало худое тело юного эльфа. Аккуратно приблизившись, воины с трудом узнали сына местного плотника, молодого эльфа Белека. Его кожа стала практически белого цвета, а тело исхудало до неузнаваемости. На висках копны рыжих волос, некогда украшавших его голову, виднелась седина. Юный Белек внешне постарел лет на двести.
Дав сигнал воинам быть на-чеку, Хетек подошёл к телу эльфа и аккуратно перевернул его на спину. Парень был ещё жив. Но его взгляд…При виде него, у видавшего многое за свою немалую жизнь старого вояки Хетека, по спине пробежал холодок. Глаза молодого эльфа смотрели на воина без каких-либо эмоций, как будто они были сделаны из мрамора. Складывалось впечатление, что в данный момент Белек смотрел куда-то вдаль и видит что-то видимое только им самим. Хетек позвал эльфа по имени и только тогда он обратил внимание на всех присутствующих.
- Где Саинна? – произнес Белек через пару секунд.
- Дочь мясника? Я не знаю. Что здесь произошло Белек? – спросил Хетек.
- Где Саинна? - без эмоций снова спросил юный эльф, но что-то в его голосе заставило Хетека отшатнуться.
- Я не видел её с самого начала атаки, но скорее всего она мертва, её не было с нами в убежище.
- Я знаю, что она мертва. Найдите её тело…пожалуйста - голос Белека дрогнул на последнем слове.
- Хорошо, мы её найдем, но потом ты расскажешь всё, что здесь видел - сказал Хетек и повернулся к своим солдатам.
Он отдал необходимые указания и солдаты пошли обходить площадь по периметру, разделившись на две группы. Хетек остался с бледным и измученным эльфом, дал ему воды и накрыл какой-то шкурой, которая лежала неподалёку. Белек понемногу приходил в себя, но его всё ещё периодически трясло, а взгляд был отрешённым и пугающе спокойным. Выражение лица и взгляд Белека изменились только тогда, когда он услышал голос одного из воинов, который прокричал, что нашел тело. Через пару минут в пределах видимости ожидающих Белека и Хетека появился отряд из пяти эльфов, которые несли на импровизированных носилках, сделанных из двери в чей-то дом, маленькое хрупкое тельце некогда прекрасной эльфийки. Узнать в переломанном и изломанном теле Саинну было практически невозможно. Помогло платье, в которое она была одета. Одежда была местами обожжена и разорвана, вся верхняя часть была залита кровью, а из груди торчал обломок орчьего тесака. Но все в поселении знали платье, которое было на эльфийке : её несколько лет назад подарила Саинне жена управителя на празднике Урожая. В тот год дочь мясника выиграла конкурс на самую красивую вышивку по коже шатаки – большой пустынной ящерицы. Такое платье было одно на весь посёлок.
Некоторое время ничего не происходило. Белек смотрел на тело девушки, Хетек и солдаты смотрели то на тело на носилках, то на Белека, то по сторонам. С большим трудом юный эльф поднялся на ноги и, спотыкаясь, подошёл к телу Саинны. Упав рядом с телом, он аккуратно взял её руку и приложил к своему лбу. По его щекам текли слёзы. Просидев так несколько секунд, он сложил руки девушки и положил их рядом с обломком тесака, торчавшего из груди. Он поднял взгляд и посмотрел на присутствующих.
- Её нужно похоронить, я знаю где, она всегда говорила, что ей нравится это место…- произнес Белек безэмоциональным голосом.
- Мы обязательно это сделаем, сынок, но нам надо узнать, что произошло. Кто убил всех налётчиков? Почему всё так разрушено. Сейчас нам надо убедиться, что это, чем бы это ни было, не повторится опять. Потом нужно потушить пожары и разобрать весь этот бардак. И только потом уже будем считать погибших и скорбеть по ним. Ты меня понимаешь? - сказал ему Хетек. Как бывалый воин да и просто опытный эльф, он ко всему в жизни подходил довольно прагматично.
- ЕЁ..НАДО…ПОХОРОНИТЬ…КАК ВЫ НЕ ПОНИМАЕТЕ? - с нажимом, выговаривая каждое слово, произнес Белек- РАЗВЕ ВЫ НЕ ВИДИТЕ, ОНА НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ ЗДЕСЬ? ОНА НИ В ЧЕМ НЕ ВИНОВАТА!!
Голос парня сорвался на крик и с последним словом, вылетевшее из его рта, он накрыл тело юной эльфийки собой и, в этот же миг на их месте произошла яркая вспышка чистейшего белого света, а в следующую секунду изумлённые Хетек и его воины увидели, что на месте, где только что были Белек и Саинна, остался только неровный круг, превращенного в песок стекла. Опешившие войны смотрели по сторонам и не могли понять, что произошло. На лице каждого из них читались удивление и испуг. Только Хетек стоял спокойно и задумчиво рассматривал то место, где только что лежало два тела. Видимо, сделав какие-то выводы, он хмыкнул, вытер лицо от пыли, помассировал уставшие глаза и, собравшись с мыслями, подозвал всех своих воинов. Раздав необходимые указания, он пошёл в сторону дома управителя. Впереди предстояло много работы, нужно будет восстановить поселение, похоронить мертвых, а самое главное: отправить гонца в столицу, дабы рассказать о случившемся и попросить подмогу. Через некоторое время Хетек стоял на вершине единственной не обрушившейся сторожевой башни и смотрел в даль, туда, где на горизонте сверкала морская гладь. Ветер трепал его начинающие седеть волосы, а солнце приятно грело уставшее тело. Старый вояка нутром чувствовал приближение очень больших перемен и впервые за всю свою жизнь не знал, что делать дальше. Будущее пугало его неизвестностью.
На расстоянии десяти лиг (примерно пятьдесят километров) от поселения Н'таг у самого берега моря на небольшом возвышении, которое было покрыто плотным ковром мелкой травы, единственной на самом краю бескрайних песков степи Хуаб'зеб, стоял небольшой остов будущего дома. Его только начали строить, был виден фундамент и лежавшие рядом прочные и лёгкие брёвна дерева нтоо. В вспышке света, сопровождаемой резким порывом ветра, рядом с домом появилась долговязая фигура эльфа с рыжими волосами, обильно посеребренныеи сединой. На руках он нёс маленькое хрупкое тельце эльфийки. Пройдя несколько шагов, Белек положил тело своей любимой на траву рядом с домом. Постаревший, как будто бы на несколько веков, Белек сел рядом с лежавшей на траве Саинной и заплакал. Его плач был тихим, только изредка вздрагивали плечи, а с его щёк на траву падали крупные капли слез. Падали и стекали по травинкам на землю, чтобы исчезнуть в земле без следа.
- Ты мечтала, что мы будем жить здесь одни, только ты и я. Ну и конечно пара, а может, и тройка детишек, – заговорил Белек, обращаясь к своей возлюбленной. - А я постоянно отодвигал момент, когда мы это сделаем, расскажем всем о наших чувствах и я попрошу твоей руки у родителей. Я хотел добиться большего, чтобы ты никогда в будущем не пожалела, что выбрала меня, и чтобы всегда гордилась мной. Но я не успел… если бы мы уже жили здесь, ты бы осталась жива. Прости меня, ...- сказал Белек тихим, обречённым голосом.
- Я не знаю, что делать дальше. Вся моя жизнь была посвящена тебе, всё, к чему я стремился - сделать тебя счастливой. Что мне делать?
Белек понимал, что ему никто не ответит. Да и вообще, после случившегося он заметил, что стал видеть и ощущать мир совсем по-другому. Многие вещи стали ему понятнее, а в голове появились знания, о которых он даже не подозревал. Но он всё равно не знал, что с этим делать.
Сейчас юный эльф был похож на ребёнка, которому дали компьютер с доступом в интернет, но как это нужно использовать, он ещё даже не представлял.
Побыв ещё некоторое время рядом с телом Саинны, с последними лучами заката, Белек встал, нашёл припрятанную лопату и начал копать могилу. Место он выбрал рядом с красивым деревом, росшим на самом краю холма, на котором находился недостроенный дом. Потратив пару часов на работу, Белек аккуратно опустил тело девушки на дно ямы. Повинуясь какому-то внутреннему голосу, эльф провел над лежащим перед ним телом руками, начиная с головы и медленно спускаясь к стопам. Там, где ладони Белека проходили, не касаясь кожи девушки, с неё пропадали следы избиения, исчезали капли крови, а прекрасное платье приобретало прежнюю форму. Когда Белек закончил, перед ним лежала прекраснейшая эльфийка, её одежда блестела чистотой и казалась совсем новой. Некогда воткнутый в грудь тесак исчез. Со стороны могло показаться, что Саинна просто спит. На голове эльфа добавилось седых волос, а на лице и руках - морщин. Но он не замечал ничего. Осмотрев лежащее перед ним тело, Белек кивнул сам себе и вылез из ямы. Ещё раз в мыслях простившись с возлюбленной, он начал закапывать могилу. В течение всего процесса по его щекам текли слёзы, оставляя мокрые полосы на потемневшем от копоти лице. Когда дело было сделано, Белек на минуту остановился над могилой и задумался. В следующую секунду с небольшой вспышкой света и хлопком воздуха, у изголовья могилы появился небольшой надгробный камень. Подойдя к нему, Белек встал на колени и пальцем начал чертить что-то по шершавой поверхности камня. Там, где он проводил пальцем, камень тёк как горячий воск и через некоторое время можно было разобрать буквы и слова – «Саинна Арианна Яквин из рода Кара'зеб. Единственная. Любимая. В памяти навсегда». Посмотрев на результат своей работы, Белек повалился на землю рядом с могилой и, потеряв сознание, ушёл в сон без сновидений.
Солнце только поднималось с востока, красиво осветив степь золотом. Его палящие лучи освещали всё видимое пространство. Юный эльф с седыми волосами стоял около могилы на самой вершине небольшого холма, покрытый плотным ковром зеленовато-жёлтой травы. Он смотрел на море впереди себя, на волны, набегающие на песчаный берег. Всё так же, как и много лет до этого, так же…но уже совсем по-другому для него, молодого эльфа сына плотника из захолустного городишки на окраине Видимых территорий. Его жизнь изменилась и никогда уже не будет прежней. Повернувшись лицом к степи, Белек посмотрел по сторонам, сделал глубокий вдох и исчез, оставив после себя только обожжённый круг травы и эхо хлопка воздуха, ушедшее в бескрайнюю песчаную степь Хуаб'зеб.

Начало здесь:

Роман «На 127-й странице». Сцены 1 - 5

На 127-й странице. Продолжение. Сцены 6 - 9

Сцена 10

(Через несколько дней после происшествия в баре «Старая индейка»)

Грегор Маккелан считал, что всем хорошим в своей жизни он обязан отцу, Дейвидху Маккелану. Не в том смысле, что отец вырастил его, дал денег на учебу, а потом назначил главным редактором своего успешного, ежемесячного журнала «Метрополитен». А в том смысле, что дал Грегу пример того, к чему стремиться. Этим примером был сам Дейвидх Маккелан.

Отважный кавалерист и рейнджер, который в годы гражданской войны со своим небольшим отрядом громил тылы южан: нападал на обозы, уничтожал штабы, приносил своему командованию важные сведения о перемещениях и планах противника. Под самый конец войны, когда из-за «золотой лихорадки» в Калифорнии дезертирство в обеих армиях приняло угрожающие масштабы, именно отряд лейтенанта Дейвидха Маккелана командование отправило в Калифорнию, навести с дезертирами порядок.

Грегор Маккелан был уверен, что и такую задачу его отец смог бы выполнить, но наверху решили по-своему. Боссы обеих сторон, северян и южан, встретились и заключили сначала перемирие, а потом и мир. И отряду бравого лейтенанта уже нечего было делать. Нет войны – нет дезертиров. Окончание войны не остановило движения вверх и вперед Дейвидха Маккелана. Он занялся бизнесом и в этом занятии стал не менее успешным, чем во время своих отважных вылазок во время войны с южанами.

Вот на него и хотел походить Грег. Нет, он не собирался становиться военным, но он хотел быть таким же целеустремленным, отважным и успешным. Пусть не в войне, а бизнесе. Всегда: во время учебы в школе, а потом в университете - Грег сверял свои действия с тем, как поступил бы его отец.

Когда после университета отец предложил ему место главного редактора своего журнала, то Грег не задумываясь согласился, но при одном условии.

"Отец," - сказал он. – "Когда ты готовился к рейду в тылу у южан, ты подготавливал массу вещей: проверял, готовы ли твои люди; все ли в порядке с лошадьми; хватает ли пуль и пороха; что слышно про южан в той стороне, где будет проводиться рейд и еще многое другое, чего я просто не знаю. Я хочу поступить также. Прошу у тебя один год, за который я на практике изучу издательское дело".

Отец согласился. Тогда Грег уехал в Нью-Йорк, где первым делом устроился рабочим в типографию. Кем он только не работал за этот год! Помогал проявлять фотографии сразу нескольким фотографам, был помощником редактора в одной желтой газетенке, писал статьи сразу в десяток разных газет и журналов и многое другое. Через год он вернулся к отцу, рассказал ему о своем «рейде», и вот теперь он главный редактор «Метрополитена». Уверенный, опытный и к тому же счастливый семьянин.

В то утро, в уютной столовой молодая семейная пара, Грег и его жена Эмили, заканчивала утренний завтрак. Грег, одетый в строгий серый костюм, только что с удовольствием съел омлет с ветчиной и читал газету. Служанка принесла чай, фрукты и варенье.

Эмили, молодая приятная женщина в розовом легком домашнем платье сидела боком к столу и еда, как кажется, ее не интересовала.

Грег, оторвавшись от газеты, воскликнул:

- Дорогая, послушай, что пишет этот придурок Уэмбли «Брак из собственно экономического института становится морально-правовым союзом женщины и мужчины, который основывается на личном выборе и любви. Происходят перераспределения обязанностей мужа и жены в семьях…»

- Уэмбли – это «Фриско Тайм»? – перебила его Эмили.

Грег, словно в восхищении, слегка развел руками и покачал головой:

- Дорогая, ты прекрасно разбираешься в местном газетном мире!

- Я же жена главного редактора самого успешного американского журнала. И ты знаешь, дорогой, меня интересует семья не в целом, а конкретно наша. И мне не понравилось, то, что ты мне вчера рассказал о своем первом дне в качестве главного редактора нашего «Метрополитена».

- Ты имеешь в виду инцидент с мисс Одли?

- Ну, конечно, Грег. Как она не понимает, что возражать главному редактору, да еще и совладельцу издания, в котором работаешь, по меньшей мере глупо.

- Но, вообще-то, это было такое производственное совещание с ведущими работниками. И я сам попросил их высказаться.

- Все равно. Разве она не понимает, что это твой первый день на работе и тебе нужна поддержка.

Эмили говорила с жаром и чувствовалось, что эта тема ее задела. Ее щеки раскраснелись, а губы блестели. Грегу очень нравилось смотреть на Эмили именно в этот период дня, за завтраком. Какой-то час назад они еще были в постели. Эмили лежала рядом с ним. И он при желании мог протянуть руку и коснуться ее тела. А когда Эмили поворачивалась на бок, Грег наблюдал, как ночная сорочка Эмили то натягивается, то сминается при ее движениях. К завтраку Эмили преображалась. Она меняла ночную сорочку на одно из своих многочисленных легких платьев, но Грег видел, что под ним по-прежнему ничего нет. Ткань платья, какое бы оно легким не было, уже не позволяло видеть тело жены, а разнообразные оборки и кружева скрывали формы. Но почему-то именно эта искусственная преграда между его глазами и телом жены заставляла Грега с жадностью поглядывать на Эмили, а внутри рождалось острое желание и сожаление о том, что надо идти на работу.

После сказанных Эмили слов, за столом на некоторое время наступила пауза. Грег рассеяно взял другую газету и … все с большей заинтересованностью начал пробегать ее глазами.

- Надо же! - воскликнул он. – «Нью Йорк пост» отправляет свою журналистку в кругосветное путешествие.

- Они с ума сошли или им просто денег некуда девать? – раздраженно спросила Эмили. Она была недовольна сменой темы.

Но Грег этого не заметил. Эмили на минуту показалось, что Грег сам бы хотел оказаться на месте этой журналистки, а может быть и рядом с ней.

- И не просто в кругосветное путешествие, а с заданием обогнуть Землю быстрее, чем герои Поля и Жюля Вернов из «Вокруг света за 90 дней», - продолжил Грег.

- Она тоже заключила с кем-то пари? – спросила Эмили. Насколько она помнила в этой книги все крутилось вокруг какого-то пари.

- Здесь не написано, но вряд ли. При желании, для «Нью Йорк пост» эта поездка может даже принести прибыль. Ежедневные репортажи, еще могут какой-нибудь тотализатор придумать или лотерею.

- А мы так не можем?

- Нет. Наш «Метрополитен» – ежемесячное издание. Для горячих новостей нужен ежедневный формат. Хотя ты знаешь…

- Что?

- Кажется, я придумал, как поставить на место нашу мисс Одли.

Эмили вся превратилась во внимание. Грег любовался женой и тянул с объяснением. Это был его небольшой звездный час.

- Ну же, говори, - не выдержала Эмили.

- Я сейчас приду в редакцию, вызову мисс Одли, покажу ей этот выпуск "Нью-Йорк пост" и сообщу…

Грег встал из-за стола, подошел к Эмили и склонился на ней. Он смотрел в ее глаза, а губы почти касались ее губ. Это тянулось секунд пять. Потом Эмили не выдержала и засмеялась.

- Ну Грег, перестань баловаться.

Она вывернулась из-под Грега и отошла к окну.

- Ну, так что же ты ей сообщишь?

- Сообщу,- со вздохом сказал Грег. - Что тоже отправляю ее в кругосветное путешествие с заданием обогнать ньюйоркскую журналистку. Как ее там? Еву Полански...

- Но ты только что говорил, что «Метрополитену» это не нужно!

- И снова могу это повторить. В том то и дело, что я не собираюсь никого никуда отправлять. Мисс Одли испугается этой поездки и откажется. А я констатирую, что она отказывается выполнять поручение главного редактора. Напомню ей условия контракта, посетую на ее несговорчивость. В общем, постараюсь сделать так, чтобы она почувствовала себя виноватой. Ну, и в дальнейшем это поможет мне в общении с ней.

Эмили задумалась. Как бы она отреагировала на подобное предложение. Ехать не знаю куда, одной, через одну огромную соленую лужу, потом через другую … По ее спине пробежал холодок.

- Это может сработать, - сказала она, потом подошла к мужу и обняла его, прижавшись к нему всем телом. Ведь он так хотел этого все это утро.

Сцена 11

Утро Терезы Одли в тот роковой день началось, как обычно. Стук копыт лошадки молочника, пауза, перезвон и перестукивание бидонов для молока, один из которых принадлежал Сьюзан, служанке Терезы. И вот, пожалуйста, никакого будильника не нужно.

Сам будильник у Терезы был. Он гордо стоял на прикроватной тумбочке и показывал, что наступило 7 часов утра. Стоял гордо, потому что сопровождал семью Одли во всех ее скитаниях по южным штатам во время войны.

Эти скитания не способствовали и без того слабому здоровью матери Терезы, и она первой покинула это мир. Отец держался значительно дольше и многое успел. Вместе с отцом они, наконец, закончили свои скитания в Сан-Франциско, где отец купил ту большую квартиру, в которой Тереза сейчас жила. С окончанием войны мистер Одли несколько раз возвращался в Теннесси, где смог продать их полуразрушенную усадьбу, плантацию и винокурню. Вырученные деньги мистер Одли положил в банк. Он рассчитывал участвовать ими в каком-то новом предприятии, но не успел. Его хватил удар, и он вскоре скончался. Банк же регулярно выплачивал Терезе ренту, которая хорошо дополняла то небольшое вознаграждение, которое молодая женщина получала в редакции. Вот и получалось, что будильник оказался в их семье одним из самых стойких, чем, наверное, сильно гордился.

- Ну, и, пожалуйста, - сказала Тереза будильнику. – Не очень ты и нужен.

Для Терезы, которая с детства начала сочинять разные истории, разговор с будильником был обычным делом. А не заводила она его, потому что боялась сломать. Давно, еще в детстве, она попыталась передвинуть тоненькую стрелку будильника, но у нее не получилось. Стрелка, вместо того, чтобы двинуться на назначенное ей место, погнулась. И вот что интересно. Сколько всего после этого произошло, сколько упаковок и распаковок пережили эти часы, погнутая стрелка оставалась единственным повреждением внешнего вида часов.

Проснувшись Тереза не торопилась вставать. Она так устроила свою спальню, что, если лечь на правый бок, то был виден фотографический портрет матери Терезы. Она смотрела на дочку, и Тереза вспоминала ее слова. «Воспитанная девушка никогда не будет вскакивать с постели проснувшись. От этого может произойти кровяное смятение и, если так делать раз за разом, то это приведет к головной боли или параличу». Мать Терезы была дочкой доктора и, наверняка, знала, о чем говорила. Может быть поэтому ее отца и хватил удар. Ведь он был деятельным человеком и не залеживался в постели.

Портрет отца тоже был в спальне Терезы, но висел на другой стене. Поскольку спальня было большой комнатой, то Тереза разместила в ней и диван, спинка которого опиралась на спинку постели, и журнальный столик, стоящий перед диваном, и рабочий письменный стол перед большим окном.

За письменным столом Тереза работала. Это было удобно. Иногда мысли приходили ночью, во время сна. Она вскакивала, включала новомодную электрическую лампу, садилась за стол и начинала писать. Если мысль ускользала, она поворачивала голову направо, и вот тогда ее взгляд встречался со взглядом мистера Одли.

Так и получалось, что мать со своего портрета наблюдала за Терезой, когда та была в постели, то есть в достаточно интимной обстановке и со своего портрета следила за нравственностью дочери. Отец же наблюдал за тем, как дочь работает и даже порой помогал ей в этом. Это было какое-то чудо! Секунду назад мысль, казалось, была потеряна, но хватало лишь одного взгляда на портрет отца, как мысль возвращалась, и слова снова послушно ложились на бумагу.

- Вы уже проснулись, мисс Одли? - Раздался стук в дверь. Ее служанка Сьюзан порой работала лучше любого будильника.

- Вот ваша почта и сейчас я принесу ваш утренний кофе, - служанка положила несколько газет и писем на постель рядом с Терезой и убежала, стуча каблучками.

Тереза подвинула подушку повыше к спинке кровати и оперлась на нее спиной. Она отложила в сторону газеты и счета, а сама взялась просматривать почту. Несколько подруг откликнулись на ее приглашение к сегодняшнему чаепитию у нее дома в 5 часов вечера. Были приглашения ей самой на такие же чаепития в другие дни недели, одно приглашение на ужин в одно почтенное семейство, приходящееся ей дальней родней, а еще ее портной просил найти сегодня время и зайти к нему на вторую примерку платьев, которые она заказала на прошлой неделе. Прочтя все письма, она еще раз прочитала приглашение и подумала, что хорошо бы надеть на этот ужин новое платье. Пятичасовые чаепития были приятным способом общения, но приличия заставляли Терезу приглашать на них только женщин, что совсем не устраивало еще пока молодую, незамужнюю девушку. Приглашение на ужин к дальней родне было интересно тем, что, зная круг их знакомых, можно было предположить, что на ужине будут и мужчины. Например, полковник Джеймс Меллори.

Мистер Меллори уже несколько лет, как оставил военную службу, но его продолжали по привычке называть по званию, Полковник. Сказывалось эхо войны, которое еще не до конца улеглось. Полковник занимал важный пост в управлении транс американской железной дороги. Тереза уже несколько раз пересекалась с ним на разных мероприятиях подобных, предполагавшемуся на следующей неделе, ужину. Каждый раз полковник очень радушно здоровался с ней, а два раза даже поцеловал руку, найдя для этого повод и пользуясь отсутствием рядом других людей. Эти два раза заставляли Терезу помнить о Полковнике и рисовать в ее воображении картинки, которые рисовать не подобает благовоспитанной девушке.

Были в жизни Терезы и другие мужчины. Например, Мартин Кастер, преподаватель литературы и истории местного университета. Они тоже пересекались на различных благопристойных вечеринках. В ходе одной из них Мартин по секрету рассказал Терезе, что пишет большую работу по древнегреческой литературе, после чего рассчитывает получить в университете профессорскую должность. Мартин был моложе Полковника и картинки с его участием, которые рисовала в своем воображении Тереза, были, скажем так, более живые.

- Вот ваш кофе, мисс Одли. - Это вернулась Сьюзан. На небольшом подносе кроме чашки черного кофе был круассан и несколько чернослив.

- Это новый сорт кофе, - сообщила Сьюзан. - Продавец его очень хвалил, говорил, что специально для кофе негро.

Для Сьюзан, чьи далекие предки прибыли в Америку из Испании, слово «негро» означало только цвет, но для Терезы оно значило значительно больше. Это слово обозначало для нее уставших, плохо одетых людей, работавших на плантации ее отца и его соседей. Кроме усталых глаз этих людей объединял цвет кожи «негро». Потому их все и называли – негры.

Пока не началась война, для уже подросшей Терезы приглашали разных учителей. Такое образование было бессистемным и обрывочным. Но уж Декларацию о независимости юная Тереза за время своего такого обучения прочла не единожды. Неизвестно, чего хотели добиться учителя, рассказывая девочке об этом основополагающем для Америки документе, но Тереза запомнила такие строки: «Мы считаем самоочевидными истинами, что все люди paвны по рождению, что они наделены творцом определенными и неотчуждаемыми правами, в частности правом на жизнь, свободу и стремление к счастью». Эти слова Тереза разделяла всей душой и сердцем. Из Старого завета, о котором она также узнала от учителей, Тереза запомнила, что в последний день творения Бог сказал: «сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему».

"Но как же так?" - думала Тереза. - "Не мог же Бог быть одновременно белым и черным!" Объяснение пришло позже из проповеди священника местной церкви. В ней священник доходчиво объяснил, что сначала все люди были белыми. Но потом некоторые их них отступили от заповедей Бога, погрязли в грехе и дикости. За это Бог и отметил их черным цветом. Получалось, что все эти черные мужчины, женщины и их дети расплачивались своей тяжелой жизнью за проступки своих предков. Поэтому Тереза негров жалела. "Но ничего," - успокаивала себя Тереза. - "Сейчас негры упорно трудятся, к ним приходит священник, они его слушают и со временем Бог их простит. Их дети побелеют и будут жить счастливо".

Но одно произошедшее событие неожиданно поменяло мнение Терезы о неграх. Ей стало казаться, что негры никогда не получат божьего прощения.

Сцена 12

Дженни Саммерс не была соседкой Терезы. Но мистер Саммерс, отец Дженни был дружен с отцом Терезы, поэтому Дженни часто бывала у Одли. Дженни была на два года старше Терезы, но это не помешало им подружиться и обсуждать разные важные девичьи темы.

Однажды Дженни ее огорошила. «Хочешь посмотреть, чем занимаются взрослые?»

Говорила Дженни шепотом на ухо Терезы, но Тереза все равно испуганно заозиралась по сторонам. Вдруг кто-то услышит!

- Ну, что скажешь? – уже обычным голосом спросила Дженни. – Хочешь?

Тереза только и смогла кивнуть головой, но потом тут же замотала ею из стороны в сторону.

Вид у нее был, наверное, еще тот, потому что Дженни рассмеялась.

- Боишься? Не бойся. Сэм покажет, как этим занимаются негры.

- Сэм – это кто?

- Помощник отца. Он следит за неграми: пригнать, угнать и все такое. Но ему надо заплатить. У тебя есть доллар?

В копилке у Терезы скопилось порядочно монет и вполне возможно, что доллар она могла бы вытрясти из нее. Об этом она и сказала Дженни.

- Хорошо. У меня тоже есть доллар. Вообще то Сэм обещал показать это за один доллар, но отец говорит, что Сэм пройдоха, поэтому будет лучше, если и ты приготовишь свой доллар.

Прошел месяц. Тереза вытрясла из копилки нужную сумму и каждый день с трепетом ожидала чего-то. Но ничего не происходило, и их разговор с Дженни стал забываться.

Но вот однажды в ее комнату зашел отец и сказал, что едет в усадьбу Саммерсов и, если она хочет, то может взять ее с собой. Сердце Терезы сильно забилось, и она смогла только кивнуть. Отец был занят своими мыслями и ничего не заметил.

В усадьбе Саммерсов Дженни сразу же потащила Терезу в свою комнату.

- Ну, что принесла доллар?

Тереза показала ей узелок, в котором были собраны монетки.

- Молодец! – одобрила Дженни. – Вы наверняка у нас заночуете и ночью мы все увидим.

Так и произошло.

Тереза и Дженни лежали в одной кровати и сна у них не было ни в одном глазу. Так тянулось достаточно долго, потом в окно их комнаты кто-то тихо постучал.

- Это Сэм, - сказала Дженни. – Пошли.

Они накинули на себя длинные шерстяные плащи с капюшоном и вышли во двор усадьбы, где их ждал высокий и худой человек с фонарем, который верно и был Сэмом. Они пошли к каким-то хозяйственным постройкам и зашли в одну из них.

Это был добротный сарай с лесенкой на чердак.

- Ну, что Сэм? Когда?

- Видите ли, мисс, - замялся Сэм. Теперь Тереза могла, благодаря свету лампы, рассмотреть его получше. У Сэма было морщинистое лицо с длинными висячими усами.

- Ну, что Сэм? Говори, - торопила его Дженни.

- Надо бы добавить еще доллар, мисс.

- Но ты обещал!

- Да, но сегодня ваш отец мне еще раз сказал, чтобы я смотрел, чтобы вы не походили к неграм. Поэтому прошу еще доллар, мисс.

- Ну, ты и гад Сэм, - сказала Дженни. Потом повернулась к Терезе. – Дай ему.

Тереза протянула Сэму узелок с деньгами. Сэм усмехнулся чему-то, забрал монетки, а сам платочек вернул Терезе.

- Забирайтесь на чердак, - сказал Сэм. – Сейчас приведу.

Они забрались на чердак. Между крышей и полом чердака было небольшое расстояние, и девочкам пришлось стать на коленки. От нижнего помещения их отделяло плетенное перекрытие, через щели которого Тереза и Дженни могли видеть комнату под ними, слабо освещенную фонарем, стоящем на покрытом соломой полу.

Через некоторое время вернулся Сэм и втолкнул в комнату молодую негритянку. Так показалось девочкам, потому что она была с короткими курчавыми волосами и очень худая. На ней было серое, грубое платье, которое Сэм заставил снять.

- Целее будет, - засмеялся Сэм и забрал платье с собой.

Негритянка постояла какое-то время посреди сарая, а потом уселась прямо на пол у стенки.

На этот раз Сэма не было дольше. Он привел с собой здоровенного, но худого негра.

Сэм втолкнул его в сарай, указал на негритянку и сказал:

- Покажи на что способен. И, чтобы было тихо.

После этого он закрыл дверь.

Тереза и Дженни замерли от страха. Внизу слабо горел фонарь и стоял ужасный черный человек, которому Сэм приказал что-то показать, а вокруг была темная ночь. И от всего этого ужаса их отделяло тонкое плетеное перекрытие. Если они могли как-то видеть происходящее внизу, то и этот негр мог их увидеть. Ему стоило только поднять наверх глаза. Тереза была готова бежать вниз по лесенке и кричать этому негодяю Сэму «Прекратите это. Мы уходим». Она бы это сделала, если бы не слышала, как Сэм с той стороны двери опустил засов.

Но негр не стал смотреть на верх. Он какое-то время смотрел на сидящую у стенки негритянку. Потом что-то проговорил на своем языке и подошел к женщине и, о ужас, сбросил на пол свои грубые штаны. И хотя Тереза могла рассмотреть только блестящую в свете фонаря кожу дикаря, ее воображение вмиг дорисовало все остальное. Она закрыла глаза, страстно желала, чтобы все это поскорее закончилось и боялась, что удары ее сердца будут слышны за пределами сарая.

Внизу стала слышна какая-то возня, а потом стоны.

«Что он с ней делает? Убивает?» - подумала Тереза и рискнула взглянуть вниз. Все что она могла рассмотреть – это было переплетение тел и почему-то ступню негритянки, которая торчала вверх. Тереза увидела, что подошва ступни, несмотря на пыль и грязь, была белее остальных частей тела этой черной женщины. "Это что же?" - подумала совсем некстати Тереза. – "Эта негритянка уже стала белеть благодаря своей праведной жизни?"

Возня и стоны внизу продолжались, но эта мысль засела в голове Терезы. Вернулся Сэм и увел негров, она с Дженни вернулись в постель, а эта мысль все не уходила от нее. «Она же стала белеть! Что же с ней теперь будет?» Она хотела поделиться своими мыслями с Дженни, но та ее опередила.

Она повернулась к Терезе и с горящими глазами спросила:

- Правда было здорово?

Эта детская затея Дженни сильно изменила отношение Терезы к неграм. Только животные могли вести себя так, как вели эти два существа той ночью, в том сарае. Ведь, если считать негров людьми, такими же как она сама, как, например, Полковник или Мартин Кастер из университета, то можно предположить, что и они могут вести себя как эти негры: валяться по полу, стонать и охать. Но это было определено невозможно. Ее попытка представить на месте негра со спущенными штанами милашку Мартина казалась дикой и противоестественной. Когда же она рисковала поставить себя на место той негритянки, то ее охватывал ужас.

Кофе и утренняя корреспонденция заставили детские воспоминания уйти прочь. И к тому времени, когда кофе был допит, Тереза успокоилась.

Она встала с постели, переложила бумаги на письменный стол и еще раз взглянула на фотографию мамы на стене. Мама должна была бы быть довольна ею. Все, как она советовала. И главное, никакого смятения.

(Продолжение следует)

− Господин Ходрик! Люди ждут!

− Что?.. Люди?.. Гидра их разрази! − послышалось из спальни. − Сейчас!

Шаркая, раздирая рот зевком, в гостиную вошел Ходрик. Его лицо, − некогда молодое и цветущее, − казалось таким же помятым, как и старая мантия, полы которой он запахивал дрожащими руками. Вытянутый, худой, как жердь, с болезненной синевой у глаз, он больше походил на измученного каторжника, чем на волшебника.

− Вам бы поберечься, господин, − сказал слуга, с надлежащим достоинством оттягивая подбородок. Он стоял у камина, выпрямившись ровно настолько, насколько ему позволял обтянутый суконной ливреей горб. − Вы опять весь вечер пили.

− Пил, но что с того? − Ходрик томно закатил глаза и приложил руку ко лбу. В его движениях, все еще женственно изящных, угадывался вчерашний щеголь и ловелас.

− Пил, буду пить, − продолжал он, − и сопьюсь к гидре! Может быть тогда там, во дворце, эта жестокая прелестница скажет обо мне: «Погиб поэт!» А?! Как тебе?!
Слуга молча поглядел на своего хозяина − то ли с укоризной, то ли с жалостью, то ли с тем и с другим.

− Так… Ладно! Люди, люди… − Будто очнувшись, Ходрик несколько мгновений судорожно озирался, а затем опустился в кресло посреди гостиной. Одну ногу в высоком сапоге он положил на другую − так, что полы мантии разошлись далеко в стороны. Поправив на голове засаленный чепец, он объявил: − Можешь впускать!


Людей оказалось как всегда много. Они входили в гостиную по одному − робко, вжав голову в плечи и не поднимая глаз. Казалось, сделай волшебник хоть одно резкое движение или скажи что-нибудь громко, они сорвутся с места и убегут. Ходрик, однако, был мягок и терпелив: знал, что в крае болот люди не привыкли к магии и боятся ее. Только отчаянная нужда или бессовестная корысть заставляли их приходить.

Мясник, обтирая шею платком, мямлил о молодой жене и о своих почтенных летах. Пальцем, надутым, как свиная сарделька, он тыкал себя в низ брюха. Тыкал и краснел, и мямлил все тише, пока не умолк. Ходрик ответил ему молчанием. Мясник рискнул поднять глаза: волшебник сидел, откинувшись в кресле и устремив мутный взгляд в сторону – на стол, запорошенный свитками.

− Господин, так вы… поможете? − В ожидании ответа мясник все усерднее тер шею.

− Что? – Ходрик рассеянно поглядел на него. – А! Да, конечно.

Он произнес нужное заклинание. Слово, пущенное с губ волшебника, блеклым огоньком пролетело по гостиной, осело на лбу мясника и растаяло. Тот поклонился, что-то бормоча о невыразимой признательности, и, опустив слуге на ладонь золотую монету, вышел.
Следом явилась вдова. Она то и дело затягивала сухонькое лицо черным платком. Глаза, меж тем, блестели задором и хитростью.

− Мне бы зелье, − сказала она, ломаясь, − приворотное.

− Кого же вы хотите здесь соблазнить? – спросил волшебник, протягивая руку к этажерке, стоявшей неподалеку.

− Да есть кого. – Вдова потупилась. Она затянула края платка так сильно, что на виду осталась только белая полоска лба.
Ходрик устало подал ей затертый флакон. Та схватила его, сунула слуге монету и бросилась бежать. У порога вдруг остановилась. Обернулась, впилась в волшебника зловеще-игривым взглядом и сказала: «Вы, господин, приходите ко мне завтра на чай. Гидрой клянусь, у меня такие лакомства, каких вы сроду не пробовали». Ходрик равнодушно отмахнулся и крикнул: «Следующий!»

Задев плечом убегающую вдову, в гостиную вошла девушка в походном костюме. Слегка выгнувшись, она держала в опущенных руках корзину со взъерошенной курицей.

− Нестись перестала! – крикнула девушка с порога и мотнула головой, отбрасывая за спину рыжую косу. – Поможете?

− Давайте ее сюда.

Вертя в руках корзину с больной курицей, Ходрик на мгновенье поднял глаза и спросил: «Вы не отсюда?»

− Проездом, – бросила рыжая. Она прошла мимо слуги, направляясь к столу, и в свете камина отчетливо проступила зелень ее глаз. – Мы с отцом кочующие торговцы, поэтому я здесь ненадолго. Вам, кстати, нужно что-нибудь? Ткани, специи? Может, клинки из Подгорья? Вино?

− Вино, − выдохнул Ходрик, возвращая курицу.

− Господин, но плата за дом… − начал было слуга, но замолчал, оборванный жестом хозяина.

− А это не вы ли пишете? – спросила девушка, кивая на свитки, раскиданные по столу.

− Я.

− О чем?

− О-о-о… − Ходрик прикрыл глаза. – О некогда могущественном волшебнике, павшем жертвою любви – той отравы, что снедает изнутри. Прекрасная, как сон, женщина овладела им всецело и выбросила, как безделицу. Несчастный любовник был изгнан на болота, лишь стоило атласным губкам шепнуть королю: «Он мне противен. Не послать ли его вон?» Но волшебник не сдался. Отринув все чувства, подавив все симпатии, он ушел в работу. Наживая богатство трудом и страданьем, он однажды возвысится над всеми, и слава о нем пролетит от края до края земли. А та, что была к нему жестока, скажет похолодевшими губами: «О, как я ошиблась! Вернись, любимый!» Но, окутанный тучами, волшебник молвит громогласное: «Нет!» Ведь любовь в нашем мире – лишь иллюзия любви настоящей. Это похоть. Это ложь и притворство!

− Ясно. – Девушка протянула слуге золотой. – Вздор.

− А?.. – Ходрик остановил на ней отрешенный взгляд.

− Вздор, − повторила та, вздернув узенький нос. – Волшебнику стоит проспаться и написать что-нибудь другое. – И, уходя: − Пришлите слугу на постоялый двор, если хотите вина.

Ходрик, сперва потрясенный, зарычал ей в спину: «Да что ты понимаешь?!», но его слова обрушились на закрывшуюся дверь.

Он долго не мог уснуть. Думал о рыжей гордячке, о безобразно вздернутом носе, о неприлично рыжей косе и оскорбительно зеленых глазах. Его, кажется, знобило и, не выдержав, он встал с постели и бросился в гостиную − к столу. Не отдавая себе отчета, Ходрик схватил перо и заскрипел им по пергаменту. Из слов рождался непокорный кочевой народ во главе с королевой, преисполненной красоты и достоинства. «Когда она запускает руку в волосы, − писал Ходрик, − те будто огненными лоскутами разлетаются в стороны. Когда она прикрывает глаза, − те будто двумя изумрудами сияют сквозь веки. Пораженный ее величием, могучий волшебник не в силах покинуть бивак гордого племени».

Перо упало на стол. Весь дрожа от волнения, Ходрик подошел к окну и с трудом открыл ставни. Втягивая грудью воздух болот, глядя на мерцающие луны, он думал о ней.

Последующая Истрия. В трёх частях.

Из этой же серии.

У многих в жизни есть такой день, изменивший представления о мире, когда что-то вдруг шелохнулось в сердце и осталось там навсегда. Занудствую, конечно, но и у меня есть такой день. Начну новый дневник с традиционной истории, которую никогда не хочу забыть.

Примерно в середине зимы заканчивалась «учебка», нас почетно выпускали из корпуса чёрных инквизиторов, суля большие подвиги и славу во имя всего человеческого. Я получил свой чёрный плащ, согласно кодексу, плащ этот шили из кожи чёрных виверн, существ невосприимчивых к магическим силам. Он был длинным и с высоким воротом, застегивался через широкий лацкан на пуговицах, а регулирующих манжет было традиционно по две. На этом обмундирование заканчивалось. Чёрная инквизиция существовала на пожертвования, но в основном на содержание от княжества Городарики, благодарные люди которого, готовы были платить за спасение от монстров. Потому вооружение приходилось заказывать и покупать самостоятельно, единственно можно было рассчитывать на снабжение, еду, немного денег на проживание во время походов. Моя жизнь круто изменилась в первый же день самостоятельной работы. Год-два на усмотрение комиссара, новоиспеченных «чёрных» приставляли оруженосцами к бывалым воякам, так как рекруты умирали быстрее, чем рождались. Я с нетерпением ёрзал, когда ждал, что меня пригласят для знакомства, и тут прозвучали долгожданные слова: «Елизар, заходи!»
В небольшом кабинете нашего деревянного штаба я впервые увидел его. Трувор был великаном, ростом побольше косой сажени, огромен в плечах, а его плотные бицепсы растягивали рукава его плаща, всегда распахнутого настежь. Он крепко морщил плотные рыжие брови, как борзая собака, и заплетал бороду в две косички. Сам же был лысый, но от затылка до лба шла татуировка с неясным витиеватым узором, сплетенным в контуры птицы. «У тебя есть оружие?» Его голос рычал, как желудок голодного медведя, я почувствовал себя ребёнком, но всё же уверенно ответил, что нет. Трувор рассмеялся.

Уже следующим утром мы ехали к окраинам леса, туда, где начиналась холмистая гряда, отделяющая великую степь от родных краев. Трувор дал мне бородатый топор, достаточно лёгкий, чтобы использовать в бою, но не слишком удобный для моего роста, больно длинным было древко, хотя и понятно, ростом до рыжего великана я не дотягивал, по меньшей мере, трети. «Мы скоро прибудем, и я точно не знаю, чему сейчас учат в корпусах, так что просто скажу. Запомни, колдун, если готов сражаться нападет первым. Не выжидай, бей». Трувор улыбнулся мне. Он ехал на крупном сильном вороном коне, но, по словам самого Трувора, уже старом. Он всегда с горестью говорил о своем вьючном друге, бывалом Костоломе. Скакун, чёлка которого всегда закрывала ему глаза, был гордостью в доме Трувора, он, служил сначала отцу, а потом и самому «рыжему». Шрамы на теле коня могли бы многое рассказать, будь они летописью. Ружье за спиной Трувора, хоть и было полноценным, но казалось небольшим карабином.
Моя лошадь начала пятиться, стало быть, прибыли. Мы спешились, я схватил топор двумя руками и последовал в небольшой разлом, уходящий вниз меж холмов. Трувор шёл первым, только он, на моё удивление, не стал готовить оружие, всё оставил в ножнах. Меня переполняло волнение первое задание, первый колдун. Я никогда никого не убивал, и пусть эта тварь и за человека не считалась, но всё же. Нужно было собраться с мыслями, нас натаскивали на это два года, я был готов. Пещера вывела к замерзшему озеру, переливающемуся каким-то вердепомовым отблеском. Под чистым и толстым льдом мчалась вода, из-под стены и куда-то вглубь жерла пещеры. Трувор дотронулся до льда своей огромной ладонью, наверное, он мог одной рукой обхватить голову человека, будто то мяч. «Елизар, будь готов! Это не простой лёд». Трувор достал из-за пояса топор и, сморщив брови, посмотрел по направлению течения. Лёд был тёплым, помню как сейчас это удивительное свойство. Неожиданно, всё загремело, воздух взорвался треском. Замёрзшее озеро сначала вздыбилось, потом схлопнулось, сжавшись до овала. В стороны резко проросли четыре лапы, и подобно человеку ледяное существо встало на свои ноги, в руках появились меч и щит, и так оно вытаращилось на нас. «Тролль!» Завопил Трувор и тут же ударил топором монстру по колену, скосив того на бок. Ледяная глыба взмахнула своим мечом и почти задела Трувора по голове, но тот вовремя наклонился и снова ударил топором в колено. «Не спи! Бей по ногам!» Я собрался и напал на вторую ногу, тролль был недоволен, мы отвлекали его каждый на свою сторону, из-за чего он не мог нормально сражаться. Трувор отрубил ему ногу, и я заметил, как она начала медленно отрастать. Наставник перекатился ко мне и всем весом ударил топором в мой проруб, который получился. Тролль упал на спину, так как ноги не успели ещё отрасти. Трувор запрыгнул на грудь монстра и ударил прямо в солнечное сплетение. Я тоже не растерялся и рубанул по шее. Тело тролля обмякло и неожиданно покрылось кожей, а пещера заполнилась смрадом протухшей рыбы. Лёд растаял, и фонтаном из груди небольшой похожей на обезьяну твари хлынул фонтан багряной крови. «Твою мать! Не отстирать, будет, ха-ха». Трувор улыбался через свою рыжую бороду, как добрый дедушка, будто бы отец, которого у меня никогда не было.
Мы пропахли гнилой рыбой, что в принципе не так сильно мешало. Чем дальше мы уходили в пещеру, тем больше троллей убивали. Все они были не такими большими, как первый, но в странной ледяной корке. Мы вышли к запертой шахтной дверце, которую легко выбил плечом Трувор. Окружённый чёрными свечами, странный человек сидел в центре небольшого зала. В одном только переднике и весь разукрашенный рисунками и письменами. «Я ждал вас!» Громко словно в самом нашем сердце произнёс человек, как Трувор вскинул карабин и застрелил его. Хладным мешком колдун рухнул на камни. Бывалый инквизитор подошёл к телу и одним ударом смог отрубить голову. «Убери в мешок, дело сделано». Трувор протёр лезвие топора и убрал его за пояс. Мои руки тряслись, я не ожидал, что получится всё именно так. Представлялись битва и противостояние мистическим силам, но, по всей видимости, винтовка лишена всей этой романтики.

Молча мы скакали к штабу. Небольшой деревянной крепости, состоящей из нескольких перпендикулярных друг другу длинных домов. «Чего ты дуешься? Испугался выстрела?» Над щетиной Трувора был небольшой румянец. Погода становилась холодной, и шёл необычный чёрный снег. «Нет, всё в порядке, просто мне кажется, он хотел нам что-то сказать», - ответил я Трувору, высверливая затылок своей лошади. Кстати, хорошая, буланая, может выкупить? «Если бы колдун был готов, то напал бы первым. Когда они начинают говорить, значит тянут. Лучше не дожидаться, когда он обрушит на тебя свои проклятья». Трувор пришпорил Костолома, на горизонте уже виднелись чёрные резные ворота штаба.
«Если колдун попал на доску, то ему уже нет искупления. Стреляй и не думай», - Трувор швырнул мне кошель монет и поставил два пива, - «Мы сработаемся, мне нравится твой настрой, Елизар». Мы пожали руки и вздыбили кружки горой. Мои первые деньги, я купил кремневый пистолет и булку хлеба. Булочница Маша, такая приятная толстушка, общаться с ней обо всех приключениях стало большой традицией. Год мы с Трувором выходили на задания, я часто его ждал у стен кабинета чёрного кардинала, скверный то был старик, жадный и мерзкий, всегда чем-то недовольный. Кажется, он был южанином, дальний родственник правящей там элиты, да вроде как самого новоиспечённого Святого Папы. Миттеран, кажется, да и плевать.
«Старый хрен!» - разгоряченный Трувор вышел на улицу, громко хлопнув дверью, - «Ему уже сколько, лет сто?» Я спросил, что случилось. Трувора беспокоил чёрный снег, это был дурной знак, он требовал вооружить из казны всех инквизиторов, нужно быть готовыми ко всему, но кардинал жадничал, тратил всё на себя, что-то переправлял на юг своим, типичный чиновник. Пока петух не клюнет, хотя Трувор говорил, что клюёт уже в самую задницу. Он не рассказывал, что за снег такой, но с каждым днём становился злее.

На одном из заданий, куда мы отправились душить ледяных эльфов, мелкие такие пакостники, дело обрело ужасающий для меня поворот. У деревни Луковки был такой круглый холм, на вершине, которого жила молодая ведьма, её уличили в чернокнижии, и она естественно попала на доску, коль мы там занимались эльфами, то взялись и за неё. На тот момент я уже убил тройку колдуний, и не испытывал к ним жалости, даже если красивые. Они все красивые…
Трувор как всегда не тратил время на переговоры, он вырубил замок деревянной двери топором и мы вошли, выставив карабины перед собой. В избушке, напротив трюмо, кажется, так называется эта бабская тумба с зеркалом, спиной к нам сидел человек в багряном фраке, обшитом золотыми узорами и высоченной шляпой цилиндром на голове. Я видел таких клоунов в бродячих цирках. Трувор замешкался, ожидалось встретить женщину, этот хоть и явно был странным, мог оказаться не виновным.

«Здравствуйте, ребятки. Холодно на улице, да? Да, холодно. У меня для вас есть работка, хотите поработать же, да? Вы же за деньги работаете, да? Вот ты большой мне не подойдёшь, а ты мелкий можешь и поработать в моём цирке, да».

Его голос был высоким, с таким противным вытянутым писком. Трувор попытался расспросить незнакомца кто он такой, то тот отвечал что-то невнятное. Я запомнил только:
«Вот малыш Елизар будет на меня работать, а ты мешаешь, да. Ты здоровяк, с детства боишься волков, да? Ну, значит, прощай, всё спета песенка, хорошая была песенка, да. А ты мелкий, да, давай со мной, в цирке много работы для тебя, да. Собирайся, давай, да».

Глаза мне залила ярость, и я выстрелил в незнакомца. Он лопнул, разлетевшись на бумажные листовки, а на пол повалилась маленькая девочка лет десяти на вид. Мою грудь сдавило, малышке размазало лицо, эта жуткая картина всё ещё перед моими глазами. Руки затряслись, я выронил оружие. Трувор некрасиво сморщился и тяжело вздохнул. «Обманул нас, тварь». Он поднял листовку.

«Мальчики и девочки, барыни и бояре, представляю вам лучшие кошмары по доступным ценам. Цирк Ужасов готов предложить первозданный страх, за все, что вы будете готовы отдать! Только на два дня у Гардарики представление цирка имени меня. Специально для вас просто так, пламенный волк - Фенрир. Приходите, детей берите и не пропустите! Всегда ваш, Барнабасс!»

Я смотрел сквозь свои пальцы и никак не мог прийти в себя, мне было так тяжело и жутко, голова гудела, а воздуха казалось, не хватает хоть на глоток. «Елизар, ты как? Нет времени распускать нюни! Мы опоздали!» Трувор выволок меня на улицу, я упал в снег. Он поднялся в седло, резко пришпорил коня. «Догоняй!»
Мы мчали коней безпродуху. На горизонте я увидел вздыбившиеся столбы дыма. А холод стал таким пронизывающим, будто солнце остыло. Ни снега, ни ветра, только колкая стужа. Я впервые видел страх на лице Трувора, он мчал Костолама, что бедняга даже закашлялся. Я старался не отставать. Вскоре мы были вблизи стен, прилегающей к Гардарике, деревеньки. В Нижних Ручьях свирепствовал пожар, люди метались среди домов, пытаясь всё потушить. Кони отказались входить в горящие улицы и дальше к штабу мы побежали пешком. Через пару кварталов мы вышли на дорогу, ведущую к деревянной крепости чёрных инквизиторов, её стены штурмовал огромный, размером с дом, волк, только рыжий как лис и с настоящим пламенем вдоль хребта. Тварь рычала и выла, а от его лап разгорались стены. Как раскаты грома посыпались выстрелы, чудище обступили инквизиторы. Вместе с воем их накрыло огненным дыханием волка. «Бог мой», - в сердцах воскликнул я, а Трувор рвался в бой. Он бежал в огненную пучину.
Волк отскочил в сторону, он отвлекся на подоспевших витязей князя Сорокоглаза, главы Городарики. Гвардия витязей накрыла Фенрира залпом из пушек. Мы же прорвались в штаб, что перевооружиться. Патроны изрешетили в шерсть, будто в молоко. Из-под массивного дубового стола в главном зале Трувор за шкирку вынул чёрного кардинала.
«Защитите меня! Это приказ! Я приказываю, Трувор, доставь меня в Лоран!» - пищал и извивался Миттеран как уж. «Где ключ? Мне нужны те склянки! Где чёртов ключ!» - рычал Трувор. Они какое-то время припирались, ругались. Трувор требовал некий ключ и в какой-то момент с силой швырнул старика о стену, сорвал странный талисман с его груди и ушёл в подвал. «Волк у пекарни!»
Только услышал я эти слова, как скользнул в арсенал, схватил меч коменданта, острый и новый, предназначался он явно кому-то богатому, и с этим оружием побежал к пекарне. Волчара выжигал людей, он проломил собой стену и свирепствовал среди кухонь, везде, где ступала его лапа, вздымались столбы огня. Я выстрелил из карабина ему по колену, перезарядил, снова выстрел ничего. Волк повернулся на группу инквизиторов, за спинами которых было окошко в пекарню Маши, он надулся. «Нет!» - завопил я и бросился прямо ему на горящую лапу, мечом подрезал сухожилие. Волк дёрнулся и заскулил. Огонь опалил мне волосы и брови, части тела, не закрытые плащом, покрылись волдырями, я из последних сил смог подрезать волка под бедро, и кровь его залила меня. Он подкосился. Я лежал на спине, пытался перетерпеть боль. С крыши на морду волка спрыгнул Трувор и воткнул копье прямо в глаз монстру. Инквизитор упал, перекатился. Я видел, как он хромал, падение ему далось большой ценой. Волк попытался захлопнуть пасть на Труворе, но богатырь ударил своим топором, а сам чудом выкарабкался. Огромная тварь выдохнула пламя на моего друга, он исчез за стеной рыжих дьявольских языков. И, вдруг, голова волка повисла, и монстр рухнул мордой в землю.
Очнулся я на больничной койке, весь в бинтах, мог открыть только один глаз. Рядом, опершись на мой живот, спала Маша. Я задыхался, и в глазах всё плыло. Когда мне стало легче, меня навестил Трувор. Нет. Меня навестили Его Святейшество Чёрный Кардинал Трувор Волкодав. Он хромал, но улыбался мелкими островками опалённой бороды, как отец, которого у меня никогда не было.
***
Трувор захлопнул маленькую книжечку в кожаном переплете и посмотрел на улицу через окно своей мрачной черной кареты. «Спи с миром, дорогой друг».
- Ваша светлость, это дневник Елизара? - спросил один из двух инквизиторов, что ехали с кардиналом в одной карете.
- Да это он, всегда перечитываю его в дороге. Последние строки он написал уже в бреду. Ожоги загноились, умирал наш товарищ в страшной агонии, где-то месяц мучился ещё.
- А как одолели Фенрира, всё же? Говорят, что вы задушили его голыми руками.
- Елизар Огненосец разрезал артерию на бедре зверюги, и тот истек кровью, я лишь измотал его, - Трувор звонко хрустнул плечами, расправив их. Карета остановилась, чёрный кардинал вышел на территорию большого цветущего сада, для него расстелили ковровую дорожку до самых ворот прекрасного дворца. Несмотря на весь уличный жар, Трувор не снял с себя плотной шубы, сшитой из ярко рыжей шерсти никому здесь неизвестного зверя и так, с настежь распахнутой грудью, он медленно пошёл вдоль клумб столь богатого края.
- Я отомщу тебе, Барнабасс…